Лучшая школа - царская служба (Григорьев)/ДО

Лучшая школа - царская служба
авторъ Петр Григорьевич Григорьев

Опубл.: 1855. Источникъ: az.lib.ru • Народно-драматическое представление в 4 д. с прологом и эпилогом, из достопамятной эпохи 1812 года, в стихах и прозе.

РЕПЕРТУАРЪ РУССКОЙ СЦЕНЫ

ЛУЧШАЯ ШКОЛА--ЦАРСКАЯ СЛУЖБА.

НАРОДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНІЕ, ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ДѢЙСТВІЯХЪ, СЪ ПРОЛОГОМЪ И ЭПИЛОГОМЪ. СОЧИНЕНІЕ П. ГРИГОРЬЕВА 2.*

• Теперь, когда даровитаго автора этой драмы не стало, мы сочли приличнымъ ознакомить читателей съ его послѣднимъ произведеніемъ, которое имѣло такой огромный и заслуженный успѣхъ на русскихъ сценахъ.

Дѣйствующіе въ прологѣ:

АНТОНЪ БИРЮЧЪ, выборный. Горшенковъ 1

ПАРАША, его дочь. Самойлова.

ЛУКЬЯНЪ СКУЛА, зажиточный крестьянинъ. Григорьева. 1.

ѲОМКА, его сынъ. Разсказовъ.

МИХАЙЛО ЗУДА, цѣловальникъ. Зубровъ.

АКУЛИНА, бѣдная вдова. Ланская.

СТЕПАНЪ, ея сынъ, прозванный Козыремъ. Самойловъ.

Дѣйствіе въ 1810 году.

ПРОЛОГЪ.

Большое село; съ правой стороны домъ Антона Бирюча, съ лѣвой изба Зуды, утыканная елками и надъ дверями надпись: питейный домъ.

I.

ПАРАША (выходитъ изъ дома, съ ведрами.). Охъ! сердечушко вотъ такъ и завываетъ!.. Ну что, коли да батюшка осердчаетъ? что, коли онъ откажетъ Степану?.. Погубитъ онъ наши головушки ополынитъ жизнь горькой горечью!.. Да нѣтъ, можетъ статься, Степа и уговоритъ его, вѣдь онъ грамотный, рѣчи у него медовыя… А все какъ-то боязно! Ужъ я нарокомъ и по воду ушла, чтобы не мѣшать имъ. (Со вздохомъ). Помоги Господи! Ахъ, кабы да на батюшку нашелъ часъ добрый, и далъ-бы онъ Степанушкѣ свое слово крѣпкое, необлыжное. А ужъ какъ онъ любитъ-то меня — ужасти! Прежде маленечко, правда, хмѣльнаго придерживался, а ужъ теперича, вотъ съ Егорьева-дня, два лѣта будетъ, какъ спознался со мною, и капли въ ротъ не беретъ! Такой, право, желанный! (Опомнившись). Одначе, что-же это я по воду-то нейду, вѣдь негоже, коли добрые люди увидятъ; вотъ скажутъ: «Парашка-то Антонова бездомовница! для та, что сложимши руки на улицѣ стоитъ, словно розиня какая!» (Хочетъ идти).

II.

ПАРАША, ЛУКЬЯНЪ и ѲОМКА.

Лукьянъ (Ѳомкѣ). Ступай-же, ступай, тебѣ говорятъ; чаво тамъ буркалы-то вытаращилъ?

Параша. Ахти! никакъ это Лукьянъ Фирсовъ съ сыномъ! Ужъ не къ намъ-ли ихъ нелегкая несетъ! Вотъ не во-время гость хуже татарина!

Лукьянъ (увидя Парашу). А! Парасковья Антоновна! По-добру ли, по здорову-ли?

Параша. Здравствуй, Лукьянъ Фирсовичъ.

Лукьянъ. Куда путь держишь, дѣвица красная?

Параша. Да что ты ослѣпъ что-ли? Вѣдь видишь, что я съ ведрами, такъ стало не косить собралась, а по воду.

Лукьянъ. Фу ты, какая занозливая! Ужъ и слова-то путемъ не вымолвитъ. Кажись, мы съ твоимъ батюшкой, что ни на есть, то есть, самые закодычные благопріятели. Дома-ли онъ?

Параша (всторону). Ну такъ и есть, что они къ намъ собрались. (Лукьяну). Дома-то дома, да только что ему теперича невремя, у него гость сидитъ.

Лукьянъ (обидясь). Такъ что-жъ — что гость? Вѣдь и мы не за милостыней пришли.

Параша (всторону). Кажись, я его осердила, вѣдь экая напасть, какая! Ну, что ежели да онъ батюшкѣ нажалуется… (Лукьяну ласково). Вѣдь я, Лукьянъ Фирсовичъ, не въ обиду тебѣ молвила, а такъ ужъ… непригожее слово такое безъ моей воли съ языка сорвалось.

Лукьянъ. То-то же и оно-то: слово, Парасковья Антоновна, не воробей, выпустишь — не поймаешь.

Параша. Да ужъ ты, пожалуйста, Лукьянъ Фирсовичъ, прости меня неразумную; родимому-то не сказывай.

Лукьянъ. Ладно! Только ужъ и ты, гляди, отъ насъ напредки рыла не отворачивай; можеТъ-Статься, и намъ до тебя нужда прилучится.

Параша. Ужъ ты только скажи, все по твоей волѣ выполню.

Лукьянъ. Ой-ли? Ахъ ты разумница посеребреная! (Обращаясь къ Ѳомкѣ, который во всё это время стоялъ вдали и смотрѣлъ по сторонамъ!) Эй! ты, войлокъ!.. (Молчаніе). Хомка! Хомка!..

Ѳомка (оборачиваясь). Ну, что-те тамъ?

Лукьянъ. Подъ сюда, свиное рыло! (Съ сердцемъ). Экой окомелокъ! Экой оборотень!

Параша (Лукьяну). Такъ ужъ прошу не прогнѣваться, Лукьянъ Фирсовичъ, а я пойду по воду.

Лукьянъ. Ступай, ступай, моя кралечка, да только воротись поскорѣече.

Параша. Разомъ вернусь. (Уходитъ).

III.

ЛУКЬЯНЪ и ѲОМКА.

Ѳоvка (кричитъ), Знатно, знатно! Не поддавайся, Антроика! не поддавайся! За хвостъ-то его бородатаго!

Лукьянъ. Да чаво ты, дурья голова, пасть-то разинулъ? Коего лѣшаго тамъ увидалъ?

Ѳомка (подходитъ къ отцу). Смѣхоты, братъ бачька, да и только! Антроика козла раздразнилъ, да звона какія съ нимъ колѣнца откалываетъ.

Лукьянъ. Ничего-то ты не смыслишь. Невѣста мимо прошла, а ты и шапку заломилъ и поклону не отдалъ. Эка дубина березовая!

Ѳомка. Да когда тутъ невѣстѣ кланяться, коли на козла глядѣлъ.

Лукьянъ. Самъ ты глупый козелъ!

Ѳомка., Нѣтъ, братъ бачька, эвося, у меня еще и борода не выросла.

Лукьянъ. Нигакни, обломъ! коли Богъ разуму не далъ.

VI.

ТѢ-ЖЕ и ЗУДА выходитъ изъ своего дома.

Зуда. Никѣмъ никого! Что ты станешь дѣлать? Хоть торговлю бросай… (Увидя Лукьяна и Ѳомку). Э! да вонъ, кажись, Лукьянъ Фирсовъ съ сыномъ, не зайдетъ-ли развѣ онъ… Да Нѣтъ, коли съ сыномъ, такъ не пойдетъ, побоится, что женѣ разскажетъ. Попытаюсь одначе. (Подходитъ къ нимъ). Добраго здоровья Лукьяну Фирсычу!

Лукьянъ. А! Михайло Перфильевичъ! Какъ живете можете?

Зуда. Да такъ себѣ: переминаемся съ нога на ногу.

Лукьянъ. Хорошее дѣло: живите подольше, да добрѣйте потолще.

Зуда. Куда ужъ намъ, Лукьянъ Фирсычъ! Не до жиру, быть-бы живу. Да что это, благопріятtkm, совсѣмъ забылъ насъ? Мимо ходишь, а ко мнѣ не завернешь. Аль дорога запала, али я чѣмъ разогорчилъ тебя!

Лукьянъ. Что ты, что ты, Михайло Перфильичъ! Господь съ тобой! Я твоей ласкою завсегда доволенъ.

Зуда. А коли доволенъ, такъ вотъ-бы теперича и забрелъ; мы-бы съ тобой выпили, да и покалякали.

Ѳомка (тихо отцу). Бачька! не ходи въ кабакъ, маткѣ скажу.

Лукьянъ (тихо Ѳомкѣ). Отвяжись! (Зудѣ). Нѣтути, поштенный, теперичко-то не могимъ, для та, что дѣло есть, а вотъ развѣ ужотко зайду.

Зуда. Полно, какое у тебя дѣло! Пойдемъ, выпьемъ.

Лукьянъ. Нѣтъ, ужъ пожалуйста, не принуждай; право-те слово, дѣло есть!..

Зуда. Да что за оказія такая! Что тебя не старостой-ли сдѣлали?

Лукьянъ. Нѣтути. Но сынка сватать веду.

Зуда. Сватать!.. На комъ?

Лукьянъ. Да смѣкалъ было на Парашъ Бирючевой? Не вѣдаю только, поладимъ-ли со старикомъ-то.

Зуда. Какъ, чай, не поладить: за экова парня любую дѣвку отдадутъ. (Всторону). Я-бы и кошки не выдалъ.

Ѳомка (отцу). Слышь, бачька? Эво какъ меня цѣловальникъ-то хвалитъ.

Лукьянъ (Зудѣ). Оно знамо дѣло, что въ разсужденіи правости, али красивости супротивъ его не найдешь. (Поворачивая Ѳомку). Эвось, какой лихачъ!

Ѳомка (смѣется самодовольно). Да ужъ казанокъ, да и только!

Лукьянъ. А все боязко; для та, что Антонъ-то Анкудинычъ человѣкъ съ норовомъ.

Зуда. Такъ вотъ-бы ты зашелъ ко мнѣ, да и выпилъ для храбрости.

Лукьянъ. Нѣтути, ужъ пожалуйста не сманивай! Ужотко, коли Богъ дастъ, порѣшимъ дѣло, такъ я со сватомъ приду; тебѣ-же барыша больше будетъ.

Зуда. Ну имъ какъ себѣ знаешь; я приневоливать не хочу.

Ѳомка. Бачька! Да полно тебѣ снопы-то возить! Пойдемъ что-ли?

Лукьянъ. Пойдемъ, пойдемъ. (Всторону). А выпить-то куда-бы того (Зудѣ). Прости, покупка. Михайло Перфильичъ.

Зуда. Прощай, прощай, благопріятель! Гляди-же, не забудь.

Лукьянъ. Какъ можно забыть. (Всторону). Эхъ! такъ бы вотъ и хватилъ! (Уходятъ съ сыномъ въ домъ Бирюча).

V.

ЗУДА одинъ, смотритъ вслѣдъ ушедшимъ и хохочетъ.

Ха, ха, ха! Эхъ я его разлакомилъ! Пущай только придутъ: такъ я, мало того, что стариковъ напою, какъ зюзей, да и сына-то упаточу. Разбойники! Грабители! Вишь, словно цѣлое село сговорилось, да и пить перестало! Прощалыжники! Что мнѣ изъ-за васъ съ голоду умирать что-ли? А все это по наущенію новаго старосты… Ахъ, ужъ этотъ мнѣ староста!

VI.

ЗУДА и ПАРАША.

Зуда (увидя Парашу). Парасковьѣ Антоновнѣ наше почтеніе!

Параша. Здравствуйте, Михайло Перфильичъ.

Зуда. Знать по воду ходили-съ?

Параша. По воду. А что Михайло Перфильичъ, ты ужъ давно на улицѣ-то стоишь?

Зуда. Давненько-съ.

Параша. Не видалъ-ли ты, изъ нашей избы никто не выходилъ?

Зуда. Нѣтъ, выходить не выходилъ; а вотъ входить такъ входили.

Параша. А кто-бы такой.

Зуда. Лукьянъ Скула съ сыномъ Фомкой.

Параша. Про этихъ-то я знаю; они со мной встрѣтились.

Зуда. А знаешь-ли ты, Парасковья Антоновна, зачѣмъ они пришли къ вамъ?

Параша. Почёмъ мнѣ знать.

Зуда. Ужъ будто и не знаешь?

Параша. Да право-же не знаю; вѣдь я не колдунья.

Зуда. Жаль мнѣ тебя, Парашенька, больно жаль!

Параша. Эка Господи, да что такое сдѣлалось? Молви Михайло Перфильичъ, не стращаючи.

Зуда. Ну, такъ вѣдай-же… да нѣтъ, языкъ не поворотится!.. Ты испужаешься.

Параша (съ испугомъ). Голубчикъ, Перфильичъ! Не томи души, скажи однимъ разомъ.

Зуда. Вѣдь Скула-то пришелъ къ вамъ не спроста, а тебя сватать.

Параша (съ испугомъ). Что ты молвилъ!.. Да за кого?

Зуда. За своего сына, дурака Ѳомку.

Параша (съ отчаяніемъ). Господи!

Зуда. А ты сама знаешь: онъ мужикъ зажиточный, такъ недиво, что отецъ твой и по рукамъ ударитъ.

Параша (съ отчаяніемъ). Боже милостивый! умилосердись надо мною!.. Да нѣтъ, нѣтъ. Я не пойду за него.

Зуда. Полно! За кого отецъ прикажетъ, за того и выйдешь…

Параша (перебивая ею). Ни за кого, кромѣ моего Степана!

Зуда. А коли принудятъ?

Параша (рѣшительно). Такъ я утоплюсь! (Убѣгаетъ въ домъ).

VII.

ЗУДА одинъ, смотритъ вслѣдъ убѣгающей Параши, и послѣ нѣкотораго молчанія, говоритъ.

Утоплюсь! утоплюсь!.. А нѣтъ, чтобы сказать: я съ горя пить начну!.. Глупый народъ эти бабы! Ей Богу, глупый!.. То ли дѣло мужчины: у мужика коли прилунилось какое-нибудь горе, такъ онъ сейчасъ-же и за чарку примется: и ему весело, да и нашему брату прибыльно!

Антонъ (за кулисами). Вонъ. Вонъ! Чтобъ и духу твоего не пахло!

Зуда (оглядываясь). Это что за оказія!.. Кого это Антонъ такъ дружески выпроваживаетъ? Ужъ не новыхъ-ли сватовъ?

VIII.

ЗУДА, АНТОВЪ, СТЕПАНЪ, ПАРАША и ѲОМКА въ окнѣ.

Антонъ (выталкивая Степана изъ дверей). Вонъ! говорятъ тебѣ, щелопырникъ ты эвтакой!.. Вонъ! голякъ нищенскій!

Степанъ. Богъ тебѣ судья, Антонъ Анкудицыцъ! Богъ тебѣ судья. Дашь ты отвѣтъ на страшномъ судѣ!

Антонъ Такъ ты еще вздумалъ стращать меня! Вотъ я тебя!

Ѳомка (изъ окна). За волосья-то его! За волосья-то за курчавые!

Степанъ (схватываетъ палку, стоящую у воротъ и замахивается на Антону). Прочь! али однимъ ударомъ духъ вышибу!

Параша (выбѣгаетъ и останавливаетъ Степана). Степанъ! что ты дѣлаешь? Онъ мнѣ отецъ!

Степанъ. Параша!.. Господи! прости мое великое прегрѣшеніе. (Роняетъ палку).

Антонъ (Парашѣ). Ты какъ посмѣла выйтц? Тебя кто звалъ? (Толкаетъ ее). Домой, домой, безстыдница! (Вталкиваетъ Парашу въ домъ). Д съ тобой я еще перевѣдаюсь!

Степанъ (бросаясь въ ноги Антону). Я виноватъ передъ тобою,

Антонъ Анкудиновичъ! Бей меня! прибей до полусмерти! да только не лишай меня моей радости, моего счастія!

Ѳомка (въ окнѣ). За волосья-то его! За волосья-то! покуля лежитъ.

Антонъ (отталкивая ногою Степана). Прочь! червякъ пресмыкающій! (Уходитъ въ домъ).

IX.

СТЕПАНЪ и ЗУДА.

Зуда. Экая исторія!

Степанъ (вскакивая). А! такъ тебя не тронули ни мольбы, ни просьбы, ни покорность моя!.. Будь-же ты проклятъ! алтынная душа… (Опомнясь). А Параша? Господи! сохрани ее и помилуй. А матушка?.. Ну, что будетъ, то будетъ, а ужъ я не жилецъ на бѣломъ свѣтъ! (Хочетъ идти).

Зуда (всторону). Авось, съ горя-то и выпьетъ. (Подходитъ къ Степану). Степанушка, здорово!

Степанъ. Здорово, братъ, Миша, да и прощай (Хочетъ идти).

Зуда. Постой, куда торопишься? Покалякаемъ.

Степанъ. Нѣтъ, мнѣ некогда… прощай!

Зуда. Полно, погоди! Ну куда тебя Богъ несетъ?

Степанъ. Куда глаза глядятъ! А ближе всего въ воду.

Зуда. Что ты, что ты, Господь съ тобой. Угорѣлъ что-ли?

Степанъ (со вздохомъ). Да, братъ, поддали пару добрые люди, зачадили головушку такимъ угаромъ, что чуть не лопнетъ.

Зуда. Еще ладно, что шею не надпилили.

Степанъ (не слушая его). Владыко милосердый! Для чего я два года работалъ больше лошади? Для чего я радовался каждой выработанной копейкѣ? Для чего я терпѣлъ голодъ и холодъ, чтобы скопить эти триста рублевъ? Какъ для чего? Для того, чтобы богатый мужикъ съ бранью да съ позоромъ выгналъ изъ дому! Вотъ для чего. (Плачетъ).

Зуда (всторону). Жалко его, миляги. Надо поднести чарочку, авось полегче будетъ; благо-же у него и деньги есть съ собою. (Степану). Степа! Да что съ тобой попритчилось?

Степанъ (съ отчаяніемъ). Что?.. То только и есть, что добрые люди разстерзали твердую грудь и вырвали сердце, псамъ на съѣденье!

Зуда. Ну, братъ Степа, воля твоя, а я что то въ толкъ не возьму. Разскажи потолковѣе.

Степанъ. Разсказать?.. Изволь!

Жилъ на свѣтѣ былъ добрый молодецъ,

Онъ любилъ душой красну дѣвицу,

Что ни первую раскрасавицу!

Онъ не день любилъ, ни недѣлюшку,

А любилъ ее ровно два года.

Красна дѣвица то примѣтила,

На любовь его отвѣтила.

Они встрѣнулись, объяснилися,

И колечками обмѣнилися.

Парень счастливый, парень радостный,

Побѣжалъ къ своей родной матушкѣ,

Просить онъ благословенія,

Полетѣлъ стрѣлой къ отцу суженой,

Поклонясь ему, рѣчью вылился:

Дочь твою люблю пуще жизни всей!

И она меня любитъ молодца.

Будь-же мнѣ отцомъ, вмѣсто роднова,

И позволь идти подъ златы вѣнцы!

Съ этимъ словомъ онъ въ ноги грохнулся (Молчаніе).

Зуда.

Что-же сдѣлалъ тутъ, сударь батюшка?

Степанъ.

Оттолкнулъ ногой, словно гадину!

И возговорилъ зычнымъ голосомъ:

Что не выдастъ дочь онъ за нищаго!..

Зуда. Ахъ, чтобъ его лыско съѣлъ! (Небольшое молчаніе).

Да съ кѣмъ-же приключилась такая оказія?

Степанъ. Съ кѣмъ?.. Со мною! (Рыдаетъ).

Зуда (утѣшаетъ его). Полно, полно, Степанушка, что ты это, словно баба разрюмился.

Степанъ. Я, баба?!.. Да, братъ Миша, ты правду говоришь; другой-бы на моемъ мѣстѣ ужъ давно… прощай, Миша. (Хочетъ идти).

Зуда (останавливая его). Ну вотъ, ну вотъ и пошелъ дурака строить! Ну куда ты пойдешь?

Степанъ. Въ рѣку! Прямо въ рѣку!

Зуда. Полно, захлѣбнешься! А ты вотъ лучше выпей-ко маленько водочки, такъ все какъ рукой снимемъ.

Степанъ. Водки!.. Господи! два года Ты сохранялъ меня отъ искушенія, а теперь… (Зудѣ). Давай мнѣ крѣпкой водки! Давай мнѣ сулемы, чтобъ задохнуться!

Зуда. Вотъ и ладно, вотъ и умникъ; а у меня-же есть настоичка изъ шестнадцати травъ; то-есть, такая, что сама въ горло просится.

Степанъ. Пойдемъ! пойдемъ! Деньги есть, копить некому. (Обращаясь къ дому Антона). Параша! Параша. Ты была до-сей-поры моимъ хранителемъ, да разлучили насъ люди недобрые… Э! пить, такъ пить напропалую! (Убѣгаетъ въ домъ Зуды).

Зуда (одинъ). Вотъ и починъ. (Уходитъ за Степаномъ).

X.

АКУЛИНА выходить съ правой стороны.

Нѣтъ, не вытерпѣло сердечушко, чтобы не спровѣдать объ моемъ родномъ чадушкѣ! Что-то ему, моему голубчику, пощастливилось-ли? Охъ! ажно душенька замираетъ!.. Антонъ Анкудиновичъ мужикъ богатый, врядъ-ли онъ дастъ свое соизволеніе…

Лукьянъ (за кулисами). Да полно, сватушка, серчать-то! Ну наплевать ему!

Акулина (прислушиваясь). Кажись, это изъ Антоновой избы рѣчи слышатся.

Антонъ. Да какъ онъ только могъ! Да какъ онъ осмѣлился подумать, чтобы я единородную дочь свою выдалъ за Степку нищаго?

Акулина. Охъ! кажись разговоръ ведутъ объ моемъ Степанушкѣ… (Прислушиваясь). А его голосочка не слыхать!.. Гдѣ-же онъ, мое дитятко милое?

XI.

АКУЛИНА, АНТОНЪ, ЛУКЬЯНЪ и ѲОМКА выходятъ изъ дома Антона.

Лукьянъ (обнявшись съ Антономъ). Ну, прахъ его побери! Ну вѣдь выгналъ, такъ чего тутъ еще?

Антонъ. Нѣтъ, Лукьянъ Фирсовичъ, не того онъ стоитъ; егобы надобно порядкомъ проучить.

Ѳомка. Такъ вѣдь я давича кричалъ: за волосья-то его, за волосья-то! Такъ чего-жъ ты думалъ?

Антонъ (въ сильномъ азартѣ). Степка голышъ осмѣлился! Степка голышъ могъ подумать, чтобы я выдалъ за него дочь!.. (Плюетъ). Тьоу, ты пропасть!..

Акулина (подходитъ гордо къ Антону). А для ча-бы ему и не подумать? для ча-бы ему и не присвататься? Что у тебя дочь-то енеральша что-ли какая?.. (Всѣ отступаютъ и смотрятъ на нее съ удивленіемъ). Что зенки-то вытаращили?

Антонъ (послѣ нѣкотораго молчанія). Ахъ, ты старая вѣдьма! Ты взялась откудова?

Акулина. Изъ Чудова! Вотъ вцѣплюсь тебѣ въ бороду рыжему, да такъ на ней и повисну.

Антонъ (замахиваясь на нее палкой). Что ты, что ты, старая корчага! Да я тебя…

Лукьянъ (останавливая его). Полно, сватушка, ну что хорошаго связываться съ бабой! Вѣдь ужъ извѣстное дѣло: старая баба шуту сродни.

Антонъ (вырываясь отъ Лукьяна). Нѣтъ, сватъ, воля твоя, а ужъ я не потерплю экова сраму, не попущу, чтобы нищая надо мною наругалась?

Лукьянъ. Да перестань ерошиться! Али не знаешь, что у бабы волосъ дологъ, да умъ коротокъ.

Антонъ. Такъ я ей волосъ-то оборву, а ума приставлю.

Акулина Сунься только! Попробуй, коли бороды не жаль!

Лукьянъ (Антону). Пойдемка-съ лучше, да выпьемъ за наше сватовство.

Антонъ. И то правда! Объ экую лядащую не стоитъ и рукъ марать.

Ѳомка (отцу). Экой ты, бачька! Ну пошто ты ихъ разнялъ? Пущай-бы подрались, а мы-бы поглядѣли.

Лукьянъ. Идемъ, сватъ, магарычи запивать.

Ѳомка (отцу). Бачька! А мнѣ поднесешь? Такъ маткѣ не скажу.

Антонъ. Про всѣхъ хватитъ, Хомушка писанной. (Всѣ трое обнимаются и такимъ образомъ идутъ къ дому Зуды).

Акши. Захлѣбнуться-бы вамъ. Поперхнуться-бы вамъ!

Ѳомка (оборачиваясь). Да вотъ ладно: мы-то выпьемъ, а ты облизывайся; я то женюсь, а Степка-то твой несолоно хлѣбалъ. (Подходитъ къ дому Зуды, въ это время двери отворяются и на порогѣ является Степанъ).

XII.

ТѢ ЖЕ, ЗУДА и СТЕПАНЪ пьяный, съ полуштофомъ въ рукахъ.

Степанъ. Куда?.. Въ кабакъ?.. Назадъ!.. (Всѣ отступаютъ). Не пущу въ кабакъ!.. Мой кабакъ! Все вино скупилъ! Одинъ выпью, а вамъ и понюхать не достанется.

Акулина (всторону). Господи!.. Да это мой Степанушка!

Степанъ (кричитъ). Цѣловальникъ!.. Мишка!

Зуда (вбѣгая). Что? что тебѣ требуется, Степанъ Селиверстовичъ?…

Степанъ. Давай вина! Давай вина!.. Эхъ, гуляю!.. Гуляй!..

Зуда. Да вѣдь вотъ у тебя полуштофъ-то въ рукахъ.

Степанъ. Негодится! (Бросаетъ полуштофъ). Давай другой! (Поетъ).

Удалая голова,

Не ходи мимо села,

Не прокладывай слѣда.

(Подходитъ къ Антону). Ты что?.. А?.. У тебя дочь красивая?.. Брови черныя?.. А у меня вино!.. Ты думалъ, что я заплачу?.. Нѣтъ, я… (Обращаясь къ дому Антона). Параша!.. не грусти, Параша… эво я какой веселый! Эхъ ты!.. (Приплясываетъ).

Акулина (всторону и со слезами). Владыко Милостивый! Вотъ что съ нимъ сдѣлали злодѣи!

Степанъ (Антону). Я тебѣ давича въ ноги кланялся, а ты меня оттолкнулъ… Хошь теперь выволочку задамъ?.. (Наступаетъ на Антона). А?.. Хошь что-ли? Такъ и поднесу подъ микитки!

Антонъ (струсивъ, перебѣгаетъ на другую сторону). Отвяжись, разбойникъ!

Ѳомка (кричитъ). Караулъ, караулъ!

Степанъ (хохочетъ дико). Ха, ха, ха! А! что?.. Трусу праздновать!.. Вотъ я васъ!..

Акулина (всторону). Ахъ, онъ совсѣмъ обезумѣлъ!.. (Подходитъ къ Степану). Степанушка! голубчикъ!

Степанъ (увидя мать). Матушка!.. (Бросается ей въ ноги). Прости меня, окаяннаго! Согрѣшилъ я передъ тобою! Виноватъ я передъ тобою!.. (Горько плачетъ).

Акулина (плачетъ и поднимаетъ его). Нѣтъ, дитятко, не ты виноватъ, а злые люди; они позавидовали нашему счастію, они тебя испортили.

Степанъ. Такъ, матушка, такъ… Выпьемъ, родная, веселѣе будетъ!.. (Кричитъ). Ей! цѣловальникъ! давай сюда, для родимой что ни на есть лучшей наливки, а для меня горькучи!

Акулина (цѣлуетъ его). Полно, косатикъ мой, полно; пойдемъ лучше домой.

Степанъ. Домой! по что?.. вѣдь дома вина нѣтъ?

Акулина. Будетъ, соколикъ мой, все будетъ.

Степанъ. Ой-ли?.. Ну, имъ пойдемъ… (Подходитъ къ Антону). Ты… Ваша милость! Рыжая борода! Что сычемъ-то смотришь? (Снимаетъ кольцо съ пальца). Вотъ это колечко подарила мнѣ твоя Параша, отдай ей назадъ, а то я и его пропью. (Бросаетъ кольцо). Подымай! (Акулинѣ). Пойдемъ, родимая (Запѣваетъ).

Ужъ какъ нѣтъ у насъ такого молодца,

Какъ Степана Селиверстовича!

(Свищетъ). Ой, гуляй!.. (Уходитъ съ Акулиной).

Антонъ (послѣ; нѣкотораго молчанія). Экой разбойникъ.

Лукьянъ. Экой оборотень.

Ѳомка (вслѣдъ уходящему Степану). Воровская петля!

Антонъ. Экой пьяница!

Лукьянъ. Что ужъ и говорить! Пойдемъ-ка, сватъ, да съ перереполоху-то выпьемъ.

