Лотерея.
правитьI.
правитьВъ городѣ Н. теперь уже нѣтъ домовъ подъ монастыремъ. Старые были тутъ дома, да и люди-то въ нихъ жили все бѣдные: мѣщане, бѣдные чиновники, семинаристы. Жили они тутъ потому, что квартиры были дешевыя, рѣка въ двадцати шагахъ; осенью, когда шелъ ледъ, ловили поломанные дождемъ мостики, бревна, доски, дрова; лѣтомъ рыбачили или съ берега, или отъ елки[1], или отъ заѣздковъ; ставили подольники, неводили. Каждый житель имѣлъ одну, двѣ лодки. Въ этомъ-то мѣстѣ и родился Гаврила Семенычъ Павловъ. Отецъ его былъ восемнадцать лѣтъ канцелярскимъ служителемъ и столько же лѣтъ служилъ въ земскомъ судѣ, нигдѣ не обучался, писалъ скверно; попытался было пробить себѣ дорогу наушничествомъ, и дали ему мѣсто столоначальника, да какъ попалъ два раза подъ судъ, его и смѣстили опять въ писцы. Получалъ онъ жалованья сначала 12 р. на ассигнаціи, потомъ 7 р. на серебро, изъ которыхъ половину пропивалъ.
Главное его занятіе послѣ службы было рыболовство удочкой, подольниками и снастями. У него была жена, женщина смирная. Съ ней онъ жилъ владу, но ни за что не оставлялъ дола, когда на праздникахъ или въ хорошую погоду отправлялся на рыболовство, по ягоды или грибы, и только тогда не сталъ брать ее съ собою, когда она родила сына, котораго назвали Гавриломъ. Радовался отецъ сыну: «кормилецъ будетъ», — говорилъ людямъ, а женѣ говорилъ: «дочерей я не желаю имѣть». Не послушалась однако жена, родила еще ему дочь на другой годъ, Серафимой назвали. Долго ругался Павловъ. Въ воду хотѣлъ бросить малютку, да людей боялся…
Жили они въ комнаткѣ съ кухней. Лѣтомъ, сквозь крышу и потолки, въ комнатку и кухню, въ большой дождь, ручьи лились; ночью покою не было отъ блохъ, клоповъ, таракановъ и мышей. Они и спали на крыльцѣ, когда не было дождя, а въ дождь подъ лодку забирались, которая отъ дома въ пяти шагахъ лежала. Зимой имъ каждый день доводилось мерзнуть. Всѣ стекла во всемъ домѣ были затянуты снѣгомъ, а сквозь стѣны, хотя ихъ и утыкалъ хозяинъ каждую осень, вѣтеръ дулъ, холодомъ несло. Съ потолка куржакъ всю зилу не сходилъ. Про полъ и говорить нечего. Только тогда и тепло, когда печь топится, и то тепло у печи. Мученье была для нихъ зима, а гдѣ найдешь квартиру, когда и за эту они платили полтора рубля въ мѣсяцъ.
Другое мученье зимой для нихъ были дѣти. Кричатъ да ревутъ цѣлыя сутки, хоть изъ дому бѣги, и одѣть-то ихъ не во что. Ругается отецъ, что ему и на печкѣ покоя нѣтъ. «Ужъ отдать бы что ли ихъ куда-нибудь!» — говорилъ онъ, а мать тоже на печкѣ то того, то другого ребенка ударитъ, до слезъ ругается, проклинаетъ мужа и свою жизнь… Такъ они бились, когда сыну наступилъ пятый годъ, а дочери четвертый, когда они уже стали бѣгать и говорить. Тогда зимой стлала мать въ печкѣ половикъ, и толкала дѣтей въ печь. Спали дѣти въ печкѣ безъ подушки спокойно, тихо, по крайней мѣрѣ никто ихъ тогда не билъ, а то днемъ каждому то пинокъ ногою отъ отца, то колотушка отъ матери. Утромъ ихъ мать вытаскивала изъ печки за ноги, колотила: «У, пострѣлята! сказано, выходите!» Потомъ клала дрова и топила печь…
Отъ отца, матери и людей дѣти немногому выучились. Сынъ научился рыбачить; отличалъ, на восьмомъ году, красный грибъ отъ бѣлаго, синявку отъ кульбика, масленикъ или рыжикъ отъ поганыхъ грибовъ; съ ребятами научился играть въ бабки; съ семинаристами лазилъ на крыши и кидалъ съ ними гальками изъ архіерейскаго сада въ рыболововъ. Дочь выучилась печь пироги и калачи, которые и продавались на рынкѣ; научилась обманывать бурлаковъ, наслышалась разной брани, и умѣла полоскать въ рѣкѣ бѣлье, которое стирала мать ея.
Присовѣтовали Павлову отдать сына въ школу.
