Любовь и честность.
правитьГоспожа Гевертъ, женщина лѣтъ пятидесяти, имѣвшая мужемъ — миліонщика, оставшись вдовою, получала сто тысячь ливровъ годоваго доходу. Послѣ нещастливыхъ родинъ она была почти безпрестанно нездорова: отъ великой слабости едва могла стоять на ногахъ, и почти всегда сидѣла или лежала въ своей комнатѣ, изъ которой никогда не выходила. y нея былъ сынъ 22 лѣтъ, одаренный привлекательнѣйшею наружностію и рѣдкимъ сердцемъ. Молодой Гевертъ боготворилъ мать свою, и провождалъ всѣ вечера подлѣ ея креселъ, разговаривая съ нею, или читая ей хорошія книги. Это малое семейство представляло трогательную картину материнской и сыновней любви. Мать, добрая, нѣжная, умная, не запрещала сыну своему забавы, свойственныя его лѣтамъ. Онъ имѣлъ столько денегъ, сколько хотѣлъ, и при такомъ избыткѣ удобно было для него пригласить для наставленія своего Учителей во всѣхъ отрасляхъ нужныхъ для него Наукъ; однимъ. словомъ, онъ былъ щастливѣйшій и притомъ любезнѣйшій изъ смертныхъ. Ему не было нужды вступать въ какую нибудь службу; онъ довольно находилъ занятія для себя въ управленіи великимъ имѣніемъ матери своей, и, можно сказать, былъ отмѣнно способенъ къ хозяйственнымъ распоряженіямъ. За рѣдкія качества, за порядочный образъ жизни, мать его обожала, и съ сердечнымъ прискорбіемъ думала о приближеніи той минуты, въ которую бракъ отниметъ его y Природы. Чтобы не подвергнуться разлукѣ съ симъ милымъ сыномъ, въ случаѣ женитьбы его, Гжа. Гевертъ вознамѣрилась пріискать дѣвушку небогатую изъ небольшаго семейства, которая согласилась бы жить съ нею и оказывать ей услужливыя попеченія нѣжной дочери. Вотъ какую жену хотѣла она дать сыну своему, и располагалась помѣстить молодую чету въ великолѣпномъ домѣ, которой имѣла она въ одномъ предмѣстіи Парижа. Но до этого еще долго: Геверту только 22 года. Онъ не думалъ о женитьбѣ, и часто клялся матери, что одна она, пока будетъ жива, останется единственнымъ предметомъ нѣжнѣйшихъ его чувствованій — цѣлою вселенною…. Молодой человѣкъ!.. Любовь почти всегда принуждаетъ нарушать такія клятвы.
Подлѣ дому Гжи. Гевертъ была великолѣпная лавка одного галантерейнаго купца. Г. Дюваль — такъ онъ назывался — имѣлъ жену, отмѣнно способную къ сему роду торговли, и осмнадцати-лѣтнюю дочь, прекрасную, какъ Ангелъ. Аделія — имя молодой дѣвушки — также очень хорошо знала торгъ отца своего, и къ чрезвычайной красотѣ присоединяла очаровательные таланты, особливо же искуство въ музыкѣ.
Гевертъ много разъ покупалъ въ семъ магазинѣ разныя вещи, и не могъ смотрѣть съ равнодушіемъ на Аделію. Она часто играла на фортепіано въ ближней комнатѣ, и Гевертъ дарилъ ее нотами, иногда вмѣстѣ съ нею ихъ разыгрывалъ, старался всячески угождать, услуживать, какъ доброй сосѣдъ, однимъ словомъ, онъ познакомился очень коротко съ домомъ; гдѣ его такъ много любили.
Любили? Нѣтъ! я употребилъ ложное выраженіе. Мнѣ должно было сказать, что его старались ласкать, какъ отмѣнно выгоднаго жениха для Аделіи. Г. и гжа. Дюваль знали, какое богатое наслѣдство онъ со временемъ получитъ. Они никогда не видали его матери, которая, какъ я уже сказалъ, не выходила изъ комнаты, но осыпали вѣжливостями сына, въ надеждѣ, что онъ влюбится въ ихъ дочь Аделіи дали въ разсужденіи сего всѣ нужныя наставленія; присовѣтовали ей поступать съ Гевертомъ, какъ можно скромнѣе, но притомъ стараться ловить всѣ случаи, чтобы ему понравиться и воспламенять его. Аделія была лукава и нѣжна. Пригожій Гевертъ кружилъ ей голову, и она слѣдовала предписаніямъ родительскимъ сколько по склонности, столько и для выгодъ. Съ тѣхъ, поръ, какъ Гевертъ началъ часто посѣщать сей домъ, г. и гжа. Дюваль не щадили ничего для туалета Аделіи, чтобы усугубить природныя ея прелести. Молодая дѣвушка, склонная къ кокетству, наслаждалась сею щастливою перемѣною, и употребляла всѣ способы къ прельщенію глазъ, сердца и всѣхъ чувствъ добродушнаго Геверта. Такимъ образомъ нашъ молодой человѣкъ болѣе и болѣе предавался влеченію любовной страсти, не подозрѣвая даже, чтобы она существовала въ его сердцѣ.
