Лондонский пустынник. Часть II (Мак-Доно)/ДО

Лондонский пустынник. Часть II
авторъ Феликс Мак-Доно, пер. Самойлы де Шапелета

Оригинал: англійскій, опубл.: 1819. — Перевод опубл.: 1822. Источникъ: az.lib.ru • Описание нравов и обычаев англичан в начале XIX столетия.
(The Hermit in London; Or, Sketches of English Manners.)

АНГЛІЙСКІЕ НРАВЫ.

ЛОНДОНСКІЙ ПУСТЫННИКЪ,
или
ОПИСАНІЕ
НРАВОВЪ и ОБЫЧАЕВЪ АНГЛИЧАНЪ
ВЪ НАЧАЛѢ XIX СТОЛѢТІЯ.

Перевелъ съ Французскаго С. де Шапелетъ. Членъ Вольнаго Общества Любителей Россійской Словесности. Изданіе второе.

Chaque âge а ses plaisirs, son esprit et ses moeurs.

Boileau.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
Въ Университетской Типографіи.

1829.

ЧАСТЬ II.

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. С. Петербургъ, Іюля 4 дня, 1828 года.

Ценсоръ П. Гаевскій. ОГЛАВЛЕНІЕ.

№ XXVII. Все не въ попадъ

— XXVIII. Ни одной минуты свободной

— XXIX. Женщина-кучеръ

— XXX. Материнск. нѣжность

— XXXI. Вспылчивость

— XXXII. Отъѣздъ изъ Лондона

— XXXIII. Моды

— XXXIV. Общество синихъ Чулковъ

— XXXV. Сосѣдъ за столомъ

— XXXVI. Зачѣмъ заставлять себя дожидаться

— XXXVII. Осень въ Лондонѣ

— XXXVIII. Романическая дѣвица и молодой Бакалавръ

— XXXIX. Страсть къ игрѣ въ женщинахъ

— XL. Портретный живописецъ

— XLI. Книжная лавка

— XLII. Это часто бываетъ

— XLIII. Педантъ

— XLIV. Провинціалъ въ Лондонѣ

— XLV. Воскресные люди

— XLVI. Пріятность въ обращеніи

— XLVII. Принцесса Шарлотта

— XLVIII. Журналъ франта и модной дамы

— XLIX. Деревенская жизнь

— L. Церковные обряды въ Лондонѣ

— LI. Картинная галлерея

— LII. Ученая женщина

— LIII. Слуга повѣренный

— LIV. Выборы и Членъ Парламента

— LV. Балы

— LVI. Возвращеніе изъ Парижа

— LVII. Побочная дочь

— LVIII. Продажа женъ въ Лондонѣ

— LIX. Открытія

— LX. Сцена изъ свѣтской жизни

ЛОНДОНСКІЙ ПУСТЫННИКЪ.

№ XXVII.

ВСЕ НЕ ВЪ ПОПАДЪ.

Chaque mot qu'il prononce est une maladresse.
Goldsmith,

Трудно найти въ свѣтѣ такого достойнаго человѣка, какъ Сиръ Мишель Марилль; никто не можетъ быть услужливѣе его, ни имѣть лучшаго сердца; но при всемъ томъ никто больше его не дѣлаетъ неловкостей въ обществѣ. Такое несчастное расположеніе ума причиною, что въ одномъ мѣстѣ почитаютъ его безтолковымъ, въ другомъ съумасшедшимъ, а въ третьемъ злымъ насмѣшникомъ. Отъ того же онъ нѣсколько разъ имѣлъ большія непріятности и лишился нѣкоторыхъ изъ лучшихъ друзей своихъ. Наконецъ отъ этихъ невольныхъ ошибокъ Сиръ Мишель, который менѣе, нежели всякой другой, хотѣлъ бы кого бы то ни было оскорбить, который того только и желаетъ, чтобы всѣмъ угождать, почти не можетъ раскрыть рта, кого нибудь не обида, или не сказалъ какой нибудь глупости.

