Лондонский пустынник. Часть I (Мак-Доно)/ДО

Лондонский пустынник. Часть I
авторъ Феликс Мак-Доно, пер. Самойлы де Шапелета

Оригинал: англійскій, опубл.: 1819. — Перевод опубл.: 1822. Источникъ: az.lib.ru • Описание нравов и обычаев англичан в начале XIX столетия.
(The Hermit in London; Or, Sketches of English Manners.)

АНГЛІЙСКІЕ НРАВЫ.

ЛОНДОНСКІЙ ПУСТЫННИКЪ,
или
ОПИСАНІЕ
НРАВОВЪ и ОБЫЧАЕВЪ АНГЛИЧАНЪ
ВЪ НАЧАЛѢ XIX СТОЛѢТІЯ.

Перевелъ съ Французскаго С. де Шапелетъ.

Chaque âge а ses plaisirs, son esprit et ses moeurs.

Boileau.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ,
въ типографіи Н. Греча.

1822.

ЧАСТЬ I.

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, были представлены семь экземпляровъ сей книги въ Цензурный Комитетъ, для препровожденія куда слѣдуетъ. Санктпетербургъ, Іюля 20 дня 1822 года.

Цензоръ Александръ Бируковъ.

ОГЛАВЛЕНIE.

№ I. Лондонскія площади

— II. Входъ въ гостиную

— III. Гайдъ-Паркъ, въ Воскресенье

— IV. Неизвѣстный

— V. Супруга

— VI. Офицеръ гвардіи, въ первый разъ на службѣ

— VII. Пять лѣтъ супружества

— VIII. Никого нѣтъ дома

— IX. Романъ

— X. Шотландскіе нравы

— XI. Утомительныя забавы

— XII. Половинное жалованье

— XIII. Собранія и Conversazione

— XIV. Тщеславіе и бѣдность

— XV. Наставленія модной матери

— XVI. Ньюгетская тюрьма, или Элиза Феннингъ

— XVII. Регентовъ паркъ

— XVIII. Заёмъ

— XIX. Искатель богатства

— XX. Маскарадъ

— XXI. Дамскіе наряды

— XXII. Вестминстерское Аббатство

— XXIII. Клубъ Набобовъ

— XXIV. Утро къ Лондонѣ

— XXV. Лондонскія улицы

— XXVI. Рамсгетъ и Маргетъ

ЛОНДОНСКІЙ ПУСТЫННИКЪ.

№ I.

ЛОНДОНСКІЯ ПЛОЩАДИ.

(Squares.)

Toute une rille entière, avee pompe bâtie,

Semble d'un vieux fossé par miracle sortie.

Corneille.

Въ 1580 году, Королева Елисавета, желая воспрепятствовать слишкомъ большому распространенію границъ Лондона, куда дарованныя ею торговлѣ выгоды привлекали чрезмѣрное множество сельскихъ жителей, запретила строиться ближе трехъ миль отъ городскихъ воротъ. Чрезъ двадцать лѣтъ послѣ того, начали строить домы изъ кирпичей; не смотря однакоже на то, старинная привычка долгое еще время брала верхъ надъ симъ обыкновеніемъ. Ужасный пожаръ 2 Сентября 1666 года превратилъ въ пепелъ большую часть города, но не искоренилъ предразсудковъ большей части жителей, которые не хотѣли воспользоваться бѣдственнымъ урокомъ и возобновляли домы свои изъ тѣхъ же самыхъ матеріаловъ, кои послужили пищею пламени, и не смотря на опасность такого построенія, предпочитали его всѣмъ прочимъ. Наконецъ Правительство рѣшилось издать полицейское уложеніе, коимъ запрещалось употреблять въ стѣны лѣсъ и брусья. Въ тоже время приказано было дѣлать улицы гораздо шире; и потому оныя, въ новыхъ частяхъ столицы, пространны, и воздухъ въ нихъ гораздо чище. Справедливо можно сказать, что онѣ составляютъ совсѣмъ отдѣльный новый городъ.

Въ 1700 году народонаселеніе въ Лондонѣ простиралось до 674,350; чрезъ пятьдесятъ лѣтъ считалось въ немъ жителей 676.260; въ 1802 году число ихъ доходило до 900.900, а въ 1811 возрасло до 1.099.10З человѣкъ, полагая въ томъ же числѣ и всѣ смежные съ городомъ приходы.

Всякой, желающій получить ясное понятіе о Лондонѣ, долженъ со вниманіемъ осмотрѣть новыя его части: тамъ увидитъ онъ, съ большими издержками уровненную землю, прямыя, широкія и длинныя улицы. Не говоря о единообразіи, происходящемъ отъ чрезвычайной простоты фасадовъ, и о печальномъ цвѣтѣ домовъ, закоптѣвшихъ отъ безпрестаннаго дыма, должно признаться, что едва ли можно найти что-нибудь величественнѣе.

ЛИНКОЛЬНСКОЕ ПОЛЕ.

(Lincoln’s-inn-fields.)

Славнѣйшія имена даютъ сему скуеру^[1] отличное мѣсто въ памяти Англичанъ. Планъ оному былъ сдѣланъ славнымъ Иниго-Джонсомъ, который; далъ ему точный размѣръ большой Египетской пирамиды.

Въ 1683 году на этой площади отрубили голову несчастному Лорду Русселю, осужденному къ смерти за заговоръ прошивъ Правительства. Въ недальнемъ разстояніи оттуда, въ Портсмутской улицѣ, находится домъ, куда публика собиралась слушать чтенія Джона Генли. Врядъ ли кто могъ имѣть обширнѣе его познанія: за то онъ былъ и чрезвычайно надмененъ. Однажды, получивъ отказъ въ своей прозьбѣ отъ Герцога Ньюкестльскаго, онъ съ сердцемъ сказалъ Принцу: Не забудьте, что у меня есть перо… — Очень хорошо, отвѣчалъ ему Герцогъ, братъ мой Черри-Пеламъ его очинитъ.

ПЛОЩАДЬ СВ. ІАКОВА.

(Saint-James’s-square.)

Площадь сія не имѣетъ ничего достопримѣчательнаго, кромѣ конной статуи Видьгелына III, и дома, въ которомъ родился Лордъ Баторстъ, другъ Пріора, Бове, Конгрева, Свифта, Гея, Попе и Аддиссона. Лордъ пережилъ всѣхъ сихъ славныхъ людей, и въ Стернѣ остался единственный собесѣдникъ послѣднихъ дней его жизни.

Лордъ Баторстъ, также какъ и Фоишенель, имѣлъ рѣдкій даръ сохранишь любезность и остроту до самой смерти. Объ немъ разсказываютъ слѣдующій анекдотъ, который тѣмъ замѣчательнѣе, что ему тогда уже было восемьдесятъ восемь лѣтъ отъ роду.

Сынъ его, Канцлеръ Баторстъ, однажды поздо вечеромъ, замѣтя, что уже время разъѣзжаться, подалъ къ тому примѣръ, напомнивъ о лѣтахъ отца своего, котораго онъ боялся обезпокоить, прибавя даже къ тому, что для сохраненія здоровья ничто такъ не полезно, какъ порядочный образъ жизни. Когда онъ вышелъ изъ-за стола, любезный Амфитріонъ сказалъ: «Послушайте, друзья мои, теперь старый нашъ философъ уѣхалъ, и „ты можемъ выпитъ еще бутылку.“

Вино было для него жизненнымъ эликсиромъ: сохраняя до самой смерти вѣрность Бахусу, онъ всякой день къ концу стола допивалъ свою бутылку, а чтобы охотнѣе за нее приниматься, онъ обыкновенно, передъ обѣдомъ, часа два ѣздилъ верхомъ. „Да, вотъ уже пятьдесятъ лѣтъ прошло, (говаривалъ онъ иногда въ веселыя минуты друзьямъ своимъ, приглашая ихъ слѣдовать его примѣру) какъ добрый докторъ Чейнъ увѣрялъ, что мнѣ должно перестать пить, если я хочу прожить еще семь лѣтъ. Какъ вы думаете, въ полномъ ли онъ былъ умѣ?“

ПЛОЩАДЬ СОГО.

(Soho-square.)

Къ югу, почти на восточномъ концѣ Оксфордской улицы, находится пріятная площадь, напоминающая имя человѣка, который прославился своими бѣдствіями. Тутъ жилъ несчастный Герцогъ Монмоутъ, погибшій на плахѣ 15 Іюля 1695 года, въ царствованіе Іакова II, имѣя тридцать пять лѣтъ отъ роду. Площадь сія называлась прежде именемъ сего Лорда, но въ послѣдствіи, друзья его прозвали оную Сого, въ память неудачнаго Седжеморскаго сраженія, гдѣ Монмоутъ былъ побѣжденъ, и въ которомъ слово сіе было военнымъ отзывомъ (mot d’ordre). Болѣе шести сотъ сообщниковъ его были повѣшены. На этомъ скуеръ жилъ Французскій Посланникъ при Королевѣ Аннѣ. На углу Грикской улицы находится домъ, бывшій въ старину собраніемъ первыхъ Лондонскихъ модниковъ, и вмѣстилищемъ всѣхъ возможныхъ удовольствій, которыми славная Кормелисъ, въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, привлекала къ себѣ знатнѣйшихъ людей въ городѣ. Эта женщина несчастнымъ концемъ заплатила за славу свою: она умерла въ флитской тюрьмѣ 19 Августа 1797 года. Въ Грикской и Гроунской улицахъ поселились Французскіе протестанты, которые, по уничтоженіи Нантскаго указа, принуждены были бѣжать изъ своего отечества.

ГРОСВЕНОРСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Groswenor-square.)

Почти всѣ сочинители, которые занимались описаніемъ Лондона, согласны въ томъ, что скуерь сей лучше всѣхъ площадей въ этомъ родѣ. Еще не видавъ его, я имѣлъ уже выгодное о немъ мнѣніе, и не ошибся въ своемъ ожиданіи. Правильность фасадовъ въ особенности замѣчательна, а цѣлое имѣетъ величественный видъ. Въ срединѣ четвероугольника стоитъ конная статуя Георга II. Впрочемъ, если бы не пожаръ 6 Маія 1763 года, отъ котораго погибла Леди Малесвортъ съ дѣтьми своими и домашними, и не землетрясеніе, случившееся въ 1760 году, то площадь сія не была бы ни почему достопамятна.

КАВЕНДИШСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Cavendish-square.)

Первыя два зданія, на этой площади, построены были въ 1715 году Графомъ Картаво немъ, бывшимъ въ послѣдствіи Герцогомъ Шандоромъ, по прекраснымъ Фасадамъ Тюфнелля. Противъ нихъ стоитъ конная статуя Вильгельма, Герцога Кумберландскаго, которая не смотря на то, что она позолочена, ни сколько отъ того не лучше. Генералъ представленъ въ гвардейскомъ мундирѣ. На подножіи начертана похвала его добродѣтелямъ, пріятелемъ его, Генералъ-Лейтенантомъ Сшредомъ. Предубѣжденная дружба рѣдко проникаетъ въ глубину сердецъ, и безпристрастный писатель долженъ остерегаться безъ разсмотрѣнія принимать ея сужденія. Сколь бы ни были блистательны услуги, оказанныя Англіи Герцогомъ Кумберландскимъ, но могутъ ли онѣ извинить его жестокости? Изъ глубины монумента, воздвигнутаго побѣдителю Куллоденскому, я слышу стенанія множества несчастныхъ плѣнниковъ, съ которыми поступлено было безчеловѣчно послѣ сего сраженія. Раненыхъ набросали кучами въ церквахъ, и никто не заботился перевязывать имъ раны. Между ими былъ одинъ лекарь, у котораго даже отняли инструменты, чтобы онъ не могъ подавать помощи несчастнымъ своимъ товарищамъ. Участь тѣхъ, которые были посажены на корабль Жанъ-де-Лейтсъ, еще болѣе достойна была сожалѣнія. Имъ не позволяли ложиться на доскахъ, отъ чего ноги у нихъ ужаснымъ образомъ распухли. Одинъ изъ нихъ, Яковъ Брадшау, умирая на эшафотѣ^[2] въ Кеннингтонѣ 8 Ноября 1747 года, сказалъ, что изъ всѣхъ непріятелей, у коихъ онъ находился въ плѣну, Герцогъ Кумберландскій былъ воинъ менѣе великодушной и менѣе достойный сего имени.

ПОРТМАНСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Portman- square.)

Приходъ Моріи Лебонской (Marie-la-bonne) заключаетъ въ себѣ лучшіе скуеры изъ всего Лондона. Портманскій, на сѣверъ отъ Оксфордской улицы, заслуживаетъ первый, чтобы о немъ упомянуть. Деревья, кустарники и дерновыя лужайки расположены съ большимъ вкусомъ и правильностью. Иностранцы должны обратить особенное вниманіе на чертоги, которые прежде занимались Французскими Посланниками, а нынѣ принадлежатъ Герцогу Атольскому…. Ангелика Кауфманъ и Чипріани оставили здѣсь памятники славы своей, украсивъ стѣны и потолки живописью, изображающею предметы изъ Георгикъ и Энеиды. Другой, находящійся тутъ же домъ, въ особенности замѣчателенъ тѣмъ, что въ немъ жила Мистриссъ Монтегю, сочинительница Писемъ объ Италіи, Германіи, Турціи и проч. Она основала въ Лондонѣ Общество Словесности, состоявшее изъ однѣхъ Англійскихъ дамъ, отличавшихся умомъ и познаніями. Общество сіе названо было Клубомъ синихъ чулковъ, потому что единственный мужчина, который въ оное былъ принятъ, всегда пріѣзжалъ въ собраніе въ чулкахъ сего цвѣта. Онъ былъ посредникомъ и судьею Общества.

Но Г-жа Монтегю еще болѣе возвысила авторскую славу свою человѣколюбіемъ столько же твердымъ какъ и означеннымъ печатью просвѣщенія, споспѣшествуя распространенію прививанія оспы, и защитивъ съ живѣйшимъ участіемъ права маленькихъ трубочистовъ, которымъ въ Англіи такъ мало оказываютъ человѣколюбія. За то горные сіи обитатели ежегодно перваго Маія собирались передъ домомъ своей благодѣтельницы, и прославляли ее въ веселыхъ своихъ пѣсняхъ.

МОНТЕГЮЙСКАЯ и БРІАНСТОНСКАЯ ПЛОЩАДИ.

(Montaigu-square, Brianston-square.)

Обѣ сіи площади,, почти между собою смежныя, не имѣютъ ничего примѣчанія достойнаго. Смотря на нихъ, невольно удивляется тому, что архитекторы не сдѣлали ихъ болѣе достойными девятнадцатаго вѣка.

БЛУМСБОРІЙСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Bloomsbury-square.)

Въ 1780 году мало было мѣстъ въ Лондонѣ, гдѣ бы бунтовщики показали болѣе буйства и ожесточенія, какъ на Блумсборійской площади. Совершенное разрушеніе дома Лорда Мансфильда показало тогда въ полной мѣрѣ, къ чему можетъ быть способна неистовая толпа. Изступленные, разбивъ сперва окна, вломились въ покои, и въ дребезги перебили и изорвали всѣ внутреннія украшенія и мебели; библіотека также не была пощажена. Нѣсколько тысячъ томовъ преданы пламени; акты и рукописи имѣли туже участь. Завладѣвъ погребомъ, они сдѣлались еще смѣлѣе и отчаяннѣе: бутылки переходили изъ рукъ въ руки въ толпѣ, и безъ того уже упоенной яростію. Тщетно судья читалъ законъ о мятежникахъ (the riot act); тщетно приказывалъ онъ два раза стрѣлять по нихъ; ничто не могло остановишь порывовъ ихъ бѣшенства; упорность ихъ одержала верхъ надъ вооруженною силою въ такой степени, что солдаты, безполезно застрѣливъ и ранивъ нѣсколько человѣкъ, наконецъ остались спокойными зрителями этого ужаснаго позорища.

Только что зажгли домъ, какъ подоспѣли трубы. Бунтовщики препятствовали имъ дѣйствовать, и требовали, чтобы войска удалились. Они оставили площадь; но это было безполезно, потому что чернь рѣшительно не допускала тушить огонь; позволили только спасать домъ Герцога Готгама. Впрочемъ всё, что только принадлежало къ жилищу Лорда Мансфильда, погибло; къ счастію, самъ онъ съ супругою успѣлъ уйти чрезъ потаенную дверь прежде, нежели бѣшеные ворвались въ домъ. Законы не могли оставишь безъ наказанія такого ужаснаго нарушенія правъ собственности. Двое изъ бунтовщиковъ, захваченные на мѣстѣ, были осуждены къ смерти и повѣшены 22 Іюля, на этой же площади предъ развалинами.

ЛЕЙЧЕСТЕРСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Leicester-squares.)

Мѣсто, занимаемое симъ скуеромъ, въ началѣ девятнадцатаго столѣтія, примыкало къ такъ называемому Ленчестерскому полю (Leicester-la-Campagne). Площадь весьма не велика, хотя и украшена статуею Георга I. Человѣкъ, уважающій истинный геній, не пропуститъ осмотрѣть на этой площади домъ, въ которомъ жилъ Гогартъ и тутъ же умеръ 26 Октября 1764 года. Сей великой живописецъ также въ Англіи, какъ и Аристофанъ въ Аѳинахъ, трудился надъ исправленіемъ нравовъ своего вѣка. Гогартъ изобрѣлъ сатирическую комедію, и живо изображалъ странности и пагубныя слѣдствія порока. Гаррикъ сочинилъ надпись, находящуюся надъ гробомъ его на Шизвикскомь кладбищѣ.

ТАМПЛЬ.

(Temple.)

Ренуаръ, Французскій писатель, первый сдѣлалъ извѣстнымъ свѣту жестокое гоненіе, которое претерпѣли Тампліеры отъ Римскаго Двора и отъ Филиппа Прекраснаго. Зданія, принадлежавшія имъ въ Лондонѣ, простирались по берегу Темзы до Флитской улицы, а къ Странду до Эссекской. Но сколь ни значительны были владѣнія ихъ въ столицѣ, при всемъ томъ однако же оныя никакъ не могли сравниться съ тѣми, которыя имѣли они внутри Государства. Богатства ихъ достигли уже до такой степени, что они могли съ пышностью принимать у себя иностранныхъ Пословъ, Папскаго Нунція и знатнѣйшихъ вельможъ. Самые Государи не пренебрегали ихъ столомъ.

Строенія сіи, бывшія прежде главнымъ мѣстопребываніемъ одного изъ славнѣйшихъ на Западѣ военныхъ Орденовъ, теперь служатъ жилищемъ воспитанникамъ Училища Правъ. Часть, называемая Нижній Тампль, украшена садомъ, который простирается до береговъ Темзы, и имѣетъ весьма пріятное мѣстоположеніе. Что жe касается до великолѣпіи и пышности, которою щеголяли въ старину Тампліеры, то нынѣ видимъ мы нѣкоторое подражаніе онымъ единственно только въ высшихъ сословіямъ общества. Въ зданіяхъ сихъ еще и понынѣ находятся вооруженія, принадлежавшія симъ героямъ Христіанства; тамъ же видѣть можно гробницы одиннадцати Рыцарей и Говелля, котораго можно назвать Англійскимъ Скюдери. Собраніе всѣхъ его сочиненій составило бы болѣе ста томовъ, Съ такимъ тяжелымъ обозомъ трудно достигнуть до потомства. Изъ произведеній его нынѣ извѣстнѣе прочихъ Londinopolis. Говеллъ можетъ быть со временемъ болѣе будетъ извѣстенъ по гоненіямъ, которыя онъ претерпѣлъ за приверженность къ Стуартамъ, нежели по своимъ сочиненіямъ.

Если любопытные посѣщаютъ Тампль изъ уваженія къ древностямъ „то Ученые не менѣе того спѣшатъ видѣть домъ славнаго Джонсона, одного изъ отличнѣйшихъ и трудолюбивѣйшихъ Англійскихъ писателей. Онъ издалъ Словарь, носящій его имя, и извѣстенъ множествомъ острыхъ своихъ изрѣченій. Біографы собрали о немъ тьму любопытныхъ анекдотовъ.

ГРЕЙСЪ-ИННСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Grays-inn.)

Въ Сити находится небольшое число скуеровъ, и изъ нихъ мало заслуживающихъ быть описанными, Финсь-борей и Грейсъ-иннъ, по величинѣ своей, замѣчательнѣе прочихъ. Два знаменитыхъ мужа, каждый въ своемъ родѣ, жили на послѣднемъ. Одинъ изъ нихъ Смитонъ, который прославилъ имя свое построеніемъ вновь Эдистонскаго маяка, а другой, безсмертный по дарованіямъ своимъ, Баконъ.

Смитонъ, столь извѣстный въ лѣтописяхъ художествъ, былъ такого кроткаго и пріятнаго нрава, что Герцогиня Кинсборійская, предпочтительно предъ всѣми прочими, избрала его, дабы замѣнишь ей дружбу баснописца Гея, котораго похитила смерть.

Баконъ построилъ тутъ для себя чертоги. Счастливъ бы былъ глубокомысленный геній сей, если бы онъ всегда остался только философомъ! Имя его тогда бы дошло до насъ во всемъ блескѣ славы, и всякой считалъ бы сочинителя Общаго обозрѣнія всѣхъ наукъ^[3] достойнымъ предшественникомъ Невтона.

Съ почтеніемъ останавливаюсь предъ мѣстами, которыя были свидѣтелями его размышленій; но вдругъ невольно отвращаю взоры. Мнѣ кажется, что я вижу его, принимающаго сто Фунтовъ стерлинговъ отъ несчастнаго Обри, который занялъ деньги chi у ростовщика, чтобы преклонишь его въ свою пользу. Обри былъ бѣденъ и ласкалъ себя надеждою, посредствомъ этой суммы, дашь лучшій ходъ дѣлу, которое онъ имѣлъ въ Государственномъ Казначействѣ. Баконъ обѣщалъ ему полный успѣхъ и не постыдился его обмануть.

Такое недостойное плутовство (говоря прямо) противъ несчастнаго, не заслуживаетъ никакого извиненія. Оно было открыто слѣдственною Коммисіею, наряженною отъ Палаты Депутатовъ въ 1621 году. Множество собранныхъ противъ Бакона доказательствъ, ясно открыли, что онъ постыднымъ образомъ торговалъ властью, которую доставляло ему званіе его. Такое преступное лихоимство въ короткое время, значительно умножило его состояніе; но Парламентъ показалъ въ этотъ случаѣ блистательный при“ мѣръ правосудія. Баконъ былъ торжественно осужденъ къ заключенію въ Тауеръ и къ заплатѣ болѣе милліона пени.

Такимъ образомъ окончилъ политическое свое поприще человѣкъ, который сіялъ какъ яркій метеоръ среди мрака невѣжества, и которому Королева Елисавета еще въ юныхъ лѣтахъ предвѣщала высокую участь, называя его своимъ маленькимъ Хранителемъ печати. Конецъ публичной его жизни соотвѣтствовалъ началу. Тогда еще обезчестилъ онъ себя, измѣнивъ несчастному своему благодѣтелю,^[4] а кончилъ тѣмъ, что сдѣлался предметомъ безславія и народнаго презрѣнія.

ТАУЕРЪ-ГИЛЛЬСКАЯ ПЛОЩАДЬ.

(Tower-hill.)

Описавъ площади, заслуживающія того по ихъ величинѣ или красотѣ, мнѣ остается сказать еще объ одной, которой имя, по другимъ причинамъ должно долѣе всѣхъ прочихъ жить въ Исторіи: я разумѣю Тауеръ-Гиллъ. Кажется, что обыкновеніе, производишь на этой площади казни, началось въ пятнадцатомъ вѣкѣ; первая была въ 1486 году. Нынѣ на ней становятъ эшафоты для вельможъ и дворянъ, признанныхъ Палатою Перовъ виновными въ Государственной измѣнѣ (haute trahison).

Изъ числа казней на Тоуеръ-Гилль въ новѣйшія времена, болѣе прочихъ достойны замѣчанія произведенныя надъ Лордами Кильмарнскомъ, Балмерино и Ловатомъ. Первые двое, принявъ сторону Карла Стуарта, сына Принца Валлійскаго во время высадки его въ Шотландію въ 1745 году, были захвачены послѣ Куллоденскаго сраженія, осуждены Палатою Перовъ и обезглавлены 18 Августа 1746 года, чрезъ нѣсколько дней послѣ произнесенія приговора.

Лордъ Кильмарнокъ не показалъ такой возвышенной твердости духа, какъ Балмерино. Не могши скрыть смущенія своего при видѣ на эшафотѣ орудія казни и приготовленнаго для тѣла его гроба, „это ужасно“, сказалъ онъ одному изъ своихъ друзей. Непредвидѣнное обстоятельство, замедливъ на нѣсколько секундъ казнь, еще болѣе сдѣлало страшными въ глазахъ его пріуготовленія къ смерти. Голова его была уже на плахѣ, и онъ ожидалъ удара, какъ вдругъ палачь замѣтилъ, что топоръ попадетъ на воротникъ его фуфайки и потому просилъ знаменитаго страдальца встать. Лордъ Кильмарнокъ согласился, снялъ съ себя фуфайку и надѣлъ жилетъ: слуга его оказалъ ему эту послѣднюю услугу. Послѣ чего онъ опять положилъ на плаху свою голову, которая однимъ ударомъ была отдѣлена отъ тѣла.

Что же касается до Лорда Балмерино, то онъ показалъ твердость характера и даже душевное спокойствіе, которыми заслужилъ удивленіе потомства. Будучи превыше бѣдственной своей участи, онъ остался непоколебимъ до послѣдней минуты жизни. „Если бы оба благородные Лорда были вершинными моими друзьями, сказалъ онъ тѣмъ, которые предлагали ему ходатайствовать о его помилованіи, то они бы не присоединили жмени моего къ своимъ, въ поданной ими прозьбѣ.“

Лордъ Кильмарнокъ, выходя изъ Хауера, вскричалъ: „да здравствуетъ Король Георгъ!“ Но Лордъ Балмерино не измѣнилъ правиламъ своимъ и, напротивъ того, пребывая вѣрнымъ тому, за котораго сражался, воскликнулъ: „Да здравствуетъ Король Іаковъ!“ Когда вели его на эшафотъ, одинъ человѣкъ изъ народа спросилъ довольно громко, который изъ двухъ Лордъ Балмерино: „Это я, милостивый государь, подхватилъ онъ; къ услугамъ вашимъ.“

Войдя на эшафотъ, онъ взялъ топоръ, осмотрѣлъ его, приложилъ къ своей шеѣ, какъ будто бы желая нѣсколько познакомиться съ ударомъ, который долженъ былъ получить. Перешедъ потомъ на другой конецъ, онъ замѣтилъ, что печальная колесница стоитъ слишкомъ далеко. Тотчасъ приказали, чтобы она приближилась, согласно съ его желаніемъ.

Трудно описать спокойствіе, съ какимъ онъ снялъ галстукъ и фуфайку; хладнокровіе его не измѣнилось даже и тогда, какъ онъ положилъ ихъ на гробъ свой. Замѣнивъ послѣднюю жилетомъ, онъ вынулъ изъ кармана колпакъ, надѣлъ его на голову и сказалъ: „Я умру какъ Шотландецъ.“

Окончивъ сіи пріутотовленія, онъ сказалъ нѣсколько словъ палачу; потомъ, обратившись къ народу, произнесъ слѣдующее: „Можетъ быть многіе, въ эту минуту, найдутъ нѣчто слишкомъ смѣлое въ моихъ поступкахъ: да знаютъ они, что причиною тому чистая моя совѣсть. Я бы поступилъ противно оной, если бы могъ показать хотя малѣйшій признакъ страха“. Послѣ сихъ словъ онъ всталъ на колѣни и прочиталъ въ слухъ слѣдующую молитву: „Господи! вознагради друзей моихъ, прости непріятелямъ и прими духъ мой.“

Потомъ положивъ голову на плаху, онъ подалъ знакъ палачу. Къ несчастію, геройская твердость его произвела надъ симъ послѣднимъ такое сильное впечатлѣніе, что онъ нанесъ ему невѣрный ударъ, и голова упала не прежде какъ по третьему разу.

Таковъ былъ конецъ Лорда Балмерино. Тѣло его, также какъ и Лорда Кильмарнока, было отвезено въ Тауеръ и погребено въ церкви замка: ее стоитъ посмотрѣть только развѣ для того, чтобы видѣть тамъ гробницы нѣкоторыхъ особъ, которыя были обезглавлены.

Многіе были казнены за участіе въ этомъ возмущеніи; но никто тогда не возбудилъ столь живѣйшаго состраданія, какъ Яковъ Давзонъ, Ланкаширскій дворянинъ, получившій отличное воспитаніе въ Кембриджскомъ Университетѣ. Давзонъ, къ несчастію своему, былъ въ Манчестерѣ, когда, армія Претендента вошла въ сей городъ. По приверженности ли своей къ Стуартамъ, или единственно по желанію отличиться на воинскомъ поприщѣ, онъ присоединился къ возмущеннымъ, и сдѣланъ былъ Капитаномъ предъ взятіемъ его въ плѣнъ. Этотъ молодой и храбрый офицеръ долженъ былъ соединиться бракомъ съ своею возлюбленною, тотчасъ по его освобожденіи. Тщетная надежда! Вопреки всѣмъ хитрѣйшимъ выдумкамъ любви, вопреки многочисленнымъ покушеніямъ ревностнѣйшаго усердія, они обманулись въ своихъ ожиданіяхъ,

Тауерь-Гиллъ находится между Тринити-скуеромъ и широкимъ рвомъ Лондонской крѣпости (Tower). Пространство сей площади заключаетъ въ себѣ болѣе двѣнадцати десятинъ (acres), а окружающій ее ровъ имѣетъ въ окружности три тысяча сто пятьдесятъ шесть футовъ.

ПИКАДИЛЛИ.

(Piccadilly.)

Рѣдкой иностранецъ не слыхалъ, что Пикадилли считается одною изъ лучшихъ частей Лондона. Дѣйствительно, врядъ ли гдѣ можно видѣть болѣе движенія и живости. Здѣсь дилижансы, наполненные путешественниками, стекающимися изъ разныхъ Графствъ Англіи; тамъ великолѣпные экипажи, въ которыхъ франты роскошно несутся въ Гайдъ-Паркъ, гдѣ уже положено сбираться людямъ моднаго свѣта. Верховые смѣшиваясь съ каретами, одушевляютъ картину и придаютъ ей еще болѣе разнообразія. Что же касается до пѣшеходцевъ, прогуливающихся по сторонамъ, они производятъ собою тоже дѣйствіе, какъ и фигуры, помѣщенныя живописцемъ на заднемъ, планѣ рисунка.

Путешественникъ, прежде всего съ удивленіемъ замѣтя недостатокъ вкуса въ украшеніяхъ заставы, вдругъ видитъ обширную перспективу двухъ парковъ, которые раздѣляются широкою дорогой. Стеченіе верховыхъ и экипажей въ главной алеѣ, тотчасъ возбуждаетъ въ немъ желаніе прогуляться въ ней.

Я никогда не могу покинуть Пикадилли, не заплативъ, отъ имени Литературы и Художествъ, дани благодарности Герцогинѣ Кинсборійской, которая жила въ этой улицѣ до самой своей смерти» Соединяя въ себѣ чувствительность съ щедростью, она ободряла таланты и помогала ученымъ людямъ въ несчастіяхъ. Покровительствуя Гею, она сверхъ того была ему другомъ, искренно оплакала смерть его, ш долгое время никто не могъ ей замѣнить его.

ДРУГІЕ СКУЕРЫ И ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЯ ПЛОЩАДИ.

Кромѣ площадей, о которыхъ я предъ симъ нѣсколько распространился, есть еще другія, заслуживающія вниманіе любопытныхъ; но я помѣстилъ тѣ прежде, по причинѣ историческихъ происшествій: и случаевъ, которые онѣ собою напоминаютъ. А бы заслужилъ справедливые упреки, если бы пропустилъ имена Финсбарійскаго и Руссельскаго скуеровъ; можно даже сказать, что въ другомъ городѣ, менѣе богатомъ площадьми сего рода, Ганноверскій и Берклейскій почитались бы украшеніями достойными похвалы, и не смотря на близкое свое сосѣдство съ Гросвенорскимъ, Берклейскій скуеръ заслуживаетъ того, чтобы упомянуть о немъ.

Если я ничего не могу сказать о Дорсетъ-скуеръ и о нѣкоторыхъ другихъ, то это потому, что оные еще не окончанье во всякомъ случаѣ однакожь не простительно бы было оставить въ забвеніи Бортонъ-Крессентскую площадь. Одна уже новость полукруглой формы ея, занимающей пространство трехъ сотъ тридцати шаговъ, заслуживаетъ, чтобы ее отличить предъ прочими.

Славнѣйшими въ Лондонѣ зданіями считаются дворцы Букмигамской, принадлежащій съ нѣкотораго времени Королевѣ; Нортумберландскій, Борлингтонскій, Соммерсетскій, Лорда Спенсера, Шарлборугъ-Гаузъ, домъ Остъ-Индской Компаніи и строенія старой и новой Таможни.

№ II.

ВХОДЪ ВЪ ГОСТИНУЮ.

J'entends Théodecte de l'antichambre, il

grossit sa voix à mesure qu'il approche le voilà
entré : il crie, il rit, il éclate; en bouche ses oreilles,
c'es: un tonnerre.

La Bruyère.

Если мы къ чему привыкли, то обыкновенно дѣлаемъ то съ ловкостью и даже съ пріятностію: сіи два качества одно съ другимъ почти неразлучны; при всемъ томъ однакожъ, тотъ же самый человѣкъ, который какъ нельзя лучше исполняетъ обыкновенныя свои обязанности, можетъ показать застѣнчивость ученика или неловкость деревенскаго жителя, если бы онъ принужденъ былъ вдругъ неожиданно показаться въ совершенно новой для него ролѣ. Точно такъ мы видимъ актёра на сценѣ, который въ продолженіе представленія краснорѣчиво выражаетъ всѣ страсти и съ вѣрнымъ произношеніемъ соединяетъ совершенное искусство въ тѣлодвиженіяхъ; но онъ же, испрашивая снисхожденія публики въ случаѣ перемѣны піэсы по болѣзни своего товарища, теряетъ свою увѣренность, имѣетъ принужденный видъ, запинается и, обращаясь къ зрителямъ, чувствуетъ точно такое же замѣшательство, въ какомъ бы находились они, если бы принуждены были занять на театрѣ его мѣсто.

Взгляните на проповѣдника, когда онъ стоитъ на каѳедрѣ, съ которой уже привыкъ говоришь поученія удивляющимся ему прихожанамъ. Съ какимъ спокойствіемъ онъ обращаетъ вокругъ себя взоры! Какъ непринужденно начинаетъ свою проповѣдь! Съ какою свободою выражаетъ свои мысли! Какъ смѣло опровергаетъ сдѣланныя самимъ имъ возраженія прошивъ истинъ, которыми онъ хочетъ убѣдить своихъ слушателей! Какъ искусно умѣетъ приводить доказательства! Съ какою силою разитъ онъ въ ту минуту, когда видитъ, что онѣ произвели уже надъ слушателями ожидаемое имъ дѣйствіе! Теперь посмотрите на этого же самаго человѣка, призваннаго свидѣтелемъ въ судъ; послушайте, какъ онъ всенародно даетъ мнѣніе свое о предметѣ вовсе для него чуждомъ: онъ останавливается на каждомъ словѣ, и всякой приказный писарь, смышленый откупщикъ, изъяснился бы лучше его и прямѣе бы достигъ цѣли.

Пригласите человѣка, котораго жизнь посвящена изящнымъ искусствамъ, въ общество купцовъ, говорящихъ только о своихъ торговыхъ оборотахъ: онъ будетъ молчатъ и изъявлять совершенное незнаніе, слушая разсужденія ихъ о произведеніяхъ Россіи или Индіи. Введите въ свою очередь въ собраніе знатоковъ, купца, который не знаетъ ничего кромѣ прейсъ-курантовъ и тарифа о ввозѣ и вывозѣ товаровъ: какую пользу принесетъ ему тонкое его знаніе расчетовъ, чрезъ которое онъ заслужилъ на биржѣ названіе искуснаго человѣка? Предстоитъ ли ему тутъ надежда, выиграть на капиталъ свой сто на сто, почерпая свѣдѣнія о красотахъ идеала, о дѣйствіи свѣта и тѣней, о поэзіи и о подробностяхъ, которыя возбуждаютъ восторгъ во всѣхъ его окружающихъ; онъ недоволенъ разговоромъ, въ которомъ не можетъ принимать участія; боится показать свое невѣжество, и въ тысячу разъ лучше желалъ бы быть въ конторѣ посреди своихъ прикащиковъ, или въ любимомъ своемъ кофейномъ домѣ, гдѣ всякой старается прочитать на челѣ его политическія перемѣны и возвышеніе или пониженіе цѣнъ на товары. Чтобы показаться съ большею выгодою, должно быть на томъ мѣстѣ, которое мы уже привыкли занимать. Размышленія сіи внушили мнѣ нѣкоторое безпокойство въ настоящемъ моемъ положеніи. Первый авторскій дебютъ есть опасное предпріятіе, даже и тогда, когда тотъ, кто на оный отваживается, привыкъ уже къ рукоплесканіямъ внимающаго ему Сената, или что менѣе представляетъ опасностей и противорѣчія, давалъ уже законы вкуса въ будуарѣ прекрасной женщины. — Обратить на себя взоры общества фигурою своею или нарядомъ, совсѣмъ не то, что заслужишь вниманіе публики своимъ сочиненіемъ; черта, возбуждающая смѣхъ въ роскошной гостиной, неспособна иногда произвести и улыбку на лицѣ читателя въ книжной лавкѣ, въ особенности же если погода сыра и туманна. Критика, которая можетъ показаться остроумною или забавною зрителямъ въ Оперѣ или въ Ковентъ-Гарденскомъ театрѣ, въ мнѣніи записныхъ Зоиловъ часто бываетъ признана безсмысленною и весьма обыкновенною; а потому и предается забвенію вмѣсто того, чтобы повторяться въ одномъ изъ сихъ многочисленныхъ собраній (conversazione), учрежденныхъ въ вѣкѣ просвѣщенія, съ тою цѣлью, чтобы лучше познакомишь насъ съ древнимъ искусствомъ краснорѣчиво говорить, которое въ наши времена весьма несправедливо считаютъ только пріятнымъ талантомъ.

Опасности и затрудненія бываютъ однако же цѣною почестей, къ коимъ стремятся святые мужи и герои, И такъ, любезный читатель, считай меня пустынникомъ по собственной моей волѣ, авторомъ готовымъ къ твоимъ услугамъ, и который, начиная сочиненіе свое, находится въ замѣшательствѣ только отъ того, что не знаетъ, какой выбрать предметъ, наиболѣе для тебя занимательный.

Какъ затруднительно въ первый разъ выбирать предметъ содержанія! точно такъ же какъ и входить въ гостиную, а это (мимоходомъ сказать) есть одна изъ труднѣйшихъ вещей въ свѣтѣ. Сколько можетъ встрѣтишься неудачъ, прежде нежели успѣешь пріобрѣсти необходимую для сего ловкость, и узнаешь тайну располагать къ себѣ всѣхъ, составляющихъ общество. Искусство сіе хотя и подчиняется нѣкоторымъ общимъ правиламъ, но имѣетъ безчисленные оттѣнки и измѣненія.

И почему же не сдѣлать на этотъ предметъ нѣсколько замѣчаній? Прекрасная мысль. Куперъ спросилъ однажды у Леди Аустинъ: «Что бы мнѣ описать въ стихахъ — „Какъ вы много затрудняетесь! отвѣчала она, сочините что нибудь на эту софу.“ И отъ этого заданнаго содержанія родилась прелестная поэма, остроумное произведеніе, съ которымъ я никакъ не смѣю обѣщать моимъ читателямъ сравниться. Она была плодомъ перваго движенія, которому онъ послѣдовалъ; и такъ какъ Куперъ былъ самъ нѣкоторымъ образомъ также пустынникомъ, хотя и не въ томъ родѣ, какъ Пустынникъ Лондонскій и хотя, сверхъ того, онъ болѣе держался секты Гераклитовой, нежели Демокритовой; но я, не смотря на то, за лучшее считаю взять его себѣ за образецъ. И такъ я стану подражать ему, воспользовавшись свѣжимъ еще впечатлѣніемъ, и давъ свободу мысли, которая представилась моему воображенію. Не теряя болѣе времени на разсужденія, я предложу нѣсколько замѣчаній о различныхъ способахъ, какъ входишь въ гостиную и представляться обществу.

Никогда выраженіе физіогноміи и вообще вся наружность не производятъ сильнѣйшаго дѣйствія, какъ въ ту минуту, когда мы видимъ кого нибудь входящаго въ собраніе» Этотъ входъ есть, нѣкоторымъ образомъ, тоже, что и объявленіе о новой театральной піэсѣ, и мы часто, судя по оному, хулимъ или одобряемъ, ничего еще не видавши и не слыхавши. Мнѣ такъ часто случалось сидѣть въ углу неподвижно, подобно статуѣ, что я въ этомъ отношеніи пріобрѣлъ довольно большую опытность; но, не смотря на то, что st искусный наблюдатель и никакъ не допускаю ослѣплять себя красотою и юностью, я нѣсколько разъ противъ воли уступалъ хорошему или невыгодному предубѣжденію, которое возбуждали во мнѣ пріемы при входѣ въ общество*

Скромность, вмѣстѣ съ достоинствомъ, (качества, которыя трудно въ себѣ соединять) всегда располагаютъ меня въ пользу того, кто по видимому ими обладаешь. Я говорю: по видимому, зная, что настоящій придворный, человѣкъ, получившій хорошее воспитаніе, путешественникъ, который много замѣчалъ и притомъ одаренъ способностію подражанія, легко могутъ принимать на себя такую наружность.

Человѣкъ важный, который входитъ съ поспѣшностію, нахмуря брови, съ мрачнымъ видомъ, не обращая ни на кого вниманія, и который, кажется, говоритъ: «Какъ бы мнѣ поскорѣе избавишься отъ этой несносной чинности», всегда казался мнѣ подозрительнымъ. Смотря на него, скажешь самому себѣ: «Мы никогда не будемъ друзьями; впрочемъ небольшая въ томъ и потеря. Это вѣрно Циникъ, Стоикъ или Скептикъ, а можетъ быть и эгоистъ; онъ бы при первомъ удобномъ случаѣ меня обманулъ. Онъ или гордъ или низокъ.» Напротивъ, чѣмъ болѣе смотришь на того, о которомъ я говорилъ выше, тѣмъ болѣе желаешь съ нимъ короче познакомиться.

Но между сими двумя крайностями находится еще множество среднихъ степеней. Сколько есть различныхъ способовъ однимъ взглядомъ и наклоненіемъ головы означать не только званіе, занимаемое въ свѣтѣ особою, которая является на сцену, но даже и степень уваженія въ кругу, коего она составляетъ отрѣзокъ или самомалѣйшую частицу, и въ которомъ имѣетъ случай играть ролю только въ эту Ночь! говоря: въ эту ночь, я предполагаю, что здѣсь дѣло идетъ объ обѣдѣ, которые въ большомъ свѣтѣ не иначе бываютъ, какъ ночью; точно также, какъ и завтракаютъ послѣ полудня, а утреннія прогулки дѣлаютъ вечеромъ.

Одинъ входитъ величественно и съ видомъ притворнаго снисхожденія: это гордость въ вымышленной одеждѣ" Поклонъ его коротокъ и поспѣшенъ. Онъ какъ будто говоритъ: «Вотъ и я здѣсь, кажется еще не очень поздо; я бы конечно могъ прислать къ вамъ съ извиненіемъ, но я пріѣхалъ, чтобы сдѣлать вамъ честь и принять благодарность вашу за мое благоволеніе.» Улыбка его означаешь: «Здравствуйте, здравствуйте, останьтесь на своемъ мѣстѣ, я не хочу дать вамъ почувствовать мое превосходство, и позволяю вамъ быть со мною безъ чиновъ.»

Другой вбѣгаетъ съ необыкновенною легкостью: « Не опоздалъ ли я? я право совсѣмъ не полагалъ, чтобы такъ было поздо; надѣюсь, что я недолго заставилъ себя дожидаться.» Онъ ловитъ вокругъ себя взгляды и привѣтствія; поспѣшно кланяется на право и на лѣво, жметъ руку хозяину дома, съ почтительностію бѣжитъ къ хозяйкѣ, иногда также беретъ ее за руку, принимаетъ на себя выученныя положенія, расточаетъ улыбки, и шутитъ въ ожиданіи партіи. По симъ чертамъ я узнаю остроумца, на котораго надѣются, что разсказы его займутъ общество; человѣка, который сыплетъ Аттическую соль на общій разговоръ и тѣмъ умножаетъ пріятность праздника; или это домашній другъ, или наконецъ молодой покровитель, который не слиткомъ тѣмъ гордится.

Третій является съ безпечнымъ видомъ онъ ничего не говоритъ, у него должно вырывать отвѣты, которые онъ лепечетъ. Поклономъ своимъ, который онъ дѣлаетъ хозяйкѣ, онъ, кажется, хочетъ сказать, что франтъ есть газъ, освѣщающій общество, и что онъ чувствуетъ, что его вездѣ должно хорошо принимать. Онъ не что иное, какъ кукла, которою весьма мало занимаются, и находится тутъ только для счету.

Четвертый входитъ медленно; онъ останавливается у дверей, и ожидаетъ, чтобы подошли къ нему и ввели его въ собраніе. Онъ обращаетъ взоры свои къ хозяину и хозяйкѣ, и послѣ униженнаго поклона, старается пріобрѣсти себѣ друзей своею скромностію, услугами и смиреніемъ. Онъ садится въ углу или у окна на такомъ мѣстѣ, чтобы не быть слишкомъ близко къ особамъ, находящимся въ первомъ планѣ картины. Вы можете утвердительно заключить, что это художникъ съ посредственными дарованіями, какой нибудь несчастный, находящійся подъ покровительствомъ, человѣкъ, котораго желаютъ преклонишь на свою сторону при выборахъ, незнакомый въ первый разъ пріѣхавшій въ домъ или родственникъ, который нещедро одаренъ земными благами. Наконецъ, мы можемъ также замѣтить человѣка, входящаго большими шагами, учтиваго до чрезвычайности, который всякому улыбается, имѣетъ видъ важный, глубокомысленный и таинственный. Онъ одѣтъ въ черномъ платьѣ; на пальцахъ у него множество перстней и пять или шесть печатокъ висятъ на часовой цѣпочкѣ. Руки у него чрезвычайно бѣлы; голова напудрена; онъ старается дашь себя замѣтить; одобряетъ всё, что вы ни скажете, смѣется шуткѣ прежде еще, нежели оную выслушаетъ, часто посматриваетъ на часы, приказываетъ человѣку себя вызвать и уѣзжаетъ d la franèaise, т. е. ни съ кѣмъ не простясь. Это авторъ сомнительнаго достоинства, снисходительный пасторъ или домовый докторъ.

Есть еще много средствъ, какимъ образомъ представляться, но я бы употребилъ во зло терпѣніе моихъ читателей, продолжая еще оныя описывать. Я говорилъ только мужчинахъ: женщины обладаютъ прелестями, которыя достаточно за нихъ ходатайствуютъ. Къ тому же дамы большаго тона входятъ почти всѣ одинаковымъ образомъ. Нѣсколько болѣе или менѣе важности, немного болѣе или менѣе недовѣрчивости къ самой себѣ, безъ наималѣйшей застѣнчивости, составляютъ между ними единственные оттѣнки различія, по крайней мѣрѣ, если и существуютъ другіе, то они до сихъ поръ скрывались отъ моей проницательности.

№ III.

ГАЙДЪ-ПАРКЪ.

Въ Воскресенье.

Spectatum veniunt, veniunt spectentur ut ipaoe.
Ovide.

«Я бы желала, чтобы во всемъ году не было ни одного Воскресенья, сказала мнѣ однажды Леди Марія, которой насмѣшливый нравъ часто бываетъ такъ плѣнителенъ и исполненъ остроты. Начиная съ модной бабочки и до землянаго червя, хорошая погода, по Воскресеньямъ вызываетъ изъ алей и переходовъ Сити, всѣхъ насѣкомыхъ, которыхъ только могутъ произвесть на свѣтъ, жаръ и сырость въ срединѣ Іюня мѣсяца. Это такое скопище черни, что невозможно дойти до коляски, не столкнувшись нѣсколько разъ съ модными торговками, съ купцами и сидѣльцами, которые прислуживали вамъ въ теченіе недѣли. Неловкіе кавалеры и разряженныя въ пухъ дамы, пришедшія пѣшкомъ, давятъ васъ со всѣхъ сторонъ. Впрочемъ нельзя же провести цѣлый день въ церкви, ни затворишься дома, потому что это Воскресенье. Что касается до меня, то безъ арфы моей и небольшаго злословія, я бы истинно не знала, какъ убить время.»

Между тѣмъ карета была подана и Леди Марія предложила мнѣ занять въ ней уголокъ и ѣхать въ Гайдъ-Паркъ {Столько разъ прославленный паркъ сей ни въ какомъ отношеніи не можетъ сравняться съ большею частію тѣхъ, коими владѣетъ Англійское дворянство, и есть не что иное какъ обширное мѣсто, принадлежащее фамиліи Гайдъ, которое Правительство держитъ для публики на откупу. Напрасно станемъ искать тамъ алей и кустарниковъ, подъ тѣнію коихъ можно бы было укрыться отъ безпрерывно царствующей тамъ пыли, происходящей отъ песчаной дороги и отъ совершенно-изрытой поверхности земли. Съ одной стороны видишь длинную кирпичную стѣну, окружающую Паркъ-Ленъ, а съ другой показываются нѣсколько деревьевъ, которыя, кажется, какъ будто случайно выросли въ сей пространной долинѣ. Первая вещь, поражающая взоры когда пріѣдешь туда въ Воскресенье, есть длинная цѣпь каретъ, простирающаяся отъ Оксфордской заставы до Пикадильской безъ всякихъ промежутковъ, чрезъ которые можно было бы проходить пѣшеходцамъ. Кареты сіи, въ теченіе трехъ или четырехъ минутъ, едва ли подвигаются впередъ на десять шаговъ. Гайдъ-Паркъ для людей, имѣющихъ экипажи, не есть пріятная прогулка, а собраніе для хвастовства и тщеславія.

Подойдя къ небольшому числу находящихся тамъ деревьевъ, увидишь подъ ними предметы самой отвратительной неопрятности и несчастныхъ, изувѣченныхъ и покрытыхъ рубищами.

Лордъ Честерфильдъ, славнѣйшій изъ модниковъ (fashionables), которыхъ когда либо производила Англія, до конца жизни своей, поставлялъ себѣ въ непремѣнную обязанность всегда быть за этомъ гуляньи. За нѣсколько дней до смерти своей, онъ встрѣтился тамъ съ однимъ изъ своихъ пріятелей; который, увидя Графа, чрезвычайно тому удивился, зная худое состояніе его здоровья, и спросилъ его: «По какому случаю я вижу васъ здѣсь, Милордъ?» — «Развѣ вы не видите, отвѣчалъ онъ, что я дѣлаю репетицію къ моимъ похоронамъ.» Лордъ Честерфильдъ философически намѣкалъ на карету свою безъ украшеній, и на цѣпь экипажей, которые за нимъ слѣдовали.} съ нею и тѣмъ карета была подана предложила мнѣ занять въ ней уголъ меньшею ея сестрою, единственно для того, сказала она, чтобы показать друзьямъ моимъ, что я въ Лондонѣ.

"Какой легіонъ конторскихъ петиметровъ, продолжала она, между тѣмъ какъ мы въѣзжали въ Гросвенорскія ворота! Какъ эти люди счастливы тѣмъ, что есть наёмныя лошади и кабріолеты! Какъ легко для всѣхъ такихъ, изрѣдка показывающихся франтовъ достать себѣ за дешевую цѣну фаэтонъ и жокея, чтобы въ Воскресенье выказывать смѣшную свою фигуру на гуляньяхъ, посѣщаемыхъ людьми хорошаго тона! Имъ только стоитъ пощечиться нѣсколько около денежнаго ящика или набавить цѣну на вещи, проданныя ими въ субботу, какимъ нибудь безпечнымъ женщинамъ, которыя бѣгаютъ по лавкамъ болѣе за тѣмъ, чтобы повидаться съ любовникомъ, нежели для того, чтобы дѣлать покупки. Но верхъ безстыдства ихъ состоитъ въ томъ, что ни осмѣливаются кланяться вовсе незнакомымъ имъ дамамъ, единственно для того, чтобы придать себѣ важности, или чтобы другіе могли подумать, что они въ связи съ особами, которыя покупаютъ у нихъ разныя вещи.

«Посмотрите, продолжала она, вотъ мой плюмажной мастеръ. Не походитъ ли онъ въ шпорахъ своихъ на Генерала?^[5] Онъ ломается на лошади своей, какъ будто бы былъ однимъ изъ Лордовъ Казначейства… А! вотъ прикащикъ моего банкира. Онъ такъ неподвиженъ, такъ стянутъ въ своей шнуровкѣ, что его скорѣе можно почесть Египетскою муміею, нежели человѣкомъ; онъ нанялъ какого нибудь шатающагося жокея съ кокардой на шляпѣ, для того, чтобы подумали, что онъ военный. Я не могу равнодушію смотрѣть на такихъ тварей? Давно уже перестала я по субботамъ ѣздить въ комедіи, потому что, кромѣ того что я предпочитаю имъ Оперу, эти Чипсайдскія^[6] насѣкомыя обманываютъ въ этотъ день своихъ хозяевъ, въ девять часовъ вечера запираютъ лавки и идутъ важничать въ Ковентъ-Гарденѣ или Друриланъ) а по Воскресеньямъ жужжатъ въ паркѣ; но въ скучный понедѣльникъ, они должны опять возвратиться въ свои конторы и, положивъ перо за ухо, разчислять, сколько имъ должно выручить на сумазбродства будущаго Воскресенья; они преслѣдуютъ васъ до тѣхъ поръ, пока вы не купите у нихъ вдвое, нежели сколько вамъ надобно, и за то съ учтивостью помогаютъ вамъ сѣешь въ карету.»