Антонъ. Выпьемъ, сватушка, выпьемъ. (Кричитъ). Эй! цѣловальникъ!

Зуда (въ дверяхъ). Что приказать изволите?

Антонъ. Штофъ зеленчаку!

Зуда (отворяя двери). Милости просимъ, гости дорогіе.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

РЕКРУТСКІЙ НАБОРЪ и ОПОЛЧЕНІЕ. При открытіи занавѣса ночь. ДѢЙСТВУЮЩІЕ ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ АКТАХЪ.

ИВАНЪ ЛЬВОВИЧЪ ЧУБАРОВЪ, полковникъ. Сосницкій.

ИВАНЪ ПЕТРОВИЧЪ МАЙСКОЙ, богатый помѣщикъ. Славинъ.

АННА ЛЬВОВНА, его жена. Громова.

АЛЕКСАНДРЪ. Соколовъ, НИКОЛАЙ. Волковъ 1. Ихъ дѣти.

ЕЛИСАВЕТА МИХАИЛОВНА ДОНЦЕВА, сирота, воспитывающаяся у Майскихъ. Варламова.

НОСКОВЪ, подпоручикъ, партіонный офицеръ. Чайской.

АНДРЕЙ, слуга Майскаго. Фалѣевъ.

ОГНЕВЪ, Фельдфебель. Максимовъ 2.

МИХАЙЛО ЗУДА, маркитантъ. Зубровъ.

ГАВРИЛО СТЕПАНОВЪ РЕЦЕПТУРННЪ, уѣздный лекарь. Прусаковъ.

АНТИПЪ СИДОРОВЪ, отставной фельдфебель. Григорьевъ 1.

ИГНАТЬИЧЪ, староста Вороновъ.

ГАВРИЛО МАКСИМОВЪ, десятскій. Рупини.

ДАНИЛО ДЕРГАЧЪ. Сосновскій.

СЕВАСТЬЯНЪ СТАРЦЕВЪ. Захарова. ПРОКОФІЙ НЕУ.ІАДЪ. Чайскій. ЛУКЬЯНЪ СКУЛА. Григорьевъ 2. пожилые крестьяне.

АНТОНЪ БИРЮЧЪ, выборный. Горшенковъ.

ПАРАША, его дочь. Самойлова.

СТЕПАНЪ КОЗЫРЬ. Самойловъ. ВАСИЛІЙ. Семеновъ. СЕМЕНЪ. Байковъ. ПЕТРЪ. Ѳедоровъ. АЛЕКСѢЙ. Рамазановъ. ѲОМКА. Разсказовъ. ЕРЕМКА. дѣти Лукьяна. Кузьминъ. Сынъ СЕВАСТЬЯНА. Старцевъ. Молодые крестьяне.

Крестьяне, крестьянки, дѣти, солдаты и ополченные.

(Дѣйствіе въ 1812 году, въ сентябрѣ мѣсяцѣ).

I.

СИДОРОВЪвыходить съ правой стороны, оглядывается и прислушивается.

Нѣтъ ни слуху, -ни духу! Что-жъ-бы это за оказія такая!.. Ужъ не снятились-ли мои молокососы? Не вздумали-ли трусу праздновать?.. Не можетъ того статься! Я ихъ такъ вымуштровалъ, такъ разлакомилъ, что они нетолько что француза, да и самого нечистаго въ дугу согнутъ! Эхъ, народецъ русскій! Чего только изъ тебя нельзя сдѣлать! Хоть правду сказать, въ заморскихъ государствахъ и зовутъ насъ медвѣдями, да вѣдь это только потому, что сами-то они на зайцевъ смахиваютъ. Э-эхъ, заморщина, заморщина! Тебѣ-ли съ нами тягаться! Хоть ты и пожаловала къ намъ въ гости, да глодать-то будешь однѣ кости. Ты думаешь, что ужъ коли въ Москву вошла, такъ вотъ Такъ тебѣ и хлѣбъ-соль вынесутъ? Шалишь, Антошка, ножку наколешь! Знаешь мы, что вашъ Бонапартъ мужикъ разумный, воинъ храбрый. Да только вотъ что въ немъ неладно: глаза-то ужъ больно завидущи!.. А на насъ и досадно стало: «Какъ, дескать, такъ, надо всѣми я большой, одна только Россія передо мной шапки не ломаетъ и Фрунту не дѣлаетъ! Вотъ я ее ужо!л Какъ-бы нетакъ. Нѣтъ, братъ, съ нами долго не шумаркай! (Смотритъ за кулисы). А, да вотъ и мой молодцы изъ города вернулись. Эхъ, лихой народъ.

II.

СИДОРОВЪ, АЛЕКСѢЙ, ПЕТРЪ, ВАСИЛІЙ, СЕМЕНЪ и другіе крестьяне, два барабанщика и два флейтщика. Всѣ крестьяне съ большими узлами, ружьями и тесаками.

Алексѣй. Легонько, ребята, легонько; кажись еще все село спитъ.

Петръ. Знамо дѣло, что спитъ; вѣдь еще только первые пѣтухи кричали.

Василій. Кто-же пойдетъ къ Антипу Сидорычу, сказать ему, что мы вернулись?

Сидоровъ. Незачѣмъ ходить, дѣтушки, незачѣмъ; гдѣ только надо, тамъ Антипъ Сидоровъ самъ на-лицо!

Всѣ (съ удивленіемъ). Дядюшка Антипъ!!..

Сидоровъ. Ну, такъ что-жъ, что дядюшка Антипъ? Что-жъ вы, шалопаи, пасти-то разинули?

Семенъ. Да какъ-же, дядюшка, мы думали, что окромя насъ, собакъ, да пѣтуховъ, весь крещеный людъ спать залегъ.

Сидоровъ. Да развѣ русскій солдатъ спитъ, когда спать не слѣдуетъ? Нѣтъ, дружки, стало-быть худо вы знаете солдатскую натуру. Я, какъ часовой у заряднаго ящика, всю ночь глазъ не смыкалъ, все поджидалъ васъ, моихъ будущихъ богатырей. Ну, говорите-же: что хорошаго?

Василій. И Господи, какъ хорошо!

Сидоровъ. Какъ васъ приняло начальство въ городѣ?

Семенъ. Да такъ, что и не вымолвить; мы, то есть, раздовольны довольны!

Сидоровъ. Всѣхъ-ли записали?

Василій. Всѣхъ до единаго.

Сидоровъ. Къ кому-же вы прежде всего явились?

Василій. Ужъ извѣстно къ кому: къ самому набольшему.

Сидоровъ (съ удивленіемъ). Къ губернатору!?

Семенъ. Кто его знаетъ. Мы только спрошали: кто молъ, ребята, тутъ самый набольшій. Вотъ и проводили насъ. Ахъ, ты Господи твоя воля. Въ такихъ хороминахъ живетъ, что какъ на крышку взглянешь, такъ шапка свалится.

Сидоровъ (съ нетерпѣніемъ) Ну, ну!

Семенъ. Вотъ хорошо. Какъ намъ указали, такъ тутъ ужъ мало горя. Эво, мы всей ватагой и валимъ на крылечко… А крылечко-те важное! У насъ въ цѣломъ селъ экова нету-ти…

Василій (перебивая ею) А у дяди Парамона?

Семенъ (съ сердцемъ) А что У дяди Парамона? У дяди Парамона дрянь!

Василій. Анъ, нѣту-ты!..

Семенъ. Анъ, дрянь!

Василій (разгорячась). Эхъ, ты войлокъ! Рожна ты смыслишь!.. Да у дяди-то Парамона одинъ рукомойникъ чего стоитъ? Вѣдь муравленый!

Семенъ. Ну, такъ что-жъ что муравленый?.. А утиральникъто виситъ такой, что и свиньѣ рыло утрешь, такъ захрюкаетъ…

Сидоровъ (выйдя изъ терпѣнія). Смирно!.. Что вы это, молокососы, выдумали?.. А?.. Что вы браниться сюда пришли, что-ли?

Семенъ (струсивъ). Нѣту-ти, дядюшка… Мы, то есть, энто такъ… любовно, промежъ себя… (Тихо Василыо). Рукомойникъ муравленый!… Дядя-то твой вонъ полтину съ грошемъ еще объ масляной у меня занялъ, да и о сю пору не отдаетъ… рукомойникъ муравленый!

Василій. А ты у меня варежки-то купилъ за двадцать копѣекъ, отдалъ что-ли?..

Семенъ. Такъ что-жъ, что не отдалъ? Ну, и получай съ муравленаго-то рукомойника.

Василій. Да еще сапоги я тебѣ починивалъ. (Обращаясь къ крестьянамъ)! Такіе, ребята, сапоги, что дыра на дырѣ! Одного товару копеекъ на двѣнадцать пошло. (Всѣ хохочутъ).

Сидоровъ (топая погою). Да что-жъ, дождусь я отъ васъ толку, что-ли?

Семенъ. Не серчай, дядюшка Антипъ! Вѣдь надоть все, то есть… не то что бы того, а по порядку, какъ быть, какъ слѣдуетъ… (Обращаясь къ Семену). На двѣнадцать копеекъ товару?.. Эхъ ты жидовская утроба! Двѣ заплаты положилъ, да на двѣнадцать копеекъ товару!.. Эхъ, ты!.. (Сидорову). Такъ вотъ, Какъ мы на крылечко-то взошли, анъ тутъ у дверей-те стоитъ мужичина, э.вось, какой рослый! да садъ такой пестрый, распестрый! а въ рукахъ-те держитъ золотую, дубину съ большинской шишкой… „Куда, говоритъ, мужичье, лезете?“.. Да вотъ, молъ, къ набольшему…» Ну такъ, говоритъ, обожди маленько, надоть доложить. Да и говоритъ другому барину, настоящему барину, знаешь энтакъ въ кургузой сибиркѣ и сапоги съ глянцемъ: «Ступай, говоритъ, Кузьма, скажи его превосходительству, что мужцки пришли». Эво, тотъ и побѣгъ, сломя голову. Ладно! А мы стоимъ, да почесываемся.

Сидоровъ. Ну! что-жъ?..

Семенъ. Ну, ничаво. Только Алешка чихонулъ… (ОДрищажъ къ Алексѣю). Алешка! ты вѣдь чихонулъ-ти?

Алексѣй. Нѣту-ти, Трофимка.

Семенъ. Адъ битъ Трифимка… такъ, такъ, Трофимка и есть.

Сидоровъ. О, даритель!.. (Василью). Да скоро-ли?..

Семенъ. На-порядкахъ таки простояли, покуля опять вышелъ баринъ-Кузька, да и довелъ насъ въ хоромины. Мы было всей гурьбой, да пестрой-то не пустилъ. Полно, говоритъ, и десятка будетъ. Ступай тотъ, кто поразумнѣе, да порѣчистъе. Эво мы и взошли. Глядимъ, анъ у насъ, передъ самымъ-то носомъ, и стоитъ старъ человѣкъ! чахонькей, худенькой! на головъ-то лысина, а эво вотъ тутъ (Показываетъ на грудь). Двѣ этакія… словно жаръ горятъ!?

Сидоровъ (съ нетерпѣніемъ.) И, чтобъ тебя волки съѣли! Краснобай проклятый!

Семенъ. Вотъ, слышь, и говоритъ намъ старъ, человѣкъ: «Что молъ вамъ, ребятушки, надоть, и откеле вы?» — А мы ему^: поклонъ съ учливствомъ, да и молвили: Намъ, молъ, батюшка, сказали, что хранцузъ заполонилъ Москву родимую, такъ эво мы и пришли къ твоей милости попрошать родительскаго благословенія; не откажи, родимой, прими насъ въ солдатчину, дай пощупать, сколько реберъ у хранцуза.

Сидоровъ (съ восторгомъ). Молодцы, ребятушки, молодцы!

Семенъ. Вотъ какъ энто мы вымолвили да и всемъ десяткомъ и чебурахнулись ему въ ноги.

Сидоровъ Лихо! Славно! Что-же отецъ командиръ?

Семенъ. Прослезился, миляга, прослезился, да и говоритъ: «Голубчики вы мои! Родные вы мои!..» (Крестьянамъ). Такъ вѣдь ребята онъ говорилъ?

Всѣ. Такъ, такъ!

Семенъ. «Родные вы мои! Благослови васъ Господа постоять грудью за святую родину и за батюшку Царя православнаго!» А мы опять ему въ ноги, да и гаркнули: Постоимъ, молъ, батюшка, постоимъ; зададимъ хранцузамъ знатнаго перечесу! Только не вели намъ бороды брить, да волосы стричь.

Сидоровъ (съ сердцемъ). Что?.. Дурачье непроходимое! Болваны необтесаные! Я думаю, его превосходительство разсердился?

Семенъ. Нѣту-ти, ничего; только маленько ухмыльнулся, да, и говоритъ: «Оставайтесь, какъ есть, для-та, что я васъ принимаю въ ополченіе. Да кто молъ васъ надоумилъ на такое доброе дѣло? --» Вотъ мы и молвили: Кому-же, молъ, окромя отставнаго унтера Антипа Сидорыча; ёнъ насъ на разумъ наставилъ. «Такъ ему отъ меня большое спасибо! А теперь ступайте въ канцерель, тамъ васъ всѣхъ запишутъ и снарядъ дадутъ, какъ слѣдуетъ. Кузьма! проводи ихъ! --» Мы опять ему поклонъ, да и вонъ.

Сидоровъ нетерпѣніемъ). Ну! и что-же?

Семенъ. Ну, въ канцеряли-то насъ всѣхъ переписали, да эвота и надавали: и кафтановъ, и. шапокъ, и саблей, и ружей. Мы и для тебя сбрую захватили. (Показываетъ на узелъ).

Сидоровъ. Спасибо, спасибо вамъ, дружки мои милые!

Семенъ (показывая на барабанщиковъ). Эвось, Антипъ Сидорычъ, чтобы намъ не скучно было, такъ и музыку дали.

Сидоровъ. Знатно! Стало-быть мы пойдемъ въ походъ припѣваючи. А когда-же приказано выступать?

Василій. Да говорили, чтобы въ городъ-то мы приходили поскорѣе.

Сидоровъ. Да въ какой городъ-то?

Василій. Какъ его прозывается-то?.. Вотъ еще въ немъ поросята знатные!..

Сидоровъ. Можайскъ, что ли?

Василій. Эво, эво, какъ тутъ попалъ.

Сидоровъ (весело). Такъ что-же дожидаться? Мы сегодня-же и выступимъ. Такъ-ли, братцы?

Всѣ. Вѣстимо, что такъ.

Сидоровъ. Вотъ люблю молодцовъ за обычай! Ужъ коли дѣлать дѣло, такъ дѣлать! Взялся за гужъ — такъ не говори, что не дюжъ! А не слыхали-ли вы, куда насъ пошлютъ?

Семенъ. Да говорятъ, подъ Тарутино.

Сидоровъ. Какъ! Прямо въ дѣйствующую армію?.. Слава Тебѣ, Господи! (Обращаясь къ крестьянамъ). Ну, братцы, теперь ступайте по домамъ, отдохните, а ужо за обѣднею отслужимъ молебенъ Царю небесному, и съ теплою вѣрою и съ радостью въ сердцѣ выступимъ на службу Царю земному! Ладно-ли?

Всѣ. Ладно! ладно!

Сидоровъ. Ну, такъ съ Богомъ!

Василій (показывая на узелъ). А муницу-то свою возьмешь что-ли?

Сидоровъ. Отнесите ко мнѣ въ избу, да проводите туда-же ВОТъ и этихъ молодцовъ; (Показываетъ на барабанщиковъ) а мнѣ оставьте только вотъ этого друга, (Беретъ у Насилья ружье), съ которымъ ужъ я давно не видался.

Василій (крестьянамъ). Такъ имъ пойдемъ, ребята!

Всв. Пойдемъ, пойдемъ! (Сидорову). Прости, Антипъ Сидорычъ!

Сидоровъ. До свиданія, дѣтушки, до свиданія! (Крестьяне уходятъ).

III.

СИДОРОВЪ одинъ. Онъ нѣсколько времени любуется ружьемъ.

Ну, мой пріятель троегранный!

Мы не видалися лѣтъ пять,

Да гость пожаловалъ нежданный,

Такъ мы товарищи опять.

Не любитъ Русскій понемножку

Гостей заморскихъ угощать;

Такую сдѣлаетъ окрошку —

Которой вѣкъ не расхлѣбать!

Нѣтъ! Силой мѣряться, едвали

Успѣешь съ нимъ Наполеонъ!

Вѣдь скованъ онъ изъ русской стали,

Да русской вѣрой закалёнъ!

Такъ напрасно, господа Французы, вы къ намъ пожаловали. Приѣхали-то вы верхами, въ каретахъ, а назадъ-то, можетъ-быть, придется улепетывать на своихъ на двоихъ! Ну, что-же: коли захотѣли въ Россіи господами быть, такъ вотъ вамъ село да вотчина, чтобъ вело да корчило. Хоть долго Русскіе терпятъ, да бѣда — коли ощетинятся! А за этимъ дѣло не станетъ, какъ разъ скажемъ: еръ да еры, да и маршъ съ горы! (За кулисами вдали слышенъ колокольчикъ) Чу!.. Кажись колокольчикъ!.. Когобы это Богъ несъ въ такую позднюю пору: кажись наше село отъ большой дороги далеко въ сторонъ. (Колокольчикъ приближается). Сюда!.. (Глядитъ за кулисы). Да подлинно сюда! И какая лихая тройка!.. Кто-бы это таковъ?…(Съ лѣвой стороны съѣзжаетъ на тройкѣ полковникъ Чубаровъ).

IV.

СИДОРОВЪ, ЧУБАРОВЪ и ЯМЩИКЪ.

Чубаровъ (ямщику). Стой, безумная голова!.. (Ямщикъ останавливаетъ лошадей). Куда ты меня завезъ? Вѣдь говорилъ тебѣ, вези не сворачивая съ большой дороги! Такъ нѣтъ: «Проселкомъ ближе!» Ну вотъ тебѣ и ближе!.. (Ямщикъ молчитъ и почесывается). Что молчишь-то? Дурацкое рыло!

Сидоровъ. Э, да это заплутавшіе проѣзжіе!

Чубаровъ (сходитъ съ телеги и оглядывается). Какое-то село, или деревня… Богъ знаетъ, куда заѣхали, испросить не у кого; всё спитъ…

Сидоровъ (подходитъ къ Чубарову). Это село Боронилово, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ. Кто здѣсь?!

Сидоровъ. Здѣшній обыватель, отставный солдатъ, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ. Солдатъ! Слава Богу, отыскалась душа человѣческая! (Сидорову). Ну, любезный, скажи мнѣ: далеко-ли отсюда до Можайска, и какъ проѣхать?

Сидоровъ (всторону). Господи! какой знакомый голосъ!.. (Чубарову). До Можайска, ваше высокоблагородіе, отсюда будетъ верстъ тридцать съ хвостикомъ. (Всторону). Такъ, это онъ! это бывшій мой ротный командиръ! (Чубарову). Еслибъ только старый солдатъ осмѣлился предложить вашему высокоблагородію…

Чубаровъ. Что такое, другъ мой?

Сидоровъ. Ощастливить посѣщеніемъ его бѣдный домишко и отдохнуть съ дороги.

Чубаровъ. А что ты думаешь! Это недурно. Однакожъ, послушай: цадобно тебѣ сказать, что въ мирное время я не привыкъ ложиться спать съ пустымъ желудкомъ; найдется-ли у тебя надъ чѣмъ-6ы можно было поточить зубы?

Сидоровъ. Ни взыщите, ваше высокоблагородіе, разносоловъ нѣтъ; а голодны не останетесь.

Чубаровъ. Я неприхотливъ; мнѣ зачастую случалось ѣсть солдатскую кашу съ сальцомъ.

Сидоровъ. Знаю, ваше высокоблагородіе, сколько разъ самъ былъ свидѣтелемъ.

Чубаровъ (съ удивленіемъ). Какъ, свидѣтелемъ?!. Да развѣ ты служилъ въ нашемъ полку!

Сидоровъ. Даже въ вашей ротѣ, ваше высокоблагородіе!.. Да неужели вы меня не узнали, отецъ-командиръ? Припомните-ко фельдфебеля 3 фузелерной роты…

Чубаровъ. Сидоровъ!.. Ты-ли это?

Сидоровъ. Я, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ (бросается къ Сидорову и обнимаетъ его). Обними меня, старый дружище! Какими судьбами нахожу тебя здѣсь?

Сидоровъ (съ чувствомъ). Это моя родина, ваше высокоблагородіе; здѣсь похоронены у меня отецъ и мать, сюда и я пришелъ, послѣ службы царской, поклониться ихъ праху и, коли Господу будетъ угодно, лечь въ мать сыру землю рядышкомъ съ моими родимыми.

Чубаровъ (всторону). Благочестивый христіанинъ, добрый сынъ и храбрый воинъ — вотъ настоящій русскій солдатъ! (Сидорову). Обними меня еще разъ, старый товарищъ!

Сидоровъ, (въ нерѣшимости). Ваше высокоблагородіе… такая честь…

Чубаровъ. Слушай команду!.. Скорымъ шагомъ! Маршъ-маршъ! (Сидоровъ подходитъ къ нему и они обнимаются). Вотъ такъ! Теперь скажи мнѣ. найдется-ли у тебя мѣсто (Показывая на ямщика) вотъ для этаго дурака съ его тройкою?

Сидоровъ. И, ваше высокоблагородіе! у меня домъ не клиномъ сошелся, и корму, и мѣста для всѣхъ хватитъ.

Чубаровъ. Славно! Стало-быть, бѣдныя лошадки, которыя измучились по его глупости, отдохнутъ, поѣдятъ и завтра лихо довезутъ меня до Можайска.

Сидоровъ. Смѣю-ли спросить, ваше высокоблагородіе, зачѣмъ изволите отправляться въ Можайскъ?

Чубаровъ. Я посланъ главнокомандующимъ осмотрѣть рекрутъ и ополченіе, которые теперь туда сбираются, и потомъ привести ихъ въ дѣйствующую армію.

Сидоровъ (съ восторгомъ). Такъ ваше высокоблагородіе поведетъ насъ на службу царскую?

Чубаровъ. Какъ басъ!.. Что это значитъ? Развѣ ты…

Сидоровъ. Ополченный, отецъ-командиръ, ополченный!

Чубаровъ. Браво, Сидоровъ! Браво! (Бьетъ ею по плечу). Молодецъ! Ножовый заводчикъ! Солдатская косточка!

Сидоровъ (вытягиваясь). Рады стараться, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ. Далеко-ли отсюда твоя штабъ-квартира?

Сидоровъ. Близехонько, ваше высокоблагородіе.

Чубарсвъ. Такъ веди!

Сидоровъ. Милости просимъ, отецъ-командиръ! (Ямщику). Эй, пріятель! Поворачивай оглобли, маршъ за нами. (Идутъ съ Чубаровымъ въ лѣвую сторону, навстрѣчу имъ, попадается Степанъ. Костюмъ его въ безпорядкѣ, волоса всклочены, лицо обезображено отъ продолжительнаго пьянства, и по временамъ въ немъ показывается какъ будто-бы лихорадочная дрожь).

V.

ТѢЖЕ и СТЕПАНЪ.

Степанъ (Сидорову кланяется).. Здравствуй, батюшка крестный!

Сидоровъ. А, пьяница, ты чего тутъ но ночамъ шатаешься?

Степанъ (всторону, съ чувствомъ). Пьяница!.. Вотъ моя нынѣшняя кличка, вотъ мнѣ привѣтливое слово!

Чубаровъ (Сидорову). Что это за ночная птица?

Сидоровъ. Пропащій человѣкъ, ваше высокоблагородіе, совсѣмъ пропащій! Былъ онъ прежде добрымъ парнемъ, работящимъ крестьяниномъ, а теперь, вотъ два года ровно, только у него и дѣла, что пить безъ просыпу.

Чубаровъ. Это дурно, очень дурно; пойдемъ Сидоровъ, я не могу видѣть человѣка, который забылъ Бога, совѣсть и стыдъ. (Уходятъ, ямщикъ уѣзжаетъ за ними).

VI.

СТЕПАНЪ одинъ.

(Смотритъ за уходящими). Пьяница!.. Забылъ Бога!.. Да, вы правду говорите, добрые люди! Милосердный Создатель на меня прогнѣвался, продалъ я душу нечистой силѣ, и нѣтъ во мнѣ больше ни стыда, ни совѣсти!.. Горько! Тяжко! Страшно!.. (Вздрагиваетъ). Брръ! какъ холодно!.. Въ головъ пожаръ неугасимый, а по всему тѣлу морозъ трескучій!.. О, Господи! Хоть-бы умереть поскорѣе… Умереть!.. А хворая мать? А Параша? Что съ ними будетъ?.. (Съ горькою ироніей). Нѣтъ, Степанъ Селиверстычъ! Живи да майся, да съ цѣловальникомъ знайся! Послѣ вечорашняго веселья и опохмѣлиться-то не на что. Хоть-бы гривенку… хоть-бы пятакъ… Вѣдь Мишка Зуда въ долгъ не даетъ, даромъ что называетъ меня другомъ. Развѣ послѣдній кафтанишко заложить?.. А ходить-то въ чемъ?.. Э! Если и замерзну гдѣ-нибудь подъ заборомъ, не велика бѣда: (Идетъ къ дому Зуды). Заперто! Что-же это Мишка такъ долго не отпираетъ? Эво, ужъ и зорька занялась; чай Параша скоро по воду пойдетъ… Охъ, какъ-бы мнѣ съ нею не встрѣнуться?.. Степка-Козырь, вотъ до чего ты допилъ, удалая головушка, что боишься взглянуть на свою любушку.

Я боюсь взглянуть въ очи ясныя,

Молвить слово ей полюбовное;

Гдѣ вы, дни мои, распрекрасные,

Гдѣ ты, времячко безвиновное?

Слуху нѣтъ объ васъ, нѣтъ извѣстія,

Не видать ужъ васъ мнѣ, веселыхъ дней,

Промѣнялъ я честь на безчестіе,

Выгналъ доброе изъ груди моей!

Ни-по-чемъ теперь мнѣ я стыдъ, и срамъ,

Непробуднымъ сномъ — моя совѣсть спитъ!

Люди добрые идутъ въ Божій храмъ,

Путь дорожка мнѣ къ кабаку лежитъ.

(Въ продолженіе этого явленія начинаетъ разсвѣтать. Село, мало-по-малу оживляется, изъ нѣкоторыхъ домовъ выходятъ бабы съ ведрами, здороваются, между собою и отправляются на рѣку; мужикъ ведетъ лошадь на водопой, за рѣкою показывается пастухъ, наигрывающій на рожкѣ).

VII.

СТЕПАНЪ, ЗУДА выходитъ изъ своего дома, съ метлою въ рукахъ, и потомъ ПАРАША.

Зуда (потягиваясь). Экъ я сегодня заспался! (Услышавъ рожокъ). Эвона, ужъ и скотину гонятъ. (Подметаетъ около дверей).

Степанъ (всторону). Отперъ!.. Авось дастъ!.. (Подходитъ къ Зудѣ и кланяется). Богъ помочь, Михайло Перфильичъ.

Зуда. А! Степанъ Силиверстовъ! Ранняя птаха! Куда это собрался ни свѣтъ, ни заря?

Степанъ. Куда-же больше, какъ не къ тебѣ? Ужъ я давно дожидался, покуда ты отопрешь.

Зуда. Э! А зачѣмъ-бы слышно?

Степанъ (всторону). Не дастъ! Ей Богу, не дастъ! (Зудѣ). Что, братъ, Миша, со вчерашняго твоего угощенья голова трещитъ, руки и ноги дрожатъ, сердечушко выскочить хочетъ и всего словно лихоманка бьетъ!

Зуда. Бѣдняга! Такъ чего-жъ ты смотришь? Чѣмъ ушибся, тѣмъ и лечись; колъ коломъ выгоняй; хвати-ко хорошую чепаруху, всё какъ рукой сниметъ!

Степанъ. За этимъ-то я и пришелъ. Опохмѣли, братъ, пожалуйста.

Зуда. Изволь, любезнѣйшій, изволь; милости просимъ! (Ставитъ метлу и идетъ къ дому).

Степанъ (робко). Только вѣдь вотъ что: у меня денегъ нѣтъ.

Зуда (останавливаясь). Денегъ нѣтъ?.. Да!.. Жалко! Жалко!

А хорошо-бы тебѣ выпить, право, хорошо. (Въ домѣ Бирюча открывается окно и показывается Параша).

Параша. Каково-то на улицѣ?.. (Увидя Степана). Господи! ужъ онъ опять у кабака?

Степанъ (кланяясь). Михайло Перфильичъ! Сдѣлай великую милость, повѣрь въ долгъ.

Зуда. Радъ-бы радостью, Степанька, да не могу; того и жду, что левизоры пріѣдутъ.

Степанъ. Да вѣдь мнѣ не на Богъ знаетъ сколько; вѣдь мнѣ только что опохмѣлиться.

Зуда. Кажинную каплю считаютъ, кажинную каплю!

Степанъ (кланяется) Мишенька! Голубчикъ! Будь другъ…

Зуда. Право-же не могу, Степанушка, родной ты мой, не могу.

