Н. А. Лейкинъ.
правитьМученики охоты.
правитьЛЮБИТЕЛЬ ЧАСОВАГО БОЯ.
править— А, милѣйшій! Спасибо, что сдержалъ слово и не забылъ коломенскаго затворника! встрѣчаетъ лысенькаго гостя на порогѣ изъ гостинной въ прихожую совсѣмъ побѣлѣвшій кругленькій старичекъ добродушнаго вида въ отставномъ мундирѣ на распашку и съ дымящейся трубкой въ рукахъ.
— Точенъ какъ англичанинъ, къ самому адмиральскому часу поспѣлъ, а ужъ какъ спѣшилъ-то, отвѣчалъ гость, снимая шубу. — Ѣду мимо церкви Михайла Архангела, взглянулъ на часы — половина двѣнадцатаго. Ну, думаю, теперь успѣю. Здравствуйте Семенъ Семенычъ.
— Да, братъ, у меня не какъ у другихъ. Адмиральскій часъ ровнехонько въ полдень справляется. Иному все равно: въ часъ, въ половинѣ втораго, а у меня какъ пушка грянетъ въ адмиралтействѣ, а моя повторитъ — тутъ я и глотаю свою первую анисовую. И въ это время мои искренніе, безкорыстные друзья привѣтствуютъ меня, каждый отсчитывая своимъ своеобразнымъ голоскомъ двѣнадцать ударовъ.
— Да вы совсѣмъ поэтъ!
— Ну, ужъ тамъ поэтъ или не поэтъ, а ей Богу съ механическими друзьями гораздо лучше и мирнѣе живется, чѣмъ съ живыми. Да и отчего они не живы? Пустяки! Также живы, какъ и люди. Ну, посмотрите: вѣдь только что не дышутъ, а то жизнь, совсѣмъ жизнь! Каждую секунду тихонько даютъ о себѣ вѣсточку — тикъ-такъ, тикъ-такъ, а каждый часъ уже громогласно заявляютъ о своемъ существованіи. У людей козни, интриги, подкопы, зависть, сплетни, а у моихъ механическихъ друзей ничего этого нѣтъ. Рекомендую: мой первый другъ старѣе меня вчетверо, Ришелье помнитъ. Папенька его былъ венеціанецъ Карло Пауло.
Хозяинъ поднялъ руку и указалъ на громадные часы въ потемнѣломъ деревянномъ корпусѣ въ видѣ, длиннаго ящика.
— Очень старинная и дорогая вещь! похвалилъ гость.
— Да-съ, дорогая. Этотъ механическій другъ никогда Меня не продастъ, не продамъ и я его никогда, хотя уже полторы тысячи за него давали. Ну-съ, теперь пойдемъ, я тебя представлю другимъ моимъ друзьямъ, сказалъ хозяинъ, и взявъ гостя за руки, втащилъ его изъ передней въ гостинную.
Гостинная вся была увѣшана и уставлена часами и походила скорѣе на магазинъ часовыхъ дѣлъ мастера, чѣмъ на гостинную. Тутъ были и бронзовые часы подъ колпаками, часы съ кукушками, часы круглые, корабельные и пр. и пр.
— Вотъ эти играющія пастушки Марію Антуанету помнятъ, кивнулъ хозяинъ на бронзовую группу. — А этотъ невзрачный другъ — Кромвеля видалъ, щелкнулъ онъ по часовому чехлу чернаго дерева съ осыпавшейся инкрустаціей.
Изъ гостинной хозяинъ провелъ гостя въ столовую — и тамъ часовой магазинъ; изъ столовой въ спальную, уставленную часами. Надъ кроватью висѣли будильники всѣхъ возможныхъ видовъ.
— Однако-же вѣдь это вамъ огромныхъ денегъ стоитъ, произнесъ гость.
— Все состояніе свое погубилъ и питаюсь теперь одной пенсіей. Да что состояніе! Семейную жизнь свою не пощадилъ ради моихъ механическихъ друзей. Будемъ говорить прямо. Вы знаете, что я не живу съ, женой; также, поди, слышали, что она убѣжала отъ меня. Ушла отъ меня потому, что возненавидѣла моихъ механическихъ друзей и требовала, чтобъ я съ ними разстался: говоритъ, что они ей спать по ночамъ не даютъ. Дѣйствительно, ежели начнутъ бить въ восемьдесятъ четыре молотка (у меня восемьдесятъ четыре экземпляра ча совъ, и безъ боя я не имѣю), то ночью даже мертвый проснется. Какъ ни пріучалъ ее, никакъ пріучить не могъ. По ночамъ съ испугу съ ней дѣлались обмороки, истерика. Поставила наконецъ вопросъ ребромъ: часы или она сама? Я выбралъ часы, потому что жить безъ нихъ не могу, это моя страсть, моя плоть и кровь — и вотъ она сбѣжала.
