Лорд Клайв (Январь, 1840) (Маколей)/ДО

Лорд Клайв (Январь, 1840)
авторъ Томас Бабингтон Маколей, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1840. — Источникъ: az.lib.ru • "The Life of Robert Clive, collected from the Family Papers, communicated by the Earl of Powisn. By Major-General Sir John Malcolm K. G. B. 3 vol. 8-vo. London. 1830.
«Жизнеописаніе Роберта Клайва, составленное по семейнымъ бумагамъ, сообщеннымъ графомъ Повисомъ». Соч. сэра Джона Малькольма, генералъ-маіора, командора ордена Бани. 3 тома. 8-то. Лондонъ. 1836.

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ IV. Критическіе и историческіе опыты

Изданіе Николая Тиблена.

Санктпетербургъ. 1862

ЛОРДЪ КЛАЙВЪ.
(Январь, 1840).

"The Life of Robert Clive, collected from the Family Papers, communicated by the Earl of Powisn. By Major-General Sir John Malcolm K. G. B. 3 vol. 8-vo. London. 1830. «Жизнеописаніе Роберта Клайва, составленное по семейнымъ бумагамъ, сообщеннымъ графомъ Повисомъ». Соч. сэра Джона Малькольма, генералъ-маіора, командора ордена Бани. 3 тома. 8-то. Лондонъ. 1836.

Роберт Клайв в военной форме. Портрет работы Натаниэля Дэнса.

Мы всегда находили страннымъ, что въ то время, какъ исторія испанскихъ владѣній въ Америкѣ подробно извѣстна всѣмъ народамъ Европы, великія дѣянія нашихъ соотечественниковъ на Востокѣ возбуждаютъ мало интереса даже между нами самими. Каждый школьникъ знаетъ, кто заточилъ Монтезуму и кто удавилъ Атагуальпу. Но мы сомнѣваемся, чтобы изъ десяти высоко образованныхъ англичанъ хоть одинъ могъ сказать, кто выигралъ сраженіе при Букоарѣ, кто совершилъ рѣзню въ Патнѣ, царствовалъ ли Сураджа-Даула въ Аудѣ или Траванкорѣ, былъ ли Холкаръ индусъ или мусульманинъ. А между тѣмъ побѣды Кортеса были одержаны надъ дикарями, которые не знали буквъ, не умѣли употреблять металловъ, не пріучили ни одно животное къ труду? не имѣли инаго оружіемъ, кромѣ приготовленнаго изъ палокъ, камней и рыбьихъ костей, смотрѣли на всадника какъ на чудовище, вполовину человѣка и вполовину звѣря, принимали людей, вооруженныхъ пищалями, за колдуновъ, умѣющихъ метать громъ и молнію небесъ. Населеніе же Индіи, когда мы его покорили, было вдесятеро многочисленнѣе американскаго, порабощеннаго испанцами, и почти такъ же высоко образовано, какъ эти побѣдители. Оно построило города, обширнѣйшіе и прелестнѣйшіе, чѣмъ Сарагосса и Толедо, воздвигло зданія, прекраснѣйшія и богатѣйшія, чѣмъ каѳедральный соборъ въ Севильѣ. Оно могло указать банкировъ, которые были богаче самыхъ богатыхъ фирмъ Барселоны и Кадикса, вицекоролей, которые пышностью далеко превосходили Фердинанда Католика; могло выставить миріады кавалеріи и длинные обозы артиллеріи, которые изумили бы Великаго Капитана^[1]. Можно бы было ожидать, что каждый англичанинъ, интересующійся какою-нибудь частью исторіи, полюбопытствуетъ узнать, какъ горсть его соотечественниковъ, отдѣленныхъ отъ своей родины неизмѣримымъ океаномъ, покорила, въ теченіе немногихъ лѣтъ, одну изъ величайшихъ имперій въ мірѣ. Однако, если мы не ошибаемся, предметъ этотъ, для большинства читателей, нетолько лишенъ интереса, но положительно скученъ.

Можетъ быть, частью виноваты въ томъ историки. Книга м-ра Милля^[2], хотя несомнѣнно обладаетъ большимъ и рѣдкимъ достоинствомъ, недостаточно оживлена и картинно изложена, чтобы привлекать читающихъ для развлеченія. Ормъ, неуступающій ни одному англійскому историку въ слогѣ и силѣ изображенія, подробенъ дотого, что наводитъ скуку. Въ одномъ томѣ онъ посвящаетъ, среднимъ числомъ, событіямъ каждыхъ сорока-восьми часовъ сжато напечатанную страницу in-4®^[3]. Вслѣдствіе этого, его разсказъ, хотя онъ въ нашей литературѣ одинъ изъ достовѣрнѣйшихъ и прекраснѣйшихъ по изложенію, никогда не пользовался большою популярностью и теперь едвали кѣмъ-либо читается.

Мы боимся, что лежащіе предъ нами тоны не сильно привлекутъ читателей, которыхъ оттолкнули отъ предмета Ормъ и Милль. Матеріалы, доставленные въ распоряженіе сэра Джона Малькольма покойнымъ лордомъ Повисомъ, дѣйствительно, драгоцѣнны. Но мы не можемъ сказать, чтобы они были весьма искусно обработаны. Однако, было бы несправедливо строго судить о сочиненіи, которое, еслибы смерть не воспрепятствовала автору дополнить его и пересмотрѣть, усовершенствовалось бы, вѣроятно, сжатіемъ содержанія и лучшимъ распредѣленіемъ. Мы болѣе расположены къ исполненію пріятнаго долга выразить нашу признательность благородному семейству, которому публика обязана столь полезными и любопытными свѣдѣніями.

Производимое книгою впечатлѣніе, — если мы даже въ самыхъ широкихъ размѣрахъ примемъ въ соображеніе лицепріятіе доставившихъ, а равно и обработавшихъ матеріалы, — вообще, сильно возвышаетъ характеръ лорда Клайва. Мы далеко не сочувствуемъ вполнѣ сэру Джону Малькольму, котораго любовь превосходитъ любовь біографовъ и который видитъ въ дѣйствіяхъ своего идола лишь мудрость и справедливость. Но мы, по крайней мѣрѣ, столько же далеки отъ согласія со строгимъ сужденіемъ м-ра Милля, который, какъ мы думаемъ, выказалъ въ изображеніи Клайва менѣе прозорливости, чѣмъ въ какой-бы то ни было другой части своего прекраснаго сочиненія. Клайвъ, подобно большей части людей, рожденныхъ съ сильными страстями и подвергавшихся сильнымъ искушеніямъ, виновенъ во — многомъ. Но всякій, кто броситъ нелицепріятный и просвѣщенный взглядъ на все его поприще, долженъ будетъ сознаться, что нашъ островъ, породившій столько героевъ и государственныхъ людей, едвали когда-либо производилъ человѣка, который болѣе Клайва былъ бы истинно великъ на войнѣ и въ совѣтѣ.

Съ XII столѣтія Клайвы жили въ небольшомъ имѣніи близъ Маркетъ-Дрейтона въ Шропширѣ. Въ царствованіе Георга I это скромное, но древнее наслѣдство находилось во владѣніи Ричарда Клайва, который, какъ кажется, былъ человѣкъ простой и неодаренный ни большимъ тактомъ, ни способностями. Онъ сдѣлался юристомъ, дѣлилъ свое время между должностными занятіями и развлеченіями мелкаго помѣщика, женился на урожденкѣ Манчестера, по имени Гаскилль, и сталъ отцомъ многочисленнаго семейства. Старшій сынъ его, Робертъ, основатель британскаго владычества въ Индіи, родился, въ древнемъ имѣніи своихъ предковъ, 29 сентября 1725 года.

Нѣкоторыя черты характера человѣка рано проявились въ ребенкѣ. Сохранившіяся письма его родственниковъ, писанныя, когда ему было 7 лѣтъ, показываютъ, что уже въ этотъ ранній возрастъ твердая воля и пылкія страсти мальчика, поддерживаемыя врожденною смѣлостью, которая казалась иногда несообразною со здравымъ смысломъ, начинали сильно безпокоить его семейство. «Страсть къ дракамъ, которымъ онъ чрезъ-мѣру преданъ, говоритъ одинъ изъ его дядей, дѣлаетъ нравъ его столь необузданнымъ и повелительнымъ, что при каждомъ пустяшномъ случаѣ онъ не владѣетъ собою.» Старики окрестностей Маркетъ-Дрейтона до сихъ поръ помнятъ, изъ разсказовъ своихъ отцовъ, какъ Бобъ Клайвъ взлѣзъ на высокую колокольню и какъ жителя съ ужасомъ увидѣли его сидящимъ на каменномъ водосточномъ желобѣ близъ ея вершины. Разсказываютъ также, какъ онъ образовалъ изъ всѣхъ лѣнтяевъ-мальчишекъ города родъ разбойничей шайки и принудилъ лавочниковъ платить ему подать яблоками и полупенсами, за обезпеченіе цѣлости ихъ оконъ. Его посылали изъ одной школы въ другую; но онъ дѣлалъ весьма мало успѣховъ въ наукахъ и вездѣ пріобрѣталъ репутацію нестерпимаго шалуна. Одинъ только изъ его наставниковъ имѣлъ, говорятъ, достаточно проницательности, чтобы предсказать, что этотъ лѣнтяй будетъ современемъ играть важную роль въ свѣтѣ. Общее же мнѣніе, какъ кажется, было, что бѣдный Робертъ дуракъ, если не отъявленный негодяй. Семейство Клайва не ожидало добра отъ такихъ плохихъ способностей и столь упрямаго нрава, и потому неудивительно, что когда Роберту минуло 17 лѣтъ, оно съ удовольствіемъ приняло для него мѣсто писца въ службѣ Остъ-Индской компаніи и отправило молодаго человѣка въ Мадрасъ составить карьеру или умереть отъ лихорадки.

Ожиданія Клайва были далеки отъ ожиданій тѣхъ молодыхъ людей, которыхъ остъ-индское училище отправляетъ теперь ежегодно въ президентства англійскихъ владѣній въ Азіи. Компанія была въ это время чисто торговою корпораціею. Ея владѣнія состояли изъ небольшаго числа квадратныхъ миль, за которыя платилась ежегодная подать туземнымъ правительствамъ. Ея войска едвали были достаточны для защиты батарей трехъ или четырехъ плохо-построенныхъ Фортовъ, имѣвшихъ назначеніе охранять складочные амбары. Туземцы, составлявшіе значительную часть этихъ малыхъ гарнизоновъ, еще не были пріучены къ европейской дисциплинѣ и были вооружены частью мечами и щитами, частью луками и стрѣлами. Обязанности служащихъ въ компаніи не состояли, какъ теперь, въ управленіи судопроизводствомъ, Финансами и дипломатическими сношеніями огромной страны, а только въ полученіи уплатъ, въ выдачѣ задатковъ ткачамъ, въ нагрузкѣ кораблей и, преимущественно, въ строгомъ наблюденіи за частными торговцами, которые посмѣли бы нарушить монополію компаніи. Младшіе конторщики получали столь ничтожное содержаніе, что почти не могли существовать, не дѣлая долговъ; старшіе обогащались, торгуя на собственный счетъ, — и тѣ, которымъ удавалось дожить до высшихъ должностей, часто накопляли значительныя богатства.

Мадрасъ, куда назначили Клайва, былъ въ то время едвали не самымъ значительнымъ поселеніемъ компаніи. Въ предшествовавшее столѣтіе былъ воздвигнутъ на безплодномъ берегу, о который яростно разбивались морскія волны, Фортъ Ст. Джоржъ, и въ сосѣдствѣ его выросъ городъ, населенный тысячами туземцевъ, — выросъ, какъ города обыкновенно выростаютъ на Востокѣ, съ быстротою тыквы пророка^[4]. Въ окрестностяхъ города появилось много бѣленькихъ виллъ, окруженныхъ садами, куда богатые агенты компаніи удалялись по окончаніи занятій въ конторахъ и магазинахъ, чтобы насладиться прохладой, которая, при закатѣ солнца, вѣетъ съ Бенгальскаго залива. Въ своихъ привычкахъ эти меркантильные вельможи были, кажется, расточительнѣе, преданнѣе роскоши и чванливѣе наслѣдовавшихъ имъ чиновниковъ, занимавшихъ высокія судебныя и политическія должности. Но комфорта они искали гораздо менѣе. Многія средства, служащія въ настоящее время европейцамъ къ огражденію себя отъ зноя этого климата, къ сохраненію здоровья и продленію жизни, были тогда неизвѣстны. Сообщеній съ Европою было гораздо менѣе, нежели въ настоящее время. Путешествіе вокругъ мыса Доброй Надежды, которое въ наше время бывало часто совершаемо въ 3 мѣсяца, оканчивалось тогда весьма рѣдко въ 6, а иногда длилось болѣе года. Вслѣдствіе этого, тогдашній англо-индіецъ былъ гораздо болѣе чуждъ своей родинѣ, гораздо болѣе преданъ восточнымъ привычкамъ и гораздо менѣе «способенъ, вернувшись въ Европу, вновь вступить въ ея общество, нежели англо-индіецъ настоящаго времени.

Внутри форта и въ его округѣ губернаторы-англичане пользовались, съ разрѣшенія туземныхъ правителей, обширною властью, равною той, какую каждый значительный индійскій землевладѣлецъ имѣлъ въ своихъ помѣстяхъ; но ни одинъ изъ губернаторовъ не мечталъ о независимости. Окрестною страною управлялъ карнатикскій набобъ, намѣстникъ вице-короля деканскаго, обыкновенно называемаго низамомъ, который, въ свою очередь, былъ только намѣстникомъ могущественнаго государя, извѣстнаго нашимъ предкамъ подъ именемъ великаго могола. Имена эти, нѣкогда столь священныя и грозныя, сохранились до настоящаго времени. До сихъ поръ есть набобъ Карнатика, живущій, пенсіею, выдаваемой ему компаніею изъ доходовъ страны, которая нѣкогда управлялась его предками. Есть и низамъ, столица котораго содержится въ страхѣ лагеремъ англійскихъ войскъ; англійскій резидентъ даетъ низаму, подъ именемъ совѣтовъ, приказанія, ослушаться которыхъ нельзя. Существуетъ и великій моголъ, которому позволено забавляться представленіями ко двору я принятіемъ прошеній, но который обладаетъ меньшею властью оказать помощь или повредить, чѣмъ младшій изъ гражданскихъ чиновниковъ компаніи.

Путешествіе Клайва продолжалось необыкновенно долго даже и для того времени; корабль, на которомъ онъ плылъ, останавливался на нѣсколько мѣсяцевъ въ Бразиліи, гдѣ молодой искатель приключеній пріобрѣлъ нѣкоторыя познанія въ португальскомъ языкѣ и издержалъ всѣ свои карманныя деньги. Онъ прибылъ въ Индію болѣе чѣмъ черезъ годъ послѣ отъѣзда изъ Англіи. Положеніе его въ Мадрасѣ было самое тяжелое: деньги были истрачены, а жалованье было незначительное. Онъ вошелъ въ долги, жилъ въ скверной квартирѣ, что составляетъ не малое бѣдствіе въ климатѣ, который можетъ быть сноснымъ для европейца только при помощи обширной и хорошо расположенной квартиры. Клайвъ имѣлъ рекомендательныя письма къ одному господину, который могъ бы оказать ему помощь; но по прибытія въ фортъ Ст. Джоржъ, Клайвъ узналъ, что это лицо отправилось въ Англію. Необщительный и гордый нравъ не позволилъ ему завести знакомства, и нѣсколько мѣсяцевъ прошло со времени прибытія Клайва въ Индію, прежде нежели онъ познакомился хотя съ однимъ семействомъ. Климатъ вредно подѣйствовалъ на его здоровье и расположеніе духа. Обязанности Клайва мало соотвѣтствовали его смѣлому и пылкому нраву. Онъ тосковалъ по родинѣ, и въ письмахъ къ роднымъ чувства его выражены съ большею нѣжностью и грустью, нежели какой можно было ожидать отъ своеволія его ребяческихъ лѣтъ или отъ непоколебимой суровости позднѣйшихъ. — „Съ тѣхъ поръ, какъ я покинулъ мою родину, писалъ онъ, я не провелъ ни одного счастливаго дня“; и въ другомъ мѣстѣ: „я долженъ признаться, что иногда мысль о дорогой родной Англіи трогаетъ меня совершенно особеннымъ образомъ…. Если-бы я былъ столь счастливъ, что посѣтилъ бы мою родину, и особенно Манчестеръ, центръ всѣхъ моихъ мечтаній, то предо иною разомъ предстало бы все, чего я могу надѣяться или желать“.

Онъ нашелъ, впрочемъ, прекрасное утѣшеніе. Губернаторъ имѣлъ хорошую библіотеку и позволилъ Клайву пользоваться ею. Молодой человѣкъ посвящалъ много свободнаго времени чтенію и пріобрѣлъ въ это время почти все то книжное знаніе, которымъ онъ когда-либо обладалъ. Мальчикомъ онъ былъ слишкомъ лѣнивъ, чтобы заняться литературой, а возмужавъ, былъ скоро обремененъ другою работой.

Но ни климатъ, ни бѣдность, ни занятія, ни тоска изгнанника по родинѣ не могли смирить отчаянную смѣлость его нрава. Относительно своихъ начальниковъ онъ велъ себя точно такъ же, какъ нѣкогда относительно своихъ наставниковъ, и нѣсколько разъ подвергался опасности потерять мѣсто. Живя въ зданіи, предназначенномъ для писцовъ, онъ два раза пытался лишить себя жизни, и оба раза пистолетъ, направленный въ его голову, осѣкался. Этотъ случай произвелъ на Клайва, какъ разсказываютъ, то же впечатлѣніе, какое произвело подобное же спасеніе отъ смерти на Валленштейна; убѣдившись, что пистолетъ былъ хорошо заряженъ, Клайвъ воскликнулъ, что, конечно, онъ предназначенъ для чего-нибудь великаго.

Въ это время одно происшествіе, которое, какъ казалось съ перваго взгляда, должно было разрушить всѣ его надежды, открыло передъ нимъ новый путь къ отличію. Европу уже нѣсколько лѣтъ раздирала война за австрійское наслѣдство. Георгъ II былъ вѣрнымъ союзникомъ Маріи Терезіи. Бурбоны держались противной стороны. Хотя Англія была и тогда первою морскою державою, но она не обладала еще, какъ впослѣдствіи, превосходствомъ надъ совокупными морскими силами всѣхъ народовъ міра, и ей было трудно бороться съ соединенными флотами Франціи и Испаніи. Въ восточныхъ моряхъ Франція одержала верхъ. Лабурдонне, губернаторъ острова Маврикія, человѣкъ высокихъ способностей и нравственности, предпринялъ экспедицію на континентъ Индіи; несмотря на сопротивленіе англійскаго флота, онъ сдѣлалъ высадку, собралъ армію, явился передъ Мадрасомъ и принудилъ городъ и фортъ сдаться на капитуляцію. Ключи были выданы; французское знамя выставлено на фортѣ Ст. Джоржъ, и все, что находилось въ магазинахъ компаніи, захвачено, въ видѣ военной добычи, побѣдителями. Условіями капитуляціи было опредѣлено, что англичане, жителя города, будутъ считаться военноплѣнными на-слово и что городъ останется въ рукахъ французовъ до выкупа. Лабурдонне далъ честное слово, что выкупная сумма, которую потребуютъ, будетъ умѣренна.

Но успѣхи Лабурдонне возбудили зависть его соотечественника Дюпле, губернатора Пондишери. Сверхъ того, Дюпле обдумывалъ уже гигантскіе замыслы, съ которыми отдача Мадраса англичанамъ была совершенно несовмѣстна. Онъ объявилъ, что Лабурдонне зашелъ за предѣлы своей власти, что завоеванія, сдѣланныя Французскимъ оружіемъ на континентѣ Индіи, находятся въ распоряженіи одного только губернатора Пондишери и что Мадрасъ долженъ быть срытъ до основанія. Лабурдонне былъ принужденъ уступить. Гнѣвъ, возбужденный въ англичанахъ нарушеніемъ капитуляціи, былъ еще увеличенъ невеликодушнымъ обращеніемъ Дюпле съ главными должностными лицами компаніи. Губернаторъ и нѣкоторые изъ важнѣйшихъ жителей Форта Ст. Джоржъ были подъ стражею доставлены въ Пондишери и проведены, въ тріумфальной процессіи, черезъ весь городъ, передъ 50,000 зрителей. Основательно было думать, что столь грубое нарушеніе общественнаго довѣрія освобождало жителей Мадраса отъ обязательства, даннаго Лабурдонне. Клайвъ, ночью, въ одеждѣ мусульманина, бѣжалъ и нашелъ убѣжище въ Фортѣ Ст. Давидъ, одномъ изъ малыхъ англійскихъ поселеній, подчиненныхъ Мадрасу.

Обстоятельства, въ которыя онъ былъ теперь поставленъ, естественнымъ образомъ повели его къ избранію занятія болѣе соотвѣтствовавшаго его безпокойному и смѣлому нраву, нежели досмотръ товаровъ и веденіе счетовъ. Онъ просилъ и получилъ званіе прапорщика въ службѣ компаніи и на двадцать второмъ году вступилъ на военное поприще. Личная храбрость, которую онъ выказалъ, бывши еще писцомъ, отчаяннымъ поединкомъ съ однимъ военнымъ сорванцомъ, нагонявшимъ ужасъ на жителей Форта Ст. Давида, быстро дала ему видное мѣсто между сотнями храбрецовъ. На новомъ поприщѣ онъ скоро проявилъ качества, которыя до того времени не были въ немъ замѣтны: разсудительность, проницательность и уваженіе къ законной власти; онъ отличился во многихъ экспедиціяхъ противъ Французовъ и привлекъ на себя особенное вниманіе маіора Лоренса, почитавшагося тогда способнѣйшимъ изъ англійски» офицеровъ въ Индіи.

Клайвъ успѣлъ пробыть въ арміи только нѣсколько мѣсяцевъ, когда пришло извѣстіе о заключеніи мира между Англіею и Франціею. Дюпле былъ, вслѣдствіе этого, вынужденъ возвратить Мадрасъ англійской компаніи, и молодой прапорщикъ могъ приняться за свои прежнія занятія. Онъ, дѣйствительно, на короткое время вернулся къ конторскимъ дѣламъ, но долженъ былъ опять оставить ихъ, чтобы помочь маіору Ломеису въ мелкихъ военныхъ дѣйствіяхъ противъ туземцевъ, и потомъ снова вернулся въ контору. Пока онъ колебался такимъ образомъ между военнымъ и коммерческимъ поприщами, обстоятельства рѣшили его выборъ. Политическія дѣла Индіи приняли новый видъ. Правительства Англіи и Франціи были въ мирѣ; но между англійской и французской торговыми компаніями на Востокѣ возгорѣлась полная событій и важная по послѣдствіямъ война, призомъ которой было великолѣпное наслѣдіе дома Тамерлана.

Имперія, основанная Баберомъ^[5] и его моголами въ XVI-мъ столѣтіи, была долго одною изъ самыхъ обширныхъ и богатыхъ въ мірѣ. Нигдѣ въ Европѣ но было такого огромнаго народонаселенія, подвластнаго одному монарху, и такихъ огромныхъ поступавшихъ въ казну доходовъ. Красота и великолѣпіе зданій, воздвигнутыхъ властителями Индустана, удивляли даже путешественниковъ, видѣвшихъ соборъ св. Петра. Безчисленныя свиты и роскошныя украшенія, окружавшія делійскій престолъ, ослѣпляли даже глазъ, привыкшій къ великолѣпію Версаля. Нѣкоторые изъ значительнѣйшихъ вицекоролей, управлявшихъ именемъ великаго могола, властвовали надъ столькими же подданными, какъ король Французскій или императоръ германскій. Даже намѣстники этихъ намѣстниковъ могли бы соперничать, въ обширности владѣній и количествѣ дохода, съ великимъ герцогомъ тосканскимъ или курфирстомъ саксонскимъ.

Почти не можетъ быть сомнѣнія въ томъ, что эта громадная имперія, не смотря на поражавшія поверхностный взглядъ могущество и благоденствіе, была управляема, даже въ счастливѣйшее время своего существованія, гораздо хуже, нежели самое разстроенное изъ современныхъ намъ государствъ европейскихъ. Администрація ея была запятнана всѣми пороками, нераздѣльными съ восточнымъ деспотизномъ и господствомъ одного племени надъ другимъ. Столкновенія противорѣчивыхъ притязаній членовъ королевскаго дома вели за собою длинный рядъ злодѣяній и общественныхъ бѣдствій. Честолюбивые намѣстники государя стремились иногда къ независимости. Свирѣпыя племена индусовъ, неохотно подчинявшіяся чужому игу, часто отказывали въ дани, отражали арміи правительства отъ горныхъ твердынь и дѣлали военные набѣги на обработанныя равнины. Не смотря, впрочемъ, на много постоянныхъ недостатковъ въ управленіи, несмотря на случайные перевороты, потрясавшіе весь организмъ общества, эта обширная монархія, вообще, сохраняла, въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, внѣшній видъ единства, величія и энергіи. Но во время всего длиннаго правленія Ауренгзеба имперія, несмотря на всю силу характера и искусство этого государя, стремилась къ упадку. Послѣ его смерти, послѣдовавшей въ 1707 году, паденіе было страшно быстро. Сильные удары извнѣ дѣйствовали совокупно" съ быстро усиливавшимся неисцѣлимымъ внутреннимъ разстройствомъ, и въ нѣсколько лѣтъ имперія подверглась совершенному разложенію.

Исторія наслѣдниковъ Ѳеодосія представляетъ большое сходство съ исторіею преемниковъ Ауренгзеба. Но паденіе Карловинговъ представляетъ, можетъ быть, самую близкую паралель съ паденіемъ моголовъ. Едва Карлъ Великій сошелъ въ могилу, какъ уже его преемники, своею глупостью и спорами, начали навлекать на себя общее презрѣніе и подвергать гибели своихъ подданныхъ. Обширныя владѣнія франковъ были раздроблены на тысячи частей. Презрѣннымъ наслѣдникамъ славнаго имени, Карлу Лысому, Карлу Толстому и Карлу Простому, не осталось ничего, кромѣ номинальнаго достоинства. Свирѣпые хищники, отличавшіеся другъ отъ друга происхожденіемъ, языкомъ и религіею, стекались, какъ-бы условившись между собою, съ отдаленнѣйшихъ краевъ земли, для грабежа провинцій, которыхъ правительство уже не могло защищать. Пираты Сѣвернаго моря распространили свои опустошенія отъ Эльбы до Пиренеевъ и, наконецъ, утвердились въ богатой долинѣ Сены. Венгры, въ которыхъ трепетавшіе монахи видѣли Гога и Магога пророчества, увлекали въ глубь паннонскихъ лѣсовъ добычу, награбленную въ городахъ Ломбардіи. Сарацыны управляли Сициліею, раззоряли плодоносныя равнины Кампанія и распространяли ужасъ до самыхъ стѣнъ Рима. Среди этихъ страданій, въ имперіи произошла великая внутренняя перемѣна. Могильное разложеніе начало порождать новыя формы жизни. Въ то время, какъ весь организмъ, какъ одно цѣлое, находился въ состояніи оцѣпенѣнія и безсилія, каждый отдѣльный членъ начиналъ проявлять чувствительность и двигаться собственною силой. Именно въ это самое глухое и безотрадное время европейской исторіи появляются всѣ феодальныя привилегіи, все феодальное дворянство. Отсюда начинаются слѣды власти тѣхъ князей, по имени вассаловъ, но въ сущности независимыхъ, которые, съ титулами герцоговъ, маркизовъ и графовъ, долгое время управляли почти всѣми частями владѣній, нѣкогда подвластныхъ Карлу Великому.