Степанъ. Ну, пожалуйста!..

Зуда. Эхъ, какой безотвязный! Вѣдь сказано, что не могу, такъ и не могу!

Степанъ (дрожитъ всѣмъ тѣломъ). Вѣчно буду за тебя Бога молить!..

Зуда. Отстань!

Степанъ. Я тебѣ въ ножки поклонюсь!.. (Кланяется въ ноги) Параша. Вотъ до какого сраму дошелъ, цѣловальнику въ ноги кланяется!.. Творецъ небесный! Да за что-же я люблю-то его?.. (Запираетъ окно).

Зуда. Отвяжись!

Степанъ (вскакиваетъ) живодеръ! вспомни только: сколько я у тебя пропилъ?

Зуда. Да что объ этомъ толковать? Ужъ мертваго съ погосту не воротишь. Кабы ты пилъ то, примѣрно сказать, по людскому, такъ хватило-бы и на похмѣлье; а то сегодня густо, а завтра пусто.

Степанъ. Михайло Перфильичъ! Да неужто въ тебѣ не христіанская душа? Ты лучше нищему не подавай, а ужъ мнѣ-то не откажи; ну погляди: вѣдь меня всего колотитъ.

Зуда. Да вѣдь чтожъ колотитъ, я и самъ бьюсъ, какъ рыба объ ледъ, да дѣлать-то нечего.

Степанъ. Такъ ты не дашь?

Зуда. Какъ не дать! За деньги сколько душѣ угодно.

Степанъ. Разбойникъ! Грабитель… (Снимаетъ съ себя кафтанъ). На, вотъ! бери подъ закладъ!

Зуда. Что это, кафтанишко?.. (Разсматриваетъ кафтанъ). Плохонекъ!.. Ну, да ужъ дѣлать нечего, парень-то ты добрый, жалко отказать-то.

Параша (въ окнѣ). Что это! Онъ послѣднюю одежку пропить хочетъ… Нѣтъ! не допущу до этого! (Бросаетъ въ окно деньги, завернутыя въ бумажкѣ). Прими Христа ради, пьяница! (Захлопываетъ окно):

Степанъ (въ сильномъ волненіи). Христа ради!.. Пьяница!.. (Зудѣ) Михайло! Кто это сказалъ?

Зуда (въ это время поднимаетъ бумажку и развертываетъ). А я почемъ знаю? Я вотъ вижу только, что тебѣ словно съ неба свалилась цѣлая полтина серебра.

Степанъ (съ дикой радостью). Полтина серебра! У меня есть полтина серебра?.. (Бросается къ Зудѣ и вырываетъ у него деньги). Подай сюда! Не скверни ее своими нечистыми руками! Это мнѣ дала Пара… Нѣтъ! Это мнѣ подали Христа ради!.. (Заливается слезами).

Зуда (утѣ;шая Степана). Полно, полно, Степанушка!

Степанъ (восторженно). Слушай, Зуда! Видишь ты этотъ полтинникъ?

Зуда. Какъ не видать, коли самъ показываешь.

Степанъ. А знаешь-ли ты, куда онъ пойдетъ?

Зуда (смѣясь). Куда-же? Вѣстимо, въ мою выручку.

Степанъ. Никогда! Никогда! Да поразитъ меня Господь громомъ небеснымъ, если я только подумаю это сдѣлать!.. (Любуется полтинникомъ). Онъ такъ чистъ и свѣтелъ, какъ душа Параши! Его мѣсто на груди моей

Зуда. А выпьешь-то на что-же, коли его не размѣняешь?

Степанъ (подавая ему кафтанъ). Вотъ тебѣ мой кафтанишка, опохмѣли меня въ послѣдній разъ.

Зуда. Да вѣдь что-жъ, вѣдь за эту рухлядь я больше трехъ стакановъ не дамъ.

Степанъ. Не надо мнѣ трехъ, съ меня и одного будетъ.

Зуда. Разсказывай сказки, знаю я тебя не сегодня; первый-то у тебя идетъ коломъ, второй соколомъ, а другіе ужъ и полетятъ мелкой пташкой, стаканъ за стаканомъ.

Степанъ (въ сильномъ азартѣ хватаетъ его за руку). Ты не вѣришь?.. Такъ вотъ-же тебѣ душа порукой, что это будетъ послѣдняя подачка нечистому духу! Идемъ! (Уходитъ въ домъ Зуды).

Зуда (смотритъ вслѣдъ за уходящимъ). Врешь не пьешь; выпьешь — вытянешься, молодцомъ будешь! (За кулисами слышенъ голосъ десятскаго: «На сходку! На сходку!»). Что это, кажись крестьянъ на сходку собираютъ; что бы это была за притча такая?

VIII.

ЗУДА и ГАВРИЛО.

Гаврила (подходитъ къ первому дому и стучитъ въ окно палкою). Дядя Парамонъ, выходи на сходку!

Зуда (подходитъ къ Гаврилѣ). Здорово, сватъ Гаврило!

Гаврила. Здорово Мишукъ! (Подходитъ къ другому дому и стучитъ палкою). Андрей Иванычъ! выходи на сходку!

Зуда. Что ты это, Гаврило Максимычъ, горячку-то порешь?

Гаврила. Охъ, братъ, ужъ и не говори: такая, знать, наша обвязанность!

Зуда. Да что случилось?

Гаврила. Некрутчина съ нашего села.

Зуда. Э! И много?

Гаврила. Нѣту-ти, много-то немного; всего-то одного требуютъ.

Зуда. Ну, такъ объ такой пустяковинъ и горевать нечего.

Гаврила (идетъ къ дому Бирюча и стучитъ палкою въ окно). Антонъ Анкудиновичъ, староста на сходку зоветъ.

Зуда. А я-то и забылъ, что у меня гость сидитъ. (Въ это время за кулисами слышны голоса: Да нѣтъ! Да што!) Эво-на, всѣ мірсѣды сюда гурьбой валятъ. (Уходитъ).

IX.

СТАРОСТА, ДАНИЛО, СЕВАСТЬЯНЪ, ПРОКОФІЙ, ЛУКЬЯНЪ, ѲОМКА, потомъ АНТОНЪ БИРЮЧЪ и еще нѣсколько крестьянъ.

Староста. Зазорно вамъ, православные, право слово зазорно, изъ-за эвтакого пустаго дѣла такъ голосить, да вопить.

Лукьянъ. Да што ты, Перфилій Игнатьичъ, на насъ напираешь; чего тутъ зазорно?

Староста. Нишкни, братъ Лукьянъ Фирсычъ, вишь у тебя борода-то съ ворота, а ума съ накопыльникъ не вынесла.

Севастьянъ. Давно-ли мы пятерыхъ поставили, а таперича тебѣ еще подавай!..

Староста (всторону). Господи! Прости имъ прегрѣшенія! не вѣдаютъ что творятъ!.. (Крестьянамъ). Братья мои милые! люди православные! Вспомните только, что всѣ мы дѣти одной матери, голубушки нашей русской земли! и отца благодѣтеля, Царя православнаго! Кто насъ поитъ, кормитъ, обуваетъ и одѣваетъ?.. Земля русская! Кто насъ бережетъ, стережетъ и заботится объ нашемъ благополучіи?.. Императоръ Всероссійской! Такъ-ли, дѣтушки?

Всѣ (съ одушевленіемъ). Такъ! Такъ!

Лукьянъ. Оно такъ-то такъ; да вотъ ты-бы нанялъ некрута изъ чужой вотчины…

Староста (съ сердцемъ). Не ты-бы говорилъ, Лукьянъ Фирсовичъ, не я-бы слушалъ! Али нѣтъ въ тебѣ души христіанской? Али за мѣсто добраго русскаго сердечушка схоронена въ тебѣ пареная брюква?.. (Всѣ хохочутъ).

Ѳомка. А вѣдь староста-то бачку знатно огрѣлъ! (Хохочетъ).

Лукьянъ (старостѣ съ сердцемъ). Што и говорить, Перфилій Игнатьевъ! Куда намъ съ тобой тягаться? Краснобаишь ты рѣчисто, да только што небольно чисто. Ну, да вѣдь и то молвить: хоть лыкомъ шитъ, да староста!

Данило (Скулѣ). Такъ что-жъ что староста? Тебѣ, знать, завидно, что не тебя выбрали?

Лукьянъ. Куда? Въ міроѣды-то? Да я еще и самъ не пойду!

Данило. Да, не пойдешь! А для чего-жъ насъ угощалъ, да упрашивалъ, чтобы выбрали?

Лукьянъ (сконфузясь). Знать, у тебя языкъ-то безъ костей, такъ и гнётся всякую небывальщину городить!

Данило. А хошь, я свидѣтелей представлю?

Староста. Не замай его, Данило Трофимычъ! Съ нимъ, видно, надо разговаривать-то пообѣдамши. (Обращаясь къ крестьянамъ). Всѣ-ли православные собрались?

Гаврила. Окромя Антона Бирюча, кажись, всѣ на сходкѣ.

Староста. А его пошто нѣту?

Антонъ (выходятъ изъ своего дома). Здѣсь, здѣсь, Перфилій Игнатьевичъ! (Кланяясь крестьянамъ) Богъ въ помощь, землячки родимые!

Лукьянъ (всторону). Еще ворогъ! Еще недругъ!..

Антонъ (старостѣ). Что у васъ понадѣялось и для какой потребности собрали сходку?

Староста. Да вотъ, вишь ты, Антонъ Анкудимовичъ, получилъ я приказъ: съ нашего села требуютъ некрута.

Антонъ. Такъ что-жъ? Да мы хоть пятерыхъ поставимъ.

Староста (Скулѣ). Слышь-ли, Лукьянъ Фирсычъ? Вотъ какъ разсуждаетъ умный человѣкъ! А ты што?.. Тфу!.. Не даромъ тебя и Скулой-то прозвали; знать, по шерсти и кличка дана! (Всѣ хохочутъ).

Лукьянъ (крестьянамъ). Да, скальте зубы, разѣвайте, пасти-то шире, авось по воронѣ влетитъ! Эхъ, вы юлыманы! Старостѣ да выборному куражиться повадно: у нихъ сыновей нѣтъ, а дочерей въ солдаты не берутъ.

Ѳомка. Да Параша-то и сама не пойдетъ! Ужъ коли за меня за мужъ не пошла, такъ въ солдаты и поготово не пойдетъ.

Антонъ. Да, вразумилъ ее Господь поупрямиться моей строптивой волѣ, а то чуть было я не согрѣшилъ, чуть было своими руками не бросилъ мою ненаглядную Парашеньку въ вашу медвѣжью берлогу!

Староста (подходитъ къ Скулѣ). Коришь ты меня, безстыжій человѣкъ, тѣмъ, что будто я самъ ничѣмъ не усердствую на пользу родимой сторонушки? Ахъ ты заноза осиновая! Да ктоже въ позапрошломъ наборѣ отпустилъ на службу Государеву, безъ очереди и безъ принудья, двухъ остатныхъ сыновей, подпору и утѣху семидесятилѣтней старости? ты что-ли?

Лукьянъ. Да изъ какой напасти сталъ-бы я такъ дурить?

Староста. Дурить!.. Іуда! (Крестьянамъ). Вотъ, православные, какіе бываютъ люди на бѣломъ свѣту. Гибнетъ родимая сторонушка отъ пришлецовъ заморскихъ, рушатся храмы Господни, выжигаются цѣлые города съ приселками, казнятъ и вѣшаютъ крестьянъ православныхъ, ругаются надъ честью женъ и дочерей нашихъ, томятъ злою кручиною родительское сердце нашего краснаго солнышка Царя-Бѣлаго! И есть еще злодѣи, которые возстаніе за святое дѣло называютъ дурью! Стыдъ и срамъ! (Плачетъ).

Антонъ (старостѣ). Полно, полно, Перфилій Игнатьевичъ! угомонись, успокойся..

Староста. Мнѣ угомониться?! Мнѣ успокоиться?!. Нѣтъ, православные! Сердца ваши облились-бы не слезами, а кровью, еслибы вы только знали, что я знаю!

Всѣ. Господи, Твоя воля да что-же такое?

Староста. Что?.. Такъ вѣдайте-же! Нѣтъ у насъ больше первопрестольнаго града, нѣтъ у насъ Москвы бѣлокаменной!

Всѣ. Какъ нѣтъ! Да гдѣ-же она?

Староста. Въ полону у французовъ!

Всѣ. Въ полону?!. (Всѣ бросаются на колѣна). Владыко, Царю небесный! Согрѣшили мы, окаянные! (Всѣ преклоняютъ головы).

Староста (послѣ нѣкотораго молчанія, встаетъ, оглядываетъ всѣхъ крестьянъ, мотаетъ головой и потомъ уже говоритъ). Ну, что, православные! что землячки родимые! обрадовала-ли васъ моя вѣсточка? Станете-ли и теперича спорить, что наборы часты?

Данино -(съ одушевленіемъ). Что ты это, Перфилій Игнатьевичъ! Да развѣ въ насъ не христіанскія души? Да развѣ мы въ Бога не вѣруемъ?

Севастьянъ. Ты бы намъ давно про это молвилъ, такъ мы и толковать-бы не стали. У меня три сына, сдавайте любаго безъ очереди!

Прокофій. У меня всего одинъ, да и того отдамъ.

Всѣ. И мы всѣ отдаемъ! Бросайте жеребій, кому достанется. (Въ это время съ разныхъ сторонъ выходятъ: Алексѣй, Петръ, Василій, Семенъ и нѣсколько другихъ молодыхъ парней. Всѣ они одѣты въ полную форму ополченныхъ. При выходѣ они останавливаются незамѣтно позади стариковъ и прислушиваются къ разговору).

Севастьянъ (горячо). Какой тутъ жеребій? Говорятъ вамъ, выбирайте изъ моихъ одного, а коли надо, такъ и за двумя не постою.

Василій (выходитъ впередъ, съ двумя братьями и говоритъ Севастьяну). Нѣтъ, родимый! Коли милость твоя будетъ, такъ благослови насъ всѣхъ троихъ! (Всѣ трое бросаются въ ноги Севастьяну),

Всѣ (съ удивленіемъ). Что это за оказія!?

Севастьянъ (внѣ себя). Господи!.. Не во снѣ ли мнѣ грезится?.. Мои-ли это дѣтушки, мои-ли это милые?..

Василій (съ братьями, стоя на колѣнахъ). Прости насъ, родной батюшка, что безъ твоего соизволенія записались мы охотою въ службу Государеву.

Севастьянъ (обращая глаза къ небу). Царь славы! Велика милость Твоя ко мнѣ многогрѣшному. (Поднимаетъ дѣтей и обнимаетъ ихъ). Голубчики вы мои сизые! Соколики вы мои ясные! Да благословитъ васъ Богъ моимъ словомъ родительскимъ. (Дѣти наклоняютъ передъ нимъ головы; онъ съ благоговѣніемъ поднимаетъ надъ ними руки, потомъ снова обнимаетъ и цѣлуетъ ихъ-по нѣскольку разъ).

Староста (подходитъ къ Севастьяну). Проздравляю, братъ, тебя, Савостьянъ Архипычъ, проздравляю! У кого есть такіе дѣточки, тому нечего страшиться послѣдняго часа. (Обращаясь къ дѣтямъ, кланяется въ поясъ). Исполать вамъ, ребятушки, исполать вамъ, добрые молодцы!

Всѣ. Да, да! Исполать вамъ добрые молодцы!

ВАСИЛІЙ (и братья ею, кланяются на всѣ стороны). Спасибо вамъ, православные, за привѣтливое слово! Только за что-же вы насъ такъ чествуете? Вѣдь не мы первые, да не мы и послѣдніе, сдѣлали угодное Богу и Государю.

Староста. Что ты молвилъ, Васильюшка? развѣ и еще есть охотники?

Василій. Самъ увидишь, Перфилій Игнатьичъ, самъ увидишь; дай только срокъ.

Данило. Охъ, кабы и меня Богъ сподобилъ такой радости, какой удостоился сватъ Савостьянъ! Да нѣтъ, мои дѣтки не таковскіе, имъ и въ разумъ не придетъ обрадовать старика молодецкой удалью. (Семенъ и Петръ выступаютъ впередъ и становятся передъ отцомъ).

Семенъ. Не бойсь, батюшка, и твои дѣти не изъ куричьей клѣти. Отъ другихъ не отстанемъ, тебя не выдадимъ, за себя постоимъ! (Вмѣстѣ съ Петромъ). Благослови родимый! (Кланяются ему въ ноги).

Всѣ (ей удивленіемъ). Еще притча! Еще диковина!

Давило (благоговѣйно). Утѣшилъ меня Создатель! (Обнимаетъ дѣтей). Сынки мои разлюбезные! Молвите: чѣмъ мнѣ васъ полакомить? Чѣмъ мнѣ васъ попоштовать?.. (Вынимаетъ изъ бумажника деньги). Вотъ вамъ мои послѣдніе пятьдесятъ рублевъ.

Семенъ (не принимая денегъ). Не надо-ть, батюшка, не надо-ть, родненькой; вѣдь мы идемъ не пряники ломать, а хранцузскія ребра, такъ пошто намъ деньги?

Староста (съ благоговѣніемъ). Знать услышалъ Господь наши грѣшныя молитвы; велика милость Его на нашу вотчину! (Семену). Много-ли же, Семенушка, васъ такихъ молодцовъ охотничковъ выискалось?

Семенъ. Много-ли?.. (Показываетъ на ополченныхъ, которые въ это время подходятъ къ отцамъ, обнимаютъ ихъ, кланяются въ ноги и просятъ благословенія). А эвось, самъ считай.

Староста (оглядываясь и видя ополченныхъ). Да тутъ почитай вся наша молодежь!

X.

ТѢ-ЖЕ, СИДОРОВЪ, за нимъ два барабанщика, потомъ ополченные, въ сопроводивши женъ и матерей.

Сидоровъ (въ нарядѣ ополченнаго). Не почитай, а вся сполна, исключая только Степки пьяницы да Ѳомки дурака (Барабанщикамъ). Бей сборъ! (Барабанщики бьютъ сборъ).

Ѳомка (отцу). Бачка! Чаво-жъ ты нишкнешь? вѣдь ёнъ лается.

Лукьянъ. Э! Хомушка! да пущай его; вѣдь брань на вороту не виснетъ. (На барабанный бой сбираются со всѣхъ сторонъ ополченные, въ сопровожденіи отцовъ, матерей, женъ и дѣтей. Общая картина).

Сидоровъ (старостѣ). Вотъ они, мои красавцы; вотъ они, мои будущіе богатыри! (Всѣ съ удивленіемъ смотрятъ на ополченныхъ).

Староста. Не могу очнуться отъ издивленія, не могу нарадоваться!.. (Сидорову). Антипъ Сидорбвичъ! Скажи мнѣ безоблыжно, по чистой совѣсти, вѣдь эвто твоя работа?

Сидоровъ. Нѣтъ, Перфилій Игнатьичъ, это благодать Божія, посѣтившая насъ своею милостью!

Ѳомка (отцу). Бачка! Пойдемъ домой, мнѣ ѣсть охота.

Лукьянъ. Погоди, Хомушка, погоди маленько. (Старостѣ). Что-же ты, Перфилій Игнатьичъ, собралъ весь людъ на сходку, а никакого, то-есть, дѣла не дѣлаешь? Коли мы тебѣ не въ потребу, такъ распущай.

Староста. Ты правду молвилъ, Лукьянъ Фирсовичъ. Отъ радости я было и дѣло забылъ. (Обращаясь къ крестьянамъ). Ну, православные! по приказу губернскаго правленія, съ нашего села безпремѣнно надо поставить некрута, кого-же мы поставимъ?

Лукьянъ. Да кого тутъ ставить, коли Всѣ охотой ушли?

Староста. Кто ушелъ — тому честь и слава; а кто остался — за тѣмъ очередь.

Лукьянъ. Да кто остался-то? Окромя Степки-Козыря никого не осталось.

Староста. Степки отдать не можно; для та, что онъ одинъ сынъ у матери.

Лукьянъ. Ну, а коли не можно, такъ и не можно. Отписывай въ губернское: отдать молъ у насъ некого.

Антонъ. Какъ некого? А у тебя два сына?

Лукьянъ (въ сторону). Чтобъ тебѣ объязычить окаянному (Вслухъ). Откеля два-то?

Антонъ. Какъ, откеля? Да ужъ не вздумалъ-ли ты запираться?! (Крестьянамъ). Земляки! много-ли у Лукьяна дѣтокъ?

Всѣ. Знамо дѣло, что двое.

Антонъ (Лукьяну). Слышишь!..

Лукьянъ. Ну, такъ что-жъ, что двое? Одинъ мой, а другой женнинъ.

Ѳомка. Бачка правду молвилъ: я маткинъ сынъ.

Староста. Въ крестьянскомъ быту у мужа съ женой раздѣлу не бываетъ. Такъ ужъ и ты не поперечь и одного сынка снаряжай на службу.

Лукьянъ. Мнѣ ставить некрута? Мнѣ отпустить сына? Что ты, что ты, староста! Да въ своемъ-ли ты разумъ?

Данино. А что-жъ бы такое? Для чажъ тебѣ и не отпустить? Вѣдь мы нехуже тебя, да отпускаемъ-же.

Лукьянъ. Да вы мнѣ что за указъ? Ваши охотой пошли, а мои не хотятъ. (Дѣтямъ). Вѣдь не хотите, дѣтки?

Ѳомка и Еремка (въ одинъ голосъ). Не хотимъ!

Лукьянъ. Ну, вотъ слышите?

Сидоровъ. Мало-ли-бы чего вы не захотѣли, такъ все по вашему и дѣлать? Сказано ступай, такъ и ступай, не разговаривай!

Севастьянъ (крестьянамъ). Чего ему въ зубы-то смотрѣть, ужъ и такъ мы долго мирволили: не даетъ охотой, такъ возьмемъ силой! Хватай Хомку, ребята!

Всѣ (Бросаются къ Ѳомкѣ). Хватай Хомку!

Ѳомка (бѣгаетъ и кричитъ во все горло). Караулъ!

Староста (останавливая крестьянъ). Погодите, православные, погодите, не такое теперь время, чтобы заводить брань, да ссору. (Лукьяну). Слушай, Лукьянъ Фирсычъ! ты самъ не запрешься: дѣлалъ я тебѣ много понаровки, а ужъ теперь не могу больше; вотъ тебѣ сроку до завтрашняго утра: образумишься, ладно, не образумишься, не взыщи! (Крестьянамъ). Пойдемте, православные, въ храмъ Божій, поблагодаримъ Всевышняго Создателя за ниспосланныя на насъ милости и помолимся поусерднѣе о заблудшихъ братьяхъ нашихъ!

Всѣ. Пойдемъ! пойдемъ!

Сидоровъ (ополченнымъ). А вы, ратные товарищи! вѣрно также не откажетесь отслужить молебенъ за спасеніе родины отъ нашествія враговъ иноплеменныхъ, за честь и славу русскаго оружія.

Ополченные (восторженно). Ура!

Сидоровъ (снимая фуражку) Вотъ настоящій откликъ русскаго сердца! На молитву! на молитву! (Всѣ уходятъ, кромѣ Лукьяна, Ѳомки, Еремки и Зуды, который въ-продолженіе предъидущаго явленія безпрестанно отворялъ двери и прислушивался).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ПРОСНУЛАСЬ СОВѢСТЬ. Театръ представляетъ туже декорацію. Лукьянъ стоитъ задумавшись, опершись на палку. Ѳомка и Еремка играютъ въ бабки. Еремка сшибаетъ конъ и ѣдетъ на Ѳомкѣ.

I.

ЛУКЬЯНЪ, ѲОМКА, ЕРЕМКА и потомъ ЗУДА.

Еремка (верхомъ на Ѳомкѣ). Ну, ну, Савраско, вези, не лягайся!

Ѳомка. Да полно, шутова голова, спусти хоть разъ, вѣдь тяжело.

Еремка. А! завопилъ! А на мнѣ-то, небойсь, умѣлъ ѣздить?

Ѳомка. Да, много на тебѣ проѣдешь.

Зуда (выходитъ). Эво-на, штука-то! Эво-на, оказія-то! Всѣ молодые въ походъ идутъ, старики не пьютъ, а отъ бабъ да отъ дѣвокъ не велика пожива… Нѣтъ! Прощай кабакъ, не поминай лихомъ! Оставлю торговать братишку, а самъ въ маркитанты, безпремѣнно въ маркитанты! Тамъ только и можно копѣйку заколотить. — Одначе, что же это сдѣлалось съ Степкой? Пить не пьетъ, вонъ нейдетъ, только что сидитъ да плачетъ! Чудеса въ рѣшетѣ! (Увидя Лукьяна, который стоитъ задумавшгісь, опершись на палку). Вона, кажись и на Скулу столбнякъ нашелъ! (Подходитъ къ Лукьяну) Лукьянъ Фирсовичъ!.. (Лукьянъ не отвѣчаетъ). Молчитъ! Что за пздивленье такое!? (Ѳомкѣ) Ѳомушка!

Ѳомка. Чаво тебѣ?

Зуда. Да что батька-ко вашъ, оглохъ что ли-ча?

Ѳомка. А кто его знаетъ, вотъ ужъ съ коей поры стоитъ, словно окоченѣлый. (Толкаетъ Лукьяна). Бачка! очнись! что ты и вправду.

Лукьянъ (приходя въ себя). Ась!.. Кто меня?..

Зуда. Что это ты, Лукьянъ Фирсычъ, призадумался?

Лукьянъ. А! Это ты, Михайло?.. Невзгода, братъ, пришла.

Зуда. Что за невзгода такая?

Лукьянъ. Некрута съ меня требуютъ.

Зуда. Такъ чего-жъ ты голову-то повѣсилъ? Ну и отдай. (Показываетъ на Ѳомку и Еремку). Вѣдь у тебя, эвось, какіе два батрака, любо-дорого!

Лукьянъ. Эхъ, Михайло Перфильичъ! и радъ-бы радостью, да…

Зуда. Что-же! Въ чемъ закорючка?

Лукьянъ. За одного жена со свѣту сгонитъ; а другаго самому жалостно.

Зуда. Ну, такъ купи. Ты мужикъ зажиточный, есть изъ чего.

Лукьянъ. И купилъ-бы, да купить-то некого; вся наша молодежъ охотой идетъ.

Зуда (всторону). Да тутъ славное дѣльцо можно обработать; Степки жалѣть нечего, ужъ онъ и безъ того человѣкъ пропащій, а мнѣ магарычи будутъ!.. (Лукьяну). Хошь-ли, я помогу твоему горю?

Лукьянъ (съ радостью). А какимъ-бы манеромъ?

Зуда. У меня есть на приметъ некрутъ, только не пожалѣй казны.

Лукьянъ. Тысячи рубленъ не пожалѣю!

Зуда. Экъ разгулялся! Да кто нынче за тысячу пойдетъ?

Лукьянъ. Такъ много ли же?

Зуда (тихо Лукьяну) Отгони парнишекъ-то, не ихнее дѣло.

Лукьянъ (сыновьямъ) Чего вы тутъ рыло-то выставили? Пошли прочь! (Зудѣ). Ты правду молвилъ, Михайло Перфильичъ, али только ради шутки?

Зуда. Какія тутъ шутки! Ужъ коли говорятъ, что есть, такъ есть.

Лукьянъ. Да кто-же эвто, кто? Молви!

Зуда. Что? Больно ловокъ! Пятьдесятъ рублевъ за хлопоты, такъ ужъ, такъ и быть, и сторгую подешевле.

Лукьянъ. Да ужъ объ эвтомъ спору не будетъ, только выручи посходнѣе.

Зуда. Посходнѣе! Посходнѣе! А какъ, примѣрно дѣло, посходнѣе-то?

Лукьянъ. Ну, да ужь коли тысячи мало, такъ, пожалуй, я два ста еще прикину.

Зуда. Нѣтъ, братъ, далеко несходно; съ тобой видно пива не сваришь. (Хочетъ идти).

Лукьянъ (останавливая Зуду). Да постой, постой! Куда ты?

Зуда. Что тутъ по пусту бобы-то разводить. (Хочетъ идти).

Лукьянъ. Да скажи, много-ли надоть?

Зуда. Можетъ статься, за двѣ тысячи какъ-нибудь и уломаю.

Лукьянъ. Что ты, что ты! Да вѣдь это чистое раззореніе.

Зуда (опять хочетъ идти). Я тебя не принуждаю: Хошь-такъ хошь, а не хошь — какъ хошь.

Лукьянъ (останавливая его). Да хоть полуторы не возьметъ-ли?

Зуда. Я тебѣ говорю и за двѣ-то на свой страхъ беру. Можетъ не возьметъ, такъ вѣдь придется своими приплачивать.

Лукьянъ. Да-ты бы мнѣ его указалъ; можетъ онъ самъ-то и понаровку сдѣлаетъ?

Зуда. Копейки не спуститъ!

Лукьянъ. Эко горе! эко горе!

Зуда. Полно сквалыжничать! Говори дѣломъ: ходитъ что-ли?

Лукьянъ (со вздохомъ). Да ужъ ладно — быть по твоему.

Зуда. Ну вотъ, давно-бы такъ.

