П. Козловъ.
МАЙ.
«Гражданин», № 5, 1873
Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/29janN5.htm
Муза.
Поэтъ! возьми свою святую лиру….
Сегодня въ ночь рождается весна,
Даруя жизнь проснувшемуся мiру,
Она придетъ, цвѣтами убрана….
Блеснетъ заря и пташекъ щебетанье
Раздастся вновь подъ ропотъ вешнихъ струй…
Воспрянь, поэтъ! повсюду ликованье…
Иди ко мнѣ и дай мнѣ поцѣлуй…
Пoэтъ.
Долина дремлетъ подъ навѣсомъ
Беззвѣздной ночи. Мiръ заснулъ…
Мнѣ показалось, что надъ лѣсомъ
Какой-то призракъ промелькнулъ….
Онъ проносился въ отдаленьи,
Скользя надъ сонною землей…
Какое странное видѣнье!
Оно блеснуло лишь мгновенье
И скрылось въ темнотѣ ночной.
Mуза.
Весна идетъ; ужъ рощи зеленѣютъ…
На страстный зовъ откликнулась земля…
И дѣвственныя розы заалѣютъ,
И травами покроются поля…
Повсюду льются волны аромата…
Еще милѣй прощальный лучъ заката…
Отъ страстныхъ думъ дрожишь и млѣешь ты…
Все зацвѣтетъ… въ природѣ дышетъ счастье;
Она полна любви и сладострастья,
Какъ ложе брачное ликующей четы…
Поэтъ.
Какъ сердце бьется! страхъ невольный
Мнѣ давитъ грудь; дышать мнѣ больно,
Отъ тяжкихъ думъ спасенья нѣтъ…
Не дверь ли кто-то отворяетъ?
Уныло лампа догораетъ,
Бpocaя въ келью тусклый свѣтъ…
Во мнѣ тревога и волненье…
Я одинокъ… никто нейдетъ…
Все спитъ кругомъ; лишь полночь бьетъ;
Какъ тяжело уединенье!
Какъ нищеты ужасенъ гнетъ!
Муза.
Иди ко мнѣ! я жду твои лобзанья…
Томленiемъ и нѣгой мiръ объятъ;
Я вся дрожу отъ страстнаго желанья;
Я жду тебя; устa мои горятъ…
Лѣнивое дитя! Красой сiяя,
Передъ тобой твой свѣтлый идеалъ…
Ты помнишь ли какъ, страстно замирая,
Ты первый разъ въ мои объятья палъ?
Въ моей любви нашелъ ты утѣшенье…
Измѣнницу забылъ ты для меня…
Теперь и ты уйми мое волненье…
Чтобъ ночь прожить должна молиться я.
Поэтъ.
О, муза! голосъ сердцу милый,
Смутясь душой, я слышу вновь;
Ты для меня восторгъ и сила…
Ты мнѣ одна не измѣнила…
Ты мнѣ одна даришь любовь…
Опять мои прозрѣли вѣжды…
Сестра, я шлю тебѣ привѣтъ!..
Въ душѣ зардѣлися надежды;
Лучи твоей златой одежды
Въ больную грудь вливаютъ свѣтъ…
Муза.
Воспрянь, поэтъ! забудь свое страданье…
Одинъ сидѣлъ ты, плача и скорбя…
И я, полна любви и состраданья,
Cошла съ небесъ, чтобъ утѣшать тебя…
Прошли года, а горе не заснуло
Въ твоей груди. Ты мрачно хмуришь бровь…
Передъ тобой, быть можетъ, промелькнула,
Какъ призракъ злой, погибшая любовь!
Очнись отъ сна… Пускай, какъ гость незваный,
Умчится скорбь и пѣсня прозвучитъ…
Она души твоей излечитъ раны…
Мы улетимъ въ невѣдомыя страны
И пѣснь твоя до Бога долетитъ…
Помчимся мы на крыльяхъ вдохновенья
Въ волшебный мiръ фантазiи и сновъ,
Гдѣ ты найдешь отраду и забвенье
И отдохнешь отъ жизненныхъ оковъ…
Умчимся въ даль… здѣсь мipъ постылъ и тѣсенъ.
Въ Шотландiю направимъ свой полетъ,
Иль въ Грецiю, отчизну дивныхъ пѣсенъ,
Гдѣ сладкою рѣкой струится медъ.
Мы отдохнемъ въ тѣни садовъ Мессины,
Гдѣ вѣчно синь прозрачный сводъ небесъ;
Мы посѣтимъ роскошныя долины,
Гдѣ сладко дремлетъ синiй Tитаресъ.
Мы полетимъ къ Италiи счастливой,
Увидимъ Аргосъ, мрачный Птелеонъ
Иль берегa сребристаго залива,
Гдѣ на Камиру смотритъ Олоссонъ…
Чтó будемъ пѣть? О чемъ польются слезы?
Разскажемъ-ли плѣнительныя грезы,
Чтo ангелъ сна, склоняясь надъ тобой,
Навѣялъ на тебя, въ тиши ночной?
Опишемъ-ли любви восторгъ и сладость?
Войну иль миръ? унынье или радость?
Раздастся-ль гимнъ Тому Кто создалъ свѣтъ,
Чьей благости конца и мѣры нѣтъ,
Кто мiръ наполнилъ вѣчною любовью?
Мы скажемъ ли Тарквинью: "прочь, злодѣй!
"Довольно ты игралъ невинной кровью,
«Губя свой край родной»; на днѣ морей
Искать пойдемъ-ли жемчугъ драгоцѣнный?
Злодѣю ли напишемъ приговоръ?
