Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.
Эта трагедія написана, надо думать, въ 1606 г.[1], стало быть, въ лучшую пору дѣятельности великаго драматурга, когда онъ, въ сорокъ съ небольшимъ лѣтъ отъ роду, былъ въ полномъ развитіи физическихъ и умственныхъ силъ, а свое матеріальное благосостояніе и положеніе въ обществѣ могъ считать вполнѣ обезпеченнымъ. Въ это время далеко не всѣмъ въ Англіи были ясны крупные недостатки въ характерѣ молодого (хотя и не годами) короля, а недавнее открытіе такъ называемаго «порохового заговора» сдѣлало правительство чрезвычайно популярнымъ въ простомъ народѣ и въ среднемъ классѣ. Іаковъ всегда былъ любителемъ литературы и театра, и къ Блакфрейрскому театру, гдѣ работалъ Шекспиръ, и заслуженной труппѣ его относился съ особой благосклонностью.
Но тяжелая борьба съ жизнью и горькія испытанія уже оставили глубокіе слѣды на впечатлительной душѣ великаго поэта, и его когда-то жизнерадостное и оптимистическое міросозерцаніе смѣнилось печальной вдумчивостью и наклонностью къ грустному пессимизму. Слабъ, почти безсиленъ даже самый могучій на видъ человѣкъ въ борьбѣ не только съ судьбою, но даже съ собственными наклонностями, которыя осуждаетъ онъ и умомъ своимъ и сердцемъ, и не только въ нашемъ измельчавшемъ поколѣніи, но и въ прежнюю пору героическихъ, крупныхъ характеровъ: въ немъ достанетъ стремленія къ добру настолько, чтобы сдѣлать его глубоко несчастнымъ послѣ преступленія, но не настолько, чтобы удержать отъ самаго преступленія. Но этотъ безотрадный пессимизмъ уравновѣшивается гуманностью художника и глубокой вѣрой его въ окончательную побѣду добра надъ зломъ; нѣтъ и не было на свѣтѣ изверговъ, и всякая несправедливость и жестокость даже со стороны такого человѣка, который и самъ въ себѣ не признаетъ состраданія и добрыхъ чувствъ, неизбѣжно влечетъ за собою жестокое внутреннее возмездіе, предшествующее возмездію внѣшнему.
Желая сдѣлать удовольствіе королю Іакову, Шекспиръ обратился за сюжетомъ къ легендарной исторіи Шотландіи; Факты (точнѣе, полународныя, полулитературныя преданія) на которыхъ построена трагедія «Макбетъ» изложены въ Scotorum Historiae Гектора Боэція (по англійскому произношенію Бойса), впервые напечатанной въ Парижѣ въ 1526 году. А по Боэцію составлена «Хроника» Голиншеда[2], которою пользовался Шекспиръ. Изъ Голиншеда Шекспиръ взялъ не только исторію Макбета, но и описаніе убійства Дункана, пріурочивъ къ смерти Дункана обстоятельства при которыхъ погибъ одинъ изъ его предшественниковъ король Дуффъ. Голиншедъ разсказываетъ, что король Дуффъ, вступившій на престолъ въ 968 году по Воплощеніи, строго преслѣдовалъ разбойниковъ и грабителей; многихъ изъ нихъ казнилъ, а остальныхъ принудилъ или удалиться въ Ирландію или приняться за какое-нибудь ремесло, не взирая на знатность происхожденія. Такіе поступки короля вызвали ропотъ среди дворянъ.
«Тѣмъ временемъ король (Дуффъ) заболѣлъ изнурительною болѣзнью, не столь мучительною, сколь странною, такъ что ни одинъ изъ его врачей не могъ помочь ему. Ничто не указывало, чтобы причиною истощенія былъ избытокъ желчи, флегмы или иной какой злокачественной влаги, но король исхудалъ такъ, что отъ него остались лишь кожа да кости. Причина не заключалась, повидимому, и въ отсутствіи жизненной силы, ибо y короля былъ свѣжій и здоровый цвѣтъ лица, и онъ пилъ и ѣлъ, хотя умѣренно, но съ аппетитомъ. Только по ночамъ его мучила безсонница и сильнѣйшая испарина, отъ чего врачи никакими средствами не могли его избавить. Но, сознавъ свое безсиліе, они не хотѣли лишить короля надежды на выздоровленіе и объявили ему, что весною болѣзнь скорѣе поддастся лѣченію; тогда они пошлютъ въ чужія страны за искусными лѣкарями, которымъ знакомы недуги такого рода».
Несмотря на свою болѣзнь, король не переставалъ наблюдать за отправленіемъ правосудія. Поэтому, когда въ Меррилендѣ (Murreyland) началось возстаніе, приближенные, опасаясь за здоровье государя. скрыли это отъ него.
«Между тѣмъ въ народѣ разнеслась молва, что король заболѣлъ не отъ естественныхъ причинъ, а отъ волхвованій и чаръ колдуній, живущихъ въ городѣ Форесѣ, въ Меррилендѣ. Явившись неизвѣстно откуда. слухъ этотъ дошелъ и до ушей короля, и онъ послалъ въ Меррилендъ нѣсколько мудрыхъ царедворцевъ разузнать всю правду. Посланные, скрывая цѣль своего путешествія, темной ночью прибыли въ крѣпость Форесъ, гдѣ ихъ встрѣтилъ комендантъ Донвальдъ, остававшійся вѣрнымъ королю и защищавшій крѣпость отъ мятежниковъ. Ему они объяснили цѣль прибытія и потребовали его содѣйствія при выполненіи королевскаго порученія. Воины, составлявшіе гарнизонъ крѣпости, знали, что слухъ, разнесшійся въ народѣ, близокъ къ истинѣ: y одного изъ солдатъ была любовница, которая ему говорила, что ея мать и другія колдуньи хотятъ погубить короля, и объяснила, что онѣ для этого дѣлаютъ. Солдатъ разсказалъ своимъ товарищамъ, что слышалъ отъ дѣвушки, а они донесли обо всемъ Донвальду, который сообщилъ обо этомъ посланнымъ короля. Дѣвушку, находившуюся въ то время въ крѣпости, схватили и подвергли строгому допросу; она разсказала все, что видѣла и знала. Допытавшись отъ нея, въ какомъ именно домѣ собирались колдуньи для злого дѣла, Донвальдъ около полуночи послалъ туда солдатъ. Они вломились въ домъ и застали вѣдьмъ врасплохъ: одна изъ нихъ держала надъ огнемъ на деревянной спицѣ восковое изображеніе короля, сдѣланное, вѣроятно, съ помощью бѣсовской силы — до того оно было похоже; другая творила заклинанія и въ то же время усердно поливала фигурку какою-то жидкостью. Воины схватили ихъ и отвели въ крѣпость, а восковое изображеніе взяли съ собою. На допросѣ колдуньи сознались, что онѣ хотѣли погубить короля: въ то время, какъ воскъ таялъ на огнѣ, тѣло короля покрывалось испариной, и онъ худѣлъ и, если бы изображеніе растаяло, то король немедленно бы умеръ; заклинанія же произносились для того, чтобы лишить короля сна. Все это колдуньи дѣлали по наущенію злого духа и потому, что онѣ были подкуплены меррилендскимъ дворянствомъ. Выслушавъ ужасное признаніе, воины и слуги короля сломали восковое изображеніе, а колдуній сожгли живыми, какъ онѣ того заслуживали».
«Говорятъ, что недугъ оставилъ короля именно въ то время, когда все вышеописанное происходило въ Форесѣ: Дуффъ спокойно спалъ эту ночь, не безпокоимый испариной, а на слѣдующій день силы вернулись къ нему, и онъ былъ въ состояніи дѣлать все, что только можетъ дѣлать мужчина, какъ будто и не былъ боленъ передъ тѣмъ. Но такъ ли это было или не такъ, а дѣло въ томъ, что король, какъ только выздоровѣлъ, собралъ войско и повелъ его на меррилендскихъ мятежниковъ, которыхъ онъ разбилъ и вытѣснилъ изъ Мерриленда въ Россъ, а изъ Росса въ Кетнесъ, гдѣ они сдались. Король вернулся съ плѣнными въ Форесъ и приказалъ ихъ повѣсить. Въ числѣ присужденныхъ къ казни было нѣсколько красивыхъ и добрыхъ юношей, близкихъ родственниковъ коменданта Донвальда. Эти молодые люди пристали къ мятежникамъ скорѣе по легкомыслію, чѣмъ по убѣжденію, и Донвальдъ, скорбя объ ихъ участи, умолялъ короля помиловать ихъ. Но король отказалъ, и съ тѣхъ поръ Донвальдъ глубоко возненавидѣлъ его. Хотя комендантъ и затаилъ свое чувство, но злоба кипѣла въ немъ и не ослабѣвала, пока, подстрекаемый женою, онъ не нашелъ возможности умертвить короля за такую, по его мнѣнію, неблагодарность. Преступленіе, о которомъ будетъ разсказано ниже, совершилось въ Форесѣ, гдѣ король обыкновенно ночевалъ во время своего пребыванія въ Меррилендѣ, питая къ Донвальду особое довѣріе».
«Хотя Донвальдъ при королѣ держалъ себя такъ, что подозрѣніе не могло его коснуться, но въ кругу своей семьи онъ предавался великой скорби, ибо считалъ, что позорная казнь родственниковъ навѣки обезчестила его имя. Жена Донвальда, замѣтивъ, что мужъ тоскуетъ, стала допытываться о причинѣ его горя и не отставала, пока онъ не разсказалъ ей обо всемъ. А такъ какъ она сама ненавидѣла короля по той же причинѣ, что и Донвальдъ, то она и посовѣтовала ему умертвить Дуффа и даже подала мысль, какъ это сдѣлать: слѣдовало воспользоваться тѣмъ, что король проводилъ ночи въ ихъ домѣ, не имѣя при себѣ иной стражи, кромѣ воиновъ, охранявшихъ крѣпость и подчиненныхъ Донвальду. Рѣчи жены еще болѣе разожгли злобу въ сердцѣ Донвальда, и онъ рѣшился на гнусное преступленіе. Хорошенько обдумавъ во всѣхъ подробностяхъ это злодѣяніе, онъ, наконецъ, дождался удобнаго случая. Вотъ какъ совершилось убійство».