Отдалъ онъ сына. Не давалась грамота Ганѣ. Мѣсяца три онъ на азахъ просидѣлъ, черезъ годъ сложеніе дѣлать выучился. Некогда было лѣтомъ Ганѣ учиться. Только-что свѣтаетъ, отецъ и толкаетъ его ногой: «Ганька! Ганька, шельмецъ! Будетъ тебѣ дрыхнуть!» Идетъ Ганя спросонокъ на рѣку, и рыбачитъ съ отцомъ; иногда и не клюетъ рыба, а сиди. Просидятъ на Камѣ до раннихъ обѣденъ, задрожитъ сердце у Гани: не хочется идти въ классъ… Наѣдятся всѣ дома щей или пироговъ съ брюшиной, и пойдутъ: мать съ дочерью на рынокъ, отецъ на службу, сынъ въ училище. Лѣтомъ Ганя рѣдко ходилъ въ училище, иногда недѣли по три шатался за рѣкой: то на другомъ рынкѣ, гдѣ не сидѣла мать, то подъ бревнами гдѣ-нибудь спалъ, то купался въ рѣкѣ. Когда онъ уходилъ изъ дома, то постоянно воровалъ или у сестры, или у матери калачи и пряталъ ихъ за пазуху въ свой халатъ. Била мать сестру за калачи; да та, какъ сказала на брата, — сталъ онъ хлѣбъ ржаной ломать, и истычетъ ломанное мѣсто, какъ будто мышь ѣла. Когда приходилъ Ганя въ училище, его драли немилосердно, весь день заставляли на колѣняхъ стоять. Зимой учить уроки ему было холодно, да и отецъ заставлялъ его смотрѣть морды. Отцу, кажется, было все равно, какъ ни учится его сынъ, и ему еще любо было, когда сынъ жаловался, что его всѣхъ больше дерутъ въ училищѣ. Годъ такъ помаялся Ганя, да и вовсе пересталъ ходить въ училище, и книги въ печку бросилъ, а отцу сказалъ, что украли. Отецъ и мать гоняли его въ училище. Онъ также бѣгалъ. Учитель послалъ за нимъ учениковъ къ отцу. Узналъ отецъ, на веревкѣ привелъ Ганю въ училище, отодралъ его такъ, что онъ едва съ пола всталъ. Не унялся Ганя… Розги ему ни по чемъ были. Сталъ отецъ драть его веревкой. Невтерпёжъ стало Ганѣ житье; задумалъ онъ убѣжать куда-то въ монастырь; ушелъ разъ утромъ; прошелъ за сибирскую заставу верстъ шесть; усталъ, сѣлъ на траву и заплакалъ, и горько ему было, и жаль чего-то…
Ѣхали крестьяне въ городъ.
— Эй, мальчуганъ! кто тебя бросилъ? — спросили они.
Плачетъ Ганя, слова отъ него не могли добиться.
Насилу сказалъ, что живетъ на рѣкѣ, а идти туда не хочетъ.
Взяли крестьяне Ганю, посадили въ телѣгу и привезли къ рѣкѣ.
Пошелъ Ганя въ воду, утонуть хотѣлъ. Началъ тонуть, да люди во-время вытащили.
Исключили Ганю изъ училища. Сталъ онъ продавать съ сестрой калачи на рынкѣ, а тутъ вскорѣ отца за что-то уволили, потомъ онъ простудился и умеръ. Мать и пенсіи не могла себѣ выхлопотать; только черезъ члена приказа, на котораго она бѣлье стирала, она отдала сына снова въ капцелярское училище, на казенное содержаніе.
Одѣлся Ганя въ казенную курточку, стали опять учить снова. Сначала дичился Ганя товарищей, а потомъ привыкъ къ нимъ, но шалить не любилъ. Года три онъ учился дурно. Наконецъ, надоѣли ему розги и буйная жизнь товарищей; сталъ сидѣть одинъ въ углу, училъ уроки: самъ хотѣлъ дойти до всего, и хорошо учился.
По окончаніи курса, на 17-мъ году опредѣлили Гаврилу Семеныча въ земскій судъ, давали жалованья 5 руб. Сталъ опять жить Гаврилы Семенычъ съ матерью и сестрой. Не нравилась ему мать, все просила у него денегъ, а ему негдѣ было взять. Черезъ годъ, какъ поступилъ на службу Гаврила Семенычъ, сестру его мать выдала замужъ за какого-то мѣщанина. Пьяница и воръ былъ мѣщанинъ. Не шла за него сестра Гаврилы Семеныча, да мать ея чуть ея однажды не выгнала изъ дома въ одной рубашкѣ.
Не нравилась Гаврилѣ Семенычу служба въ судѣ… Сталъ онъ проситься въ разныя присутственныя мѣста — не принимали.
Черезъ годъ, какъ поступилъ онъ въ земскій судъ, умерла его мать; черезъ полгода еще застрѣлился мужъ сестры. Она перешла жить къ нему, за комнату деньги свои платила. Ну, да ей можно было: секретарь знакомый холостой былъ.
Черезъ сестру-то, по протекціи секретаря, Гаврилу Семеныча и перевели въ губернское правленіе.
Черезъ годъ секретарь женился. Серафима Семеновна и ушла, потому-что Гаврилѣ Семенычу и самому-то нечѣмъ было жить.
II.
правитьВъ губернскомъ правленіи Гаврила Семенычъ занимался перепиской утромъ съ 8-ми до 2-хъ и вечеромъ съ 5-ти до 10-ти часовъ; случалось и дома занимался. Жалованья онъ получалъ 7 р. въ мѣсяцъ. Жилъ онъ въ одной комнатѣ съ семинаристами, на Слудкѣ[2], за 1 р. въ мѣсяцъ. Хозяйка дома, мѣщанка, была добрая женщина. Она покупала ему говядину, хлѣбъ и крупу, варила щи и кашу въ однихъ горшкахъ съ семинаристами, и если Гаврила Семенычъ видѣлъ, какъ она наливала, безъ церемоніи, щей въ свою чашку, и хлебала, то ничего не говорилъ.