Геверть, не имѣя инаго друга и наперсника, кромѣ матери, твердилъ ей безпрестанно о прелестяхъ и талантахъ дѣвицы Дюваль съ такимъ жаромъ, съ такимъ энтузіазмомъ, что добрая сія женщина устрашилась. Она примѣтила, что сынъ ея былъ дѣйствительно влюбленъ, и это открытіе огорчило ее. Давно уже были ей разсказаны не очень выгодные слухи о фамиліи Дюваль. Она слышала, что отецъ прекрасной дочери былъ человѣкъ совсѣмъ неизвѣстнаго произхожденія, и притомъ не очень честной, которой въ одномъ Провинціальномъ городѣ объявилъ себя банкротомъ; что богатство его очень сомнительно, и что онъ съ своимъ семействомъ какъ будто съ неба упалъ въ этотъ прекрасной магазинъ. Гжа. Гевертъ была истинная философка; ей казалось все равно, на комъ бы сынъ ея ни женилея, лишь бы только взялъ онъ себѣ жену изъ семейства честнаго, какого бы впрочемъ состоянія оно ни было. И такъ однажды, со всею свойственною ей кротостію, открыла она сыну своему собственныя его чувства, которыхъ молодой человѣкъ не понималъ. Ты любишь, мой другъ! сказала она: ты любишь Аделію; мои глаза яснѣе твоихъ видятъ; они открыли мнѣ эту страсть, гнѣздящуюся во глубинѣ твоего сердца, и я увѣряю тебя, что ты влюбленъ страстно. — Вы такъ думаете, матушка? — Не только думаю, но и увѣрена въ томъ, другъ мой! положись на мою опытность. — Правду вамъ сказать, я и самъ этого боюсь. Съ нѣкотораго времени я почти не ѣмъ и не сплю; ночью изображеніе Аделіи мечтается мнѣ безпрестанно, a днемъ только тогда доволенъ, когда бываю съ нею: простите мнѣ это признаніе. Я хочу сказать, что не иначе бываю щастливъ, какъ дѣля время между вами и этою милою дѣвушкою! — Будь искреннѣе, сынъ мой! Я знаю, что любовь сильнѣе Природы, и что въ твои лѣта всегда предпочитаютъ любовницу матери… — Матушка!.. — Точно такъ, мой другъ! и я не столько безразсудна, чтобы стала сѣтовать на такое предпочтеніе и требовать отъ тебя того, чего нѣтъ въ сердцѣ человѣческомъ. Однакожь выслушай меня: я не знаю дѣвицу Дюваль, и никогда ее не видала. Дай же мнѣ время удостовѣриться, что она достойна твоей руки, что родственники ея имѣютъ ту строгую честность, которая всегда отличала твоихъ, и я соглашусь составить твое щастіе. Аделія будетъ твоею женою, естьли этого достойна, каково бы ни было впрочемъ ея состояніе. Думаю, что ты одобришь мысли мои; ты и самъ такъ разборчивъ, что вѣрно не согласишься сдѣлать связь съ безчестными людьми. — Матушка! вы столько меня знаете, что…. — Я столько тебя знаю, что умѣю цѣнить тебя, уважать, любить. И такъ, сынъ мой, дай мнѣ одинъ только мѣсяцъ времени на освѣдомленія о гнѣ. Дювалѣ, какъ здѣсь, такъ и въ тѣхъ городахъ, гдѣ онъ жилъ до пріѣзда въ Парижъ; однимъ словомъ, дай мнѣ волю, и продолжай видаться съ твоею Аделіею, которую я уже люблю по сдѣланному тобою объ ней описанію.
Такъ говорила гжа. Гевертъ, и сынъ, обнявъ ее, осыпалъ нѣжными и невинными ласками дѣтской любви,
Въ самое то утро, въ которое произошло сіе объясненіе, Гевертъ, взявъ книгу, пошелъ гулять въ Тюльери; ему не столько хотѣлось читать, какъ предаться на свободѣ мыслямъ своимъ и подумать о состояніи сердца своего, которое наконецъ сдѣлалось ему извѣстно.
Онъ зашелъ сперва къ Нотаріусу своему по нѣкоторымъ дѣламъ, и потомъ продолжалъ прогулку свою до Тюльери. Тамъ, погрузясь въ размышленія, увидѣлъ, что всѣ его желанія стремились къ прекрасной Аделіи: онъ пылаетъ любовію, чувствуетъ это, и въ семъ состояніи ищетъ уединенія, которое подаетъ пищу для нѣжной его меланхоліи. Въ одной изъ отдаленнѣйшихъ алей сада бросается онъ на скамью, беретъ книгу, раскрываетъ, хочетъ прочитать нѣсколько писемъ Элоизы, но вдругъ прерываетъ его чтеніе глухой стонъ, произносимый въ нѣсколькихъ шагахъ…. Поднявъ голову, видитъ онъ молодую дѣвушку, прислонившуюся къ дереву и закрывшую платкомъ глаза, которыя безъ сомнѣнія орошены были слезами. Дѣвушка была одѣта чисто, но очень просто, какъ какъ ремесленница. Темнаго цвѣту платье, голубой передникъ и круглой чепецъ составляли весь нарядъ ея: но она плачетъ, рыдаетъ, и слѣдовательно, какого бы званія ни была, имѣетъ право на утѣшеніе всякаго чувствительнаго человѣка. Слѣдующія слова, услышанныя Гевергомъ изъ устъ ея, поражаютъ его: «Боже мой! какъ жестоки стали времена, и какъ холодны сердца!»…
Нѣтъ, нѣтъ! вскричалъ Геверть: они не всѣ холодны; по крайней мѣрѣ мое сердце должно изключить изъ этого, къ нещастію, толь общаго правила…. Бѣдное дитя! о чемъ ты крушишься?