Въ эту минуту Г. Мильфлоурсъ подъѣхалъ верхомъ къ нашему экипажу. Онъ такъ былъ раздушенъ какъ букетъ туберозъ; румяны придавали ему прекрасный цвѣтъ лица, и я почувствовалъ приближеніе его точно такъ, какъ мореходцы по благоуханію узнаютъ, что они недалеко отъ острововъ, на которыхъ растутъ пряные коренья. Два фальшивыхъ переднихъ зуба, бѣлизною своею и блескомъ пристыжали сосѣдовъ своихъ, а дыханіе его испускало благовонія, коими язычники курили въ храмахъ своихъ. Голова его лошади только что не входила въ каретное окно, что мнѣ показалось нѣсколько грубо и противно правиламъ приличія; но я замѣтилъ, что спутница моя ни сколько тѣмъ не огорчалась. Онъ жеманно улыбнулся, ловко надѣлъ шляпу и поправилъ волоса, во первыхъ для того, чтобы показать бѣлизну руки своей, а во вторыхъ, чтобы замѣтили причёску его, которая, не смотря на простоту свою, заняла его поутру по крайней мѣрѣ два часа. Онъ поѣхалъ шагомъ подлѣ нашей кареты, которая слѣдовала въ общей цѣпи; взялъ хлыстъ подъ мышку, и всунувъ голову до половины къ намъ въ окошко, бросилъ на Леди Марію взглядъ, который излишнею своею вольностію показался мнѣ даже нахальнымъ.

«Какая прекрасная лошадь!» вскричала Леди Марія. — «Да, сказалъ Мильфлоурсъ, то одна изъ лучшихъ Европейскихъ породъ. Она отлично какъ хорошо скачетъ.»

Въ этомъ я ни сколько не сомнѣвался, потому, что видя, какъ она посматривала къ намъ въ окошко, можно было подумать, что она хочетъ вскочить въ карету, и я бы очень желалъ, чтобы она была отъ насъ подальше. Между тѣмъ Леди Марія сняла перчатку и гладила лошадь, а видъ прекрасной руки ея, протянутой изъ окошка, привлекалъ взгляды всѣхъ мимоидущихъ.

Франтъ, съ своей стороны, вытиралъ коню своему шею раздушёнымъ шелковымъ платкомъ; потомъ вынулъ изъ кармана батистовой, чтобы обтереть съ лица потъ, и сдѣлалъ множество кривляньевъ, приличныхъ болѣе какой нибудь прелестницѣ, нежели порутчику гвардіи. Между прочимъ онъ не умолкалъ; но весь разговоръ его состоялъ только въ томъ, что онъ заплатилъ за лошадь свою 700 гиней; что та, да которой ѣхалъ жокей его, недавно на скачкѣ выиграла закладъ; что самъ онъ — отличной ѣздокъ; что онъ ужасно какъ счастливъ былъ въ нынѣшнемъ году на заклады; наконецъ, что будучи сегодня званъ на обѣдъ въ три дома, онъ не зналъ, на что рѣшишься; но если Леди Марія поѣдетъ въ одинъ изъ нихъ, то онъ болѣе не будетъ колебаться въ своемъ выборѣ.

Знатный модникъ, въ коляскѣ четверкой, которою онъ самъ правилъ, встрѣтясь съ нами, закричалъ съ принужденною любезностью: Скажи пожалуй, Карлъ, что съ тобою сдѣлалось? тебя нигдѣ невидно; гдѣ ты скрывался?

— "Я былъ плѣнникомъ Его Величества въ Лондонской крѣпости, " отвѣчалъ Мильфлоурсъ, желая чрезъ то дать знать, что онъ стоялъ въ караулѣ. Послѣ чего, оборотясь къ Леди Маріи, онъ сказалъ ей въ подголоса: "Этотъ господинъ только на прошедшей недѣлѣ выпущенъ изъ Кингсъ-Бенчской тюрьмы, на зло плутамъ заимодавцамъ, которые его туда посадили, и не смотря на то, что вы видите его въ такомъ прекрасномъ экипажѣ, ему удалось доказать, что онъ не въ состояніи платить своихъ долговъ. Впрочемъ онъ самой прекрасной товарищъ, который только можетъ быть на свѣтѣ; отлично забавенъ и веселъ, мастерски дѣйствуетъ бичемъ, и имѣетъ теперь у себя на конюшнѣ двѣнадцать лучшихъ лошадей, само по себѣ разумѣется, что подъ моимъ именемъ. "

Онъ уронилъ фіалку, которую держалъ въ губахъ; поклонился Леди Маріи, пославъ ей рукою поцѣлуй, и въ двѣ секунды мы потеряли его изъ виду.

«Прекрасный молодой человѣкъ!»* сказала она.

Я не хотѣлъ противорѣчить, и подалъ ей сткляночку съ одеколономъ, чтобы уничтожишь имъ запахъ, который прелестные ея пальчики могли получишь, лаская лошадь въ 700 гиней. Боже мой! думалъ я, этотъ молодой вѣтреникъ успѣлъ сдѣлать нѣжное

— 43 впечатлѣніе. Леди Марія имѣетъ хорошій достатокъ. Не жалко ли видѣть, что ода ослѣпляется вертопрахомъ, который не что иное есть, какъ смѣсь жеманства, нарядовъ и благовоній, и который, легкомысленнымъ образомъ расточивъ свое наслѣдство, не болѣе будетъ беречь и имѣніе жены своей? Но Мильфлоурсъ считается однимъ изъ самыхъ модныхъ людей, а этого достаточно для ветренаго характера прелестной моей пріятельницы.

Между тѣмъ, смотря въ слѣдъ за нимъ, она замѣтила толпу женщинъ, одѣтыхъ роскошно и по послѣдней Парижской модѣ. "Посмотрите, сказала она мнѣ, вотъ собраніе всѣхъ возможныхъ украшеній, какія только можно сдѣлать изъ шелку, перьевъ, цвѣтовъ и кружевъ; но, не смотря на то, тотчасъ можно узнать, что всѣ сіи госпожи пріѣхали въ фіакрахъ изъ Флитской и Людгетской улицъ, и хотятъ играть здѣсь ролю знатныхъ дамъ, потому что онѣ не разговариваютъ, а кричатъ, и ни одинъ слуга нейдетъ за ними. А этотъ мнимый модникъ, который ихъ провожаетъ! не замѣтно ли, что онъ еще въ первый разъ въ жизни надѣлъ такое прекрасное платье и что, не смотря на лакированные сапоги его, онъ отъ роду не ѣзжалъ верхомъ

Мистрисъ Перкинсонъ въ эту минуту поровнялась съ нами въ своей коляскѣ.

«Ахъ! милая Леди Марія, вскричала она, я задыхаюсь отъ пыли, и для глазъ моихъ утомительно видѣть такое множество вросшаго народа. Мнѣ кажется, что весь Лондонъ сегодня сюда собрался, начиная съ Палаты Перовъ и до послѣдняго лавочника изъ Сити. Но я имѣю сообщить вамъ множество новостей. Заимодавцы бѣдной Леди А… наконецъ вышли изъ терпѣнія и посадили ее въ тюрьму. Лордъ Б… выигралъ процессъ свой съ женою, и скоро будетъ съ нею разведенъ, даже сомнѣваются и въ дѣтяхъ; Сиръ С… осужденъ заплатишь за расходы и убытки по этому дѣлу 10.000 ф. с.; онъ уѣхалъ на твердую землю. Нашъ Вестминстерскій Депутатъ въ Парламентѣ, совершенно разорился. Молодой Д… былъ вызванъ на дуэль, но онъ взялъ предосторожность не много позже пріѣхать на поле сраженія, а между тѣмъ предувѣдомилъ полицейскаго офицера, который явился тамъ прежде его.»

Она продолжала такимъ образомъ злословить всѣхъ своихъ знакомыхъ, а слуги, стоящіе на запяткахъ, со вниманіемъ слушали весь этотъ разговоръ. Когда она удалилась, я сказалъ Леди Маріи, что мнѣ кажется, что люди хорошаго тона слишкомъ свободно говорятъ о такихъ вещахъ при слугахъ; и что изъ уваженія къ самимъ себѣ и къ обществу, они бы должны при нихъ нѣсколько воздерживаться. «Наши слуги! отвѣчала она, покачавъ головою, не уже ли вы думаете, они имѣютъ столько разсудка, чтобы понимать что нибудь изъ нашихъ разговоровъ?» Я не былъ убѣжденъ въ справедливости ея мнѣнія, и въ послѣдствіи неоднократно имѣлъ случаи утвердиться въ своемъ заключеніи.

Мильфлоурсъ опять возвратился. Онъ предложилъ Леди Маріи билеты для концерта, и посмотрѣлъ на меня съ такимъ видомъ, который ясно говорилъ: «Какой ты счастливый смертный!» Между ними произошла нѣкотораго рода нѣмая сцена, послѣ чего онъ сказалъ съ притворнымъ равнодушіемъ: "Сейчасъ встрѣтилъ я Набоба Сиръ Пьера Панемара, который клялся мнѣ, что онъ видѣлъ въ Кензигтонскихъ садахъ (близь коихъ мы тогда находились), прелестнѣйшую Испанку. Злословіе говоритъ, что она находится подъ покровительствомъ одного Пера; другіе называютъ ее женою богатаго ювелира и всѣ бѣгутъ смотрѣть ее, чего кажется она весьма заслуживаетъ.

Онъ зналъ, съ какой стороны напасть на меня, потому что я долженъ признаться, что прекрасная картина всегда обращаетъ на себя мои взоры; я люблю доставлять глазамъ моимъ это наслажденіе, и желанія мои далѣе уже не простираются. Однако же я отчасти подозрѣвалъ, что это была только хитрая уловка, чтобы отъ меня избавиться. Но если бъ это было и такъ, то я не люблю быть докучливымъ; и потому просилъ позволенія выдти изъ кареты, чтобы погулять въ садахъ. Леди Марія ни сколько тому не противилась, не изъявила ни малѣйшаго желанія пройтиться, и обѣщала мнѣ подождать меня до тѣхъ поръ, пока взоры мои насытятся видомъ прекрасной незнакомки. Счастливый Мильфлоурсъ тотчасъ предложилъ занять мое мѣсто, пока я возвращусь, и казалось, что такое распоряженіе принесло всѣмъ удовольствіе. Я вышелъ изъ кареты, а Франтъ нашъ, вскочивъ въ нее, изорвалъ шпорами уборку на платьѣ Леди Маріи, но она ни сколько на то не досадовала. Я совѣтовалъ ей разставить вокругъ себя рогатки для предохраненія отъ нападеній кавалеріи, на что она мнѣ отвѣчала съ пріятною улыбкою:

«До свиданія!»

Тщетно искалъ я прелестную Синьору по всѣмъ алеямъ; и не смотря на то, что послѣ того Мильфлоурсъ торжественно увѣрялъ меня, что Набобъ точно ее тамъ видѣлъ, я никогда не сомнѣвался въ томъ, что онъ солгалъ. — Я сѣлъ на перилахъ, отдѣляющихъ сады отъ парка, и услышалъ разговоры собравшихся тутъ слугъ.^[7]

«Доволенъ ли ты новой своей ливреей, Жерри? спросилъ одинъ изъ нихъ своего товарища. Я тебя увѣряю, что ты недолго ее проносишь. Я самъ служилъ у старой твоей госпожи и очень хорошо ее знаю. Она бывало не дастъ залѣниться, и я не имѣлъ ни на минуту покою во все время, пока у нее пробылъ. Сама собираетъ деньги за карты и бережетъ всѣ припасы съ такимъ же стараніемъ, какъ провіантмейстеръ на военномъ кораблѣ. Она всякой вечеръ записываетъ расходъ въ проклятую свою счетную книгу, и если ты успѣешь добыть у нее сверхъ жалованья хоть одну гинею, то я позволю себя повѣсить. Правда, что старый мужъ ея довольно хорошій человѣкъ; онъ нѣсколько глупъ и пьяница, за. то никогда не сердится.» — Другой изъ сихъ бездѣльниковъ разсказывалъ объ одномъ изъ своихъ товарищей и о весьма почтенной дамѣ такія вещи, что мнѣ пришла сильная охота поколотить его, и потому, чтобы воздержать себя и не слыхать продолженія, я поскорѣе удалился.

Когда я возвратился къ каретѣ Леди Маріи, то Мильфлоурсъ уступилъ мнѣ мѣсто. Онъ вскорѣ оставилъ насъ, и я посмѣялся на счетъ безполезной прогулки, которую онъ заставилъ меня сдѣлать. Но ни тушки мои, ни изорванная на платьѣ уборка, ни испорченная нравственность молодаго повѣсы не могли сдѣлать надъ нею ни малѣйшаго впечатлѣнія. Ей казалось, что все это непремѣнно такъ должно быть въ большомъ свѣтѣ. При всемъ томъ, она умна, благоразумна и добродѣтельна, но находится на хорошей дорогѣ, какъ бы сказала Мистрисъ Перкинсонъ, и я искренно объ этомъ сожалѣю.

Между тѣмъ пробило пять часовъ, и мы увидѣли, что начинаютъ собираться въ паркъ лица третьяго разряда, которыя казалось уже отобѣдали, потому что щеки ихъ были украшены живымъ румянцемъ, происходящимъ отъ вина, пуншу и ликеровъ. Между новыми сими группами находились дѣти, которыхъ везли въ колясочкахъ собаки или отцы ихъ; другія, коихъ матери несли на рукахъ; толстые одутловатые мужья и высокія дородныя дамы, которымъ малорослые супруги съ почтительностію и подобострастіемъ подавали: руку, и показывали собою примѣръ семейственной сюбординаціи.

Въ ту минуту, когда этотъ классъ людей начинаетъ показываться, всѣ модныя бабочки улетаютъ. Это время онѣ посвящаютъ обязанностямъ и удовольствіямъ туалета. Я оставилъ мою прелестную знакомку, будучи увѣренъ, что въ этомъ занятіи она гораздо болѣе найдетъ предметовъ къ разсѣянію, нежели сколько бы я могъ ей доставить.

№ IV.

НЕИЗВѢСТНЫЙ.

Il y a des misères sur la terre qui saisissent la coeur.

Il manque à quelques-uns jusqu'aux alimens; ils appréhendent
de vivre.... Le pauvre est bien proche de l'homme de bien.

La Bruyère.

Я поселился въ Гамптонь-Коуртъ:^[8] меня привлекали туда не портреты красавицъ Двора Карла II и новѣйшихъ временъ, увеселяющіе тамъ Королевскіе взоры, но удовольствіе, которое я нахожу въ уединенныхъ прогулкахъ въ Бюски-Паркѣ, привычка моя всегда жить неподалеку отъ дворцовъ, и въ особенности пріятность находиться въ близкомъ разстояніи отъ столицы.

Прогуливаясь ежедневно, я нѣсколько разъ замѣчалъ стройнаго пожилаго человѣка пріятнаго вида, въ модномъ военномъ сертукѣ, въ черномъ шелковомъ галстукѣ и бѣломъ, какъ снѣгъ, «бѣльѣ, соединяющаго съ важною осанкою и благородною поступью, выраженіе въ лицѣ нѣсколько гордое, но не надменное, и коего наружность вообще показывала человѣка, жившаго въ лучшихъ обществахъ. По видимому, онъ былъ военный; но я зналъ, что онъ не служилъ при дворцѣ. Однако же видѣвши не одинъ разъ, что онъ выходилъ оттуда, я нѣсколько времени считалъ его чиновнымъ человѣкомъ, посѣщавшимъ Герцога, который шутъ жилъ. Можно бы было подумать, что онъ какой нибудь знатный иностранецъ; но всё въ немъ показывало Англичанина и Англичанина хорошей Фамиліи, который много путешествовалъ. Бѣдные смотрѣли на него съ почтеніемъ; маленькія дѣвочки останавливались, чтобы ему поклониться; молодые люди разсматривали его съ удивленіемъ и потупляли глаза, встрѣчаясь съ нимъ взорами; старики давали ему дорогу и кланялись ему, не размышляя, по внутреннему побужденію, а люди высшаго званія взглядывали на него украдкою и говорили въ полголоса: „Вотъ почтенный и порядочный старикъ! Кто бы это могъ быть? Вѣрно, какой нибудь вельможа, желающій быть неизвѣстнымъ.“ Вѣжливость не позволяла имъ пристально смотрѣть на него или оборачиваться послѣ, чтобы еще его увидѣть.

Я самъ чувствовалъ къ нему нѣкоторое почтеніе, уваженіе, смѣшанное съ участіемъ, и любопытство, которое увеличивалось всякой разъ, какъ я съ нимъ встрѣчался. Я замѣтилъ въ особенности, что онъ возвращалъ всѣ изъявляемые ему знаки вниманія, съ безконечнымъ снисхожденіемъ, съ пріятностью, которая казалось происходила отъ наружныхъ его совершенствъ, соединенныхъ съ сердечными качествами, сквозь которыя замѣтно было легкое движеніе гордости, но такой гордости, которая согрѣваетъ душу, не изнуряя оной, и возвышаетъ надъ простолюдинами, не принуждая забывать человѣчества. Иногда я также замѣчалъ въ глазахъ его безпокойство, которое меня затрудняло. Означало ли оно страхъ? Нѣтъ. Возвышенное чело заслуженаго воина отвергало такое подозрѣніе. Не опасался ли онъ, чтобы его не узнали? Всегдашнія его прогулки, посреди дня, не позволяли того думать. Не терзало ли его угрызеніе совѣсти? Свѣтлые и спокойные взоры, голубые глаза его, въ которыхъ блистало кроткое добродушіе, когда онъ отвѣчалъ на ваше привѣтствіе, доказывали, что душа его чужда была всякой подлости,

Я непремѣнно рѣшился съ нимъ познакомиться; подошелъ къ нему однажды во время прогулки, и спросилъ его, который насъ? Онъ поклонился мнѣ съ ловкостію, свойственною модному человѣку въ лучшемъ свѣтскомъ кругу, и отвѣчалъ, что недавно било два часа; не посмотрѣвъ для сего на часы свои, онъ тотчасъ удалился.

На другой день я сѣлъ подлѣ него на лавкѣ и успѣлъ завести съ нимъ разговоръ, который сначала касался только до общихъ предметовъ. Продолжая ежедневно такимъ образомъ сближаться съ нимъ, я наконецъ осмѣлился пригласить его къ обѣду, прибавя къ тому, что уединеніе мое и удовольствіе, которое я находилъ въ его разговорахъ (ибо онъ зналъ нѣсколько языковъ и много путешествовалъ), возвысили бы цѣну его снисхожденія, если бъ онъ принялъ предложеніе мое, не смотря на то, что я еще не сдѣлалъ ему прежде, какъ водится, посѣщенія. Подавая ему карточку съ моимъ именемъ и адресомъ, я сказалъ, что радъ буду принимать его во всякое время, когда ему заблагоразсудится ко мнѣ пожаловать.

Съ величайшею учтивостію и со взоромъ, проникшимъ до глубины души моей, увѣрилъ онъ меня, что исполненъ благодарности за такое неожиданное и незаслуженное отличіе и расположеніе, прибавя, что это тѣмъ болѣе для него лестно потому, что онъ умѣетъ цѣнить чувствіе, которое побудило меня его пригласить. Тутъ на лицѣ его изобразилась суровость и небольшая оттѣнка гордости, которыя показывали, что сердце его, въ эту минуту внутренно боролось; онъ кончилъ такъ:

„Мы оба пустынники; но совершенное уединеніе прилично настоящему моему образу жизни; притомъ же, согласившись на ваше предложеніе, я не могъ бы наслаждаться удовольствіемъ вашего общества, не принявъ на себя обязанности сдѣлать и вамъ, въ мою очередь, такого же приглашенія, что теперь было бы для меня совершенно невозможно.“

Сказавъ сіе, онъ поспѣшно меня оставилъ, не въ силахъ будучи долѣе противиться своей чувствительности; голосъ его къ концу такъ измѣнился, что я едва могъ услышать послѣднее слово: невозможно. Это былъ приговоръ судьи, который со вздохомъ произносилъ его. Онъ въ особенности сдѣлалъ удареніе надъ словомъ невозможно, не смотря на то, что сказалъ его почти совсѣмъ невнятно. Слово теперь, оставляло еще нѣкоторую надежду, но невозможно, совершенно лишало оной и казалось означало никогда.

Удаляясь, онъ поклонился мнѣ и сдѣлалъ знакъ рукою; я смотрѣлъ за нимъ въ слѣдъ до тѣхъ поръ, пока онъ скрылся. Величественный и: высокой ростъ его, казалось мнѣ, еще болѣе возвышался сквозь слёзы, блиставшія на глазахъ моихъ; наконецъ, я потерялъ его изъ виду, и когда незнакомецъ, бывшій нѣсколько дней моимъ другомъ, исчезъ, то я впалъ въ нѣкоторый родъ задумчивости.

Читатель! хотя бы ты имѣлъ душу чувствительную, или погруженную въ вихрѣ удовольствій и моды, хотя бы сердце твое наслаждалось постояннымъ благополучіемъ или стенало подъ бременемъ несчастій, наконецъ хотя бы ты жилъ въ лонѣ изобилія или претерпѣвалъ всѣ бѣдствія нищеты, во всякомъ случаѣ, читатель, извини слабость старика и позволь ему снять очки, чтобы обтереть глаза свои, омоченные слезами. Позволь ему на минуту предаться размышленіямъ о непостоянствѣ счастія въ мірѣ семь, послѣ чего злы будемъ продолжать наше повѣствованіе….

Три дня къ ряду ходилъ я въ паркъ, въ надеждѣ встрѣтить тамъ незнакомца, но всегда безполезно. Всячески старался развѣдать о немъ, но не могъ въ томъ успѣть. Я отыскалъ однако же бѣдное его жилище, которое онъ оставилъ въ тотъ самый день, когда мы въ послѣдній разъ съ нимъ видѣлись. Хозяйка дома сказала мнѣ, что онъ пришелъ къ ней пѣшкомъ, и такимъ же образомъ ее оставилъ. У него не было другихъ пожитковъ, кромѣ небольшаго узелка съ бѣльемъ, который онъ унесъ съ собою подъ мышкой. Никогда не видала она, чтобы онъ обѣдалъ; но нѣсколько разъ, встрѣчаясь съ нимъ въ уединенной алеѣ парка, замѣчала, что онъ ѣлъ хлѣбъ. Съ нѣкотораго времени, она больше не видала у него кольца, которое онъ имѣлъ на рукѣ, когда пришелъ къ ней, изъ чего она заключила, что онъ продалъ его для своего пропитанія. Она точно знала, что онъ нуждался въ деньгахъ; но не смотря на то, всякую недѣлю платилъ ей впередъ за квартиру. Онъ писалъ множество писемъ къ Министрамъ и разнымъ особамъ, но ни на одно не подучалъ отвѣта. Она также полагала, что ему отказали и въ Гамптонъ-Коуртскомъ дворцѣ. Хотя впрочемъ она и не могла сказать, куда онъ скрылся, ни что съ нимъ воспослѣдовало, но была твердо увѣрена, что преисполненъ будучи Вѣры, онъ не посягнетъ на жизнь свою; притомъ же и взятый имъ съ собою узелокъ съ бѣльемъ доказывалъ, что онъ не имѣлъ этого намѣренія.

Съ самаго того дня и до сихъ поръ, я никогда уже не видалъ его и ничего объ немъ не слыхалъ. Неужели я навѣки потерялъ тебя, привлекательный старикъ? Осыпанъ будучи дарами счастія, неужели я долженъ лишиться единственнаго, безъ примѣси, въ мірѣ семъ удовольствія, которое бы я могъ вкуситъ, утѣшивъ удрученное печалью сердце твое, вознаградивъ тебя за то, что ты претерпѣлъ и успокоивъ на будущее время! Богачи земные, вы, коихъ роскошь есть единственный идолъ, удовольствія стола единственное счастіе; если когда нибудь встрѣтится съ вами подобный этому человѣкъ, не наполняйте до верха кубокъ вашъ, изгоните изъ вашихъ пиршествъ нѣкоторыя излишества и излейте на него, посредствомъ неизвѣстной руки, то, что для васъ такъ легко сберечь; не ищите лживыхъ и неосновательныхъ извиненій, чтобы освободить себя отъ обязанности помочь ближнему; не ругайтесь надъ добродѣтельною нищетою изъявленіемъ недостаточной щедрости, которая удовлетворяя гордости подающаго, обнаруживаетъ только низость сердца его и сильнѣе даетъ чувствовать бѣдняку тягость его положенія; соразмѣрьте щедрость вашу съ богатствомъ, и дѣлая вспомоществованіе, покажите ласковое снисхожденіе, сообразное съ умственными понятіями того, кто оное принимаетъ; потому что бѣдность не отнимаетъ блеска у добродѣтели: она не только не дѣлаетъ ей униженія, но еще болѣе оную возвышаетъ.

Сколько разъ, сидя у камина за бутылкою вина, между тѣмъ какъ собака моя лежала у ногъ моихъ, а золотая табакерка на столѣ, желалъ я, чтобы безполезная эта драгоцѣнность, обратившись въ деньги, могла перейти въ карманъ къ моему незнакомцу! Сколько разъ желалъ я взять его за руку, прижать къ моему сердцу, распросить о прошедшемъ и увидѣть на увядшихъ отъ грусти щекахъ его, цвѣтъ удовольствія, который блисталъ на челѣ моемъ въ то время, когда я его слушалъ! Но, люди осуждены имѣть многія желанія, которыя никогда не исполняются!

№ V.

СУПРУГА.

Tous les trésors de l'univers ne sont rien auprès

de ceux qui sont contenus dans l'amour d'une dpouse.
L'air me semble imprégné de bonheur quand
j'approche seulement de la maison qu'elle habite.

Middleton.

Часто имѣлъ я случай замѣтить мужество, съ какимъ женщины встрѣчаютъ жесточайшіе удары рока. Несчастія, превозмогающія нравственныя и физическія силы мужчинъ, въ женщинахъ, кажется, только развертываютъ способности къ перенесенію оныхъ, и сообщаютъ характеру ихъ величіе и твердость, доходящія иногда до высочайшей степени. Какъ трогательно видѣть женщину, отъ природы слабую и робкую, которая, по видимому, не можетъ обойтись безъ покровительства мужчины, которая во дни благополучія трепетала при малѣйшихъ негладкостяхъ на пути жизни, когда она въ несчастій вдругъ вооружается изумляющимъ присутствіемъ духа, дѣлается подпорою и утѣшеніемъ своего супруга, и съ непоколебимою твердостію переноситъ превратность судьбы.

Какъ счастливъ тотъ, кто окруженъ семействомъ, соединеннымъ узами нѣжной привязанности! Съ чѣмъ можно сравнить блаженство, которое доставляютъ жена и дѣти? Въ счастіи, они раздѣляютъ его съ тобою; въ несчастій дѣлаются утѣшителями» Я даже нѣсколько разъ замѣчалъ, что отецъ семейства, постигнутый злополучіемъ, скорѣе возстаетъ, нежели человѣкъ одинокій: необходимость заботиться о средствахъ къ содержанію существъ, имѣющихъ въ немъ единственную подпору, придаетъ ему новыя силы, и приводитъ въ состояніе бороться съ несчастіемъ и преодолѣвать оное; но еще болѣе того поддерживаетъ его семейственное благополучіе, которое можно вкушать я посреди бѣдствій; оно возбуждаетъ способности души его, и оживляетъ надежды, перенося его, вопреки гоненіямъ судьбы, въ небольшой міръ любви и нѣжности, котораго онъ все еще повелитель. Напротивъ того, несчастный, неимѣющій сего утѣшенія, дѣлается нечувствительнымъ, не ищетъ средствъ вознаградить свои потери, считаетъ себя покинутымъ всею Природою, и въ сердцѣ своемъ обрѣтаетъ только пустоту и отчаяніе.

Въ доказательство сихъ замѣчаній, я могу привести произшествіе, котораго я самъ былъ свидѣтелемъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Лесли, искренній другъ мой, женился на молодой дѣвицѣ, одаренной всѣми прелестяни и талантами. Она была воспитана у богатыхъ родственниковъ, жившихъ въ большомъ свѣтѣ, которые ничего не щадили для ея образованія. Правда, что она не имѣла состоянія, но за то другъ мой былъ очень богатъ: онъ производилъ обширную торговлю и всё счастіе свое полагалъ, въ томъ "чтобы предупреждать всѣ ея желанія, и доставлять ей средства къ выполненію всѣхъ небольшихъ прихотей, обыкновенно свойственныхъ богатымъ женщинамъ, сколько бы онѣ впрочемъ ни были разсудительны.

"Я хочу, говорилъ онъ, чтобы жизнь казалась ей пріятнымъ сномъ.^"с

Разность характеровъ еще болѣе умножала ихъ взаимную привязанность. Лесли отъ природы былъ важенъ и хладнокровенъ, и потому имѣлъ нужду въ веселомъ нравѣ и живости своей супруги. Часто замѣчалъ я нѣмой восторгъ, съ какимъ онъ смотрѣлъ на нее въ обществѣ, котораго она была душею: — посреди всеобщихъ знаковъ удивленія, она обращала къ нему взоры, ища въ глазахъ его одобренія, безъ котораго не могла вполнѣ наслаждаться торжествомъ своимъ. Когда она шла съ нимъ подъ руку, то небольшой ростъ ея и прелести составляли пріятнѣйшую противоположность съ мужественною наружностью ея мужа. Довѣренность и нѣжность, изображенныя въ глазахъ ея, возбуждали въ немъ любовь и гордость, видя себя покровителемъ милой подруги, которая, по причинѣ слабости своей, была для него еще драгоцѣннѣе. Словомъ сказать, врядъ ли кто проходилъ усыпанный цвѣтами путь супружества съ большимъ благополучіемъ.

По несчастію, всё имѣніе моего друга находилось въ торговыхъ оборотахъ, и не прошло еще года послѣ женитьбы его, какъ нѣсколько важныхъ потерь, которыхъ онъ не могъ предупредить, повергли его въ состояніе близкое къ бѣдности. Нѣсколько времени заключалъ онъ тайну въ глубинѣ своего сердца, и растерзанный горестію, старался въ обществахъ казаться спокойнымъ. Жизнь была для него продолжительнымъ мученіемъ, которое еще болѣе увеличивалось отъ принужденія, которое онъ себѣ дѣлалъ въ присутствіи супруги, не въ состояніи будучи рѣшиться поразить ее извѣстіемъ о своемъ несчастіи. Но что можетъ скрыться отъ глазъ истинной привязанности? — Она замѣтила безпокойство его, удерживаемые вздохи, и не бывъ обманутою слабыми усиліями, которыя дѣлалъ онъ, чтобы казаться веселымъ, она изъ того заключила, что у него есть тайная печаль. Истощила всѣ способы, внушенные ей нѣжностью, чтобы разогнать тоску, его пожирающую; но всё было тщетно, и она только глубже вонзила стрѣлу въ его сердце. — Чѣмъ болѣе онъ имѣлъ причинъ обожать ее, тѣмъ сильнѣе чувствовалъ мученія, воображая себѣ, что она вскорѣ будетъ раздѣлять съ нимъ угнетающую его горесть. «Еще нѣсколько дней, думалъ онъ, и улыбка исчезнетъ съ цвѣтущихъ щекъ ея; уста не будутъ болѣе выражать душевной радости; свѣтлые ея взоры помрачатся отъ слезъ, и это сердце, которое до сихъ поръ билось только отъ удовольствія, будетъ трепетать также какъ и мое, отъ безпокойствъ, тоски и отчаянія!»

Наконецъ онъ пришелъ ко мнѣ, и открылъ мнѣ, во всей подробности, свое положеніе. — «Знаетъ ли объ этомъ жена твоя?» спросилъ я, выслушавъ его со вниманіемъ. Онъ залился слезами. «Ради Бога, вскричалъ онъ, если въ тебѣ есть хотя малѣйшее чувство состраданія, не напоминай мнѣ о женѣ моей. Одна мысль о томъ, что она должна будетъ переносить, сводитъ меня съ ума.»

— «Но, рано или поздо, она о томъ узнаетъ, сказалъ я ему; ты не можешь скрыть отъ нее этого произшествія; гораздо хуже будетъ, если оно дойдетъ до нее чрезъ постороннихъ. Ты долженъ сказать всё самъ; языкъ любви смягчитъ жестокое извѣстіе. Притомъ же ты напрасно лишаешь себя утѣшеній ея нѣжности и не рѣшаясь сдѣлать ей полную довѣренность, подвергаешь себя опасности прервать послѣднюю нить, которая бы еще могла соединить сердца ваши. Она скоро замѣтитъ, что у тебя есть отъ нее тайна, а истинная любовь не можетъ перенести притворства; она даже не прощаетъ и утаенія горестей, которыя бы она хотѣла раздѣлить.»

— «Но, другъ мой, какъ могу я нанести ей такой чувствительный ударъ? какъ рѣшиться объявишь ей, что всѣ наши надежды низпровергнуты, что мужъ ея разорился, что она должна забыть всѣ удовольствія въ жизни, отказаться отъ пріятностей общества и раздѣлять со мною бѣдность и низкую долю? Какъ сказать ей, что она должна удалиться изъ сферы, въ которой прежде блистала, которой служила украшеніемъ, гдѣ она обращала на себя всѣ взгляды и привлекала сердца? Какимъ образомъ будетъ она переносить бѣдность, проведя молодость свою во всемъ блескѣ изобилія? Какъ будетъ она жить въ удаленіи отъ свѣта, въ которомъ была предметомъ всеобщаго уваженія? Это будешь для нее смертельнымъ ударомъ… и я долженъ нанести его!»

Я не хотѣлъ прерывать его, и далъ ему свободу продолжать, зная, что тѣмъ облегчится его горесть. Когда припадокъ нѣсколько утишился, онъ впалъ въ глубокое молчаніе. Тогда я началъ говорить, и съ искреннимъ участіемъ старался убѣдишь его въ необходимости открыть женѣ свое положеніе. Онъ съ уныніемъ покачалъ головою и сказалъ мнѣ, что такое усиліе было для него вовсе невозможно.

"Но можно ли долѣе скрываться отъ нее? Ты непремѣнно долженъ обо всемъ ее увѣдомить, чтобы тотчасъ принять мѣры, которыхъ необходимо требуетъ перемѣна твоего состоянія. Ты не можешь на прежней ногѣ держать домъ свой…. Что же ты находить ужаснаго въ этомъ замѣчаніи? прибавилъ я, видя отчаяніе, изобразившееся въ глазахъ его; я увѣренъ, что ты не полагаешь счастія въ томъ, чтобы показывать наружный видъ роскоши. У тебя остаются еще истинные друзья, которые не менѣе будутъ почитать тебя, какъ и прежде, и я не думаю, чтобы для счастія твоего съ Maріею, необходимы были великолѣпные чертоги? — Чертоги вскричалъ онъ: бѣднѣйшая хижина, самое скромное убѣжище съ нею, покажутся мнѣ раемъ. Бѣдность ни сколько не страшитъ меня; но она…. она, повторилъ онъ съ судорожнымъ движеніемъ, какъ она перенесетъ ее.

— «Почему же, сказалъ я, взявъ его за руку, почему ты не полагаешь и въ ней столько же мужества и нѣжности, сколько имѣетъ самъ. Я увѣряю тебя, что это доставитъ ей новый предметъ торжества; несчастіе покажетъ всю твердость ея характера, и она почтетъ себя счастливою, имѣя случай доказать тебѣ, что любитъ въ тебѣ единственно одного тебя. Въ сердцѣ женщины скрывается искра божественнаго огня, которая не замѣтна при свѣтѣ благополучія, но сіяетъ небеснымъ блескомъ во мракѣ несчастія. Никто не можетъ знать совершенно супруги, которую прижимаетъ къ груди своей, и не въ состояніи цѣнить, какого ангела-утѣшителя даровало ему Небо, не испивъ съ нею вмѣстѣ изъ чаши горести.»

Голосъ мой, образъ изъясненія и выразительность, съ какою я говорилъ, обратили на себя вниманіе Лесли и возбудили его воображеніе. Я коротко зналъ моего слушателя, замѣтилъ произведенное мною надъ нимъ впечатлѣніе, воспользовался онымъ и, наконецъ, довелъ его до того, что онъ рѣшился открыть сердце своей супругѣ.

Признаюсь, что не смотря на показанную мною увѣренность, я нѣкоторымъ образомъ безпокоился о слѣдствіяхъ такого изъясненія. Кто можетъ совершенно положиться на силу разсудка молодой женщины, которой вся жизнь протекла въ удовольствіяхъ? Привыкши ходить по усыпанному цвѣтами пухни большаго свѣта, тщеславіе ея могло много пострадать, вступя на мрачную и усѣянную терніями дорогу; она можетъ слишкомъ живо почувствовать отсутствіе свѣтила, которое для нее затмится. Къ тому же, разореніе богача, жившаго въ большомъ свѣтѣ, всегда сопровождается оскорбительными непріятностями, неизвѣстными въ посредственномъ состояніи. И потому я съ нѣкоторымъ страхомъ, на другой день поутру, пришелъ къ моему другу. Онъ сдѣлалъ уже женѣ своей тягостное для него призваніе. «Ну, какъ она перенесла его?» сказалъ я. — Какъ ангелъ. Казалось, что это извѣстіе ее облегчило, Она прижала меня къ груди своей и спросила, не это ли было причиною печальнаго вида, который она съ нѣкотораго времени у меня замѣчала. Но она еще не можетъ имѣть совершеннаго понятія о перемѣнѣ, которая произойдетъ въ ея положеніи. Она знаетъ бѣдность только изъ книгъ, въ которыхъ поэты самыми блестящими красками описываютъ любовь въ хижинахъ. Она еще до сихъ поръ не была принуждена ни въ чемъ отказать себѣ, не чувствуетъ еще нужды въ вещахъ, которыя конечно сами по себѣ безполезны, но отъ привычки сдѣлались необходимыми. Когда же мы дойдемъ до того, что на самомъ дѣлѣ узнаемъ всю горечь бѣдности и униженія, съ нею неразлучныя, тогда только испытаніе сдѣлается жестокимъ и ужаснымъ.

— «Но теперь, сказалъ я ему, когда ты уже исполнилъ самый труднѣйшій долгъ, объявивъ женѣ о своемъ положеніи, должно ни мало не медля увѣдомить о томъ и свѣтъ: конечно, такое признаніе унизительно, но такъ какъ оно необходимо, то чѣмъ далѣе его будешь откладывать, тѣмъ болѣе будутъ уменьшаться остающіеся еще у тебя способы, Бѣдность менѣе страшна, нежели желаніе показывать изобиліе, котораго болѣе не имѣешь. Ничего нѣтъ несноснѣе, какъ борьба гордой души съ пустымъ кошелькомъ. Зачѣмъ лишній день имѣть домъ въ такомъ видѣ, въ которомъ ты не въ состояніи болѣе его поддерживать? Имѣй твердость не скрывать своей бѣдности, и ты тѣмъ обезоружить нищету отъ острѣйшей стрѣлы ея.»

Бѣдный Лесли былъ въ этомъ случаѣ весьма расположенъ слѣдовать моимъ совѣтамъ; что же касается до жены его, то единственное желаніе ея сердца состояло въ ломъ, чтобы сообразоваться съ перемѣною ихъ состоянія.

Чрезъ нѣсколько дней другъ мой опять пришелъ ко мнѣ. Онъ продалъ домъ свой въ Лондонѣ, нанялъ хижину въ нѣсколькихъ миляхъ отъ столицы, и послалъ уже туда нужнѣйшія вещи и домашніе уборы, которые были просты и немногочисленны. Великолѣпныя мебели, украшавшія прежнее его жилище, были проданы; онъ оставилъ одну только арфу жены своей. Этотъ инструментъ, сказалъ онъ мнѣ, слишкомъ живо напоминаетъ мнѣ любовь нашу, чтобы я рѣшился съ нимъ разстаться, и я не могу забыть, какъ сладостны были тѣ минуты въ въ моей жизни, когда Марія восхищала меня, соединяя съ нею обворожительной свой голосъ. Я улыбнулся этой чертѣ нѣжности страстнаго супруга.

Отъ меня собирался онъ въ новое свое жилище къ женѣ, которая уже рано поутру отправилась туда, чтобы разставить вещи и всё устроишь. Принимая живѣйшее участіе въ судьбѣ сихъ любви достойныхъ супруговъ, я сдѣлалъ предложеніе ему сопутствовать.

Онъ съ удовольствіемъ на то согласился: вечеръ былъ прекрасенъ; мы пошли пѣшкомъ и, вмѣсто прогулки, сдѣлали это небольшое путешествіе; но онъ въ продолженіе всей дороги погруженъ былъ въ мрачную задумчивость, и едва произнесъ нѣсколько словъ.

«Бѣдная Марія!» сказалъ онъ наконецъ со вздохомъ, и почти самъ не замѣчая, что говорилъ.

— «Что такое съ нею случилось?» спросилъ я.

— «Какъ, сказалъ онъ, взглянувъ на меня съ нетерпѣніемъ, развѣ мало того, что она принуждена жить въ хижинѣ въ такомъ жалкомъ положеніи, и заниматься работами, совершенно ея недостойными?»

— «Развѣ эта перемѣна примѣтно ее огорчила?»

— «Совсѣмъ нѣтъ; напротивъ того, она показываетъ удивительную рѣшительность; мила и весела, какъ никогда прежде не бывала, и безпрестанно старается показывать мнѣ любовь свою и утѣшать меня.»

— «Несравненная женщина! вскричалъ я. Ты считаешь себя бѣднымъ, другъ мой; а ты еще никогда не бывалъ такъ богатъ, какъ теперь. Ты не зналъ всѣхъ сокровищъ, которыми обладаешь въ такой безцѣнной супругѣ.»

— «Ахъ! если бы это первое свиданіе уже прошло; мнѣ кажется, что я бы почувствовалъ себя облегченнымъ отъ ужасной тяжести! Но сегодня первый день, въ который она должна испытать настоящимъ образомъ бѣдность; сегодня она въ первый разъ вошла въ жилище, столь отличное отъ всѣхъ тѣхъ, которыя она занимала прежде; провела весь этотъ день, устанавливая мебели, о простотѣ коихъ она прежде не имѣла даже понятія. Въ первый разъ еще не видитъ она вокругъ себя ничего, напоминающаго роскошь, въ которой жила до сихъ поръ. Можетъ быть, въ самую эту минуту, она думаетъ о томъ, чего у насъ недостаетъ; въ уныніи помышляетъ о всѣхъ бѣдствіяхъ, сопровождающихъ недостаточное состояніе и предается безпокойству о будущемъ.»

Картина сія была довольно вѣроятна. Я не смѣлъ ему противорѣчить и мы продолжали идти въ молчаніи.

Чрезъ нѣсколько времени мы своротили съ большой дороги; пошли по проселочной, такъ обросшей деревьями, что это мѣсто казалось совершенною пустынею, и вскорѣ увидѣли небольшой домикъ, новое жилище двухъ супруговъ. Скромная, но пріятная наружность его способна была вдохнуть геній пастушеской Поэзіи. Виноградныя вѣтви разстилались по стѣнамъ и закрывали часть оныхъ; остальное же пространство занимали переплетшіяся деревья. Дерновая лужайка вела къ дому, и я замѣтилъ нѣсколько горшковъ съ цвѣтами, со вкусомъ разставленныхъ около дверей. Плетень окружалъ все жилище; мы отворили калитку и, по извилистой дорожкѣ, дошли до дому. Приближась къ нему, мы услышали звуки арфы. Лесли схватилъ меня за руку; мы остановились и узнали голосъ Маріи, которая съ трогательною простотою пѣла любимый романсъ своего мужа.

Я чувствовалъ, что рука Лесли трепетала въ моей; онъ подвинулся впередъ, чтобы лучше слышать; шаги его произвели шумъ на пескѣ, покрывающемъ дорожку: музыка вдругъ перестала, прелестная хозяйка показалась въ окошкѣ и, чрезъ минуту, другъ мой былъ уже въ объятіяхъ своей несравненной супруги. Она была въ простомъ бѣломъ платьѣ, съ букетомъ полевыхъ цвѣтковъ и, вмѣсто всякихъ уборовъ, украшалась только природною своею красотою и улыбкою удовольствія. Никогда еще не видалъ я ее столь прелестною. «Какъ я рада, что наконецъ вижу тебя, любезный Георгъ, вскричала она. Уже болѣе двухъ часовъ, какъ я тебя дожидаюсь и нѣсколько разъ подходила къ калиткѣ, въ надеждѣ тебя увидѣть. Я поставила столъ подъ липами, позади хижины, набрала прекрасной земляники, зная, что ты до нее охотникъ и приготовила густыхъ сливокъ. Какъ это жилище мнѣ нравится! Посмотри, какъ оно покойно и хорошо! Милой Георгъ, прибавила она, взявъ его за руку, я увѣрена, что мы здѣсь будемъ очень счастливы.»

Бѣдный Лисли былъ внѣ себя. Онъ обнялъ ее и нѣсколько разъ прижималъ къ своему сердцу. Онъ не могъ говорить, но слёзы краснорѣчиво изъясняли его восхищеніе.

Хотя въ послѣдствіи другъ мой трудолюбіемъ своимъ и безпрерывными попеченіями и поправилъ свое состояніе, и снова явился въ свѣтѣ, которому служитъ украшеніемъ, но онъ нѣсколько разъ увѣрялъ меня, что никогда уже не былъ такъ счастливъ какъ въ вшу минуту.

№ VI.
ОФИЦЕРЪ ГВАРДІИ
ВЪ ПЕРВЫЙ РАЗЪ НА СЛУЖБѢ.

. . . . . . . . . . . . . . . . .Apricum

О tient campum paticna pulveris, atque solle.

Hor.

«Гофманъ, разбуди меня завтра въ тесть часовъ, чтобы мнѣ не опоздать въ караулъ; и приготовь послѣдніе сапоги, которые сдѣлалъ мнѣ Гоби. Не забудь однакожъ, что это не Веллингтоновскіе, не нарядные и не изъ числа тѣхъ шести паръ, которыя стоятъ въ кабинетѣ, а послѣдніе съ мѣдными каблуками. Вычисти ихъ новой ваксой, выдумки Лорда Б * * *, которая такъ дорого стоитъ и такъ хорошо свѣтится.»

«Слушай! сходи къ Скотту за мундиромъ, и посмотри, хорошо ли грудь и плеча подложены ватой; это придаетъ мужественный видъ, приличный военному. Достань изъ коммода панталоны, которыя шилъ Нѣмецъ, находящійся подъ покровительствомъ Князя Ванстиркенштейна: однако же не смѣшивай ихъ съ тѣми, которыя сдѣланы у трехъ Англійскихъ портныхъ и у лосиннаго мастера.»

«Слушай! положи въ карманъ два плашка, батистовой и Барцелонской, напрыскавши ихъ хорошенько духами, а также и золотую табакерку, но не ту, у которой узорчатая крышка, не античную и не ту, которую я купилъ въ Парижѣ въ Пале-Роялѣ, а съ картинкой, изображающей спящую красавицу, за которую, такъ дорого взялъ съ меня этотъ Италіянецъ.»

«Слушай! я поѣду къ разводу въ кабріолетѣ, потому что пѣшкомъ можно запылить сапоги или столкнуться съ какимъ нибудь трубочистомъ, который замараетъ красный мой мундиръ; и кромѣ того, сдѣлавши такой длинный переходъ изъ Гарлемской улицы, всегда разгорячиться и волосы придутъ въ безпорядокъ! гораздо лучше, явиться свѣжимъ на поле чести.»

"Слушай! я надѣну золотую цѣпочку съ лорнетомъ, которая стоитъ мнѣ двадцать гиней, а вечеромъ не забудь мнѣ принести шелковый мой халатъ и Турецкіе, шитые золотомъ сапоги, чтобы пустить пыль въ глаза моимъ товарищамъ. Мнѣ также нуженъ будетъ триктракъ, чтобы провести время, и приведи съ собой мою собаку, которая меня позабавитъ. Ты можешь нанять фіакръ, въ которомъ привезешь віолончель для: разсѣянія и письменную мою шкатулку, чтобы я могъ написать нѣсколько любовныхъ записокъ съ надписью: изъ караульной; это нѣсколько облегчитъ тягость службы. Возьми также ящикъ съ цигарами и золотую для нихъ трубочку, душистаго табаку въ Нѣмецкомъ кисетѣ и большую пѣнковую трубку. Это меня займетъ съ часъ, и притомъ военный человѣкъ непремѣнно долженъ куришь, хотя бы только для виду.

"Слушай! когда будешь мнѣ подавать одѣваться, то приготовь перкалевую рубашку съ высокимъ, накрахмаленнымъ воротникомъ, и полный парадный мундиръ, котораго фалды такъ прекрасно скроены голубинымъ хвостикомъ. Къ обѣду принеси табакерку съ музыкой, и наложи въ нее Регентскаго табаку. Я начну одѣваться лучше нѣсколько раньше, чтобы опоздавши не заторопиться. Приготовь сафьянные мои сапоги съ тонкимъ, какъ листокъ, подошвами, щетки для волосъ, три камчатныя салфетки, розовой воды для глазъ, разное мыло, бѣлый воскъ для ногтей и прекрасный мой погребецъ, въ которомъ всѣ вещи означены моимъ гербомъ.

«Слушай!… Нѣтъ, ты можешь идти, но непремѣнно разбуди меня ровно въ шесть часовъ… Какое безпокойство идти въ караулъ!»

Такъ отдавалъ приказанія слугѣ своему, одинъ изъ молодыхъ моихъ племянниковъ, наканунѣ того дня, въ который онъ долженъ былъ въ первый разъ вступить въ караулъ; но не смотря на то, что это причинило ему большое безпокойство, онъ бы весьма жалѣлъ, если бы отъ онаго былъ избавленъ, потому что восхищался первымъ своимъ дебютомъ, и совершенно былъ влюбленъ въ блестящій свой мундиръ. Вотъ отчетъ, который далъ онъ мнѣ послѣ, какимъ образомъ провелъ онъ этотъ достопримѣчательный день:

«Я сорокъ четыре раза обошелъ крутомъ Сентъ-Жемскую улицу и Пель-Мель. Послалъ человѣка принести часы мои съ секундами, и замѣтилъ, сколько нужно времени, чтобы дойти отъ Гоби до Сентъ-Жемскаго дворца.^[9] Зашелъ къ Парслоу и проигралъ нѣсколько денегъ на биліардѣ отъ того, что у меня рука ужасно какъ дрожала. Я вылилъ нѣсколько рюмокъ ликеру и съѣлъ три порціи мороженаго, чтобы прохладиться. Говорилъ съ двадцатью хорошенькими женщинами и кланялся по крайней мѣрѣ пятидесяти экипажамъ, отъ чего у меня скривилась шея. Разговаривалъ минутъ съ двадцать съ Леди Маріей, облокотясь на дверцы ея кареты, противъ Уаитскаго кофейнаго дома, чѣмъ во всѣхъ возбудилъ зависть. Я сыгралъ пѣсню на віолончелѣ и съ часъ обучалъ собаку мою ружью и куритъ трубку, чтобы дать ей военное воспитаніе. Читалъ книгу: Календарь скачекъ и вычисленіе возможностей, или искуство съ выгодою биться объ закладъ. Я заходилъ въ Горзъ-Гардъ,^[10] гдѣ увидѣлъ бездѣльника заимодавца, который пришелъ отыскивать пріятеля моего Белламура; мы вытолкали его изъ дверей. Съиравши партію въ триктракъ, я подчивалъ ликеромъ товарищей моихъ въ караулѣ. Мы всѣ вмѣстѣ очень весело отобѣдали, послѣ чего, нѣсколько подгулявши, зашли въ игорной домъ. Я проигралъ десять гиней, и очень былъ радъ, что еще такъ дешево отдѣлался, потому что однажды я проигралъ сто. Встрѣтилъ Лорда Зомерфильда и Дикъ-Дандія въ рукахъ Ветчмановъ; я храбро вынулъ шпагу и разогналъ сихъ бездѣльниковъ. — Видѣлъ въ Сентъ-Жемскомъ паркѣ восхожденіе солнца. Прекрасное зрѣлище, клянусь Юпитеромъ! Я написалъ съ дюжину любовныхъ записокъ и назначилъ столько же свиданій, изъ которыхъ врядъ ли поспѣю и на половину; заснулъ нѣсколько часовъ, расположась на стульяхъ, и почти принудилъ себя выкурить трубку. Наконецъ, меня смѣнили съ караула, я возвратился домой и проспалъ до обѣда.»

Не нужно дѣлать подробнаго описанія, какую полезную жизнь ведетъ мой молодой родственникъ, и съ какою дѣятельностію и усердіемъ онъ исполняетъ обязанности службы. Впрочемъ у него прекрасное сердце, онъ еще очень молодъ и, къ несчастію, столько же хорошъ собою, сколько и тщеславенъ. Я употреблялъ всѣ возможныя средства, чтобы исправить его отъ чрезмѣрнаго легкомыслія и сумазбродствъ, но тщетно. Онъ не уважаетъ пожилыхъ людей; смѣется надъ старинными, какъ онъ называетъ, правилами, а надо мною еще болѣе, нежели надъ нѣмъ нибудь другимъ.

Я старался доказать ему, что онъ праздно потерялъ время, и что даже будучи и караулѣ, можно провести его съ пользою и пріятнѣйшимъ образомъ, читая полезныя книги, занимаясь рисованьемъ, музыкою или обучаясь языкамъ, почерпая свѣдѣнія въ Тактикѣ и Математикѣ, или знакомясь съ военнымъ искусствомъ и походами. Но мой франтъ племянникъ думаетъ, что всё это въ Лондонѣ невозможно и неприлично гвардейскому офицеру. Онъ прибавилъ, что на войнѣ гвардія дерётся также, какъ и всякія другія войска, что довольно еще будетъ времени учиться тогда, какъ наступитъ настоящая служба, и что онъ болѣе доволенъ первымъ своимъ карауломъ, нежели, если бы возвратился покрытый славою съ поля сраженія.

Будучи произведенъ въ офицеры гвардіи, онъ считаетъ себя уже совершенно въ кругу большаго свѣта и притомъ самымъ моднымъ человѣкомъ. Увѣрялъ меня, что другіе офицеры считаютъ его много обѣщающимъ впредь и прекраснымъ товарищемъ; говорятъ, что онъ вовсе не похожъ на новичка и одѣвается такъ, какъ будто бы уже годъ былъ произведенъ; что ликеръ его, имъ отлично понравился; что ему предлагала верховую лошадь на обмѣнъ богатой его пѣнковой трубки, которую онъ купилъ у славнаго Гудсона за шестьдесятъ гиней; что онъ многимъ далъ рецептъ своей ваксы, что всѣ удивлялись его вкусу; что собака его, мало въ чемъ уступаетъ Мюнито; наконецъ, что онъ получилъ тьму приглашеній и будетъ записанъ въ первыхъ клубахъ въ городѣ.

Всё это, говоря просто, означаетъ, что бѣдной мой племянникъ, попавъ подъ знамена моды, сдѣлался рабомъ удовольствій и ревностнымъ подражателемъ вельможамъ; что онъ скоро расточитъ довольно хорошее свое состояніе, будетъ обманутъ игроками и, однимъ словомъ, что онъ находится на прямой дорогѣ къ разоренію. Мирное время для него пагубно. Военная служба въ иностранныхъ земляхъ, время и опытность, были бы лучшими лекарствами отъ страсти блистать, которая его пожираетъ, и единственнымъ средствомъ, чтобы остановить его сумазбродства, потому что онъ вовсе не хочетъ слушать моихъ совѣтовъ.