«Наканунѣ дня, когда былъ назначенъ отъѣздъ изъ Фореса, король до поздней ночи оставался въ своей молельнѣ. Выйдя оттуда, онъ призвалъ къ себѣ тѣхъ, кто вѣрно служилъ ему и помогалъ въ борьбѣ съ мятежниками, сердечно благодарилъ ихъ и одѣлилъ богатыми подарками; въ числѣ этихъ лицъ былъ и Донвальдъ, считавшійся вѣрнѣйшимъ слугою короля. Послѣ продолжительной бесѣды, король удалился въ опочивальню въ сопровожденіи только двухъ спальниковъ (chamberlains). Уложивъ короля. спальники вышли и сѣли пировать съ Донвальдомъ и его женою, которая приготовила на ужинъ разныя тонкія блюда и крѣпкіе напитки; за столомъ служители королевскіе сидѣли, пока не нагрузились такъ, что, едва добравшись до постелей, заснули, какъ убитые: можно было разобрать потолокъ надъ ихъ головами, не пробудивъ ихъ отъ хмельнаго сна. Избавившись отъ этихъ свидѣтелей, Донвальдъ, въ глубинѣ души по-прежнему ужасавшійся мысли о преступленіи, далъ однако женѣ уговорить себя и позвалъ четырехъ изъ своихъ служителей, которые уже знали о его замыслѣ и обѣщали ему свое содѣйствіе, прельстясь щедрыми подарками; имъ онъ объяснилъ, какимъ образомъ должно совершиться преступленіе, и они охотно повиновались его приказаніямъ. Войдя въ спальню короля, незадолго до разсвѣта, они безъ малѣйшаго шума, перерѣзали королю горло и вынесли тѣло черезъ заднюю калитку въ поле, гдѣ стояла заранѣе приготовленная лошадь. На нее взвалили трупъ и отвезли его къ маленькой рѣчкѣ, протекающей миляхъ въ двухъ отъ крѣпости. Тамъ служители остановились и позвали работавшихъ въ полѣ крестьянъ помочь имъ отвести въ сторону теченіе рѣки. Вырывъ въ руслѣ глубокую яму, они положили туда тѣло и засыпали его пескомъ и камнями такъ тщательно, что когда воду пустили въ ея прежнее русло, никто не замѣтилъ бы слѣдовъ ихъ работы. Это, говорятъ, они сдѣлали по приказанію Донвальда, чтобы трупъ не могъ быть найденъ, и чтобы кровь, выступающая, по повѣрью, изъ ранъ убитаго въ присутствіи убійцы, не уличала бы его. Окончивъ свое дѣло, слуги убили крестьянъ, помогавшихъ имъ и, не теряя времени, бѣжали въ Оркни».
«Пока совершалось убійство, Донвальдъ пошелъ къ воинамъ, стоявшимъ на стражѣ, и провелъ съ ними остатокъ ночи. По утру слуги, вошедшіе въ королевскую спальню, стали кричать, что король убитъ, тѣло его похищено, а постель залита кровью; тогда Донвальдъ, вмѣстѣ со стражею, вбѣжалъ въ комнату, какъ будто бы онъ былъ вовсе не причастенъ къу бійству, и, увидя запекшуюся кровь на постели и на полу, бросился на спальниковъ и убилъ ихъ, какъ виновниковъ этого гнуснаго преступленія. Потомъ, точно сумасшедшій, сталъ бѣгать взадъ и впередъ по замку, обыскивая всѣ углы и закоулки, какъ будто надѣялся найти или трупъ короля, или спрятавшихся злоумышленниковъ. Добѣжавъ до задней калитки и увидя, что она отперта, онъ сталъ кричать, что убійцы, безъ сомнѣнія, спальники, потому что y нихъ хранились ключи отъ калитки и, очевидно, безъ ихъ участія злодѣяніе не могло совершиться. Во время суда и слѣдствія Донвальдъ продолжалъ усердствовать сверхъ мѣры, и это, наконецъ, внушило лордамъ подозрѣніе, что онъ не совсѣмъ чистъ въ этомъ дѣлѣ. Но, такъ какъ они находились въ странѣ, гдѣ онъ по праву и на дѣлѣ былъ полнымъ господиномъ и хозяиномъ, то рѣшили, что время и мѣсто неудобны для выраженія подозрѣній, и одинъ за другимъ разъѣхались по домамъ».
«Въ теченіе цѣлыхъ шести мѣсяцевъ послѣ этого ужаснаго преступленія солнце не показывалось днемъ, а луна ночью, и все небо было постоянно покрыто тучами, время отъ времени поднимались такіе ураганы и грозы, что народъ боялся свѣтопреставленія. Ужасныя знаменія замѣчались въ шотландскомъ королевствѣ въ годъ смерти короля Дуффа: лошади Лотіана (Louthian), замѣчательныя по своей красотѣ и быстротѣ, пожирали собственное мясо и не хотѣли притронуться ни къ какой другой пищѣ, въ Ангусѣ благородная дама родила дитя безъ глазъ, носа, рукъ и ногъ; также видѣли ястреба, задушеннаго совою».
Таковы подробности смерти Дуффа, которыми отчасти воспользовался Шекспиръ для изображенія убійства Дункана.
На страницахъ, отдѣляющихъ исторію Дуффа отъ исторіи Макбета, встрѣчаются нѣсколько строкъ, которыя, повидимому, дали Шекспиру идею словъ Макбета послѣ убійства:[3] — Я слышалъ, раздался страшный вопль: «Не спите больше!» и т. д. Голиншедъ разсказываетъ о Кеннетѣ, братѣ и одномъ изъ преемниковъ Дуффа, тайно отравившемъ своего племянника Малькома (Malcome), чтобы упрочить престолъ за своимъ потомствомъ. «И когда ночью (послѣ смерти Малькома), Кеннетъ легъ въ постель, послышался голосъ, произносившій слѣдующія, — или подобныя имъ по смыслу, — слова: „He думай, Кеннетъ, что совершенное тобою убійство Малькома Дуффа скрыто отъ всевѣдущаго Бога!“ Король, приведенный этими словами въ великій ужасъ, провелъ всю ночь безъ сна».
Переходимъ къ исторіи Макбета.
«Послѣ смерти Малькольма (т. е. въ 1034 г. по Воплощеніи) престолъ наслѣдовалъ его внукъ Дунканъ, сынъ его дочери Беатрисы. Малькольмъ имѣлъ двухъ дочерей: одна изъ нихъ, Беатриса, была замужемъ за Эббенетомъ Крайниномъ (Abbanath Crinen), таномъ острововъ и западной Шотландіи, и имѣла отъ него сына Дункана; другая, по имени Доада, была женою Синелля, тана Гламмиса, и матерью доблестнаго Макбета, который былъ бы достоинъ царскаго престола, если бы не его жестокость. Дунканъ, наоборотъ, былъ нрава мягкаго и кроткаго; такъ что народъ желалъ, чтобы недостатки двоюродныхъ братьевъ, смѣшавшись, умѣрили-бы другъ друга и, обратившись такимъ образомъ въ добродѣтели, были-бы поровну раздѣлены между ними: тогда Дунканъ сталъ бы достойнымъ королемъ, а Макбетъ прекраснымъ военачальникомъ. Начало правленія Дункана прошло спокойно и мирно, не будучи отмѣчено никакими серьезными треволненіями. Но, когда замѣтили, какъ снисходителенъ былъ король тамъ, гдѣ надо было карать преступленія, многіе буйные вассалы стали нарушать покой государства. Рядъ возстаній начался слѣдующимъ образомъ».
«Банко (Banquho), танъ Лохкаберскій (Lochquhaber), отъ котораго происходитъ династія Стюартовъ, задолго до нашего времени вступившая на шотландскій престолъ, собирая подати въ пользу короля, строго наказывалъ тѣхъ, кто творилъ безчинства. За это на него напали мятежные жители того края, ограбили его и жестоко изранили, такъ что онъ ушелъ изъ ихъ рукъ едва живой. Когда Банко настолько оправился отъ ранъ, что былъ въ состояніи сѣсть на коня, онъ отправился ко двору и, горько жалуясь королю на мятежниковъ, добился того, что къ нимъ былъ посланъ судебный приставъ (sergeant at arms), который пригласилъ непокорныхъ вассаловъ явиться ко двору и опровергнуть взводимыя на нихъ обвиненія. Но бунтовщики прибавили къ своимъ преступленіямъ новое: надругавшись надъ посланнымъ, они убили его».
«Затѣмъ они выбрали своимъ начальникомъ Макдональда, внушавшаго имъ большое довѣріе. Подъ его знамена собралось много народу: пришло не мало жителей западныхъ острововъ, а также ирландцевъ, которые готовы были воевать съ кѣмъ угодно, лишь бы пограбить. Въ первой стычкѣ съ мятежниками королевскія войска были разбиты. Дунканъ, не отличавшійся военными доблестями, испугался и, не зная, что дѣлать, созвалъ своихъ вѣрныхъ вассаловъ и спрашивалъ ихъ совѣта. У каждаго было особое мнѣніе, и каждый спѣшилъ его выразить. Наконецъ заговорилъ Макбетъ. Сильно порицалъ онъ слабость и медлительность короля, которыя дали мятежникамъ время собраться съ силами, но все-таки обѣщалъ, если начальство надъ войскомъ будетъ поручено ему и Банко, въ скорѣйшемъ времени подавить возстаніе въ Лохкаберѣ и лишить бунтовщиковъ возможности сопротивляться власти короля. Такъ и случилось. Одно извѣстіе о приближеніи Макбета со свѣжимъ войскомъ такъ напугало мятежниковъ, что они толпами тайно покидали Макдональда. Войска короля на этотъ разъ побѣдили. Макдональдъ бѣжалъ въ свой замокъ и, видя, что ему не выдержать осады, убилъ жену и дѣтей, а потомъ лишилъ жизни и себя, чтобы избѣгнуть мучительной казни, которой, въ примѣръ прочимъ, подвергъ бы его Макбетъ. Овладѣвъ замкомъ, защитники котораго не сопротивлялись болѣе, Макбетъ, по своей великой жестокости, велѣлъ отрубить голову мертвому Макдональду и послалъ ее королю, а обезглавленный трупъ вздернулъ на высокую висѣлицу. Жители западныхъ острововъ должны были уплатить Макбету большую денежную пеню, а тѣхъ изъ нихъ, которые были схвачены въ Лохкаберѣ, онъ казнилъ, какъ поднявшихъ оружіе противъ короля. Это возбудило въ островитянахъ глубокую ненависть къ Макбету; они называли его кровопійцею, клятвопреступникомъ и убійцею тѣхъ, кого король, по своему милосердію, помиловалъ. Рѣчи эти дошли до Макбета, и онъ хотѣлъ итти на острова, но убѣжденія друзей и дары, присланные островитянами, побудили его отказаться отъ похода».
