Македонские евреи (Амфитеатров)/ДО
| Македонскіе евреи |
| Опубл.: 1907. Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Македонскіе евреи. — «Правда», 1907. — С. 3. |
…Изъ ста двадцати тысячъ жителей въ Салоникахъ девяносто тысячъ евреевъ. И какихъ евреевъ!
Нечего и говорить, что въ ихъ рукахъ вся торговля Салоникъ. Коммерческій геній еврейства не имѣетъ себѣ равнаго и не терпитъ себѣ соперничества. Улицы въ Салоникахъ сплошь заняты магазинами, лавками, лавчонками, и почти всѣ эти магазины, лавки, лавчонки принадлежатъ либо кровнымъ евреямъ стараго закона, либо такъ называемымъ «дунмэ», то-есть потомкамъ евреевъ, принявшимъ мусульманство въ XVII столѣтіи. Это обособленная каста, промежуточная между мусульманами и іудеями, — нѣчто въ родѣ евреевъ-франкистовъ европейскаго общества въ XVIII вѣкѣ, сохранившихъ тайный іудейскій ритуалъ, при явномъ соблюденіи христіанскаго обряда. Дунмэ, въ двухсотлѣтней лавировкѣ между мусульманами и евреями, обособились отъ тѣхъ и другихъ. Они живутъ своимъ замкнутымъ кругомъ, роднятся только между собою, тѣсно сплочены въ коммерческихъ дѣлахъ и предпріятіяхъ. Необходимость казаться мусульманами закрываетъ для нихъ возможность къ отправленію многихъ коренныхъ іудейскихъ обрядовъ, въ томъ числѣ и, знаменательнаго для еврейства, опочива отъ дѣлъ въ субботу. Въ седмичный праздникъ этотъ, Салоники — мертвый городъ; но магазины, принадлежащіе Дунмэ, остаются отворены. Однако, напрасно войдете вы въ нихъ за товаромъ: соблюдая для турокъ форму открытія магазина, купецъ-дунмэ даетъ іудеямъ удовлетвореніе за свое противозаконіе, строго соблюдая Моисеево предписаніе въ сути его. Вы не найдете хозяина въ магазинѣ, приказчикъ отпущенъ по дѣламъ, мальчикъ ничего не знаетъ и не умѣетъ…. словомъ, подъ сотнями увертокъ и предлоговъ, вамъ не продадутъ ничего и, съ вѣжливыми извиненіями, выпроводятъ васъ: навѣдайтесь, молъ, завтра! Тогда и хозяинъ будетъ дома и приказчикъ окажется у своего дѣла, за прилавкомъ. Всѣ дунмэ — очень вѣжливые, толковые и, по-своему, прогрессивные люди. Среди салоникскаго мусульманства и еврейства, они — передовая, либеральная партія. Слово «дунмэ», Dunmate, значитъ въ прямомъ переводѣ «отступникъ». Полагаютъ, что они прямые потомки послѣдователей Саббатай-Цви, такъ какъ пророкъ этотъ, разубѣжденный турками въ своемъ самозванствѣ, долженъ былъ для спасенія жизни принять исламъ, а, лѣтъ черезъ десять по смерти его, примѣру учителя послѣдовала вся секта.