№ VII.

ПЯТЬ ЛѢТЪ СУПРУЖЕСТВА.

Amor et melle et feile est fecundusimus.
Plaut.

Проходя однажды по Мей-Ферской улицѣ, я замѣтилъ надъ дверьми одного дома имя, напомнившее мнѣ пріятеля моего, съ которымъ я уже около пяти лѣтъ не видался.^[11] Онъ былъ тогда въ Веймотѣ, гдѣ въ тоже самое время находилась съ своими родителями, для пользованія морскими ваннами, прелестная молодая дѣвица, которую я назову Каролиной. Венера, явившись изъ морской пѣны, (я выбралъ сравненіе, приличное мѣсту происшествія) не могла болѣе ее блистать юностью и красотою.

Пріятель мой, который живетъ теперь въ Мей-Ферѣ,^[12] страстно въ нее влюбился и началъ дѣлать такія сумазбродства, какихъ я не читывалъ даже и въ романахъ. Онъ проводилъ ночи подъ ея окномъ; давалъ ей серенады; сочинялъ для нее стихи; на балахъ, если не таяцовалъ съ нею, то сидѣлъ одинъ въ углу, и нетерпѣніе сверкало въ глазахъ его, когда случалось ей сказать слово другому мужчинѣ; я видѣлъ, что онъ однажды едва не заплакалъ съ досады о томъ, что она пошла танцовать съ однимъ молодымъ флотскимъ офицеромъ. Онъ исписалъ къ ней цѣлую стопу бумаги, и два раза выходилъ за нее на дуэль,

Каролина съ своей стороны также не уступала ему ни въ привязанности, ни въ дурачествахъ. Прогуливалась съ нимъ по цѣлымъ днямъ; носила на груди портретъ его; замѣчала ему бѣлье своими волосами и безпрестанно писала къ нему, не смотря на то, что не проходило дня, въ которой бы они по два раза не видались; однимъ словомъ, въ цѣломъ городѣ прослыла его возлюбленною.

Отецъ молодаго моего пріятеля былъ очень богатъ, не имѣлъ кромѣ его дѣтей, и вовсе не расположенъ былъ женишь сына своего на дочери бѣднаго Баронета, обремененнаго семействомъ. Но препятствія доставляли только новую пищу ихъ пламени, потому что принужденіе и преграды обыкновенно усиливаютъ жаръ любви. Я сдѣлался повѣреннымъ молодого человѣка и его прелестной любовницы, и они поручили мнѣ быть посредникомъ между ихъ родителями.

Молодой человѣкъ клялся отцу своему, что онъ лишитъ себя жизни, если не будетъ соединенъ съ своей возлюбленною. Каролина увѣрила своего, что она сдѣлала обѣтъ, не выходить ни за кого замужъ, кромѣ какъ за избраннаго ею* Я привелъ нѣкоторые другіе доводы, которые бы можетъ быть легко было опровергнуть; но наконецъ успѣхъ увѣнчалъ мои старанія: родители дали свое согласіе, и счастливая чета соединилась узами брака.

Вскорѣ послѣ свадьбы, они поѣхали въ Девонширъ, гдѣ и провели первый мѣсяцъ супружества, который Французы называютъ: le mois de miel. Съ дороги написали ко мнѣ письмо, въ которомъ называли меня лучшимъ своимъ другомъ, виновникомъ ихъ благополучія и благодѣтелемъ, котораго они никогда не будутъ въ состояніи достойно возблагодарить.

Каролинѣ было тогда едва ли шестнадцать лѣтъ, а мужу ея двадцать два года. Черезъ годъ послѣ того, отецъ его жилъ долгъ Природѣ, и оставилъ сыну свому богатое наслѣдство, единственную вещь которой не доставало для совершеннаго счастія молодыхъ супруговъ.

Какъ же это случилось, что они могли забыть меня, лучшаго своего друга, втораго отца своего? Это трудно изъяснить: мнѣ только было извѣстно, что они, наслаждаясь блаженствомъ, провели годъ въ уединеніи въ Девонширѣ и послѣ того года три путешествовали по Европѣ. Я узналъ, что они имѣли уже нѣсколько дѣтей, и потому постучался у дверей ихъ въ полной увѣренности, что увижу картину истиннаго супружескаго счастія.

Слуга, отворившій мнѣ двери, десять лѣтъ уже служилъ своему господину. Онъ тотчасъ узналъ меня. Ахъ! сударь, вскричалъ онъ, какъ господа мои, увидя васъ, обрадуются! Сказавъ сіе, онъ по спѣшно побѣжалъ на лѣстницу, чтобы доложить обо мнѣ.

Вошедъ въ комнату, я увидѣлъ страстныхъ супруговъ, сидящихъ у столика другъ къ другу спинами; однако же впрочемъ, между ними не замѣтно было ни малѣйшаго признака несогласія или ссоры. Жена рисовала узоръ для платья, а мужъ, облокотившись на столъ, читалъ лежащій передъ нимъ журналъ.

Пять лѣтъ развернули только прелести Каролины, придавъ имъ полный блескъ зрѣлости; равно и черты мужа ея, который всегда былъ прекраснымъ мужчиною, ни сколько не измѣнились. Но я уже не находилъ въ физіогноміи ихъ того выраженія, которое замѣчалъ прежде. Каролина была тогда весела, жива, остра и дышала одной любовью, а теперь я видѣлъ ее только привлекательною и задумчивою. Было время, когда она вселяла удивленіе и возбуждала восторгъ; нынѣ, смотря на нее, я чувствовалъ только нѣжное участіе и сожалѣніе. Пылкій, услужливый, страстный мужъ ея, казался мрачнымъ, недовольнымъ и скучнымъ.

«Какая ужасная перемѣна! подумалъ я, и какая бы могла быть тому причина?»

Въ ногахъ у матери, трехлѣтній малютка игралъ цвѣтами; другой, моложе его, на рукахъ у кормилицы, стоящей предъ зеркаломъ, смотрѣлся въ него и улыбаясь, ловилъ на стеклѣ свой образъ.

«Какъ! это ты, нашъ старый другъ?» вскричалъ мужъ такимъ голосомъ, который болѣе означалъ удивленіе, нежели нечаянную радость.

— «Какъ вы поживаете?» сказала Каролина, поспѣшно вставши и подавая мнѣ руку. Глаза ее заблистали, цвѣтъ лица нѣсколько разъ измѣнялся, и но всему видно было, что она боролась съ какимъ-то внутреннимъ чувствомъ, котораго не могла преодолѣть. "Я чрезвычайно рада, что васъ вижу, " продолжала она; но легко можно было замѣтить, что радость ея не слишкомъ была велика.

«И такъ! сказалъ мнѣ нѣжный супругъ, я теперь уже старый мужъ, окруженъ заботами и кучею ребятъ; гоы видишь здѣсь только еще половину моихъ баловней.»

— «Баловней! вскричалъ я, поцѣловавъ старшаго, который стоялъ подлѣ меня. Я въ жизнь мою нигдѣ не видывалъ такихъ прелестныхъ дѣтей!»

— "Онъ не такъ думаетъ, " сказала Каролина, дѣлая удареніе надъ словомъ онъ, какъ будто бы хотѣвъ сказать: вы видите какъ онъ неблагодаренъ и несправедливъ.

— "Конечно нѣтъ, возразилъ онъ, и другъ мой вѣрно бы со мною согласился, если бы узналъ, какъ они избалованы, упрямы и несносны.

«Они тѣмъ болѣе походятъ на нѣкоторую особу, сказала Каролина.»

Въ самую эту минуту меньшой сынъ разбилъ ключемъ зеркало, въ которое онъ смотрѣлся.

«Вѣчно шалости! вскричалъ мужъ. Кормилица, убирайся съ нимъ вонъ.»

Маленькой Генрихъ, который стоялъ подлѣ меня, побѣжалъ было къ разбитому зеркалу, но въ поспѣшности зацѣпился за столъ и опрокинулъ чернилицу: — чернила полились на лежащія шутъ бумаги и на батистовой платокъ.

«Вонъ и этаго негодяя!» закричалъ мужъ въ слѣдъ кормилицѣ.

— «Ужь и мать туда же, сказала Каролина. Такъ ты поступаешь съ своими дѣтьми! я удивляюсь, что ты всѣхъ насъ не велишь выбросить за окошко.»

Она залилась слезами и обращаясь ко мнѣ: "извините, сказала она, что мы такъ принимаемъ васъ, послѣ столь долгой разлуки, но это не моя вина. Вы тогда знали меня счастливою, а теперь… Есть люди, которые не заслуживаютъ того, чтобы имѣть дѣтей. Она не могла продолжать и вышла изъ комнаты.

Я съ упрекомъ взглянулъ на мужа, и сказалъ ему съ вовсе несвойственною мнѣ суровостію… «Я очень сожалѣю, сударь, что случай привелъ меня быть свидѣтелемъ такой сцены.»

Онъ совершенно меня понялъ и отвѣчалъ мнѣ съ смущеннымъ и опечаленнымъ видомъ: «Я самъ жалѣю, любезный другъ, что такъ былъ вспыльчивъ; — потому что я въ самомъ дѣлѣ люблю жену и дѣтей моихъ, прибавилъ онъ уже менѣе увѣрительно, такъ что въ послѣднемъ можно было и усомнишься; но они такъ мнѣ надоѣдаютъ; она такъ прихотлива и занята своими пустыми удовольствіями, что, истинно сказать, у меня кружится голова. Взгляни на всѣ эти счеты! сказалъ онъ, показывая мнѣ лежащія на столѣ бумаги.

— „А ты? сказалъ я ему дружескимъ и вмѣстѣ сердитымъ голосомъ; ты самъ такъ горячъ, что заставляешь Каролину убѣгать твоего присутствія. Какъ же ты хочетъ, чтобы послѣ этого она имѣла къ тебѣ довѣренность, и, принуждена будучи отъ тебя удаляться, не искала бы въ другомъ мѣстѣ дорого стоющихъ удовольствій? Такимъ образомъ любовь, время и деньги, вмѣстѣ улетаютъ.“

Тутъ, перемѣнивъ разговоръ, сдѣлалъ я ему нѣсколько ничего незначущихъ вопросовъ; спросилъ его, давно ли онъ въ Лондонѣ, и гдѣ теперь семейство жены его. Потомъ, взявъ работу Каролины, которую она оставила на столѣ, я воспользовался случаемъ и похвалилъ искусство ея въ вышиваньѣ.

„Не дурно, сказалъ онъ; но вѣдь это для нарядовъ ея, а она объ нихъ только и думаетъ; модныя торговки и портнихи меня разоряютъ. Когда человѣкъ, продолжалъ онъ тономъ проповѣдника, при женидьбѣ ищетъ одной только наружной красоты, то онъ обнимаетъ мечту въ своемъ заблужденіи.“

Терпѣніе мое истощилось. Посмотрѣвъ на часы, я сказалъ ему, что долженъ его оставишь, надѣясь притомъ, что онъ нѣжностью своею изгладитъ въ сердцѣ супруги произведенное имъ непріятное впечатлѣніе, и что въ слѣдующее посѣщеніе мое, я найду ихъ въ совершенномъ согласіи и счастіи.»

Теперь я видѣлъ ясно, отъ чего все это произошло. Неистовый и страстный Роландъ сей стремился единственно только къ обладанію собраніемъ прелестей. Когда пріятность новизны миновалась, природный нравъ его обнаружился во всей своей силѣ. Съ другой стороны, жена его, пренебрегаемая своимъ мужемъ, предалась склонности къ нарядамъ и разсѣянью; ей недоставало "только искренняго друга, нѣжнаго супруга, чтобы освободить ее изъ цѣпей удовольствій и сдѣлать для нее пріятными обязанности матери семейства. — Если бы я и не совершенно еще рѣшился никогда не возлагать на себя брачныхъ узъ, то одной этой сцены довольно бы было, чтобы осудишь меня на вѣки къ холостой жизни.

№ VIII.

НИКОГО НѢТЪ ДОМА.

Ferreus orantem nec quicquam, janitor, audis.

Roboribus duris janna fulta riget.

Ovid.

"Я очень тому рада! сказала Леди A * * *, между тѣмъ, какъ мы съ нею въ каретѣ удалялись отъ дома вдовствующей Графини B * * *. Эта женщина, принявши меня, сыграла бы со мною самую дурную шутку. Не вѣроломство ли бы было съ ея стороны, сказываться дома тогда, какъ вы не имѣете ни малѣйшаго желанія ее видѣть, когда вы совершенно уже расположили всѣмъ своимъ утромъ и даже не приготовились, о чемъ поговорить въ продолженіе трехъ минутъ, которыя благопристойность заставила бы васъ пробыть тамъ, предполагая заѣхать къ ней только для того, чтобы отдать билетъ? Да и впрочемъ, кого изъ модныхъ людей можно найти у нее? То же самое бы было провести время съ какою ни будь Герцогинею, которая читаетъ проповѣди своимъ дѣтямъ или вышиваетъ ризы. Сколько есть причинъ не сказываться дома, между тѣмъ, какъ нѣтъ ни одной, чтобы принимать всѣхъ, то къ вамъ пріѣзжаетъ.

Я сдѣлалъ движеніе головою, которое она могла почесть знакомъ одобренія; но разговоръ нашъ былъ на нѣсколько минутъ прерванъ: намъ встрѣтилась въ коляскѣ прекрасно-одѣтая женщина, которая поклонилась моей спутницѣ съ самою пріятною улыбкою, на что та отвѣчала взглядомъ, который, казалось, говорилъ: «А это вы! какъ я рада, что имѣю удовольствіе васъ видѣть! вы можете прочитать въ глазахъ моихъ всю мою къ вамъ привязанность. Истинно восхищаюсь, видя васъ веселою и въ добромъ здоровьѣ.» А между тѣмъ на сердцѣ у нее было совсѣмъ не то.

"Какое чучело! вскричала она, какъ только коляска проѣхала. Эта женщина для меня сущая напасть; я въ другой разъ скажу вамъ, почему.

«Но возвратимся, начала она опять, къ прекраснымъ словамъ: Никого нѣтъ дома. Онѣ, въ свѣтѣ, гораздо полезнѣе, нежели сколько вы можете себѣ вообразить.»

— «Весьма благодаренъ, сказалъ я самъ себѣ, за то, что вы считаете меня такимъ невѣжею, и за трудъ, который вы берете на себя, чтобы меня просвѣтить.»

— «Если бы модная женщина поутру сказывалась дома, продолжала она, то непремѣнно должно ей чѣмъ-нибудь заняться, хотя бъ то было принимая посѣщенія, или читая новыя книги, въ чемъ, мимоходомъ сказать, я всегда уполномочиваю Маргериту, бѣдную родственницу Милорда, которой Богъ да ниспошлетъ мужа! Она читаетъ ихъ за меня, пока я одѣваюсь и послѣ отдаетъ мнѣ отчетъ. Да и сверхъ того, если только швейцаръ вашъ не Мафатеръ, или не другой тотъ ученый физіогномикъ, котораго я позабыла имя, и который, по образованію головы вашей, можетъ совершенно узнать васъ въ пять минутъ, то какія несносныя ошибки могли бы случаться ежедневно: званіе наше не написано у насъ на лбу, и благодаря смѣшенію чиновъ, происходящему отъ единообразія въ одеждѣ, никакъ нельзя распознать Герцогиню отъ модной торговки или какого ни будь бродягу отъ свѣтскаго франта.»

Тутъ я просилъ у нее позволенія замѣтить, что есть такіе люди, у которыхъ званіе и нравъ написаны на лицѣ.

"Перомъ какой нибудь сочинительницы романовъ, сказала она мнѣ. — Совсѣмъ нѣтъ, отвѣчалъ я, но рукою самой Природы; и вы счастливы доѣмъ, Миледи, что это такъ бываетъ.

"Пустое, вскричала она, какъ будто бы желая воспрепятствовать мнѣ продолжать, но будучи весьма довольною тѣмъ, что я сказалъ. Я не терплю комплиментовъ столько же, какъ и нежданыхъ гостей. Никого нѣтъ дома, есть тоже, что и перемиріе съ непріятелемъ; оно даетъ вамъ время размыслить о вашихъ дѣйствіяхъ и расположить ихъ.

"Къ тому же, я всегда нахожу нѣкоторое удовольствіе разсматривать каждый мѣсяцъ карточки, которыя я получила; даже и это не безъ пользы. Напримѣръ: — Лордъ Б * * *: о! этотъ господинъ никогда не будетъ принятъ; онъ ѣздитъ только изъ тщеславія, чтобы прослыть другомъ моего дома. Мистрисъ Идле: я непремѣнно должна послать къ ней карету мою съ визитнымъ билетомъ, Она уже нѣсколько разъ была у меня, а я всё еще собираюсь къ ней съѣздить. Сиръ Джонѣ: старой враль; но выборы приближаются и надобно напомнишь Милорду, чтобы онъ пригласилъ его къ обѣду. Леди Кинъ: этотъ билетъ тонкимъ образомъ напоминаетъ мнѣ о карточномъ долгѣ. Я потеряла хладнокровіе мое вмѣстѣ съ деньгами; не стану болѣе играть въ такую большую игру. Г. Монейловъ: заимодавецъ! О, для него я никогда де буду дома. Г. Макъ-Альпинъ: этотъ ищетъ черезъ меня милости у Милорда. Надобно придумать какой ни будь отвѣтъ въ пышныхъ выраженіяхъ, которыя бы всё обѣщали и ни къ нему не обязывали. Я поручу молодому Рюминату сочинить мнѣ его и такимъ образомъ избавлюсь отъ безотвязнаго Шотландца.

"Видите ли, сколько выгодъ отъ этихъ, по видимому, столь простыхъ словъ: Никого нѣтъ дожа? Онѣ даютъ Парламентскому Члену время приготовить отвѣтъ къ слѣдующему посѣщенію; напоминаютъ ему о незначущемъ письмѣ, которое благопристойность заставляетъ его написать къ тому, чье онъ читаетъ на карточкѣ имя, чрезъ нихъ освобождается онъ отъ человѣка, которому обѣщалъ то, чего не въ состояніи выполнить, и отъ заимодавца, которому не хочетъ заплатишь.

«Никого нѣтъ дома, избавляетъ вельможу и богача отъ множества посѣщеній, которыми бы безпокоили его добрые родственники, очень ласковые и очень бѣдные, докучливые купцы, бѣдняки приходящіе просишь помощи или одолженій, люди которыхъ приводитъ къ нему праздность и, наконецъ, предлагающіе подписки на благотворенія. Довольно для нихъ и той чести, что имя его будетъ помѣщено у нихъ въ спискѣ, не жертвуя еще для сего своимъ временемъ.

„Никого нѣтъ дома, предупреждаетъ множество ошибокъ. Напримѣръ, посѣщеніе сдѣланное Мы лорду, между тѣмъ. _ какъ оно было назначено для Миледи. Дается ли въ городѣ большой балъ или Министерскій обѣдъ; вы посылаете вашу карточку; она напоминаетъ о васъ — и вы также получаете приглашеніе. Билетъ, присланный при освѣдомленіи о здоровьѣ вашемъ, заставляетъ васъ подумать, что пора уже приказать убрать предъ вашимъ домомъ солому, которую вы до сихъ поръ оставляли единственно для того, чтобы вселить болѣе участія, или чтобы продолжишь его. Если вамъ кто нибудь пришлетъ карточку, оставляя городъ, то вы чрезъ нее увѣряетесь объ отъѣздѣ скучнаго знакомаго: тогда вы смѣло можете осыпать его привѣтствіями, потому что скоро отъ него избавитесь. Билетъ художника и доктора объявляютъ вамъ, что первый ищетъ вашего покровительства, а послѣдній надѣется, что вы скоро будете имѣть въ немъ нужду. Оба они обыкновенно причиняютъ безполезныя издержки, но за то доставляютъ вамъ способы проводишь время, удовлетворяя вашимъ прихотямъ. Одинъ украшаетъ домъ вашъ бюстами, портретами и рисунками; другой лечитъ васъ отъ мнимыхъ вашихъ болѣзней какими-“ нибудь модными средствами.

Слова: Никого нѣтъ дома, доставляютъ особамъ большаго свѣта возможность дѣлать безчисленныя посѣщенія, не выѣзжая изъ дому, а пославъ для этого съ билетами пустую карету, которая столько же имъ привозитъ въ отвѣтъ, между тѣмъ какъ вы не были обезпокоены ни даже минутнымъ разговоромъ. Этотъ обычай удивительно какъ распространяетъ кругъ вашихъ знакомыхъ, которыхъ должно различить три рода: съ одними только мѣняешься билетами и едва знаешь ихъ въ лице, другихъ видишь на балахъ, роутахъ и въ собраніяхъ, гдѣ они украшаютъ собою гостиныя, и наконецъ тѣ, съ которыми часто бываешь вмѣстѣ, и въ обществѣ коихъ съ удовольствіемъ проводишь время.

Если же никому не отказывать и не употреблять словъ: Никого нѣтъ дома, то кругъ этотъ, напротивъ, очень бы уменьшился. Должно бы было жертвовать большею частію своего времени, быть въ опасности принимать у себя нищихъ, заимодавцевъ, бѣдныхъ родственниковъ и несносныхъ пустозвоновъ; сокращать время назначенное для туалета, однимъ словомъ, подвергать себя тысячѣ неудобствъ. Что касается до звеня, то одинъ нерѣшительный видъ неопытнаго швейцара, непривыкшаго лгать, наводитъ уже на меня смертельную тоску, потому, повторяю я еще разъ, что принять меня тогда, какъ я не расположена выходить изъ кареты, считаю я самою дурною шуткою, которую только можно со мною сыграть.»

Она еще не всё высказала относительно къ этому предмету, какъ вдругъ, увидѣвъ человѣка, продающаго собачку съ розовою ленточкою на шеѣ, она тотчасъ обратила на нее всё свое вниманіе"

«Я непремѣнно хочу имѣть эту драгоцѣнность!» вскричала она.

— «Которую?» спросилъ я ее, видя на тротуарѣ множество франтовъ, смотрящихъ на нее въ лорнеты. Она показала мнѣ предметъ своего удивленія, и торгъ тутъ же былъ заключенъ; но я вскорѣ замѣтилъ, что молодой Пуфъ (такъ звали собаку) былъ очень непріятный товарищъ въ каретѣ: онъ запачкалъ мнѣ лапами своими платье и укусилъ меня два раза, послѣ чего я вынулъ часы, и какъ будто бы удивляясь, что уже такъ поздо, сказалъ, что у меня назначено свиданіе, и просилъ у прекрасной Леди позволенія ее оставить, говоря, что мнѣ должно быть на Берклей-скуерѣ. Она выпустила меня на свободу; я возвратился домой и, желая тотчасъ записать разговоръ мой съ нею, приказалъ слугѣ моему говорить всѣмъ, кто бы ни пришелъ въ этотъ вечеръ: Никого нѣтъ дома.

РОМАНЪ.

Quelle est celle belle, à l'aie tendre, au maintien gracieux et

languissant?.... Ah! mon coeur, mou pauvte coeur, prends garde à toi.

Young.

Я часто замѣчалъ двухъ пригожихъ сестеръ, которыя пріѣзжали въ прекрасномъ экипажѣ къ Гайдъ-Парку, входили въ Кензнигтонскіе сады^[13], и проведя тамъ три или четыре часа, между тѣмъ какъ карета ихъ дожидалась, опять садились въ нее съ видомъ задумчивости и унынія. Въ особенности же казалось мнѣ страннымъ то, что съ самой той минуты, какъ онѣ входили въ садъ, и до тѣхъ поръ, пока его оставляли, ихъ нигдѣ не было видно. Я иногда по цѣлымъ часамъ прогуливался тамъ, но никогда съ ними не встрѣчался.

Однажды, рѣшившись вблизи за ними подсмотрѣть, я преслѣдовалъ ихъ отъ самаго входа въ садъ и увидѣлъ, что онѣ пошли въ средину лѣса, гдѣ вскорѣ исчезли изъ глазъ моихъ. Тогда я сѣлъ въ бесѣдкѣ и размышлялъ о причинахъ, побуждающихъ ихъ искать такого глубокаго уединенія; прочиталъ нѣсколько журналовъ, которые принесъ съ собою, и проведя такимъ образомъ часа два, замѣтилъ, что уже позднѣе, нежели я полагалъ, почему и пошелъ кратчайшею дорогою чрезъ лѣсъ, чтобы скорѣе дойти до дверей сада.

Я не думалъ болѣе о двухъ сестрахъ, какъ вдругъ увидѣлъ ихъ въ самой густотѣ лѣса, сидящихъ на травѣ и проливающихъ слёзы. Какая бы могла быть причина ихъ печали? Тысяча различныхъ мыслей, поперемѣнно, представлялись моему воображенію; я рѣшился подойти къ нимъ, спросить о причинѣ ихъ горести и предложить имъ всѣ возможныя пособія. Мнѣ казалось, что лѣта мои давали мнѣ право на поступокъ, который въ молодомъ человѣкѣ могъ бы показаться нескромнымъ. Онѣ такъ были погружены въ печаль свою, что не прежде замѣтили меня какъ тогда, когда я уже былъ отъ нихъ только въ нѣсколькихъ шагахъ. Одна изъ нихъ, увидя меня, такъ пронзительно закричала, что испугавшись самъ, я сдѣлался на минуту неподвижнымъ; обѣ онѣ поспѣшно встали и обратились въ бѣгство, какъ серны, за которыми гнались охотники, о ставя на томъ мѣстѣ, гдѣ сидѣли, раскрытую книгу и бѣлый платокъ.

Дафна, преслѣдуемая Аполлономъ, не бѣжала съ большею скоростію; но я не былъ ни Фебъ, ни Зефиръ, ни богъ любви; не лишился еще ума, не почиталъ себя странствующимъ рыцаремъ, и не имѣлъ ни желанія, ни возможности, догнать двухъ красавицъ, которыя отъ меня убѣгали. Я пожалѣлъ только о томъ, что возмутилъ ихъ печальное уединеніе, и поднялъ трофеи, оставшіеся въ моей власти. Я звалъ ихъ, чтобы отдать имъ оные; дѣлалъ знаки, чтобы онѣ меня подождали, развѣвалъ въ воздухѣ бѣлымъ платкомъ, какъ знаменемъ мира, но онѣ не видали моихъ сигналовъ, и продолжали бѣжать съ одинаковою скоростію; наконецъ, чрезъ нѣсколько секундъ, я увидѣлъ невозможность остановить ихъ или настичь.

Это былъ полезный урокъ, потому что онъ случился на опытѣ. Сильнѣе, нежели когда либо, далъ онъ мнѣ почувствовать, какую глупость дѣлаетъ старикъ, который хочетъ гоняться за молодостью и красотою, будучи не въ состояніи сдѣлать того иначе какъ хромая, и почти всегда безъ всякой пользы и славы.

Получивъ опять употребленіе своего разсудка, я сказалъ самъ себѣ, что я старый глупецъ за то, что такимъ образомъ обезпокоилъ и испугалъ двухъ молодыхъ дѣвицъ, которыя желали быть въ уединеніи и чрезъ то принудилъ ихъ оставишь платокъ и книгу, изъ которой онѣ почерпали свѣдѣнія или удовольствіе. Я разсудилъ, что гдѣ бы я съ ними не встрѣтился, онѣ имѣли право почитать меня, по меньшей мѣрѣ, нескромнымъ, и такъ какъ онѣ никогда не узнаютъ непорочности причинъ, побудившихъ меня къ нимъ приближиться, то и могутъ въ оной усомниться и даже приписать мнѣ другія, дѣлающія мало чести, намѣренія. Замѣтка на платкѣ, можетъ быть, подастъ мнѣ способъ догадаться о ихъ имени; можетъ быть даже оно написано, вмѣстѣ съ адресомъ ихъ, на первой страницѣ книги; но если бъ это было и такъ, то долженъ ли я отослать къ нимъ сіи вещи? Я могъ тѣмъ навлечь имъ какую нибудь непріятность, причинить выговоры отъ родителей, а можетъ быть и подвергнуть ихъ несправедливымъ подозрѣніямъ.

Какъ бы странно это ни казалось, но я былъ въ тягостной нерѣшимости о томъ, что мнѣ дѣлать. "Женщины, сказалъ я самъ себѣ, всегда приводятъ насъ въ замѣшательство. Даже и холостой старикъ, называющій себя пустынникомъ, не можетъ избѣгнуть ихъ чародѣйствъ. Какая мнѣ была нужда, мѣшаться не въ свое дѣло и подсматривать за красавицами? По разнымъ причинамъ желалъ бы я не быть обладателемъ этого платка и книги; но если я оставлю ихъ здѣсь, то они попадутся въ руки кому нибудь другому и кто знаетъ, что можетъ еще отъ того произойти. Дай Богъ, чтобы на свѣтѣ вовсе не было женщинъ, сотворенныхъ для мученія мужчинъ! Зачѣмъ, вскричалъ я, вспомнивъ время, когда я въ первый разъ читалъ Неистоваго Роланда, и размышляя о дѣйствіи, которое онъ произвелъ тогда на юное мое сердце.

Зачѣмъ не сдѣлала благая Природа, чтобы безъ тебя могъ раждаться человѣкъ, такъ какъ прививается его стараніемъ, одно на другомъ, груша, рябина и яблоки?

Другое мѣсто оттуда же, представило этѣ отвѣтъ на мой вопросъ: «Почему глаза наши не устроены микроскопомъ? По той же причинѣ, почему человѣкъ не муха.»

И потому я удовольствовался тѣмъ, что принадлежу къ роду животныхъ, одаренныхъ разсудкомъ, и мысленно просилъ прощенія у женщинъ въ тѣхъ нельстивыхъ привѣтствіяхъ, которыя я недавно къ нимъ обращалъ.

Послѣ этого, началъ я разсматривать платокъ и книгу. На первомъ было имя Серафина, вышитое прекрасными черными волосами и подъ нимъ сердечко. На книгѣ не было никакого имени; но приклеенной на переплетѣ билетъ показывалъ, что она принадлежала одной библіотекѣ для чтенія, находящейся по близости Портландской улицы. Это былъ исполненный чудесностей романъ, содержащій въ себѣ повѣствованіе о странныхъ любовныхъ похожденіяхъ, героическомъ постоянствѣ и жестокихъ мученіяхъ; всё это оканчивалось смертью одного изъ двухъ любовниковъ и сумасшествіемъ другаго.

Страница, на которой находилась пагубная эта развязка, была еще орошена слезами двухъ сестеръ, и во многихъ мѣстахъ книги сдѣланы были замѣчанія карандашемъ, женскою рукою. На концѣ повѣсти, одна изъ прекрасныхъ моихъ читательницъ написала слѣдующіе два стиха:

Счастливъ, кто отъ любви здѣсь жизнь свою кончаетъ?…

За то онъ въ вѣчности награду получаетъ.

Я не въ состояніи былъ удивляться поэтической красотѣ сихъ двухъ строчекъ, ни мысли, которую онѣ въ себѣ заключали, ни даже чувствію, которое ихъ внушило, но увидѣлъ пагубныя слѣдствія, происходящія отъ чтенія романовъ и впечатлѣніе, которое могутъ они произвесть на пылкое воображеніе.

Я начиналъ-было уже отчаяваться, что не въ состояніи буду открыть, кто такія были мои героини, какъ вдругъ мнѣ пришло на мысль, что отнеся книгу въ библіотеку, означенную на билетѣ, я могу получить о нихъ какія нибудь свѣдѣнія, и потому я тотчасъ туда отправился* Книгопродавецъ не далъ мнѣ даже времени изъяснишься; только что онъ взглянулъ на книгу, которую я ему подалъ: "Я въ отчаяньи, вскричалъ онъ; но у насъ теперь ничего нѣтъ, чтобы могло быть по вкусу для дѣвицъ Вимперъ. Въ непродолжительномъ времени выйдетъ новый романъ, переведенный съ Нѣмецкаго подъ заглавіемъ: Добровольная жертва или великодушный разбойникъ, — который непремѣнно имъ понравится, и вы можете увѣрить ихъ, что какъ только мы его получимъ, то тотчасъ пришлемъ къ нимъ въ домъ подъ № 3, въ Герцогской улицѣ/^с

Болѣе мнѣ ничего было не нужно. Я теперь зналъ имя и адрессъ моихъ прекрасныхъ незнакомокъ, и мнѣ уже не трудно было подробно о нихъ освѣдомиться. Я узналъ, что госпожа Вимперъ, мать ихъ, была женщина посвятившая себя удовольствіямъ, живущая въ вихрѣ забавъ большаго свѣта, и которая вовсе не занималась дѣтьми своими; притомъ же опасаясь, чтобы двѣ старшія ея дочери, Марія и Елисавета, которыхъ я видѣлъ въ Кензингтонскихъ садахъ, не придали ей видъ облетающаго уже цвѣтка, она но брала ихъ никуда въ собранія, не смотря на то, что младшей изъ нихъ было уже семнадцать лѣтъ.

Такимъ образомъ будучи предоставлены самимъ себѣ, и находясь безъ надзора, онѣ только въ чтеніи романовъ находили отраду отъ скуки и уединенія. Онѣ похожи были на молодыя деревца, которыхъ никто не подрѣзываетъ, и которыя отъ того пускаютъ во всѣ стороны однѣ только безплодныя вѣтви. Воображеніе ихъ, воспаленное мечтательными сочиненіями, не находило уже пріятности въ томъ, что согласно было съ Природою, и прельщалось только описаніями пылающей страсти и вымышленными картинами, въ которыхъ люди изображены такими, какими они никогда не бывали. Привязанность ихъ ко всему романическому такъ далеко простиралась, что считая имена Маріи и Елисаветы слиткомъ простыми и обыкновенными, онѣ приняли названія Бланки и Серафины, и всегда такъ другъ друга называли; онѣ проводили часть ночи въ чтеніи романовъ, и поспѣшно ложились въ постелю тогда, какъ молотокъ у двери возвѣщалъ возвращеніе ихъ матери, насытившейся въ театрѣ, на балѣ, или въ какомъ нибудь собраніи удовольствіями, которыхъ она лишала дѣтей своихъ.

Госпожа Вимперъ никогда не вставала ранѣе трехъ часовъ; но она хотѣла, чтобы дочери ея ѣздили всякое утро прогуливаться, и потому въ часъ карета всегда для нихъ была готова; онѣ брали съ собою романъ и отправлялись въ Кензингтонъ, гдѣ удалившись въ глубину лѣса, наслаждались прелестями умственнаго существованія, считая себя на мѣстѣ тѣхъ лицъ, которыя восбуждали ихъ участіе; остальную же часть дня проводили въ своей комнатѣ, вздыхая въ ожиданіи какого нибудь необыкновеннаго происшествія или непредвидѣннаго приключенія, которое бы могло сдѣлать ихъ въ свою очередь героинями чувствительности, любви и постоянства.

Счастіе ихъ, если все это хорошо кончится! Недостатокъ воспитанія, нерадѣніе матери и чтеніе романовъ, обыкновенно внушаютъ молодой дѣвицѣ такія чувствія, которыя влекутъ ее къ погибели. Двѣ сіи несчастныя возбуждаютъ во мнѣ живѣйшее состраданіе. Если онѣ не устоятъ противъ соблазна, то мать ихъ жестоко будетъ укорять себя; но если она прочитаетъ сіи строки, то вѣрно не будетъ меня бранить.

№ X.

ШОТЛАНДСКІЕ НРАВЫ.

Si les montagnes du Chili renferment dans leur sein l'or, l'argent

et les pierres précieuses, elles produisent aussi les poisons les plus
violens. L'Ecosse n'offre à ses hebitans qu'un ciel toujours serein,
de paisibles Talions et une sage liberté.

Beattie.

Однажды я рѣшился оставишь на нѣсколько времени Лондонъ, единственно имѣя въ виду правило, что краткое отсутствіе увеличиваетъ пріятность возвращенія, и подражая одному изъ нашихъ знаменитыхъ Эпикурейцевъ, который ѣздилъ въ Ландсъ-Эйдъ только для того, чтобы угостить себя свѣжими жонъ-дори^[14], тотчасъ какъ ихъ вытащатъ изъ воды, я также вздумалъ отправиться къ озерамъ, чтобы отвѣдать дичины, которая въ изобиліи находится по берегамъ ихъ, и которую тамъ въ совершенствѣ умѣютъ пріуготовлять.

«Уложи мой чемоданъ, сказалъ я слугѣ своему: приготовь двѣ пары сапогъ, башмаки съ толстыми подошвами и пару платья:, кромѣ сертука и охотничей куртки, въ которыхъ я поѣду.» Когда сборы сіи были кончены, то я привязалъ собакъ моихъ къ кабріолету, и сѣлъ въ него самъ съ Жономъ, взявши съ собою ружье. Я ничего не буду говорить о путешествіи зноемъ, до самаго прибытія въ Графство Пертское. Тамъ восхищался я красотами мѣстоположеній, а еще болѣе того привѣтливостью жителей и простымъ, чистосердечнымъ гостепріимствомъ, съ какимъ они меня принимали; оттуда уже отправился я къ озерамъ, съ полнымъ снарядомъ, необходимымъ для охоты и рыбной ловли.

Въ самыхъ обыкновенныхъ трактирахъ, устроенныхъ отъ Правительства для удобности путешественниковъ, я замѣтилъ учтивость, усердіе и желаніе угодить, совершенно не похожія на наглую услужливость хозяевъ и прислужниковъ въ нашихъ Лондонскихъ трактирахъ, которые, съ смѣшною важностію, стараются подражать чудакамъ, коихъ угощаютъ. Здѣсь не слышите вы ежеминутно восклицаній: «Сей часъ, сударь; — чего изволите, Милордъ?» Здѣсь не подчуютъ васъ Канарскимъ виномъ или Эрмитажемъ, не расхваливаютъ съ безстыдствомъ своей кухни и погреба; не утомляютъ васъ безчисленными привѣтствіями какъ у Лонга^[15]; но за то счеты гораздо короче, и если кушанья бываютъ посредственны, за то вино всегда отлично хорошо и цѣны весьма умѣренны.

Въ первые дни я довольно счастливо охотился, но бродя по болотамъ, промокъ до костей; башмаки мои съ толстыми подошвами не болѣе выдержали, какъ если бы они были сдѣланы изъ бумаги, и я почти босикомъ возвратился въ свой трактиръ. Приказавъ подашь водки, сѣлъ я въ кухнѣ прошивъ огня, чтобы обсушишь на себѣ платье.

Въ одномъ углу пространнаго камина сидѣла престарѣлая Молли, прародительница семейства; она пряла, напѣвая притомъ старую балладу, которой звуки казались мнѣ еще болѣе единообразными, нежели шумъ ея самопрялки; въ другомъ углу мальчикъ читалъ Латинскую книгу, потому что въ Шотландіи обращаютъ большое вниманіе на воспитаніе; а подлѣ него почтенный горный житель, украшенный сѣдиною, въ одеждѣ страны своей, опершись на суковатую палку, курилъ трубку. Онъ съ учтивостію снялъ шапку, и спросилъ, не безпокоитъ ли меня табачный дымъ? — Можно ли было больше этого ожидать и отъ придворнаго? Я отвѣчалъ ему, что ни сколько. Когда я началъ скидывать изодранные башмаки свои, онъ посмотрѣлъ на нихъ съ видомъ сожалѣнія и, покачавъ головою, сказалъ: "Боже мой, какую танцовальную обувь надѣли вы, чтобы ходить по нашимъ болотамъ! Не удивительно, что у васъ заболѣли ноги.^с

Тутъ я началъ тереть ихъ водкой, которую мнѣ подали и которую называютъ Фернтошъ (fairntosh). Мнѣ показалась она смѣсью пороха, сѣры и другихъ веществъ этого рода. Старикъ не могъ смотрѣть на то равнодушно. «Къ чему терять такимъ образомъ водку! вскричалъ онъ, гораздо бы лучше было ее выпить, она и безъ того пройдетъ до пятокъ.» Я хотѣлъ-было послѣдовать его совѣту, и хлебнулъ немного, но тотчасъ принужденъ былъ отъ сего отказаться; мнѣ показалось, что пламень разлился во рту моемъ. Старикъ смѣялся отъ чистаго сердца, смотря на мои кривлянья; онъ налилъ себѣ большую рюмку для того, чтобы ободрить меня и увѣрить, что это не ядъ, и выпилъ ее однимъ разомъ, даже не поморщась; потомъ съ ласкою ударивъ меня тихонько по плечу, сказалъ мнѣ, что эта водка для него тоже, что и молоко; что онъ всякое утро пьетъ натощакъ по рюмкѣ, и что въ день легко можешь осушить бутылку. Я спросилъ его, который ему годъ. «Около восьмидесяти лѣтъ.» — Всегда я и онъ велъ такой образъ жизни? — «Почти такъ.» Тутъ узналъ я, что онъ дѣдъ этого семейства, и что иногда проводитъ ночи въ пляскахъ съ дѣтьми своими и внуками.

Мы скоро съ нимъ познакомились. Между тѣмъ, какъ я продолжалъ заниматься своимъ туалетомъ, онъ вынулъ изъ кармана большую деревянную тавлинку и поднесъ ее мнѣ, Я взялъ щепотку табаку, и хотѣлъ понюхать, но это было для меня совершенно невозможно; я бы столь же охотно согласился набить себѣ въ носъ горячей золы. Я искусно уронилъ ее на полъ, пропустивъ сквозь пальцы и чрезъ нѣсколько минутъ вынувъ золотую мою табакерку, въ которой былъ лучшій Макубакскій табакъ съ душистымъ бобкомъ, въ свою очередь подчивалъ имъ почтеннаго Каледонянина. Табакерка сначала нѣсколько его прельстила; онъ взялъ большую щепоть, но понюхавъ немного, съ пренебреженіемъ бросилъ на полъ, вскричавъ: «Это годится только для молодыхъ дѣвокъ!» Послѣ чего, какъ бы упрекая себя за презрѣніе, показанное имъ къ тому, что онъ считалъ роскошью, неприличною мужчинѣ и боясь, чтобы я тѣмъ не обидѣлся, онъ прибавилъ: «Не смотря на то, сударь, я много вамъ благодаренъ, но мы не знаемъ въ горахъ нашихъ такихъ городскихъ утонченностей.»

Старикъ этотъ показался мнѣ оригиналомъ, и я пригласилъ его со мною вмѣстѣ отобѣдать. Намъ подали дикую утку, часть баранины и хорошее вино. Голосомъ Стентора пропѣлъ онъ мнѣ нѣсколько пѣсень, которыхъ я не понималъ, потому что онѣ были на Валлисскомъ языкѣ; но онъ сказалъ мнѣ, что въ нихъ изображались сраженія и любовь; двѣ сіи страсти, возбудивъ въ умѣ его воспоминанія юности, оживили цвѣтъ лица его, и глаза старца заблистали. Между тѣмъ онъ разсказывалъ мнѣ, что находился на войнѣ 1745 года, и тяжело вздохнулъ о прошедшихъ лѣтахъ: въ эту минуту мужественныя черты его сдѣлались такъ выразительны, что могли бы служить образцомъ и для Греческаго рѣзца.

Мы разстались друзьями, условившись, что онъ достанетъ мнѣ обувь, чтобы идти въ ней на другой день на охоту, что сынъ его, человѣкъ уже лѣтъ шестидесяти, будетъ моимъ проводникомъ, и что въ отплату за честь, которую я ему сдѣлалъ, пригласивъ его съ собою отобѣдать, я проведу будущую ночь въ его хижинѣ, при чемъ взялся самъ разбудить меня поутру.

Въ самомъ дѣлѣ, на зарѣ онъ вошелъ ко мнѣ въ комнату, но увидя на стулѣ подлѣ кровати корсетъ мой, схвативъ его, онъ побѣжалъ вонъ, какъ будто бы его укусила бѣшеная собака. «Дональдъ, Рори, Мечжи, вскричалъ онъ, держа корсетъ въ рукѣ, подите, посмотрите; я позволю себя повѣсить, если это не женщина здѣсь спитъ. Я не удивляюсь теперь, что бѣдная вчера такъ устала и не могла пить фернтошу.» Признаюсь, что это меня нѣсколько огорчило. Я позвалъ его, и увѣрилъ, что въ Лондонѣ всѣ люди хорошаго тона носятъ корсеты. На лицѣ его изобразилось презрѣніе; но въ ту же минуту, принявъ на себя видъ отеческаго добродушія: «Думалъ ли я, вскричалъ онъ, что когда нибудь увижу мужчину въ корсетѣ! Но повѣрьте мнѣ, любезный господинъ, не надѣвайте его сегодня, потому что если вы себя въ немъ затянете, то вовсе не въ состояніи будете лазишь по горамъ.» Изъ снисхожденія къ старику, я одѣлся безъ корсета, и послѣ увидѣлъ, что онъ дѣйствительно безпокоилъ бы женя въ прогулкѣ моей по скаламъ.

Расплатившись въ трактирѣ, и будучи ссыпанъ благословеніями и изъявленіями признательности, которыя нравились мнѣ тѣмъ болѣе, что по видимому проистекали изъ глубины сердца, я отправился въ путъ съ проводникомъ моимъ. Добрая хозяйка непремѣнно хотѣла, чтобы я взялъ съ собою на дорогу холодную утку и стклянку водки; но я не могъ упроситъ ее, чтобы она приняла за то деньги. «Это бездѣлка, сказала она, въ сравненіи съ ласками, оказанными вами отцу моему; притомъ же долгъ нашъ, выгода и удовольствіе состоятъ въ томъ, чтобы угождать чужестранцамъ.» А съ искренностію пожалъ ей руку; она приказала идти со мною одному изъ сыновей своихъ, который взялся нести ружье мое до тѣхъ поръ, пока я начну стрѣлять.

Такіе знаки доброжелательства, не смотря на то, что они скромны и просты, можно назвать истиннымъ гостепріимствомъ; но это еще ничего не значило въ сравненіи съ пріёмомъ, который былъ мнѣ сдѣланъ въ хижинѣ стараго Макъ-Грегора; по прошествіи многихъ лѣтъ, воспоминаніе о томъ еще и теперь пріятно моему сердцу.

Проводникъ мой, поручивъ женѣ своей попеченіе о трактирѣ, въ одеждѣ древнихъ воиновъ своего отечества отправился со мною, чтобы провести день на охотѣ, а окончить оный по условію нашему въ хижинѣ отца его. Онъ просилъ меня выпить на дорогу рюмку водки. «Потому, сказалъ онъ, что въ домѣ моемъ можетъ случиться несчастіе, если чужестранецъ выйдетъ изъ него, не омочивъ устъ своихъ.» И такъ я изъ снисхожденія выпилъ нѣсколько капель.

Одежда хозяина моего была изъ красной клѣтчатой ткани. На немъ была филебега (philebeg)^[16] и шапка съ орлинымъ перомъ, какія носятъ горные жители; за поясомъ кинжалъ, а за плечьми ружье. Чулки его, которые представляли нѣкоторое подобіе Римскихъ сандалій, поддерживались красными подвязками. Онъ взялъ съ собою уду и Лейтстеръ, или копье о трехъ остріяхъ, которымъ мечутъ въ лосося. Лице его было смугло, глаза хотя и впадшіе, но исполненные огня, а черные, курчавые волоса лежали сзади по шеѣ; стройность его и крѣпкое сложеніе показывали силу; однимъ словомъ, онъ имѣлъ мужественный и воинскій видъ.

Цѣлой день встрѣчались намъ самыя трудныя переправы, но казалось, что онѣ тѣмь болѣе доставляли удовольствія проводнику моему. Случаи, гдѣ онъ могъ показать мнѣ силу свою и ловкость, льстили его самолюбію. Нѣсколько разъ находился бы я въ опасности увязнуть въ глубокихъ болотахъ, если бы онъ не переносилъ меня на себѣ; даже и въ этомъ положеніи, вода доставала мнѣ иногда до колѣнъ. Онъ съ торжествующимъ видомъ несъ меня такимъ образомъ и насвистывалъ пѣсни, разсѣкая воды, преграждающія намъ путь. Мы такъ много лазили по горамъ и переправлялись чрезъ тинистыя болота, что около полудня, видя, что я очень утомился, онъ предложилъ мнѣ отдохнуть у одного изъ его родственниковъ Альпинъ-Макъ-Грегора, котораго онъ указалъ мнѣ жилище. Мы находились отъ него еще болѣе, нежели въ двухъ миляхъ, но это казалось однимъ шагомъ бодрому моему спутнику.

Дошедъ до дверей, онъ остановился, постучался и вскричалъ набожнымъ голосомъ: «Да будетъ миръ въ твоемъ жилищѣ!» Въ этомъ обрядѣ заключалось нѣчто священное, и я пораженъ былъ чувствами, которымъ научаетъ насъ Евангеліе. Старый Цельтъ, окруженный множествомъ дѣтей, вышелъ изъ дому съ улыбкою на устахъ и держа въ рукѣ бутылку: «Добро пожаловать, чужестранецъ!» сказалъ онъ, съ дружелюбіемъ пожавъ мнѣ руку; послѣ чего выпилъ прежде самъ за здоровье мое, пожелавъ мнѣ долголѣтней жизни. Англичанинъ, или обитатель Нижней Шотландіи, подалъ бы мнѣ прежде рюмку, но горный житель, по своимъ правиламъ гостепріимства, обязанъ напередъ выпитъ самъ, что въ старину служило доказательствомъ, что можно безъ опасенія пить предлагаемое. "Принеси бокалъ, пожалованный Принцемъ твоему дѣду, " сказалъ онъ тогда одному изъ дѣтей своихъ, и я принужденъ былъ выпить полъ-кружки вина изъ большаго серебрянаго бокала, подареннаго этому семейству тѣмъ, котораго мы называемъ Претендентомъ, но котораго Альпинъ и дѣти его всегда именовали Принцемъ, не потому чтобы они были не такіе же вѣрные подданные, какъ и прочіе, но для того, что старинныя времена всегда имѣли прелесть въ глазахъ ихъ.

Намъ подали въ изобиліи холодной дичины, масла, сыру, свѣжихъ яицъ и фернтошу; мы подкрѣпили силы свои, и отдохнувъ нѣсколько времени, собрались опять въ путь. Хозяинъ этой небольшой мызы провожалъ насъ нѣсколько миль, и настоялъ на томъ, чтобы я далъ ему нести ружье мое и суму до тѣхъ поръ, пока онъ былъ съ нами. Ему очень понравилось то, что я воткулъ вѣтку въ свою шляпу; когда же пришло время разставаться, онъ вынулъ опять бутылку, которую взялъ съ собою для того, чтобы выпить на прощаньи. Послѣ сего онъ прочищалъ на Валлисскомъ языкѣ молитву, поручивъ насъ Ангелу-хранителю, и удаляясь, отъ искренняго сердца пожелалъ намъ всѣхъ благъ. Приближась къ хижинѣ стараго Грегора, проводникъ мой выстрѣлилъ изъ ружья: это былъ условленный знакъ, и въ ту же минуту, старикъ въ нарядномъ платьѣ вышелъ изъ жилища со всѣмъ своимъ семействомъ, въ сопровожденіи музыканта съ волынкою, и нѣсколькихъ поселянъ, которые тѣлодвиженіями своими и восклицаніями старались показать чужестранцу, что онъ желанный гость. Признаюсь, что это такъ меня тронуло, что я невольнымъ образомъ прослезился, совсѣмъ неожидавши такого пріема и не зная, чѣмъ я заслужилъ его. Когда мы вошли въ домъ, то старикъ, видя, что я вымочился до колѣнъ, и весь былъ въ грязи, предложилъ мнѣ надѣть горное платье, между тѣмъ какъ мое будутъ чистить и сушить. Я въ полной мѣрѣ чувствовалъ всю цѣну такого ко мнѣ вниманія, и потому ни мало не думалъ отказываться; притомъ же надобно знать, что не принять предлагаемой услуги, считается самою большою обидою, которую только можно сдѣлать горному жителю. "Это платье очень къ вамъ пристало, " сказалъ мнѣ Макъ-Грегоръ, когда я въ него одѣлся.

Мы сѣли за столъ, на которомъ были поставлены простыя, но сытныя блюда. Намъ подали очень хорошаго вина, и качество чужестранца доставило мнѣ такія отличія, которыя бы и Принцъ могъ поставишь себѣ за честь. Я сидѣлъ подлѣ Марія, старшей изъ внукъ Макъ-Грегора, молодой и прекрасной дѣвушки, которая такъ была любезна, скромна и невинна, что я съ перваго взгляда почувствовалъ къ ней неизъяснимую склонность. Ни за что въ свѣтѣ не согласился бы я провести недѣлю въ этомъ гостепріимномъ домѣ: я бы оставилъ въ немъ свое сердце, или Марія сдѣлалась бы моею подругою въ пути жизни. — Мы очень весело провели вечеръ. Собаки мои и лошадь были накормлены, а также не забыли напоить и слугу моего, который слѣдовалъ за мною для того, чтобы завтра поутру отправиться въ обратный путь.

На другой день, за завтракомъ, подчивали меня чаемъ, кофеемъ и мёдомъ, напомнившимъ мнѣ мёдъ горы Гиблы, о которомъ говорили Древніе. Тутъ же была подана холодная дичина, жареная рыба, яйца, мармелады и водка, которую можно назвать жидкимъ огнемъ. Однако же я выпилъ небольшую рюмку, изъ угожденіи моему хозяину.

Разставанье наше было трогательно. Старикъ, вспомнивъ лѣта свои, сказалъ мнѣ, со слезами на глазахъ: «Можетъ быть, я уже болѣе никогда васъ не увижу.» Но въ ту же минуту, какъ бы устыдясь своей слабости, онъ прибавилъ твердымъ голосомъ: «Если вы опять пріѣдете на будущій годъ, и если старый Макъ-Грегоръ будетъ еще живъ, то онъ приметъ васъ какъ роднаго.»

— «Да благословитъ всѣхъ васъ Небо!»* вскричалъ я. Послѣ чего вырвался изъ ихъ объятій, и между тѣмъ, какъ на волынкѣ играли воинскую пѣсню, а поселяне, провожая меня восклицаніями, махали своими шапками, я поспѣшно удалился, ощущая въ сердцѣ своемъ такое волненіе, что одно только движеніе могло утишить его. Однако же въ нѣкоторомъ разстояніи я остановился, чтобы еще разъ взглянуть на это гостепріимное жилище, и увидѣлъ, что Макъ-Грегоръ со всѣмъ семействомъ своимъ взошелъ на холмъ, находящійся близь дороги, чтобы далѣе провожать меня взорами.