Такова же или почти такова была перемѣна, происшедшая въ имперіи могола въ теченіе 40 лѣтъ, слѣдовавшихъ за смертью Ауренгзеба. Рядъ номинальныхъ государей, погруженныхъ въ лѣнь и развратъ, безпечно проводилъ жизнь въ замкнутыхъ дворцахъ, жуя бетель, лаская наложницъ и слушая шутовъ. Сквозь западные горные проходы спускались полчища свирѣпыхъ грабителей, поживиться незащищаемыми богатствами Индустана. Персидскій шахъ переправился черезъ Индъ, прошелъ сквозь ворота Дели и съ тріумфомъ унесъ тѣ сокровища, великолѣпію которыхъ удивлялись Ро и Бернье: павлиній тронъ, на которомъ лучшія драгоцѣнности Голконды были расположены искуснѣйшими руками европейцевъ, и неоцѣнимую Гору Свѣта, которая, послѣ многихъ странныхъ приключеній, блистала послѣднее время въ браслетѣ Реиджитъ-Синга, а теперь назначена украшать безобразный истуканъ Ориссы. За персіанами, чтобы докончить начатое ими дѣло раззоренія, слѣдовали авганы. Воинственные роды Раджпутаны свергли мусульманское иго. Отрядъ наемныхъ воиновъ занялъ Рогилькондъ. Шейхи господствовали на Индѣ. Джауты распространили ужасъ вдоль Джумны, а гористыя страны, окаймляющія западный берегъ Индустана, выслали еще болѣе опасное племя, долгое время бывшее ужасомъ всякой туземной власти, племя, которое только послѣ многихъ отчаянныхъ и нерѣшительныхъ битвъ уступило счастью и генію Англіи. Эти дикіе хищники впервые спустились со своихъ горъ въ правленіе Ауренгзеба, а вскорѣ послѣ его смерти каждый уголъ его обширнаго государства трепеталъ могущественнаго имени мараттовъ. Много плодоносныхъ вицекоролевствъ было покорено ими. Владѣнія мараттовъ простирались поперегъ полуострова отъ моря до моря; предводители ихъ царствовали въ Пунѣ, въ Гваліорѣ, въ Гузератѣ, въ Берарѣ и въ Танджорѣ. Но сдѣлавшись сильными государями, они не переставали грабить, а сохранили разбойничьи привычки своихъ предковъ. Каждая неподвластная имъ страна была подвержена ихъ набѣгамъ. Едва раздавался звукъ ихъ котловидныхъ барабановъ, крестьянинъ закидывалъ на плечо мѣшокъ съ рисомъ, скрывалъ въ поясѣ кое-какія сбереженныя деньги и бѣжалъ съ женою и дѣтьми въ горы или заросли, въ болѣе сносное сосѣдство гіены и тигра. Многія провинціи откупали свои жатвы цѣною ежегодной подати. Даже жалкій призракъ, все еще носившій титулъ императора, унизился до платежа этой постыдной дани. Бивачные огни одного изъ предводителей этихъ хищниковъ можно было видѣть съ вершины стѣнъ делійскаго дворца. Другой, во главѣ безчисленной конницы, ежегодно спускался на рисовыя поля Бенгала. Даже европейскіе купцы трепетали за свои магазины, и сто лѣтъ тому назадъ признано было необходимымъ укрѣпить Калькутту противу берарскихъ всадниковъ; названіе мараттскаго рва хранитъ до настоящаго времени воспоминаніе о минувшей опасности.

Тамъ, гдѣ вицекороли, поставленные великимъ моголомъ, сохранили власть, они сдѣлались независимыми. На словахъ они все-еще признавали господство дома Тамерлана, такъ же, какъ графъ фландрскій или герцогъ бургундскій признаваія власть какого-нибудь самаго отъявленнаго глупца изъ послѣднихъ Карловинговъ. Случалось, что они посылали своему номинальному государю подарокъ или просили его о какомъ-нибудь почетномъ титулѣ; но въ сущности это были уже не намѣстники, которыхъ можно было смѣнять по произволу, а независимые наслѣдственные владѣтели. Такимъ образомъ возникли тѣ могущественные мусульманскіе роды, которые въ прежнее время управляли Бенгаломъ и Карнатикомъ и которые до настоящаго времени, хотя и въ состояніи вассальства, однако пользуются нѣкоторыми правами верховныхъ властителей въ Локнау и Гайдерабадѣ.

Къ чему могъ привести этотъ безпорядокъ? Должна ли была борьба продолжаться цѣлые вѣка или кончиться образованіемъ новой великой имперіи? Мусульманину ли или маратту предстояло владычествовать въ Индіи? Не новый ли Баверъ долженъ былъ спуститься съ горъ и вести смѣлыя племена Кабула и Хорасана противъ богатаго и менѣе воинственнаго племени? Ни одно изъ этихъ предположеній не казалось невѣроятнымъ. Но самый проницательный человѣкъ едвали могъ подумать, чтобы торговая компанія, отдѣленная отъ Индіи 15,000 милей моря и владѣвшая въ ней, для коммерческихъ цѣлей, только нѣсколькими акрами земли, могла, менѣе чѣмъ въ 100 лѣтъ, распространить свое владычество отъ мыса Коморина до вѣчныхъ снѣговъ Гималая; могла принудить нараттовъ и магометанъ забыть взаимную вражду въ общемъ подданствѣ; могла укротить даже тѣ дикія племена, которыя сопротивлялись самымъ могущественнымъ изъ моголовъ, и, соединивъ подъ своимъ скипетровъ сотню милліоновъ подданныхъ, перенести свое побѣдоносное оружіе далеко на востокъ отъ Брамапутра и далеко на западъ отъ Гидаспа. Кто бы подумалъ, что эта компанія будетъ предписывать условія мира у воротъ Авы и посадитъ своего вассала на престолъ Кандагара!

Первый, кто понялъ возможность воздвигнуть европейское государство на развалинахъ монархіи могола, былъ Дюпли. Его обширный, безпокойный, изобрѣтательный умъ замыслилъ это предпріятіе въ такое время, когда самые способные слуги англійской компаніи были единственно заняты фактурами и накладными. Онъ нетолько назначилъ себѣ цѣль дѣйствій. Онъ имѣлъ ясный и вѣрный взглядъ на средства для ея достиженія. Онъ хорошо понялъ, что даже самыя большія арміи, которыя властители Индіи могли вывести въ поле, не могли бороться съ малымъ отрядомъ людей, пріученныхъ къ дисциплинѣ и руководимыхъ тактикою Запада. Онъ понялъ также, что изъ туземцевъ Индіи могутъ быть, подъ начальствомъ европейцевъ, образованы армія, командовать которыми гордились бы Морицъ Саксонскій и Фридрихъ Великій. Онъ очень хорошо сознавалъ, что для европейскаго искателя приключеній самое удобное и легкое средство пріобрѣсти власть въ Индіи — было управлять движеніями и говорить устами какой-нибудь блестящей куклы, почтеной титуломъ набоба или низама. Тотъ родъ войны и политики, которыя, спустя нѣсколько лѣтъ, съ такимъ успѣхомъ служили англичанамъ, были въ первый разъ поняты и употреблены искуснымъ и предпріимчивымъ французомъ.

Положеніе Индіи было таково, что для всякаго нападенія можно было найти предлогъ или въ старинныхъ законахъ, или въ новѣйшихъ обычаяхъ. Всѣ права находились въ состояніи совершенной неопредѣленности, и европейцы, принимавшіе участіе въ спорахъ туземцевъ, еще увеличивали путаницу, прилагая къ азіатскимъ политическимъ дѣламъ общественные законы Запада и сравненія съ феодальною системою. Если было выгодно обращаться съ набобомъ, какъ съ независимымъ государемъ, то было къ тому совершенно достаточное основаніе: онъ въ сущности былъ независимъ. Если было выгоднѣе обращаться съ нимъ какъ съ простымъ намѣстникомъ делійскаго двора, то и въ этомъ не было затрудненія: онъ былъ имъ въ теоріи. Если оказывалось удобнѣе смотрѣть на его званіе какъ на наслѣдственное, или только какъ на пожизненное, или какъ на вполнѣ зависящее отъ произвола великаго могола, то доказательства и прецеденты могли быть приведены въ пользу каждаго изъ этихъ воззрѣній. Партія, имѣвшая въ своихъ рукахъ наслѣдника Бабера, представляла его какъ несомнѣннаго, законнаго и неограниченнаго владѣтеля, повелѣніямъ котораго всѣ подчиненныя власти должны были повиноваться. Партія, противъ которой употреблялось его имя, не встрѣчала недостатка въ доказательствахъ, что имперія de facto распалась и что, хотя я было прилично оказывать моголу должное уваженіе, какъ почтенному останку миновавшагося порядка вещей, однако было бы безразсудно смотрѣть на него какъ на настоящаго властителя Индустана.

Въ 1748 году умеръ одинъ изъ самыхъ могущественныхъ между новыми властителями Индіи великій низамъ Аль-Молькъ, вицекороль Декана. Его власть перешла къ его сыну Назиръ-Джонгу. Изъ провинцій, подчиненныхъ этому высокому сановнику, Карнатикъ была самая богатая и обширная. Ею управлялъ старый набобъ, имя котораго англичане передѣлали въ Аилверди-Ханъ.

Но были претенденты на управленіе какъ вицекоролевствомъ, такъ и подчиненной ему провинціей. Мирзафа-Джонгъ, внукъ низама Аль-Молька, явился соперникомъ Назиръ-Джонга; Чонда-Саибъ, зять одного изъ прежнихъ набобовъ Карнатика, оспаривалъ права Анаверди-Хана. При неопредѣленности индійскихъ законовъ легко было и Мирз афа-Джонгу, и Чонда-Саибу представить нѣчто похожее на дѣйствительное право. Въ обществѣ, совершенно разстроенномъ, имъ было нетрудно найти алчныхъ удальцовъ, готовыхъ стать подъ ихъ знамена. Претенденты соединились, вторглись въ Карнатикъ и обратились съ просьбою о помощи къ французамъ, слава которыхъ возросла вслѣдствіе ихъ успѣховъ въ недавнюю войну съ англичанами на Коромандельскомъ берегу.

Для хитраго и честолюбиваго Дюпле ни что не могло быть пріятнѣе. Создать набоба Карнатика, создать вице-короля Декана, управлять подъ ихъ именами всѣмъ югомъ Индіи — было дѣйствительно привлекательною перспективой. Дюпле вступилъ въ союзъ съ претендентами и послалъ имъ на помощь 400 французскихъ солдатъ и 2000 сипаевъ, обученныхъ на европейскій ладъ. Дано было сраженіе; французы покрыли себя славою; Анаверди-Ханъ былъ разбитъ и погибъ во время битвы. Сынъ его, Магонетъ-Али, извѣстный впослѣдствіи въ Англіи водъ именемъ набоба Аркотскаго и обязанный краснорѣчію Борка весьма незавиднымъ безсмертіемъ, бѣжалъ съ малыми остатками своей арміи въ Тричиндполи, и побѣдители разомъ овладѣли почти всѣмъ Карнатикомъ.

Это было началомъ величія Дюпле. Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ битвъ, переговоровъ и интригъ, его искусство и счастіе, казалось, вездѣ одержали верхъ. Назиръ-Джонгъ погибъ отъ рукъ своихъ же товарищей. Мирзафа-Джоигъ сдѣлался властителемъ Декана, и побѣда французскаго оружія и политики была полная. Въ Пондишери все радовалось и торжествовало: съ батарей раздавалась пушечная пальба, въ церквахъ пѣли Te Deum. Новый низамъ прибылъ, для посѣщенія своихъ союзниковъ, въ Пондишери, гдѣ церемонія его утвержденія въ санѣ была совершена съ большимъ торжествомъ. Дюпли, въ одеждѣ знатнаго магометанина, вступилъ въ городъ въ одномъ паланкинѣ съ низамомъ и въ послѣдовавшемъ торжествѣ первенствовалъ передъ всѣмъ дворомъ. Онъ былъ объявленъ губернаторомъ Индіи отъ рѣки Кристны до мыса Коморина, страны, по величинѣ почти равной Франціи, а предоставленная ему власть превышала даже власть Чонда-Саива. Дюпле было довѣрено командованіе 7-ю тысячами кавалеріи; было объявлено, что въ цѣломъ Карнатикѣ не будетъ терпимъ монетный дворъ, за исключеніемъ пондишерійскаго. Значительная часть сокровищъ, собранныхъ прежними вице-королями Декана, перешла въ сундуки французскаго губернатора. Носились слухи, что онъ получилъ двѣсти тысячъ Фунтовъ стерлинговъ деньгами, не считая многихъ драгоцѣнностей. Въ самомъ дѣлѣ, едвали могъ быть означенъ предѣлъ его пріобрѣтеніямъ. Онъ управлялъ тридцатью милліонами людей почти съ неограниченною властью. Никакая почесть, никакая денежная награда не могли быть получены иначе, какъ чрезъ его посредство; ни одно прошеніе, не подписанное имъ, не было прочитываемо низамомъ.

Мирзафа-Джоигъ пережилъ свое возвышеніе только немногими мѣсяцами. Но другой князь изъ того же дома былъ возведенъ на престолъ французскимъ вліяніемъ и подтвердилъ всѣ обѣщанія своего предшественника. Дюпле сдѣлался величайшимъ изъ владѣтелей Индіи. Его соотечественники хвастались тѣмъ, что имя его произносилось съ трепетомъ даже въ делійскомъ дворцѣ. Туземное народонаселеніе съ удивленіемъ смотрѣло на успѣхъ, съ которымъ распространилось въ Азіи въ короткій четырехъ-лѣтній срокъ владычество европейскаго искателя приключеній. Притомъ, тщеславный французъ не довольствовался сущностью власти. Онъ любилъ съ надменнымъ хвастовствомъ выказывать ее передъ своими подданными и соперниками. Близъ того мѣста, гдѣ его политика достигла высшаго торжества сверженіемъ Назиръ-Джонга и возвышеніемъ Мирзафы, онъ рѣшился воздвигнуть колонну, на 4-хъ сторонахъ которой громкія надписи на 4-хъ языкахъ провозглашали его побѣду всѣмъ народамъ Востока. Медали, съ вычеканенными на нихъ изображеніями его успѣховъ, были положены подъ фундаментъ великолѣпнаго столба, и вокругъ него выросъ городъ, носившій надменное названіе Дюпле-Фатигабада, что значитъ въ переводѣ городъ побѣды Дюпле.

Англичане сдѣлали нѣсколько слабыхъ и нерѣшительныхъ попытокъ остановить блестящіе успѣхи соперничествовавшей компаніи и продолжали признавать Магомета-Али набобомъ Карнатика. Но владѣнія Магомета-Али состояли изъ одного Тричинололи; да и Тричинополи былъ теперь осажденъ Чонда-Саибомъ и его французскими союзниками. Заставить снять осаду казалось невозможнымъ. Небольшія военныя силы, бывшія тогда въ Мадрасѣ, не имѣли предводителя: маіоръ Лоренсъ вернулся въ Англію, и въ поселеніи не оставалось ни одного офицера съ установившеюся репутаціею. Туземцы привыкли смотрѣть съ презрѣніемъ на великую націю, которая должна была въ скоромъ времени покорить ихъ и управлять ими. Они видѣли французское знамя развѣвающимся на фортѣ Ст. Джоржъ; они видѣли, какъ начальниковъ англійской факторіи вели въ тріумфальной процессіи по улицамъ Пондишери; видѣли, что оружіе и совѣты Дюпле повсюду имѣли успѣхъ, между тѣмъ какъ противодѣйствіе, оказанное ему мадрасскимъ начальствомъ, послужило только доказательствомъ безсилія послѣдняго и увеличило славу Дюпле. Въ это время мужество и геній одного англійскаго юноши, вовсе непользовавшагося извѣстностью, внезапно дали другой оборотъ дѣлу.

Клайву было въ то время 25 лѣтъ. Послѣ нѣкотораго колебанія между военнымъ и коммерческимъ поприщами, онъ получилъ наконецъ мѣсто, имѣвшее характеръ обоихъ: мѣсто коммиссара войскъ, съ чиномъ капитана. Крайность положенія пробудила всѣ его способности. Онъ представилъ своимъ начальникамъ, что если не будетъ сдѣлано энергическаго усилія, Тричинополи падетъ, домъ Анаверди-Хана погибнетъ, и Французы сдѣлаются дѣйствительными властителями всего полуострова Индіи. Необходимо было нанести какой-нибудь смѣлый ударъ. Еслибы сдѣлано было нападеніе на Аркотъ, столицу Карнатика и любимое мѣстопребываніе набобовъ, то легко могло бы статься, что осада Тричинополи была бы снята. Начальники англійскаго поселенія, сильно устрашенные успѣхами Дюпле и опасаясь, что, въ случаѣ новой войны между Англіею и Франціею Мадрасъ будетъ немедленно взятъ и разрушенъ, одобрили планъ Клайва и поручили ему же привести его въ исполненіе. Молодому капитану ввѣрено было начальство надъ 200 англійскихъ солдатъ и 300 сипаевъ, вооруженныхъ и дисциплинированныхъ на европейскій ладъ. Изъ восьми офицеровъ, командовавшихъ подъ главнымъ начальствомъ Клайва этимъ незначительнымъ отрядомъ, только двое участвовали прежде въ сраженіи, а четверо изъ восьми были компанейскіе чиновники, которыхъ примѣръ Клайва побудилъ предложить свои услуги. Погода была бурная; но Клайвъ, не смотря на дождь, громъ и молнію, двинулся къ воротамъ Аркота. Гарнизонъ, въ паническомъ страхѣ, очистилъ фортъ, и англичане заняли его безъ выстрѣла.

Но Клайвъ хорошо понималъ, что ему не дозволятъ безпрепятственно сохранить свое завоеваніе. Онъ немедленно началъ заготовлять продовольствіе, возводить укрѣпленія и приготовляться къ осадѣ. Гарнизонъ, бѣжавшій при появленіи англичанъ, опомнился наконецъ отъ ужаса; получивъ значительное подкрѣпленіе изъ окрестностей, онъ усилился до 3,000 человѣкъ и расположился лагеремъ близъ самаго города. Въ глухую ночь Клайвъ вышелъ изъ Форта, неожиданно аттаковалъ лагерь, истребилъ значительное число непріятелей, разсѣялъ остальныхъ и вернулся, не потерявъ ни одного человѣка.

Извѣстіе объ этихъ происшествіяхъ скоро дошло до Чонда-Саиба, который, вмѣстѣ со своими французскими союзниками, осаждалъ Тричинополи. Онъ немедленно отрядилъ изъ своего лагеря и отправилъ въ Аркотъ четыре тысячи человѣкъ, къ которымъ въ скоромъ времени присоединились остатки отряда, разбитаго Клайвомъ. Войско это было еще усилено двумя тысячами человѣкъ изъ Веллора и гораздо важнѣйшимъ подкрѣпленіемъ, состоявшимъ изъ 150 французскихъ солдатъ, которыхъ Дюпле отрядилъ изъ Пондишери. Вся армія, простиравшаяся до 10,000 человѣкъ, находилась подъ начальствомъ Раджа-Саиба, сына Чонда-Саиба.

Раджа-Саибъ приступилъ къ обложенію Аркотскаго форта, казавшагося совершенно неспособнымъ выдержать осаду. Стѣны развалились, рвы были сухи, валганги слишкомъ узки для постановки на нихъ орудій, бруствера слишкомъ низки для защиты солдатъ. Слабый гарнизонъ, вслѣдствіе разныхъ случайностей, значительно уменьшился. Онъ состоялъ въ то время изъ 120 европейцевъ и 200 сипаевъ. Оставалось только четыре офицера; запасы продовольствія были недостаточны; а комендантъ, на которомъ лежало веденіе обороны при столь отчаянныхъ обстоятельствахъ, былъ молодой, двадцатипятилѣтій человѣкъ, привыкшій къ службѣ въ конторѣ.

Осада продолжалась 50 дней. Въ теченіе 50 дней молодой комендантъ выдерживалъ осаду съ твердостью, бдительностью и искусствомъ, которыя сдѣлали бы честь самому опытному маршалу Европы. Тѣмъ не менѣе брешь увеличивалась ежедневно. Гарнизонъ начиналъ испытывать голодъ. Въ подобномъ положеніи можно было ожидать, что всякій отрядъ, съ такимъ небольшимъ числомъ офицеровъ, окажетъ неповиновеніе; опасность была особенно велика въ отрядѣ, составленномъ изъ людей, рѣзко отличавшихся другъ отъ друга и происхожденіемъ, и цвѣтомъ кожи, и языкомъ, и обычаями, и вѣрою. Но преданность этого маленькаго отряда своему начальнику превзошла все, что было разсказано о 10-мъ легіонѣ Цезаря или старой гвардіи Наполеона. Сипаи явились къ Клайву, не съ цѣлью жаловаться на недостаточность продовольствія, а для того, чтобы предложить отдачу всего зерноваго хлѣба европейцамъ, имѣвшимъ надобность въ большемъ количествѣ продовольствія, нежели уроженцы Азіи. Сцѣженной съ рисовой каши слизи будетъ для насъ достаточно, говорили они. — Во всей исторіи нельзя найти болѣе трогательнаго примѣра военной вѣрности или нравственнаго вліянія начальника.

Попытка, сдѣланная мадрасскимъ правительствомъ для освобожденія крѣпости, не удалась. Но оставалась еще одна надежда. Отрядъ изъ 6,000 мараттовъ — полу воиновъ, полуразбойниковъ, подъ начальствомъ предводителя, по имени Морари-Рау, былъ нанятъ для вспомоществованія Магомету-Али; но считая силу французовъ неотразимою и успѣхъ Чонда-Саиба несомнѣннымъ, онъ до того времени оставался въ бездѣйствіи на границахъ Карнатика. Слава обороны Аркота вызвала его изъ оцѣпенѣнія. Морари-Рау объявилъ, что онъ до того времени не вѣрилъ, чтобы англичане были способны сражаться, но что убѣдившись въ ихъ мужествѣ и умѣньи самимъ помочь себѣ, онъ охотно будетъ имъ помогать. Раджа-Саибъ узналъ о движеніи караттовъ: слѣдовало торопиться. Онъ прибѣгнулъ сначала къ переговорамъ, пытался подкупить Клайва значительными подарками; но они были отвергнуты съ презрѣніемъ. Раджа-Саибъ поклялся, что если его предложенія не будутъ приняты, то онъ немедленно штурмуетъ Фортъ и истребитъ всѣхъ жителей безъ исключенія. Клайвъ отвѣчалъ ему съ характеристическою надменностью, что отецъ его былъ похититель престола, что войско его сволочь и что онъ хорошо сдѣлаетъ, если подумаетъ дважды, прежде нежели пошлетъ такихъ трусовъ на брешь, защищаемую англійскими солдатами.

Раджа-Саибъ рѣшился штурмовать фортъ. День былъ удачно выбранъ дли смѣлаго предпріятія. Это былъ великій магометанскій праздникъ, посвященный памяти Гусейна, сына Али. Происшествіе, подавшее поводъ къ этому торжеству, самое трогательное въ исторіи ислама. Печальная легенда разсказываетъ, какъ вождь фатимитовъ, когда пали всѣ его мужественные сподвижники, выпилъ послѣдній глотокъ воды и произнесъ послѣднюю молитву, какъ убійцы съ торжествомъ понесли его голову, какъ тиранъ ударилъ жезломъ безжизненныя губы и какъ нѣсколько стариковъ вспоминало со слезами, что они видѣли эти губы прижатыми къ губамъ пророка божія. По прошествіи почти 12 столѣтій воспоминаніе объ этомъ происшествіи порождаетъ самыя сильныя и мрачныя чувствованія въ груди набожныхъ мусульманъ Индіи. Они возбуждаютъ себя до такой агоніи ярости и сѣтованія, что нѣкоторые изъ нихъ умирали, говорятъ, отъ одного душевнаго волненія. Они вѣруютъ, что всякій, кто во время этого празднества погибнетъ, сражаясь съ невѣрными, выкупаетъ смертью всѣ грѣхи своей жизни и тотчасъ переходитъ въ садъ гурій. Въ этотъ-то день Раджа-Саибъ рѣшился штурмовать Аркотъ. Чтобы способствовать дѣйствію религіознаго фанатизма, употреблены были возбуждающія вещества, и осадная армія, опьянѣвшая отъ фанатизма, опьянѣвшая отъ бетеля, съ яростью устремились на приступъ.

Клайвъ былъ тайно извѣщенъ объ этомъ намѣреніи, сдѣлалъ нужныя распоряженія и, изнуренный отъ трудовъ, бросился на постель. Онъ былъ разбуженъ тревогой и мгновенно явился на своемъ посту. Непріятель шелъ, гоня передъ собою слоновъ, лбы которыхъ были покрыты желѣзными досками. Онъ надѣялся, что ворота не выдержатъ натиска этихъ живыхъ тарановъ. Но едва громадныя животныя почувствовали англійскія ружейныя пули, какъ повернули назадъ и яростно кинулись прочь, давя подъ ногами толпы гнавшихъ ихъ людей. На воду, которою была наполнена часть рва, спущенъ былъ плотъ. Клайвъ, замѣтивъ, что артиллеристы, находившіеся противъ этого мѣста, не знали своего дѣла, началъ самъ управлять дѣйствіемъ одного орудія и въ нѣсколько минутъ очистилъ плотъ отъ непріятеля. Гдѣ ровъ былъ сухъ, штурмующіе лѣзли на приступъ съ большимъ мужествомъ, но были встрѣчены такимъ сильнымъ и мѣткимъ огнемъ, что вскорѣ поколебалась даже храбрость фанатизма и опьянѣнія. Задній рядъ англичанъ постоянно снабжалъ передній заряженными ружьями, и каждый выстрѣлъ попадалъ въ двигавшуюся у подошвы вала живую массу. Послѣ трехъ отчаянныхъ попытокъ осаждающіе отступили за ровъ.

Борьба продолжалась около часа. 400 осаждающихъ погибло, а гарнизонъ потерялъ только пять или шесть человѣкъ. Ночь провелъ онъ тревожно, ожидая новаго нападенія, но на разсвѣтѣ непріятеля уже не было видно: онъ отступилъ, оставивъ англичанамъ нѣсколько орудій и большое количество боевыхъ припасовъ.

Съ радостью и гордостью получили это извѣстіе въ фортѣ Ст. Джоржъ. Клайвъ былъ справедливо признанъ за человѣка способнаго къ командованію во всякомъ военномъ предпріятіи. Ему было послано 200 англійскихъ солдатъ и 700 сипаевъ, и съ этими силами онъ немедленно началъ наступательныя дѣйствія. Онъ взялъ фортъ Тимери, соединился съ отрядомъ арміи Moрари-Рау и спѣшилъ усиленнымъ маршемъ для атаки Раджа-Саиба, имѣвшаго подъ своимъ начальствомъ около 5000 человѣкъ, въ числѣ которыхъ 300 французовъ. Дѣло было жаркое, но Клайвъ одержалъ полную побѣду. Военная казна Раджа-Саиба досталась въ руки побѣдителя. 600 сипаевъ, служившихъ въ непріятельской арміи, перешли въ лагерь Клайва и были приняты въ англійскую слуаібу. Конджеверамъ сдался безъ сопротивленія. Губернаторъ Арни измѣнилъ Чонда-Сапбу и призналъ Магомета-Али.

