Маленький герцог Ричард Бесстрашный (Йондж)/ДО

Маленький герцог Ричард Бесстрашный
авторъ Шарлотта Мэри Йондж, пер. Мария Ивановна Ловцова

Оригинал: англ. The Little Duke: Richard the Fearless, опубл.: 1885. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Юный Читатель», № 9, 1901.

МАЛЕНЬКІЙ ГЕРЦОГЪ
РИЧАРДЪ БЕЗСТРАШНЫЙ.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ Ш. Юнгъ. Переводъ съ англійскаго М. И. Ловцовой.

ГЛАВА I.

Въ одинъ изъ осеннихъ дней отдаленной отъ насъ эпохи 943 года въ замкѣ Байе, въ Нормандіи^[1], шла какая-то суета.

Залъ замка былъ обширенъ, но не высокъ; сводчатый потолокъ его подпирался колоннами; въ необычайно толстыхъ стѣнахъ замка были пробиты маленькія, незащищенныя стеклами окна, съ такими широкими подоконниками, что даже и проливной дождь не могъ проникать вглубь комнаты. Но если бы даже дождь или градъ и проникнули извнѣ, то ничего не попортили бы внутри зала, такъ какъ стѣны замка были изъ грубаго камня, а полъ выстланъ кирпичами. Въ обоихъ концахъ этого громаднаго полутемнаго зала топились очаги безъ трубъ, такъ что дымъ отъ огня клубился большими бѣлыми облаками подъ покрытыми копотью сводами потолка, придавая еще болѣе мрачный видъ огромной, и безъ того уже полутемной комнатѣ.

Въ одномъ изъ очаговъ, стоявшемъ въ крайнемъ отъ главнаго входа концѣ зала, огонь пылалъ жарче, чѣмъ въ другомъ очагѣ, и надъ нимъ висѣли громадные черные котлы; у огня толпились мужчины и женщины съ обнаженными руками, вооруженные длинными желѣзными ухватами. Въ противоположномъ углу зала, гдѣ полъ возвышался на нѣсколько ступеней, суетились слуги за другими приготовленіями. Двѣ молодыя дѣвушки разбрасывали свѣжій тростникъ по полу, въ то время какъ нѣсколько слугъ были заняты устройствомъ длиннаго стола изъ грубыхъ досокъ, положенныхъ на козлы. Устроивъ столъ, они разставилщна немъ серебряные бокалы, кубки для вина изъ оленьяго рога и деревянныя плошки, замѣнявшія въ то время тарелки.

Для гостей были придвинуты къ столу длинныя скамьи, но у середины, на почетномъ мѣстѣ, стояло высокое кресло съ очень толстыми перекрещенными ножками, на которомъ были искусно вырѣзаны львиныя морды и когти; передъ этимъ стуломъ стояла грубо сколоченная скамейка для ногъ. На столѣ передъ этимъ сидѣньемъ стоялъ серебряный кубокъ, отличавшійся отъ всѣхъ прочихъ своею красивою чеканкой виноградныхъ листьевъ и дѣтскихъ фигуръ съ козлиными ножками. Если бы эта чаша могла говорить, то разсказала бы намъ удивительную повѣсть, такъ какъ она была вычеканена въ древнемъ Римѣ и увезена оттуда сѣверными пиратами, какъ называли нормановъ во Франціи.

Отъ одного очага къ другому хлопотливо переходила статная, уже преклонныхъ лѣтъ, женщина; ея длинные, густые, слегка посѣдѣвшіе волосы были подобраны подъ высокій бѣлый чепецъ, завязанный подъ подбородкомъ бантомъ; она была одѣта въ темное платье со шлейфомъ, съ широкими открытыми рукавами; въ ушахъ у нея были продѣты массивныя золотыя серьги, а на шеѣ красовалось ожерелье, по всѣмъ признакамъ римскаго издѣлія, какъ и кубокъ, о которомъ мы упоминали. Она отдавала приказанія слугамъ, зорко наблюдая за приготовленіемъ яствъ и за убранствомъ стола, совѣтуясь со старымъ дворецкимъ. Время отъ времени она озабоченно поглядывала въ окна, какъ бы въ ожиданіи прибытія кого-либо, нетерпѣливо жалуясь на то, что юноши такъ запаздываютъ и что оленина едва ли поспѣетъ къ ужину герцога Вильгельма.

Но вдругъ она радостно встрепенулась, услыхавъ звуки охотничьяго рога и чьи то торопливые шаги. Въ залу вбѣжалъ мальчикъ лѣтъ восьми; щеки его и большіе голубые глаза горѣли отъ бѣготни на свѣжемъ воздухѣ; длинные бѣлокурые волосы развѣвались по его плечамъ, когда онъ вбѣжалъ въ комрату, размахивая своимъ лукомъ, съ радостнымъ крикомъ: «Я подстрѣлилъ его! Да, да, я подстрѣлилъ оленя, фру Астрида! Вѣдь у него рога съ десятью отростками и я попалъ ему прямо въ шею!»

— Вы! герцогъ Ричардъ! Вы убили оленя?

— Нѣтъ, нѣтъ, я только ранилъ его въ шею, но стрѣла Осмонда попала ему прямо въ глазъ. Это было вотъ такъ; слушайте, фру Астрида. Олень бѣжитъ прямо изъ лѣса, а я стою, положимъ, вотъ такъ, подъ большимъ вязомъ; свой лукъ я держалъ вотъ такъ, смотрите…

И Ричардъ началъ представлять ей всю сцену охоты на оленя; но почтенная фру Астрида была слишкомъ занята своими хозяйскими заботами, чтобы слушать мальчика, и прервала его разсказъ вопросомъ: «А гдѣ олень; что же его не несутъ сюда?»

— Сейчасъ Вальтеръ принесетъ его сюда. Но слушайте же дальше: у меня наготовѣ была длинная стрѣла…

Въ эту минуту дюжій лѣсничій, нагруженный оленьей тушей, показался въ дверяхъ, и фру Астрида поспѣшила ему навстрѣчу, отдавая на ходу приказанія объ изготовленіи дичины; слѣдомъ за нею пустился маленькій Ричардъ, разсказывая съ такимъ увлеченіемъ о своихъ похожденіяхъ, какъ будто она слушала его. Онъ показывалъ, какъ онъ выстрѣлилъ изъ лука, потомъ какъ Осмондъ пустилъ свою стрѣлу, какой прыжокъ сдѣлалъ олень и какъ затѣмъ палъ, раненый въ голову. Потомъ онъ принялся считать отростки роговъ убитаго оленя, поминутно восклицая: «Вотъ такъ новость для отца! Скоро ли только онъ пріѣдетъ!»

Въ это время въ залъ вошли двое мужчинъ; одинъ съ виду лѣтъ около пятидесяти, другой — лѣтъ двадцати съ небольшимъ; оба они были одѣты въ охотничьи одежды изъ простой кожи; опоясаны они были широкими поясами, за которые были, заткнуты охотничьи ножи и охотничьи рога. Старшій изъ вошедшихъ былъ широкоплечій, загорѣлый мужчина довольно суроваго вида; младшій, болѣе высокаго роста, отличался своею стройной фигурой и подвижностью; блестящіе глаза его смотрѣли зорко, а все лицо освѣщалось веселою улыбкой. Вошедшіе были: одинъ — сынъ фру Астриды, баронъ Эрихъ де Сентевилль, другой — ея внукъ Осмондъ. Попеченіямъ этого семейства герцогъ Вильгельмъ Норманскій ввѣрилъ воспитаніе своего единственнаго, лишившагося матери, сына Ричарда, по обычаю сѣверянъ, которые часто отдавали своихъ молодыхъ наслѣдниковъ въ домъ какого либо вассала испытанной вѣрности. Одною изъ причинъ, почему герцогъ Вильгельмъ избралъ среди своихъ вассаловъ семейство Сентевилль, была, между прочимъ, та, что баронъ Эрихъ и его мать говорили на древне-норвежскомъ языкѣ, такъ какъ онъ желалъ, чтобы молодой Ричардъ вполнѣ усвоилъ этотъ языкъ, а въ другихъ владѣніяхъ герцога норманны, вторгнувшіеся изъ Скандинавіи во Францію, успѣли позабыть свой родной языкъ и говорили на языкѣ лангедуи — смѣси нѣмецкаго и латинскаго языковъ — который послужилъ впослѣдствіи началомъ французскаго нарѣчія.

Въ день, съ котораго начинается нашъ разсказъ, ожидался пріѣздъ въ Байе самаго герцога Вильгельма, который хотѣлъ навѣстить сына прежде, чѣмъ предпринять путешествіе съ цѣлью разрѣшенія распри между графами Фландрскимъ и Монтрельскимъ. Ожидаемый пріѣздъ герцога и былъ причиной необычайныхъ хлопотъ и приготовленій фру Астриды. Распорядившись, чтобы громадный окорокъ дичины былъ навѣшенъ передъ очагомъ на вертелъ, и поручивъ мальчику слугѣ наблюдать за жаркимъ, почтенная дама увела молодаго герцога Ричарда въ верхнія комнаты, чтобы привести въ порядокъ его одежду. Тамъ у него было довольно времени для разговоровъ, пока фру Астрида, не взирая на то, что она была такая важная особа, принялась собственноручно расчесывать длинные шелковистые локоны мальчика. Покончивъ съ его волосами, она надѣла на него короткую пунцовую тунику, доходившую до колѣнъ; шея же, руки и ноги мальчика оставались голыми. Ричардъ просилъ ее позволить ему заткнуть за поясъ его красиво вычеканенный кинжалъ, но фру Астрида воспротивилась этому.

— Довольно придется вамъ въ жизни имѣть дѣло съ мечомъ, — сказала она; — пока еще рано вамъ начинать носить оружіе.

— Когда я буду большимъ, то буду настоящимъ воиномъ, — возразилъ мальчикъ. — Я заслужу прозвище Ричарда Безстрашнаго, даю вамъ въ этомъ слово, фру Астрида! Мы, норманны, такіе же храбрецы, какими были Сигурды и Рагнары, о которыхъ говорится въ вашихъ пѣсняхъ. Хотѣлъ бы я, чтобы тутъ въ Нормандіи водились змѣи и драконы, съ которыми я могъ бы сражаться.

— Не безпокойтесь, найдется и здѣсь не мало такихъ чудовищъ, — отвѣчала фру Астрида. — Здѣшніе драконы не менѣе зловредны, чѣмъ тѣ, о которыхъ упоминается въ моихъ сагахъ^[2].

— Я ихъ не боюсь, — отвѣчалъ Ричардъ, — не вполнѣ понимая смыслъ ея словъ. — Пожалуйста, прошу васъ, позвольте мнѣ надѣть мой кинжалъ! Ахъ, слышите, слышите, — вдругъ вскричалъ онъ. — Идутъ! идутъ. Вотъ несутъ знамя Нормандіи!

И обрадованный мальчикъ вырвался изъ рукъ фру Астриды и опрометью бросился бѣжать внизъ по длинной, крутой каменной лѣстницѣ, ведущей къ зубчатому, укрѣпленному боевымъ порядкомъ, входу въ замокъ. Туда же спѣшилъ и баронъ Эрихъ де-Сентебилль и сынъ его Осмондъ, чтобы встрѣтить своего герцога; Ричардъ успѣлъ только крикнуть Осмонду: «Позволь мнѣ придержать его стремя», и бросился внизъ, громко изъявляя свою радость. Въ это время подъ сводчатымъ входомъ показался рослый темно-гнѣдой конь, на которомъ сидѣлъ величавый герцогъ норманскій. Его темнокрасная туника была опоясана богатымъ поясомъ, поддерживающимъ его знаменитый могучій мечъ, благодаря которому герцогъ получилъ прозвище: «Вильгельмъ Длинный Мечъ». На головѣ у него красовалась темнокрасная герцогская шапка, отороченная мѣхомъ и украшенная перомъ съ пряжкой, усыпанной драгоцѣнными камнями. Выраженіе лица герцога съ его высокимъ умнымъ лбомъ поражало достоинствомъ и грустью; глядя на него, невольно вспоминалось, что онъ рано потерялъ свою молодую жену, герцогиню Эмму, и что онъ въ настоящее время былъ опутанъ кругомъ тяжкими заботами и кознями злонамѣренныхъ людей. Вглядѣвшись, однако, внимательно въ его лицо, можно было подмѣтить, что въ его глазахъ свѣтилась доброта и кротость.

Маленькій Ричардъ весь сіялъ отъ счастья, такъ какъ сегодня ему удалось въ первый разъ оказать отцу рыцарскую почесть: ему дозволили держать стремя, пока отецъ соскакивалъ съ лошади. По тогдашнему обычаю, при встрѣчѣ дѣтей съ родителями, Ричардъ преклонилъ передъ отцомъ колѣно, ставъ подъ его благословеніе. Герцогъ возложилъ руку ему на голову со словами: — Благословеніе Господне да будетъ надъ тобою! — потомъ приподнялъ сына и заключилъ въ объятія, цѣлуя его несчетное число разъ. Тутъ подошелъ баронъ Эрихъ, преклонилъ колѣно и, поцѣловавъ руку герцога, сказалъ: — Добро пожаловать въ мой замокъ!

Было бы слишкомъ долго передавать привѣтствія и обмѣнъ дружескихъ рѣчей, произнесенныхъ ими; привѣтствія фру Астриды, а также пріемъ, оказанный хозяевами замка баронамъ, прибывшимъ въ свитѣ своего властелина. Ричарду было велѣно тоже привѣтствовать ихъ, но онъ прижался къ отцу, изъ за спины котораго смотрѣлъ на нихъ застѣнчиво и не безъ чувства нѣкотораго страха.

Въ числѣ прибывшихъ былъ графъ Бернардъ де-Гаркуръ, по прозванію «датчанинъ», съ лохматою рыжею бородой и волосами и съ полудикимъ, суровымъ взглядомъ изъ подъ густыхъ бровей, изъ которыхъ одна была когда-то просѣчена ударомъ меча. Находился здѣсь также и высокій баронъ Райнульфъ Ферьерскій, одѣтый съ головы до ногъ въ стальной панцырь, звенѣвшій при каждомъ его движеніи; были и оруженосцы въ шлемахъ и со щитами въ рукахъ. Глядя на эту толпу, можно было подумать, что боевые доспѣхи барона Эриха, развѣшенные по стѣнамъ у входа въ замокъ, вдругъ оживились и начали расхаживать по залу.

Всѣ чинно усѣлись за столъ фру Астриды, которая, какъ хозяйка дома, заняла мѣсто по правую руку герцога, тогда какъ графъ де-Гаркуръ сѣлъ налѣво отъ него. Осмондъ подавалъ блюда герцогу, а Ричардъ поднесъ ему кубокъ съ виномъ. Въ теченіи ужина герцогъ и бароны обсуждали подробности предполагаемаго путешествія для встрѣчи съ графомъ Арнульфомъ Фландрскимъ на маленькомъ островѣ на рѣкѣ Соммѣ, съ цѣлью примирить Арнульфа съ герцогомъ Монтрельскимъ.

Ричарду надоѣло слушать ихъ пренія и ему казалось, что ужинъ затягивается уже слишкомъ долго. Наконецъ, трапеза кончилась, и такъ какъ было еще свѣтло, то гости разошлись: кто для присмотра за своими конями, кто для осмотра конюшенъ и псарни барона Эриха.

Герцогъ могъ теперь на свободѣ заняться своимъ маленькимъ сыномъ, и Ричардъ сѣлъ къ нему на колѣни и началъ ему разсказывать о своихъ развлеченіяхъ: о томъ, какъ онъ ранилъ оленя своей стрѣлой, о томъ, какъ баронъ Эрихъ уже позволялъ ему иногда принимать участіе въ охотахъ; о томъ, какъ онъ купался съ Осмондомъ въ прохладной, чистой какъ зеркало, рѣкѣ; о томъ, какъ онъ наблюдалъ за гнѣздомъ сороки, свитомъ на самой верхушкѣ старой башни.

Герцогъ Вильгельмъ съ улыбкой слушалъ болтовню сына и, казалось, эта болтовня доставляла ему не меньше удовольствія, нежели самому мальчику.

— Но, Ричардъ, — сказалъ онъ наконецъ; — ты мнѣ еще ничего не сказалъ объ отцѣ Лукѣ и о его большой книгѣ. Что же ты молчишь? Посмотри на меня, Ричардъ, и скажи, — какъ подвигается твое ученіе?

— Ахъ, отецъ, — тихо отвѣчалъ Ричардъ, опуская глаза и играя поясомъ отца; — я ненавижу эти каракули на старомъ пожелтѣвшемъ пергаментѣ.

— Но ты все-таки стараешься выучиться читать, я надѣюсь? — спросилъ герцогъ.

— Да, отецъ, я стараюсь, но такъ трудно запоминать буквы, а слова все такія длинныя. Отецъ Лука всегда зоветъ меня учиться какъ разъ въ такое время, когда солнце такъ весело сіяетъ и зеленый лѣсъ такъ и манитъ къ себѣ, и у меня не хватаетъ терпѣнія разбирать эти черные крючки и черточки.

— Бѣдный мальчикъ! — сказалъ герцогъ Вильгельмъ, улыбаясь, и Ричардъ, поощренный этими словами, продолжалъ уже смѣлѣе: — А ты самъ, отецъ, умѣешь читать?

— Къ сожалѣнію, нѣтъ, — отвѣчалъ герцогъ.

— И баронъ Эрихъ тоже не умѣетъ читать, да и Осмондъ тоже. Никто, никто не умѣетъ; почему же я непремѣнно долженъ учиться и коверкать свои пальцы надъ писаніемъ, какъ будто я готовлюсь быть писцомъ! — Ричардъ мелькомъ взглянулъ на отца и повѣсилъ голову, какъ бы стыдясь того, что противился его желанію, но герцогъ отвѣтилъ ему безъ всякаго неудовольствія.

— Я вѣрю, сынъ мой, что тебѣ не легко дается ученіе теперь, но со временемъ ты будешь радоваться тому, что научился читать и писать. Дорого бы я далъ, еслибы могъ самъ читать тѣ священныя книги, которыя мнѣ читаетъ теперь мой писецъ; но, при всемъ моемъ желаніи учиться, у меня теперь на это не хватаетъ времени.

— Но рыцари и дворяне не учатся читать, — возразилъ Ричардъ.

— А развѣ ты думаешь, что имъ такъ и не слѣдуетъ учиться? Ты ошибаешься, сынъ мой; короли Франціи, Англіи, а также графы Анжуйскій, Провансальскій и Парижскій и даже самъ король Норвегіи, Гаконъ — всѣ грамотные люди. Признаюсь тебѣ, Ричардъ, что когда былъ составленъ договоръ о возстановленіи короля Людовика на его тронѣ, то я, къ стыду своему, оказался въ числѣ тѣхъ немногихъ его вассадовъ, которые не умѣли подписать свое имя подъ договоромъ.

— Но, вѣдь, нѣтъ никого на свѣтѣ добрѣе и умнѣе тебя, отецъ! — съ гордостью воскликнулъ Ричардъ. — Баронъ Эрихъ постоянно мнѣ это твердитъ.

— Баронъ Эрихъ слишкомъ преданъ своему герцогу, чтобы видѣть его недостатки, — сказалъ герцогъ Вильгельмъ, — но самъ я увѣренъ въ томъ, что былъ бы несравненно умнѣе и добрѣе, если бы меня учили такіе учителя, какіе есть у тебя, И послушай, что я тебѣ скажу, Ричардъ: не только у насъ всѣ принцы умѣютъ читать, но въ Англіи король Ательстанъ установилъ законъ, чтобы всѣ дворяне въ его владѣніяхъ обучались грамотѣ. Они учатся въ его дворцѣ вмѣстѣ съ его братьями и читаютъ тѣ поучительныя книги, которыя онъ перевелъ для нихъ на англійскій языкъ.

— Я ненавижу англичанъ! — порывисто вскричалъ Ричардъ, и глаза его засверкали гнѣвомъ.

— Ненавидишь ихъ? За что же?

— За то что они предательски убили храбраго моряка короля Рагнара. Фру Астрида поетъ его предсмертную пѣснь, которую онъ пѣлъ, пока змѣи сосали его кровь, а онъ радовался тому, что сыновья его отдадутъ англичанъ на съѣденіе воронамъ. Ахъ! если бы я былъ его сыномъ, то съ радостью отмстилъ бы за смерть отца. Я поразилъ бы всѣхъ этихъ коварныхъ предателей и сжегъ бы ихъ дворцы! — Глаза Ричарда сверкали и его слова, произнесенныя на старинномъ норвежскомъ нарѣчіи, звучали какъ строфы тѣхъ сагъ, которыя онъ слышалъ отъ фру Астриды.

Лицо герцога Вильгельма приняло строгое выраженіе.

— Фру Астрида не должна больше пѣть тебѣ эти саги, — сказалъ онъ, — если онѣ наполняютъ твой умъ такими мыслями о мщеніи; такія чувства достойны только почитателей Одина^[3] или Тора^[4]. Рагнаръ и его сыновья стремились къ кровавой мести, но мы, христіане, знаемъ, что долгъ нашъ — прощать своимъ врагамъ.

— Но англичане убили отца этихъ юношей! — вскричалъ Ричардъ съ неудовольствіемъ, удивляясь снисхожденію отца.

— Да, Ричардъ, и я ихъ не осуждаю, потому что и мы разсуждали бы точно такъ, какъ и они, если бы король Гаральдъ не изгналъ твоего дѣда изъ Даніи и наши предки вслѣдствіе этого не поселились-бы здѣсь, въ Нормандіи. Ихъ не учили христіанской истинѣ: «Прости своимъ врагамъ, дабы и самому тебѣ были прощены твои прегрѣшенія». Выслушай меня внимательно, сынъ мой. Хотя въ этой странѣ мы въ настоящее время всѣ исповѣдуемъ христіанскую вѣру, но этотъ долгъ всепрощенія далеко не всегда исполняется всѣми нами; помни мой завѣтъ и будь примѣрнымъ христіаниномъ. Припомни каждый разъ, какъ ты увидишь знакъ креста, вышитый ли на нашихъ знаменахъ или вырѣзанный на камнѣ въ нашихъ церквахъ, что этотъ крестъ есть символъ отпущенія намъ нашихъ прегрѣшеній. Но можемъ ли мы надѣяться на это отпущеніе, если сами не будемъ прощать нашимъ врагамъ? Ты понялъ меня, мой мальчикъ?

Ричардъ призадумался и отвѣчалъ: «Да, отецъ, я понялъ, но все таки мнѣ кажется, что я никогда не могъ бы простить, если бы былъ однимъ изъ сыновей Рагнара».

— Кто знаетъ; можетъ быть, тебѣ самому предстоитъ испытать нѣчто подобное тому, что и они испытали, Ричардъ. Но если я подвергнусь участи Рагнара, что очень можетъ случиться при тѣхъ распряхъ, которыя волнуютъ въ наше время несчастную Францію, то не забудь, что я теперь тебѣ говорю: заклинаю тебя во имя твоего долга передъ Богомъ и передъ твоимъ отцомъ постараться заглушить въ своемъ сердцѣ чувства кровожадной мести и помнить, что гораздо благороднѣе будетъ твое мщеніе, если ты отъ чистаго сердца простишь своимъ врагамъ. Дай мнѣ честное слово, что ты выполнишь мой завѣтъ.

— Да, отецъ, даю тебѣ слово, — отвѣчалъ Ричардъ растроганнымъ голосомъ. Затѣмъ наступило молчаніе; но скоро Ричардъ сталъ опять по прежнему беззаботно и весело ласкать короткую бороду отца и играть его вышитымъ воротникомъ, изъ подъ котораго обнаружилась серебряная цѣпочка. Ричардъ высвободилъ эту цѣпь и увидалъ, что къ ней прикрѣпленъ ключъ.

— Ахъ! что это за ключикъ? — спросилъ онъ. — Что у тебя заперто этимъ ключемъ?

— Мое лучшее сокровище, — отвѣчалъ герцогъ Вильгельмъ, заботливо запрятывая ключъ на прежнее мѣсто.

— Твое лучшее сокровище, отецъ? Это, вѣроятно, твоя герцогская корона?

— Когда нибудь ты самъ узнаешь, — отвѣчалъ отецъ, отстраняя маленькую руку, слишкомъ свободно распоряжавшуюся чужою собственностью.

Въ это время нѣкоторые изъ бароновъ вернулись въ залъ, и съ приходомъ ихъ прекратилась дальнѣйшая бесѣда отца съ маленькимъ сыномъ.

На слѣдующій день, послѣ обѣдни въ часовнѣ замка и завтрака въ большомъ залѣ, герцогъ снова пустился въ путь, обѣщавъ Ричарду, что вернется въ замокъ недѣли черезъ двѣ, и взявъ съ него слово, что онъ будетъ прилежно учиться, твердо запоминать наставленія отца Луки и во всемъ безпрекословно повиноваться барону Эриху де Сентевилль.

ГЛАВА II.

Какъ-то разъ вечеромъ фру Астрида сидѣла на своемъ высокомъ стулѣ у пылающаго очага, держа въ рукахъ прялку съ намотаннымъ льномъ. Она скручивала и вытягивала нитки, и веретено такъ и подпрыгивало на полу. Противъ нея дремалъ въ своемъ деревянномъ креслѣ баронъ Эрихъ де Сентевилль; Осмондъ сидѣлъ тутъ же на низкой скамейкѣ, погруженный въ свое занятіе: онъ обчищалъ и скоблилъ своимъ ножемъ перья дикаго гуся, которыя должны были служить для ускоренія полета его стрѣлъ.

Домочадцы и слуги помѣщались на скамьяхъ у стѣны зала — женщины отдѣльно отъ мужчинъ. Залъ освѣщался свѣтомъ громаднаго пылающаго очага и сверхъ того еще фонаремъ, который спускался съ потолка; окна были закрыты, досчатыми ставнями и вся обстановка дышала спокойнымъ довольствомъ. Близь очага помѣстились два-три огромныхъ пса и между ними на полу сидѣлъ маленькій Ричардъ Норманскій. Онъ то гладилъ широкія шелковистыя уши собакъ, то щекоталъ мягкія какъ подушки ступни ихъ лапъ кончикомъ гусинаго пера, то старался насильно раскрыть вѣки у спящихъ добродушныхъ животныхъ, которыя въ отвѣтъ на такое насиліе только слегка рычали. Несмотря, однако, на эти развлеченія, Ричардъ довольно внимательно вслушивался въ слова фру Астриды, которая разсказывала о томъ, какъ дѣдъ Ричарда, графъ Роллонъ, доплылъ до устьевъ Сены и какъ архіепископъ Руанскій встрѣтилъ его съ ключами города и какъ ни одинъ изъ жителей не потерпѣлъ какой-либо обиды отъ храбрыхъ сѣверянъ. Потомъ она разсказала ему о крещеніи его дѣда, какъ онъ послѣ этого долго не снималъ своего бѣлаго одѣянія и въ это время раздавалъ пожертвованія всѣмъ главнымъ церковнымъ приходамъ въ его Норманскомъ герцогствѣ.

— Ахъ! разскажите о томъ, какъ приносили присягу, — прервалъ Ричардъ, — и какъ Сигурдъ Кровавый Мечъ сшибъ съ ногъ кроткаго короля Карла. Какъ бы я смѣялся, если бы присутствовалъ при этомъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, герцогъ Ричардъ, — отвѣчала старушка, — не нравится мнѣ этотъ разсказъ. Это было еще въ тѣ времена, когда норманны не научились правиламъ вѣжливости, а отъ грубости всегда надо стараться исправиться. Нѣтъ, ужъ лучше разскажу я вамъ о томъ, какъ мы пріѣхали сюда въ Сентевилль и какая тоска напала на меня при видѣ этихъ ровныхъ полей и этихъ тихо текущихъ, спокойныхъ рѣкъ, когда я сравнивала ихъ съ отцовскимъ фіордомъ^[5] въ Норвегіи, окруженнымъ высокими темными скалами, увѣнчанными темно-зелеными соснами, изъ-за которыхъ на голубомъ небѣ рисовались далекія снѣжныя вершины горъ. Ахъ, Богъ мой, какимъ чуднымъ синимъ цвѣтомъ отливала вода въ безконечно длинные лѣтніе вечера, когда я просиживала по цѣлымъ часамъ въ маленькой лодкѣ на нашемъ фіордѣ и когда…

Слова фру Астриды были прерваны звукомъ охотничьяго рога у входныхъ воротъ замка; собаки вскочили съ оглушительнымъ лаемъ. Осмондъ бросился унимать ихъ, прислушиваясь къ шуму у воротъ, а Ричардъ подбѣжалъ къ барону Эриху съ крикомъ: «Проснитесь, баронъ, проснитесь; отецъ пріѣхалъ! Ахъ! поспѣшите скорѣе, скорѣе открыть ворота и впустить его!»

— Тише, тише! Цыцъ, замолчите ли вы, собаки! — крикнулъ баронъ, медленно привставъ съ своего кресла въ то время какъ раздался вторично звукъ рога. — Ступай, Осмондъ, съ привратникомъ и не впускай никого, прежде чѣмъ узнаешь, кто является къ намъ въ такой поздній часъ — другъ или врагъ? А вы оставайтесь здѣсь, герцогъ Ричардъ, — строго прибавилъ онъ, увидавъ, что мальчикъ готовъ бѣжать за Осмондомъ. Ричардъ принужденъ былъ остановиться, хотя весь дрожалъ отъ нетерпѣнія.

— Должно быть, вѣсти отъ герцога, — сказала фру Астрида; — едва ли онъ самъ пожаловалъ бы къ намъ такъ поздно вечеромъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, милая фру Астрида, это онъ, навѣрное, это мой отецъ! Онъ сказалъ, что пріѣдетъ ко мнѣ скоро опять. Слышите, слышите! На дворѣ стучатъ копыта лошадей. Я увѣренъ, что это его вороной конь! И меня не будетъ тамъ, чтобы держать стремя отцу! Ахъ, господинъ баронъ, пустите меня къ нему!

Баронъ Эрихъ, не любившій лишнихъ словъ, только покачалъ отрицательно головой, и въ ту же минуту раздались шаги на каменной лѣстницѣ. Опять Ричардъ бросился впередъ, но вмѣсто герцога вошелъ Осмондъ. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что произошло что-то необычайное, но онъ только громкимъ голосомъ доложилъ: «Графъ Бернардъ де Гаркуръ и баронъ Райнульфъ Ферьерскій», и посторонился, чтобы впустить рыцарей въ залъ.

Ричардъ, совсѣмъ разочарованный, продожалъ стоять посреди зала. Не обращая вниманія ни на хозяина замка, ни на кого-либо изъ присутствовавшихъ, графъ де Гаркуръ приблизился къ Ричарду, преклонилъ передъ нимъ одно колѣно, схватилъ его руку и проговорилъ прерывающимся отъ волненія голосомъ: «Ричардъ, герцогъ Норманскій, я твой вѣрный союзникъ и покорный твой вассалъ!» Онъ приподнялся, уступивъ мѣсто Райнульфу Ферьерскому, который произнесъ тѣ же слова, въ то время какъ старый графъ, закрывъ лицо обѣими руками, громко зарыдалъ.

— Неужели это правда? — спросилъ баронъ де Сентевилль, но, поймавъ грустный взоръ и услыхавъ тяжелый вздохъ барона Райнульфа, онъ также склонилъ колѣно передъ мальчикомъ и повторилъ формулу: «Я твой вѣрный союзникъ и покорный твой слуга я клянусь служить тебѣ вѣрой и правдой вмѣстѣ со всѣми находящимися въ моемъ замкѣ людьми и со всѣми обитателями моихъ баронскихъ владѣній въ Сентевиллѣ».

— Ахъ! нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого! Нѣтъ! — вскричалъ въ сильномъ волненіи Ричардъ, стараясь очнуться отъ овладѣвшаго имъ оцѣпенѣнія.

— Что это все значитъ? Ахъ! фру Астрида, говорите же, что это значитъ? Скажите мнѣ, гдѣ мой отецъ?

— Увы! Мое бѣдное дитя! — вскричала старая баронесса, схвативъ Ричарда въ свои объятія и привлекая его къ своей груди, въ то время какъ слезы ручьемъ лились изъ ея глазъ. Нѣсколько успокоенный ея лаской и находясь какъ бы подъ ея защитой, Ричардъ широко раскрывъ глаза и тяжело дыша, началъ прислушиваться къ тому, о чемъ говорили собравшіеся группой дворяне, не обращавшіе уже больше вниманія на присутствіе своего маленькаго герцога.

— Итакъ, герцогъ Вильгельмъ скончался! — повторялъ какъ бы совсѣмъ ошеломленный извѣстіемъ баронъ де Сентевилль.

— Да, нашего герцога не стало! — отвѣтилъ Райнульфъ тихимъ и грустнымъ голосомъ; затѣмъ послѣдовало молчаніе, нарушаемое отъ времени до времени стонами стараго графа Бернарда.

— Но какъ это случилось? Когда? Гдѣ? — вырвалось у барона Эриха. — Кажется, не готовилось никакого боя, когда вы пустились въ путь. Ахъ! Отчего меня не было тамъ, чтобы защищать моего герцога!

— Онъ палъ не въ бою, — мрачно отвѣчалъ баронъ Райнульфъ.

— Неужели его внезапно сразила лихая болѣзнь?

— Не болѣзнь, — отвѣчалъ баронъ Ферьерскій; — онъ палъ отъ предательской руки злодѣя.

— И этотъ измѣнникъ еще живъ! — вскричалъ баронъ де Сентевилль, хватаясь за свой мечъ.

— Онъ живъ и радуется, что удалось его преступленіе, — отвѣчалъ баронъ де Ферьеръ. — Онъ находится въ безопасности въ своихъ торговыхъ городахъ.

— Мнѣ что-то плохо вѣрится, господа! — вскричалъ баронъ Эрихъ. — Нашъ герцогъ злодѣйски убитъ, а вы стоите передъ мною здравыми и невредимыми!

— Я скорблю о томъ, что не легъ костьми рядомъ съ тѣломъ моего герцога, — произнесъ Бернардъ; — но я еще нуженъ для защиты Нормандіи и этого бѣднаго ребенка, которому понадобится защита всѣхъ дружественныхъ его дому людей. Ахъ! Лучше бы мои глаза не видѣли этого страшнаго зрѣлища! Но, разскажи ты, Райнульфъ, какъ все произошло; чувствую, что я не въ силахъ передать этотъ ужасъ!