Макъ-Грегоръ непремѣнно хотѣлъ, чтобы я оставилъ у себя, въ знакъ памяти, горное платье, которое онъ мнѣ давалъ надѣвать, а милая Марія подарила мнѣ кусокъ ткани, собственной ея работы, чему выучилась она въ семействѣ своемъ, которое съ давнихъ временъ обладало симъ искуствомъ. Я съ большимъ раченіемъ сохраняю сіи подарки, и всякой разъ, когда смотрю на нихъ, искренно обѣщаю себѣ сдѣлаться пустынникомъ въ горахъ Шотландіи, если бы когда ни будь перемѣна судьбы заставила меня удалиться изъ Лондона.

Давно уже сказано: что одному кажется постелею изъ розъ, то для другаго терновое изголовье. Я не могу лучше доказать справедливость этой пословицы, какъ приложивъ здѣсь копію съ письма, полученнаго мною отъ одного изъ моихъ племянниковъ, превеликаго повѣсы, который вскорѣ послѣ меня также путешествовалъ по Шотландскимъ горамъ, гдѣ я съ такимъ удовольствіемъ провелъ время, восхищаясь красотами Природы, гдѣ былъ принятъ съ гостепріимствомъ, котораго сердце мое и понынѣ еще сохраняетъ воспоминаніе, и гдѣ я нашелъ такое искреннее добродушіе, столь чуждое всякаго притворства, что страна сія будетъ для меня всегда драгоцѣнна, а горные ея обитатели пріобрѣли вѣчное право на дружбу мою и признательность.

"Любезный дядюшка! Вы присовѣтовали мнѣ путешествіе къ Шотландскимъ горамъ; все тоже бы было послать меня въ преисподнюю: я досадую, что оставилъ Лондонъ. Притомъ же, слѣдуя славному примѣру вашему, я сдѣлалъ глупость, и доѣзжалъ до Гебридскихъ острововъ, гдѣ едва не умеръ съ голоду, и гдѣ я перенесъ безчисленное множество бѣдствій, какихъ, кромѣ меня, вѣрно не испытывалъ ни одинъ смертный. Я былъ насквозь пробитъ дождемъ, отравленъ скверною кухнею и окруженъ со всѣхъ сторонъ самымъ грубымъ непросвѣщеніемъ. Повѣрите ли, что мнѣ даже неудалось поиграть въ карты или отыскать какую нибудь хорошенькую бѣлошвейку, съ которою бы можно было убить время. Какъ жалѣю я, вспоминая о Лотовомъ трактирѣ, о Кларендонскомъ кофейномъ домѣ, о Графинѣ Н*** и о моей танцовщицѣ! Въ этой несчастной землѣ даже не знаютъ, что такое значитъ любовная интрига; вмѣсто мороженаго найдешь только вѣчные льды на проклятыхъ горахъ, и ни по дружбѣ, ни за деньги, нельзя достать ананаса. Нѣтъ спектаклей, нѣтъ баловъ, нѣтъ ни одной дѣвицы, которая бы могла понимать ласкательства и угожденія; наконецъ нѣтъ трактира, гдѣ бы умѣли дѣлать Регентской пуншъ.

"Можно задавишься, произнося названія мѣстъ, чрезъ которыя проѣзжаешь. Вы можете судить о нихъ по тѣмъ, гдѣ я располагаю быть завтра: Аша-де-Шенокъ и Ашъ-на-Крангъ. Скоро ли пріучишь къ нимъ слухъ свой? Служанки здѣсь ходятъ босикомъ; мужчины не носятъ нижняго платья; половина изъ нихъ не говоритъ по-Англійски, а тѣ, которые считаютъ себя умѣющими, такъ ломаютъ языкъ нашъ, что онъ вовсе дѣлается непонятнымъ. Платья мои изорваны, запачканы и испорчены, какъ будто бы самъ сатана тутъ вмѣшался, и сверхъ того, куда я только ни покажусь, надо мною же всѣ смѣются. Горные наши жители на три вѣка отстали отъ насъ, обитателей столицы; они понятія не имѣютъ, что такое значитъ человѣкъ хорошаго тона. Я цѣлый день скучаю, а слуга мой съ горя пьянствуетъ.

"Но я долженъ разсказать вамъ всѣ мои злоключенія. Въ продолженіе путешествія моего въ кабріолетѣ, отъ Гласгова до Лочь-Ломонда безпрерывно лилъ дождь, такъ что я не могъ видѣть ни одного изъ тѣхъ живописныхъ мѣстоположеній, которыя, какъ говорятъ, тамъ находятся. Такъ какъ мнѣ подали довольно порядочнаго вина въ трактирѣ Макъ… Макъ…. далѣе не знаю, то я пилъ его до тѣхъ поръ, что по прибытіи къ другимъ озерамъ, у меня начало двоиться въ глазахъ, и такъ сильно разболѣлась голова, что мнѣ казалось, будто бы всё около меня вертится и пляшетъ; къ тому же я такъ былъ сердитъ на цѣлый свѣтъ, что всё мнѣ казалось отмѣнно дурно,

"Въ Обанѣ сѣлъ я на дрянную лодку, на которой ежеминутно страшился, чтобы не утонуть. Сошедъ на берегъ, я замѣтилъ, что потерялъ кольцо мое съ жемчугомъ; въ довершеніе же несчастія, одна изъ лошадей коихъ охромѣла на этѣхъ опасныхъ и непроходимыхъ тропинкахъ, которыя называютъ здѣсь дорогами, между тѣмъ какъ бездѣльникъ въ юбкѣ, бывшій проводникомъ моимъ, важничалъ и смѣялся на мой счетъ, называя меня куклою. Шляпу мою унесло вѣтромъ, и я теперь принужденъ носить дорожную свою шапку. Однако же я полагаю, что ее поднимутъ и будутъ сохранять за рѣдкость; потому что я увѣренъ, что во всей, здѣшней сторонѣ не найдется такой же другой, работы перваго шляпника въ Бонусной улицѣ.

"Промокши до костей, по пріѣздѣ моемъ, я тотчасъ приказалъ подать себѣ ликеру мараскень или курасао: но даже и названій такихъ никто не зналъ; въ замѣну того, хозяинъ поднесъ мнѣ какой-то адской напитокъ, называемый фернтошъ, который, кажется, составленъ изъ одного только огня и дыма; онъ такъ крѣпокъ, что обжигаетъ весь ротъ и оставляетъ послѣ себя несносный запахъ.

"Едва только началъ я выходить изъ мучительнаго состоянія, въ которое привела меня эта проклятая водка, какъ вдругъ пришли сказать, что обѣдъ готовъ. Обѣдать въ четыре часа! Какое варварство! Въ самое то время, когда человѣкъ хорошаго тона располагается завтракать! За столомъ не было ни супу, ни соусовъ, ни вина прохлажденнаго во льду; однѣ только простыя и грубыя блюда. Передо мною стояла такая огромная часть говядины, что она закрывала сидящихъ напротивъ меня, а подлѣ нее окорокъ, котораго ломти были толщиною въ палецъ, вмѣсто того, чтобы нарѣзать ихъ такъ тонко, какъ листочки. Хотя и было тутъ еще двѣ пары домашнихъ птицъ, но я до нихъ не дотрогивался, потому что это слишкомъ обыкновенная пища. Я надѣялся вознаградить себя дичью, но отвѣдавъ оной, едва не переломилъ себѣ зуба. Мясо ея такъ было жестко, что я почелъ его ослинымъ, не смотря на увѣренія, что это дикая коза, которую хозяинъ мой застрѣлилъ на охотѣ, нѣсколько дней тому назадъ. Наконецъ, хозяйка дома подчивала меня пивомъ, послѣ небольшаго куска сыру, который я съѣлъ съ отчаянія; изъ винъ было только Порто и Мадера, выключая одну бутылку Бордосскаго, которую, въ особенности для меня, гдѣ-то выкопали; но мнѣ кажется, что кромѣ Лафита, Бордосское вино, не заслуживаетъ того, чтобы его пить порядочному человѣку.

Послѣ обѣда старики принялись пить тосты, а молодые вышли въ другую комнату, гдѣ начали плясать какъ сумасшедшіе. Я предлагалъ играть въ банкъ или въ viugt-et-un; но ни одинъ изъ сихъ невѣжъ горныхъ обитателей не имѣлъ понятія о картахъ. Пѣсни ихъ, на Валлисскомъ языкѣ, котораго я вовсе не понималъ, растерзали слухъ мой; наконецъ я принужденъ былъ продолжать пить до полуночи.

"На другой день, поутру, я изумился, увидѣвъ, что къ завтраку подали жареную рыбу, яйца, чай и кофе; но дурной тонъ общества, дюжія женщины, грубый и приличный черни аппетитъ мужчинъ, которые запивали завтракъ большими рюмками своего фернтошу, отбили у меня охоту къ ѣдѣ; я могъ только выпить одну чашку чаю, подливъ въ нее нѣсколько капель водки, и отвѣдалъ немного жаренаго, которое пахло дымомъ.

Послѣ завтрака пошелъ было я на горы, чтобы пострѣлять тетеревей, но лазивъ по скаламъ, отъ сильнаго напряженія, лопнули снурки моего корсета; сафьянные мои сапоги изорвались, а шелковыя вязаныя панталоны совершенно размокли отъ росы въ высокой травѣ. Я возвратился, утомившись и едва переводя дыханіе, а хозяинъ мой, несносный своею услужливостію, осмѣлился подчивать меня, для подкрѣпленія силъ, отвратительною своею водкою, предлагая мнѣ, пока высохнетъ мое платье, надѣть старую юбку, которая служила еще его дѣду и которой онъ думалъ придать высокую цѣну въ глазахъ моихъ, объявивъ мнѣ, что она была въ четырехъ сраженіяхъ.

"На третій день, я опять подвергалъ опасности жизнь свою въ худой лодкѣ, которая текла со всѣхъ сторонъ, и едва не утонулъ, поѣхавши осматривать пустые острова Іону и Стаффу, изъ коихъ одинъ былъ въ старину Королевскимъ кладбищемъ, а другой ни по чему не замѣчателенъ. Прекрасная мысль! возить человѣка, съ опасностію жизни, по такимъ мѣстамъ, гдѣ только и можно видѣть, что гробницы и разореніе! Какъ будто бы въ Лондонѣ къ разоренію нѣтъ другой пріятнѣйшей дороги, и какъ будто бы на свѣтѣ не льзя сыскать предметовъ забавнѣе, какъ надгробные камни!

"Однажды случилось даже, что у насъ недостало хлѣба, и я принужденъ былъ, вмѣстѣ съ лошадьми моими, питаться овсомъ. Но я еще не дошелъ до конца моихъ бѣдствій. Я такъ изорвалъ платье мое, что теперь долженъ носить утренній мой фракъ, въ которомъ меня бы почли купеческимъ прикащикомъ или петиметромъ изъ Сити, если бы только увидѣлъ меня кто ни будь изъ порядочныхъ людей. Глупая прачка испортила мнѣ съ полдюжины галстуковъ: она вовсе не умѣетъ ихъ крахмалить и оборвала тесёмки, которыми они завязываются. Только что погода дозволитъ, я поспѣшу вырваться изъ этой тюрьмы, гдѣ я служу посмѣшищемъ для грубой черни; какъ жалѣю я, что разстался съ Бондской улицей, и для чего же? чтобы погребсти себя между горами и на дикихъ островахъ, гдѣ можно прогуливаться цѣлую недѣлю, не встрѣтивъ человѣческаго подобія!

«Р. S. Сдѣлайте одолженіе, закажите для меня, у моего портнаго, новый Кумберландскій корсетъ! Я такъ сталъ худощавъ какъ борзая собака; ни одно изъ платьевъ моихъ не будетъ мнѣ годиться. Я бы умеръ съ голоду, если бы не подкрѣплялъ силъ своихъ сухарями и мадерой.»

Такъ оканчивается посланіе повѣсы, моего племянника. Я вѣрю, что надъ нимъ дѣйствительно смѣялись добрые друзья мои, горные жители, съ которыми онъ такъ разительно не сходствуетъ. Что же касается до меня, я оставилъ землю ихъ гораздо въ лучшемъ здоровьѣ, нежели въ какомъ туда пріѣхалъ, и если имѣлъ причину на нихъ жаловаться, то развѣ только за то, что они оказывали слишкомъ большое уваженіе моей особѣ.

№ XI.

УТОМИТЕЛЬНЫЯ ЗАБАВЫ.

Strenua nos exercet inertia.....
Hor.

Во Франціи, дурачество потрясаетъ гремушками своими въ провинціяхъ и въ городахъ только въ то время, когда вся Природа кажется облеченною печальнымъ покровомъ; тогда, какъ зима приводитъ съ собою инеи и морозы, веселость Французовъ является въ полномъ торжествѣ своемъ. На зло суровостямъ времени, живость и склонность къ забавамъ снова переносятъ ихъ въ обыкновенную ихъ сферу движенія и удовольствій. Самые хладнокровные изъ нихъ спѣшатъ тогда къ столу, за которымъ предсѣдательствуетъ Момусъ. Какая блестящая пылкость и какая бездна острыхъ словъ!

Англичане, напротивъ того, уступаютъ вліянію времени года. Вельможи и дворяне въ безчувственности засыпаютъ въ своихъ помѣстьяхъ, и не прежде, какъ при наступленіи весны, выходятъ изъ оцѣпенѣнія. Впрочемъ, едва только благодѣтельное дневное свѣтило успѣетъ разогнать и разсѣять туманы, печально покрывающіе Лондонъ, какъ всѣ они, со всѣхъ сторонъ, стремятся въ столицу.^[17] Мной бы сказалъ, что тогда богиня хорошаго тона вдругъ разсылаетъ во всѣ концы Королевства быстрыя приказанія, и что всѣ наперерывъ спѣшатъ исполнять ихъ.

Посвящающіе себя служенію этаго страннаго божества имѣютъ полную свободу воздавать ему почести, всякой по своему вкусу. Одни назначаютъ вечера для игры, другіе праздники, на коихъ музыка мѣняется съ танцами. Здѣсь дѣлаютъ балы, тамъ роуты (rout).^[18] Охотники до хорошаго стола даютъ пиршества, между тѣмъ какъ тѣ, которые желаютъ прославиться умомъ своимъ и вкусомъ, составляютъ собранія (cercles),^[19] куда всякой спѣшитъ нести дань.

Лордъ Меръ и гражданскіе судьи въ Сити также имѣютъ свои торжественные дни, въ которые они иногда даже затмѣваютъ всё, что только пышность можетъ выдумать наиболѣе величественнаго. Таковъ былъ праздникъ, данный Лордъ Меромъ въ Максіонъ-Гаузѣ, въ Египетской залѣ, на второй день Пасхи въ 1786 году.

Никогда еще не бывало такого великолѣпнаго обѣда и столь многочисленнаго собранія. За столомъ сидѣло болѣе двухъ тысячъ гостей: Баронетовъ, Маркизовъ, Епископовъ и Лордовъ. Послѣдовавшій за тѣмъ балъ казался истиннымъ очарованіемъ. Волшебный жезлъ Цирцеи не могъ бы произвести болѣе превращеній.

Въ Лондонѣ существуетъ нѣкоторый особый классъ людей, знающихъ такъ хорошо сообразоваться съ обычаями большаго свѣта, и такъ искусно умѣющихъ показывать себя по наружности обладателями великаго богатства, что они всегда бываютъ приняты въ лучшихъ обществахъ: это фашіонебли (fashionables).

Въ отношеніи къ роутамъ, въ особенности замѣчательно то, что есть такія Леди, которыя только въ тѣ дни и принимаютъ гостей, когда даютъ ихъ, т. е. одинъ или два раза въ годъ.

«Съ трудомъ пробираясь въ смертельной скукѣ, (говоритъ Лордъ Эрскинъ, авторъ Арматы) между безчисленною цѣпью каретъ, наконецъ останавливается у подъѣзда. Всходишь на верхъ по великолѣпно — освѣщенной лѣстницѣ; но сколько надобно имѣть терпѣнія, чтобы дойти до дверей залы? Приближаясь къ нимъ, сильный паръ, какъ будто бы изъ бани, принуждаетъ васъ остановиться. Руки ваши такъ сжаты, что невозможно даже высвободишь ихъ, чтобы обтереть съ лица потъ.^[20] Прелестныя дѣвицы, богато одѣтыя дамы, которымъ всѣ уступаютъ дорогу, могли бы доставить пріятное развлеченіе въ этомъ странномъ безпокойствѣ, если бы смотря на другихъ, страждущихъ отъ такого тягостнаго положенія, можно было сохранить веселое расположеніе духа. Отъ одного воспоминанія о такомъ принужденіи проходитъ иногда охота ѣхать теряться въ вихрѣ, царствующемъ въ комнатахъ, въ особенности же когда подумаешь, что въ тотъ же вечеръ дается пять или тесть такихъ праздниковъ, гдѣ непремѣнно должно быть, если хочешь выполнить обязанности хорошаго тона.»

Балы не должно смѣшивать съ сими пышными и удушливыми собраніями. Праздники сіи дѣйствительно заслуживающіе это названіе, обыкновенно начинаются въ одиннадцать и продолжаются до пяти часовъ утра.

Нѣсколько дней тому назадъ, былъ я на роутѣ у Леди Модишъ. При выходѣ изъ залы, попался мнѣ Г. Белламонтъ. «Я бы душевно былъ радъ, поскорѣе отдѣлаться, сказалъ онъ мнѣ, но между тѣмъ, позвольте мнѣ пройти. Я хочу только поздороваться съ Миледи, единственно для того, чтобы она и весь городъ знали, что я былъ здѣсь. Завтра я увижу имя свое во всѣхъ журналахъ, если только покажусь хоть на одну минуту, потому что мнѣ долѣе оставаться не возможно: я измучился и усталъ до смерти. Теперь два часа утра, а я уже сегодняшній вечеръ на четвертомъ сборищѣ. Но скажите мнѣ, гдѣ Леди Модишъ?» Я указалъ ему ее; онъ старался дойти до нее, но такъ былъ блѣденъ и истощенъ, что съ трудомъ продрался сквозь толпу.

Хозяйка дома стояла у дверей, какъ часовой, такъ что всякой пріѣзжающій проходилъ мимо ее. Она кланялась и улыбалась всѣмъ одинаково и всякому говорила почти однѣ и тѣже привѣтствія: «Смотря на лице ваше, я не имѣю нужды освѣдомляться о вашемъ здоровьѣ. Но отъ чего такъ поздо? — Угодно вамъ посмотрѣть на танцы, или вы пройдете въ комнаты, гдѣ играютъ?» Она вѣрно разъ пятьдесятъ повторила слова сіи. Ужасно разгорячившись отъ жару и исполнявъ такую обязанность въ продолженіе четырехъ часовъ, она, казалось, готова была упасть отъ изнеможенія. Опахало ни сколько ее не освѣжало, а напротивъ того, махая имъ безпрестанно, она еще болѣе утомлялась. Гости пріѣзжали безпрерывно отъ одиннадцати часовъ вечера до четырехъ утра. На другой день я заѣхалъ узнать о ея здоровьѣ, и мнѣ сказали, что она слегла въ постелю.

Я самъ, возвратившись домой, получилъ лихорадку, потому что ужасно какъ былъ сжатъ въ рядахъ благородныхъ и высокоблагородныхъ особъ.^[21] Я еще и на другой день былъ оглушенъ шумомъ, царствовавшимъ наканунѣ въ залахъ и безпрерывнымъ стукомъ молотка у дверей. Слуги, которые докладывали, совершенно охрипли, и подъ конецъ едва уже могли произносить имена такого множества усердныхъ послѣдователей моды и хорошаго тона. Многія дамы занемогли отъ жара, а Лордъ С*** сказывалъ мнѣ, что у него отъ толчковъ остались на бокахъ синія пятна и что не смотря на то, въ продолженіе всей ночи, онъ не могъ пройти далѣе какъ до второй залы.

Многіе гости даже вовсе не замѣтили Леди Moдишъ, которая не очень высока ростомъ; но единственная цѣль большой части тѣхъ, которые у нее находились, была та, чтобы заставить о себѣ говорить, и чтобы видѣть на другой день имя свое припечатаннымъ въ модныхъ журналахъ. Тамъ то желали блистать многочисленные друзья Леди Moдишъ, гораздо болѣе нежели въ ея великолѣпныхъ покояхъ.

И вотъ что называютъ удовольствіемъ! послѣ полуночи ѣздить изъ дому въ домъ; въ одномъ едва не задохнуться отъ жару; въ другомъ быть сжату какъ въ клещахъ; здѣсь увидѣть Принца, тамъ поклониться хозяйкѣ или сказать ей какое нибудь очень обыкновенное привѣтствіе! и всё это только для того, чтобы имѣть послѣ удовольствіе утвердительно отвѣчать, что вы были въ такомъ-то и въ такомъ-то собраніи, гдѣ (какъ вамъ скажетъ, картавя, какая нибудь Миссъ или, кривляясь, Графиня) находился весь городъ; но главное для того, чтобы видѣть имя свое въ журналахъ, и прослыть чрезъ то моднымъ человѣкомъ.

И то правда, что безъ помощи журналовъ, которые занимаютъ вельможъ во время завтрака, никто бы и не зналъ о существованіи многихъ людей, Тамъ только они и живутъ, тамъ находятъ извѣстность свою и славу. Журналы часто представляютъ цѣлую біографію человѣка хорошаго тона. Въ нихъ видишь дни, въ которые онъ показался во всѣхъ большихъ собраніяхъ; когда онъ былъ представленъ ко Двору; когда лошадь его была на скачкѣ въ Ньюмаркетѣ или въ Дерби; когда онъ купилъ себѣ новый экипажъ; когда заплатилъ ужасную сумму за скакуна, гораздо болѣе славнаго, нежели тотъ, кто его купилъ; тамъ въ точности означенъ день и часъ его пріѣзда въ Лондонъ, а также и время, когда онъ отъѣзжаетъ; (что иногда, мимоходомъ сказать, имѣетъ свои неудобства); въ нихъ расточаютъ ему за его деньги похвалы, какъ искусному охотнику, который въ одинъ день застрѣлилъ столько-то дичи; и объявляютъ, что онъ путешествуетъ съ знатнымъ вельможею; ни одна изъ обстоятельствъ этого рода не упущено. Если ему случится участвовать въ какомъ нибудь соблазнительномъ дѣлѣ, то онъ прославляется въ нихъ тѣмъ, что успѣлъ обольстишь женщину или измѣнилъ пріятелю. Возвѣщается иногда, что онъ уѣхалъ на твердую землю (прекрасное средство избавиться отъ заимодавцевъ); наконецъ, его же можно найти, въ статьѣ о судныхъ дѣлахъ, оправданнымъ по какому нибудь приговору. И не смотря на то, такова жажда къ удовольствіямъ, такова власть моды, что ни во что ставятъ труды, издержки, разореніе и безчестіе, однимъ, словомъ всё, чтобы только достигнуть цѣли въ этомъ пустомъ и сумазбродномъ честолюбіи!

Послѣднее о немъ извѣстіе увѣдомляетъ о его смерти, и онъ уже не можетъ симъ наслаждаться. Если бы новичокъ, на этомъ краткомъ поприщѣ хорошаго тона, обращалъ нѣсколько болѣе вниманія на послѣднюю статью сію, то пылкость его весьма бы охладѣла; но, не смотря на то, веселые питомцы забавъ читаютъ оную съ равнодушіемъ, означающимъ по ихъ мнѣнію хладнокровіе, приличное благородному человѣку. — «Леди Марія, какъ бы вы думали, кто умеръ? — Лордъ Топпинтонъ. — Вообразите, что ему было только еще пятьдесятъ лѣтъ. — Правда, но онъ слишкомъ весело жилъ.» Вотъ участіе, какое принимаетъ въ подобныхъ приключеніяхъ легкомысленный модный кругъ! Читатель журнала съ нечувствительностію восклицаетъ: «Боже мой! кто бы могъ этому повѣрить? Нѣсколько дней тому назадъ, онъ былъ вмѣстѣ со мною на балѣ у Маркизы, гдѣ находилось восемьсотъ человѣкъ!» При чтеніи другой статьи: «Мистрисъ Ливелей развелась? — О! я ожидалъ этого.» Далѣе: «О! это извѣстное любовное приключеніе, за которое была дуэль, и такого-то Пера ранили.» И тысячу различныхъ вещей столько же занимательныхъ, какъ и исполненныхъ нравственности.

№ XII.

ПОЛОВИННОЕ ЖАЛОВАНЬЕ.

Posilis ingloruis armis,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Lacrimus humectat grandibus orae.

Virg.

"Когда миръ былъ заключенъ, сказалъ мнѣ капитанъ Шанди, я сдѣлался тунеядцемъ. Прежде всего посѣтилъ я знакомыхъ, или такъ называемыхъ друзей своихъ. А такъ долго служилъ на твердой землѣ, что сначала всё, что ни видѣлъ я въ моемъ отечествѣ, имѣло для меня прелесть новизны. Но вскорѣ и этотъ единственный родъ достоинства исчезъ въ глазахъ моихъ; скука овладѣла мною, покрыла мрачною тѣнью всѣ предметы и заставила меня жалѣть о скитающейся солдатской жизни, о полѣ сраженія и о минувшихъ безпокойствахъ и опасностяхъ.

"Однажды, прохаживаясь въ большой алеѣ Сентъ-Жемскаго парка, я замѣтилъ по обѣимъ сторонамъ множество военныхъ. Рединготъ, синія панталоны, черный шелковый галстукъ и шпоры, означали отставнаго драгуна; военный глазъ тотчасъ можетъ отличить офицера отъ учениковъ, молодымъ повѣсъ и лавочныхъ петиметровъ, не смотря на то, что они иногда надѣваютъ такое же платье. По сертуку, сѣрымъ брюкамъ, менѣе свободной осанкѣ, вообще не такъ затѣйливой одеждѣ и Веллингшоновскимъ сапогамъ безъ шпоръ, можно было тотчасъ узнать пѣхотнаго офицера, уволеннаго также съ половиннымъ жалованьемъ. Всѣ они вѣроятно выходили изъ какого нибудь верхняго этажа въ Сюффолькской улицѣ, изъ каморки въ окрестностяхъ Страпда, или изъ темной лачужки въ предмѣстіяхъ; прогуливались безъ цѣли, и свистали отъ скуки, не находя предметовъ для размышленія.

"Я легко различилъ между моими отставными сотоварищами, три націи, управлявшія однимъ скипетромъ. Англичанинъ казался, если и не слишкомъ довольнымъ, то по крайней мѣрѣ спокойнымъ. Ирландецъ показывалъ нерѣшительность и разсѣяніе; можно было подумать, что онъ ежеминутно наблюдалъ погоду, въ надеждѣ, что счастливый вѣтерокъ можетъ подняться и доставить ему какую нибудь добычу. Онъ высоко держалъ голову, подавался грудью впередъ, опускалъ широкія свои плеча, бросалъ снизходительный взоръ на мужественный станъ свой и, казалось, говорилъ: «Каковъ я молодецъ? Гдѣ та богатая наслѣдница, слабая женщина или опытная вдова, которая бы могла почувствовать ко мнѣ склонность?» Шотландецъ, по видимому, уступалъ нуждѣ со образоваться съ обстоятельствами, и согласенъ былъ оставить званіе воина, чтобы сдѣлаться гражданиномъ; онъ, казалось, старался себя увѣришь, что какой нибудь учтивый съ его стороны поступокъ, счастливый случай или непредвидѣнное приключеніе, могутъ улучшишь его состояніе; онъ чувствовалъ, что не заслужилъ упрековъ ни по человѣчеству, ни по званію воина и ожидалъ, чтобы колесо Фортуны обратилось въ его пользу. Будучи бѣденъ, но гордъ, покоренъ, но превыше унизительныхъ средствъ, которыми обезчестили себя многіе храбрые воины въ другихъ земляхъ, Дональдъ^[22] всегда скроменъ, умѣренъ, расчетливъ и хладнокровенъ.

"Размышленія сіи слѣдовали одно за другимъ въ умѣ моемъ, и между тѣмъ, какъ я разсматривалъ круглую голову, голубые глаза, бѣлокурые волосы и независимый видъ отставленнаго Джонъ-Були;^[23] орлиный носъ, крутой лобъ, гордый взглядъ, толстыя губы, темные волосы, завистливый и отчасти мятежный видъ Пата,^[24] уволеннаго съ умѣреннымъ пансіономъ; наконецъ бѣлый цвѣтъ лица, сѣрые глаза, выдавшіяся скулы и притомъ учтивый видъ Дональда, также включеннаго въ общій списокъ состоящихъ на половинномъ жалованьѣ, случай привелъ меня быть свидѣтелемъ сцены, которая сильно меня тронула.

"Человѣкъ, по видимому военный, не смотря на то, что былъ въ гражданской одеждѣ, сидящій облокотясь на лавкѣ, протянувъ по ней ноги, обратилъ на себя мое вниманіе. Лице его, казалось, говорило: «Взгляните на меня; весь доходъ мой состоитъ только въ половинномъ моемъ жалованьѣ; я провожу здѣсь всякой день по нѣскольку часовъ, размышляя объ опасностяхъ, которымъ я подвергался, и о славѣ, которую пріобрѣлъ: здѣсь умъ мой занимается различными проэктами для Министровъ, которые разводятъ ими огонь, когда я рѣшаюсь послать ихъ къ нимъ. Я нюхаю табакъ у перваго, кто встрѣтился; забавляю устарѣвшую дѣвицу или какого ни будь праздношатающагося, разсказывая имъ, подобно Отеллу, какъ я на войнѣ презиралъ опасности, и въ пять часовъ отправляюсь къ такому ресторатёру, гдѣ можно дешево пообѣдать; выпиваю тамъ кружку пива, и пробѣгаю журналы; потомъ возвращаюсь домой, пишу съ дюжину писемъ къ самозванцамъ-покровителямъ, и рано ложусь спать, съ тѣмъ, чтобы на другой день начать опять тоже.» Таковы привычки Шотландца, простаго, честнаго, воздержнаго и неспособнаго вредить ни себѣ, ни другимъ,

"Противъ этого блѣднаго, высокаго и худощаваго человѣка, почти лежащаго на скамейкѣ, стоялъ солдатъ пріятной наружности, въ которомъ, по нарѣчію его и физіогноміи, я узналъ Шотландца. Онъ былъ въ мундирѣ, но на головѣ имѣлъ круглую шляпу, а подъ мышкой толстую палку, вѣрные признаки уволеннаго отъ службы солдата, который возвращается къ домашнимъ своимъ пенатамъ.

"Офицеръ раскрылъ небольшой бумажникъ, вынулъ изъ него билетъ въ два фунта стерлинга, посмотрѣлъ на него два или три раза, какъ на друга, съ которымъ должно разстаться, какъ будто бы желая увеличишь его цѣну, и притомъ сожалѣя, что это такая малость; потомъ, измявъ его въ рукѣ, со вздохомъ подалъ его солдату.

«Возьми. Шапли. сказалъ онъ ему: прощай, будь здоровъ и побереги себя; вотъ долгъ мой; я бы желалъ, чтобы это было гораздо болѣе.»

«Солдатъ отступилъ шагъ назадъ; рука его, которую онъ протянулъ, чтобы принять билетъ, невольно опустилась; пальцы разогнулись, какъ будто бы не въ состояніи были взять его; онъ опустилъ глаза въ землю; но наконецъ видя, что офицеръ все еще держалъ простертую къ нему руку, онъ скрѣпился, съ смущеннымъ видомъ взялъ билетъ, бросилъ на него быстрый взглядъ, отвернулся и медленно положилъ его въ карманъ.»

«Покорнѣйше васъ благодарю, сударь, сказалъ онъ ему, не трогаясь съ мѣста; вы слишкомъ милостивы.»

— "По настоящему, я долженъ благодарить тебя, Шарли, " отвѣчалъ офицеръ тронутымъ голосомъ.

— «Да благословитъ васъ Небо!» сказалъ солдатъ съ замѣшательствомъ. Послѣ сего, онъ опустилъ руку въ карманъ, какъ будто бы искалъ тамъ билета, съ тѣмъ, чтобы отдашь его назадъ; но онъ не смѣлъ того сдѣлать и вздохнулъ, покачавъ головою.

"Прощай, Шарли! (сказалъ ему офицеръ, видя его всё еще стоящаго неподвижно). «Ступай съ Богомъ, другъ мой.»

"По этой командѣ, солдатъ приложилъ руку къ шляпѣ, чтобы отдать воинскую почесть, вытянулся какъ будто подъ ружьемъ и, поворотившись на лѣво кругомъ, удалился тихими шагами.

«Шарли!» вскричалъ Офицеръ. Онъ тотчасъ воротился,

«Будь счастливъ!» сказалъ онъ протягивая къ нему руку. Шарли поспѣшно схватилъ оную, поцѣловалъ, омочивъ слезами, и вторично удалился съ грустью въ сердцѣ, но гордясь милостью прежняго своего начальника.

"Всё сіе не требовало объясненія: простой солдатъ прощался съ своимъ офицеромъ. До тѣхъ поръ, пока онъ служилъ у него подъ начальствомъ, военная дисциплина не дозволяла короткости въ обхожденіи. Но, при послѣднемъ прощаньи, взаимное уваженіе сблизило двухъ товарищей: по оружію, и командиръ не могъ отпустить отъ себя подчиненнаго, не изъявивъ ему послѣдняго знака благоволенія, которое онъ заслуживалъ.

"Любопытство побудило меня идти за солдатомъ и вступитъ съ нимъ въ разговоръ.

"Мнѣ кажется, что тебѣ очень жаль разстаться съ своимъ офицеромъ, сказалъ я ему.

«Это самый несчастный день въ моей жизни, отвѣчалъ онъ мнѣ; всѣ опасности, голодъ, стужа и сраженія, въ сравненіи съ симъ ничего не значатъ. Это былъ отличный офицеръ, лучшій начальникъ и самый храбрый человѣкъ, который когда-либо сражался: подъ нашими знаменами. Я семь лѣтъ служилъ съ нимъ и мы часто раздѣляли вмѣстѣ одну постелю, т. е. спали на землѣ, имѣя небо вмѣсто покрова. А теперь я долженъ воображать, что его благородіе не имѣетъ даже средствъ содержать слуги! (тутъ онъ обтеръ глаза свои рукою.) Быть принуждену съ нимъ разстаться! Зачѣмъ заключенъ миръ? Я бы желалъ, чтобы выпустили Бонея,^[25] у насъ бы тогда непремѣнно была война. Я увѣренъ, что онъ мнѣ отдалъ послѣднія свои деньги. Проклятый билетъ! лучше бы я никогда тебя не видалъ. Я бы день и ночь согласился служишь ему даромъ, потому что онъ не въ состояніи платить мнѣ; но онъ на этотъ случай слишкомъ гордъ, и я никогда не посмѣю сдѣлать ему такое предложеніе. Дай только Богъ, чтобы опять была война, хотя бы мнѣ суждено было и погибнуть на полѣ брани.»

«Приверженность этого честнаго человѣка такъ мнѣ понравилась, что я предложилъ ему полкроны, чтобы выпить за мое здоровье. Я послѣ самъ того стыдился, не смотря на то, что послѣдовалъ похвальному побужденія), потому что сердце Шарли такъ было наполнено любовью къ его начальнику, что въ немъ не оставалось болѣе мѣста ни для какого другаго чувствія, ни даже для корысти.»

«Благодарю васъ, сударь, сказалъ онъ мнѣ, я ни въ чемъ не имѣю нужды: я бы только желалъ, чтобы командиръ мой былъ болѣе счастливъ.» При сихъ словахъ, онъ не могъ удержать слезъ своихъ, и такъ какъ я не въ состояніи былъ его утѣшишь, то пожавъ ему руку, разстался съ нимъ.

«Я возвратился въ алею, въ которой видѣлъ Шотландскаго офицера. Онъ всё еще сидѣлъ въ томъ же положеніи, тихо свисталъ и хлопалъ себя хлыстомъ по сапогу; но легко было замѣтишь, что не веселость внушала ему это занятіе, потому что глубокая меланхолія царствовала во всѣхъ чертахъ его.»

№ XIII.

СОБРАНІЯ и CONVERSAZIONE.

J'ai toutes les envies du monde d'être savant et j'enrage

que mon père et ma mère ne m'aient pas fait bien
étudier toutes les sciences quand j'étais jeune.

Molière.

Собраніе у знатной женщины и conversazione модной дамы, почитаются забавами отличнаго и высшаго рода. Въ томъ и другомъ вы найдете отборную знать и всѣхъ тѣхъ, которые даютъ тонъ въ обществахъ; причемъ можете быть увѣрены, что никогда не встрѣтите тамъ всякаго сбора. Приглашаемые туда, могутъ быть разныхъ лѣтъ и званій, но всѣ они принадлежатъ къ одному сословію, и означены одинаковыми отличительными чертами. Во всѣхъ обществахъ большаго свѣта, вы безъ изъятія найдете вѣжливость и образованность въ высшей степени.

Простое приглашеніе въ собраніе, состоящее въ слѣдующихъ словахъ: "Леди N. N. будетъ у себя въ такой-то вечеръ, " не такъ важно, какъ званые балы, пышные роуты, или ужины. Conversazione, по предмеліу своему, превосходнѣе и возвышеннѣе прочихъ собраній, или по крайней мѣрѣ, должно бы быть такъ, потому что обыкновенно предполагается, что conversazione непремѣнно должно соединять въ себѣ съ хорошимъ тономъ и таланты. Часто однако же, весьма несправедливо даютъ это же названіе наряднымъ обществамъ, въ которыхъ прогуливаются по богатоубраннымъ заламъ, гдѣ поставлено для пожилыхъ людей нѣсколько карточныхъ столовъ, между тѣмъ какъ conversazione должны бы состоять изъ такихъ людько особъ обоего пола, которыя извѣстны по своему остроумію и свѣдѣніямъ въ литературѣ.

Но когда слышишь о собраніяхъ и conversazione, которыя даютъ люди низшихъ классовъ, желающіе передразнивать знатныхъ, когда видишь, что купеческія жены, разсылаютъ такіе пригласительные билеты, то это можно назвать истинною пародіею, каррикатурою картины, которой они, по самолюбію своему, стараются подражать. Во всѣхъ состояніяхъ можно звать на балъ или на вечеръ, но собранія и conversazione, на которыхъ должны быть въ точности соблюдены всѣ приличія, гдѣ всё дышитъ роскошью и утонченнымъ вкусомъ, исключительно принадлежатъ только высшимъ сословіямъ общества и должны соединять въ себѣ все, что только мода можетъ представишь блистательнаго и пріятнаго.

Мнѣ случилось два раза быть на смѣшныхъ подражаніяхъ симъ лучшимъ увеселеніямъ общества: въ собраніи у жены моего ювелира и на corversnzione у супруги моего аптекаря. Первая была разряжена въ пухъ, и такой смѣшной женщины я въ жизнь свою не видывалъ. Желая подражать знатнымъ дамамъ вашимъ, которыя ѣздятъ въ собранія ко Двору въ перьяхъ, придающихъ имъ благородный и величественный видъ, она столько насадила ихъ себѣ на голову, что похожа была на павлина съ распущеннымъ хвостомъ. Всѣ ухватки ея показывали принужденность, глупое чванство и неловкость.

Комнаты были богато убраны и полы разрисованы, какъ то дѣлается въ лучшихъ домахъ; но узоръ былъ совершенно безъ вкуса, также какъ и прочія украшенія. Заимствованная величавость, неловкіе поклоны, неповоротливые слуги, нанятые только на этотъ вечеръ, хозяинъ дома сущій простякъ, хозяйка утомительная своими неумѣстными угожденіями, всё показывало наблюдателю, что онъ находится въ собраніи лавочниковъ. Со всѣхъ сторонъ видѣлъ я только толстыя, красныя руки танцовщицъ, у которыхъ пальцы покрыты были огромными перстнями и кольцами, принужденную) любезность и поддѣльный блескъ живости. Папиньки и маминьки, стоящіе еще гораздо ниже дѣтей своихъ, въ отношеніи къ правиламъ образованности и общежитія, сильно означали переходѣ отъ торговли къ независимости, и внезапное переселеніе изъ конторъ въ гостиную. Студенты медицины и приказные, одѣтые съ головы до ногъ въ черномъ, въ бѣлыхъ перчаткахъ, съ шляпами, которыхъ вовсе не умѣли держать и притомъ стараясь подражать петиметрамъ; дородные граждане, прикащики банкировъ, одни надутые своимъ богатствомъ, другіе желая казаться весельчаками, составляли общество, прибавя еще къ нимъ небольшое число сельскихъ Дворянъ и нѣсколько знатныхъ должниковъ, которые пріѣхали для того, чтобы поддержать себя въ милостяхъ у ювелира и Долѣе пользоваться его довѣренностію.

Легко можно себѣ вообразить, что въ подобномъ обществѣ и разговоръ былъ весьма занимателенъ: особенно придавали ему разнообразность учтивые вопросы, дѣлаемые всѣмъ пріѣзжающимъ: "Не угодно ли вамъ сѣсть? Не желаете ли вы сыграть партію въ вистъ? — и такъ далѣе. Одна комната была назначена для картъ, другая для танцовъ; то скука вездѣ царствовала. Столъ, за которымъ ужинали, гнулся подъ тяжестію самыхъ рѣдкихъ блюдъ и плодовъ, какихъ только можно было достать въ это время года, между тѣмъ, какъ самъ г. ювелиръ всѣми силами старался придать себѣ важный видъ и казаться любезнымъ. Я уѣхалъ тотчасъ какъ только позволила мнѣ благопристойность, почитая это сборище самымъ неудачнымъ опытомъ, который только можно было сдѣлать въ подражаніе модному свѣтскому собранію.

Conversazione госпожи аптекарши заключало въ себѣ еще болѣе странностей, и гораздо ближе подходило къ каррикатурѣ.

Мистрисъ Оллаподъ, вся въ бѣломъ, сидѣла на софѣ съ принужденною безпечностію; волосы ея были спущены кругомъ въ локонахъ, по примѣру Греческихъ бюстовъ; грудь открыта и руки обнажены до самыхъ плечъ перчатки спущены въ низъ, а сверхъ оныхъ богатые браслеты; бѣлые атласные башмаки, привязанные лентами къ двумъ огромнымъ колоннамъ, поддерживающимъ станъ ея, украшали ноги, которыя, по величинѣ своей, годились бы къ колоссальной статуѣ Минервы, и едва доставали до подставленной подъ нихъ скамейки: такъ она низка была ростомъ; сжатое и плоское лице довершало ея прелести. Она принимала гостей своихъ съ холодною и жеманною улыбкою, между тѣмъ какъ Г. Оллаподъ, во фракѣ ревеннаго цвѣта, въ бѣломъ жилетѣ и черномъ исподнемъ платьѣ, стоя у дверей, безпрерывно раскланивался на всѣ стороны, и какъ будто бы говорилъ: «Пожалуйте, пожалуйте, любезные мои посѣтители; — нѣкоторые изъ васъ вѣроятно простудятся, но это небольшая бѣда, мы тому поможемъ.»

Подлѣ госпожи Оллаподъ сидѣлъ кандидатъ лекарь, ожидающій съ примѣрнымъ терпѣніемъ той минуты, въ которую какіе нибудь больные удостоятъ его своею довѣренностію, а до тѣхъ поръ онъ утѣшалъ свое самолюбіе, играя ролю ученаго человѣка. Два жалкіе автора и двѣ дѣвицы Гучжинсъ, содержательницы пансіона близь Гакнея, составляли литературный кругъ, который служилъ украшеніемъ этому conversazione. Три лакея принимали гостей, докладывали и отворяли двери. Одинъ былъ мальчикъ, приглашенный изъ ближней харчевни съ голосомъ Стентора, другой молодой Геркулесъ, который ночными своими руками обыкновенно толокъ въ ступкѣ коренья, и который распространялъ вокругъ себя сильный запахъ лекарствами; третій аптекарскій ученикъ, родъ амфибіи, вмѣстѣ и слуга и равный съ своими хозяевами.

Общество составляли вылеченные больные всякаго рода и блѣдные выздоравливающіе, пасторъ, который очень глупо шутилъ, и нѣсколько деревенскихъ родственниковъ. Въ большой залѣ занимались разговорами, подлѣ въ кабинетѣ играли на одномъ столѣ въ вистъ, а въ гостиной Миссъ Оллаподъ терзала слухъ нашъ, играя на Фортепіано. Праздникъ окончился тѣмъ, что Капитанъ О’Галлоранъ называетъ подобіемъ ужина, то есть разными закусками, которыя подавали поперемѣнно аптекарскій работникъ и ученикъ, между тѣмъ, какъ хозяинъ нашъ разсуждалъ о медицинѣ, а хозяйка о литературѣ.

Когда я пріѣхалъ и вошелъ въ залу, чтобы поклониться госпожѣ Оддаподъ, то кандидатъ лекарь въ самое это время съ восторгомъ читалъ самую вздорную Оду, сочиненія хозяйки дома, которую онъ скромнымъ образомъ уподоблялъ Сафѣ, Музѣ Лезбоса. Мистрисъ Оддаподъ краснѣла, называла его льстецомъ и между прочимъ прибавила, что она теперь совершенно посвятила себя Философіи, истинно уважая вкусъ Платона, происходившаго отъ Кодра, который оставилъ Эпическую Поэзію и трагедію для тога, чтобы прилѣпиться къ этой полезной и основательной наукѣ. Она также сдѣлала замѣчаніе, что Платонъ не могъ не быть мудрецомъ, происходя отъ такого поколѣнія со стороны отца своего, и считая безсмертнаго Солона предкомъ своимъ по матери. При чемъ весьма сожалѣла, что она не родилась во времена Платона и Сократа, чтобы, подобно Аксіотеѣ и другимъ молодымъ Аѳинянкамъ, ходишь учиться мудрости у сихъ великихъ мужей.

Такія и подобныя имъ скучныя и сухія замѣчанія составляли весь ея разговоръ, который гости слушали въ молчаніи, и который наводилъ зѣвоту на бѣдныхъ деревенскихъ родственниковъ.

Л видѣлъ, что госпожа Оллаподъ непремѣнно хотѣла прослыть ученою, что двое авторовъ извлекали изъ того свою пользу и что супругъ ея, для удовлетворенія издержкамъ остроумной и свѣдущей жены своей, принужденъ былъ увеличивать щеты больныхъ своихъ, прописывая имъ двойныя порціи опіума, мятной воды и проч. Это conversazione подѣйствовало на меня, какъ самое сильное усыпительное и болѣе принесло мнѣ пользы, нежели всё, что я ни бралъ до тѣхъ поръ изъ аптеки, отъ безсонницы. Мистрисъ Оддаподъ можетъ служишь самымъ дѣйствительнымъ лекарствомъ отъ любви, а дочь ея вѣрнѣйшимъ средствомъ отъ чрезмѣрной чувствительности, производимой гармоніею.

Во второмъ часу я удалился и твердо положилъ себѣ не ѣздить болѣе никогда въ такія собранія и conversazione, на которыхъ низшее сословіе стремится передразнивать людей хорошаго тона, что до сихъ поръ въ точности и исполняю. Конечно всѣ званія, каждое въ своемъ родѣ, имѣютъ достоинства, но ихъ никогда не должно смѣшивать, и Гольдсмитъ весьма справедливо сказалъ почти въ подобномъ этому случаѣ, что «общество глупцовъ можетъ сначала смѣшить насъ, но всегда оканчивается тѣмъ, что оно намъ наскучитъ.»

ТЩЕСЛАВІЕ и БѢДНОСТЬ.

Da, si g rare non est,

Quoe prima irаtum ventrem satiarerit escam.

Hor.

Леди M***, съ которою я недавно имѣлъ честь познакомишься, пригласила меня на прошедшей недѣлѣ къ себѣ обѣдать въ шесть часовъ. Такъ какъ я почиталъ эту даму весьма обстоятельною, то и пріѣхалъ къ ней ранѣе семи. Нѣкоторые изъ нашихъ записныхъ франтовъ, въ томъ числѣ и Полковникъ Б * * *, явились съ большою торопливостью въ семь часовъ съ половиною. Болѣе никого не ждали; однако же не было еще никакихъ пріуготовленій къ обѣду, и я видѣлъ ясно, что хозяйка дома о чемъ-то внутренно безпокоилась.

При всемъ томъ однако же, она не забыла напомнить Леди Г * * *, что на дняхъ выиграла у нее въ вистъ восемь гиней, которыхъ еще не получила.^[26] Леди Г * * * покраснѣла, вынула восемь гиней изъ кошелька своего и отдала ихъ ей съ сердцемъ и досадою. «Вы меня извините, сказала Леди М * * * принимая деньги, но мнѣ столько должны по бездѣлкамъ, и притомъ у меня такъ слаба на, мять, что я воспользовалась случаемъ и напомнила вамъ единственно для того, чтобы уже болѣе о томъ не думать, будучи увѣрена, что вы совсѣмъ объ этомъ позабыли, Что касается до меня, то я всегда рада, если мнѣ напоминаютъ о моихъ небольшихъ долгахъ въ этомъ родѣ,» Леди Г * * * обмахнулась опахаломъ, сдѣлала движете головою, какъ будто бы хотѣвъ сказать: вы правы, и старалась съ пріятностію улыбнуться, на не могла скрыть своего неудовольствія. На самомъ же дѣлѣ, Леди М * * * имѣетъ прекраснѣйшую память относительно долговъ въ этомъ родѣ; никто болѣе ее не корыстолюбивъ въ игрѣ, и она никакъ не считаетъ восьми гиней бездѣлкою, потому что держится только изворотами.

Чрезъ нѣсколько минутъ она сильно позвонила въ колокольчикъ: старый Дворецкой, который служилъ еще при первомъ ея мужѣ, (потому что она уже другой разъ овдовѣла), вошелъ въ залу, а госпожа его вскричала на него съ притворнымъ гнѣвомъ: «Объ чемъ не думаетъ поваръ? Не полагаетъ ли онъ, что мы будемъ обѣдать завтра?» Этотъ вопросъ заставилъ всѣхъ улыбнуться, чего она и желала. "Я посмотрю Миледи, " отвѣчалъ дворецкой спокойно и съ хладнокровіемъ.

Прошло еще минутъ десять: объ обѣдѣ не докладывали; Леди М * * * встала съ видомъ нетерпѣнія и вышла изъ залы, говоря: «Мнѣ самой должно идти посмотрѣть, отъ чего происходитъ эта медленность. Боюсь, не случилось ли съ обѣдомъ какой бѣды; но во всякомъ случаѣ я надѣюсь, что друзья мои извинятъ дурной столъ изъ снизхожденія къ искреннему пріему.»

— «Конечно! конечно! вскричали со всѣхъ сторонъ.» Полковникъ же, посмотрѣвъ на часы, сказалъ: «Пусть подаютъ, что угодно, лишь бы мы въ девять часовъ сидѣли уже за столомъ.» Тогда было восемь съ половиною.

Леди М*** вскорѣ возвратилась. «Точно такъ случилось, какъ я думала, сказала она? поваръ такъ переварилъ тюрботъ, что онъ никуда не годится. Это негодяй, котораго я отъ себя сгоню. Между тѣмъ однако онъ уже купилъ другой; но чтобы его приготовить, надобно время. Развѣ только, прибавила она, ища согласія въ глазахъ общества, что вамъ скучно будетъ такъ долго дожидаться; и вы лучше согласитесь обѣдать безъ рыбы, хотя это и очень жестоко.»

Единогласное мнѣніе было, чтобы болѣе не дожидаться; въ слѣдствіе чего приказанія были отданы и мы прошли въ столовую.

Исключая того, что недоставало рыбы и что супъ изъ черепахи совсѣмъ простылъ, обѣдъ былъ изряденъ и кончился довольно хорошо. Не подавали Шампанскаго, но за то подчивали тремя сортами другихъ винъ, изъ которыхъ ни одно не годилось. Бургонское было кисло, Бордо пахло пробкой, а Мадера, казалось, была согрѣта въ горячей водѣ. Вообще приписали дурное качество винъ дворецкому, потому что Леди М* * * нѣсколько разъ приказывала ему подать другаго лучшаго. Тогда взглядывалъ онъ на нее, поднимая глаза къ верху, уносилъ со стола графины и ставилъ на мѣсто ихъ другіе; но вино въ нихъ было безъ всякой перемѣны тоже самое, которое только что сняли. Она увѣряла всѣхъ, что перемѣнитъ своего погребщика; а Лордъ Костикъ, о которомъ я скоро буду имѣть случай говорить подробнѣе, убѣдительно совѣтовалъ ей непремѣнно то исполнишь.

Наконецъ дамы встали, а Леди М * * *, прежде нежели вышла изъ столовой, сдѣлала знакъ Скапеграсу, молодому модному вѣтренику, чтобы онъ подошелъ къ ней на нѣсколько словъ. Разговоръ ихъ былъ не продолжителенъ, и я услышалъ только отвѣтъ его: «Очень хорошо, съ величайшимъ удовольствіемъ; я сей часъ пошлю.» Чрезъ четверть часа намъ подали отмѣннаго Бордо.

Было десять часовъ, когда мы вошли въ гостиную. Предложили играть въ dix-huit. Леди М* * * ставила большія ставки, и проиграла около двадцати гиней, которыя она заняла почти у всѣхъ, кто тутъ находился. Объ ужинѣ и не думали, и общество разъѣхалось около двухъ часовъ утра, найдя вечеринку нѣсколько холодною, не смотря на то, что Леди М * * * всѣми силами старалась оживишь ее и развеселить гостей своихъ.

На другой день, прогуливаясь верхомъ въ паркѣ, я встрѣтился съ Лордомъ Костикомъ, который тотчасъ сказалъ мнѣ: "И такъ! мнѣ кажется, что ша бѣдная Леди М * * * поспѣшными шагами приближается къ пропасти. Мой поставщикъ имѣетъ на нее пять требованій. Вчера у нее не было ни одного человѣка, которому бы она не осталась должна.

— «Однако же мнѣ она ничего не должна, сказалъ я ему. — Тѣмъ лучше для васъ, потому что она никогда не расплачивается. Замѣтили ли вы, какъ она приступила къ Леди Г***, чтобы получишь отъ нее восемь гиней? Я ручаюсь, что этими деньгами заплачена часть нашего обѣда, потому что пріѣхавши вчера къ ней, я встрѣтилъ у дверей одного изъ мальчиковъ Брюнета,^[27] который принесъ кушанье въ корзинѣ; онъ говорилъ со слугою и, казалось, требовалъ впередъ денегъ. Купецъ, торгующій рыбою, вѣроятно обѣщалъ прислать тюрботъ» но послѣ не счелъ за нужное сдержать свое слово* Вино было дурно, потому что погребщикъ ея посылаетъ къ ней самое худшее, какое только у него есть. Однако же подъ конецъ удалось ей достать хорошаго, но это Скапеграсъ велѣлъ принести изъ своего погреба* Всё кончилось для бѣдной Леди, и она вѣрна не продержится еще мѣсяца.