Въ пятьдесятъ лѣтъ онъ еще столько же вѣтренъ, какъ былъ тридцать лѣтъ тому назадъ, когда я съ нимъ познакомился. Доказательствомъ безпорядка, царствующаго у него въ головѣ, служитъ и то, что онъ всякой (день забываетъ завести свои часы, и поставя ихъ послѣ наудачу, никуда во-время не поспѣваетъ. Въ самыхъ обыкновенныхъ вещахъ въ жизни онъ безпрестанно дѣлаетъ ошибки, и не можетъ ни минуты съ кѣмъ поговорить, чтобы не сказать чего нибудь не во-время, или вовсе не кстати. Встрѣтятъ со вдовцомъ, онъ спрашиваетъ у него о здоровьи жены его; если увидится съ женщиною, которая въ разводѣ, то проситъ ее кланяться мужу; часто говоря съ дѣвицею, желаетъ знать, здоровы ли ея дѣти; и когда два человѣка между собою въ ссорѣ, то онъ спрашиваетъ у одного, каково поживаетъ другой. Люди, не знающіе безпрестанной его разсѣянности, или лучше сказать безпрерывнаго смѣшенія и безпорядка его мыслей, полагаютъ, что онъ или надъ ними смѣется, или хочетъ ихъ обидѣть; тѣ же, которые отдаютъ ему болѣе справедливости, не смѣютъ приглашать его къ себѣ, боясь, чтобы онъ, вовсе безъ намѣренія, не наговорилъ кому нибудь непріятностей.

Однажды мы уговорились съ нимъ ѣхать верхомъ, посмотрѣть одну дачу на берегу Темзы, за нѣсколько миль отъ города. И пришелъ къ нему, и мы довольно долго дожидались. Наконецъ онъ позволилъ и спросилъ: готовы ли лошади? — Слуга напомнилъ ему, что лошади отданы имъ на этотъ же день одному изъ его пріятелей.

Въ другой разъ онъ, былъ званъ на обѣдъ. Съ терпѣніемъ ожидая часа два кареты, онъ наконецъ велѣлъ позвать кучера, чтобы его побранить; но ему отвѣчали, что онъ самъ послалъ карету свою въ пансіонъ за племянниками, за нѣсколько миль отъ Лондона,

Онъ потерялъ любовь одной своей тетки тѣмъ, что однажды надбавилъ противъ нее цѣну при продажѣ фарфора, между тѣмъ, какъ, онъ сдѣлалъ это единственно потому, что ему пришло въ то лову, будто бы ей хочется, чтобы фарфоръ какъ можно дороже былъ проданъ.

Двоюродная сестра его исключила ₍его въ завѣщаніи отъ важной части наслѣдства за то, что онъ въ присутствіи ея охуждалъ методизмъ, забывъ, что она ревностно была привержена къ этой сектѣ.

Но никогда не видалъ я, чтобы онъ надѣлалъ столько ошибокъ, какъ однажды, когда мы обѣдали съ нимъ у Маркизы Л. * * *. Зная привычку свою опаздывать всегда двумя часами, не бывавъ еще ни разу въ домѣ, и не желая пріѣхать поздно, онъ отправился двумя часами ранѣе. Когда онъ вошелъ, слуги, бывшіе въ передней, съ удивленіемъ взглянули другъ на друга и какъ бы хотѣли сказать: «Не съ ума ли онъ сошелъ? Кто въ такое время пріѣзжаетъ?» Однакожъ, камердинеръ проводилъ его въ залу, подалъ ему журналъ и увѣрилъ, что господинъ его сей часъ будетъ. Не смотря на это увѣреніе, Сиръ Мишель Марилль имѣлъ бы довольно времени прочитать журналъ по складамъ. Когда онъ его кончилъ, то, къ счастію, попался ему въ руки новый романъ и собраніе стихотвореній, которые онъ началъ пересматривать.

Наконецъ двери растворились и Маркиза вошла въ залу. Сиръ Мишель ее никогда еще не видалъ, а зналъ сестру ея, Леди Барбару, которая очень на нее походитъ. Маркиза поклонилась ему со свойственною ей пріятностью и ласкою. Ободренный хорошихъ пріемомъ, онъ тотчасъ сказалъ ей: "Мнѣ не нужно спрашивать, Миледи, съ кѣмъ я имѣю честь говорить; ваше поразительное сходство съ вашею дочерью… " — Съ моею дочерью! вскричала Маркиза въ изумленіи: у меня нѣтъ дѣтей. Вы вѣрно ошибаетесь. — "Вѣроятно, Миледи. Однако же… да, сударыня, можетъ статься… прошу покорнѣйше меня извинить, "