Дѣвушка думала, что находится одна съ своею горестію во всей вселенной; Нещастный ничего не видитъ, ничего не слышитъ, и потому вопросъ Геверта остался безъ отвѣта. Подошедъ къ дѣвушкѣ ближе, и схвативъ ее за руку — нещастная! сказалъ онъ ей…
Она оглядывается на него, краснѣетъ, и не давъ договорить ему, уходитъ со страхомъ Гевертъ, можетъ быть, оставилъ бы ее; но онъ видѣлъ лицо — и какое лицо! какія небесныя прелести! Слезы, текущія изъ глазъ ея, придавали ей еще новую степень привлекательности. И такъ Геверть слѣдуетъ за нею: не бойся, говорить ей, не бойся ничего; я человѣкъ чувствительной, честной и богатой.
При словѣ богатой, она, остановляется и отвѣчаетъ издали: Ахъ, сударь! простите меня; но Бога ради, не ходите за мною. Я не то, что вы думаете. Сдѣлайте милость, оставьте меня и дозвольте возвратиться къ отцу моему; посмотрите, какъ, всѣ на меня глядятъ! — Какая нужда! пускай весь свѣтъ на тебя смотритъ. Можешь ли ты укрыться отъ удивленія и соучастія, которыя ты во всѣхъ производишь?
Онъ опять подходитъ къ ней и продолжаетъ: Скажи, любезная дѣвица, о чемъ ты плачешь? повѣрь мнѣ свои горести — и, будь увѣрена, я облегчу ихъ, естьли это возможно. — Естьли возможно! вы богаты? — Очень богатъ. — И человѣколюбивы? — Кажется…. — И такъ вы совсѣмъ не таковы, какъ гонитель моего бѣднаго отца? — Кто этотъ жестокой? — Хозяинъ дому, въ которомъ мы живемъ. Батюшка нанимаетъ y него лавку за триста ливровъ въ годъ. Мы не имѣемъ теперь чѣмъ ему заплатить за полгода, и этотъ злодѣй продаетъ послѣднее наше имѣніе, нашъ товаръ. Полиція все уже запечатала, и сего дня всё возьмутъ y насъ. — Боже мой! какая жестокость! — у меня была одна только собственная вещь, стоющая чего нибудь, но драгоцѣнная для нещастной, потому что мнѣ подарила ее истинная моя благодѣтельница… Вотъ посмотрите этотъ перстень, осыпанной бриліянтами. Сего дня по утру съ нимъ я бѣгала по всему городу, чтобы продать его; показывала многимъ купцамъ. Одни совсѣмъ не хотѣли купить его, a другіе давали мало… — Сколько? — Пятьдесятъ ливровъ; a мнѣ надобно больше полутораста. — Бездѣльники! этотъ перстень очень хорошъ, и стоитъ по крайней мѣрѣ двадцать пять луидоровъ. Со мною есть столько денегъ, которыя я сей часъ взялъ y Нотариуса. Согласны ли вы за эту цѣну уступить его? — Двадцать пять луидоровъ! ахъ, сударь! это слишкомъ много. — Я васъ увѣряю, что перстень этова стоитъ. — Но какъ!… — Возми, любезная, этотъ кошелекъ, и спѣши утѣшить отца своего. — О батюшка!… Великодушный человѣкъ! ты возвратилъ мнѣ уваженіе къ роду человѣческому!…
Дѣвушка отдала перстень, взяла кошелекъ и полетѣла, какъ стрѣла. Гевертъ не теряетъ присутствія духа: мимо его идетъ мальчикъ. Послушай, другъ мой! говоритъ онъ ему: бѣги какъ можно скорѣе вонъ за этою женщиною; узнай, какъ ее зовутъ, гдѣ она живетъ, и увѣдомь меня объ этомъ. Вотъ тебѣ мной адрессъ….. талеръ за труды…. ступай!