— «Для меня это очень непріятно, сказалъ я. — А почему такъ? подхватилъ Лордъ Костикъ. Я никогда не жалѣю о людяхъ, которые хотятъ блистать болѣе, нежели позволяютъ имъ средства* Зачѣмъ давать званые обѣды, когда нельзя даже и по наружности скрыть недостатка? Она безразсудна до чрезвычайности. Получивъ послѣ мужа въ наслѣдство тысячу фунтовъ стерлинговъ, она уже пять лѣтъ живетъ такъ, какъ будто бы имѣла въ четверо болѣе, въ надеждѣ на выигрышъ или полагая, что успѣетъ поймать еще третьяго мужа; не глупо ли это!» Сказавъ сіе, онъ опустилъ узду Арабскаго своего жеребца, взялъ большую щепоть табаку, обтеръ платкомъ шею коня своего и взглянулъ на меня, будучи весьма доволенъ самимъ собою и какъ будто бы говоря: "Я надѣюсь, что вы находите критику мою остроумною. "

"Не замѣтили ли вы, продолжалъ онъ, что серебро на столѣ было разное? Половина его была занята; двое слугъ были наняты только на этотъ вечеръ; тотчасъ можно было видѣть, что для нихъ въ домѣ всё казалось ново.

— «Признаюсь вамъ, сказалъ я ему съ важностію, что я не стараюсь дѣлать такихъ замѣчаній, и что если дама гостепріимно принимаетъ меня къ столу своему, то я мало забочусь о томъ, какъ онъ устроенъ и хорошъ ли или худъ.

— „Конечно, безъ сомнѣнія, прервалъ онъ, играя ушами своей лошади, я самъ умѣю быть довольнымъ дурнымъ обѣдомъ, но не могу перенести тщеславія такихъ людей, которые живутъ на счетъ легковѣрныхъ; ч…. меня возьми, если я могу угадать, что съ нею впередъ будетъ!“

Я успѣлъ перемѣнить разговоръ, потному что страдалъ, слушая какъ онъ поносилъ женщину, которая наканунѣ угощала насъ у себя, сколько могла лучше. Очень справедливо, что умные живутъ на щетъ дураковъ. Сколько видимъ мы такихъ добровольныхъ жертвъ, которыя держатъ открытой столъ для мнимыхъ друзей, ежеминутно готовыхъ злословить ихъ и поднимать на смѣхъ, и которые, считая домъ знакомыхъ своихъ за трактиръ, дѣлаютъ хозяйку и хозяина предметомъ безчеловѣчныхъ и язвительныхъ ругательствъ. Таковъ Лордъ Костикъ: это язва для общества и подрывъ доброму имени. Онъ заражаетъ воздухъ, которымъ дышитъ и сирокко^[28] менѣе опасенъ. Однако же, не смотря на то, пророчество его о Леди М * * * сбылось. Она потеряла у всѣхъ довѣренность, и гроза разразилась надъ ея головою. Чрезъ нѣсколько дней, проходя мимо дома ея, я увидѣлъ, что окна были затворены, а прибитый на дверяхъ билетъ возвѣщалъ, что покои отдаются въ наемъ. А узналъ, что она отправилась во Францію, объявивъ всѣмъ, что ѣдетъ въ Брейтонъ, и что за нею посланы полицейскіе сыщики; — при всемъ томъ, никто, кромѣ меня, не жалѣлъ объ ней.

№ XV.

НАСТАВЛЕНІЯ МОДНОЙ МАТЕРИ.

Petite hinc praecepta, pueliae.
Ovid.

„Милая Юлія, говорила Леди Тонишъ своей дочери, когда я сидѣлъ у нее однажды утромъ, мнѣ очень было непріятно вчера вечеромъ, что ты выходила съ бала въ Аргайль-Румсѣ,^[29] почти совсѣмъ облокотись на молодаго Вальсингама. Держа его подъ руку, ты наклонилась впередъ и смотрѣла ему въ глаза съ видомъ довѣренности и удовольствія, какъ будто бы въ немъ вся твоя подпора и надежда. Леди Глибспишъ это замѣтила, а три дѣвицы Мортимеръ, поглядывая на тебя, тихо говорили: вѣрно свадьба!»

— "Ахъ! Боже мой, маминька, отвѣчала невинно Юлія, если я это дурно сдѣлала, то право совсѣмъ безъ намѣренія; я взяла его подъ руку, потому что онъ мнѣ ее такъ учтиво подалъ, а облокотилась на нее потому, что я устала.

— "Я должна сдѣлать тебѣ нѣкоторыя замѣчанія, дочь моя, продолжала Леди Тоницгъ. Когда ты берешь подъ руку мужчину, то не должно показывать ни робости, ни довѣренности; не изъявлять ни пренебреженія, ни удовольствія, а взять руку, всё равно идешь ли ты съ кѣмъ гулять или во время танцовъ, совершенно просто, какъ вещь, на которую ты вовсе не обращаешь вниманія.

"Когда кто нибудь тебѣ поклонится или скажетъ учтивость, то ты улыбаешься отъ всего сердца, и кажется, что вся душа у тебя на губахъ и въ глазахъ; ничего нѣтъ этого глупѣе. Улыбка твоя должна быть и важна и вмѣстѣ весела: важна для того, чтобы замѣтили въ тебѣ приличную гордость; весела столько, сколько надобно, чтобы украсишь черты лица твоего и придашь имъ новую прелесть.

"Смѣешься ли ты? Всякой подумаетъ, что ты въ истинномъ восхищеніи; это совершенно по-мѣщански. Знатная женщина должна дорожишь своимъ смѣхомъ, и какъ бы стыдиться каждый разъ, что открыли тайну разсмѣшить ее.

«Удивляясь чему нибудь, ты бываешь похожа на портретъ; такъ открываешь ты большіе свои голубые глаза (Юлія прекрасна, когда на лицѣ ея изображается удивленіе); а я сто разъ тебѣ твердила, что женщина большаго свѣта не должна ничему удивляться, потому именно, что для нее ничего нѣтъ новаго.»

Эта матушка, подумалъ я, хочетъ сдѣлать изъ своей дочери прекрасное соединеніе притворства и скрытности.

«Ты также имѣешь дурную привычку подходить къ камину; отъ этого руки у тебя краснѣютъ какъ у молочницы, и цвѣтъ лица портится на весь вечеръ.»

Искуственныя розы и лиліи, украшающія щеки матери, предохраняютъ ее въ этомъ случаѣ отъ опасности.

"Когда тебя спрашиваютъ, не дала ли ты слова съ кѣмъ танцовать, ты вскрикиваешь: нѣтсъ! точно какъ крестьянка и глаза твои, кажется, говорятъ: «Я съ радостію готова танцовать съ вами.» Это неприлично. Должно наклонить голову съ пріятною осанкою; потомъ, какъ бы сомнѣваясь, немного подумать, оставляя кавалера нѣсколько времени въ неизвѣстности, чтобы болѣе дашь себѣ цѣны и показать ему, что ты не нуждаешься въ приглашеніяхъ; потомъ, когда ты уже согласиться танцовать съ нимъ, то не должно вставать тотчасъ съ удовольствіемъ и спѣшить на свое мѣсто; надобно казаться равнодушною, и съ видомъ совершенной безпечности, даже съ холодностію, подойти и стать на свое мѣсто.

— "Но я такъ люблю танцы, милая маминька! " сказала Юлія.

— «На это-то я и жалуюсь, прервала мать; ты должна любить только моду, отца твоего и меня.»

— «А братцевъ моихъ и сестрицъ?» спросила Юлія, потупивъ взоры.

— "Конечно и ихъ; — но зачѣмъ же ты говоришь это съ такою простотою и притомъ смотришь на полъ? Вы конечно извините меня, сказала она оборотясь ко мнѣ, что я при васъ даю наставленія моей дочери: вы старинный другъ нашего семейства.

— «О! сударыня, извольте продолжать, сказалъ я, слова ваши весьма поучительны.»

— «Когда ты ѣздишь верхомъ съ кавалеромъ, продолжала она, обращаясь опять къ дочери, то не должно позволять ему ѣхать по лѣвую сторону или облокачиваться къ тебѣ на сѣдло. Если же выходишь пѣшкомъ, то не забывай приказывать, чтобы слуга всегда за тобою слѣдовалъ, не въ особенности, чтобы я не видала тебя въ кабріолетѣ съ молодымъ Аршеромъ; въ коляскѣ и съ двумя верховыми, это совсѣмъ другое дѣло; хотя бы даже они на четверть мили отстали и тогда все это не подаетъ мысли о свиданіи наединѣ; но въ кабріолетѣ, это не благородно, и притомъ придаетъ тебѣ видъ замужней женщины.»^[30]

Основательно доказано! сказалъ я самъ себѣ. Вотъ что называется умѣть показать различіе тамъ, гдѣ его вовсе нѣтъ, благодаря разстоянію четверти мили.

"Наконецъ, когда ты вальсируешь, держи руки такъ, чтобы кавалеръ былъ всегда въ нѣкоторомъ отъ тебя разстояніи; иногда посматривай себѣ на ноги, улыбайся тебя окружающимъ, но никогда тому, кто съ тобою танцуетъ, и остерегайся, чтобы не встрѣчаться съ нимъ взглядами; однимъ словомъ, Юлія, не заставляй меня впередъ за тебя краснѣть.

— "Я постараюсь всё это сдѣлать, какъ вы приказываете, маминька, " сказала Юлія и удалилась со слезами на глазахъ.

«Она такъ неопытна, сказала мнѣ тогда мать, что я теряю терпѣніе.»

— «Чего же вы отъ нее хотите въ шестнадцать лѣтъ! воскликнулъ я. Она такъ невинна и привлекательна, какъ только можетъ быть молодая дѣвица.»

— «Она еще ребенокъ, сказала Леди Тонишъ съ видомъ зависти; она много, что посредственна.»

— «Но мнѣ кажется, столько же бы было благоразумно и притомъ гораздо простѣе, сказалъ я, позволить ей ходить пѣшкомъ, выѣзжать въ каретѣ или верхомъ не иначе какъ съ вами или съ кѣмъ нибудь изъ родныхъ, и вальсировать только съ своимъ братцемъ или съ особами одного съ нею пола.»

— «Какое дурачество! отвѣчала она мнѣ; долгъ мой есть давать хорошіе совѣты моимъ дѣтямъ, но я не могу таскать безпрестанно за собою взрослую дочь. Это все равно, какъ ежели бы посадили меня въ тюрьму; это именно разстроило бы всѣ мои связи. Я хочу, чтобы дочери мои сдѣлались женщинами большаго свѣта, но не могу для этого принять на себя обязанности быть ихъ нянькою.»

— «Я васъ совершенно понимаю.» сказалъ я, и перемѣнивъ предметъ разговора, поспѣшилъ разстаться съ нею.

Леди Тонишъ желала бы умѣрить природную живость дочерей своихъ, сдѣлать изъ никъ, какъ она говоритъ, женщинъ большаго свѣта, но благоразумныхъ: двѣ вещи, которыя трудно согласить между собою, ипритомъ не жертвуя для этого ни однимъ изъ своихъ удовольствій, не дѣлая себѣ ни малѣйшаго труда или принужденія, а въ особенности, чтобы прелести ихъ ее не затмѣвали. Если таковы должны быть правила матери, то онѣ никогда не будутъ моими.

№ XVI.

НЬЮГЕТСКАЯ ТЮРЬМА
ИЛИ
Элиза Феннингъ.

О vanité des jugemens des hommes!

Наблюденія философа не всегда имѣютъ въ виду однѣ только блестящія свѣтскія сцены. Я люблю иногда размышлять и о мрачныхъ предметахъ, потому что противоположность въ впечатлѣніяхъ, также какъ и въ нравахъ, часто ведетъ къ полезнымъ урокамъ. Недавно я прямо съ бала отправился осматривать Ньюгетскую тюрьму, вмѣстѣ съ однимъ изъ моихъ пріятелей. Мы сильно поражены были такимъ ужаснымъ переходомъ отъ пышности къ нищетѣ, отъ образованности къ непросвѣщенно, у одного и того же народа, въ томъ же городѣ, и только въ нѣсколькихъ шагахъ разстоянія. Счастливы бы мы еще были, если бы не случалось намъ встрѣчать пороковъ въ свѣтѣ, а добродѣтели въ сихъ ужасныхъ темницахъ!

Печальная и безъ всякихъ украшеній архитектура показываетъ назначеніе Ньюгета,^[31] Внутренность его имѣетъ въ себѣ нѣчто ужасное. Мрачный цвѣтъ стѣнъ, почернѣвшихъ отъ времени, и висящія надъ дверьми цѣпи придаютъ сему зданію видъ суровый и напоминающій страданія.

Всѣ чувства мои возмутились, увидя, что заключенные смѣшаны между собою: раздѣлены только полы. Молодыя дѣвушки, въ тѣхъ лѣтахъ, когда еще стыдливость приводитъ въ краску, находятся посреди тварей, потерявшихъ послѣднюю искру совѣсти и всякое чувство благопристойности. Мы увидѣли вмѣстѣ и осужденныхъ и тѣхъ, которые еще не были допрашиваемы; тѣхъ, которые должны были возвратишься въ семейства свои, и приговоренныхъ къ смерти. «Англія, сказалъ я товарищу моему, гордится тѣмъ, что произвела на свѣтъ Говарда: и дѣйствительно никто въ свѣтѣ не показалъ въ высшей прошивъ него степени постояннаго и безкорыстнаго человѣколюбія. Но каковы же были ужасныя тюрьмы наши до того времени, пока онъ обратилъ вниманіе Парламента на эту часть общественнаго устройства?»

Мы оставили это обиталище страданій, я поспѣшно перешли черезъ дворъ; шутъ исполняются приговоры надъ осужденными: близь дверей становятъ эшафотъ, завѣшенный чернымъ сукномъ и окруженный двойною цѣпью; звонъ колокола возвѣщаетъ роковой часъ. Пріуготовленія возбуждаютъ ужасъ; палачь медленно и съ осторожностью надѣваетъ веревку на шею страдальцамъ. Имѣя уже на себѣ орудіе казни, они внимаютъ увѣщаніямъ священника; имъ закрываютъ лице чернымъ колпакомъ и берутъ мѣры, чтобы они не знали точно минуты смерти; когда она наступитъ, священникъ безъ шума сходитъ съ помоста, и становится подлѣ Шерифовъ. Доски распадаются подъ ногами преступниковъ, и они остаются висящими на воздухѣ.

«Я не могу смотрѣть на мѣста сіи, сказалъ мнѣ товарищъ мой, не вспомнивъ о смерти одной молодой дѣвушки, которая понесла съ собою на эшафотъ всѣ признаки несправедливо осужденной жертвы, въ какомъ мнѣніи осталась большая чаешь зрителей, присутствовавшихъ здѣсь при казни ея 25 Августа 1815 года. Мы бы менѣе гордились удивительнымъ учрежденіемъ нашихъ Присяжныхъ, если бы произносимые ими приговоры подобно этому, чаще подвергались сомнѣнію. Мнѣ кажется, прибавилъ онъ, что это приключеніе заслуживаетъ нѣкотораго вниманія, и притомъ можетъ послужить наставленіемъ для судей и законовѣдцевъ.» Я началъ его распрашивать, и онъ отвѣчалъ мнѣ въ слѣдующихъ словахъ:

"Съ нѣкотораго времени, Г. Турнеръ, Лондонскій нотаріусъ, имѣлъ у себя въ услуженіи Элизу Феннингъ, дочь честнаго ремесленника изъ Ланкастерскаго Графства, котораго разныя несчастія доведи до необходимости разлучиться съ возлюбленною своею дочерью.

«Элиза, будучи двадцати лѣтъ отъ роду, соединяла съ прекраснымъ лицемъ искренность и невинность, которыя умножали ея наружныя прелести. Кротость и услужливость ея въ новомъ семъ званіи, столь несообразномъ съ ея воспитаніемъ и съ первыми годами ея жизни, заслужили ей расположеніе и любовь ея хозяевъ. Они старались, сколько можно, облегчить для нее бремя рабства, и доставляли ей средства помогать престарѣлому отцу своему, единственному предмету ея нѣжности и помышленій. Съ тѣхъ поръ Элиза считала себя счастливѣе; но какъ не продолжительно было ея благополучіе»…

"21 Марта 1815 года, за обѣдомъ, Г-нъ я Г-жа Турнеръ, сынъ ихъ и невѣстка, почувствовали вдругъ ужасныя колотья; Элиза Феннингъ также страдала. Всѣмъ пришла въ голову мысль объ отравѣ. Тотчасъ осмотрѣли посуду, въ которой приготовлялся обѣдъ, но не нашли ни малѣйшаго признака яри или какой нибудь неопрятности. Между тѣмъ однакоже пригласили медиковъ, которые открыли сильный ядъ въ одномъ изъ кушанѣевъ, находящихся на столѣ и утвердительно доказали, что блюдо съ пуддингомъ было посыпано мышьякомъ. Замѣтили также, что бумажка, въ которой находилось небольшое количество этого яда, и которую Г. Турнёръ, по непростительной неосторожности, въ теченіе полутора года оставлялъ въ ящикѣ стола, гдѣ работали писцы его, оттуда пропала. Извѣстили Правительство, и въ тотъ же вечеръ Элиза была заключена въ оковы…..

"11 Апрѣля ее позвали къ допросу. Наружность ея показывала спокойствіе. На лицѣ замѣтны еще были слѣды страданій, претерпѣнныхъ ею отъ дѣйствія яда. Съ обыкновенною своею искренностію отвѣчала она на сдѣланные ей вопросы, призывая ежеминутно Всевышняго къ себѣ на помощь. Вотъ обстоятельства дѣла, приведенныя противъ нее рекордеромъ.^[32]

«Блюдо, говоритъ судья сей, было подано на столъ обвиненною; она признается, что одна его приготовляла. Мышьякъ былъ смѣшанъ съ тѣстомъ, и ядъ сей не былъ ни въ молокѣ, и въ мукѣ, потому что двое, которые ѣли пуддингъ безъ подливки, чувствовали такія же страданія. Г-жа Турнеръ увѣряетъ, что во все время пріуготовленія обѣда никто не входилъ въ кухню. И такъ въ преступленіи нѣкого болѣе винишь, какъ служанку.»

"Рекордеръ, въ присутствіи Присяжныхъ прибавилъ, что обвиненная, по неслыханной нечувствительности, не подавала ни малѣйшей помощи господамъ своимъ, страдавшимъ отъ отравы. Тщетно несчастная приводила въ оправданіе себя, что она въ это время сама чувствовала ужаснѣйшія мученія.

"Авдокатъ обвиненной, вмѣсто того, чтобы защищать ее, казалось, присутствовалъ при допросѣ только для судебнаго порядка. Онъ удалился въ самую ту минуту, когда рекордеръ началъ говорить. Несчастная Феннингъ, будучи бѣдна, безъ друзей, безъ покровителей и предоставлена такимъ образомъ самой себѣ, принуждена была сама себя оправдывать…Я невинна въ злодѣяніи, которое мнѣ приписываютъ, повторяла она; «я невинна: истинно такъ. Я довольна была своимъ состояніемъ, любила господъ своихъ, и имѣла къ тому причины.»

"Наконецъ, угнетенная подъ бременемъ пристрастія, послѣ нѣсколькихъ минутъ совѣщанія, Эдиза признана была виновною, и рекордеръ произнесъ смертный приговоръ….

"Отецъ Элизы, при первомъ извѣстіи о ужасномъ произшествіи, пріѣхалъ въ Лондонъ и явился въ судъ, съ тѣмъ, чтобы защищать дочь свою, но ему въ томъ было отказано; несчастный находился тутъ же въ минуту осужденія; онъ услышалъ пагубный приговоръ, и зала присутствія представила тогда самое убійственное зрѣлище. Обвиненная подняла глаза къ небу и вскричала: «Боже Всемогущій! спаси меня; ты знаешь, что я невинна.»

"Вамъ извѣстно, продолжалъ другъ мой, стараясь удержать свои слёзы, что по законамъ нашимъ смертоубійство признается такимъ только тогда, когда доказано, что оно произведено съ злобнымъ умысломъ. Прилично ли было рекордеру обличать обвиняемую въ нечувствительности къ страданіямъ ея хозяевъ? Всякой здравомыслящій человѣкъ, услышавъ упрекъ сей, заключить изъ того, что обвиненная одна только, во всемъ домѣ, не чувствовала мученій. Но противное тому было утверждено объявленіемъ лекаря. Размысливъ о болѣзненномъ состояніи, въ которомъ она находилась, можно ли вообразить себѣ, чтобы судья способенъ былъ сдѣлать ей такую укоризну? Феннингъ столько пострадала, что приведена будучи къ судьѣ 23 Марта, она еще и тогда не была здорова. Увѣрившись, что болѣзнь обвиненной требовала вспомоществованій, онъ призывалъ пристава Брейдвельской тюрьмы, чтобы, прежде подписанія указа о заключеніи, узнать отъ него, есть ли тамъ для больной особая комната.

«Были ли выслушаны всѣ свидѣтели, которые могли сообщить необходимыя свѣдѣнія Присяжнымъ? Не думаю. Первый лекарь, подававшій больнымъ помощь, вовсе не былъ призванъ къ суду. Семейство Турнеръ, въ показаніяхъ своихъ, какъ будто бы старалось скрыть имя сего чиновника, не смотря на то, что онъ на дѣлѣ показалъ усердіе свое и опытность» Одного ли Гадсдена изъ всѣхъ писцовъ Г. Турнера, слѣдовало спросить какъ свидѣтеля? Точно ли было вѣрно, что никто не могъ подойти къ тѣсту во время отсутствія Элизы? Въ доказательство возможности сего, она твердо стояла въ томъ, что въ самый день ея заключенія она имѣла нужду выходишь изъ кухни, чтобы принять повозку съ угольями, прибавя къ тому, что въ это время кто ни будь могъ подойти къ очагу и посыпать мышьяку на тѣсто. Таково было объявленіе обвиненной; но госпожа Турнеръ клятвенно утверждала, что уголья не были приняты въ этотъ день; другая служанка свидѣтельствовала согласно съ своею госпожею.

"Феннингъ сверхъ того показала, что она была долгое время занята на дворѣ; что между тѣмъ мука и тѣсто оставались на кухнѣ незакрытыя; и что возвратясь туда, она нашла тамъ писца Томаса Кинга, у котораго еще спросила, что онъ тутъ дѣлаетъ?

«Избави меня Богъ, прибавила, она приводя это обстоятельство, отъ желанія обвинить Томаса Кинга; намѣреніе мое состоитъ только въ томъ, чтобы показать, что можно было войти въ кухню во время моего отсутствія.» Одно уже это объявленіе должно бы было заставить рекордера призвать въ свидѣтели Томаса Кинга.

"Поступки сего чиновника совершенно не согласовались съ обязанностью судьи, который бы считалъ себя счастливымъ, открывъ невинность вмѣсто преступленія: нѣкоторыя другія обстоятельства дѣла болѣе въ томъ убѣждаютъ.

"Рекордеръ отказалъ выслушать многихъ свидѣтелей; онъ не позволилъ отцу обвиненной говорить въ судѣ; онъ отклонилъ Г. Турнера отъ намѣренія его, подписать просьбу, которою Элиза Феннингъ испрашивала милосердія Принца Регента; сверхъ того, бывши однажды въ это время у Г. Турнера, онъ съ досадою отвергнулъ предложеніе, сдѣланное ему однимъ химикомъ, чтобы, для лучшаго объясненія дѣла, произвесть нѣкоторые необходимые опыты*

"Отвѣтъ, сдѣланный симъ судьею на представленіе одного изъ Присяжныхъ, который усильно старался преклонишь прочихъ, чтобы дали отсрочку, не менѣе того замѣчателенъ:

«Я удивляюсь, сказалъ онъ, что простой гражданинъ можетъ такъ высоко заключать о себѣ, противясь общему мнѣнію двѣнадцати Присяжныхъ и двухъ или трехъ судей. Причина, для которой берутъ такое живое участіе въ пользѣ обвиненной, прибавилъ онъ, происходитъ только отъ того, что Феннингъ хороша собою; но что онъ, будучи совершенно увѣренъ въ преступленіи Элизы, не видитъ ни какого средства отложить исполненіе приговора.»

"Не должно также упустить изъ вида показанія, сдѣланнаго Г. Гибсономъ, за небытностію въ городѣ Лорда Канцлера, помощнику Статсъ-Секретаря въ присутствіи Гг. Шарпа, Огле, Блатвейта и Абердоура. Выслушавъ все происшествіе изъ устъ Г. Гибсона, Г. Беккитъ сказалъ ему, что справедливость требуетъ, чтобы онъ того же вечера увидѣлся съ рекордеромъ; сверхъ того, онъ пригласилъ туда же Г. Шарпа, съ которымъ вмѣстѣ Г. Гибсонъ прибылъ въ восемь часовъ вечера въ домъ судьи сего, гдѣ уже нашли они Г. Беккита, который ихъ предупредилъ. Ботъ отъ слова до слова объявленіе, которое сдѣлалъ рекордеру Г. Гибсонъ: «Прошедшаго года, въ концѣ Сентября или въ Октябрѣ мѣсяцѣ, сколько я могу припомнить, молодой Г. Турнеръ пришелъ ко мнѣ въ домъ; намъ показалось, что онъ помѣшался. Пораженъ будучи безпорядкомъ ума его, я просилъ его войти въ мою контору, и старался удержать его тамъ до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ моихъ родственниковъ успѣлъ сходишь къ отцу его. Между тѣмъ молодой Турнеръ продолжалъ говорить всякой вздоръ; слова его означали бѣшенство: любезный Гибсонъ, кричалъ онъ, ради Бога не покидай меня, не давай мнѣ свободы, потому что, получивъ её, я сдѣлаю какое нибудь злодѣяніе; я въ состояніи истребитъ самаго себя и жену мою. Я долженъ прекратить свою и ея жизнь; долженъ, и непремѣнно исполню то, если у меня не отнимутъ способовъ. И такъ, любезный другъ, посмотри за мной хорошенько; я чувствую въ себѣ нѣчто, преодолѣвающее разсудокъ мой и понуждающее меня то сдѣлать, если только не успѣютъ взять мѣръ, чтобы мнѣ воспрепятствовать*» Г. Гибсонъ увѣрялъ притомъ рекордера, что можетъ представить свидѣтеля, который подтвердитъ это странное приключеніе, и настоялъ о необходимости дать отсрочку. Рекордеръ всё выслушалъ, а чрезъ двѣнадцать часовъ послѣ сего объявленія, Элиза Феннингъ была казнена…

"Съ самаго часа заключенія и до послѣдней минуты жизни своей, несчастная постоянно увѣряла, что она невинна въ преступленіи, въ которомъ ее обвиняютъ. Въ прошеніи, поданномъ ею Принцу Регенту, для исходатайствованія себѣ помилованія. Элиза въ концѣ говорила: «Просительница увѣряетъ всѣмъ, что есть священнаго, что она не имѣетъ ни въ чемъ признаться, касательно сдѣланнаго противъ нее обвиненія, будучи совершенно невинна въ преступленіи, за которое она осуждена.»

"Въ просьбѣ, поданной ею верховному Канцлеру Великобританніи, она изъяснялась такъ: «Клянусь предъ Богомъ и предъ людьми, что я непричастна злодѣянію, въ которомъ меня обвиняютъ, не смотря на то, что не могу преодолѣть всѣхъ затрудненій и доказать мою невинность.»

"Увидѣвъ 21 Іюля имя свое въ спискѣ осужденныхъ, надъ которыми приговоръ долженъ былъ исполниться, она съ твердостью перенесла ударъ. 26 числа писала къ отцу своему и братьямъ, что ее убиваютъ. Когда священникъ увѣщевалъ ее простить тѣмъ, которые ее обвиняли, она отвѣчала: «Я прощаю имъ всё, кромѣ оскорбленія, которое они нанесли моей невинности.»

"Наканунѣ казни, она молилась съ четырехъ часовъ вечера до восьми, а въ девять легла спать. Нѣкто желалъ съ нею видѣться, и тюремщикъ нашелъ ее въ глубокомъ снѣ: она проснулась не ранѣе четырехъ часовъ утра. Одѣвшись, раздала окружавшимъ ее женщинамъ по локону волосъ своихъ, съ тѣмъ, чтобы онѣ сохранили ее въ своей памяти. Священникъ, котораго пригласили Шерифы, нашелъ ее совершенно спокойною: другъ ея, пришедшій около шести часовъ, чтобы утѣшитъ ее и укрѣпить въ послѣднія минуты жизни, засталъ ее въ уныніи. Она сидѣла на скамьѣ, облокотись на столъ. Другъ сей ниша я ъ вмѣстѣ съ нею Библію до семи часовъ. Казалось, что смущеніе ея возрастало, она сказала измѣняющимся голосомъ: «Bсe происходящее вокругъ меня кажется мнѣ сновидѣніемъ.»

"Другъ ея оставилъ ее на короткое время; она надѣла платье, въ которомъ должна была перенести казнь. По возвращеніи его, они снова начали читать Библію. Элиза молилась съ усердіемъ и складывала руки, обращая взоры къ небу. «Продолжайте молиться, сказала она; я не въ состояніи болѣе говорить, но между тѣмъ въ сердцѣ моемъ буду присоединяться къ вамъ.» Углубясь на нѣсколько минутъ въ размышленія, она потомъ прибавила: «Я оставляю жизнь безъ сожалѣнія; но жестоко умирать невинною и въ такихъ молодыхъ лѣтахъ.»

"Между тѣмъ, исполнитель приговора постучался у дверей. «Всё ли готово?» спросила его, улыбаясь, несчастная. Когда онъ удалился, она открыла окошко, и простилась съ прочими заключенными, посылая имъ поцѣлуи рукою. Вскорѣ послѣ того Природа взяла надъ нею власть свою, но твердость ея почти въ тоже самое время возвратилась. Вскорѣ исчезли и малѣйшіе признаки душевнаго волненія; непоколебимость ея не измѣнилась даже и тогда, какъ палачь завязалъ ей руки. Ни одна слеза не выкатилась изъ глазъ ея; не льзя было замѣтишь ни самаго легкаго движенія губъ ея, и ни малѣйшей перемѣны въ лицѣ.

"Темничный священникъ подошелъ тогда къ ней и сказалъ: "Заклинаю тебя именемъ «Всемогущаго Бога, предъ котораго ты вскорѣ предстанешь объявить всё, что ты знаешь, касательно преступленія, за которое ты осуждена принять казнь.» Чистымъ и внятнымъ голосомъ произнесла она: «Предъ лицемъ Господа, я умираю невинною.»

Послѣ сего она съ мужествомъ взошла на эшафотъ. Походка ея была жива, но не поспѣшна. Когда священникъ удалился отъ нее, чтобы обратиться къ прочимъ страдальцамъ, то еще разъ трогательнымъ и дружескимъ голосомъ убѣждали ее признаться въ своемъ преступленіи, если она виновна. «Я невинна!» произнесла она съ необыкновенною выразительностію. Палачь хотѣлъ закрыть ей глаза колпакомъ, но онъ былъ слишкомъ коротокъ. Чтобы пособишь тому, онъ прибѣгнулъ къ кисейному галстуку; но замѣтя, что и того было недостаточно, вынулъ изъ кармана носовой платокъ, котораго неопрятность сильно оскорбила взоры Элизы. «Ради Бога, не завязывайте меня этимъ платкомъ!» сказала она, и обратившись къ священнику, умоляла его выпросить ей эту милость, но должно было сообразоваться съ обыкновеніемъ. Помостъ упалъ почти въ тоже самое время; она подняла руки, которыя тотчасъ опять опустились — и прешла въ вѣчность.

"Тѣло Феннингъ было отдано отцу ея; но несчастный старикъ не иначе получилъ его, какъ заплативъ за то четырнадцать съ половиною шиллинговъ, которые онъ принужденъ былъ занять. Трупъ стоялъ нѣсколько дней у него въ домѣ, и 31 числа былъ погребенъ на кладбищѣ Св. Мученика Георгія. Замѣчено было, что во время похоронъ собралось множество народа.

«Дай Богъ, сказалъ оканчивая спутникъ мой, чтобы эта дѣвушка не послужила предметомъ сравненія съ славною и несчастливою Палезосскою служанкою!»

Мы оставили Ньюгетъ, предавшись самымъ печальнымъ и тягостнымъ размышленіямъ.

№ XVII.

РЕГЕНТОВЪ ПАРКЪ.

Illo saepe loco capifur consultus amorо,

Quique aliis cavit, non caret ipse sibi.

Ovid.

Однажды поутру, имѣвши надобность повидаться съ однимъ знакомымъ въ Портландской улицѣ, и не заставъ его дома, я вздумалъ прогуляться въ Регентовомъ паркѣ^[33] и просмотрѣть тамъ новую книгу, которую только что купилъ въ Бондской улицѣ. При самомъ входѣ въ паркъ, обогналъ меня пожилой человѣкъ, который шелъ очень скоро. Онъ показывалъ большое нетерпѣніе и безпокойство, а улыбка самонадѣянности дѣлала его почти смѣшнымъ и, казалось, говорила: "Взгляните на меня: я уже приближаюсь къ шестому десятку, но вѣрно никто того не подумаетъ. Истинно, по лѣтамъ моимъ, я

Паркъ сей имѣетъ въ окружности около трехъ миль, очень не дуренъ собою, такъ, что красота и молодость могутъ еще находить во мнѣ пріятности.

Дѣлая видъ, будто бы занимаюсь моимъ чтеніемъ, я украдкою бросалъ на него взгляды и разсматривалъ его съ головы до ногъ. Но чертамъ лица и ухваткамъ можно было почесть его знатнымъ человѣкомъ, но физіогномія его не выражала ни малѣйшаго чувства. «Однако же вѣрно у него здѣсь назначено свиданіе, сказалъ я самъ себѣ, не смотря на то, что ни малѣйшая искра любви не оживляетъ уже этого стараго пня; онъ кажется болѣе корыстолюбивымъ, нежели можетъ быть привлекательнымъ, и ѳиміамъ его скорѣе бы долженъ куриться въ честь Плутуса, нежели для богини красоты; а степень его любви возвышается или понижается, смотря по состоянію термометра богатства. Онъ пришелъ поспѣшными шагами: это было сдѣлано по расчету. Теперь, умѣривъ жаръ свой, идетъ гораздо тише и, улыбаясь говоритъ съ самимъ собою, заранѣе уже представляя себѣ удовольствіе наслажденія.»

Размышляя такимъ образомъ, я увидѣлъ вошедшую въ паркъ дѣвицу лѣтъ шестнадцати, и не смотря на покрывало, опущенное на лице ея, узналъ въ ней одну богатую наслѣдницу. Любовникъ былъ для нее вещь совершенно новая, и ласкательства стараго, разорившагося Лорда вскружили ей голову. Я увидѣлъ, что не ошибся подозрѣвая, что дѣло шло о свиданіи. Старикъ, приближась къ молодой особѣ, началъ любезничать и говоришь ей разныя нѣжности; но очень было видно, что онъ игралъ выученную ролю, въ которой Природа нисколько не участвовала. Такая неровная пара напомнила мнѣ стихи Виргидія, въ которыхъ онъ описываетъ муку, выдуманную Мезенціемъ:

Mortua quin etiani jungebat corpora vivis, etc.

Но что мнѣ было дѣлать? Я не могъ тому воспрепятствовать.

Какъ смѣшонъ влюбленный старикъ! Кажется, видишь тѣнь Купидона, на которую упадаетъ послѣдній лучь заходящаго солнца, отъ чего она непримѣтно становится длиннѣе и принимаетъ странный видъ, а вскорѣ потомъ и совсѣмъ исчезаетъ. Это былъ для меня прекрасный урокъ, и я твердо обѣщалъ себѣ никогда не браться за ролю любовника.

Едва только потерялъ я ихъ изъ виду, какъ увидѣлъ молодаго человѣка въ цвѣтущихъ лѣтахъ. На щекахъ его игралъ природный румянецъ, который еще болѣе оживлялся отъ огня желанія; кровь, обращаясь съ усиліемъ въ жилахъ его, напрягала ихъ и всѣ его мускулы; шаги его были невѣрны, глаза блистали; онъ съ безпокойствомъ озирался вокругъ себя, и я видѣлъ, что онъ боялся, чтобы не опоздать. Замѣтивъ меня, онъ взглянулъ на меня съ видомъ сожалѣнія, какъ будто бы говоря: "Бѣдный старикъ, что ты тутъ дѣлаешь? ты вѣрно какой ни будь охладѣвшій философъ; не тебя ищу я здѣсь, и ты бы лучше сдѣлалъ, если бы предоставилъ мнѣ одному поле сраженія.

Я непримѣтнымъ образомъ удалился, не теряя его однако же изъ виду, и замѣтилъ, что онъ безпрестанно посматривалъ на часы свои. Задѣвши тросточкой за заборъ, онъ переломилъ ее, и бросилъ отъ себя съ сердцемъ. Ясно было, что его мучило безпокойство и нетерпѣніе. Наконецъ, въ Нью-Родѣ, противъ парка остановился экипажъ. Дама, вышедъ изъ него, отослала домой карету, махнула бѣлымъ платкомъ своимъ и вошла въ боковую алею. Молодой человѣкъ подбѣжалъ къ ней, и они скрылись тогда изъ глазъ моихъ. Ей, казалось, было около тридцати пяти лѣтъ, а спутникъ ея едва былъ двадцати. «Еще не пара!» подумалъ я. Притомъ же бѣлый этотъ платокъ не есть знамя перемирія; онъ означалъ обязательство и можетъ быть обязательство такое, которое должно продлиться на всю жизнь; но долго ли молодой человѣкъ останется ему вѣренъ?

Углубясь въ сіи размышленія, я и не замѣтилъ молодой и прекрасной женщины, просто, но со вкусомъ одѣтой, которая въ это самое время поровнялась со мною; я невзначай толкнулъ ее; — она вздрогнула и уронила изъ рукъ своихъ письмо. Я тотчасъ поднялъ его и подалъ ей. Принимая его, она трепетала какъ листокъ, колеблемый порывистымъ вихремъ, который часто бываетъ предзнаменованіемъ бури. Опустивъ покрывало на блестящіе, какъ алмазы, глаза свои, она поспѣшно удалилась. Я смотрѣлъ въ слѣдъ за нею, не думая уже болѣе о сочиненіи, которое держалъ въ рукѣ: живая книга открыта была для моихъ наблюденій; я разсматривалъ ее со вниманіемъ. Казалось, что она внутренно боролась между обязанностію и страстью, между желаніемъ и боязнію, колеблясь въ сомнѣніи и неизвѣстности. Нѣсколько разъ перечитывала она письмо, которое вѣроятно заключало въ себѣ назначеніе свиданія. «Бѣдное созданіе! сказалъ я про себя, вотъ, можетъ быть, первый шагъ, который ты дѣлаешь, совращаясь съ пути добродѣтели; тотъ, который ищетъ твоей погибели, безъ сомнѣнія, тотчасъ явится! Зачѣмъ я не отецъ твой или не братъ! почему не имѣю права предложить тебѣ наставленій моихъ и покровительства!»

Въ эту минуту она остановилась, задумавшись подняла глаза къ небу, взяла опять письмо, которое уже было у ея сердца, разодрала его на мелкія части и поспѣшно вышла изъ парка.

«Слава Богу! вскричалъ я громкимъ голосомъ, не въ силахъ будучи скрыть своего удовольствія; ты спасена; разсудокъ восторжествовалъ; утвердись въ твоей рѣшительности и да избавитъ тебя Неба отъ сѣтей обольстителя!»

Только что я кончилъ эту искреннюю молитву мою, какъ увидѣлъ человѣка, исполненнаго странностей и жеманства, который вооружась лорнетомъ, казалось, кого-то искалъ въ той самой алеѣ, которую молодая женщина только что оставила. Наружность его показывала одного изъ тѣхъ ожесточенныхъ модниковъ, въ нечувствительномъ сердцѣ коихъ, привычка предаваться непозволительнымъ страстямъ не оставила даже ни малѣйшаго признака чести, состраданія и угрызеній совѣсти. Не нашедъ предмета, котораго искалъ, онъ смутился, и казалось, что гордость его весьма страдала. «Да, да, старая лисица, сказалъ я про себя, голубка улетѣла; ты лишился добычи своей и если вздумаешь просить меня, указать тебѣ ея слѣдъ, то я постараюсь совершенно сбить тебя съ настоящаго пути.» Я имѣлъ удовольствіе видѣть, что онъ цѣлый часъ дожидался безполезно, и смѣялся отъ чистаго сердца, когда онъ съ сердцемъ и неудовольствіемъ отправился домой. Мнѣ кажется, что я согласился бы быть собакой, чтобы только укусить этого презрѣннаго пресмыкающагося. «Вотъ по крайней мѣрѣ одна спасенная жертва!» вскричалъ я. Сыскавъ послѣ случай освѣдомиться объ этомъ, я увѣрился въ томъ, что дѣйствительно въ этотъ разъ, невинность избѣгла сѣтей коварства и обольщенія.

Я такъ, былъ восхищенъ развязкою этаго происшествія, что позабылъ книгу мою, которую положилъ на перила, и пошелъ не думая о томъ, чтобы взять ее съ собою. Однако же, вспомнивъ о ней чрезъ нѣсколько минутъ, я возвратился, и увидѣлъ порядочно одѣтую даму, которая замѣтя, что я чего-то ищу, съ плѣнительною скромностію потупивъ взоры, пошла ко мнѣ на встрѣчу и спросила меня, не мнѣ ли принадлежитъ книга, которую она держала въ рукѣ. Когда я отвѣчалъ ей, что дѣйствительно я позабылъ оную на перилахъ, подлѣ которыхъ на нѣсколько времени останавливался, то она подала мнѣ ее съ пріятнѣйшимъ поклономъ, но который показался мнѣ нѣсколько выученнымъ. Это вѣрно какая нибудь актриса, подумалъ я принимая книгу, которую она подавала мнѣ своею прелестною полною рукою.

Когда я поблагодарилъ ее, то она сказала мнѣ съ робостію: «Милостивый государь! благородный видъ вашъ и лѣта (я бы желалъ, чтобы она не брала на себя труда говорить о послѣднемъ), вселяя довѣренность въ молодую неопытную женщину (по этому она не актриса, думалъ я), подаютъ ей смѣлость прибѣгнуть къ вашему снисхожденію и просить у васъ одной милости.»

— "Говорите, сударыня, " сказалъ я ей, и полагалъ уже, что она хочетъ просить у меня подаянія, не смотря на то, что платье ея совсѣмъ того не показывало.

— «Я пришла сюда, продолжала она, для того, чтобы увидѣться съ несчастною сестрою, которая навлекла на себя гнѣвъ нашего родителя, вышедъ замужъ безъ его согласія, такъ что онъ не хочетъ видѣть ни ее, ни мужа ея, и запретилъ ей казаться къ себѣ на глаза. Я принесла ей нѣкоторыя вещи, въ которыхъ она очень нуждалась, потому что новобрачные находятся въ самомъ бѣдномъ положеніи. (Слѣдовательно она не нищая, подумалъ я, и эта мысль была для меня очень пріятна). Но не желая возвратиться въ городъ вмѣстѣ съ сестрою, я отпустила ее впередъ и только что осталась одна, какъ вдругъ явился какой-то наглецъ и наговорилъ мнѣ такихъ словъ, которыхъ я даже не смѣю вамъ пересказать. Я ежеминутно страшусь, чтобы опять съ нимъ не встрѣтиться, потому, что онъ удалился только потому что васъ увидѣлъ.»

— "Опишите мнѣ его наружность, " сказалъ я ей, полагая, что это можетъ быть тотъ самый модникъ, котораго я передъ тѣмъ видѣлъ; но то, что она мнѣ разсказала, ни мало на него непоходило.

— «Будете ли вы столько снисходительны, прибавила она, что позволите мнѣ идти съ вами до города?»

— «Безъ всякаго сомнѣнія, прекрасная незнакомка, и я надѣюсь, что вы сдѣлаете мнѣ честь принявъ мою руку. Старость сама по себѣ служитъ уже покровительствомъ, но, въ случаѣ нужды, я готовъ и защищать васъ.» Она поблагодарила меня самымъ пріятнѣйшимъ образомъ.

— «Вы конечно бы заслуживали, прибавилъ я, спутника моложе и лучше меня, но отвѣчаю въ томъ, что вы не сыщете другаго честнѣе и надежнѣе.»

Привлекательнымъ поклономъ заплатила она мнѣ за это привѣтствіе:

«Всякая услуга, сказала она, обязываетъ къ благодарности, а благодарность ведетъ къ уваженію.»

Очень хорошо, подумалъ я; начинаетъ уже смеркаться, и она кажется считаетъ меня десятью или двѣнадцатью годами моложе.

"Это такъ, сказалъ я сентиментальнымъ голосомъ, который вовсе мнѣ не сроденъ; но роза не цвѣтетъ близь вяза, лишеннаго листьевъ и обуреваемаго вѣтрами, "

— «Правда, отвѣчала мнѣ прелестная моя спутница, но если древній вязъ еще не поблёкъ, то онъ можетъ доставишь убѣжище розѣ, которая растетъ подъ его покровительствомъ и съ признательностію наслаждается гостепріимною его сѣнью.»

Смотри пожалуй, подумалъ я еще, неужели она почувствовала ко мнѣ какое нибудь расположеніе?

"Меня зовутъ Марія Мортимеръ, продолжала она; родитель мой Г. Монтегю-Мортимеръ, человѣкъ очень почтенный, но нѣсколько строгій и потому я не смѣю теперь просишь васъ къ себѣ* Но если вамъ угодно пожаловать къ намъ завтра въ полдень въ Гарлемской улицѣ, № 9, то матушка, которая имѣетъ чувствительное сердце и притомъ знаетъ о свиданіяхъ моихъ съ сестрою, за удовольствіе себѣ почтетъ изъявить вамъ благодарность свою за оказанную мнѣ услугу.

— "Благодарность! вскричалъ я (пальцы ея, прижатые къ рукѣ моей, произвели во мнѣ такое сотрясеніе, которое совершенно разстроило обыкновенное мое хладнокровіе и благоразуміе), я ее вовсе не заслуживаю, но впрочемъ за честь себѣ поставлю познакомиться съ такою любезною молодою дамою/*

Произнеся сіи слова, я встрѣтился съ нею взорами, и нѣмой разговоръ ихъ еще болѣе умножилъ смятеніе моихъ чувствъ.

Мы тогда были уже близь Портландской улицы, а я желалъ бы находиться отъ нее еще за милю. Я замолчалъ, помышляя только о томъ, что, къ сожалѣнію, скоро долженъ буду съ нею разстаться. Мы дошли до угла Гарлейской улицы. Я не въ состояніи былъ произнести ни одного слова, и съ благоговѣніемъ поцѣловалъ руку ея сквозь перчатку; послѣ чего она удалилась, сказавъ мнѣ самымъ пріятнымъ голосомъ: «До свиданія!»

Въ эту минуту почувствовалъ я то, чего уже болѣе двадцати лѣтъ не ощущалъ. «Не ужели свиданія въ Регентовомъ паркѣ такъ меня разстроили? спросилъ я самъ себя. — Нѣтъ, отвѣчалъ мнѣ тайный голосъ, это льстивыя слова красавицы съ которою ты только что разстался.» Я начиналъ уже удивляться, что такъ долго могъ жить въ одиночествѣ. Возможно ли, чтобы это происшествіе могло произвести такую ужасную перемѣну въ моихъ чувствахъ? Я поправилъ галстукъ и вспомнилъ о волосахъ своихъ, которые уже начинали сѣдѣть; но что до того нужды? развѣ не открыто искуство перемѣнять цвѣтъ ихъ?

Я дошелъ до своего дому, а голосъ прелестной незнакомки всё еще раздавался въ ушахъ моихъ. Поздо уже было, чтобы одѣваться и ѣхать обѣдать къ одному изъ моихъ пріятелей, куда я былъ званъ. Что дѣлать въ такомъ случаѣ? Послать съ извиненіемъ подъ предлогомъ, что я занемогъ и идти, уединенно отобѣдать у Лонга; — посмотрѣть, останется ли у меня еще довольно присутствія духа, чтобы замѣчать странности модныхъ обезьянъ, которыхъ тамъ можно ежедневно встрѣтить, послѣ чего кончить день свой, проведя два или три часа въ Англійской Оперѣ, чтобы продолжать тамъ мои наблюденія.

Прежде всего написалъ я извинительное письмо. «Джонъ, свѣчу.» Онъ подаетъ мнѣ ее; ищу часовой цѣпочки, чтобы взять печатку, но она исчезла, также какъ и золотые часы съ репетиціею, которые получилъ я въ наслѣдство еще отъ отца моего. Опустивъ руку въ карманъ, открылъ я тамъ новое опустошеніе. Приказалъ слугѣ своему дойти узнать, живетъ ли Г. Монтегю Мортимеръ въ Гарлейской улицѣ № 9. Тамъ и не слыхивали такого имени.

Призвавъ на помощь всю свою философію, я одѣлся, чтобы провести вечеръ по предположенному мною плану. Но сколько мрачныхъ размышленій представилось уму моему! Какъ мнѣ казалось унизительно, въ мои лѣта, такъ даться въ обманъ. Повязывая галстукъ, мнѣ показалось, что я сдѣлался десятью годами старѣе. «Что можетъ быть глупѣе стараго дурака!» восклицалъ я нѣсколько разъ.

Долгое время скрывалъ я отъ всѣхъ знакомыхъ моихъ это происшествіе; но такъ какъ оно можетъ быть полезно нѣкоторымъ изъ моихъ читателей, то я рѣшился, хотя и краснѣя, сообщить его имъ.

Владычество женщинъ надъ умомъ моимъ и сердцемъ ужаснымъ образомъ ослабѣло въ теченіе двухъ недѣль, однако же, сказалъ я тогда самъ себѣ, не всѣ женщины обманщицы; и возвращаясь понемногу къ прежнимъ моимъ чувствамъ, я кончилъ тѣмъ, что опять началъ почитать ихъ самымъ прекраснымъ и образцовымъ произведеніемъ Природы. Да и по справедливости, кого должно было винить? Одного меня. Какая была надобность старику, идти подсматривать за свиданіями любовниковъ? Достигнувъ уже до безмятежнаго возраста, до котораго я такъ счастливо дожилъ, должно отвращать слухъ свой отъ льстивыхъ рѣчей юности и красоты.

№ XVIII.
ЗАЁМЪ.

Ingenuitatem laedis, qu um indignum rogas.
Publius Syrus.

Имѣя хорошее состояніе и держа всегда въ порядкѣ дѣла свои, въ теченіе всей моей жизни, мнѣ одинъ только разъ случилось занимать деньги и быть должникомъ. Это приключеніе сдѣлало на меня такое сильное впечатлѣніе, что оно и теперь еще не изгладилось, не смотря на прошедшее съ тѣхъ поръ время; и, можетъ быть, примѣръ мой не будетъ безполезенъ для нѣкоторыхъ изъ моихъ читателей.

Я положилъ нѣсколько сотъ гиней въ одинъ провинціальный банкъ, во первыхъ потому, что знакомъ былъ съ однимъ изъ членовъ онаго, а во вторыхъ для того, что тутъ получалъ я съ капитала своего проценты, чего не водится у нашихъ столичныхъ банкировъ. Слишкомъ отважныя предпріятія вовлекли общество сіе въ банкротство, и прошло долгое время, пока я подучилъ въ уплату по пяти шилинговъ за гинею. Это меня нѣсколько разстроило и мнѣ понадобилось сто гиней, но имѣя множество пріятелей, я ни сколько не сомнѣвался, что мнѣ будетъ весьма легко найти эту сумму на два мѣсяца, по прошествія которыхъ я долженъ былъ получить обыкновенные мои доходы.

Я вспыхнулъ, прочитавъ въ вѣдомостяхъ извѣстіе объ этомъ несчастномъ случаѣ: началъ кашлять, свистать и потирать руки, говоря себѣ въ утѣшеніе: «Чтожь такое! могла бы случишься и больше этой бѣда. Это послужитъ мнѣ урокомъ, чтобы впредь не довѣрять провинціальнымъ банкамъ. Впрочемъ, отказавъ себѣ въ нѣкоторыхъ картинахъ, которыя я хотѣлъ купить, о ставя старую свою лошадь, которую предполагалъ перемѣнить и отложивъ подписку на концертъ, я могу вознаградить свою потерю. Къ тому же, вѣроятно, что я еще не всего лишусь, и такъ, сообразивъ всё хорошенько, бѣдный банкиръ болѣе достоинъ сожалѣнія, нежели я, и должно предать это забвенію.» Мнѣ ли откажутъ, прибавилъ я, дѣлая по тайному чувству самолюбія, сильное удареніе надъ первымъ словомъ, мнѣ ли откажутъ въ сотнѣ гинеяхъ? Не имѣя съ этой стороны ни малѣйшаго сомнѣнія, я только затрудненъ былъ выборомъ, у кого изъ друзей моихъ просить мнѣ этой небольшой услуги. Я былъ въ связи съ Герцогами, Лордами, Кавалерами, и помѣщиками, которые всѣ были поди богатые и къ которымъ обратиться я считалъ себя вправѣ, надѣясь на старинное знакомство, на извѣстную всѣмъ честность мою, достаточное состояніе и на неоднократныя увѣренія ихъ въ дружбѣ.

Прежде всѣхъ пришелъ мнѣ на мысль Лордъ Валлейфильдъ. Мы были съ нимъ вмѣстѣ воспитаны; онъ имѣлъ тогда двухъ старшихъ братьевъ, и когда еще служилъ во флотѣ гардемариномъ, то я часто давалъ ему въ долгъ деньги, не слишкомъ надѣясь, что онъ когда нибудь будетъ въ состояніи мнѣ ихъ заплатишь. Между тѣмъ однакоже, оба брата его умерли, одинъ въ Лондонѣ въ чахоткѣ, а другой отъ желтой горячки въ Западной Индіи. Это двойное несчастіе (не знаю, считалъ ли онъ его такимъ), доставило ему важный титулъ и большое богатство. Онъ заплатилъ мнѣ долгъ свой и писалъ, чтобы я именно къ нему адресовался, если когда нибудь буду имѣть нужду въ деньгахъ. Письмо его, которое я сберегъ, оканчивалось слѣдующими словами: «Теперь я плачу вамъ только существенный долгъ мой, но обязанность, возложенная на меня признательностію, чрезъ то не уничтожается, и если товарищъ моей юности, котораго дружество ко мнѣ никогда не изменялось, не прибѣгнетъ въ нуждѣ къ моему кошельку, то я перестану считать его истиннымъ моимъ пріятелемъ.»