Онъ бросился на скамью и закрылъ лицо своимъ плащемъ, а Райнульфъ продолжалъ: «Вы знаете, что не въ добрый часъ нашъ герцогъ условился встрѣтиться на островѣ Некиньи съ графомъ Фландрскимъ. Было рѣшено, что герцогъ и графъ приведутъ съ собой каждый по двѣнадцати невооруженныхъ рыцарей. Съ нашей стороны были герцогъ Британскій, присутствующій здѣсь графъ Бернардъ, старый графъ Ботонъ и я. По условію мы передъ сборищемъ сложили свое оружіе; но не такъ, какъ потомъ оказалось, поступили измѣнники Фламандцы. Увы! Не забыть мнѣ во всю жизнь, съ какимъ достоинствомъ герцогъ выступилъ на встрѣчу подлому Арнульфу, обнаживъ передъ нимъ свою благородную голову».

— Да, — вмѣшался Бернардъ, — и я хорошо разслышалъ привѣтствіе измѣнника при ихъ встрѣчѣ: «Герцогъ, сказалъ онъ, — вы наша защита и твердый нашъ оплотъ. Ахъ! отчего не разрубилъ я своею сѣкирой его предательскую голову!»

— Нашъ герцогъ приступилъ къ переговорамъ, — продолжалъ Райнульфъ, — и Арнульфъ обѣщалъ исполнить всѣ требованія герцога и даже хотѣлъ присягнуть ему въ вѣрности города Фландра, но герцогъ отклонилъ это предложеніе, сказавъ, что это значило бы одновременно измѣнить королю Франціи Людовику и германскому императору Оттону. Простившись другъ съ другомъ, они разошлись, и мы пустились обратно къ нашимъ лодкамъ; тогда герцогъ заявилъ, что желаетъ плыть одинъ въ маленькой лодкѣ съ гребцами. Мы почти уже подъѣхали къ нашему берегу, когда съ покинутаго нами противоположнаго берега раздался призывъ; оказалось, что Фламандцы давали знать, что хотятъ еще повидать герцога, чтобы продолжить совѣщаніе. Отдавъ намъ приказаніе остаться на мѣстѣ, герцогъ Вильгельмъ направился въ своей маленькой лодкѣ обратно къ чужому берегу. Но не успѣлъ онъ ступить ногой на берегъ, — вскричалъ Райнульфъ, сжавъ свои кулаки и съ трудомъ произнося слова отъ волненія, — какъ одинъ изъ Фламандцевъ напалъ на него съ весломъ; герцогъ былъ сбитъ съ ногъ сильнымъ ударомъ, и тутъ на него напала толпа злодѣевъ и они закололи его; потомъ они стали показывать намъ окровавленное оружіе, какъ будто насмѣхаясь надъ нами. Вы можете себѣ представить, какими отчаянными криками мы разразились, но напрасны были всѣ наши усилія захватить злодѣевъ, хотя мы съ быстротою молніи направили наши лодки къ ихъ берегу; прежде чѣмъ мы достигли острова, они уже успѣли броситься въ свои лодки и, высадившись на дальнемъ отъ насъ берегу, ускакали на своихъ коняхъ, избѣгнувъ нашей яростной мести.

— Но не надолго! — вскричалъ Ричардъ, бросаясь впередъ къ баронамъ. — Ахъ! Будь я взрослый мужчина, и измѣнники всѣ до одного погибли бы отъ моей руки! Но настанетъ день, когда… Онъ замолчалъ, вспомнивъ завѣтъ отца, запретившаго ему мстить за злодѣянія; но слова его были приняты съ восторгомъ баронами, которые, какъ говорилъ герцогъ Вильгельмъ, далеко не отличались кротостью нравовъ, считая, что месть составляетъ священный долгъ каждаго рыцаря, и полная отваги вспышка ихъ молодого герцога пришлась имъ какъ нельзя больше по душѣ.

Старикъ графъ Бернардъ быстро двинулся впередъ къ Ричарду со словами: — Вѣрно сказано, благородный герцогъ!.. Такъ, такъ, и я вижу по той отвагѣ, которая свѣтится въ вашихъ глазахъ, доказательство того, что вы достойнымъ образомъ отплатите злодѣямъ за смерть вашего отца!

Ричардъ выпрямился и окинулъ окружающихъ гордымъ взглядомъ; сердце его сильно забилось въ груди, а баронъ Эрихъ де Сентевилль одобрительно произнесъ: «Помяните мое слово, графъ Бернардъ, что имя нашего, молодаго герцога прогремитъ повсюду, какъ прогремѣли имена его славныхъ предковъ!»

— Вѣрю вамъ! — отвѣчалъ графъ Бернардъ; — онъ унаслѣдовалъ духъ своего дѣда графа Роллона, хотя въ немъ течетъ также и кровь его миролюбиваго отца! Итакъ, герцогъ Ричардъ, вы согласны стать нашимъ доблестнымъ вождемъ — вождемъ всей Нормандіи, чтобы вести насъ навстрѣчу нашимъ врагамъ?

— О, да, — вскричалъ Ричардъ, увлеченный похвалою, которую онъ вызвалъ своимъ юношескимъ пыломъ. — Я готовъ стать впереди всѣхъ васъ, хоть сейчасъ же, если только вы рѣшите выступить противъ коварныхъ Фламандцевъ.

— Ваша свѣтлость выѣдете изъ замка со всѣми нами, — отвѣчалъ графъ Бернардъ-де-Гаркуръ, — только не на бой, а въ Руанъ, гдѣ будете облечены въ герцогскую мантію и торжественно опоясаны герцогскимъ мечомъ и гдѣ примете присягу вашихъ вѣрныхъ подданныхъ.

Ричардъ молча поникъ головою, такъ какъ эти слова пробудили въ немъ ясное сознаніе потери любимаго отца. Ему вспомнилось, какъ нетерпѣливо онъ ожидалъ возвращенія отца; какъ онъ въ послѣднее время считалъ дни и даже часы, когда, наконецъ, ему удастся разсказать отцу о томъ, что онъ прилежно занимался съ о. Лукой, который былъ имъ очень доволенъ. А теперь ему уже никогда больше не придется прижаться къ груди отца, услыхать его голосъ и улыбаться въ отвѣтъ на ласковый взглядъ отца! Крупныя слезы потекли изъ глазъ Ричарда; стараясь скрыть ихъ отъ окружающихъ, онъ опустился на скамейку у ногъ фру Астриды, закрылъ лицо руками и началъ перебирать въ своей памяти все, что ему говорилъ отецъ при послѣднемъ ихъ свиданіи. Ему живо представилось все, что произошло въ тотъ памятный день, и послѣднія событія показались ему лишь страшнымъ сномъ, который исчезнетъ съ пробужденіемъ. Но, прислушавшись къ разговорамъ бароновъ, онъ понялъ, что это не сонъ, а дѣйствительность. Бароны, столпившись въ группу, съ печальными лицами, толковали о томъ, что тѣло покойнаго герцога должно быть привезено въ Руанъ подъ охраною герцога Бретани. Въ Руанѣ предполагалось похоронить убитаго герцога рядомъ съ его покойной женой и старымъ герцогомъ Роллономъ. Ричардъ, глядя на бароновъ, сталъ мечтать о томъ, вѣдаетъ ли его отецъ объ его думахъ о немъ и не витаетъ ли его духъ надъ нимъ. Среди этихъ думъ осиротѣвшій юный герцогъ Норманскій, забытый своими, занятыми важными преніями, подданными, крѣпко заснулъ и уже полусонный едва осилилъ вечернюю молитву, когда, наконецъ, фру Астрида повела его спать.

Проснувшись на другое утро, Ричардъ все еще сомнѣвался въ томъ, что случившееся наканунѣ было дѣйствительностью; скоро, однако, ему пришлось убѣдиться въ этомъ, тѣмъ болѣе, что были начаты приготовленія къ его отъѣзду въ Руанъ. Фру Астрида была въ большомъ горѣ отъ того, что «бѣдное дитя», какъ она его называла, долженъ ѣхать безъ нея съ непривыкшими къ уходу за мальчикомъ суровыми воинами; но баронъ Эрихъ посмѣялся надъ нею, объявивъ, что герцогъ Норманскій не нуждается для въѣзда въ Руанъ въ услугахъ няньки и что она должна быть довольна тѣмъ, что поѣдетъ въ тылу шествія подъ присмотромъ лѣсничаго Вальтера.

Она простилась съ Ричардомъ, умоляя барона Эриха и Осмонда беречь его, какъ зѣницу ока, и проливая при этомъ горькія слезы, какъ будто разставалась съ нимъ на долгое время. Затѣмъ Ричардъ простился со слугами замка, получилъ благословеніе отца Луки и, сѣвъ на своего коня, пустился въ путь въ сопровожденіи бароновъ.

Благодаря своей крайней молодости Ричардъ скоро началъ забывать о своемъ горѣ, двигаясь верхомъ на конѣ, со знаменемъ, развѣвающимся впереди шествія и чувствуя себя настоящимъ принцемъ во главѣ своихъ вассаловъ. Дорогою всюду ихъ встрѣчалъ народъ, высыпавшій изъ своихъ жилищъ, чтобы поглазѣть на молодаго герцога и пожелать ему всякаго благополучія. Райнульфъ Ферьерскій, заранѣе запасшись тяжелымъ кошелькомъ, наполненнымъ золотыми и серебряными монетами, подносилъ его Ричарду каждый разъ, какъ собиралась толпа, и маленькій герцогъ, глубоко погрузивъ въ кошелекъ руку, бросалъ деньги въ толпу, становясь особенно щедрымъ, когда среди толпы замѣчалъ большое число дѣтей.

Дорогою путники остановились около полудня, чтобы пообѣдать и отдохнуть. Хозяинъ замка, гдѣ они пристали, присоединился къ шествію и тоже направился въ Руанъ. Дорога, по которой они ѣхали, была уже знакома Ричарду, такъ какъ онъ проѣзжалъ по ней, когда отправлялся на рождественскіе праздники къ отцу. Приближаясь къ городу, юноша узналъ широкую рѣку Сену и четырехугольную башню собора.

Тяжело было на сердцѣ у бѣднаго мальчика при мысли, что некому теперь встрѣтить его съ распростертыми объятіями, какъ бывало встрѣчалъ его отецъ; некому ему было высказать свои дѣтскія думы, такъ какъ окружавшіе его суровые, сосредоточенные бароны не имѣли ничего общаго съ такимъ мальчикомъ, какъ онъ тѣ знаки уваженія, которые они ему оказывали какъ своему властелину, заставляли его еще больше чуждаться ихъ и въ особенности суроваго старика графа Бернарда де Гаркуръ. Даже Осмондъ, его вѣрный другъ и товарищъ его дѣтскихъ развлеченій, двигался въ шествіи далеко позади его, какъ младшій по рангу.

Уже наступали сумерки, когда они въѣхали въ городъ. Графъ Бернардъ принялся заботливо выстраивать ряды всадниковъ. Баронъ Эрихъ де Сентевилль сдѣлалъ Ричарду строгое наставленіе: «сидѣть прямѣе въ сѣдлѣ, съ выраженіемъ чувства собственнаго достоинства, и имѣть бодрый видъ». Затѣмъ всѣ рыцари отступили назадъ, пропуская впередъ маленькаго герцога, который одинъ, во главѣ своей свиты, въѣхалъ въ городъ черезъ главныя ворота. Раздались громкіе возгласы: «Да здравствуетъ нашъ маленькій герцогъ!» У воротъ столпилось столько народа, что въ кошелькѣ скоро не оказалось больше денегъ. Весь городъ, точно громадный замокъ, былъ защищенъ кругомъ стѣною и глубокимъ рвомъ. Среди площади возвышалась высокая Роллонова башня, и къ ней собирался уже свернуть Ричардъ, когда графъ Бернардъ де Гаркуръ воспрепятствовалъ этому намѣренію, сказавъ: «Нѣтъ, господинъ герцогъ, сначала въ церковь Богоматери».

Въ тѣ времена считалось за долгъ почитанія умершихъ, чтобы въ церковь къ ихъ гробу собирались родственники и друзья и окропляли бы святою водой усопшихъ. Ричарду предстояло теперь выполнить этотъ обрядъ. Онъ былъ очень смущенъ и весь дрожалъ отъ волненія, подъѣзжая къ собору, хотя въ душѣ радовался тому, что увидитъ еще разъ своего отца. Въ то время соборъ имѣлъ совсѣмъ иной видъ, нежели въ наше время. Окна въ немъ были такъ малы, что почти не пропускали свѣта, и въ соборѣ царилъ полумракъ. Въ то время, однако, когда Ричардъ вошелъ въ соборъ, вся внутренность его сіяла свѣтомъ; тамъ, кромѣ обычныхъ, высокихъ, толстыхъ свѣчей у алтаря, горѣлъ еще двойной рядъ свѣчей, распространяя чистый, мягкій свѣтъ и освѣщая серебряныя и золотыя украшенія на алтарѣ. Вблизи алтаря на колѣняхъ стояли монахи въ черныхъ одѣяніяхъ; руки ихъ были скрещены на груди и головы низко наклонены; они пѣли псалмы и ихъ тихое пѣніе дѣйствовало успокаивающимъ образомъ на душу присутствовавшихъ. Среди огражденнаго мѣста стоялъ гробъ, и въ немъ покоился усопшій герцогъ.

Ричардъ задрожалъ отъ благоговѣйнаго страха и былъ уже готовъ отступить, но принудилъ себя подойти къ гробу. Онъ зачерпнулъ рукой воды изъ купели, осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ и, придвинувшись къ гробу, окропилъ безжизненное тѣло отца святой водой; потомъ онъ остановился какъ вкопаный, объятый благоговѣйнымъ трепетомъ.

Передъ нимъ покоился прахъ герцога Вильгельма; онъ былъ одѣтъ, какъ подобало благородному христолюбивому воину, въ свои блестящія латы съ крестомъ на груди. Его герцогская мантія пурпуроваго бархата, подбитая горностаемъ, покрывала его плечи и вмѣсто шлема на голову его была возложена герцогская корона. Въ противоположность этому богатому одѣянію, однако, изъ подъ ворота его панцыря выступалъ край грубой власяницы, которую, какъ узнали только уже послѣ смерти герцога, когда сняли съ него пропитанную кровью одежду, онъ носилъ на тѣлѣ, не снимая. Выраженіе лица герцога было полно величаваго спокойствія; казалось, онъ впалъ въ тихій сонъ и лежитъ въ ожиданіи призыва къ пробужденію въ иномъ мірѣ. На лицѣ его не было замѣтно никакихъ знаковъ насилія; только къ лѣвому виску изъ подъ волосъ спускался темный шрамъ отъ нанесеннаго ему въ голову удара весломъ, отъ котораго онъ, лишившись чувствъ, палъ къ ногамъ своихъ предателей.

— Взгляните на этотъ знакъ, герцогъ, — проговорилъ тихимъ, но суровымъ голосомъ графъ Бернардъ, нарушая этими словами царившую въ соборѣ тишину,

Ричардъ уже со дня вѣсти о кончинѣ отца только и слышалъ жалобы на коварство Фламандцевъ и безпощадныя угрозы объ отмщеніи имъ; теперь же, глядя на умерщвленнаго отца и подстрекаемый суровымъ взглядомъ и голосомъ стараго датчанина, мальчикъ весь воспылалъ гнѣвомъ и, какъ бы пробуждаясь отъ какого-то оцѣпенѣнія, воскликнулъ: «Вижу, и дорого заплатитъ измѣнникъ Фламандецъ за свое злодѣяніе!» — Поощряемый одобрительными взглядами собравшихся рыцарей, Ричардъ продолжалъ, какъ бы увлеченный примѣромъ тѣхъ рыцарей, доблести которыхъ воспѣвались въ сагахъ фру Астриды: «Знай и вѣдай, Арнульфъ Фландрскій, что отнынѣ кровь герцога Вильгельма Норманскаго падетъ на твою голову! Клянусь этимъ добрымъ рыцарскимъ мечомъ моего покойнаго отца, что лишь только рука моя окрѣпнетъ…»

Его рѣчь была внезапно прервана. Кто-то схватилъ его сзади за руку. За нимъ стоялъ священникъ, который до той минуты тихо молился, колѣнопреклоненный у изголовья гроба, а теперь придвинулся къ Ричарду въ своемъ темномъ одѣяніи съ блѣднымъ и строгимъ лицомъ. Юноша узналъ его; то былъ настоятель Жюмьежскаго аббатства, первый другъ и совѣтникъ его покойнаго отца.

— Ричардъ, герцогъ Норманскій, — произнесъ онъ, — опомнись! Какое право имѣешь ты произносить здѣсь такія слова! Склони свою голову, но не повторяй того, что ты сказалъ. Развѣ ты явился сюда для того, чтобы смущать покой усопшаго твоими угрозами о мести? Какъ смѣешь ты произносить клятву о мщеніи на томъ мечѣ, который вынимался изъ ноженъ только для защиты слабыхъ и угнетенныхъ! Неужели ты измѣнишь Тому, Кому обязанъ посвятить жизнь свою, и отдашься служенію нечестивому! То-ли завѣщалъ тебѣ благочестивый твой отецъ?

Ричардъ не произнесъ ни одного слова, но закрылъ лицо руками, чтобы скрыть слезы, полившіяся ручьями изъ его глазъ.

— Господинъ аббатъ! Господинъ аббатъ, довольно! — вмѣшался графъ Бернардъ. — Нашъ молодой герцогъ не монахъ, чтобы слушать твои рѣчи о смиреніи. Мы не хотимъ, чтобы каждую искру благороднаго рыцарскаго духа старались потушить въ самомъ ея зародышѣ.

— Графъ де-Гаркуръ, — отвѣчалъ аббатъ Мартинъ — мнѣ сдается, что я слышу слова идолопоклонника, а не христіанина. Никогда, покуда я живъ, не дозволю я, чтобы ты омрачалъ душу ребенка твоею гнусною жаждой мести. Замолчи лучше! Не оскорбляй праха усопшаго замыслами о мщеніи, которое было столь, ненавистно почившему; не оскорбляй своею ненавистью храма Того, Кто прощалъ своимъ врагамъ. Знаю я вашу испытанную вѣрность, бароны Нормандіи! Знаю я, что каждый изъ васъ охотно пожертвовалъ бы собой, если бы могъ вернуть къ жизни нашего возлюбленнаго герцога или защитить его осиротѣлое дитя, но если вы любили герцога, то обязаны чтить его завѣтъ и побороть въ себѣ духъ ненависти и мщенія; если любите этого отрока, не вливайте яда въ его чистую душу; воздержитесь отъ нанесенія ему большаго вреда, нежели можетъ нанести ему самый заклятый врагъ и даже самъ Арнульфъ, сразившій его отца.

Бароны замолкли, и аббатъ Мартинъ обратился къ Ричарду, у котораго слезы все еще текли при мысли объ обѣщаніи, данномъ имъ отцу при послѣднемъ ихъ свиданіи. Аббатъ положилъ ему руку на голову и сказалъ: «Твои слезы, сынъ мой, доказываютъ, что сердце твое смягчилось. Я вѣрю, что ты самъ не вѣдалъ, что говорилъ».

— Простите меня, святой отецъ, — проговорилъ Ричардъ.

— Взгляни вверхъ, — сказалъ аббатъ, указывая на большой крестъ надъ алтаремъ. — Ты знаешь, что означаетъ этотъ святой знакъ?

Ричардъ благоговѣйно склонилъ голову передъ крестомъ.

— Это изображеніе креста служитъ символомъ всепрощенія, — продолжалъ аббатъ. — А знаешь ли ты, Кто показалъ намъ примѣръ всепрощенія? Сынъ Божій простилъ своимъ гонителямъ; Богъ-Отецъ простилъ тѣмъ, кто истязалъ Его Сына. И ты смѣешь послѣ этого говорить о мщеніи!

— Но неужели, — вскричалъ Ричардъ, — этотъ злодѣй, убійца будетъ безнаказанно продолжать наслаждаться жизнью, тогда какъ здѣсь лежитъ сраженный имъ… голосъ Ричарда оборвался, его душили слезы.

— Преступникъ не уйдетъ отъ кары, — отвѣчалъ аббатъ; — но наказаніе ему ниспошлется отъ Бога и по волѣ Господа, а не по твоему желанію. Повѣрь мнѣ, сынъ мой, что ты первый долженъ показать примѣръ кротости и милосердія къ Арнульфу Фландрскому. Помни, Ричардъ, что когда рука Господня коснется его и сразитъ за его преступленіе, то ты, которому онъ причинилъ такое жестокое горе, долженъ протянуть ему руку помощи, простить его и отпустить съ миромъ. Если ты желаешь поклясться мечемъ твоего благочестиваго отца въ святилищѣ твоего Спасителя, то пусть клятва твоя будетъ проникнута духомъ христіанской любви къ ближнему, а не мщенія.

Ричардъ разразился такими горькими слезами, что былъ уже не въ силахъ говорить, и Бернардъ де Гаркуръ, взявъ его за руку, увелъ изъ церкви.

ГЛАВА III.

Герцогъ Вильгельмъ Длинный Мечъ былъ похороненъ на другое утро съ большими почестями.

Когда окончилась вся траурная церемонія, маленькаго Ричарда, который все время опечаленный стоялъ, преклонивъ колѣни у гроба отца, отвели въ герцогскій замокъ. Тамъ сняли съ него длинное, тяжелое траурное одѣяніе и надѣли короткую пунцовую тунику; волосы его были тщательно причесаны, и онъ сошелъ внизъ въ большой залъ, гдѣ уже собрались всѣ бароны, изъ которыхъ нѣкоторые были въ полномъ вооруженіи, другіе — въ длинныхъ, обшитыхъ мѣхомъ мантіяхъ; всѣ они участвовали въ церемоніи похоронъ. Ричардъ, слѣдуя наставленіямъ барона Эриха де Сентевилля, низко поклонился въ отвѣтъ на почтительныя привѣтствія, которыми бароны встрѣтили его при входѣ въ залъ. Ричардъ медленно прошелъ черезъ весь залъ и спустился со входной лѣстницы къ выходу; за нимъ послѣдовали бароны, выстроившіеся въ длинное шествіе по рангамъ, примемъ герцогъ Бретанскій шелъ первымъ, а за нимъ остальные дворяне и рыцари, и такъ до бѣднѣйшаго изъ вассаловъ.

Въ такомъ порядкѣ двигалось шествіе медленно и въ строгомъ порядкѣ до собора Богоматери. Здѣсь духовенство уже поджидало прибытія герцога и бароновъ, стоя по рангамъ съ обѣихъ сторонъ клироса. Епископы въ митрахъ и въ богатыхъ облаченіяхъ съ пастырскими жезлами въ рукахъ стояли у алтаря. По мѣрѣ приближенія маленькаго герцога, изъ глубины раздалось пѣніе гимна «Те Deum Laudamus» (Тебя, Господи, хвалимъ). Громкіе, торжественные звуки молитвъ раздались по собору, замирая подъ высокими, темными сводами потолка. Подъ звуки этого пѣнія Ричардъ двинулся вдоль клироса къ высокому, тяжелому точеному креслу съ крестообразными ножками, стоявшему на возвышеніи передъ самымъ алтаремъ. Тамъ, около кресла, онъ остановился; справа и слѣва отъ него стали графъ Бернардъ де Гаркуръ и баронъ де Сентевилль; остальные сановники размѣстились въ полномъ порядкѣ вдоль клироса.

Подъ конецъ службы къ алтарю приблизился Райнульфъ Ферьерскій. Онъ несъ подушку съ герцогскою короной; слѣдомъ за нимъ шелъ другой рыцарь, несшій длинный, тяжелый мечъ съ крестообразною рукояткой. Архіепископъ Руанскій принялъ изъ рукъ рыцарей корону и мечъ и возложилъ ихъ на престолъ алтаря. Ричардъ опустился на колѣни для пріобщенія Св. Тайнъ. По окончаніи обряда причастія графъ Бернардъ и баронъ Эрихъ де Сентевилль подвели Ричарда къ ступенямъ алтаря, и архіепископъ, соединивъ руки молодого герцога, покрылъ ихъ своею ладонью и заставилъ его присягнуть именемъ Бога, что онъ будетъ вѣрнымъ и благодѣтельнымъ правителемъ Нормандіи, будетъ охранять страну отъ враговъ, поддерживать народъ въ истинной вѣрѣ, карать преступленія и оказывать покровительство церкви.

Клятва была торжественная, налагавшая громадную отвѣтственность на давшаго ее, и сердце Ричарда дрогнуло при мысли о данномъ имъ словѣ. Онъ въ теченіи нѣкотораго времени продолжалъ стоять на колѣняхъ и твердилъ про себя: «Богъ Всемогущій, Отецъ мой Небесный, пошли мнѣ силы сдержать данный мною обѣтъ».

Архіепископъ выждалъ, пока Ричардъ всталъ, и тогда, повернувъ его лицомъ къ собравшемуся народу, произнесъ: «Ричардъ, Божіею Милостію облекаю тебя въ герцогскую мантію Нормандіи».

Двое епископовъ накинули ему на плечи малиноваго цвѣта бархатную мантію, подбитую горностаемъ. Она была сшита на ростъ взрослаго человѣка и повисла тяжелыми складками на плечахъ бѣднаго ребенка, волочась за нимъ по полу. Затѣмъ архіепископъ возложилъ корону на голову мальчика поверхъ его длинныхъ, развѣвающихся кудрей; но корона была такъ велика для маленькой головы Ричарда, что баронъ Эрихъ принужденъ былъ придержать ее рукою; подъ конецъ маленькому герцогу вложили въ руки длинный, прямой мечъ, со строгимъ внушеніемъ обнажать этотъ мечъ только для защиты праваго дѣла. Мечъ слѣдовало, какъ это было принято, препоясать къ его боку, но онъ оказался гораздо больше роста самого герцога, такъ что Ричардъ былъ принужденъ поднять высоко руку, чтобы взяться за его рукоятку.

Послѣ этой церемоніи Ричардъ сталъ приближаться къ своему трону; но мантія такъ затрудняла его при ходьбѣ что Осмондъ долженъ былъ помочь ему взойти на тронъ, причемъ баронъ Эрихъ все время придерживалъ корону надъ его головой; что же касается отцовскаго меча, то Ричардъ не хотѣлъ выпускать его изъ рукъ и крѣпко и любовно прижималъ его къ себѣ, хотя графъ де Гаркуръ хотѣлъ помочь ему нести тяжелое оружіе до трона. Бароны помогли маленькому герцогу взойти на возвышеніе, гдѣ стояло тронное кресло, и затѣмъ началась церемонія приношенія вассалами присяги въ вѣрности. Аланъ, герцогъ Бретанскій, первый преклонилъ передъ Ричардомъ колѣно и, протянувъ руку, клялся быть его вѣрнымъ сподвижникомъ, исполнять его повелѣнія и платить ему ленную дань за его Бретанское герцогство. Въ отвѣтъ на это обѣщаніе Ричардъ клялся быть вѣрнымъ покровителемъ и защитникомъ его отъ внѣшнихъ враговъ. Затѣмъ подошелъ графъ Бернардъ де Гаркуръ, по прозванію Датчанинъ, и многіе другіе рыцари; каждый изъ нихъ повторялъ вышеприведенныя слова присяги. Множество добрыхъ и преданныхъ глазъ слѣдили съ состраданіемъ за сиротой, и не одно храброе, доблестное сердце сжималось при воспоминаніи о горестной участи его отца. Слезы лились изъ глазъ по щекамъ закаленныхъ въ бою рыцарей, когда они преклоняли колѣни передъ лишившимся отца мальчикомъ, котораго они любили въ память его завоевателя дѣда и его храбраго, благочестиваго отца.

Церемонія принесенія присяги длилась такъ долго, что Ричардъ, сначала относившійся ко всему съ любопытствомъ и очень тронутый оказываемыми ему знаками преданности, почувствовалъ, наконецъ, полное изнеможеніе. Ему захотѣлось спать или спрыгнуть съ трона, чтобы стряхнуть съ себя дремоту или хотя бы сказать что-нибудь другое, а не повторять постоянно одни и тѣ же слова. Онъ не могъ удержаться отъ зѣвоты, но эта вольность вызвала такое строгое выраженіе на лицѣ графа Бернарда, что Ричардъ со страха совсѣмъ встрепенулся и умоляюще посмотрѣлъ на барона Эриха, какъ бы спрашивая, будетъ ли этому когда-нибудь конецъ. Изъ толпы вассальныхъ бароновъ выдвинулся, однако, одинъ, при видѣ котораго Ричардъ тотчасъ же оправился отъ овладѣвшаго имъ утомленія. То былъ мальчикъ, только нѣсколькими годами старше его самого; повидимому, ему было лѣтъ около десяти. Смуглое лицо мальчика было очень привлекательно; его черные, живые глаза глядѣли на Ричарда почтительно, но въ то же время и съ замѣтнымъ сочувствіемъ. Ричардъ нетерпѣливо ждалъ, пока онъ приблизится къ трону, и съ облегченнымъ сердцемъ прислушивался къ юному голосу, произносившему: «Я, Альберикъ, баронъ де Монтемаръ на Эптѣ, твой вѣрноподданный и вассалъ» и т. д.

Насталъ конецъ церемоніи, и Ричардъ съ удовольствіемъ пустился бы бѣгомъ до замка, чтобы стряхнуть усталость отъ долгаго сидѣнія на одномъ мѣстѣ, но онъ былъ вынужденъ снова стать во главѣ шествія, чтобы въ прежнемъ порядкѣ двинуться къ замку. Но и послѣ прихода въ замокъ не окончились его мытарства, такъ какъ тамъ былъ приготовленъ парадный обѣдъ, и ему пришлось сѣсть за столъ на почетное мѣсто, которое не дальше какъ въ прошлое Рождество занималъ его отецъ, держа на колѣняхъ своего маленькаго Ричарда. Ему пришлось высидѣть до конца обѣда, пока бароны угощались яствами. Ричардъ развлекался только тѣмъ, что слѣдилъ за Осмондомъ де Сентевиллемъ и Альберикомъ де Монтемаръ, которые вмѣстѣ съ другими, не возведенными еще въ рыцарское званіе, юношами подавали яства и обносили виномъ сидѣвшихъ за столомъ. Наконецъ Ричардъ до того утомился, что крѣпко заснулъ, съежившись въ углу широкаго кресла. Онъ спалъ до. тѣхъ поръ, пока былъ разбуженъ грубымъ голосомъ Бернарда де Гаркура, который объявилъ, что герцогъ Аланъ Бретанскій хочетъ съ нимъ проститься.

— Бѣдное дитя, — проговорилъ герцогъ Аланъ, въ то время какъ Ричардъ испуганно озирался кругомъ. — Берегите его, графъ Бернардъ; вы добрый, но слишкомъ суровый наставникъ для такого ребенка. Ага! герцогъ Ричардъ, вы краснѣете отъ стыда, что я назвалъ васъ ребенкомъ! Прошу меня извинить. Въ васъ пробуждаются уже рыцарскія чувства взрослаго мужчины. А вотъ послушайте, что я вамъ скажу на прощаніе, герцогъ Ричардъ Норманскій. У меня нѣтъ особенной причины любить вашъ родъ, да притомъ я считаю, что король Карлъ Кроткій былъ не правъ, когда принудилъ насъ, свободныхъ бретанцевъ, подчиниться хищнымъ сѣвернымъ пиратамъ, и мой отецъ никогда не соглашался приносить присягу вашему могущественному дѣду, герцогу Роллону. Да и я самъ покорился герцогу Вильгельму не какъ рыцарю Длиннаго Меча, а какъ великодушному и кроткому человѣку, а теперь я принесъ присягу вамъ, какъ слабому юношѣ и въ знакъ моего уваженія къ благородной памяти покойнаго герцога. Мнѣ сдается, что вѣроломный франкъ, король Людовикъ, которому герцогъ помогъ укрѣпиться на престолѣ, употребитъ всѣ свои усилія, чтобы воспользоваться вашей молодостью и безпомощностью, и если мои опасенія оправдаются на дѣлѣ, то помните, что нѣтъ у васъ вѣрнѣе друга какъ Аланъ Бретанскій. А затѣмъ честь имѣю кланяться, господинъ герцогъ.

— Прощайте, сударь, — отвѣчалъ Ричардъ, охотно подавая руку своему доброму вассалу, который удалился изъ зала въ сопровожденіи барона Эриха.

— Прекрасныя слова, — пробормоталъ ему вслѣдъ графъ Бернардъ, — но я не довѣряю бретанцу; ненависть къ сѣверянамъ пустила въ нихъ слишкомъ глубокіе корни.

— Онъ долженъ во всякомъ случаѣ хорошо знать, чего можно ожидать отъ французскаго короля, — возразилъ Райнульфъ Ферьерскій; — онъ воспитывался вмѣстѣ съ ними въ то время, когда оба они были изгнаны изъ Франціи и жили въ Англіи при дворѣ короля Ательстана.,

— Да, и только благодаря герцогу Вильгельму имъ удалось вернуться изъ изгнанія. Посмотримъ, который изъ двухъ окажется наиболѣе благодарнымъ за оказанную помощь — франкъ или бретанецъ. Я полагаю, что лучше всего довѣряться одной только норманской храбрости.

— Это вѣрно; но можетъ ли норманская храбрость достичь своей цѣли безъ денегъ? Неизвѣстно еще, какія суммы хранятся въ кованныхъ сундукахъ покойнаго герцога.

Затѣмъ послѣдовали пренія въ полголоса, и Ричардъ увидалъ, какъ одинъ изъ дворянъ показалъ серебряную цѣпочку и ключъ, говоря, что цѣпочка была надѣта на шеѣ покойнаго герцога и что ключикъ этотъ имѣетъ вѣроятно какое либо важное значеніе.

— О да, — вскричалъ Ричардъ, — я видѣлъ у отца этотъ ключикъ; онъ самъ мнѣ говорилъ, что подъ этимъ ключемъ сохраняется его лучшее сокровище!

Норманскіе дворяне внимательно выслушали это заявленіе и порѣшили, чтобы подъ руководствомъ нѣкоторыхъ наиболѣе довѣренныхъ лицъ изъ ихъ среды, между которыми были названы архіепископъ Руанскій Мартинъ и графъ де-Гаркуръ, тотчасъ же приступить къ осмотру сокровища. Ричардъ послѣдовалъ за ними вверхъ по узкой, крутой каменной лѣстницѣ. Хотя темная обширная комната, въ которую они вошли, служила опочивальней покойнаго герцога Вильгельма, въ ней тѣмъ не менѣе не было почти никакого убранства; стояла низкая кровать безъ полога, у изголовья которой висѣло распятіе; кромѣ того, въ комнатѣ помѣщались грубо сколоченный столъ, нѣсколько стульевъ и два громадныхъ сундука. Графъ де-Гаркуръ открылъ, одинъ изъ сундуковъ и увидалъ, что въ немъ была сложена одежда герцога; затѣмъ начали открывать другой, меньшихъ размѣровъ, сундукъ, весь выточенный и украшенный красивою рѣзьбой. Сундукъ былъ запертъ на замокъ; въ него былъ вложенъ серебряный ключикъ, и крышка со звономъ открылась. Норманскіе рыцари всѣ столпились, горя нетерпѣніемъ узнать, въ чемъ именно заключалось лучшее сокровище покойнаго герцога.