Еслибы управленіе всѣми военными дѣйствіями было ввѣрено Клайву, то, вѣроятно, они были бы приведены къ скорому окончанію. Но робость и неспособность, являвшіяся во всѣхъ движеніяхъ англичанъ, тамъ, гдѣ онъ не присутствовалъ лично, продолжили борьбу. Маратты говорили, что солдаты Клайва были другаго рода люди, нежели англичане, которыхъ они встрѣчали въ прочихъ мѣстахъ. Результатомъ медленности было то, что въ скоромъ времени Раджа-Саибъ, во главѣ значительной арміи, въ которой находилось 100 французскихъ солдатъ, явился почти подъ выстрѣлами Форта Ст. Джоржъ и разорилъ виллы и сады англійской факторіи. Но онъ былъ еще разъ встрѣченъ и пораженъ Клайвомъ. Болѣе ста французовъ было убито или взято въ плѣнъ. Эта потеря была важнѣе гибели нѣсколькихъ тысячъ туземцевъ. Побѣдоносная армія двинулась съ поля сраженія къ форту Ст. Давидъ. На пути находился городъ побѣды Дюпли и великолѣпный памятникъ, долженствовавшій увѣковѣчить торжество Франціи на Востокѣ. Клайвъ приказалъ срыть до основанія и городъ, и памятникъ. Мы полагаемъ, что онъ былъ побужденъ къ этой мѣрѣ не личною или національною непріязнью, но глубокими и вѣрными политическими соображеніями. Городъ и его великолѣпное названіе, колонна и ея хвастливыя надписи принадлежали къ средствамъ, помощью которыхъ Дюпле держалъ, въ состояніи очарованія, общественное мнѣніе Индіи. Клайву слѣдовало разрушить это очарованіе. Туземцевъ увѣрили, что Франція была признана первою державою въ Европѣ и что англичане не смѣютъ думать объ оспариваніи ея преобладанія. Ни одно средство не могло быть болѣе дѣйствительнымъ для уничтоженія этого предубѣжденія, какъ публичное и торжественное разрушеніе трофеевъ Франціи.

Правительство Мадраса, ободренное этими событіями, рѣшилось отправить сильный отрядъ подъ начальствомъ Клайва, для подкрѣпленія гарнизона Тричинополи. Но именно въ это время маіоръ Лоренсъ вернулся изъ Англіи и принялъ главное начальство надъ арміею. Зная неуживчивость и нелюбовь подчиняться, которыми отличался Клайвъ и въ школѣ, и въ конторѣ, можно было ожидать, что онъ, послѣ такихъ подвиговъ, но будетъ охотно и ревностно дѣйствовать въ качествѣ подчиненнаго. Но Лоренсъ въ прежнее время оказалъ ему расположеніе, и надо отдать справедливость Клайву, что, не смотря на гордость и страсть къ преобладанію, онъ никогда не забывалъ сдѣланное ему добро. Онъ съ радостью подчинился своему старому другу я старался исполнять свою обязанность на второмъ мѣстѣ съ такимъ же рвеніемъ, съ какимъ дѣлалъ бы это на первомъ. Лоренсъ хорошо зналъ цѣну подобной помощи. Хотя умственныя способности его не превышали простаго здраваго смысла, но онъ вполнѣ оцѣнилъ дарованія своего блестящаго сподвижника. Методически изучивъ военное ремесло, Лоренсъ, подобно всѣмъ людяхъ, систематически воспитаннымъ для какого-нибудь дѣла, былъ расположенъ смотрѣть съ презрѣніемъ на всѣхъ выскочекъ; но у него былъ достаточно вѣрный взглядъ, чтобы велѣть въ Клайвѣ исключеніе изъ общаго правила. «Нѣкоторые, писалъ онъ, называютъ капитана Клайва счастливцемъ — и только; но по моему мнѣнію, основанному на томъ, что я знаю объ этомъ джентльменѣ, онъ заслуживалъ и могъ ожидать отъ своихъ дѣйствій всего, что случилось. Это человѣкъ съ непреклонною рѣшимостью, хладнокровіемъ и присутствіемъ духа, которое не покидаетъ его въ минуту величайшей опасности; онъ рожденъ быть солдатомъ. Не имѣя никакого военнаго образованія, даже не говоривъ много съ людьми военнаго сословія, онъ, одною силою сужденія и здраваго смысла, управлялъ арміею какъ опытный офицеръ и храбрый воинъ, съ осмотрительностью, навѣрное ручавшеюся за успѣхъ».

У французовъ не было ни одного начальника, котораго они могли бы противупоставить двумъ друзьямъ. Дюпле, не уступавшій въ способностяхъ къ веденію переговоровъ и въ интригамъ ни одному изъ европейцевъ, игравшихъ роль въ переворотахъ Индіи, не былъ способенъ лично управлять военными дѣйствіями. Онъ не былъ воспитанъ для того, чтобы быть воиномъ, и не имѣлъ наклонности сдѣлаться имъ. Враги обвиняли его въ трусости, и онъ защищался отъ этого обвиненія подобно капитану Бобадилю. Онъ говорилъ, что держится вдали отъ выстрѣловъ потому, что тишина и безмолвіе благопріятствуютъ его способностямъ и что для него затруднительно продолжать свои размышленія среди грома огнестрѣльнаго оружія. Онъ былъ, слѣдовательно, поставленъ въ необходимость поручать другимъ выполненіе своихъ великихъ воинственныхъ замысловъ и горько жаловался, что они выполнялись дурно. Ему помогалъ, правда, офицеръ замѣчательныхъ способностей — знаменитый Бюсси. Но Бюсси отправился съ низамомъ на сѣверъ и былъ при дворѣ этого властителя достаточно занятъ своими личными выгодами и выгодами Франціи. Между офицерами, остававшимися съ Дюпле, не было ни одного способнаго человѣка, и многіе изъ нихъ были мальчишки, надъ невѣжествомъ и глупостью которыхъ смѣялись простые солдаты.

Англичане торжествовали повсюду. Войска, осаждавшія Тричинополи, были сами осаждены и принуждены сдаться на капитуляцію. Чонда-Саибъ попался въ руки мараттовъ и былъ умерщвленъ, вѣроятно по наущенію его соперника Магомета-Али. Но энергія Дюпле была непреклонна и средства его неистощимы. Отъ своихъ довѣрителей изъ Европы онъ не получалъ никакой помощи. Они осуждали его политику. Они не давали ему денегъ и посылали въ подкрѣпленіе его войска только сволочь съ галеръ. Тѣмъ не менѣе онъ упорствовалъ, интриговалъ, подкупалъ, обѣщалъ, издерживалъ собственное состояніе, напрягалъ свой кредитъ, добывалъ новые дипломы изъ Дели, возбуждалъ со всѣхъ сторонъ новыхъ враговъ правительству Мадраса, и нашелъ орудія даже между союзниками англійской компаніи. Все было тщетно. Медленно, но вѣрно росло могущество Англіи и падало могущество Франціи.

Здоровье Клайва, во время пребыванія его въ Индіи, никогда не было въ хорошемъ состоянія; а теперь его организмъ такъ разстроился, что онъ рѣшился вернуться въ Англію. Предъ отъѣздомъ онъ предпринялъ чрезвычайно трудное дѣло и выполнилъ его со своей обычной энергіей и ловкостью. Форты Ковлонгь и Чингльнутъ были заняты французскими гарнизонами. Рѣшено было отправить противъ нихъ отрядъ войскъ. Но единственный отрядъ, который можно было употребить для этой цѣли, былъ такого рода, что ни одинъ офицеръ, кромѣ Клайва, не рѣшился бы рискнуть своею репутаціею, командуя имъ. Отрядъ этотъ состоялъ изъ 500 вновь навербованныхъ сипаевъ и изъ 200 только-что прибывшихъ изъ Англіи рекрутъ, которые были самая отъявленная сволочь, какую только вербовщики компаніи могли набрать въ воровскихъ притонахъ Лондона. Клайвъ, не смотря на болѣзнь и изнуреніе, рѣшился образовать изъ этого недисциплинированнаго сброда армію и двинулся съ нею къ Ковлонгу. Выстрѣлъ съ форта убилъ одного изъ этихъ оригинальныхъ воиновъ, вслѣдствіе чего всѣ остальные повернули назадъ и обратились въ бѣгство, и Клайву стоило большаго труда собрать ихъ. Другой разъ громъ выстрѣла изъ орудія дотого устрашилъ часовыхъ, что одного изъ нихъ нашли нѣсколько часовъ позже на днѣ колодезя. Клайвъ пріучалъ ихъ мало-по-малу къ опасности и, находясь постоянно тамъ, гдѣ опасность была наибольшая, заставилъ ихъ устыдиться ихъ трусости. Наконецъ, ему удалось составить изъ этихъ мало обѣщавшихъ матеріаловъ хорошій отрядъ. Ковлонгъ палъ. Клайвъ узналъ, что сильный отрядъ шелъ изъ Чингльнута на выручку враговъ. Онъ принялъ мѣры, чтобы непріятель не узналъ о своемъ позднемъ приходѣ, устроилъ на дорогѣ засаду, однимъ залпомъ положилъ 100 человѣкъ, взялъ 300 плѣнныхъ, преслѣдовалъ бѣгущихъ до воротъ Чингльнута, немедленно началъ осаду этой крѣпости, почитавшейся одною изъ сильнѣйшихъ въ Индія, сдѣлалъ брешь и готовился къ штурму: но Французскій комендантъ сдался на капитуляцію и отступилъ.

Клайвъ вернулся въ Мадрасъ побѣдителемъ, но въ такомъ состоянія здоровья, что ему было невозможно долго тамъ оставаться. Въ это время онъ женился на молодой дѣвушкѣ, по Фамиліи Масклайнъ, сестрѣ извѣстнаго математика, долгое время занимавшаго мѣсто королевскаго астронома. Она слыла красавицею и образованною женщиною, и письма ея мужа, какъ говорятъ, содержатъ доказательства, что она была имъ искренно любима.

Почти немедленно послѣ сватьбы Клайвъ отправился съ женою въ Англію. Онъ вернулся туда человѣкомъ совершенно отличнымъ отъ бѣднаго, ничтожнаго мальчика, который десять лѣтъ предъ тѣмъ былъ посланъ за море искать счастья. Ему было только 27 лѣтъ, а между тѣмъ отечество смотрѣло на него какъ на одного изъ первыхъ своихъ воиновъ. Въ Европѣ господствовалъ тогда общій миръ. Карнатикъ былъ единственною страною, въ которой англичане и французы воевали другъ съ другомъ. Обширные замыслы Дюпле возбудили не малое безпокойство въ лондонскомъ Сити, и быстрый поворотъ дѣлъ, которымъ были преимущественно обязаны мужеству и военнымъ способностямъ Клайва, служилъ предметомъ восторга. Молодой капитанъ пользовался въ домѣ Остъ-Индской компаніи почетнымъ для него прозвищемъ генерала Клайва, за здоровье котораго провозглашались тосты во время пиршествъ, данныхъ въ честь его директорами компаніи. По прибытіи въ Англію онъ увидѣлъ себя предметомъ всеобщаго вниманія и восторга. Остъ-Индская компанія въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ благодарила его за оказанныя услуги и поднесла ему мечъ, украшенный алмазами. Съ рѣдкою деликатностью отказался онъ отъ этого знака благодарности, если подобный же мечъ не поднесутъ его другу и начальнику, Лоренсу.

Понятно, что Клайвъ былъ весьма радушно принятъ въ своемъ семействѣ, которое было въ восторгѣ отъ его успѣховъ, хотя, кажется, съ трудомъ могло понять, какимъ образомъ ихъ негодный, лѣнивый Бобби могъ сдѣлаться великимъ человѣкомъ. Особенно трудно повѣрилъ этому отецъ его. Только когда дошло до Англіи извѣстіе о защитѣ Аркота, старый джентльменъ, говорятъ, проворчалъ, что въ мальчикѣ, пожалуй, есть прокъ. Одобренія его дѣлались сильнѣе и сильнѣе по мѣрѣ того, какъ доходили одно послѣ другаго извѣстія о блестящихъ подвигахъ сына; подъ конецъ старикъ неограниченно полюбилъ его и гордился* имъ.

Родные Клайва имѣли весьма существенныя причины радоваться его возвращенію. Значительная часть призовыхъ денегъ досталась на его долю, и онъ привезъ хорошія средства, часть которыхъ издержалъ, чтобы выпутать своего отца изъ затруднительнаго денежнаго положенія и выкупить изъ залога родовое имѣніе. Остальныя деньги онъ, кажется, разсорилъ, приблизительно, въ два года. Онъ жилъ богато, одѣвался роскошно даже для того времени, держалъ карету и верховыхъ лошадей и, не довольствуясь этими средствами избавиться отъ своихъ денегъ, прибѣгнулъ къ самому быстрому и дѣйствительному изъ всѣхъ средствъ, къ оспоренному выбору въ члены парламента, сопровождавшемуся петиціей.

Во время общихъ выборовъ 1754 года правительство находилось въ весьма странномъ положеніи. Формальной оппозиціи почти не существовало; якобиты были устрашены исходомъ послѣдняго возстанія. Партія торіевъ находилась во всеобщемъ презрѣніи. Она была оставлена всѣми талантливыми людьми, къ ней принадлежавшими, и въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ почти не подавала признака жизни. Небольшая партія, державшаяся вліяніемъ и обѣщаніями принца Фридриха^[6], распалась съ его смертью. Почта каждый талантливый общественный дѣятель королевства, какія бы ни были его прежнія отношенія, находился на службѣ и выдавалъ себя за вига. Но это удивительное согласіе было только кажущимся. Само правительство было терзаемо упорными враждами и противорѣчивыми притязаніями. Главною цѣлью его членовъ было унизить и вытѣснить другъ друга. Первый министръ, слабый, робкій, завистливый и вѣроломный Ньюкастль, былъ одновременно ненавидимъ и презираемъ нѣкоторыми изъ главнѣйшихъ членовъ правительства и болѣе всего Гкнги Фоксомъ, военнымъ секретаремъ. Этотъ способный, смѣлый и честолюбивый человѣкъ ловилъ всякій удобный случай, чтобы противодѣйствовать первому лорду казначейства, на котораго, — какъ Фоксу было хорошо извѣстно, — мало слѣдовало надѣяться, но котораго нечего было и сильно опасаться: — Ньюкастль, въ теченіе всей своей жизни, одинаково боялся и ссориться со способными людьми, и содѣйствовать ихъ возвышенію.

Ньюкастлю очень хотѣлось замѣстить двухъ членовъ за Сентъ-Майкель, одно изъ тѣхъ ничтожныхъ Корнваллійсскихъ мѣстечекъ, которыя сметены актомъ реформы 1832 года. Ему противодѣйствовали лордъ Сандвичъ, вліяніе котораго было долгое время господствующимъ въ этихъ мѣстахъ, и Фоксъ, изъ всѣхъ силъ содѣйствовавшій Сандвичу. Клайвъ, представленный Фоксу и весьма ласково принятый имъ, былъ поддержанъ въ качествѣ кандидата Сандвичемъ и избранъ; но противъ этого выбора былъ представленъ протестъ, опиравшійся на все вліяніе герцога Ньюкастля.

Дѣло, сообразно обычаю того времени, было заслушано комитетомъ цѣлой палаты. Вопросы относительно выборовъ почитались тогда чисто вопросами партій. Никто не заботился даже о сохраненіи вида безпристрастія. Серъ Робертъ Вальполь имѣлъ привычку открыто говорить, что въ битвахъ по выборамъ не должно давать пощады. Въ настоящемъ случаѣ волненіе было весьма сильно. Вопросъ, въ сущности, состоялъ не въ тонъ, былъ ли Клайвъ избранъ правильно или нѣтъ, но въ томъ, кто будетъ главою новой нижней палаты, а слѣдовательно и первымъ министромъ, Ньюкастль или Фоксъ. Борьба была упорна и продолжительна, и успѣхъ, казалось, клонился то въ одну сторону, то въ другую. Фоксъ выказалъ всѣ свои рѣдкія способности къ преніямъ, побилъ половину законниковъ парламента ихъ же оружіемъ и одержалъ верхъ вопреки всему вліянію казначейства. Комитетъ рѣшилъ вопросъ въ пользу Клайва; но когда рѣшеніе было представлено палатѣ, дѣло приняло другой оборотъ. Остатки торійской оппозиціи какъ ничтожны они ни были, имѣли однако довольно вліянія, чтобы опустить чашку вѣсовъ, точно уравновѣшенныхъ партіями Ньюкастля и Фокса. Ньюкастля торіи могли только презирать, Фокса же они ненавидѣли какъ самаго смѣлаго и искуснаго политика и самаго способнаго оратора между вигами, какъ постояннаго друга Вальполя и преданнаго приверженца герцога Комберландскаго. Послѣ колебанія, продолжавшагося до послѣдней минуты, они рѣшились цѣлою партіей подать голосъ съ друзьями перваго министра. Результатомъ этого было, что палата, ничтожнымъ большинствомъ голосовъ, уничтожила рѣшеніе комитета, и Клайвъ лишился своего мѣста.

Удаленный изъ парламента и въ затруднительномъ денежномъ положеніи, онъ, весьма естественно, вновь обратился въ Индіи. Компанія и правительство съ радостью поспѣшили принять его предложеніе услугъ. Правда, въ то время былъ заключенъ въ Карнатикѣ выгодный для Англіи трактатъ. Смѣщенный Дюпле вернулся съ остатками своего нѣкогда огромнаго состоянія въ Европу, гдѣ клевета и мелкіе преслѣдованія въ скоромъ времени свели его въ могилу. Однако многое говорило, что между Франціею и Англіею должна была въ скоромъ времени вспыхнуть война, и поэтому почитали весьма полезнымъ послать способнаго начальника въ компанейскія поселенія Индіи. Директора назначили Клайва губернаторомъ порта Ст. Давидъ. Король далъ ему чинъ подполковника англійской королевской арміи, и въ 1755 году Клайвъ вновь отправился въ Азію.

Первое дѣло, порученное ему по возвращенія на Востокъ, было покореніе твердыни Геріа. Эта крѣпость, построенная на скалистомъ мысу и почти окруженная океаномъ, служила притономъ морскому разбойнику по имени Ангрія, котораго суда наводили долгое время ужасъ на весь Аравійскій заливъ. Адмиралъ Ватсонъ, командовавшій англійскою эскадрою на Востокѣ, сжегъ флотъ Ангріи, а Клайвъ въ то же время атаковалъ крѣпость съ сухаго пути. Она скоро пала, и добыча въ 150,000 фунт. стерлинговъ была раздѣлена между побѣдителями.

Послѣ этого подвига, Клайвъ отправился въ фортъ Ст. Давидъ. Но онъ не успѣлъ пробыть тамъ и двухъ мѣсяцевъ, какъ получилъ извѣстіе, которое вызвало всю энергію его смѣлаго и дѣятельнаго ума.

Изъ провинцій, нѣкогда подвластныхъ дому Тамерлана, самою богатою былъ Бенгалъ. Ни одна часть Индіи не представляла такихъ естественныхъ удобствъ, какъ для земледѣлія, такъ и для торговли. Гангъ, устремляясь сотнями рукавовъ въ море, образовалъ обширную равнину, богатый черноземъ которой даже подъ тропическимъ небомъ соперничаетъ свѣжестью зелени съ апрѣлемъ Англіи. Рисовыя поля даютъ урожай, неизвѣстный въ другихъ мѣстахъ. Пряности, сахаръ, растительныя масла производятся въ удивительномъ избыткѣ. Рѣка доставляетъ неисчерпаемый запасъ рыбы. Прибрежные необитаемые острова, покрытые зловредною растительностью и полные оленей и тигровъ, снабжаютъ съ избыткомъ обработанные участки солью. Большая рѣка, оплодотворяющая почву, въ то же время служитъ главнымъ путемъ для восточной торговли. На берегахъ Ганга и впадающихъ въ него рѣкъ лежатъ самые богатые рынки, великолѣпнѣйшія столицы и наиболѣе почитаемыя капища Индіи. Тираннія человѣка напрасно боролась въ теченіе вѣковъ съ изобильной щедростью природы. Несмотря на деспотизмъ мусульманина, несмотря на разбойничество маратта, Бенгалъ всегда считался на Востокѣ садомъ Эдема, по преимуществу богатымъ королевствомъ. Народонаселеніе его необыкновенно быстро увеличивалось. Отдаленныя области питались избыткомъ его житницъ, и знатныя дамы Лондона и Парижа одѣвались въ изящныя произведенія его ткацкихъ станковъ. Племя, обитавшее по этому богатому пути, изнѣженное счастливымъ климатомъ и привыкшее къ мирнымъ занятіямъ, находилось въ томъ же отношеніи къ другимъ азіатамъ, въ какомъ азіаты вообще находятся къ смѣлымъ и энергическимъ сынамъ Европы. У кастильцевъ есть пословица, что въ Валенсіи земля — вода, а мущины — женщины, и замѣчаніе это одинаково примѣнимо къ обширной равнинѣ нижняго Ганга. Что бы ни дѣлалъ бенгалецъ, онъ дѣлаетъ вяло. Его любимыя занятія — такія, которыя не требуютъ движенія. Онъ боится тѣлесныхъ усилій, и, хотя многословный въ спорахъ и замѣчательно упорный въ дѣлѣ интригъ, онъ рѣдко рѣшается на схватку и почти никогда не идетъ въ солдаты. Мы сомнѣваемся, чтобы во всей арміи Остъ-Индской компаніи была хоть сотня природныхъ бенгальцевъ. Никогда, быть можетъ, не существовало народа болѣе подготовленнаго къ чужеземному игу и природою, и привычками.

Большія торговыя компаніи Европы давно имѣли свои факторіи въ Бенгалѣ. Французы владѣли принадлежащимъ имъ и теперь Шандернагоромъ на Угли. Выше по рѣкѣ, голландцы владѣли Чинсурою. Ближе къ морю англичане построили фортъ Вилліамъ. Въ сосѣдствѣ выросли церковь и обширные магазины. Рядъ помѣстительныхъ домовъ, принадлежавшихъ главнымъ агентамъ Остъ-Индской компаніи, былъ выстроенъ по берегу рѣки, а въ окрестностяхъ возникъ обширный и торговый городъ туземцевъ, который избрали своимъ пребываніемъ нѣсколько богатѣйшихъ индійскихъ купцовъ. Но на мѣстѣ, занятомъ въ настоящее время дворцами Чаурняги, находилось тогда только нѣсколько несчастныхъ крытыхъ соломою хижинъ. Заросли, предоставленныя водянымъ птицамъ и аллигаторамъ, покрывали мѣсто цитадели и бульвара, на которомъ теперь ежедневно, при захожденіи солнца, тѣснятся самые изящные экипажи Калькутты; за мѣсто, занятое факторіей, англичане, подобно другимъ большимъ землевладѣльцамъ страны, платили туземному правительству подать; подобно послѣднимъ, они пользовались я извѣстною юрисдикціей" въ предѣлахъ своихъ владѣній.

Обширная область Бенгалъ, вмѣстѣ съ Ориссою и Багаромъ, находилась долгое время подъ управленіемъ вице-короля, котораго англичане называли Аливирди-Ханомъ и который, подобно другимъ намѣстникамъ могола, въ дѣйствительности сдѣлался независимымъ. Онъ умеръ въ 1756 году, и власть перешла къ его внуку, Сугаджа-Даулѣ, юношѣ, которому еще не было 20 лѣтъ. Восточные деспоты составляютъ едвали не худшій разрядъ людей, а этотъ несчастный мальчикъ былъ одинъ изъ худшихъ представителей своего рода. Отъ природы слабоумный и необщительный, онъ получилъ такое воспитаніе, которое обезсилило бы даже могущественныя умственныя способности и испортило бы даже благородный нравъ. Онъ былъ безразсуденъ, потому что никто никогда не рѣшался разсуждать съ нимъ, и себялюбивъ, потому что никогда не чувствовалъ себя въ зависимости отъ добраго расположенія другихъ. Ранній развратъ обезсилилъ его тѣло и умъ. Неумѣренное употребленіе крѣпкихъ напитковъ воспалило его слабый мозгъ почти до сумасшествія. Избранными товарищами его были льстецы, вышедшіе изъ негоднѣйшей части народа и отличавшіеся единственно шутовствомъ и низкопоклонствомъ. Онъ дошелъ, говорятъ, до той послѣдней степени человѣческой испорченности, когда жестокость начинаетъ нравиться сама по себѣ, когда видъ страданія, причиняемаго безъ всякой цѣли пріобрѣсти какія-нибудь выгоды, отмстить за оскорбленіе или предупредить опасность, пріятно возбуждаетъ. Мучить звѣрей и птицъ составляло удовольствіе его раннихъ лѣтъ, а впослѣдствіи онъ еще сильнѣе наслаждался мученіями своихъ ближнихъ.

Сураджа-Даула съ дѣтства ненавидѣлъ англичанъ. Это былъ капризъ, а капризамъ его никто никогда не противился. Онъ составилъ себѣ также преувеличенное понятіе о богатствѣ, которое можно пріобрѣсти, ограбивъ англичанъ, и слабому, неразвитому уму его было непонятно, что богатство Калькутты, даже еслибы оно было еще значительнѣе, нежели онъ воображалъ, не вознаградитъ его за потерю, которую онъ долженъ былъ понести, еслибы европейская торговля, которой Бенгалъ служилъ однимъ изъ центровъ, была, вслѣдствіе притѣсненій, вынуждена перенестись на другой пунктъ. Предлогъ для ссоры былъ скоро найденъ. Англичане, ожидая войны съ Франціею, начала, безъ особеннаго разрѣшенія набоба, укрѣплять свое поселеніе. Богатый туземецъ, котораго Сураджа-Даула хотѣлъ ограбить, нашелъ убѣжище въ Калькуттѣ и не былъ выданъ. На этихъ основаніяхъ Сураджа-Даула двинулся съ большою арміею къ форту Вилліамъ.

Агенты компаніи въ Мадрасѣ, благодаря Дюпле, были вынуждена сдѣлаться государственными людьми и солдатами; но бывшіе въ Бенгалѣ все-еще оставались простыми торговцами и были сильно устрашены приближавшеюся опасностью. Губернаторъ, наслышавшійся иного о жестокости Сураджа-Даулы, потерялъ отъ страха голову, бросился въ лодку и искалъ убѣжища на ближайшемъ кораблѣ. Начальникъ войска нашелъ, что онъ не можетъ поступить лучше, какъ послѣдовать такому хорошему примѣру. Послѣ слабаго сопротивленія фортъ былъ взятъ, и большое число англичанъ попало въ руки побѣдителей. Набобъ усѣлся съ царскимъ величіемъ въ главной залѣ факторіи и приказалъ привести предъ него перваго по званію между плѣнными, м-ра Гольвеля. Его высочество порицалъ дерзость англичанъ и ворчалъ на незначительность найденной казны, но обѣщался сохранить плѣннымъ англичанамъ жизнь и удалился на покой.

Тогда совершено было то великое преступленіе, которое памятно своею особенною жестокостью, памятно и послѣдовавшею за нимъ ужасною местью. Плѣнные англичане были предоставлены на произволъ стражи, а стража рѣшилась заключить ихъ на ночь въ темницу крѣпости, помѣщеніе, извѣстное подъ страшнымъ названіемъ Черной Ямы. Даже для одного европейскаго преступника эта тюрьма была бы въ подобномъ климатѣ слишкомъ тѣсна и узка. Пространства было всего двадцать квадратныхъ футовъ. Отверстія для прохода воздуха были малы и загорожены. И это было во время лѣтняго солнцестоянія, когда страшный зной Бенгала едва можетъ быть выносимъ уроженцами Англіи при помощи обширныхъ помѣщеній и постояннаго движенія вѣеровъ. Плѣнныхъ было сто-сорокъ-шесть человѣкъ. Получивъ приказаніе войти въ эту нору, они вообразили, что солдаты шутятъ, и будучи ободрены обѣщаніемъ набоба сохранить имъ жизнь, смѣялись и издѣвались надъ нелѣпостью идеи, но скоро увидѣли свою ошибку. Доказательства и мольбы были напрасны. Стража угрожала изрубить всѣхъ, кто будетъ колебаться. Плѣнные были вогнаны въ темницу саблями, и дверь была немедленно за ними заперта и замкнута.