Кто знакомъ съ еврействомъ только по пришибленнымъ, захудалымъ образцамъ его, роящимся въ мѣстечкахъ Малороссіи, Литвы, Польши и юго-западныхъ губерній, тому очень трудно вообразить себѣ еврея салоникскаго. Не больше понятія даютъ о немъ и галицкіе евреи, хотя они и живутъ панами. Салоникскій еврей — наглядный показатель той физической и нравственной красоты, какой въ состояніи достигнуть іудейская раса, освобожденная отъ оковъ рабства, отъ условій паразитизма, живя сама по себѣ, работая сама за себя и сама на себя. Бродя по улицамъ Салоникъ, я впервые повѣрилъ, что чудеса древней еврейской исторіи — не сказки, что могучій Самсонъ, величавый Самуилъ, поэтическій Давидъ жили въ дѣйствительности, а не только въ миѳахъ обиженнаго судьбою, утратившаго свою самостоятельность народа, которому лестно создавать себѣ великое прошлое, потому что ужъ слишкомъ жалко и безнадежно его настоящее. Вокругъ меня шумѣлъ, мощно двигался, благозвучно разговаривалъ, мѣняясь граціозными, благородными жестами, истинно избранный народъ. Что за чудесныя библейскія лица! Какія тонкія, изящныя черты! Какіе орлиные глаза! А осанка?! Полубогами какими-то ходятъ: стройные эластичные, полные достоинства. Боже мой! Да неужели это одноплеменники нищаго Іоськи изъ Смѣлы, изможденнаго трудомъ и голодомъ, вѣчно согнутаго въ дугу просьбами предъ сильными міра сего, вѣчно съ нечистой совѣстью отъ голодныхъ плутень, робѣющаго передъ людьми и собаками, Іоськи, котораго за двугривенный можно послать съ какимъ угодно сквернымъ порученіемъ въ какое угодно мѣсто? Неужели одноплеменникъ этимъ гордымъ красавцамъ и богатырямъ какой-нибудь господинъ Каинбергъ съ Рингштрассе или Невскаго проспекта, вчера банкиръ, сегодня баронъ, съ брюхомъ полной кровью пьявки, съ наглостью дворецкаго, попавшаго въ баре, съ блудливостью кошки и трусостью зайца въ красныхъ трахоматичныхъ глазахъ, съ оттопыренными ушами, съ согнутыми рахитическими колѣнами, глупо выворачивающій пятки, тщетно бросающій деньги, лекарства и косметики, чтобы свести предательскую экзему на рукахъ?
Почти всѣ салоникскіе евреи носятъ средневѣковый костюмъ, въ какомъ застала прадѣдовъ ихъ инквизиція, отъ которой бѣжали они сюда изъ Испаніи. Костюмъ состоитъ изъ длиннаго полукафтанья, широко-повязаннаго шелковымъ поясомъ; поверхъ полукафтанья — ряса, съ широкими рукавами, какіе у насъ носятъ священники, рукава и борты рясы отдѣланы лисьимъ мѣхомъ; на головѣ — феска, обмотанная платкомъ, въ родѣ чалмы. Словомъ такъ, какъ одѣваются знаменитые актеры, играя Шейлока, и какими видимъ мы іудейскихъ фарисеевъ, раввиновъ и книжниковъ на евангельскихъ картинахъ Рафаэля, Тиціана, Джуліо Романо, Паоло Веронезе. Матеріи яркія, узорчатыя, цвѣтистыя. Толпа пестра и весела. Молодежь великолѣпна. Идетъ мимо юноша, — косая сажень въ плечахъ, съ таліей, какъ у барышни, съ здоровою смуглою блѣдностью настоящаго южанина; глаза горятъ, какъ звѣзды; носъ — точно Канова изъ мрамора выстругалъ; походка легкая, удалая. Смотришь на него: Гейневскій Альманзоръ, да и только! Или тотъ рыцарь-юмористъ, котораго, въ балладѣ того же Гейне, полюбила донна Клара, дочь алькада, молодая, непримиримая юдофобка: даже и въ любви-то клясться она имѣла обыкновеніе ничѣмъ другимъ, какъ своею ненавистью къ «евреевъ долгоносому отродью». И въ наказаніе за это, когда, наконецъ, впрямь полюбила, то на вопросъ объ имени своего счастливаго любовника, имѣла непріятность выслушать насмѣшливое признаніе:
Я, сеньора, вашъ любезный, |
Женщины — еще живописнѣе мужчинъ, хотя, на первый взглядъ, костюмъ ихъ нѣсколько удивляетъ и даже шокируетъ непривычные европейскіе глаза. Дѣло въ томъ, что подъ узенькими, тоже мѣхомъ шитыми по бортамъ, куртками своими, салоникскія еврейки носятъ, прямо на тѣлѣ, тонкаго полотна или шелковыя бѣлыя сорочки, подтянутыя по таліи такимъ образомъ, что формы груди обрисовываются подъ легкою тканью чуть ли не опредѣленнѣе, чѣмъ еслибы онѣ были вовсе обнажены. Любопытенъ головной уборъ салоникскихъ евреекъ: онѣ пропускаютъ свои прекрасныя косы чрезъ вышитую золотомъ, шелковую трубку — обыкновенно, яркозеленаго цвѣта. Красивые извивы этого убора по стройнымъ станамъ миловидныхъ солунокъ дали нѣкогда поводъ умному и благочестивому паломнику, архимандриту Порфирію Успенскому, заподозрить ихъ въ родствѣ съ соблазнителемъ-зміемъ библейскимъ.