Въ это время вошла Леди Барбара. "Вотъ Миледи, продолжалъ онъ: та дама, о которой я вамъ говорилъ, и которую я считалъ вашею дочерью. Леди Барбара, имѣю честь свидѣтельствовать вамъ мое усерднѣйшее почтеніе; я сердечно радуюсь, видя васъ въ таковомъ цвѣтущемъ здоровьи, (это былъ первый выходъ ея послѣ продолжительной болѣзни, что весьма было замѣтно по ея лицу.) Истинно сказать, сходство… «

— Не удивительно между двумя сестрами, сказала Маркиза довольно сухо: Леди Барбара старѣе меня тремя годами. Впрочемъ, какъ говорятъ, мы имѣемъ нѣкоторыя общія черты. — „Совершенно общія, Миледи, чрезвычайное сходство, особенно въ глазахъ.“ (Леди Барбара ужасно коса).

Тутъ обѣ дамы захохотали. „Вы такъ думаете, сударь?“ спросила его Маркиза. — Совсѣмъ нѣтъ, сударыня, сказалъ Сиръ Мишель, который теперь только замѣтилъ, что лучи зрѣнія Леди Барбары имѣли различное направленіе: ни сколько. — „Я жалѣю, сказала Маркиза: что вы такъ долго были одни; но Милордъ еще не возвратился изъ Парламента; я сама позже обыкновеннаго пріѣхала домой, потому что пробыла у Филипса долѣе, нежели полагала.“ — У Филипса? мнѣ кажется, что я его знаю: старинный ростовщикъ и притомъ хитрый плутъ, — „Совсѣмъ нѣтъ; этотъ Филипсъ аукціонистъ. Сегодня продавались у него прекрасныя вещи и весь городъ тамъ былъ. Но мнѣ кажется, что вы просматривали этотъ новый сатирическій романъ; скажите, какъ вы его находите?“ — Единственнымъ, Меледи, наполненнымъ ума и соли. Какъ авторъ славно отдѣлалъ судью въ подагрѣ, который живетъ взятками съ челобитчиковъ! Какъ онъ живо описалъ пристрастную къ игрѣ Маркизу.

Авторъ именно ее хотѣлъ изобразить и она это знала.

„Читали ли вы это собраніе стихотвореній? спросила его Леди Барбара, желая подоспѣть къ ней на помощь. Это бездѣлки, піесы, написанныя вдругъ, безъ всякаго приготовленія.“ — Точно такъ, Миледи, вы очень справедливо изволите говорить, настоящія бездѣлки, не стоющія того, чтобы ими заниматься; плоскости, которыхъ единственная цѣль состоитъ въ томъ, чтобы выманивать у дураковъ деньги. — „Очень можетъ быть, что это плоскости, прервала его съ живостью Леди Барбара: но онѣ совсѣмъ не для того писаны, чтобъ выманивать чьи нибудь деньги. Это мое сочиненіе, сударь, котораго напечатана только малое число экземпляровъ, и то вовсе не для продажи, а для друзей моихъ болѣе снисходительныхъ, нежели Сиръ Мишель Марилль.“

Онъ чувствовалъ неизъяснимую муку. „Извините меня, Миледи, вскричалъ онъ: увѣряю васъ… я думалъ… я не зналъ…“

— Душевно радъ васъ видѣть, любезный Баронетъ, сказалъ Маркизъ, входя въ комнату; я ужъ боялся, чтобы вы не забыли моего приглашенія. Вотъ мой самый старинный другъ! сказалъ онъ, оборотясь къ Маркизѣ, которая, взглянула на него, какъ бы желая сказать: — „Съ чѣмъ васъ имѣю честь поздравить.“

Гости начали сбираться; экипажи подъѣзжали одинъ за другимъ, и молотокъ у дверей стучалъ подобно грому^[1].