Ни исторія, ни созданія воображенія, ни даже разсказъ Уголино, въ морѣ вѣчнаго льда, послѣ того, какъ несчастный отецъ отеръ кровавыя губы о волоса своего убійцы, не приближаются къ ужасамъ, разсказаннымъ немногими, пережившими эту страшную ночь. Они просили пощады, старались выломать дверь. Гольвиль, сохранившій даже въ этой крайности нѣкоторое присутствіе духа, предлагалъ большія деньги тюремщикамъ. Но отвѣтъ былъ, что ничего нельзя сдѣлать безъ приказанія набоба, что набобъ спитъ и что онъ разсердится, если кто-нибудь его разбудитъ. Тогда узники обезумѣли съ отчаянія; они топтали другъ друга, дрались за мѣсто около оконъ, дрались за ничтожную порцію воды, которою жестокосердые убійцы дразнили ихъ агонію, ревѣли, молились, богохульствовали, умоляли стражу стрѣлять въ нихъ. Тюремщики между тѣмъ подносили огонь къ рѣшеткамъ тюрьмы и покатывались со смѣху при видѣ неистовой борьбы своихъ жертвъ. Наконецъ, смятеніе замерло въ тихихъ хрипѣніяхъ и стонахъ. Наступилъ день, набобъ проспался отъ пьянства и позволилъ отворить дверь. Но прошло нѣсколько времени, пока солдаты могли образовать проходъ для оставшихся въ живыхъ, складывая по обѣ стороны кучу труповъ, на которые жаркій климатъ уже началъ производить свое дѣйствіе. Когда проходъ былъ, наконецъ, очищенъ, 23 страшныхъ образа, которыхъ не узнали бы и родныя матери, вышли поодиночкѣ, шатаясь, изъ этого дома смерти. Немедленно была вырыта яма, и 123 трупа брошены въ нее безъ разбора и зарыты.

Но дѣло, которое, по прошествіи болѣе 80-и лѣтъ, не можетъ быть разсказано или прочтено безъ ужаса, не возбудило въ груди дикаго набоба ни угрызенія совѣсти, ни жалости. Онъ не наказалъ убійцъ и не выказалъ состраданія къ пережившимъ. Правда, нѣкоторымъ изъ нихъ, отъ которыхъ нельзя было ожидать никакихъ свѣдѣній, было позволено удалиться; но съ тѣми, изъ которыхъ полагали возможнымъ извлечь что-нибудь, обращались съ отвратительною жестокостью. Гольвиль, не будучи въ состояніи ходить, былъ принесенъ къ тирану, который осыпалъ его упреками и угрозами и отправилъ въ кандалахъ внутрь страны, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими плѣнными, о которыхъ предполагали, что они знаютъ болѣе, нежели говорятъ, о сокровищахъ компаніи. Этихъ людей, не оправившихся отъ вынесенныхъ страданій, помѣстили въ дрянныхъ сараяхъ и держали на зернѣ и водѣ, пока наконецъ ходатайство родственницъ набоба не доставило имъ свободы. Одна англичанка пережила эту ночь. Она была отправлена въ гаремъ набоба, въ Муршедабадъ.

Между тѣмъ Сурaджа-Даула послалъ письма къ своему номинальному властителю въ Дели, въ которыхъ онъ въ самыхъ напыщенныхъ выраженіяхъ описывалъ свою послѣднюю побѣду. Онъ оставилъ гарнизонъ въ фортѣ Вилліамъ, запретилъ англичанамъ жить въ окрестностяхъ и, въ память своихъ великихъ подвиговъ, приказалъ впредь называть Калькутту Алинагоромъ, что значитъ «гавань Бога».

Извѣстіе о паденіи Калькутты достигло Мадраса въ августѣ мѣсяцѣ и возбудило тамъ самую свирѣпую и неукротимую злобу. Все поселеніе требовало мести. Въ теченіе 48 часовъ по полученіи извѣстія было рѣшено отправить экспедицію къ Угли и назначить Клайва начальникомъ сухопутныхъ силъ; флотомъ же командовалъ адмиралъ Ватсонъ. 900 человѣкъ англійской пѣхоты, отличнаго войска, исполненнаго энергіи, и полторы тысячи сипаевъ составляли армію, отправлявшуюся наказать владѣтеля, имѣвшаго болѣе подданныхъ, нежели Людовикъ XV или императрица Марія-Терезія. Въ октябрѣ экспедиція отправилась въ путь, но должна была бороться съ противными вѣтрами и достигла береговъ Бенгала не ранѣе декабря.

Набобъ воображалъ себя въ Муршедабадѣ въ совершенной безопасности и проводилъ время въ пиршествахъ. Онъ былъ дотого несвѣдущъ въ состояніи иностранныхъ государствъ, что по его словамъ во всей Европѣ не было и 10,000 человѣкъ, и ему никогда не приходило на мысль, что англичане осмѣлятся напасть на его владѣнія. Но хотя онъ и не боялся военнаго могущества англичанъ, однако началъ сильно чувствовать ихъ отсутствіе. Доходы его уменьшались, и министрамъ удалось объяснить ему, что для правителя иногда выгоднѣе защищать торговцевъ въ свободномъ пользованіи барышами, нежели подвергать этихъ людей пыткѣ съ цѣлью доискаться скрытыхъ ящиковъ съ золотомъ и драгоцѣнными каменьями. Онъ уже былъ готовъ дозволить компаніи вновь начать.торговыя операціи въ его владѣніяхъ, когда получилъ извѣстіе, что англійскія вооруженныя силы находились въ Угли. Онъ немедленно приказалъ всѣмъ войскамъ своимъ собраться въ Муршедабадѣ и двинулся къ Калькуттѣ,

Клайвъ началъ военныя дѣйствія со своей обычною энергіей. Онъ взялъ Баджбаджъ, разбилъ гарнизонъ форта Вилліамъ, вновь занялъ Калькутту, штурмовалъ и опустошилъ Угли. Набобъ, уже готовый на уступки, еще болѣе былъ утвержденъ въ миролюбивыхъ намѣреніяхъ этими доказательствами могущества и энергіи англичанъ. Поэтому, онъ вступилъ въ сношенія съ начальниками вторгшихся военныхъ силъ и предложилъ возстановить факторію и вознаградить тѣхъ, кого онъ ограбилъ.

Ремесло Клайва была война, и онъ чувствовалъ, что было нѣчто унизительное въ примиреніи съ Сураджа-Даулою. Но власть его была ограничена. Главное управленіе дѣлами было ввѣрено комитету, составленному преимущественно изъ агентовъ компаніи, бѣжавшихъ изъ Калькутты, и лица эти съ нетерпѣніемъ ожидали возвращенія къ своимъ должностямъ и вознагражденія за понесенные убытки. Мадрасское правительство, получивъ извѣстіе, что въ Европѣ началась война, и опасаясь нападенія со стороны французовъ, требовала возвращенія экспедиціи. Обѣщанія набоба были велики, успѣхъ борьбы сомнителенъ, и Клайвъ согласился на переговоры, хотя и выразилъ сожалѣніе, что дѣло не могло быть окончено съ такою славою, какъ бы онъ-желалъ.

Съ этихъ переговоровъ начинается новый отдѣлъ въ жизни Клайва. До того времени онъ былъ только воиномъ, исполняющимъ съ замѣчательнымъ искусствомъ и мужествомъ предначертанія другихъ. Теперь на него надобно смотрѣть преимущественно какъ на государственнаго человѣка, а его военныя дѣйствія должны быть разсматриваемы какъ подчиненныя его политическимъ цѣлямъ. Что на этомъ новомъ поприщѣ онъ показалъ обширныя способности и имѣлъ громадный успѣхъ, это несомнѣнно. Но нельзя отрицать и того, что дѣйствія, въ которыхъ онъ началъ съ этого времени принимать участіе, оставили пятно на его характерѣ.

Мы никакъ не можемъ согласиться съ сэръ Джономъ Малькольмомъ, который упорно рѣшился видѣть въ поведеніи своего героя только благородство и безкорыстіе. Но мы такъ же мало можемъ согласиться и съ м-мъ Миллемъ, который зашелъ такъ далеко, что призналъ Клайва человѣкомъ, «въ которомъ обманъ, способствовавшій достиженію цѣли, никогда не пробуждалъ совѣсти». Намъ кажется, что Клайвъ по природѣ былъ совершенною противуположностью плуту: онъ былъ смѣлъ до дерзости, искрененъ до нескромности, пылокъ въ дружбѣ, открытъ во враждѣ. Ни въ его частной жизни, ни въ случаяхъ общественной жизни, гдѣ ему приходилось имѣть дѣло съ соотечественниками, не находимъ мы и признаковъ наклонности къ лукавству. Напротивъ, во всѣхъ спорахъ, въ которыхъ онъ принималъ участіе, какъ англичанинъ противъ англичанъ, отъ кулачныхъ дракъ въ школѣ до бурныхъ преній въ домѣ компаніи и въ парламентѣ, наполнявшихъ послѣдніе годы его жизни, самые пороки его были пороки высокаго и великодушнаго нрава. Истина заключается, кажется, въ томъ, что Клайвъ смотрѣлъ на восточную политику какъ на игру, въ которой ничто не безчестно. Онъ зналъ, что понятіе о нравственности у туземцевъ Индіи рѣзко отличалось отъ установившагося въ Англіи. Онъ зналъ, что имѣлъ дѣло съ людьми, лишенными того, что въ Европѣ называется честью; съ людьми, которые не задумаются дать любое обѣщаніе и нарушить его безъ стыда; съ людьми, готовыми, для достиженія своей цѣли, прибѣгнуть къ подкупу, ложной клятвѣ, подлогу, безъ малѣйшаго угрызенія совѣсти. Письма его показываютъ, что большая разница между азіатскою и европейскою нравственностью была у него всегда на умѣ. Онъ вообразилъ, кажется, и, по нашему мнѣнію, весьма ошибочно, что съ такими противниками не сдѣлаетъ ничего, если согласится связать себя узами, отъ которыхъ они свободны, если станетъ говорить правду, никогда ее не слыша, если будетъ выполнять къ собственному вреду всѣ обязательства относительно союзниковъ, никогда не выполнявшихъ ни одного изъ своихъ, если оно не вело къ ихъ выгодѣ. Вслѣдствіе подобнаго воззрѣнія, человѣкъ этотъ — во всѣхъ прочихъ дѣйствіяхъ своей жизни безупречный джентльменъ и солдатъ — какъ только имѣлъ дѣло съ интригантомъ-индійцемъ, самъ становился интригантомъ-индійцемъ и, безъ зазрѣнія совѣсти, унижался до лжи, до лицемѣрныхъ ласкъ, до подмѣниванья документовъ и до Фальшивыхъ подписей.

Переговоры между англичанами и набобомъ были ведены преимущественно двумя агентами: м-мъ Баттсомъ, должностнымъ лицомъ компаніи, и бенгальцемъ по имени Омичондъ. Омичондъ былъ одинъ изъ богатѣйшихъ туземныхъ купцовъ, жившихъ въ Калькуттѣ, и понесъ большія потери вслѣдствіе нашествія набоба на этотъ городъ. Онъ, въ теченіе своихъ коммерческихъ занятій, близко ознакомился съ англичанами и былъ особенно способенъ служить посредникомъ въ ихъ сношеніяхъ съ туземнымъ дворомъ. Онъ имѣлъ большое вліяніе на своихъ соотечественниковъ и былъ въ сильной степени одаренъ способностями индуса: живою наблюдательностью, тактомъ, ловкостью, настойчивостью, и пороками индуса: раболѣпіемъ, жадностью и вѣроломствомъ.

Набобъ велъ себя со всѣмъ коварствомъ индійскаго государственнаго человѣка и со всѣмъ легкомысліемъ мальчика, умъ котораго былъ ослабленъ властью и самоугодливостью. Онъ обѣщалъ, отказывался отъ своихъ обѣщаній, колебался, уклонялся. Онъ грозно двинулся было со своею арміею къ Калькуттѣ, но, увидавъ готовность англичанъ къ отпору, отступилъ въ смущеніи и согласился заключить миръ на предложенныхъ ими условіяхъ. Едва былъ заключенъ договоръ, какъ набобъ началъ замышлять новыя непріязненныя дѣйствія. Онъ интриговалъ съ Французскими властями въ Шандернагорѣ, приглашалъ Бюсси двинуться изъ Декана на Угли и изгнать англичанъ изъ Бенгала. Все это было хорошо извѣстно Клайву и Ватсону. Поэтому, они положили нанести рѣшительный ударъ и напасть на Шандервагоръ, пока войска, тамъ находившіяся, не были усилены новыми подкрѣпленіями съ юга Индіи или изъ Европы. Ватсонъ двинулся водою, Клайвъ сухимъ путемъ. Успѣхъ ихъ совокупныхъ движеній былъ быстрый и полный. Фортъ, гарнизонъ, артиллерія, военные запасы — все досталось въ руки англичанъ. Между плѣнными находилось около 500 человѣкъ европейскаго войска.

Набобъ боялся и ненавидѣлъ англичанъ даже въ то время, когда имѣлъ возможность противопоставить имъ ихъ соперниковъ, Французовъ. Теперь Французы были побѣждены, и онъ началъ смотрѣть на англичанъ съ еще большею боязнью и еще сильнѣйшею ненавистью. Его слабый и шаткій умъ колебался между раболѣпіемъ и дерзостью. Пославши большую сумму денегъ въ Калькутту, какъ часть вознагражденія за причиненные убытки, онъ на другой день послалъ въ подарокъ Бюсси драгоцѣнные камни и уговаривалъ этого отличнаго офицера спѣшить на защиту Бенгала противъ «отважнаго въ войнѣ Клайва, котораго, говорилъ его высочество, да постигнетъ всякое несчастіе». Онъ приказывалъ своему войску идти противъ англичанъ и отмѣнялъ эти приказанія; рвалъ письма Клайва и отвѣчалъ потомъ самыми цвѣтистыми привѣтствіями; приказывалъ Баттсу скрыться съ его глазъ, грозилъ посадить его на колъ; потомъ вновь посылалъ за нимъ и просилъ извиненія за дерзость. Въ то же время его негодное управленіе, его безумный развратъ и пристрастіе къ самому низкому обществу внушали отвращеніе къ нему всѣмъ классамъ его подданныхъ: солдатамъ, купцамъ, гражданскимъ чиновникамъ, гордымъ и тщеславнымъ магометанамъ и боязливымъ, уклончивымъ и бережливымъ индусамъ. Противъ него образовался грозный союзъ, въ которомъ приняли участіе Ройдуллобъ, министръ Финансовъ, Миръ-Джиффиръ, главнокомандующій войсками, и Джаггетъ-Сейтъ, самый богатый банкиръ Индіи. Тайна заговора была довѣрена англійскимъ агентамъ, и между недовольными въ Муршедабадѣ и комитетомъ въ Калькуттѣ образовались сношенія.

Комитетъ долго колебался; но Клайвъ подалъ голосъ въ пользу заговорщиковъ, я энергія я твердость его побѣдили всякое сопротивленіе. Рѣшено было, что англичане окажутъ могущественную помощь къ низверженію Сураджа-Даулы и къ возведенію на престолъ Бенгала Миръ-Джеффира, за что послѣдній обѣщалъ полное вознагражденіе компаніи и ея агентамъ и щедрую награду арміи, флоту и комитету. Отвратительные пороки Сураджа-Даулы, зло, которое потерпѣли отъ него англичане, опасность, которой подвергалась наша торговля, еслибъ онъ продолжалъ царствовать, вполнѣ оправдываютъ, по нашему мнѣнію, рѣшимость свергнуть его съ престола. Но ничто не можетъ оправдать коварства, до котораго унизился Клайвъ. Онъ писалъ Сураджа-Даулѣ въ такихъ дружественныхъ выраженіяхъ, что на время усыпилъ этого слабаго властелина въ сознаніи полной безопасности. Тотъ же гонецъ, который отвезъ набобу это «успокоительное письмо», какъ называлъ его Клайвъ, доставилъ м-ру Ваттсу письмо слѣдующаго содержанія: «Скажите Миръ-Джеффиру, чтобы онъ ничего не боялся. Я присоединюсь къ нему съ 5000 человѣкъ, которые никогда не обращали тыла непріятелю. Увѣрьте его, что я буду идти день и ночь къ нему на помощь и поддерживать его, пока у меня останется хотя одинъ человѣкъ.»

Невозможно было, чтобы заговоръ, пустившій столько вѣтвей, оставался долгое время совершенно скрытымъ. До^ ушей набоба дошло достаточно, чтобы возбудить его подозрѣнія. Но онъ скоро былъ успокоенъ выдумками и уловками, которыя изобрѣтательный геній Омичонда создавалъ съ удивительною быстротою. Все шло хорошо; заговоръ почти созрѣлъ, когда Клайвъ узналъ, что Омичондъ готовъ измѣнить. Хитрому бенгальцу было обѣщано щедрое вознагражденіе за всѣ потери, понесенныя имъ въ Калькуттѣ; но этого ему было недостаточно. Его услуги были велики. Онъ держалъ нить всей интриги. Шепнувъ слово на ухо Сураджа-Даулы, онъ могъ уничтожить все, что создалъ. Жизнь Ваттса, Миръ-Джеффира и всѣхъ другихъ заговорщиковъ была въ его рукахъ, и онъ рѣшился воспользоваться своимъ положеніемъ и заключить особыя условія. Онъ потребовалъ 300,000 ф. стерл. за сохраненіе тайны и за оказаніе помощи. Комитетъ, раздраженный этимъ коварствомъ и устрашенный опасностью, не зналъ, на что рѣшиться. Но Клайвъ превосходилъ Омичонда въ омичондовскомъ искусствѣ. Человѣкъ этотъ, по словамъ Клайва, былъ негодяй. Всякое средство къ уничтоженію его козней было законно. Лучшимъ средствомъ было обѣщать ему все, чего онъ требовалъ. О мичондъ скоро долженъ былъ попасть въ ихъ руки, и тогда легко было наказать его, не выдавъ ему нетолько потребованной имъ взятки, но и того вознагражденія, которое должны были получить всѣ остальныя, пострадавшія въ Калькуттѣ лица.

Совѣтъ Клайва былъ принятъ. Но какъ обмануть хитраго и умнаго индуса? Онъ требовалъ, чтобы пунктъ, касающійся его правъ, былъ внесенъ въ договоръ между англичанами и Миръ-Джеффиромъ, и могъ быть удовлетворенъ только тѣмъ, что увидѣлъ бы договоръ собственными глазами. Клайвъ тотчасъ нашелъ средство: написано было два договора, одинъ на бѣлой бумагѣ, другой на красной, первый настоящій, второй подложный. Въ первомъ имя Омичонда не было упомянуто; второй же, который долженъ былъ быть ему предъявленъ, заключалъ условіе въ его пользу.

Но явилось новое затрудненіе. Адмиралъ Ватсонъ совѣстился подписать красный договоръ. Хитрость и осторожность Омичонда были таковы, что отсутствіе подписи столь значительнаго лица, вѣроятно, возбудило бы въ немъ подозрѣнія. Но Клайвъ не способенъ былъ остановиться на полдорогѣ. Мы почти краснѣемъ писать: — онъ поддѣлалъ подпись адмирала Ватсона.

Теперь все было готово для дѣйствія. Ваттсъ бѣжалъ тайно изъ Муршедабада. Клайвъ двинулъ свое войско и нависалъ набобу совершенно въ другомъ тонѣ, нежели писалъ прежде. Онъ выставилъ все зло, причиненное англичанамъ, предлагалъ принять, для разрѣшенія спорныхъ пунктовъ, посредничество Мигъ — Джеффира и взаключеніе объявилъ, что такъ какъ въ скоромъ времени должны наступить дожди, то онъ и его войска будутъ имѣть честь представиться его высочеству для полученія отвѣта.

Сураджа-Даула немедленно собралъ всѣ свои силы и двинулся навстрѣчу англичанамъ. Условлено было, что Миръ-Джеффиръ отдѣлятся отъ набоба и перейдетъ со своимъ отрядомъ на сторону Клайва. Но когда приблизилась рѣшительная минута, страхъ заговорщика превозмогъ его честолюбіе. Клайвъ подошелъ къ Коссимбузару; набобъ, съ значительными силами, расположился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ него, въ Плесси; а Миръ-Джеффиръ все еще откладывалъ исполненіе своего обѣщанія и давалъ уклончивые отвѣты на рѣшительныя требованія англійскаго генерала.

Клайвъ испытывалъ мучительное безпокойство. Онъ не могъ имѣть довѣрія къ искренности и мужеству своего союзника, и какова бы ни была его увѣренность въ собственныхъ способностяхъ и въ мужествѣ и дисциплинѣ войска, все-таки не легко было вступить въ дѣло съ арміею, которая была въ двадцать разъ сильнѣе находившейся подъ его начальствомъ. Передъ нимъ была рѣка, чрезъ которую перейти было легко, но, въ случаѣ неудачи, не вернулся бы ни одинъ человѣкъ изъ его малаго отряда. Тутъ, въ первый и послѣдній разъ, его безстрашный духъ пришелъ на нѣкоторое время въ смущеніе отъ огромной отвѣтственности за принятіе какого-бы то ни было рѣшенія. Онъ созвалъ военный совѣтъ. Большинство оказалось противъ вступленія въ бой, и Клайвъ объявилъ свое согласіе съ большинствомъ. Впослѣдствіи, по прошествіи долгаго времени, онъ говаривалъ, что только однажды собралъ военный совѣтъ, и что еслибы послѣдовалъ рѣшенію этого совѣта, то англичане никогда не владѣли бы Бенгаломъ. Но какъ только засѣданіе кончилось, онъ вновь сталъ самимъ собою. Удалясь подъ тѣнь деревъ, онъ провелъ около часа въ размышленіи, вернулся съ рѣшимостью отважиться на все и отдалъ приказаніе, чтобы къ утру все было готово для перехода рѣки.

Войско переправилось, и по окончаніи тяжелаго дневнаго перехода, далеко послѣ захода солнца, расположилось въ рощѣ магнолій близъ Плесси, въ разстояніи одной мили отъ непріятеля. Клайвъ не могъ слать; онъ всю ночь слышалъ звуки барабановъ и литавръ въ обширномъ лагерѣ набоба. Не удивительно, что даже его мужество по-временамъ слабѣло при мысли, съ какими неравными силами и изъ-за какого приза ему приходилось чрезъ нѣсколько часовъ вступить въ бой.

Но и отдыхъ Сураджа-Даулы не былъ отраднѣе. Его слабую и въ то же время бурную душу терзали дикія и страшныя опасенія. Испуганный громадностью и близостью кризиса, не довѣряя своимъ военачальникамъ, страшась каждаго, кто къ нему приближался, страшась оставаться одинъ, онъ сидѣлъ мрачный въ своей палаткѣ, преслѣдуемый — какъ выразился бы греческій поетъ — тѣнями тѣхъ, которые, испуская послѣдній вздохъ, проклинали его въ Черной Ямѣ.

Наступилъ день — день, который долженъ былъ рѣшить судьбу Индіи. Съ восходомъ солнца, армія набоба, устремляясь, чрезъ многочисленные выходы, изъ лагеря, двинулась къ рощѣ, гдѣ расположились англичане. Сорокъ тысячъ пѣхоты, вооруженной огнестрѣльнымъ оружіемъ, пиками, мечами, луками и стрѣлами, покрыли равнину. Въ войскѣ было 50 орудій наибольшаго калибра; каждое было запряжено длинною вереницею бѣлыхъ быковъ и подталкиваемо сзади слономъ. Нѣсколько орудій меньшаго калибра, подъ управленіемъ немногихъ французскихъ союзниковъ, угрожали, быть можетъ, большею опасностью. Конницы было 15,000, набранныхъ не изъ изнѣженнаго народонаселенія Бенгала, а изъ болѣе мужественнаго племени, обитавшаго сѣверныя области, и опытный глазъ Клайва могъ замѣтить, что какъ всадники, такъ и лошади были сильнѣе карнатикскихъ. Силы, которыя онъ могъ противупоставить этому громадному ополченію, состояли только изъ 3000 человѣкъ, но въ томъ числѣ было около тысячи англичанъ, которые всѣ находились подъ начальствомъ англійскихъ офицеровъ и привыкли къ англійской дисциплинѣ. Въ первыхъ рядахъ этого маленькаго отряда стояли люди 39-го полка, который до настоящаго времени носитъ на своемъ знамени, между многими другими лестными надписями, заслуженными подъ начальствомъ Веллингтона въ Испаніи и Гасконіи, имя Плесси и славный девизъ: Primus in Indis.

Сраженіе началось канонадою, во время которой артиллерія набоба почти не нанесла никакого вреда противнику, тогда какъ нѣсколько полевыхъ орудій англичанъ произвели сильное дѣйствіе. Многіе изъ лучшихъ военачальниковъ арміи Сураджа-Даулы пали. Въ рядахъ началъ распространяться безпорядокъ. Собственный ужасъ набоба увеличивался ежеминутно. Одинъ изъ заговорщиковъ сталъ представлять выгоду отступленія. Предательскій совѣтъ, согласный съ тѣмъ, что внушалъ набобу его собственный страхъ, былъ охотно принятъ. Сураджа-Даула приказалъ войску отступить, и это приказаніе рѣшило его судьбу. Клайвъ воспользовался мгновеніемъ и приказалъ своимъ войскамъ наступать. Безпорядочная и упавшая духомъ толпа уступила натиску дисциплированнаго мужества. Никогда толпа, атакованная регулярными войсками, не претерпѣвала такого пораженія. Незначительный отрядъ Французовъ, который одинъ рѣшился дать отпоръ англичанамъ, былъ увлеченъ натискомъ бѣгущихъ. Въ теченіе часа силы Сураджа-Даулы были разсѣяны; имъ не суждено было собраться. Только 500 человѣкъ побѣжденныхъ было убито; но ихъ лагерь, артиллерія, имущество, безконечный обозъ, безчисленное количество скота достались въ руки побѣдителей. Съ потерею 22 убитыхъ и 50 раненныхъ Клайвъ разсѣялъ армію почти въ 60,000 человѣкъ и покорилъ государство, болѣе обширное и населенное, нежели Великобританія.

Миръ-Джеффиръ, во время дѣла, не оказалъ помощи англичанамъ. Но какъ только онъ увидѣлъ, что судьба дня была рѣшена, онъ отдѣлился со своимъ отрядомъ отъ арміи набоба и по окончаніи битвы послалъ поздравить своего союзника. На слѣдующій день онъ явился въ англійскій лагерь, не мало безпокоясь о томъ, какой пріемъ ожидалъ его тамъ. Онъ видимо встревожился, когда караулъ былъ вызванъ для встрѣчи его съ соотвѣтствовавшими его званію почестями. Но опасенія его были скоро уничтожены. Клайвъ вышелъ къ нему навстрѣчу, обнялъ его, поздравилъ набобомъ трехъ обширныхъ областей: Бенгала, Багара и Ориссы; снисходительно выслушалъ его извиненія и совѣтовалъ безотлагательно двинуться къ Муршедабаду.

Сураджа-Даула бѣжалъ съ пола сраженія со всею поспѣшностью, съ какою быстрый верблюдъ могъ его вести, и прибылъ въ Муршедабадъ немногимъ болѣе, чѣмъ въ 24 часа. Здѣсь онъ созвалъ своихъ совѣтниковъ. Самые благоразумные убѣждали его отдаться въ руки англичанамъ, отъ которыхъ онъ не могъ ожидать ничего болѣе, какъ сверженія съ престола и заточенія. Но онъ приписалъ этотъ совѣтъ предательству. Другіе уговаривали его вновь испытать счастіе въ сраженіи. Онъ одобрилъ этотъ совѣтъ и сдѣлалъ соотвѣтственныя распоряженія. Но ему не доставало рѣшимости хотя одинъ день сохранить мужественное намѣреніе. Онъ узналъ о прибытіи Миръ-Джеффира, и ужасъ его сдѣлался невыносимымъ. Переодѣтый въ платье простолюдина, съ ящикомъ драгоцѣнностей въ рукѣ, онъ спустился ночью изъ окна своего дворца и, въ сопровожденіи только двухъ слугъ, отправился, по рѣкѣ, въ Патну.