Приведя себѣ на память всѣ сіи обстоятельства, я заключилъ, что попросивъ у него сто гиней, я тотчасъ получу ихъ; но могло случиться, что Лордъ Валлейфильдъ теперь въ деревнѣ; въ такомъ случаѣ я могъ обратиться къ Сиру Ричарду Ратле, котораго отецъ, по просьбѣ моей, перемѣнилъ намѣреніе свое лишить его наслѣдства, и котораго я скрывалъ у себя до тѣхъ поръ, пока старый Баронетъ согласился заплатить долги его. Наконецъ у меня оставался еще Ловелоръ, который выигралъ 30.000 фунтовъ стерлинговъ, купивъ, по совѣту моему, разныхъ товаровъ за нѣсколько дней прежде, нежели сдѣлалось извѣстнымъ заключеніе мира, о чемъ узналъ я можетъ быть первый отъ одного изъ друзей моихъ, Секретаря при посольствѣ. а могъ еще прибѣгнуть къ старому моему пріятелю, Лорду Лоунжексу, къ родственнику моему Медовсу, однимъ словомъ: къ множеству другихъ особъ, которымъ я имѣлъ счастіе оказать нѣкоторыя услуги, а самъ до сихъ поръ никогда еще ничего у нихъ не просилъ; но къ чему приготовлять такой длинный списокъ? Первые трое, о которыхъ я сперва вздумалъ, не могли всѣ не быть въ Лондонѣ, и не точно ли я увѣренъ, что всякой изъ нихъ, котораго я только застану дома, за удовольствіе себѣ почтетъ вывести меня изъ замѣшательства?

Я началъ съ Лорда Валлейфильда, съ которымъ не видался уже нѣсколько лѣтъ, потому что онъ недавно только возвратился изъ путешествія по твердой землѣ. Съ увѣренностію постучавшись у дверей его, я спросилъ у швейцара: «Дома ли Милордъ?» «Нѣтъ, сударь.» отвѣчалъ онъ мнѣ такимъ голосомъ, что я почти ему повѣрилъ.

Я отдалъ ему билетъ, и хотѣлъ удалиться, какъ вдругъ услышалъ голосъ Лорда Валлейфильда, который выходилъ изъ библіотеки, и говорилъ съ своею собакою. Онъ тотчасъ узналъ меня и вскричавъ: «Богъ меня убей, если это не самый старинный и не лучшій другъ мой!» подбѣжалъ ко мнѣ и, какъ мнѣ показалось, съ искреннимъ дружелюбіемъ пожалъ мнѣ руку. «Ты ли это, сказалъ онъ, мой старой, мой любезный Стеди (такъ называли меня въ Университетѣ), бывшій мой банкиръ, товарищъ моей юности! Какъ мнѣ пріятно съ тобою увидѣться. Что я говорю: пріятно! это выраженіе слишкомъ слабо. Намъ пріятно смотрѣть на лошадь свою, когда имѣемъ въ ней надобность, пріятно увидѣть дверь своего дома, возвращаясь изъ путешествія или пріятно понюхать табаку, когда захочется. Пріятно! Это выраженіе такъ холодно, какъ Парламентская рѣчь, какъ обѣщаніе Министра или какъ супружеская любовь. Я въ восхищеніи, въ восторгѣ, внѣ себя! Для этого мы потревожимъ нѣсколько погребъ мой, который, мимоходомъ сказать, очень хорошо наполненъ. Мы непремѣнно должны отобѣдать съ тобою наединѣ, en catimini, какъ говаривала старая моя тётка, чтобы на свободѣ поговорить о проказахъ нашей молодости, о нашихъ прежнихъ шалостяхъ, о моихъ то есть.» Онъ началъ смѣяться, будучи весьма доволенъ, что показалъ столько остроумія.

Швейцаръ сдѣлался неподвиженъ и, казалось, окаменѣлъ отъ удивленія, слыша какъ господинъ его расточаетъ привѣтствія и увѣренія въ дружбѣ. «Я долженъ представить тебя Леди Валлейфильдъ, продолжалъ онъ и сказать ей, чтобы она почитала тебя не иначе, какъ братомъ моимъ и другомъ, котораго испыталъ я, находившись въ нуждѣ. Кто бы однако же повѣрилъ двадцать лѣтъ тому назадъ, что бѣдный флотскій гардемаринъ когда нибудь будетъ Лордомъ, Графомъ Валлейфильдомъ?»

Говоря такимъ образомъ, онъ взялъ меня подъ руку и повелъ въ свою библіотеку. «Алонзо, сказалъ онъ слугѣ Испанцу, доложи Миледи, что я прошу ее тотчасъ пожаловать сюда.» Слуга повиновался. "Клянусь Богомъ, продолжалъ онъ, я долженъ показать ей въ одномъ человѣкѣ то, что не всякой день встрѣчается: истиннаго друга и умнаго человѣка, rara avis in terris. Что, любезный пріятель! видитъ, что я еще не совсѣмъ забылъ по-Латыни. По правдѣ сказать, я въ молодости моей былъ довольно лѣнивъ, да и теперь почти также. Однако же я иногда въ Палатѣ Перовъ говорю рѣчи минутъ по пяти, потому, что не люблю болтать лишняго а говорю только то, что должно.

"Садись же, Стеди; ни чье посѣщеніе не могло принести мнѣ столько удовольствія, какъ твое: я говорю такъ потому, что это истинная правда, и я бы никогда не простилъ себѣ, если бы могъ думать иначе. Помнишь ли ты тотъ день, когда ты снялъ амбарго, наложенное на мою жалкую особу въ Плимутскомъ трактирѣ?… Ты увидишь Миледи* Она не красавица, нѣтъ, но богатая наслѣдница и притомъ превосходная женщина; это имѣетъ свою цѣну, не правда ли?

"Но вотъ и она. Обними ее другъ мой; обними же, говорю я тебѣ. Это другой я, Каролина, это тотъ старинный пріятель, о которомъ я столько разъ говорилъ тебѣ; человѣкъ, которому нѣтъ подобнаго. Обними его и оставь насъ однихъ; намъ нужно о многомъ между собою поговоришь! Скажи Французу повару, чтобы онъ постарался превзойти себя и изготовилъ намъ славный обѣдъ. Ты поѣдешь въ оперу съ твоею провинціальною подругою, а мы къ балету также явимся, если не будемъ слишкомъ… Миледи нахмурилась. А сказалъ тогда, что не охотникъ былъ много лить, и что по первому ея знаку, буду готовъ встать изъ-за стола. "Какъ тебѣ угодно, прервалъ Перъ, въ этомъ даю тебѣ полную свободу, ты можешь пить хоть одну воду, если захочешь; я ничего болѣе не требую, какъ бутылки моей и твоего общества. Теперь, милая моя, ты можешь идти заняться своими дѣлами, а въ семь часовъ съ половиною мы опять увидимся.

«Превосходная женщина, повторилъ онъ, между тѣмъ какъ она уходила, мы живемъ съ нею такъ счастливо, какъ только могутъ жить знатные люди. Я ни въ чемъ не дѣлаю ей принужденія, но за то и самъ люблю жить по своей волѣ, и, она ни сколько мнѣ въ томъ не препятствуетъ. Ты знаешь, какую жизнь я велъ прежде? Помнишь ли ты эту малютку съ большими черными глазами? и день, въ который я выбилъ окна у стараго Жида? Чортъ меня возьми! я самъ теперь богатъ какъ Жидъ, но нравомъ совсѣмъ не похожу на Жида; я всё дѣлаю по-барски, en milord — какъ говорятъ Французы. Но что же ты мнѣ ничего не скажешь?»

Послѣднія слова его меня облегчили, потому что онъ говорилъ съ такою бѣглостію, что не давалъ мнѣ раскрыть рта, и я уже начиналъ бояться, что не въ состояніи буду объяснить ему, зачѣмъ я къ нему пришелъ. И такъ, воспользовавшись случаемъ, я безъ дальнихъ околичностей увѣдомилъ его о понесенномъ мною убыткѣ и о томъ, что имѣю нужду во стѣ гинеяхъ. «Я напрасно сталъ бы распространяться, сказалъ я ему, между тѣмъ какъ онъ ласкалъ свою собаку: зная твою дружбу, я увѣренъ, что ты за удовольствіе себѣ почтешь доказать мнѣ оную въ этомъ случаѣ.»

Онъ тотчасъ принялъ на себя видъ человѣка, въ котораго выстрѣлили изъ ружья, но не попали. Прогналъ собаку свою, сильно толкнувъ ее ногою, запыхтѣлъ какъ китъ и такъ сильно изумился, что дыханіе его прервалось на нѣсколько секундъ. Когда онъ опять пришелъ въ состояніе говоришь, то, казалось, былъ въ большомъ замѣшательствѣ и наконецъ сказалъ мнѣ, запинаясь: «Я бы былъ неблагодарный, если бы забылъ оказанныя тобою мнѣ услуги и если бы не желалъ найти только случая отплатить тебѣ въ свою очередь. Сумма, которая тебѣ нужна, весьма маловажна; просьба твоя справедлива и основательна, ничего не можетъ быть простѣе нестественнѣе; ты бы имѣлъ право смотрѣть на меня, какъ на безчестнаго человѣка, если бы я тебѣ отказалъ.» Тутъ онъ замолчалъ, кашлянулъ два или три раза, посмотрѣлъ мнѣ въ глаза, какъ бы ожидая, что я буду отвѣчать. Но я сохранялъ глубокое молчаніе, предвидя уже, какое будетъ послѣдствіе.

«Однако же ты долженъ узнать, продолжалъ онъ, что я сдѣлалъ безразсудность, большую безразсудность. Повѣрилъ въ долгъ одному пріятелю важную сумму, въ которой онъ имѣлъ нужду, для расходовъ по случаю выборовъ, и чрезъ то почти истощилъ кредитъ у моего банкира. Сверхъ того, я сдѣлалъ большія улучшенія въ моихъ помѣстьяхъ, и потому въ эту минуту, право не знаю, откуда мнѣ взять денегъ, чтобы расплатиться съ долгами. Но до обѣда я еще подумаю…. и посмотрю, что можно будетъ сдѣлать, потому что прежде всего желаю тебя одолжить. Боже мой! вскричалъ онъ съ притворнымъ удивленіемъ, весьма хорошо сыграннымъ, взглянувъ на часы, уже три часа! Кто бы могъ это подумать? Какъ скоро проходитъ время съ пріятелемъ!» Онъ пожалъ мнѣ еще разъ руку и сказалъ, взглянувъ на меня съ лицемѣрною улыбкою: «Любезный Стеди, до свиданія; будь увѣренъ, что я для тебя готовъ сдѣлать всё … всё, что только возможно. Я ожидаю тебя къ обѣду, не забудь же, прощай.»

Слова: до свиданія и прощай, не имѣли въ себѣ ничего обязательнаго. Голосъ, съ которымъ онѣ были произнесены, казалось означалъ: «Какъ я радъ, что отъ тебя отдѣлался! какая тяжесть свалилась съ плечь моихъ!»

Не прошло четверти часа по возвращеніи моемъ домой, какъ подали мнѣ слѣдующую записку:

"Любезный и старинный другъ мой! Чистосердечіе есть добродѣтель, и я измѣнилъ бы ей, если бы вздумалъ откладывать мое признаніе. Искренность считаю я лучшею политикою, и потому откровенно скажу тебѣ, что не смотря на желаніе мое, я не въ состояніи ссудить тебя. Сверхъ того, я увѣренъ, что такой человѣкъ, какъ ты, всегда найдетъ сто кошельковъ, готовыхъ къ его услугамъ, и это меня утѣшаетъ, потому что, клянусь честью, я въ отчаяньи, что принужденъ тебѣ отказать.

Весь твой Валлейфельдъ.

«Р. S. Леди Валлемфильдъ вдругъ сдѣлалась нездорова, и потому мы принуждены отложить до другаго времени удовольствіе видѣть васъ у себя.»

Это время еще не пришло, и я не имѣю нужды сказывать, что если бы ему и вздумалось опять пригласишь меня, то я бы отказался. Но впрочемъ я твердо увѣренъ, что не буду имѣть этого замѣшательства. Однако же вотъ этотъ Университетскій товарищъ, этотъ вѣтреный флотской гардемаринъ! Онъ былъ вѣтренъ, когда ему не объ чемъ было думать; щедръ, когда не имѣлъ ни пенни, и всякому предлагалъ кошелекъ свой, когда онъ былъ пустъ!

Сказать, что я не считалъ себя обманутымъ, не чувствовалъ униженія и не огорчался, значило бы желать скрыть истину. Даже и теперь еще чувствую я впечатлѣніе, произведенное на сердце мое поступкомъ Лорда Валлейфильда: время, протекшее съ тѣхъ поръ, не могло его изгладить. Это было эпохой въ моей жизни; съ той минуты ожесточился я противъ всего человѣческаго рода, и ненависть къ людямъ поселилась въ умѣ моемъ. Съ тѣхъ поръ, я вездѣ стадъ подозрѣвать лицемѣріе и притворство.

Не смотря на то однакожъ, я рѣшился повидаться съ Баронетомъ. Права мои на Сира Ричарда были еще сильнѣе. Онъ одолженъ былъ всѣмъ своимъ имуществомъ вліянію, которое я имѣлъ надъ умомъ отца его, чего онъ вѣрно еще не забылъ.

На другой же день я къ нему отправился. При появленіи моемъ отворились обѣ половинки дверей; швейцаръ и слуги поклонились мнѣ съ почтеніемъ, и я тотчасъ былъ введенъ въ кабинетъ къ Баронету.

Онъ сидѣлъ съ довольнымъ видомъ, держа въ рукѣ новое политическое сочиненіе; множество писемъ было разбросано передъ нимъ на столѣ. «Пожалѣй обо мнѣ, любезный другъ, сказалъ онъ мнѣ, что я такъ заваленъ разными хлопотами. Парламентскія дѣла, попеченія о моихъ помѣстьяхъ, безпрестанный надзоръ за повѣренными моими, чтобы они меня не обкрадывали, частыя приглашенія отъ многочисленныхъ друзей моихъ, всё это не оставляетъ мнѣ ни одной минуты свободной. Я принужденъ не сказываться дома, безъ чего никакъ бы не могъ всего выполнить; но я бы самъ почиталъ себя, достойнымъ презрѣнія, если бы не былъ ежеминутно готовъ къ услугамъ друга, которому я такъ много обязанъ. Ты можетъ быть сочтешь меня льстецомъ, конечно это иногда бываетъ необходимо, но когда дѣло идетъ о чести и обязанности, то я столько де чистосердеченъ какъ морякъ, и иду по прямой дорогѣ. Я объявилъ всему городу, поставляю то себѣ за славу и обязанъ былъ отдать тебѣ эту справедливость: я объявилъ всему городу, что безъ тебя я бы совершенно разорился, и что единственно твоему ходатайству обязанъ я всемъ моимъ состояніемъ. Кто спасъ меня отъ Филистимлянъ? Ты. Кто умилостивилъ отца моего? Ты же. Конечно я имѣю много недостатковъ, но неблагодарность знаю только по названію и позволилъ бы считать себя подлецомъ, если бы въ состояніи былъ позабыть или пренебречь тебя хоть на одну минуту.»

Онъ призывалъ одного за другимъ съ полдюжины слугъ, велѣлъ отложить лошадей и говорилъ мнѣ о множествѣ дѣлъ, которыя ему должно было исполнишь въ это утро, но которыя онъ откладывалъ для того, чтобы долѣе наслаждаться удовольствіемъ меня видѣть.

"Джонъ, сказалъ онъ своему камердинеру, скажи кучеру, чтобы карета была готова къ шести часамъ. Съ твоего позволенія, любезный другъ! я поѣду не ранѣе половину седьмаго, но онъ всегда опаздываетъ, а я, въ семь часовъ съ половиною, долженъ бытъ уже дома. Мнѣ только нуженъ часъ, чтобы одѣться, а остальную часть утра я хочу посвятить тебѣ. Слушай, Джонъ! подтверди швейцару, чтобы онъ хорошенько замѣтилъ этого господина: для него я всегда дома; онъ можетъ входишь ко мнѣ прямо въ спальню, пріѣхать во время обѣда, въ полночь или когда ему заблагоразсудится; словомъ сказать, это мой отличный другъ. Кстати, извини меня мой милой, но я долженъ еще нѣсколько занятье я домашними дѣлами, чтобы послѣ уже совершенно быть твоимъ. Новый берейторъ мнѣ не нравится; онъ тяжелъ и неповоротливъ какъ купеческая лошадь. Скажи дворецкому, чтобы онъ отослалъ его и пріискалъ мнѣ такого же жокея, какой былъ у меня въ Брейтонѣ.

«Теперь, другъ мой, будешь ли ты столько снисходителенъ, что извинишь мою невѣжливость? Истинно я не имѣю свободной минуты для собственныхъ дѣлъ своихъ. А бы желалъ, чтобы Палата Депутатовъ провалилась сквозь землю; вчера я очень поздо оттуда пріѣхалъ уставши и измучившись до чрезвычайности; Оппозиція ужасно какъ на насъ нападала, но мы одержали верхъ. Меня заставили пробыть тамъ до окончанія балотировки, не смотря на то, что я былъ званъ на обѣдъ къ одному Рускому Князю.»

Произнося слова сіи, онъ принялъ на себя важный видъ и продолжалъ тѣмъ же тономъ: «Я ожидаю на будущей недѣлѣ приглашенія къ обѣду въ Карлтонъ-Гаузъ.»^[34] Въ этомъ онъ ошибался, потому что того не послѣдовало.

"Но скажи мнѣ, любезный пріятель, одной ли дружбѣ твоей обязанъ я этимъ посѣщеніемъ, или я столько счастливъ, что могу оказать тебѣ какую ни будь услугу? Если это такъ, то говори, располагай мною; малѣйшія желанія твои будутъ для меня приказаніями, Я говорю мало… (онъ солгалъ, потому что онъ несносно какъ плодовитъ былъ въ своихъ разговорахъ), но я говорю то, что думаю и. въ случаѣ нужды, докажу то на дѣлѣ. Повторяю тебѣ, что я не забылъ услугъ, которыя ты мнѣ оказалъ, и готовъ удостовѣрить тебя въ томъ, если ты только доставить мнѣ случай. Есть люди, которыхъ ослѣпляетъ богатство или званіе, занимаемое ими въ свѣтѣ; но я, благодаря Бога, не изъ числа такихъ. Я имѣю домъ въ лучшемъ тонѣ, и состояніе мое позволяетъ мнѣ прилично его содержать; билъ о устроеніи: новой дороги удвоилъ цѣну моихъ помѣстьевъ; ты можешь себѣ представить, что для поддержанія его, я употребилъ весь свой кредитъ. Дорога проходитъ по срединѣ имѣнія моего, и подъ нее отошли, какъ нарочно, самыя худшія земли, за которыя дали мнѣ однако же славную цѣну. Я всегда стараюсь имѣть въ шкатулкѣ годовой свой доходъ … (это для меня не безъ пользы, думалъ я) такая предосторожность кажется мнѣ благоразумною. Чего можно болѣе желать? И при всемъ томъ, я таковъ же, какимъ ты меня знавалъ прежде; что на душѣ, то и на языкѣ…. Конечно я не много стадъ постояннѣе: научился цѣнить деньги и узналъ, что имъ мы обязаны всею нашею значительностію.

«Но я замѣчаю, что я всё одинъ говорю; это отъ того, что я восхищенъ тѣмъ, что вижу тебя, и думаю только q томъ, какъ бы тебѣ это живѣе выразить.» Я поблагодарилъ его. «Въ какомъ мы живемъ мірѣ, продолжалъ онъ: нѣсколько лѣтъ тому назадъ я былъ лишенъ наслѣдства и находился въ крайности^ а теперь, благодаря тебѣ, имѣю блистательное состояніе, которое недавно удвоилось отъ счастливаго случая, между тѣмъ какъ въ глазахъ моихъ низпроверглось нѣсколько колоссовъ, которыхъ тѣнь прежде меня помрачала. Дикъ Рочемондъ разорился и принужденъ былъ ѣхать въ чужіе край; имѣніе бывшаго нашего Лорда-Лейтенанта описано, а бѣдный Филиморъ за долги посаженъ въ тюрьму. Но скажи же что нибудь, милый другъ, и доставъ мнѣ удовольствіе слышать тебя въ мою очередь.»

Въ голосѣ его и образѣ обхожденія замѣтна была какая-то надменность, которая мнѣ очень не нравилась: но, вѣроятно, это происходило отъ излишняго благополучія. Однако же я началъ свое повѣствованіе и разсказалъ ему оное въ немногихъ словахъ. Но сколь оно ни было коротко, а все-таки показалось Баронету очень длиннымъ. До сигъ поръ онъ почиталъ меня достаточнымъ человѣкомъ, въ чемъ и не ошибался. Онъ такъ былъ увѣренъ въ моемъ благоразуміи и опытности, что полагалъ совершенно невозможнымъ, чтобы мнѣ когда нибудь могла случиться нужда въ деньгахъ, и въ этомъ онъ обманулся. Въ продолженіе краткаго моего повѣствованія онъ нѣсколько разъ измѣнялся въ лицѣ, на которомъ поперемѣнно изображались изумленіе, неудовольствіе, скупость, гордость, замѣшательство и лицемѣріе.

Глаза его, казалось, говорили: «Можно ли этому повѣрить?» Въ слѣдъ затѣмъ: «Какъ глупо не умѣть беречь лучше свои деньги!» Чрезъ минуту: «Одолжишь ли ему эту сумму?» Но скупость шептала ему: «Почему знать, что съ нимъ не случится еще бѣды? Береги свои деньги: онѣ лучшій другъ твой, имъ ты обязанъ всѣмъ своимъ блаженствомъ.» Наконецъ нетерпѣніе послѣ всего изобрази* лось въ чертахъ его, изъ чего я заключилъ, что три минуты, которыя я употребилъ на разсказъ свой, показались ему вѣкомъ. А тогда уже предвидѣлъ отказъ и начиналъ презирать его, но любопытенъ былъ знать, къ какому извиненію, къ какой хитрости прибѣгнетъ онъ послѣ всѣхъ предложеній услугъ, которыя онъ мнѣ сдѣлалъ.

Онъ употребилъ такую уловку, которой я вовсе не ожидалъ. Едва я окончилъ говорить, какъ онъ захохоталъ изо всей силы и, приложивъ палецъ къ носу, вскричалъ: «Этимъ ты меня не поддѣнешь, любезный другъ; ты очень лукавъ, но я не дамся въ обманъ. А тебя знаю, ты испытываешь человѣческій родъ; ты коварный хитрецъ, тебѣ вздумалось сказать самому себѣ: „Посмотримъ, каковъ этотъ Баронетъ, истинно ли сердце его способно чувствовать благодарность; попрошу у него въ долгъ денегъ, это оселокъ, по которому познается дружба.“ Но я не таковъ, чтобы меня можно было провести. Замѣчаю уже, что ты улыбаешься. Признайся, что ты только хотѣлъ меня испытать? Такой ли ты человѣкъ, чтобы могъ отдать деньги въ ненадежныя руки! Ты, котораго благоразуміе и разсудительность ни съ чѣмъ не могутъ сравниться. Возможно ля, чтобы ты могъ быть обманутъ? Нѣтъ, нѣтъ, я не вѣрю исторіи твоей о провинціальномъ банкѣ. Но поговоримъ о чемъ нибудь другомъ. Хочешь ли сегодня со мною обѣдать? У меня будетъ многочисленное и прекрасное общество, собраніе ума и талантовъ, ученыхъ мущинъ, и женщинъ сочинительницъ, знатныхъ иностранцевъ, Членовъ Парламента и еще множество разныхъ особъ. Тебѣ имѣть нужду въ деньгахъ! Сообразно ли это съ чѣмъ нибудь? Да да, теперь понимаю; прекрасно придумало! ты вѣрно хочешь мнѣ отдать ихъ на сохраненіе! Но я заплачу тебѣ тою же монетою» Провинціальный банкъ обанкротился: дѣло очень возможное; но чтобы ты отдалъ туда свой капиталъ! Нѣтъ, нѣтъ. Но скажи же мнѣ, обѣдаетъ ли ты у меня?"

Я нѣсколько времени молчалъ, размышляя о томъ, дѣйствительно ли онъ полагалъ, что я хочу испытать его, или только притворялся: «Полно, полно, продолжалъ онъ, оставимъ этотъ провинціальный банкъ и поговоримъ лучше объ обѣдѣ.» Тогда я съ важнымъ видомъ началъ увѣрять его, что говорю истинную правду; прибавя къ тому, что ему нельзя долѣе сомнѣваться въ справедливости словъ моихъ; что если онъ бы и могъ полагать сначала, что я шутилъ, то теперь долженъ быть убѣжденъ въ противномъ; но что если это былъ единственно предлогъ, чтобы только отказать мнѣ, то такой поступокъ весьма низокъ, и что со мною, кажется, ему бы не слѣдовало прибѣгать къ такимъ уверткамъ.

Казалось, будто бы электрическій ударъ поразилъ его. Онъ задумался, кусалъ себѣ губы, потупилъ глаза въ землю и сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобы я молчалъ, пока онъ посовѣтуется съ внутреннимъ своимъ оракуломъ: наконецъ, вмѣсто того, чтобы идти прямо къ цѣли, онъ опять своротилъ съ дороги, изрыгая тьму ругательствъ противъ банкировъ и называя ихъ убійцами, разбойниками! Какъ безчестно употреблять во зло довѣренность такого человѣка, какъ я! Но и съ моей стороны какое легковѣріе! Оно непростительно, непостижимо; и я почти заслужилъ несчастіе, которое со мною случилось.

«Всё это можетъ быть правда, сказалъ я ему; но теперь дѣло идетъ о томъ, расположены ли вы одолжить мнѣ сто гиней, или нѣтъ?»

Физіогномія Баронета еще разъ измѣнилась, и притворство изобразилось въ полной мѣрѣ на лицѣ его. Черты его изъявляли въ одно и тоже время замѣшательство, стыдъ и сожалѣніе; казалось, что обязанность и дружба, расположеніе и справедливость сражались въ немъ между собою. Будучи не въ состояніи долѣе выносишь такой борьбы: "Повѣришь ли, любезный другъ, сказалъ онъ принужденнымъ голосомъ и съ выученными взглядами, что никогда еще не случалось мнѣ быть въ такомъ затруднительномъ положеніи? Я нахожусь въ необходимости, или потерять уваженіе драгоцѣннаго для меня друга, или преступить торжественное обязательство, которое я сдѣлалъ въ такую минуту, когда никакъ не могъ предвидѣть того, что, по несчастію, теперь со мною случилось. Помогши тебѣ въ нуждѣ твоей, я бы повиновался одному искреннѣйшему желанію моего сердца, если бы только могъ сдѣлать это, не измѣняя другому долгу, который не менѣе для меня важенъ. Съ одной стороны, благодарность побуждаетъ меня оказать тебѣ эту услуту; съ другой жестокое обстоятельство связываетъ меня и не позволяетъ дѣйствовать такъ, какъ бы я истинно того желалъ.

«Ты видѣлъ, что я нѣсколько минутъ размышлялъ объ этомъ дѣлѣ; я разсматривалъ его со всѣхъ сторонъ; искалъ средствъ исполнить обязанности мои прошивъ тебя, не измѣняя священному обѣту, который я недавно наложилъ на себя и о чемъ теперь чрезвычайно сожалѣю. (Въ эту минуту онъ вздохнулъ и пристально посмотрѣлъ на меня, чтобы замѣтить, вѣрю ли я словамъ его.) Но съ огорченіемъ увидѣлъ я, что не могу того сдѣлать, не подвергнувъ себя угрызеніямъ моей совѣсти, и ты вѣрно самъ мнѣ того не присовѣтуешь.»

Онъ снова остановился, и считая этотъ доводъ весьма убѣдительнымъ, искалъ въ глазахъ моихъ хотя малѣйшаго знака одобренія или по крайней мѣрѣ извиненія; но я не показалъ въ лицѣ ни малѣйшей перемѣны и даже не наклонилъ головы.

Полагаясь на свое краснорѣчіе, онъ продолжалъ такъ: «Я чистосердечно и въ короткихъ словахъ объясню тебѣ это непріятное происшествіе. Нѣсколько разъ давалъ я въ долгъ деньги многимъ людямъ, которые никогда въ точности не наблюдали положеннаго времени къ заплатѣ; а нѣкоторые даже вовсе мнѣ не отдали. Еще недавно одолжилъ я значительную сумму человѣку, котораго не хочу назвать, и чрезъ то потерялъ не только деньги, но и друга. Съ самой черною неблагодарностію отказался онъ платишь мнѣ, и въ порывѣ бѣшенства я далъ клятву, торжественную клятву^ повторилъ онъ театральнымъ голосомъ, не давать никому въ долгъ ни шиллинга. Это конечно была большая неосторожность: я чрезвычайно тѣмъ огорченъ, но что мнѣ теперь дѣлать? Если я могу быть тебѣ полезнымъ въ чемъ нибудь другомъ, то говори.»

Я отвѣчалъ ему, что я часто замѣчалъ, что пріятель, отказывающій намъ въ одолженіи, обыкновенно предлагаетъ всѣ яcwiyrn, въ которыхъ мы не имѣемъ никакой нужды; но что я не сомнѣваюсь (между тѣмъ однако же я нѣсколько уже начиналъ сомнѣваться), найти еще множество друзей, которые будутъ въ состояніи и за удовольствіе себѣ доставятъ меня обязать.

«Конечно ты найдешь ихъ! вскричалъ онъ, подхвата эту мысль, я тотчасъ назову тебѣ тысячу человѣкъ.»

— «Лучше бы ты назвалъ мнѣ одного, сказалъ я ему, но избавь себя отъ этого труда.» Послѣ сего я всталъ и простился съ нимъ. Онъ показывалъ видъ, будто бы еще желаетъ меня удержать, но просьбы его были слабы и принужденны. Ему очень пріятно было, что я его оставляю.

Читатели мои могутъ себѣ вообразишь всѣ извиненія, которыя сопровождали отказъ его и нѣсколько разъ повторенныя изъявленія его сожалѣнія, причемъ онъ объявилъ мнѣ, что надѣется, что дружба наша отъ того не уменьшится и усильно просилъ меня, пріѣхать къ нему опять въ семь часовъ, отобѣдать съ его избранными пріятелями. Признаюсь, что отказавъ ему въ томъ, я чувствовалъ нѣкоторое удовольствіе. Однако же, по наружности, я довольно равнодушно съ нимъ разстался.

Послѣдній взглядъ, который мы бросили другъ на друга, изъявлялъ обоюдное уничиженіе. Я сдѣлалъ безразсудность, подвергнувъ себя унизительному отказу; а онъ страшился, чтобы я не открылъ его подлости, притворства и неблагодарности. Я думаю, что въ первую минуту мы бы готовы были послать другъ друга въ преисподнюю; но мое негодованіе бываетъ подобно маслу, вылитому на воду: оно останавливается на поверхности и не проникаетъ до сердца.

Худой успѣхъ этого втораго посѣщенія не отвратилъ меня однако же отъ намѣренія, сдѣлать послѣднюю попытку надъ купцомъ Ловелоромъ; но я рѣшился на это, болѣе изъ желанія совершенно у знать людей, нежели въ надеждѣ на успѣхъ.

Я оставилъ Баронета, улыбаясь отъ досады, и такъ углубился въ размышленія, что и не замѣтилъ, какъ очутился въ Сити.

Люди, которые толпились вокругъ меня, но видимому, всѣ оживлены были единственно жадностію къ деньгамъ, и помышляли только о способахъ, какъ доставать ихъ. Если двое останавливались, чтобы поговоришь между собою, то казалось, что они желали прочитать одинъ у другаго въ глазахъ, и искали въ нихъ средствъ, какъ бы сдѣлать выгодный для себя оборотъ. Одни шли, опустя руки въ карманы, чтобы предохранишь себя отъ искуства извѣстныхъ художниковъ; другіе прогуливались около биржи, сложивъ руки и углубясь въ свои денежные и торговые расчеты. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ можно было замѣтить хладнокровныя и неизмѣняемыя черты корыстолюбиваго капиталиста, въ другихъ движущуюся и хитрую физіогномію тонкаго спекулатора. Одни расчитывали всѣ происшествія и случаи; другіе разсматривали подробно всѣ обстоятельства, изъ которыхъ могли извлечь себѣ выгоду, политическія новости, цѣну произведеній всѣхъ странъ свѣта, и хлопоты, въ которыя могли попасть другіе.

Съ правой стороны толкалъ меня ростовщикъ, который такъ спѣшилъ увидѣть жертву свою и такъ углубился въ обожаніе любимаго своего идола, что болѣе ничего не могъ видѣть; съ лѣвой тѣснилъ меня человѣкъ, который бѣжалъ, задыхаясь, чтобы не опоздать на назначенное свиданіе но денежнымъ дѣламъ, или для уплаты по векселю, которому вышелъ срокъ. Тутъ видѣлъ я скупость и притѣсненіе въ раззолоченной колесницѣ, тамъ нищету пѣшкомъ, почти въ рубищахъ, расчитывающую, сколько можно сберечь, пообѣдавъ въ харчевнѣ одного только бараньяго языка и выпивъ стаканъ воды.

Какая однако же противоположность между Сити и западною частію Лондона! Здѣсь только и думаютъ о деньгахъ: тѣснятся, давятъ и толкаютъ другъ друга; вездѣ волненіе, тревога и смятеніе; тамъ же напротивъ видишь только ловкость, безпечность и любезность; всѣ прогуливаются, ищутъ какъ убить время, смотрятъ въ лорнеты на красавицъ, и въ кошелькѣ также бываетъ пусто, какъ и въ головѣ.

Оканчивая послѣднее сіе размышленіе, подошелъ я къ дому стариннаго моего знакомца. А намѣренъ былъ предложишь ему прозьбу мою сколько можно свободнѣе, чтобы убавить важность ея и тягость одолженія. Притомъ я желалъ, какъ можно менѣе времени оставаться въ неизвѣстности. Неудачи меня разсердили; къ тому же я былъ и не безъ гордости, зналъ что только временно нахожусь въ нуждъ, и рѣшился, если мнѣ еще разъ откажутъ, отмстить за то всему человѣческому роду. Я не сдержалъ своего слова и сердечно тому радуюсь, но далъ себѣ обѣщаніе, никогда у пріятелей не просишь въ заёмъ денегъ, что въ точности и исполняю.

Я нашелъ Ловелора посреди множества прикащиковъ, окруженнаго всѣми наружными признаками благополучія и напыщеннаго всею важностію купеческой гордости.

Всё это ни сколько на меня не подѣйствовало. Я чувствовалъ преимущество, которое имѣлъ предъ нимъ и по образу воспитанія и по понятіямъ моимъ, которыхъ не заглушила торговая расчетливость. И такъ я обратился къ нему, и сказалъ ему довольно рѣшительнымъ тономъ, что желаю поговоришь съ нимъ наединѣ. «Съ удовольствіемъ, сказалъ онъ мнѣ; я всегда готовъ къ услугамъ вашимъ, почитая васъ однимъ изъ лучшихъ друзей моихъ.»

— "Очень хорошо, отвѣчалъ я ему, выходя съ нимъ въ другую комнату, подлѣ его конторы; но я сегодня не съ тѣмъ пришелъ, чтобы показать вамъ средство, опять выиграть 30.000 фунтовъ стерлинговъ.

— "О! о! сказалъ онъ, не возможно ожидать всякой день подобныхъ вещей; но я отъ того не менѣе радъ васъ видѣть.

— "Въ двухъ словахъ, прервалъ я его: я имѣю нужду во стѣ гинеяхъ, и пришелъ занять ихъ у васъ.

— «Какъ вы скоры, любезный другъ! вскричалъ Ловелоръ; знаете ли вы, что сто гиней достать трудно, а издержать весьма легко? увѣряю васъ, что въ нашемъ вѣкѣ это значительная сумма. Но скажите мнѣ, какъ вы желаете получить ее: товарами или деньгами, на вексель или переводомъ на моего банкира? Я совершенно готовъ вамъ служить. Даже предоставляю на вашъ выборъ залогъ, который вы мнѣ должны дать, закладную ли на ваше помѣстье или простое обязательство съ вѣрнымъ поручительствомъ, кромѣ вашей подписи. Послѣ того мы поговоримъ о процентахъ, потому что вамъ извѣстно, что въ торговлѣ деньги никогда не лежатъ въ бездѣйствіи и мы иногда получаемъ на нихъ отъ двадцати до двадцати пяти процентовъ на сто.

Я поблагодарилъ его за щедрыя предложенія, но притомъ увѣрилъ, что ни одно изъ нихъ не было мнѣ по мыслямъ. „Я имѣю нужду, сказалъ я ему твердымъ голосомъ, во стѣ гинеяхъ на два мѣсяца, подъ простую росписку и за указные проценты.“

До сихъ поръ онъ рабски былъ учтивъ передо мною, но тогда поднявъ голову, опустилъ руки въ карманы и съ наглостію вскричалъ: „И стало быть отъ меня вы ихъ не получите; отдать деньги свои такимъ образомъ всё равно, что бросить ихъ въ огонь: капиталъ мой во всё это время будетъ мертвымъ. Я не понимаю, какъ человѣкъ свѣтской, человѣкъ разсудительный, можетъ дѣлать такія требованія и также не могу постигнуть, какъ вы, съ вашимъ состояніемъ дошли до того, что имѣете нужду въ такой суммѣ. Вы мнѣ однажды оказали услугу, которая вамъ ничего не стоила; я готовъ отъ всего моего сердца сдѣлать для васъ тоже. Болѣе того, кажется, вы не въ правѣ отъ меня требовать. Дружба не имѣетъ ничего общаго съ дѣлами и съ займомъ денегъ.“

Такъ кончилъ онъ рѣчь свою, на которую я позволилъ себѣ сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія, не весьма для него лестныя; можетъ быть я былъ не правъ, но меня жестоко оскорбили. Я напомнилъ ему низкое его происхожденіе, денежныя пособія, которыя дѣлалъ ему одинъ изъ моихъ дядей, когда онъ былъ еще молодъ и бѣденъ, одолженія, которыя я доставлялъ ему нѣсколько разъ чрезъ моихъ знакомыхъ; словомъ сказать, я осыпалъ его всѣми укоризнами, которыя онъ заслуживалъ и оставилъ его въ замѣшательствѣ и уничиженіи. — Съ тѣхъ поръ я болѣе съ нимъ не видался.

Возвратясь домой, я разсудилъ, что такъ какъ мнѣ необходимо нужны были сто гиней, то лучше было позволить обмануть себя чужому, нежели ложному другу, который, ограбивъ меня, считалъ бы еще, что оказалъ мнѣ услугу. И потому я призвалъ къ себѣ одного извѣстнаго ростовщика, заплатилъ ему двадцать процентовъ на сто и никому не остался за то обязанъ. Между тѣмъ однако же, излишняя осторожность и скупость трехъ мнимыхъ друзей моихъ оказали мнѣ истинную услугу, научивъ меня узнать ихъ, за что однако же я не считаю себя въ обязанности ихъ благодарить.

Описанное мною приключеніе имѣло большое вліяніе на всю мою жизнь. Съ того времени, сталъ я благоразуменъ и даже недовѣрчивъ; послѣ многихъ наблюденій, я почувствовалъ себя одинокимъ въ толпѣ, и сдѣлался безмолвнымъ среди шума и смятенія общества. Но сколько я выигралъ въ опытности, столько же потерялъ въ удовольствіяхъ. Я опасаюсь, не таковъ ли обыкновенно бываетъ человѣческій жребій; но долженъ признаться, что не имѣю уже о людяхъ такого хорошаго мнѣнія, какое имѣлъ прежде. Я бы желалъ знать, гдѣ можно найти сердца, одушевленныя тѣмъ великодушіемъ, о которомъ такъ много говорятъ, и любовниковъ и друзей безкорыстныхъ, какими ихъ описываютъ въ романахъ.

№ XIX.

ИСКАТЕЛЬ БОГАТСТВА.

Il sait employer to ur-à-tour, avec adresse, deux cordes à son arc, l'intérêt et l'amour.
Butler.

Говорятъ, — что жизнь есть сонъ, драма (потому что свѣтъ не что иное какъ театръ), нѣкоторые же дочитаютъ ее игрою. Въ первомъ отношеніи всѣ мы лунатики, и окруженные мракомъ и неизвѣстностью, ощупью пробираемся по дорогѣ нашей въ свѣтѣ; имѣя умъ, помраченный призраками, и ослѣплены будучи корыстолюбіемъ, мы беззаботно спимъ, видя обманчивые сны и прельщаясь мнимыми удовольствіями; просыпаемся же, внимая гласу мудрости и разсудка, тогда только, когда уже бываетъ поздно. Въ послѣднихъ двухъ случаяхъ, мы или только дѣйствующія лица піесы, въ которой не властны выбирать для себя роли, или расчитываемъ выгоды такой игры, въ которой сами еще не знаемъ, что можемъ выиграть или проиграть.

Такъ какъ я не люблю смотрѣть на вещи съ дурной стороны, то и буду разсматривать здѣсь людей только въ послѣднемъ отношеніи, то есть какъ будто бы занятыхъ игрою, въ которой главный предметъ есть корыстолюбіе ихъ или забава, и раздѣлю ихъ на искателей удовольствій, искателей почестей, искателей мѣстъ и искателей богатства или женъ, что почти одно и тоже, не смотря на то, что жену считаютъ они только принадлежностью къ богатству, принадлежностью, которая часто не имѣетъ для нихъ ни малѣйшей пріятности.

Искатель удовольствій, имѣющій цѣлью единственно ложный блескъ наслажденія, едва ли заслуживаетъ того, чтобы упомянуть объ немъ. Лѣтніе дни его въ саду жизни весьма не продолжительны; вкусъ его не постояненъ. Онъ видитъ множество плодовъ, которые бы желалъ сорвать, но облако или вечерній сумракъ скрываютъ ихъ отъ взоровъ его, или они увядаютъ отъ зимней стужи; желанія его угасаютъ; пресытившись всѣмъ, онъ чувствуетъ только отвращеніе и изнеможеніе; за ними слѣдуютъ болѣзни и раскаяніе; наконецъ насѣкомое уже болѣе не существуетъ: жизнь его кончилась.

Искатель почестей есть не что иное, какъ пресмыкающееся Онъ ползаетъ по слѣдамъ другихъ насѣкомыхъ и тщетно старается слѣдовать за бабочкою въ ея полетѣ; онъ также царствуетъ короткое время и еще болѣе перваго достоинъ презрѣнія. Часто походитъ онъ на безпокойнаго комара, который, привлеченъ будучи блескомъ могущества, обжигаетъ около него свои крылья, и остается осужденнымъ пресмыкаться до конца дней своихъ, или совсѣмъ погибаетъ отъ пожирающаго пламени честолюбія.

Чтобы намъ долѣе не останавливаться на сихъ различныхъ измѣненіяхъ, мы тотчасъ перейдемъ къ искателю богатства, котораго поприще гораздо обширнѣе и требуетъ болѣе дѣятельности, не смотря на то, что онъ тѣмъ не менѣе заслуживаетъ презрѣнія и виновенъ еще болѣе прочихъ. Онъ имѣетъ въ виду существенную выгоду. Подлое корыстолюбіе, гнусная жадность, заставляютъ его безпрестанно бодрствовать. Онъ не бросается на удачу: это охотникъ, который подстерегаетъ свою добычу. Помышляя только о томъ, чтобы овладѣть ею, онъ постояненъ, хладнокровенъ, терпѣливъ, хитръ и пронырливъ. Красота не дѣйствуетъ на оледенѣлое его сердце; никакія прелести не могутъ отвлечь разсудка его отъ любимыхъ его расчетовъ. Онъ повелѣваетъ своими удовольствіями, умѣетъ покорять страсти, не ослѣпляется ни блескомъ, ни модою; думаешь только о томъ, что надежно, и не безпокоится ни о безобразіи, ни о подлости, ни о униженіи. Богатая женщина, старая или порочная, безобразная или хворая, низка» то происхожденія или безъ воспитанія, всегда имѣетъ для него прелести, между тѣмъ какъ неимущая красота увядаетъ на ложѣ своемъ, и онъ отталкиваетъ ее ногою, если она попадается ему на пути его къ храму Фортуны.

Я не могу себѣ вообразить унизительнѣе и презрѣннѣе такого характера; но не смотря на то, мы видимъ въ столицѣ и на водахъ тысячи людей, извѣстныхъ уже какъ искателей богатства, о которыхъ всѣ знаютъ, что они только и ищутъ богатой жены и для того услуживаютъ поперемѣнно всѣмъ извѣстнымъ наслѣдницамъ, танцуютъ съ ними, и льстятъ имъ до тѣхъ поръ, пока онѣ попадутся къ нимъ въ сѣти.

Г. Флюттеръ, проживъ собственное свое имѣніе, двадцать четыре года занимался этимъ ремесломъ, и теперь самъ разсказываетъ всякому, кто только расположенъ его слушать, что уже десять лѣтъ какъ ему посчастливилось схоронить одну послѣ другой двухъ богатыхъ женъ, не имѣя отъ нихъ дѣтей, которыя бы могли быть ему въ тягость; и не смотря на то, что онъ уже не молодъ и ни сколько не привлекателенъ, онъ все еще ищетъ себѣ третьей супруги, потому что не имѣетъ ни довольно великодушія для того, чтобы искать руки женщины, богатой только своими добродѣтелями, ни довольно чувствительности, чтобы женишься по любви.

Но болѣе всего достойно сожалѣнія то, что Г. Флюттеръ и другіе подобные ему, обыкновенно всѣми силами стараются привязать къ себѣ невинность и красоту; и если потомъ, изъ собранныхъ ими свѣдѣній они узнаютъ, что состояніе той, за которою они волочились, не соотвѣтствуетъ ихъ видамъ и алчности, то покидаютъ несчастную дѣвицу, безъ всякой жалости, и оставляя ей въ удѣлъ только печаль и раскаяніе, подвергаютъ ее всеобщему презрѣнію; потому что обманутая такимъ образомъ дѣвица, тщетно бы сохранила непомраченную никакимъ пятномъ свою добродѣтель: злословіе тѣмъ не менѣе выставляетъ ее, какъ покинутую и забытую любовницу, которой бракъ не состоялся, между тѣмъ какъ искатель богатства, по свойственному ему жестокосердію, ищетъ вселишь въ другое сердце туже склонность, не внимая ни чувствамъ состраданія, ни угрызеніямъ совѣсти.

Слѣдующее происшествіе, въ которомъ Г. Флюттеръ игралъ главную ролю, довольно живыми красками изображаетъ людей этого рода. Послѣ смерти первой жены своей, которая въ Еѳіопіи могла бы быть непослѣднею красавицею, онъ отправился въ путешествіе для открытій, точно также какъ и тѣ, которые отыскиваютъ золотую руду. Узнавъ, что въ сѣверной части Англіи живетъ одна богатая помѣщица, которой я умолчу имя, и что она имѣетъ прекрасный замокъ, обширныя земли и значущую сумму въ государственномъ Банкѣ, онъ сыскалъ случай съ нею познакомишься, закинулъ тотчасъ свои сѣти, и полагалъ, что уже накрылъ ими желаемую имъ птичку, молодую дѣвицу, столько же благоразумную какъ и прекрасную собою.

Онъ танцовалъ съ нею на всѣхъ балахъ, провожалъ ее на всѣ гулянья, вздыхалъ въ ея присутствіи, сочинялъ для нее любовные стихи, былъ неутомимъ въ безпрестанныхъ услугахъ, и ожидалъ только достовѣрнѣйшихъ свѣдѣній, чтобы просить руки ея. Онъ не забылъ, при волокитствѣ своемъ, употреблять и лесть; безпрестанно хвалилъ ея прелести; говорилъ ей, что бѣлокурыхъ любитъ до безумія, что такіе голубые глаза, какъ ея, стоятъ цѣлаго государства. Наконецъ, не имѣя болѣе сомнѣнія о богатствѣ ея, онъ вознамѣрился сдѣлать рѣшительное нападеніе. Однажды, во время прогулки съ нею,

осыпавши обыкновенными своими привѣтствіями не только ее, но даже и лошадь, на которой она ѣхала онъ сказалъ ей, что видѣлъ замокъ ея, который истинно достоинъ такой обладательницы, и что онъ бы почелъ верхомъ блаженства, если бы могъ быть пастушкомъ въ ея прелестныхъ рощицахъ и проводить жизнь свою съ тою, которую онъ обожалъ.

Къ счастію еще, молодая особа была столько разсудительна, что не допустила уловитъ сердце свое его корыстолюбивыми угожденіями. Она громко засмѣялась и объявила ему, что замокъ, рощицы и имѣніе, въ которое онъ такъ страстно былъ влюбленъ, принадлежатъ двоюродной сестрѣ ея одной съ нею Фамиліи, а что сама она не имѣетъ ни одной десятины земли. Г. Флюоттеръ онѣмѣлъ отъ изумленія. Онъ остановился, началъ запинаться, притворился больнымъ и просилъ позволенія удалиться, сказавъ, что завтра съ нею увидится, но послѣ того никогда уже болѣе къ ней не являлся. Черезъ мѣсяцъ послѣ того онъ женился на двоюродной ея сестрѣ, безобразной собою, черноволосой, съ маленькими темными глазами, которая попалась въ сѣти, не смотря на предостереженіе своей родственницы, и жила только три года послѣ этого счастливаго союза.

Большое бы было благополучіе для общества или по крайней мѣрѣ для прекраснаго пола, если бы у всѣхъ такихъ алхимистовъ въ любви поставлены были на лицѣ знаки, по которымъ бы женщины убѣгали ихъ, а мужчины презирали. Однако же Г. Флюттеръ хорошо принятъ и уважаемъ всѣми въ Батѣ; онъ почитается тамъ человѣкомъ, обладающимъ въ совершенствѣ искуствомъ нравиться. Онъ разсказываетъ, что женился на смуглой женѣ своей единственно потому, что возбудилъ въ ней привязанность, которая привела его въ жалость, а въ обладательницу замка влюбился по причинѣ отличнаго ея ума; онъ вѣроятно хотѣлъ сказать, по причинѣ прочности принадлежащихъ ей стѣнъ. Такой человѣкъ никогда не заслужитъ ни уваженія моего, ни довѣренности.

№ XX

МАСКАРАДЪ.

Comme un fantôme vain qu'un délire produit.
Daru.

«Я, можетъ быть, буду сегодня въ маскарадѣ, сказалъ однажды за завтракомъ Лордъ Фоппигтонъ женѣ своей. — Я бы также желала съ тобою ѣхать, отвѣчала она. — О! это невозможно. Я самъ ѣду туда только изъ снисхожденія къ Сиру Карду Грингорну, который, будучи только восемнадцати лѣтъ и едва начиная жить въ свѣтѣ, никогда еще ничего подобнаго не видалъ и просилъ меня, его туда проводить. Что касается до меня, я не терплю этого рода удовольствій. — Однако же ты не пропускаетъ ни одного маскарада, прервала Леди, нѣсколько съ жаромъ. — Обстоятельства заставляютъ меня иногда быть тамъ, но это всегда противъ моего желанія. Маскарады, съ нѣкотораго времени весьма упали. Общество въ нихъ очень не хорошо и женщинѣ извѣстнаго званія никогда бы не должно быть хламъ. — Въ такомъ случаѣ, прервала довольно сухо Леди, также неприлично быть тамъ и знатному мужчинѣ. — этомъ предоставте судить мнѣ самому, Миледи, отвѣчалъ ей мужъ гордо и съ холодностію. — Однако же я поѣду, сказала она утвердительно, я уже рѣшилась. — Въ такомъ случаѣ, сударыня, вы потеряете мое уваженіе и ослушаетесь моихъ приказаній. — Вашихъ приказаній, Милордъ? Жестокій и неблагодарный супругъ!» И взявъ платокъ, отерла имъ глаза, на которыхъ не было ни одной слезы, въ надеждѣ взять этою хитростью. «Милая Фанни, вскричалъ Лордъ Фоппингтонъ, съ видомъ нѣжности, которой сердце его было совершенно чуждо, если я говорю такимъ образомъ, то единственно потому, что принимаю живѣйшее участіе въ здоровья твоемъ и добромъ имени Ты можешь повредить тому и другому, поѣхавъ на этотъ балъ, и потому позволь мнѣ убѣдительно просить тебя остаться дома. — Вотъ это другое дѣло, сказала Леди Фоппингтонъ, говоря такимъ образомъ, вы всегда можете получишь отъ меня всё, чего хотите. — Чортъ меня возьми, если я вѣрю хоть одному слову, думалъ мужъ. — Я всегда готова уступать просьбамъ и ласкѣ, продолжала она, но насильственное самовластіе для меня несносно. — Согласенъ, Фанни.» Послѣ чего, обнявшись еще разъ, они разстались съ тѣмъ, чтобы провести утро, какъ кому заблагоразсудится.

Въ семь часовъ они обѣдали вмѣстѣ одни, чего уже съ ними около года не случалось. Были очень веселы!, замѣтили, что давно уже съ такою пріятностію не обѣдали и дали другъ другу отчетъ, какимъ образомъ расположены провести вечеръ. Леди Фоппингтонъ поѣдетъ въ Оперу и въ полночь возвратится. Мужъ ея далъ слово на вечеръ, гдѣ пробудетъ короткое время и потомъ заѣдетъ въ клубъ за молодымъ Баронетомъ, чтобы вмѣстѣ отправиться въ маскарадъ.

«Въ чемъ ты будешь? спросила его Леди Фоппингтомъ съ притворнымъ равнодушіемъ. — Въ доминѣ, милая моя. Но къ чему этотъ вопросъ? Я и сама не знаю; такъ, чтобы сказать что нибудь. Мнѣ вовсе до этого нѣтъ нужды.» Между тѣмъ однако же ей весьма нужно было это знать, и она непремѣнно хотѣла въ томъ увѣриться; потому что располагала ѣхать не въ Оперу, а въ маскарадъ, чтобы подсмотрѣть за своимъ мужемъ. Онъ, вовсе не ѣхалъ на вечеръ, не думалъ везти въ маскарадъ Сира Карла, а располагалъ быть тамъ съ одной молодой красавицей, также какъ и она въ Испанскомъ костюмѣ.

Какъ только мужъ уѣхалъ, Леди Фоппингтонъ пошла въ его комнату. Первая вещь, которая попалась ей на глаза, было платье Испанскаго Гранда, которое Лордъ намѣренъ былъ надѣть нѣсколько позже. Она сдѣлала на немъ для себя только примѣтный знакъ и этимъ способомъ увѣрилась, что не пропуститъ ни одного изъ поступковъ своего мужа, на зло его предосторожностямъ.

Послѣ этого она занялась тѣмъ, чтобы устроить свою партію, и пригласила сопутствовать себѣ сестру свою и двоюроднаго брата, армейскаго Полковника, Леди Фоппингтонъ, въ платьѣ монашенки, дерзала подъ руку сестру свою Луизу, которая одѣта была Испанцемъ, а Полковникъ въ доминѣ ихъ провожалъ.

Пріѣхавъ въ маскарадъ, они вскорѣ узнали Лорда Фоппингтона съ его Дульцинеей и услышали часть ихъ разговора.