Маленькой коммисіонеръ бѣжитъ, a Гевертъ возвращается домой. Дорогою думаетъ — о комъ? Безъ сомнѣнія объ Аделіи? конечно такъ; но также и о молодой незнакомкѣ — однакожь объ ней мыслитъ только изъ сожалѣнія; его тронуло нещастіе ея и любовь къ родителю; онъ единственно для того любопытствуетъ узнать объ ней, чтобъ въ послѣдствіи еще помогать бѣдному ея ceмейству, естьли оно этого достойно… Аделія! мать моя соедннитъ насъ, сказалъ Гевертъ самъ въ себѣ… но я хотѣлъ бы, чтобы матушка увидѣла мою незнакомку. Какое милое лицо! Мнѣ кажется, что она блондина; такъ точно, она блондина. Аделія брюнета и красавица. У незнакомки голубыя глаза!… какъ она плакала!… Боже мой! сколько нещастныхъ на свѣтѣ! и какъ благополучны тѣ люди, которые имѣютъ способы помогать имъ!… Такъ разсуждалъ Гевертъ, котораго сердце начинало дѣлиться между Аделіею и нещастною блондиною. Онъ, возвратясь домой, входитъ къ Гжѣ. Гевертъ — и первыя слова его были; "матушка! я принесъ вамъ подарокъ. Покажите мнѣ руку; такъ точно, на этотъ палецъ будетъ онъ совершенно въ пору, и какъ будто нарочно для васъ дѣланъ, "
Говоря сіе удивленной матери, надѣваетъ перстень на ея палецъ; увѣряетъ, что купилъ его, и будучи очень нѣженъ, конечно не хвалится добрымъ дѣломъ. Гжа Гевертъ, благодаря его, примолвила, что y нее перстней и такъ весьма много, но что этотъ будетъ предпочитать прочимъ, потому что подаренъ ей любезнымъ ея сыномъ.
Пришли сказать Геверту, что его спрашиваютъ: онъ бѣжитъ въ свою комнату и видитъ маленькаго коммисіонера. Я обо всемъ узналъ, сударь! говоритъ мальчикъ: ее зовутъ Софіею, Антонъ, ея отецъ, котельникъ, которой живетъ на концѣ большой Зеленой улицы въ здѣшнемъ же предмѣстіи. О! какой былъ страшной шумъ въ его лавкѣ, когда она въ нее вошла! Полицейскіе тащили котлы, сковороды, лейки, кострюли и проч. Софія бросилась обнимать своего отца, подала ему кошелекъ, и сказала: батюшка, успокойся! возьми это золото, которое одинъ благодѣтельной Ангелъ тебѣ посылаетъ….Отецъ нахмурился. Я примѣтилъ, что онъ былъ недоволенъ. Что это за Ангелъ, дочь моя? спросилъ онъ: и откуда взялись y тебя эти деньги? — Батюшка, я продала свой перстень. — Какъ! твой любезной перстень, Софія? и безъ моего дозволенія? — Батюшка! разплатись поскорѣе съ этими жестокими людьми, и ты все узнаешь… Отецъ удовлетворилъ хозяина дома, десятскихъ и разсыльщиковъ, которые тутъ были; a я пошелъ, потому что и весь народъ разошелся, и ежели бы я остался, то это показалось бы старику подозрительно.
Гевертъ удивился уму и расторопности маленькаго Жана, и услышавъ, что отецъ и мать y него очень бѣдные люди, взялъ его къ себѣ. Оставшись одинъ, онъ помыслилъ съ досадою, что Софія котельникова дочь. Для чего, сказалъ онъ самъ въ себѣ, для чего красота не занимаетъ первыхъ мѣстъ въ обществѣ? Софія такъ прелестна, и родилась въ толь низкомъ состояніи!…
Занявшись этою мыслію, Гевертъ долго думалъ о Софіи, и въ этотъ день позабылъ заѣхать къ Дювалю. Въ слѣдующее утро видѣлся онъ съ Аделіею, и хотя все былъ влюбленъ въ нее, но сдѣлался не такъ услужливъ. Черезъ два дни случилось ему итти мимо лавки котельника, по большой Зеленой улицѣ. Софія сидѣла въ ней подъ окномъ подлѣ отца, которой изо всей силы стучалъ молоткомъ. Гевертъ взглянулъ на нее, и она, узнавъ его, вскричала: батюшка! батюшка! вотъ нашъ благодѣтель!
Въ одинъ мигъ отецъ съ дочерью очутились на улицѣ; обнимаютъ колѣна молодаго человѣка, которой, видя, что не можетъ отъ нихъ уйти, хочетъ по крайней мѣрѣ укрыться отъ любопытства народа, и спѣшитъ къ нимъ въ лавку. Тамъ проситъ ихъ со слезами на глазахъ, умѣрить свою благодарность. Ахъ, сударь! говоритъ ему Антонъ: нѣтъ словъ, которыми могли бы мы вамъ изъявить ее. Дочь моя все однѣ разсказала. Мы узнали послѣ, что перстень не стоитъ болѣе ста ефимковъ, a вы дали ей двѣсти! Я долженъ вамъ триста ливровъ, и заплачу ихъ — о! будьте увѣрены, что я вамъ ихъ заплачу! — Оставимъ это, другъ ной!… Ты, мнѣ кажется, вдовъ? — Такъ, сударь! съ самаго рожденія моей дочери! (Старикъ вздыхаетъ.) И какъ мнѣ не было возможности воспитывать дома такую маленькую дѣвочку, то одна добрая и богатая госпожа, на которую я работалъ, взяла ее, по милости своей, къ себѣ. Софія пробыла y нее до двенадцати лѣтъ, училась всякимъ наукамъ и талантамъ; но эта госпожа скончалась, не имѣвъ времени, или забывъ сдѣлать ей состояніе. Я взялъ опять дочь свою, которая пять лѣтъ уже живетъ со мною и помогаетъ мнѣ по хозяйствѣ. Извѣстной вамъ перстень хранила она въ память благодѣяній покровительницы своей; но вы знаете что жестокой мой хозяинъ принудилъ Софію продать его. — Я возвращу его тебѣ, Антонъ! непремѣнно возвращу, когда матушка узнаетъ, какъ дорога вамъ эта вещь, то вѣрно на это согласится. Она такъ добра! — Нѣтъ, сударь, перстень вашъ; оставьте его y себя.