Лукьянъ. А гдѣ-же некрутъ-то?

Зуда (увидѣвъ Степана). А вотъ онъ и самъ на лицо.

Лукьянъ (съ удивленіемъ). Степка Козырь!..

II.

ТѢ ЖЕ и СТЕПАНЪ.

Степанъ. Да! что задумалъ, то и сдѣлаю!.. Прощай Параша! Прощай матушка!.. Не увидите вы больше Степки Козыря, не потревожитъ онъ вашего покоя пѣсней пьяною.

Зуда (подходитъ къ Степану). Что жъ мало погостилъ, Степанъ Селиверстычъ?

Степанъ. Будетъ съ меня, надо и честь знать.

Зуда. Да что съ тобою и вправду сдѣлалось? Выпилъ одинъ стаканчикъ и ошалѣлъ! Поправься, выпей другой…

Степанъ (рѣшительна).. Не могу! Не хочу!

Зуда (всторону). Худо дѣло! Этакъ его тверезаго-то пожалуй и не уговоришь… (Степану). Да что на тебя, столбнякъ что-ли нашелъ?

Степанъ (грозно). Не говори этого!.. Господь милосердный сжалился надъ блуднымъ сыномъ и умудрилъ его разумомъ.

Зуда. Такъ ужъ ты и не будешь больше пить?..

Степанъ (твердо). Никогда!

Зуда (всторону). Въ солдаты его, безпремѣнно въ солдаты! Разбойникъ, пить пересталъ!.. (Степану). Вотъ это доброе дѣло, Степанушка, ты затѣялъ… Ну, а какъ же кафтанишко-то? Ты бы хоть его-то запилъ.

Степанъ. Ничего мнѣ ненадобно!

Зуда (Лукьяну). Ну, братъ, не подается!

Лукьянъ (тихо Зудѣ). Ужъ ты, пожалуйста, Какъ ни на есть уговори.

Зуда (Степану). Умникъ, Степанушка, умникъ! Вотъ, Богъ дастъ и поправишься… Пить-то перестанешь и все дѣло пойдетъ, какъ по маслу. (Съ участіемъ). Что матушка-то у тебя, все еще хвораетъ?.. Эхъ! Жалко ее, бѣднягу, право жалко! — Надо, братъ, теперь и для нея потрудиться; много она, сердечная, горя перенесла. Вѣдь поди-ко, въ домъ-то у тебя нѣтъ ни кола, ни двора?

Степанъ (заливаясь слезами). Ни синя пороху! Все пропилъ, ничего не осталось!

Зуда. Вотъ то-то-же и есть, говорилъ я тебѣ: "Береги копеечку на черный день, " такъ нѣтъ, слушать не хотѣлъ…

Степанъ. Миша! не кори меня! Что прошло, того ужъ не воротишь.

Зуда. Ну какъ не воротишь? Воротить можно, была-бы только охота.

Степанъ. Дай мнѣ какую-нибудь работу, ты знаешь, что у меня ничто изъ рукъ не валится; я стану трудиться больше лошади.

Зуда. Ладно! За то, что ты доброй парень, я научу тебя, что Дѣлать, отыщу тебѣ такую работу, за которую впередъ дадутъ двѣ тысячи рублевъ…

Степанъ. Что?.. Двѣ тысячи рублевъ!.. Мнѣ дадутъ двѣ тысячи рублевъ?..

Зуда. Да еще и съ поклономъ.

Степанъ. Михайло! не морочь меня!

Зуда. Кто тебя морочитъ? Только молви, что согласенъ, такъ и деньги въ горсти.

Степанъ (вы сильномъ волненіи хватаетъ за руку Зуду). Такъ ты не обманываешь меня?.. Ты не смѣешься надъ горемыкою?..

Зуда. Да что мнѣ за прибыль такая?.. Только вѣдь вотъ что; по нраву-ли тебѣ будетъ эта работа?..

Степанъ (рѣшительно). Все по нараву! Все по сердцу! окромя грабежа, да разбойничества.

Зуда. (тихо Лукьяну). Наша взяла! (Степану). Такъ вотъ, Степанушка, Лукьяну Фирсовичу требуется… какъ-бы тебѣ это сказать?!.. требуется поставить некрута…

Степанъ (съ нетерпѣніемъ). Ну!..

Зуда. Такъ вотъ не хочешь-ли?..

Степанъ. Въ солдаты!..

Лукьянъ. Не обижу и я тебя, родной ты мой Степанушка! Выручи, кормилецъ! Надѣлю тебя казною, только выручи.

Степанъ (всторону). Въ солдаты! Такъ вотъ къ чему мнѣ грезился этотъ сонъ… Вотъ къ чему рвалась душа… (Рѣшительно). Иду! иду.

Зуда. Лихо! Молодецъ! (Лукьяну). Ну, Лукьянъ Фирсычъ, бѣги-же скорѣе за деньгами…

Лукьянъ. Разомъ, кормилецъ мой, разомъ слетаю!..

Степанъ (останавливая Лукьяна). Стой! Не надо мнѣ денегъ, я не кулакъ, я не хочу, чтобы меня называли продажной душой!

Лукьянъ (обнимая Степана). Ахъ ты мой красавчикъ писанный! Такъ ты изъ одной охоты пойдешь?

Зуда (тихо Степану). Что ты, что ты, съ разума спятилъ что-ли?! Бери, пока даютъ.

Степанъ. Нѣтъ, братъ Михайло Перфильичъ, удалось было тебѣ зачадить проклятымъ зельемъ мой разумъ, да не удалось зачадить совѣсти! (Утвердительно). Иду даромъ!

Лукьянъ. Вотъ добрая-то душа!

Степанъ (Лукьяну). Объ одномъ только попрошу тебя, Лукьянъ Фирсычъ! Не забудь моей старушки-матери, остается она безъ всякаго призрѣнія, такъ не дай ей умереть съ голоду и холоду.

Лукьянъ. Будь въ покоѣ, Степанушка! стану беречь ее, какъ родную! Пойдемъ-ка, желанный ты мой!.. Откушаемъ нашей хлѣба-соли, а тамъ и къ дѣлу!

Степанъ. Пойдемъ, пойдемъ!.. Или нѣтъ, постой. Дай мнѣ въ послѣдній разъ полюбоваться на родимую сторонушку!.. Дай мнѣ въ послѣдній разъ увидѣть мою ненаглядную Пара… О! растерзайся грудь добра-молодца! разорвись въ куски сердце бѣдное! (Закрываетъ лицо руками и горько рыдаетъ).

Лукьянъ. Степа!.. Степанушка… Что ты!.. что съ тобой попритчилось?

Зуда (съ насмѣшкою). Видишь, ты ужъ больно сходно некрута-то купилъ, такъ онъ, кажись, еще ничего невидя и струсилъ.

Степанъ (горячо). Я!.. Я струсилъ! Врешь ты, рыжая собака! — Эхъ! кабы не боялся грѣха, — далъ-бы я тебѣ память!.. Мнѣ трусить!.. Да развѣ душа-то во мнѣ не русская?.. Что жалѣть-то мнѣ жизни? Было время, эхъ! да не воротишь Нѣтъ, не смерти боюсь я, — боюсь суда Божьяго!.. Что мнѣ въ жизни теперь?.. Было сердце у меня, — горе высушило; былъ и умъ въ головъ, — печаль вышибла; была воля моя, волюшка, — злые люди отняли; и стала буйная головушка пустымъ котломъ безъ варева!.. Нѣтъ, не жизни жалко мнѣ, — жаль мнѣ матушку родимую, жаль мнѣ долюшку сердечную!..

Лукьянъ. Не горюй, Степанушка, не горюй; вѣдь ты доброе дѣло дѣлаешь, и я не оставлю твоей матушки, видитъ Богъ, не оставлю! — Пойдемъ-кась ко мнѣ: наряжу я тебя въ новый кафтанъ, да въ пуховую шляпу, и будешь ты у меня молодецъ-молодцомъ!

Степанъ. Идемъ! Видно ужъ чему быть, того не миновать!..

Зуда (тихо Лукьяну). Гляди-же ты, не забудь моихъ-то пятидесяти рублевъ.

Лукьянъ. Что больно зорокъ! Да за что?

Зуда. Какъ, за что!.. за некрута?

Лукьянъ. Да вѣдь онъ охотой идетъ, такъ тутъ и платить не зачто. (Степану). Пойдемъ, Степанъ Селиверстовичъ! (Уходятъ вмѣстѣ съ Степаномъ).

III

Зуда (Одинъ. Стоитъ нѣсколько времени, какъ ошеломленный). Вотъ тебѣ, бабушка, и юрьевъ-день! Экъ они меня шарахнули!.. Да что же это такое значитъ?.. Да гдѣ-же у меня былъ, разумѣ-то? Въ каблуки ушелъ что-ли? Степка Козырь да Лукашка Скула провели за носъ Михаилу Зуду, что ни на есть перваго мошенника… Оказія, да и только!.. (Смотритъ за кулисы). Вонъ, ужъ и обѣдня отошла, весь людъ, провожаетъ ополченныхъ… Да чего-же я-то зѣваю? Вѣдь этакъ и тутъ, пожалуй, на бобахъ останешься… Нѣтъ! ужъ коли задумалъ въ маркитанты, такъ въ маркитанты! (Кричитъ въ двери своею дома). Кузька! Запрягай сѣрку! — Вѣдь не безъ вина-же имъ милягамъ и въ-самомъ-дѣлъ въ походъ идти. (Уходитъ).

IV.

СИДОРОВЪ, СТАРОСТА, ДАНИЛО, МАТВѢЙ, ПРОКОФІЙ, ОПОЛЧЕННЫЕ, КРЕСТЬЯНЕ, КРЕСТЬЯНКИ, ДѢТИ и потомъ ѲОМКА.

Сидоровъ (ополченнымъ, которые ею окружаютъ). Ну, братцы, слышали вы, что говорилъ отецъ Николай?

Ополченные. Слышали, слышали!

Сидоровъ. Поняли вы, на какое великое дѣло онъ благословилъ насъ?

Ополченные. Всё поняли!

Сидоровъ. А коли поняли, такъ скажите, куда мы идемъ теперь?

1-й Ополченный. На защиту родины отъ нашествія иноплеменныхъ!

2-й Ополчедный. На войну съ французомъ, за оскорбленіе храмовъ Господнихъ.

3-й Ополченный. Вступиться за поруганіе женъ и дѣтей нашихъ.

Сидоровъ (съ восторгомъ). Славно! Лихо, ребята! Теперь я вижу, что мнѣ васъ учить нечему: разумъ — есть, водя есть, а храбрости русскаго человѣка учить не стоитъ.

Василій (горячо). Да ты только, дядюшка Антипъ, веди насъ на хранцуза, а ужъ я, то есть, во какъ: одинъ пятокъ уложу! Поднесу подъ микитки такого раза, что вытаращитъ глаза!

Сидоровъ (бьетъ по плечу Василья). Молодецъ, братъ Вася! Быть тебѣ фельдфебелемъ.

Василій. Ой-ли!?.. (Ополченнымъ). Слышь вы, войлоки! кланяйся начальству!

Ополченные. Да ужъ и мы отъ тебя не отстанемъ.

Сидоровъ. И васъ ундерами пожалуютъ! Одначе пора! (Ополченнымъ). Ну, други милые! ратные товарищи! Мы исполнили христіанскій долгъ, очистили совѣсть молитвою, получили благословеніе отца духовнаго: теперь, пора и въ путь? Попрощайтесь-же съ, родимыми, да и маршъ на святое дѣло! (Отцы и матери обнимаютъ и благословляютъ дѣтей, молодыя жены плачутъ, цѣлуются съ мужьями и также подаютъ имъ цѣловать грудныхъ младенцевъ; ополченные становятся на колѣна передъ родителями, кланяются въ ноги и стараются ихъ утѣшить. Общая картина).

Сидоровъ (который стоялъ все это время, сложивъ руки на груди, и со слезами на глазахъ любовался на происходившее). Творецъ всемогущій! А мнѣ что?.. Мнѣ, старому горемыкъ, и проститься не съ кѣмъ!.. (Весело). Э! Да и то сказать: одна голова не бѣдна, а коли и бѣдна, такъ одна! (Барабанщикамъ). Бей, сборъ! (Барабанщики бьютъ сборъ. Ополченные отходятъ отъ родныхъ и строятся во фронтъ).

Всѣ (съ удивленіемъ). Что это!.. Кто это?!.

Ѳомка (вбѣгая). Не полоштесь! Не полоштесь! Энто мой бачка повезъ Степку-Козыря за меня въ солдаты сдавать.

Всѣ. Какъ! Продался?!

Ѳомка. Нѣтути! охотой пошелъ!

Всѣ. Охотой!

Сидоровъ. Слава Тебѣ, Господи, Слава Тебѣ! Ты поставилъ заблудшаго на путь истинный! (Ополченнымъ). Братцы! Ужъ коли въ Стейкъ проснулась совѣсть, такъ чего-жъ мы-то ждемъ? Нутка, благословясь!.. (Становится передъ фронтомъ). Съ нами Богъ! Ура!

Оплаченные Съ нами Богъ! Ура! (Барабанщики бьютъ маршъ, ополченные проходятъ кругомъ всей сцены, крестьяне бросаются ихъ провожать, Въ это время изъ-за дома Зуды показывается небольшая телега, въ которую запряжена одна кляча, самой непривлекательной наружности. Въ телегѣ лежитъ бочка съ виномъ, на которой сидитъ Зуда и самъ правитъ лошадью).

Зуда (понукая лошадь). Ну, ну! Сѣрко! Догоняй скорѣе; вѣдь самому подъ музыку-ту веселѣе будетъ ноги переставлять.

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
ДОЛГЪ СЛУЖБЫ И ЛЮБОВЬ МАТЕРИ.

Богатая комната въ домѣ Майскихъ.

I.

Донцева (одна, смотритъ въ окошко). Все еще учатся!.. Ахъ, Боже мой! Да когда же они перестанутъ?.. Бѣдный Александръ! Я думаю, ему всѣ руки оттянуло ружьемъ. Да и дядюшка, Иванъ Львовичъ, пріѣхалъ сюда только для того, чтобы сманить племянниковъ въ военную службу.

II.

ДОНЦЕВА и АНДРЕЙ.

Андрей. Барышня, пожалуйте къ Аннѣ Львовнѣ, онѣ васъ просятъ.

Донцева. Сейчасъ.

Андрей (одинъ). Бѣдняжка! Жалко ее, право жалко! Э — эхъ! Французъ, Французъ! все это братъ ты накуралесилъ! (Смотритъ въ окно). Вотъ и ученье кончилось. Бѣжать поскорѣе къ ротному закройщику и спросить у него, готовы-ли барскіе мундиры и шинели. (Хочетъ идти и въ дверяхъ встрѣчается съ Александромъ и Николаемъ).

III.

АНДРЕЙ, АЛЕКСАНДРЪ и НИКОЛАЙ.

Николай (Увидя, Андрея). А! Здравствуй, Андрей! Гдѣ маменька?

Андрей. Кушаютъ кофей, въ кабинетѣ у барина.

Алексагдръ. А барышня?

Андрей. Съ ними вмѣстѣ-съ. Однакожъ, извините, мнѣ надобно бѣжать къ портному за вашимъ платьемъ.

Николай. Ступай, кто тебя держитъ. (Андрей уходитъ).

IV.

АЛЕКСАНДРЪ и НИКОЛАЙ.

Николай. Тьфу, какъ я проголодался?.. (Александру). Братъ! хочешь позавтракать?

Александръ. Нѣтъ.

Николай. Это удивительно! Онъ точно съ осени закормленъ! Говоритъ мало, ѣстъ мало, а спитъ и того меньше, славный солдатъ!

Александръ (нетерпѣливо). Послушай, братъ, ты мнѣ надоѣлъ своею веселостью!

Николай. А ты мнѣ надоѣлъ своей хандрою! Съ-тѣхъ-поръ, какъ пріѣхалъ сюда дядюшка, и объявилъ, что мы приняты на службу, ты сталъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ; я, родной братъ, не узнаю тебя; да ужъ не трусишь-ли ты?

Александръ (всторону). Ахъ! какое мученіе! (Николаю, взявъ ею за руку). Не ужели ты во мнѣ сомнѣваешься?

Николай. Да какъ-же, братецъ, не сомнѣваться? Помилуй! Отечество въ опасности, все вооружается, все идетъ на службу весело, радостно, а ты хмуришься!

Александръ (съ достоинствомъ). Братъ! не упрекай меня! Я неменьше тебя люблю родину, неменьше тебя уважаю призывъ и волю Благословеннаго Монарха, но…

Николай. Что-же такое?

Александръ. Я знаю, что не возвращусь больше въ домъ родительскій.

Николай. Это почему?

Александръ. Меня убьютъ!

Николай. Кто тебѣ это сказалъ?

Александръ. Предчувствіе.

Николай. Вздоръ! Ты знаешь пословицу: «страшенъ сонъ, да милостивъ Богъ!» Выкинь изъ головы эти пустяки и будь веселъ какъ я.

Александръ (обнимая брата). Да! И въ-самомъ-дѣлъ, что за ребячество. Прочь мрачныя мысли! Прочь глупыя предчувствія!

Николай. Давно-бы такъ! А то было, ужъ я начиналъ думать: не подмѣнили-ли мнѣ тебя, не дѣвченка-ли ты переодѣтая?

V.

ТѢ-ЖЕ и СИДОРОВЪ.

Сидоровъ. Здравія желаю, ваши благородія?

Николай. А! учитель! Что скажешь хорошаго?

Сидоровъ. Все обстоитъ благополучно, ваше благородіе. Дядюшка приказали мнѣ зайти сюда послѣ ученья.

Николай. Дядюшка еще не возвращался; онъ осматриваетъ теперь новую партію рекрутъ.

Сидоровъ. Счастливо оставаться, ваше благородіе! (Хочетъ идти)..

Николай (останавливая ею). Погоди, побесѣдуй съ нами.

Сидоровъ (съ чувствомъ). Покорнѣйше благодаримъ, ваше благородіе!

Александръ. Дядюшка не ошибся, поручивъ тебѣ быть нашимъ учителемъ въ военномъ дѣлѣ.

Сидоровъ. Дай Богъ здоровья отцу-командиру! Онъ зналъ, чѣмъ разогрѣть, душу стараго солдата. Знаете-ли, ваше благородіе, что эта честь для меня дороже всего на свѣтѣ.

Николай. Вѣримъ, добрый Сидоровъ, вѣримъ и постараемся доказать тебѣ, что твои труды не пропали даромъ. Видѣлъ-ли ты наше сегодняшнее ученье?

Сидоровъ. Видѣлъ, ваше благородіе.

Александръ. Что-жъ, хорошо мы исполняли твои уроки?

Сидоровъ (заминаясь). Не знаю, ваше благородіе.

Николай. Какъ не знаешь? Стало-быть, ты недоволенъ мною?

Сидоровъ. Вами, я распредоволенъ, доволенъ! А вотъ его благородіемъ, такъ…

Александръ, Что же, я? Нехорошо?

Сидоровъ. Да такъ себѣ: ни шатко, ни валко, ни на сторону!

Николай (брату). Слышишь! И всему причиною твоя хандра.

Александръ. Ахъ, не напоминай мнѣ объ этомъ. Мнѣ теперь самому за себя стыдно!

Сидоровъ (Александру). Да вы не сокрушайтесь, ваше благородіе, не задумывайтесь, а мыслите только, что солдату слѣдуетъ безъ думы, безъ оглядки, безъ отговорокъ дѣлать все по приказу.

Александръ. Такъ, Сидоровъ, такъ! А скажи-ка, по чести; дядюшка нашъ храбрый офицеръ?

Сидоровъ, Читали вы сказку про Илью богатыря, ваше благородіе? Такъ вотъ, дядюшка-то вашъ, по храбрости, ему тезка приходится.

Александръ. Тсъ! Тише, вотъ онъ и самъ!

VI.

Тѣ-ЖЕ, ЧУБАРОВЪ и ОГНЕВЪ.

Чубаровъ (Огневу). Спасибо, Огневъ, спасибо! Я тобою очень доволенъ! Ты мнѣ славно вышлифовалъ молодыхъ рекрутъ; это такіе молодцы, которыхъ нескоро различишь отъ старыхъ служивыхъ.

Огневъ. Ради стараться, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ (подходитъ къ бюро, отпираетъ его, вынимаетъ деньги и отдаетъ Огневу). Вотъ тебѣ деньги: сегодня за обѣдомъ чтобы у всѣхъ была винная порція. Слышишь?

Огневъ (беретъ деньги). Слушаю, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ (останавливая его). Погоди!.. У тебя въ ротъ есть Степанъ Козыревъ?

Огневъ. Есть, ваше высокоблагородіе.

Чубаровъ. Какъ онъ ведетъ себя?

Огневъ. Отлично хорошо.

Чубаровъ. Не можетъ быть!

Огневъ. Не могимъ обмануть командира. Истинно такъ.

Чубаровъ. Да онъ пьяница.

Огневъ. Капли въ ротъ не беретъ.

Чубаровъ (обращаясь къ Сидору). Сидоровъ! Слышишь?

Сидоровъ. Слышу, ваше высокоблагородіе, и не могу опомниться отъ радости!

Чубаровъ. Стало-быть: лучшая школа царская служба! (Огневу). Ступай! О поведеніи Козырева доносить мнѣ какъ можно чаще.

Огневъ. Счастливо оставаться, ваше высокоблагородіе! (Уходитъ).

VII.

ТѢ-ЖЕ, КРОМѢ ОГНЕВА.

Чубаровъ (обращаясь къ Николаю и Александру). Ну, а вы что скажете, любезные племяннички, молочнички, маменькины сынки?

Николай. Что прикажете, дядюшка…

Чубаровъ. Во-первыхъ, почему вы до-сихъ-поръ не въ формъ? Знаете-ли, что раснокалиберщина на ученьи портитъ фронтъ.

Александръ. Знаемъ, дядюшка, но это не отъ насъ зависитъ. Портной…

Чубаровъ (перебивая его). Лентяй!. его надобно поторопить. (Къ Сидорову). Ну, а что твои ополченнные, не скучаютъ?

Сидоровъ. Куда скучать, ваше высокоблагородіе! Такой-ли это народъ, они только и знаютъ, что учатся артикулу, распѣваютъ пѣсни во всё горло, и ждутъ не дождутся, когда выступать въ походъ.

Чубаровъ. Молодцы! Съ такимъ народомъ можно сдѣлать то, чего французы и во снѣ не видали. Такъ-ли, Сидоровъ?

Сидоровъ. Такъ, ваше высокоблагородіе! Русскаго человѣка стоитъ только затронуть за живое, такъ онъ такихъ чудесъ надѣлаетъ, про которыя и сказку не сложить.

Наполеону и не снилось,

Когда затѣялъ съ нами бой.

Чтобъ поголовно ополчилась

Святая Русь за край родной.

У насъ въ сердцахъ — одна основа,

Намъ родина милѣй всего!

Россія не возьметъ чужаго,

Да не отдастъ и своего!

Мы Бонапарту ненаходка;

Бѣлугой завизжитъ Французъ,

Какъ православная бородка

Заѣдетъ во Французскій усъ!

Эхъ! Только-бы намъ поскорѣе въ дѣло, а то потѣшились-бы наши русскіе соколы надъ заморскими коршунами! (Чубарову). Ваше высокоблагородіе! Не взыщите за любопытство, позвольте узнать: скоро-ли мы выступимъ подъ непріятеля?

Чубаровъ. Не медля ни минуты, какъ только придетъ приказаніе главнокомандующаго.

Сидоровъ. Ахъ, кабы оно поскорѣе пришло!

Чубаровъ. А что? Не терпится?

Сидоровъ. Не подъ силу, ваше высокоблагородіе! Богъ свидѣтель, не подъ силу! Грустно, больно русскому сердцу видѣть, какъ безпрестанно отступаютъ наши арміи, какъ злой супостатъ занялъ уже самую середину нашего отечества.

Чубаровъ. Вотъ слова главнокомандующаго: «Съ потерею Москвы не потеряна Россія. И самою уступкою первопрестольной столицы нашей мы приготовимъ позоръ и гибель непріятелю.» А ты знаешь, Сидоровъ, что на слова князя Кутузова положиться можно.

Сидоровъ. Если такъ молвилъ батюшка Михаилъ Ларивоновичъ, такъ ужъ нашему брату нечего попусту и языкъ чесать; его слово крѣпче замка желѣзнаго.

Чубаровъ. Да! И тебѣ, старому волку, надобно сидѣть у моря да ждать погоды. (Обращаясь къ племянникамъ). А гдѣ-же ваши старики?

Александръ. Сидятъ въ кабинетѣ.

Чубаровъ. И вѣрно кофеи распиваютъ? О, старые лентяи! Вѣдь нѣтъ, чтобы подумать объ нашемъ братъ служивомъ, который всталъ съ пяти часовъ и у котораго еще до-сихъ-поръ маковой росы во рту не было.

Николай. Что-же вамъ угодно, дядюшка?

Чубаровъ. Да, я думаю, того-же, чего и тебѣ угодно; завтракать.

VIII.

ТѢЖЕ МАЙСКІЙ, АННА ЛЬВОВНА и ДОНЦЕВА.

Майская (услышавъ послѣднія слова). Сейчасъ, сейчасъ, мои голубчики, сейчасъ принесутъ.

Чубаровъ. Ну, слава Богу! А ужъ я было думалъ, сестра, что ты объ насъ забыла?

Майская. Да если правду сказать, братецъ, такъ я и дѣйствительно объ тебѣ мало безпокоилась.

Чубаровъ (смѣется). Ахъ, прахъ возьми! Да о комъ-же ты думала?

Майская (показывая на дѣтей). А вотъ о комъ Объ моихъ голубчикахъ, объ моихъ ненаглядныхъ!.. (Ласкаетъ дѣтей). Ну что, я думаю, вы очень устали?

Чубаровъ (смѣется). Да какъ-же не устать! Вели поскорѣе приготовить перинки, за спеленай ихъ свивальничками; пускай отдохнутъ маленько.

Донцева (всторону). Противный! Еще онъ-же и смѣется.

Майской. Да, братъ, Иванъ Львовичъ, нашъ женскій полъ на тебя крѣпко сердитъ! А особенно Лизанька. Вѣдь это она и уговорила жену, чтобы оставить тебя сегодня безъ завтрака.

Чубаровъ. Какъ! И Лизавета Михайловна противъ меня!.. Да за что же это?.. Лизавета Михайловна! Что я Ванъ сдѣлалъ? за что вы хотите уморить меня съ голоду?

Донцева. А зачѣмъ вы другихъ морите столько времени на ученьи?

Чубаровъ. О, неблагодарность! Прошу покорно: я для нея-же стараюсь, приучаю будущаго ея мужа къ терпѣнію, а она… Чистая неблагодарность!

Донцева. Да кто васъ проситъ объ этомъ безпокоиться? Было-бы гораздо лучше, еслибъ вы не мѣшались въ чужія дѣла.

Майская. Вотъ ужъ что правда, то правда, Лизанька. Въ чужой монастырь со своимъ указомъ ходить не слѣдуетъ!

Майской (Чубарову). Что, братъ, попался? Вотъ ужо тебя!

Чубаровъ. Да, боюсь я очень! Что такое и въ-самомъ-дѣлѣ? Напалъ женскій гарнизонъ, — большая важность! Йу, не подадутъ мнѣ завтракать сюда, такъ я и самъ на кухню дорогу знаю. (Лъ это время слуга вноситъ завтракъ и ставитъ его ira столъ.

Чубаровъ (увидя это). Ага! Струсили! Ура! крѣпость сдались на капитуляцію. (Садится за столъ).

Майская (Александру). Сашенька! А ты что же?

Александръ. Мнѣ не хочется, маменька.

Майская. Что ты, что ты, столько времени не ѣлъ, да и теперь не хочешь?.. Нѣтъ, нѣтъ, садись!

Чубаровъ. Садись, брать Александръ. Легко можетъ быть, что это и послѣдній завтракъ въ домъ родительскомъ.

Александръ (всторону, со вздохомъ). Ахъ! я и самъ это чувствую.

Всѣ. Какъ послѣдній?!

Чубаровъ. Да! Мы идемъ не на брачный пиръ, а туда, гдѣ въ животѣ и смерти Богъ воленъ!

Майская (съ безпокойствомъ). Какъ, братецъ! Да неужели ты, не шутя, хочешь взять съ собою Николая и Александра?..

Чубаровъ. А ты какъ думала? Иначе, зачѣмъ-бы мнѣ ихъ было записывать въ военную службу.

Майская. И они пойдутъ подъ Француза?.. Пойдутъ въ сраженіе?..

Чубаровъ. Непремѣнно пойдутъ!

Майская (рѣшительно). Этому не бывать!

Чубаровъ (вскакивая изъ-за стола). Что?!

Донцева. Не пускайте, маменька, не пускайте; что это и въ-самомъ-дѣлѣ!

Майская. Да таки и не пущу!

Майскій (женѣ). Однакожъ послушай, мой другъ…

Майская. Что такое, батюшка?

Майскій. Честь русскаго дворянина требуетъ, чтобы дѣти наши…

Николай. Милая маменька! позвольте намъ…

Майская. Ни за что не позволю!