«Едва успѣлъ Макбетъ водворить миръ и тишину, какъ пришла вѣсть, что Свено, король норвежскій, прибылъ въ Шотландію съ цѣлью покорить ее, и высадился въ Файфѣ. Жестокость Свено была такова, что онъ убивалъ всѣхъ побѣжденныхъ, не разбирая ни пола, ни возраста. Узнавъ объ этомъ, король Дунканъ отбросилъ свою обычную медлительность и нерѣшительность и сталъ быстро собирать войска, какъ доблестный воитель: ибо нерѣдко случается, что нужда превращаетъ труса и лѣнтяя въ человѣка храбраго и дѣятельнаго. Собравъ воиновъ, Дунканъ раздѣлилъ ихъ на три отряда. Однимъ начальствовалъ Макбетъ, другимъ — Банко, а третьимъ, въ которомъ находилась большая часть шотландской знати, — самъ король».
«Въ битвѣ при Кульросѣ шотландцы были разбиты. Дунканъ бѣжалъ въ крѣпость Берту, а Макбетъ отправился собирать новое войско. По совѣту Банко, Дунканъ велѣлъ Макбету оставаться до новыхъ приказаній въ Инчкутилѣ, а самъ завелъ съ датчанами, осаждавшими Берту, переговоры о сдачѣ крѣпости. Переговоры эти онъ затягивалъ изо всѣхъ силъ, чтобы дать Макбету время собрать войско побольше и въ то же время отвести глаза непріятелю. Наконецъ, когда обѣ стороны пришли, повидимому, къ соглашенію, Дунканъ предложилъ прислать датчанамъ съѣстныхъ припасовъ, чему они были очень рады, ибо давно уже голодали. Шотландцы подмѣшали въ хлѣбъ и пиво сока нѣкоторыхъ ягодъ; воины Свено съ жадностью набросились на угощеніе и истребили сразу большую часть присланныхъ запасовъ, а послѣ пира погрузились въ крѣпчайшій сонъ, — таково было дѣйствіе этихъ ягодъ. Тогда Дунканъ приказалъ Макбету, какъ можно скорѣе, итти къ Бертѣ. Макбетъ немедленно явился и перебилъ почти всѣхъ датчанъ. Свено едва удалось спастись съ десяткомъ воиновъ. Шотландцы подѣлили между собою огромную добычу, доставшуюся имъ, и устроили во всѣхъ частяхъ королевства торжественныя процессіи, благодаря Бога за оказанную имъ помощь. Но, пока они праздновали побѣду, Канутъ, король англійскій, прислалъ новый датскій флотъ, чтобы отомстить за пораженіе брата. Макбетъ и Банко были посланы Дунканомъ на врага и такъ успѣшно отразили нападеніе датчанъ, что тѣ, которые не легли на полѣ битвы, поспѣшили бѣжать на корабли и за большую сумму денегъ купили y Макбета право похоронить своихъ убитыхъ. Послѣ этого между датчанами и шотландцами былъ заключенъ миръ. Таковы были войны, которыя Дункану пришлось вести на седьмомъ году своего царствованія».
«Вскорѣ послѣ этого случилось странное и неслыханное происшествіе, которое, какъ вы услышите, было причиною большихъ волненій въ шотландскомъ королевствѣ. Макбетъ и Банко, ѣдучи въ Форесъ, гдѣ тогда находился король, отдѣлились отъ своихъ спутниковъ и, оставшись вдвоемъ, весело скакали по полямъ и лѣсамъ. Вдругъ на открытой полянѣ они замѣтили трехъ женщинъ страннаго и дикаго вида, похожихъ на обитательницъ прежняго міра (elder world). Пока они ихъ внимательно разсматривали, дивясь ихъ наружности, одна изъ нихъ заговорила и произнесла: „Привѣтъ Макбету, тану Гламмиса!“ — А Макбетъ лишь недавно, по смерти отца своего Синелля, наслѣдовалъ танство Гламисское. — Другая сказала: „Привѣтъ Макбету, тану Кавдора!“ А третья докончила: „Привѣтъ Макбету, будущему королю Шотландіи!“ Тогда Банко сказалъ: „Что вы за женщины, столь неблагосклонныя ко мнѣ? моему товарищу вы сулите и высокія должности и королевское достоинство, а мнѣ — ровно ничего“. — „Нѣтъ, — отвѣчала та, которая заговорила первою: — тебѣ мы обѣщаемъ большія блага, чѣмъ ему. Онъ будетъ королемъ, но его царствованіе окончится печально, и онъ не оставитъ престола дѣтямъ, а ты, наоборотъ, ты царствовать не будешь, но отъ тебя произойдутъ тѣ, которые въ теченіе долгихъ лѣтъ одинъ послѣ другого будутъ занимать престолъ Шотландіи“. Вымолвивъ это, женщины исчезли».
«Макбетъ и Банко сперва сочли это видѣніе за игру воображенія, и Банко нерѣдко въ шутку называлъ Макбета королемъ Шотландіи, а тотъ его родоначальникомъ многихъ королей. Но потомъ распространилась молва, что эти женщины были вѣщими сестрами (weird sisters), или, какъ бы вы сказали, богинями судьбы, или же какими-нибудь нимфами, феями, которыя помощью магіи обрѣли даръ прозрѣвать будущее, ибо все случилось такъ, какъ онѣ предсказали. Немного времени прошло, и танъ Кавдорскій былъ обвиненъ въ измѣнѣ королю, а его земли, доходы и должности щедрый Дунканъ передалъ Макбету. Вечеромъ этого дня Банко за ужиномъ шутя сказалъ товарищу: „Ну, Макбетъ, ты уже получилъ то, что тебѣ напророчили двѣ сестры; остается добиться того, что обѣщала третья“. Макбетъ сталъ съ тѣхъ поръ задумываться надъ предсказаніемъ и соображать, какъ бы ему получить корону; сначала онъ думалъ, что ему надо ожидать пока божественное провидѣніе, даровавшее исполненіе одного пророчества, осуществитъ и другое. Но вотъ король Дунканъ, имѣвшій отъ своей жены, дочери Сиварда, графа Нортумберландскаго, двухъ сыновей, назначаетъ старшаго изъ нихъ, Малькольма, принцемъ Кумберландскимъ, что было равнозначуще объявленію его наслѣдникомъ престола. Всѣ надежды Макбета, основывавшіяся на древнемъ законѣ, который повелѣвалъ въ случаѣ малолѣтства прямого наслѣдника поручать управленіе королевствомъ ближайшему родственнику его, были разбиты. Онъ сталъ думать, что Дунканъ поступилъ относительно него несправедливо, заранѣе лишивъ его титула и всякихъ притязаній на престолъ, который еще могъ по праву ему достаться, и что теперь онъ, Макбетъ, поставленъ въ необходимость силою захватить корону. Слова вѣщихъ сестеръ, о которыхъ вы уже слышали, поддерживали въ немъ надежду на успѣхъ, но сильнѣе предсказанія дѣйствовали на него увѣщанія его жены, женщины съ необузданнымъ честолюбіемъ, желавшей во что бы то ни стало носить титулъ королевы шотландской. Сообщивъ о своемъ умыслѣ друзьямъ, среди которыхъ первое мѣсто занималъ Банко, и заручившись обѣщаніемъ содѣйствія съ ихъ стороны, Макбетъ убилъ короля въ Инвернесѣ, а иные говорятъ, въ Ботгосвенѣ (Botgosuane). Затѣмъ сторонники Макбета объявили его королемъ, послѣ чего онъ отправился въ Скону и тамъ, съ общаго согласія, короновался по установленному обычаю».
«Сыновья Дункана, Малькольмъ Камморъ и Дональдъ Банъ, боялись, что Макбетъ посягнетъ и на ихъ жизнь, чтобы упрочить за собою престолъ, и бѣжали: Малькольмъ въ Англію, а Дональдъ въ Ирландію; короли англійскій и ирландскій ласково приняли юношей. Такимъ образомъ Макбетъ избавился отъ опасныхъ соперниковъ. Теперь всѣ силы свои онъ направилъ на то, чтобы снискать расположеніе знати и любовь народа: лордовъ онъ осыпалъ подарками и милостями, народу являлъ себя заботливымъ правителемъ и мудрымъ законодателемъ, водворяя справедливость и искореняя злоупотребленія, которыя вкрались при слабомъ и лѣнивомъ его предшественникѣ.Съ непокорными Макбетъ расправлялся строго и казнилъ даже такихъ могущественныхъ вассаловъ, какъ таны Кетнеса и Роса, за то, что они своимъ буйствомъ нарушали покой королевства. Словомъ, Макбетъ показалъ себя такимъ прекраснымъ правителемъ, что, если бы онъ кончилъ царствованіе такъ же, какъ началъ его, то его имя упоминалось бы на ряду съ именами достойнѣйшихъ государей. Но рвеніе Макбета было не искренне, и его тяготила необходимость постоянно обуздывать свои природныя наклонности».
«По прошествіи десяти лѣтъ онъ сбросилъ личину и далъ волю своей врожденной жестокости. Страхъ быть смѣщеннымъ такъ же, какъ онъ смѣстилъ своего предшественника, нерѣдко преслѣдующій тирановъ и тѣхъ, кто путемъ преступленія достигъ престола, не покидалъ его. Онъ не могъ забыть предсказанія трехъ вѣщихъ сестеръ, обѣщавшихъ шотландскую корону потомкамъ Банко, и, чтобы сдѣлать невозможнымъ исполненіе этого пророчества, нанялъ убійцъ, которые должны были умертвить Банко и его сына Флинса, когда тѣ возвращались съ королевскаго ужина. Убійство не могло быть совершено въ дворцовыхъ стѣнахъ, чтобы на Макбета не пало подозрѣнія, а на домъ его поношенія. Банко былъ убитъ, но сынъ его спасся подъ покровомь ночной темноты по милосердію Господа, предназначившаго ему иной, лучшій жребій. Друзья Флинса намекнули ему, что отецъ его погибъ не случайно, не въ уличной схваткѣ, какъ то желалъ представить Макбетъ, и что его (Флинса) жизнь подвергается большой опасности. Флинсъ принялъ къ свѣдѣнію слова своихъ доброжелателей, и бѣжалъ въ Валлисъ».
(Тутъ хроникеръ дѣлаетъ отступленіе, чтобы прослѣдить родословную династіи Стюартовъ, происходившую отъ Банко).