Въ сундукѣ лежало сермяжное одѣяніе и пара сандалій, какія носили монахи въ Жюмьежскомъ аббатствѣ.

— Что же это такое? — вскричалъ Бернардъ-Датчанинъ. — О какомъ же сокровищѣ вы тутъ толковали, молодой человѣкъ?

— Отецъ мнѣ такъ самъ говорилъ, — отвѣчалъ Ричардъ; — этими самыми словами: что подъ этимъ ключикомъ хранится его лучшее сокровище.

— И это совершенно вѣрно, — отвѣчалъ аббатъ Мартинъ.

Потомъ старый аббатъ приступилъ къ разсказу, нѣкоторыя подробности котораго были уже не безъизвѣртны присутствующимъ.

Лѣтъ пять или шесть передъ своей кончиной герцогъ Вильгельмъ, охотясь въ Жюмьежскомъ лѣсу, набрелъ на мѣсто, гдѣ возвышались развалины аббатства, которое опустошилъ лѣтъ тридцать-сорокъ передъ этимъ Морской король Гастингъ. Двое стариковъ-монаховъ еще были въ живыхъ и вышли навстрѣчу герцогу, предлагая ему гостепріимство.

— Знаю, знаю я ихъ гостепріимство, — прервалъ разсказъ графъ Бернардъ; — отвѣдавъ однажды ихъ хлѣба, я спросилъ у нихъ, не пекутъ ли они его изъ сосновой коры, какъ наше простонародье въ Норвегіи.

— Герцогъ Вильгельмъ, — продолжалъ аббатъ свой разсказъ, — съ отвращеніемъ отвергъ ихъ нищенское угощеніе и, бросивъ старикамъ горсть золота, ускакалъ дальше со своими ловчими. Во время охоты онъ очутился одинъ въ лѣсу и на него напалъ разъяренный кабанъ, который сшибъ его съ ногъ и истопталъ копытами. Приближенные нашли его распростертымъ безъ памяти и сильно израненнымъ. Они понесли герцога: въ аббатство, гдѣ добрые старики-монахи радушно приняли его и отвели ему уцѣлѣвшее отъ разрушенія помѣщеніе въ ихъ убѣжищѣ. Оправившись отъ потрясенія и ранъ, герцогъ Вильгельмъ просилъ сострадательныхъ монаховъ простить ему то презрѣніе, съ какимъ онъ отнесся къ ихъ нищетѣ и достойному уваженія смиренію.

Герцогъ Вильгельмъ и прежде отличался добрымъ и благороднымъ нравомъ, но этотъ случай и продолжительная болѣзнь заставили его стать еще болѣе сосредоточеннымъ и разсудительнымъ; онъ сталъ помышлять о спасеніи своей души, пренебрегая земными дѣлами, своими успѣхами на войнѣ и герцогскимъ тщеславіемъ. Онъ воздвигъ новое аббатство на развалинахъ прежняго, богато одарилъ братство и пригласилъ аббата Мартина изъ Франціи занять мѣсто настоятеля аббатства. Онъ считалъ высшимъ для себя счастіемъ предаваться въ аббатствѣ молитвѣ, вести бесѣды съ аббатомъ и слушать его чтеніе священныхъ книгъ. Но онъ былъ, однако, не въ силахъ вовсе побороть въ себѣ влеченіе къ мірскимъ дѣламъ и чувствовалъ, что его высокій санъ и окружавшая при его дворѣ роскошь служили для него сильнымъ соблазномъ; вслѣдствіе этого онъ возъимѣлъ мысль окончательно отрѣшиться отъ всего мірскаго и принять монашество. Аббатъ Мартинъ, однако, и слышать не хотѣлъ объ его отреченіи отъ міра. Онъ доказывалъ герцогу, что онъ не имѣетъ права пренебрегать тѣми обязанностями, которыя были возложены на него Провидѣніемъ. Онъ доказывалъ Вильгельму, что онъ можетъ служить Богу, живя въ мірѣ и творя справедливыя дѣла среди своего народа и защищая правыхъ отъ насилій и гоненій. Онъ увѣщевалъ его повременить, пока онъ достигнетъ намѣченныхъ цѣлей и пока сынъ его подростетъ настолько, что будетъ въ состояніи стать вмѣсто него правителемъ Нормандіи; только тогда онъ будетъ имѣть право предаться покою послѣ своей тревожной жизни, удалиться отъ водоворота міра и искать уединенія въ монастырѣ. И вотъ, въ надеждѣ дожить до этого мирнаго успокоенія, герцогъ Вильгельмъ благоговѣйно хранилъ то скромное одѣяніе, которое онъ жаждалъ носить, ведя мирную и святую жизнь отшельника. «Но не долго пришлось ждать успокоенія моему благородному герцогу, — воскликнулъ аббатъ Мартинъ, по щекамъ котораго потекли обильныя слезы. — Самъ Господь взялъ его въ Свою Обитель раньше, чѣмъ онъ предполагалъ»!

Медленно и съ подавленными чувствами удалились норманскіе бароны изъ опочивальни покойнаго герцога; маленькій же Ричардъ, о которомъ они совсѣмъ позабыли, предавшись вспоминаніямъ о его покойномъ отцѣ, одиноко побрелъ къ выходу, стараясь въ мало знакомомъ ему замкѣ пробраться къ той комнатѣ, въ которой онъ спалъ наканунѣ. Но едва онъ успѣлъ подняться на нѣсколько ступеней, какъ услыхалъ голосъ Осмонда сверху: «Сюда, сюда, герцогъ Ричардъ»! Ричардъ поднялъ голову и увидалъ кончикъ чепца у дверей на верхней площадки лѣстницы. Радостно вбѣжавъ туда, онъ очутился въ объятіяхъ фру Астриды.

Какъ счастливъ былъ онъ, когда почувствовалъ себя подъ ея крыломъ! Онъ прижалъ свою усталую голову къ ея груди и разбитымъ отъ изнеможенія голосомъ сказалъ: «Ахъ, милая фру Астрида! Если бы только вы знали, какъ трудно, какъ трудно мнѣ быть герцогомъ Нормандіи».

ГЛАВА IV.

Маленькому герцогу Норманскому очень захотѣлось познакомиться съ тѣмъ юношею, котораго онъ видѣлъ среди своихъ вассаловъ.

— Ага! Молодой баронъ де Монтемаръ, — отвѣтилъ на выраженное Ричардомъ желаніе баронъ Эрихъ; — въ былое время я былъ коротко знакомъ съ его отцомъ; это былъ храбрый рыцарь, хотя не сѣверянинъ по происхожденію. Онъ былъ блюстителемъ порядка на окраинахъ вдоль берега рѣки Эпты и былъ убитъ на глазахъ вашего покойнаго отца, какъ разъ въ то время, какъ вы, герцогъ Ричардъ, появились на свѣтъ.

— Но гдѣ-же онъ живетъ? Неужели мнѣ не удастся больше встрѣтиться съ нимъ? — Замокъ Монтемаръ лежитъ на берегу Эпты, въ той области, которую франки совершенно незаконно оспариваютъ у насъ. Онъ живетъ тамъ съ матерью, и если только онъ не вернулся уже домой, то вы скоро его увидите. Осмондъ, иди и узнай, гдѣ остановился молодой Монтемаръ; скажи ему, что герцогъ желаетъ его видѣть.

Ричардъ, у котораго никогда не бывало товарища сверстника, съ нетерпѣніемъ поджидалъ прихода Альберика де Монтемаръ. Наконецъ онъ увидалъ Осмонда, вошедшаго во дворъ въ сопровожденіи десятилѣтняго мальчика и слѣдовавшаго за нимъ сѣдовласаго почтеннаго вида сановника, съ золотою цѣпью на шеѣ, служившей знакомъ занимаемаго имъ поста управляющаго замкомъ.

Ричардъ побѣжалъ имъ на встрѣчу, протягивая юношѣ руку. Альберикъ обнажилъ свою голову, низко и граціозно кланяясь герцогу, но стоялъ молча, не зная, что ему дѣлать дальше. Ричардъ тоже ощущалъ неловкость, и оба мальчика застѣнчиво стояли другъ противъ друга. Глядя на нихъ, можно было тотчасъ-же сказать, что они по происхожденію были различной народности, такъ рѣзко отличались голубые глаза, свѣтлые волосы и нѣжное лицо молодаго герцога отъ темныхъ блестящихъ глазъ и оливковаго цвѣта лица это вассала, который, хотя и старше его годами, былъ только немного выше его ростомъ. Своею тонкою упругою, подвижною фигурою онъ могъ служить совершенною противоположностью Ричарду, который своею здоровою наружностью и крѣпкими мышцами подавалъ надежды на то, что со временемъ изъ него выйдетъ такой же богатырь, какимъ былъ его дѣдъ — графъ Ролданъ первый герцогъ Нормандіи.

Въ теченіи нѣсколькихъ минутъ маленькій герцогъ и юный баронъ безмолвно стояли, оглядывая другъ друга, пока старикъ баронъ Эрихъ не выручилъ ихъ своимъ восклицаніемъ: «Ну, что-же, господинъ герцогъ! Развѣ у васъ не найдется ни одного слова привѣтствія для вашего гостя?»

— Дѣти просто стѣсняются, — вступилась фру Астрида, видя, что оба мальчика покраснѣли отъ словъ барона, и прибавила: — А какъ здоровье баронессы, вашей матери, сударь?

Альберикъ еще больше покраснѣлъ и отвѣчалъ на французскомъ языкѣ, отвѣсивъ низкій поклонъ благородной старой дамѣ: «Я не говорю на норманскомъ нарѣчіи».

Тутъ Ричардъ, обрадованный тѣмъ, что представился случай прервать неловкое молчаніе, перевелъ слова фру Астриды.

Молодой баронъ отвѣчалъ, что его мать здорова и что онъ весьма благодаренъ баронессѣ де Сентевилль за ея участіе. Опять наступило неловкое молчаніе, прерванное новымъ предложеніемъ фру Астриды, чтобы герцогъ показалъ гостю своихъ лошадей или охотничьихъ собакъ.

Ричардъ съ удовольствіемъ принялъ это предложеніе, и мальчики выбѣжали изъ Роллоновой башни на дворъ замка, гдѣ на открытомъ воздухѣ скоро сблизились другъ съ другомъ. Ричардъ повелъ маленькаго барона къ конюшнѣ и затѣмъ они поднялись по винтообразной каменной лѣстницѣ до стѣнныхъ зубчатыхъ укрѣпленій на самой верхушкѣ башни, откуда были видны крыши домовъ Руана и рѣка Сена, развѣтвлявшаяся на два рукава, изъ которыхъ одинъ расширяясь, направлялся прямо къ морю, а другой, извиваясь узкою лентою по зеленымъ лугамъ Нормандіи, орошалъ ихъ своими серебристыми водами. Мальчики начали бросать съ башни камешки и куски извести, прислушиваясь къ ихъ отдаленному шуму паденія и подвергая другъ друга испытанію, который изъ нихъ можетъ стать ближе къ самому краю высокой зубчатой башни, не ощутивъ головокруженія. Ричардъ доказалъ, что онъ смѣлѣе можетъ выдержать это испытаніе; потомъ онъ началъ разсказывать Альберику о головокружительныхъ утесахъ Норвегіи, которые описывала ему фру Астрида изъ ея личныхъ воспоминаній того времени, когда она, молодой дѣвушкой, карабкаясь по крутымъ утесамъ своей родины, пасла отцовскія стада въ свѣтлыя сѣверныя ночи. За этими разговорами юноши успѣли такъ сдружиться, что, когда явились къ обѣду домой, имъ уже казалось, будто они давно знакомы. Обѣдъ былъ очень торжественный и Ричарду снова пришлось занять за столомъ высокое кресло, на подобіе трона, имѣя по свою правую руку графа де Гаркура, тогда какъ, къ его великой радости, съ лѣвой стороны помѣстилась фру Астрида.

Послѣ обѣда Альберикъ де Монтемаръ приблизился къ герцогу, чтобы откланяться, говоря, что ему предстоитъ длинное путешествіе домой и что въ этотъ вечеръ ему удастся сдѣлать только полпути. Тогда баронъ Эрихъ, во врется обѣда зорко наблюдавшій за Альберикомъ изъ подъ густыхъ своихъ бровей, подошелъ къ Ричарду, къ которому только въ рѣдкихъ случаяхъ обращался съ разговорами, и спросилъ: «А что-бы вы сказали, герцогъ, если бы имѣли около себя такого товарища?»

— Какъ, — съ живостью спросилъ Ричардъ, — чтобы онъ былъ постоянно около меня? Ахъ! Благодарю васъ, господинъ графъ! И вы разрѣшаете ему остаться здѣсь?

— Теперь здѣсь повелитель — вы, а не я.

— Ахъ, Альберикъ, — вскричалъ Ричардъ, спрыгнувъ съ своего параднаго кресла, — оставайся со мною! Будь мнѣ братомъ и товарищемъ!

Альберикъ опустилъ въ замѣшательствѣ голову.

— Ахъ! Соглашайся-же скорѣе! Я подарю тебѣ лошадей, соколовъ и охотничьихъ собакъ; я буду любить тебя, любить… почти такъ же, какъ я люблю Осмонда. Что-жъ, оставайся со мною, Альберикъ!

— Я обязанъ вамъ повиноваться, ваша свѣтлость, — отвѣчалъ Альберикъ, — но…

— Ну-съ, господинъ французъ, говорите смѣлѣе, — вскричалъ старый графъ Бернардъ, — тутъ не должно быть никакихъ «но»! Говорите, что у васъ на душѣ безъ запинокъ, и всю правду, какъ мы норманны, если только сумѣете!

Эти рѣзкія слова графа де Гаркура вернули маленькому дворянину его самообладаніе; онъ взглянулъ смѣло въ глаза суровому старику датчанину и сказалъ: «Я не хотѣлъ-бы здѣсь оставаться».

— Какъ? Не хотите исполнить желаніе вашего герцога?

— Я готовъ ему служить вѣрою и правдою, но не желаю оставаться здѣсь. Я люблю свой замокъ Монтемаръ и хотѣлъ-бы жить у себя дома. Къ тому же я единственный сынъ у матери и кромѣ меня у нея нѣтъ на свѣтѣ никого близкаго.

— Вѣрно и благородно сказано, господинъ французъ, — воскликнулъ старый графъ, кладя свою тяжелую руку на голову Альберику, между тѣмъ какъ суровое лицо его просіяло доброю улыбкой. Затѣмъ онъ обратился къ домоправителю Монтемаровскаго замка со словами: «Скажи благородной баронессѣ де Монтемаръ, что графъ де Гаркуръ свидѣтельствуетъ ей свое почтеніе и велѣлъ ей передать, что такъ какъ ея сынъ выказалъ себя благороднымъ, прямодушнымъ юношею, то если ей будетъ угодно, чтобы онъ воспитывался вмѣстѣ съ господиномъ герцогомъ въ качествѣ его друга и товарища, ему при дворѣ герцога будетъ оказана радушная встрѣча».

— Итакъ, Альберикъ, — спросилъ Ричардъ, — ты, можетъ быть, вернешься ко мнѣ?

— Это будетъ зависѣть отъ воли моей матери, — откровенно отвѣтилъ Альберикъ, собираясь со своимъ домоправителемъ въ путь и прощаясь съ герцогомъ.

Нѣсколько разъ въ теченіе дня Ричардъ приставалъ то къ Осмонду, то къ фру Астридѣ, думаютъ-ли они, что Альберикъ вернется или нѣтъ, и ему было чрезвычайно пріятно услышать отъ окружающихъ мнѣніе, что было-бы весьма неблагоразумно со стороны баронессы Монтемаръ отказаться отъ сдѣланнаго ей предложенія; только фру Астрида высказала опасеніе, что врядъ-ли она захочетъ разстаться съ сыномъ. Дни проходили въ напрасномъ ожиданіи, и Ричардъ уже началъ опасаться, что тщетно надѣялся на пріѣздъ юнаго барона де Монтемара, когда однажды, возвращаясь съ прогулки съ барономъ Эрихомъ и Осмондомъ, онъ увидалъ приближающихся къ нимъ четырехъ всадниковъ.

— Это Альберикъ, — вскричалъ маленькій герцогъ; — это навѣрное онъ! — И Ричардъ бросился на встрѣчу желанному гостю со словами:

— Ну, какъ я радъ, что твоя матушка согласилась тебя отпустить!

— Она сказала, что не считаетъ себя достаточно свѣдущей, чтобы заняться воспитаніемъ молодого рыцаря, — отвѣчалъ Альберикъ.

— А тебѣ не жалко было уѣхать отъ нея и покинуть свой домъ?

— Я думаю, что я понемногу привыкну жить здѣсь у васъ, въ особенности если, какъ того желала матушка, вы, господинъ герцогъ, согласитесь отпускать меня домой черезъ каждые три мѣсяца, когда за мною будетъ пріѣзжать нашъ домоправитель Бертранъ.

Ричардъ былъ въ совершенномъ восторгѣ и употреблялъ всѣ усилія, чтобы сдѣлать Альберику пріятнымъ его пребываніе въ Руанѣ. Съ своей стороны Альберикъ уже дня черезъ два сталъ веселѣе, рѣже вспоминалъ о матери и сдѣлался веселымъ товарищемъ другомъ для Ричарда.

Въ одномъ отношеніи Альберикъ былъ даже лучшимъ товарищемъ для молодаго герцога, нежели Осмондъ, такъ какъ этотъ послѣдній, играя съ Ричардомъ какъ съ ребенкомъ, уступалъ ему въ играхъ, вслѣдствіе чего Ричардъ съ своей стороны становился нѣсколько своевольнымъ и требовательнымъ. Это очень не нравилось Альберику, который заявилъ, что не находитъ удовольствія въ играхъ, когда приходится постоянно уступать и помнить, что одинъ изъ играющихъ господинъ, а другой — вассалъ. Онъ продолжалъ играть, но такъ вяло и неохотно, что Ричардъ совсѣмъ разсердился.

— Не могу я играть какъ слѣдуетъ, — объявилъ Альберикъ, — если вы будете всегда первенствовать. Я обязанъ слушаться васъ, какъ моего герцога, но любить такую игру я не могу.

— Забудь, что я твой господинъ, и будемъ играть по прежнему!

— Хорошо; будемъ играть такъ, какъ я игралъ съ сыновьями Бертрана въ Монтемарѣ. Я былъ для нихъ ихъ барономъ, слѣдовательно, такимъ же господиномъ, какъ вы для меня, но моя матушка сказала, что намъ будетъ веселѣе, если мы на время игръ вовсе позабудемъ объ этомъ.

— Ну, будемъ играть такъ, какъ ты хочешь. Пойдемъ, Альберикъ, начнемъ снова, только твоя будетъ первая очередь.

Такимъ образомъ уладились игры, но въ остальное время Альберикъ оказывалъ маленькому герцогу то почтеніе, которое ему подобало по сану. Можно сказать вообще, что Альберикъ перенялъ отъ своей матери такія утонченныя манеры вѣжливости, какія еще были вовсе не извѣстны норманнамъ. Въ скоромъ времени онъ принялся за занятія подъ руководствомъ Сентевилльскаго капеллана и учился съ большею охотою, нежели Ричардъ, который, сдѣлавшись герцогомъ, былъ-бы не прочь и совсѣмъ отказаться отъ ученія, если бы о. Мартинъ Жюмьежскій не напомнилъ ему, что его покойный отецъ особенно настаивалъ на этомъ.

Чего особенно не долюбливалъ Ричардъ это — необходимости для него засѣдать въ совѣтѣ.

На самомъ дѣлѣ управлялъ герцогствомъ графъ де Гаркуръ, но для веденія дѣлъ требовалось во всемъ формальное согласіе и рѣшеніе герцога. И по крайней мѣрѣ разъ въ недѣлю въ большомъ залѣ башни Роллона происходили такія засѣданія, которыя уже въ ту раннюю эпоху назывались парламентомъ или «судоговореніемъ» (отъ франц. глагола: parler — говорить); на этихъ засѣданіяхъ графъ Бернардъ, архіепископъ, баронъ де Сентевилль, аббатъ Жюмьежскій и тѣ епископы, дворяне или аббаты, которые случайно находились въ Руанѣ, совѣщались о дѣлахъ Норманскаго герцогства. На этихъ засѣданіяхъ маленькій герцогъ обязанъ былъ присутствовать, сидя въ своемъ парадномъ креслѣ, въ то время какъ велись скучныя для него пренія о перестройкѣ замковъ, о взиманіи повинностей съ вассаловъ и слушались доклады бароновъ — членовъ государственнаго казначейства, которые тогда разъѣзжали по герцогству, чтобы творить судъ и расправу среди подданныхъ герцога. На этихъ-же засѣданіяхъ обсуждались вопросы о дѣйствіяхъ непосредственныхъ сосѣдей герцога Норманскаго, короля Французскаго Людовика, графа Анжуйскаго, графа Монтрельскаго, и о томъ, насколько можно довѣряться дружескимъ увѣреніямъ графовъ Гугона Парижскаго и Алана Бретанскаго.

Ричарду надоѣдали до нельзя всѣ эти пренія, въ особенности когда онъ узналъ, что норманскіе дворяне рѣшили пока не предпринимать войны противъ коварнаго графа Фландрскаго. Маленькій герцогъ во время этихъ засѣданій вздыхалъ отъ утомленія, зѣвалъ и безпокойно метался въ своемъ громадномъ креслѣ; но стоило графу Бернарду подмѣтить его тоскливое нетерпѣніе, какъ онъ бросалъ такіе грозные взгляды и дѣлалъ такіе укоризненные знаки Ричарду, что мальчикъ поневолѣ сдерживался, чтобы не навлечь на себя неудовольствіе стараго датчанина.

Графъ Бернардъ, оказывая всѣ знаки почтенія Ричарду, какъ своему повелителю, какія требовались въ тѣ времена отъ вассаловъ, никогда, однако, не говорилъ съ нимъ объ его юношескомъ времяпрепровожденіи, никогда не хвалилъ его и даже часто позволялъ себѣ короткими фразами неодобренія напоминать ему объ его обязанностяхъ герцога Норманскаго.

Избалованный ласками и свободою, какими онъ пользовался въ домѣ барона де Сентевилля, Ричардъ въ глубинѣ своего сердца питалъ непріязнь, доходившую почти до ненависти, къ старому графу и часто повторялъ наединѣ своему другу Альберику, что какъ только ему минетъ четырнадцать лѣтъ — его совершеннолѣтіе — онъ тотчасъ же велитъ графу Бернарду отправиться стеречь его собственный замокъ де Гаркуръ, вмѣсто того, чтобы сидѣть въ залѣ герцогскаго замка, нагоняя на всѣхъ тоску своимъ угрюмымъ видомъ.

Подошла зима, и Осмондъ отправлялся ежедневно съ маленькимъ герцогомъ и Альберикомъ къ ближайшему, покрытому льдомъ, озеру, такъ какъ норманны гордились своимъ умѣніемъ кататься на конькахъ, хотя они, переселившись во Францію, уже давно покинули скованные льдомъ рѣки и озера своей родины — Норвегіи.

Однажды, возвращаясь домой съ катанья по льду, они были удивлены, услыхавъ, прежде чѣмъ вошли въ ворота замка, звуки множества голосовъ и топотъ лошадиныхъ копытъ.

— Что это можетъ означать? — удивился Осмондъ; — вѣроятно, къ намъ наѣхало много вассаловъ вашей свѣтлости. Можетъ быть, сюда прибылъ герцогъ Бретанскій.

— Ахъ, какая досада, — жаловался маленькій Ричардъ; — вѣдь у насъ уже было одно засѣданіе на этой недѣлѣ. Неужели устроится второе!

— Нѣтъ, тутъ творится что-то необычайное, — продолжалъ Осмондъ; — какъ это не кстати, что графъ де Гаркуръ уѣхалъ какъ разъ въ это время изъ Руана.

По мнѣнію Ричарда, однако, отъѣздъ графа всегда бывалъ какъ нельзя болѣе кстати,

Его размышленія были прерваны Альберикомъ, который прошелъ впередъ и быстро вернулся со слѣдующимъ извѣстіемъ. «Тутъ собрались какіе-то французскіе всадники; я слышалъ ихъ разговоръ на французскомъ языкѣ; это не норманны».

— Съ разрѣшенія вашей свѣтлости, — обратился Осмондъ къ герцогу Ричарду, преграждая юношѣ путь, — мы не должны входить во дворъ безъ подобающей осторожности.

Осмондъ остановился въ раздумьи, а оба юноши смотрѣли на него со страхомъ, какъ-бы ища у него защиты. Но прежде нежели Осмондъ успѣлъ принять какое-либо рѣшеніе, изъ воротъ вышелъ норманскій оруженосецъ въ сопровожденіи двухъ незнакомцевъ.

— Господинъ герцогъ, — доложилъ норманнъ на французскомъ языкѣ, — баронъ Эрихъ де Сентевилль велѣлъ мнѣ передать вашей милости, что въ замокъ пожаловалъ король Франціи для принятія отъ васъ присяги въ вѣрности.

— Король Франціи! — воскликнулъ Осмондъ.

— Да, — продолжалъ норманнъ уже на родномъ нарѣчіи. — Самъ Людовикъ явился сюда и съ нимъ многочисленная свита; очевидно, у нихъ на умѣ что-то недоброе. Дай Богъ только, чтобы это прибытіе не повлекло за собою какого-либо несчастія для нашего герцога, Вы видите, мнѣ не дозволили выйти къ вамъ безъ провожатыхъ. Я вижу по всему, что Людовикъ боится, чтобы, получивъ предостереженіе объ этомъ вторженіи въ замокъ, мы не предприняли мѣры къ тому, чтобы вырвать молодого герцога изъ его когтей.

— Какъ! Что такое? — со страхомъ спросилъ Ричардъ. — Что означаетъ этотъ пріѣздъ короля? Что долженъ я дѣлать?

— Теперь остается одно — итти къ замку, — отвѣчалъ Осмондъ; — другого нѣтъ исхода. Окажите королю подобающее вашему сану пріемъ; преклоните передъ нимъ колѣно и принесите ему присягу въ вѣрности.

Ричардъ тотчасъ же принялся твердить въ своей памяти формулу принесенія присяги, чтобы безъ запинки произнести требуемыя слова; потомъ онъ вошелъ во дворъ своего замка, въ то время какъ Альберикъ, Осмондъ и другіе, уступивъ ему дорогу, слѣдовали на почтительномъ разстояніи отъ него. Весь дворъ былъ наполненъ людьми и лошадьми, и только благодаря тому, что Осмондъ громко прокричалъ: «Герцогъ идетъ! дайте дорогу господину герцогу!» имъ удалось пробраться сквозь густую толпу всадниковъ. Еще нѣсколько минутъ, и Ричардъ поднялся на лѣстницу и вошелъ въ большой залъ замка.

На парадномъ креслѣ въ глубинѣ зала возсѣдалъ небольшаго роста, худощавый, блѣднолицый, бѣлокурый мужчина, лѣтъ двадцати восьми-девяти. На немъ было богатое голубое, съ золотымъ шитьемъ, платье. Баронъ Эрихъ и другія почетныя лица почтительно окружали его, въ то время какъ онъ бесѣдовалъ съ архіепископомъ, который, какъ и баронъ Эрихъ, бросалъ нетерпѣливые взгляды по направленію къ маленькому герцогу, приближавшемуся къ нимъ черезъ залу. Онъ подошелъ къ королю, преклонилъ колѣно и едва лишь началъ слова присяги: «Людовикъ, король Франціи, я Ричардъ…» какъ его быстро приподнялъ и обнялъ король, цѣлуя его въ обѣ щеки. Потомъ король посадилъ его къ себѣ на колѣни и воскликнулъ:

— И это сынъ моего благороднаго, храбраго друга, герцога Вильгельма! Да! Объ этомъ можно было бы догадаться по сходству его съ отцемъ! Позволь мнѣ обнять тебя еще разъ, мое дитя, въ память твоего славнаго отца!

Ричардъ былъ нѣсколько озадаченъ подобною встрѣчею, но король ему очень понравился, особенно когда Людовикъ началъ восхищаться его ростомъ и гордою осанкою, сказавъ, что онъ очень сожалѣетъ о томъ, что его сыновья — Лотаръ и Карломанъ гораздо ниже Ричарда ростомъ и далеко не такъ развиты. Онъ ласкалъ Ричарда несчетное число разъ, хвалилъ каждое его слово, превзойдя въ этомъ отношеніи даже самое фру Астриду, и Ричардъ еще болѣе прежняго удивлялся тому, какой былъ странный этотъ противный графъ Бернардъ де-Гаркуръ, всегда готовый осуждать его, тогда какъ оказывалось, что даже самъ король былъ такъ ласковъ съ нимъ и осыпалъ его похвалами.

ГЛАВА V.

Герцогъ Ричардъ Норманскій занималъ опочивальню своего отца; у ногъ его, въ качествѣ его пажа, помѣщался Альберикъ де-Монтемаръ, тогда какъ Осмонду де-Сентевилль стлали постель на полу поперегъ двери, гдѣ онъ спалъ, имѣя около себя всегда наготовѣ свой вѣрный рыцарскій мечъ, какъ и подобало стражу и защитнику юнаго герцога.

Въ замкѣ уже всѣ давно были объяты глубокимъ сномъ, когда Осмондъ былъ разбуженъ легкимъ движеніемъ двери, которую нельзя было раскрыть безъ того, чтобы не разбудить его. Въ одинъ мигъ Осмондъ схватился за мечъ, въ то же время своимъ плечомъ придерживая тяжелую дверь; но онъ узналъ голосъ своего отца, сказавшаго шепотомъ на норманскомъ нарѣчіи: «Это я, открывай дверь». Осмондъ тотчасъ же отступилъ отъ двери, и старый баронъ Эрихъ, ступая осторожно своими босыми ногами, присѣлъ на кровать, указывая Осмонду на мѣсто рядомъ, чтобы они могли бесѣдовать какъ можно тише: «Ты правъ, Осмондъ, началъ онъ: — теперь нужно быть готовымъ ко всему; мальчику угрожаетъ опасность на каждомъ шагу. Франки замышляютъ недоброе! Я знаю изъ вѣрнаго источника, что Людовикъ совѣщался съ Арнульфомъ Фландрскимъ передъ тѣмъ какъ явиться сюда. Онъ двоедушный человѣкъ. Ты навѣрное замѣтилъ, какъ онъ своими ласками, да лестью совсѣмъ вскружилъ голову бѣдному мальчику!»

— И вы догадываетесь, отецъ, — пробормоталъ Осмондъ, — какіе могутъ быть на умѣ коварные замыслы у этого лживаго человѣка?

— Я полагаю, что онъ задумалъ увезти съ собою маленькаго герцога и употребитъ всѣ мѣры къ тому, чтобы извести послѣдняго представителя Роллонова рода. Я уже узналъ навѣрняка, что онъ намѣревается начать съ того, что предложитъ намъ взять къ себѣ герцога подъ свое покровительство въ качествѣ опекаемаго государствомъ сироты. Ты слышалъ, какъ онъ обольщалъ мальчика своими обѣщаніями дружбы его сыновей — маленькихъ принцевъ? Я не вполнѣ понялъ его французскую рѣчь, но я догадался, къ чему клонятся его слова.

— Ты никогда не допустишь этого, отецъ?

— Если онъ прибѣгнетъ къ насилію, то уведетъ мальчика не иначе, какъ черезъ наши трупы, но насъ захватили врасплохъ, и своимъ сопротивленіемъ мы не достигнемъ цѣли. Замокъ весь переполненъ французами. Весь залъ и дворъ кишатъ ими. Если мы соберемъ всѣхъ нашихъ вѣрныхъ норманновъ подъ оружіе, что не легко сдѣлать при теперешнихъ условіяхъ, насъ все-же соберется не болѣе какъ человѣкъ двѣнадцать, и тогда что же намъ останется дѣлать? Только развѣ лечь костьми. Но мы готовы и на это, если нѣтъ иного исхода, лишь бы только помѣшать французамъ увезти нашего герцога, не давъ намъ по крайней мѣрѣ хотя бы заложника, который служилъ бы порукою безопасности герцога, и не лишивъ насъ возможности увѣдомить о такомъ насиліи нашихъ союзниковъ.

— Король явился сюда въ самую неподходящую минуту, — сказалъ Осмондъ.

— Да, какъ разъ, когда Бернардъ-Датчанинъ отлучился. Если бы только онъ зналъ, что приключилось теперь, онъ поднялъ бы на ноги всю страну и явился бы сюда на выручку.

— Нельзя ли послать къ нему гонца сегодня же ночью?

— Не придумаю, какъ бы это сдѣлать, — отвѣчалъ старый баронъ. — Французы поставили стражу ко всѣмъ входамъ въ замокъ; къ тому же они такъ заполонили замокъ, что мнѣ трудно пробраться въ своемъ собственномъ домѣ къ нашимъ людямъ; притомъ я не могу допустить, чтобы отлучился хотя бы одинъ человѣкъ, такъ какъ всѣ до единаго наши люди могутъ понадобиться завтра же для защиты герцога.

— Господинъ баронъ! — раздался чей то голосъ, и Альберикъ де-Мортемаръ стоялъ передъ нимъ вскочивши босыми ногами съ кровати.

— Я не хотѣлъ подслушивать, но поневолѣ услыхалъ все, о чемъ вы говорили. Я, конечно, еще не въ силахъ защищать герцога въ случаѣ нападенія на него, но я могу исполнить какое нибудь важное порученіе.

— Это вѣрно, — живо подхватилъ Осмондъ. — Лишь бы ему благополучно выбраться изъ замка и пройти небольшое разстояніе отъ замка до самаго Руана; тогда ему уже будетъ легко найти гонца, который догналъ бы графа Бернарда. Альберикъ можетъ дойти до монастыря Св. Оэна, или же, — и это даже лучше — до оружейнаго мастера Тибольта, который въ одинъ мигъ пошлетъ всадника въ догонку за графомъ.

— Ага! Дай мнѣ сообразить, — воскликнулъ баронъ. — Это такъ, но какъ ему выбраться изъ замка?

— Я знаю какъ, — заявилъ Альберикъ; — не дальше какъ на прошлой недѣлѣ я спустился по каменному уступу у восточной стѣны замка, чтобы высвободить изъ вѣтвей плюща нашъ большой мячикъ, а съ тѣхъ поръ, какъ французы здѣсь, подъемный мостъ такъ и не спускается.

— Дорого бы я далъ, чтобы увѣдомить Бернарда — это вѣрно! По крайней мѣрѣ я тогда бы сложилъ съ себя часть отвѣтственности, — въ раздумьи произнесъ баронъ, — ну, что же, молодой человѣкъ, съ Богомъ — выручай своего герцога!