Чубаровъ (сестрѣ). Сумасбродная женщина! Вспомни только, что ты дѣлаешь. Въ годину бѣдствія ты отнимаешь у отечества вѣрныхъ и храбрыхъ защитниковъ!

Майская. А ты развѣ лучше поступаешь, когда отнимаешь у бѣдной матери дѣтей и у невѣсты жениха?

Чубаровъ. Для пользы отечества всякой изъ насъ долженъ жертвовать собою.

Майскій (женѣ). Согласись, другъ мой! Не удерживай ихъ…

Майская. Нѣтъ, нѣтъ, я своихъ не пущу!

Майскій. Но я прошу тебя!..

Майская. Не проси!

Майскій. Аннушка! Ради Бога!..

Майская. Напрасно изволишь безпокоиться.

Майскій (серьозно) Такъ ты не хочешь?

Майская. Не хочу, не хочу и не хочу!

Майскій (повелительно). Ну, такъ я тебѣ приказываю!

Майская. Что! что?! Ты мнѣ приказываешь?!

Майскій (горячо). Да! я вхожу въ свои права, потому-что ты забываешь свои обязанности!

Чубаровъ (Майскому) Славно, братъ, Иванъ Петровичъ, славно! Не давай повадки бабамъ.

Майская (мужу). Иванъ Петровичъ, опомнись! Что ты дѣлаешь?…

Майскій. То, что велятъ мой долгъ и присяга, что сдѣлаетъ всякой русскій дворянинъ и честный человѣкъ; наконецъ то, чего ты, по глупости своей, не понимаешь!

Майская. Вотъ тебѣ разъ! Ужъ онъ бранится!.. (Плачетъ).

Иванъ Петровичъ, извергъ ты этакой! Посмотри, вѣдь я плачу…

Чубаровъ. Женскія слезы — вода! (Сестрѣ.) Безразсудная женщина! Чего ты боишься?

Майская. Ахъ, братецъ! А если ихъ убьютъ?

Чубаровъ. Да развѣ всѣхъ убиваютъ, кто идетъ въ сраженіе? Нашъ русскій бояринъ, Михайла Андреевичъ Милорадовичъ, до-сихъ-поръ былъ въ сорока компаніяхъ и не получилъ ни одной царапины.

Майская. Вотъ что вздумалъ сказать: вѣдь онъ генералъ, такъ въ него, я думаю, Французы и стрѣлять-то не смѣютъ.

Чубаровъ (смѣется). Ха, ха, ха!

Майская. Чему ты смѣешься? У Бонапарта, говорятъ, столько солдатъ, что и видимо невидимо! Гдѣ вамъ съ ними управиться?

Чубаровъ. Сила войска состоитъ не въ сотняхъ тысячъ, но въ любви къ отечеству — этимъ Россія и богата и счастлива!

Майская. Ты судишь все пъ своему, по военному; а я сужу, какъ мать. (Плачетъ).

Чубаровъ. Опять за слезы!.. Тьфу, чортъ возьми! Всѣ эти баловницы — матушки на одинъ покрой. Ни одна разлука не обходится у нихъ безъ слезъ, а послѣ, когда дѣти ихъ возвратятся со славою изъ похода, такъ и имъ любо: не наглядятся, не нарадуются, не нацѣлуются; да и нельзя иначе: у того золотая шпага за храбрость, у другаго крестъ въ петлицѣ, у третьяго орденъ на шеѣ… Что ты на это скажешь, сестра? Развѣ это не заманчиво?

Майская. Заманчиво-то заманчиво; да страшно…

Чубаровъ. Пустяки! Будь молодцомъ, бей порукамъ!

Майская (послѣ нѣкоторой нерѣшимости протягиваетъ ему руку). Дѣлайте, что хотите, Богъ съ вами!

Чубаровъ. Ура! Наша взяла!

Майскій (обнимая жену). Добрая моя Аннушка!

Александръ и Николай (бросаются къ матери и цѣлуютъ ей руки). Милая маменька!

Майская (обнимаетъ и цѣлуетъ дѣтей). Богъ съ вами, мои голубчики, Богъ съ вами!.. (Подходитъ къ нимъ). Лизанька! Не сокрушайся, моя красавица, не сокрушайся! Богъ милостивъ, Саша воротится офицеромъ, и тогда-то ужъ мы сыграемъ вашу свадебку.

Донцева (съ достоинствомъ). Сокрушаться!.. Вы ошибаетесь! Я люблю моего Александра, люблю больше жизни! Но никогда не буду противиться священному долгу, призывающему его на поле чести.

Чубаровъ. Браво! Лизавета Михайловна, браво! Эхъ! Жаль, что вы не мальчишка, непремѣнно-бы записалъ васъ въ портупей-прапорщики!

IX.

ТѢ-ЖЕ и АНДРЕЙ, съ двумя большими узлами.

Чубаровъ (увидя Андрея). Что это такое?

Андрей. Военное платье для молодыхъ господъ. (Уходитъ въ комнату налѣво).

Николай. Ахъ, какъ я радъ! Братъ, пойдемъ поскорѣе, примѣримъ.

Чубаровъ (Майскому). Ну, видишь-ли, Иванъ Петровичъ, все кончилось благополучно.

Майскій. Да братъ, признаюсь тебѣ, я никакъ не ожидалъ, чтобы жена моя такъ скоро согласилась.

Чубаровъ. Да какъ не согласиться? Съ женщинами надобно только дѣйствовать наступательно и онѣ всегда сдадутся на капитуляцію.

Майскій. Въ-продолженіе тридцати лѣтъ я сегодня еще въ первый разъ такъ круто поступилъ съ моею женой.

Чубаровъ. Вотъ этимъ-то ты ее и избаловалъ; женщинамъ только дай повадку, такъ онѣ сядутъ, да поѣдутъ, да и ножки подожмутъ.

X.

ТѢ-ЖЕ и подпоручикъ НОСКОВЪ.

Чубаровъ (увидя Носкова). Что вамъ угодно?

Носковъ. Г. полковникъ, депеша отъ главнокомандующаго.

Чубаровъ (весело). А! Наконецъ-то! (Беретъ отъ Носкова пакетъ, распечатываетъ и читаетъ про себя). Слава Богу! (Носкову). Г. подпоручикъ! объявите людямъ походъ; мы сегодня же выступимъ.

Носковъ. Слушаю, г. полковникъ. (Уходитъ).

Чубаровъ (кричитъ въ дверь, въ которую ушли Николай и Александръ). Эй, молодежь! Туалетъ вашъ продолжается слишкомъ долго. Сидоровъ! Что ты тамъ копаешься?

Сидоровъ (за кулисами). Пригоняемъ амуницію, ваше высокоблагородіе.

Чубаровъ. Живо! Да извольте надѣвать полную походную форму! Слышишь?

Сидоровъ. Слушаю, ваше высокоблагородіе.

Майскій. Что это, Иванъ Львовичъ, развѣ ты опять хочешь дѣлать ученье?

Чубаровъ. Ученье?.. Нѣтъ, братъ, Иванъ Петровичъ, конецъ ученьямъ! Мы теперь вступаемъ въ настоящую службу. Я сейчасъ получилъ приказаніе главнокомандующаго выступить въ походъ и соединиться съ дѣйствующею арміей.

Майскій. Какъ! Стало-быть, мы скоро и разстанемся?

Чубаровъ. Даже скорѣе, нежели ты думаешь.

Майскій. Неужели сегодня?

Чубаровъ. Недальше, какъ черезъ полчаса.

Майская. Черезъ полчаса!.. Боже милосердый! (Плачетъ).

Чубаровъ. Сестра! Ты опять за старое! Стыдно!

Майская. Братецъ, не могу!

Чубаровъ (съ сердцемъ). О, женщины! Когда вы будете умнѣе?

XI.

ТѢ-ЖЕ, НИКОЛАЙ и АЛЕКСАНДРЪ, въ полной походной амуниціи, и СИДОРОВЪ.

Николай и Александръ (подходятъ къ Чубарову и становятся передъ нимъ во фронтъ). Здравія желаемъ, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ (съ удивленіемъ). Хорошо! Молодцы! Спасибо, ребята Николай и Александръ. Ради стараться, ваше высокоблагородіе! Чубаровъ (командуя). Вольно! Кивера долой.

Николай и Александръ (дѣлаютъ налѣво кругомъ, отходятъ и снимаютъ кивера).

Чубаровъ (слѣдитъ за ихъ дѣйствіями и потомъ говоритъ Майскому). Ну, братъ, Иванъ Петровичъ, я готовъ объ закладъ удариться, что не пройдетъ и мѣсяца, какъ дѣти твои надѣнутъ офицерскую форму.

Майскій. Давай Богъ твоими устами медъ пить.

Чубаровъ. Выпьемъ и шампанскаго. (Племянникамъ). Ну, молодежь, вы представились мнѣ, какъ начальнику, обнимете меня теперь, какъ дядю. (Николай и Александръ бросаются къ Чубарову и обнимаютъ его).

Александръ. Дядюшка! Добрый дядюшка!

Николай. Ваша похвала для насъ такъ пріятна, что мы не въ состояніи выразить…

Чубаровъ. А еще будетъ пріятнѣе, когда вы заслужите похвалу высшаго начальства.

Николай. Повѣрьте, дядюшка, если только представится случай, вы увидите на дѣлѣ, какъ дорожатъ ваши племянники такою высокою милостью.

Чубаровъ (бьетъ его по плечу). Браво, Николай, браво! Ты такъ и смотришь офицеромъ. (Сестрѣ). Сестра! Чего-жъ ты дожидаешься? Неужели ты отпустишь насъ въ походъ безъ обѣда?

МАЙСКАЯ. Я сейчасъ-же всѣмъ распоряжусь… (Обнимаетъ дѣтей). Ахъ, вы мои голубчики! Ахъ, вы мои родные! (Плачетъ и уходитъ).

Чубаровъ (смотритъ вслѣдъ уходящей сестры). Славная женщина, добрая мать, зато ужъ въ трусости жида перещеголяетъ. (Майскому). Иванъ Петровичъ, ты, кажется, обѣщалъ подарить мнѣ лошадь? Теперь настало время: пойдемъ-ка, братъ, на конюшню, посмотримъ твоихъ буцефаловъ.

Майскій. Пойдемъ, пойдемъ; выбирай любую.

Чубаровъ, (племянникамъ). Вы, молодежъ, до обѣда свободны, дѣлайте, что хотите. (Майскому). Пойдемъ! (Уходятъ подъ руку).

Николай. Братъ! Я пойду укладывать чемоданы.

Александръ. А я побѣгу успокоить мою Лизаньку. (Убѣгаетъ).

Перемѣна декораціи. Городская площадь. Въ глубинѣ сцены видѣнъ шлагбаумъ. Съ обѣихъ сторонъ домы городскихъ жителей, изъ оконъ которыхъ выглядываютъ по временамъ молоденькія дѣвушки. Вся площадь наполнена народомъ, солдатами, ополченными, разносчиками и обывателями. Всѣ они въ разныхъ группахъ. Одни изъ солдатъ закупаютъ у разносчиковъ разныя вещи, другіе покуриваютъ трубочки, третьи подходятъ къ цѣловальнику Зудѣ, который со своею бочкою расположился между двухъ домовъ съ правой стороны.

XII.

СОЛОННИНИКОВЪ, ЧУРАЩЕНКО, ТЕСАКОВЪ и ПОДМЕТКИНЪ стоятъ отдѣльною группою, ВАСИЛІЙ, СЕМЕНЪ, ПЕТРЪ и АЛЕКСѢЙ окружаютъ сбитеньщика и пьютъ сбитень.

Василій (прихлѣбывая изъ стакана сбитень). А! Знатно!.. (Подаетъ сбитеньщику пустой стаканъ). Наливай еще! (Товарищамъ). Эка сласть, ребята! Што не отвѣдаете?

Семенъ (нерѣшительно). Я почемъ?

Василій. Да дорого-то дорого; по грошу за стаканъ.

Семенъ. Эге! Что у насъ деньги-то шальныя штоль? (Отходитъ).

Петръ. Дайка-съ я испробую. (Отдаетъ деньги сбитеньщику, тотъ наливаетъ ему сбитню).

Алексѣй (сбитеньщику). Давай ужъ и мнѣ. (Сбитеньщикъ наливаетъ).

Василій (Семену). Сенька! Да выпей, дурья голова.

Семенъ. Не хочу!

Василій. Да выпей, хоть за мои?

Семенъ (съ сердцемъ). За твои! За твои! И за свои бы выпилъ, да не хочу.

Василій (обидясь). Ну имъ шла кума пыла, а куму легче; была-бы честь приложена, а отъ убытку Богъ избавилъ.

Солонинниковъ (Чуращенкѣ, показывая на ополченныхъ). Глядика-съ, братецъ ты мой, какъ наше мужичье-то чуфарится?

Чуращенко. Э! Нехай ихъ…

Солонинниковъ. Да они, братецъ ты мой, деньгами сорятъ словно щепками.

Чуращенко. Тай щожъ?

Солонинниковъ. Ничего. Я говорю только, братецъ ты мой, что и намъ-бы передъ походомъ не мѣшало себя чѣмъ-нибудь потѣшить.

Чуращенко. Такъ щожъ? Спивай писню.

Солонинниковъ. Вотъ выдумалъ! Что за утѣха пѣсня?.. Отъ нея пьянъ будешь! Нельзя-ли бы этакъ… понимаешь? (Щелкаетъ себя по галстуху).

Чуращенко (ухмыляясь). Эгэ! Такъ щожъ робить, колы грошей нема?

Тесаковъ. Что-то однако, братцы, не видно Степана Козырева.

Солонинниковъ Козырева! Это рекр"тикъ-то что-ли?

Тесаковъ. Да, только такой рекрутикъ, который и нашего брата за поясъ заткнетъ. Вѣдь вотъ, братцы, даетъ-же Господь человѣку такое понятіе: давно-ли онъ былъ мужиченка ледащій, а теперь посмотрика-съ: съ небольшимъ въ двѣ недѣли всю солдатскую службу произошелъ до тонкости.

Солонинниковъ. Эка штука! Вѣдь его, сударь ты мой, самъ фельдфебель муштровалъ.

Тесаковъ. Такъ что-жъ, что самъ? Другаго пня какъ ни муштруй, а все пнемъ останется. Ужъ изъ зайца, братъ, медвѣдя не сдѣлаешь, отъ козла молока не достанешь.

Подметкинъ. А что, правда-ли, говорятъ, покуда онъ былъ въ мужичествѣ, такъ былъ горькой пьяница?

Тесаковъ. И не приведи Богъ какой! Вонъ, спроси у Мишки Зуды, онъ его и спаивать-то началъ, мошенникъ.

Солонинниковъ. А теперь-то, пьетъ-ли?

Тесаковъ. И не нюхаетъ! Товарищей угоститъ какъ угодно, а самъ къ сторонъ. Ужъ маркитантъ Мишка чего съ нимъ не дѣлалъ, какъ не соблазнялъ, куда тебѣ!

Солонинниковъ. Да гдѣ-же онъ, сударь ты мой?

Тесаковъ. Не время ему теперича: у него изъ деревни для прощанья гостья пришла.

Солонинниковъ. Прогнать ее, сударь ты мой. Что теперь за гостьбище? Люди въ походъ идутъ, а они въ гости шляются.

Тесаковъ. Нѣтъ, братъ, ужъ объ этомъ и не заикайся! Это такая гостья, для которой онъ готовъ въ огонь и въ воду!.. (Смотритъ въ первую кулису). Э! да вонъ, на твое счастье, ужъ, кажись, они и прощаются… недолго-же погостила голубка! Ну, да и то сказать, дальніе проводы, лишнія слезы.

Солонинниковъ. Да что-жъ это, мать что-ли его?

Тесаковъ. Невѣста.

Солонинниковъ. Невѣста!

ХIII. ТѢ-ЖЕ, СТЕПАНЪ и ПАРАША выходятъ изъ первой кулисы.

Степанъ. Спасибо тебѣ, Парашенька, спасибо тебѣ, ненаглядная, что ты не забыла меня горемычнаго.

Параша. Вѣдь я не въ тебя, Степанъ Силиверстовичъ! Это ты только бросилъ меня на съѣденьѣ горю лютому и уѣхалъ не простимшись.

Степанъ. Ахъ, Парашенька! Мнѣ совѣстно взглянуть на тебя, опосля того, какъ ты мнѣ выбросила полтинникъ.

Параша. Да вѣдь я для того это сдѣлала, что мнѣ жалко стало смотрѣть, какъ ты дрожалъ передъ цѣловальникомъ.

Степанъ. А мнѣ подумалось, что ты ужъ совсѣмъ разлюбила меня.

Параша. Ахъ, Степа, Степа!

И хотѣла-бъ разлюбить,

Да не стало силы;

Сердце стало больно ныть,

По тебѣ, другъ милый!

Скука, объ руку съ тоской,

Ретивое грызли;

И помчались за тобой

Дѣвичьи всѣ мысли.

Передъ батюшкой роднымъ

Я во всемъ таилась;

Съ изголовьицемъ однимъ

Слезками дѣлилась.

Лягу спать — анъ и во снѣ

Прилучалось часто,

Что мерещишься ты мнѣ,

Русый кудреватый!

Такъ могла-ль я разлюбить?

Нѣтъ не стало силы!

Сердце стало больно ныть,

По тебѣ, другъ милый!

Степанъ (обнимая ее). Парашенька! Звѣздочка ты моя ненаглядная! О! какъ я люблю тебя!

Параша. А ужъ я-то тебя какъ люблю, такъ и сказать не умѣю!.. Ахъ, Степа, Степа! Зачѣмъ ты пошелъ въ солдаты?..

Степанъ. Не говори этого, Парашенька. Всѣ теперь идутъ на службу царскую, а я, благодаря Бога, не ублюдокъ между людей! Я не хочу, чтобы на меня показывали пальцами и говорили: «Степка Козырь трусъ! Степка Козырь службы испугался!»

Параша. Оно такъ… да вѣдь, вотъ батюшка-то мой говоритъ, что еслибы ты не ушелъ въ солдаты, такъ насъ-бы и повѣнчали.

Степанъ. Поблагодарствуй отъ меня своего родимаго и попроси его обождать, покуля мы воротимся изъ похода. А на тебя, Парашенька, я надѣюсь крѣпко; вѣдь ты меня не разлюбишь?.. Ты не забудешь своего Степана?

Параша. Ахъ, Степа, Степа! не покинь только ты меня, а ужъ я тебя никогда не забуду!.. Одначе, пора мнѣ и домой; батюшка, отпуская, настрого наказывалъ къ ночи домой вернуться. Прощай, Степа, прощай, мой голубчикъ! (Плачетъ).

Степанъ (съ чувствомъ обнимая ее). Прости, моя ласточка! Прости моя милая! Береги мою старушку.

Параша. Я буду чтить ее, какъ свою родную! Только ужъ и ты, Степушка, поберегай себя на отраженіи; и если, чего Боже упаси, Французъ будетъ убивать тебя, такъ ты не давайся и, скажи ему; «Пусти меня, господинъ Французъ, меня, молъ, дома невѣста дожидается.» Такъ-таки ему и скажи, онъ тебя и отпуститъ.

Степанъ (улыбаясь сквозь слезы). Ладно, ладно, мое сокровище!

Параша. Ну, прощай-же, мой ненаглядный!

Степанъ. Прости, прости, Парашенька; кланяйся родимымъ!.. Да гдѣ-же твоя лошадка-то?

Параша. А эво, вонъ, съ батракомъ стоитъ за изгородью. (Идетъ и потомъ останавливается). Прощай, Степа!

Степанъ (подбѣгая къ ней). Прощай, моя жемчужина перекатная! (Параша уходитъ. Степанъ долго стоитъ на одномъ мѣстѣ и смотритъ вслѣдъ уходящей Параши). Ушла!.. Боже милосердый! Она-ли это?.. Не мерещилось-ли мнѣ? Нѣтъ! Это была она! Это была моя Параша!.. Я не знаю, что со мною сталось, а меня какъ будто прибыло! Я теперь такъ веселъ, что хоть въ присядку, такъ въ ту-же пору! (Солонинигіковъ, Тесаковъ, Подметкинъ и Чуращенко подходятъ къ нему).

Тесаковъ. Ну, что, командиръ распочтенный! Проводилъ свою гостьюшку?

Степанъ. Проводилъ, братцы.

Тесаковъ. Наговорились, намиловались чай вдвоемъ?

Степанъ. Ахъ, братцы, я теперь такъ веселъ, такъ радостенъ, что. не знаю куда мнѣ и дѣваться со счастіемъ!

Солонинниковъ. Вотъ еще, сударь ты мой, есть о чемъ думать. Коли самому довольно, такъ подѣлись съ другими.

Тесаковъ. А мы, братъ, Козыревъ, тутъ безъ тебя горюемъ?

Степанъ. Э! А чтобы такое у васъ попритчилось?

Солонинниковъ. Да оно, братецъ ты мой, коли разсудить хорошенько, такъ выходитъ дѣломъ причина-то и пустая, а все знаешь… Понимаешь?

Степанъ. Воля твоя, товарищъ, а я что-то не умѣю въ толкъ взять.

Солонинниковъ. Экой ты какой! Солдатской грамоты не понимаешь. Какъ-бы тебѣ это растолковать… Вотъ видишь-ли…

Тесаковъ. Да полно, Солонинниковъ, заводить куранты; говори прямо. (Степану). У насъ, братъ Козыревъ, денегъ нѣтъ, а выпить хочется передъ походомъ, такъ не поможешь-ли горю? А?.

Степанъ. Давно-бы такъ и молвили. Пойдемте, братцы, пойдемте; на такой радости, а особливо для товарищей, у меня послѣдняя копейка ребромъ!

Подметкинъ. Вотъ молодецъ!

Солонинниковъ. Настоящій солдатъ!

Чуращенко. Отъ-то гарный парубокъ! (Идутъ къ бочкѣ Зуды и встрѣчаются съ фельдфебелемъ).

XIII.

ТѢ-ЖЕ и ОГНЕВЪ.

Огневъ. Куда! (Солдаты становятся предъ нимъ въ фронтъ).

Солонинниковъ (запинаясь). Кваску испить, ваша милость…

Огневъ. Котораго? Вонъ изъ этой бочки, что ли? (Увидя Степана). Какъ, братъ, Козыревъ, и ты съ ними? Что, видно опять принялся за старое?

Степанъ. Никакъ нѣтъ, ваша честь, мнѣ хотѣлось только товарищей поподчивать.

Огневъ. А правду ты говоришь?

Степанъ. Видитъ Богъ, правду!

Огневъ. Ступайте! Да смотрите, небольше, какъ по одной.

Солдаты. Благодаримъ покорно. (Идутъ къ Зудѣ, который имъ наливаетъ вина и они пьютъ, кромѣ Степана).

XV.

ТѢ-ЖЕ и СИДОРОВЪ выходитъ быстро.

Сидоровъ (ополченнымъ). Бери ружья, ребята, сейчасъ командиръ будетъ! (Ополченные разбираютъ ружья). Вонъ ужъ господа офицеры вышли.

Огневъ. Вотъ тебѣ на, а у меня весь народъ въ разбродъ. (Отходитъ отъ Сидорова).

XVI.

ТѢ-ЖЕ, НОСКОВЪ и нѣсколько офицеровъ.

Носковъ (Огневу). Бить сборъ!

Огневъ. Слушаю, ваше благородіе. (Барабанщику). Бей сборъ! (Барабанщикъ бьетъ сборъ, солдаты спѣшатъ со всѣхъ сторонъ, разбираютъ ружья, изъ всѣхъ оконъ показываются любопытные жители. По окончаніи сбора, Носковъ командуетъ: «По мѣстамъ!» Солдаты становятся въ двѣ шеренги, и офицеры занимаютъ свои мѣста, увидя въѣзжающаго Чубарова) Вотъ и полковникЪ, Стройся! (Ополченные строятся).

Носковъ (командуя). Слушай!.. На караулъ! (Солдаты дѣлаютъ на караулъ).

XVII.

ТѢ-ЖЕ, ЧУБАРОВЪ верхомъ, АЛЕКСАНДРЪ, НИКОЛАЙ, МАЙСКІЙ, МАЙСКАЯ и ЛИЗА. При выѣздѣ Чубарова, АЛЕКСАНДРЪ и НИКОЛАЙ занимаютъ свои мѣста въ рядахъ солдатъ, семейство ихъ остается на заднемъ планѣ, вмѣстѣ съ прочими зрителями.

Чубаровъ. Здорово, ребята!

Солдаты и ополченные. Здравія желаемъ, ваше высокоблагородіе!

Чубаровъ. Товарищи! Поздравляю васъ съ походомъ.

Всѣ. Ура!

Чубаровъ. Къ вамъ обращаюсь я съ моею рѣчью, молодцы — новобранцы и удалые охотники. Скажите мнѣ: весело-ли вы вступаете на новое поприще? Съ охотою-ли идете на защиту родины отъ нашествія враговъ иноплеменныхъ?

Всѣ. Ура!

Чубаровъ. Благодарю, благодарю васъ, друзьд мои. Да иначе нельзя было и думать. Всѣ мы русскіе, дѣти одного отечества. Искони наши дѣды и прадѣды въ минуты опасности стояли за вѣру православную, святую Русь, и не жалѣли ни жизни, ни имѣнія. Они служили вѣрой и правдой, и этотъ святой завѣтъ передали намъ, своимъ потомкомъ. Мы также любимъ наше любезное отечество!.. А въ минуту, когда надо ринуться на враговъ, мы съ радостью положимъ наши головы съ истиннымъ сознаніемъ, что; «доколѣ съ нами Богъ, дотолѣ никто-же на мы; разумѣйте всѣ языцы и покаряйтеся; яко съ нами Богъ!»

Всѣ. Яко съ нами Богъ! Ура!

Чубаровъ. Я все сказалъ. Теперь въ походъ Пѣсенники впередъ! Начинай! (Пѣсенники начинаютъ пѣть). Маршъ! (Войско трогается и проходитъ мимо его, жители бросаются прощаться съ солдатами; семейство Майскихъ также на походѣ прощается съ Александромъ и Николаемъ. Занавѣсъ опускается.

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Комната въ домѣ Майскихъ. При открытіи занавѣса слышны отдаленные пушечные выстрѣлы.

I.

Майскій (стоитъ, у окна и прислушивается). Кажется выстрѣлы приближаются… Чѣмъ больше прислушиваюсь, тѣмъ яственнѣе становится гулъ ихъ!.. (Прислушивается, въ это время слышны сильные удары). Да! Это не игра разстроеннаго воображенія, это истина, неоспоримая истина. Боже мой! Неужели и это мирное убѣжище подвергнется той-же участи, которая постигла мою подмосковную деревню?.. Но что объ этомъ думать. Что будетъ, то будетъ. Слава Богу, что мнѣ удалось уговорить жену и Лизу отправиться въ Ярославль; по-крайней-мѣрѣ, хоть онѣ въ безопасности.

II.

МАЙСКІЙ и РЕЦЕПТУРИНЪ.

Рецептуринъ. Здравствуйте, Иванъ Петровичъ!

Майскій (съ радостью). Ба, ба, ба! Гаврила Степанычъ! Вотъ ужъ одолжилъ. Какимъ случаемъ?

Рецептуринъ. По службѣ. Какъ уѣздный лекарь, получилъ приказаніе начальства объѣзжать ежедневно всѣхъ помѣщиковъ нашего уѣзда. Вотъ какъ.

Майскій. Да зачѣмъ-же это?

Рецептуринъ. А вотъ изволите видѣть: у полковыхъ докторовъ теперь столько практики, что они не успѣваютъ управляться; по этому случаю множество раненыхъ офицеровъ препровождаются для излеченія въ ближайшія помѣстья; вотъ за ними-то мнѣ и порученъ присмотръ. Вотъ какъ.

Майскій. Какая прекрасная выдумка!

Рецептуринъ. Безподобная! По-крайней-мѣрѣ и нашему брату есть случай хоть сколько-нибудь послужить на пользу отечества. Вотъ какъ. Къ вамъ не привозили ни одного раненаго?.

Майскій. Нѣтъ, я еще не удостоился этой чести.

Рецептуринъ. Жалко. А вонъ у Краснопѣвкова такъ цѣлыхъ трое лежатъ, Вотъ какъ.

Майскій. Ну, а что слышно новаго? Какъ дѣла? Что Французы?

Рецептуринъ. Да что-жъ Французы? Сидѣли, сидѣли въ Москвѣ, однакоже цыплятъ не высидѣли; видно потому, что холодно стало. Я слышалъ отъ раненныхъ офицеровъ, что Наполеонъ уже три раза просилъ миру, да не пришла желанная вѣсточка. Между-тѣмъ, наши незваные гости безчинствовали да срамничали. Вдругъ выпалъ снѣгъ, да прижучили ихъ морозы, такіе, что о-о-охъ, горе лыкомъ подпоясано! Тутъ-то Наполеонъ и смѣкнулъ, что еслибы на горохъ не морозъ, такъ онъ-бы черезъ тынъ переросъ; и досадно ему стало, что у насъ въ Москвѣ Два раза въ году лѣта не бываетъ. Вотъ какъ. 6-го октября собралъ онъ своихъ горе-богатырей на осенній парадъ и скомандовалъ имъ проходить церемоніалянымъ маршемъ. Вотъ и замаршировали наши Еру славы Лазаревичи гусинымъ шагомъ. Вдругъ откуда ни возьмись адъютантъ Мюрата, и доноситъ, что князь Кутузовъ напалъ на Французскій Авангардъ, и задалъ ему такого чосу, что любо-два. «Ай, ай! Сове! Сове-ву!» Осовѣли басурманы, да и подрали вонъ изъ бѣлокаменной. Вотъ какъ.