Маркизъ, отозвавъ пріятеля своего въ сторону, сказалъ ему: „Какъ ты думаешь, любезный Мишель, вѣдь мы уже болѣе трехъ лѣтъ съ тобою не видались? Въ продолженіе этого времени я былъ въ въ Вѣнѣ, въ Неаполѣ и возвратясь оттуда женился. Я бы очень желалъ когда нибудь въ особенности представить тебя Маркизѣ, и увѣренъ, что она всегда за удовольствіе себѣ почтетъ время, которое ты можешь намъ удѣлить.“ — Прекрасная женщина, любезный Маркизъ! Истинно сказать, образецъ пріятностей и любезности; и при томъ, сколько я могъ замѣтить, Фамилія А * * не будетъ имѣть недостатка въ отрасляхъ: чрезъ нѣсколько недѣль надобно будетъ распустить ей шнуровку, и я заранѣе тебя поздравляю.

Маркизъ нахмурился. „Я надѣюсь, Сиръ Мишель, что это не такъ скоро случится, какъ вы думаете. Я согласенъ, что Маркиза довольно полна, но совсѣмъ не отъ того какъ вы предполагаете.“ Сказавъ сіе, онъ его оставилъ, чтобы заняться другими и бѣдный Баронетъ былъ опять въ дуракахъ: онъ узналъ тутъ же, что другъ его женился не болѣе шести недѣль тому назадъ.

Въ слѣдъ за тѣмъ пріѣхалъ Полковникъ О’Фаганъ: раскланявшись всѣмъ, онъ замѣтилъ Баронета и тотчасъ обратился къ нему. „Однакожъ, Сиръ Мишель! вы съиграли сегодня со много прекрасную шутку! Обѣщали заѣхать за мною, потому что у меня захромала лошадь; я ожидалъ полтора часа и теперь нахожу васъ здѣсь прежде меня!“ — Извините, любезный Полковникъ: въ этомъ право виноватъ мой кучеръ. Не надѣясь на свою слабую память, я еще съ вечера приказалъ ему завезти меня къ вамъ, а онъ это позабылъ. Впрочемъ, его можно извинить: этотъ дуракъ, — Ирландецъ, а всѣ они, какъ извѣстно, отъ природы расположены дѣлать глупости. — „Государь мой! сказалъ, Полковникъ, нахмуря брови: вы видите передъ собою Ирландца, который въ жизнь свою не дѣлалъ глупостей, и всегда держалъ слово, данное пріятелю.“

Бѣдный Баронетъ замолчалъ и не раскрывалъ рта до обѣда.

Благоразумная къ самому себѣ недовѣрчивость заставила его молчать большую часть стола. Наконецъ Маркизъ, видя его смущеніе, сжалился надъ нимъ и желая его нѣсколько оживить, обратился къ нему, „Сиръ Мишель, сказалъ онъ: знаете ли вы, какъ дорого продалъ свою землю общій нашъ знакомый Сиръ Артуръ?“ — Восемьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ!„ — Думали ли вы, что онъ подучитъ за нее эту цѣну?“ — Никакъ, любезный Лордъ, и признаюсь, что я столько же этому удивился, какъ и разводу Леди Ба… (взглядъ Маркиза принудилъ его остановиться); я хотѣлъ сказать смерти старой Леди Дер… (другой знакъ), или, еще лучше того, женитьбѣ Капитана Брастигта на купеческой дочери.

Послѣднія слова онъ всѣ выговорилъ, несмотря ни на какіе знаки Маркиза. Надобно знать, что дама, которая недавно развелась, сидѣла противъ Баронета; подлѣ него, въ глубокомъ траурѣ, дочь старой Леди, о смерти которой онъ намекнулъ; а родомъ съ нею братъ Капитана Брастигта.

Всѣ сидѣвшіе за столомъ досматривали другъ на друга и нѣсколько минутъ продолжалось глубокое молчаніе. Сиръ Мишель это замѣтилъ: онъ покраснѣлъ, закашлялъ, спросилъ стаканъ воды, не зналъ какой принять на себя видъ, то когда вскорѣ послѣ того сосѣдъ о чемъ-то его спросилъ, онъ такъ невразумительно ему отвѣчалъ, что тотъ, будучи по несчастію заика, подумалъ, что онъ надъ нимъ насмѣхается.