«Но вернемся къ Макбету и продолжимъ его исторію съ того пункта, гдѣ мы остановились. Вы поймете, что послѣ убійства Банко Макбету ни въ чемъ не было удачи. Всякій боялся за свою жизнь и избѣгалъ попадаться на глаза королю. Съ своей стороны и король боялся всѣхъ и подъ разными предлогами сталъ истреблять тѣхъ, кого считалъ особенно опаснымъ. Наконецъ, онъ сталъ находить такое удовольствіе въ убійствѣ своихъ вассаловъ, что ничто не могло утолить его кровожадности. Изъ казней, по его мнѣнію, онъ извлекалъ двойную выгоду: во-первыхъ, избавлялся отъ тѣхъ, кого боялся; а во-вторыхъ, набивалъ свои сундуки имуществомъ казненныхъ, которое конфисковалъ въ свою пользу, и на пріобрѣтенныя такимъ образомъ деньги содержалъ отрядъ тѣлохранителей, оберегавшихъ его отъ злыхъ умысловъ тѣхъ, кто еще былъ въ живыхъ. Чтобы еще болѣе угнетать своихъ подданныхъ, тиранъ построилъ крѣпкій замокъ на вершинѣ Донзинанскаго холма, что въ Говри въ десяти миляхъ отъ Перта, съ котораго можно было сразу обозрѣвать Файфъ, Энгусъ, Стирмондъ и Ирнедель — такъ высокъ онъ былъ. Замокъ потребовалъ великихъ трудовъ и затратъ, потому что трудно было доставлять на такую высоту матеріалы для постройки. Но Макбетъ, рѣшившись довести работы до конца, приказалъ всѣмъ танамъ по очереди являться и принимать участіе въ постройкѣ. Когда очередь дошла до Макдуффа, тана файфскаго, онъ прислалъ необходимые для стройки матеріалы и рабочихъ, которымъ приказалъ трудиться добросовѣстно, чтобы не дать королю возможности обвинить его въ недостаткѣ усердія; лично же наблюдать за работами, какъ то дѣлали другіе, онъ не рѣшился, потому что подозрѣвалъ, что Макбетъ его не долюбливаетъ, и боялся быть схваченнымъ (это съ нѣкоторыми уже случилось). Макбетъ пріѣхалъ посмотрѣть, какъ подвигаются работы, и, замѣтивъ отсутствіе Макдуффа, оскорбился и сказалъ: „Вижу, что этотъ человѣкъ не станетъ повиноваться, пока его не замундштучатъ (till he be ridden with а snaffle), но я съумѣюсъ нимъ справиться“. И съ тѣхъ поръ онъ возненавидѣлъ Макдуффа, потому ли, что считалъ его слишкомъ могущественнымъ, или же потому, что колдуны, словамъ которыхъ онъ весьма вѣрилъ (ибо исполнилось же предсказаніе трехъ фей или вѣщихъ сестеръ), велѣли ему беречься Макдуффа, который со временемъ будетъ искать его гибели. Конечно, этого было бы достаточно, чтобы король поспѣшилъ казнить Макдуффа, но одна колдунья, которой Макбетъ особенно довѣрялъ, предсказала ему, что никто рожденный женщиною не убьетъ его, и что онъ не будетъ побѣжденъ, пока Бирнанскій лѣсъ не подойдетъ къ Донзинанскому замку; поэтому Макбетъ пересталъ бояться своихъ враговъ и рѣшилъ, что можетъ безнаказанно дѣлать все, что ему угодно: онъ понялъ, будто одно пророчество означаетъ, что онъ не погибнетъ насильственною смертью, а другое, что онъ никогда не будетъ побѣжденъ. Эти обманчивыя надежды поощряли его къ дальнѣйшему угнетенію своихъ подданныхъ, къ новымъ преступленіямъ».
«Макдуффъ, жизнь котораго постоянно была въ опасности, задумалъ бѣжать въ Англію и уговорить Малькольма Каммора идти добывать корону Шотландіи. Но намѣреніе тана файфскаго не осталось тайною для Макбета, ибо короли, какъ говорится, имѣютъ глаза рыси и уши Мидаса. Макбетъ держалъ почти въ каждомъ знатномъ домѣ подкупного наушника, который сообщалъ ему обо всемъ, что говорилось и что дѣлалось. Какъ только онъ узналъ, куда собирается отправиться Макдуффъ, онъ собралъ большое войско, повелъ его въ Файфъ и осадилъ замокъ тана, разсчитывая застать его тамъ. Но Макдуффъ былъ уже внѣ опасности, въ Англіи, y Малькольма Каммора. Обитатели замка, не ожидая ничего дурного, безъ сопротивленія впустили войска короля. Однако, Макбетъ, по своей великой жестокости, приказалъ убить не только жену и дѣтей Макдуффа, но и всѣхъ, кто находился въ замкѣ; имущество Макдуффа было конфисковано, а самъ онъ объявленъ измѣнникомъ, не имѣющимъ права переступить границу Шотландіи. Вѣсть объ этихъ несчастьяхъ дошла до Макдуффа, и онъ воспылалъ желаніемъ при помощи Малькольма отомстить за смерть своихъ родныхъ и друзей. Явившись къ Малькольму, Макдуффъ разсказалъ ему о бѣдствіяхъ Шотландіи, о тиранической жестокости Макбета, объ убійствахъ, о казняхъ знатныхъ и простолюдиновъ, о ненависти, которую къ нему питаетъ народъ, мечтающій лишь объ одномъ: объ избавленіи отъ невыносимо-тяжкаго ига».
«Слушая печальныя слова Макдуффа, Малькольмъ тяжко вздохнулъ, отъ глубины души сожалѣя о несчастномъ положеніи своей родины. Макдуффъ замѣтилъ это и сталъ горячо убѣждать принца итти освободить Шотландію отъ власти кровожаднаго тирана, какимъ явилъ себя Макбетъ; право было на сторонѣ Малькольма, и шотландцы ждали только повода отпасть отъ Макбета и отомстить ему за всѣ жестокости, за всѣ оскорбленія, которыя имъ приходится выносить. Хотя бѣдствія Шотландіи внушали Малькольму живое состраданіе къ его соотечественникамъ, однако, желая узнать, искрененъ ли Макдуффъ, говоритъ ли онъ то, что думаетъ, или же подосланъ Макбетомъ съ цѣлью заманить его, Малькольма, въ ловушку, принцъ отвѣчалъ такъ:
„Я скорблю о несчастіяхъ моей родины и хотѣлъ бы помочь ей, но мои пороки не позволяютъ мнѣ и думать объ этомъ. Во-первыхъ, во мнѣ гнѣздится отвратительный источникъ всѣхъ золъ — сладострастіе; распутство мое столь велико, что, будь я королемъ Шотландіи, я обезчестилъ бы всѣхъ вашихъ женъ и дочерей. Мое сластолюбіе было бы для васъ несноснѣе кровожадности Макбета“.
На это Макдуффъ отвѣчалъ:
— Дѣйствительно, это большой недостатокъ; многіе государи лишались изъ-за него и жизни, и царства. Но въ Шотландіи женщинъ найдется довольно, и потому послѣдуй моему совѣту: овладѣй престоломъ, а я беру на себя все устроить такъ, что твои страсти будутъ удовлетворены, и въ то же время никто не будетъ подозрѣвать въ тебѣ сластолюбца».
Тогда сказалъ Малькольмъ:
— Сверхъ того я безмѣрно жаденъ. Если бы я былъ королемъ, то всѣми способами стремился бы къ пріобрѣтенію земель и денегъ. Я казнилъ бы по ложнымъ доносамъ большую часть шотландскихъ бароновъ, чтобы овладѣть ихъ имѣньями и богатствомъ. Чтобы показать вамъ, какія бѣдствія навлечетъ на васъ моя алчность, я разскажу вамъ басню: — У одной лисицы была рана. Мухи облѣпили рану и сосали кровь. Одинъ прохожій спросилъ лисицу, не хочетъ ли она, чтобы мухъ согнали. Она отвѣчала: — Нѣтъ, потому что если улетятъ эти мухи, уже насытившіяся, то прилетятъ другія, голодныя, которыя примутся алчно высасывать остатокъ моей крови и причинятъ мнѣ гораздо больше вреда, чѣмъ эти, уже не очень докучающія мнѣ. Итакъ, — заключилъ Малькольмъ, — оставьте меня здѣсь: иначе, когда я сдѣлаюсь королемъ, моя ненасытная алчность причинитъ вамъ такія бѣдствія, по сравненію съ которыми теперешнія ваши несчастія покажутся вамъ ничтожными".
«Макдуффъ, замѣтивъ, что жадность, дѣйствительно, хуже даже сластолюбія, ибо составляетъ корень всѣхъ золъ и причину гибели большинства шотландскихъ королей, сказалъ: „Все-таки послѣдуй моему совѣту и возложи на себя корону. Въ Шотландіи хватитъ золота и драгоцѣнностей для удовлетворенія твоей алчности“.
Малькольмъ продолжалъ:
„Вдобавокъ я склоненъ къ притворству, ко лжи, къ обманамъ всякаго рода: провести, предать тѣхъ, кто довѣряетъ моимъ словамъ — для меня величайшее удовольствіе. A такъ какъ постоянство, вѣрность данному слову, справедливость и родственныя имъ добродѣтели болѣе всего приличествуютъ государю — лживость же несовмѣстима съ ними, — то вы сами можете судить, насколько я неспособенъ быть королемъ. Ты находилъ средства прикрывать мои другіе пороки; скрой и этотъ, прошу тебя“.
Тогда сказалъ Макдуффъ:
— Этотъ порокъ отвратительнѣе всѣхъ другихъ. и я покидаю тебя и говорю: Бѣдные и несчастные шотландцы! васъ посѣтили великія бѣдствія, одно горше другого. Злодѣй, не имѣющій правъ на престолъ, царитъ надъ вами и угнетаетъ васъ; a тотъ, кому корона принадлежитъ по праву, недостоинъ носить ея, потому что онъ зараженъ вѣроломствомъ и пороками англичанъ. По собственному сознанію, онъ не только несказанно жаденъ, но, сверхъ того, развратенъ и такъ лживъ, что ни одному его слову нельзя вѣрить. Прощай, Шотландія! Отнынѣ я навѣки безутѣшный изгнанникъ!» — И при этихъ словахъ слезы обильно заструились по его лицу.
"Наконецъ, когда Макдуффъ уже совсѣмъ собрался уходить, Малькольмъ схватилъ его за рукавъ и сказалъ:
«Утѣшься, Макдуффъ! У меня нѣтъ ни одного изъ этихъ пороковъ. Я только шутилъ, чтобы испытать тебя. Такими же словами, какія я только что слышалъ отъ тебя, Макбетъ неоднократно пытался завлечь меня въ свои сѣти. Но, хотя я не сразу внялъ твоимъ увѣщаніямъ, зато теперь я тѣмъ усерднѣе примусь за осуществленіе твоихъ замысловъ».