Чрезъ нѣсколько дней Клайвъ прибылъ въ Муршедабадъ, въ сопровожденіи 200 англійскихъ солдатъ и 300 сипаевъ. Ему отведенъ былъ для жительства дворецъ, окруженный столь обширнымъ садомъ, что всѣ сопровождавшія его войска могли удобно расположиться тамъ лагеремъ. Немедленно было совершено торжество возведенія Миръ-Джеффира на престолъ. Клайвъ подвелъ новаго набоба къ почетному сѣдалищу, посадилъ его на тронъ, предложилъ ему въ даръ, по древнему обычаю Востока, золото и, обратившись къ туземцамъ, собравшимся въ залѣ, поздравилъ ихъ съ освобожденіемъ отъ тирана. Онъ былъ вынужденъ обратиться при этомъ къ помощи переводчика: замѣчательно, что, не смотря на долгое пребываніе въ Индіи, на близкое знакомство съ индійскою политикою и индійскимъ характеромъ, онъ, боготворимый индійскими войсками, никогда не былъ въ состояніи свободно выражаться ни на одномъ изъ индійскихъ нарѣчій и, какъ говорятъ, былъ иногда принужденъ пользоваться небольшимъ знаніемъ португальскаго языка, пріобрѣтеннымъ имъ еще во время пребыванія въ дѣтствѣ въ Бразиліи.

Новому владѣтелю надлежало исполнить заключенныя съ союзниками условія. Въ домѣ Джаггетъ-Сейта, богатаго банкира, собралось засѣданіе дли обсужденія предстоявшихъ мѣръ. Омичондъ явился въ собраніе, вполнѣ увѣренный въ благорасположеніи Клайва, который, со скрытностью, превосходившею даже скрытность бенгальца, выказывалъ въ обращеніи съ нимъ, до того дня, прежнее дружелюбіе. Написанный на бѣлой бумагѣ договоръ былъ представленъ и прочтенъ. Тутъ Клайвъ обратился къ м-ру Скрафтону, одному изъ агентовъ компаніи, и сказалъ по-англійски: «Теперь пора разувѣрить Омичонда». «Омичондъ, сказалъ Скрафтонъ по-индійски, написанный на красной бумагѣ договоръ — обманъ. Ты ничего не получишь». Омичондъ въ безпамятствѣ упалъ на руки своихъ слугъ. Онъ пришелъ въ чувство; но умъ его былъ потрясенъ неизлечимо. Клайвъ, не смотря на свою неразборчивость въ дѣйствіяхъ относительно индійскихъ государственныхъ людей, не былъ однако безчеловѣченъ и, казалось, былъ тронутъ. Увидѣвшись, чрезъ нѣсколько дней, съ Омичондомъ, онъ ласково съ нимъ разговаривалъ, совѣтовалъ ему отправиться на богомолье въ одинъ изъ великихъ храмовъ Индіи, въ надеждѣ, что перемѣна обстановки возстановитъ его здоровье, и былъ даже расположенъ, не смотря на все случившееся, вновь воспользоваться его способностями на общественной службѣ. Но со времени неожиданнаго удара несчастный началъ мало-по-малу опускаться до идіотизма. Человѣкъ этотъ, отличавшійся до того времени силою умственныхъ способностей и простотою привычекъ, теперь сталъ расточать остатки своего имущества на дѣтскія игрушки и впалъ въ страсть наряжаться въ богатыя одежды и увѣшивать себя драгоцѣнными камнями. Въ этомъ жалкомъ состояніи онъ томился нѣсколько мѣсяцевъ и наконецъ умеръ.

Мы признали бы безполезнымъ дѣлать какія-либо замѣчанія, съ цѣлью руководить мнѣніемъ читателей относительно описаннаго поступка Клайва, еслибы сэръ Джонъ Малькольмъ не предпринялъ защитить это дѣйствіе во всѣхъ его подробностяхъ. Онъ, правда, сожалѣетъ о томъ, что пришлось употребить подлогъ, средство, которое такъ легко употребить во зло; но онъ не признаетъ пятна на томъ, кто обманываетъ обманщика. Онъ полагаетъ, что англичане не были обязаны поступать честно съ тѣмъ, кто самъ поступаетъ безчестно, и что исполненіе договора съ подлымъ бенгальцемъ, какъ явный примѣръ успѣшной измѣны, породилъ бы толпы подражателей. Мы не будемъ разбирать этого вопроса на основаніи правилъ строгой нравственности. Да въ этомъ нѣтъ и надобности: разсматривая вопросъ этотъ только со стороны пользы, въ самомъ низкомъ значенія этого слова, и не употребляя иныхъ доводовъ, кромѣ такихъ, какіе употреблялъ Макіавелли въ совѣщаніяхъ съ Борджіа, мы убѣдимся, что Клайвъ былъ вполнѣ не правъ, и признаемъ его дѣйствія нетолько преступленіемъ, но ошибкой. Правило, что честность лучшая политика, по нашему твердому убѣжденію, справедливо, вообще, даже относительно временныхъ выгодъ отдѣльныхъ личностей; относительно же обществъ правило это подвержено еще меньшему числу исключеній, потому что жизнь обществъ продолжительнѣе жизни отдѣльныхъ лицъ. Можно указать людей, обязанныхъ большимъ матеріальнымъ благосостояніемъ нарушенію оказаннаго имъ довѣрія. Но мы сомнѣваемся, чтобы можно было назвать хоть одно государство, которое отъ нарушенія общественнаго довѣрія осталось бы вообще въ выгодѣ. Вся исторія британской Индіи есть подтвержденіе той великой истины, что неблагоразумно противупоставлять коварство коварству и что самое дѣйствительное оружіе, которымъ люди могутъ отразить ложь, есть правда. Въ теченіе длиннаго періода времени англійскіе правители Индіи, окруженные союзниками и врагами, которыхъ не могло связать никакое обязательство, дѣйствовали, вообще, искренно и прямо, и событія доказали, что искренность и прямота тожественны съ мудростью. Англійское мужество и англійскій умъ сдѣлали, для расширенія и сохраненія нашихъ восточныхъ владѣній, менѣе, нежели англійская правдивость. Все, что мы могли бы выиграть, подражая двоедушію, изворотливости, обманамъ и подлогамъ, которые были употреблены противъ насъ, ничто въ сравненіи съ тѣмъ, что мы выиграли, бывши единственною властью въ Индіи, на слово которой можно было положиться. Никакая суевѣрная клятва, никакой залогъ, какъ бы онъ ни былъ драгоцѣненъ, не внушаетъ сотой доли того довѣрія, какимъ пользуются слова: да, да или нѣтъ, нѣтъ англійскаго посланника. Ни одна твердые, какъ-бы она ни была укрѣплена природою или искусствамъ, не доставляетъ находящимся въ ней той безопасности, мною пользуется начальникъ, который проѣзжаетъ чрезъ владѣнія могущественныхъ и смертельныхъ враговъ, вооруженный англійскою гарантіей. Самые могущественные владѣтели Востока, предложеніемъ огромныхъ процентовъ, едва могутъ исторгнуть часть богатствъ, скрытыхъ подданными въ тайникахъ. Британское правительство предлагаетъ немногимъ болѣе 4 %, и скупость торопится достать изъ сокровеннѣйшихъ хранилищъ десятки милліоновъ рупій. Враждебный монархъ можетъ обѣщать горы золота нашимъ сипаямъ, чтобы они оставили знамена компаніи, а компанія обѣщаетъ только умѣренную пенсію послѣ долгой службы. Но каждый сипай знаетъ, что обѣщанія компанія будутъ выполнены. Онъ знаетъ, что живи онъ хоть сто лѣтъ — его рисъ и соль обезпечены ему такъ же, какъ содержаніе генералъ-губернатору, и знаетъ также, что нѣтъ другаго государства въ Индіи, которое, не смотря на самыя торжественныя клятвы, не дало бы ему, какъ только онъ перестанетъ быть полезнымъ, умереть съ голоду гдѣ-нибудь во рву. Величайшая выгода, какою можетъ пользоваться правительство, состоитъ въ томъ, чтобы быть единственнымъ заслуживающимъ довѣрія правительствомъ, среди такихъ, которымъ никто не можетъ вѣрить. Этою выгодою мы пользуемся въ Азіи. Дѣйствуй мы съ двумя послѣдними поколѣніями по правиламъ, которыя сэръ Джонъ Малькольмъ призналъ, кажется, основательными; отплачивай мы всякій разъ, какъ приходилось бы имѣть дѣло съ людьми, подобными Омичонду, согласно ихъ образу дѣйствій: ложью, неисполненіемъ обѣщаній и подлогами, — никакое мужество и никакіе таланты, мы въ тонъ убѣждены, не могли бы поддержать нашей власти въ Индіи.

Сэръ Джонъ Малькольмъ допускаетъ, что поступокъ Клайва можетъ быть оправданъ только крайнею необходимостью. Но такъ какъ мы находимъ этотъ обманъ нетолько безполезнымъ, но и невыгоднымъ, то почти нѣтъ надобности говорить, что мы вполнѣ его осуждаемъ.

Не одинъ Омичондъ былъ жертвою революціи. Сураджа-Даула былъ пойманъ чрезъ нѣсколько дней послѣ своего бѣгства и представленъ Миръ-Джеффиръ. Въ судорогахъ страха бросился онъ на землю и со слезами и громкими криками умолялъ о пощадѣ, которой самъ никогда не давалъ. Миръ-Джеффиръ колебался; но сынъ его Миранъ, юноша 17 лѣтъ, который, слабостью ума и жестокостью, сильно походилъ на несчастнаго плѣнника, былъ неумолимъ. Сураджа-Даула былъ отведенъ въ потаенную комнату, куда посланы были скоро палачи. Англичане не принимали участія въ этомъ дѣлѣ, и Миръ-Джеффиръ настолько понималъ ихъ чувства, что нашелъ необходимымъ просить извиненія за то, что отомстилъ за нихъ самому злѣйшему ихъ врагу.

На компанію и ея агентовъ полился дождь сокровищъ. Сумма въ 800,000 ф. стер. серебряною монетою была отправлена рѣкою изъ Муршедабада въ фортъ Вилліамъ. Флотъ, сопровождавшій эти сокровища, состоялъ слишкомъ изо ста лодокъ и совершилъ свое торжественное путешествіе съ распущенными флагами и при звукахъ музыки. Калькутта, опустошенная за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ, благоденствовала теперь болѣе, чѣмъ когда-либо. Торговля ожила, и довольство стало видно въ каждомъ англійскомъ домѣ. Что же касается Клайва, то его пріобрѣтеніямъ могъ быть положенъ предѣлъ только его же умѣренностью. Казна Бенгала была для него открыта. Въ ней было навалено, по обыкновенію индійскихъ государей, огромное количество звонкой монеты, я среди ея нерѣдко можно было найти флорины и византы, которыми венеціанцы платили за ткани и пряности Востока прежде, нежели хоть одинъ корабль обошелъ мысъ Доброй Надежды. Клайвъ проходилъ между кучами золота и серебра, увѣнчанными рубинами и алмазами, съ правомъ взять что ему было угодно. Отъ принялъ отъ 2-хъ до 3-хъ сотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

Денежная сдѣлка между Миръ-Джеффиромъ и Клайвомъ была, 16 лѣтъ позже, осуждена общественнымъ мнѣніемъ и строго разбираема въ парламентѣ. Сэръ Джонъ Малькольмъ сильно ее защищаетъ. Обвинители побѣдоноснаго генерала представляютъ его пріобрѣтенія какъ подкупъ или взятку, вынужденную концомъ меча у безпомощнаго союзника. Біографъ, съ другой стороны, смотритъ на эти большія пріобрѣтенія какъ на добровольный подарокъ, дѣлающій столько же чести даровавшему, какъ и принявшему, и сравниваетъ ихъ съ наградами, данными иностранными правительствами Марльборо, Нельсону и Веллингтону. На Востокѣ, говоритъ онъ, всегда существовалъ обычай давать и принимать подарки, и не существовало еще парламентскаго акта, прямо воспрещавшаго англійскимъ чиновникамъ въ Индіи пользоваться этимъ обычаемъ. Мы должны сознаться, что эти доводы насъ не вполнѣ удовлетворяютъ. Мы не подозрѣваемъ Клайва въ продажѣ выгодъ своихъ довѣрителей или своей страны, но не можемъ оправдать его въ дѣлѣ, которое, если и не было само по себѣ дурно, могло, однако, служить дурнымъ примѣромъ. Ничто не можетъ быть яснѣе того, что генералъ долженъ служить своему правительству, а не другому. Изъ этого слѣдуетъ, что всякое вознагражденіе за службу онъ долженъ былъ получать или отъ своего правительства, или съ его полнаго вѣдома и согласія. Правило это должно быть строго соблюдаемо даже относительно пустяковъ, относительно ордена, медали или ярда цвѣтной ленты. Какъ можетъ ожидать правительство, что ему будутъ хорошо служить, если предводительствующіе его войсками могутъ свободно, безъ его позволенія и вѣдома, принимать огромныя богатства отъ союзниковъ. Излишне говорить, что въ то время не было парламентскаго акта, воспрещавшаго принимать подарки отъ азіатскихъ владѣтелей. Мы осуждаемъ поведеніе Клайва не на основаніи акта парламента, утвержденнаго въ позднѣйшее время для отвращенія подобнаго принятія подарковъ, а на основаніяхъ, признанныхъ прежде, нежели прошелъ этотъ актъ — на основанія общаго закона и здраваго смысла. Мы не знаемъ о существованіи какого-нибудь акта парламента, запрещающаго государственному секретарю иностранныхъ дѣлъ быть на жалованія у правительствъ континента. Но тѣмъ не менѣе справедливо, что секретарь, который получалъ бы тайно пенсію отъ Франціи, грубымъ образомъ нарушилъ бы свою обязанность и заслужилъ бы строгое наказаніе. Сэръ Джонъ Малькольмъ сравниваетъ поведеніе Клайва въ этомъ случаѣ съ поведеніемъ Веллингтона. Предположимъ, — и мы просимъ извиненія въ томъ, что позволяемъ себѣ подобное предположеніе лишь дли доказательства, — предположимъ, что герцогъ Веллингтонъ, по окончаніи кампаніи 1815 года и во время командованія арміею, занимавшей Францію принялъ бы частнымъ образомъ 200,000 ф. стерл. отъ Людовика XVIII, въ знакъ благодарности за большія услуги, оказанныя его свѣтлостью дому Бурбоновъ. Чтобы подумали о подобной сдѣлкѣ? А между тѣмъ книга статутовъ такъ же мало запрещаетъ принимать подарки въ Европѣ теперь, какъ она тогда запрещала принимать ихъ въ Азіи.

Надо сказать, однако, что въ дѣлѣ Клайва было много смягчающихъ обстоятельствъ. Онъ почиталъ себя генераломъ не правительства, а компаніи. Компанія же — по крайней мѣрѣ, косвенно — дозволяла своимъ агентамъ обогащаться щедростью туземныхъ государей и даже менѣе позволительными путями. Трудно было предположить, чтобы служащіе болѣе строго понимала свои обязанности, нежели понимали ихъ тѣ, которые стояли во главѣ компаніи. Хотя Клайвъ и не увѣдомилъ о случившемся тѣхъ, въ чьей службѣ онъ состоялъ, и не испрашивалъ ихъ согласія, но, съ другой стороны, онъ не показывалъ, обдуманною скрытностью, что чувствовалъ неправоту своего поступка. Напротивъ того, онъ открыто признавался, что щедрость набоба доставила ему благосостояніе. Наконецъ, соглашаясь вполнѣ, что онъ въ подобномъ случаѣ по долженъ былъ бы брать ничего, мы должны, однако, сказать, что онъ заслуживаетъ похвалы за то, что взялъ такъ мало. Онъ принялъ 20 лаковъ рупій^[7]. Ему стоило сказать только слово, чтобы изъ 20 сдѣлать 40. Декламировать въ Англіи противъ жадности Клайва было очень удобнымъ упражненіемъ въ добродѣтели; но ни одинъ изъ сотни обвинителей Клайва не показалъ бы столько самообладанія среди сокровищъ Муршедабада.

Миръ-Джеффиръ могъ быть поддержанъ на престолѣ только рукою, которая его возвела. Онъ былъ, правда, не мальчикъ и не имѣлъ несчастья родиться въ порфирѣ. Поэтому, онъ не былъ до такой степени пошлъ и развратенъ, какъ его предшественникъ. Но онъ не имѣлъ ни способностей, ни добродѣтелей, какія требовались его саномъ; а его сынъ и наслѣдникъ, Миранъ, былъ второй Сураджа-Даула. Послѣдній переворотъ привелъ умы въ замѣшательство. Многіе предводители открыто возстали противу новаго набоба. Вице-король богатой и могущественной области аудской, который, подобно другимъ намѣстникамъ могола, былъ, теперь въ сущности совершенно независимымъ владѣтелемъ, угрожалъ нападеніемъ на Бенгалъ. Только таланты и вліяніе Клайва могли поддержать шаткое правительство. Пока дѣла находились въ этомъ положеніи, прибылъ корабль съ депешами, отправленными изъ Англіи прежде, нежели извѣстіе о сраженіи при Плесси достигло Лондона. Директора компаніи опредѣлили подчинить англійскія поселенія въ Бенгалѣ правленію, составленному самымъ неудобнымъ и нелѣпымъ образомъ и — что всего хуже — Клайву не было дано мѣста въ этомъ правленіи. Лица, избранныя для составленія новаго правленія, къ чести ихъ, взяли на себя отвѣтственность за неисполненіе нелѣпыхъ приказаній и предложили Клайву главное начальство. Онъ согласился, и скоро оказалось, что агенты компаніи только предупредили желанія своихъ довѣрителей. Едва директора узнали о блестящихъ успѣхахъ Клайва, какъ назначили его губернаторомъ своихъ владѣній въ Бенгалѣ и оказали ему высшіе знаки благодарности и уваженія. Власть его была теперь неограниченна и далеко превосходила ту, которой Дюпле достигъ на югѣ Индіи. Миръ-Джеффиръ смотрѣлъ на него съ рабскимъ страхомъ. Однажды набобъ дѣлалъ строгій выговоръ одному знатному туземному предводителю, свита котораго завязала-было драку съ нѣсколькими сипаями компаніи, а Развѣ вы не знаете до сихъ поръ, говорилъ онъ, кто-такой полковникъ Клайвъ и въ какое положеніе поставилъ его Богъ?" Предводитель, который, какъ извѣстный шутникъ и старый пріятель Миръ-Джеффира, могъ позволить себѣ нѣкоторую вольность, отвѣчалъ: «Я, оскорблять полковника! Я, который никогда не встаю поутру, не сдѣлавъ три низкихъ поклона его ослу!» Это едва ли было преувеличеніе. Европейцы и туземцы одинаково были у ногъ Клайва. Англичане смотрѣли на него какъ на единственнаго человѣка, который могъ принудить Миръ-Джеффира исполнить свои обязательства. Миръ-Джеффиръ смотрѣлъ ни него какъ на единственнаго человѣка, могшаго защищать новую династію противъ непокорныхъ подданныхъ и безпокойныхъ сосѣдей.

Справедливость требуетъ сказать, что Клайвъ искусно и энергически употреблялъ свою власть на пользу отечества. Онъ отправилъ экспедицію на сѣверъ отъ Карнатика, гдѣ все-еще преобладали французы и откуда важно было ихъ изгнать. Начальство надъ экспедиціею было поручено офицеру по имени Фордъ, еще мало извѣстному въ то время, но въ которомъ проницательный взглядъ губернатора открылъ замѣчательныя военныя способности. Успѣхъ экспедиціи былъ быстрый и полный.

Въ то время, какъ значительная часть бенгальской арміи была такимъ образомъ занята вдали, новая и большая опасность начала угрожать восточной границѣ. Великій моголъ былъ въ Дели плѣнникомъ своего подданнаго. Старшій сынъ его, Шахъ-Алумъ, назначенный быть, въ теченіе многихъ лѣтъ, игрушкою злой судьбы и служить орудіемъ сначала нараттамъ, а потомъ англичанамъ, бѣжалъ изъ отцовскаго дворца. Происхожденіе его все-еще было глубоко уважаемо въ Индіи. Нѣкоторые могущественные государи, особенно набобъ Ауда, были расположены ему помочь. Шахъ-Алуму легко было привлечь подъ свои знамена большое число искателей приключеній, которыхъ въ этой странѣ было множество. Армія въ 40,000 человѣкъ, составленная изъ людей различныхъ племенъ и вѣроисповѣданій, изъ мараттовъ, роилловъ, джаутовъ и авгановъ, была быстро собрана, и у Шахъ-Алума родилась мысль низвергнуть выскочку, котораго англичане возвели на престолъ, и утвердить свою власть къ Бенгалѣ, Ориссѣ и Багарѣ.

Мигъ-Джеффиръ пришелъ въ ужасъ, и единственное средство, которое представилось ему, было купить большою суммою денегъ миръ съ Шахъ-Алумомъ. Средство это было не разъ употреблено правителями богатыхъ и невоинственныхъ областей близъ устьевъ Ганга. Но Клайвъ смотрѣлъ за вето съ презрѣніемъ, достойнымъ его серьёзнаго ума и непреклоннаго мужества. «Если вы это сдѣлаете, писалъ онъ, то будете имѣть дѣло съ набобомъ Луда, мараттами и многими другими, которые явятся со всѣхъ границъ вашихъ владѣній и будутъ угрозами вынуждать у васъ деньги, пока ничего не останется въ вашей казнѣ. Я прошу ваше сіятельство положиться за вѣрность англичанъ и войскъ, которыя вамъ преданы». Въ томъ же духѣ онъ писалъ губернатору Патны, храброму туземному воину, котораго онъ глубоко уважалъ: — «Не входите ни въ какія сдѣлки, защищайте вашъ городъ до послѣдней крайности. Будьте увѣрены, что англичане вѣрные и надежные друзья и что они никогда не оставляютъ дѣла, въ которомъ разъ приняли участіе».

Онъ сдержалъ слово. Шахъ-Алумъ обложилъ Патну и готовился къ приступу, когда узналъ, что полковникъ приближается Форсированными маршами. Все шедшее войско состояло только изъ 450 англичанъ и 2,500 сипаевъ. Но Клайвъ и его англичане сдѣлались предметомъ ужаса для всего Востока. Едва появился ихъ авангардъ, какъ осаждающіе обратились въ бѣгство. Нѣсколько французовъ, бывшихъ въ свитѣ Шахъ-Алгма, совѣтовали ему попытать счастія въ битвѣ — но тщетно. Въ нѣсколько дней эта большая армія, наводившая такой ужасъ на дворъ въ Нуршедабадѣ, разсѣялась отъ одного страха, внушеннаго англійскимъ именемъ.

Побѣдитель съ тріумфомъ вернулся въ фортъ Вилліамъ. Радость Миръ-Джеффира стала такъ же безгранична, какъ былъ безграниченъ его страхъ, и побудила его сдѣлать, въ знакъ благодарности, царскій подарокъ своему спасителю. Ежегодная рента, которую Остъ-Индская компанія платила набобу за находившіяся въ ея пользованіи обширныя земли за югъ отъ Калькутты, простиралась до 30,000 ф. стерл. Весь этотъ огромный доходъ, достаточный для приличнаго содержанія самаго знатнаго между англійскими перами, былъ назначенъ Клайву въ пожизненное пользованіе.

Мы полагаемъ, что Клайвъ имѣлъ полное право принять этотъ подарокъ. Онъ, во самой сущности своей, не могъ оставаться въ тайнѣ. Компанія, находясь къ Клайву въ отношеніяхъ. фермера къ землевладѣльцу, самымъ согласіемъ на это одобрила уже даръ Миръ-Джеффара.

Но благодарность бенгальца устояла не долго. Въ послѣднее время онъ чувствовалъ, что могущественный союзникъ, который посадилъ его на престолъ, могъ его и свергнуть, и началъ искать вокругъ себя опоры противъ грозной силы, до сихъ поръ его поддерживавшей. Онъ зналъ, что между туземцами невозможно найти силу, которая была-бы способна стать лицемъ къ лицу съ маленькою арміею Клайва. Французское могущество въ Бенгалѣ угасло. Но въ прежнее время въ моряхъ Востока гремѣла слава голландцевъ, и въ Азіи еще не была тогда точно извѣстна степень паденія могущества Голландіи въ Европѣ. Начались тайныя сношенія между муршедабадскимъ дворомъ и голландскою факторіею въ Чинсурѣ, откуда посланы были спѣшный письма, убѣждавшія правленіе Батавіи снарядить экспедицію, которая могла бы уравновѣсить могущество англичанъ въ Бенгалѣ. Батавское правительство, полное желанія расширить вліяніе своего отечества и еще болѣе полное желанія пріобрѣсти для себя хотъ долю тѣхъ сокровищъ, которыя недавно обогатили столькихъ англійскихъ искателей приключеній, — послало могущественную экспедицію. Семь большихъ кораблей изъ Явы неожиданно появились въ Угли. Войско, находившееся на нихъ, простиралось до 1,500 человѣкъ, изъ которыхъ около половины были европейцы. Время для предпріятія было выбрано удачно. Клайвъ отправилъ въ Карнатикъ, противъ французовъ, столь большіе отряды, что его войско оказалось малочисленнѣе голландскаго. Онъ зналъ, что Миръ-Джиффаръ тайно благопріятствовалъ вторгавшимся; звалъ, что бралъ на себя большую отвѣтственность, нападая на силы государства, находившагося въ дружескихъ сношеніяхъ съ Англіею, что англійскіе министры не могли желать войны съ голландцами въ добавокъ къ той, которая велась уже съ Франціею, что они могли не признать его дѣйствій, что могли наказать его. Переславъ недавно въ Европу большую часть своего имущества чрезъ посредство голландской остъ-индской компаніи, онъ имѣлъ сильный личный интересъ избѣгать ссоры. Но онъ былъ убѣжденъ, что если дать батавской экспедиціи пройти вверхъ по рѣкѣ и соединиться съ гарнизономъ Чинсуры, то Миръ-Джеффиръ бросится въ объятія новыхъ союзниковъ и значеніе англичанъ въ Бенгалѣ подвергнется большой опасности. Клайвъ рѣшилъ дѣло со свойственной ему смѣлостью и навелъ помощь въ искусствѣ своихъ офицеровъ, особенно въ полковникѣ Фордѣ, на котораго возложена была самая важная часть предпріятія. Голландцы попытались пройти силою. Англичане встрѣтили ихъ какъ на водѣ, такъ и на сушѣ. На обѣихъ стихіяхъ непріятель имѣлъ большое превосходство въ силахъ. На обѣихъ онъ былъ совершенно разбитъ. Корабли его были взяты. Войска были обращены въ совершенное бѣгство. Почти всѣ европейскіе солдаты, составлявшіе главную силу вторгнувшейся арміи, были убиты или взяты въ плѣнъ. Побѣдители подошли къ Чинсурѣ, и начальники поселенія, теперь совершенно униженные, согласились на условія, предписанныя Клайвомъ. Они обязались не строить укрѣпленій и не держать войска свыше незначительнаго отряда, необходимаго для полиціи въ Факторіяхъ; при этомъ было ясно опредѣлено, что всякое нарушеніе этихъ условій будетъ наказано немедленнымъ изгнаніемъ изъ Бенгала.