На пищу у Гаврилы Семеныча выходило въ мѣсяцъ 5 р. На остальной рубль онъ покупалъ иногда чаю и сахару. Табакъ онъ курилъ корешки по 5 коп. за четверть фунта. Водку пилъ только тогда, когда кто-нибудь просилъ его выпить.
Немного было вещей у Гаврилы Семеныча. Дома онъ ходилъ въ старенькомъ отцовскомъ халатѣ, на службу въ форменномъ сюртукѣ; зимой надѣвалъ сверхъ этого сюртука худенькую изъ бараньей шерсти шубенку. На сундучкѣ стоялъ самоваръ, доставшійся ему отъ матери; въ сундучкѣ лежали: уцѣлѣвшія учебныя книги, которыя онъ вытаскивалъ въ апрѣлѣ, и повторялъ къ экзамену, что училъ въ канцелярскомъ училищѣ, зимняя нагрудка, галстукъ, варежки, колода картъ, двѣ бабки, три костяныя пуговки, два бронзовыхъ кольца и серебряные поломанные часы съ бронзовой цѣпочкой, доставшіеся отъ сестры. Спалъ онъ на войлокѣ и подушкѣ, одѣваясь — лѣтомъ халатомъ, зимой шубой.
Надоѣло ему служить и въ губернскомъ правленіи; трудно, а жалованье небольшое. Все ему хотѣлось уѣхать въ какой-нибудь уѣздный городъ секретаремъ или столоначальникомъ, да до чину еще много лѣтъ служить, не пошлютъ. Думаетъ про себя Гаврила Семенычъ: дѣло я понимаю; въ судѣ когда служилъ, научился кое-чему, да и законовѣдѣнію въ училищѣ учился, а стань проситься, безъ денегъ не опредѣлятъ. Женился-бы на богатой — такъ не пойдетъ… И отчего это я и робокъ, и бѣденъ, говорить боюсь, а на бѣдной жениться — прійдется по міру ходить. Эхъ жизнь наша канцелярская! только и можно столоначальникамъ жить. Просился столоначальникомъ въ одинъ уѣздный городъ, гдѣ вакансія открылась, да опредѣлили другого.
Думаетъ опять Гаврила Семенычъ: «Вотъ, тотъ далъ секретарю 15 рублей, и послали его. Хоть бы 10 рублей гдѣ-нибудь достать. Хоть бы найти на дорогѣ. Сунулъ бы я имъ въ глотку, а то живи здѣсь ни рыба ни мясо»…
У него былъ столоначальникъ Иванъ Ивановичъ, человѣкъ не молодой, семейный. Въ правленіи онъ служитъ уже 15 лѣтъ, должность столоначальника занимаетъ 8 лѣтъ, а другой должности не даютъ, потому-что губернаторъ не любитъ стариковъ, взяточниками считаетъ. Иванъ Ивановичъ ни съ кого не просилъ, а «кто дастъ — спасибо, не дастъ — не за что», какъ онъ говаривалъ товарищамъ, да ему и не нужно было. У него былъ домъ отцовскій. Въ одной половинѣ самъ жилъ, а другую внаймы за 8 рублей въ мѣсяцъ отдавалъ. На службу не ропталъ, и въ уѣздъ самъ не ѣхалъ. Всѣ служащіе его любили за простоту, за шутки и за то, что училъ новичковъ дѣлопроизводству и канцелярскимъ порядкамъ.
У него была дочь Надя, обучавшаяся въ дѣтскомъ пріютѣ. Хорошая была дѣвушка. Въ нее-то и влюбился, чудакъ, Гаврила Семенычъ. Когда Иванъ Ивановичъ не приходилъ на службу по болѣзни, Гаврила Семенычъ ходилъ къ нему съ бумагами отъ секретаря, и видѣлъ Надю. Ночи не спалъ Гаврила Семенычъ, все думалъ; какъ бы жениться на ней. «Положимъ, — думалъ онъ: — Иванъ Ивановичъ человѣкъ добрый, а вѣдь за меня не отдастъ».
Думалъ, думалъ и написалъ Надѣ чистымъ красивымъ канцелярскимъ почеркомъ, что онъ ее любитъ, что онъ умретъ безъ нея, и если она его любитъ, то пускай прійдетъ вечеромъ на бульваръ.
Разъ утромъ онъ пошелъ къ Ивану Ивановичу. Двери съ улицы были заперты. Онъ постучалъ. Дверь отворила Надя. Задрожалъ Гаврила Семенычъ всѣмъ тѣломъ и едва проговорилъ: Надежда Ивановна…
— Что-съ? — спросила та и сконфузилась…
Онъ подалъ ей письмо. «Прочитайте, пожалуйста».
Послѣ этого онъ въ правленіи ни одной буквы безъ прочистокъ не написалъ, дома щи кислыми показались. Весь вечеръ пробылъ на бульварѣ.
Часу въ десятомъ пришла Надя. Нодошла къ нему.
— Я прочитала и благодарю васъ.
— Я давно васъ люблю, — сказалъ Гаврила Семенычъ робко.
— Вѣрю. Только я не могу за васъ замужъ выйти.
— Я все получу, Богъ дастъ, — говорилъ, чуть не плача, Гаврила Семенычъ.
— Папенька не отдастъ.
Молчитъ Гаврила Семенычъ, молчитъ и Надя. Надоѣло ей.