— Затѣмъ, — прибавилъ Осмондъ, — было бы желательно удалить самого герцога изъ замка и не позже какъ сегодня же на разсвѣтѣ. Если бы только я могъ его вывести подземнымъ ходомъ и дойти съ нимъ до города, то онъ былъ бы спасенъ. Тогда легко было бы обратиться за помощью къ гражданамъ или же укрыться съ нимъ въ соборѣ Богоматери до прибытія графа Бернарда. Въ такомъ случаѣ Людовикъ, проснувшись утромъ; узналъ бы, что его добыча ускользнула изъ его рукъ прежде, нежели онъ успѣлъ ее словить.

— Это хорошо задумано, сынъ мой, но я сомнѣваюсь въ успѣхѣ. Французы слишкомъ сильно разсчитываютъ на то, чтобы завладѣть герцогомъ, и едва ли дадутъ ему выскользнуть изъ ихъ рукъ. Ты найдешь всѣ выходы, не исключая подземнаго, занятыми стражею.

— Да, но не всѣ французы видали герцога въ лицо, и видъ простаго рыцаря, сопровождаемаго маленькимъ пажемъ, направляющагося къ городу, можетъ вовсе не возбудить ихъ подозрѣнія.

— Можетъ быть, ты и правъ, но герцогъ едва ли сумѣетъ выдержать свою роль простаго пажа. Кромѣ того, онъ такъ обольщенъ льстивыми и притворно-ласковыми словами короля, что я не вполнѣ увѣренъ въ томъ, что онъ захочетъ итти на перекоръ его волѣ и стать подъ защиту графа Бернарда. Бѣдное дитя, ему, къ сожалѣнію, скоро придется убѣдиться въ томъ, кто настоящіе его друзья и кто ему врагъ!

— Я готовъ, — объявилъ Альберикъ, подходя къ нимъ.

Баронъ де-Сентевилль далъ ему нѣсколько наставленій и остался для защиты у двери маленькаго герцога, пока Осмондъ пошелъ проводить Альберика до спуска съ каменнаго бастіона. Они тихо прокрались внизъ по лѣстницѣ, избѣгая большаго зала, наполненнаго французскими воинами, и пробрались до намѣченнаго ими рѣшетчатаго окна, огражденнаго желѣзными болтами, такъ близко скованными одинъ возлѣ другаго, что только мальчикъ съ такою гибкою и тонкою фигурою, какъ Альберикъ, могъ протискаться между ними. Изъ этого окна до земли было не высоко и стѣна до того густо поросла цѣпкимъ плющемъ, что прыжокъ внизъ не представлялъ особенно трудной задачи для ловкаго и не трусливаго юноши; такимъ образомъ, Альберикъ быстро спустился на землю и, помахавъ Осмонду шапкою, побѣжалъ по рву до подземнаго моста и скоро скрылся изъ вида въ ночной темнотѣ.

Осмондъ вернулся въ комнату герцога и смѣнилъ отца на его посту. Ричардъ же продолжалъ крѣпко спать, не подозрѣвая ни о козняхъ своихъ враговъ, ни о мѣрахъ, предпринятыхъ его вѣрными вассалами для его спасенія.

Осмондъ былъ отчасти радъ этому, такъ какъ мало полагался на терпѣніе и самообладаніе Ричарда и думалъ, что было бы всего удобнѣе удалить его изъ замка при условіи, чтобы онъ не зналъ, какъ много зависѣло отъ успѣшности ихъ замысла и какой опасности онъ подвергался, оставаясь во власти своихъ враговъ.

Когда Ричардъ, наконецъ, проснулся, онъ былъ очень удивленъ тѣмъ, что не нашелъ около себя Альберика, но Осмондъ ему объяснилъ, что юношѣ было дано порученіе къ оружейному мастеру Тибольту. Все время, пока онъ одѣвался, у него только и было разговоровъ о королѣ и о томъ, что онъ намѣревается показать ему въ своемъ замкѣ. Когда онъ былъ одѣтъ, ему предстояло, по обыкновенію, итти въ часовню къ заутрени, но Осмондъ остановилъ его у входа въ большой залъ, сказавъ:

— Мы пройдемъ сегодня другимъ ходомъ, господинъ герцогъ; тамъ все полно французами, которые устроились на ночь въ залѣ; мы пройдемъ черезъ потайную дверь.

Осмондъ при этихъ словахъ быстро свернулъ по корридору въ сторону къ этой двери, довольный тѣмъ, что Ричардъ не особенно поспѣшилъ за нимъ, такъ какъ ему казалось безопаснѣе войти туда первому. Оказалось, что входъ былъ, какъ онъ опасался, охраняемъ двумя высокими, одѣтыми въ стальныя латы, воинами, которые тотчасъ же загородили входъ своими длинными копьями, проговоривъ:

— Никого тутъ не велѣно пропускать безъ дозволенія.

— Но вы не должны-же намъ, жителямъ замка, препятствовать исполнять наши ежедневныя обязанности, возразилъ Осмондъ. — Если вы прервете всѣ сношенія съ городомъ, то сами останетесь сегодня безъ ѣды.

— Вы должны предъявить пропускъ, — повторилъ одинъ изъ воиновъ. Осмондъ только что хотѣлъ объяснить, что онъ сынъ домоправителя замка, какъ Ричардъ стремительно бросился впередъ: «Какъ! Неужели эти люди хотятъ преградить намъ дорогу?» вскричалъ онъ тѣмъ повелительнымъ тономъ, который онъ себѣ усвоилъ съ тѣхъ поръ, какъ сталъ герцогомъ. «Объяснитесь! Что это значитъ?»

Воины переглянулись между собою и только еще плотнѣе загородили дверь.

Осмондъ понялъ, что не было никакой надежды пройти, и началъ заботиться только о томъ, чтобы увести герцога.

Ричардъ, однако, еще громче крикнулъ:

— Я спрашиваю васъ, что все это значитъ?

— Король отдалъ приказъ, чтобы никого не пропускать безъ его разрѣшенія, — отвѣчалъ Осмондъ. — Намъ придется обождать и заручиться имъ.

— Я не буду ждать! Я пройду сейчасъ же! — нетерпѣливо воскликнулъ Ричардъ, не привыкшій къ какому-либо противорѣчію его желаніямъ. — Что ты говоришь, Осмондъ? Кажется, я въ своемъ собственномъ замкѣ имѣю право приказывать?

— Слышите вы, часовые! пропустите меня сію же минуту. Я — герцогъ Ричардъ!

Караульные отдали честь герцогу, но твердо отвѣтили: «Намъ отдано строжайшее приказаніе, и мы обязаны исполнять свой долгъ».

— Говорю вамъ, что я герцогъ Норманскій и имѣю право проходить гдѣ мнѣ только угодно въ моемъ собственномъ замкѣ! — вскричалъ вышедшій изъ себя Ричардъ, бросаясь очертя голову на перекрещенныя копья и стараясь силою пробить себѣ дорогу между ними; но въ эту минуту его схватилъ своею могучею рукой съ стальною руковицею одинъ изъ оруженосцевъ и не выпускалъ его.

— Пусти меня, негодяй! — вскричалъ Ричардъ, вырываясь изъ рукъ воина. — Осмондъ, Осмондъ, сюда, на помощь ко мнѣ!

Но Осмондъ уже бросился освобождать его изъ рукъ француза. — Нѣтъ, нѣтъ, господинъ герцогъ, уйдемте отсюда, упрашивалъ онъ; — не по силамъ намъ бороться съ этими воинами.

— Но я не поддамся имъ, ни за что на свѣтѣ! — горячился мальчикъ. — Я не дозволю никому преграждать мнѣ путь въ моемъ собственномъ замкѣ! Я передамъ королю, какъ со мною обращаются эти негодяи. Я прикажу засадить ихъ за это въ тюрьму! Господинъ баронъ! Гдѣ же баронъ де Сентевилль! Онъ мнѣ нуженъ!

И Ричардъ бросился вверхъ по лѣстницѣ, а за нимъ поспѣшилъ Осмондъ изъ страха, чтобы онъ не подвергъ себя новой опасности или своими громкими возгласами не привлекъ вниманія французовъ, которые легко могли арестовать его. Однако, на верху лѣстницы стоялъ баронъ Эрихъ, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдивщій за происходившимъ внизу, надѣясь на удачное бѣгство Ричарда изъ замка. Юноша, взволнованный происшедшимъ, продолжалъ кричать: Баронъ Эрихъ, баронъ Эрихъ! Эти французы негодяи! Оди меня не выпускаютъ изъ замка!…

— Тише, тише, герцогъ Ричардъ! — отвѣчалъ баронъ, — замолчите! Идите сюда!

Непокорный въ своихъ сношеніяхъ съ другими, Ричардъ, въ силу привычки всегда безпрекословно повиноваться барону Эриху, и въ эту минуту не сопротивлялся, когда баронъ, заставивъ его молчать, быстро повлекъ его вверхъ по крутой лѣстницѣ все выше и выше до второй винтообразной лѣстницы, а потомъ и до третьей еще болѣе узкой съ полуразрушенными ступеньками, пока онй, наконецъ, дошли до маленькой круглой, съ необычайно толстыми стѣнами, башенной комнатки, съ низкой дверью и круглыми отверстіями вмѣсто оконъ. За ними слѣдомъ поднимался и Осмондъ.

Тутъ, къ удивленію Ричарда, стояла на колѣняхъ фру Астрида, перебирая свои четки; около нея стояли ея служанки и нѣсколько норманскихъ рыцарей и оруженосцевъ.

— И такъ, твоя попытка не удалась, Осмондъ? — сказалъ баронъ.

— Но объясните же мнѣ, наконецъ, что все это значитъ? — вскричалъ Ричардъ, — Зачѣмъ фру Астрида поднялась сюда? И почему мнѣ не позволяютъ итти къ королю, чтобы пожаловаться ему на этихъ дерзкихъ франковъ?

— Выслушайте меня, герцогъ Ричардъ, — началъ баронъ. — Этотъ сладкорѣчивый король, который такъ обольстилъ васъ вчера вечеромъ, — гнусный обманщикъ. Французы испоконъ вѣка всегда ненавидѣли и боялись норманновъ и, не будучи въ силахъ покорить насъ въ открытомъ бою, взялись теперь за гнусныя и коварныя мѣры, Людовикъ явился сюда изъ Фландріи; онъ привелъ съ собой цѣлое войско, чтобъ застигнуть насъ врасплохъ; они хотятъ увезти васъ подъ предлогомъ, что вы находитесь подъ опекою французскаго королевства съ цѣлью заточить васъ въ тюрьму вдали отъ Нормандіи.

— Но вы, вѣдь, не отдадите меня въ ихъ руки! — воскликнулъ Ричардъ.

— Нѣтъ, пока я самъ еще живъ, — возразилъ баронъ Эрихъ. — Альберикъ ушелъ тайкомъ изъ замка, чтобы предупредить графа де Гаркуръ, который не замедлитъ созвать норманновъ сюда на выручку. Покуда же мы всѣ собрались здѣсь, готовые отстаивать это убѣжище и защищать васъ до послѣдней капли нашей крови; но насъ немного, тогда какъ французы заполонили весь замокъ, и мы, можетъ быть, еще не скоро дождемся нашихъ избавителей.

— И вотъ почему ты, Осмондъ, старался увести меня потайнымъ ходомъ изъ замка?

— Да, господинъ герцогъ.

— И если бы я не вышелъ изъ терпѣнія и не выдалъ-бы себя, то я былъ-бы теперь въ безопасности! Но, баронъ Эрихъ, умоляю васъ! Баронъ Эрихъ, не отдавайте меня во власть французамъ, чтобы они заточили меня въ тюрьму!

— Иди сюда ко мнѣ, дитя мое, — сказала фру Астрида, протягивая Ричарду свои объятія. — Баронъ Эрихъ сдѣлаетъ все возможное, чтобы спасти тебя. Но мы въ Божіихъ рукахъ и должны полагаться на Его святую волю.

Ричардъ бросился къ ней и крѣпко прижался къ ея груди. — «Какъ мнѣ стыдно, что я далъ волю своему нетерпѣнію!» — съ грустью проговорилъ онъ; потомъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ и спросилъ: — «Но какъ это вы могли подняться сюда по такой крутой лѣстницѣ?»

— Да, это не ближній конецъ для моихъ старыхъ ногъ, — отвѣчала съ улыбкою фру Астрида, — но мой сынъ помогъ мнѣ дотащиться сюда; онъ говоритъ, что это единственное безопасное мѣсто въ замкѣ.

— Это такъ, но этимъ еще далеко не все сказано, — возразилъ баронъ Эрихъ.

— Слышите, — прервалъ его Осмондъ; — французы подняли какой-то шумъ внизу. Вѣроятно, они ищутъ герцога!

— Иди къ двери, Осмондъ, — распорядился баронъ. — Наверху этой крутой, извилистой лѣстницы и одинъ человѣкъ можетъ держать нападающихъ на почтительномъ разстояніи. Наконецъ, вѣдь ты говоришь на ихъ языкѣ и можешь съ ними вести переговоры.

— Можетъ быть они подумаютъ, что я скрылся изъ замка, когда они меня не найдутъ, и удалятся отсюда шепотомъ произнесъ Ричардъ.

Въ это время Осмондъ и двое норманновъ уже стали на стражѣ наверху узкой, винтообразной лѣстницы. Осмондъ спустился на одну ступеньку, тогда какъ двое норманновъ заняли мѣста на самомъ верху лѣстницы, и дорого поплатился-бы за свою смѣлость тотъ, кто отважился бы пробить себѣ дорогу въ башню.

Осмондъ могъ довольно ясно различать шаги и голоса французовъ, совѣщавшихся между собою о томъ, гдѣ могъ скрываться герцогъ. Наконецъ, раздались тяжелые шаги воина, поднимающагося по лѣстницѣ въ башню; послѣ крутого поворота онъ, къ своему удивленію, прямо наткнулся на молодаго де Сентевилля.

— Норманнъ! — вскричалъ онъ, отступивъ назадъ; — ты что тутъ дѣлаешь?

— Исполняю свой долгъ, — отвѣчалъ Осмондъ. — Я поставленъ сюда, чтобы защищать проходъ по этой лѣстницѣ, — и, обнаживъ мечъ, онъ загородилъ дорогу вверхъ. Французъ отступилъ и спустился внизъ. Между французами начались переговоры шепотомъ и затѣмъ голосъ снизу прокричалъ: «Норманнъ! Поговоримъ по дружески».

— Согласенъ, — отвѣчалъ Осмондъ. — Что вамъ будетъ угодно?

Тогда показалась съ нижнихъ ступенекъ у поворота голова француза, но не того, который поднимался раньше. Онъ обратился къ Осмонду съ слѣдующею рѣчью:

— Объясните намъ, прошу васъ, что такое здѣсь происходитъ? Мы рѣшительно ничего не понимаемъ. Вчера къ вамъ явился нашъ король въ качествѣ гостя и вы, какъ его вѣрноподданные, приняли его съ подобающими почестями. На какомъ-же основаніи вы теперь уединились здѣсь и куда-то запрятали вашего молодого герцога? Говоря по совѣсти, ваше поведеніе оказывается очень неблаговиднымъ и король, недовольный тѣмъ, что вы скрываете герцога, требуетъ, чтобы онъ немедленно предсталъ передъ нимъ.

— Господинъ французъ, — отвѣчалъ Осмондъ. — король предъявляетъ какія-то права на несовершеннолѣтняго герцога. Насколько справедливо это требованіе — мой отецъ не берется судить, но такъ какъ ему былъ ввѣренъ союзными представителями Норманскаго дворянства надзоръ за малолѣтнимъ герцогомъ, то онъ считаетъ своимъ священнымъ долгомъ не выпускатьтгерцога изъ подъ своей опеки до новыхъ приказаній этихъ представителей.

— Иными словами, дерзновенный норманнъ, это значитъ, что вы намѣреваетесь держать мальчика у себя подъ стражею взаперти и не выдавать его изъ своихъ измѣнническихъ рукъ. Умнѣе поступите вы и безопаснѣе будетъ для васъ и для юноши, если вы тотчасъ же выдадите его намъ. Король — опекунъ малолѣтняго герцога и онъ не желаетъ оставлять своего питомца въ рукахъ у васъ, сѣверныхъ пиратовъ, которые могутъ только сдѣлать изъ него измѣнника королевской власти.

Въ эту минуту со двора донесся крикъ, до того громкій, что заглушилъ голоса переговаривавшихся на лѣстницѣ. Этотъ возгласъ встрѣтилъ радостный откликъ въ сердцѣ Осмонда, до слуха котораго донеслись слова: «Гарро! Гарро! Да здраствуетъ нашъ маленькій герцогъ!»

Этотъ возгласъ служилъ у норманновъ воинственнымъ кличемъ. Происхожденіе его объяснялось такъ: въ теченіе всей своей жизни старый герцогъ Роллонъ, прославившійся своею защитою угнетенныхъ и борьбою со всякими злоупотребленіями, достигъ того, что самое имя его сдѣлалось протестомъ противъ угнетеній, и норманскимъ воинственнымъ кликомъ стало: «Га! Роллонъ»! или сокращенно: «Гаро!» И вотъ почему Осмондъ тотчасъ-же угадалъ, что тѣ, которые въ былые годы пользовались справедливымъ заступничествомъ Роллона, явились теперь, сплотившись во-едино, на защиту безпомощнаго внука своего возлюбленнаго герцога.

Этотъ возгласъ норманновъ донесся и до малочисленной стражи герцога, укрѣпившейся въ высокой башенкѣ, ободряя ихъ упавшій духъ. Ричардъ уже вообразилъ себя спасеннымъ и, вырвавшись изъ объятій фру Астриды, началъ прыгать отъ восторга, желая только поскорѣе увидѣть своихъ вѣрныхъ норманновъ, которые все громче и громче призывали своего маленькаго герцога и грозили мщеніемъ франкамъ. Окна, однако, были такъ высоко пробиты въ стѣнахъ башенки, что оттуда ничего не было видно кромѣ неба. Тѣмъ временемъ баронъ де Сентевилль не менѣе самаго Ричарда горѣлъ нетерпѣніемъ узнать, какъ великъ былъ отрядъ норманновъ и какія мѣры были предприняты ими для безопасности осажденныхъ. Онъ не выдержалъ и окликнулъ сына, чтобы узнать, что происходило на дворѣ; но Осмондъ зналъ столько же, сколько и онъ самъ, между тѣмъ крики извнѣ становились все громче и грознѣе. Наконецъ, Осмондъ крикнулъ отцу на норвежскомъ нарѣчіи: «Ко мнѣ сюда явился французскій баронъ съ вѣжливой просьбою, чтобы герцогъ сошелъ внизъ къ королю».

— Передай ему, — отвѣчалъ баронъ, — что молодой герцогъ выйдетъ изъ подъ моей охраны не иначе, какъ съ согласія норманскаго совѣта дворянъ.

— Онъ говоритъ, — крикнулъ снова Осмондъ спустя нѣсколько минутъ, — что герцогъ можетъ явиться къ королю подъ вашею личною охраною и въ сопровожденіи любаго числа лицъ. Французъ клянется честью благороднаго рыцаря, что король не замышляетъ ничего вѣроломнаго противъ герцога. Онъ желаетъ лишь только показать его руанскому воинству, которое требуетъ своего герцога и угрожаетъ напасть на замокъ и разрушить все огнемъ и мечемъ, если предъ ними не предстанетъ цѣлымъ и невредимымъ маленькій герцогъ. Не прикажете-ли, отецъ, потребовать отъ нихъ заложника?

— Отвѣть ему, — рѣшилъ баронъ, — что герцогъ покинетъ эту комнату только въ томъ случаѣ, если намъ выдадутъ заложника, отвѣтственнаго за его безопасность. Рядомъ съ королемъ за ужиномъ сидѣлъ какой-то сладкорѣчивый графъ; пусть вотъ онъ и явится сюда, тогда я рѣшу, могу-ли я довѣрить герцога на ихъ честное слово.

Осмондъ передалъ отвѣтъ отца, и это рѣшеніе было сообщено королю. Тѣмъ временемъ волненіе среди толпы усиливалось все болѣе и болѣе; къ возгласамъ толпы присоединились звуки охотничьяго рога и крикъ: «Богъ на помощь!» — воинственный окрикъ норманновъ.

— Наконецъ-то! — вскричалъ баронъ Эрихъ, глубоко вздохнувъ, точно избавившись отъ тяжкаго бремени. — Нашему маленькому герцогу посчастливилось! Графъ Бернардъ де-Гаркуръ наконецъ здѣсь! Теперь его свѣтлая голова и твердая рука выручатъ насъ изъ бѣды.

— Французскій графъ, — доложилъ Осмондъ, раскрывая дверь, чтобы пропустить толстаго сутуловатаго человѣка, сильно запыхавшагося отъ подъема по крутой обвалившейся лѣстницѣ и весьма недовольнаго тѣмъ, что онъ очутился въ такомъ непріятномъ положеніи. Баронъ де-Сентевилль вывелъ очень выгодное для герцога заключеніе изъ той поспѣшности, съ какой былъ присланъ графъ, видя въ этой поспѣшности доказательство того, что Людовикъ почувствовалъ себя далеко не въ безопасномъ положеніи.

Не давъ своему заложнику времени приступить къ какимъ либо переговорамъ, баронъ указалъ ему на сундукъ, который могъ служить сидѣніемъ, и, приказавъ двумъ оруженосцамъ стать рядомъ съ графомъ, обратился къ фру Астридѣ со словами: «Вы будете находиться тутъ, матушка, и если что случится недоброе съ маленькимъ герцогомъ, то вы уже сами знаете, какъ вамъ придется поступить съ графомъ».

Затѣмъ баронъ окликнулъ Ричарда, который тотчасъ же подошелъ къ нему; онъ взялъ герцога за руку и вмѣстѣ съ Осмондомъ и нѣсколькими оруженосцами спустился внизъ съ лѣстницы.

Ихъ провели въ большой совѣщательный залъ, помѣщавшійся надъ нижнимъ заломъ. Тамъ находился король, который шагалъ по залу блѣдный и разстроенный, что, впрочемъ, было неудивительно, такъ какъ крики толпы возрастали все больше и больше, и время отъ времени камень влеталъ въ окно, ударяясь о бока глубокой оконной рамы.

Почти одновременно съ Ричардомъ вошелъ черезъ наружную дверь графъ Бернардъ де-Гаркуръ и въ залѣ наступило молчаніе.

— Что означаетъ все происходящее здѣсь, господа? — воскликнулъ король. — Я пріѣхалъ сюда, преисполненный самыхъ добрыхъ намѣреній, чтобы въ память моихъ дружескихъ отношеній съ покойнымъ герцогомъ Вильгельмомъ взять на себя попеченіе о его осиротѣвшемъ сынѣ и потолковать съ вами о способахъ къ отмщенію за смерть герцога, и вотъ какъ вы меня встрѣчаете! Вы прячете отъ меня герцога и возмущаете руанскихъ гражданъ. Развѣ такъ должны вы принимать вашего короля?

— Господинъ король, — отвѣчалъ графъ Бернардъ де Гаркуръ, — какія намѣренія ваши — мнѣ неизвѣстно. Все, что я знаю, это то, что граждане Руана весьма неодобрительно относятся къ вашимъ дѣйствіямъ; до такой даже степени, что они, какъ вы слышите, готовы были и меня самаго разорвать въ куски за то, что я отсутствовалъ въ такое опасное для герцога время. Они полагаютъ, что вы держите маленькаго герцога плѣнникомъ въ его собственномъ замкѣ, и поклялись освободить юношу во что бы то ни стало!

— Вы справедливый и преданный своему долгу рыцарь, графъ; вы, навѣрное, поняли мои добрыя намѣренія, — отвѣчалъ съ нѣкоторымъ подобострастіемъ король, такъ какъ норманны умѣли внушать къ себѣ уваженіе и страхъ. — Вы не допустите, чтобы въ вашемъ городѣ происходили смуты и раздоры. Посовѣтуйте мнѣ, какъ поступить — я послѣдую во всемъ вашему совѣту; научите меня, какъ успокоить народъ.

— Покажитесь у окна вмѣстѣ съ герцогомъ; поклянитесь народу, что вы не желаете зла герцогу; что не хотите его лишить герцогства, — отвѣчалъ графъ Бернардъ; — поклянитесь въ этомъ своимъ королевскимъ словомъ.

— Клянусь своимъ королевскимъ именемъ и именемъ христіанина — мои намѣренія самыя безкорыстныя! Иди-же сюда ко мнѣ, дитя мое! Почему ты прячешься отъ меня? Что сдѣлалъ я такого, чтобы внушить тебѣ такой страхъ? Тебя возстановили противъ меня, наговорили тебѣ разныхъ небылицъ. Иди же сюда!

Послѣ знака графа де Гаркура баронъ Эрихъ подвелъ къ королю Ричарда и вложилъ его руку въ руку короля. Людовикъ повелъ герцога къ окну, приподнялъ его на подоконникъ и, ставъ у окна, обнялъ мальчика рукою. Тогда снизу поднялся радостный крикъ: «Да здравствуетъ Ричардъ, нашъ маленькій герцогъ!»

Въ это время оба Сентевилля вопросительно и съ удивленіемъ смотрѣли на старика Гаркура, который въ отвѣтъ только покачалъ головою и пробормоталъ на норвежскомъ языкѣ: «Я сдѣлалъ все, что въ моихъ силахъ, но наши силы невелики и король одолѣетъ насъ. Мы не должны доводить наше дѣло до кровавой развязки».

— Слушайте — сказалъ Осмондъ, — онъ что то говоритъ.

— Милостивые государи и вѣрные граждане! — началъ король, какъ только крики нѣсколько утихли. — Я радуюсь вашей преданности молодому герцогу! Счастливъ былъ бы я, если бы всѣ мои подданные были такъ же преданны мнѣ самому! Но къ чему ваши опасенія? Я явился сюда для того лишь, чтобы посовѣтоваться съ вами, какимъ образомъ отмстить за смерть покойнаго герцога, привезшаго меня во Францію, когда я былъ всѣми покинутымъ изгнанникомъ. Вамъ, господа, хорошо извѣстно, сколь многимъ я обязанъ герцогу Вильгельму! Онъ меня возвелъ на тронъ онъ же помирилъ меня съ германскимъ королемъ; онъ былъ крестнымъ отцемъ моего сына; ему, слѣдовательно, я обязанъ всѣмъ моимъ достояніемъ и почестями, которыми я пользуюсь; и единственная забота моя въ настоящее время состоитъ въ томъ, чтобы выплатить мой долгъ благодарности его сыну, такъ какъ, къ сожалѣнію, самого его я уже не могу отблагодарить за его услуги! Герцогъ Вильгельмъ покоится въ своей обагренной кровью могилѣ! На мнѣ теперь лежитъ обязанность заставить его убійцъ отдать мнѣ отчетъ за ихъ дѣянія; кромѣ того на мнѣ лежитъ обязанность взять къ себѣ его сына и лелѣять его, какъ собственное свое дитя!

Говоря это, Людовикъ нѣжно обнялъ мальчика, между тѣмъ какъ среди толпы руанцевъ раздались новые крики: «Да здравствуетъ король Людовикъ!» прерываемые возгласами: «Да здравствуетъ Ричардъ, герцогъ Норманскій».

— Неужели вы допустите, чтобы король увезъ мальчика? — спросилъ баронъ Эрихъ у графа де Гаркура.

— Придется на это согласиться, но не иначе, какъ позаботившись объ его полной безопасности. Мы пока еще не готовы къ войнѣ, и единственное средство отклонить ее, по моему мнѣнію, это — дать согласіе на предложеніе короля.

Баронъ Эрихъ глубоко вздохнулъ, но мнѣніе графа для него было столь вѣскимъ, что онъ никогда не посмѣлъ-бы оспариватъ его.

— Принесите мнѣ сюда, — продолжалъ свои увѣренія король, — все, что у васъ почитается за святыню, и я, возложивъ руку на вашу святыню, буду клясться въ вѣрной дружбѣ вашему герцогу.

Тутъ настало затишье, такъ какъ норманскіе дворяне совѣщались между собою по поводу сказаннаго королемъ; Ричардъ же внимательно слѣдилъ за ними, озабоченный ихъ рѣшеніемъ и опечаленный тѣмъ, что около него не было его друга Альберика.

Нѣсколько лицъ изъ духовенства вскорѣ двинулись къ замку, неся съ собою Св. Евангеліе — то самое, на которомъ присягалъ Ричардъ, и другія священныя сокровища изъ церкви. За духовенствомъ слѣдовали норманскіе рыцари и дворяне, а затѣмъ граждане Руана и, къ великой радости Ричарда, Альберикъ де Монтемаръ. Юноши обмѣнивались оживленными взглядами, пока дѣлались приготовленія къ присягѣ короля.

Стоявшій посреди зала каменный столъ былъ приведенъ въ порядокъ и убранъ на подобіе церковнаго престола. Затѣмъ графъ де Гаркуръ, стоя передъ образами и взявъ короля за руку, обратился къ нему съ вопросомъ: согласенъ-ли онъ быть другомъ, покровителемъ и добрымъ руководителемъ Ричарда, герцога Нормайскаго; согласенъ-ли онъ охранять его отъ враговъ и неусыпно заботиться о благополучіи юнаго герцога? Въ отвѣтъ на это воззваніе Людовикъ, положа руку на Св. Евангеліе, поклялся въ томъ, что «все сказанное онъ свято выполнитъ.»

— Аминь! — торжественно произнесъ Бернардъ Датчанинъ, — и да воздастся Господомъ Богомъ тебѣ и дому твоему въ такой же мѣрѣ, какъ самъ ты сдержишь свою клятву относительно беззащитнаго сироты.

Затѣмъ воспослѣдовала прерванная наканунѣ церемонія принесенія присяги королю и клятвы въ вѣрности ему Ричарда; послѣ чего король объявилъ его своимъ вассаломъ и правителемъ двухъ герцогствъ — Нормандіи и Бретани.

Вслѣдъ затѣмъ король заключилъ Ричарда въ свои объятія и, облобызавъ юношу, сказалъ: «Нѣтъ у меня во всемъ моемъ королевствѣ ни одного вассала, который былъ-бы дороже моему сердцу, чѣмъ этотъ прекрасный юноша — сынъ моего умерщвленнаго друга и благодѣтеля; онъ столь-же близокъ мнѣ, какъ мои собственныя дѣти; и королева, и я, мы надѣемся въ скоромъ времени доказать это на дѣлѣ.»

Ричарду на этотъ разъ были не совсѣмъ по сердцу эти объятія и объясненія, но онъ не сомнѣвался въ добрыхъ намѣреніяхъ короля и даже удивлялся тому, что Сентевилли относились къ нему такъ недовѣрчиво.

— Теперь, храбрые норманны, — сказалъ король, — готовьтесь безъ замедленія къ выступленію противъ измѣнника Фламандца. Дѣло моего питомца — собственное мое дѣло! Скоро въ королевствѣ раздадутся звуки барабаннаго боя, призывающіе къ выступленію противъ врага, и Арнульфъ, видя, какъ горятъ его города и какъ льется кровь его вассаловъ, будетъ проклинать тотъ день и тотъ часъ, когда нога его вступила на островъ Пекиньи! Какъ велико число вашихъ воиновъ, которые откликнутся на призывъ, господинъ графъ?

— Мнѣ трудно точно опредѣлить число, могущихъ стать подъ оружіе, ваше величество, — осторожно отвѣтилъ старикъ Датчанинъ; — многое зависитъ отъ того числа норманновъ, которые будутъ отвлечены итальянскою войною съ сарацинами; но будьте увѣрены въ одномъ, господинъ король, что нѣтъ того человѣка во всей Нормандіи и даже во всей Бретани, который, владѣя мечемъ или лукомъ, не сталъ-бы подъ знамя маленькаго герцога. Память его благороднаго отца такъ чтится у насъ на сѣверѣ, что стоитъ только послать гонца королю Гаральду въ Данію, чтобы вызвать оттуда цѣлую флотилію судовъ, наполненныхъ храбрыми датчанами, способными предать не только Фландрію, но и всю Францію огню и мечу. Мы — люди сѣвера не таковы, чтобы забывать старую дружбу и оказанныя намъ услуги, ваше величество!

— Да, да, — отвѣчалъ Людовикъ недовольнымъ тономъ, — вѣрность норманновъ изстари извѣстна, но едвали намъ придется обращаться къ такимъ свирѣпымъ союзникамъ, какъ тѣ, о которыхъ вы упомянули. Во всякомъ случаѣ меня радуетъ то довѣріе, которое вы мнѣ оказываете. Въ скоромъ времени вы получите извѣстія отъ меня; пока-же я сдѣлаю распоряженіе о созывѣ своихъ подданныхъ и вассаловъ. Итакъ, храбрые норманны, прежде всего рѣшено, что, уѣзжая отсюда, я увожу съ собою моего питомца; присутствіе его при моемъ дворѣ лучше всякихъ словъ подвинетъ впередъ его правое дѣло. Кромѣ того, онъ будетъ связанъ крѣпкою дружбою съ моими сыновьями и самъ научится у меня правиламъ рыцарства и получитъ образованіе наравнѣ съ моими сыновьями. Ему никогда не будетъ дано повода вспомнить о своемъ сиротствѣ, пока онъ будетъ находиться на попеченіи королевы Герберги и моемъ собственномъ.

— Прежде, нежели отвѣтить вашему величеству, — безъ стѣсненія возразилъ графъ де Гаркуръ, — я долженъ, съ вашего соизволенія, еще переговорить съ самимъ малолѣтнимъ герцогомъ.

— Иди, Ричардъ, — сказалъ Людовикъ; — иди къ твоему вѣрному вассалу; счастливъ ты, что обладаешь такимъ надежнымъ другомъ; надѣюсь, что ты цѣнишь его по заслугамъ какъ должно.

— Выслушайте меня внимательно, — обратился графъ на своемъ родномъ языкѣ къ Ричарду, который подошелъ къ нему и сталъ рядомъ съ нимъ. — Я желалъ-бы знать, какъ относитесь вы къ предложенію короля?

— Король очень добръ, — отвѣчалъ Ричардъ; — да, я увѣренъ въ томъ, что онъ очень, очень добрый! Но мнѣ жаль покинуть Руанъ и уѣхать отъ фру Астриды.

— Слушайте меня дальше, герцогъ Ричардъ, — сказалъ Датчанинъ, низко наклоняясь къ мальчику и говоря полушепотомъ.