За десертомъ вошли четверо прекрасныхъ дѣтей, племянники и племянницы Маркиза, которыхъ родители находились тутъ же въ числѣ прочихъ гостей. Всякой, какъ водится, хвалилъ ихъ и Сиръ Мишель, который начиналъ ободряться. За обязанность счёлъ также сдѣлать имъ привѣтствіе. Выпивъ рюмку вина, чтобы придать себѣ смѣлости:, какія хорошенкія дѣти, сказалъ онъ, взглянувъ на отца ихъ, который весьма дуренъ собою: не можетъ быть прекраснѣе ихъ! Скажите, вы всѣмъ имъ отецъ?» — Такъ по крайней мѣрѣ говоритъ жена моя, отвѣчалъ тотъ. Всѣ покраснѣли, начали улыбаться и умножали тѣмъ смущеніе Баронета.

Въ то время, какъ подавали кофе, Онъ показалъ послѣднюю неловкость. Говорили о Валтерѣ Скоттѣ, котораго онъ видѣлъ во время путешествія своего въ Шотландію, откуда онъ недавно возвратился. Одна дама спросила его, что онъ думаетъ объ этомъ отличномъ стихотворцѣ. — «О! онъ прекрасенъ! единствененъ! отвѣчалъ Сиръ Мишель; жаль только, что онъ хромаетъ.» — Что вы чрезъ это разумѣете; сочиненія его или особу? спросила она. — "Безъ сомнѣнія, сочиненія его, сударыня, безъ сомнѣнія, " сказалъ онъ, увидя стоящаго подлѣ себя Маркизова брата, которой былъ хромоногъ; но замѣтя, что всѣ смотрятъ на него съ видомъ удивленія, а притомъ, согласно съ общимъ мнѣніемъ, и самъ отдавая ему справедливость, какъ первому изъ живыхъ Поэтовъ, онъ хотѣлъ какъ нибудь поправиться, обратясь къ тому же предмету: «Истинно скажу, сударыня, продолжалъ онъ: что я не намѣренъ критиковать ни сочиненія его, ни особу, только по чести… извините меня… я самъ хорошенько не знаю, что я хотѣлъ сказать.»

Громкій смѣхъ, послѣ этого объясненія, раздался въ залѣ, и онъ совершенно смутился, поспѣшилъ выдти вонъ и уѣхалъ не простясь. Воспоминаніе о сдѣланныхъ имъ ошибкахъ мучило его во всю ночь; онъ не могъ сомкнуть глазъ, и послѣ того уже никогда не рѣшился ѣхать къ Маркизу. Въ этомъ случаѣ онъ поступилъ благоразумно, потому что Маркиза приказала своему швейцару отказывать ему всякой разъ когда онъ пріѣдетъ.

Такимъ образомъ бѣдный Баронетъ теряетъ понемногу всѣхъ друзей своихъ и знакомыхъ; сверхъ того онъ долженъ опасаться, чтобы безпрерывныя его ошибки не имѣли когда нибудь важнѣйшихъ слѣдствій; потому что обида, хотя и неумышленно нанесенная, не всегда для этого легко извиняется ", и притомъ такова общая наша слабость, что многіе изъ тѣхъ, которые въ состояніи великодушно забыть брань, никогда не простятъ тому, кто сдѣлалъ ихъ предметомъ смѣха, хотя бы то было безъ намѣренія и противъ воли. И потому я опасаюсь, что Сиръ Мишель Марилль наконецъ принужденъ будетъ вести уединенную жизнь и сдѣлаться совершеннымъ затворникомъ.

№ XXVIIІ.

НИ ОДНОЙ МИНУТЫ СВОБОДНОЙ.

Tuer le têtus était leùr seule affairé:

Travail bien dur, mais pour eux nécessaire.

Thompson.

Сиръ Пьеръ Панемаръ награжденъ дворянскихъ достоинствомъ за службу по гражданской части въ Индіи. Получивъ тамъ флегму, онъ возвратился въ Англію съ большимъ богатствомъ, и сыскалъ услужливыхъ ростовщиковъ, которые доставили ему средства отдать выгоднымъ образомъ въ проценты свои капиталы. Леди Панемаръ ослѣпляетъ своими брилліантами, любитъ игру, и считаетъ себя въ ней весьма искусною, что очень выгодно для ея знакомыхъ. Хорошій поваръ и пышно убранный домъ привлекаютъ къ нимъ множество знатныхъ людей, которые удостоиваютъ ихъ кругъ своимъ присутствіемъ, и называютъ ихъ добрыми людьми въ своемъ родѣ, то есть потому, что они даютъ роскошные обѣды и проигрываютъ въ карты свои деньги.