— Мнѣ идти пора. Я вамъ напишу лучше или сама объясню въ другое время. — И ушла.
Запечалился Гаврила Семенычъ, больше потому, что сюртучишко форменный у него худой, фуражка худая. Занялъ у старушки знакомой 10 рублей подъ росписку, написалъ въ ней, что деньги отдастъ черезъ два мѣсяца. Купилъ себѣ сюртукъ и пальто на толкучкѣ. Сталъ ходить каждый день на бульваръ. Завидно ему, какъ это мужчина идетъ подъ руку съ дѣвушкой?… Смотрѣлъ, смотрѣлъ по сторонамъ, да и наткнулся на Надю. Идетъ она съ Никитинымъ, помощникомъ столоначальника правленія. Зналъ Гаврила Семенычъ, что Никитинъ нехорошій человѣкъ, хоть и молодъ, и красивъ, а картежникъ и пьяница, и долговъ у него много. Поклонился Надѣ, она едва ему головой кивнула и, слова не сказавъ, ушла съ Никитинымъ.
Въ правленіи узналъ онъ, что Никитинъ — женихъ Нади, и не сталъ съ тѣхъ поръ ходить на бульваръ, а Нади жаль было!
Прошло два мѣсяца, старуха деньги проситъ. У Гаврилы Семеныча всего 1 руб. 20 коп. было. Пришла старуха въ третій разъ, — все нѣтъ денегъ у Гаврилы Семеныча.
— Если ты, разбойникъ, подлая твоя харя, завтра не представишь мнѣ деньги — къ губернатору пойду.
Никто не далъ Гаврилѣ Семенычу денегъ. Стали вычитать у него деньги изъ жалованья. Сталъ онъ одно молоко съ ржанымъ хлѣбомъ ѣсть.
— Поѣду въ уѣздъ, --сказалъ однажды Гаврила Семенычъ самому себѣ: — наплюю на здѣшнюю жизнь. Сестру съ собой увезу. Денегъ достану. Лотерею сдѣлаю.
Онъ бывалъ въ лотереяхъ, и зналъ, что деньги хоть и не всѣ собираются, да все можно пріобрѣсть хоть немного.
III.
правитьПошелъ Гаврила Семенычъ къ женщинѣ, у которой жила его сестра. Не засталъ ея дома. Она у частнаго пристава была. Частный приставъ приглашалъ ее ужъ третій мѣсяцъ. Подумалъ Гаврила Семенычъ: «не попросить ли сестру, чтобы черезъ нее приставъ выхлопоталъ ему должность квартальнаго»; да и раздумалъ, неловко показалось. Жаль ему было сестры; да самому ее содержать нечѣмъ, а теперь и одежда была готовая у нея.
Въ правленіи онъ написалъ на листѣ: «Дружественная лотерея. Разыгрываются слѣдующія вещи: самоваръ — цѣна 7 р. сер., серебряные часы съ таковою же цѣпочкой — цѣна 20 руб. сер., два кольца серебряныя позолоченые, каждое по 5 руб. сер., всего на 37 руб. сер. Цѣна билету 50 к. сер.» Всѣхъ билетовъ онъ сдѣлалъ 74.
Съ этимъ листомъ онъ пошелъ къ служащимъ управленія.
Иванъ Ивановичъ подписалъ три билета и деньги отдалъ:
— Э, братъ, сколько у тебя билетовъ-то, а вещи дрянь, — говорилъ служащій, расчеркиваясь въ графѣ.
— А деньги когда? — спрашивалъ Гаврила Семенычъ.
— Не заботься, не въ первый разъ подписываю. Вотъ жалованье получу, и отдамъ. — Такъ говорили человѣкъ тридцать.
— Нѣтъ, я не подпишу. Ужъ сколько подписывался, а толку нѣтъ, — говорилъ тотъ, кто не подписалъ фамиліи.
— Да подпишите, можетъ, выиграете!
— Эка штука. У него 71 пустой билетъ, а онъ говоритъ, что я выиграю!
— Я ужъ послѣ подпишу, — говорили нѣкоторые.
Въ недѣлю у него подписалось 36 человѣкъ; всѣхъ билетовъ было взято 49, а денегъ онъ получилъ только 5 руб. сер.
IV.
правитьКогда ему некого уже было просить подписываться на лотерею, онъ пошелъ къ сестрѣ, но содержательница ему сказала, что сестра его въ полиціи другія сутки сидитъ. Пошелъ Гаврила Семенычъ въ полицію, увидалъ ее въ каталажкѣ въ слезахъ, и платье у нея изорвано во многихъ мѣстахъ, на головѣ и платка нѣтъ.
— Что это съ тобою, сестра?
— Охъ, братъ, и не говори… Выстегали меня сегодня. — Заплакала сестра… Ее ужъ въ другой разъ драли…
— Да за что?
— Говорятъ, я купца обокрала. Врутъ они! хозяйка его обокрала, а на меня сваливаютъ…
Черезъ два дня выпустили сестру Гаврилы Семепыча; пошла она къ содержательницѣ, та не пустила ея къ себѣ, вышвырнула ей въ дверь узелокъ ея, а въ узелкѣ были рубашка, худые башмаки, два чулка и старый платокъ.
Пришла Серафима Семеновна къ брату въ томъ, въ чемъ онъ ее въ полиціи видѣлъ, только узелокъ принесла.