«Тутъ они обнялись, поклялись во взаимной вѣрности и стали обсуждать, какъ имъ скорѣе довести дѣло до желаннаго конца. Вскорѣ послѣ этого Макдуффъ отправился на границу Шотландіи и разослалъ баронамъ тайныя письма, въ которыхъ говорилъ, что законный наслѣдникъ престола, Малькольмъ, въ союзѣ съ нимъ идетъ на Шотландію и приглашаетъ ихъ помочь ему свергнуть узурпатора».
«Тѣмъ временемъ Малькольмъ заслужилъ такое расположеніе короля Эдуарда, что Сивардъ, графъ Нортумберландскій, получилъ приказаніе вести въ Шотландію десять тысячъ человѣкъ, чтобы помочь Малькольму овладѣть престоломъ. Когда вѣсть объ этомъ пришла въ Шотландію, бароны раздѣлились на двѣ партіи: одни стояли за Макбета, другіе за Малькольма. Между ними зачастую происходили стычки и даже легкія схватки, но дальше дѣло не шло, ибо сторонники Малькольма не хотѣли выходить въ открытое поле до появленія принца въ предѣлахъ Шотландіи. Когда Макбетъ увидалъ, что силы его враговъ увеличились войсками, приведенными Малькольмомъ изъ Англіи онъ отступилъ въ Файфъ, предполагая расположиться укрѣпленнымъ лагеремъ близъ Донзинана и сразиться съ Малькольмомъ, если тотъ отважится на преслѣдованіе. Нѣкоторые друзья совѣтовали Макбету лучше войти въ соглашеніе съ Малькольмомъ, или же бѣжать на острова, захвативъ съ собою сокровища, цѣною которыхъ онъ могъ купить помощь главныхъ вассаловъ шотландской короны и нанять чужеземныя войска, такъ какъ на подданныхъ, ежедневно тайкомъ покидавшихъ его, нельзя было разсчитывать. Но Макбетъ слѣпо вѣрилъ предсказаніямъ, обѣщавшимъ ему, что онъ не будетъ побѣжденъ, пока Бирнанскій лѣсъ не двинется на Донзинанъ, и что онъ не будетъ убитъ человѣкомъ, рожденнымъ женщиною».
«Малькольмъ поспѣшно шедшій по слѣдамъ Макбета, пришелъ въ Бирнанскій лѣсъ вечеромъ наканунѣ битвы. Когда его войско отдохнуло, онъ велѣлъ каждому изъ своихъ солдатъ взять въ руки по большой вѣткѣ, чтобы подъ этимъ прикрытіемъ незамѣтно приблизиться къ непріятелю. Утромъ Макбетъ замѣтилъ странное явленіе и сперва недоумѣвалъ, что бы это могло значить, но потомъ вспомнилъ давнишнее пророчество, что Бирнанскій лѣсъ двинется на Донзинанъ, и понялъ, что оно исполняется. Несмотря на это, онъ поставилъ войска въ боевой порядокъ и убѣждалъ воиновъ сражаться храбро; но лишь только враги отбросили закрывавшія ихъ вѣтви, и Макбетъ увидѣлъ, какъ велико ихъ число, онъ обратился въ бѣгство. Макдуффъ преслѣдовалъ его вплоть до Лонфэннена. Когда Макбетъ замѣтилъ, что Макдуффъ нагоняетъ его, онъ соскочилъ съ лошади и крикнулъ: „Измѣнникъ! напрасно гонишься ты за мною, потому что судьба не сулила мнѣ умереть отъ руки рожденнаго женщиною. Иди и получай награду, которую ты заслужилъ за свои труды!“ И онъ взмахнулъ мечомъ, намѣреваясь убить Макдуффа. Но Макдуффъ, соскочивъ съ коня, ловко уклонился отъ удара. Подбѣжавъ къ Макбету съ обнаженнымъ мечомъ, онъ произнесъ: „Правду сказалъ ты, Макбетъ, и теперь пришелъ тебѣ конецъ, ненасытный кровопійца! Я тотъ, ? комъ тебѣ говорили твои колдуны: я не рожденъ моею матерью, но вырѣзанъ изъ ея чрева“. Съ этими словами онъ ринулся на Макбета и убилъ его. Голову его онъ отсѣкъ и, воткнувъ на шестъ, отнесъ къ Малькольму».
«Таковъ былъ конецъ Макбетова царствованія, продолжавшагося 17 лѣтъ. Въ первые годы, какъ вы слышали, онъ сдѣлалъ много полезнаго для государства, но потомъ омрачилъ свою славу жестокостью. Онъ погибъ въ 1057 году по воплощеніи, на 16-мъ году правленія Эдуарда, короля англійскаго».
Малькольмъ Камморъ, водворившійся въ Шотландіи при поддержкѣ короля Эдуарда, былъ коронованъ въ Сконѣ. Тѣхъ, кто помогалъ ему въ борьбѣ съ Макбетомъ, онъ наградилъ титулами лордовъ, бароновъ, рьшарей: а тановъ, стоявшихъ на его стоpoнѣ онъ сдѣлалъ графами. Это были первые графы въ Шотландіи.
Въ V главѣ 8-ой книги исторіи Англіи Шекспиръ нашелъ разсказъ ? смерти молодого Сиварда, помѣщенный имъ въ V дѣйствіи «Макбета».
Сивардъ, графъ Нортумберландскій, былъ отправленъ Эдуардомъ съ большимъ отрядомъ кавалеріи на помощь Малькольму Каммору. Сивардъ послалъ впередъ сына, который былъ убитъ въ стычкѣ съ непріятелемъ. «Когда вѣсть объ этомъ дошла до отца, онъ спросилъ, получилъ ли юноша свою смертельную рану спереди или сзади, и узнавъ, что онъ былъ раненъ въ грудь, сказалъ: ,,Я радуюсь отъ всего сердца, потому что ни сыну, ни самому себѣ не могъ бы пожелать лучшей смерти».
Сравнивая трагедію съ ея источникомъ, мы во первыхъ убѣждаемся, что поэтъ чрезвычайно искусно воспользовался сюжетомъ, чтобы доставить возможно большее нравственное удовлетвореніе и самому королю и народу, который въ то время относился къ нему съ искренней любовью: онъ не только придумалъ въ началѣ IV дѣйствія эффектную сцену, въ которой является длинный рядъ королей «со скиптрами двойными, съ тройной державою»[4], который указываетъ и на происхожденіе короля отъ безвинно убитаго Банко и на безконечное продолженіе царственнаго рода Стюартовъ въ будущемъ, но и сильно возвысилъ характеръ его предка. У Голиншеда, какъ мы видѣли, Банко былъ однимъ изъ соучастниковъ Макбета въ цареубійствѣ. Въ трагедіи же онъ безусловно чистъ отъ этого преступленія и вообще представляетъ собою идеалъ человѣка и дѣятеля, непоколебимо вѣрнаго долгу и друзьямъ, спокойнаго, осторожнаго, предусмотрительнаго, властвующаго надъ страстями, такъ что не одно предсказаніе вѣдьмъ, но и самыя нравственныя его достоинства дѣлали его ненавистнымъ цареубійцѣ Макбету и были такимъ образомъ причиной его убійства. Правда, художественный тактъ побудилъ поэта сдѣлать исполнителями убійства личныхъ враговъ Банко (а не простыхъ наемныхъ убійцъ, какъ въ хроникѣ), но кто не увидитъ въ словахъ Макбета:
Ну чтожъ, друзья,
Мои слова успѣли вы обдуматъ?
Вы знаете что онъ (Банко) васъ угнеталъ,
A я былъ вами обвиненъ напрасно.
Я объяснилъ вамъ все, какъ васъ ловили,
Кто разорилъ васъ, кто вамъ ставилъ сѣти и пр.
безчестной клеветы, новаго низкаго преступленія, мотивированнаго его ненавистью къ Банко и стремленіемъ сдѣлать убійцъ особо энергичными? Для возвеличенія Іакова, который, какъ извѣстно, возстановилъ древній обычай допускать во дворецъ больныхъ злой немочью (evil, особый видъ разъѣдающей золотухи?) и исцѣлять ихъ прикосновеніемъ королевской руки и возложеніемъ на шею ихъ монеты, поэтъ ввелъ въ 3-ью сцену IV дѣйствія разсказъ Малькольма о томъ, какъ исцѣляетъ больныхъ англійскій король, при дворѣ котораго шотландскій принцъ нашелъ убѣжище и помощь.
Далѣе, при сравненіи хроники съ трагедіей нельзя не усмотрѣть стремленія поэта къ возможному (но не насильственному) единству времени и склонности усиливать краски тамъ, гдѣ это не нарушаетъ психологическаго вѣроподобія. Такъ, y Голиншеда между предсказаніемъ вѣдьмъ и казнью Кавдора прошло немного времени, но, разумѣется, не нѣсколько часовъ, а недѣлъ и мѣсяцевъ[5]; въ трагедіи же казнь измѣнника и награжденіе Макбета новымъ достоинствомъ одновременны или даже предшествуютъ его бесѣдѣ съ вѣдьмами; только Макбетъ и Банко не знаютъ о случившемся. Въ хроникѣ между этимъ возвышеніемъ Макбета и провозглашеніемъ Малькольма принцемъ Комберлендскимъ и наслѣдникомъ престола предполагается порядочный промежутокъ, во время котораго Макбетъ мечталъ о полученіи короны законнымъ путемъ; въ трагедіи оба эти событія происходятъ въ тотъ же день, когда вѣдьмы разожгли честолюбіе героя. Хроника оставляетъ читателя въ неизвѣстности, гдѣ именно убилъ Макбетъ Дункана; въ трагедіи преступленіе усугубляется тѣмъ, что убійца оскорбилъ въ то же время и святыню гостепріимства. Поэтъ игнорируетъ 10 лѣтъ хорошаго правленія Макбета, не считая вѣроподобнымъ, чтобы человѣкъ, поддавшійся страсти до такой степени, могъ исполнять съ честію свои высокія обязанности. По хроникѣ жестокость Макбета противъ Макдуффа до нѣкоторой степени мотивирована тѣмъ, что Макдуффъ не явился на работу и началъ сноситься съ врагами короля, стало быть нарушилъ свой долгъ; въ трагедіи же онъ только отказался пріѣхатъ па праздникъ. Въ хроникѣ Макбетъ идетъ самъ съ войскомъ на непокорнаго и измѣнившаго ему вассала; въ трагедіи онъ расправляется съ его невинной семьей посредствомъ подосланныхъ убійцъ. Впрочемъ, поэтъ и самъ, повидимому, забылъ это свое отступленіе отъ источника, и въ концѣ IV дѣйствія Россе разсказываетъ Макдуффу о взятіи его замка и объ истребленіи всѣхъ его вассаловъ, что, конечно, было невозможно для нѣсколькихъ подосланныхъ убійцъ.