«По этому вы не боитесь ревности вашей супруги?» спросила прекрасная Испанка, взявъ его подъ руку. — Ни сколько, милая Марія; я уже старый воинъ и ничего не страшусь. — Однако надобно согласиться, что всѣ вы мужья большіе негодяи. Но я думаю вамъ рано должно быть дома. — Не прежде пяти часовъ, душа моя: но вы должны дашь мнѣ слово, что завтра въ три часа будете въ Регентовомъ паркѣ близь Нью-Рода; я васъ повезу оттуда посмотрѣть злой сельскій домикъ въ Датшетѣ, подъ видомъ, будто вы его намѣрены купить; что вы на это скажете?" — «Я непремѣнно буду.»

«Ничего не можетъ быть лучше придумано!» сказала Леди Фоппингтонъ своей сестрѣ.

Луиза, какъ уже сказано, въ платьѣ Испанскаго кавалера, подошла къ прекрасной Маріи, и спросила ее, не угодно ли ей вальсировать съ однимъ изъ ея соотечественниковъ? — «Какъ вы думаете, милый другъ, спросила она по-Испански Лорда Фоппнигтона, идти ли мнѣ танцовать?» — «Одинъ кругъ можно, милая моя.»

Монашенка сказала ему тогда, что такъ какъ она лишилась своего кавалера, то надѣется, что онъ заступитъ его мѣсто. Лордъ Фоппингтонъ, которому фигура ея понравилась, тотчасъ согласился, не заставляя себя просишь. Между ими начался разговоръ, въ которомъ монашенка показала столько же ума, сколько и любезности. Лордъ нашъ былъ восхищенъ ею.

"Согласитесь снять маску, сказалъ онъ ей; я увѣренъ, что подъ нею скрываются прелестныя черты. Голосъ вашъ обворожителенъ, не смотря на то, что вы стараетесь его перемѣнять, и мнѣ точно кажется, что я его гдѣ-то слышалъ. — Такъ это вѣрно въ чужихъ краяхъ, отвѣчала она, потому что я всего только три дня въ Англіи. Однако вы должны быть большой обманщикъ! Я увѣрена, что вы женаты: пріѣхали сюда съ вашей возлюбленною и она не успѣла отвернуться, какъ вы уже волочитесь за другою. — Ни чуть не бывало, отвѣчалъ онъ утвердительно: увѣряю васъ, что дама, съ которой я здѣсь, моя сестра, и что я холостой; до сихъ поръ я еще очень былъ вѣтренъ, чтобы жениться. Однако же я непремѣнно хочу васъ узнать, продолжалъ онъ, поцѣловавъ ей руку; мнѣ по всему кажется, что такая женщина, какъ вы, способна остепенить непостояннѣйшаго изъ мужчинъ. — Согласны ли вы быть завтра въ полдень въ Гайдъ Паркѣ? сказала она. — Отъ всего моего сердца, прекрасная незнакомка! — Тахъ дайте же мнѣ какую нибудь вещь, чтобы показавъ ее вамъ, вы могли меня по ней узнать. — Возьмите это кольцо. И вы сдержите свое обѣщаніе? — Увѣряю васъ честію.

Такъ какъ вальсъ между тѣмъ кончился, то Леди Фоппингтонъ взяла опять подъ руку мнимаго своего Испанскаго кавалера, и уступила Маріи своего мужа.

«Какъ вы долго вальсировали! сказалъ Лордъ Фоппингтонъ Маріи. Знаете ли, что это мнѣ становилось несносно? Я завидовалъ вашему кавалеру, Вы вальсировали въ совершенномъ упоеніи, con amore, и я почти началъ ревновать. — А я такъ въ правду ревновала, возразила Марія. Я не теряла васъ изъ виду и видѣла, съ какою нѣжностью вы поцѣловали руку у вашей монашенки; я увѣрена, что она вамъ назначила свиданіе. — Клянусь Юпитеромъ, что нѣтъ! Вы знаете, сколько я васъ люблю и потому возможно ли, чтобы я вдругъ могъ такъ перемѣнишься. Къ тому же, я высмотрѣлъ ее изъ подъ маски; очень обыкновенное лице: ничего отмѣннаго, увѣряю васъ, у ней вздернутой носъ.»

Было уже около четырехъ часовъ; Леди Фоппингтонъ разсудила, что пора возвратишься домой. Она простилась съ Полковникомъ, и поѣхала съ своей сестрою. Пріѣхавши, переодѣлась, уговорилась съ Луизой, которая осталась въ томъ же нарядѣ, и когда вѣрный супругъ возвратился, то нашелъ ее одну въ спальномъ платьѣ, за арфою.

«Прекрасное нашла время заниматься музыкой! вскричалъ онъ, увидя ее; я полагалъ, что ты давно уже въ постели! — Я видѣла такіе страшные сны, отвѣчала она, что принуждена была встать и взять арфу, чтобы успокоить волненіе своихъ мыслей. Мнѣ снилось, что ты мнѣ невѣренъ и будто бы мы съ тобою разлучились: эта мысль пронзила мое сердце. — Несравненная Фанни! сказалъ онъ, обнимая ее, ни для чего на свѣтѣ! гдѣ найду я подобную тебѣ? — О! вездѣ. Почему знать? Можетъ быть и въ маскарадѣ. Во мнѣ ничего нѣтъ отмѣннаго; ты знаешь, что у меня вздернутой носъ. — У тебя Фанни! честію увѣряю, что нѣтъ! у тебя, прекраснѣйшій Греческій носъ, какой только можетъ быть на свѣтѣ! — У васъ слаба память, Милордъ; потому что я помню, какъ вы сами когда-то хвалили этотъ маленькій вздернутый носикъ. Но я напрасно вамъ вѣрила: мужчины такіе обманщики! — Только не я, Фанни, точно не я. Однако уже поздо, пора идти спать. — Еще на минуту, Милордъ: скажите мнѣ что нибудь о маскарадѣ. Кого вы тамъ видѣли? — Никого изъ знакомыхъ нашихъ, милая моя. — Правда ли? — Ни души; самое глупѣйшее собраніе, которое я когда-нибудь видѣлъ. Я даже не замѣтилъ ни одной хорошенькой женщины. — Точно ли это такъ? не уже ли вамъ не за кѣмъ было и поволочиться? — Ты шутить Фанни! я во все время не покидалъ Баронета. — Какъ, вы ни съ кѣмъ не изъяснялись, не назначили ни одного свиданія? — Истинно нѣтъ! Что ты подъ этимъ разумѣешь? — Полно, полно, Фридрихъ, продолжала она шуточнымъ голосомъ, скажи правду; я не буду сердишься. — Клянусь честію, что мнѣ нечего тебѣ сказать. — А гдѣ кольцо ваше, Милордъ? — Кольцо мое? повторилъ онъ смутившись. Ахъ! вѣрно я его потерялъ, или у меня его украли… Посмотримъ, цѣла ли моя табакерка?… носовой платокъ?» Вынимая его изъ кармана, онъ уронилъ табакерку, а наклонившись, чтобы ее поднять, увидѣлъ подъ столомъ мужчину.

"Недостойная женщина!… вскричалъ онъ, вотъ причина, для которой ты такъ скоро отдумала ѣхать въ маскарадъ! Вотъ почему я нахожу тебя еще неспящую въ такое время? Вотъ для чего ты притворилась, что поѣдешь въ Оперу, гдѣ вѣрно не была? — Всё это такъ, Милордъ; но скажете ли вы мнѣ въ свою очередь, зачѣмъ вы поѣхали въ маскарадъ въ платьѣ Испанскаго Гранда, вмѣсто домины? Почему предпочли мнимую Испанку ватей несчастной супругѣ? И когда предметъ первой вашей постыдной страсти удалился отъ васъ на минуту, для чего вы старались соблазнить другую женщину, одѣтую монашенкой? — Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Но не смотря на то, что вы приказали подсматривать за мною въ маскарадѣ, не думайте, чтобы я расположенъ былъ закрыть глаза на ваше поведеніе. Завтра же всѣ васъ узнаютъ; завтра…. А вы, государь мой, покажетесь ли вы наконецъ? сказалъ онъ мужчинѣ, который всё еще находился подъ столомъ. Чрезъ три часа, я ожидаю васъ за стѣнами Паддингтона. А между тѣмъ прошу убираться изъ моего дома сію же минуту, если не хотите, чтобы я выбросилъ васъ за окошко. — Къ услугамъ вашимъ, Милордъ, сказала Луиза, выходя изъ-подъ стола и снимая маску. Узнаёте ли вы меня? — Что это такое? Я ничего не понимаю! это вѣроломство, это заговоръ прошивъ меня! Признаюсь, что я виноватъ, но не столько, какъ ты думаешь. Довольно, Фанни; признайся, что ты ѣздила въ маскарадъ? Скажи какъ ты была одѣта? — Конечно не Испанкой, Милордъ. Но увѣрите ли вы меня, что вы тамъ не назначали свиданія?… Клянусь тебѣ… — Не оканчивайте Милордъ, сказала она, закрывая ему ротъ рукою. Не сами ли вы предлагали спутницѣ вашей быть завтра близь Нью-Рода? — Совсѣмъ нѣтъ. — «Чтобы послѣ вмѣстѣ ѣхать въ Датшетъ? — Нѣтъ, говорю я тебѣ. Но почему тебѣ пришелъ на мысль Датшетъ? — И вы не дали слова увидѣться съ монашенкой въ Гайдъ-Паркѣ?-- Еще разъ повторяю: нѣтъ! — Стыдитесь, Милордъ, стыдитесь!» сказала она, показывая ему кольцо его. «Боже мой въ какомъ я положеніи! вскричалъ онъ униженнымъ голосомъ; нѣтъ, это уже слишкомъ жестоко! — Вѣдь ты старый воинъ, чего же тебѣ страшиться? — Фанни, вскричалъ Лордъ, не употребляй во зло своей побѣды! Я совершенно пораженъ, но всё еще менѣе, нежели сколько заслуживаю въ собственныхъ моихъ глазахъ. — Глаза Маріи васъ утѣшатъ.»

Тутъ сестра явилась посредницей и успѣла ихъ помирить. Обѣщанія, на будущее время, утвердили совершенное забвеніе всего прошедшаго. Лордъ Фоппингтонъ отказался отъ связи съ Маріею, и вмѣсто того, чтобы ѣхать съ нею въ Датшетъ, отправился съ женою въ Батъ, гдѣ проведенный имъ мѣсяцъ показался ему также пріятенъ, какъ и первый послѣ свадьбы.

Говорятъ, что ссоры между любовниками часто возобновляютъ угасающую страсть. Подобнымъ образомъ и примиреніе ведетъ иногда къ умноженію привязанности; но этотъ путь очень опасенъ и недолжно пускаться по немъ слишкомъ съ большою увѣренностію. Не всѣ непостоянные мужья встрѣтятъ такихъ женщинъ, какъ Леди Фоппингтонъ. Прочія найдутъ другія средства къ отмщенію!.. Кольцо, свиданіе, порывъ ревности, произведенный мнимымъ мужчиною, всё вмѣстѣ составило прекрасный урокъ, и къ счастію, онъ не былъ безполезенъ. Леди Фоппингтонъ навсегда сохранила кольцо, какъ трофей своего торжества; но мужъ ея сдѣлалъ еще лучше: онъ сдержалъ свое обѣщаніе.

№ XXI.

ДАМСКІЕ НАРЯДЫ.

Une mode a à peine délruit une autre mode qu'elle est

abolie par une plus nouvelle, qui doit ceder à une suivante,
qui ne sera pas la derniere. Telle est notre légèreté.

La Bruyère,

"Житель провинціальнаго города, большаго или малаго, самаго отдаленнаго, даже поселянинъ, сказалъ недавно одинъ Французскій писатель, наблюдатель нашихъ нравовъ,^[35] ни одеждой, ни обхожденіемъ, ни сколько не отличается отъ обитателя Лондона. Вездѣ находить подобіе въ нравахъ, единообразіе въ одѣяніи; всё сливается въ одну систему, подъ одинъ цвѣтъ; различныя нарѣчія, оттѣнки въ произношеніи, отличающіе западнаго провинціала отъ сѣвернаго, непримѣтнымъ образомъ изглаживаются и скоро уже совсѣмъ исчезнутъ. Жены сапожниковъ, мясниковъ, ремесленниковъ, какъ въ деревняхъ, такъ и въ Лондонѣ, теперь всѣ стали госпожами; по Воскресеньямъ видишь ихъ одѣтыхъ въ узорчатой кисеѣ, которую самый опытный глазъ съ трудомъ можетъ отличить отъ матерій, какія носятъ дамы, живущія на скуерахъ; а если и есть между ними нѣкоторыя незамѣтныя различія, то онѣ даже не въ пользу сихъ послѣднихъ. Разница въ уборѣ знатныхъ дамъ состоитъ только въ большей небрежности, потому что состояніе ихъ позволяетъ имъ чаще перемѣнять свои наряды.

"Такъ какъ неловкость въ обхожденіи и ухваткахъ у всѣхъ одинакова, то напрасно старались бы, по благородной и пріятной осанкѣ, узнавать сословія и степени званій въ обществѣ. Вообще Англійскія женщины, во всѣхъ состояніяхъ, не имѣютъ ни пріятностей, ни вкуса, ни тона; можно въ полномъ смыслѣ сказать, что у Англичанки двѣ лѣвыхъ руки. Портнихи, бѣлошвейки, также какъ и дочери Баронетовъ или Лордовъ, носятъ бѣлое платье и соломенныя или бархатныя шляпки, надѣтыя безъ пріятности, украшенныя, или лучше сказать привязанныя узкою лентою, и вообще показывающія большую бережливость; когда видишь ихъ въ Воскресенье на гуляньѣ, то всѣ онѣ кажутся какъ будто бы одного семейства. Точно тоже и въ одѣяніи мужчинъ: оно "вообще очень просто, и съ тѣхъ поръ, какъ щеголеватая и тщательная прическа не отличаешь уже болѣе человѣка извѣстнаго званія и вкуса, должно очень хорошо знать жителей, чтобы не сдѣлать ошибки, и чтобы съ перваго взгляда отличить Лорда и богача отъ ремесленника. Этотъ родъ общественнаго равенства, можетъ быть, и не есть зло, что бы о томъ ни говорили гордые приверженцы стариннаго этикета; что касается до меня, то мнѣ бы пріятно было видѣть тоже самое и во Франціи. Различіе чиновъ, уничтоженное простотою одежды, которая никого не унижаетъ и не оскорбляетъ благопристойности, которая всѣмъ придаетъ наружный видъ довольства, опрятности и приличія, внушаетъ простолюдину болѣе уваженія къ самому себѣ, и привязываетъ его къ своему семейству, которое онъ можетъ показать всѣмъ, не краснѣя. Если, такъ какъ я уже сказалъ, въ Англіи на прогулкахъ всѣ кажутся какъ будто бы были одного семейства, то не совсѣмъ тоже бываетъ въ гостиныхъ: гордость знатныхъ обнаруживается тамъ, можетъ быть, въ высшей степени, нежели у насъ, даже и во время простыхъ собраній и посѣщеній, не говоря уже о званыхъ вечерахъ, а еще того менѣе о роутахъ. Въ Англійскихъ гостиныхъ царствуетъ истинная пышность, во всемъ значеніи этого слова. Тамъ-то въ полной мѣрѣ является образъ воспитанія Лондонскаго дворянства. Платья мужчинъ всегда совершенно новы у шелковые чулки, башмаки, прекрасное бѣлье, какая нибудь драгоцѣнная бездѣлка, отличаютъ порядочнаго человѣка. Французскія кружева, батистъ, шелковыя матеріи, бриліанты въ маломъ однако же количествѣ, означаютъ богатую женщину: сродная Англичанамъ бережливость, заставляетъ ихъ предпочитать доходы надменному употребленію капиталовъ, пожертвованныхъ на такія безполезныя бездѣлки.

«Пышность богатыхъ Англійскихъ домовъ не возбуждаетъ никакой зависти въ нижнихъ сословіяхъ народа: они ее никогда не видятъ, и пышность эта, какъ я то замѣчалъ въ другихъ мѣстахъ, не доводитъ до разоренія людей достаточнаго класса, которые единственно изъ того, чтобы удовольствовать самолюбію своему и женъ своихъ, желающихъ казаться знатными дамами, восхищаются, видя ихъ обвѣшанныхъ смѣтными кучами каменьевъ, которые должно бы стыдиться носить. Но впрочемъ, если Англичанки и не берутъ у насъ преимущества въ красивомъ покроѣ платья и вообще въ расположеніи одежды, если мы съ нѣкоторою гордостью и наслаждаемся лучшимъ вкусомъ нашимъ въ этомъ родѣ, который составляетъ первую и сильнѣйшую страсть женщинъ, то справедливость должна заставить всѣхъ соотечественниковъ нашихъ, которые долгое время жили въ Англіи, согласиться, что Англійскій народъ всякому путешественнику покажется гораздо опрятнѣе и богаче одѣтымъ, нежели нашъ, не смотря на то, что онъ въ существѣ гораздо бѣднѣе платьемъ и бѣльемъ. Самыя щеголеватыя Англійскія горничныя могутъ снести всё свое имущество подъ мышкой, въ небольшомъ узелкѣ, между тѣмъ какъ за послѣднею изъ служанокъ нашихъ, при переѣздѣ ея съ одного мѣста на другое, непремѣнно слѣдуютъ сундуки, въ которыхъ конечно не всё великолѣпно, но въ которыхъ вы найдете золотые крестики и серьги; бѣлье хотя и не тонкое, но въ достаточномъ количествѣ; платья лѣтнія и зимнія, déshabillés, и проч. и проч. Напротивъ того, все богатство хорошенькой Англійской Миссъ почти всегда составляетъ: одна рубаха на ней, а другая въ узелкѣ, двѣ пары бумажныхъ чулокъ, два платья, бѣлое и ситцевое, три платка, которые поперемѣнно носятся и на шеѣ и въ карманѣ, нѣсколько лоскутковъ кисеи, небольшая шляпка, которую перемѣняютъ, когда она износится или замарается, и одна пара башмаковъ, предохраняемыхъ отъ сырости и нечистоты, обыкновеніемъ носить желѣзныя скобки (patins). Съ такимъ небольшимъ достояніемъ я предпочитаю, и не колеблюсь объявить то, нарядъ молодой Англійской дѣвушки, грубому излишеству одеждъ у нашихъ служанокъ. Въ Англіи, даже скотницы самыхъ отдаленныхъ деревень, приходя въ торговые дни на рынокъ, продавать масло и яйца, всегда бываютъ также щеголевато одѣты, какъ и дочери ихъ хозяевъ, въ шляпкѣ, въ опрятныхъ перчаткахъ и въ чисто-вымытыхъ бумажныхъ чулкахъ.»

Приведя себѣ на память это вѣрное изображеніе нашихъ нравовъ, начертанное Французомъ, я сожалѣлъ, что онъ не дополнилъ описанія своего смѣшною картиною нарядовъ нашихъ знатныхъ барынь, которыхъ Миледи А * * * представляетъ въ Лондонѣ самый совершенный образецъ. Я имѣлъ счастіе встрѣтиться съ нею на гуляньѣ. Представьте себѣ очень небольшаго роста женщину, которая, по чрезмѣрной толстотѣ своей, болѣе походитъ на движущуюся бочку, нежели на человѣка. За нею шелъ лакей гигантскаго роста: это былъ исполинъ, провожающій карлицу.

Одежда ея такъ дурно была выбрана, что совершенно ее безобразила. Она была сдѣлана по модѣ, но до такой степени странна, что если бы Леди нарочно искала средствъ заставить ладъ собою смѣяться, то кажется и тогда не могла бы лучше въ томъ успѣть. Широкое лице ея закрывалось шляпою, похожею на крышу фуры, въ которую бы можно было наложить съѣстныхъ припасовъ на цѣлую недѣлю, и въ которую бы Леди сама могла взойти. Съ одной стороны огромной этой машины, потому что я не знаю, какое бы дать ей другое названіе, возвышался, разсыпаясь во всѣ стороны, пребольшой пукъ лилій, который походилъ на кустъ, повѣшенный на вывѣскѣ. Сверхъ того, голова ея была обременена флёромъ, лентами и другими украшеніями, въ такомъ большомъ количествѣ, что мнѣ даже невозможно описать ихъ.

Манишка у нее на шеѣ такъ была обширна и накрахмалена, что возвышалась кругомъ на аршинъ разстоянія, а смотря на множество кружевъ и шитья, украшающихъ оную, можно было всё это издали почесть прекрасною цвѣтною капустою. Груди, выдавшіяся впередъ отъ узкаго корсета, затянутаго въ таліи, казались передовыми постройками, назначенными для защиты укрѣпленія, къ которому не допускали ближе, какъ на два фута, между тѣмъ какъ боковой изгибъ шляпы, закрывая лице, похожее на полную луну, позволялъ видѣть его только въ перспективѣ. Кружевное покрывало, накинутое на грудь и плеча, придавало ей видъ неизвѣстной рыбы, пойманной въ сѣти. На вершокъ отъ таліи начинались ряды складокъ и уборокъ, которыя, перемѣшиваясь между собою, простирались не ниже какъ до икры.

Узкіе башмаки совершенно сжимали ей во время ходьбы ноги, а ленты, прикрѣпляющія ихъ, едва можно было видѣть, потому что жиръ, преодолѣвая препятствія, казалось, хотѣлъ скрыть ихъ подъ толстыми слоями, которые онъ образовалъ вокругъ ихъ. Въ рукѣ держала она вязаный ридикюль, похожій на почталіонскую сумку, а подлѣ нее бѣжала толстая, жирная собака, которая, провожая госпожу свою по Сентъ-Жемской улицѣ, казалась живою ея каррикатурою. Ниже поясницы, была у нее подложена по модѣ подушка; и не смотря на то, что она уже отъ природы была чрезмѣрно мала и дюжа, она еще старалась подавать впередъ плеча и голову, которую опускала какъ можно ниже.

Кто бы могъ заставить эту женщину, рѣшиться такимъ образомъ себя безобразить? Ужь вѣрно никто другой, какъ мода и развѣ еще заговоръ портнихъ и модныхъ торговокъ, сдѣланный съ тѣмъ, чтобы забавляться на счетъ особъ, ихъ посѣщающихъ, въ двойномъ смыслѣ, который можно дать этому выраженію. Точно такъ же, какъ и портные, онѣ всякой день выдумываютъ новые костюмы и выписываютъ съ твердой земли рисунки послѣднимъ модамъ, такъ что знатной женщинѣ, которая хочетъ слѣдовать этому вихрю, остается только выбирать между выдумками своего отечества и изобрѣтеніями иностранныхъ земель, и такимъ образомъ, перемѣняя по меньшей мѣрѣ разъ въ недѣлю свои уборы, она наконецъ входитъ въ долги.

Чтобы придать большую прелесть новымъ нарядамъ, выдумали цѣлый словарь иностранныхъ названій. У насъ есть платья à la Joconde, и à la turque; причёски à la Caroline, à la victime, à la Ninon y déshabillés утреннія и дорожныя; шляпы à l’Egyptienne и à la Homberg и Богъ знаетъ, сколько еще разныхъ вещей. Всё это дѣлаетъ изъ Лондона настоящій маскарадъ и превращаетъ гостиныя въ театры, гдѣ являются въ разныхъ костюмахъ актрисы, которыя играютъ различныя роли, по видимому единственно съ тою только цѣлью, чтобы обогатить портнихъ и модныхъ торговокъ.

Но если эта пестрота придаетъ нашимъ гостинымъ, нашимъ собраніямъ и спектаклямъ видъ карнавала; если неизбѣжнымъ слѣдствіемъ оной бываетъ разореніе множества мужей, то также видно изъ того, что красавицы наши не совѣтуются даже и съ собственными своими выгодами, потому что мода, которой онѣ слѣдуютъ, хотя есть и самая новая, но не всегда та, которая 6ш лучше къ нимъ пристала.

Въ то время, когда хотѣли доказать возможность страннаго парадокса, одѣваясь такъ, что платье нисколько не прикрывало наготы, бѣдныя худощавыя творенія такъ скудно были наряжены, что глядя на нихъ, брала дрожь: онѣ представляли взорамъ выдавшіяся остроконечныя кости, ребра, которыя, казалось, готовы были прорѣзать кожу, и походили на бродящихъ скелетовъ, надъ которыми лекарь очень удобно бы могъ пройти полный курсъ Остеологіи. Теперь же модницы наши непремѣнно хотятъ быть полными: тѣ, которыхъ Природа не создала такими, чтобы помочь тому, прибѣгаютъ жъ искусству: онѣ обременяютъ себя множествомъ разныхъ складокъ и уборокъ. Модная женщина, въ обширной своей круглотѣ, кажется бюстомъ, выходящимъ изъ бочки, а платье ея, достающее только до половины икоръ, еще болѣе уменьшаетъ часть тѣла, остающуюся между корпусомъ и подножіемъ.

Но сожалѣя о безумномъ пристрастіи прелестныхъ моихъ соотечественницъ къ такому изуродованію самихъ себя, и осуждая ослѣпленіе, съ которымъ онѣ подвергаютъ себя всѣмъ сумасбродствамъ хорошаго тона, всѣмъ прихотямъ моды, и не совсѣмъ виню однѣхъ ихъ въ ошибкѣ, которую онѣ дѣлаютъ, не соображаясь въ нарядахъ ни съ лѣтами своими, ни съ званіемъ, ни съ ростомъ, ни съ физіогноміею. Не одно только желаніе подражать какой нибудь Леди, заставляетъ ихъ дѣлать такія несовмѣстности; я не одни только подробныя описанія модъ, которыя онѣ читаютъ въ журналахъ, рѣшаютъ ихъ принимать оныя безъ всякаго размышленія: но главнѣйшею причиною, отъ которой онѣ даются въ обманъ, бываютъ уловки модныхъ торговокъ.

Одна изъ хитростей, которая наиболѣе имъ удается, состоитъ въ томъ, чтобы держать у себя въ магазинѣ, между работницами, молодую и хорошенькую дѣвочку, къ которой присталъ всякой нарядъ, и которая надѣвая на себя всѣ уборы, какіе только вамъ показываетъ, придаетъ обворожительную прелесть самымъ безобразнымъ предметамъ. Женщина, которой сердце склонно къ самолюбію, легко воображаетъ себѣ, что надѣвъ этотъ уборъ, она также будетъ въ немъ хороша: она покупаетъ пастушеское платье, а когда надѣнетъ его, то всякой узнаётъ въ ней старую дуэну. Другая видитъ чепчикъ, шляпку или тюрбанъ, которые удивительно какъ украшаютъ прелестную головку; она покупаетъ ихъ за какую бы то ни было цѣну и не думаетъ о томъ, что тѣмъ только болѣе сдѣлаетъ замѣтными грубыя свои черты, или безобразное лице. Между тѣмъ модная торговка и помощницы ея, съ нахальною бѣглостію языка, разхваливаютъ и возвышаютъ до небесъ, продаваемыя ими вещи, до тѣхъ поръ пока разсудокъ той, которая ихъ слушаетъ, уступаетъ вліянію ихъ болтливости.

При выборѣ цвѣтовъ, кажется должно бы согласоваться со вкусомъ, гораздо болѣе нежели съ модою, не смотря на то однако же, это одно изъ тѣхъ обстоятельствъ, въ которыхъ женщины хорошаго тона чаще всего позволяютъ себя обманывать: модная торговка или бѣлошвейка, которой выгода состоитъ только въ томъ, чтобы продать свой товаръ, умѣетъ рѣшишь ихъ на выборъ именно того цвѣта, который вовсе имъ не къ лицу. Такимъ образомъ видимъ мы, что дородная супруга какого ни будь Альдермана, у которой на лбу розы основали тронъ свой, разсыпавъ красные цвѣтки и щокамъ, выбираетъ ленты оранжеваго или пунцоваго цвѣта, которыя, украшая угреватое лице, дѣлаютъ ее настоящимъ страшилищемъ; между тѣмъ какъ съ блѣднымъ и бронзовымъ лицемъ знатная дама, имѣющая волосы пеньковаго цвѣта, убираетъ голову своими лиліями и заказываетъ, себѣ платье свѣтло лимоннаго цвѣта.

Также и пожилая вдова, убѣжденная коварными или корыстолюбивыми совѣтами, покупаетъ платье, сдѣланное съ открытою грудью, и.со всѣмъ не кстати садится за столомъ подлѣ молодой дѣвушки, которой грудъ бѣлизною своею споритъ со снѣгомъ, и которой круглую и прелестную руку можно почесть Паросскимъ мраморомъ, отъ чего, въ неприличномъ своемъ одѣяніи она только болѣе выставляетъ недостатки, которые благоразуміе, скромность и собственная ея выгода должны бы были заставитъ ее скрывать. Красота не имѣетъ нужды въ постороннихъ украшеніяхъ; но для безобразія необходима помощь искусства, чтобы, оно не слишкомъ оскорбляло взоры.

Женщины, имѣющія непривлекательную наружность, должны выбирать наряды благопристойные и скромные, которые бы не заставляли обращать на нихъ взглядовъ. Для молодыхъ, въ одеждѣ необходима простота; для пожилыхъ степенность; и если бы прелестный полъ, вмѣсто того, чтобы вѣришь моднымъ торговкамъ, на счетъ уборовъ своихъ, слѣдовалъ совѣтамъ друга, то вѣрно менѣе бы дѣлалъ ошибокъ и издержекъ въ своемъ туалетѣ.

Въ ту минуту, когда размышленія сіи слѣдовали одно за другимъ въ умѣ моемъ, я встрѣтился съ Леди Бенаресъ, супругою Набоба, Недавно прибывшаго изъ Индіи, которая въ богатомъ экипажѣ ѣхала во дворецъ. Смуглое лице ея, желтые зубы и нестройность украшались такимъ множествомъ перьевъ, что она имѣла большое сходство съ воланомъ. Подходя къ дому своему, я увидѣлъ Леди Марію, блистающую простотою и прелестями, которая, по счастію, презираетъ дурачества моды и хитрыя уловки жрицъ ея. Не нужно говоришь, которая изъ двухъ встрѣчь была для меня пріятнѣе.

№ XXII.

ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО.

No more shall rouse them from their lowli bed.
Gray's, Eleg.

Насколько дней тому назадъ, я согласился съ однимъ молодымъ Французомъ, моимъ пріятелемъ, недавно пріѣхавшимъ въ Лондонъ, осмотрѣть главнѣйшія церковныя зданія, находящіяся въ сей столицѣ, и въ особенности славное Вестминстерское Аббатство, котораго, къ стыду моему признаюсь, и такое признаніе тягостно для Англичанина, я еще до сихъ поръ не видалъ.

Число церквей въ Лондонѣ простирается до ста пятидесяти, и каждая изъ нихъ замѣчательна по какому нибудь достопамятному происшествію или любопытному анекдоту. Въ послѣдствіи я намѣренъ посвятить нѣсколько статей тѣмъ изъ нихъ, которыя заслуживаютъ особенное вниманіе по предмету ихъ построенія, архитектурѣ или украшеніямъ; теперь же ограничиваюсь только тѣми, которыя въ особенности возбудили любопытство мое и моего товарища.

Прежде всего осмотрѣли мы Соборъ Св. Павла, построенный въ началѣ втораго столѣтія Христіанской эры. Наружность его величественна. Подходя: къ нему отъ Людгетской заставы, внезапно изумляешься при видѣ портика, фронтона, двухъ башень и возвышающагося за ними обширнаго купола. Наружная красота храма сего возбуждаетъ живѣйшее желаніе видѣть его внутренность; но осмотрѣвши оную, удаляешься оттуда безъ малѣйшаго сожалѣнія. Взоры поражаются только печальною ея пустотою. Верхняя часть сводовъ покрыта щитами и фестонами; но видя дурной вкусъ сихъ украшеній, не жалѣешь о томъ, что они разсыпаны не щедрою рукою.

Церковь Св. Стефана Валбрукскаго производитъ совершенно противное дѣйствіе. Внутренность оной дѣлаетъ такую удивительную противоположность съ Соборомъ Св. Павла, что не льзя довольно насытить взоровъ, смотря на соразмѣрность и согласіе ея построенія. Пріятность и красота архитектуры превыше всякой похвалы. Глазъ свободно обозрѣваетъ всё однимъ разомъ, и наблюдатель, восхищенный красотою цѣлаго, можетъ послѣ того разсматривать подробности, не опасаясь, чтобы удивленіе его уменьшилось. Еще не рѣшено, что болѣе дѣлаетъ чести архитектору Рену: утонченность ли вкуса его при расположеніи внутренности этой церкви, или обширный его геній, ознаменованный наружною красотою Се. Павла.

Мы вошли въ церковь Чельзи (Chelsea), которая не заключаетъ въ себѣ ничего замѣчательнаго, кромѣ нѣкоторыхъ любопытныхъ надгробныхъ надписей. Между прочими одна, на Латинскомъ языкѣ, означаетъ, что сестра Доктора Чамберлейна, умершая 30 Іюня 1790 года, обладая мужествомъ превыше своего пола, сражалась въ мужскомъ платьѣ, въ продолженіе шести часовъ, противъ Французовъ на суднѣ, которымъ командовалъ братъ ея.

Недалеко оттуда, въ церкви Батерзи, видѣли мы произведеніе рѣзца Рубильяка, Французскаго архитектора. Это монументъ, воздвигнутый въ честь славнаго Виконта Болимброка и второй жены его, племянницы госпожи Меншенонъ. Такъ же замѣчателенъ тамъ памятникъ Эдуарда Винтера. Надпись говоритъ, что офицеръ сей, служа въ Индіи и находясь однажды въ лѣсу, былъ преслѣдованъ львомъ. Онъ побѣжалъ къ озеру, и на берегу ожидалъ страшнаго своего непріятеля: только что онъ приближался: у какъ Сиръ Эдуардъ обхватилъ его руками и бросившись въ воду, увлекъ его съ собою. Сохраняя мужество свое, онъ искусно выпутался изъ-подъ него, сѣлъ къ нему на спину и такимъ образомъ наконецъ успѣлъ его утопить. Далѣе описанъ подвигъ, достойный баснословныхъ временъ, что Винтеръ одинъ, пѣшій, сражался прошивъ шестидесяти Азіатскихъ всадниковъ: многихъ изъ нихъ ранилъ, а остальныхъ обратилъ въ бѣгство.

Мы не хотѣли пройти мимо Сентъ-Джайльсъ-Крипль-Гета, не поклонившись праху одного изъ величайшихъ поэтовъ прошедшаго вѣка. Мильтонъ, гонимый Стуартами, принужденъ былъ спасать жизнь свою наружными призраками самой смерти: чтобы укрыться отъ преслѣдованій Двора и злобы своихъ непріятелей, онъ нашелъ единственное средство, сдѣлать подложное себѣ погребеніе. Безъ этой хитрости, несчастный стихотворецъ никогда бы не написалъ той славной Поэмы, которую Англичане, въ восторгѣ своемъ, считаютъ, выше всѣхъ эпическихъ сочиненій. И этотъ самый Мильтонъ, по смерти своей, съ трудомъ сыскалъ себѣ мѣсто для гроба. Хотя мы и воздвигли ему памятникъ въ Вестминстерѣ, но онъ недостоинъ этого великаго человѣка. Домъ, въ которомъ онъ кончилъ жизнь, исчезъ уже тридцать лѣтъ тому назадъ, и никто не подумалъ о сохраненіи онаго!….

Не выходя изъ Сентъ-Джайлъса, мы остановились предъ гробомъ человѣка, который столько же былъ благотворителенъ, сколько и нелюдимъ, и врядъ ли сыщется ему подобный: это былъ Генрихъ Вельби, который сорокъ лѣтъ жилъ въ Чизвельской улицѣ, гдѣ и умеръ 16 Октября 1636 года,

Вельби, до сорока-четырехъ-лѣтняго возраста, жилъ въ Графствѣ Линкольнскомъ, будучи уважаемъ своими сосѣдами, любимъ друзьями и благословляемъ бѣдными, которыхъ онъ осыпалъ благодѣяніями: какъ вдругъ одинъ изъ его братьевъ вздумалъ застрѣлишь его во время прогулки; къ счастію, пистолетъ осѣкся. Вельби, не теряя присутствія духа, бросился на своего убійцу, обезоружилъ его и овладѣвъ пистолетомъ, спокойно возвратился домой; но разсмотрѣвъ со вниманіемъ пагубное оружіе, онъ увидѣлъ, что зарядъ былъ съ двумя пулями.

Это открытіе сдѣлало такое сильное на него впечатлѣніе, что получивъ вдругъ отвращеніе къ свѣту, онъ рѣшился навсегда его оставить. Онъ не хотѣлъ подражать набожнымъ отшельникамъ, которые заточали себя въ Ѳивскихъ пустыняхъ: но рѣшился въ срединѣ самаго Лондона жить одинъ и въ глубокомъ уединеніи.

Нанявъ близь Крипль-Гета довольно обширный домъ для своего семейства, онъ оставилъ для себя только три комнаты. Первая служила ему столовою, вторая спальнею, а третья кабинетомъ для занятій. Онъ никого не хотѣлъ имѣть при себѣ, кромѣ одной старой служанки, которая уважала странности своего господина и почитала его святымъ. Когда она накрывала на столъ, онъ удалялся въ спальню, а когда перестилала постель, то находился въ кабинетѣ, и такимъ образомъ всегда былъ одинъ. Ни дочь его, ни родственники никогда не входили въ сіи комнаты. Онъ пробылъ въ нихъ заключеннымъ сорокъ лѣтъ, и вышелъ только тогда, когда понесли его на кладбище.

Вѣрная Елисавета, которой онъ поручилъ свое хозяйство, рѣдко видала его, исключая только самые необходимые случаи. Ода умерла восемью днями прежде его.

Съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлался пустынникомъ, онъ не ѣлъ ни рыбы, ни мяса; главнѣйшую пищу его составляла овсяная кашица; иногда, лѣтомъ, онъ прибавлялъ къ ней салатъ и овощи; если же хотѣлъ себя угостишь, то ѣлъ яичный желтокъ, но бѣлокъ всегда оставлялъ. Въ хлѣбѣ, отдѣляя корку, только одинъ мякишъ. Обыкновеннымъ питьемъ его было пиво, вина же и крѣпкихъ напитковъ онъ никогда не употреблялъ. Изрѣдка лакомился конфектами, когда полагалъ, что это полезно для его здоровья. Иногда также пилъ парное молоко, и тогда одной только Елисаветѣ поручалось доставать его.

Впрочемъ, сохраняя самъ такую строгую воздержность, онъ желалъ, чтобы семейство его и слуги имѣли приличное содержаніе, и дѣйствительно они жили въ нѣкоторомъ родѣ изобилія.

Большую часть дня, онъ посвящалъ чтенію, и покупалъ всѣ новыя книги. Послѣ смерти его замѣтили, что онъ не читалъ ни одного Богословскаго сочиненія.

Въ Рождество, Паску и другіе большіе праздники онъ заказывалъ изобильный обѣдъ, и столъ накрывался на множество особъ. Когда кушанье было подано, онъ надѣвалъ салфетку и нарукавники, читалъ молитву, прося Бога благословить яствы, разрѣзывалъ самъ жаркое, гусей и каплуновъ, и разсыпалъ всё по кускамъ къ тѣмъ изъ сосѣдовъ своихъ, которыхъ бѣдность была ему извѣстна. Чтобы довершишь щедрость свою, онъ прибавлялъ къ тому вино: такимъ образомъ удовлетворяя желаніямъ своего сердца, доставлялъ онъ удовольствіе множеству несчастныхъ. Дни, предшествующіе симъ торжественнымъ праздникамъ, употреблялъ онъ на собираніе письменныхъ свѣдѣній о бѣдномъ состояніи семействъ, которыя могли имѣть право на его благотворительность.

Послѣдняя черта этого страннаго человѣка заслуживаетъ быть описанною: онъ отростилъ себѣ волосы и бороду до такой степени, что если бы показался въ публику, то послужилъ бы для черни предметомъ любопытства.

Мы вышли изъ Сентъ-Джайльса, и направили путь къ Вестминстерскому Аббатству, куда вскорѣ и пришли. Нѣтъ зданія въ Лондонѣ, которое бы болѣе могло возбудить вниманія и любопытства, какъ эта церковь, которой готическая архитектура замѣчательна въ особенности удивительною своею легкостью, смѣлымъ и страннымъ своимъ построеніемъ.

Не безъ труда отыскали мы колокольчикъ церковнаго пристава: онъ весело выбѣжалъ къ намъ на встрѣчу. Этотъ стражъ смерти, вооружившись огромною связкою ключей, отворилъ церковь, ввѣренную его надзору. Священный ужасъ овладѣлъ нами при видѣ сихъ обширныхъ притворовъ, назначенныхъ для вмѣщенія въ себѣ праха Королей и великихъ мужей; гдѣ почтены одинаковымъ образомъ владычество и дарованія; воображеніе наше живо представало намъ всѣхъ усопшихъ, наполняющихъ это зданіе: счастливыхъ Монарховъ, владѣвшихъ Англіею, славныхъ воиновъ, которые ее защищали и знаменитыхъ поэтовъ, которые ее воспѣли. Тѣни ихъ, казалось, блуждали вокругъ насъ; мы такъ сильно были поражены и до того углубились въ размышленія, что не смѣли сдѣлать шагу, боясь попрать ногами какой нибудь знаменитый прахъ, и съ почтеніемъ приблизились къ пирамидѣ, на которой было вырѣзано имя Николая Баггюэля, которое, не смотря на то, что я Англичанинъ, было для меня совершенно ново; я поспѣшилъ прочитать эпитафію, и узналъ, что онъ умеръ двухъ мѣсяцевъ, будучи задушенъ своею кормилиціею. Мы противъ воли воскликнули отъ удивленія и старались съ пріятелемъ моимъ постигнуть, какое бы могло быть отличіе, по которому двухъ-мѣсячное дитя удостоилось почести, быть погребеннымъ въ зданіи, назначенномъ для нашихъ Государей, — какъ вдругъ взоры наши невольно остановились на простомъ, но богатомъ памятникѣ, на которомъ золотыми буквами было начертано: Марія Гопе. Я не могъ вспомнить, чтобы имя сіе было извѣстно по знаменитости своей въ Англійскихъ лѣтописяхъ. Надпись увѣдомила меня, что Марія Гопе родилась въ Брокаллѣ, въ Нортгамптонскомъ Графствѣ, и умерла двадцати пяти лѣтъ, къ большому сожалѣнію мужа ея, Лондонскаго купца, которому она оставила трехъ сыновей, Карла, Джона и Вилліама. Такая плодовитость показалась намъ страннымъ правомъ на честь, покоиться подлѣ смертныхъ остатковъ Шекспира, Томсона и Питта. Удивленіе наше возрасло еще болѣе, когда проводникъ нашъ, указывая на гробницы Директора монетнаго двора Генриха Пурселя, помѣщика Джона Кондокта и на множество другихъ памятниковъ, покрывающихъ пышностью своею прахъ вовсе неизвѣстныхъ смертныхъ, увѣдомилъ насъ, что за десять или за двѣнадцать гиней всякой имѣетъ право быть погребеннымъ въ Вестминстерѣ, и что притомъ не сосѣдство съ знаменитыми покойниками дѣлаетъ честь сію драгоцѣнною, а цѣна за мѣсто, которая въ этомъ Королевскомъ Аббатствѣ вдвое болѣе, нежели въ прочихъ Лондонскихъ церквахъ. «Очаровательное чувство величія и благородства, которое до сихъ поръ наполняло душу мою, сказалъ мнѣ мой товарищъ, теперь исчезло: я вижу только старую церковь, наполненную мраморными гробницами, сдѣланными весьма посредственно. Вестминстеръ, въ глазахъ моихъ, теперь не болѣе заслуживаетъ любопытства, какъ и церковь Св. Петра (Saint-Pierre-aux-Boeufs) или Богородицы (Notre-Dame-du-Haut-Pas) въ Парижѣ, и я негодую на Вольтера, который первый, такъ пристрастно вздумалъ хвалятъ Англичанъ за благородныя и возвышенныя чувства ихъ къ памяти великихъ мужей.»

Признаюсь, что такое порицаніе на счетъ моего отечества нѣсколько меня огорчило; но справедливость замѣчанія заградила уста мои. Послѣ того осматривали мы церковь, хотя и съ тѣмъ же любопытствомъ, но съ меньшимъ уже предубѣжденіемъ. Однако воззрѣніе на гробъ Шекспира возвратило намъ чаешь нашего удивленія. Фигура въ ростъ сего великаго человѣка только-что не говоритъ; онъ представленъ въ минуту вдохновенія и, кажется, мечтаетъ о монологѣ Гамлета: То be, not to be! (существовать, или исчезнуть!); статуя сія почитается однимъ изъ прекраснѣйшихъ произведеній Шемакерса, и сдѣлана имъ по рисунку Кента. Попе и Лордъ Борлингтонъ, монументомъ симъ, заплатили долгъ своихъ согражданъ. Въ Англіи, Правительство почти никогда не принимаетъ участія въ подобныхъ изъявленіяхъ народной благодарности. Большая настъ славныхъ людей, погребенныхъ въ Вестминстерѣ, получили надгробные памятники отъ друзей своихъ. Честь воздвигать мавзолеи есть новая обязанность, предоставляемая Монархомъ своимъ подданнымъ, которые и исполняютъ оную съ усердіемъ и пышностію; можетъ быть, участвуетъ въ томъ также и тщеславіе: потому что имя созидателя весьма часто помѣщается на гробѣ, подлѣ имени того, кто въ немъ покоится; иногда одно изъ нихъ начертано золотыми буквами, и не всегда покойному дѣлаютъ это блистательное отличіе.

Мы заплатили дань удивленія бюсту Мильтона, который едва можно замѣтить, и который не украшенъ никакою надписью, равно и памятникамъ Аддиссона, Пріора, Коулея и Ричардсона. Между сими великими геніями, другъ мой съ удовольствіемъ замѣтилъ извѣстнаго, по своему остроумію, Сентъ-Эвремона, который сдѣланъ былъ Лордомъ, и пріѣхалъ ко Двору Карла II, искать удовольствій, которыхъ онъ не могъ найти во Франціи, при Людовикѣ XIV. Проводникъ нашъ потребовалъ отъ насъ шиллингъ съ тѣмъ, чтобы изъяснить намъ всё, что мы видѣли; онъ далъ намъ время всё разсмотрѣть, а теперь мы должны были его слушать Порода чичероніевъ вездѣ одинакова; но въ Англіи она въ особенности размножается. Нѣтъ въ свѣтѣ земли, гдѣ бы всякой лучше умѣлъ извлекать пользу изъ своихъ способностей; національная склонность къ шарлатанизму доставляетъ значительный доходъ самымъ маловажнымъ ремесламъ.

Нѣсколько человѣкъ, завлеченныхъ туда, подобно намъ любопытствомъ, собрались около стараго пристава, который разсказалъ полную исторію о всѣхъ усопшихъ въ Англіи, съ непоколебимою увѣренностію, пріобрѣтенною имъ сороколѣтнимъ навыкомъ.

Королевскія гробницы отдѣлены отъ гробницъ славныхъ людей: послѣднія, смѣшенныя съ разными другими, занимаютъ притворы: храма. Первыя же заключаются въ особыхъ придѣлахъ, около передней части церкви. Придѣлы сіи запираются рѣшетками, что подаетъ приставу случай, при каждой изъ нихъ, собирать новую подать съ любопытныхъ чужестранцевъ. Я не буду описывать гробницъ сихъ, столь славныхъ въ свое время и столь неизвѣстныхъ нынѣ; не стану говорить о пышныхъ надписяхъ множества придворныхъ вельможъ и дамъ, составлявшихъ, тесть-сотъ лѣтъ тому назадъ, славу и украшеніе Англіи, которыхъ время, истребивъ мужество и красоту, начинаетъ уже изглаживать и на мраморѣ начертанныя имъ похвалы; но не могу не упомянуть о странномъ памятникѣ, находящемся въ придѣлѣ Св. Эразма: это гробница Графа Экчесшерскаго, кавалера ордена подвязки и Тайнаго Совѣтника Короля Іакова. Сей вельможа, будучи женатъ два раза, построилъ обширный мавзолей, чтобы соединить въ немъ остатки свои и обѣихъ супругъ своихъ. Первая, Доротея Невиль, была погребена по правую сторону; мужъ ея, чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ второй женитьбы своей занялъ средину. Послѣднее мѣсто оставалось пусто; но вторая Графиня Экчестерская, Франциска Бриджеръ, урожденная изъ славной фамиліи Шандоръ, ни за что не соглашалась занять, по смерти своей, мѣсто по лѣвую сторону: она лучше рѣшилась быть погребенною въ другой, менѣе извѣстной церкви; но въ тоже время, для личнаго своего удовлетворенія, требовала, чтобы уваженіе ея къ этикету было начертано на мраморѣ! И дѣйствительно это поставлено въ числѣ добродѣтелей, въ похвальной надписи, обременяющей гробъ ея.

Во многихъ придѣлахъ, подлѣ самыхъ славнѣйшихъ воспоминаній для Англіи, находятся противоположности, которыхъ Англійскіе памятники представляютъ частые примѣры. Смѣтное смѣшивается съ величественнымъ, и подлѣ умной, замысловатой черты, случай помѣстилъ нѣсколько глупостей. Тщеславіе жить въ памяти другихъ мучитъ великихъ и малыхъ: одни хотятъ увѣковѣчишь воспоминаніе о званіи, которое они занимали; другіе гордятся тѣмъ, что возвѣщаютъ на гробахъ своихъ безполезность минувшей своей жизни и низкое происхожденіе. Нѣкоторыя изъ сихъ надписей замѣчательны единственно по своей странности, но впрочемъ не заслуживаютъ никакого вниманія.

Въ придѣлѣ Генриха V, гробъ сего Государя украшенъ шлемомъ и мечемъ, которые онъ имѣлъ на себѣ въ Азенкурскомъ сраженіи; они расположены въ видѣ трофеевъ. Глаза моего пріятеля съ нѣкоторымъ ужасомъ устремились на мечь сей, толико пагубный для Французовъ, между тѣмъ какъ проводникъ нашъ, продолжая свое описаніе, извлекъ насъ изъ Азенкурскихъ долинъ и изъ пятнадцатаго столѣтія, для того, чтобы показать намъ, въ углу придѣла, небольшую модель стропиламъ, сочиненія Рена, но которой построенъ куполъ надъ хлѣбнымъ рынкомъ. Уваженіе нате къ Вестминстерскому Аббатству не устояло противъ такой несообразности. Зачѣмъ и для чего эта модель находится въ придѣлѣ Генриха V? Какое можетъ быть отношеніе между Реномъ и побѣдителемъ Азенкурскимъ?… Но мы вскорѣ увидѣли еще множество странностей того же рода.

Англичане имѣютъ особенное пристрастіе къ восковымъ изображеніямъ: они почитаютъ этотъ способъ, сохранять и увѣковѣчивать черты славныхъ людей, однимъ изъ самыхъ вѣрнѣйшихъ. Вестминстерскіе придѣлы наполнены всякаго рода рѣдкостями, заключенными въ большихъ стеклянныхъ клѣткахъ, въ которыя пыль и дымъ, проницая со всѣхъ сторонъ, помрачили цвѣтъ лица и одежды Королевы Елисаветы, Королевы Анны и Короля Вильгельма. Собраніе такихъ восковыхъ изображеній находится въ придѣлѣ Св. Іоанна Крестителя. Между любопытными сими лицами замѣчателенъ Лордъ Четамъ въ Парламентской своей одеждѣ и въ напудреномъ парикѣ. Великій сей Министръ, въ такомъ нарядѣ, близокъ къ каррикатурѣ, Таже странность и при изображеніи Генерала Монка. Но восковая статуя Герцогини Ричмондской, Статсъ-дамы Королевы Анны, преступаетъ въ этомъ родѣ всѣ границы. Герцогиня, неудовольствовавшись тѣмъ, что приказала представить себя въ парадномъ платьѣ изъ золотой парчи, сверхъ того непремѣнно хотѣла, чтобы на пальцѣ лѣвой ея руки была посажена чучела попугая, бывшаго предметомъ особенной ея нѣжности. Великолѣпный придѣлъ Генриха VII, который Англичане почитаютъ однимъ изъ чудесъ міра, находится на лѣвой сторонѣ отъ крылоса, и въ самомъ дѣлѣ есть удивительный памятникъ готической архитектуры. Куполъ покрытъ отличною, по отдѣлкѣ своей и рисунку, рѣзьбою; смотря на нее, можно додумать, что видишь кружева самой труднѣйшей работы. Двадцать мраморныхъ ступеней ведутъ туда, и входъ закрытъ богатѣйшею рѣшеткой; въ срединѣ зданія возвышаются гробницы Генриха и Елисаветы, его супруги. Монументъ сей окруженъ мѣдными, прекрасно вычеканенными перилами. Между многими другими памятниками, находящимися но сторонамъ, въ особенности замѣчательны гробницы Эдуарда VI; Людовика Стуарта, Герцога Ричмондскаго и Іоанна Чефильда, Герцога Буккингамскаго. Къ сѣверу находятся статуи Королевы Елисаветы и несчастной Маріи Стуартъ. Смерть погасила зависть, разлучавшую сихъ Государынь въ продолженіе ихъ жизни. Недалеко оттуда находится прахъ Королевы Маріи. Въ томъ же придѣлѣ покоятся: Іаковъ I, Карлъ II, Вильгельмъ III, Королева Анна и Георгъ II. Генералъ Монкъ положенъ вмѣстѣ съ Государями. По обѣимъ сторонамъ придѣла находятся желѣзныя лавки, надъ которыми развѣшены знамена и оружія кавалеровъ ордена Бани. Здѣсь собирается Капитулъ этого ордена и происходитъ принятіе въ кавалеры. По блеску одного изъ сихъ оружій, по свѣжести одного изъ знаменъ, на которомъ видѣнъ гербъ Герцога Веллингтона, и по мѣсту, которое онѣ занимаютъ, въ придѣлѣ, видно, что Герцогъ сей, послѣдній пожалованъ въ это достоинство.

Если прибавить къ описаннымъ мною предметамъ источенныя червями кресла, на которыхъ садятся Англійскіе Государи въ день ихъ коронованія, кресла служившія прежде на тотъ же предметъ и для Шотландскихъ Королей, и которыя народъ почиталъ палладіумомъ этого древняго Королевства, то можно получишь понятіе обо всемъ, что только заключаетъ въ себѣ любопытнѣйшаго Вестминстерское Аббатство. Должно однако же присоединишь къ тому еще два памятника. Одинъ, отличающійся болѣе своею пышностью, нежели изяществомъ, былъ воздвигнутъ Парламентомъ въ память Вилліама Питта; тѣло сего знаменитаго Министра положено подъ помостомъ храма; монументъ отличается отъ прочихъ только литерами: W. Р., которыя едва замѣтны. Другой поставленъ Королемъ Георгомъ III несчастному Маіору Андре, который пожертвовалъ жизнію за отечество, и погибъ въ смѣломъ предпріятіи.