Хозяйка не только не позволила ей жить съ братомъ, но запретила даже и близко дома ея ходить, разругала и Гаврилу Семеныча. Переѣхалъ Гаврила Семенычъ на другую квартиру къ мѣщанину; тотъ съ обоихъ за комнату, съ своими дровами, 3 рубля взялъ.
— Ты, сестра, ужъ никуда не ходи. Брось ты это проклятое ремесло, голубушка! Ты съ меня примѣръ бери… Отчего я всегда дома сижу?
— Ну чѣмъ же я жить-то стану?
— Проживемъ какъ-нибудь. Мой полы, бѣлье стирай, шей что-нибудь, только не срами себя.
Трудно было сестрѣ привыкать къ жизни съ братомъ. Все собиралась уйти куда-нибудь, да братъ не пускалъ. Нечего дѣлать, стала она шить халаты въ гостиный дворъ, хозяинъ ей носилъ работу. Въ недѣлю зарабатывала рубля полтора: хоть немного, да все-таки братъ былъ радъ, что сестра съ нимъ живетъ и работаетъ.
Подошла зима. У Серафимы Семеновны и теплой одежды нѣтъ. Когда братъ былъ дома, она ходила въ его тулупѣ. Потомъ она накопила рублей шесть, да братъ далъ ей пять рублей, что собралъ съ лотереи; купила она себѣ на толкучкѣ худой салопчикъ да вязаныя ботинки.
V.
правитьЧетыре мѣсяца прошло, какъ подписались служащіе на лотерею. Три раза, иные разъ шесть получали жалованье, а денегъ Гаврилѣ Семенычу никто не даетъ, а чиновники, которые заплатили деньги, покоя не даютъ ему.
— Скоро ли у тебя лотерея?
— Еще денегъ не собралъ.
— Такъ вѣрно и не дождешься у тебя лотереи. Ужъ если не въ состояніи сдѣлать, такъ отдай назадъ деньги.
А тутъ, какъ на бѣду, онъ полюбилъ сосѣдку, дѣвушку Софью Егоровну. Жила она съ отцомъ, отставнымъ чиновникомъ, противъ того дома, гдѣ онъ жилъ. Часто онъ встрѣчался съ ней: только идетъ домой со службы, и она идетъ тоже домой съ рынка. Понравилась она ему, и Наденьку забылъ. Однажды онъ пошелъ ко всенощной въ семинарскую церковь, и она какъ разъ вышла изъ воротъ. Не утерпѣлъ Гаврила Семенычъ, попросилъ проводить ее, и она позволила ему. Во всю дорогу они говорили о житьѣ-бытьѣ другъ друга. Онъ узналъ, что она шьетъ рубашки, а отецъ получаетъ пенсію; что они люди бѣдные. Отъ всенощной онъ опять ее проводилъ до воротъ, и просилъ зайти завтра къ нему, подъ предлогомъ, будто она прійдетъ къ сестрѣ чего-нибудь просить. Пришла она къ хозяину, и проситъ скоромнаго масла; тотъ сказалъ: нѣтъ; она и пошла къ сестрѣ Гаврилы Семеныча, познакомилась съ ней, и къ себѣ звала, а отцу велѣла сказать, что мы-де маленькія вмѣстѣ въ куклы на улицѣ играли… Стали ходить сестра къ Софьѣ Егоровнѣ и Софья Егоровна къ сестрѣ Гаврилы Семеныча, и когда приходила она, Гаврила Семенычъ дарилъ ее то мелкими орѣхами, то пряниками, то конфектами… Однажды платочекъ подарилъ, а поцѣловать не посмѣлъ. Съ отцомъ онъ познакомился на свадьбѣ у одного чиновника, гдѣ была и Софья Егоровна. Поддѣлался Гаврила Семенычъ къ старику, пригласилъ его къ себѣ, въ воскресенье, чаю напиться; обѣщался старикъ. Однажды, въ воскресенье, настигъ старика съ Софьей Егоровной, вышедшихъ изъ церкви; старикъ пригласилъ его къ себѣ. У него онъ напился чаю и отобѣдалъ, а вечеромъ старикъ къ Гаврилѣ Семенычу пришелъ, чаю напился, въ шашки поигралъ. Дошло до того, Павловы бывали у старика раза по три въ недѣлю, и старикъ приходилъ запросто. Павловы со старикомъ и дочерью его играли въ короли, въ преферансъ и въ свои козыри; и Софья Егоровна брала шить халаты, и такъ подружилась съ Серафимой Семеновной, что сидѣла у нея, когда Гаврила Семенычъ былъ на службѣ. Надоѣло Гаврилѣ Семенычу то, что «онъ ровно не женихъ, не мужъ»; спросилъ онъ Софью Егоровну: пойдетъ она за него замужъ или нѣтъ, и когда она сказала, что «пойдетъ», онъ сталъ просить отца ея отдать ее замужъ за него. Заартачился было отецъ: «ты и молодъ, и чина нѣтъ, и должности не занимаешь, и бѣденъ-то»… да благословилъ Софью.
Задумали свадьбу сыграть скорѣе. Старикъ сказалъ Гаврилѣ Семенычу, чтобы онъ ей подвѣнечное платье сшилъ. Занялъ Гаврила Семенычъ у сапожника 20 руб. Купилъ бѣлой кисеи, стала Софья съ Серафимой шить платье. Все бы хорошо, да проклятый портной пришелъ съ роспиской въ 25 руб., самого губернатора просилъ. Обѣщали вычитать изъ жалованья. А тутъ чиновники пристали: «да будетъ ли лотерея?»