— Король безповоротно рѣшилъ увезти васъ; онъ привезъ съ собою самыхъ сильныхъ и вліятельныхъ своихъ франковъ и застигъ насъ совершенно врасплохъ; такъ что я хотя и могъ-бы еще вырвать васъ изъ его рукъ, но не иначе, какъ послѣ отчаянной борьбы, которая можетъ повлечь за собой для васъ сильную опасность, а замокъ и городъ навѣрное будутъ преданы огню и разрушенію и будутъ исторгнуты изъ нашихъ рукъ. Между тѣмъ, если мы будемъ располагать нѣкоторымъ временемъ, чтобы собрать свои силы, то Нормандія будетъ въ состояніи постоять за себя. Вотъ почему вамъ придется согласиться на предложеніе короля и прожить у него до тѣхъ поръ, пока мы сдѣлаемъ свои приготовленія къ отпору.

— Но неужели я долженъ ѣхать совершенно одинъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, не одинъ! Съ вами мы отпустимъ вѣрнаго хранителя. Другъ Эрихъ, что скажешь ты, — не поѣдешь ли ты ѣамъ съ герцогомъ? — продолжалъ графъ, кладя руку на плечо стараго барона. — Впрочемъ, нѣтъ; на тебя, я знаю, можно положиться какъ на норвежскій утесъ, но я боюсь, что ты слишкомъ прямодушенъ и простъ, чтобы распутывать французскія хитросплетенія и подвохи; правда, ты вчера оказался достаточно прозорливымъ, чтобы…

— Это было дѣло Осмонда, — возразилъ баронъ Эрихъ; онъ знакомъ съ языкомъ франковъ лучше, чѣмъ я. Пусть онъ ѣдетъ съ бѣднымъ мальчикомъ, если нѣтъ иного исхода, какъ дать согласіе на его отъѣздъ.

— Обдумай сначала хорошенько твоо предложеніе, Эрихъ, — сказалъ графъ, все тѣмъ же шепотомъ. — Осмондъ — единственная опора твоего стариннаго, славнаго рода; если будутъ пущены въ ходъ гнусныя козни, то прежде всѣхъ пострадаетъ охранитель герцога.

— Но такъ какъ вы находите необходимымъ рисковать надеждою всей Нормандіи, то не подобаетъ мнѣ препятствовать моему сыну служить охранителемъ герцога, — съ грустью возразилъ баронъ Эрихъ. — Бѣдное дитя и безъ того будетъ чувствовать себя тамъ покинутымъ и одинокимъ и было бы жестоко съ нашей стороны отпустить его одного безъ надежнаго товарища и друга.

— Это справедливо, — отвѣчалъ графъ. — Какъ ни молодъ Осмондъ годами, но скорѣе я готовъ довѣрить мальчика ему, чѣмъ кому-либо другому, такъ какъ сынъ твой не по лѣтамъ разсудителенъ и всегда готовъ дѣйствовать быстро и смѣло.

— Да, это вѣрно, — пробормоталъ старикъ; — нечего сказать, дожили же мы до хорошаго времени, если мы, на отвѣтственность которыхъ возложена обязанность охранять герцога, принуждены отправить мальчика туда, куда вы, графъ, по старой дружбѣ ко мнѣ, неохотно отпускаете моего единственнаго сына!

Графъ де Гаркуръ круто прервалъ свой разговоръ съ барономъ и, не обращая больше на него вниманія, приблизился къ королю, настойчиво требуя отъ него новой клятвы, что Ричарду въ Лаонѣ будетъ предоставлена такая же свобода, какъ въ его замкѣ въ Руанѣ, что онъ будетъ тамъ въ такой же безопасности, какъ у себя дома, и что ни въ какомъ случаѣ его не удалятъ изъ подъ непосредственной опеки его оруженосца, молодого барона Осмонда — наслѣдника де Сентевиллей.

Король началъ торопиться отъѣздомъ, и всѣ занялись приготовленіями къ нему. Бернардъ отвелъ Осмонда въ сторону, чтобы дать ему нѣкоторыя наставленія относительно его поведенія при дворѣ короля и о способахъ передачи нужныхъ сообщеній норманскимъ приверженцамъ герцога. Затѣмъ Ричардъ началъ прощаться съ фру Астридой. Она горько заплакала, прощаясь съ маленькимъ герцогомъ, молилась надъ нимъ, поручая его Божьей защитѣ и прося, чтобы Господь помогъ герцогу вернуться цѣлымъ и невредимымъ въ Нормандію, хотя ей самой, можетъ быть, и не дожить до этого радостнаго дня. Она умоляла Ричарда не забывать тѣхъ добрыхъ и святыхъ правилъ, которыя ему были внушены съ самаго ранняго дѣтства; просила не давать воли своему вспыльчивому характеру и прежде всего не забывать своихъ ежедневныхъ молитвъ, не пропуская ни одной изъ нихъ. Что же касается ея собственнаго внука, то ея тревога объ немъ была не такъ сильна, и когда Осмондъ въ свою очередь предсталъ передъ нею, прося ея благословенія, то послѣднія слова, обращенныя къ нему, были все-таки о Ричардѣ, котораго она просила беречь пуще глаза. Она напоминала Осмонду, что, поручая его попеченіямъ маленькаго герцога, ему оказываютъ такую великую честь, что онъ навсегда прославитъ свое имя среди норманновъ, довѣрившихъ ему заботу о благополучіи Ричарда, если только онъ съ честью выполнитъ эту важную обязанность.

— Даю вамъ слово, бабушка, — отвѣчалъ Осмондъ, — что я исполню свой долгъ свято; я готовъ умереть, защищая герцога, но никогда не измѣню данному слову!

— Альберикъ, — спросилъ Ричардъ, — радъ ли ты вернуться въ Монтемаръ?

— Да, господинъ герцогъ, — смѣло отвѣчалъ Альберикъ; — не меньше чѣмъ вы будете рады вернуться въ Руанъ.

— Какъ только я вернусь сюда, то тотчасъ же пошлю за тобой, Альберикъ, такъ какъ я увѣренъ въ томъ, что никогда такъ сильно не полюблю принцевъ Карломана и Лотара, какъ полюбилъ тебя.

— Господинъ герцогъ! Король уже готовъ къ отъѣзду и ждетъ васъ, — объявилъ одинъ изъ французскихъ приближенныхъ короля.

— Итакъ, прощайте дорогая фру Астрида. Не плачьте. Я очень скоро вернусь къвамъ! Прощай, Альберикъ! Возьми съ собой въ Монтемаръ моего сокола съ пестрымъ хвостомъ и береги его на память обо мнѣ. Прощайте, баронъ Эрихъ. Графъ Бернардъ — до свиданія! Когда норманны соберутся противъ Арнульфа, то обѣщаю вамъ, что они станутъ подъ ваше знамя и что вы будете во главѣ ихъ. Ахъ! милая, дорогая фру Астрида! Прощайте, еще и еще разъ прощайте!

— Прощай, драгоцѣнное мое дитя! Да благословитъ само Небо твой путь и да поможетъ Оно тебѣ возвратиться опять въ твой домъ! Прощай, Осмондъ; да сохранитъ тебя Господь и да придастъ тебѣ силы, чтобы служить твоему герцогу заступникомъ и быть вѣрнымъ его защитникомъ отъ всякаго зла.

ГЛАВА VI.

Напутствуемый опечаленными обитателями Роллоновой башни и восторженными криками вѣрныхъ гражданъ Руана, молодой герцогъ норманскій пустился въ далекій путь вмѣстѣ съ королемъ Людовикомъ.

Король оказывалъ ему большое вниманіе, изъявилъ желаніе, чтобы онъ ѣхалъ рядомъ съ нимъ, и благосклонно разговаривалъ съ Ричардомъ. Передъ ними разстилались на пути цвѣтущія поля; попадались имъ по дорогѣ замки, возвышающіеся надъ пышными рощами, монастыри, славящіеся своими обильными хозяйственными угодьями, церкви и множество ютящихся по близости нихъ деревень, обитатели которыхъ высыпали изъ своихъ хижинъ, чтобы поглазѣть на короля и его блестящую свиту рыцарей, и кричали: «Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ нашъ маленькій герцогъ!»

Король Людовикъ былъ въ восхищеніи отъ всей этой картины и повторялъ Ричарду, что онъ съ полнымъ правомъ можетъ гордиться своею Нормандіей, такъ какъ во всей Франціи нѣтъ болѣе прекраснаго герцогства.

Когда всадники переправились черезъ Эпту, король пригласилъ Ричарда въ свою лодку, и среди оживленныхъ разсказовъ о своихъ соколахъ и охотничьихъ собакахъ маленькій герцогъ и не замѣтилъ, какъ переѣхалъ границу своихъ владѣній и вступилъ въ чужой край.

Эта новая страна вовсе не походила на Нормандію. Прежде всего они приблизились къ лѣсу, который, казалось, былъ совсѣмъ непроходимъ. Король приказалъ, чтобы одинъ изъ гребцовъ, перевезшихъ ихъ черезъ рѣку, взялъ на себя обязанность проводника, и два вооруженныхъ воина, ставъ по обѣимъ сторонамъ этого проводника, заставляли его указывать дорогу, въ то время какъ другіе всадники своими мечами и топорами срубали и сметали въ сторону спутанные сучья и кустарники, которые дѣлали непроходимой тропинку.

Все время всадники были на сторожѣ, зорко наблюдая за тѣмъ, чтобы не встрѣтиться съ разбойниками, и каждый держалъ оружіе наготовѣ, чтобы пустить его въ ходъ при первой же надобности. Когда путники почти миновали лѣсъ, передъ ихъ глазами выросъ замокъ, и хотя день еще далеко не клонился къ концу, они все таки рѣшили сдѣлать въ этомъ замкѣ привалъ, тѣмъ болѣе, что недалеко отъ нихъ находилось болотистое мѣсто, пройти черезъ которое было бы небезопасно въ вечернія сумерки.

Владѣлецъ замка, баронъ, принявшій ихъ, оказалъ большой почетъ королю, но мало обращалъ вниманія на маленькаго герцога. Ричарду не было предложено второе мѣсто за столомъ. Онъ весь покраснѣлъ отъ обиды и взглянулъ сначала на короля, потомъ на Осмонда; но Осмондъ поднялъ свой палецъ, какъ бы предостерегая его. Герцогъ вспомнилъ, какъ онъ недавно далъ волю своему нетерпѣливому нраву и какія были послѣдствія этого, и рѣшилъ постараться перенести эту обиду, не показывая вида. Какъ разъ въ это время къ нему подошла дочь барона, миловидная дѣвушка лѣтъ пятнадцати-шестнадцати, и начала такъ привѣтливо бесѣдовать съ нимъ, что Ричардъ вовсе пересталъ думать объ обидѣ, нанесенной его самолюбію. Когда они собрались въ дальнѣйшій путь, то вмѣстѣ съ ними вышелъ и баронъ со своею свитой, чтобы указать имъ единственную безопасную дорогу черезъ болото. Король ѣхалъ рядомъ съ барономъ, а прочіе французскіе именитые дворяне окружали ихъ. Ричардъ же ѣхалъ безъ всякой свиты, и хотя французскіе воины зорко слѣдили за нимъ, но ни одинъ изъ нихъ не оказывалъ ему какихъ либо услугъ, кромѣ Осмонда, который, передавъ своего коня Зибальду — одному изъ двухъ сопровождавшихъ ихъ норманскихъ конюховъ — велъ подъ уздцы лошадь Ричарда во все время перехода по топкой дорогѣ. Осмондъ говорилъ мало и видимо употреблялъ все стараніе на то, чтобы запомнить малѣйшія примѣты по дорогѣ, чтобы онѣ могли служить потомъ указателями пути въ случаѣ, если бы имъ пришлось однимъ возвращаться по этой дорогѣ.

Вскорѣ баронъ распрощался съ королемъ, оставивъ ему только трехъ своихъ воиновъ, которые должны были указывать дорогу до монастыря — мѣста слѣдующей ихъ остановки. Баронъ отпустилъ именно трехъ людей, такъ какъ одному человѣку, даже и вооруженному, было бы небезопасно возвращаться по этой дорогѣ. Здѣсь бродила шайка грабителей, покровительствуемыхъ однимъ, занимавшимся разбоями, барономъ, который былъ въ смертельной враждѣ со своимъ сосѣдомъ-барономъ и благодаря которому весь этотъ край считался весьма опаснымъ для путниковъ. Ричарду сразу не понравилось графство Вексенъ, черезъ которое они проѣзжали, и онъ началъ сравнивать его съ своей милой Нормандіей, припомнивъ разсказъ фру Астриды о томъ, какъ во времена его дѣда провисѣлъ на деревѣ въ норманскомъ лѣсу въ теченіе цѣлаго года золотой браслетъ, найденный впослѣдствіи его владѣлицею.

Всадники ѣхали по однообразной дорогѣ: съ обѣихъ сторонъ чередовались все тѣ же истощенныя поля, болота и лѣса. Попадавшіеся на пути замки были построены на высокихъ валахъ, служа какъ бы угрозой всей окрестности, а селенія скучивались вокругъ замковъ. Обитатели селеній при первомъ же появленіи вооруженной толпы людей обращались въ бѣгство, угоняя съ собой и свой скотъ, или же, если и оставались на мѣстѣ, то поражали своимъ жалкимъ, изможденнымъ видомъ и тѣмъ, что между ними встрѣчались люди съ надѣтыми, какъ у рабовъ, на шеѣ желѣзными ошейниками. Въ тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ встрѣчались признаки зажиточности, какъ, напр., засѣянныя хлѣбомъ поля, виноградники на склонахъ горъ, откормленный скотъ, тамъ навѣрное можно было видѣть рядъ монастырскихъ низкихъ каменныхъ строеній съ небольшой квадратной церковной башней, возвышающейся среди этихъ строеній, окруженныхъ сучковатыми старыми яблонями или же садами съ клумбами цвѣтовъ.

Если, вмѣсто того, чтобы брать изъ какого-либо замка двухъ, трехъ вооруженныхъ людей для указанія дороги, обращались за проводникомъ въ монастырь, то одинъ изъ братьевъ монаховъ бралъ въ руки свой посохъ или садился на осла и указывалъ путь, съ полною увѣренностью, что его охранитъ отъ всякой опасности по пути его бѣдность и святой санъ.

Наконецъ путешественники добрались до королевскаго замка Лаона, гдѣ развѣвавшееся на верхушкѣ зубчатой башни королевское знамя съ изображеніемъ на немъ лилій (Fleur de Lys) свидѣтельствовало о пребываніи въ замкѣ королевы Франціи, Герберги, и ея двухъ сыновей.

Король первый въѣхалъ во дворъ со своими приближенными дворянами и, прежде чѣмъ Ричардъ могъ послѣдовать за нимъ черезъ узкія сводчатыя ворота, успѣлъ уже соскочить съ коня, войти въ замокъ и исчезнуть изъ вида. Осмондъ придерживалъ стремя герцога, пока онъ слѣзалъ съ коня, и потомъ послѣдовалъ за нимъ вверхъ по лѣстницѣ, которая вела въ залъ замка. Залъ былъ полонъ народа, но никто не думалъ уступать дорогу Ричарду, и онъ, держась за руку своего оруженосца, озадаченный смотрѣлъ на него вопросительно.

— Господинъ сенешаль, — обратился Осмондъ къ полному сановнику, убѣленному сѣдиной и съ золотой цѣпью на шеѣ, — это герцогъ норманскій; прошу васъ провести его туда, гдѣ находится король.

Сенешаль тотчасъ же отвѣсилъ Ричарду низкій поклонъ и, обращаясь къ толпѣ со словами: «Пропустите, господа. Дайте дорогу высокому и могущественному принцу, герцогу Норманскому!» — провелъ его къ возвышенію, гдѣ стояли король и королева, занятые разговоромъ. Когда было произнесено имя Ричарда, королева обернулась въ его сторону, такъ что онъ могъ увидать ея лицо съ проницательнымъ злымъ выраженіемъ глазъ, и онъ невольно отступилъ назадъ, между тѣмъ какъ Осмондъ, прикоснувшись къ плечу Ричарда, напомнилъ ему, что онъ долженъ подвинуться впередъ, преклонить передъ королевой колѣно и поцѣловать ей руку.

— А! вотъ и онъ, — сказалъ король.

— Слава Богу, птенчикъ въ нашихъ рукахъ, — пробормотала королева; — но зачѣмъ около него вертится, ни на шагъ не отступая, этотъ великанъ-норманнъ?

Людовикъ шепотомъ отвѣчалъ ей что-то, а Осмондъ въ это время старался въ полголоса убѣдить своего молодаго герцога придвинуться впередъ и подойти къ королевѣ.

— Ни за что не подойду къ ней; она злая и вовсе мнѣ не нравится.

Къ счастью, онъ проговорилъ это на своемъ родномъ языкѣ; но по взгляду и виду его не трудно было догадаться о смыслѣ его словъ, и королева Герберга еще больше нахмурилась.

— Настоящій норвежскій медвѣженокъ, — сказалъ король; — такой же свирѣпый и упрямый, какъ и всѣ они. Идите же сюда и будьте вѣжливѣе; развѣ вы забыли, гдѣ вы находитесь! — добавилъ онъ строгими голосомъ, обращаясь къ Ричарду.

Ричардъ сдѣлалъ, наконецъ, поклонъ, отчасти потому, что Осмондъ силой наклонилъ его плечо; но, при воспоминаніи о старомъ герцогѣ Роллонѣ и Карлѣ Кроткомъ, его гордое сердце возмутилось, и онъ рѣшилъ, что никогда не поцѣлуетъ руки этой угрюмой королевы. Но это рѣшеніе было сдѣлано имъ въ минуту обуявшей его гордости и впослѣдствіи ему пришлось пострадать за свое упрямство; впрочемъ, на этотъ разъ это обстоятельство не имѣло послѣдствій, такъ какъ королева приписала его поведеніе невоспитанности молодаго сѣверянина, хотя она съ перваго же вида не взлюбила Ричарда.

Королевская чета занялась какимъ то разговоромъ, и Ричарду пришлось довольно долго одиноко простоять на ступенькѣ возвышенія. Сердце его было полно негодованія отъ непривычной для него небрежности, съ какою съ нимъ обращались.

Наконецъ явились слуги накрывать столъ для ужина. Ричардъ былъ удивленъ тѣмъ, что до сихъ поръ еще не видалъ двухъ принцевъ, и невольно подумалъ, какъ было-бы странно, если-бы онъ въ былое время не бросился привѣтствовать своего отца, зная, что онъ уже давно возвратился домой. Наконецъ, только что подали ужинъ, открылась боковая дверь и сенешаль провозгласилъ: «Дайте дорогу высокимъ и могущественнымъ принцамъ, господину Лотару и господину Карломану!» Вошли два мальчика; одинъ ровесникъ Ричарда, а другой — болѣе чѣмъ на годъ моложе его. Оба они были худые, блѣдные юноши. Они церемонно подошли къ своему отцу и поцѣловали его руку, а онъ въ свою очередь поцѣловалъ ихъ въ лобъ и сказалъ: «Вотъ вамъ новый товарищъ для игръ».

— Развѣ это и есть маленькій сѣверянинъ? — спросилъ Карломанъ, оборачиваясь въ сторону Ричарда и разглядывая его съ любопытствомъ; Ричардъ же чувствовалъ себя очень оскорбленнымъ тѣмъ, что мальчикъ гораздо ниже его ростомъ могъ назвать его маленькимъ.

— Да, — отвѣчала королева — вашъ отецъ привезъ его съ собой.

Карломанъ подвинулся впередъ, застѣнчиво протягивая руку гостю, но его братъ грубо оттолкнулъ его.

— Я старше тебя; я долженъ первый привѣтствовать его. Итакъ, молодой сѣверянинъ, вы пріѣхали сюда для того, чтобы быть нашимъ товарищемъ.

Ричардъ былъ слишкомъ озадаченъ этимъ высокомѣрнымъ обращеніемъ съ нимъ, чтобы отвѣчать на заданный ему вопросъ. Онъ былъ такъ пораженъ, что могъ только широко раскрыть свои большіе голубые глаза.

— Ну, что же вы ничего не отвѣчаете? Развѣ вы глухой? Неужели вы можете говорить только на своемъ языческомъ нарѣчіи? — продолжалъ Лотаръ.

— Норманскій языкъ — не языческій, — отвѣчалъ Ричардъ, нарушивъ молчаніе своимъ громкимъ голосомъ. — Мы такіе же добрые христіане, какъ и вы, даже, можетъ быть, лучше васъ.

— Тише, тише, господинъ герцогъ — сказалъ Осмондъ.

— Что же это такое, господинъ герцогъ, — вмѣшался король; — вы, кажется, затѣваете уже ссору? Я вижу, что давно была пора взять васъ изъ вашего полудикаго замка. Господинъ оруженосецъ, слѣдите за своимъ воспитанникомъ какъ слѣдуетъ, а не то я тотчасъ же отправлю его спать безъ ужина.

— Герцогъ, герцогъ! — шепталъ Осмондъ; — неужели вы не понимаете, что вы всѣхъ насъ выставляете въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ.

— Я буду любезенъ съ ними, если они будутъ вѣжливы со мной, — отвѣчалъ Ричардъ, оглядывая съ вызывающимъ видомъ Лотара, который, тоже злобно посматривая на него, тѣмъ не менѣе сталъ пятиться назадъ къ своей матери. Она же въ это время проговорила: «Это такой сильный, грубый молодой дикарь, что навѣрное будетъ обижать нашихъ бѣдныхъ мальчиковъ».

— Этого-то вамъ нечего бояться, — отвѣчалъ король Людовикъ; — за нимъ будутъ присматривать. А пока, — добавилъ онъ шепотомъ, — мы должны, по крайней мѣрѣ, соблюдать приличіе; графы Губертъ де-Сенлисъ и Гуго Парижскій зорко наблюдаютъ за нами, и если что-либо приключится съ юношей, то суровый Гаркуръ въ одно мгновеніе ока напуститъ на насъ свои разбойничьи войска. Птенецъ въ нашихъ рукахъ, и пока мы должны быть и этимъ довольны. А теперь пора поужинать.

За ужиномъ Ричардъ сидѣлъ рядомъ съ Карломаномъ, который отъ времени до времени поглядывалъ на него изподтишка, какъ будто побаивался его; но лишь только за столомъ поднялся общій говоръ гостей, Карломанъ почти шепотомъ, стараясь чтобы никто не могъ услышать его обратился къ Ричарду съ вопросомъ: «Сколько вамъ лѣтъ»?

— Мнѣ будетъ девять наканунѣ Вонифантьева дня. А вамъ?

— Восемь. Мнѣ минуло восемь въ день св. Мартина, а Лотару — девять — три дня тому назадъ.

Потомъ опять водворилось молчаніе. Замѣтивъ, что Осмондъ прислуживалъ Ричарду, Карломанъ возобновилъ свои вопросы: «Это вашъ оруженосецъ»?

— Да, это Осмондъ де-Сентевилль.

— Какой онъ высокій!

— Мы, норманны, вообще выше ростомъ васъ, франковъ.

— Только не говорите этого Лотару, а то онъ разсердится.

— Отчего разсердится? Вѣдь это правда.

— Да, но… — и Карломанъ еще больше понизилъ свой голосъ. — Лучше ужъ вы его не сердите, а то онъ устроитъ такъ, что наша мать возненавидитъ васъ. Еще недавно она велѣла высѣчь Тьерри де-Линкура за то, что онъ своимъ мячикомъ попалъ въ лицо Лотару.

— Ну, меня-то она не можетъ высѣчь; я независимый герцогъ, — сказалъ Ричардъ. — Но за что же его наказали? Развѣ онъ нарочно это сдѣлалъ?

— О, нѣтъ!

— Что-же Лотару было больно?

— Тише; вы должны говорить принцу Лотару. Нѣтъ, мячикъ былъ очень мягкій.

— Такъ за что-же тогда наказывали его?

— Я же сказалъ вамъ, за то, что онъ попалъ въ Лотара.

— Но неужели онъ не разсмѣялся и не сказалъ, что это пустяки? На дняхъ Альберикъ сбилъ меня съ ногъ большимъ снѣжнымъ комомъ, и баронъ Эрихъ только разсмѣялся и сказалъ, что я долженъ тверже стоять на ногахъ.

— А вы играете въ снѣжки?

— Конечно, да. А вы?

— О, нѣтъ; снѣгъ, вѣдь, такой холодный.

— Ахъ, я вижу что вы еще очень маленькій, мальчикъ, — сказалъ Ричардъ съ сознаніемъ своего превосходства. Карломанъ сталъ разспрашивать, какъ играютъ въ снѣжки, и Ричардъ съ увлеченіемъ началъ описывать ему игру, происходившую двѣ недѣли тому назадъ въ Руанѣ, когда Осмондъ вмѣстѣ съ другими молодыми людьми построили снѣжную крѣпость и защищали ее отъ нападенія Ричарда, Альберика и другихъ товарищей. Карломанъ съ восхищеніемъ слушалъ этотъ разсказъ и сказалъ, что въ первый же снѣжный день они построятъ замокъ изъ снѣга. Такимъ образомъ, къ концу ужина оба мальчика очень сдружились.

Вскорѣ послѣ ужина наступило время итти спать. Комната, отведенная для спанья Ричарду, была меньше той комнаты, которую онъ занималъ въ Руанѣ; но когда онъ вошелъ въ нее, то былъ такъ изумленъ, что началъ съ любопытствомъ разсматривать ее, и ему казалось, какъ онъ говорилъ, «будто онъ находится въ церкви».

— Да, правда, — сказалъ Осмондъ. — Немудрено, что эти несчастные французы не въ силахъ побороть насъ, норманновъ, если они не могутъ спать въ комнатѣ безъ стеколъ въ оконныхъ рамахъ. Что бы сказалъ мой отецъ, если-бы увидалъ все это?

— Смотрите, смотрите, Осмондъ, они развѣсили по всей комнатѣ занавѣси на стѣнахъ, совершенно такъ, какъ въ церкви Богоматери въ великій праздникъ. Они обращаются съ нами какъ съ какими то святыми; на полу разбросали свѣжій тростникъ. Не ошиблись ли мы, не часовня ли это?

— Нѣтъ, нѣтъ, господинъ герцогъ; вотъ здѣсь и наше одѣяніе и другія вещи, которыя я велѣлъ Зибальду и Генриху принести въ нашу комнату. Эти франки въ самомъ дѣлѣ изнѣжили себя! Бабушка ни зачто не захочетъ повѣрить тому, что у насъ найдется поразсказать ей. Стекла въ окнахъ и занавѣси въ спальняхъ! Мнѣ это вовсе не нравится, и я увѣренъ, что мы низачто не уснемъ здѣсь. Я постараюсь вынуть это окно, если только мнѣ это удастся.

Оказалось, что съ окномъ не трудно было справиться, такъ-какъ въ него была вставлена подвижная рама, которую можно было по желанію выдвинуть. При дворѣ имѣлось только ограниченное число выдвижныхъ переносныхъ рамъ со стеклами, и ихъ снимали и перевозили съ мѣста на мѣсто каждый разъ, когда Людовикъ переѣзжалъ изъ Реймса въ Суассонъ, въ Лаонъ или въ какой либо другой изъ своихъ королевскихъ замковъ; поэтому то Осмонду было вовсе не трудно снять эти рамы и впустить въ комнату струю свѣжаго зимняго воздуха. Сдѣлавъ это, онъ обратился къ молодому герцогу съ наставленіемъ.

— Немудрено, — сказалъ онъ Ричарду, — если франки подумали, что вы такъ же дурно воспитаны, какъ какой нибудь викингъ (пиратъ), только что явившійся сюда изъ Норвегіи. Плохое же будутъ они имѣть понятіе о полученномъ вами въ Сентевиллѣ воспитаніи, если вы не могли оказать знаковъ простой учтивости дамѣ, а тѣмъ болѣе королевѣ. Развѣ такъ, — спросилъ онъ, — поступилъ Альберикъ, когда прибылъ въ Руанъ?

— Но, вѣдь, и фру Астрида не смотрѣла на него съ такой кислой гримасой и не называла его маленькимъ дикаремъ, — отвѣчалъ Ричардъ.

— Нѣтъ; но Альберикъ не подавалъ повода къ этому. Онъ зналъ, что молодой рыцарь долженъ прежде всего быть вѣжливымъ съ дамами — одинаково какъ съ красивыми и молодыми, такъ и съ почтенными старушками. И пока вы не запомните этого твердо, герцогъ Ричардъ, вы не будете достойны носить ваши золотыя рыцарскія шпоры.

— А какже король сказалъ мнѣ раньше, что королева будетъ обращаться со мной, какъ мать родная! — воскликнулъ Ричардъ. — А какъ ты думаешь, Осмондъ, можно ли вѣрить всему, что говоритъ король?

— Это мы узнаемъ потомъ изъ его дальнѣйшихъ поступковъ. — отвѣчалъ Осмондъ.

— Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, пока мы были въ Нормандіи. Я полюбилъ его гораздо больше, нежели графа де Гаркура; а теперь я думаю, что графъ все-таки лучше его. Будь увѣренъ, Осмондъ, что я больше никогда не назову его безобразнымъ старымъ Бернардомъ.

— И прекрасно сдѣлаете, вѣдь графъ Бернардъ одинъ изъ самыхъ преданныхъ вашихъ вассаловъ.

— Ахъ, Осмондъ, какъ бы я желалъ быть теперь опять въ Нормандіи съ фру Астридой и Альберикомъ. Я ненавижу этого Лотара. Онъ такой гордый; въ немъ нѣтъ ничего рыцарскаго, и навѣрное онъ жестокій; я его никогда не полюблю.

— Тише, герцогъ, прошу васъ. Остерегайтесь говорить такъ громко. Не забывайте, что вы не у себя дома.

— А Карломанъ какой то малодушный трусишка, — продолжалъ Ричардъ, не обращая вниманія на предостереженіе Осмонда. — Онъ боится брать снѣгъ въ руки, боится подойти близко къ большой собакѣ — къ этому чудному волкодаву.

— Но, вѣдь, Карломанъ еще очень малъ.

— Однако, я не былъ такимъ трусомъ въ его годы, неправда ли, Осмондъ? Ты вѣдь помнишь?

— Ну, довольно, герцогъ Ричардъ; читайте ваши вечернія молитвы по четкамъ и помолитесь о томъ, чтобы Богъ помогъ намъ благополучно вернуться въ Руанъ.

Ричардъ прочиталъ свои молитвы но четкамъ, сдѣланнымъ изъ чернаго полированнаго дерева съ янтарными бусами черезъ извѣстные промежутки; послѣ этого маленькій герцогъ улегся въ узкую жроватку орѣховаго дерева съ богатой рѣзьбой, а Осмондъ въ это время прикрѣпилъ свой мечъ такъ, чтобы образовался еще двойной засовъ у дверей, тщательно изслѣдовалъ занавѣси, чтобы убѣдится, не скрытъ ли за ними потайный ходъ, затѣмъ собралъ въ кучу тростникъ и, закутавшись въ плащъ, улегся на полу поперегъ дверей. Молодой герцогъ скоро заснулъ, но оруженосецъ его долго не засыпалъ, раздумывая объ опасностяхъ, которыя могли угрожать довѣренному его попеченіямъ герцогу, и о томъ, какъ предохранить его отъ бѣдъ.

ГЛАВА VII.

Осмондъ де Сентевилль могъ въ скоромъ времени убѣдиться въ томъ, что въ ближайшемъ будущемъ молодому герцогу не угрожало никакой опасности при Лаонскомъ дворѣ. Людовикъ, судя по всему, намѣревался выполнить данную имъ норманнамъ клятву въ томъ, что маленькій герцогъ будетъ товарищемъ его собственныхъ сыновей и что съ нимъ будутъ обращаться такъ, какъ это подобаетъ его сану. Онъ учился, катался верхомъ и игралъ вмѣстѣ съ принцами, такъ что ни на что нельзя было жаловаться, кромѣ развѣ какъ на холодность въ обращеніи съ нимъ короля и королевы, которые вовсе и не помышляли о томъ, чтобы замѣнить родителей ввѣренному ихъ попеченію сиротѣ. Въ особенности сторонилась отъ него королева Герберга, на первыхъ же порахъ съ неудовольствіемъ замѣтившая его превосходство въ силѣ сравнительно съ ея изнѣженными сыновьями и непочтительное, какъ ей казалось, отношеніе Ричарда къ ней. Она была очень строга съ нимъ, обращаясь къ нему только для того, чтобы дѣлать ему выговоры, которые, надо сознаться, Ричардъ часто заслуживалъ.

Что же касается маленькихъ принцевъ, то Ричардъ очень сдружился съ Карломаномъ — милымъ, застѣнчивымъ, болѣзненымъ мальчикомъ, который восхищался силою и храбростью маленькаго герцога.

Далеко не такъ было съ Лотаромъ, отъ котораго Ричардъ могъ болѣе, чѣмъ отъ кого-либо другого, ожидать расположенія къ себѣ, такъ какъ Лотаръ былъ крестникомъ его отца, а въ тѣ, времена это считалось очень близкимъ, почти кровнымъ родствомъ. Лотаръ воспитывался слишкомъ снисходительной къ нему матерью и придворными, которые наперерывъ льстили ему, какъ наслѣднику короля. Очень естественно поэтому, что, давая волю своему высокомѣрному нраву, онъ воображалъ, что только доказываетъ этимъ свою власть и поддерживаетъ свое званіе принца. Онъ всегда поступалъ по своему, и никто никогда не рѣшался обуздывать его; отчасти вслѣдствіе слабости здоровья онъ былъ раздражителенъ; благодаря же нежеланію взять верхъ надъ собою, онъ часто становился жестокимъ, не понимая, что жестокость несовмѣстима съ истиннымъ благородствомъ и храбростью. Онъ постоянно придирался къ своему маленькому брату и ни въ чемъ ему не уступалъ, а такъ какъ никто не рѣшался противорѣчить ему, какъ старшему сыну короля, то онъ обращался такимъ же образомъ и съ окружающими.

Лотаръ проявлялъ всю жестокость, присущую его нраву, въ особенности относительно животныхъ; если напр. случалось, что его лошадь начнетъ горячиться, намѣреваясь сбросить его съ сѣдла, то онъ приказывалъ бить несчастное животное до тѣхъ поръ, пока кровь начинала струиться по его спинѣ. Если собака, стараясь схватить кусокъ мяса, которымъ онъ дразнилъ ее, нечаянно укуситъ его, то онъ приказывалъ безжалостно убить ее.

Однажды его сильно ущипнулъ за палецъ соколъ боль была, правда, невыносимая, но Лотаръ въ изступленіи приказалъ накалить до красна два гвоздя, чтобы тутъ же проколоть ими глаза несчастной птицѣ. Слуга поневолѣ собирался исполнить это приказаніе, но Ричардъ, присутствовавшій при этомъ, рѣшительно объявилъ, что ни за что не дозволитъ Лотару выполнить свое жестокое намѣреніе, котораго онъ долженъ стыдиться.