Майскій (съ радостью). Такъ Москва очищена?

Рецептуринъ. Очищена, въ полномъ смыслѣ этого слова.

Майскій. Ну, а главнокомандующій что дѣлаетъ?

Рецептуринъ. Чудеса! — Выбравшись изъ Москвы, Наполеонъ бросился на новую калужскую дорогу, да не тутъ-то было: подъ Малымъ-Ярославцемъ ему истопили такую баню, что какъ ни холодно, а повспотѣли Французы, и принуждены были, для прохлады, тронуться въ обратный путь къ Смоленску, по той-же дорогѣ, по которой пришли. Вотъ какъ.

Майскій (съ одушевленіемъ). Такъ съ этой минуты можно смѣло сказать: Россія спасена! (Обнимаетъ Рецептурина). О! другъ! Ты своими разсказами такъ одушевилъ меня, такъ обрадовалъ, что я не знаю, чѣмъ и благодарить тебя?

Рецептуринъ. Хорошимъ завтракомъ, потому-что я еще сегодня ничего не ѣлъ. Вотъ какъ.

Майскій. Сейчасъ. (Звонитъ въ колокольчикъ). Андрей! Андрей!

III.

ТѢ-ЖЕ и АНДРЕЙ.

Андрей. Что прикажете, сударь?

Майскій. Завтракъ! Да смотри, поворачивайся живо!

Андрей. Слушаю-съ. (Уходитъ).

Майскій. Ну, скажи мнѣ, Гаврила Степанычъ, что это за пальба слышна здѣсь по близости?

Рецептуринъ. А это должно-быть наши партизаны потѣшаются надъ отставшими колоннами великой и непобѣдимой арміи. Фигнеръ, Давыдовъ, Сеславинъ, Кайсаровъ, Ефремовъ и Кудашевъ кредиторы самые неумолимые; они своего ни за что не потеряютъ; а кто у нихъ взялъ лычко, тотъ отдай ремешекъ.

Майскій (горячо). Да такъ и слѣдуетъ! За что имъ спускать разбойникамъ? Будетъ съ нихъ, пограбили матушку — Россію, поругалися надъ святыми храмами, раззорили первопрестольную столицу.

Рецептуринъ. Успокойтесь, Иванъ Петровичъ! Богъ справедливъ и многомилостивъ; Онъ каждому воздаетъ по заслугамъ. (Въ это время, Андрей съ другимъ лакеемъ вносятъ накрытый столъ, съ приготовленнымъ завтракомъ). А! Вотъ и завтракъ готовъ! Славно!

Майскій (Андрею). Ты здѣсь больше ненуженъ. (Андрей уходитъ). Ну-ка, гость дорогой, милости просимъ. (Садятся за столъ). Съ чего-бы намъ начать: съ полыновки, или съ рябиновки?

Рецептуринъ. Да что-жъ, вѣдь онѣ обѣ лучше Впрочемъ, я слышалъ отъ старыхъ людей, что не вкусивши горькаго, не увидишь и сладкаго. Вотъ какъ.

Майскій. Ну такъ съ полыновки?

Рецептуринъ. Съ полыновки! (Майскій наливаетъ рюмки и они пьютъ). Брръ! Хорошо, да горько. А что-же, Иванъ Петровичъ, я не вижу вашего семейства?

Майскій. Сыновья въ арміи, а женщинъ я, для безопасности, отправилъ въ свою ярославскую деревню.

Рецептуринъ. И очень благоразумно поступили; потому-что французскіе мародеры рыщутъ какъ голодные волки, врываются въ дома помѣщиковъ, безчинствуютъ и грабятъ, какъ настоящіе разбойники. Вотъ какъ.

Майскій. И это образованная нація! и это люди, которыхъ мы, стыдно сказать, беремъ въ наставники нашихъ дѣтей!

Рецептуринъ. Да вѣдь у васъ у самихъ, кажется, былъ гувернеромъ Французъ?

Майскій. Хуже! Это былъ Французскій жидъ, и за все добро, которое я для него сдѣлалъ, онъ меня же обокралъ:

Рецептуринъ. Вотъ какъ. А впрочемъ я вѣдь его помню и еслибы только онъ не былъ мошенникомъ, такъ былъ-бы отличнымъ малымъ. Больше всего онъ мнѣ нравился тѣмъ, что славно говорилъ по-русски.

Майскій. Да, этотъ человѣкъ имѣлъ отличныя способности и самыя дурныя наклонности; онъ зналъ пять языковъ, и изъяснялся на нихъ также свободно, какъ на своемъ природномъ.

Рецептуринъ. Вотъ какъ. А что, Иванъ Петровичъ, не попробовать-ли намъ теперь вотъ этой микстуры?

Майскій. Зачѣмъ-же дѣло стало? Наливай!

Рецептуринъ (наливаетъ рюмки и переливаетъ черезъ край). Ухъ! немножко ухнулъ!.. Ну, да ничего, вполнѣ жить. (Беретъ рюмку). Ваше здоровье, Иванъ Петровичъ (Выпиваетъ). Вотъ, какъ. (За кулисами слышенъ шумъ).

Степанъ (за кулисами). Я съ тобой и говорить-то много не хочу, ты доложи барину.

Андрей (за кулисами). Да что тутъ докладывать! Вѣдь сказано, что нельзя, ну такъ и нельзя!

Майскій. Что такое? что за шумъ?

Степанъ (за кулисами). Да что-жъ у васъ здѣсь, татары чтоли живутъ?

Майскій. Что это значитъ?.. (Кличетъ) Андрей!

IV.

ТѢ-ЖЕ, АНДРЕЙ, СТЕПАНЪ, и потомъ СОЛОНИННИКОВЪ. ТЕСАКОВЪ, ПОДМЕТКИНЪ и ЧУРАЩЕНКО вносятъ раненнаго НИКОЛАЯ.

Андрей (входитъ). Чего изволите?

Майскій (Андрею). Что у васъ тамъ такое?

Андрей. Да вонъ, солдаты мертвеца принесли, да еще и лезутъ прямо въ комнаты.

Майскій. Что ты врешь, дуракъ?

Андрей. Ей Богу-съ! И глаза подъ лобъ закатились, чистый мертвецъ.

Майскій. Болванъ! (Хочетъ идти, въ это время входитъ Степанъ).

Степанъ. Здравія желаемъ, ваше благородіе!

Майскій. Здорово, служивый. Что тебѣ надобно?

Степанъ. Ваше высокоблагородіе! будьте только милостивы, не откажите пріютить раненаго Офицера,

Майскій. Раненаго офицера?.. Милости просимъ! Милости просимъ! Весь мой домъ къ его услугамъ.

Степанъ. Покорнѣйше благодаримъ, ваше высокоблагородіе! (Кричитъ въ двери). Несите сюда, братцы!

Майскій (Андрею). Пошелъ, болванъ, приготовь поскорѣе постелю въ комнатѣ молодыхъ господъ!

Андрей. Да лучше-бы, сударь, вы приказали вырыть ему могилку въ саду…

Майскій (съ сердцемъ). Дѣлай, что тебѣ приказываютъ! (Степану).. А офицеръ еще молодъ?

Степанъ. Молоденькой, ваше высокоблагородіе, и недѣли нѣтъ, какъ произведенъ изъ подпрапорщиковъ.

Майскій. Тяжело онъ раненъ?

Степанъ. Пулею на вылетъ и штыкомъ въ бокъ.

Майскій (грустно). Бѣдный молодой человѣкъ! Можетъ-быть единственное утѣшеніе престарѣлыхъ родителей!.. О! Творецъ милосердный! Сохрани и помилуй дѣтей моихъ! (Въ это время солдаты на ружьяхъ, покрытыхъ шинелью, вносятъ раненаго Николая).

Рецептуринъ (подбѣгая къ Николаю). Э! Да онъ безъ памяти! (Андрею, который въ это время вышелъ на сцену). Принеси, любезный, мою походную аптечку, она тамъ стоитъ въ передней. (Солдатамъ). Сюда, сюда, служивые! (Солдаты хотятъ нести).

Майскій (въ это время также подошелъ къ Николаю, и взглянувъ на него, вскрикиваетъ). Постойте!.. Боже! Вѣрить-ли глазамъ моимъ?..

Рецептуринъ. Что, что случилось?

Майскій (бросаясь къ Николаю). Николай!.. Сынъ мой! Милый сынъ!.. (Цѣлуетъ руки Николая).

Солдаты. Сынъ его!

Рецептуринъ. Вотъ какъ! (Кричитъ). Аптечку, поскорѣе аптечку! (Солдатамъ). А вы, между-прочимъ, несите его сюда. (Солдаты уносятъ Николая).

Майскій (бросаясь на колѣна передъ Рецептуpuнымъ). Докторъ! Спаси мнѣ моего сына! Спаси мнѣ мое сокровище!.. Или дай мнѣ яду, чтобы умереть вмѣстѣ съ нимъ! (Заливается слезами).

Рецептуринъ (поднимая Майскаго). Что вы, что вы, Иванъ Петровичъ? Господь съ вами!

Майскій (въ отчаяніи). Онъ умретъ!.. Не правда ли, вѣдь онъ умретъ?

Рецептуринъ. Будетъ живъ, непремѣнно будетъ живъ! Вотъ только-бы мнѣ мою аптечку… (Увидя входящаго Андрея, вырываетъ у нею изъ рукъ ящикъ). Ну что ты, братецъ, тамъ копаешься. (Убѣгаетъ въ комнату, куда унесли Николая).

Майскій. Нѣтъ! Онъ льститъ меня пустою надеждою!.. Онъ обманываетъ меня!.. Но чего я медлю?.. Можетъ-быть, сынъ мой пришелъ въ себя… Можетъ-быть, ждетъ меня, чтобы проститься… Къ нему! Къ нему! (Бѣжитъ и встрѣчается съ солдатами, хватаетъ ихъ за руки, и говоритъ съ отчаяніемъ). Онъ умеръ? Не правда-ли, онъ умеръ?

Степанъ. Нѣтъ, ваше высокоблагородіе, Богъ милостивъ! Правду сказать, трудненекъ; а все-таки дышетъ и пошевеливается.

Майскій. О! Благодарю Тебя, Господи! Благодарю Тебя отъ всей души моей! (Солдатамъ). Братцы! Царь Небесный вознаградитъ васъ за доброе дѣло! А отъ меня примите вотъ эту ничтожную благодарность, и молитесь за него; можетъ-быть, ваши молитвы будутъ угоднѣе моихъ передъ Господомъ Богомъ! (Отдаетъ имъ бумажникъ и быстро уходитъ).

V.

ТѢ-ЖЕ, кромѣ МАЙСКАГО. Солдаты нѣсколько времени стоятъ молча, поглядывая другъ на друга.

Степанъ (прерывая молчаніе). Ну, что, товарищи?

Солонинниковъ. А что?

Степанъ. Кажется, его высокоблагородіе маленько съ разума свихнулся. А? какъ полагаете?

Тесаковъ. Да почему такъ?

Степанъ (показываетъ бумажникъ). А вотъ почему. Мы спасли ему сына, а онъ намъ за работу даетъ деньги! Да что-жъ мы поденьщики али носильщики, которые шагу не сдѣлаютъ безъ того, покуда имъ не заплатятъ? Нѣтъ, братцы, стыдно намъ будетъ передъ людьми и грѣхъ передъ Богомъ, если только мы дотронемся до его казны.

Солдаты. Извѣстно дѣло.

Степанъ. Такъ вы согласны не брать этихъ денегъ?

Солдаты. Пропадай они!

Солонинниковъ. Да и на что намъ деньги. По милости Царя-батюшки, мы обуты, одѣты и сыты по самое горлышко; ну, а, коли водки захочется, такъ съ Француза сорвемъ.

Степанъ. (Андрею). Слушай-ко, ты, дворецкой! Какъ тебя звать-то?..

Андрей (важно). Андрей Афонасьевичъ!

Солонинниковъ. Фу-ты, какая важная персона! Словно подметка съ лубкомъ, такъ и скрипитъ!

Степанъ (подаетъ ему бумажникъ). Баринъ твой обронилъ бумажникъ, такъ отдай ему и скажи, что русскіе солдаты своей честью не торгуютъ. Прощай! (Солдатамъ). Пойдемъ-те братцы, я думаю, ужъ наши давно кашу отъѣли…

Солонинниковъ. Пойдемъ!.. или нѣтъ, постой! (Тесакову). Отъ денежной благодарности мы отказались, а вѣдь натурою-то я думаю взять можно? (Показываетъ на графинъ съ водкою). Какъ думаешь, сударь ты мой, Филипъ Кондратьичъ?

Тесаковъ. А что-жъ думать? Это, кажись, дѣло безъобидное.

Солонинниковъ. Такъ наливай, да и въ походъ! (Тесаковъ наливаетъ рюмки).

Степанъ. Что-же братцы, скоро-ли?

Солонинниковъ (беретъ рюмку). Сейчасъ! (Андрею). За ваше здоровье, господинъ Фуфыркинъ! (Выпиваетъ и всѣ слѣдуютъ его примѣру, кромѣ Степана). Вотъ теперь, маршъ!

Всѣ. Пойдемъ! (Уходятъ).

VI.

АНДРЕЙ и потомъ РЕЦЕПТУРИНЪ.

Андрей (смотритъ вслѣдъ уходящихъ солдатъ и потомъ говоритъ). Что-жъ это такое значитъ? Деньги отдали, водку выпили и ушли!.. Что-жъ это значитъ?.. не понимаю!.. Опять, хоть-бы и это: «господинъ Фуфыркинъ»?.. Чортъ знаетъ, что такое, никакъ въ толкъ не возьмешь!

Рецептуринъ (выбѣгаетъ безъ сюртука, съ засученными рукавами). Воды! Стаканъ горячей воды! Живо!

Андрей (разсуждая). Вѣдь вотъ должность, и подумать-то путнымъ манеромъ неудастся…

Рецептуринъ (толкаетъ его въ дверь). Поворачивайся, болванъ! поворачивайся! Вотъ какъ! (Андреи уходитъ). Паціентъ мой все еще въ безпамятствѣ и нельзя ничего предпринять рѣшительнаго; притомъ-же старикъ отецъ своими слезами да вздохами можетъ испортить все дѣло. Не знаю, какъ-бы мнѣ его выжить изъ комнаты больнаго?..

VII.

РЕЦЕПТУРИНЪ, МАЙСКІЙ и потомъ АНДРЕЙ.

Майскій. Докторъ! Онъ пришелъ въ себя.

Рецептуринъ. Пришелъ! Вотъ это хорошо. Слушайте-же, Иванъ Петровичъ! если вы хотите, чтобы больной нашъ выздоровѣлъ, такъ я васъ прошу, не входите въ эту комнату до-тѣхъ-поръ, пока я самъ не позову.

Майскій. Какъ, Гаврила Степанычъ! Вы хотите, чтобы я оставилъ умирающаго сына? Никогда! Ни за что!

Рецептуринъ. Ну, ужъ если этого нельзя, такъ по-крайней-мѣрѣ сядьте такъ, чтобы онъ васъ не видалъ, а главное, не вздыхайте и не охайте. Согласны?

Майскій. О! на все, на все согласенъ! Только спасите мнѣ моего сына.

Андрей (входитъ со стаканомъ воды). Вотъ, сударь, горячая вода.

Рецептуринъ (беретъ отъ него стаканъ). Хорошо, подай.

Андрей. А рому прикажите?

Рецептуринъ. Дуракъ!

Андрей (всторону). Ну вѣдь вотъ какой, то-есть, безтолковый народъ; путемъ не скажутъ, да послѣ и ругаются.

Рецептуринъ (Манскому). Смотрите-же, Иванъ Петровичъ, сдержите ваше слово, и ни гу-гу! Вотъ какъ.

VIII.

АНДРЕЙ одинъ.

Андрей. Что это, ей-Богу, право! Ну какая это жизнь? Всякой тебя помыкаетъ, всякой ругаетъ и всякой надъ тобою смѣется; а что будешь дѣлать? И по неволѣ приходится пить горькую (Наливаетъ изъ графина водки и выпиваетъ). Тьфу! Не той налилъ. (Наливаетъ изъ другаго графита и опятъ пьетъ). Вотъ эта позабористѣе! (Закусываетъ). Какъ подумаешь, какъ господамъ-то жить славно: встанетъ по утру когда хочетъ, сапоговъ чистить не надобно, подсвѣчниковъ также, — славно! (За кулисами слышенъ шумъ и ружейные выстрѣлы. Андрей вскакиваетъ въ испугѣ). Батюшки! Что это за оказія?!. (Помѣщены къ окну и смотритъ). Караулъ! Французы! Караулъ!

IX.

АНДРЕЙ МАЙСКІЙ, МОНЖОСЪ и МАРОДЕРЫ.

Майскій (входитъ быстро). Боже мой, что за шумъ? Что случилось?

Андрей (бросаясь къ Майскому). Баринъ! Батюшка! Пропали мы!.. Караулъ!

Майскій. Что такое? Что сдѣлалось?

Андрей. Охъ! пропали мы!

Майскій. Да скажешь-ли ты, наконецъ!

Андрей (показывая на окно). Извольте сами посмотрѣть. (Кричитъ). Караулъ!

Майскій (подходитъ къ окну). Боже мой! Французы!.. Откуда они взялись?.. (Андрею). Бѣги скорѣе въ деревню, собери крестьянъ, скажи, чтобы всѣ вооружились!

Андрей. Да развѣ вы забыли, что у насъ, окромя стараго да малаго, никого не осталось, всѣ на воину ушли? Притомъ-же вѣдь, коли я побѣгу здѣсь, такъ они меня не пустятъ, да еще съ-дуру-то и убьютъ.

Манскій. Ступай черезъ комнаты барыни; оттуда черезъ садъ ты проберешься прямо на село. Ступай.

Андрей. Да что-жъ, вѣдь это все пустяки; лучше батюшка-баринъ давайте кричать вмѣстѣ: «Караулъ! Караулъ.»

Майскій. Дѣлай, что тебѣ приказываютъ! (Толкаетъ его въ боковую дверь).

Андрей. Прощай бѣлый свѣтъ! Прощайте добрые люди, не поминайте лихомъ! (Уходитъ и за кулисами кричитъ) «Караулъ!»

Майскій (въ отчаяніи). Господи! За что Ты меня такъ наказываешь? (Показываетъ на комнату сына). Здѣсь умирающій сынъ, тамъ — кровожадный непріятель!.. О, Боже праведный! пошли мнѣ силу, терпѣніе и смиренномудріе! (Бросается на колѣна и молится).

Мародеры (за кулисами). Да здравствуетъ императоръ и великая нація!^[1]

Монжосъ (за кулисами). Сюда, господа, сюда, за мной! (Выходитъ на сцену и за нимъ толпа мародеровъ. При выходѣ они ставятъ свои ружья у самыхъ дверей). Ба! Да для насъ И завтракъ приготовленъ! Виватъ!

Мородеры. Виватъ!

Майскій. Боже мой! они своими буйными криками ускорятъ послѣднія минуты моего сына… (Подходитъ къ нимъ) Господа!..

Монжосъ. А! да и самъ хозяинъ на лицо!

Майскій (съ удивленіемъ). Что я вижу?.. Монжосъ!

Монжосъ (раскланиваясь). Къ вашимъ услугамъ!

Майскій. Бывшій гувернеръ моихъ дѣтей!..

Мозжосъ (важно). Сержантъ непобѣдимой Французской арміи! (Всторону), которую было въ Москвѣ чуть не уморили съ голоду.

Майскій. Монжосъ, въ моемъ домѣ?!. Монжосъ!..

Мениссъ (перебивая его). Зла не помнитъ! И не смотря на то, что вы меня выгнали, я, какъ человѣкъ образованный, почелъ первымъ долгомъ сдѣлать вамъ визитъ.

Майскій (горячо). Милостивый государь! насмѣшки ваши не у мѣста. Скажите мнѣ прямо, что вамъ отъ меня угодно?

Монжосъ (вѣжливо). Ключи отъ всѣхъ коммодовъ и ящиковъ.

Майскій. Вотъ они. (Подаетъ ему ключи).

Монжосъ (пересматривая ключи). Тутъ одного не достаетъ, и именно того самого, которымъ вы запираете свою конторку.

Майскій. У меня его нѣтъ.

Монжосъ. Неужели! Вѣрно потеряли?.. Какая жалость! Ну, дѣлать нечего, придется сломать замокъ…

Майскій. Какъ, сударь! Вы хотите меня ограбить во второй разъ?!.

Монжосъ (съ упрекомъ). Фуй! Что за неприличныя выраженія? — Это, милостивый государь, не грабежъ, а военная контрибуція. И повѣрьте, что мы никогда не замараемъ своей чести…

Майскій (горько смѣется). Ха, ха, ха! Жидъ говоритъ о чести… это забавно!

Монжосъ. Ну, вотъ видите-ли: за подобныя выраженія я могъ бы размозжить вамъ голову, да не хочу этого сдѣлать, потому-что еще помню вашу старую хлѣбъ-соль. (Мародерамъ). Пойдемъ-те, товарищи!

Майскій (загораживая имъ дорогу). Но я не допущу!.. Я не позволю!

Монжосъ. Ахъ, Иванъ Петровичъ, какой вы упрямый человѣкъ! (Одному изъ мародеровъ). Постереги его. (Мародеръ, отталкиваетъ Майскаго на другую сторону и обнажаетъ саблю).

Монжосъ. Вотъ такъ. (Мародеромъ). За мной, товарищи! (Уходятъ въ боковыя комнаты).

X.

МАЙСКІЙ и МАРОДЕРЪ.

Майскій (въ отчаяніи). Все кончено! все погибло! Ужасно!.. Злодѣй! Презрѣнный воръ!.. О бѣдное мое семейство!.. Великій Боже!.. Я боюсь сойти съ ума! (Въ-продолженге этого монолога, задняя дверь немного отворяется, изъ нея показывается чья-то рука и забираетъ потихоньку ружья мародеровъ). Старикъ, старикъ!.. Ты зажился слишкомъ долго!..

XI.

ТѢ-ЖЕ, МОНЖОСЪ и МАРОДЕРЫ. На всѣхъ на нихъ, сверхъ мундировъ, надѣто какое-нибудь верхнее платье, какъ-то: шубы, шинели, женскіе салопы и даже спальныя одѣяла. Въ рукахъ также должны быть разныя цѣнныя вещи, напримѣръ, у одного — серебряный подносъ, у другаго — серебряный самоваръ, у третьяго — шкатулка, и проч. и проч.

Монжосъ (съ шкатулкою). Ну вотъ, Иванъ Петровичъ, и все дѣло кончено. Видите, какъ проворно? Мы народъ вѣжливый, не любимъ долго томить ожиданіемъ. (Подходитъ къ Майскому). Да полноте-же хмуриться! Ну за что вы сердитесь? Вѣдь нельзя-же намъ возвратиться въ Парижъ съ пустыми руками?

Майскій (въ сильномъ азартѣ). Разбойники! Вы никогда не возвратитесь на свою родину!.. Вы погибнете въ Россіи, какъ болотные черви въ изсохшемъ прудѣ!.. Нѣтъ! Вы не Французы!.. Въ васъ нѣтъ ни чести, ни ума, ни храбрости Французской!.. Надъ вашими головами прогремитъ всеобщее проклятіе, и предадутся поруганію и позору имена мародеровъ — грабителей!

Монжосъ. Фу! какія пышныя фразы! Жаль, что товарищи мои ни слова не понимаютъ по-русски, а то-бы вашъ драматическій монологъ посмѣшилъ ихъ. Впрочемъ, намъ пора и въ путь: мы запаслись теперь верхнимъ платьемъ, погрѣли руки около вашихъ сундуковъ, остается только нагрѣть желудки, что мы и сдѣлаемъ, на походѣ, въ вашемъ погребѣ. (Мародерамъ). Товарищи! Маршъ! (Идутъ къ дверямъ и не ниходя ружей, съ испугомъ отступаютъ). Что это значитъ!.. Гдѣ наши ружья?.. (Мародеры бросаются по всѣмъ угламъ и ищутъ ружей).

Мародеры (съ испугомъ). Ихъ нѣтъ! Измѣна!..

Монжосъ (бросается къ Майскому съ обнаженной саблей). Старикъ! Гдѣ наши ружья?

Майскій. Я не знаю, я ничего не знаю!

Монжосъ. Ружья! или смерть твоя неизбѣжна!

Мародеры. Смерть ему! Смерть ему!

Майскій. О! теперь я умру съ радостью, зная, что и вы, разбойники, не выйдете живыми изъ моего дома!.. (Дико хохочетъ). Ха, ха, ха!

Мародеры (приступаютъ къ Майскому съ обнаженными саблями). Ружья!.. Скажешь-ли ты, гдѣ наши ружья? (въ это время окно отворяется и въ немъ показываются Степанъ и Солонинниковъ).

XII.

Тѣ ЖЕ, СТЕПАНЪ, СОЛОНИННИКОВЪ, ТЕСАКОВЪ, ПОДМЕТКИНЪ, ЧУРАЩЕНКО и АНДРЕЙ.

Степанъ и Солонинниковъ (изъ окна прицѣливаясь въ мародеровъ.) Здѣсь!

Монжосъ и мародеры (съ испугомъ отступаютъ отъ Майскаго). Солдаты!.. Мы погибли!.. (Бросаются къ среднимъ дверямъ, но на порогѣ встрѣчаютъ Тесакова, Подметкина и Чуращенко, которые стоятъ неподвижно, прицѣлившись изъ ружей).

Тесаковъ. Ни съ мѣста!

Мародеры (въ сильномъ страхѣ). Боже мой!

Монжосъ (бросается къ боковой двери, въ которую ушелъ Андрей). Сюда! За мной!

Андрей (съ крестьянами и слугами, вооруженные французскими ружьями, рогатинами и топорами). Только сунься, жидовская образина! Такъ вотъ наприхлопну!

Монжосъ (въ отчаяніи). Нѣтъ спасенія! Все кончено!

Мародеры (бросаясь на колѣна). Пардонъ, Пардонъ!

Степанъ. Вотъ мы васъ распардонимъ! (крестьянамъ и слугамъ). Ребята! Обирай у нихъ сабли, да снимай чужую-то шкуру, вишь они прежде святокъ рядиться вздумали. (Крестьяне и слуги бросаются на мародеровъ, снимаютъ съ нихъ верхнюю одежду, отбираютъ сабли и награбленныя вещи),

Андрей (подходитъ къ одному мародеру, на, которомъ надѣта его новая ливрея). Ахъ ты, басурманское рыло!.. Это ты въ мою новую-то ливрею вырядился?.. Вотъ я тебя!.. (Снимаетъ съ него ливрею и нѣсколько разъ бьетъ по спинѣ). Не бери чужаго, не бери чужаго!.. Прошу покорно, я и самъ-то ее надѣваю только въ годовые праздники, а онъ вздумалъ по буднямъ таскать… (Опять принимается колотить мародера). Не бери чужаго, не бери чужаго!..

Майскій (приходя въ себя). Господи! Что здѣсь было?.. Нѣтъ, это не сонъ… не игра разстроеннаго воображенія!.. (Бросается къ солдатамъ). Друзья мои!..

Степанъ. Не извольте безпокоиться, ваше высокоблагородіе, все будетъ ладно.

Майскій. Но чѣмъ я могу заплатить вамъ?..

Степанъ (перерывая его). Эхъ, ваше высокоблагородіе! Вотъ ужъ мы этого и не любимъ, какъ вы начнете торговаться!

Майскій. Однакожъ…

Степанъ. Да полноте переливать изъ пустаго-то въ порожнее! За что тутъ платить? Мы сдѣлали свое дѣло — и слава Богу, что удалось!

XIII.

ТѢ-ЖЕ и РЕЦЕПТУРИНЪ.

Рецептуринъ (вбѣгаетъ въ попыхахъ). Иванъ Петровичъ, Иванъ Петровичъ! Радуйтесь!.. (Увидя французовъ). Что это? Французы?!.

Солонинниковъ. Какіе Французы, ваше благородіе? Не обижайте настоящихъ Французовъ: тѣ народъ храбрый, а это такъ себѣ… дрянь!.. воришки!.. Кто съ кандачка, кто съ висѣлицы.

Рецептурепъ. Вотъ какъ! (Майскому). Ну, Иванъ Петровичъ, а вѣдь я пришелъ объявить вамъ радостную вѣсточку. Сыну вашему гораздо лучше, раны его нисколько неопасны, и онъ проситъ васъ къ себѣ.