Гевертъ долго разговаривалъ съ Антономъ и Софіею, и возвратился домой, будучи очарованъ прелестями, умомъ и вѣжливымъ обращеніемъ этой дѣвушки. Онъ посѣтилъ Аделію и увидѣлъ въ ней въ первой разъ много лукавства, суетности и притворства; однакожь все еще думалъ, что Аделію любитъ, a въ судьбѣ Софіи только беретъ участіе. Но любовь скоро изгладила въ сердцѣ его образъ Аделіи и начертала Софіинъ. Онъ разсказалъ матери своей о Тюльерійской встрѣчѣ, превозносилъ похвалами добродѣтели Антона и дочери его, не забылъ описать и красоту ея; представилъ, съ какою горестію разсталась она съ своимъ перстнемъ — и чувствительная Гжа. Гевертъ возвратила его Герверту.
Молодой человѣкъ летитъ къ Антону, принуждаетъ Софію взять обратно перстень, и соглашается получить отъ честнаго Антона въ шести стахъ ливрахъ росписку, которую, отошедъ нѣсколько шаговъ отъ его лавки, раздираетъ.
Вскорѣ послѣ сего, Гевертъ увидѣлъ перемѣну сердца своего, и сначала устыдился. Онъ любитъ — и кого?… Дочь котельника!… Но эта дѣвушка воспитана свѣтскою женщиною, обладаетъ такими прелестями, такими добродѣтелями!… Съ какимъ умиленіемъ смотрѣлъ онъ на нее, когда она починивала кружево, стараясь малою прибылью, отъ того получаемою, умножить небольшіе доходы отца своего! Весь кварталъ не иначе говорилъ о сихъ честныхъ людяхъ, какъ съ нѣкоторымъ почтеніемъ. Софію называли всѣ Ангеломъ…. напротивъ того Аделія!… Гевертъ ясно видѣлъ, что она ничто иное, какъ тщеславная и жеманная кокетка. Какъ онъ не такъ уже часто бывалъ y Дюваля, то примѣчалъ, что его осыпали учтивостями и ласками даже до подлости, и что сдѣлать связь съ нимъ желали страстно. Дѣвица Дюваль не скрывала отъ него намѣреній своихъ родителей, и даже своихъ собственныхъ. Онъ началъ видѣть въ семъ домѣ только происки кокетства и честолюбія.
Онъ сообщилъ объ этомъ мысли свои матери, и Гжа. Гевертъ поняла, что сердце сына ея обратилось совершенно къ Софіи. Сначала это также огорчило ее; но прибѣгнувъ къ философическимъ своимъ правиламъ, сказала она сама въ себѣ; для чего же мнѣ не согласиться на этотъ союзъ, хотя онъ и многимъ покажется неприличнымъ? Естьли Антонъ честной человѣкъ, естьли дочь его добродѣтельна, то сіи люди будутъ мнѣ вѣчно благодарны; а я приму къ себѣ въ домъ нѣжную и послушную невѣстку, словомъ сказать, такую, какую я всегда желала имѣть, чтобы сынъ мой остался y меня въ домѣ. Я не знаю Аделію, не знаю Софію, не знаю родителей обѣихъ этихъ дѣвушекъ; испытаемъ же Дюваля и Антона — кто изъ нихъ честнѣе, тотъ и будетъ тестемъ сына моего. Естьли Софія не достойна Геверта, я найду средство помирить его съ Аделіею. Поступая въ семъ дѣлѣ съ крайнею осторожностію, я увѣрена, что они оба напослѣдокъ будутъ щастливы.