— Стыдиться! — вскричалъ Лотаръ. — А ты кто такой здѣсь, господинъ норманскій пиратъ? Не воображаешь-ли ты себя хозяиномъ въ нашемъ замкѣ? Ахъ, ты негодный дикарь!

— Я знаю, кто здѣсь дикарь! — гнѣвно возразилъ Ричардъ и, увидавъ слугу, несшаго щипцы съ раскаленными гвоздями, бросился къ нему со словами: — Стой! Посмѣй только подойти къ птицѣ!

— Здѣсь приказываетъ только отецъ, да я! — вскричалъ Лотаръ. — Шарло, исполняй мои приказанія! Подавайте сюда птицу; да держите ее крѣпче!

— Осмондъ! Тебѣ то я имѣю право приказывать; сюда, ко мнѣ, выручать птицу!

— Уйдемте отсюда, герцогъ, — вступился Осмондъ. Мы не имѣемъ права препятствовать принцу дѣлать что ему угодно; лучше уйдемте, чтобы не видѣть этого гнуснаго зрѣлища.

— Стыдно, стыдно и тебѣ, Осмондъ, что ты допускаешь такое дѣло и не хочешь заступиться за бѣднаго сокола! — И Ричардъ бросился къ слугѣ, стоявшему тутъ же съ раскаленными гвоздями. Неожиданное нападеніе мальчика заставило слугу выронить изъ рукъ щипцы. Тогда разъяренный Лотаръ схватилъ эти накалившіеся щипцы и, почти не сознавая того, что онъ дѣлаетъ, ударилъ ими Ричарда по щекѣ. По счастью уцѣлѣлъ глазъ мальчика, но боль отъ ожога была такъ невыносима, что маленькій герцогъ съ крикомъ бросился на Лотара и сбилъ его съ ногъ. Тутъ подоспѣлъ Осмондъ, чтобы увести юношу отъ дальнѣйшихъ бѣдъ, несмотря на его отчаянное сопротивленіе. Во время этой борьбы послышалось быстрое хлопанье крыльевъ, и бѣдный соколъ — виновникъ ссоры — вырвавшись на свободу, поднялся высоко, высоко надъ ихъ головами и, описывая въ воздухѣ все меньшіе и меньшіе круги, полетѣлъ какъ стрѣла, исчезая изъ вида своихъ преслѣдователей. Оказалось, что слуга, державшій сокола, нечаянно выпустилъ его въ ту минуту когда вниманіе его было отвлечено возникшей ссорой; птица же воспользовалась этой минутой, чтобы улетѣть, можетъ быть, къ своимъ роднымъ скаламъ въ Исландіи.

— Спасена! Спасена! — радостно кричалъ Ричардъ. — О, какъ я радъ! Никогда, никогда не допустилъ бы я, чтобы этотъ злодѣй выкололъ ей глаза! Пусти же меня, Осмондъ; что ты со мною дѣлаешь? — продолжалъ онъ, стараясь высвободиться изъ крѣпкихъ рукъ Осмонда.

— Я спасаю васъ отъ вашего же безразсудства или, вѣрнѣе, отъ вашего благороднаго негодованія. Но дайте мнѣ взглянуть на ваше лицо.

— Это пустякъ, Осмондъ! Теперь мнѣ рѣшительно все равно, разъ что соколъ спасенъ. — Но великодушный мальчикъ съ трудомъ выговаривалъ слова, такъ дрожали отъ жгучей боли его губы и душили непрошенныя слезы, которыя онъ съ трудомъ старался удержать; считая несовмѣстимымъ со своимъ достоинствомъ жаловаться и стойко борясь съ нестерпимою болью, причиняемой ожогомъ отъ раскаленнаго желѣза.

Осмондъ тщательно изслѣдовалъ поврежденную щеку, жалѣя о томъ, что около нихъ не было фру Астриды, умѣющей такъ искусно залечивать всякія пораненія.

— Неужели я навсегда останусь съ этой отмѣтиной на щекѣ, — не утерпѣлъ чтобы не спросить Ричардъ. — А то, когда мы вернемся въ Нормандію, меня будутъ называть тамъ «Ричардомъ со шрамомъ на лицѣ».

— Ну, такъ что жъ, если и будутъ такъ называть, это не такая отмѣтина, которой надо стыдиться, если бы она даже осталась у васъ на всю жизнь, въ чемъ, впрочемъ, я сомнѣваюсь.

— Ты правъ, Осмондъ, тутъ надо только радоваться тому, что бѣдный соколъ теперь на свободѣ, — отвѣчалъ Ричардъ все еще дрожащимъ голосомъ.

— Вамъ, навѣрное, очень больно, герцогъ Ричардъ! Пойдемте, промоемъ вашу рану холодной водой или, если пожелаете, я пройду съ вами къ служанкамъ королевы.

— Нѣтъ, нѣтъ, Осмондъ; ты самъ промоешь мнѣ рану водой!

Они отправились къ фонтану, находившемуся тутъ же на дворѣ, но едва только Осмондъ началъ довольно неискусно промывать щеку Ричарда, какъ вдругъ къ нимъ подбѣжалъ посланный отъ короля съ требованіемъ, чтобы герцогъ и его оруженосецъ немедленно явились къ нему.

Лотаръ стоялъ около отца и матери; онъ еще не успокоился отъ припадка негодованія и страха послѣ смѣлаго нападенія на него Ричарда, и слезы текли по его раскраснѣвшимся щекамъ.

— Это что значитъ? — обратился король къ Ричарду. — Прошу васъ отдать отчетъ въ своемъ поведеніи, господинъ герцогъ. Вполнѣ-ли вы сознаете, что вы сдѣлали, осмѣлившись ударить наслѣдника Франціи? Васъ слѣдуетъ за этотъ проступокъ сейчасъ же засадить въ тюрьму, гдѣ вы никогда свѣта не увидите.

— Тогда сюда явится графъ Бернардъ де Гаркуръ и освободитъ меня, — гордо отвѣчалъ Ричардъ.

— Ты еще, кажется, хочешь спорить со мной, молокососъ! Сейчасъ же проси прощенія у Лотара, а не то будешь раскаиваться!

— Я ему ничего не сдѣлалъ такого, за что долженъ былъ бы просить у него прощенія. Я былъ бы жалкимъ трусомъ, если бы позволилъ ему выколоть глаза бѣдному соколу, — отвѣчалъ Ричардъ, по присущему норманнамъ чувству гордаго презрѣнія къ боли, не намекая ни однимъ словомъ на насенную ему рану, которая, впрочемъ, ясно обозначалась на щекѣ.

— Глаза сокола? — повторилъ король. — Говорите всю цравду, господинъ герцогъ; недостаетъ еще, чтобы вы начали клеветать!

— Я сказалъ правду; я никогда не лгу, — вскричалъ Ричардъ. — Тотъ, кто смѣетъ говорить о клеветѣ — самъ лжетъ!

Тутъ вступился Осмондъ и просилъ позволенія разсказать, какъ было дѣло. Король очень цѣнилъ улетѣвшаго сокола и былъ внѣ себя, когда услыхалъ о томъ, что намѣревался сдѣлать съ нимъ Лотаръ, который представилъ дѣло совсѣмъ въ иномъ видѣ, когда жаловался отцу и матери на Ричарда. Осмондъ, окончивъ свой разсказъ, указалъ на знакъ на щекѣ маленькаго герцога, какъ на явное доказательство того, что ожогъ произошелъ отъ раскаленнаго желѣза, которымъ хотѣли, по приказанію Лотара, выколоть соколу гзаза. Разспросивъ подробности этого происшествія у своихъ слугъ, Людовикъ велѣлъ позвать къ себѣ главнаго сокольничаго. Сдѣлавъ ему строгій выговоръ за плохой присмотръ за охотничьими птицами, онъ приказалъ снарядить людей, чтобы попытаться поймать улетѣвшаго сокола, и удалился, оставивъ обоихъ мальчиковъ безъ наказанія, но и не простивъ ихъ.

— На этотъ разъ вамъ удалось избѣжать наказанія, — сказала холодно королева, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на рану на щекѣ Ричарда, — но предупреждаю васъ — будьте впредь осторожны! А ты, мой бѣдный Лотаръ, пойдемъ со мною.

Она увела сына въ свои комнаты, а приближенные стали жаловаться на то, какъ трудно было угодить королевѣ съ тѣхъ поръ, какъ Лотаръ, при всякомъ ихъ противодѣйствіи, мстилъ имъ и навлекалъ на нихъ гнѣвъ королевы, съ которою было труднѣе ладить, нежели съ королемъ. Осмондъ занялся уходомъ за щекою Ричарда, и въ это время къ нимъ прибѣжалъ Карломанъ, чтобы высказать свое сожалѣніе о ранѣ Ричарда и свою радость, что соколу удалось улетѣть.

Мальчикъ очень полюбилъ Ричарда, который не разъ выручалъ его отъ грубыхъ выходокъ брата. Къ тому же онъ удивлялся храбрости и восхищался великодушіемъ маленькаго герцога. Ему доставляло большое удовольствіе сидѣть въ сумеркахъ у одного изъ оконъ замка и слушать пересказы поэтическихъ сагъ фру Астриды, которыя ему передавалъ Ричардъ, любившій также вспоминать о своихъ развлеченіяхъ въ Сентевиллѣ или въ Роллоновой башнѣ, или же мечтать съ Карломаномъ о тѣхъ подвигахъ, которые они совершатъ, когда станутъ взрослыми мужчинами; можетъ быть, они отправятся вмѣстѣ къ Святымъ Мѣстамъ въ Палестину или будутъ сражаться съ великанами и драконами и освобождать угнетенныхъ людей отъ ихъ преслѣдователей. Бѣдный Карломанъ, однако, подавалъ очень мало надежды на то, что будетъ въ состояніи осуществить эти планы, такъ какъ часто хворалъ и скоро утомлялся даже отъ бѣготни во время игръ. Сначала Ричарда очень удивляла и сердила такая изнѣженность маленькаго принца, но впослѣдствіи онъ постепенно пріучилъ себя обращаться мягче и терпѣливѣе съ своимъ другомъ. Осмондъ радовался силѣ воли маленькаго герцога, который едва-ли научился бы такъ владѣть собою, оставаясь въ Нормандіи среди своихъ подданныхъ, которые его очень баловали.

Благодаря обществу Карломана и Осмонда, Ричардъ чувствовалъ себя довольно счастливымъ въ Лаонѣ, хотя все-таки ему недоставало друзей его ранняго дѣтства и его преданныхъ вассаловъ. Онъ часто мечталъ о возвращеніи въ Руанъ и каждую ночь у него только и было разговоровъ съ Осмондомъ о томъ, чтобы ищь поскорѣе вернуться домой. Но на всѣ вопросы Ричарда у его вѣрнаго оруженосца былъ одинъ только отвѣтъ, чтобы герцогъ усерднѣе молился Благому Провидѣнію объ ихъ благополучномъ возвращеніи на родину.

На Пасхѣ Лаонскій дворъ посѣтилъ Гуго Мудрый, графъ Парижскій, одинъ изъ самыхъ могущественныхъ властителей во всей Франціи, которому только его долгъ вѣрности присягѣ и миролюбивый характеръ препятствовали отнять корону у слабыхъ французскихъ королей. Въ былые годы онъ былъ вѣрнымъ другомъ герцога Вильгельма, и отъ наблюденія Осмонда не укрылось, что со дня его прибытія король Людовикъ всѣми силами заботился о томъ, чтобы маленькому герцогу оказывалось больше вниманія. Графъ Гуго самъ обходился какъ нельзя болѣе внимательно съ сыномъ своего бывшаго друга; онъ съ любовью гладилъ длинные бѣлокурые волосы Ричарда и всматривался въ его лицо, чтобы уловить сходство мальчика съ покойнымъ герцогомъ. Онъ не преминулъ спросить о шрамѣ послѣ ожога на лицѣ Ричарда, и король поспѣшилъ объяснить, что это произошло случайно во время маленькой ссоры между мальчиками. Во все время пребыванія графа въ замкѣ, король былъ, видимо, далеко не спокоенъ и всѣми мѣрами старался воспрепятствовать тому, чтобы графъ вступалъ въ какіе либо разговоры наединѣ съ Осмондомъ де Сентевиллемъ или съ другими съѣхавшимися въ замокъ родовитыми вассалами. Графъ Гуго дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ двоедушія короля, но на самомъ дѣлѣ онъ только выжидалъ, чтобы представился случай, когда бы онъ могъ получить достовѣрныя свѣдѣнія на счетъ тайныхъ замысловъ короля или хотя бы узнать, не терпитъ-ли Ричардъ какихъ-либо притѣсненій при королевскомъ дворѣ.

Однажды вечеромъ онъ подошелъ къ окну, у котораго сидѣли Ричардъ и Карломанъ, занятые, по обыкновенію, своими разсказами, присѣлъ къ нимъ и спросилъ Ричарда, не желаетъ-ли онъ послать поклонъ графу Бернарду де Гаркуру.

Какъ просіяло лицо мальчика при этихъ словахъ!

— О, господинъ графъ, — вскричалъ онъ, — развѣ вы ѣдете въ Нормандію?

— Нѣтъ еще не теперь, мой мальчикъ, но возможно, что мнѣ въ скоромъ времени придется съ нимъ встрѣтиться.

— О, какъ бы я хотѣлъ поѣхать съ вами домой въ Нормандію!

— И я бы очень желалъ взять тебя съ собой, — отвѣчалъ графъ, привлекая Ричарда къ себѣ, — но не могу же я увезти изъ королевскаго замка наслѣдника Нормандіи. А что же мнѣ передать графу да Гаркуру?

— Скажите ему, — отвѣчалъ Ричардъ шепотомъ и прижимаясь къ графу, — что я очень раскаиваюсь въ томъ, что сердился на него, когда онъ дѣлалъ мнѣ выговоры. Я знаю теперь, что онъ во всемъ былъ правъ. И вотъ еще, господинъ графъ; если среди его слугъ вы замѣтите ловчаго Вальтера, у котораго такой длинный носъ крючкомъ, то передайте ему, что я теперь очень сожалѣю о томъ, что иногда обходился съ нимъ грубо и часто сердилъ его. Пошлите его въ Сентевилль къ фру Астридѣ и барону Эриху, чтобы передать имъ поклоны отъ меня; пусть онъ также поклонится отъ меня маленькому барону Альберику де Монтемаръ.

— А разсказать-ли графу, какой у тебя шрамъ на щекѣ?

— Нѣтъ, нѣтъ, — вскричалъ Ричардъ, — онъ сочтетъ меня за маленькаго ребенка, если я буду обращать вниманіе на такіе пустяки!

Графъ спросилъ, какимъ образомъ онъ получилъ такой ожогъ, и Ричардъ разсказалъ ему всю исторію съ соколомъ. Мальчикъ чувствовалъ, что могъ говорить съ графомъ обо всемъ безъ утайки. Онъ сидѣлъ у графа Гуго на колѣняхъ, и ему казалось, что онъ переживаетъ тотъ вечеръ, когда разговаривалъ въ послѣдній разъ съ отцомъ. Графъ Гуго выслушалъ мальчика и сказалъ:

— Ну, мой маленькій герцогъ, я не менѣе тебя радъ, что бѣдной птицѣ не выкололи глаза и что она на свободѣ; я передамъ твой разсказъ своимъ дѣтямъ дома; со временемъ и ты съ ними долженъ познакомиться и сдружиться, какъ я самъ былъ друженъ съ твоимъ отцомъ. А теперь скажи мнѣ, какъ ты думаешь, не можетъ ли твой оруженосецъ попозже вечеромъ, когда всѣ улягутся спать, придти ко мнѣ въ мою комнату?

Ричардъ обѣщался, что Осмондъ исполнитъ приказаніе графа, который на этомъ прекратилъ свой разговоръ съ нимъ.

Осмондъ, прежде чѣмъ итти вечеромъ къ графу, велѣлъ своему конюху, норманну Зибальду, придти и сторожить дверь къ комнатѣ герцога. Совѣщаніе длилось довольно долго. Оказалось, что графъ Гуго пріѣхалъ въ Лаонъ главнымъ образомъ для того, чтобы узнать, какъ живется маленькому герцогу вдали отъ родины. Собесѣдники пришли къ заключенію, что въ данное время, повидимому, никакой опасности не угрожало Ричарду и что, по всей вѣроятности, Людовикъ намѣревается удержать его заложникомъ для поддержанія спокойствія на границахъ Нормандіи; но графъ Гуго все-таки совѣтовалъ Осмойду зорко слѣдить за дѣйствіями короля и дать ему вѣсть при первомъ же признакѣ какого-либо злоумышленія, направленнаго противъ герцога.

На слѣдующее утро графъ Парижскій отбылъ изъ Лаона, и все пошло прежнимъ чередомъ до наступленія Троицына Дня; этотъ праздникъ всегда праздновался съ французскомъ дворѣ. Коронные вассалы обыкновенно являлись въ этотъ день для того, чтобы представиться королю, съ которымъ они затѣмъ отправлялись въ церковь; послѣ того устраивался большой парадный обѣдъ, на которомъ король и королева присутствовали съ надѣтыми на головы коронами и каждый изъ присутствующихъ за обѣдомъ занималъ подобающее своему сану мѣсто..

Большая процессія шествія въ церковь окончилась. Ричардъ шелъ рядомъ съ Карломаномъ, одѣтымъ въ богатое одѣяніе голубаго цвѣта, съ вышитыми на немъ цвѣтами лилій; Ричардъ же былъ въ одѣяніи алаго цвѣта съ золотымъ крестомъ на груди. По окончаніи торжественной службы въ церкви всѣ возвратились въ замокъ и въ то время какъ главный управляющій дворомъ — сенешаль — открывалъ шествіе именитыхъ и благородныхъ гостей къ приготовленному столу, послышался у воротъ конскій топотъ, указывавшій на прибытіе еще новыхъ гостей. Сенешаль пошелъ встрѣчать прибывшихъ и вскорѣ ввелъ въ замокъ Арнульфа, графа Фландрскаго.

При входѣ его Ричардъ весь поблѣднѣлъ, отвернулся отъ Карломана, рядомъ съ которымъ онъ стоялъ, направился прямо къ выходу изъ залай сталъ подниматься по лѣстницѣ въ свою комнату. Осмондъ шелъ вслѣдъ за нимъ. Спустя нѣсколько минутъ послышался стукъ въ дверяхъ его комнаты. Когда Осмондъ открылъ дверь, то оказалось, что на порогѣ стоялъ французскій рыцарь, обратившійся къ нему съ вопросомъ: почему герцогъ удалился, не занявъ приготовленнаго ему за столомъ мѣста.

— Герцогъ не желаетъ сидѣть за однимъ столомъ съ убійцей его отца, — отвѣчалъ Осмондъ.

— Король будетъ этимъ очень недоволенъ; не сердите его, чтобы не навлечь его гнѣвъ на молодаго герцога, — возразилъ французъ.

— Пусть лучше онъ самъ остерегается! — съ негодованіемъ воскликнулъ Осмондъ; — неужели онъ не боится принимать у себя вѣроломнаго убійцу герцога Вильгельма въ присутствіи норманновъ, если онъ сколько-нибудь дорожитъ жизнью этого измѣнника! Если бы только я не былъ связанъ своею обязанностью охранять герцога, то первый съ радостью вызвалъ бы злодѣя на поединокъ!

— По совѣсти не могу не одобрить рѣшеніе герцога и ваше собственное, — отвѣчалъ рыцарь, — но считаю своимъ долгомъ предостеречь васъ не гнѣвить короля. А затѣмъ — поступайте, какъ сами знаете.

Ричардъ едва успѣлъ выразить свое негодованіе, какъ явился новый посланный — служитель изъ свиты Лотара съ приказаніемъ короля, что герцогъ останется безъ ужина, если не согласится присутствовать на пиршествѣ вмѣстѣ со всѣми.

— Скажи принцу Лотару, — вскричалъ Ричардъ, — что я не такой обжора, какъ онъ, и согласенъ скорѣе голодать, нежели подавиться ѣдой, сидя за однимъ столомъ съ Арнульфомъ!,

Въ теченіе всего дня Ричардъ оставался въ своей комнатѣ во избѣжаніе встрѣчи съ Арнульфомъ. Въ своемъ добровольномъ заточеніи молодые люди занялись чисткою доспѣховъ Осмонда и пересказываніемъ другъ другу сагъ. До нихъ доносились голоса пирующихъ внизу, но, вдругъ, они услыхали, что тамъ произошло что-то необычайное; слышны были голоса и бряцаніе оружія. Ихъ сильно встревожилъ этотъ переподохъ, и имъ очень хотѣлось узнать, что случилось; но объ этомъ они узнали только гораздо позднѣе.

Къ вечеру Карломану удалось тайкомъ пробраться къ нимъ. «Вотъ, Ричардъ, вскричалъ онъ, я принесъ тебѣ хлѣба! И какъ трудно мнѣ было достать его и придти сюда къ тебѣ! Я спряталъ этотъ хлѣбъ подъ столомъ, чтобы не увидалъ Лотаръ».

Ричардъ былъ очень благодаренъ своему маленькому другу и тотчасъ же подѣлился хлѣбомъ съ Осмондомъ. Онъ спросилъ, надолго ли пріѣхалъ графъ Арнульфъ, и очень обрадовался, узнавъ, что онъ уѣзжаетъ на другое же утро и что вмѣстѣ съ нимъ ѣдетъ и король. "

— А что это за шумъ былъ на дворѣ? спросилъ Ричардъ.

— Ахъ! Лучше ужъ и не спрашивай, — отвѣчалъ Карломанъ, — мнѣ вовсе не хотѣлось бы говорить съ тобою объ этомъ.

Ричардъ, однако, упросилъ Карломана разсказать о случившемся, и вотъ что онъ узналъ: двое норманскихъ слугъ маленькаго герцога — Зибальдъ и Генрихъ, — поссорились съ фламандцами — слугами графа Арнульфа; во время ссоры, къ которой примкнули и франки, были убиты нѣсколько фламандцевъ и самъ Зибальдъ. Остался живъ Генрихъ, но король, узнавъ о нападеніи норманновъ на слугъ графа, такъ разгнѣвался, что велѣлъ его тотчасъ же повѣсить, какъ одного изъ зачинщиковъ распри.

Ричардъ вздрогнулъ отъ гнѣва и жалости къ участи своихъ вѣрныхъ слугъ; онъ пожалѣлъ бы объ ихъ смерти и при другихъ обстоятельствахъ, но когда онъ узналъ, что одинъ изъ нихъ палъ, побѣжденный численностью нападавшихъ, а другой былъ осужденъ на смерть съ такою жестокостью и что эта горькая участь постигла ихъ за преданность его покойному отцу, то юноша зарыдалъ отъ горя и негодованія.

Осмондъ, съ своей стороны, имѣлъ еще больше основанія сожалѣть о потерѣ этихъ слугъ, такъ какъ онъ разсчитывалъ при ихъ посредствѣ послать, въ случаѣ надобности, вѣсти о герцогѣ въ Руанъ. Ему казалось, что король воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы устранить этихъ охранителей маленькаго герцога, и онъ уже почти не сомнѣвался въ томъ что наступаетъ очередь за нимъ самимъ и что замыслы короля, какого бы они ни были свойства, уже близятся къ развязкѣ.

И въ самомъ дѣлѣ, съ каждымъ днемъ становилось все болѣе и болѣе очевиднымъ, что угрожающая имъ опасность усиливается; въ особенности это стало замѣтно со дня отъѣзда короля вмѣстѣ съ графомъ Арнульфомъ. Была сильная жара, и Ричардъ сталъ тосковать о широкой, прохладной рѣкѣ у Руана, въ которой онъ часто купался прошлымъ лѣтомъ. Однажды вечеромъ онъ уговорилъ Осмонда пройти съ нимъ къ рѣкѣ Уазѣ, протекавшей на разстояніи четверти мили отъ замка; но едва они успѣли сдѣлать нѣсколько шаговъ по направленію къ рѣкѣ, какъ ихъ нагнали слуги съ повелѣніемъ отъ королевы немедленно возвратиться въ замокъ. Имъ пришлось по-неволѣ подчиниться, и когда они вернулись, то застали королеву сильно разгнѣванной.

— Что это значитъ? — спросила она; — развѣ вы не знаете, что король оставилъ приказаніе, чтобы герцогъ не смѣлъ удаляться изъ замка во время его отсутствія.

— Я хотѣлъ только выкупаться въ рѣкѣ, — началъ Ричардъ, но королева быстро прервала его: «Замолчите! Не нужно мнѣ вашихъ оправданій! Можетъ быть вы полагаете, господинъ де Сентевилль, что вы можете дѣлать, что вамъ угодно въ отсутствіе короля, но я вамъ скажу, что если васъ съ герцогомъ застанутъ еще разъ за стѣнами замка, то вы оба жестоко поплатитесь за свое ослушаніе, такъ какъ я прикажу выколоть ваши дерзкіе глаза, въ наказаніе за такую вольность!»

Она бросила на нихъ взглядъ, полный ненависти, и удалилась, а Лотаръ съ торжествующимъ смѣхомъ воскликнулъ: «Погодите еще немного; не то еще будетъ. Довольно вы тутъ командовали надъ тѣми, кому обязаны повиноваться!»

Послѣ этой угрозы онъ, однако, поспѣшилъ удалиться, такъ какъ боялся оставаться съ ними наединѣ хотя въ то же время не могъ утерпѣть, чтобы не бросить имъ этой угрозы. Но Ричардъ, который еще только полгода назадъ не могъ хладнокровно переносить даже малѣйшаго противорѣчія, не говоря уже о подобной угрозѣ, теперь только думалъ объ одномъ: чтобы не пострадалъ за него его вѣрный другъ и защитникъ.

— О, Осмондъ, Осмондъ! — воскликнулъ онъ; — я готовъ на все, только бы они не причинили тебѣ вреда! Я больше никогда, никогда не выйду изъ замка. Я никогда больше не произнесу ни одного необдуманнаго слова. Я никогда не буду обижать принца, только бы они не разлучали меня съ тобой!

ГЛАВА VIII.

Еылъ чудный лѣтній вечеръ; Ричардъ игралъ съ Карломаномъ на ступенькахъ у входа въ замокъ, когда снизу донесся голосъ нищаго, умолявшаго именемъ Пресвятой Богородицы дать ему что-либо на пропитаніе. Юноши увидали у воротъ странника, одѣтаго въ длинное сермяжное одѣяніе; въ рукахъ странникъ держалъ палку съ крестомъ на рукояткѣ; на поясѣ у него висѣла сумка и на головѣ была широкополая шляпа, которую онъ снялъ, низко кланяясь и прося милостыню.

— Войди Божій человѣкъ, — сказалъ Карломанъ; становится поздно ты можешь въ замкѣ поужинать и переночевать.

— Да благословитъ тебя Богъ, благородный принцъ — отвѣчалъ странникъ, въ то время какъ Ричардъ радостно воскликнулъ: «Норманнъ! Норманнъ! Я узналъ по его выговору, что онъ говоритъ на моемъ миломъ, родномъ языкѣ! Скажи-же, навѣрное ты изъ Нормандіи? Осмондъ, Осмондъ! Онъ пришелъ сюда изъ нашей родины!»

— Господинъ мой! — вскричалъ странникъ и, ставъ на колѣни, поцѣловалъ протянутую ему герцогомъ руку. — Не ожидалъ я, что удостоюсь такой радости!

— Это Вальтеръ! Вальтеръ, нашъ ловчій! — неосторожно вскричалъ Ричардъ. — Ахъ, здорова-ли фру Астрида и всѣ наши домочадцы?

— Всѣ, всѣ здоровы, ваша свѣтлость! Всѣ хотятъ только узнать, какъ вы тутъ живете! — но въ эту минуту раздался повелительный голосъ: «Кто тутъ осмѣливается преграждать мнѣ дорогу? Кажется, Ричардъ воображаетъ, что онъ можетъ тутъ въ замкѣ распоряжаться? Не доставало еще этой дерзости!»

То былъ Лотаръ, возвращавшійся съ неудачной охоты со своими ловчими въ очень дурномъ расположеніи духа.

— Онъ норманнъ — вассалъ Ричарда, — вступился Карломанъ.

— Норманнъ? Вотъ какъ! Я думалъ, что мы избавились отъ этихъ разбойниковъ! Во всякомъ случаѣ намъ здѣсь они не нужны! Лупи его своею плетью, Перронъ; проучи его хорошенько, за то, что онъ осмѣлился загородить мнѣ дорогу!

— Это странникъ — Божій человѣкъ, ваша свѣтлость — отвѣчалъ одинъ изъ приближенныхъ.

— А мнѣ что за дѣло! Я не потерплю, чтобы тутъ шлялись и шпіонили проклятые норманны! Бей его, собаку! Шпіонъ! Шпіонъ!

— Я не позволю бить норманна въ моемъ присутствіи, вскричалъ Ричардъ, бросаясь впередъ и становясь между Вальтеромъ и ловчимъ, чтобы загородить собою своего слугу; но ударъ кожанной плетью, предназначенный страннику, пришелся какъ разъ по открытой шеѣ юноши, оставивъ на ней длинный красный рубецъ.

Лотаръ только громко захохоталъ.

— Господинъ герцогъ, что вы дѣлаете? Развѣ это подобаетъ вамъ?… — вскричалъ Вальтеръ, но Ричардъ крѣпко уцѣпился за плеть и крикнулъ изо всей силы: «Прочь! прочь! Бѣги скорѣй отсюда!» И слова Ричарда повторили не только Карломанъ и Осмондъ, но и многіе изъ французовъ, которые хотя и боялись гнѣва своего принца, но воздерживались отъ оскорбленія странника. Норманну ничего больше не оставалось дѣлать, какъ только пуститься въ бѣгство, между тѣмъ какъ Лотаръ, давъ волю своему гнѣву, поспѣшилъ къ матери, чтобы похвалиться своей проницательностью, помогшей ему узнать въ странникѣ переодѣтаго норманна и шпіона.

Надо признаться, что Лотаръ отчасти былъ правъ; Вальтеръ, дѣйствительно, явился въ королевскій замокъ съ цѣлью убѣдиться въ безопасности маленькаго герцога и постараться добиться свиданія съ Осмондомъ. Въ этой послѣдней попыткѣ онъ потерпѣлъ неудачу, хотя прожилъ нѣсколько дней въ Лаонѣ въ надеждѣ повидаться съ Осмондомъ, который никогда не оставлялъ герцога одного; Ричарда же какъ мы объясняли выше, держали въ стѣнахъ замка какъ плѣнника. Вальтеръ, однако, все-таки многое узналъ, что открыло ему глаза на происходившее въ замкѣ. Между прочимъ, онъ узналъ о смерти Зибальда и Генриха, о союзѣ, заключенномъ между королемъ и Арнульфомъ, о суровомъ обращеніи съ герцогомъ и о строгомъ надзорѣ за каждымъ его шагомъ, и съ этими извѣстіями онъ поспѣшилъ назадъ въ Нормандію.

Послѣ возвращенія Вальтера съ такими печальными извѣстіями во всемъ герцогствѣ былъ установленъ трехдневній постъ, и во всѣхъ церквахъ собирались толпы людей помолиться объ избавленіи маленькаго герцога отъ ига его враговъ.

Какъ усердны были молитвы въ Сентевиллѣ, легко можно себѣ представить. То же самое можно сказать и объ обитателяхъ замка Монтемаръ. Альберикъ до того изстрадался по своемъ маленькомъ другѣ и такъ тяготился мыслью, что ничего не въ силахъ предпринять въ его пользу, что его мать, наконецъ, рѣшилась отправиться съ нимъ на богомолье въ Жюмьежское аббатство и такъ вмѣстѣ съ нимъ помолиться о благополучномъ возвращеніи въ Нормандію Ричарда.

Тѣмъ временемъ король Людовикъ прислалъ въ Лаонъ извѣстіе о своемъ скоромъ возвращеніи, и Ричардъ радовался его пріѣзду, такъ какъ король обращался съ нимъ менѣе сурово, нежели королева, и онъ надѣялся, что съ пріѣздомъ короля ему предоставятъ больше свободы въ замкѣ.

Въ это время маленькій герцогъ сильно захворалъ, можетъ быть вслѣдствіе того, что велъ слишкомъ затворническую жизнь. Какъ бы то ни было, но послѣ двухъ дней недомоганія у него обнаружилась сильная лихорадка.

Осмондъ очень встревожился, тѣмъ болѣе, что онъ ровно ничего не понималъ ни въ леченіи больныхъ, ни въ уходѣ за ними; но хуже всего было то, что у Осмонда явилось подозрѣніе, не дали ли Ричарду выпить какой либо отравы, а потому онъ рѣшился не звать никого изъ приближенныхъ королевы на помощь. Всю ночь просидѣлъ онъ надъ маленькимъ герцогомъ, ожидая каждую минуту его смерти и готовый въ порывѣ отчаянія и негодованія рвать на себѣ волосы. Но онъ старался, однако, сдерживатъ себя и быть терпѣливымъ, чтобы облегчить страданія маленькаго вольнаго.

Въ эту ночь Ричардъ то метался въ своей узкой кровати, то наклонялъ свою наболѣвшую голову на грудь Осмонда.

Когда насталъ, наконецъ, день, и Ричардъ былъ слишкомъ боленъ, чтобы спуститься внизъ, королева прислала узнать, что съ нимъ случилось. Осмонду уже нельзя было умолчать о его болѣзни; но онъ никого не впускалъ въ комнату къ Ричарду и отвергалъ всѣ предложенія о помощи. Онъ не соглашался даже впустить Карломана, хотя Ричардъ, услыхавъ его голосъ, выразилъ сильное желаніе его видѣть. Наконецъ, королева прислала узнать, не понадобятся ли услуги опытной въ лѣченіи больныхъ старушки, живущей въ замкѣ, но Осмондъ твердо стоялъ на своемъ и крѣпко запиралъ двери, втихомолку твердя: «Какъ бы не такъ, пущу я тебя сюда, старую вѣдьму! Это для того, вѣрно, чтобы дать тебѣ случай окончить гнусное дѣло, которое ты затѣяла!»

Весь этотъ и слѣдующій день Ричардъ сильно хворалъ, и Осмондъ за нимъ усердно ухаживалъ, почти ни на минуту не смыкая глазъ. Наконецъ Ричардъ впалъ въ крѣпкій сонъ. Когда онъ проснулся, ему было, повидимому, уже лучше. Осмондъ былъ въ восторгѣ. «Благодареніе Богу! — воскликнулъ онъ, — на этотъ разъ мнѣ, кажется, удалось отстоять герцога! А ужъ другого случая имъ и не найти! Лишь бы только помогъ мнѣ Господь Богъ!»

Ричардъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы спросить у него, что означаютъ эти слова. Прошло еще нѣсколько дней, въ теченіе которыхъ Осмондъ зорко слѣдилъ за своимъ больнымъ. Онъ не позволялъ ему ѣсть кушанье, которое приносили съ королевскаго стола, и самъ ходилъ на кухню за его ѣдою, въ надеждѣ, что тамъ умышленно его не отравятъ. Когда же Ричардъ былъ въ силахъ вставать съ постели, то Осмондъ настаивалъ на томъ, чтобы, во время его кратковременныхъ отлучекъ, въ дверь у затвора былъ всегда вложенъ мечъ и чтобы Ричардъ никого не впускалъ въ комнату, даже не исключая принца Карломана.

Такъ прошло еще нѣсколько дней. Король вернулся, и Ричардъ уже настолько поправился, что хотѣлъ спуститься внизъ, но Осмондъ и слышать объ этомъ не хотѣлъ. — Нѣтъ, господинъ герцогъ, — настаивалъ онъ; — оставайтесь здѣсь и никому не открывайте дверей. Перебирайте ваши четки, пока я удаляюсь на короткое время; молитесь о томъ, чтобы святые угодники помогли намъ выбраться изъ нашего опаснаго положенія.

Однажды Осмондъ былъ въ отлучкѣ дольше обыкновеннаго и вернулся къ Ричарду съ огромною связкою соломы.

— Какъ, — вскричалъ юноша, — я ждалъ ужина, а ты вотъ что мнѣ приносишь!

— Вотъ и ужинъ, — отвѣчалъ Осмондъ, бросивъ солому на полъ и указывая на мѣшокъ съ мясомъ и хлѣбомъ. — А что скажете вы, господинъ герцогъ, если мы завтра вечеромъ будемъ ужинать въ Нормандіи!

— Въ Нормандіи! — вскричалъ Ричардъ, вскакивая съ мѣста и хлопая въ ладоши. — Ахъ! Осмондъ, неужели ты говоришь правду? О, какое счастье! Неужелитпріѣхалъ графъ Бернардъ? Или король отпускаетъ насъ домой?

— Нѣтъ, нѣтъ! Тише, тише, сударь! Мы должны во всемъ полагаться только на собственныя силы и на наше умѣніе выбраться отсюда. Все наше дѣло пропало, если вы не будете вести себя осторожно!

— Я готовъ на все, лишь бы уѣхать отсюда домой.

— Прежде всего вамъ надо покушать, — предложилъ Осмондъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! Разскажи мнѣ сначала, что ты затѣялъ! Даю тебѣ слово, что я не буду такъ глупо вести себя, какъ тогда, когда ты хотѣлъ меня спасти изъ башни Роллона. Но во всякомъ случаѣ, Осмондъ, я не могу удалиться отсюда, не простившись съ Карломаномъ.

— Объ этомъ нечего и думать; это невозможно, герцогъ, намъ не удастся бѣжать отсюда, если только узнаютъ, что вы уже встали, а не лежите совсѣмъ больной въ постели.

— Очень жаль, — повторилъ Ричардъ, — что не удастся проститься съ Карломаномъ, но за то я увижу фру Астриду и барона Эриха; да и Альберикъ долженъ тогда вернуться ко мнѣ! Ахъ, Нормандія, милая моя Нормандія! Скорѣе-бы, скорѣе туда!

Ричардъ почти ничего не могъ ѣсть отъ волненія, пока Осмондъ дѣлалъ приготовленія къ ихъ бѣгству; онъ опоясался мечемъ и велѣлъ Ричарду засунуть свой кинжалъ за поясъ. Затѣмъ онъ уложилъ остатки пищи въ свою сумку, накинулъ на плечи маленькаго герцога толстый суконный плащъ и велѣлъ ему лечь на связку соломы, объяснивъ, что онъ запрячетъ его въ эту солому и пронесетъ ее черезъ залъ, какъ будто собираясь пройти на конюшню къ своей лошади.

— Вотъ отлично; — вскричалъ Ричардъ, — никто ни о чемъ не догадается!

— Помните только одно, что дѣло идетъ о жизни или смерти, — наставительно отвѣчалъ Осмондъ, укрывая мальчика съ ногъ до головы; — ну, какъ теперь? Можете-ли дышать?

— Могу, — отвѣчалъ Ричардъ сдавленнымъ голосомъ. — Хорошо-ли ты меня запряталъ?

— Васъ совсѣмъ не видать. Ну, теперь помните одно; что-бы ни случилось, не шевелите ни ногою, ни рукою! Теперь — готово; да благословитъ насъ Господь Богъ! Да помогутъ намъ святые угодники!

Ричардъ изъ подъ соломы слышалъ, какъ Осмондъ открылъ дверь, потомъ почувствовалъ, что онъ его несетъ внизъ по лѣстницѣ, зацѣпляя за стѣны концами соломы. Но самая главная опасность была еще впереди, такъ какъ нельзя было пройти къ наружной двери иначе, какъ черезъ большой залъ. Ричардъ слышалъ говоръ многихъ голосовъ; очевидно, тутъ въ залѣ происходилъ веселый пиръ. Кто-то подошелъ совсѣмъ близко къ Осмонду и спросилъ:

— Ухаживаете за своею лошадью, господинъ де-Сентевилль?

— Да, — отвѣчалъ Осмондъ — вы знаете, что послѣ смерти нашихъ конюховъ я самъ присматриваю за своимъ гнѣдымъ конемъ, иначе ему было бы плохо.

Потомъ послышался голосъ Карломана: «Ахъ, это вы, Осмондъ де-Сентевилль! Ну, какъ Ричардъ? Не поправляется ли онъ?»

— Ему лучше, сударь, но опасность еще не миновала.

— Ахъ, какъ бы я хотѣлъ, чтобы онъ скорѣе поправился. Когда же вы меня пустите къ нему, Осмондъ? Я сидѣлъ бы около него тихо, тихо и не безпокоилъ бы его.

— Надо еще немного подождать, сударь; хотя герцогъ очень любитъ васъ и только что сейчасъ вспоминалъ о васъ, но все-таки придется вамъ еще подождать.

— Неужели онъ говорилъ обо мнѣ! Ахъ, скажите ему, Осмондъ, что я люблю его больше всѣхъ на свѣтѣ и очень соскучился безъ него!

Ричардъ съ трудомъ удержался, чтобы не откликнуться своему дорогому, маленькому Карломану, но онъ вспомнилъ объ угрозѣ королевы выколоть Осмонду глаза, если онъ осмѣлится выйти съ Ричардомъ за ворота замка, и удержался, мысленно обѣщая себѣ, когда выростетъ, сдѣлать Карломана королемъ Франціи.

Ричардъ догадывался, что его несутъ теперь черезъ дворъ къ конюшнѣ. Очутившись тамъ, Осмондъ осторожно положилъ его на землю и сказалъ шепотомъ:

— Пока все идетъ хорошо! Но можете-ли вы дышать?

— Я совсѣмъ задыхаюсь; нельзя-ли мнѣ встать?

— Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно! Ни за что на свѣтѣ! Скажите мнѣ только, не положилъ-ли я васъ внизъ лицомъ? Я вѣдь ничего не вижу въ этой темнотѣ.

Осмондъ положилъ свою ношу на сѣдло и крѣпко перевязалъ ее веревками; потомъ онъ вывелъ осѣдланную лошадь, зорко осматриваясь кругомъ, но къ ихъ счастью всѣ обитатели замка собрались на пиршество и даже сторожъ отдалился отъ воротъ. Ричардъ слышалъ, какъ звонко простучали лошадиныя копыта, когда они переходили подъемный мостъ, и сердце его радостно забилось при мысли, что они спасены, но Осмондъ только крѣпче прижалъ его рукою къ сѣдлу и не позволилъ ему шевелиться. Съ каждою минутою

Ричарду становилось все болѣе и болѣе невыносимо его неудобное положеніе; онъ такъ задыхался, что еще немного — и онъ лишился-бы чувствъ, но тутъ Осмондъ остановилъ лошадь, снялъ связку соломы съ сѣдла, положилъ Ричарда на траву и освободилъ его голову изъ подъ соломы. Ричардъ осмотрѣлся кругомъ — они находились въ лѣсу, было уже почти совсѣмъ темно, и птицы весело чирикали кругомъ.

— Свобода! свобода! — радостно вскричалъ Ричардъ, вскочивъ на ноги и глубоко вдыхая свѣжій вечерній воздухъ. — Теперь королева, Лотаръ и этотъ мрачный замокъ, все осталось далеко позади насъ!

— Не очень далеко, — отвѣчалъ Осмондъ; — мы будемъ свободны только тогда, когда перейдемъ черезъ рѣку и насъ отъ замка раздѣлитъ Эпта. А теперь, скорѣе, сударь, на сѣдло! Каждая минута дорога; наша жизнь въ опасности!

Осмондъ помогъ герцогу сѣсть на лошадь и самъ усѣлся на крупъ; потомъ онъ погналъ лошадь, хотя боялся скакать во всю прыть, чтобы не слишкомъ утомить свою лошадь. Наступилъ вечеръ, на небѣ ярко заблестѣли звѣзды, а они все скакали впередъ, впередъ! Рука Осмонда, которою онъ придерживалъ маленькаго герцога, утомившагося въ конецъ и полусоннаго, начала затекать отъ напряженія, но нельзя было и думать объ отдыхѣ, и они все продолжали скакать впередъ. Ричардъ полусознательно прислушивался къ быстрому шагу лошади и боролся, насколько могъ, со своею усталостью, понимая, что они съ каждымъ шагомъ приближаются къ милой родинѣ и удаляются отъ злой королевы Герберги.

Впередъ, впередъ! звѣзды уже потускнѣли, на восточномъ горизонтѣ показалась сначала розовая полоска свѣта и, наконецъ, выглянуло солнце. Въ воздухѣ становилось все жарче и жарче. Лошадь начала убавлять свой шагъ и время отъ времени спотыкалась на ходу. Осмонду пришлось опустить поводья, но не надолго, такъ какъ время было слишкомъ дорого.

Осмондъ началъ сильно опасаться за своего ослабѣвшаго коня. Къ счастью, имъ попалась партія ѣхавшихъ на встрѣчу купцовъ съ цѣлою вереницею нагруженныхъ товарами муловъ. Купцы съ удивленіемъ оглядывали молодого статнаго норманна на измученной лошади, придерживавшаго на сѣдлѣ мальчика.

— Господинъ купецъ, — обратился Осмондъ къ ѣдущему впереди обоза; — взгляните на этого коня; лучшаго скакуна не скоро найдете, но онъ усталъ отъ далекаго пути, а мы торопимся впередъ. Не хотите-ли промѣнять его вотъ на того дюжаго коня? Моя лошадь стоитъ двоихъ такихъ, какъ ваша, но у меня нѣтъ времени торговаться съ вами. Говорите, да или нѣтъ — и конь вашъ!

Купецъ сразу оцѣнилъ высокія качества боеваго гнѣдаго коня и согласился на обмѣнъ; тогда Осмондъ во мгновеніе ока снялъ сѣдло съ своей лошади и, осѣдлавъ новаго коня, пустился съ герцогомъ впередъ по мало знакомой мѣстности; къ счастью, онъ обладалъ тою прозорливостью, которая пріобрѣтается людьми, живущими въ дикихъ мѣстностяхъ и въ тревожное время. Болота въ это время года представляли меньше опасности, нежели зимою, такъ что они благополучно перебрались черезъ нихъ. До сихъ поръ еще за ними не было погони, но Осмондъ сильно опасался за своего маленькаго герцога, который не успѣлъ еще вполнѣ окрѣпнуть послѣ болѣзни и, видимо ослабѣвая отъ палящихъ солнечныхъ лучей, началъ все больше и больше склоняться къ плечу Осмонда, хотя и не жаловался, а терпѣливо боролся со своею усталостью.

Наступилъ уже второй вечеръ и вечерняя прохлада, такъ благотворно оживившая самого Осмонда, принесла, однако, мало облегченія истомленному юношѣ. Но, о, радость! наконецъ, передъ глазами Осмонда начала обозначаться извивающаяся по зеленымъ лугамъ голубая рѣка, на противоположномъ берегу которой возвышался замокъ со множествомъ зубчатыхъ башень.

— Эпта, Эпта! Вотъ и Нормандія, сударь! Пріободритесь, герцогъ, полюбуйтесь на ваши владѣнія!

— Нормандія! — воскликнулъ мальчикъ. — Ахъ, наконецъ-то, милая моя родина!

Но рѣка была широка и глубока, и опасность еще далеко не миновала! Приблизившись къ берегу Эпты, Осмондъ увидалъ слѣды воловьихъ копытъ и понялъ, что въ этомъ мѣстѣ переходятъ въ бродъ стада.

— Надо попытаться и намъ, — объявилъ онъ и, сойдя съ лошади, вошелъ въ воду и повелъ лошадь подъ уздцы. Вода поднималась выше и выше до самыхъ ногъ Ричарда; потомъ она достигла уже до самой шеи лошади, которая пустилась вплавь. Самому Осмонду тоже пришлось плыть до тѣхъ поръ, пока онъ ощутилъ подъ ногами твердую землю уже недалеко отъ противоположнаго берега. Въ эту минуту, однако, они увидѣли двухъ воиновъ, цѣлившихся въ нихъ своими стрѣлами съ башни замка; а на возвышенномъ берегу стоялъ третій воинъ, который имъ закричалъ:

— Стойте! Никто не имѣетъ права переправляться черезъ этотъ бродъ безъ дозволенія благородной баронессы Іоланды де Монтемаръ.

— Какъ, Бертранъ, сенешаль замка Монтемаръ — это вы? — вскричалъ Осмондъ.

— Кто тутъ зоветъ меня? — отвѣчалъ Бертранъ.

— Я, Осмондъ де Сентевилль! Открывайте ворота замка какъ можно скорѣе; со мною герцогъ Ричардъ, изнемогающій отъ усталости и голода!

— Герцогъ! — вскричалъ Бертранъ, спѣша къ нимъ на встрѣчу.

Крики: «Герцогъ! Герцогъ Ричардъ!» прозвучали по всему замку, начиная съ верхушки башни, гдѣ стража стояла на караулѣ, и въ одинъ мигъ Осмондъ уже выводилъ свою лошадь на берегъ, восклицая на ходу:

— Оглянитесь кругомъ, господинъ герцогъ, мы спасены! Это замокъ вашего друга Альберика!

— Добро пожаловать, милостивый господинъ герцогъ, — привѣтствовалъ Ричарда Бертранъ. — Какое счастье для моихъ господъ!

— Онъ совсѣмъ изнемогаетъ, — сказалъ Осмондъ, — заботливо оглядывая Ричарда, хранившаго глубокое молчаніе и относившагося равнодушно къ радостнымъ привѣтствіямъ окружающихъ. — Герцогъ былъ очень боленъ передъ нашимъ бѣгствомъ. Его хотѣли извести отравой, и я рѣшился бѣжать съ нимъ изъ Лаона, какъ только ему полегчало. Но успокойтесь, герцогъ, вы теперь въ безопасности, и я могу васъ поручить доброму попеченію баронессы де Монтемаръ, которая сумѣетъ лучше ухаживать за вами, нежели я.

— Къ сожалѣнію, госпожа де Монтемаръ отсутствуетъ изъ замка, — объяснилъ Бертранъ; — она отправилась на богомолье въ Жюмьежъ съ молодымъ барономъ; они хотѣли помолиться о нашемъ герцогѣ, и вотъ уже исполнилась ихъ молитва!

Осмондъ, однако, былъ сильно встревоженъ крайнею слабостью Ричарда, котораго пришлось внести въ замокъ и уложить въ постель Альберика. Герцогъ безпокойно метался, отказываясь отъ пищи и не будучи въ состояніи уснуть, несмотря на крайнюю усталость.

— Увы! — упрекалъ себя Осмондъ, — я слишкомъ поторопился! Я вырвалъ мальчика изъ рукъ франковъ только для того, чтобы погубить его своею неосторожностью.

— Перестаньте, господинъ де Сентевилль, — успокаивалаего жена Бертрана, подоспѣвшая на помощь; — оставьте его на моемъ попеченіи; онъ только сильно утомился и ему нуженъ прежде всего покой.

Осмондъ былъ такъ увѣренъ въ преданности къ герцогу всѣхъ обитателей замка, что съ радостью поручилъ-бы его попеченію доброй женщины, но Ричардъ, при всей своей слабости, полусознательно льнулъ къ нему, какъ къ своему самому вѣрному другу и покровителю, и Осмонду пришлось остаться у постели Ричарда еще нѣсколько часовъ, стараясь, вмѣстѣ съ женою Бертрана, успокоить бѣднаго мальчика, который, наконецъ, впалъ въ глубокій благодѣтельный сонъ.

Солнце стояло уже высоко на небѣ, когда Ричардъ проснулся. Онъ повернулся къ свѣту въ своей набитой соломой постели и осмотрѣлся кругомъ. Его глазамъ представились уже не покрытыя обоями стѣны Лаона, а голыя, крашеныя стѣны и маленькое окно башенной комнаты. Осмондъ лежалъ на полу у его ногъ, погруженный въ глубокій сонъ послѣ всѣхъ безсонныхъ, тревожныхъ ночей и утомительнаго бѣгства. Но кого-же еще увидалъ Ричардъ? — радостное лицо и блестящіе глаза Альберика де Монтемаръ, который сидѣлъ у ногъ кровати въ ожиданіи его пробужденія! Раздались восклицанія: «Альберикъ! милый Альберикъ!» «герцогъ Ричардъ!» и мальчики бросились въ объятія другъ другу. Они кричали такъ громко, что, казалось, и мертвый могъ-бы проснуться, но Осмондъ продолжалъ спать богатырскимъ сномъ, какъ ни въ чемъ ни бывало!

— Но неужели это правда! Неужели я снова въ Нормандіи? — все еще недоумѣвалъ Ричардъ.

— Да, да, вы у себя на родинѣ! Вы теперь у насъ въ Монтемарѣ. Вашъ соколъ здоровъ, и моя матушка сегодня же вечеромъ вернется домой. Она позволила мнѣ поѣхать впередъ, какъ только намъ сообщили, что вы здѣсь.

— Мы такъ долго ѣхали сюда, что я совсѣмъ обезсилѣлъ, — сказалъ Ричардъ, — но теперь уже все прошло, хотя мнѣ еще не вѣрится, что я въ Нормандіи! Ахъ, Альберикъ, какъ я истомился, какъ мнѣ было тяжело!

— Вотъ, взгляните сюда, герцогъ Ричардъ, — сказалъ Альберикъ, подойдя къ окну. — Сейчасъ вы поймете, что вы дѣйствительно дома.

Ричардъ бросился къ окну, и какое зрѣлище представилось ему! Дворъ замка быль наполненъ рыцарями, оруженосцами и лошадьми; утреннее солнце играло на блестящихъ латахъ и высокихъ шлемахъ рыцарей, а надъ ними развѣвались хорошо знакомыя Ричарду рыцарскія знамена.

— Ахъ! — вскричалъ онъ, — вотъ и красное знамя дома Сентевиллей! — Ахъ, Альберикъ, Альберикъ! Неужели и баронъ Эрихъ здѣсь? Я сейчасъ побѣгу къ нему!

— Бертранъ извѣстилъ всѣхъ вашихъ вѣрныхъ вассаловъ, чтобы они явились сюда оберегать замокъ въ случаѣ нападенія на васъ франковъ; но теперь вы въ безопасности, такъ какъ копья норманновъ съ Божьей помощью защитятъ васъ отъ враговъ.

— Да, ты правъ, Альберикъ, я долженъ прежде всего благодарить Бога за то, что онъ спасъ Осмонда и меня отъ злодѣевъ — короля и королевы, — отвѣчалъ Ричардъ, благоговѣйно крестясь и становясь на колѣни, чтобы произнести на латинскомъ языкѣ молитву. — А теперь, Альберикъ, — продолжалъ онъ, — я даю тебѣ слово, что постараюсь въ будущемъ сдерживать себя и быть болѣе терпѣливымъ, чѣмъ я былъ прежде. Я поклялся въ этомъ тогда, когда думалъ, что никогда не возвращусь домой. Бѣдный Осмондъ! Какъ крѣпко онъ спитъ! А теперь сойдемъ внизъ, мнѣ хочется поскорѣе увидѣть барона Эриха.

Держась за руки, мальчики вошли въ большой залъ въ нижнемъ этажѣ замка. Многіе изъ норманскихъ рыцарей и бароновъ въ полномъ вооруженіи собрались тамъ, но Ричардъ искалъ глазами среди нихъ только одного стараго рыцаря, и въ одинъ мигъ, еще раньше, чѣмъ кто-либо могъ замѣтить, какъ Ричардъ вошелъ въ залъ, онъ уже былъ въ объятіяхъ стараго барона.

— Баронъ Эрихъ! дорогой баронъ! Я здѣсь опять съ вами! — повторялъ онъ. — Здорова-ли фру Астрида?

Старый баронъ былъ такъ взволнованъ, что могъ лишь произнести: — Дитя мое! Милое дитя! — и, обнявъ Ричарда, онъ далъ волю слезамъ, которыя потекли по его загорѣлымъ щекамъ. — Благодареніе Богу! Вы живы и мой сынъ исполнилъ свой долгъ!

— Но вы еще не отвѣтили мнѣ: здорова-ли фру Астрида?

— Да, она чувствуетъ себя прекрасно съ тѣхъ поръ, какъ узнала о вашемъ спасеніи. Но, оглянитесь кругомъ; вамъ, нашему герцогу, не подобаетъ такъ долго нѣжиться со старикомъ! Смотрите, сколько вѣрныхъ вашихъ вассаловъ собралось здѣсь, чтобы защищать васъ отъ подлыхъ франковъ!

Ричардъ окинулъ взоромъ огромный залъ и вѣжливо отвѣтилъ на поклоны своихъ храбрыхъ бароновъ и прочихъ вассаловъ. Всѣ замѣтили, что онъ очень выросъ и возмужалъ за это время. Хотя онъ былъ все еще очень блѣденъ и одежда его истрепалась во время пути, а русые волосы висѣли спутанными прядями по плечамъ, хотя шрамъ на щекѣ еще не зажилъ, тѣмъ не менѣе стоило на него взглянуть, чтобы видѣть, что въ его жилахъ течетъ благородная кровь его знаменитыхъ предковъ. Бароны смотрѣли на него съ гордостью и радостью, въ особенности когда онъ обратился къ нимъ со словами:

— Благодарю васъ, храбрые рыцари, за вашу готовность защитить меня отъ врага. Теперь я ничего не страшусь, хотя бы всѣ французскія полчища двинулись на насъ, такъ какъ я теперь опять среди моихъ вѣрныхъ норманновъ.

Баронъ Эрихъ повелъ Ричарда къ выходу, чтобы собравшіеся на дворѣ воины могли его видѣть, и тогда поднялись крики: «Да здравствуетъ нашъ герцогъ! Да здравствуетъ нашъ маленькій герцогъ Ричардъ»! Этотъ оглушительный крикъ пронесся кругомъ, гулко повторился, подхваченный часовыми на высокой башнѣ, и разбудилъ, наконецъ, Осмонда отъ его глубокаго сна.

Не успѣло еще затихнуть это радостное привѣтствіе, какъ раздался звукъ охотничьяго рога, и баронъ Эрихъ объявилъ, что къ воротамъ замка прибылъ графъ де-Гаркуръ. Сенешаль Бертранъ поспѣшилъ приказать впустить графа, а Альберикъ, въ качествѣ хозяина замка, пошелъ привѣтствовать вновь прибывшаго.

Старый графъ приблизился къ ступенямъ лѣстницы у входныхъ дверей и сошелъ съ лошади, причемъ Альберикъ держалъ его стремя. Тутъ поспѣшилъ къ нему на встрѣчу герцогъ Ричардъ и высказалъ свою радость видѣть его въ такихъ теплыхъ выраженіяхъ, какихъ онъ никогда раньше еще не высказывалъ графу.

— Ага! молодой герцогъ, — отвѣчалъ графъ; — радуюсь вашему благополучному спасенію изъ когтей французскаго короля! Надѣюсь, что вы теперь поняли, кто вамъ врагъ и кто другъ?

— Да, я это хорошо понялъ, графъ, и долженъ передъ вами повиниться въ томъ, что былъ несправедливъ къ вамъ. Мнѣ хочется въ вашемъ присутствіи сказать еще пару словъ: Слушайте, вы — Вальтеръ, Маврикій, Жанъ, всѣ вы, мои личные служители и слуги барона Эриха; я сознаю, что передъ своимъ отъѣздомъ часто бывалъ съ вами нетерпѣливъ, гордъ, требователенъ къ вамъ, но Богъ наказалъ меня за это. Я понялъ, какъ я былъ виноватъ передъ вами, живя среди своихъ враговъ и соскучившись о своемъ домѣ. Я и далъ себѣ слово, если когда либо возвращусь домой, чистосердечно покаяться передъ вами и обѣщать вамъ, что я постараюсь избавиться отъ своихъ недостатковъ.

— Слышите, баронъ Эрихъ, — вскричалъ графъ, — что говоритъ нашъ маленькій герцогъ! Погодите ка, доживемъ и мы съ вами еще до того времени, какъ онъ станетъ такимъ же благороднымъ и благодѣтельнымъ принцемъ, какимъ былъ блаженной памяти его отецъ!

— Господа, вотъ кому я обязанъ своимъ спасеніемъ, продолжалъ Ричардъ, идя навстрѣчу Осмонду, который въ эту минуту вошелъ въ залъ. — Когда я былъ въ изгнаніи среди враговъ, онъ всячески поддерживалъ и охранялъ меня, а что касается нашего бѣгства, то онъ летѣлъ со мною какъ орелъ, держащій въ клювѣ своего орленка. И вотъ что я тебѣ объявляю, Осмондъ: ты долженъ отнынѣ носить на своемъ щитѣ и на знамени пару распростертыхъ крыльевъ, которыя будутъ постоянно всѣмъ напоминать о томъ, какъ безстрашно ты летѣлъ, спасая меня отъ лютыхъ нашихъ враговъ.

— Принимаю это какъ милостивое приказаніе вашей свѣтлости, — отвѣчалъ Осмондъ; — да, это было бѣгство, которымъ я дѣйствительно могу гордиться, но, надѣюсь, что никогда больше мнѣ уже не придется бѣжать ни отъ вашихъ, ни отъ своихъ личныхъ враговъ!

Вечеръ прошелъ въ весельѣ и дружескихъ бесѣдахъ, тѣмъ болѣе, что къ обществу присоединились сначала баронесса Монтемаръ, а потомъ и фру Астрида. Лишь только Ричардъ увидѣлъ на подъемномъ мосту ея высокій бѣлый чепецъ, онъ тотчасъ же бросился къ ней на встрѣчу. Она обнимала, цѣловала и ласкала его и въ то же время бранила за его небрежный костюмъ и за спутанные кудри и успокоилась лишь тогда, когда ей удалось вытащить изъ мѣшечка, привѣшаннаго къ ея поясу, гребень, которымъ начала расчесывать русые кудри Ричарда, причиняя ему не мало страданій, которыя онъ изо всѣхъ силъ старался переносить молча. Когда же къ ней подошелъ сынъ ея Осмондъ и опустился передъ нею на колѣни, то она поплакала надъ нимъ, благословила его и въ то же время и пожурила за то, что онъ такъ быстро летѣлъ всю дорогу и на щадилъ силъ бѣднаго ребенка. Когда наступила ночь этого знаменательнаго дня, Ричардъ прочиталъ свои молитвы у ея ногъ, какъ въ былые годы, и уснулъ, счастливый и довольный, что онъ теперь дома, въ своей милой Нормандіи.

ГЛАВА IX.

Замокъ Монтемаръ, будучи расположенъ слишкомъ близко къ границѣ Нормандіи, не могъ служить вполнѣ безопаснымъ убѣжищемъ для маленькаго герцога; поэтому то дядя его, графъ де Санлисъ, рѣшилъ, что лучше всего удалить Ричарда на нѣкоторое время за предѣлы его герцогства, которое, судя по всѣмъ вѣроятіямъ, должно было обратиться въ центръ, куда стекутся союзники короля и его собственныя войска, чтобы напасть на норманновъ. Всѣ приближенные Ричарда были согласны съ мнѣніемъ, что маленькому герцогу слѣдовало уѣхать подъ прикрытіемъ сильнаго отряда рыцарей, оруженосцевъ и воиновъ, сначала для отдыха въ замокъ Куси, а потомъ въ Санлисъ. Ему самому этого вовсе не хотѣлось; но его утѣшало то, что съ нимъ поѣдутъ и его друзья: Альберикъ, баронъ Эрихъ и даже фру Астрида, уже не говоря объ его неизмѣнномъ спутникѣ — Осмондѣ. Старый баронъ такъ боялся за Ричарда, что считалъ необходимымъ внушить ему, чтобы онъ не удалялся со двора замка Куси, съ цѣлью по возможности держать въ тайнѣ его кратковременное пребываніе тамъ.

Такое стѣсненіе свободы было для Ричарда очень тягостно, тѣмъ болѣе, что и Осмондъ меньше прежняго удѣлялъ ему времени, усердно работая въ оружейной мастерской у наковальни, въ низкомъ подвальномъ помѣщеніи замка. Ричарду и Альберику было очень любопытно узнать, надъ чѣмъ онъ тамъ трудится, но онъ постоянно запиралъ дверь желѣзнымъ болтомъ, и имъ приходилось удовлетворяться только тѣмъ, чтобы прислушиваться къ звуку молотка, который ударялъ въ тактъ пѣнію работавшихъ у наковальни. Фру Астрида увѣряла Ричарда, что Осмондъ былъ правъ, не пуская ихъ къ себѣ, такъ какъ ни одинъ порядочный оружейный мастеръ не долженъ былъ по тогдашнимъ правиламъ показывать свою работу до ея окончанія. Самъ же Осмондъ на вопросы юношей съ улыбкой отвѣчалъ имъ одно, что они узнаютъ, чѣмъ онъ занимался, какъ только раздастся первый призывъ къ оружію.

Этотъ призывъ, повидимому, долженъ былъ скоро раздасться, такъ какъ уже ходили слухи, что Людовикъ собиралъ свое войско и намѣревался въ скоромъ времени вторгнуться въ Нормандію, чтобы увести въ плѣнъ молодого герцога и завладѣть страною. Норманны, однако, готовясь къ бою, все еще выжидали подтвержденія слуховъ, какъ вдругъ совершенно неожиданно въ замкѣ Куси было получено извѣщеніе о томъ, что Руанъ сдался французскому королю. Узнавъ объ этомъ, Ричардъ не могъ удержаться отъ слезъ. «Какъ! вскричалъ онъ, негодуя: замокъ моего отца, мой городъ Руанъ въ рукахъ у непріятеля! Графъ Бернардъ де Гаркуръ измѣнилъ намъ! Ахъ, зачѣмъ мы довѣрились ему?»

— Не горюйте, герцогъ, — возражалъ Осмондъ; — когда вы достигнете званія рыцаря — вы отомстите своимъ добрымъ мечомъ всѣмъ этимъ предателямъ-датчанамъ и подлымъ франкамъ.

— Какъ, и ты туда же, сынъ мой Осмондъ? я думалъ, что ты то по крайней мѣрѣ не такъ безразсуденъ, чтобы клеймить измѣнниками и предателями людей, которые доказали свою вѣрность дому Роллана еще раньте, чѣмъ ты и этотъ юноша родились на свѣтъ Божій! — горячился старый баронъ.

— Онъ предалъ мое герцогство! Онъ хитрый, презрѣнный измѣнникъ! — повторялъ Ричардъ.

— Замолчите, герцогъ! Не хочу я слышать вашу брань! — настаивалъ на своемъ баронъ. — У графа Бернарда въ его умной головѣ такіе замыслы, что мы съ вами и не скоро ихъ раскусимъ. Что онъ затѣялъ — того я не соображу, но ручаюсь головой за его испытанную вѣрность.

Ричардъ замолчалъ, вспомнивъ, какъ онъ уже однажды былъ несправедливъ къ графу, но сильно горевалъ о томъ, что французы поселились въ башнѣ Роллана, и опечалился еще болѣе, когда до него дошли слухи, что король собирается раздѣлить Нормандію между своими вассалами.

— Что скажете теперь, герцогъ Ричардъ, — спросилъ однажды баронъ Эрихъ послѣ переговоровъ у воротъ замка съ посланнымъ къ нему гонцомъ. — Черный воронъ распустилъ свои крылья! Въ водахъ Сены стоятъ подъ парусами пятьдесятъ судовъ и самъ король Гаральдъ начальствуетъ надъ ними.

— Король датскій? Явился ко мнѣ на помощь?

— Да, онъ самъ! Онъ явился сюда по тайному зову графа Бернарда, чтобы поддержать васъ и возвратить вамъ наслѣдіе вашего отца. Называйте же теперь честнаго Гаркура измѣнникомъ за то, что онъ не предалъ ваше чудное герцогство огню и мечу.

— Да, я раскаиваюсь въ томъ, что поспѣшилъ обвинить графа, — въ замѣшательствѣ отвѣтилъ Ричардъ; — онъ, дѣйствительно не измѣнилъ своему слову, но…

— Что вы хотите сказать, герцогъ Ричардъ; продолжайте.

— Я хотѣлъ сказать, что если мнѣ когда нибудь придется управлять самостоятельно своею страной, то я не желалъ бы быть двоедушнымъ; по моему: или честный другъ или заклятый врагъ.

— Мальчикъ становится умнѣе насъ съ тобою, — сказалъ баронъ Эрихъ фру Астридѣ; — такъ, бывало, всегда разсуждалъ его покойный отецъ!

— Но какъ же насчетъ прибытія сюда датчанъ? — прервалъ его Осмондъ. — Начнется теперь, наконецъ, настоящая потасовка подлыхъ франковъ и ты, отецъ, конечно, позволишь мнѣ присоединиться къ нашимъ союзникамъ и дашь мнѣ этимъ возможность отличиться на полѣ брани!

— Дѣлай, какъ знаешь, — отвѣчалъ баронъ; — я тебѣ не буду препятствовать, лишь бы герцогъ не захотѣлъ удержать тебя при своей особѣ. Признаться, я и самъ охотно пошелъ бы съ тобой, но не смѣю отлучиться отъ васъ, герцогъ Ричардъ. Чувствую, что я воспрянулъ бы духомъ уже отъ одного того, что сталъ бы ногой на норвежское судно!

— Вотъ я теперь узнаю, каковы эти прославленные сыны сѣвера, — сказалъ Осмондъ.

— Ну, они все таки только датчане, а не норвежцы, и между ними нѣтъ тѣхъ викинговъ, которые при Рагнарѣ предавали все, встрѣчавшееся имъ на пути, огню и мечу.

— Сынъ мой, перестань; — остановила его фру Астрида; — не приличествуетъ мальчику слышать твои слова, недостойныя добраго христіанина.