Я зналъ, что Адмиралъ Нельсонъ, одинъ изъ самыхъ великихъ людей Англіи, при смерти своей, изъявилъ желаніе имѣть гробъ изъ мачты своего корабля и быть похороненнымъ въ Вестминстерскомъ Аббатствѣ; мы нѣсколько разъ обошли кругомъ церковь, но не могли увидѣть гробницы Адмирала. Приставъ, замѣтивъ наше недоумѣніе, вывелъ насъ изъ онаго, объявивъ, что послѣдняя воля Трафальгарскаго побѣдителя не была исполнена. Адмирала Нельсона исключили изъ мѣста погребенія Государей. Правительство, которое онъ защищалъ пятьдесятъ лѣтъ; земля, гордящаяся тѣмъ, что почитаетъ его между героями, которые наиболѣе ее прославили Государство, обязанное ему частію юной своей славы, не уважили желанія великаго мужа: прахъ его погребенъ въ обширномъ уединеніи Собора Св. Павла.

№ XXIII.

КЛУБЪ НАБОБОВЪ.

Ils n'ont d'autres affaires que de manger; ils sont nes pour la digestion.
La Bruyere.

Проходя недавно по Сентъ-Жемской улицѣ, встрѣтился я съ однимъ изъ моихъ пріятелей, нажившимъ въ Индіи, такъ называемое, страшное богатство. Ужасная толстота совершенно его безобразила; лице у него было мѣднаго цвѣта, а губы лазоревыя.

«Бывали ли вы въ Индіи? спросилъ онъ меня. — Никогда, отвѣчалъ я, удивляясь такому вопросу. — Очень жаль! — Совсѣмъ нѣтъ: я не потерялъ ни времени своего, ни здоровья. — Что нужды, всё таки очень жаль. Вы бы могли быть приняты въ члены клуба Набобовъ,^[36] которому подобнаго не существуетъ въ Лондонѣ.» Я просилъ его дать мнѣ понятіе объ этомъ единственномъ Обществѣ: «Клубъ сей, сказалъ онъ мнѣ, составляется изъ богатыхъ людей, которые бывали въ Индіи. Тамъ даютъ обѣды, гдѣ вы найдете всё, что только можно достать самаго рѣдкаго и утонченнаго, при чемъ всё тамъ приготовляется на Индѣйской вкусъ. — А доволенъ Англійскою и Французскою кухнями. — У насъ четыре повара. — Неужели не довольно бы было одного? — О, ужь очень нѣтъ! Одинъ готовитъ черепахъ, другой супъ, называемый malacatawney, третій соусы curry, а послѣдній прочія блюда.»

Послѣ того онъ разсказывалъ мнѣ о разныхъ принадлежностяхъ и припасахъ, относящихся къ искусству куришь табакъ, столько же для меня безполезныхъ, какъ и неизвѣстныхъ, потому что я никогда не курю, о чемъ ему и сказалъ: «Тѣмъ хуже! отвѣчалъ онъ мнѣ. Столовая наша вся украшена Индѣйскими видами. — Мое воображеніе такъ далеко не простирается. — Намъ служатъ одни только Негры. — Я столько же люблю и бѣлыхъ слугъ, даже предпочелъ бы ихъ во время жаровъ. — Тамъ бы вы увидѣли истинно восточное великолѣпіе. — Пышность вовсе для меня не привлекательна. — Но избранное общество…. — А! это конечно должно быть принято въ уваженіе.»

Тогда, разспросивъ его, я узналъ, что общество это состояло изъ старыхъ Эпикурейцевъ, запекшихся въ Индіи, которыхъ вкусу трудно было угодить, потому что онъ со. всѣмъ уже притупился; что всякой обѣдъ стоилъ тамъ пять гиней съ человѣка; что всѣ ѣли въ гл у бокомъ молчаніи, и послѣ обѣда ложились на часъ уснуть для того, что. бы утишить дѣйствіе многочисленныхъ возліяній. {Ни въ какой землѣ не приносятъ съ такою ревностью жертвъ Бахусу, какъ въ Англіи. Первѣйшія сословія не уступаютъ въ этомъ отношеніи самымъ послѣднимъ. Въ Генварѣ мѣсяцѣ 1814 года, дано было Герцогомъ Портландскимъ, по случаю крестинъ одного изъ его сыновей, въ Беллеверскомъ замкѣ огромное пиршество, въ которомъ участвовали болѣе двухъ сотъ особъ. Въ одной изъ комнатъ устроенъ былъ огромный бассейнъ, наполненный пуншемъ. Вскорѣ всѣ выходы замка были заняты, и онъ походилъ на крѣпость, взятую приступомъ. Большая часть гостей упали тутъ же въ проходахъ и только уже на другой день начали: подавать признаки жизни. Комнаты и переднія представляли самую отвратительную картину упоенія.

Одинъ Французскій Писатель, долго жившій въ Англія, въ слѣдующихъ словахъ представилъ изображеніе порока, свойственнаго Англичанамъ, болѣе, нежели всѣмъ прочимъ народамъ: "Пьянство почитается въ Англіи почти добродѣтелью; трудно бы было опредѣлить, до какой степени такая невоздержность портитъ нравы, къ развращенію которыхъ еще болѣе способствуетъ пагубное вліяніе обычая жить въ тѣснотѣ. Начиная съ самаго послѣдняго сословія и до купцовъ, семейство, всегда почти многочисленное, имѣетъ одну только спальную комнату: пять или шесть человѣкъ, не смотря на то, что они разнаго пола, обыкновенно спятъ на одной постелѣ; самые меньшіе съ отцемъ и матерью; тутъ не наблюдается ни малѣйшей благопристойности. Отецъ семейства, всегда пьяный по Воскресеньямъ, а часто и по прочимъ днямъ въ недѣлѣ, подаетъ дѣтямъ своимъ примѣръ самаго безстыднаго цинизма. Такая картина уже превосходитъ надлежащую мѣру: въ Англіи, также какъ и во всѣхъ прочихъ земляхъ, есть множество почтенія достойныхъ семействъ, которыя могутъ служитъ примѣромъ частныхъ и общественныхъ добродѣтелей.} Пріятель мой приглашалъ меня записаться въ этотъ клубъ, въ который, какъ онъ говорилъ, скоро станутъ принимать почетныхъ членовъ, прибавя къ тому, что въ слѣдующее собраніе будетъ предложено принятіе одного великаго путешественника, то есть пребольшаго говоруна, человѣка, одареннаго плодовитымъ воображеніемъ, имѣющаго даръ, чудеснымъ образомъ украшать происшествія, которыя онъ разсказываетъ. Должно предполагать, что пріемъ его потому менѣе будетъ затруднителенъ, что удовольствіе и забава, которыя онъ доставитъ прочимъ членамъ своими повѣствованіями, весьма будутъ полезны для сваренія пищи.

Сколько соединенныхъ вмѣстѣ удовольствій! дорогой обѣдъ, молчаливое общество, тутъ, прислуга изъ Негровъ, виды Индіи для прельщенія взоровъ, густой табачный дымъ и спокойный сонъ! Въ добромъ городѣ Лондонѣ довольно уже того, чтобы вещь была иностранная, для того, чтобы всѣмъ понравиться; восточный клубъ, Нѣмецкое табачное общество, Готтентотская Венера и Индѣйскіе фигляры, словомъ всё, что только дорого стоитъ, вѣрно будетъ имѣть тамъ успѣхъ. Но изъ всѣхъ наказаній, которымъ только можно меня подвергнуть, самымъ ужаснымъ счелъ бы я то, если бы осудили меня обѣдать за дорогую цѣну въ молчанія и притомъ въ дымной атмосферѣ.

Должно полагать, что тамъ очень мало предметовъ для разговора, да и тѣ, вѣроятно, вовсе не занимательны: развѣ услышитъ какія нибудь сухія и утомительныя подробности о путешествіи подъ палящимъ солнцемъ въ Бенаресъ или Бенколенъ, или важное разсужденіе о предметахъ, относящихся къ поваренному искусству; всё это изрѣдка прерывается фразами, подобными слѣдующимъ: «Г. Губернаторъ, прошу покорно еще немного калипашу.-- Еще стаканъ пуншу съ аракомъ. — Соусъ совсѣмъ простылъ. — Вино недовольно холодно. — Трубка у Набоба докурилась. — Галстукъ у Генералъ-Коммисара такъ затянутъ, что онъ задавитъ его, если вы его не разбудите.»

Клубы, составленные изъ людей особеннаго сословія, не должны бы имѣть постороннихъ членовъ: тамъ не наблюдается свѣтскихъ обычаевъ; и однакоже, не смотря на то, мы видимъ молодыхъ людей очень разборчивыхъ, баричей, которые стараются попасть въ Азіятской или Африканской клубъ я теряютъ тамъ свое здоровье единственно изъ того, чтобы имѣть удовольствіе курить новымъ образомъ и давиться иностранными блюдами. Откуда берется этотъ вкусъ къ предметамъ роскоши Востока, Запада и другихъ частей земнаго шара? Отъ того, что они рѣдки, привезены издалека и что не льзя иначе достать ихъ какъ за дорогую цѣну.

Сборища, гдѣ стараются показывать, будто бы есть тайны, тогда какъ въ самомъ дѣлѣ нѣтъ никакихъ, которыя бы стоили быть узнанными, служатъ другимъ способомъ выманивать деньги у молодыхъ дураковъ, между тѣмъ какъ, имѣя немного поболѣе вкуса и разсудка, они могли бы сдѣлаться членами литературныхъ, ученыхъ или Философическихъ Обществъ, которыя имѣютъ въ предметѣ поощреніе добродѣтелей и нравственности, усовершенствываютъ дарованія наши въ Поэзіи и музыкѣ, распространяютъ познанія языковъ, а еще болѣе того внушаютъ намъ чувства снисхожденія и научаютъ насъ правиламъ общежитія. Такія собранія, даже и тогда, когда они бываютъ соединены съ обѣдами, имѣютъ полезную цѣль. Но что можно выиграть, находясь вмѣстѣ съ тираномъ или рабомъ Индіи или Африки? Деньги его? Онъ вовсе на никъ не расточителенъ.

Что касается до меня, я объявляю себя другомъ человѣчества, гражданиномъ вселенной; просвѣщенная Европа есть клубъ мой, а общество почтеннаго и знающаго человѣка, какой бы онъ земли ни былъ, предпочитаю я всѣмъ прочимъ.

№ XXIV.

УТРО ВЪ ЛОНДОНѢ.

Be char leger d'un fat qui role, en un instant,

de l'ennui qui le chasse à l'ennui qui l'attend.

Delille.

Проходя однажды по Пель-Мельской улицѣ, и поровнявшись съ Карлтонъ-Лаузомъ, Встрѣтилъ я Лорда Рандома, который увѣрялъ, что имѣетъ нужду со мною поговорить и приглашалъ меня къ себѣ въ кабріолетъ. «Садитесь сюда, сказалъ онъ; для ходьбы пѣшкомъ жаръ слишкомъ великъ: я ничѣмъ не занятъ, отвезу васъ куда вамъ угодно, и чѣмъ вамъ однимъ углубляться въ размышленія, то лучше раздѣлимъ вмѣстѣ время.» А принялъ его предложеніе. Дѣло, о которомъ онъ хотѣлъ со мною поговорить, было предполагаемое замужство Леди Маріи, о чемъ носились слухи въ городѣ; или, лучше сказать, ему совершенно не объ чемъ было говорить со мною; но онъ былъ одинъ, желалъ имѣть товарища, и увидѣвъ меня въ своемъ кабріолетѣ, воспользовался случаемъ, чтобы выпытать отъ меня всё, что я только зналъ объ этой свадьбѣ, въ чемъ однако же онъ не успѣлъ; но такъ какъ я былъ уже съ нимъ, а притомъ и самъ не имѣлъ никакого дѣла, то и любопытенъ былъ посмотрѣть, какимъ образомъ онъ проведетъ утро, обѣщая себѣ изъ того по крайней мѣрѣ пріятную прогулку.

Прежде всего заѣхали мы къ Фрибургу, у котораго въ лавкѣ Лордъ Рандомъ пересмотрѣлъ и перепробовалъ всѣ сорты табаку и цигаръ, и накупилъ запасовъ для носа своего и для трубки. Во всё это время Лордъ говорилъ такъ громко, что около лавки собралось множество народа. Мы пробыли шутъ около двадцати минутъ, потомъ возвратились назадъ и такъ скоро проѣхали Пель-Мель и Сентъ-Жемскую улицу, какъ будто бы за нами гналась смерть.

На углу Беннетской улицы онъ разговаривалъ нѣсколько минутъ съ однимъ изъ своихъ знакомыхъ, а недалеко оттуда остановились мы прошивъ дверей сапожнаго магазина. Лордъ, не выходя изъ кабріолета, вызвалъ подмастерья, пѣнялъ ему за то, что онъ не прислалъ еще къ нему заказанныхъ имъ сапоговъ, продолжая между тѣмъ такъ кричать, что нищіе и даже прохожіе снова около насъ столпились.

Послѣ того поѣхали мы по Пикадильской улицѣ до Дуврской, встрѣчая безпрестанно людей, которые ему кланялись, и которымъ должно было отдавать поклоны; наконецъ остановились у Мортона, ружейнаго мастера. Всѣ ружья и пистолеты, которые только были въ давкѣ, перешли черезъ руки Лорда Рандома; онъ разсматривалъ порохъ, свинецъ и пули разныхъ калибровъ, хвасталъ искусствомъ своимъ въ стрѣльбѣ, разсказывалъ множество молодецкихъ подвиговъ своихъ на охотѣ, осыпалъ себя похвалами и сѣдъ опять въ кабріолетъ, ничего не купивши. Во всё это время я молчалъ, не желая вмѣшиваться въ подобный разговоръ. Мы опять возвратились во весь духъ въ Пeль-Мель, потому что Лордъ позабылъ заѣхать къ Скотту, своему портному. У Мортона пробыли мы съ часъ, и полагая, что онъ не замедлитъ такъ долго у портнаго, я отпустилъ его одного, чтобы не бытъ опять принуждену скучать, слушая глупые разсказы, и притомъ надѣясь, что онъ чрезъ то скорѣе возвратится. Я ошибался: онъ и тутъ пробылъ также часъ; но я въ это время не оставался безъ занятія: лошадь его такъ была горяча и нетерпѣлива, что я принужденъ былъ проѣзжать ее отъ одного конца улицы до другаго, въ продолженіе пятидесяти минутъ, ожидая своего избавленія, и не смѣя потерять изъ вида дверей портнаго.

Наконецъ онъ вышелъ, слегка извинился передо мною, и мы поѣхали въ Оксфордскую улицу, чрезъ Боннскую, гдѣ Лордъ три раза останавливался, для того, чтобы пожать руку нѣсколькимъ изъ тѣхъ людей, которые не имѣютъ другаго занятія, кромѣ того, что прогуливаются всякой день въ этой улицѣ отъ двухъ часовъ до пяти. Цѣлью нашею въ Оксфордской улицѣ, былъ ветеринарный врачъ, котораго попеченіямъ Лордъ Рандомъ поручилъ одну изъ лошадей своихъ. Онъ приглашалъ меня посмотрѣть ее и сказать мнѣніе мое о ея болѣзни. Напрасно говорилъ я, что не знаю въ томъ толку; это не было принято въ уваженіе: я долженъ былъ выдти, и если говоришь правду, то вовсе не желалъ опять прогуливаться въ кабріолетѣ, взадъ и впередъ по улицѣ, какъ то уже случилось со мною въ Пель-Мелѣ. И такъ мы пошли посмотрѣть больную лошадь, которою Милордъ, казалось, очень занимался. Сѣвши на ясли, онъ началъ разсужденіе объ анатоміи лошадей, о болѣзняхъ, которымъ онѣ бываютъ подвержены и о спасительныхъ для излеченія ихъ средствахъ. Казалось, что онъ всё это зналъ весьма основательно, и потому я имѣлъ счастіе слышать ученый разговоръ о шелудяхъ, наростахъ и прочихъ лошадиныхъ недугахъ, до тѣхъ поръ, пока Лордъ, взглянувъ на часы, замѣтилъ, что уже шесть пробило; мы вышли изъ конюшни, гдѣ платья наши такъ напитались влажными испареніями, что насъ можно было почесть за конюховъ.

Въ то время, когда я встрѣтилъ его въ Пель-Мель, было почти два часа. И такъ, мы употребили около четырехъ часовъ на такія занимательныя посѣщенія. "Я имѣлъ намѣреніе, сказалъ онъ, прогуляться въ Паркѣ, но теперь вижу, что уже поздо: время возвратиться домой, чтобы переодѣться. Гдѣ вы хотите, чтобы я васъ высадилъ? — Гдѣ вамъ угодно, " отвѣчалъ я, потому что мнѣ уже становилось скучно терять такимъ образомъ попустому время. Я сошелъ на углу Ольдъ-Боннской улицы, а онъ поворотилъ на право, къ Беркленской площади.

Спрашиваю тебя, любезный читатель, какую пользу извлекъ я изъ сообщества Г-на Лорда? Какую выгоду получилъ отъ прогулки по палящему солнцу, среди облаковъ пыли, въ открытомъ кабріолетѣ? Но такъ поступаютъ многіе Лорды съ своими знакомыми: по глупой своей надменности, они увѣрены, что человѣкъ незнатный долженъ считать себѣ за большую честь потерю времени, если онъ только имѣетъ случай показаться въ экипажѣ, украшенномъ великолѣпнымъ гербомъ съ Графскою или Маркизскою короною. Господа сіи, которые любятъ окружать себя льстецами и ласкателями, всегда стараются имѣть при себѣ какую нибудь жертву, для того, чтобъ было кому слушать похвалы, которыя они сами себѣ расточаютъ, и удивляться плоскимъ ихъ шуткамъ; словомъ сказать, чтобы помогать имъ убивать на чужой счетъ время. Они повезутъ васъ къ Таттерзалю,^[37] въ Лонгъ-Акръ,^[38] къ двадцати купцамъ и фабрикантамъ, за тѣмъ, чтобы купить карету, лошадей и собакъ, или только для того, чтобы посмотрѣть все, ничего не купивши; но всегда съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы выказать передъ вами важность свою, и притомъ дать вамъ почувствовать, сколько вы счастливы, имѣя пріятелемъ Пера Королевства и находясь въ его обществѣ.

Единственный разговоръ, который мы имѣли съ нимъ въ продолженіе четырехъ часовъ, проведенныхъ вмѣстѣ (если только можно назвать разговоромъ то, когда одинъ говорить, а другого слушаетъ), было повѣствованіе о томъ, какъ онъ провелъ вчерашній день, сдѣланное имъ съ тѣмъ, чтобы доказать мнѣ крѣпость своего сложенія, которому ни сколько не вредила изнурительная жизнь, какую онъ велъ. Вотъ вкратцѣ его содержаніе:

«Онъ всталъ въ три часа послѣ полудня, позавтракалъ, поѣхалъ въ Лонгъ-Акръ посмотрѣть заказанную имъ дорожную карету, купилъ двухъ гончихъ собакъ, и навѣстилъ больную свою лошадь; въ восемь часовъ сѣлъ за столъ съ нѣсколькими изъ своихъ пріятелей и пилъ съ ними, до одиннадцати; послѣ чего отправился въ Воксалъ, гдѣ издержалъ двадцать фунтовъ стерлинговъ на дурное Шампанское; наконецъ, возвратившись домой въ четыре часа утра, курилъ трубку, наслаждаясь воспоминаніями такъ хорошо проведеннаго дня, и легъ спать въ шестомъ часу.»

Какая жизнь! Какъ она полезна для общества! Однако же, вотъ какимъ образомъ большая часть нашихъ модныхъ людей проводятъ свое время, не извлекая изъ него пользы ни для себя, ни для другихъ! Быть тѣнью вельможи, кажется мнѣ самою несносною неволею: ничто не можетъ быть болѣе этого не сообразно съ независимостью моего права, и хотя я и согласенъ въ томъ, что для удовольствія общества мы непремѣнно должны одинъ отъ другаго зависѣть, но нѣкоторый родъ рабства, привязывающій васъ къ кому нибудь другому, единственно по причинѣ званія его или богатства, считаю я унизительнымъ. Однако же рѣдко кто изъ нашихъ знатныхъ людей не имѣетъ такихъ угодливыхъ товарищей, которые, какъ тѣнь, вездѣ за ними слѣдуютъ, и надъ ними-то оказываютъ они капризы свои и самовластіе, которое ограниченные умы обыкновенно любятъ давать чувствовать другимъ. Такое жалкое торжество тщеславія недостойно не только вельможи, но даже и всякаго человѣка.

Если иногда скучно провожать даму, которая бѣгаетъ изъ лавки въ лавку, то во сто разъ еще того скучнѣе, слѣдовать за знатнымъ бариномъ въ утреннихъ его разъѣздахъ. Этотъ урокъ не былъ для меня безполезенъ; съ тѣхъ поръ, я очень остерегаюсь, чтобы опять не даться въ подобный обманъ, и если изъ снисхожденія къ прекрасному полу и рѣшаюсь еще иногда потерять для него утро, то по крайней мѣрѣ ни за что не потерплю, чтобы мущина, какого бы онъ званія ни былъ, забавлялся, убивая на мой счетъ свое время.

№ XXV.

ЛОНДОНСКІЯ УЛИЦЫ.

Aetas parentum, pejor avis, tulit

Nos nequiores.

Hor.

Справедливо сказано, что никакой городъ въ свѣтѣ не можетъ дать понятія о Лондонѣ: прекрасныя, длинныя и прямыя его улицы, со вкусомъ отдѣланные и удобные тротуары, отличная опрятность домовъ, столько же замѣчательныхъ простотою своею, какъ и цвѣтомъ, красивыя небольшія двери съ колоннами и фронтонами, и въ особенности безчисленное множество магазиновъ, которые, кажется, служатъ главнымъ мѣстомъ Для складки товаровъ всего свѣта, придаютъ столицѣ Англіи оригинальный видъ величества, богатства и простоты, которому нигдѣ не льзя найти подобнаго.

Вчера прохаживался я по тротуарамъ, не зная и самъ хорошенько, куда иду; для меня это совершенно было равно, потому что я хотѣлъ только видѣть. Читалъ названія улицъ, разсматривалъ вывѣски и разложенные товары; наконецъ зѣвалъ по сторонамъ.^[39] Менѣе чѣмъ въ пять минутъ, очутился я гораздо скорѣе, нежели желалъ, въ Пикадилли, куда меня, такъ сказать, насильно втолкали въ тѣснотѣ, въ которую я попалъ.

Выходя изъ большой Ватерлосской улицы,^[40] до половины окончанной, которую, кажется, всю предположено застроить великолѣпными, хотя и единообразными зданіями, я встрѣтился съ однимъ изъ моихъ родственниковъ, большимъ наблюдателемъ нашихъ нравовъ, который согласился мнѣ сопутствовать, столько же по дружбѣ, какъ и для собственнаго удовольствія. Прошедши прекрасную Пикадильскую улицу, мы зашли посмотрѣть, изваянную славнымъ Кановою, статую Бонапарта, которою предполагалось украсить во Франціи Маршальскую залу: теперь она находится въ передней Марлборугова замка, гдѣ сидятъ слуги. «Такой недостатокъ вкуса, сказалъ я моему родственнику, не дѣлаетъ нести познаніямъ нашимъ въ искусствахъ.» Мы продолжали путь нашъ, между тѣмъ какъ я размышлялъ о мірскихъ превратностяхъ, а родственникъ мой предавался ѣдкости своего характера, для котораго всякой мимоидущій служилъ пищею. Мы зашли на минуту къ пирожнику Гиксону; лавка его славнѣе всѣхъ прочихъ въ Лондонѣ: въ ней собирается лучшее общество. Пломкеты, бисквиты, пирожныя, приготовляются у него безчисленными образами, какъ по виду своему, такъ и по вкусу; желе довольно хорошо, а мороженое весьма посредственно. Въ большой залѣ, которая не совсѣмъ соотвѣтствуетъ обыкновенной Англійской опрятности, поставлено два или три мраморныхъ стола, у которыхъ всякой ищетъ себѣ мѣста. Слѣдуя хорошему тону, непремѣнно должно ѣсть стоя. Тамъ вельможи, придворные и дамы тѣснятся около тарелокъ съ пирожнымъ, и угощаютъ другъ друга довольно невкуснымъ напиткомъ, который съ нѣкотораго времени вошелъ въ большую моду: онъ называется soda-weiter и вкусомъ походитъ на Зельцерскую воду, которую наши доктора ввели въ большое употребленіе между объѣдалами; шла вода продается въ небольшихъ бутылкахъ и когда ее раскупориваютъ, то шипитъ какъ Шампанское, съ которымъ въ этомъ только и сходствуетъ; Англичане очень ее любятъ. Нѣкоторыя дамы, для поддержанія самаго высокаго тона, даже не выходятъ изъ экипажей, и завтракаютъ въ каретѣ, между тѣмъ какъ слуги ихъ пьютъ джинъ въ ближнемъ погребѣ, а кучеръ, лаская лошадей, вытираетъ имъ шерсть своимъ платкомъ.

Мы окончили утро наше прогулкою въ Паркѣ. Пришедъ туда, я замѣтилъ, что родственникъ мой чувствовалъ непреодолимое желаніе излить передо мною свои мысли, и до самомъ дѣлѣ, только что вошли мы въ большую алею, какъ онъ началъ говорить мнѣ слѣдующимъ образомъ:

«Вы мнѣ расхваливали, любезный братецъ, сказалъ онъ, большія улучшенія, сдѣланныя въ городѣ Лондонѣ. (Онъ уже двадцать лѣтъ въ немъ не былъ, проведя всё это время въ своемъ помѣстьѣ). Я точно замѣчаю нѣкоторыя перемѣны въ улицахъ и строеніяхъ, но ни сколько не вижу, чтобы люди стали лучше прежняго. Напротивъ: я нахожу, что они безпрестанно болѣе и болѣе портятся, и что поврежденіе нравовъ ежедневно дѣлаетъ новые успѣхи. На всѣхъ улицахъ, во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ встрѣчаешь существа непохожія ни на мужчинъ, ни на женщинъ, ни на обезьянъ, но которыя, кажется, соединяютъ въ себѣ отличительныя черты характеровъ сихъ трехъ родовъ. Въ мое время даже не знали, что такое значитъ дендій.^[41] У насъ также бывали щеголи, но они одѣвались въ богатую парчу, въ бархатъ и въ шитыя золотомъ платья, при шпагахъ, какъ то прилично благорожденному человѣку. Правда, что они платили по двѣсти фунтовъ стерлинговъ Французу камердинеру, который всякой день часа по четыре одѣвалъ ихъ; но теперь теряютъ гораздо болѣе времени на то, чтобы затянуть себя въ корсетъ, расположишь складки галстука, который давитъ васъ такъ, какъ будто бы вы были привязаны къ безчестному столбу, намаслить голову и разрисовать лице; — и всё это для того, чтобы не походишь на порядочнаго человѣка. Согласитесь, что это очень странно!»

Я спросилъ его, неужели онъ совсѣмъ уже позабылъ о пудрѣ à la maréchale, о помадѣ и о духахъ?

"Очень хорошо, сказалъ онъ мнѣ; но тогда можно было узнать знатнаго человѣка по одеждѣ. А теперь съ головы онъ похожъ на своего жокея. Волоса торчатъ какъ щетка, лице закутанное въ крѣпко-накрахмаленномъ галстукѣ, посажено на такой одеревенѣлой шеѣ, что безъ усилія, онъ не можетъ сдѣлать имъ ни малѣйшаго движенія: иной подумаетъ, что видитъ осла, выставляющаго голову свою изъ-за бѣлой стѣны. Если вы опустите глаза свои, то увидите такое нижнее платье, по которому невозможно узнать, къ какому народу или званію принадлежитъ это странное существо: вы можете принять его за Турку, земледѣльца или за матроса. Не льзя ступить шагу, не находясь въ опасности быть сшибену съ ногъ какою нибудь изъ этихъ странствующихъ лумій, которыхъ всѣ составы такъ стянуты одеждою, что имъ нужно много времени и стоитъ большаго труда свернуть на шагъ съ прямой линіи.

"Что послѣ этаго еще сказать о здѣшнихъ дамахъ, которыя огромными своими, похожими на навѣсы шляпами того и смотри что выколютъ вамъ глаза, а всегда распущенными своими зонтиками, хотя бы не было ни дождя, ни солнца, задѣваютъ васъ за волосы и портятъ вашу прическу? Глаза ихъ, носъ и ротъ скрываются подъ шляпою, но взглянувъ нѣсколько ниже, вы принуждены покраснѣть при видѣ совершенно обнаженной груди. Нѣкоторыя изъ нихъ носятъ на рукѣ, какъ почтальоны, бархатныя, атласныя и шелковыя сумки, которыми, проходя мимо васъ, бьютъ васъ по ногамъ; часто отвратительная собака, которая бѣжитъ за ними, безпокоитъ васъ своимъ лаемъ, и вы должны еще считать себя счастливымъ, если она не укуситъ васъ или не изорвешь вашего платья.

"Какъ неблагопристойно видѣть лакея, гигантскаго роста, который, идучи за своею госпожею, смотритъ съ верху на открытыя ея плеча и спину; или наклонясь, чтобы поднять перчатку, благодаря короткому платью, видитъ еще болѣе того неприличное зрѣлище! Всё нынче ужасно какъ изуродовано.

"А ваши франты; — какая разница между имя и между нашими прежними щеголями! Это произведеніе вашего времени есть смѣшанная порода: родъ лошаковъ, происшедшихъ на свѣтъ въ вашихъ конюшняхъ. Какое множество молодыхъ сихъ животныхъ на Лондонскихъ улицахъ! Одинъ, подавшись тѣломъ впередъ и подбоченясь, хвастаетъ тѣмъ, что лучше кучера своего умѣетъ управлять четвернею лошадей, запряженныхъ въ коляску (barouche); другой, въ ландау устремивъ взоры промежъ ушей своей лошади, занимается только тѣмъ, чтобы разгорячить ее и принудить бѣжать шибче, почему весьма вѣроятно, что онъ можетъ кого нибудь задавишь, или самъ опрокинуться. Этотъ, который правитъ кабріолетомъ, нѣсколько скромнѣе: онъ обыкновенно болѣе остороженъ, какъ въ отношеніи къ себѣ, такъ и къ другимъ. Рядомъ съ нимъ сидитъ жокей, а въ ногахъ его вы видите задушевнаго его друга, большаго пуделя, который лаемъ своемъ подаетъ знакъ прохожимъ, чтобы они сторонились, и въ этомъ случаѣ гораздо болѣе имѣетъ понятія, нежели господинъ его.

"Всѣ сіи господа считаютъ верхомъ блаженства и ужасно какъ гордятся, если имъ удастся попасть въ члены клуба жокеевъ. Часто они держатъ во рту зубочистку или соломенку, поднятую въ конюшнѣ, а чтобы придать себѣ военный видъ, то курятъ цигарку, которой дымъ, кажется, означаетъ, что въ головѣ у нихъ только и есть, что пустота, пары и туманы.

"Иногда вы видите сихъ трактирныхъ или конюшенныхъ героевъ верхомъ, съ безпечнымъ видомъ: зажмуривъ одинъ глазъ, а другой вооружа лорнетомъ, они держатъ подъ мышкой суковатую палку, опустя правую руку въ карманъ вмѣстѣ съ рукояткою хлыста.

"Въ другой разъ пятеро или шестеро изъ нихъ отправляются пѣшкомъ и, взявшись за руки, идутъ рядомъ, такъ что занимаютъ весь тротуаръ, и не смотря на то, что они не болѣе какъ нули, стоящіе одинъ подлѣ другаго, и не имѣютъ никакой величины, потому что между ними нѣтъ ни одной цыфры, они важничаютъ, принуждаютъ васъ уступать имъ дорогу, сталкиваютъ въ грязь дряхлаго старика и, наглыми своими взглядами, приводятъ въ краску скромную женщину, если только можно, какъ нибудь случайно, встрѣтить такого Феникса въ Сентъ-Жемской, Боннской или Пель-Мельской улицахъ.

"Этотъ родъ существъ, которыхъ я даже не знаю какъ и назвать, такъ многочисленъ, что не смотря на то, что многіе изъ нихъ принуждены бываютъ отъ долговъ бѣжать на твердую землю, ни сколько не замѣтно, чтобы ихъ становилось менѣе. Въ замѣну ихъ, всякой день являются такіе же новые, которые, Кажется, растутъ какъ грибы, и толпятся во всѣхъ улицахъ къ большому безпокойству разсудительныхъ людей, живущихъ въ городѣ. Если они остаются въ своемъ отечествѣ, то бываютъ ему въ тягость; покидая же его, вездѣ служатъ предметомъ насмѣшекъ для иностранцевъ.

"Въ числѣ ихъ, есть у меня повѣса, племянникъ, который, вступивъ на двадцать первый годъ, пришелъ однажды ко мнѣ простишься и объявить, что онъ собрался ѣхать во Францію. Я старался ему то отсовѣтовать, и когда онъ спросилъ меня, но какимъ причинамъ я то дѣлаю: «Томъ, сказалъ я ему откровенно, это совсѣмъ не поэтому, что я нахожу неудобство въ томъ, чтобы ты видѣлъ свѣтъ; но, для чести моего отечества, я боюсь того что свѣтъ тебя увидитъ.»

Такъ окончилъ сатирическую рѣчь свою родственникъ мой Мармедукъ. Я нашелъ ее нѣсколько строгою; но она можетъ послужить спасительнымъ урокомъ молодымъ глупцамъ, которые, пѣшкомъ, верками и въ экипажахъ, наполняютъ наши улицы и ѣздятъ на твердую землю, показывать всему свѣшу свои странности.

№ XXVI.

РАМСГЕТЪ и МАРГЕТЪ.

On s'attend au passage dans une promenade publique; l'on y passe

en revue l'un devant l'autre, esrosses, livrées, armoiries; rien

n'échappe aux yeux, tout est curieusement ou malignement observé.

La Bruyère.

Маргетъ, въ отношеніи къ Рамсгету, есть тоже, что восточная часть Лондона къ западной.^[42] Я часто слыхалъ, что послѣднему изъ сихъ двухъ городовъ отдавали преимущество, но не прежде въ томъ совершенно увѣрился, какъ съѣздивъ туда недавно самъ, въ первый разъ въ моей жизни съ Г. Ольдкастлемъ, петиметромъ, котораго здоровье было нѣсколько разстроено. Сперва провели мы нѣсколько часовъ въ Маргетѣ. Люди, которыхъ привозятъ туда кучами на пароходахъ, и хорошее общество, пріѣзжающее въ Рамсгетъ въ постъ-шезахъ, представляютъ между собою такую же противоположность какъ и покрытая облаками атмосфера съ яснымъ небомъ, или какъ мрачная ночь съ яркимъ сіяніемъ солнца. Воздухъ Биллингсгетской и Тоурской набережной., кажется, слѣдуетъ за первыми путешественниками, съ самаго отправленія ихъ и до прибытія на мѣсто, и они столько же имѣютъ сходства съ людьми хорошаго тона, которые пріѣзжаютъ лѣтомъ въ приморскіе города, посѣщаемые избраннымъ обществомъ, сколько и лавочный сидѣлецъ, подающій руку пріѣхавшей къ нему въ магазинъ знатной дамѣ, при выходѣ ея изъ кареты, съ вельможею, который провожаетъ ее въ Оперную залу, или также, какъ и неповоротливый поклонъ купца, получившаго уплату по своему счету, не доходитъ на ловкое привѣтствіе свѣтскаго человѣка, на пріятное движеніе головы, означающее снисхожденіе или на учтивую дань приличія.

Но болѣе всего позабавила меня встрѣча въ Маргетѣ съ молодымъ Добельманомъ, писцомъ моего стряпчаго, который, получивъ увольненіе на три недѣли, пріѣхалъ сюда верхомъ на наемной лошади и оставилъ суровый и принужденный видъ приказнаго съ тѣмъ. чтобы пустишься любезничать. Въ школахъ Юриспруденціи, Медицины и торговли трудно научиться пріятности и ловкости; не, смотря на то однако же, питомцы ихъ часто представляютъ намъ смѣшное подражаете свѣтскимъ франтамъ.

«Вы здѣсь всѣхъ знаете, Г. Добельманъ, сказалъ я ему, увидѣвъ его при входѣ въ трактиръ, въ которомъ мы остановились; прошу васъ быть нашимъ проводникомъ и руководителемъ и дашь намъ понятіе о людяхъ, здѣсь находящихся.» Онъ, казалось, восхищенъ былъ такою просьбою, и мы пошли вмѣстѣ. Ольдкастль смотрѣлъ на него съ пренебреженіемъ; но что касается до меня, то я очень радъ былъ его обществу. Стряпчій, его хозяинъ, прежде занимался для меня разными дѣлами, и я нѣсколько времени имѣлъ очень хорошее о немъ мнѣніе, которое однако же въ послѣдствіи весьма перемѣнилось; что вѣроятно также случится и съ тѣми изъ моихъ читателей, которые будутъ имѣть случай познакомишься съ сими служителями Ѳемиды и съ длинными ихъ щетами.

Тутъ проводникъ нашъ вступилъ въ исполненіе своей обязанности и прежде, всего началъ говоришь о самомъ себѣ. Онъ увѣдомилъ насъ, что стараясь всѣмъ угождать, онъ вездѣ очень хорошо былъ принятъ; что не зная гордости, онъ скоро дѣлалъ знакомства, и что онъ обыкновенно въ одну недѣлю узнавалъ гораздо болѣе разныхъ вещей, нежели: другой въ двѣ.

"Очень хорошо! сказалъ я ему, но посмотримъ; назовите намъ извѣстнѣйшихъ людей и красавицъ, здѣсь находящихся, и разскажите о состояніи ихъ и нравахъ. Кто такой этотъ человѣкъ, который такъ кривляется и, едва передвигаясь съ мѣста, покачивается какъ тяжело нагруженный корабль на волнующемся морѣ?

— "Это богатый купецъ, торгующій хлѣбомъ, отвѣчалъ писецъ, человѣкъ очень почтенный, имѣющій по крайней мѣрѣ сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ и котораго въ Сити очень уважаютъ.

— "Я полагаю, что деньгамъ его и вездѣ будутъ оказывать почтеніе, прервалъ я.

" — "Браво! милостивый государь, вскричалъ Добельманъ, желая показать тонкость свою и остроуміе; шутка ваша прекрасна, превосходна, клянусь Богомъ!

— "А этотъ, котораго раскраснѣвшееся лице походитъ на фонарь, освѣщенный газомъ?

— О! это человѣкъ перваго разбора: онъ торгуетъ скотомъ, и играетъ главную ролю въ нашемъ приходѣ. Всякое слово, исходящее изъ устъ его, почитается приговоромъ въ собраніи церковныхъ служителей.

— "А этотъ разряженный франтъ въ красивомъ фаэтонѣ?

— "Зажиточный пивоваръ… Въ этой каретѣ вы видите погребщика, а въ этой прекрасной коляскѣ продавца ликеровъ. Хромой, выходящій изъ банъ, гдѣ пользуются водами, достаточный книгопродавецъ, а человѣкъ въ черномъ платьѣ, ѣдущій въ постъ-шезѣ, сотоварищъ мой по ремеслу, знаменитый стряпчій.

— "О! я вижу, что здѣсь всё однѣ только знатныя особы, сказалъ я ему.

— «Извините меня; общество нѣсколько перемѣшано. Напримѣръ: человѣкъ, ѣдущій верхомъ на слѣпой лошади, не болѣе, какъ неизвѣстный авторъ; этотъ, выходящій съ лѣвой стороны изъ дому, приходской Викарій, а послѣдній, который такъ гордо выступаетъ въ сопровожденіи слуги, не иной кто, какъ шпіонъ и доносчикъ.»

— «Будетъ съ насъ, сказалъ мнѣ тихо Ольдкастль, оставимъ этого писца-Милорда, я еще лучше его могу всё вамъ объяснить.»

Мы простились съ нашимъ чичероніемъ, и только что онъ удалился, какъ другъ мой вскричалъ: "Боже мой! какое гнусное сборище плутовъ и….. — Ни слова на счетъ прекраснаго пола, прервалъ я его, ни одного слова…. Но почему ты называешь ихъ плутами?

— "Почему? потому что они плуты, по вкусу своему, по правиламъ, по выгодамъ и по званію. Вотъ богатый хлѣбный продавецъ, который губитъ ваше здоровье, продавая вамъ, вмѣсто муки, соль, квасцы и пережженыя кости; который готовъ перемолоть народъ еще мельче, нежели свои зерна, чтобы только нажить себѣ богатство посредствомъ подлаго барышничества. Здѣсь купецъ, торгующій скотомъ, который, обязанъ будучи по званію своему дѣлать пособія бѣднымъ, кладетъ къ себѣ въ карманъ назначенныя для нихъ деньги, и мало безпокоится о томъ, что они худѣютъ, лишь бы только быки его были тучны. Пивоваръ, который вмѣсто пива продаетъ, Богъ знаетъ, какую дрянь и, по безчувственности своей, вовсе не заботится о томъ, что терпятъ внутренности тѣхъ, которые его льютъ. Какой-то Г. Медлей, который продавая самъ поддѣльныя водки, деспотически властвуетъ надъ щипками, изъ которыхъ ни одинъ не можетъ быть отпертъ безъ его позволенія. Сочинитель, который крадетъ чужія мысли, одѣваетъ ихъ но своему и продаетъ за новыя книгопродавцу, а этотъ, запирая двери для скромнаго таланта, открываетъ обѣ половинки автору соблазнительнаго и безчиннаго романа, могущаго развратишь не только одно настоящее поколѣніе, но и всѣ тѣ, которыя за нимъ послѣдуютъ. Наконецъ, стряпчій, который живетъ бѣдствіями человѣческаго рода. Но Г. Добельманъ не обо всёмъ еще васъ увѣдомилъ. А могу показать вамъ мелочнаго купца, продающаго терновыя листья вмѣсто чаю; маклера, который расчитываетъ, какъ бы получишь выгоду отъ пониженія общественнаго кредита; портныхъ, парикмахеровъ, зубныхъ врачей, тьму бѣлошвеекъ и модныхъ торговокъ, которыхъ добродѣтель столько же прочна, какъ и работы ихъ; сверхъ того еще….

— "Довольно! довольно! вскричалъ я; я вижу теперь, какое здѣсь избранное общество. Мнѣ и прежде еще этого извѣстно было, что въ приморскихъ городахъ, куда въ это время мода собираетъ толпу людей, общество всегда составлено изъ всякой всячины; но Маргетъ въ этомъ отношеніи превосходитъ всѣ прочіе, и для меня довольно было только взглянуть на него, въ теченіе нѣсколькихъ часовъ.

Я послалъ за почтовыми лошадьми, и отправился въ Рамсгетъ, разсуждая дорогою о различныхъ мнѣніяхъ Ольдкастля и Добельмана объ однихъ и тѣхъ же людяхъ. Невѣжество писца составляло его благополучіе, а мы всѣ знаемъ, что если невѣжество дѣлаетъ счастливымъ, то быть умнымъ есть дурачество, и никто болѣе меня не увѣренъ въ справедливости этого стариннаго правила.

Конецъ первой части.

---

1. Площади или четвероугольники, коихъ въ Лондонѣ находится довольное число, и къ коимъ примыкаютъ со всѣхъ сторонъ улицы. Скі/еры усажены деревьями и дерномъ, и посреди оныхъ сдѣланы дорожки, усыпанныя пескош". Не многіе имѣютъ право на нихъ прогуливаться.
2. Около ста человѣкъ, принявшихъ сторону Стуартовъ, въ числѣ коихъ находились Лордъ Бальмершю, Томасъ Сиддаль и Бервикъ, были казнены, и большая часть изъ нихъ умерли героями.
3. La Grande instauration des sciences.
4. Графу Эссекскому, который долгое время былъ любимцемъ Королевы Елисаветы: извѣстно, что ему отрубили голову.
5. Военный духъ составляетъ теперь господствующій тонъ въ Англіи. Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, Англійскій пѣхотный Офицеръ врядъ ли бы осмѣлился показаться въ мундирѣ одинъ въ публикѣ; чернь закидала бы его грязью. Теперь же, послѣдній сидѣлецъ изъ Странда, Горнгилля или изъ Флитской улицы, носитъ Польскій бекешъ, длинные подкрашенные бакенбарды и гусарскіе сапоги: кто бы, посмотря на воинственный видъ его, не подумалъ, что онъ уже сдѣлалъ по крайней мѣрѣ одну Кампанію въ Испаніи!
6. Sheapside, прекрасная улица въ Сити, въ которой живутъ богатѣйшіе купцы.
7. Въ Кензингтонскіе сады непозволено входить въ ливреяхъ: лакеи дожидаются господъ своихъ у входа.
8. Загородный Королевскій дворецъ, находящійся въ пяти миляхъ отъ Лондона, извѣстный своею портретною галлереею, и построенный Кардиналомъ Вользеемъ, который подарилъ его Генриху VIII. Гамптонъ-Коуртскій дворецъ служилъ нѣсколько времени темницею несчастному Карлу I. По смерти сего Государя, Кромвель учредилъ въ немъ свое пребываніе. Карлъ II, Іаковъ II и Вильгельмъ III также въ немъ жили. Здѣсь-то прежде хранились славные картоны Рафаэля. Въ кабинетѣ Королевы Маріи и теперь еще показываютъ обои собственной ея работы.
9. Толстыя стѣны и зубцы придаютъ сему дворцу видъ крѣпости. Послѣ Уаит-Галлскаго пожара, въ 1698 году, Англійскіе Короли имѣли въ немъ свое пребываніе. Однако же дворецъ сей теперь почти оставленъ и его замѣняетъ Буккингамской (the Queens-Palace). Покои въ Сентъ-Жемскомъ убраны съ великолѣпіемъ, которое дѣлитъ совершенную противуположность съ готическою и безобразною наружностью дворца, назначеннаго для жительства Государя, среди богатой и процвѣтающей столицы.
10. Казармы конной гвардіи. Когда Король живетъ въ Сентъ-Жемскомъ дворцѣ, то два конногвардейца стоятъ на часахъ подъ аркадами въ павиліонахъ, по обѣимъ сторожамъ входа. Двери сіи ведутъ въ Сентъ-Жемской паркъ. Чрезъ нихъ Король проходитъ, когда ѣдетъ въ Палату Перовъ и оттуда возвращается.
11. Домы въ Лондонѣ весьма малы, для того, чтобы каждыя могъ жить особенно. Надъ дверьми обыкновенно прибивается мѣдная дощечка, на которой вырѣзано имя того, кто тутъ живетъ.
12. Прекрасная улица въ Лондонѣ, находящаяся близъ Оксфордской къ Гайдъ-Парку. Въ ней живутъ Лорды, Члены обоихъ Парламентовъ и именитые граждане. Мей-Феръ въ Лондонѣ тоже, что Антенская улица жъ Парижѣ.
13. Сады сіи подучили названіе отъ деревни, находящейся въ двухъ миляхъ отъ Лондона. Планъ онымъ былъ сдѣланъ Ленотромъ. Впрочемъ, они не замѣчательны никакими особенными красотами; но обширность ихъ, чистота, въ какой ихъ содержатъ, а болѣе всего сосѣдство съ прекраснѣйшими частями Лондона, привлекаютъ туда толпу, безпрестанно возобновляющуюся.
14. Небольшая рыбка, которую нельзя перевозить и непремѣнно должно ѣсть свѣжую.
15. Славныя трактиръ въ Боннской улицѣ.
16. Родъ короткой юбки.
17. Въ концѣ Декабря мѣсяца и въ Генварѣ, столица Британніи наиболѣе бываетъ подвержена туманамъ, которые въ особенности были замѣчательны въ 1814, 1815 и 1817 годахъ: они продолжались по нѣскольку дней, и на улицахъ такъ было темно, что фонари безпрерывно горѣли, и жители съ помощію ихъ только могли узнавать домы свои. Они доходили до такой степени, что въ частяхъ города, находящихся къ востоку отъ Сутварка въ Кенть-Родѣ и въ окрестностяхъ, между обитателями вдругъ распространилась внезапная тревога. Почтовыя кареты принуждены были остановиться въ деревняхъ Валвортѣ и Камбервеллѣ. Впрочемъ, сколь до сихъ поръ въ Лондонѣ ни бывали густы туманы, но ни одинъ изъ нихъ не былъ столь необыкновененъ, какъ случившійся въ Амстердамѣ 31 Декабря 1790 года: люди сталкивались на улицахъ, не смотря на то, что ходили съ фонарями и болѣе двухъ сотъ пятидесяти человѣкъ утонули, попавъ въ каналы.
18. Самый блистательный изъ сихъ роутово былъ въ 1817 году у Леди Геттетъ; на этомъ праздникѣ находилось около тысячи особъ и блескъ его еще болѣе былъ возвышенъ присутствіемъ Принца Регента. Также были тамъ Герцоги Кларанскіи и Соссекскій.
19. Серкли сіи обыкновенно оканчиваются роскошнымъ ужиномъ.
20. Одна очень умная дама, которую спрашивали, что она думаетъ о роутахъ, отвѣчала: „Я полагаю, что нигдѣ не можно въ лучшемъ обществѣ биться на кулачкахъ (boxer), какъ тамъ.“
21. Honorables и très-honorables. Титулъ, который даютъ къ Англіи незнатнымъ дворянамъ.
22. Шотландецъ.
23. Англичанинъ.
24. Ирландецъ. Pat. есть сокращеніе слова Patrice.
25. Такъ называютъ Бонапарте въ Англіи.
26. Въ Англіи играютъ въ большую игру, въ особенности же въ Лондонѣ, гдѣ такія сборища удивительнымъ образомъ размножаются. Недавно еще одинъ честный гражданинъ показалъ ужасный примѣръ этой гибельной страсти. Онъ неожиданно получилъ въ наслѣдство четыреста тысячъ фунтовъ стерлинговъ и вдругъ перешелъ изъ посредственнаго состоянія въ чрезмѣрное изобиліе. Проигравъ въ одну ночь все свое богатство, онъ лишилъ себя жизни. Полиція не имѣетъ входа въ Лондонскіе игорные домы, которые поддерживаются и посѣщаются знатнѣйшими вельможами.
27. Французскій ресторатёрь.
28. Южный вѣтръ.
29. Небольшой прекрасной театръ, гдѣ по подпискѣ дается французскія лізсы, балы и концерты, и куда принимается только самое знатное дворянство* Тутъ Тальма и дѣвица Жоржъ въ 1818 году декламировали: сцены изъ Гоѳоліи и Андромахи, Эдипа и Макбета. Вечера сихъ французскихъ артистовъ привлекали къ себѣ множество посѣтителей, въ числѣ коихъ находились Принцы и Принцессы Королевской Фамиліи“
30. Въ Англіи, молодые люди обоего пола наслаждаются большою свободою. Знатныя дѣвицы, томно такъ же какъ и простыя, выходятъ со двора и посѣщаютъ родственницъ своихъ или пріятельницъ; онѣ дѣлаютъ большія путешествія однѣ, съ одною только горничною, или съ подругами своими въ постшезахъ и въ почтовыхъ каретахъ, которыя вообще въ большомъ употребленіи по всѣмъ дорогамъ въ Англіи.
31. Въ 1780 году внутренность этой тюрьмы обращена была въ пепелъ взбунтовавшеюся чернью, которая туда ворвалась.
32. Уголовный Судья.
33. Чрезъ нѣсколько лѣтъ онъ доставитъ обитателямъ сѣверозападной части Лондона пріятную прогулку, если только будетъ открытъ для публики. Предположено провести чрезъ него Паддингтонскій каналъ на разстояніи одной съ половиною мили.
34. Дворецъ Принца Регента.
35. То есть, Англійскихъ.
36. Въ Лондонѣ называютъ Набобами всѣхъ тѣхъ, которые сдѣлала себѣ состояніе въ Индіи
37. Купецъ, торгующій лошадьми и содержащій манежъ въ Лондонѣ.
38. Улица, въ которой живутъ самые модные каретники и сѣдельники.
39. Англичане, и въ особенности тѣ, которые родились въ Лондонѣ, такіе же зѣваки (badauds), какъ и Парижане; но должно отдать имъ справедливость, что они зѣваютъ только во время своихъ прогулокъ. Дѣла у нихъ идутъ впередъ всего, и Англичанинъ, выходящій изъ дому по торговымъ своимъ обязанностямъ, не постигаетъ, можетъ ли быть на Лондонскихъ улицахъ какой нибудь тунеядецъ. Поутру жъ десять часовъ и въ три часа по полудни всякой торопится. Бѣда тому, кто тогда, выходитъ единственно изъ любопытства! его безъ жалости затолкаютъ всѣ, кто только съ нимъ ни встрѣтится. Всякой локтями и кулаками пробиваетъ себѣ дорогу; и такъ какъ время, которое должно бы было употребить на извиненія, не приноситъ никакой пользы, то Англичане избавляютъ себя отъ этой учтивости, почитая ее излишнею, потому что она ничѣмъ не вознаграждается. Всякой пріѣзжій скоро привыкаетъ къ этому неудобству, беретъ свои мѣры и чрезъ нѣсколько дней кончитъ тѣмъ, что рѣшится подражать нѣсколько грубымъ пріемамъ Англичанъ, озабоченныхъ дѣлами.
40. Англичане удивительнымъ образомъ размножили воспоминанія этого дня; они воздвигли въ честь ему множество, памятниковъ: у нихъ есть Ватерлосскій мостъ, Ватерлосская площадь, Ватерлосскій дворецъ и проч. и проч. французы подали примѣръ къ такому перекрещиванію: они также имѣютъ площади Жеммапскую, Флерійскцю, Ваграмскую; мосты Аустерлицкой, Іенской; заставу Maренгскую; улицы Аркольскую, Кастильонскую, Лоди, Риволи и проч.
41. Dandy. Названіе, которое даютъ преступающимъ уже обыкновенныя границы моднымъ петиметрамъ.
42. Маргетъ и Рамсгетъ, два приморскіе города въ Графствѣ Кентскомъ, куда въ хорошее время года ѣздятъ пользоваться морскими банями; но послѣдній изъ нихъ болѣе посѣщаемъ знатными людьми. Въ западной части Лондона живутъ богачи и дворянство, между тѣмъ какъ восточная населена только ремесленниками, художниками и въ особенности корабельщиками, которые работаютъ на Темзѣ, протекающей по близости. Биллингсгетъ находится въ этой послѣдней части города, и въ Лондонѣ Биллингсгетскія женщины на томъ же счету какъ въ Парижѣ рыбныя торговки (poissardes)