Чрезъ три мѣсяца послѣ этой великой побѣды Клайвъ отправился въ Англію. На родинѣ ожидали сто почести и награды, которыя не соотвѣтствовали, правда, его притязаніямъ и честолюбію, но, при его лѣтахъ, чинѣ и прежнемъ положеніи въ обществѣ, — должны быть признаны рѣдкими и блестящими. Онъ былъ возведенъ въ званіе ирландскаго пера и поощренъ надеждою на англійскій титулъ. Георгъ III, только-что вступившій на престолъ, принялъ его съ особеннымъ отличіемъ. Министры оказывали Клайву явное вниманіе, а Питтъ, вліяніе котораго въ нижней палатѣ и въ странѣ было неограниченно, спѣшилъ заявить свое уваженіе къ человѣку, подвиги котораго такъ много способствовали блеску этого достопамятнаго періода. Великій ораторъ описывалъ уже Клайва, въ парламентѣ, какъ генерала, дарованнаго небомъ, какъ человѣка, который, бывъ воспитанъ для конторскихъ занятій, выказалъ военныя способности, могучія возбудить удивленіе прусскаго короля. Тогда не было еще стенографовъ, но слова эта, торжественно сказаны первымъ государственнымъ человѣковъ того времена, переходила азъ устъ въ уста, была переданы Клайву въ Бенгалѣ и чрезвычайно обрадовали его и польстила его самолюбію. Дѣйствительно, по смерти Вольфа, Клайвъ былъ единственнымъ англійскимъ генераломъ, которымъ соотечественники его имѣли право гордиться. Герцогъ Кумберландъ былъ, вообще, несчастливъ; единственная побѣда его была одержана надъ своими же соотечественниками и, по безпощадно жестокимъ послѣдствіямъ своимъ, была болѣе пагубна для его популярности, нежели его частыя пораженія. Конвей, весьма ученый въ военномъ дѣлѣ и лично храбрый, не обладалъ энергіей и способностями. Честный, великодушный и храбрый, какъ левъ, Гранби не имѣлъ ни познаній, ни таланта. Саквиль, не уступавшій въ познаніяхъ и способностяхъ ни одному изъ своихъ современниковъ, подвергся — кажется, неосновательно — обвиненію, самому гибельному для репутаціи воина. Побѣды при Минденѣ и Варбургѣ одержаны англичанами подъ командою иностраннаго генерала. Поэтому, народъ, какъ и должно было ожидать, встрѣтилъ съ гордостью и восхищеніемъ отечественнаго полководца, котораго природное мужество и искусство, пріобрѣтенное самоучкой, ставили на ряду съ великими тактиками Германіи.

Богатство Клайва равняло его съ первыми вельможами Англіи. Есть доказательства, что онъ перевелъ болѣе 180,000 ф. стерл. чрезъ голландскую остъ-индскую компанію и болѣе 40,000 чрезъ англійскую. Суммы, пересланныя имъ на родину чрезъ частные дома, были также весьма значительны. Онъ употребилъ большія суммы на покупку драгоцѣнныхъ каменьевъ, въ то время весьма употребительный способъ пересылки денегъ изъ Ивдіи. Онъ купилъ алмазовъ въ одномъ Мадрасѣ на сумму до 25.000 ф. стерл. Кромѣ большаго количества наличныхъ денегъ, онъ владѣлъ въ Индіи имѣньемъ, оцѣненнымъ имъ самимъ въ 27.000 ф. стерл. годоваго дохода. Весь годовой доходъ Клайва, по мнѣнію сэра Джона Малькольма, который старается показать его возможно меньшимъ, превосходилъ 40,000 ф. стерл.; а доходъ въ 40,000 ф. стерл. встрѣчался, во время восшествія на престолъ Георга III, такъ же рѣдко, какъ теперь доходъ въ 100,000 о. стерл. Мы смѣло можемъ сказать, что не было еже авглмчанмна, который, на какомъ бы то ны было поприщѣ, начавъ безъ всякихъ средствъ, пріобрѣлъ бы подобныя богатства на 35 году жизни.

Было бы несправедливо не прибавить, что Клайвъ прекрасно употреблялъ свое богатство. Какъ только сраженіе при Плесси положило основаніе его состоянію, онъ послалъ 10,000 ф. стерл. своимъ сестрамъ, удѣлилъ столько же бѣднымъ друзьямъ и роднымъ, приказалъ своему агенту выплачивать родителямъ его во 800 ф. стерл. ежегодно, настоявъ на томъ, чтобы они держали экипажъ, и назначилъ по 500 ф. стерл. ежегодно своему старому командиру Лоренсу, денежныя средства котораго были очень ограниченны. Вся сумма, издержанная Клайвомъ подобнымъ образомъ, простиралась до 50,000 ф. стерл.

Тогда онъ занялся парламентскими интересами. Онъ пріобрѣталъ земли, кажется, главнымъ образомъ съ этою цѣлью, и послѣ общихъ выборовъ 1761 года увидѣлъ себя въ нижней палатѣ во главѣ партіи, которой поддержка должна была имѣть значеніе для всякаго министерства. Въ англійской политикѣ онъ, впрочемъ, не игралъ особенной роли. Первыя симпатіи его, какъ мы видѣли, были въ пользу м-ра Фокса; позднѣе онъ былъ привлеченъ геніемъ и успѣхами Питта; но окончательно онъ тѣсно соединился съ Джорджемъ Гринвиллемъ. Въ началѣ сессія 1764 года, когда незаконное и неблагоразумное преслѣдованіе ничтожнаго демагога Вилькса сильно возбудило общественное мнѣніе, городъ былъ разсвѣтовъ анекдотомъ, который мы нашли въ неизданныхъ запискахъ Горація Вальполя. Старый Ричардъ Клайвъ, принятый, со времени возвышенія сына, въ высшемъ обществѣ, для котораго его плохо подготовили прежнія привычки, представлялся на выходѣ. Король спросилъ его, гдѣ находился лордъ Клайвъ. «Онъ скоро будетъ въ городѣ, — отвѣчалъ старый джентльменъ такъ громко, что его слышали всѣ присутствовавшіе, — и тогда ваше величество будете имѣть еще голосъ въ вашу пользу».

Въ сущности, всѣ виды Клайва были обращены на страну, гдѣ онъ отдалился такимъ блестящимъ образомъ и какъ воинъ, и какъ государственный человѣкъ, и дѣятельность его на общественномъ поприщѣ въ Англіи была всегда руководима соображеніями, касавшимися Индія. Власть компаніи, хотя и представляетъ аномалію, но въ наше время — мы въ этомъ твердо увѣрены — аномалію полезную. Во времена Клайва она составляла нетолько аномалію, но и вредъ. Тогда контрольнаго совѣта не существовало. Директорами были, по большей части, простые купцы, чуждые общихъ политическихъ соображеній, незнакомые съ особенностями страны, которою столь страннымъ образомъ пришлось имъ управлять. Собраніе собственниковъ компаніи, когда оно вмѣшивалось въ дѣла, могло дѣйствовать по своему произволу. Оно было и многочисленнѣе, и могущественнѣе, нежели въ настоящее время, потому что тогда каждый пай въ 500 ф. стерл. давалъ право голоса. Собранія бывали многолюдны, бурны, даже буйны; споры — неприлично-рѣзки. Все буйство, сопровождавшее вестминстерскіе выборы, все мошенничество, всѣ подкупы, сопровождавшіе выборы грампаундскіе, пятнали совѣщанія этого собранія при обсужденіи вопросовъ первой важности. Подтасовка балотировокъ происходила въ громадныхъ размѣрахъ. Самъ Клайвъ издержалъ 100,000 ф. стерл. на покупку фондовъ, розданныхъ имъ потомъ номинальнымъ собственникамъ, на которыхъ онъ могъ положиться и которыхъ онъ приводилъ съ собою на обсужденіе каждаго вопроса и на каждую балотировку. Другіе дѣлали то же самое, хотя не въ такихъ же именно громадныхъ размѣрахъ.

Участіе, которое англійское общество принимало въ то время въ вопросахъ, касавшихся Индіи, было гораздо сильнѣе, нежели теперь, и причина тому очевидна. Въ настоящее время писецъ, поступивъ на службу въ молодыхъ лѣтахъ, возвышается медленно и почитаетъ себя счастливымъ, если въ 45 лѣтъ можетъ вернуться на родину съ пенсіею въ 1000 ф. стерл. и съ капиталомъ въ 30,000 ф. стерл. Англійскіе агенты въ Индіи, въ совокупности, собираютъ громадныя богатства, но отдѣльно ни одинъ изъ нихъ не составляетъ себѣ большаго состоянія, а что добывается — добывается медленно, съ трудомъ и честно. Только 4 или 5 высшихъ правительственныхъ должностей предоставлены государственнымъ людямъ, пріѣзжающимъ изъ Англіи. Мѣста резидентовъ, секретарей, мѣста въ комитетахъ доходовъ и въ высшихъ уголовныхъ судахъ заняты людьми, проведшими лучшіе годы своей жизни на службѣ компаніи; никакія способности, какъ бы блестящи онѣ ни были, никакая протекція, какъ бы она ни была могущественна, не въ силахъ доставить эти доходныя мѣста человѣку, не вошедшему настоящимъ путемъ и не возвысившемуся послѣдовательно по ступенямъ. Семьдесятъ лѣтъ тому назадъ, съ Востока привозили въ Англію гораздо менѣе денегъ, нежели въ наше время. Но все количество дѣлилось между гораздо меньшимъ числомъ лицъ, и громадныя суммы были часто накопляемы въ нѣсколько мѣсяцевъ. Каждый англичанинъ, каковъ бы ни былъ его возрастъ, могъ надѣяться быть однимъ изъ этихъ счастливыхъ эмигрантовъ. Если ему удавалось произнести хорошую рѣчь въ Leadenhall-Street^[8] или напечатать умный памфлетъ въ защиту президента, онъ могъ бытъ посланъ на службу компаніи и вернуться чрезъ 3—4 года такимъ же богачомъ, какъ Пиготъ или Клайвъ. Такимъ образомъ домъ Остъ-Индской компаніи былъ лоттерейною конторою, приглашавшею всякаго попытать счастья и выставлявшею княжескія богатства какъ призы немногимъ счастливцамъ. Какъ только сдѣлалось извѣстнымъ, что существуетъ страна свѣта, гдѣ подполковникъ въ одно прекрасное утро получилъ въ подарокъ состояніе, не меньшее состоянія графа Бата или маркиза Рокингама, и гдѣ, казалось, бездѣлица въ родѣ 10,000—20,000 ф. стерл. давалась всякому англійскому чиновнику, едва онъ только просилъ ея, — въ обществѣ показались всѣ симптомы годовъ Южнаго моря^[9]: лихорадочное волненіе, непобѣдимое желаніе разбогатѣть и презрѣніе къ медленному, вѣрному и умѣренному выигрышу.

Во главѣ господствующей партіи Остъ-Индской компаніи долгое время стоялъ могущественный, способный и честолюбивы! директоръ по имени Соливанъ. Успѣхъ Клайва возбудилъ въ немъ сильную зависть, и онъ съ горечью вспоминалъ смѣлость, съ которою бывшій губернаторъ Бенгала часто ни во что не ставилъ власть дальнихъ директоровъ компаніи. Съ пріѣздомъ Клайва между ними произошло внѣшнее примиреніе; но вражда осталась глубоко укоренившеюся въ сердцахъ обоихъ. Все число директоровъ избиралось въ то время ежегодно. На выборахъ 1763 года Клайвъ сдѣлалъ попытку свергнуть господствующую партію. Борьба была, какъ онъ пишетъ, необыкновенно-горяча. Соливанъ остался побѣдителемъ и поспѣшилъ отомстить врагу. Дарованная Клайву Миръ-Джеффиромъ ежегодная рента была признана лучшими англійскими юристами законною. Она была дарована тою же властью, отъ которой компанія получила своя главныя владѣнія въ Бенгалѣ, и компанія долгое время изъявляла на нее согласіе. Тѣмъ не менѣе директора рѣшились, совершенно несправедливо, конфисковать эту ренту, и Клайвъ былъ вынужденъ подать жалобу въ судъ лорда-канцлера.

Но готовился большой и неожиданный переворотъ въ дѣлахъ. Съ нѣкотораго времени каждый корабль, приходившій изъ Бенгала, сталъ привозить тревожныя вѣсти. Внутренніе безпорядки управленія областью достигли крайнихъ предѣловъ. И чего можно было, дѣйствительно, ожидать отъ фаланги общественныхъ служителей, подвергавшихся соблазну, противъ котораго, какъ выразился однажды Клайвъ, человѣческая плоть и кровь не могли устоять, — облеченныхъ неотразимою властью и отвѣтственныхъ только передъ продажною, буйною, раздираемою враждой и дурно извѣщаемою о ходѣ дѣлъ компаніею, которая притомъ находилась отъ Индіи въ такомъ разстояніи, что между отправленіемъ депеши и полученіемъ на нее отвѣта проходило не менѣе полутора лѣтъ? Поэтому, въ теченіе пяти лѣтъ, прошедшихъ съ отъѣзда Клайва изъ Бенгала, злоупотребленія англичанъ достигли степени, которая кажется едва совмѣстною съ существованіемъ общества. Англичане превзошли римскихъ проконсуловъ, которые, въ теченіе года или двухъ, выжимали изъ ввѣренныхъ, имъ областей средства для постройки мраморныхъ дворцовъ и купаленъ на берегахъ Кампаніи, для того, чтобы пить изъ янтарныхъ сосудовъ, утолять голодъ пѣвчими птицами, содержать арміи гладіаторовъ и цѣлыя стада камелопардовъ; они превзошли и испанскихъ вице-королей, которые, сопровождаемые проклятіями Мексики и Лимы, возвращались въ Мадридъ съ длиннымъ цугомъ позолоченныхъ каретъ и вьючныхъ лошадей, подкованныхъ и обвѣшанныхъ серебромъ. Правда, жестокость, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, не была между пороками агентовъ компаніи; но и самая жестокость едвали могла бы причинить болѣе зла, чѣмъ проистекало изъ ихъ безнравственной страсти поскорѣе обогатиться. Они свергли свое твореніе — Миръ-Джеффира. Они возвели на его мѣсто другаго набоба, по имени Миръ-Коссима. Но Миръ-Коссимъ былъ человѣкъ одаренный способностями и волею, и хотя имѣлъ значительную наклонность притѣснять своихъ подданныхъ, но не могъ терпѣливо видѣть, какъ они были придавлены притѣсненіями, которыя нетолько не доставляли ему выгодъ, по, напротивъ, уничтожали его доходы въ самомъ ихъ источникѣ. Поэтому, англичане свергли Миръ-Коссима и вновь возвели Миръ-Джеффира. Миръ-Коссимъ отомстилъ убійствами, которыя ужасомъ сглаживали воспоминаніе о Черной Ямѣ, и бѣжалъ во владѣнія набоба аудскаго. При каждомъ изъ этихъ переворотовъ, новый владѣтель раздавалъ своимъ чужестраннымъ повелителямъ все, что можно было наскресть изъ казны падшаго предшественника. Огромное населеніе его владѣній становилось добычею тѣхъ, которые сдѣлали его государемъ и могли его свергнуть. Агенты компаніи выговорили, не для компаніи, а для себя лично, монополію почти всей внутренней торговли. Они принуждали туземцевъ покупать дорого, а продавать дешево. Они безнаказанно оскорбляли мѣстные суды, полицію и сборщиковъ податей. Они взяли подъ свою защиту шайку приверженныхъ туземцевъ, которые бродили по странѣ, распространяя всюду, куда ни являлись, ужасъ и отчаяніе. Каждый слуга англійскаго агента былъ вооруженъ всею властью своего господина, а господинъ всею властью компаніи. Такимъ способомъ въ Калькуттѣ быстро накоплялись громадныя состоянія, тогда какъ 30 милліоновъ людей были доведены до крайней степени бѣдствія. Они пріучены были къ тиранніи, но не къ подобной. Они почувствовали, что мизинецъ комманіи былъ тяжелѣе бедра Сураджа-Даулы. Подъ владычествомъ прежнихъ повелителей народъ имѣлъ хоть то крайнее средство, что когда положеніе дѣлалось невыносимымъ, то онъ возставалъ и свергалъ правительство. Но власть англичанъ не могла быть такимъ образомъ свертута. Правительство это, столь же гнетущее, какъ наиболѣе гнетущая изъ формъ варварскаго деспотизма, было вооружено всею силою цивилизаціи. Оно скорѣе походило на правительство злыхъ духовъ, нежели людей-деспотовъ. Самое отчаяніе не могло придать мягкому бенгальцу достаточно мужества, чтобы стать лицомъ къ лицу противъ англичанъ, этой наслѣдственной аристократіи человѣчества, которой искусство и мужество столько разъ торжествовало надъ врагами, вдесятеро многочисленнѣйшими. Несчастное племя никогда не пыталось сопротивляться. Иногда индусы терпѣливо покорялись несчастью, иногда бѣжали отъ бѣлаго человѣка, какъ отцы ихъ привыкли бѣгать отъ віараттовъ, — и паланкинъ англійскаго путешественника былъ часто проносимъ чрезъ безмолвныя деревни и города, обезлюдѣвшіе при извѣстіи о его приближеніи.

Чужеземные владѣтели Бенгала, весьма естественно, были предметомъ ненависти всѣхъ сосѣднихъ правительствъ, и всю эту ненависть гордое племя встрѣчало безстрашно. Арміи англичанъ, вездѣ превышенныя арміями враговъ, вездѣ одерживали побѣду. Рядъ начальниковъ, образовавшихся въ школѣ Клайва, все-еще поддерживалъ славу отечества. «Надо признаться, — говоритъ мусульманскій историкъ того времени, — что присутствіе духа, твердость нрава и непобѣдимое мужество этого народа не подвержены ни малѣйшему сомнѣнію. Они соединяютъ самое рѣшительное мужество съ самою предусмотрительною осторожностью; они не имѣютъ соперниковъ въ искусствѣ строиться въ боевыя линіи и сражаться въ порядкѣ. Еслибы къ этимъ военнымъ достоинствамъ они съумѣли присоединить искусство правленія, еслибы въ нихъ было столько же изобрѣтательности и рвенія облегчать участь народа божія, сколько они показываютъ во всемъ относящемся до ихъ военныхъ дѣлъ, — ни одинъ народъ въ мірѣ не могъ бы быть предпочтенъ ямъ или болѣе достоинъ власти. Но народъ повсюду стонетъ подъ ихъ управленіемъ, повсюду доведенъ до нищеты и отчаянія. О Боже! приди на помощь твоимъ несчастнымъ рабамъ и избавь ихъ отъ претерпѣваемыхъ угнетеній.»

Между тѣмъ, было невозможно, чтобы военныя учрежденія оставались долгое время свободными отъ пороковъ, господствовавшихъ во всѣхъ остальныхъ частяхъ управленія. Хищничество, роскошь и духъ неповиновенія перешли отъ чиновниковъ гражданской службы къ офицерамъ арміи, и отъ офицеровъ къ солдатамъ. Зло возростало все болѣе и болѣе, пока наконецъ каждый обѣденный залъ не обратился въ мѣсто заговора и интригъ; а порядокъ между сипаями могъ быть поддерживаемъ только тѣмъ, что ихъ казнили цѣлыми толпами.

Наконецъ положеніе дѣлъ въ Бенгалѣ начало возбуждать безпокойства въ Англіи. Рядъ переворотовъ, разстроенное управленіе разореніе туземцевъ, не обогатившее однако компаніи; возвращеніе на родину, съ каждою эскадрой, счастливыхъ удальцовъ, привозившихъ средства покупать замки и строить великолѣпныя жилища, и полученіе, съ каждою же эскадрой, самыхъ тревожныхъ отчетовъ о Финансовомъ положеніи правительства; пограничная война, нерасположеніе войскъ, достоинство націи, униженное поступками, напоминавшими Берреса и Пизарро, — все это устрашало людей, знакомыхъ съ положеніемъ дѣлъ въ Индіи. Общій крикъ былъ, что Клайвъ — и Клайвъ одинъ — могъ снасти созданную имъ имперію.

Мнѣніе это выразилось сильнѣйшимъ образомъ въ многолюдномъ общемъ собраніи собственниковъ. Люди всѣхъ партій, забывъ свою вражду и страшась за свои дивиденды, восклицали, что Клайвъ былъ необходимымъ человѣкомъ въ этомъ кризисѣ, что притѣснительныя мѣры, принятыя противъ его имѣнія, должны быть оставлены и что его должно упросить вернуться въ Индію.

Клайвъ всталъ. Онъ сказалъ, что относительно своего имѣнія онъ готовъ сдѣлать директорамъ предложенія, которыя, вѣроятно, поведутъ къ полюбовному соглашенію, но что представляется болѣе важное затрудненіе. Нужно сказать, что онъ никогда не возьметъ на себя управленія Бенгаломъ, пока врагъ его Соливанъ будетъ президентомъ компаніи. Поднялся страшный шумъ. Соливанъ почти не могъ добиться, чтобы его выслушали. Подавляющее большинство собранія было на сторонѣ Клайва. Соливанъ хотѣлъ испытать результатъ балотировки.

Но по уставу компаніи балотировка можетъ быть допущена не иначе, какъ по требованію, подписанному девятью собственниками и, не смотря на сотни присутствовавшихъ въ собраніи, невозможно было найти девять человѣкъ, согласныхъ подписать подобное требованіе.

Вслѣдствіе этого, Клайвъ былъ назначенъ губернаторомъ и главнокомандующимъ въ англійскихъ владѣніяхъ въ Бенгалѣ. Но онъ настаивалъ на своемъ объявленіи и отказался вступить въ должность до тѣхъ поръ, пока не будетъ извѣстенъ результатъ, послѣднихъ выборовъ въ директора. Борьба была упорна, но Клайвъ вышелъ побѣдителемъ. Соливанъ, до того времени неограниченно господствовавшій въ Остъ-Индской компаніи, былъ обязанъ только большинству одного голоса, что не потерялъ и своего директорскаго мѣста; избранные же вновь президентъ и вице-президентъ были друзья новаго губернатора.

Таковы были обстоятельства, при которыхъ лордъ Клайвъ отправился въ третій и послѣдній разъ въ Индію. Въ маѣ 1765 года онъ достигъ Калькутты и нашелъ весь механизмъ правительства еще болѣе разстроеннымъ, нежели ожидалъ. Миръ-Джеффиръ, лишившійся, за нѣсколько времени предъ тѣмъ, своего старшаго сына, Мирана, умеръ во время путешествія Клайва. Англійскіе чиновники въ Калькуттѣ получили уже отъ своего правительства строгія приказанія не принимать подарковъ отъ туземныхъ владѣтелей. Но жадные къ пріобрѣтенію и непривыкшіе уважать приказаній отдаленныхъ, несвѣдущихъ и небрежныхъ начальниковъ, снова выставили престолъ Бенгала на продажу. Около 120,000 ф. стерл. было раздѣлено между девятью могущественнѣйшими чиновниками компаніи, и за такую взятку малолѣтній сынъ умершаго набоба былъ возведенъ на престолъ своего отца. Извѣстіе объ этой безчестной сдѣлкѣ встрѣтило прибывшаго Клайва. Въ частномъ письмѣ къ искреннему другу, написанномъ немедленно послѣ того, Клайвъ выразилъ свои чувства въ формѣ, которая — со стороны человѣка столь смѣлаго и рѣшительнаго и такъ мало преданнаго театральному выраженію чувствъ — кажется намъ особенно трогательною. «Увы, говоритъ онъ, какъ упало англійское имя! Я не могъ удержаться отъ того, чтобы не заплатить нѣсколькими слезами дань отлетѣвшей и погибшей, быть можетъ, невозвратно славѣ британскаго народа. Тѣмъ не менѣе, именемъ Великаго Существа, которое видитъ всѣ сердца и которому, если только есть загробная жизнь, мы должны будемъ дать отчетъ, — клянусь, что я пріѣхалъ съ помыслами превыше всякаго подкупа и что я рѣшился или истребить это великое и возростающее зло, или погибнуть въ попыткѣ.»

Собрался совѣтъ, и Клайвъ объявилъ ему свою полную рѣшимость произвести общее преобразованіе и употребить для этого всю ввѣренную ему обширную военную и гражданскую власть. Джонстонъ, одинъ изъ самыхъ смѣлыхъ и порочныхъ людей собранія, показалъ признаки сопротивленія. Клайвъ прервалъ его и гордо спросилъ, не намѣренъ ли онъ оспаривать власть новаго правленія. Джонстонъ былъ устрашенъ и отрекся отъ всякой подобной цѣли. Всѣ лица, бывшія въ совѣтѣ, вытянулись и поблѣднѣли, и затѣмъ не было проронено ни одного слова сопротивленія.

Клайвъ сдержалъ свое обѣщаніе. Онъ пробылъ въ Индіи около полутора лѣтъ и, въ это короткое время, совершилъ одну изъ самыхъ обширныхъ, затруднительныхъ и благодѣтельныхъ реформъ, которыя когда-либо были произведены государственнымъ человѣкомъ. Этотъ періодъ своей жизни онъ впослѣдствіи вспоминалъ съ наибольшей гордостью. Во власти его было утроить свое уже блестящее состояніе; принимать участіе въ злоупотребленіяхъ, показывая между тѣмъ видъ, что уничтожаетъ ихъ; пріобрѣсти расположеніе всѣхъ англичанъ въ Бенгалѣ, отдавъ въ жертву ихъ корыстолюбію безпомощное и робкое племя, не знавшее даже, гдѣ находится тотъ островъ, который шлетъ къ нимъ притѣснителей, — племя, котораго жалобы едвали могли быть услышаны за 15000 миль океана. Онъ зналъ, что если серьёзно примется за дѣло преобразованій, то вооружитъ противъ себя всѣ порочныя страсти. Онъ зналъ, какъ неразборчива на средства, какъ безпощадна будетъ ненависть этихъ хищниковъ, надѣявшихся скопить въ нѣсколько мѣсяцовъ богатства, достаточныя для поддержанія достоинства пера, — когда они увидятъ себя обманутыми въ своихъ надеждахъ. Но онъ выбралъ хорошій путь и напрягъ всѣ силы своего ума для сраженія, несравненно упорнѣйшаго, чѣмъ битва при Плесси. Сначала успѣхъ казался безнадежнымъ, но скоро всѣ препятствія начали уступать желѣзному мужеству и пылкой волѣ Клайва. Принятіе подарковъ отъ туземцевъ было строго запрещено. Частная торговля агентовъ компаніи была уничтожена. Все поселеніе, казалось, возстало противъ этихъ мѣръ какъ одинъ человѣкъ. Но непреклонный губернаторъ объявилъ, что если онъ не найдетъ поддержки въ фортѣ Вилліамъ, то отъищетъ ее въ другомъ мѣстѣ, и вытребовалъ нѣсколько гражданскихъ чиновниковъ изъ Мадраса, для помощи въ управленіи страною. Самыхъ упорныхъ изъ своихъ противниковъ онъ лишилъ мѣстъ. Остальные покорились тому, что было неизбѣжно, и въ весьма короткое время всякое сопротивленіе было подавлено.

Но Клайвъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не видѣть, что недавнія злоупотребленія надобно было отчасти приписать причинамъ, которыя неизбѣжно должны были породить ихъ вновь, какъ-только прекратился бы гнетъ его сильной руки. Компанія держалась ошибочной политики относительно вознагражденія своихъ должностныхъ лицъ. Жалованье ихъ было недостаточно даже на Удобства, необходимыя для сохраненія здоровья и для спокойствія европейца въ тропическомъ климатѣ. Отъ такого незначительнаго содержанія невозможно было сберечь ни рупіи. Невозможно было предположить, чтобы люди даже обыкновенныхъ способностей согласились провести лучшіе годы своей жизни въ ссылкѣ, подъ палящимъ солнцемъ, изъ-за одного столь. ограниченнаго жалованья. А потому издавна предполагалось, что агентамъ компаніи дозволяется обогащаться частною торговлею. Этотъ обычай сильно вредилъ коммерческимъ интересамъ компаніи. Умный и наблюдательный сэръ Томасъ Ро, въ царствованіе Іакова I, убѣдительно настаивалъ на томъ, чтобы директора приняли мѣры противъ этого злоупотребленія. «Рѣшительно запретите частную торговлю, говорилъ онъ, потому что тогда ваши дѣла будутъ ведены лучше. Я знаю, что это круто. Служащіе объявляютъ, что они вступали на службу не изъ-за одного только содержанія. Но вы можете отстранить эту отговорку, назначивъ имъ большее жалованье, могущее ихъ удовлетворить. И тогда вы будете знать, что-именно тратите.»