Госпожа Гевертъ послѣ сихъ размышленій немедленно предпринимаетъ самое странное намѣреніе. Въ первой разъ въ шесть лѣтъ приказываетъ заложить карсту. Ее сводятъ подъ руки съ лѣстницы, и она ѣдетъ, не сказавъ сыну своему, куда. Проѣхавъ нѣсколько улицъ, оставляетъ экипажъ свой y одной пріятельницы, беретъ наемную карету, и съ вѣрнымъ лакеемъ ѣдетъ къ Дювалю. Ее взносятъ почти на рукахъ въ лавку, въ которой торгуетъ она богатую серебреную сахарницу и пару браслетъ изъ цвѣтныхъ камней. Дюваль, жена его и дочь случилась на тотъ разъ въ лавкѣ. Гжа. Гевертъ видитъ въ Дювалѣ человѣка корыстолюбиваго, въ женѣ его несносную болтунью, a въ Аделіи — молодую пустомѣлю, которая кстати и не кстати вмѣшивается въ разговоры. Увѣряю васъ, сказалъ Дюваль, что отдавая эту сахарницу за триста ливровъ, хочу услужишь вамъ; и ежели она не понравятся, я завтра возьму ее отъ васъ за двѣсти пятьдесятъ ливровъ. — Въ самомъ дѣлѣ вы возьмете y меня ее за эту цѣну, естьли она мнѣ не полюбится? спросила y него съ тонкостію Гжа. Гевертъ. — Сей часъ, сударыня, естьли вы изволите, я дамъ вамъ въ этомъ подписку; браслеты также возьму назадъ за 15 луидоровъ, которые я за нихъ прошу.
Гжа. Гевертъ, взявъ сахарницу и браслеты, заплатила, что требовали, и поѣхала опять къ своей пріятельницѣ. Тамъ надѣваетъ она самое бѣдное рубище, и опираясь на маленькаго Жана, котораго сдѣлала она участникомъ своей тайны, велитъ ему вести себя къ котельнику Антону. — Она входитъ и, не смотря на нищенское ея платье, Софія спѣшитъ подать ей стулъ, и говоритъ съ чувствительностію: конечно ты не здорова, милая моя? — Я очень слаба, душа моя! и безъ этого добраго мальчика мнѣ бы никакъ сюда не добрести; но выслушай мою нужду. Я бѣдна, очень бѣдна; у меня четыре сына, и вотъ самой большой; всякой день я варю для нихъ похлебку: они рѣзвятся и часто бьютъ горшки мои, которыхъ я не могу напастись, и это меня разоряетъ. Нѣтъ ли y васъ какого мѣднаго котлика, крѣпкаго и прочнаго? — Есть, отвѣчаетъ Антонъ: вотъ котликъ почти ведерной. Я досталъ его по случаю и могу продать тебѣ за сходную цѣну. — Спасибо, спасибо, доброй человѣкъ! то то мнѣ и надобно, — по тому, что денегъ y меня очень мало. A за сколько ты мнѣ отдашь его? — Съ другова взялъ бы я не меньше осми ливровъ, a тебѣ уступлю за шесть. — Ахъ, Боже мой! шесть ливровъ! это для меня слишкомъ дорого; однакожь мнѣ очень хочется имѣть этотъ котликъ — Батюшка! сказала тихонько Софія: услужи этой бѣдной женщинѣ. — Ты знаешь, Софьюшка, чего стоитъ мнѣ этотъ котликъ; я при тебѣ заплатилъ за него четыре съ половиною ливра. — Ну чтожь, батюшка! уступи ей за свою цѣну. Она кажется такъ добра и такъ нещастлива! — Будь по твоему! Возьми, голубушка, котликъ, заплати мнѣ четыре ливра съ половиною; но естьли тебѣ понадобится опять его продать, то принеси ко мнѣ; я тебѣ во всякое время охотно возвращу за него твои деньги, потому что онъ изъ хорошей мѣди.
Притворная бѣдняжка, поблагодаря Антона и дочь его, взяла котликъ, заплатила деньги и побрела.
Переодѣвшись и возвратясь домой, не сказала она сыну, гдѣ была и что дѣлала; но красота Софіи, поступки ея и превосходное сердце прельстили ее. Прошелъ мѣсяцъ, въ теченіе котораго Гевертъ часто посѣщалъ украдкою Софіи, и любовь его къ этой милой дѣвушкѣ часъ отъ часу усиливалась. Гжѣ. Гевертъ извѣстны были всѣ успѣхи сей склонности, которую не смѣла еще одобрить. Она опять ѣдетъ со двора въ своей каретѣ, потомъ беретъ наемную, и въ платьѣ, гораздо хуже того, въ какомъ была въ первой разъ y Дюваля, пріѣзжаетъ опять къ сему купцу, взявъ съ собою сахарницу и браслеты, до которыхъ она не дотрогивалась съ тѣхъ поръ, какъ ихъ купила. — Узнаете ли вы меня? спросила она y него съ печальнымъ видомъ. — Нѣтъ, сударыня! извините. — Вспомните, что, мѣсяцъ тому назадъ, купила я у васъ эту сахарницу и браслеты. — А!… да… чтожь вамъ угодно? — Ахъ, сударь! дѣла мои съ тѣхъ поръ такъ разстроились, что я принуждена теперь продать сіи вещи. Согласны ли вы взять ихъ назадъ? — Нѣтъ, сударыня! это не возможно; мы и такъ почти никакихъ барышей не имѣемъ; деньги стали такъ рѣдки! — Какъ, сударь! вы отказываетесь взять назадъ то, что мнѣ продали? — Но, сударыня!.. для этого надобно, чтобы цѣна ихъ была такъ низка…. — Такъ низка? Не вы ли сами сказали мнѣ, что всегда возьмете эту сахарницу за 250 ливровъ, a браслеты за 15 луидоровъ, которые я вамъ за нихъ заплатила? — Съ того времени, сударыня, какъ я вамъ это говорилъ, обстоятельства совсѣмъ перемѣнились. Тогда мнѣ было можно, a теперь…. теперь курсъ сталъ отмѣнно низокъ… Сверьхъ того сіи вещи очень уже подержаны, я больше никуда не годятся, какъ въ ломъ. Оставьте ихъ лучше у себя. — Ахъ, сударь! мнѣ такая крайняя нужда въ деньгахъ! (Дѣлаетъ видъ, будто плачетъ.) Бѣднаго мужа моего сего дня посадятъ за долги въ тюрьму, а у меня четверо дѣтей, которыя требуютъ отца и хлѣба. — Сердечно жалѣю, сударыня! — Сдѣлайте милость, не откажите мнѣ въ моей прозьбѣ; дайте мнѣ хотя что нибудь за эти вещи. — Что нибудь?… хорошо!… Я дамъ вамъ, естьли угодно, четыре луидора за сахарницу и три за браслеты: вотъ все, что я могу для васъ сдѣлать, и то, божусь вамъ, только для того, чтобы вамъ услужить, потому что жена моя и дочь за это меня разбранятъ.