— Ты права, матушка, — отвѣчалъ сѣдовласый воинъ; — но кровь во мнѣ закипѣла, когда я узналъ, что сѣверный флотъ стоитъ въ нашихъ водахъ и что Осмондъ будетъ сражаться подъ знаменемъ морскаго короля.

На другое утро къ входу въ замокъ былъ подведенъ боевой конь Осмонда; тутъ же былъ собранъ въ полномъ боевомъ вооруженіи отрядъ воиновъ, который долженъ былъ сопровождать Осмонда. Ричардъ и Альберикъ смотрѣли на эти приготовленія, опечаленные тѣмъ, что еще не дожили до такихъ лѣтъ, чтобы выступить съ Осмондомъ въ походъ. Все было готово, но самъ Осмондъ еще не появлялся. Наконецъ открылась дверь въ подвальномъ этажѣ замка, гдѣ помѣщалась кузница, и у дверей появился, освѣщенный сзади огнемъ накаленнаго до красна горна, Осмондъ; стальныя латы его блестѣли, какъ серебро, а на головѣ возвышался шлемъ, украшенный парой золотыхъ крыльевъ. Осмондъ несъ остроконечный щитъ съ изображеніемъ на немъ такихъ же крыльевъ, какъ и на шлемѣ.

— Твои крылья! — вскричалъ Ричардъ. — Новый гербъ Сентевилльскаго дома.

— Пусть твои крылья, сынъ мой, летятъ за врагомъ, а не отъ него! — сказалъ растроганнымъ голосомъ баронъ Эрихъ. — Ну, теперь съ Богомъ! Счастливаго пути! Покажи нашимъ сѣверянамъ, что мы не разнѣжились на берегахъ Франціи и сумѣемъ постоять за себя.

Напутствуемый добрыми пожеланіями всѣхъ обитателей замка Сенлисъ, Осмондъ съ отрядомъ удалился, а мальчики поднялись на высокую зубчатую башню и провожали его глазами до тѣхъ поръ, пока отрядъ сталъ имъ казаться точкой на далекомъ горизонтѣ.

Эта башня сдѣлалась теперь любимымъ мѣстопребываніемъ мальчиковъ, откуда они осматривали мѣстность, ожидая какихъ либо военныхъ событій. Но дни проходили за днями безъ всякой перемѣны, и, наконецъ, имъ наскучило караулить напрасной они принялись за свои обычныя игры.

Однажды, во время этихъ игръ, Альберикъ случайно взглянулъ на стража, стоявшаго на верхушкѣ башни, и указалъ на него Ричарду.

Стражъ держалъ наготовѣ свой охотничій рогъ, прошла минута, и весь замокъ былъ встревоженъ звукомъ сигнальной трубы.

Съ громкимъ крикомъ юноши бросились вверхъ по лѣстницѣ и спросили у стража въ чемъ дѣло. Но быстроглазый Альберикъ уже самъ указалъ на горизонтъ: «Вотъ тамъ, тамъ, смотрите, черная точка подвигается сюда. И какъ быстро всадникъ летитъ сюда!»

— Вижу, вижу! — подтвердилъ Ричардъ. — Быстро, быстро, какъ птица!

— Лишь бы это не было бѣгствомъ отъ преслѣдованій врага, — озабоченно проговорилъ Альберикъ, вопросительно взглянувъ на стража.

— Нѣтъ, сударь, — отвѣчалъ послѣдній, — этого нечего бояться. Бѣглецы съ поля брани мчатся въ иномъ порядкѣ.

— Это вѣрно, — подтвердилъ подоспѣвшій къ нимъ на башню старый баронъ, — этотъ конь летитъ спокойно и самоувѣренно впередъ; всадникъ, управляющій имъ, не бѣглецъ!

— Ага! Теперь становится уже виднѣе! — вскричалъ Ричардъ, безстрашно подпрыгивая отъ радости на узкой верхушкѣ зубчатой башни, такъ что баронъ Эрихъ принужденъ былъ удержать его своею сильною рукой.

— Всадникъ держитъ что-то въ своей рукѣ, — замѣтилъ Альберикъ.

— Это — знамя, — объяснилъ стражъ — и мнѣ сдается по всему, что всадникъ этотъ — нашъ молодой баронъ.

— Это онъ и есть! — вскричалъ баронъ Эрихъ. — Онъ навѣрное отличился на полѣ брани! И я радъ, что намъ представился случай доказать датчанамъ, что мы умѣемъ воспитывать нашихъ юношей!

— Онъ на своихъ крыльяхъ навѣрное несетъ намъ добрыя вѣсти, — сказалъ Ричардъ. — Не держите меня, баронъ; пустите, пустите же, я побѣгу внизъ — надо сказать фру Астридѣ.

Подъемный мостъ былъ спущенъ, огромная рѣшетчатая дверь была приподнята, и всѣ обитатели замка высыпали на дворъ, въ то время какъ въ него въѣзжалъ рыцарь въ крылатомъ шлемѣ, державшій въ рукахъ свернутое знамя. Рыцарь развернулъ его, и къ ногамъ молодаго герцога Норманскаго склонилось знамя съ изображеніемъ на немъ золотыхъ лилій Франціи.

Возгласъ удивленія пронесся среди собравшейся толпы, пока Осмондъ взволнованнымъ голосомъ и запыхавшись отъ быстрой ѣзды, могъ давать только отрывистые отвѣты: «Блистательная побѣда! Король взятъ въ плѣнъ! Монтрёль убитъ!»

Молодаго рыцаря повели въ залъ и просили разсказать обо всемъ подробнѣе: какъ велась битва и въ какой мѣстности?

— На берегахъ Дивы, — отвѣчалъ Осмондъ. — Да, отецъ, ты былъ правъ, назвавъ графа де Гаркура хитроумнымъ старикомъ. Его звали раньше медвѣдемъ, но, кажется, скорѣе слѣдовало бы прозвать его лисою. Онъ послалъ французскому королю гонцовъ, прося о помощи и утверждая, будто датчане напали на него и окружили своими полчищами.

— Надѣюсь, что тутъ дѣйствовали не предательски! Я не потерплю, чтобы моимъ именемъ Совершалась гнусная кровавая травля загнаннаго въ капканъ врага, — цоскликнулъ Ричардъ съ такимъ гордымъ видомъ, какого присутствующіе не замѣчали раньше у своего молодаго герцога.

— Нѣтъ, нѣтъ, дайте мнѣ досказать, — пояснилъ Осмондъ; — иначе я не явился бы сюда съ такою радостною вѣстью! Графѣ Бернардъ именно хотѣлъ избѣжать кровопролитія. Его цѣль была — заставить Людовика приблизиться къ войску датскаго короля и убѣдиться, что норманны имѣютъ надежныхъ друзей, которые сумѣютъ васъ защитить. Дѣло произошло такъ: Людовикъ двинулся къ рѣкѣ Дивѣ, на берегу которой укрѣпились датчане. Тогда король Гаральдъ выслалъ къ нему вѣстника съ предложеніемъ немедленно очистить Нормандію и предоставить герцогство вамъ — законному герцогу. Но Людовикъ, надѣясь обойти его своими хитрыми рѣчами, предложилъ созвать сначала совѣтъ для переговоровъ. Рѣшили разбить палатку на берегу рѣки, и тамъ собрались двое королей, графъ Бернардъ и другія знатныя лица. Мы всѣ — рыцари и оруженосцы, столпились близъ палатки, знакомясь съ датчанами. Переговоры начались мирно, но тутъ произошло нѣчто неожиданное: среди толпы появился Монтрёль, который вмѣстѣ съ Арнульфомъ Фландрскимъ совершилъ злодѣйское покушеніе на жизнь вашего отца, покойнаго герцога. Одинъ изъ датчанъ указалъ на него и съ негодованіемъ воскликнулъ: «Въ васъ, норманнахъ, уже вѣрно застыла кровь Вотана, если этотъ человѣкъ еще живъ и находится среди насъ!» Послѣ этихъ словъ произошло что-то необычайное. Датчане бросились на несчастнаго Монтрёля, и въ одинъ мигъ онъ уже лежалъ мертвымъ. Началось настоящее побоище. Всѣ ухватились за оружіе и рубили направо и налѣво. Слышны были только воинственные возгласы то на скандинавскомъ, то на французскомъ языкѣ. Всѣ ясно сознавали только одно, что сѣверяне нападали на франковъ, и началась безпощадная свалка. Я самъ попалъ въ жаркій бой, но вышелъ изъ него цѣлъ и невредимъ.

— А что же сталось съ королями?

— Они бросились изъ палатки, въ надеждѣ присоединиться каждый къ своему войску. Людовику удалось сѣсть на коня, по вы помните, герцогъ Ричардъ, что онъ плохой ѣздокъ. Его лошадь помчалась впередъ прямо въ лагерь датчанъ, гдѣ король Гаральдъ самолично поймалъ ее за уздцы и, призвавъ четырехъ рыцарей, поручилъ имъ надзоръ за королемъ. Трудно было понять, что произошло потомъ — подкупилъ ли король этихъ рыцарей или онъ самъ вырвался изъ ихъ рукъ, но Людовикъ скрылся изъ лагеря.

— Бѣжалъ? Но какъ же ты говорилъ, что король взятъ въ плѣнъ?

— Слушайте дальше. Оказалось, что онъ отъѣхалъ около четырехъ миль отъ лагеря и надѣялся скрыться на островѣ Ивъ. Тамъ его и накрылъ Гаральдъ, и въ настоящую минуту онъ находится подъ надежною стражей въ башнѣ Роллона.

— Ага! — вскричалъ Ричардъ. — Любопытно, какъ это ему нравится и помнитъ ли онъ, какъ онъ когда то, стоя тамъ у окна, клялся въ томъ, что его намѣренія относительно меня самыя доброжелательныя.

— Да, и вы сами тогда повѣрили его лживымъ словамъ, герцогъ Ричардъ, — не безъ хитрой усмѣшки замѣтилъ Осмондъ.

— Я былъ тогда совсѣмъ глупый мальчикъ, — съ достоинствомъ отвѣчалъ Ричардъ. — Но мнѣ кажется, что самыя стѣны Роллоновой башни должны напомнить ему о данной имъ клятвѣ и о словахъ графа Бернарда, сказавшаго, что пусть Провидѣніе поступитъ съ нимъ такъ, какъ поступилъ онъ самъ со мною.

— Не забывай никогда этого случая, сынъ мой, — сказалъ отецъ Лука, — и остерегайся когда либо въ жизни нарушить данную клятву; не считай себя, однако, вправѣ торжествовать надъ падшимъ врагомъ! А теперь, я полагаю, слѣдовало бы всѣмъ намъ пойти въ часовню, чтобы возблагодарить Господа Бога за одержанную надъ врагомъ побѣду.

ГЛАВА X.

Пробывъ около года въ плѣну, король предложилъ заплатить выкупъ и получилъ согласіе норманновъ на то, что, до рѣшенія вопроса о суммѣ выкупа, его два сына могутъ остаться заложниками, самъ же онъ возвратится въ свои владѣнія. Принцы должны были прибыть въ Байё, куда переѣхалъ и Ричардъ въ сопровожденіи де Сентевиллей.

Ричарду уже была дана теперь полная свобода разъѣзжать по своимъ владѣніямъ подъ охраной лишь одного тѣлохранителя. Онъ былъ очень радъ, что къ нему пріѣдетъ Карломанъ, но очень охотно обошелся бы безъ Лотара, хотя отецъ Лука напомнилъ ему о наставленіи его отца — воздавать добромъ за зло своимъ врагамъ.

Ричардъ встрѣтилъ принцевъ съ подобающимъ почетомъ и, нѣжно относясь къ Карломану, старался быть снисходительнымъ къ дерзкимъ выходкамъ принца Лотара, который, даже находясь въ плѣну, давалъ волю своему злому, необузданному нраву.

Обоихъ принцевъ водворили въ замкѣ съ штатомъ ихъ служителей. Карломанъ пользовался общею любовью обитателей замка и былъ такъ привязанъ къ Ричарду, что нисколько не тяготился своимъ пребываніемъ въ замкѣ и раздѣлялъ игры Ричарда и Альберика, насколько только позволяло его слабое здоровье. Что же касается Лотара, то онъ безъ стѣсненія принялся командовать надъ всѣми, сталъ обижать слугъ и даже собакъ — любимцевъ Ричарда, который, будучи однажды выведенъ изъ терпѣнія, объявилъ Лотару, что какъ хозяинъ замка онъ не потерпитъ насилія надъ его людьми и животными.

Но Лотаръ нисколько не унимался, пока, наконецъ, баронъ Эрихъ посадилъ его подъ арестъ въ отдаленную комнату замка, гдѣ продержалъ бы на хлѣбѣ и водѣ нѣсколько дней, еслибы, за него не заступился Ричардъ.

Съ этого времени Лотаръ сталъ удерживаться отъ своихъ грубыхъ выходокъ, но за то держался въ сторонѣ отъ другихъ юношей и былъ въ высшей степени непріятенъ своимъ высокомѣріемъ и холоднымъ молчаніемъ. Невозможно было, однако, оставаться долго вблизи добросердечнаго, увлекательно-веселаго и уживчаго маленькаго герцога безъ того, чтобы, наконецъ, не поддаться его благотворному вліянію, и Лотаръ сталъ менѣе требовательнымъ и несноснымъ.

Что же касается Карломана, то этотъ юноша все болѣе и болѣе привязывался къ Ричарду, но здоровье его начало внушать доброй фру Астридѣ серьезныя опасенія. Онъ все рѣже и рѣже принималъ участіе въ веселыхъ играхъ мальчиковъ и охотнѣе проводилъ время въ обществѣ о. Луки, который читалъ ему поучительныя книги и толковалъ ему Св. Писаніе. Въ былые годы Карломанъ приходилъ въ ужасъ, когда его домашніе и, главнымъ образомъ, Лотаръ предлагали ему остричь его длинные шелковистые волосы и сдѣлаться монахомъ, но теперь онъ самъ говаривалъ, что былъ бы радъ посвятить себя служенію Богу. Трудно было понять, чѣмъ былъ боленъ бѣдный юноша, и, несмотря на заботливый уходъ за нимъ фру Астриды, онъ становился съ каждымъ днемъ слабѣе, такъ что, наконецъ, принужденъ былъ лежать, почти не вставая, у очага, гдѣ около него собирались домашніе, стараясь сколько-нибудь развлечь его. Но больше всего его радовали посѣщенія маленькаго герцога, который являлся къ нему съ пышущими здоровьемъ щеками, оживленный и жизнерадостный, съ всевозможными разсказами о своихъ прогулкахъ верхомъ и о своихъ приключеніяхъ на охотѣ.

Иногда мальчики, разсуждали наединѣ о важныхъ вопросахъ жизни и смерти, и Карломанъ однажды признался Ричарду, что онъ знаетъ, что не долго осталось ему жить на свѣтѣ, что ему и не хочется жить, такъ какъ свѣтъ полонъ злыхъ людей, которые только и думаютъ о мщеніи и о своихъ битвахъ. «Тебѣ, Ричардъ, — прибавилъ онъ, — нужно жить; ты — храбрый и сильный и при твоемъ благородномъ и добромъ сердцѣ ты сдѣлаешь все, что можешь, чтобы люди стали добрѣе и лучше; а я такой слабый, что только горевалъ бы о томъ, что зло существуетъ, но ничего не былъ бы въ состояніи сдѣлать, чтобы предотвратить его».

Ричардъ никакъ не могъ примириться съ мыслью о потерѣ своего друга и брата, какъ онъ называлъ Карломана, но ему скоро пришлось испытать это страшное горе.

Однажды въ полночь раздались печальные, протяжные звуки, церковнаго колокола, и всѣ знали, что этотъ звонъ служитъ призывомъ къ постели умирающаго для молитвы объ избавленіи отъ мукъ томящейся души.

Ричардъ и домочадцы преклонили колѣни передъ умирающимъ, надъ которымъ молился отецъ Лука, и — милаго юноши не стало.

Останки Карломана были отвезены для погребенія въ Реймсъ, гдѣ покоился прахъ его именитыхъ предковъ, и Ричардъ долго не могъ утѣшиться въ своемъ горѣ. Лотаръ тоже жалѣлъ о братѣ главнымъ образомъ потому, что считалъ себя еще болѣе покинутымъ на чужбинѣ среди людей, хотя и добрыхъ, но которыхъ онъ возстановилъ противъ себя своею заносчивостью и крутымъ нравомъ. Онъ тосковалъ по домѣ и впалъ, наконецъ, въ какое то отчаяніе, умоляя всѣхъ отправить его домой, сознавая, однако, что они не вправѣ распорядиться въ этомъ случаѣ самовольно, такъ какъ самъ король оставилъ своихъ сыновей заложниками до того времени, пока не выплатитъ выкупа.

Во время предсмертной болѣзни Карломана Ричардъ сталъ часто задумываться надъ разными вопросами которые раньше мало занимали его дѣтскій умъ, и, видя отчаяніе Лотара, не разъ спрашивалъ себя: «Что будетъ со мною, если и я умру, не успѣвъ выполнить завѣтъ отца — заплатить добромъ за зло?». И маленькій герцогъ пришелъ къ какому-то твердому рѣшенію, которое онъ пока еще держалъ въ глубокой тайнѣ даже отъ самыхъ близкихъ ему людей.

— Баронъ Эрихъ, — спросилъ онъ однажды — вы, кажется, говорили о томъ, что въ скоромъ времени въ Фалезѣ соберется совѣтъ, на которомъ будутъ присутствовать король Даніи и графъ Бернардъ де-Гаркуръ? Не можете-ли вы поѣхать со мною туда, оставивъ принца подъ наблюденіемъ Осмонда?

— Вотъ какъ! герцогъ Ринардъ. Это новость Прежде вы что-то не особенно долюбливали эти совѣщанія?

— Я имѣю намѣреніе сдѣлать одно предложеніе и на выполненіе его потребуется согласіе короля и другихъ членовъ совѣта, — объявилъ Ричардъ.

Баронъ согласился ѣхать и только замѣтилъ своей матери, что герцогъ развивается не по годамъ, а по часамъ, и что въ скоромъ времени, онъ будетъ въ состояніи самъ управлять своимъ герцогствомъ.

Лотаръ, узнавъ о предполагаемомъ отъѣздѣ Ричарда, началъ еще больше сокрушаться о своей горькой участи, изъ страха, что въ отсутствіе его юнаго защитника обиженные имъ приближенные начнутъ его притѣснять. Но герцогъ старался успокоить его, повторяя: «Потерпи еще немного, Лотаръ; я вернусь, и тогда ты не будешь больше сокрушаться».

Поручивъ Лотара попеченіямъ фру Астриды, Осмонда и Альберика, маленькій герцогъ пустился въ путь въ сопровожденіи барона Эриха и трехъ оруженосцевъ.

Путники благополучно добрались до монастыря, находившагося вблизи Фалеза, и тамъ заночевали. На другое утро они продолжали свой путь по красивой гористой мѣстности, почти сплошь заросшей лѣсомъ и кустарникомъ.

— Превосходное мѣсто для охоты! — заявилъ баронъ Эрихъ, указывая на цѣлое стадо оленей, помчавшихся стрѣлой съ горы въ рощу. И въ самомъ дѣлѣ, тутъ уже очевидно шла травля звѣрей, такъ какъ до нихъ донеслись лай собакъ, звуки голосовъ и охотничьяго рога. Увлеченный этими звуками, Ричардъ ринулся впередъ, не обращая вниманія на своихъ спутниковъ которые не могли поспѣть за нимъ на своихъ тяжелыхъ на ходу лошадяхъ.

Вскорѣ до слуха Ричарда донеслось яростное рычаніе какого-то звѣря. Сойдя съ коня, чтобы удобнѣе проникнуть сквозь густой кустарникъ, Ричардъ увидалъ сѣраго волка въ тискахъ у громадной собаки. Очевидно, тутъ шла борьба на жизнь и на смерть. Оба противника истекали кровью, и собака видимо начинала ослабѣвать, такъ что еще мгновеніе — и волкъ, если бы ему удалось высвободиться отъ собаки, бросился бы на почти безоружнаго юношу.

Но Ричардъ и не думалъ о личной опасности; всѣ мысли его были направлены на то, чтобы спасти собаку. Въ мигъ онъ вытащилъ кинжалъ, который всегда носилъ за поясомъ, подбѣжалъ къ разъяреннымъ жиживотнымъ и изо всѣхъ силъ вонзилъ кинжалъ въ горло волка, котораго, къ счастью, все еще не выпускалъ изъ пасти раненый песъ.

Борьба утихла; волкъ сдѣлалъ усиліе, чтобы встать на ноги, но упалъ мертвый къ ногамъ Ричарда, освободивъ жестоко изодранную собаку.

Тутъ раздался изъ лѣсу голосъ, звавшій собаку. Она хотѣла бѣжать на зовъ, но не могла.

Въ это время приблизился мужчина необычайно высокаго роста и благородной наружности; онъ подошелъ къ своей собакѣ и проговорилъ: «Ну, что такое, храбрый мой песъ? Ты раненъ?»

— Онъ весь истекаетъ кровью, — отвѣчалъ Ричардъ, въ то время какъ собака только жалостно виляла хвостомъ, не будучи въ состояніи двинуться съ мѣста.

— Кто ты такой, мальчуганъ? — спросилъ охотникъ на норвежскомъ языкѣ, съ изумленіемъ глядя на маленькаго герцога, стоявшаго рядомъ съ убитымъ волкомъ и истерзанною собакой. — Но твоему виду я принялъ бы тебя за французскаго изнѣженнаго принца съ твоими шелковистыми кудрями и золотымъ поясомъ, но по говору ты скандинавецъ. И, клянусь топоромъ Тора, изъ горла волка торчитъ кинжалъ!

— Это мой кинжалъ, — отвѣчалъ Ричардъ; — я бросился на помощь вашей собакѣ.

— Вотъ какъ! Да ты, я вижу, молодецъ! Я бы не желалъ потерять этого вѣрнаго пса, хотя бы мнѣ предложили за него цѣлыя сокровища. Я твой должникъ, мальчуганъ, — продолжалъ незнакомецъ, нагибаясь, чтобы осмотрѣть раны собаки.

— Скажи мнѣ, кто ты и откуда такъ кстати явился сюда?

Въ это время подоспѣлъ баронъ де-Сентивилль, восклицая: — Герцогъ Ричардъ! Гдѣ вы? Благодареніе Богу — вы живы!

Къ этой группѣ присоединилось еще нисколько лицъ, очевидно, принимавшихъ участіе въ охотѣ вмѣстѣ съ хозяиномъ собаки, и между ними оказался графъ Бернардъ де-Гаркуръ.

— Ага! — вскричалъ онъ, увидавъ Ричарда; — нашъ маленькій герцогъ. — Вы какъ попали сюда? — И маститый воинъ подошелъ къ Ричарду и взялъ протянутую ему юношей руку.

— Я пріѣхалъ сюда, чтобы присутствовать на вашемъ совѣтѣ, — отвѣчалъ юноша. — Я имѣю просьбу къ датскому королю.

— Она уже принята и будетъ исполнена, если только не превышаетъ власти короля, — отвѣчалъ величавый незнакомецъ, хлопая Ричарда по плечу съ такою безцеремонностью, что юноша уже готовъ былъ обидѣться, но въ одну минуту опомнился и, снявъ шапку, — воскликнулъ: — Король Гаральдъ! — Прошу прощенія у вашего величества!

— Прощенія? Въ чемъ? За что? — За то, что ты спасъ жизнь моей собаки? Прошу васъ избавить меня отъ вашихъ французскихъ тонкостей, герцогъ Ричардъ. Говорите толкомъ, въ чемъ ваша просьба. Не хотите-ли, напримѣръ, проѣхаться со мной въ Ирландію и сдѣлать маленькій набѣгъ на откормленныхъ монаховъ, чтобы заставить ихъ вытряхнуть ихъ толстыя мошны?

Ричардъ немного отшатнулся.

— Ага! — Я, вѣдь, забылъ, что вы тутъ всѣ обратились въ христіанъ! Но, какъ я вижу, сѣверная кровь еще течетъ въ вашихъ жилахъ. Ну, пройдемся тутъ немного и я дорогою выслушаю вашу просьбу. Гей! Кто тутъ изъ моихъ слугъ! Несите собаку въ замокъ! Да смотрите осторожнѣе! Когда придете туда, тотчасъ же осмотрите ея раны и займитесь перевязкой ихъ. А теперь идемъ, мой молодой другъ; говорите — я слушаю.

— Моя просьба состоитъ въ томъ, чтобы вы освободили принца Лотара.

— Что? Молодаго франка? Они тамъ держали васъ въ плѣну, причинили увѣчье и навѣрное извели бы отравой, если бы васъ не спасъ вашъ вѣрный тѣлохранитель. А теперь вы просите…

— Все то, о чемъ вы говорите — дѣло прошлое. А теперь Лотаръ такъ убивается и говоритъ, что навѣрное умретъ, если его не отпустятъ домой.

— И прекрасно сдѣлаетъ; по крайней мѣрѣ съ его смертью прекратится весь ихъ лживый родъ. Да и что вамъ за дѣло — онъ вашъ врагъ!

— Я христіанинъ, — коротко отвѣчалъ Ричардъ.

— Хорошо; я обѣщалъ вамъ, что исполню вашу просьбу, и поэтому согласенъ уступить вамъ всю мою собственную долю выкупа, а также и свое право на задержаніе заложникомъ молодаго принца. Остается вамъ теперь одно — получить согласіе вашихъ собственныхъ дворянъ и подданныхъ.

Ричардъ опасался, что въ этомъ то и встрѣтится главное затрудненіе, но аббатъ Мартинъ явился на засѣданіе и сильно поддержалъ его. Нужно сказать, что отчасти на рѣшеніе участи Лотара повліяло и то, что норманны опасались, какъ бы онъ не умеръ въ изгнаніи, какъ умеръ его братъ, и тогда у нихъ не останется заложниковъ изъ королевскаго дома; поэтому, послѣ долгихъ переговоровъ, было рѣшено, что Лотаръ можетъ вернуться къ своему отцу, котораго освободятъ отъ выкупа, но обязуютъ признать маленькаго герцога законнымъ властелиномъ всей Нормандіи до самой рѣки Эпты.

Едва ли не самымъ счастливымъ днемъ въ жизни Ричарда былъ тотъ день, когда онъ спѣшилъ въ Байё, чтобы объявить Лотару, что онъ свободенъ и можетъ вернуться къ отцу.

Когда впослѣдствіи Ричардъ, уже достигшій совершеннолѣтія, снова вошелъ въ Руанъ, окруженный блестящею свитой и восторженно привѣтствуемый вѣрными подданными, то онъ счелъ себя счастливымъ не столько потому, что былъ окруженъ почестями, но больше всего потому, что могъ съ спокойной совѣстью преклонить колѣни передъ могилой своего достославнаго отца, съ полнымъ сознаніемъ того, что онъ свято выполнилъ послѣдній завѣтъ его.

Заключеніе.

Протекло много лѣтъ. Клятвы Людовика и сына его Лотара были нарушены ими; Арнульфъ Фландрскій, убійца герцога Вильгельма, подстрекалъ ихъ къ постояннымъ набѣгамъ на Нормандію, такъ что жизнь герцога Ричарда Норманскаго въ теченіе одиннадцати слишкомъ лѣтъ, съ четырнадцати до двадцати шестилѣтняго его возраста, была всецѣло поглощена одной долгой войной, которую онъ велъ ради защиты своей родины. И война эта покрыла его славой и его доблестныя дѣянія доставили ему прозвище «Ричарда Безстрашнаго» — прозвище, которое онъ вполнѣ заслужилъ, такъ какъ если онъ страшился чего-либо, то единственно одного — поступить противъ голоса своей совѣсти.

Съ теченіемъ времени онъ добился мира, и тогда Арнульфъ Фландрскій, убѣдившись въ томъ, что открытой силой нельзя побѣдить герцога Ричарда, три раза покушался лишить его жизни при помощи различныхъ козней; но попытки эти не достигали цѣли, и Ричардъ Норманскій наслаждался многіе годы миромъ и славой, между тѣмъ какъ враги его исчезали одинъ за другимъ. Король Людовикъ убился на смерть при паденіи съ лошади, Лотаръ умеръ въ молодыхъ еще лѣтахъ и съ его смертью пресѣклось поколѣніе Шарлеманя. Гуго Капетъ, — сынъ стараго друга отца Ричарда, Гуго Мудраго, занявъ тронъ Франціи, всегда оставался испытаннымъ другомъ и вѣрнымъ союзникомъ Ричарда, съ которымъ онъ породнился, когда герцогъ женился на его сестрѣ, и къ которому онъ часто обращался за совѣтомъ и помощью.

Фру Астрида и баронъ Эрихъ уже давно покоились мирно въ могилахъ; Осмондъ и Альберикъ были въ числѣ самыхъ вѣрныхъ совѣтчиковъ и соратниковъ герцога Ричарда; Аббатъ Мартинъ, дожившій до весьма преклонныхъ лѣтъ, по прежнему продолжалъ управлять Жюмьежскимъ аббатствомъ, куда Ричардъ, какъ и покойный его отецъ, часто удалялся, чтобы предаваться отдыху въ этомъ мирномъ убѣжищѣ послѣ своихъ государственныхъ и военныхъ дѣлъ.

Самъ герцогъ Ричардъ, уже посѣдѣвшій мужчина, былъ высокаго роста и величественной осанки. Старшему его сыну было уже больше лѣтъ, чѣмъ самому ему въ то время, когда онъ сдѣлался маленькимъ герцогомъ, и по временамъ ему приходили на умъ такія же думы, какія были у его отца, о томъ, чтобы провести свои старческіе годы въ отдаленіи отъ свѣта подъ сѣнью Жюмьежскаго аббатства.

Около этого времени, въ одинъ изъ лѣтнихъ вечеровъ, герцогъ Ричардъ бесѣдовалъ съ сѣдовласымъ Жюмьежскимъ аббатомъ на церковной паперти монастыря; собесѣдники любовались видомъ мѣстности, освѣщенной лучами заходящаго солнца, и толковали о покойномъ герцогѣ Вильгельмѣ, о его мудрыхъ дѣяніяхъ и благочестивой жизни.

Во время ихъ бесѣды къ монастырскимъ воротамъ приблизился старый, весь въ морщинахъ и согбенный человѣкъ, ступавшій нетвердыми шагами, какъ бы черезъ силу. Казалось, что онъ искалъ убѣжища въ монастырѣ отъ преслѣдованія лютыхъ враговъ.

— Какое преступленіе можетъ тяготѣть на душѣ такого стараго и слабаго человѣка, — удивился герцогъ.

При видѣ герцога Ричарда, во взглядѣ старика проявилось выраженіе какого-то ужаса. Онъ сначала быстро отвернулся, какъ бы желая обратиться въ бѣгство, но, вмѣсто этого, онъ, обезсиленный, упалъ къ ногамъ герцога Ричарда и могъ только произнести:

— Пощади меня, пощади! благороднѣйшій герцогъ!

— Кто ты такой? — спросилъ герцогъ. — Здѣсь, въ этомъ священномъ мѣстѣ, ты въ безопасности, какъ бы ни были преступны твои дѣянія. Говори же — кто ты?

— Развѣ вы не узнаете меня, — отвѣчалъ старикъ. — Обѣщайте мнѣ ваше помилованіе прежде, чѣмъ я назову свое имя.

— Я когда-то видѣлъ твое лицо; но ты носилъ тогда шлемъ и панцырь, — отвѣчалъ герцогъ. Да, припоминаю! Ты — Арнульфъ Фландрскій!

Старикъ не проронилъ ни одного слова, и молчаніе длилось довольно долгое время.

— Съ какою цѣлью явился ты сюда? — спросилъ, наконецъ, герцогъ.

— Вслѣдствіе моего отказа признать себя, вассаломъ французскаго короля Гуго, онъ завладѣлъ моими замками и опустошилъ мои земли, — отвѣчалъ Арнульфъ. — Нѣтъ того франка и нѣтъ того норманна, который не хотѣлъ бы умертвить меня въ отмщеніе за все зло, которое я причинилъ вамъ, всемилостивѣйшій герцогъ! Я давно уже скитаюсь повсюду, ища надежнаго убѣжища отъ преслѣдованія моихъ враговъ и каждую минуту опасаясь за свою жизнь. Доведенный, наконецъ, до отчаянія, я рѣшился обратиться къ милосердію герцога Ричарда! Я вспомнилъ, что вы прославились не только своею неустрашимостью, но и своимъ великодушіемъ! Я направился сюда, увѣренный, что когда святой отецъ аббатъ убѣдится въ моемъ чистосердечномъ раскаяніи, то будетъ ходатайствовать передъ вами, благородный герцогъ, о защитѣ меня отъ моихъ преслѣдователей и о помилованіи меня. О, благородный герцогъ, прости и пощади меня!

— Встань, Арнульфъ, — отвѣчалъ герцогъ. — Когда самъ Господь караетъ человѣка, то мы, смертные люди, должны забыть свои личные счеты. Убійство моего отца, согласно его собственному завѣту, уже давно прощено, а тому, что ты замышлялъ противъ меня лично, по волѣ Провидѣнія не суждено было свершиться. Мои норманны не причинятъ тебѣ зла, — за это я тебѣ ручаюсь; постараюсь также испросить для тебя прощеніе моего брата короля Гуго.

Наплывъ чувствъ благодарности и глубокаго раскаянія лишилъ Арнульфа послѣднихъ силъ; онъ лежалъ неподвижно на землѣ, и самъ герцогъ поспѣшилъ приподнять его.

Почтенный аббатъ, присутствовавшій при этомъ, всталъ съ своего мѣста, и приподнялъ руку для благословенія.

— Да будетъ благословеніе Господа Милосерднаго Бога надъ грѣшникомъ, который сошелъ съ грѣховнаго пути, и да ниспошлетъ Господь миръ и благодать тому, кто простеръ руку раскаявшемуся преступнику, чтобы простить его и оказать помощь человѣку, который нѣкогда былъ самымъ злѣйшимъ его врагомъ.

Конецъ.

"Юный Читатель", № 9, 1901

---

1. Нормандія — теперешняя французская провинція, въ старину было отдѣльнымъ герцогствомъ.
2. Саги — древне-скандинавскія легенды; соотвѣтствуютъ нашимъ преданіямъ. Прим. перевод.
3. Одинъ — главный богъ древне-германцевъ и скандинавовъ, считалсй богомъ войны, отцомъ павшихъ въ битвѣ героевъ.
4. Торъ — въ скандинавской микологіи, богъ грома, старшій сынъ Одина и Іорды (земли). Прим. перевод.
5. Фіорды — узкіе и глубокіе заливы, расположенные по берегу материка или острова.