Вопреки этому прекрасному совѣту, компанія продолжала держаться старой системы, платила ничтожное жалованье и смотрѣла сквозь пальцы на побочные доходы своихъ агентовъ. Содержаніе члена совѣта составляло только 300 ф. стерл. въ годъ. Между тѣмъ, всѣмъ было извѣстно, что подобное лицо едвали могло жить въ Индіи, издерживая ежегодно менѣе, нежели въ 10 разъ большую сумму, и нельзя было ожидать, чтобы оно удовольствовалось даже хорошею жизнью въ Индіи, но безъ возможности сберегать ежегодно часть дохода ко времени своего возвращенія въ Англію. Подобная система, до покоренія Бенгала, могла имѣть вліяніе на уменьшеніе дивиденда собственникамъ, но не могла причинять много вреда въ другихъ отношеніяхъ. Теперь же компанія сдѣлалась лицомъ правительственнымъ. Агенты ея могли попрежнему называться факторами, младшими купцами, старшими купцами, но въ дѣйствительности они были проконсулами, пропреторами, прокураторами обширныхъ областей. Они пользовались огромною властью. Повсемѣстно было признано, что ихъ жалованье недостаточно. По старинному обычаю службы и по безмолвному соглашенію начальниковъ агентамъ было дозволено обогащаться побочными средствами, и это было началомъ страшныхъ притѣсненій и злоупотребленій, разорившихъ Бенгалъ. Клайвъ ясно понялъ, что безразсудно было дать людямъ власть и требовать, чтобы они жили въ бѣдности. Онъ пришелъ къ вѣрному заключенію, что ни одна реформа не могла быть дѣйствительною, не будучи связана съ системою щедраго вознагражденія гражданскихъ служителей компаніи. Онъ зналъ, что директора не расположены утвердить какое бы то ни было увеличеніе жалованья на счетъ своей казны. Единственное средство, остававшееся доступнымъ губернатору, подвергало его многимъ несправедливымъ обвиненіямъ; но, по нашему мнѣнію, Клайвъ былъ вполнѣ въ правѣ его употребить. Онъ обратилъ на содержаніе служащихъ монополію соли, составлявшую въ то время и до настоящаго одну изъ главныхъ статей индійскаго дохода, и раздѣлилъ поступавшую съ нея сумму между служащими, по масштабу, кажется, правильному. За эту мѣру онъ былъ обвиняемъ врагами, былъ обвиняемъ историками въ неповиновеніи инструкціямъ, въ нарушеніи даннаго обѣщанія, въ разрѣшеніи того именно злоупотребленія, для уничтоженія котораго онъ былъ посланъ: именно частной торговли агентовъ компаніи. Но каждый понимающій дѣло и безпристрастный судья согласится, что въ дѣйствительности ничего не было общаго между системою Клайва и тою, уничтоженіе которой было ему вмѣнено въ обязанность. Монополія соли была источникомъ доходовъ индійскаго правительства, когда Клайва не было еще на свѣтѣ, и продолжала быть тѣмъ же долго послѣ его смерти. Гражданскіе служители очевидно имѣли право на содержаніе изъ доходовъ компаніи, и Клайвъ отнесъ лишь это содержаніе на извѣстную часть доходовъ. Прекративъ тѣмъ продѣлки, помощью которыхъ были быстро накопляемы громадныя состоянія, онъ одновременно далъ возможность каждому англичанину, служившему на Востокѣ, медленно, но вѣрно пріобрѣсти достатокъ. Однако человѣчество такъ несправедливо, что ни одно изъ дѣйствій, которыя, въ самомъ дѣлѣ, лежатъ пятномъ на жизни Клайва, не навлекло на него столько порицанія, какъ эта мѣра, которая была въ сущности преобразованіемъ, необходимымъ для успѣха всѣхъ остальныхъ.

Онъ подавилъ оппозицію гражданской части правительства; но оппозиція арміи была гораздо опаснѣе. Нѣкоторые сбереженія, предписанныя директорами, коснулись интересовъ войска, и поднялась буря, которой неохотно противусталъ бы самъ Цезарь. Не легко было бороться съ сопротивленіемъ тѣхъ, въ рукахъ которыхъ находилась сила меча, въ странѣ, управляемой единственно мечомъ. Двѣсти англійскихъ офицеровъ составили заговоръ противъ правительства и рѣшились всѣ въ одинъ день отказаться отъ должностей, не сомнѣваясь, что Клайвъ скорѣе рѣшится на какія бы то ни было уступки, нежели согласится увидѣть армію, на которой единственно опиралось могущество англичанъ на Востокѣ, лишенною ея начальниковъ. Они мало знали непоколебимый духъ того, съ кѣмъ имѣли дѣло. Около Клайва оставалось еще нѣсколько офицеровъ, на которыхъ отъ могъ разсчитывать. Онъ послалъ въ фортъ Ст. Джоржа за новымъ подкрѣпленіемъ. Онъ роздалъ офицерскія должности даже купеческимъ агентамъ, которые были расположены поддержать его во время этого кризиса, и отдалъ приказъ, чтобы всякій офицеръ, подавшій въ отставку, былъ немедленно доставленъ въ Калькутту. Заговорщики увидѣли, что ошиблись въ разсчетѣ. Губернаторъ былъ неумолимъ. Войска остались вѣрны. Сипаи, на которыхъ Клайвъ всегда имѣлъ необыкновенное вліяніе, стояли за него съ непоколебимою преданностью. Зачинщики заговора были арестованы, судимы и отставлены отъ службы. Остальные, потерявъ бодрость и покорившись, просили позволенія взять назадъ свои требованія объ увольненіи отъ службы. Многіе изъ нихъ выражали свое раскаяніе даже со слезами. Съ младшими изъ нарушителей дисциплины Клайвъ поступилъ кротко. Къ предводителямъ же онъ былъ неумолимо строгъ; но строгость его была чужда и тѣни личнаго нерасположенія. Сурово поддерживая законную власть своего званія, онъ съ великодушнымъ пренебреженіемъ смотрѣлъ на личныя оскорбленія и обиды. Одинъ изъ заговорщиковъ былъ обвиненъ въ томъ, что предполагалъ убить губернатора; но Клайвъ не хотѣлъ слушать этого обвиненія: «офицеры, сказалъ онъ, англичане, а не убійцы».

Одновременно съ преобразованіемъ гражданской части и утвержденіемъ своей власти надъ арміею, Клайвъ имѣлъ полный успѣхъ и во внѣшней политикѣ. Первый шагъ его на индійской почвѣ былъ знакомъ немедленнаго мира. Набобѣ Ауда находился въ это время съ большою арміею на границѣ Багара. Къ нему присоединилось множество авгановъ и мараттовъ, и не мало было основаній ожидать общаго союза всѣхъ туземныхъ государствъ противъ англичанъ. Но имя Клайва подавило мгновенно всякую оппозицію. Враги въ самыхъ униженныхъ выраженіяхъ просили мира и подчинились условіямъ, какія нашелъ нужнымъ предписать новый губернаторъ.

Въ то же время управленію Бенгаломъ дано новое основаніе. Власть англичанъ въ этой области была прежде совершенно неопредѣленна. Она была чужда прежнему устройству имперіи и не была утверждена никакимъ договоромъ. Много было сходнаго между нею и властью, которою, во время крайней дряхлости западной имперіи, пользовались въ Италіи предводители иноземцевъ-наемниковъ, Рицимеры и Одоакры, по своему произволу возводившіе на престолъ и свергавшіе съ него ничтожныхъ государей, украшенныхъ славными именами Цезаря и Августа. Но какъ въ Италіи, такъ и въ Индіи, воинственные иноземцы нашли удобнымъ освятить закономъ и давностью происхожденіи власть, утвержденную силою оружія. Теодорикъ считалъ политичнымъ добыть у отдаленнаго византійскаго двора назначеніе его правителемъ Италіи. Такимъ же образомъ и Клайвъ обратился къ делійскому двору за нормальнымъ утвержденіемъ той власти, которою онъ въ дѣйствительности уже пользовался. Моголъ былъ совершенно безпомощенъ, и хотя онъ и ропталъ, однако долженъ былъ быть весьма доволенъ, что англичане готовы были, взамѣнъ нѣсколькихъ персидскихъ буквъ, которыя ему ничего не стоили, дать полновѣсныя рупіи, которыхъ онъ никогда бы у нихъ не вырвалъ. Торгъ былъ скоро заключенъ, и номинальный государь Индустана издалъ повелѣніе, которымъ давалъ компаніи власть собирать доходы съ Бенгала, Багары и Ориссы и распоряжаться этими суммами.

Существовалъ еще набобъ, который находился къ англійскимъ властямъ въ томъ же отношеніи, въ какомъ послѣдніе идіоты изъ рода Меровинговъ, Хильперики и Хильдерики, находились къ способнымъ и энергическимъ маіордомамъ, Карлу Мартеллу и Пепину. Одно время Клайвъ рѣшился совершенно избавиться отъ этого призрака; но потомъ онъ перемѣнилъ намѣреніе, думая, что можетъ быть еще удобно употреблять имя набоба, преимущественно въ сношеніяхъ съ другими европейскими народами. Онъ былъ увѣренъ, что Французы, голландцы и датчане гораздо охотнѣе подчинятся власти туземнаго государя, котораго они привыкли уважать, нежели власти соперничествующей съ ними торговой компаніи. Быть можетъ, политика эта и была въ то время благоразумною. Но покровъ въ скоромъ времени оказался слишкомъ рѣдкимъ для того, чтобы обмануть кого бы то ни было, и онъ былъ совершенно отброшенъ. Наслѣдникъ Миръ-Джеффира все-еще живетъ въ Муршедабадѣ, древней столицѣ своего дома, все-еще носитъ титулъ набоба; англичане, въ сношеніяхъ съ нимъ, все-еще употребляютъ титулъ «ваше высочество»; ему и теперь дозволено сохранить часть того королевскаго блеска, который окружалъ его предковъ. Пенсія въ 160,000 ф. стерл. ежегодно выплачивается ему правительствомъ. Барета его окружена тѣлохранителями, и впереди ея идутъ служители съ серебряными булавами. Онъ я его жилище изъяты изъ-подъ обыкновенной власти служителей правосудія. Но онъ не пользуется ни малѣйшею долею политической власти и въ сущности только богатый и знатный подданный компаніи.

Клайву легко было бы, во время своего втораго управленія Бенгаломъ, скопить богатства, какими не обладалъ ни одинъ подданный въ Европѣ. Дѣйствительно, онъ могъ бы, не подвергая богатыхъ жителей области большимъ притѣсненіямъ, чѣмъ тѣ, къ которымъ они были пріучены своими самыми кроткими правителями, получать подарки на сумму 300,000 ф. стерл. ежегодно. Сосѣдніе государи охотно заплатили бы любую цѣну за его расположеніе. Но, кажется, онъ строго держался правила, вмѣненнаго имъ въ руководство другимъ. Раджа Бенареса предложилъ ему весьма цѣнные алмазы. Аудскій набобъ упрашивалъ его принять большую сумму денегъ и ящикъ съ драгоцѣнными камнями. Клайвъ вѣжливо, но рѣшительно, отказался, и должно замѣтить, что онъ не ставилъ себѣ этого отказа въ особенную заслугу и что Фактъ сдѣлался извѣстнымъ только послѣ его смерти. Онъ велъ точный счетъ своему содержанію, выпадавшей на его долю части барышей отъ торговли солью и подаркамъ, которые по обычаю Востока было бы невѣжливо не принять. Изъ суммъ, получавшихся изъ этихъ источниковъ, онъ содержалъ себя сообразно своему положенію. Излишекъ онъ раздѣлялъ между немногими преданными друзьями, послѣдовавшими за нимъ въ Индію. Онъ всегда хвалился и, сколько мы можемъ судить, хвалился справедливо, что его послѣднее управленіе уменьшило, вмѣсто того, чтобы увеличить его богатство.

Одну только значительную сумму онъ, дѣйствительно, принялъ. Миръ-Джеффиръ оставилъ ему по завѣщанію болѣе 60,000 ф. стерл. монетою и драгоцѣнными камнями, а установленныя въ послѣднее время правила относились только къ подаркамъ отъ лицъ живыхъ и не касались до завѣшанныхъ умершими. Клайвъ принялъ деньги, но не для себя. Онъ всю сумму передалъ компаніи, какъ капиталъ для офицеровъ и солдатъ, сдѣлавшихся неспособными для дальнѣйшей службы компаніи. Фондъ, который до настоящаго времени носитъ его имя, обязанъ своимъ происхожденіемъ этому княжескому подарку.

Послѣ 18-мѣсячнаго пребыванія Клайва въ Индіи, состояніе его здоровья потребовало возвращенія въ Европу. Въ концѣ января 1767 г. онъ въ послѣдній разъ оставилъ страну, на судьбу которой имѣлъ столь могущественное вліяніе.

Вторичное возвращеніе его изъ Бенгала не было, подобно первому, встрѣчено восторженными возгласами его соотечественниковъ. Въ это время уже дѣйствовало много причинъ, которыя отравили остальные годы его жизни и преждевременно свели его въ могилу. Старинные враги его въ домѣ компаніи были все еще могущественны и дѣятельны, и они были усилены большею толпою союзниковъ, которыхъ неистовство далеко превосходило ихъ собственное. Вся орда грабителей и притѣснителей, отъ которыхъ онъ освободилъ Бенгалъ, преслѣдовала его съ неумолимою ненавистью, отличающею подобныя низкія натуры. Многіе изъ нихъ даже обратили свое имущество въ фонды компаніи, единственно для того, чтобы имѣть болѣе возможности досаждать человѣку, твердость котораго положила преграду ихъ жадности. Лживыя газеты были учреждены единственно съ цѣлью оскорблять Клайва, и расположеніе общественнаго мнѣнія было таково, что эти продѣлки, которыя, при обыкновенныхъ обстоятельствахъ, были бы недѣйствительны противъ правды и заслугъ, произвели чрезвычайное впечатлѣніе.

Великія событія, совершившіяся въ Индіи, породили новое сословіе англичанъ, которыхъ соотечественники называли набобами. Лица эти происходили, вообще, не изъ богатыхъ и знатныхъ семействъ; они смолоду были отправлены на Востокъ и пріобрѣли тамъ значительныя богатства, съ которыми вернулись на родину. Весьма естественно, что не имѣвъ много случаевъ бывать въ лучшемъ обществѣ, они выказывали нѣсколько неловкости и любви къ пышности, составляющихъ принадлежность выскочекъ. Такъ же естественно, что во время своего пребыванія въ Азіи, они усвоили вкусы и привычки, возбуждавшія удивленіе, если не отвращеніе, въ людяхъ, никогда не покидавшихъ Европу. Естественно, что пользовавшись большимъ почетомъ на Востокѣ, они не были расположены жить въ неизвѣстности на родинѣ, и такъ какъ они имѣли деньги, но не пользовались выгодами ни знатнаго происхожденія, ни знатнаго родства, то весьма понятно, что они нѣсколько назойливо выказывали единственное преимущество, которымъ обладали. Гдѣ бы они ни поселялись, начинался родъ войны между ними и старою аристократіею и джентри, — войны, сходной съ тою, которая происходила во Франціи между генеральными откупщиками и маркизами. Это нерасположеніе къ аристократіи долгое время отличало агентовъ компаніи. Болѣе 20 лѣтъ спустя послѣ времени, о которомъ мы говоримъ, Боркъ объявилъ, что между якобинцами должно считать, почти до единаго, всѣхъ остъ-индцевъ, которые не могутъ снести того, что ихъ настоящее вліяніе не соотвѣтствуетъ ихъ богатству.

Набобы скоро стали весьма непопулярнымъ сословіемъ. Нѣкоторые изъ нихъ выказали на Востокѣ замѣчательныя способности и оказали великія услуги государству; но на родинѣ способности этихъ людей не выказывались къ ихъ выгодѣ, а услуги были мало извѣстны. Что эти люди возвысились изъ неизвѣстности, что они пріобрѣли значительныя богатства, что они нагло ихъ выказывали и нелѣпо тратили, что они въ своемъ сосѣдствѣ возвышали цѣну на все, начиная со свѣжихъ яицъ и кончая гнилыми бургами, что ливреи ихъ слугъ превосходили блескомъ ливреи прислуги герцоговъ, что кареты ихъ были красивѣе, нежели у лорда-мера, что примѣръ ихъ многочисленной и дурно-управляемой прислуги портилъ половину слугъ страны, что нѣкоторые изъ нихъ, при всемъ своемъ великолѣпіи, не могли усвоить тона хорошаго общества и, не смотря на конюшни и толпы слугъ, на посуду изъ серебра и саксонскаго фарфора, на великолѣпныя блюда дичи и бургонское вино, оставались все-таки людьми самыми ничтожными, — это возбуждало, какъ въ томъ сословіи, изъ котораго они вышли, такъ и въ томъ, въ которое они старались втерѣться, ту желчную ненависть, которая порождается смѣшанными завистью и презрѣніемъ. Но когда начали носиться слухи, что богатства, которыя дали ихъ владѣтелю возможность побѣдить на скачкахъ лорда-намѣстника или на выборахъ по графству одержать верхъ надъ главою дома, столь же древняго, какъ Domesday Book^[10], были пріобрѣтены нарушеніемъ общественной справедливости, сверженіемъ законныхъ государей, доведеніемъ цѣлыхъ областей до нищеты, — тогда всѣ высшія и лучшія, равно какъ и худшія и низшія стороны человѣческой природы были возбуждены противъ презрѣннаго, купившаго цѣной неправды и собственнаго безчестія тѣ богатства, которыя онъ теперь издерживалъ съ надменной и безвкусной расточительностью. Несчастный набобъ, казалось, былъ составленъ изъ всѣхъ тѣхъ слабостей, противъ которыхъ комедія направила самую безпощадную сатиру, и изъ тѣхъ злодѣяній, которыя бросаютъ самую темную тѣнь въ трагедіи. Онъ, казалось, соединялъ въ себѣ Туркарета и Нерона, г. Журдэна и Ричарда Третьяго. Ураганъ проклятій и насмѣшекъ, выдерживающій сравненіе только со взрывомъ общественнаго негодованія противъ пуританъ во время Реставраціи, разразился надъ агентами компаніи. Гуманный человѣкъ былъ пораженъ ужасомъ при мысли о томъ, какимъ образомъ набобы пріобрѣли свои 6огатства, а бережливый при видѣ того, какъ они ихъ расточали. Диллетантъ насмѣхался надъ ихъ дурнымъ вкусомъ, свѣтскій человѣкъ отзывался объ нихъ какъ о мужикахъ. Писатели самые противоположные по убѣжденію и слогу, методисты и вольнодумцы, философы и шуты, были на этотъ разъ заодно. Едва ли будетъ слишкомъ смѣло сказано, что въ теченіе времени около 30 лѣтъ вся легкая англійская литература была проникнута тѣмъ чувствомъ, которое мы описали. Футъ вывелъ на сцену, главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, англо-индійца, распутнаго, невеликодушнаго, деспота, стыдящагося скромныхъ друзей своей молодости, ненавидящаго аристократію и между тѣмъ ребячески добивающагося того, чтобы быть къ ней причисленнымъ, расточающаго свои богатства на сводниковъ, льстецовъ и людей, готовыхъ на всякую услугу, украшающаго своихъ носильщиковъ самыми дорогими тепличными цвѣтами и удивляющаго несвѣдущихъ людей толками о рупіяхъ, лакахъ и джагирахъ^[11]. Маккензи съ болѣе тонкимъ юморомъ описалъ простое деревенское семейство, возвысившееся, пріобрѣтеніями въ Индіи одного изъ своихъ членовъ, до неожиданнаго богатства и возбуждающаго насмѣшки своимъ неловкимъ подражаніемъ привычкамъ знати. Коуперъ, въ своемъ высокомъ увѣщаніи, которое пылаетъ истиннымъ духомъ еврейскихъ поэтовъ, ставилъ угнетеніе Индіи во главѣ народныхъ злодѣяній, за которыя Богъ покаралъ Англію годами несчастныхъ войнъ, пораженіемъ на ея же моряхъ и потерею ея заатлантическихъ владѣній. Если кто-нибудь изъ нашихъ читателей захочетъ взять на себя трудъ отъискать въ пыльныхъ углахъ библіотекъ для чтенія повѣсти, изданныя лѣтъ 60 тому назадъ, то, по всей вѣроятности, онъ найдетъ, что главный или, по крайней мѣрѣ, второстепенный злодѣй разсказа непремѣнно дикій, старый набобъ, съ огромнымъ состояніемъ, съ загорѣлымъ желтымъ лицомъ, испорченною печенью и еще худшимъ сердцемъ.

Таково было, насколько мы можемъ судить, расположеніе страны относительно набобовъ вообще. А Клайвъ былъ набобъ попреимуществу, способнѣйшій, самый извѣстный, самый высшій по званію, самый богатый изъ всего братства. Богатство его выказывалось такимъ образомъ, что не могло не возбудить противъ себя ненависти. Онъ жилъ чрезвычайно роскошно на Berkley square. Онъ возводилъ одинъ дворецъ въ Шропширѣ, а другой въ Клермонтѣ. По вліянію на парламентъ онъ могъ соперничать съ самыми знатными фамиліями. Но во всемъ этомъ блескѣ и могуществѣ зависть находила надъ чѣмъ посмѣяться. Кажется, что къ нѣкоторымъ изъ его родныхъ богатство и знатность пристали такъ же мало, какъ къ Маккензіевой Маргери Мушрумъ.

И самъ онъ, не смотря на свои великія достоинства, не былъ вполнѣ свободенъ отъ тѣхъ слабостей, которыя сатирики того времени представляли отличительными чертами всего его сословія. Въ походѣ его привычки были замѣчательно просты: онъ постоянно былъ верхомъ; его никогда не видали иначе, какъ въ мундирѣ; онъ никогда не носилъ шелку, никогда не садился въ паланкинъ и довольствовался самою простою пищею. Но когда онъ не находился во главѣ войскъ, онъ оставлялъ эту спартанскую умѣренность для чванной роскоши сибарита. Хотя онъ былъ не красивъ и грубыя черты его лица избавлялись отъ обыкновеннаго безобразія только своимъ строгимъ, безстрашнымъ и повелительнымъ выраженіемъ, тѣмъ не менѣе онъ любилъ богатыя цвѣтныя одежды и наполнялъ свой гардеробъ до нелѣпаго излишества. Сэръ Джонъ Малькольмъ приводитъ письмо, достойное сэра Матью Майта, въ которомъ Клайвъ заказываетъ «200 рубашекъ, лучшихъ и самыхъ тонкихъ, какія только можно пріобрѣсти за деньги или по расположенію». Нѣсколько подобныхъ глупостей, грубо преувеличенныхъ молвою, произвели неблагопріятное ₍впечатлѣніе на общественное мнѣніе. Но это еще не было худшимъ. Мрачныя исторіи, по большей части чисто выдуманныя, ходили въ публикѣ относительно его поведенія на Востокѣ; онъ долженъ былъ нести вину нетолько за тѣ дурныя дѣла, до которыхъ онъ разъ или дважды унизился, но за всѣ дурныя дѣла всѣхъ англичанъ въ Индіи; за дѣла, совершенныя во время его отсутствія, и даже за дѣла, которымъ онъ мужественно противился и за которыя строго наказывалъ. Тѣ самыя злоупотребленія, противъ которыхъ онъ велъ честную, рѣшительную и успѣшную борьбу, послужили къ его обвиненію. На него, дѣйствительно, смотрѣли какъ на олицетвореніе всѣхъ пороковъ и слабостей, которые общественное мнѣніе — основательно или нѣтъ — приписывало англійскимъ искателямъ приключеній въ Азіи. Мы сами слышали, какъ старики, совершенно несвѣдующіе въ его исторіи, но сохранившіе предразсудки своей молодости, отзывались объ немъ какъ о воплощенномъ дьяволѣ. Джонсонъ всегда отзывался такимъ образомъ. Браунъ, которому Клайвъ поручилъ разведеніе сада, съ удивленіемъ увидѣлъ въ домѣ знатнаго хозяина ящикъ, который нѣкогда былъ полонъ золотомъ изъ муршедабадской сокровищницы, и не могъ понять, какъ совѣсть преступнаго Клайва дозволяла ему спать, когда подобный предметъ находился такъ близко отъ его спальни. Соррейскіе крестьяне съ суевѣрнымъ ужасомъ смотрѣли на великолѣпный домъ, строившійся въ Клермонтѣ, и шептали, что великій злодѣй приказалъ возводить такія толстыя стѣны съ цѣлью удержать дьявола, который долженъ былъ въ назначенный срокъ унести его съ тѣломъ и душою. Между мужиками, которые, разинувъ рты, слушали эту страшную исторію, находился негодный, безобразный парень, по имени Гонтеръ, впослѣдствіи пріобрѣтшій громкую извѣстность подъ именемъ Вилліама Гонтингтона S. S.^[12], и суевѣріе, которое было странно перемѣшано съ плутовствомъ этого замѣчательнаго наглеца, какъ кажется, получило не малую пищу изъ разсказовъ о жизни и характерѣ Клайва.

Въ то же время толчокъ, данный Клайвомъ управленію Бенгала, дѣлался все менѣе и менѣе ощутительнымъ. Политика его была во многомъ оставлена; подавленныя имъ злоупотребленія стали оживать; наконецъ, къ злу, происходившему отъ дурнаго правленія, присоединилось одно изъ тѣхъ страшныхъ бѣдствій, которыхъ не можетъ отстранить лучшее правительство. Въ теченіе лѣта 1770 г. дождей не было, земля выгорѣла, водоемы высохли, рѣки съузились въ своихъ руслахъ и голодъ, какой бываетъ только въ странахъ, гдѣ всякое семейство обезпечивается малымъ участкомъ обрабатываемой имъ земли, наполнилъ всю долину Ганга бѣдствіями и смертью. Нѣжныя и стыдливыя женщины, никогда не поднимавшія покрывала передъ взглядами толпы, выходили изъ внутреннихъ покоевъ, въ которыхъ восточная ревность сторожила ихъ красы, бросались на землю передъ прохожими и съ громкими воплями умоляли о пригоршнѣ риса для своихъ дѣтей. Рѣка Угли ежедневно сносила тысячи мертвыхъ тѣлъ къ дворцамъ и садамъ англійскихъ завоевателей. Самыя улицы Калькутты были завалены умиравшими и мертвыми. Оставшіеся въ живыхъ, исхудалые и слабые, не имѣли довольно силы, чтобы относить тѣла своихъ родныхъ къ костру или къ святой рѣкѣ, ни даже для того, чтобы отгонять шакаловъ и коршуновъ, которые при дневномъ свѣтѣ питались тѣлами умершихъ. Число погибшихъ никогда не было опредѣлено; но народный голосъ считалъ ихъ милліонами. Это печальное извѣстіе еще увеличило раздраженіе, уже господствовавшее въ Англіи относительно индійскихъ дѣлъ. Владѣтели остъ-индскихъ акцій начали безпокоиться насчетъ своихъ дивидендовъ. Всѣ люди даже обыкновеннаго человѣколюбія были тронуты бѣдствіями нашихъ несчастныхъ подданныхъ, и къ состраданію скоро начало примѣшиваться негодованіе. Носились слухи, что голодъ произведенъ агентами компаніи, скупившими весь рисъ страны; что они продавали его потомъ за цѣну въ восемь, десять и двѣнадцать разъ большую той, за которую сами его покупали; что одинъ англійскій чиновникъ, у котораго въ минувшемъ году не былой 100 гиней, переслалъ въ Лондонъ, во время этихъ бѣдствій, 60,000 ф. стерл. Мы полагаемъ, что эти обвиненія были не основательны. Что агенты компаніи, со времени отъѣзда Клайва, пробовали торговать рисомъ — это вѣроятно. Конечно, торговля эта, при маломъ количествѣ находившагося въ продажѣ риса, должна была доставить имъ большіе барыши. Но нѣтъ основанія думать, что они произвели или усилили бѣдствіе, которое достаточно объясняется физическими причинами. Крики негодованія, поднявшіеся при этомъ случаѣ противъ агентовъ компаніи были, мы подозрѣваемъ, такъ же нелѣпы, какъ и обвиненія, которыя, въ голодное время, возводились нѣкогда государственными людьми и судьями и до настоящаго времени возводятся двумя-тремя старухами на торговцевъ хлѣбомъ. Но они были такъ громки и единодушны, что, кажется, ввели въ заблужденіе даже умъ столь возвышенный надъ обыкновенными предразсудками, каковъ былъ умъ Адама Смита. Еще удивительнѣе, что эти несчастныя событія значительно увеличили непопулярность лорда Клайва. Онъ уже нѣсколько лѣтъ находился въ Англіи, когда случился голодъ. Ни одна изъ принятыхъ имъ мѣръ не могла нисколько способствовать къ произведенію такого бѣдствія. Если агенты компаніи торговали рисомъ, то они этимъ прямо нарушали постановленное имъ правило, на которомъ, во время своего правленія, онъ энергически настаивалъ. Но въ глазахъ своихъ соотечественниковъ, онъ былъ набобъ, олицетвореніе типа англо-индійца, и, въ то время, когда онъ строился и садилъ растенія въ Сорри, его дѣлали отвѣтственнымъ за всѣ послѣдствія засухи въ Бенгалѣ.