Живутъ въ Салоникахъ евреи, вѣроятно, точно такъ же, какъ жили они въ Севильѣ, Кордовѣ, Мадридѣ, покуда усердіе Фердинанда и Изабеллы Католической не зажгло костровъ инквизиціи, или какъ въ Амстердамѣ «Уріэля Акосты». Вы видите народъ бодрый, веселый, чувствующій себя дома — не на полутерпимомъ положеніи гостя и пришельца въ странѣ, но у своего родного очага, полноправнымъ хозяиномъ. Дома богатыхъ роскошны; бытъ открытый, широкій. Женщины пользуются свободою, какой не найти ни въ одномъ городѣ ближняго Востока, ни христіанскомъ ни мусульманскомъ, и окружены рыцарскимъ уваженіемъ, традицію котораго предки нынѣшнихъ солунцевъ несомнѣнно вывезли съ древнихъ своихъ иберійскихъ пепелищъ, вмѣстѣ съ испанскимъ языкомъ и испанскою картинностью типа. Любовныхъ романовъ завязывается и развязывается множество. Въ мѣстныхъ легендахъ этого рода роль донъ-Хуана ди Маранья, солунскаго обольстителя, играетъ обыкновенно одинъ изъ давнихъ русскихъ консуловъ М. А. Х—о, нынѣ уже покойный. Я видѣлъ его въ 1896 году — старымъ, сѣдымъ, длиннобородымъ патріархомъ, въ которомъ, конечно, и тѣни не осталось отъ санъ-стефанскаго колкаго сатирика, отъ солунскаго красавца-поэта, сводившаго съ ума хорошенькихъ евреекъ своимъ изяществомъ, остроуміемъ и удалью прыгать по окнамъ, на зло ревнивымъ любовникамъ и зоркимъ мужьямъ.
Я не говорю по-испански. Знатоки языка увѣряли меня, что салоникское нарѣчіе его чудовищно и къ подлинной испанской рѣчи относится приблизительно такъ же, какъ жаргонъ нашихъ русскихъ евреевъ къ языку нѣмецкому. Можетъ быть, — хотя, думается мнѣ, сравненіе, все-таки, слишкомъ преувеличено. Уличный говоръ въ Салоникахъ я часто понималъ и разбиралъ по близкому сходству съ итальянскимъ языкомъ, которымъ владѣю, — а попробуйте-ка вы, хотя бы говоря по-нѣмецки лучше самихъ нѣмцевъ, уразумѣть что-либо, когда вокругъ васъ трещитъ болтовнею еврейскій базаръ Вильны, Гродны или Минска. Отсюда я заключаю, что жаргонъ южныхъ евреевъ-сефардимовъ сохранилъ гораздо больше близости съ романскимъ корнемъ, къ которому онъ привился въ средніе вѣка, чѣмъ сѣверные евреи-ашкинази сроднили свой обиходный языкъ съ корнемъ германскимъ. Суета и картавый шумъ мѣстечекъ нашей «черты осѣдлости» рѣшительно никому не могутъ доставить удовольствія, а, коли долго слушать, раздражать любого. Между тѣмъ, по вечерамъ, на сверкающей огнями Маринѣ, т. е. набережной Салоникъ, когда десятками. открываются кафе-концерты, и солунскіе Альманзоры, Уріэли Акосты etc.[2] толпою наполняютъ ихъ, со своими Юдиѳями, чтобы пить пиво и слушать шансонетки, — неугомонный говоръ этихъ массъ очень мнѣ нравился, напоминая такую же людную бойкую жизнь, такъ же много и красиво болтливую, на Santa Lucia Nuova[3] въ Неаполѣ, на генуэзской Aquasola[4], на венеціанскихъ Piazza San Marco[5] и Riva dei Schiavoni[6].