Критика почти единогласно видитъ въ трагедіи «Макбетъ» рѣдкія даже y Шекспира драматическія и сценическія достоинства; но та же безпристрастная критика должна признать, что эта трагедія написана нѣсколько наскоро, не такъ глубоко обдумана, какъ другія пьесы Шекспира того же періода его дѣятельности. Кромѣ вышеуказаннаго противорѣчія, это болѣе всего сказалось въ довольно длинномъ діалогѣ между Малькольмомъ и Макдуффомъ, который безъ натяжки, безъ предвзятаго намѣренія находить совершеннымъ все безъ исключенія, что создано Шекспиромъ, едва ли можно признавать психологически вѣроятнымъ.
Начать съ того, что Малькольмъ, какъ всѣ изгнанники, слишкомъ внимательно слѣдитъ за тѣмъ, что дѣлалось въ Шотландіи, чтобы не знать, насколько возненавидѣлъ Макбетъ Макдуффа, и, какъ всѣ изгнанники, скорѣй наклоненъ ошибаться въ обратную сторону — излишняго довѣрія. Главное же: Макдуффъ не такой младенецъ, чтобы счесть Малькольма негодяемъ только на основаніи его собственныхъ словъ, въ которыхъ такъ явно звучитъ непомѣрное преувеличеніе. Жизнь принцевъ на виду у всѣхъ, особенно въ чужой странѣ, а на основаніи разговора съ Малькольмомъ Макдуффъ могъ убѣдиться развѣ въ одномъ недостаткѣ будущаго короля — крайней его нервности и болѣзненной страсти къ самообвиненію, которое сильно напоминаетъ «признанія» Гамлета передъ Офеліей въ 1-й сценѣ III дѣйствія. Также мало естественно и слѣпое довѣріе Макдуффа къ самовосхваленіямъ Малькольма. Читатели видятъ, что Шекспиръ взялъ этотъ діалогъ изъ своего легендарнаго источника съ весьма незначительными измѣненіями (при чемъ, однако, съумѣлъ придать ему особое драматическое значеніе, соединивъ его въ одну сцену съ ужаснымъ извѣстіемъ, которое приноситъ Макдуффу Россе, что обусловливаетъ увѣренность зрителя въ предстоящей гибели Макбета именно отъ руки Макдуффа); но то, что умѣстно въ наивномъ эпосѣ, гдѣ идолище самъ говоритъ о себѣ:
А я, идолище поганое..,
неумѣстно въ серьезной драмѣ.
Съ другой стороны то же сравненіе трагедіи съ ея источникомъ, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, наглядно показываетъ намъ, какъ свободно и съ какой художественной цѣлесообразностью драматургъ воспользовался своимъ грубоватымъ матеріаломъ. Всѣ характеры, начиная съ героя и героини, созданы имъ цѣликомъ; цѣликомъ создано и развитіе внутренней трагедіи въ душѣ Макбета, который по хроникѣ былъ довольно пошлой игрушкой адскихъ силъ и слѣпой судьбы. Такой же пошлой эгоисткой, дальнѣйшая судьба которой вовсе не интересовала читателя, была въ хроникѣ и жена Макбета, изъ которой въ пьесѣ вышелъ едва ли не самый трагически ужасный характеръ во всей новой литературѣ; ея ужасная душевная болѣзнь и самоубійство созданы поэтомъ. Изъ слабаго Дункана онъ сдѣлалъ идеалъ кроткаго и благороднаго государя {*}. Свободно создана и ужасающая по своему контрасту съ предыдущимъ и послѣдующимъ добродушная болтовня полупьянаго невыспавшагося привратника (3-я сцена II дѣйствіе)[6] и т. д.[7]. Не подлежитъ сомнѣнію, что какъ во время появленія Макбета на сценѣ, такъ и y послѣдующихъ поколѣній, до нашего включительно, зрителей особенно восхищало соединеніе въ этой трагедіи глубокой психологической правды со смѣлой и красивою фантастикой {*}. Основу послѣдней поэтъ получилъ изъ хроники, но эту довольно тощую основу онъ разработалъ свободно и художественно: онъ ввелъ въ 5-ую сцену III дѣйствія античную Гекату и всю 1-ую сцену IV дѣйствія, въ которой изображено послѣднее роковое свиданіе героя съ вѣдьмами, обставилъ чрезвычайно роскошно и эффектно. Кромѣ того, онъ на свой, такъ сказать, страхъ ввелъ два новыхъ фантастическихъ момента: въ началѣ II дѣйствія, когда первое преступленіе Макбета уже рѣшено безповоротно, сцену съ кинжаломъ, служащую какъ бы предвкушеніемъ предстоящихъ герою мученій и появленіе окровавленной тѣни Банко на королевскомъ пиру (для чего онъ долженъ былъ перемѣстить это убійство, происходящее въ хроникѣ послѣ королевскаго пира, на нѣсколько часовъ впередъ. Выше упомянуто, что еще при жизни поэта, почти немедленно послѣ появленія трагедіи, эта ужасная тѣнь вошла въ поговорку; трудно указать даже y Шекспира другую сцену, равную этой по внутреннему и внѣшнему драматизму.
{* I, 7. Слова Макбета:
Дунканъ царилъ такъ доблестно и кротко,
Высокій санъ такъ чисто сохранялъ, и т. д.}
Обѣ эти прибавки: кинжалъ и тѣнь Банко — галлюцинаціи глубоко потрясенной души Макбета, и, стало быть, поэтъ остается въ нихъ на почвѣ живой дѣйствительности, тогда какъ въ сценахъ съ вѣдьмами на-родное вѣрованіе заставляетъ его представить вымышленное реально существующимъ. Но, какъ извѣстно, во время созданія «Макбета» колдовство и сношенія съ злыми духами вовсе не были простонародными вѣрованіями или переживаніемъ, а глубокимъ убѣжденіемъ даже правящихъ классовъ, которое находило себѣ весьма серьезное примѣненіе въ юридической практикѣ[8].
Вѣдьмы или колдуньи (Witches)[9] «Макбета» — очень сложныя фигуры: въ нихъ объединены древнегерманскія вѣщія жены, о почитаніи которыхъ говоритъ еще Тацитъ, темныя воспоминанія о богиняхъ и дѣвахъ — служительницахъ боговъ (у скандинавовъ валкиріи) съ литературными пре-аніями о библейскихъ волшебницахъ и о классическихъ пророчицахъ: ихъ исключительное служеніе злу и ихъ внѣшнее безобразіе въ 1-ой и 3-ьей сценѣ I дѣйствія — неизбѣжное слѣдствіе благочестиво христіанскаго взгляда на всѣ остатки языческой древности. Призраки 1-й сцены IV дѣйствія (голова въ шлемѣ, окровавленное дитя, дитя въ коронѣ съ вѣтвью) надо думать, заимствованы поэтомъ изъ безконечно богатаго арсенала чернокнижной литературы XVI вѣка, имѣвшей вліяніе и на дѣйствительную жизнь во времена Шекспира[10].
Первыми толкователями Макбета, конечно, были англійскіе режиссеры и актеры эпохи Шекспира и послѣдующихъ. Но о томъ, какъ ставили эту трагедію при жизни ея автора, мы почти не имѣемъ свѣдѣній[11]; при реставраціи трагедію передѣлали почти до неузнаваемости. Знаменитый Гаррикъ[12] изображалъ Макбета грустнымъ, даже скорбнымъ, человѣкомъ, сильнымъ отъ природы, но подавленнымъ страстью, которая оказалась гораздо сильнѣе его; игравшая съ нимъ вмѣстѣ артистка Притчардъ изображала лэди Макбетъ больше фуріей, чѣмъ женщиной, и слѣдовательно понимала этотъ характеръ слишкомъ односторонне; истинной создательницей этой роли была мистриссъ Сидонсъ, проявлявшая въ игрѣ своей нѣкоторую мягкость и женственность, а въ то же время и ужасную силу страсти; но съ III дѣйствія y нея замѣчался сильный упадокъ духа, вполнѣ объяснявшій и сцену лунатизма и ея насильственную смерть. Въ этомъ же родѣ играла лэди Макбетъ и знаменитая Ристори[13].
Первый вліятельный разборъ трагедіи и ея главнаго характера далъ Авг. Вильг. Шлегель въ своихъ «лекціяхъ о драматическомъ искусствѣ и литературѣ», которыя онъ читалъ въ 1808 г., а напечаталъ въ 1809 г. и которыя вскорѣ были переведены на главные европейскіе языки. Вотъ содержаніе этого разбора:
Шекспиръ хотѣлъ изобразить честолюбиваго, но благороднаго человѣка, который поддается могучимъ дьявольскимъ ухищреніямъ; всѣ преступленія, на которыя его толкаетъ стремленіе обезпечить за собою плоды своего перваго злодѣянія, не могутъ стереть съ его образа печати прирожденнаго героизма. Въ убійствѣ Дункана нужно различать три момента. Первая мысль о преступленіи исходитъ отъ существъ, всецѣло отдавшихъ себя на служеніе злу.
Вѣщія сестры встрѣчаютъ Макбета, упоеннаго побѣдой, удовлетворившаго свою жажду славы. Онѣ представляютъ ему дѣломъ судьбы то, что въ дѣйствительности можетъ быть только дѣломъ его собственныхъ рукъ и внушаютъ довѣріе къ своимъ словамъ немедленнымъ осуществленіемъ перваго предсказанія. Непосредственно за тѣмъ ему представляется удобный случай убить короля; жена Макбета заклинаетъ мужа воспользоваться имъ; она убѣждаетъ Макбета съ пламеннымъ краснорѣчіемъ; ея софизмы облекаютъ преступленіе въ какое-то ложное величіе. На долю Макбета не приходится почти ничего, кромѣ самаго факта убійства; онъ настолько взволнованъ и растерянъ, разсудокъ его такъ отуманенъ, что онъ не въ силахъ сопротивляться вліянію, толкающему его руку.
Раскаяніе не только непосредственно слѣдуетъ за убійствомъ, оно даже предшествуетъ ему; угрызеніе совѣсти ни днемъ, ни ночью не даютъ покоя Макбету. Но теперь онъ запутался въ адскихъ сѣтяхъ. Поистинѣ ужасно видѣть, какъ прежній смѣлый воинъ, прямо смотрѣвшій въ лицо смерти, теперь, изъ страха передъ загробной жизнью, цѣпляется съ возрастающею энергіею за свое земное существованіе, которое становится съ каждымъ днемъ все мучительнѣе, и безжалостно сбрасываетъ съ дороги все, въ чемъ его мрачная подозрительность чуетъ опасность.