Аделія, стоявшая тутъ, отвѣчаетъ: дѣйствительно, батюшка! вы умѣете торговаться!… однакожь надобно имѣть нѣкоторое снизхожденіе къ нещастнымъ. — И такъ это ваше послѣднее слово, г. Дюваль? говоритъ Гжа. Гевертъ съ негодованіемъ. — Такъ, сударыня! и естьли бы я часто дѣлалъ такія дѣла, то совершенно бы разорился и не могъ бы дашь приданаго моей Аделіи, которая уже невѣста. — Конечно! сказала Аделія, улыбаясь. — О! безъ сомнѣнія, говоритъ въ свою очередь Гжа. Гевертъ: однакожь, сударыня, извольте искать себѣ другова жениха; a сынъ мой, клянусь вамъ, никогда не будетъ вашимъ мужемъ. — Какъ! что вы хотите сказать? — Я хочу сказать, что вы видите во мнѣ сосѣдку вашу, мать молодаго Геверта, и что мнимая моя нужда въ деньгахъ была только одна хитрость для испытанія вашей честности, которая, какъ я вижу, не очень примѣрна… Г. и гжа. Дюваль! прощайте. Прости и ты, нечувствительная дѣвушка! Ваша покорная услужница.
Гжа. Гевертъ кинула взоръ презрѣнія на сихъ подлыхъ людей, остолбенѣвшихъ отъ стыда, и возвратилась домой съ сахарницею и браслетами.
Въ слѣдующее утро Гжа. Гевертъ надѣваетъ свое нищенское рубище, и опираясь на маленькаго Жана, идетъ къ Антону, неся съ собою котликъ, у него купленный. Софія узнаетъ ее, сажаетъ и осыпаетъ ласками. Что тебѣ надобно, моя милая? спрашиваетъ она y нее. — Любезная дѣвица! гдѣ твой батюшка? — Онъ тамъ работаетъ. Батюшка! поди сюда; къ намъ пришла опять та бѣдная женщина….. — Ахъ! здравствуй, другъ мой! Послушай, какая бѣда со мною случилась…. Я должна продать твой котликъ; сего дня мнѣ непремѣнно надобны деньги…. Я отдамъ тебѣ его съ большою уступкою. — Съ большою уступкою! вскричалъ Антонъ. — Боже мой! возможно ли? съ уступкою! перерываетъ Софія, глядя съ чувствомъ на отца своего. — Нѣтъ, голубка! продолжаетъ Антонъ: мнѣ никакой уступки не надобно; я сказалъ уже тебѣ, что всегда возьму назадъ котликъ за четыре ливра съ половиною: вотъ они. — Человѣкъ почтен……
Госпожа Гевертъ, не договоря, замолчала, боясь, чтобы не измѣнить самой себѣ. Сердце ея сильно бьется, глаза наполняются слезами чувствительности отъ толь прекрасной черты человѣколюбія и честности. Софія продолжаетъ: не думай, моя милая, чтобы батюшка хотѣлъ обмануть тебя, когда сказалъ, что возьметъ эту вещь за ту же цѣну. Онъ самъ за нее столько заплатилъ, и ты видишь, что ему нѣтъ тутъ ни барыша, ни убытку…..Но, скажи мнѣ пожалуй, видно ты очень нещастлива? нѣтъ-ли тебѣ еще въ чемъ нужды?…. Послушай! оставь y себя котликъ и деанги; ты намъ когда нибудь ихъ заплатишь… Я знаю, какъ горестно разставаться съ вещами, которыя намъ нравятся, или нужны!…. (вздыхаетъ).-- Вы конечно достаточны, когда можете дѣлать такіе подарки? — О! совсѣмъ нѣтъ; но кто имѣетъ ремесло и ведетъ себя порядочно, тотъ всегда можетъ удѣлять что нибудь для нещастныхъ. Ахъ! естьли бы и самой мнѣ не помогли въ нашей нуждѣ, то батюшки вѣрно бы теперь здѣсь не было!…. — Тебѣ помогли? — Да… и очень. Послушай!