Гость не зналъ что отвѣтить и только покачалъ головой.
— Но не понимаю, какъ она не могла привыкнуть! продолжалъ хозяинъ. — Вѣдь вотъ лакей мой Ерошка привыкъ-же, кухарка Аграфена привыкла, а что до меня касается, то я двѣнадцати-часоваго боя всякій разъ жду какъ манны небесной. А ночью какъ грянутъ! Дѣйствительно проснешься, но лежишь, съ наслажденіемъ слушаешь и думаешь: живы голубчики и не спятъ! Это-ли не поэзія?!
— Какъ кому-съ, но только надо привычку да и привычку, отвѣчалъ гость.
— Машенька! крикнулъ хозяинъ и вызвалъ молоденькую дѣвушку. — Рекомендую, племянница моя и наслѣдница всѣхъ моихъ драгоцѣнностей послѣ моей смерти. Вѣдь вотъ тоже привыкла и живетъ-же со мной, отрекомендовалъ ее хозяинъ. — Разскажи, Машурочка, мѣшаютъ тебѣ часы спать по ночамъ?
— Сначала мѣшали, а теперь я такъ крѣпко сплю, что иногда и не слышу ничего, добродушно отвѣтила дѣвушка. — Первое время я все видѣла во снѣ, что будто я на кладбищѣ и часы бьютъ полночь, а теперь никакихъ сновъ не вижу. Слышу, что что-то бьетъ и думаю, что это такъ и надо.
— Батюшки! Безъ пяти минутъ двѣнадцать! воскликнулъ, какъ ужаленный, хозяинъ. — Скорѣй за столъ! Машенька, всели у тебя готово?
— Анисовка давно поставлена и кулебяка ужъ вынута изъ печки. Пожалуйте, сейчасъ подадутъ.
— Ерофей! Пороху въ пушку положилъ? Фитиль у обезьяны зажегъ?
— Готово-съ! откликнулся изъ столовой лакей.
— Скорѣй, скорѣй, милѣйшій, а то не успѣемъ.
Хозяинъ схватилъ гостя за руки и втащилъ въ столовую.
Тамъ былъ сервированъ столъ на три прибора. На столѣ, стояла круглая кулебяка въ формѣ часовъ. По краямъ на ней были изображены римскія цифры изъ тѣста отъ I до XII. Изъ того-же тѣста была сдѣлана стрѣлка и указывала на цифру XII. Хозяинъ взялъ графинъ и налилъ изъ него два серебряныхъ стаканчика анисовой водкой.
— Ну-съ, теперь глядите вотъ сюда! и онъ указалъ на бронзовые часы съ изображеніемъ обезьяны, стоявшей около маленькой пушки. Обезьянѣ былъ всунутъ въ руку восковой зажженный фитиль.
Гость устремилъ свой взоръ. Часовая стрѣлка приближалась къ двѣнадцати. При первомъ ударѣ часовъ обезьяна приложила фитиль къ затравкѣ пушки и послышался выстрѣлъ. Хозяинъ чокнулся съ гостемъ и выпилъ рюмку. Гость сдѣлалъ то-же самое и въ нѣмомъ созерцаніи смотрѣлъ на хозяина. Тотъ былъ въ полнѣйшемъ восторгѣ. Лицо сіяло, глаза смѣялись, и онъ съ каждымъ ударомъ часоваго молотка кивалъ въ тактъ головой. А восемьдесятъ четыре экземпляра часовъ такъ и гудѣли на всю квартиру. Слышались рѣдкіе удары молота въ большой колоколъ, звенѣли тоненькими голосами и частымъ боемъ маленькіе колокольчики, какъ камертоны звучали стальныя боевыя пружины новѣйшихъ часовъ, куковали кукушки, выскочившія изъ дверецъ циферблатовъ, пѣлъ пѣтухъ на однихъ часахъ, лаяла собака на другихъ, квакала утка на третьихъ. Все вмѣстѣ представляло какую-то хаотическую музыку.
— Голубчики! Ну, какой Россини, какой Белини, какой Бетговенъ съ Мейрбееромъ могутъ сравниться съ этими звуками! восклицалъ хозяинъ и на его старческихъ, красныхъ, слегка воспаленныхъ глазахъ показались даже слезы.