— Будетъ. Повремените дня три, сказалъ всѣмъ; когда будутъ разыгрываться вещи, просилъ отдать деньги; одни велѣли отдать казначею въ счетъ жалованья, а другіе разругали Гаврилу Семеныча, что онъ проситъ, и велѣли вычеркнуть свои фамиліи. У Гаврилы Семеновича были знакомые чиновники другихъ вѣдомствъ. Они подписали 8 билетовъ и деньги заплатили. Отъ казначея Гаврила Семенычъ получилъ только 12 рублей.
VI.
правитьЧерезъ три дня послѣ полученія денегъ отъ казначея за лотерею, въ субботу назначенъ былъ розыгрышъ вещей. Въ пятницу Гаврила Семенычъ купилъ ведро водки, 2 фунта копченой колбасы, фунтъ икры, сестра 10 фунтовъ телятины на жаркое.
Въ субботу во второмъ часу 11 человѣкъ отправились изъ правленія къ Гаврилѣ Семенычу. Въ числѣ ихъ были Иванъ Ивановичъ и еще два столоначальника, четыре помощника столоначальниковъ, въ томъ числѣ 3 изъ семинаристовъ, 2 изъ гимназіи, 5 изъ канцелярскаго училища.
Гостей встрѣтили двое чиновниковъ какихъ-то палатъ. Одинъ былъ братъ хозяину дома и слылъ у товарищей за доку, а другой съ лысиной на головѣ.
— Э, э!.. братъ, въ какой ты мурьѣ живешь! сказалъ Гаврилѣ Семенычу Иванъ Иванычъ.
— А, дока, дока! Ну, сказывай, московскія вѣдомости, что новаго? — встрѣчали нѣкоторые доку.
— А, Серафимушка!.. Ты, Павловъ, береги ее отъ лысаго — онъ бѣдовый.
— Господа, у насъ есть точно такой же лысый съ огромнымъ носомъ, съ большими глазами. Какъ станетъ писать, и уткнетъ свой носъ на бумагу; когда сердится, свой носъ чиститъ платкомъ, и рѣсницы синѣютъ. Онъ бѣда не любитъ, какъ ему невѣстъ нахваливаютъ, — говорилъ одинъ изъ семинаристовъ.
— То-то ты и говоришь про лысаго такъ красно. А помнишь, какъ онъ тебя стуломъ хватилъ? — говорилъ лысый.
Нѣкоторые стали заигрывать съ Серафимой; она ушла въ кухню.
— Я, говоритъ дока, смирный человѣкъ, а туда же заигрываетъ, — говорилъ лысый.
— На то и щука въ морѣ, чтобы карась не дремалъ, — сказалъ дока. Всѣ захохотали: браво, бисъ!
— А кто, господа, умнѣе васъ? Ну-ка отгадайте? — спросилъ дока.
— Конечно, дока. Не даромъ онъ и титулярный.
— То-то и есть. Вотъ и расчачкали[3] дѣло-то. Ужъ я изъ плутовъ плутъ вышелъ, не оплетѣши. Одного казначея подъ судъ упряталъ, — захвалился дока.
— Не даромъ изъ кайловниковъ дока! — замѣтилъ кто-то. Лысый начиналъ смѣяться то надъ тѣмъ, то надъ другимъ чиновникомъ, кого-нибудь передразнивалъ; дока что-то вралъ. Гости раздѣлились на двѣ половины и, слушая то лысаго, то доку, хохотали.
Гаврила Семенычъ принесъ въ двухъ штофахъ водки и три тарелки закуски. Гости стали пить и закусывать.
Въ обществахъ чиновниковъ, на службѣ и въ гостяхъ всегда бываютъ такія личности, которыя своими словами и убѣжденіями привлекаютъ къ себѣ товарищей. Такъ и здѣсь ихъ было двое: лысый и дока. Лысый былъ человѣкъ образованный, гуманный и прогрессистъ. Онъ ненавидѣлъ зло и ругалъ въ глаза всякаго плута. За это хотя его и ругали, но если онъ начнетъ что-либо говорить, то вокругъ него образуется кружокъ слушателей человѣкъ изъ десяти и болѣе. Дока, хотя былъ глупъ, но умѣлъ шутить и врать, и около него собирались товарищи, чтобы посмѣяться.
Начали дѣлать билетики. Всего разобрано было 55 нумеровъ. Сдѣлали 55 билетовъ съ нумерами, потомъ 4 съ названіями вещей и 51 пустыхъ.
Лысый сѣлъ отмѣчать въ лотерейномъ листѣ фамиліи подписавшихся, а дока взялъ шапку и положилъ въ нее нумерные билеты. Другой чиновникъ держалъ шапку съ пустыми билетами и названіями вещей.
— Ну, если дока схитритъ, бѣда ему! — говорили чиновники.
— Мы расчачкаемъ дѣло. Пусть квакушка вынимаетъ мои билеты, — сказалъ дока.
— Ну-ка, квакушка, — сказалъ лысый.
Квакушка, старый чиновникъ, выпившій уже три рюмки, подошелъ вынимать билеты изъ шапки доки и сказалъ:
— А что, господа, уговоръ лучше денегъ. Съ каждаго выигрыша по бутылкѣ рома.
Чиновники захохотали.