Столъ и нѣкоторыя другія наслажденія, которыя Сиръ Пьеръ тайнымъ образомъ себѣ позволяетъ, составляютъ всѣ его удовольствія, и занимаютъ всё его время; но нравъ Леди Панемаръ имѣетъ разительнѣйшія черты. Она надмѣнна, завистлива, перемѣнчива и высокомѣрна. Быть наряду со знатью, утомлять слухъ на всѣхъ балахъ, во всѣхъ собраніяхъ неизвѣстнымъ своимъ именемъ и вновь испеченнымъ своимъ титломъ, считаетъ она верхомъ блаженства, пріятнѣйшимъ наслажденіемъ. Превращая день въ ночь и наряжая слугъ своихъ въ богатую ливрею, она думаетъ прославиться тѣмъ въ свѣтѣ. Она извѣстна всѣмъ, какъ трактирная вывѣска, и не болѣе оной уважается дворянствомъ. Сказать: "Зайдемъ на минуту къ Набобу, " есть такое же обыкновенное выраженіе, какъ и, зайдемъ въ кабакъ выпить водки, " съ тою только разницею, что послѣднее употребляется простымъ народомъ, а первое принадлежитъ однимъ знатнымъ людямъ. Но это отвлекаетъ насъ отъ нашего предмета.

Сиръ Пьеръ Панемаръ никогда не имѣетъ времени, чтобы отвѣчать на письмо, принять покорное прошеніе, услышать гласъ человѣколюбія, или заняться образованіемъ ума своего; однимъ словомъ: у него нѣтъ Ни одной минуты свободной: въ продолженіе цѣлаго дня, всѣ часы его расчитаны и заняты. Но чѣмъ же? въ томъ теперь дѣло. Какія его ежедневныя занятія? Какъ онъ располагаетъ своимъ временемъ? Какъ дѣлить его между забавами и упражненіями? Однимъ словомъ, каковъ образъ его жизни? Что онъ записываетъ въ памятной своей книжкѣ? Какую пользу приноситъ обществу? Какія услуги оказываетъ подобнымъ себѣ? Вотъ что намъ нужно знать, и вотъ чему я намѣренъ начертать изображеніе.

Заставивъ себя ждать всѣхъ, имѣющихъ до него надобность, онъ сходитъ въ низъ завтракать, также какъ и нѣкоторые изъ Членовъ Парламента являются въ Палашу Перовъ по привычкѣ, съ пустою головою и безъ малѣйшей искры здраваго разсудка. Завтракаетъ вдвое долѣе всякаго лѣнивца, зѣваетъ за каждой чашкой чаю, которымъ наполняетъ свой желудокъ и просматриваетъ журналы, отъ которыхъ смѣшиваются всѣ его понятія; смотритъ на барометръ и на термометръ; говоритъ объ Индіи, о тамошнемъ Климатѣ и конституціи; бранитъ, всё, что дѣлается въ Англіи; осуждаетъ всё, что происходитъ въ Азіи; разсматриваетъ полученныя письмы и бросаетъ ихъ не читавши въ ящикъ; воображаетъ себя страждущимъ соединеніемъ всѣхъ болѣзней, и съ нетерпѣніемъ ожидаетъ посѣщенія своего доктора, глупца съ важною осанкою, умѣющаго впрочемъ пользоваться слабостями человѣческаго рода.

Наконецъ онъ пріѣзжаетъ; Сиръ Пьеръ начинаетъ дѣлать ей у о существѣ лѣкарствъ, о Физіологіи и Анатоміи вопросы, которые, показывая грубое его невѣжество, должны бы заставить доктора смѣяться, но черты лица его неизмѣнны. Онъ согласенъ въ томъ, что Набобъ подверженъ многимъ болѣзнямъ: пишетъ для него рецептъ, и назначаетъ аптеку, куда послать за лѣкарствомъ, потому что докторѣ и аптекарь всегда между собою въ заговорѣ. Одинъ поселяетъ въ головѣ больнаго боязнь и опасеніе, увѣряя, что ему не возможно жить безъ помощи Медицины; другой начиняетъ ему желудокъ лѣкарствами: оба они осаждаютъ кошелекъ его, и на его счетъ набиваютъ себѣ карманы.