Майскій (съ радостью). Къ себѣ?!. О! Благодарю Тебя, всемогущій Господи! (Рецептурину). Гаврила Степанычъ! Я не нахожу словъ, высказать тебѣ мою признательность!.. (Обнимаетъ его).

Рецептуринъ. Да и не надобно. Пойдемъ-те поскорѣе къ больному! Вотъ какъ.

Майскій. Пойдемъ! пойдемъ!.. (Солдатамъ). Ребята! Я вашъ вѣчный должникъ! (Уходитъ съ Рецептуринымъ).

Солдаты. Рада стараться, ваше высокоблагородіе!

XIV.

ТѢ-ЖЕ, кромѣ МАЙСКАГО и РЕЦЕПТУРИНА.

Солонинниковъ (солдатамъ). Ну, братцы, что-же намъ Дѣлать съ этой челядью?

Тесаковъ. А что-же дѣлать? Одного, или двухъ повѣсить, для острастки, у воротъ, а для остальныхъ и въ рѣкъ мѣста хватитъ. (Чуращенко). Такъ-ли Чуращенко?

Чуращенко (утвердительно). Эге!

Степанъ. Нѣтъ, братцы, это не дѣло; своимъ судомъ судить не приказываютъ, а лучше вотъ что: перевяжемъ ихъ, да и представимъ начальству.

Солдаты. И то ладно!

Степанъ (крестьянамъ). Эй, пріятели! Нѣтъ-ли у кого-нибудь веревочки?

Крестьянинъ (выходя изъ толпы). А эво, батюшка, у меня возжи съ собой захвачены.

Солонинниковъ. Давай сюда. (Беретъ у крестьянина возжи).

Монжосъ. Зачѣмъ-же насъ вязать? Мы и безъ того пойдемъ,

Солонинниковъ. Эге! Да ужъ бусурманы-то и по-русски выучились!.. Скоро.

Чуращенко (съ удивленіемъ). Отъ тоби маешь! (Монжосу). Хиба ты москаль?

Монжосъ. Да, я русскій!

Андрей. Вретъ, вретъ, ей-Богу, вретъ! Я его знаю, онъ жидъ некрещеный. Вѣдь онъ у насъ два года былъ учителемъ.

Монжосъ (замахиваясь на Андрея). Мерзавецъ!..

Андрей (отбѣгая отъ него, дѣлаетъ изъ полы сюртука наподобіе свинаго уха). А свинаго уха хочешь? (Всѣ хохочутъ).

Степанъ. Все равно, не наше дѣло разбирать; начальство узнаетъ, кто изъ нихъ Французъ и кто олончанинъ. (Солдатамъ). Вяжи ихъ, ребята.

Солонинниковъ. Вотъ мы жидка-то перваго и взнуздаемъ… (Вяжетъ Монжоса, а потомъ и другихъ, солдаты ему помогаютъ).

Крестьянинъ. Не малы-ли, батюшка, возжи-то? А то мы, пожалуй, распояшемся, да и кушаки отдадимъ.

Солонинниковъ. Нѣтъ, кажись хватитъ… Ботъ и готово.

Степанъ. А коли готово, такъ пора и отправляться. (Мародерамъ). Ну, мусью! Маршъ! (крестьянамъ). Ну, прощайте, землячки распочтенные, не поминайте лихомъ!

Крестьянинъ. Нѣтъ, родимый, ужъ и мы васъ хошь недалечко проводимъ.

Степанъ. На это есть ваша добрая воля. (Солдатамъ). Нутко, братцы, съ Богомъ! (Солдаты окружаютъ мародеровъ, Степанъ запѣваетъ пѣсню и такимъ образомъ уходятъ. Крестьяне ихъ провожаютъ, слуги также бросаются за ними, но Андрей ихъ останавливаетъ).

Андрей (слугамъ). А вы куда, шалопаи этакіе? Что я за васъ одинъ что-ли стану работать? Вѣдь видите, кажется, что здѣсь и чортъ ногу переломитъ, стало-быть все надобно прибрать въ порядкѣ, да и мебель-то вынести въ другія горницы, а Аксинвѣ сказать, чтобы она полъ вымыла; видишь, натоптали, словно въ конюшнѣ! (Слуги и Андрей прибираютъ вещи и выносятъ мебель).

----- Перемѣна декораціи. Съ правой стороны выѣзжаетъ верхомъ полковникъ Чубаровъ и за нимъ слѣдуетъ весь отрядъ русскаго войска.

Чубаровъ (обращаясь къ отряду). Ребята! Благодарю васъ я, благодаритъ генералъ Невѣровскій и благодаритъ самъ главнокомандующій, его свѣтлость Михаилъ Иларіоновичъ Кутузовъ!

Весь отрядъ. Ура! рады стараться!

Чубаровъ. Я думаю, его величеству королю неаполитанскому Мюрату сегодня не поздоровится. Ай-да Французы! пятнадцать тысячъ кавалеріи и цѣлая дивизія пѣхоты не могли сломить нашей бригады, одного харьковскаго драгунскаго и трехъ казачьихъ полковъ?.. Ай-да, Французы! Теперь все кончено! Можно и отдохнуть, ребята вольно! Валяй кто во что гораздъ! Проголодались — вари кашу, устали — отдыхай, соскучились — пой пѣсни. (Увидя доктора, который у первой кулисы хлопочетъ около раненаго Сидорова). Ну, что докторъ. (Указывая на раненаго Сидорова). Это за кѣмъ вы ухаживаете?

Докторъ. Старикъ, ополченный урядникъ.

Чубаровъ. Ополченный урядникъ!.. (Быстро подходитъ къ Сидорову и взглянувъ на него вскрикиваетъ). Боже мой!.. Сидоровъ!.. Ты-ли это?..

Сидоровъ (слабымъ голосомъ). Здравія желаю, ваше высокоблагородіе!.. Благодаримъ покорно, что не забыли стараго служиваго…

Чубаровъ (садится на камень возлѣ раненаго и беретъ его руку). Другъ мой, что съ тобою?

Сидоровъ. Ничего, отецъ-командиръ, ничего; отслужилъ я вѣрою и правдою святой родинъ и Царю Православному, а теперь отправляюсь на зимнія квартиры.

Чубаровъ (съ чувствомъ). Успокойся, мой добрый Сидоровъ!.. Къ чему такія мрачныя мысли?.. Богъ милостивъ… (Тихо доктору). Есть-ли какая-нибудь надежда?

Докторъ (тихо). Никакой, полковникъ.

Сидоровъ. Нѣтъ, ваше высокоблагородіе, не жилецъ ужъ я на бѣломъ свѣтѣ.

Чубаровъ (съ чувствомъ). Что Богу угодно, то и будетъ, во всемъ Его святая воля! Теперь скажи мнѣ, мой другъ: нѣтъ-ли у тебя какого-нибудь завѣщанія? Не имѣешь-ли передать чего-нибудь роднымъ?

Сидоровъ. Ваше высокоблагородіе! У меня нѣтъ ни рода, ни племени, я круглый сиротинушка…. Но если милость ваша будетъ, такъ не откажите умирающему старику и передайте вотъ этотъ мѣдный крестъ и сто рублей денегъ, накопленныхъ честно, моему крестному сыну, рядовому Степану Козыреву. (Снимаетъ съ себя крестъ, вынимаетъ изъ обшлага бумажникъ и отдаетъ Чубарову).

Чубаровъ (беретъ отъ него). Будь увѣренъ, товарищъ, что все будетъ исполнено по твоему завѣту.

Сидоровъ. Много благодаренъ, ваше высокоблагородіе!.. Отецъ-командиръ! Позвольте мнѣ на прощаньи поцѣловать вашу ручку?.. (Цѣлуетъ руку Чубарова и потомъ приходитъ въ забвеніе). Что это?.. Какой свѣтъ озаряетъ меня!.. Отецъ!.. Мать!.. зовутъ меня!.. Иду! иду! мои родимые!.. Прощайте, ратные товарищи! (Умираетъ).

Чубаровъ (Нѣсколько времени смотритъ на Сидорова, потомъ беретъ его руку). Холодна!.. (Ополченнымъ). Похороните товарища съ воинскою честію!

Ополченные. Слушаемъ, ваше высокоблагородіе. (Берутъ Сидорова и уносятъ. Барабаны бьютъ похоронный маршъ, весь отрядъ ополченныхъ провожаетъ покойника. Чубаровъ отходитъ, навстрѣчу ему попадаются Солонинниковъ и Тесаковъ, которые ведутъ раненаго Степана и сажаютъ его на тоже мѣсто, гдѣ лежалъ Сидоровъ).

Чубаровъ (увидя Козырева). Что это?!.. Еще раненый?

Солонинниковъ. Точно такъ, ваше высокоблагородіе.

Чубаровъ. Кто.такой?

Теиновъ. Рядовой солдатикъ, ваше высокоблагородіе, Сте панъ Козыревъ.

Чубаровъ. Козыревъ!.. (Беретъ за руку доктора). Докторъ, употребите все ваше стараніе, все ваше знаніе, и вылечите мнѣ этого больнаго; я хочу, чтобы онъ былъ живъ! Слышите-ли вы: я этого хочу!

Докторъ. Слушаю, г. полковникъ. (Подходитъ къ Козыреву и начинаетъ осматривать раны).

Солонинниковъ (Степану). Что, сударь ты мой, Степанъ Селиверстовичъ! Знать тебя на порядкахъ царапнули?

Стебанъ. Это ни почемъ, братцы, заживетъ до сватьбы, а вотъ горе: обѣщался я сегодня батюшкѣ крестному заколоть шестерыхъ Французовъ, а угомонилъ только четырехъ.

Чубаровъ. Успокой свою совѣсть, Козыревъ! Твой отецъ крестный разрѣшаетъ тебя отъ этого обѣщанія и въ доказательство, что онъ на тебя не сердится, прислалъ вотъ этотъ крестъ и сто рублей денегъ. (Подаетъ ему крестъ и деньги).

Степанъ. Крестъ!.. Деньги!.. А онъ?.. Гдѣ-же онъ?..

Чубаровъ (показывая на небо). Тамъ!

Степанъ (съ отчаяніемъ). Умеръ!.. Батюшка крестный умеръ!.. (Громко рыдаетъ). Царство ему небесное! Такъ ужъ некого мнѣ теперь порадовать? Некому показать вотъ это шелковое знамя?.. (Вынимаетъ французское знамя, которое у него было спрятано подъ нагрудникомъ).

Чубаровъ. Что это? Французское знамя!..

Степанъ. Да, ваше высокоблагородіе! (Подаетъ знамя Чубарову). Примите его и не взыщите: чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ.

Чубаровъ (поднимаетъ его). Другъ! Я никогда не забуду твоего подарка!.. (Доктору). Докторъ! вы видите, какого молодца вамъ довелось лечить? Положите-же все свое искусство и спасите родинѣ вѣрнаго слугу и храбраго солдата.

Докторъ (кланяется). Постараюсь, полковникъ. (Въ это время съ правой стороны выѣзжаетъ казакъ).

Казанъ. Гдѣ его высокоблагородіе, г. полковникъ?

Чубаровъ. Я здѣсь. Что надобно?

Казакъ (сходитъ съ лошади и подаетъ Чубарову большой запечатанный пакетъ).

Чубаровъ (беретъ пакетъ и распечатываетъ). Честь и слава знаменитому вождю русскаго воинства! Его отеческое сердце не забываетъ своихъ вѣрныхъ сподвижниковъ! Его свѣтлость, главнокомандующій, жалуетъ на отрядъ вашего высокоблагородія двадцать знаковъ отличія военнаго ордена. (Подходитъ къ Степану). Ну, пріятель! Потѣшилъ ты меня, да потѣшу и я тебя! (Цѣлуетъ Степана, вынимаетъ изъ пакета георгіевскій крестъ и привѣшиваетъ къ груди его). Поздравляю тебя, кавалеръ святаго Георгія побѣдоносца!

Степанъ (въ сильной радости). Боже милосердый!.. Мнѣ?.. Мнѣ Егорьевскій крестъ?!..

Чубаровъ. — Носи и помни, что за Богомъ молитва, а за Царемъ служба никогда не пропадаютъ!

Солонинниковъ (съ восторгомъ). Ай-да, Степа, хватъ! Даромъ что еще рекрутикъ, а ужъ какой чести удостоился.

Степанъ (протягивая ему лѣвую руку). Братцы-товарищи!.. (Доктору). Ваше благородіе, вотъ вамъ моя рука. Пилите ее, если надобно?

Докторъ. Да ты не ту даешь, мой другъ; мнѣ нужна правая…

Степанъ. Нѣтъ, ваше благородіе, нѣтъ! Правая-то еще, можетъ-быть, заживетъ и мнѣ пригодится бить супостата; а лѣваято мнѣ на кой чортъ? Пилите ее, коли нужно.

Казакъ (смотритъ за кулисы и кричитъ). Самъ главнокомандующій ѣдетъ сюда!

Чубаровъ. Его свѣтлость!.. (Командуетъ). Стройся!.. (Солдаты строятся, Чубаровъ продолжаетъ командовать, солдаты дѣлаютъ на караулъ, музыка играетъ честь, съ правой стороны изъ задней кулисы показывается голова бѣлой лошади, весь отрядъ кричитъ «ура.» Занавѣсъ опускается.)

ЭПИЛОГЪ
ВСѢМЪ ДОБРО, НИКОМУ ЗЛО, ВОТЪ ЗАКОННОЕ ЖИТЬЕ.

Комната небогатая, но чисто прибранная; по стѣнамъ развѣшаны картинки, представляющія событія изъ 1812 года и изъ турецкой компаніи. ДѢЙСТВУЮЩІЕ ВЪ ЭПИЛОГѢ.

ИВАНЪ ЛЬВОВИЧЪ ЧУБАРОВЪ, отставной генералъ и богатый помѣщикъ, 75 лѣтъ. Г. Сосницкой.

ПЕТРЪ СТЕПАНЫЧЪ КОЗЫРЕВЪ, новый городничій города NN., 33 лѣтъ. Г. Степановъ.

КОЗЬМА ТРИФОНЫЧЪ СОЛОНИННИКОВЪ, комиссаръ военнаго госпиталя, 65 лѣтъ.

СТЕПАНЪ СЕЛИВЕРСТОВИЧЪ КОЗЫРЕВЪ, отставной унтеръ-офицеръ, 60 лѣтъ. Г. Калининъ.

ПРАСКОВЬЯ АНТОНОВНА, его жена, 52 лѣтъ. Г. Самойлова.

МИХАЙЛО ПЕРФИЛЬИЧЪ ЗУДА, управляющій по откупу, 64 лѣтъ. Г. Зубровъ.

МАВРА БОРИСОВНА, жена Зуды. Г-жа Штоферти.

ДѢТИ ИХЪ.

Дѣйствіе происходитъ въ уѣздномъ городѣ, въ 1847 году.

I.

ПРАСКОВЬЯ сидитъ за столомъ и разливаетъ кофе, СТЕПАНЪ и СОЛОНИННИКОВЪ разсматриваютъ картины на стѣнахъ.

Солонинниковъ (Степану). А гдѣ-же, братецъ ты мой, тутъ Бородинское-то дѣло?

Степанъ (показывая ему). А вотъ оно, дружище, вотъ оно.

Солонинниковъ (разсматривая картину). Гмъ!.. Не такъ, сударь вы мой, не такъ!.. Неладно написано!

Степанъ. Э! Что-жъ-бы такое тутъ было нетакъ?

Солонинниковъ. Да никакой, братецъ вы мой, тутъ намъ амбиціи не причислено. Нѣтъ, видно, что живописецъ человѣкъ неграмотный, то-есть, у него малярская-то наука въ полезномъ художествъ обрѣтается, да дисциплинная-то арифметика не на тотъ крючокъ застегнута… вотъ оно что!

Степанъ. Ужъ извѣстное дѣло, гдѣ-жъ ему? Можетъ статься, и человѣкъ-то онъ не военный.

Солонинниковъ. Ну тото-же и оно-то! Ужъ коли кто грамотъ не учился, такъ очковъ не заводи, псалтиря не прочитаешь… (Разсматриваетъ другую картину). А это что еще такое?

Степанъ. Это сраженіе подъ Краснымъ.

Солонинниковъ. И это нехорошо! Вотъ примѣрно, сказать: гдѣ-же та оказія, когда ты отнялъ Французское знамя? Али другая протекція: когда мы тебя раненнаго принесли на перевязочное мѣсто и ты сталъ просить доктора, чтобы онъ вмѣсто правой руки отнялъ тебѣ лѣвую… Гдѣ эта оказія?.. Ну, покажи мнѣ ее! (Обращаясь къ Парасковьѣ). Ну ужъ, сударыня вы моя, Парасковья Антоновна, насмѣшилъ вашъ муженёкъ въ 12-мъ году, ужасти, какъ насмѣшилъ! Представьте вы себѣ въ размышленіи: его ранили въ правую руку, а онъ давай безотступно приступать къ доктору, что отрѣжь ему Лѣвую. (Бьетъ по плечу Козырева). Чудакъ, право чудакъ!

Степанъ. Такъ и ты женатъ, Кузьма Трофимычъ?

Солонинниковъ. Еще какая жена-то, братецъ вы мой, фу!.. Красивостью лица очень похожа на Венеру медицинскую; дородностью въ тѣлѣ не уступитъ купчихѣ первой гильдіи; а ужъ про зубы и говорить нечего: черные, съ зеленью, хоть огородъ разводи.

Степанъ. Ну, и славно, что тебѣ такъ посчастливилось. — Теперь скажи-ко мнѣ, гдѣ ты служишь?

Солонинниковъ. Въ Петербургѣ, братецъ вы мой, въ Петербургѣ; комиссаромъ при военномъ госпиталѣ.

Степанъ. Такъ что-же, сюда-то пріѣхалъ по казенной надобности или по своему желанію?

Солонинниковъ. По своему. Вотъ изволишь ты видѣть: женѣ моей долженъ одинъ купчишка по векселю, да вотъ ужъ третій годъ ни гроша не платитъ. Конечно, хоть и говорятъ, что онъ раззорился, да намъ-то какое дѣло? Раззорился!.. А самъ мошенникъ тихонько изъ Питера-то бѣжалъ. Еще слава Богу, мнѣ удалось таки пронюхать, что онъ получилъ мѣсто управляющаго по откупу въ здѣшнемъ городъ.

Степанъ. Какъ! онъ здѣсь, управляющимъ по откупу?..

Солонинниковъ. Да. А что?

Степанъ. Да ты знаешь его съ лица?

Солонинниковъ. Отъ роду не видывалъ.

Степанъ. Ну, такъ знай-же: вѣдь это нашъ бывшій полковый маркитантъ…

Солонинниковъ. Какъ! Мишка Зуда?!.

Степанъ. Онъ самый.

Солоненяиковъ. Постой!.. (Вынимаетъ изъ бумажника вексель и читаетъ). Такъ, такъ! Вотъ и подпись: «купецъ 3-й гильдіи, Михайло Перфильевъ сынъ Зудинъ.» О! такъ я-же съ нимъ раздѣлаюсь! Я его потѣшу!.. Ахъ, онъ, каторжникъ этакой! Бывало въ походъ, нашему брату служивому на гривну не повѣритъ, а самъ тысячи не платитъ… Погоди! я тебя скручу, друга милаго, въ бараній рогъ! Посажу его въ тюрьму да и продержу до самой смерти.

Прасковья. Ахъ батюшка-родной! Да какъ-же это? Вѣдь у него семья-то пребольшущая, семеро однихъ дѣточекъ…

Солонинниковъ (горячо). Всѣхъ по міру пущу!

Прасковья. Господи, твоя воля! (Тихо мужу). Степанушка! голубчикъ! уговори его… Попроси водочкой-то, можетъ и подобрѣе будетъ.

Степанъ (наливая водки). Нутко, сдѣлай повтореніе, старый дружище.

Солонинниковъ. Нѣтъ, командеръ распочтеннѣйшій, будетъ. Пословица говорится: дѣвушка гуляй, а дѣльцо не забывай. (Встаетъ) Прощай.

Степанъ. Что ты это, что ты? Господь съ тобой! Куда?

Солонинниковъ. Прежде къ Зудѣ, а потомъ въ полицію, предъявить вексель.

Степанъ. Да неужели ты ему не отсрочишь? Неужели не дашь поправиться?

Солонинниковъ. Ни за что!

Степанъ. Да чѣмъ-же виновата его бѣдная жена?

Солонинниковъ. Какъ чѣмъ? Не выходи замужъ за мошенника.

Степанъ. Кузьма Трифонычъ! да полно ты-ли это?.. Я не узнаю тебя!.. Вспомни только то, что ты русскій солдатъ…

Солонинниковъ. Былъ прежде; а теперь я двѣнадцатаго класса.

Степанъ. Да неужели-же чины и почести перемѣняютъ человѣка?

Солонинниковъ. А какъ-бы ты думалъ? Извѣстное дѣло, что перемѣняютъ!

Степанъ. Не можетъ быть!

Солонинниковъ. Ну вотъ, толкуй съ тобой

Степанъ (горячо). Да отчего-же я остался такимъ-же, какъ и прежде былъ? Отчего-же въ моей груди, подъ унтеръ-офицерскимъ сюртукомъ бьется такое-же сердце, какое билось и подъ мужицкимъ кафтаномъ?.. Отчего это, Кузьма Трифонычъ?

Солонинниковъ. Оттого, сударь вы мой, что ты человѣкъ., какъ-бы это сказать?.. человѣкъ…

Прасковья (горячо). Оттого, что мой Степанушка человѣкъ честный и богобоязненный, и не такъ, какъ другіе прочіе.

Степанъ (унимая жену). Перестань, Параша!..

Солонинниковъ. Я вѣдь, Прасковья Антоновна, не то, что-бы… а такъ только… и если…

Прасковья. Тутъ, батюшка, вилять хвостомъ-то нечего, ужъ коли сталъ говорить, такъ и говори! — Ну, какой человѣкъ, мой Степанъ Силиверстовичъ?

Солонинниковъ. Ужъ извѣстно что… какъ-бы это?..

Прасковья (нетерпѣливо). Ну, какъ? какъ?

Солонинниковъ (всторону), Нѣтъ, съ этой бабой не сговоришь, она трещитъ хуже батальнаго огня. (Прасковьѣ). Вотъ изволите видѣть: сожитель вашъ, то есть Степанъ Силиверстовичъ, конечно, хоть и съ совершенствіемъ, братецъ вы мой, Парасковья Антоновна, знаетъ душевныя правильности, однакожъ, касательно благородной диспозитности понятія не ощущаетъ… Мое почтеніе-съ! (Быстро уходитъ).

II.

СТЕПАНЪ и ПРАСКОВЬЯ послѣ ухода Солонинникова стоятъ нѣсколько времени въ молчаніи и смотрятъ другъ на друга.

Степанъ (хохочетъ). Ха, ха, ха! Ну, что, Параша, поняла ты, объ чемъ разглагольствовалъ мой старый сослуживецъ?

Прасковья. Ни словечка не поняла, Степанъ Силиверстычъ. Да что это, родной ты мой, ужъ въ своемъ-ли онъ умъ!

Степанъ. То-то и бъ да, что умъ-то у него за разумъ заходитъ.

Прасковья. Поди ты пожалуй, экую вѣдь околесную нагородилъ!

Степанъ. Однако, что ни говори, а жалко мнѣ Михаилу Зуду. Да нельзя-ли какъ-нибудь пособить ему въ горъ.

Прасковья. Ахъ, батюшка! Да чѣмъ мы пособимъ? Вѣдь мы съ тобой не милліонщики…

Степанъ. Не милліонщики, это правда; да и не нищіе. Благодаря Господа Бога и нашимъ трудамъ, мы сыты, обуты, одѣты, да еще и по милости его превосходительства, отца-командира, Ивана Львовича Чубарова, имѣемъ и капиталецъ въ запасъ, составляющій теперь ровно ту сумму, которая нужна Михаилъ Трифонычу на уплату долга.

Прасковья. Какъ, Степанъ Силиверстовичъ! Такъ ты хочешь…

Степанъ (перебивая ее). Отдать эти деньги моему бывшему ворогу и спасти отъ раззоренія цѣлое семейство.

Прасковья. Что ты, что ты, Господь съ тобой!

Степанъ. А что?

Прасковья. Да развѣ ты забылъ, что эти три тысячи не наши, что они положены были его превосходительствомъ на зубокъ нашему сыну, нашему милому Петинькѣ?

Степанъ (съ чувствомъ). Петинькѣ!.. Да, ты говоришь правду. Да онъ-то гдѣ?.. Гдѣ вашъ Петинька?.. Вотъ ужъ годъ пошелъ, какъ онъ изъ писарей выпросился въ фронтовую службу, уѣхалъ на Кавказъ и съ-тѣхъ-поръ, нѣтъ объ немъ ни слуху, ни духу! Нѣтъ, жена, видно ужъ не видать намъ своего дѣтища, не пощадила знать пуля черкесская, подкузьмила смерть въ самомъ цвѣтъ лѣтъ. Впрочемъ, что-жъ такое? Если Петруша нашъ живъ, если онъ и пріѣдетъ, такъ я увѣренъ, что не разсердится на старика отца, за то, что я его деньги употребилъ на спасеніе погибающаго семейства. — Такъ-ли, Параша?

Прасковья. Твой домъ, твоя и воля, Степанъ Селиверстовичъ, а все-бы, кажись, лучше приберечь эти денежки, да подождать пока…

Степанъ (перебивая ее). Михайлу Зуду посадятъ въ тюрьму, а жена съ малолѣтными птенцами пойдутъ по міру?.. Стыдно, Парасковья Антоновна, стыдно!

Прасковья. Ну, вотъ ужъ ты и разгнѣвался! А за что? Да Господь съ тобой, дѣлай, какъ тебѣ угодно, не слушай ты меня, глупую бабу.

Степанъ. Ну, слава Богу, насилу таки путное словечко выговорила. (Треплетъ ее по плечу). Молодецъ баба! Гусаръ Парасковья Антоновна! Давай-же скорѣе, гдѣ у тебя ключъ отъ ларца?

Прасковья А тамъ, въ той горницѣ, за божницей, на полочкѣ.

Степанъ (беретъ Прасковью за руку). Не печалься, жена, и не горюй объ деньгахъ: кто знаетъ, можетъ-быть мы бросимъ хлѣбъ-соль позади, а онъ очутится впереди? Никто, какъ Богъ! (Уходитъ въ комнату налѣво).

III.

ПРАСКОВЬЯ одна, смотритъ вслѣдъ Степану и послѣ нѣкотораго молчанія говоритъ.

О-охъ! Степанъ Селиверстовичъ, Степанъ Селиверстовичъ! Да коли самъ плохъ, такъ не подастъ и Богъ! Я слыхала отъ старыхъ людей вотъ что: отруби ту руку по локоть, которая добра себѣ не желаетъ. Другіе бѣгаютъ за счастьемъ, да поймать не могутъ; а намъ въ руки дается, такъ держать не умѣемъ. Ей Богу!

IV.

ПРАСКОВЬЯ и МАВРА.

Мавра (входитъ быстро). Здравствуйте, матушка Парасковья Антоновна!

Прасковья. Ахъ, Мавра Бордсрина, Мавра Борисовна! (Цѣлуются). Какъ живете, могите?

Мавра. Помаленьку, золотая моя, по маленечку; какъ васъ Богъ милуетъ?

Прасковья. Да такъ себѣ, живемъ, пока Господь грѣхамъ терпитъ… Не подварить-ли кофеишку?

Мавра. Нѣтъ, не надо, касатка моя, не утруждайся, пожалуйста, не утруждайся.

Праскцвья. Да полно, мать моя, какое тутъ утружденіе?.. Я подварю, право подварю?..

Мавра. Ни, ни, ни! Не надо, пожалуйста, не надо. Я вѣдь и забѣжала-то къ вамъ на одну минутку.

Прасковья. Да что это ты, Мавра Борисовна, какая, право… Ужъ никогда таки и не погостишь путемъ.

Мавра. Голубушка ты моя, Прасковья Антоновна, и рада-бы радостью, да дѣло-то у меня такое, что никакъ урваться не могу; вѣдь я ключница, хлопотъ полонъ ротъ, баринъ-же подъ старость куда брюзгливъ становится: что ни сдѣлаешь, все не по немъ. Ужъ не знаю право, передъ смертью что-ли, только больно капризится. Вотъ хоть-бы и сегодня пріѣхалъ къ намъ гость; ну что-жъ такое? Ну, гость-такъ гость. Слава Богу, не первый разъ намъ гостей принимать; разумѣемъ мы эту политику-то нехуже другихъ.

Прасковья. Ужъ извѣстное дѣло, кому-же и разумѣть, какъ не вамъ: съ-измаленька въ барскомъ домѣ живете.

Мавра. То-то и есть. А что-бы ты думала онъ со мною сдѣлалъ?…

Прасковья. Не знаю, мать моя, не знаю.

Мавра. Три раза дурой назвалъ!

Прасковья. Ай, ай, ай!.. Да гость-то знакомый?

Мавра. Какой тебѣ знакомый! Первый разъ сегодня пріѣхалъ рекомендоваться.

Прасковья. Да изъ простыхъ, али изъ благородныхъ?

Мавра. Офицеръ, мать моя, раненный офицеръ; онъ вишь ты опредѣленъ въ нашъ городъ за мѣсто стараго городничаго.