И все же, несмотря на отвращеніе, которое намъ внушаютъ его злодѣянія, мы не можемъ вполнѣ отказать ему въ сочувствіи; мы оплакиваемъ гибель столькихъ благородныхъ качествъ; мы какъ бы противъ желанія восхищаемся и въ самомъ концѣ борьбою смѣлой воли съ робкой совѣстью.
Можно было бы подумать, что въ этой трагедіи мы встрѣчаемся съ всемогущимъ рокомъ греческой драмы: въ основѣ лежитъ вмѣшательство сверхъестественныхъ силъ, съ которыми послѣдующія событія связаны тѣснѣйшимъ образомъ. Есть тутъ также и двусмысленныя предсказанія, буквальное осуществленіе которыхъ губитъ тѣхъ, кто полагается на нихъ. Но не трудно доказать, что Шекспиръ проявилъ въ своей драмѣ болѣе просвѣщенный взглядъ, чѣмъ былъ y древнихъ. Онъ хочетъ показать, что борьба добра и зла въ этомъ мірѣ совершается по волѣ Провидѣнія, Которое обращаетъ проклятія, навлекаемыя на себя одними людьми, въ благословеніе для другихъ….
По развитію дѣйствія Макбетъ является прямой противуположностью Гамлету; здѣсь событія развертываются одно за другимъ съ поразительной быстротой… Трудно постичь, какъ Шекспиръ нашелъ возможность вмѣстить въ такія узкія рамки не только массу происшествій, фактовъ внѣшнихъ, но и изображеній души человѣческой, раскрывающей передъ нами тайники свои! Кажется, будто съ часовъ времени сняты гири, и оно вертится безъ перерыва и задержекъ. Ничто не можетъ сравниться по силѣ съ этой возбуждающей ужасъ картиной! Достаточно упомянуть о подробностяхъ убійства Дункана, о кинжалѣ, мелькающемъ передъ глазами Макбета, о появленія тѣни Банко на пиру, о ночныхъ блужданіяхъ лэди Макбетъ — что можно сказать обо всемъ этомъ такого, что не ослабило бы непосредственнаго впечатлѣнія зрителя?.. Только одинъ Шекспиръ умѣетъ изображать ужасное съ такой силой и въ то же время не переходить границъ прекраснаго[14].
Къ этимъ прочувствованнымъ и красиво выраженнымъ положеніямъ А. B. Шлегеля шекспировская критика XIX вѣка можетъ присоединить не много такого, что должно считаться болѣе или менѣе общепризнаннымъ.
Прежде всего характеристику Макбета, сдѣланную Шлегелемъ, необходимо дополнить указаніемъ на его чрезмѣрно сильно развитое, особенно для храбраго воина и практическаго дѣятеля, воображеніе; онъ не только не проявляетъ страха смерти въ бою, напротивъ — является однимъ изъ хладнокровнѣйшихъ и лучшихъ полководцевъ и бойцовъ, но онъ самъ говоритъ о себѣ:
А было время чувства замирали
При крикѣ совъ, а отъ ужасныхъ сказокъ
На головѣ вставали волоса
Какъ будто въ нихъ дышала жизнь (V, 5).
Онъ трепещетъ передъ всѣмъ, что приближается къ сверхъестественному. На такого человѣка предсказанія вѣдьмъ, предсказанія, изъ которыхъ одно исполняется немедленно, не могли не произвести огромнаго впечатлѣнія, столь сильнаго, что весь его нравственный обликъ какъ бы мгновенно переродился и y этого вѣрнѣйшаго вассала вдругъ является мысль о цареубійствѣ.
Но покамѣстъ онъ еще настолько честный человѣкъ, что быстро отбрасываетъ эту ужасную мысль и успокаивается на рѣшеніи:
Когда судьбѣ угодно
Меня вѣнчать, то пусть меня вѣнчаетъ;
Я ей не помогу!
Безъ сомнѣнія, онъ имѣетъ въ виду тотъ древній законъ, въ силу котораго престолъ могъ правильно достаться ему при малолѣтствѣ принцевъ. Въ слѣдующей же сценѣ (I, 4) наступаетъ для него неожиданное разочарованіе, и мысль о преступленіи снова овладѣваетъ его потрясеннымъ мозгомъ. Онъ говоритъ про себя:
Померкните, свѣтила, въ небесахъ!
Не озаряйте замысловъ моихъ! {*}
Пускай ударъ мой ниспадетъ впотьмахъ:
Рука вѣрна: она не промахнется.
{*Въ оригиналѣ; своихъ черныхъ и глубокихъ желаній; пустъ глазъ не видитъ руки; пустъ совершится, на что со страхомъ посмотритъ взоръ. }
Однако ясно, что еслибъ Макбетъ былъ предоставленъ самому себѣ, онъ снова нашелъ бы возможность возложить отвѣтственность на судьбу и остался бы чистымъ, если не въ помышленіяхъ, то по крайней мѣрѣ въ дѣлахъ своихъ. Но тогда выступаетъ на сцену лэди Макбетъ, натура несравненно болѣе опредѣленная и рѣшительная. У нея сильный и ясный умъ, но полное отсутствіе всякой нравственной сдержки. Она говоритъ о мужѣ:
Королемъ ты будешь!
Но я боюсь: въ твоей душѣ такъ много
Любови млека {*}, что не изберешь ты
Пути кратчайшаго. Въ тебѣ, я знаю,
И гордость есть и жажда громкой славы,
Но нѣту зла, ихъ спутника. Престола
Путемъ прямымъ желалъ бы ты достигнуть.
{* Ориг. «млека человѣческой нѣжности».}
Считая это невозможнымъ, лэди увѣрена, что съумѣетъ вдохнуть въ мужа свой непоколебимый духъ.
Она встрѣчаетъ Макбета лестію и ласкою; она дѣлаетъ видъ, будто и не догадывается объ его колебаніяхъ, не можетъ допустить и мысли о подобной слабости; она заботится только о томъ, чтобы лицо Макбета при гостяхъ не выражало его душевнаго настроенія; она же превосходно владѣетъ собою и разсыпается передъ королемъ въ изъявленіяхъ будто бы самой простодушной благодарности!
Между 6-ою и 7-ою сценами, повидимому, надо предполагать разговоръ Макбета съ женою, въ которомъ онъ, руководимый ею, но воображающій себя вполнѣ свободнымъ, клялся ей страшными клятвами, что Дунканъ, обидѣвшій его назначеніемъ себѣ наслѣдника, не выѣдетъ живымъ изъ его дома. Но просидѣвъ нѣкоторое время за столомъ съ добрымъ Дунканомъ и мучимый заранѣе раскаяніемъ, онъ вышелъ подумать. Въ монологѣ, съ котораго начинается 7-ая сцена, онъ вполнѣ убѣдительно доказываетъ себѣ, что задуманное имъ предпріятіе совершенно безумно, не говоря уже объ его ужасной безнравственности. Входитъ лэди Макбетъ, прекрасно понимавшая, что происходитъ въ душѣ Макбета и старающаяся не выпускать его изъ-подъ своего вліянія. Макбетъ предлагаетъ ей отказаться отъ плана убійства, такъ какъ онъ желалъ бы сохранить за собою то «золотое мнѣніе», которое онъ заслужилъ во всемъ народѣ. Будто пораженная такою неожиданностью, лэди въ отвѣтъ на это разражается упреками, выбирая нарочно самые ядовитые: мужа-воина упрекаетъ она въ возмутительной трусости: онъ былъ храбръ и рѣшителенъ только подъ вліяніемъ выпитаго вина; теперь только она оцѣнила его любовь — при чемъ тутъ любовь, она, можетъ быть, и сама не могла бы объяснить; но она прекрасно сознаетъ, что упрекъ въ отсутствіи любви крайне тяжелъ для мужа; она называетъ его клятвопреступникомъ! Замѣтивъ, что онъ начинаетъ опять склоняться на ея сторону, она спѣшитъ занять его подробностями и представить дѣло чрезвычайно удобоисполнимымъ. Увлеченный ею, Макбетъ придумываетъ новую хитрость, и цареубійство уже рѣшено безповоротно.
Съ этого момента настоящій убійца — лэди Макбетъ — уходитъ на задній планъ, а на первый выступаетъ самъ Макбетъ. Онъ терзается душою; его мучитъ галлюцинація; но онъ смѣло идетъ къ своей цѣли и достигаетъ ея! По совершеніи преступленія, его внутреннія мученія еще болѣе усиливаются, доходятъ до невѣроятной степени: онъ на минуту даже поддается паническому ужасу, и лэди идетъ вмѣсто него возвратить кинжалы слугамъ Дункана. Но это уже послѣднее проявленіе ея силы и послѣднее же проявленіе его сознательной слабости.
«По сводамъ замка
Неумолкаемый носился вопль;
Гламисъ зарѣзалъ сонъ! За то отнынѣ
Не будетъ спать его убійца Кавдоръ» и пр.
Когда обнаружилась смерть Дункана, Макбетъ ведетъ себя чрезвычайно умно и цѣлесообразно; онъ притворяется мастерски, какъ самый опытный и хладнокровный убійца, тогда какъ его жена принуждена прибѣгнуть къ самому банальному средству — обмороку (который, можетъ быть, является полуискусственнымъ результатомъ потрясенія). Слѣдующее крупное и обдуманное преступленіе, убійство Банко — убійство пьяныхъ слугъ Дункана совершено внезапно, будто по вдохновенію, — Макбетъ всецѣло беретъ на свою отвѣтственность; онъ и предпринимаетъ его и самъ себя раздражаетъ противъ ненавистнаго ему будущаго родоначальника королей и производитъ руками наемныхъ имъ обманутыхъ убійцъ: королеву, которая уже теперь мечтаетъ о тихомъ снѣ въ могилѣ (III, 2) онъ отстраняетъ отъ всякаго участія въ страшномъ дѣлѣ, предоставляя ей воспользоваться только сладкими плодами его. Это — такое проявленіе деликатной нѣжности въ его какъ бы одичавшей душѣ, которое трогаетъ насъ даже противъ воли[15].
Только при неожиданномъ появленіи тѣни Банко на пиру, роли какъ будто опять перемѣняются: Макбетъ — въ безумномъ ужасѣ, а жена поддерживаетъ его и оправдываетъ его въ глазахъ гостей болѣзнью, но вѣдь она не видитъ тѣни убитаго, да и не знаетъ положенія дѣла. Послѣ этого она появляется только въ V актѣ въ страшной сценѣ сомнамбулизма, когда ея не женски сильная натура оказывается уже не надломленной, а окончательно сокрушенной. За этимъ хотя безсознательнымъ, но невыносимымъ страданіемъ можетъ послѣдовать только самовольная смерть.