— Пей, чортъ, водку! Ишь ты! Ты знаешь ли, что за ромъ такой?
— Натъ-ко-съ! Получше твоего знаемъ.
— Да вынимай, чортъ!
— Рюмку дадите! За что я стану трудиться!
— Пей, дьяволъ, вынимай только!
Выпилъ квакушка; вытащилъ изъ шапки билетъ. Всѣ затихли; ждали: чей-то нумеръ, и будетъ ли выигрышъ. Квакушка помуслилъ руки, развернулъ свернутый въ трубку билетъ. «41-й нумеръ».
— Мой! ну-ка! — сказалъ одинъ чиновникъ.
— Шишъ, братъ, тебѣ! — сказалъ дока. Всѣ захохотали.
Одинъ чиновникъ вынулъ изъ шапки билетъ. Билетъ былъ пустой.
— Козьи ноги!
— Браво. Поздравляю. Ну, покупай водки, — кричали тому, у кого былъ пустой билетъ.
Вынулъ Квакушка нумерной билетъ: 27.
— Кто?
— Ивановъ.
— Ахъ, чортъ! А вѣдь онъ выиграетъ.
— Ну-ка, ну-ка! Степановъ, вынимай изъ той шапки.
— Пусто!
— Пиши ему свинью на билетѣ! Дай сюда билетъ! — кричали чиновники.
Съ часъ продолжалось выниманіе билетовъ изъ двухъ шапокъ. Чиновники дѣлали разныя замѣчанія, кричали и хохотали. Изъ бывшихъ у Гаврилы Семеныча гостей выиграли: самоваръ дока, а часы лысый.
— Ишь, чортъ! Везетъ ему! — замѣтили чиновники.
— Дуракамъ счастье, — говорили нѣкоторые служащіе втихомолку.
— Экое счастье, подумаешь, человѣку: какъ онъ ни подпишетъ, такъ и выиграетъ!
— Вотъ я, кажется, пятьдесятъ разъ подписывался и ни разу не выигралъ. Ни за что не стану больше подписываться.
— А ты сколько разъ платилъ деньги?
— Я-то?
— Ну, конечно, ты-то? — приставалъ лысый.
— Разъ восемь платилъ.
— Ахъ, ты скотъ, каналья эдакая! — кричали чиновники.
— Да стоитъ ли и платить, когда не выигрываешь никогда.
— Ты заплатилъ Павлову деньги?
— Послѣ отдамъ.
— Сейчасъ отдашь! Подай деньги! — кричали со всѣхъ сторонъ.
— Хочешь розогъ? — кричалъ Иванъ Ивановичъ: — Отдуемъ, какъ Ломтева отодрали.
Далъ чиновникъ Гаврилѣ Семенычу росписку, что завтра же отдастъ.
Послѣ розыгрыша всѣ стали пить водку и спорить. Когда напились, стали пѣть; кто пѣлъ «Среди долины ровныя» или «Лучинушку», кто «Пчелка златая, что ты жужжишь», что кому вздумается. Изъ чиновниковъ образовывались хоры, пѣли и хорошо, и худо, и такъ безобразно, что хозяинъ нѣсколько разъ приходилъ къ Гаврилѣ Семенычу и говорилъ, чтобы онъ вытурилъ гостей, да гости и хозяина затащили въ комнату, и его напоили, и онъ запѣлъ «Внизъ по матушкѣ по Волгѣ». Кромѣ пѣнія чиновники спорили, кричали и ругались. Начинали цѣловать, по старому знакомству, Серафиму, но она ушла къ Софьѣ Егоровнѣ.
Иванъ Иванычъ съ Никитинымъ, докой и лысымъ стали собираться домой. Иванъ Ивановичъ поблагодарилъ «за угощеніе» Гаврилу Семеныча. Гаврила Семенычъ сталъ говорить Ивану Ивановичу.
— Позвольте васъ побезпокоить. Вы у насъ отецъ и благодѣтель…
— Ну, говори! Да ты не стѣсняйся: я всѣмъ другъ и товарищъ.
— Ганька, ей Ганька! выпей водки! — говорили товарищи Гаврилѣ Семенычу, и одинъ изъ нихъ принесъ ему рюмку водки.
— Да я не могу пить! Право, господа, не могу.
— Врешь, мошенникъ!
— Я съ третьей всегда пьянъ бываю.
— Церемонится, анаѳема!
— Право не могу, вотъ вамъ Богъ.
— На голову ему! Лей, чего смотрѣть!
Выпилъ Гаврила Семенычъ. Посмотрѣли на него товарищи, какъ онъ выпилъ.
— Морщится, каналья! Ну, говори! жениться хочешь?
— Позвольте, Иванъ Иванычъ, попросить васъ отцомъ на свадьбу…
Товарищи захохотали.
— Покажи намъ невѣсту!
— Нельзя ли черезъ васъ получить мѣсто въ уѣздѣ?
— Что взятки захотѣлось брать? — спросилъ Иванъ Ивановичъ.
— Нѣтъ, я не буду.
— То-то, смотри братъ. Взятки будешь брать, подлецъ будешь, подъ судъ попадешь. Ладно, попрошу. Только смотри, не бери взятокъ.
Захотѣли остальные чиновники играть въ карты. Съѣздилъ Гаврила Семенычъ съ извозчикомъ за картами, купилъ двѣ колоды. Четверо усѣлись въ преферансъ, а двое спали на стульяхъ.