Прасковья. А стараго-то куда-же?

Мавра. Подъ судъ отдали. Да и по дѣламъ ему, ужъ такой притѣснитель былъ, что и не приведи Богъ!

Прасковья. А этого, какъ ты запримѣтила, каковъ будетъ?

Мавра. Да вѣдь Господь его знаетъ, въ чужую душу не влезешь, на взглядъ-то, кажись-бы, и добрый, только ужъ больно молодъ, чай въ головушкѣ-то еще вѣтеръ гуляетъ… Ну, да вотъ сама увидишь, такъ и мнѣ скажешь, вѣдь онъ сегодня-же у васъ побываетъ.

Прасковья (съ удивленіемъ). У насъ?!. Что ты!.. Да зачѣмъ?

Мавра. Ужъ Богъ его знаетъ! Они цѣлое утро съ бариномъ только про васъ съ мужемъ и проговорили.

Прасковья. Экая оказія!.. Экая оказія!.. А не слыхала ты, Мавра Борисовна, въ какомъ, то-есть, разсужденіи они разговоръ-то вели?

Мавра. Вотъ ужъ чего не знаю, такъ не знаю; хоть убей не знаю. Правду сказать, какъ онъ меня въ третій разъ дурой-то назвалъ, такъ я разсердилась да изъ горницы и вышла, а все-таки ухо приложила къ замочной дырочкѣ, и вотъ только это и услыхала: «Я сейчасъ пошлю за Степаномъ Козыревымъ!» А тотъ и говоритъ: «Нѣтъ, говоритъ, не надо, ваше превосходительство, зачѣмъ говоритъ? Я, говоритъ, лучше самъ сдѣлаю имъ коплиментъ и послѣ обѣдни заѣду.» Вотъ нашъ-то старичища и говоритъ: «Да, говоритъ, это правда, этакъ складнѣе будетъ.» Ну, сударыня ты моя, и порѣшили на такихъ кондиціяхъ, чтобы послѣ обѣдни у тебя пирога откушать.

Прасковья. Что ты говоришь!.. И его превосходительство будетъ?…

Мавра. Будетъ, безпремѣнно будетъ; я вѣдь вотъ для этого-то только и прибѣжала къ тебѣ увѣдомить, чтобы въ расплохъ не застали.

Прасковья (цѣлуетъ Мавру). Спасибо тебѣ, голубушка, спасибо тебѣ, Мавра Борисовна!.. (Кричитъ за кулисы). Степанъ Селиверстовичъ! Степанъ Селиверстовичъ!..

Степанъ (за кулисами). Ну, что тамъ?

Прасковья (въ попыхахъ). Да поди сюда скорѣе, дѣло есть!.. Экая вѣдь я глупая, вѣдь хотѣла сегодня ватрушки сготовить, такъ нѣтъ-таки: вотъ словно меня лукавый обошелъ… (Кричитъ за кулисы) Степанъ Селиверстовичъ! Степанъ Селиверстовичъ! Да что это ты какой право?

V.

ТѢ-ЖЕ и СТЕПАНЪ.

Степанъ (входитъ). Что за оказія! Чего ты орешь, словно за языкъ повѣшена?

Прасковья (тихо). Полно, срамникъ этакой, не бранись хоть при людяхъ-то. (Показываетъ на Мавру). Ну что она подумаетъ?

Степанъ (увидѣвъ Мавру). А! Да я и не вижу, а у насъ гостья! Прасковья. Да, батюшка, да еще какая дорогая, рѣдкая гостья. Степанъ (всторону). Что и говорить: мастерица языкомъ дробь выколачивать, нехуже барабаннаго старосты. (Подходитъ къ Маврѣ). Здравія желаю, Маврѣ Борисьевнѣ! Извините стараго солдата, что не запримѣтилъ васъ первоначально; повѣрьте, что не изъ какой-нибудь амбиціи, а единственно потому, что отъ пороховаго дыму, да и отъ старости, глаза плохи становятся.

Мавра (жеманно) Ничего, батюшка, ничего; мы люди маленькіе, такъ на насъ и зариться нечего. (Прасковьѣ). Прощайте, голубушка Парасковья Антоновна, благодаримъ покорнѣйше на ласковомъ пріемъ, на угощеніи и на всемъ — на всемъ! (Цѣлуется съ Прасковьей).

VI.

ТѢ-ЖЕ, кромѣ МАВРЫ.

Прасковья (провожая Мавру). Спасибо тебѣ, моя писанная, спасибо тебѣ! (Возвращается и подходитъ къ мужу). Что это, Степанушка, словно ты сегодня лѣвой ногой съ кровати всталъ? А знаешь-ли кто къ намъ сегодня послѣ обѣдни въ гости будетъ?

Степанъ. Кто-же? Нашъ приходскій дьяконъ, что-ли?

Прасковья. Анъ нѣтъ. Ужъ такой гость, что и не вспомнишься! отъ радости!

Степанѣ (въ волненіи). Не вспомнюсь! Я не вспомнюсь отъ радости?.. Господи, твоя воля! Ужъ не Петруша-ли?.. не сынокъ-ли нашъ воротился въ домъ родительскій?.. Хозяйка, говори.

Прасковья (грустно). Нѣтъ, Степанушка, нѣтъ, голубчикъ ты мой, до этакой радости еще мы не дожили.

Степанъ (закрывая лицо руками). Да можетъ-быть и не доживемъ!.. Э — эхъ! Параша, Параша! Шутка твоя со мною не больно складна… Не играй ножемъ — опорѣжешься.

Прасковья (успокаивая его). Полно, касатикъ ты мой! Я вѣдь не для ради чего, атакъ только… Къ намъ сегодня будетъ въ гости твой старый начальникъ, нашъ благодѣтель и кумъ.

Степанъ (въ сильной радости). Какъ! Его превосходительство, отецъ-командиръ, Иванъ Львовичъ Чубаровъ?.. Жена! Цѣлуй меня! (Хочетъ ее поцѣловать).

Прасковья. Полно, тебѣ, Степанъ Селиверстовичъ, проказничать-то на старости лѣтъ. Вотъ подумаемъ-ко лучше, чѣмъ-бы намъ угостить дорогихъ гостей. Вѣдь благодѣтель-то нашъ будетъ не одинъ.

Степанъ. А съ кѣмъ-же?

Прасковья. Съ какимъ-то раненнымъ офицеромъ, который поступаетъ въ нашъ городъ городничимъ.

Степанъ. Съ раненнымъ офицеромъ?.. О! это должно быть нашъ, вѣрно нашъ! Закладъ держу, что кто-нибудь изъ старыхъ сослуживцевъ! И его превосходительство нарочно хочетъ меня обрадовать нечаянною встрѣчей!.. Который-то часъ?.. (Смотритъ на часы, на которыхъ стрѣлка показываетъ 11 часовъ). О! я еще успѣю сбѣгать, пока обѣдня не кончится. (Прасковьѣ). Смотри-же, Параша, распоряжайся, прибирайся, живо ворочайся! Отецъ-командиръ проволочекъ не любитъ.

Прасковья. А ты куда-же?

Степанъ. Я только что отнесу вотъ эти деньги бѣдному Михаилѣ Перфильичу.

Прасковья. Да ты тамъ долго пробудешь?

Степанъ. Не успѣетъ стрижена дѣвка косы заплести, какъ я и назадъ вернусь. Прощай! (Уходитъ).

VII.

Прасковья (одна). Ну, вотъ тебѣ и здравствуй! Я думала, что онъ хоть на радости-то забудетъ про этого Михаилу, анъ, не тутъ-то было, вотъ его ужъ и слѣдъ простылъ… (Смотритъ въ окно). Вишь-ти, вишь-ти, вѣдь какъ бѣжитъ, да торопится, чтобы за-дарма бросить сыновнины деньги, словно они у него въ карманѣ-то кричьма-кричатъ! О-охъ! Степанушка, Степанушка! И дала-бы тебѣ разума, да у самой не хватаетъ. Вѣдь вотъ не даромъ-же говорится пословица: «простота — хуже воровства!» (Смотритъ въ окно). Батюшки-свѣты, что-бы это такое значило? Степанушка-то мой назадъ бѣжитъ!. Не надумался-ли развѣ?.. Охъ, куда-бы это хорошо было.¹

VIII.

ПРАСКОВЬЯ и СТЕПАНЪ.

Степанъ. Вотъ и дѣло съ концомъ, вотъ и я молодцомъ! (Прасковья). Что, я думаю, ты еще и опомниться не успѣла, а я какъ снѣгъ на голову?

Прасковья. Да неужто, Степанъ Селиверстовичъ, ты ужъ былъ у Михайла Перфильича?

Степанъ. Нѣтъ.

Прасковья (съ радостію). Такъ и деньги цѣлы?

Степанъ. Нѣтъ,

Прасковья. Какъ нѣтъ! Да гдѣ-же?

Степанъ. Отдалъ.

Прасковья. Кому?

Степанъ. Женѣ Михайлы Зуды; она встрѣтилась со мною, бѣжала къ намъ, и бѣдняжка разливается въ слезахъ, что рѣка льется! Имѣніе-то у нихъ, вишь-ты, ужъ все описали, а самого Михайлу взяли въ полицію.

Прасковья. Ахъ, ты, Господи! Экая напасть, экая невзгода!

Степанъ Да, хозяйка, не дай Богъ этакой бѣды и самому злому татарину. (За кулисами слышенъ стукъ подъѣхавшаго экипажа). Что это, кажется, кто-то подъѣхалъ?.. Ужъ не его ли превосходительство?… (Смотритъ въ окно и вскрикиваетъ радостно). Онъ! Онъ самъ, нашъ благодѣтель! Отецъ-командиръ!.. Навстрѣчу къ его превосходительству! (Убѣгаетъ).

Прасковья (суетится). Ахъ ты, батюшки-свѣты! Гость на дворъ, а у меня ничего не прибрано, нечего не убрано… Экое горе, экое горе! Вотъ того и жду, что куманекъ запоетъ; «у тебя кума улица грязна.» (Прибираетъ комнату).

IX.

ТѢ-ЖЕ и ЧУБАРОВЪ, котораго вводятъ два лакея.

Степанъ (подвигаетъ кожаное кресло). Вотъ здѣсь, ваше превосходительство, извольте расположить свою главную квартиру.

Чубаровъ (садится). Спасибо, спасибо, Козыревъ. (Лакеямъ). Здѣсь я обойдусь и безъ ординарцевъ. (Слуги уходятъ). А гдѣ-же кума?

Степанъ (женѣ). Параша! Чего-же ты смотришь? Живо! На вѣсти къ его превосходительству!

Прасковья (подходитъ къ Чубарову и кланяется). Здравія желаю, батюшка Иванъ Львовичъ!

Чубаровъ. Здравствуй, здравствуй, кумушка-толстушка… (Степану). Козыревъ!, да она еще молодецъ?

Степанъ. Ничего, ваше превосходительство, такъ себѣ, годится для нашего брата инвалида.

Чубаровъ. Какое, братецъ, годится? Я того и жду, чтобы мнѣ снова не попасть къ вамъ въ кумовья. (Прасковьѣ). Ты объ этомъ какъ думаешь, Параша? А?

Прасковья (стыдливо). И! что вы, ваше превосходительство… Куда ужъ намъ?.. (Всторону). Экой вѣдь старый хрѣнъ, ужъ какой беззазрительный! Ижно я вся вспыхнула.

Чубаровъ (смѣясь). Что? Стыдно стало? Ну, ничего, ничего. — А, кстати! Имѣете-ли вы извѣстіе объ вашемъ сынѣ — моемъ крестникѣ?

Степанъ (со вздохомъ). Нѣтъ, ваше превосходительство. Съ-тѣхъ-поръ прошло ужъ десять лѣтъ, какъ онъ уѣхалъ на Кавказъ, и нѣтъ объ немъ ни слуху, ни духу.

Чубаровъ. Что-жъ, вы полагаете, онъ убитъ?

Степанъ. Больше ничего нельзя и думать.

Чубаровъ. Да почему-же ты въ этомъ увѣренъ?

Степанъ. Потому, отецъ-командиръ, что онъ не забылъ-бы насъ стариковъ, онъ-бы хоть изрѣдка, да все таки порадовалъ насъ вѣсточкой.

Чубаровъ. Гмъ!.. А давно-ли ты живешь въ этомъ городѣ?

Степанъ. Тоже почти десять лѣтъ. Черезъ три мѣсяца послѣ отъѣзда сына, вашему превосходительству угодно было вытребовать насъ сюда изъ Петербурга.

Чубаровъ. Хорошо. А написалъ-ли ты ему свой новый адресъ.

Степанъ (смѣшавшись). Какъ, ваше превосходительство?..

Чубаровъ (настоятельно). Написалъ-ли ты ему свой адресъ?

Степанъ. Нѣтъ, отецъ-командиръ…

Чубаровъ. Такъ какъ-же ты, старый дуралей, хочешь получить объ немъ извѣстіе, если онъ не знаетъ, гдѣ вы живете?

Степанъ (опомнившись). Въ-самомъ-дѣлѣ!… Ахъ, чортъ возьми!.. (Женѣ). Параша! Чего-жъ ты смотрѣла?

Прасковья. Ахъ, батюшка, да я-то что-же?..

Степанъ. Что ты?. Глупая баба! вотъ что ты.

Чубаровъ. Козыревъ! Смирно! Не брани жену, если самъ виноватъ.

Степанъ. Ваше превосходительство! простите великодушно! О! Боже милосердный! Я-бы умеръ спокойно, еслибы удалось получить объ немъ хоть какую-нибудь вѣсточку.

Чубаровъ. Ну, а если я могу услужить тебѣ этимъ?

Степанъ (въ сильномъ волненіи). Какъ!.. Ваше превосходительство?..

Чубаровъ. Если я скажу тебѣ: сынъ твой живъ, здоровъ и счастливъ по службѣ. Что тогда?

Степанъ. Ваше превосходительство!.. Вы шутите? Этого не можетъ быть!

Прасковья (едва удерживаясь отъ радости). Куманекъ!.. Голубчикъ!.. (Опомнившись). Ахъ!, ваше превосходительство! да правда-ли это?

Чубаровъ. Совершенная правда. Сюда пріѣхалъ новый городничій, онъ служилъ на Кавказѣ и знаетъ лично вашего сына, который былъ у него подъ командой. Ну, что Козыревъ, доволенъ-ли ты монмъ извѣстіемъ?

Степанъ (въ сильномъ волненіи). Ваше превосходительство! отецъ-командиръ! не томите души, скажите: гДѣ мнѣ теперь найдти его высокоблагородіе, г-на городничаго?

Чубаровъ. Далеко искать незачѣмъ, потому-что онъ сюда самъ явится. (Двери отворяются и входитъ городничій). Вотъ онъ и самъ на лицо!

Степанъ (Прасковьѣ). Жена! Во-фрунтъ.

X.

ТѢ-ЖЕ, и ГОРОДНИЧІЙ.

Городничій (Степану и Прасковьѣ). Здравствуйте, добрые люди! (Чубарову). Извините меня, ваше превосходительство, что замѣшкался; одно непредвидѣнное обстоятельство по новой службѣ задержало.

Чубаровъ (Городничему). Ну, что дѣлать, любезный другъ! Дружба-дружбой, а служба-службой. Хоть, сказать правду, тебя и ждали здѣсь, какъ свѣтлаго праздника. (Степану). Козыревъ! Что-жъ ты остолбенѣлъ? Вотъ этотъ офицеръ можетъ сообщить самыя вѣрныя извѣстія объ вашемъ сынѣ. Спрашивай.

Прасковья (всторону). Охъ! сердечушко вотъ такъ и замираетъ!

Степанъ (всторону). Господи! Что со мною дѣлается?.. Я боюсь подойти къ нему…

Чубаровъ. Ну, чего-жъ вы оробѣли?

Городничій (тихо Чубарову). Ваше превосходительство…

Чубаровъ (тихо). Молчи! (Степану). Козыревъ! да что у тебя языкъ-то въ пятки ушелъ, что-ли?

Степанъ. Нѣтъ, ваше превосходительство, но… (Подходитъ къ городничему). Извините, ваше благородіе, и простите старику отцу, у котораго только и есть одна надежда… Вы изволили служить на Кавказѣ и, какъ я слышалъ отъ его превосходительства, что сынъ мой…

Городничій. Служилъ со мною въ одномъ полку.

Прасковья. Батюшка! ваше благородіе! Разскажите намъ про нашего Петрушеньку, утѣшьте вы мое материнское сердечушко!

Городничій. Съ удовольствіемъ. Тѣмъ болѣе, что никто такъ хорошо не знаетъ вашего сына, какъ я; мы съ нимъ были лучшими друзьями и въ-продолженіе десятилѣтней службы жили душа въ душу.

Степанъ. Какъ! Ваше благородіе удостоили своей дружбы простаго солдата?

Городничій. Напротгівъ, сынъ вашъ такой-же офицеръ, какъ и я.

Степанъ (въ сильномъ волненіи). Что я слышу?.. Сынъ мой офицеръ!.. Сынъ мой!.. Да нѣтъ, этого быть не можетъ!.. Ваше благородіе! побойтесь Бога, не подшучивайте надъ старымъ служивымъ и не сводите его съ ума отъ радости!

Городничій. Скажу вамъ больше: сынъ вашъ былъ столько счастливъ, что удостоился знака отличія военнаго ордена.

Степанъ (въ сильной радости). Военнаго ордена?!. Нѣтъ, силъ моихъ не хватаетъ!.. Радость задушитъ меня!.. (Женѣ) жена! Слышишь-ли ты? Сынъ нашъ офицеръ! Петруша нашъ, Георгіевскій кавалеръ!.. Старуха! Прасковья Антоновна! Пой со мною вмѣстѣ: «Ай, калина! Ай, малина!

Чубаровъ (смѣется). Козыревъ! Да ты и въ-самомъ-дѣлѣ помѣшался?

Степанъ (забывшись и махнувъ рукой). Не мѣшайте мнѣ» ваше превосходительство! Не мѣшайте, отецъ-командиръ!.. (Поетъ и приплясываетъ).

Нашъ Петруша кавалеръ!

Нашъ Петруша офицеръ!

Ай, калина! Ай малина!

Городничій (тихо Чубарову). Ваше превосходительство! Я не въ силахъ болѣе удерживаться!

Чубаровъ (тихо). Ну, въ такомъ случаѣ, дѣлай, какъ знаешь.

Степанъ (какъ будто опомнясь). А!.. Чудная штука мнѣ пришла на разумъ! (женѣ). Старуха! Хочешь ты видѣть нашего Петрушу?

Прасковья. Ахъ, Степанъ Селиверстовичъ, да какъ не хотѣть? Да мнѣ-6ы хоть однимъ глазкомъ взглянуть на него, а тамъ пожалуй я и умереть готова.

Степанъ (рѣшительно). Такъ мы его увидимъ!

Прасковья (въ недоумѣніи). Какъ, Степанушка! Да какимъ-же манеромъ?

Степанъ. Да! Мы его увидимъ!

Чубаровъ (Всторону) Какого чорта онъ еще выдумалъ?!

Степанъ. Я продамъ всѣ мои пожитки, заложу аттестатъ мой на полученіе пенсіона, и поѣдемъ на Кавказъ!

Прасковья (съ радостію). Поѣдемъ, касатикъ ты мой, поѣдемъ!

Чубаровъ. Козыревъ! Ты говоришь вздоръ и дѣлаешь глупости!

Степанъ. Эхъ, ваше превосходительство, да вѣдь ужъ я съ молодыхъ лѣтъ ихъ не дѣлалъ, такъ надо-же хоть подъ старость-то потѣшиться.

Городничій. Вы напрасно будете безпокоиться, Степанъ Селиверстовичъ. Сына вашего ужъ нѣтъ на Кавказѣ.

Степанъ (съ испугомъ). Нѣтъ!.. А гдѣ-же онъ?

Городничій. Онъ былъ раненъ?

Степанъ. И умеръ?

Городничій. Нѣтъ. Мы вмѣстѣ съ нимъ отправились въ Петербургъ…

Степанъ. Жена! Ѣдемъ въ Петербургъ!

Городничій. И тамъ его вы не найдете.

Степанъ. Такъ гдѣ-же онъ?

Городничій. Ближе.

Степанъ. Въ Москвѣ?

Городничій. Еще ближе.

Степанъ. Такъ гдѣ-же?..

Городничій. Здѣсь.

Степанъ и Прасковья. Здѣсь?!..

Городничій. Передъ вами!.. Батюшка! Матушка! Обнимите вашего сына! (Бросается къ нимъ въ объятія).

Степанъ. Боже правосудный! Не сонъ-ли это?.. Петруша!.. Ты-ли?..

Городничій. Я, батюшка!

Степанъ (женѣ). Нѣтъ, не вѣрю!.. Жена! Посмотри на него хорошенько, онъ-ли это?..

Прасковья (плачетъ отъ радости и цѣлуетъ сына). Онъ, онъ! Вотъ и родимое пятенышко на правой щекѣ.

Степанъ (въ сильномъ восторгѣ). Ура! ура… (Цѣлуетъ сына). Другъ ты мой милый, Петрушенька! Дай мнѣ, дай хорошенько Съ тобой поздороваться!.. (Вытягивается по солдатски во фрунтъ). Здравія желаемъ, ваше благородіе, сынъ мой возлюбленный!

Городничій (цѣлуя отца). Батюшка! Успокойтеcь, ради Бога успокойтесь!

Степанъ. Мнѣ успокоиться?.. Нѣтъ, чортъ возьми! Я хочу пѣть… я хочу плясать… (Женѣ) Параша! Затягивай снова.

Нашъ Петруша офицеръ!

Нашъ Петруша кавалеръ!

Ай, калина! Ай, малина!

Чубаровъ (всторону). Хоть и жалко, да надо унять его, а то пожалуй этому дурачеству конца не будетъ и онъ проморитъ насъ голодомъ до самаго вечера. — (Степану) Козыревъ! Баста!

Степанъ Не могу, отецъ-командиръ, не могу!.. Посмотрите, вѣдь это мой Петруша! Вѣдь это мой сынъ! Онъ офицеръ! Онъ въ эполетахъ!

Чубаровъ (топая ногою). Смирно!.. (Городничему). Крестникъ! Ѣдемъ.

Степанъ, (въ испугѣ). Какъ, ваше превосходительство! вы хотите увезти моего сына?

Чубаровъ. Да! Потому, что я проголодался-да и онъ также.

Степанъ (ударивъ себя по лбу). Въ-самомъ-дѣлъ!.. (Женѣ). Розиня ты этакая! Чего ты стоишь? Накрывай на столъ! Живо!

Прасковья (суетится). Сейчасъ, батюшка, сейчасъ.

Чубаровъ. Не надо. Сегодня вы обѣдаете у меня.

Сепанъ. Ваше превосходительство, такая честь…

Чубаровъ. Безъ разсужденія! Карета моя здѣсь и мы поѣдемъ вмѣстѣ.

Степанъ (Чубарову). Ваше превосходительство! Не смѣю противиться командирскому наказу, а хотѣлось-бы…

Чубаровъ. Что такое?

Степанъ. Услышать поскорѣе исторію моего Петруши.

Чубаровъ. Онъ ее разскажетъ за столомъ. А между-прочимъ, ты у меня встрѣтишь старыхъ знакомыхъ. Они горятъ нетерпѣніемъ видѣть молодца-солдата, который въ 12-мъ году спасъ ихъ отъ смерти, а старика-отца отъ раззоренія.

Степанъ (съ восторгомъ). Какъ, ваше превосходительство! Неужели ваши племянники, эти молоденькіе офицерики?..

Чубаровъ. Теперь ужъ генералъ-майоры.

Степанъ. И они не забыли меня, забубенную голову, Степку Козыря?

Чубаровъ. Я тебѣ говорю, что они ждутъ не дождутся какъ-бы увидѣть тебя поскорѣе.

Степанъ. Такъ ѣдемте-же, отецъ-командиръ Чубаровъ, ѣдемъ. (за кулисами слышны голоса: «Пустите насъ, пустите къ нашему благодѣтелю!») Это что такое?

Степанъ (всторону). Ну, попался я! (женѣ тихо). Параша! Это Михайло Перфильичъ. Ради Бога, не пускай его сюда… Скажи, чтобы пришелъ послѣ… что я самъ зайду къ нему…

XI.

Тѣже, ЗУДА, жена его и дѣти.

Зуда (увидя Степана). Вотъ онъ! Вотъ нашъ милостивецъ! Вотъ нашъ спаситель!.. Жена! дѣти! въ ноги благодѣтелю! (Всѣ бросаются на колѣна передъ Степаномъ и цѣлуютъ ему руки).

Жена и дѣти. Отецъ нашъ! Да создастъ тебѣ Господь вдесятеро, всотеро, за то, что ты выручилъ изъ погибели цѣлое семейство.

Степанъ (Зудѣ) Полно, полно, Михайло Перфильичъ. Какъ тебѣ не стыдно?.. (Поднимаетъ Зуду и жену его).

Зуда. Да, Степанъ Селиверстовичъ, ты правду говоришь: мнѣ стыдно взглянуть на себя окаяннаго, какъ только вспомню, сколько зла я причинилъ тебѣ и чѣмъ ты заплатилъ мнѣ за это. (Плачетъ).

Чубаровъ. Это что еще за исторія?!.. Козыревъ! Объясни мнѣ, что это значитъ?

Степанъ (Конфузясь). Такъ, ваше превосходительство… Пустяки!.. Михайлъ Перфильичу, вотъ этому самому, прилунилась нужда въ деньгахъ и я снабдилъ его заимобразно… Да что, де стоитъ говорить, и деньги-то самыя пустыя…

Зуда. Какъ, Степанъ Селиверстовичъ! Три тысячи рублей серебромъ ты считаешь пустыми деньгами?

Степанъ (всторону). Ну, бомба лопнула!

Чубаровъ. Три тысячи рублей!?.. Что за дьявольщина! Да откуда ты взялъ такую сумму? Жалованья за управленіе моимъ имѣніемъ ты съ меня не получалъ ни гроша, потому-что все берегъ вотъ для этого молодца. (Показываетъ на городничаго). Скопить изъ пенсіона подобныхъ денегъ нѣтъ средства; откуда-жъ ты ихъ взялъ?

Степанъ (запинаясь). Ваше превосходительство…

Чубаровъ. Мое превосходительство хочетъ знать: откуда ты взялъ эти деньги?

Степанъ (всторону). Э! была не была! Семь бѣдъ-одинъ отвѣтъ! (Громко). Эти деньги чужія, ваше превосходительство!

Всѣ. Чужія.

Степанъ. Виноватъ, отецъ-командиръ! Мой грѣхъ, до меня и дошелъ! — Это тѣ самыя деньги, которыя вы пожаловали на зубокъ вашему крестнику, а моему сыну.

Чубаровъ. Браво, Козыревъ! Браво!

Степанъ (въ-восторгѣ). Что я слышу! Такъ ваше превосходительство не сердитесь?

Чубаровъ (притворно). Какъ не сердиться? Я сердитъ! Очень сердитъ!.. (Весело). Обними меня, старый дуралей! (Обнимаетъ Степана).

Степанъ. Господи! Экой чести я удостоился! (Обращаясь къ сыну). Петруша! А ты что скажешь, ты? Вѣдь передъ тобою я больше всѣхъ виноватъ.

Городничій. Батюшка! Можете-ли вы это думать?

Степанъ. Такъ меня всѣ простили, кому слѣдуетъ?.. Ура! (женѣ) Что, старая хрычовка, Прасковья Антоновна? Видишь-ли, всё сдѣлалось по моему, а ты осталась съ носомъ! У-у!

Чубаровъ. Козыревъ! Честь и слава тебѣ за то, что ты умѣешь прощать обиды и любить враговъ своихъ.

Степанъ. Эхъ, отецъ-командиръ! Я всегда придерживался пословицы: намъ добро, никому зло, вотъ законное житье.

Чубаровъ. Прекрасно! А гдѣ ты выучился этимъ правиламъ?

Степанъ. Въ царской службѣ, ваше превосходительство.

Чубаровъ. Стало-быть, по твоему, царская служба…

Степанъ. Лучшая школа!

Чубаровъ Браво! Теперь и я не прочь запѣть съ тобою вмѣстѣ: «Ай, калина! Ай, малина!»

Степанъ. За этимъ дѣло не станетъ, ваше превосходительство, вѣдь это моя любимая пѣсня. (Женѣ). Прасковья Антоновна! нутко, калинушку съ малинушкой!

Прасковья. Затягивай, батюшка, а я подтяну.

Степанъ.

Хоть въ чужихъ краяхъ бывали,

Но признаться ни одной

Мы земельки не видали,

Краше родины святой!

Въ нашей Руси Православной

Благоденствуетъ народъ;

И подъ властію державной

Какъ соловушко поетъ:

Ай, калина! Ай малина!

Хоръ.

Ай, калина! Ай, малина!

"Пантеонъ", № 6, 1855

---

1. Всѣ рѣчи мародеровъ должны быть на Французскомъ языкѣ; одинъ только Монжосъ говоритъ чисто по-русски, но и онъ, когда обращается къ мародерамъ, то также долженъ говорить по-французски.