Но рецептъ не можетъ успокоить Сира Пьера; ему нужны еще другія свѣдѣнія: «Можно ли ему выпить бутылку мадеры?» — Непремѣнно, это даже необходимо. — «Позволено ли ему ѣсть черепаху?» — Безъ сомнѣнія, только съ умѣренностью. — «А подорожниковъ?» — Ничего не можетъ быть лучше. — «А не много дичи?» — Это лучше всего варится на желудкѣ. — «Пріедете ли вы ко мнѣ обѣдать, Г. Докторъ?» — Очень охотно, если только позволятъ мнѣ обязанности моего званія. — «Можно ли мнѣ пить Шампанское?» — О! три бокала. — «А эрмитажъ?» — Двѣ рюмки. — «А наливку?» — Небольшую рюмочку послѣ всего; потому что для васъ необходима воздержность, простая пища и порядочная жизнь; это лучшее лѣкарство, одно, на которое можно положиться. Восхищенный совѣтами доктора, Набобъ заранѣе уже наслаждается удовольствіями Эпикурейца, и цѣлый часъ думаетъ только о своемъ обѣдѣ.

Бьетъ часъ. Бѣдный художникъ ужъ давно ждетъ его; но онъ ничего не имѣетъ ему сказать. Несчастная вдова желаетъ съ нимъ поговоритъ: вѣрно она хочетъ разсказать какую нибудь ложь. Купецъ проситъ объ уплатѣ по счету; это нахалъ; — чтобы научишь его обхожденію, должно не ранѣе заплатитъ ему, какъ черезъ годъ. Конечно купецъ ничего не потеряетъ, вѣря въ долгъ Набобу, но онъ имѣетъ нужду въ деньгахъ; Возвратясь домой, изливаетъ на жену свое неудовольствіе, не можетъ заплатить долговъ своихъ, лишается довѣрія, его сажаютъ въ тюрму и наконецъ онъ дѣлается несостоятельнымъ; а всё отъ того, что несправедливые люди не платятъ ему того, что ему законнымъ образомъ слѣдуетъ. Бѣдный родственникъ приходитъ къ Набобу: его не велѣно принимать.

Однакожъ онъ долженъ отправиться со двора, ѣхать ли ему верхомъ? Нѣтъ онъ не большой ѣздокъ и притомъ привыкъ заставлять носить себя въ паланкинѣ! Онъ пойдетъ пѣшкомъ.

Четвертый часъ. Онъ тихо идетъ по Боннской улицѣ; встрѣчаетъ бѣдняка, недавно пріѣхавшаго изъ Индіи въ Лондонъ, по тяжебному дѣлу. Начинать ли съ нимъ говорить? Нѣтъ, это бы слишкомъ долго его заняло: ему некогда. Вотъ онъ дошелъ до Сенъ-Жемской улицы. Одинъ изъ арендаторовъ его подходитъ и желаетъ сказать ему нѣсколько словъ: жатва была худа; гумно его сгорѣло; но Набобу не льзя посвятить для него ни минуты; онъ даже жалѣетъ о томъ, что купилъ помѣстье. Что ему за дѣло до арендаторовъ, до ихъ магазиновъ, до худыхъ жатвъ, пожаровъ и вообще до всѣхъ бѣдствій человѣчества? Это только заставляетъ порядочнаго человѣка терять время. Арендаторъ этотъ грубіянъ, потому что осмѣлцлся подойти къ нему на улицѣ,

«Впрочемъ, разсуждаетъ онъ: обработываніе полей и садовъ считаю я самыми грубыми занятіями. Первое прилично однимъ крестьянамъ, а вторымъ могутъ иногда заниматься развѣ только женщины, взглянувъ мимоходомъ на оранжерею, или поговоривъ объ этомъ предметѣ нѣсколько минутъ. Я лучше соглашусь, продолжаетъ онъ, говоря съ лучшимъ своимъ другомъ, то есть съ самимъ собою: курить трубку и слушать забавныя повѣсти, нежели видѣть самые лучшіе въ свѣтѣ поля и сады. И что пользы удивляться на полѣ употребленію вновь изобрѣтенной сохи, или разсматривать на лугу новую породу скота? Развѣ только замочишь ноги, а можетъ быть получишь еще и подагру.»