Парламентъ до того времени обращалъ весьма мало вниманія на наши владѣнія на Востокѣ. Съ кончины Георга II рядъ быстро смѣнявшихся слабыхъ управленій, изъ которыхъ каждое дѣлалось сначала предметомъ лести двора, а потомъ было имъ обманываемо, держалъ въ рукахъ своихъ призракъ власти. Интриги во дворцѣ, бунты въ столицѣ и мятежныя движенія въ американскихъ колоніяхъ оставляли совѣтникамъ короны мало досуга для изученія индійскихъ дѣлъ. Если они вмѣшивались, то вмѣшательство ихъ было слабо и нерѣшительно. Правда, лордъ Чатамъ, во время своего короткаго господства въ совѣтѣ Георга III, обдумывалъ рѣшительную и дѣйствительную мѣру относительно пріобрѣтеній компаніи. Но успѣху его плана помѣшала странная болѣзнь, которая около того времени начала омрачать его удивительный геній.

Наконецъ, въ 1772 г., всѣ сознали, что парламентъ не можетъ долѣе пренебрегать дѣлами Индіи. Правительство было сильнѣе всѣхъ, смѣнявшихъ другъ-друга со времени разрыва между м-мъ Питтомъ и великою федераціею виговъ въ 1761 г. Ни одинъ настоятельный вопросъ относительно домашнихъ или I иностранныхъ дѣлъ не отвлекалъ вниманія государственныхъ людей. То былъ короткій и обманчивый штиль между двумя бурями. Волненіе, произведенное выборами въ Миддльсексѣ, успокоилось; неудовольствія въ Америкѣ не угрожали еще междоусобною войною; финансовыя затрудненія компаніи привели къ кризису; министры были принуждены взяться за это дѣло, и давно скопившаяся гроза разомъ разразилась надъ главою Клайва.

Положеніе его было, дѣйствительно, замѣчательно несчастное. Его ненавидѣли по всей странѣ, ненавидѣли въ домѣ Остъ-Индской компаніи, ненавидѣли въ особенности богатые и могущественные агенты компаніи, хищничеству и деспотизму которыхъ онъ воспротивился. Онъ долженъ былъ нести вину какъ за свои дурныя, такъ и за хорошія дѣла, за каждое злоупотребленіе въ Индіи и за каждую тамошнюю реформу. Положеніе политическаго міра было таково, что Клайвъ не могъ разсчитывать на поддержку ни одного могущественнаго союзника. Партія, къ которой онъ принадлежалъ, партія Джорджа Гренвилля, была враждебна правительству, но тѣмъ не менѣе никогда не соединялась искренно съ другими частями оппозиціи: съ малой группой, которая все еще окружала лорда Чатама, или съ многочисленной и могущественной партіей, которой лордъ Рокнигамъ былъ признаннымъ предводителемъ. Джорджа Гренвилля уже не было на свѣтѣ; его послѣдователи были разсѣяны, и Клайвъ, не имѣя связей ни съ одною изъ могущественныхъ факцій, раздѣлявшихъ парламентъ, могъ разсчитывать только на голосъ тѣхъ членовъ, которые были избраны подъ его вліяніемъ. Враги его, особенно тѣ, которые были врагами его добродѣтелей, были неразборчивы на средства, свирѣпы, безпощадны. Ихъ ненависть стремилась ни къ чему иному, какъ къ совершенному его разоренію и опозоренію. Они желали видѣть его изгнаннымъ изъ парламента, видѣть его лишеннымъ шпоръ и владѣній, — и можно сомнѣваться, утолили бы и такіе результаты ихъ жажду мести.

Парламентская тактика Клайва походила на его военную тактику. Покинутый друзьями, окруженный многочисленными врагами и зная, что на ставкѣ вся его судьба, Клайвъ даже не счелъ нужнымъ оставаться въ оборонительномъ положеніи, а смѣло устремился въ атаку. Вскорѣ послѣ начала разсужденій объ индійскихъ дѣлахъ онъ всталъ и въ длинной и обработанной рѣчи оправдалъ себя отъ значительной части взведенныхъ на него обвиненій. Говорятъ, онъ произвелъ на присутствующихъ сильное впечатлѣніе. Лордъ Чатамъ, въ то время лишь тѣнь прежняго, любившій посѣщать мѣсто своей славы, находился въ описываемый вечеръ подъ галереей нижней палаты и объявилъ, что никогда не слышалъ лучшей рѣчи. Она была впослѣдствіи напечатана подъ наблюденіемъ Клайва, и какъ бы велика ни была помощь, которую могли оказать ему друзья изъ круга литераторовъ, эта рѣчь доказываетъ, что онъ обладалъ нетолько умомъ и мужественнымъ духомъ, но и способностями къ анализу и краснорѣчію, которыя, тщательнымъ развитіемъ, могли быть доведены до высшей степени совершенства. Онъ ограничился въ этомъ случаѣ защитою мѣръ, принятыхъ имъ во время послѣдняго управленія, и имѣлъ такой успѣхъ, что враги его съ того времени нашли болѣе выгоднымъ направить свои нападенія преимущественно на раннюю пору его жизни.

Эта пора его жизни, къ несчастью, представляла ихъ враждѣ нѣсколько слабыхъ сторонъ. Для разсмотрѣнія индійскихъ дѣлъ былъ выбалотированъ комитетъ, и онъ подвергъ злорадно-тщательному изслѣдованію всю исторію великаго переворота, который свергнулъ Сураджа-Даулу и возвелъ на престолъ Миръ-Джеффира. Клайвъ былъ подвергнутъ самымъ строгимъ разспросамъ и переспросамъ и впослѣдствіи горько жаловался, что съ нимъ, барономъ Плесси, поступили какъ съ овцекрадомъ. Одна смѣлость и искренность его отвѣтовъ достаточны для доказательства того, какъ чужды были его природѣ тѣ уловки, до которыхъ онъ иногда унижался въ своей дипломатической дѣятельности на Востокѣ. Онъ сознался въ хитростяхъ, употребленныхъ имъ съ цѣлью обмануть Омичонда, и рѣшительно сказалъ, что не стыдится ихъ и что въ подобныхъ обстоятельствахъ онъ поступилъ бы вторично точно такъ же. Онъ призналъ, что получилъ огромныя суммы отъ Миръ-Джеффира, но не допускалъ, чтобы тѣмъ нарушилъ какое-нибудь правило нравственности или чести. Напротивъ того, онъ, не безъ нѣкотораго основанія, заявилъ свое право на хвалу за необыкновенное безкорыстіе. Онъ живыми красками описалъ то положеніе, въ которое поставила его побѣда: великаго государя, зависящаго отъ его произвола; цвѣтущій городъ, страшащійся быть преданнымъ разграбленію; богатыхъ банкировъ, надбавляющихъ другъ передъ другомъ цѣну его улыбкѣ; погреба, наполненные золотомъ и драгоцѣнными камнями и раскрытые для него одного. «Ей Богу, м-ръ президентъ, воскликнулъ онъ, въ настоящую минуту я изумляюсь собственной умѣренности!»

Изслѣдованіе было такъ обширно, что парламентъ разошелся, не постановивъ рѣшенія. Дѣло продолжалось въ слѣдующую сессію. Когда, наконецъ, комитетъ окончилъ свою работу, просвѣщеннымъ и безпристрастнымъ людямъ было нетрудно сдѣлать окончательный выводъ. Клайвъ явно былъ виновенъ въ нѣкоторыхъ проступкахъ, которые невозможно защищать, не отвергая самыхъ священныхъ законовъ, управляющихъ сношеніями отдѣльныхъ лицъ и государствъ. Но было одинаково ясно, что онъ выказалъ большія способности и даже великія добродѣтели; что онъ оказалъ важныя услуги какъ своему отечеству, такъ и индійскому народу, и что въ сущности онъ былъ призванъ передъ судъ не за свои дѣйствія относительно Миръ-Джеффира и не за обманъ Омичонда, но за рѣшительное сопротивленіе хищничеству и тиранніи.

Обыкновенное уголовное судопроизводство не знаетъ закона уравновѣшенія. Величайшая заслуга не можетъ быть принята въ оправданіе противъ обвиненія въ малѣйшемъ нарушеніи установленныхъ правилъ. Человѣку, продававшему пиво въ воскресенье утромъ, не послужитъ оправданіемъ, что онъ спасъ жизнь ближнему, рискуя своею собственною. Человѣку, запрягшему ньюфаундлендскую собаку въ маленькую телѣжку своего ребенка, не будетъ признано извиненіемъ, что онъ раненъ подъ Ватерлоо. Но не такъ слѣдовало бы поступать съ людьми, которые, бывъ поставлены далеко выше обыкновенныхъ стѣсненій и подвергшись необычайнымъ искушеніямъ, имѣютъ право и на большую долю снисхожденія. Подобные люди должны бы быть судимы современниками такъ же, какъ они будутъ судимы потомствомъ. Ихъ дурныя дѣла, конечно, не должны быть названы хорошими; но ихъ добрыя и дурныя дѣла должны быть безпристрастно взвѣшены, и если въ общемъ итогѣ добрыя дѣла перевѣсятъ, то судъ долженъ произнести нетолько оправданіе, но и одобреніе. Ни одинъ великій правитель не былъ бы оправданъ судьею, который неумолимо остановилъ бы вниманіе свое на одномъ или на двухъ неизвинительныхъ дѣйствіяхъ. Брюсъ, освободитель Шотландіи; Морицъ, освободитель Германіи; Вильгельмъ, освободитель Голландіи; его великій потомокъ, освободитель Англіи; Моррей, добрый правитель; Козьма, отецъ своей страны; Французскій король Генрихъ IV; русскій императоръ Петръ Великій: — могъ ли бы лучшій изъ нихъ выдержать подобное испытаніе. Взглядъ исторіи обширнѣе, и лучшій судъ для великихъ политическихъ случаевъ тотъ, который упреждаетъ приговоръ исторіи.

Благоразумные и умѣренные люди всѣхъ партій чувствовали это въ дѣлѣ Клайве. Они не могли объявить его совершенно безвиннымъ; но они не хотѣли предать его низкой и мстительной ордѣ, которая низвергла его и готова была замучить до смерти. Лордъ Нортъ, хотя и не очень расположенный къ Клайву, не хотѣлъ однако идти противъ него до послѣднихъ крайностей. Въ то время, какъ слѣдствіе продолжалось, Клайвъ, который за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ былъ возведенъ въ достоинство кавалера ордена Бани, былъ съ большимъ торжествомъ украшенъ этимъ орденомъ въ часовнѣ Генриха VII. Вскорѣ постѣ того онъ былъ назначенъ лордомъ-намѣстникомъ Шропшира. Когда онъ явился для цѣлованія руки, Георгъ III, который всегда былъ пристрастенъ къ Клайву, далъ ему частную аудіенцію, около получаса говорилъ съ нимъ объ индійскихъ дѣлахъ и былъ замѣтно тронутъ, когда преслѣдуемый генералъ началъ говорить о своихъ заслугахъ и о томъ, какимъ образомъ онъ былъ за нихъ вознагражденъ.

Наконецъ обвиненія, въ опредѣленной Формѣ, были представлены въ нижнюю палату. Боргойнъ, президентъ комитета, человѣкъ умный, свѣтскій и благородный, хорошій драматическій писатель, офицеръ, котораго мужество никогда не было подвержено сомнѣнію и котораго искусство было въ то время высоко цѣнимо, — явился обвинителемъ. Члены администраціи приняли разный стороны, потому что въ то время всѣ вопросы, за исключеніемъ предложенныхъ правительствомъ или заключавшихъ въ себѣ неодобреніе дѣйствій правительства, были разсматриваемы публично. Торло, генералъ-атторней, принадлежалъ къ числу нападавшихъ. Веддерборнъ, генералъ-солиситоръ, сильно привязанный къ Клайву, защищалъ своего друга съ необыкновенною силою доказательствъ и выраженій. Замѣчательно, что нѣсколько лѣтъ спустя Торло былъ важнѣйшимъ защитникомъ Воррена Гастингса, въ то время, какъ Веддерборнъ принадлежалъ къ числу самыхъ непреклонныхъ преслѣдователей этого великаго, хотя и небезвиннаго государственнаго человѣка. Клайвъ говорилъ въ свою защиту менѣе продолжительно и съ меньшимъ искусствомъ, нежели въ прошломъ году, но съ большею энергіею и жаромъ. Онъ перечелъ свои великіе подвиги и испытанныя несправедливости и, попросивъ присутствовавшихъ вспомнить, что они должны положить рѣшеніе, касающееся нетолько его чести, но и своей собственной, удалился изъ палаты.

Общины рѣшили, что пріобрѣтенія, сдѣланныя силами государства, принадлежатъ ему одному и что присвоеніе подобныхъ пріобрѣтеній служителями государства — противозаконно. Они прибавили, что это благодѣтельное правило, какъ кажется, было систематически нарушаемо англійскими должностными лицами въ Бенгалѣ. Въ одинъ изъ слѣдующихъ дней они сдѣлали еще шагъ и рѣшили, что Клайвъ, посредствомъ власти, данной ему какъ главнокомандующему англійскими силами въ Индіи, получилъ значительныя суммы денегъ отъ Миръ-Джеффира. Тутъ палата остановилась. Она согласилась съ общею и частною посылками Боргойна, но не рѣшилась вывести логическаго заключенія. Когда было предложено постановить, что лордъ Клайвъ злоупотребилъ своею властью и подалъ дурной примѣръ лицамъ, состоящимъ на общественной службѣ, — большинство голосовъ отвѣтило утвердительно. Наконецъ, долго послѣ того, какъ солнце взошло во время оживленныхъ преній, Веддерворнъ внесъ предложеніе, что лордъ Клайвъ въ то же время оказалъ великія и достойныя услуги своему отечеству, и предложеніе это было принято единогласно.

Результатъ этого замѣчательнаго изслѣдованія, вообще, дѣлаетъ, какъ намъ кажется, честь справедливости, умѣренности и ясному взгляду палаты общинъ. Она, впрочемъ, не подвергалась сильному искушенію поступить дурно. Члены ея были бы весьма плохими судьями въ случаѣ обвиненія Дженкинсона или Вильксд. Но дѣло Клайва не было дѣломъ партій, и парламентъ поступилъ съ тѣмъ здравымъ смысломъ и благороднымъ чувствомъ, какіе всегда нужно ожидать отъ собранія англійскихъ джентльменовъ, не ослѣпленныхъ духомъ партій.

Справедливыя и умѣренныя дѣйствія англійскаго парламента были выставлены еще въ лучшемъ свѣтѣ слѣдующимъ сравненіемъ. Презрѣнное правительство Людовика XV, непосредственно или посредственно, губило почти каждаго Француза, съ, отличіемъ служившаго своей родинѣ на Востокѣ. Лабурдонни былъ посаженъ въ Бастилію и послѣ годовъ страданія, вышелъ изъ нея только для того, чтобы умереть. Дюпле, лишенный своего огромнаго состоянія и нравственно убитый униженіемъ ожиданія въ переднихъ, сошелъ въ безвѣстную могилу. Лалли былъ приведенъ на обычную лобную площадь съ заткнутымъ ртомъ. Съ другой стороны, англійскія общины судили своего живаго полководца съ тою разборчивою справедливостью, которую обыкновенно оказываютъ только умершимъ. Они постановили здравыя общія правила, неоскорбительнымъ образомъ указали въ чемъ Клайвъ уклонился отъ этихъ правилъ, и ослабили это легкое осужденіе щедрою похвалою. Эта противоположность поразила Вольтера, всегда пристрастнаго къ Англіи и всегда охотно выставлявшаго злоупотребленія парламентовъ французскихъ. Дѣйствительно, онъ въ то время, какъ кажется, обдумывалъ исторію покоренія Бенгала. Онъ сообщилъ свое намѣреніе д-ру Муру, когда этотъ занимательный писатель посѣтилъ его въ Фернеѣ. Веддерборнъ сильно интересовался этапъ дѣломъ и уговаривалъ Клайва доставить матеріалы. Еслибы намѣреніе это было приведено въ исполненіе, то сочиненіе Вольтера, несомнѣнно, было бы полно живаго и живописнаго разсказа, остроумно выраженныхъ справедливыхъ и человѣчныхъ чувствъ, смѣшныхъ ошибокъ, насмѣшекъ надъ моисеевой хронологіей, скандалезныхъ разсказовъ о католическихъ миссіонерахъ и возвышенной теофилантропіи, украденной изъ Новаго Завѣта и вложенной въ уста добродѣтельныхъ браминовъ-философовъ.

Клайву было теперь обезпечено пользованіе его богатствомъ и почестями. Онъ былъ окруженъ преданными друзьями и родственниками и еще не пережилъ времени полнаго развитія умственныхъ и тѣлесныхъ силъ. Но тяжелыя тучи уже давно скоплялись надъ его умомъ и теперь стали надъ нимъ мрачной завѣсой. Съ ранней молодости онъ страдалъ припадками страшной меланхоліи, «которая необыкновенно радуется, если можетъ найти могилу». Бывъ еще писцомъ въ Мадрасѣ, онъ дважды пытался лишить себя жизни. Занятія и успѣхи имѣли благодѣтельное вліяніе на его духъ. Въ Индіи, пока онъ былъ занятъ важными дѣлами, въ Англіи, пока богатство и почести имѣли для него прелесть новизны, онъ не поддавался своему органическому страданію. Но теперь ему нечего было дѣлать и нечего желать. Въ бездѣйствіи его дѣятельный духъ опустился и ослабѣвалъ подобно растенію въ неблагопріятной атмосферѣ. Злоба, съ которою преслѣдовали его враги, оскорбительное обращеніе съ нимъ комитета, осужденіе общинами, какъ умѣренно оно ни было, сознаніе того, что значительная часть его соотечественниковъ почитала его жестокимъ и вѣроломнымъ тираномъ, — все совокупно раздражало его и подавляло. Въ то же время его нравъ испытывалъ дѣйствіе острыхъ физическихъ страданій. Изъ своего продолжительнаго пребыванія въ тропическомъ климатѣ онъ вынесъ нѣсколько весьма мучительныхъ болѣзней. Дли ихъ облегченія онъ прибѣгъ къ опіуму и былъ мало-по-малу порабощенъ этимъ коварнымъ союзникомъ. Впрочемъ, до самаго конца геній его по-временамъ сверкалъ сквозь мракъ. Разсказывали, что иногда, просидѣвъ цѣлые часы въ молчаніи и недвижно, онъ сосредоточивался на обсужденіи какого-нибудь важнаго вопроса, показывалъ во всей силѣ свои способности солдата и государственнаго человѣка, и потомъ снова впадалъ въ меланхолическій покой.

Распри съ Америкою приняли въ то время такой серьёзный характеръ, что рѣшеніе вопроса мечомъ казалось неизбѣжнымъ, и министры желали воспользоваться услугами Клайва. Еслибы онъ былъ тѣмъ же человѣкомъ, какимъ онъ былъ, заставляя снять осаду Патны или уничтожая голландскій флотъ и армію при устьяхъ Ганга, то, вѣроятно, сопротивленіе колоній было бы подавлено и неизбѣжное отдѣленіе ихъ отъ Англіи отсрочилось бы еще на нѣсколько лѣтъ. Но было поздно. Сильный умъ его быстро упадалъ подъ дѣйствіемъ различнаго рода страданій. 22 ноября 1774 г. онъ самъ лишилъ себя жизни. Ему только-что минуло 49 лѣтъ.

Въ такомъ ужасномъ исходѣ рѣдкаго благоденствія и славы масса видѣла только подтвержденіе всѣхъ своихъ предубѣжденій, и нѣсколько дѣйствительно религіозныхъ и умныхъ людей дотого забыли ученія вѣры и философіи, что смѣло приписывали это мрачное происшествіе справедливой мести Божіей и терзаніямъ нечистой совѣсти. Мы съ совершенно другими чувствами созерцаемъ этотъ великій умъ, убитый усталостью пресыщенія, мученіями оскорбленной чести, опасными болѣзнями и еще болѣе опасными лекарствами.

На памяти Клайва лежатъ тяжкія вины, и мы не старались ихъ скрыть. Но если взвѣсить его ошибки и его заслуги и взять въ соображеніе тѣ искушенія, которымъ онъ подвергался, то эти ошибки, какъ намъ кажется, не лишаютъ его права на почетное мѣсто въ исторія.

Съ перваго посѣщенія имъ Индіи считается начало славы нашего оружія на Востокѣ. До появленія Клайва его соотечественниковъ презирали какъ мелочныхъ торговцевъ, тогда какъ французовъ почитали какъ народъ созданный для побѣды и господства. Мужество и способности Клайва разрушили это предубѣжденіе. Съ защиты Арнота начинается длинный рядъ нашихъ успѣховъ на Востокѣ, который заключается паденіемъ Гизни. И не должно забывать, что ему было только 25 лѣтъ отъ роду, когда онъ доказалъ свою способность начальствовать. Это рѣдкій, если не единственный примѣръ. Правда, Александръ Македонскій, Конде и Карлъ XII выигрывали сраженія еще въ болѣе раннемъ возрастѣ; но эти люди были окружены замѣчательно-искусными ветеранами генералами, совѣтамъ которыхъ долженъ быть приписанъ-вынгрышъ сраженій при Граникѣ, при Рокруа и при Нарвѣ. Клайвъ, неопытный юноша, обладалъ однако большею опытностью, нежели кто-либо изъ служившихъ подъ его начальствомъ. Онъ долженъ былъ образоваться самъ, образовать своихъ офицеровъ и образовать свою армію. Единственный человѣкъ, который, сколько мы можемъ вспомнить, въ столь же раннемъ возрастѣ доказалъ одинаковыя способности къ войнѣ, былъ Наполеонъ Бонапартъ.

Со втораго посѣщенія Клайвомъ Индіи считается политическое господство Англіи въ этой странѣ. Ловкость и рѣшимость Клайва осуществили, въ теченіе немногихъ мѣсяцевъ, болѣе, нежели всѣ великолѣпныя видѣнія, носившіяся въ воображеніи Дюпли. Подобное количество обработанной земли, подобная сумма доходовъ, подобное множество подданныхъ никогда не было присоединяемо къ владѣніямъ Рима даже самымъ счастливымъ изъ проконсуловъ. Никогда столь богатая добыча не была пронесена подъ тріумфальными арками по священному пути, чрезъ наполненный толпами народа Форумъ, къ порогу тарпейскаго храма Юпитера. Слава тѣхъ, которые покорили Антіоха и Тиграна, меркнетъ при блескѣ подвиговъ, совершенныхъ молодымъ англійскимъ удальцомъ во главѣ арміи, которая числомъ не равнялась даже половинѣ римскаго легіона. Съ третьяго посѣщенія Индіи Клайвомъ начинается чистота управленія нашею восточною имперіею. Когда онъ прибылъ въ Калькутту, въ 1765 г., Бенгалъ считался мѣстомъ, куда англичане посылались единственно затѣмъ, чтобы какими бы ни было средствами разбогатѣть въ самое короткое время. Онъ первый неустрашимо началъ безпощадную войну противъ этой гигантской системы угнетенія, вымогательства и подкуповъ. Въ этой войнѣ онъ мужественно рисковалъ своимъ спокойствіемъ, славой и блестящимъ состояніемъ. То же самое чувство справедливости, которое не позволяетъ намъ скрыть или уменьшить ошибки ранней поры его жизни, заставляетъ насъ Признать, что ошибки эти были благородно искуплены. Если съ компаніи и ея агентовъ смыто прежнее пятно; если въ Индіи иго чужеземцевъ, повсюду самое тяжелое, найдено болѣе легкимъ, нежели иго любой туземной династіи; если шайку общественныхъ грабителей, которыя нѣкогда наводили ужасъ на всю равнину Бенгала, замѣстили должностныя лица, столько же отличающіяся способностями и рвеніемъ, какъ и честностью, безкорыстіемъ и общественнымъ духомъ; если мы въ настоящее время видимъ людей, подобныхъ Монро, Эльфинстону и Меткафу, которые — послѣ того, какъ предводительствовали побѣдоносными арміями, возводили и низводили царей — возвращаются на родину, гордые своей почетной бѣдностью, изъ страны, которая, въ прежнее время, давала каждому жадному прикащику надежду на неограниченное богатство, — то всѣмъ этимъ мы не въ малой мѣрѣ обязаны Клайву. Имя его стоитъ высоко въ спискѣ завоевателей. Но его можно найти въ болѣе почетномъ спискѣ, въ спискѣ тѣхъ, которые многое сдѣлали и много страдали для счастія человѣчества. Бойну исторія назначитъ мѣсто рядомъ съ Лукулломъ и Траяномъ. Но не откажетъ она и преобразователю въ доли того уваженія, съ которымъ Франція вспоминаетъ имя Тюрго и съ которымъ отдаленнѣйшія поколѣнія индусовъ будутъ взирать на статую лорда Вилліама Бентинка.

---

1. Пизарро.
2. «History of British India» by James Mill.
3. «The History of the Military Transactions of the Britisch Nation in Indostan.»
4. Іона, IV, 5—11.
5. Белъ Омаръ Шойхъ (Султанъ Сегиръ Эддипъ Магометъ Баберъ цли Бабуръ) былъ потомокъ Тамерлана, основатель имперіи великаго могола и родоначальникъ Бабуродовъ (1483—1530).
6. Принцъ Валлійскій, ум. 1751 г.
7. Лакъ 100.000 рупій.
8. Улица Лондона, въ которой находится домъ Остъ-Индской компаніи.
9. См. т. 2. стр. 201.
10. Книга, составленная по повелѣнію Вильгельма Завоевателя для подробной описи англійскихъ земель.
11. Особый родъ ленной зависимости земель въ Бенгалѣ.
12. S. S. — Sinner Saved, спасенный грѣшникъ. Вилламъ Гонтингтонъ род. въ Кентѣ въ 1744; до 27-лѣтняго возраста онъ отличался развратнымъ поведеніемъ, по вдругъ перемѣнилъ образъ жизни, сталъ посѣщать сборища кальвинистскихъ методистовъ и самъ сдѣлался проповѣдникомъ. Съ этой поры онъ сталъ присоединять къ своей подмой означенныя двѣ буквы.