Я слишкомъ подолгу живалъ въ Малороссіи и юго-западныхъ губерніяхъ, чтобы поддерживать огульное обвиненіе, взводимое на евреевъ, будто каждый семитъ — паразитъ по самому природному существу своему, и что, внѣ сферы денежной эксплоатаціи края, въ которомъ онъ живетъ, онъ исторически неспособенъ къ труду и самопропитанію. Не дай Богъ, ни одному народу столь тяжкихъ условій нищеты, какъ изъ года въ годъ перебиваются бѣдняки-евреи въ разныхъ Смѣлахъ, Шполахъ, Каневахъ и т. п. Не дай Богъ ни одному народу такого неблагодарнаго не въ подъемъ силамъ человѣческимъ, чуть не суточнаго по усидчивости и копеечнаго по результатамъ, труда, какъ трудъ, обитающихъ по этимъ Смѣламъ Шполамъ, Каневамъ Іссекъ-портныхъ, Шмулей-сапожниковъ, Мошекъ-ювелировъ etc.[2] Но до Салоникъ — я плохо вѣрилъ въ способность еврейской расы къ грубому мускульному труду. Да и сами образованные русскіе евреи не разъ подтверждали мнѣ, что и по ихъ убѣжденію, каменьщичать, плотничать, крючничать, рыть канавы — совсѣмъ не еврейское дѣло.
— Знаете ли, — шутя, говорилъ мнѣ одинъ извѣстный еврей-адвокатъ, — наше отвращеніе къ этимъ работамъ вполнѣ понятно: насъ ими переутомили еще фараоны въ Египтѣ.
Но на вольныхъ салоникскихъ хлѣбахъ, найдя себѣ новую родину, евреи, очевидно, успѣли отдохнуть отъ воспоминаній объ египетской каторгѣ, потому что здѣсь вся чернорабочая сила порта — евреи. Лодочникъ, грузчикъ, носильщикъ, рыбакъ, — все евреи. Я слѣдилъ, какъ разгружались огромные галіоты съ камнемъ на набережной, пришедшіе съ Аѳона. Крючники-сефардимы орудовали на нихъ, — въ пору хоть бы нашимъ волжскимъ. Ростъ, фигура, бугры мускуловъ на рукахъ и ногахъ — все говорило въ этихъ людяхъ о наслѣдственной привычкѣ къ тяжелому физическому труду, о поколѣніями созданной рабочей расѣ. Извѣстно, что большинство русскихъ евреевъ боятся воды. А солунскій каботажъ весь въ еврейскихъ рукахъ. Плечистые молодцы, бродящіе по Маринѣ, завзятые пловцы, удалые матросы, а, при случаѣ, и отчаянные контрабандисты.
Такими сдѣлала евреевъ солунская воля. Надо отдать имъ справедливость: они прекрасно понимаютъ выгоды и исключительность своего положенія и охраняютъ его съ огромнымъ тактомъ, съ постоянною и внимательною выдержкою. Въ этомъ котлѣ, кипящемъ политическими теченіями, еврейская община одна воздерживается отъ политиканства, съ рѣдкимъ искусствомъ держась нейтральной середины между мусульманскою повелительною силою и христіанскими народностями. Благоволеніемъ мусульманъ евреи дорожатъ паче всего на свѣтѣ, такъ какъ благоволеніе это — жизнь ихъ, и, разумѣется, когда на карту ставится дилемма: или дружба съ турками, или единство съ «руми-миллети», то еврейство оказывается на сторонѣ турокъ. Такъ, напр., оно было насильственно вынуждено принять участіе въ знаменитомъ избіеніи европейскихъ консуловъ, совершенномъ лѣтъ двадцать назадъ въ Салоникахъ фанатическою мусульманскою чернью. Но въ общемъ было бы грѣшно утверждать, чтобы христіанская и еврейская общины Солуня жили въ постоянномъ недоброжелательствѣ между собою. Лишь въ послѣднее время начали обостряться отношенія между евреями и болгарами. Во-первыхъ, потому, что евреи побаиваются болгаръ, какъ революціоннаго элемента, вторгающагося въ Македонію съ цѣлью разрушить режимъ, подъ которымъ солунской еврейской общинѣ удалось устроить себѣ гнѣздышко болѣе теплое и удобное, чѣмъ гдѣ-либо еще въ Европѣ. Во-вторыхъ, потому, что революціонныя болгарскія силы сразу внесли въ Македонію терроръ подпольныхъ комитетовъ, вымогающихъ деньги съ богатыхъ обывателей, — а кто-же богаче евреевъ? — и убивающихъ въ случаѣ скупости и неповиновенія. А въ-третьихъ, и это самое главное, потому, что болгаре стали отбивать у евреевъ торговлю и почти отвоевали уже у нихъ непосредственныя сношенія купли-продажи салоникскаго продовольственнаго рынка съ горною полудикою деревнею.