Иль скорбь утѣшимъ пѣснью вдохновенной?…
Съ охотникомъ пойдемъ-ли въ темный боръ?
Рога трубятъ… собакъ несется стая…
Олень упалъ; онъ выбился изъ силъ…
И слезы льетъ, о дѣтяхъ вспоминая;
Охотникъ острый ножъ въ него вонзилъ
И сердце жертвы, чуждый сожалѣнья,
Голоднымъ псамъ онъ бросилъ на съѣденье…
Разскажемъ ли какъ, грѣшныхъ думъ полна,
Во храмъ идетъ красотка молодая;
Святымъ словамъ разсѣянно внимая,
О миломъ сладко думаетъ она…
Склоняя взоръ, она съ нимъ ждетъ свиданья;
Какъ тяжелы минуты ожиданья!
Насъ вдохновитъ-ли слава громкихъ дѣлъ?
Мы скажемъ-ли прошедшему «воскресни!»
Иль повторимъ тѣ пламенныя пѣсни,
Что трубадуръ въ былые годы пѣлъ…
Разскажемъ-ли больнаго cepдцa горе?
Къ намъ явится-ль на судъ Наполеонъ?
Повѣдаемъ ли мы какое море
И слезъ людскихъ и крови пролилъ онъ?
Заставимъ-ли дрожать клеветника,
Котораго продажная рука
На все святое грязь бросать готова,
И рада бы сорвать вѣнокъ лавровый
Съ чела пѣвца. Поэтъ! услышь меня;
Я вся дрожу отъ нѣги и томленья…
Пускай мой слухъ твое ласкаетъ пѣнье;
Я слезъ хочу… лобзанiй жажду я…
Поэтъ.
Сестра, ты жаждешь поцѣлуя…
Ты хочешь слезъ; тебѣ могу я
Ихъ подарить; въ далекiй край,
Съ улыбкой свѣтлой улетая,
О дняхъ былыхъ воспоминая,
Поэта ты не забывай.
Меня не тѣшитъ упованье;
Судьба мнѣ счастья не сулитъ;
Я даже не пою страданье;
Мои уста хранятъ молчанье
И только сердце говоритъ…
Mуза.
Поэтъ! не слезъ я отъ тебя xoтѣлa;
Тебѣ сама могу лобзанье дать.
Лишь для того съ небесъ я прилетѣла,
Чтобъ хоть на мигъ твой тяжкiй сонъ прервать,
Въ душѣ твоей унынье и тревога;
Потоки слезъ мрачатъ твой грустный вѣкъ —
Ихъ не стыдись! они дойдутъ до Бога;
Чѣмъ больше скорбь, тѣмъ выше человѣкъ.
Но скорбь свою, поэтъ, скрывать не надо!
Чѣмъ пѣснь грустнѣй, тѣмъ сладостнѣй она;
Иная пѣснь лишь мукъ да слезъ полна,
А ей вѣнецъ безсмертiя наградой…
Густѣетъ тьма и стелется туманъ…
Летя къ гнѣзду, усталый и голодный,
Въ обратный путь пустился пеликанъ…
Онъ цѣлый день провелъ въ борьбѣ безплодной…
Его ужъ ждетъ голодная семья,
И мысленно дѣля добычу дня,
Бѣжитъ къ нему. Больной и утомленной,
Прикрывъ дѣтей повиснувшимъ крыломъ,
Онъ ихъ ведетъ къ скалѣ уединенной.
И, муки полнъ, глядитъ на все кругомъ.
По берегу и въ волнахъ океана
Онъ пищи для дѣтей съ тоской искалъ,
Но цѣлый день безплодно потерялъ;
И вотъ въ груди его чернѣетъ рана
И алою струею кровь течетъ.
Онъ вмѣсто пищи — сердце отдаетъ.
Голодною семьею окруженъ,
На смертный пиръ глядитъ безмолвно онъ…
Ей жизнь свою съ любовью отдавая,
Онъ, весь дрожа, купается въ крови
И падаеть на прахъ, изнемогая,
Отъ ужаса, страданья и любви.
Когда-жъ страдать нѣтъ больше силъ и воли,
Боясь, что смерть не кончитъ грустныхъ дней,
Боясь найти пощаду отъ дѣтей,
Онъ клювомъ грудь пронзаетъ и отъ боли
Бросаетъ вдругъ такой ужасный крикъ,
Что съ бepeгa испуганныя птицы
Уносятся шумящей вереницей.
Такъ этотъ стонъ пронзителенъ и дикъ,
Унылый стонъ послѣдней съ жизнью битвы,
Что путника объемлетъ страхъ нѣмой;
Онъ, трепеща, твердитъ свои молитвы
И, слыша смерти зовъ, спѣшитъ домой.
Такъ дѣлаютъ великiе поэты…
Какъ съ ними схожъ унылый пеликанъ!
Они на мiръ бросаютъ волны свѣта,
Они поютъ, а грудь болитъ отъ ранъ…
Когда поэтъ порою воспѣваетъ
Свою тоску, погибшую любовь--
Со шпагой пѣснь сходна: она сверкаетъ,
А на концѣ ея алѣетъ кровь.
Поэтъ.
О, ненасытная подруга,
Не искушай мой слабый умъ…
Когда шумитъ и злится вьюга
Никто песку не ввѣритъ думъ.
Прошла пора, когда участье
Во всѣхъ искалъ я, вѣря въ счастье…
Съ тѣхъ поръ узналъ я много мукъ,
И если пѣсни понесутся,
Со стономъ струны разорвутся
И лира выпадетъ изъ рукъ!