Тутъ Софія разсказала Гжѣ. Гевертъ объ извѣстномъ случаѣ; и какъ тронута была добрая мать этою повѣстію, которую Софія старалась сдѣлать интереснѣйшею, присоединяя къ оной частыя похвалы молодому Геверту! Когда она перестала говорить, Гжа. Гевертъ сказала ей: «видно, этотъ молодой человѣкъ достоинъ всякаго почтенія! Онъ конечно часто съ тобою видится? (Софія краснѣетъ.) Можетъ быть, онъ тебя любитъ?» — Возможно ли это? онъ такъ богатъ и знатенъ! — A тебѣ вѣрно кажется онъ любезнымъ? — О! безъ сомнѣнія, онъ очень любезенъ. — Понимаю; но замѣтилъ ли онъ твою къ нему склонность? — Какой вопросъ! Была ли бы я достойна родительской любви и собственнаго своего уваженія, естьли бы подала какую-нибудь надежду молодому, знатному и богатому человѣку? Естьли бы могла я это сдѣлать: то онъ, узнавъ о моей слабости, конечно началъ бы стараться обольстить и обмануть меня!.. — Милое дитя! Какъ ты щастливъ, Антонъ, что имѣешь такую дочь.! Я плачу отъ радости…. Однакожь прощайте, добрые люди! завтра вы меня опять увидите.
Гжа. Гевертъ оставила котликъ, взяла свои четыре съ половиною ливра и возвратилась домой. Будучи очень тронута честностію Антона и добродѣтелями Софіи, она сказала твердымъ голосомъ самой себѣ: «эта милая дѣвица будетъ женою моего любезнаго сына!»
Между тѣмъ, какъ Гевертъ удивляется, видя, что мать его такъ часто стала выѣзжать, сія нѣжная мать усугубляетъ его изумленіе, пригласивъ его въ слѣдующій день съѣздишь вмѣстѣ съ нею за нѣкоторыми покупками. Гевертъ садится подлѣ нея въ карету и поздравляетъ съ лучшимъ состояніемъ ея здоровья. Карета проѣзжаетъ многія улицы и остановляется противъ лавки котельника Антона, Боже мой! вскричалъ Гевертъ: матушка! что вы намѣрены сдѣлать? — Твое щастіе, сынъ мой! пойдемъ, и дай мнѣ волю!
Гжа. Гевертъ входитъ въ лавку съ сыномъ, къ великому удивленію Антона и дочери его. Софія приходитъ въ замѣшательство. Здравствуйте, мои любезные! сказала съ веселымъ лицомъ добрая мать: узнаете ли вы меня? — Боже мой! вскричала Софія: батюшка! посмотри; кажется, это самая та женщина, которая вчера обѣщала…. — которая обѣщала сего дня съ вами видѣться. Ты видишь ее самую, милая Софія! но это не та уже бѣдная женщина, у которой такъ часто бились горшки, a мать этого молодаго человѣка, которой, естьли хочешь, будетъ твоимъ супругомъ, и которому прошу тебя не отказать въ рукѣ твоей… — Матушка! прерываетъ восхищенный Гевертъ…. — Постой, сынъ мой! дай мнѣ все договорить.
Гжа. Гевертъ разсказала подробно о двухъ опытахъ, сдѣланныхъ ею надъ Дювалями и надъ честнымъ Антономъ. Первыхъ называетъ она тѣми именами, которыя они заслуживаютъ, и объявляетъ доброму котельнику, что везетъ его къ себѣ въ домъ съ прелестною его дочерью, которую любитъ какъ родную дочь.
Какая сцена изумленія, любви, восторговъ! Антонъ не знаетъ, вѣрить ли ему такой щастливой перемѣнѣ состоянія! Софія обнимаетъ колѣна Гжи. Гевертъ; a сынъ, бросясь въ объятія матери своей, отъ восхищенія не можетъ говорить, и благодарность свою изъявляетъ ей одними поцѣлуями.
Всѣ поѣхали въ домъ Гжи. Гевертъ. Черезъ нѣсколько дней сынъ ея женился на Софіи, къ крайней досадѣ, или, лучше сказать, къ отчаянію Дювалей, которые вскорѣ послѣ того уѣхали, не извѣстно куда.
Гжа. Гевертъ нашла въ Софіи такую точно невѣстку, какую всегда желала имѣть: Софія, будучи рѣдкою супругою, оказывала всегда сей почтенной женщинѣ всю услужливую привязанность нѣжнѣйшей дочери. Щастливая чета осталась навсегда въ одномъ домѣ съ Гжею. Гевертъ; a честной Антонъ, получивъ хорошее содержаніе, раздѣлялъ любовь и почтеніе дочери своей къ фамиліи, утвердившей навѣки ея благополучіе. Таково было награжденіе любви и честности!