Болгаре называютъ себя въ шутку «балканскими евреями».
— Оттого у насъ «чифути» (жиды) тихо себя держатъ, что мы ихъ, по торговлѣ, сами за поясъ заткнемъ! — смѣются они.
Эта похвальба — слишкомъ смѣлая, самонадѣянная. Но въ одномъ отношеніи болгары правы, — по крайней мѣрѣ, для Солуни.
Солунскіе іудеи — народъ сытый, изнѣженный, балованный; обезпеченные постояннымъ дешевымъ предложеніемъ на свои спросы, они десятками лѣтъ заставляли, что называется, хлѣбъ за брюхомъ ходить и держали горное славянское населеніе въ кабалѣ произвольныхъ цѣнъ и необходимости тащить свои товары непосредственно въ Солунь или продавать ихъ, съ крупною процентною уступкою за комиссію, въ ту же Солунь немногочисленнымъ скупщикамъ. Умный, пронырливый, талантливый коммерчески, болгаринъ, ставъ на путь конкуренціи, смѣло пошелъ къ самому источнику прибылей, — въ глухую горную деревню, которая своими овощами питаетъ Салоники, сбилъ деспотическія еврейскія цѣны, растолковалъ мужику возможность прижать еврея, какъ тотъ его самъ прижималъ, и сталъ быстро и энергично зашибать копейку. Количество болгарскихъ фирмъ изъ года въ годъ растетъ въ Салоникахъ. Содѣйствуетъ ихъ развитію, прежде всего, готовность болгаръ, еще только завоевывающихъ себѣ положеніе, браться рѣшительно за всякое коммерческое предпріятіе, какіе бы крохотные барыши оно ни сулило, — тогда какъ евреи, въ качествѣ исконныхъ господъ рынка, маленькими дѣлами, какъ говорится, швыряются не хуже московскихъ мануфактуристовъ, и изъ сытой апатіи можетъ вывести ихъ посулъ развѣ лишь необычайно крупнаго дивиденда. Еврейскую расу считаютъ жадно-добычливою par excellence[7]. Но пребываніе въ Салоникахъ убѣдило меня, что ея хищническіе инстинкты — также скорѣе искусственные, благопріобрѣтенные, чѣмъ природные. Неутомимый и алчный хищникъ всюду, гдѣ онъ чувствуетъ себя чужакомъ, паразитомъ, гостемъ хуже татарина, еврей совсѣмъ не рвачъ, не кулакъ для кулачества въ Солуни, гдѣ онъ сознаетъ себя дома. Здѣсь онъ, если хотите, даже лѣнивъ, въ качествѣ купца и пріобрѣтателя, буржуазно неохочъ шевелить капиталомъ, наотрѣзъ отказывается отъ рискованныхъ предпріятій и — добившись болѣе или менѣе приличной ренты — съ удовольствіемъ уходитъ отъ дѣлъ, чтобы жить благоустроеннымъ домкомъ, въ семейномъ кругу, на хорошенькихъ виллахъ, вытянутыхъ бѣлою ниточкою вдоль синяго Эгейскаго моря. Все — «Манассе, любители монументовъ» изъ «Уріэля Акосты». Солунское еврейство — кружокъ людей, которыхъ настоящее, болѣе или менѣе упорядоченное, предостерегаетъ не искать добра отъ добра въ будущемъ. Держа свою синицу въ рукахъ, оно не богато идеалистами, мечтающими о журавляхъ въ небѣ. Судя по двумъ-тремъ случайнымъ разговорамъ, которые я имѣлъ съ его представителями, даже движеніе сіонизма не нашло въ Солуни энергичнаго отклика и возбудило скорѣе недоумѣніе, чѣмъ энтузіазмъ.