VII.
правитьУшелъ Гаврила Семенычъ къ своей невѣстѣ, поздравилъ ее съ тѣмъ, что онъ скоро женится, и мѣсто получитъ; поцѣловалъ ее.
— Ты, Гаврила Семенычъ, на меня не надѣйся, — говорилъ отецъ Софьи. — Главное, мошенникомъ не будь. Ты съ меня бери примѣръ. 35 лѣтъ я прослужилъ въ казенной палатѣ, а денегъ не нажилъ; пенсіонишка получаю 7 руб… Должностей хорошихъ я не занималъ оттого, что льстить никому не умѣлъ. Живи и въ бѣдности, только не плутуй. Вотъ у меня, смотри, сколько имѣнія: постель, двѣ подушки, столъ, три стула, самоваръ съ чайникомъ; ну, посуда есть, ложки оловянныя, сундучишко маленькій, а что въ немъ есть: гривенъ пять денегъ, а имѣнье — одежа наша хоть на веретено стряси. Больше всего мою голубушку побереги. Она у меня честная, золотце мое… — Заплакалъ старикъ, заплакали и женихъ съ невѣстой.
Долго бы просидѣлъ Гаврила Семенычъ у невѣсты, и про гостей забылъ совсѣмъ, какъ вдругъ услышалъ на улицѣ крикъ. Всѣ выбѣжали за ворота, смотрятъ: около воротъ, гдѣ живетъ Гаврила Семенычъ, чиновники дерутся съ обходными солдатами. Струсилъ Гаврила Семенычъ, пошелъ упрашивать солдатъ; поколотили его солдаты, а чиновники въ снѣгъ толкнули. «Не суйся, коли тебя не бьютъ!» — говорили они ему. Солдаты хотѣли-было чиновниковъ въ часть увести, да тѣ всю полѣнницу во дворѣ разворочали, до половины дровъ перебросали черезъ заплотъ на улицу. Ушли солдаты. Чиновники пошли въ комнату.
— Ахъ какіе скоты, скажите!
— Скажите, пожалуйста!
— Да ихнее ли дѣло!
— Да мы имъ руки и ноги оторвемъ, — говорили запыхавшись чиновники. Въ комнатѣ столъ и стулья валялись опрокинутыми на полу безъ одной или двухъ ножекъ. У двухъ чиновниковъ, пришедшихъ съ улицы, не было по одной фалдѣ на сюртукѣ; у прочихъ то сюртуки изодраны, то щеки подбиты. Въ одномъ углу Серафима суетилась около одного чиновника, сидѣвшаго на полу съ разбитымъ носомъ.
— Что, скотина, мошенничать! Я тебѣ покажу, какъ мошенничать! — кричалъ на этого чиновника другой чиновникъ.
— Ну-ка попробуй? — говорилъ съ разбитымъ носомъ. Гаврила Семенычъ узналъ отъ сестры, что двое разругались изъ-за картъ; за нихъ вступились прочіе, началась драка; потомъ пришли обходные солдаты.
Чиновники запросили у Гаврилы Семеныча водки, и когда онъ ея не далъ имъ, они, выругавъ его подлецомъ, скотомъ и всевозможными ругательствами, стали собираться домой. Вошелъ частный приставъ съ четырьмя казаками.
— Господа, что у васъ за шумъ?
— Не ваше дѣло, господинъ частный приставъ! Извольте вонъ убираться!
— Я имѣю право васъ арестовать.
— Арестовать! Меня арестовать? Столоначальника губернскаго правленія! Дудки! Да я всю вашу полицію въ бараній рогъ сожму! — говорилъ одинъ столоначальникъ.
Трусъ былъ частный приставъ; поворчался, погрозилъ немного, сталъ уговаривать, ничто не помогло. Подумалъ: «чиновники свои, пожалуй, поддѣнутъ чѣмъ-нибудь»; плюнулъ на все, казаковъ назадъ отослалъ, а двухъ столоначальниковъ съ собою увезъ, да дома и пилъ съ ними всю ночь. Четверо чиновниковъ ушли домой, а двое остались ночевать у Гаврилы Семеныча.
На другой день у Гаврилы Семеныча осталось только 5 рублей отъ лотереи, а остальныхъ денегъ таки не отдали ему. Зато лотерея много помогла Гаврилѣ Семенычу: во-первыхъ, ему жалованья на два рубля прибавили; во-вторыхъ, черезъ мѣсяцъ онъ женился на Софьѣ Егоровнѣ, Иванъ Ивановичъ былъ посаженымъ отцомъ, и 15 руб. подарилъ ему; а въ-третьихъ, исполнилось таки давнишнее желаніе Гаврилы Семеныча: черезъ Ивана же Иваныча его назначили столоначальникомъ въ земскій судъ въ одномъ изъ лучшихъ уѣздовъ губерніи.
- ↑ Къ верхушкѣ елки привязываютъ камень пудовъ въ 7 или 8. Къ камню привязываютъ веревку сажени въ 3 и болѣе. Брошенная съ камнемъ елка лежитъ въ водѣ. Наплавъ, привязанный къ веревкѣ, обозначаетъ елку. Рыболовъ зацѣпляетъ лодку по серединѣ за сучекъ отъ комля елки. Противъ елки несетъ лѣсъ тихо, а около корму пристаивается рыба.
- ↑ Названіе части города.
- ↑ То-есть объяснили, поняли.