Конецъ самого Макбета драматичнѣе и величественнѣе. Уже со смерти Дункана онъ мучится непрерывно; онъ завидуетъ мертвецамъ; онъ, по словамъ жены (V, 4), лишился сна, отрады всѣхъ существъ; ошибочно приписывая свои страданія предсказанію вѣдьмъ относительно Банко, онъ совершаетъ новое преступленіе, но имъ только ухудшаетъ свое положеніе. Тогда онъ вступаетъ въ отчаянную борьбу съ судьбою, въ глубинѣ души не надѣясь на побѣду, но хватаясь, какъ утопающій за соломенку, за предсказанія призраковъ; онъ проявляетъ нечеловѣческую энергію и рѣшительность, которыя естественно переходятъ въ небывалое ожесточеніе и даже нравственное отупѣніе; онъ, какъ звѣрь, бросается на окружающихъ, и героизмъ свой проявляетъ только въ храбрости отчаянія. Окруженный со всѣхъ сторонъ гибелью, онъ забылъ, что значитъ страхъ (V, 4), но за то забылъ и то, что значитъ человѣческое чувство: узнавъ о гибели единственнаго дорогого ему существа, онъ не испытываетъ горести, а только ненависть къ жизни, за которую однако продолжаетъ держаться, на зло врагамъ и себѣ, съ судорожными усиліями. Убѣдившись въ фальшивой двусмысленности перваго предсказанія, онъ еще надѣется на второе; обманувшись и въ немъ, онъ вынужденъ признать себя одураченнымъ[16] и побѣжденнымъ; но угроза позоромъ вновь заставляетъ вспыхнуть его энергію, и онъ спѣшитъ выпить до конца свою горькую чашу.
Въ заключеніе этого краткаго разбора приводимъ два отзыва о Макбетѣ изъ Бѣлинскаго.
Въ 1840 г. въ своемъ разборѣ комедіи Грибоѣдова великій критикъ такъ опредѣляетъ два главныхъ характера этой трагедіи: «Макбетъ Шекспира — „злодѣй, но злодѣй съ душою глубокою и могучею, отчего онъ, вмѣсто отвращенія, возбуждаетъ участіе: вы видите въ немъ человѣка, въ которомъ заключалась такая же возможность побѣды, какъ и паденія, и который, при другомъ направленіи, могъ бы быть другимъ человѣкомъ. Но есть злодѣи какъ будто по своей натурѣ, есть демоны человѣческой природы, по выраженію Ретшера[17], такова лэди Макбетъ, которая подала кинжалъ своему мужу, подкрѣпила и вдохновила его сатанинскимъ величіемъ своего отверженія отъ всего человѣческаго и женственнаго, своимъ демонскимъ торжествомъ надъ законами человѣческой и женственной натуры, адскимъ хладнокровіемъ своей рѣшимости на мрачное злодѣйство. Но для слабаго сосуда женской организаціи былъ слишкомъ не въ мѣру такой сатанинскій духъ, и сокрушилъ его своею тяжестію, разрѣшивъ безумство сердца помѣшательствомъ разсудка, тогда какъ самъ Макбетъ встрѣтилъ смерть, подобно великому человѣку, и этимъ помирилъ съ собою душу зрителя, для котораго въ его паденіи совершилось торжество нравственнаго духа“.
А въ 1846 г., разбирая „Петербургскій Сборникъ, изд. Н. Некрасовымъ“, гдѣ появились „Бѣдные люди“ Достоевскаго, Бѣлинскій говоритъ по поводу Кронебергова перевода трагедіи:
„Макбетъ“ — одно изъ самыхъ колоссальныхъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, самыхъ чудовищныхъ произведеній Шекспира, гдѣ, съ одной стороны, отразилась вся исполинская сила творческаго его генія, а съ другой, — все варварство вѣка, въ которомъ жилъ онъ. Много разсуждали и спорили о значеніи вѣдьмъ, играющихъ въ „Макбетѣ“ такую важную роль: одни хотѣли видѣть въ нихъ просто вѣдьмъ, другіе — олицетвореніе страстей „Макбета“, глухо свирѣпствовавшихъ на днѣ души его; третьи — поэтическія аллегоріи. Справедливо только первое изъ этихъ мнѣній. Шекспиръ — можетъ быть, величайшій изъ всѣхъ геніевъ въ сферѣ поэзіи, какихъ только видѣлъ міръ, но въ то же время онъ былъ сынъ своего времени, своего вѣка, того варварскаго вѣка, когда разумъ человѣческій едва началъ пробуждаться отъ своего тысячелѣтняго сна, когда въ Европѣ тысячами жгли колдуновъ, и когда никто не сомнѣвался въ возможности и прямыхъ сношеній человѣка съ нечистою силою. Шекспиръ не былъ чуждъ слѣпоты своего времени, и, вводя вѣдьмъ въ свою великую трагедію, онъ нисколько не думалъ дѣлать изъ нихъ философическія олицетворенія и поэтическія аллегоріи. Это доказывается, между прочимъ, и важною ролью, какую играетъ въ „Гамлетѣ“ тѣнь отца героя этой великой трагедіи. „Другъ Гораціо“, говоритъ Гамлетъ: „на землѣ есть много такого, о чемъ и не бредила ваша философія“. Это убѣжденіе Шекспира, это говоритъ онъ самъ, или, лучше сказать, невѣжество и варварство его вѣка, а обскуранты нашего времени такъ и ухватились за эти слова, какъ за оправданіе своего слабоумія. Шекспиръ видѣлъ и Богъ вѣсть какую удивительную драматическую и трагическую пружину въ ходѣ Бирнанскаго лѣса и въ томъ обстоятельствѣ, что Макбетъ не можетъ пасть отъ руки человѣка, рожденнаго женою. Дѣло оказалось чѣмъ-то вродѣ плохого каламбура; но такова творческая сила этого человѣка, что, несмотря на всѣ нелѣпости, которыя ввелъ онъ въ свою драму, „Макбетъ“ — все таки огромное, колоссальное созданіе, какъ готическіе храмы среднихъ вѣковъ. Что-то сурово-величаво-грандіозно-трагическое лежитъ на этихъ лицахъ и ихъ судьбѣ; кажется, имѣешь дѣло не съ людьми, а съ титанами, и какая глубина мысли, сколько обнаженныхъ тайнъ человѣческой природы, сколько рѣшенныхъ великихъ вопросовъ, какой страшный и поучительный урокъ!… Вотъ доказательство, что время не губитъ генія, но геній торжествуетъ надъ временемъ, и что каждый моментъ всемірно-историческаго развитія человѣчества даетъ равно-обильную жатву для поэзіи».
- ↑ Во всякомъ случаѣ она не могла появиться раньше октября 1601 года, когда шотландскій король Іаковъ, вступившій, послѣ смерти Елисаветы, на престолъ Англіи, соединилъ на головѣ своей три короны, и позднѣй 1607 г., когда въ одной комедій уже упоминается «тѣнь Банко». Точнѣе, Malone (Variorum 1821 г.) относитъ пьесу именно къ 1606 г. потому, что въ 3-ей сценѣ II акта въ словахъ привратника: Here’s а farmer that hanged hemself on th’expectation of plenty очевмденъ намекъ на отличный урожай этого года. И въ его же словахъ: Hero’s an equivocator и т. д. столь же очевидное указаніе на безчестное поведеніе суперіора іезуитовъ Генри Garneit’а на судѣ по поводу такъ наз. «порохового заговора» (мартъ 1606 г.).
- ↑ Raphael Holinshed, Ghrouicles of England, Scotland and Ireland, 1-oe изд. 1577 г., 2-oе (съ выпусками) 1587 г.: возстановленъ текстъ 1-го изд. въ 1808 г.
- ↑ Methougt I heard а voice cry: «Sleep no more!»
- ↑ Тройная держава — властъ надъ Англіей, Шотландіей и Ирландіей: двойной скипетръ отъ двухъ великихъ острововъ.
- ↑ См. выше: Банко нерѣдко въ шутку называлъ Макбета «шотландскимъ королемъ» и т. д.
- ↑ Извѣстно, что она ужаснула своимъ реализмомъ Шиллера, который въ своемъ переводѣ Макбета (въ другихъ мѣстахъ очень точномъ) замѣнилъ ее благочестивымъ утреннимъ гимномъ.
- ↑ Кто въ 7-ой сценѣ III дѣйствія видитъ указаніе на прежнее намѣреніе Макбета (предшествующее началу пьесы), убить Дункана, долженъ, конечно, и это отнести на счетъ свободнаго созданія поэта. Но мы полагаемъ, что такое толкованіе словъ лэди Макбетъ противорѣчитъ характеру героя.
- ↑ На основаніи закона 1603 г. въ первые годы царствованія Іакова было казнено не мало женщинъ, заподозрѣнныхъ въ колдовствѣ.
- ↑ Герой въ 1-ой сценѣ; IV акта называетъ ихъ weird sisters — роковыми сестрами.
- ↑ Есть и другое объясненіе, приписывающее изобрѣтеніе этихъ ужасовъ самому поэту (голова воина есть голова самого Макбета, отрубленная Макдуффомъ; окровавленное дитя — самъ Макдуффъ вырѣзанный изъ чрева матери; дитя съ короною и вѣтвью Малькольмъ, приказавшій нарубить вѣтви. См. А new Variorum edition — by Horace Howard Furness. Philadelphia. Vol II 1873. 207, 8); но оно отзывается натяжкою.
- ↑ Только Форманъ свидѣтельствуетъ, что въ 1610 г. лэди Макбетъ и самъ герой (?) напрасно старались смыть кровь съ своихъ рукъ, и тѣнь Банко во время тоста за отсутствующаго усѣлась сзади Макбета. См. Н. И. Стороженко 174—5.
- ↑ Род. 1716 г., выступилъ въ Лондонѣ 1741 г., Макбета игралъ съ 1741 г., сошелъ со сцены 1776 г., ум. 1779 г.
- ↑ Подробнее о Макбетѣ на сценѣ см. въ выше названной прекрасной статьѣ Н. И. Стороженко, стр. 176—192. О мистриссъ Сидонсъ и др. лэди Макбетъ см. H. H. Furness l. с. стр. 415—428.
- ↑ Буквально «это сцены единственныя и встрѣчаются только y этого поэта; иначе трагическая муза должна была бы смѣнить свою маску на голову Медузы» Изд. Heidelb, 1811 II, 2, стр. 156—161.
- ↑ По собственной же иниціативѣ и плану онъ совершаетъ и послѣднее путешествіе къ «вѣщимъ сестрамъ».
- ↑ Только увѣренность въ своей полной безопасности могла его вызвать изъ неприступнаго замка въ открытое поле.
- ↑ Heinrich Theodor Rötscher (1803—1871) нѣмецкій теоретикъ искусства, послѣдователь Гегеля.