И такъ онъ рѣшается продать свою землю. Однако же замокъ его Монтплезанъ великолѣпенъ и придаетъ ему важность и значительность въ тамошнемъ округѣ; онъ привлекаетъ всё окрестное дворянство, чрезъ него онъ получаетъ тьму визитныхъ билетовъ и приглашенія на всѣ праздники, которые даются въ сосѣдствѣ. Сообразивъ всё это, онъ твердо положилъ себѣ: не продавать его.

Четыре часа пробило. Онъ заходитъ въ Британскую галлерею въ Пель-Мелъ^[2]. Вы думаете, что онъ станетъ разсматривать собранныя тамъ чудеса искуства? Совсѣмъ нѣтъ; онъ на нихъ и не взглянетъ. Онъ садится, зѣваетъ, смотритъ на входящихъ и выходящихъ; этого довольно для того, чтобы послѣ сказать, что онъ былъ тамъ; но онъ слишкомъ много занятъ, чтобы помнить то, что видѣлъ. Въ шестомъ часу выходитъ онъ оттуда и встрѣчается съ своимъ приходскимъ Священникомъ, который предлагаетъ ему подписку въ пользу бѣдныхъ, или но случаю какого нибудь несчастнаго приключенія: ему некогда его слушать: боится, чтобы не опоздать къ обѣду. Сантинери приглашаетъ его подписаться на слушаніе у него курса чтенія: онъ бросаетъ ему слѣдующія за то пять гиней, но не можетъ говорить съ нимъ: онъ торопится и притомъ теперь въ дурномъ расположеніи духа. У него нѣтъ минуты собственно для себя: ему должно еще одѣваться и принять пилюли, но это уже будетъ поздно; придется отложить ихъ до завтра.

Онъ усталъ до чрезвычайности. Что же онъ сдѣлалъ? Прошелъ отъ Гарлейской улицы до Пель-Меля. Въ слѣдующій день поѣдетъ онъ въ каретѣ. Пѣшкомъ очень устанешь и притомъ много нужно времени. Онъ позабылъ о пилюляхъ, которыя долженъ былъ принять, о продажѣ фарфора, куда предполагалъ зайти, о модной торговкѣ, съ которою обѣщалъ повидаться, о Регентскомъ табакѣ и о цигарахъ, которыя хотѣлъ купить. Сколько забывчивостей! сколько упущеній! А новыя сатирическія романъ? Также забылъ! Возможно ли это? А всё отъ недостатка времени; безпрестанно въ хлопотахъ: Ни одной минуты свободной.

Онъ возвращается домой: глупый сл уга подаетъ ему нѣсколько просительныхъ писемъ отъ бѣдныхъ вдовъ, и счеты, присланные купцами. «Убирайся съ ними къ чорту!» и это совсѣмъ не потому, чтобы онъ не въ состояніи былъ помочь однѣмъ и расплатиться съ другими, еслибъ только хотѣлъ; но у него нѣтъ времени. Леди Панемаръ желаетъ говорить съ нимъ: невозможно: уже шесть часовъ, а онъ еще только въ половину одѣтъ и то еще Богъ знаетъ какъ! потому что никто хуже его не выбираетъ цвѣтъ и покрой платья. Миледи хочетъ разсказать приглашенія на завтрашній день: согласенъ; и потому не сдержитъ слова, даннаго пріятелю, который будетъ его ждать.

Бьетъ семь часовъ. Что же онъ сдѣлалъ съ тѣхъ поръ, какъ возвратился домой? Бранилъ слугъ; примѣривалъ два или три платья, которыя ему не понравились и говоритъ, что они сдѣланы на медвѣдя, между тѣмъ какъ они совершенно по немъ сшиты. Перчатки ему узки, надѣвая ихъ, онъ изорвалъ нѣсколько паръ, потому что трудно сыскать такихъ широкихъ, чтобы влезли на его руки. Три четверти часа надѣвалъ онъ парикъ свой съ пружинами, который при всемъ томъ сидитъ дурно. Онъ боится, чтобы пріѣхавши, не застать уже за обѣдомъ. Отъ чего же это происходитъ? Отъ того, что онъ всё утро очень былъ занятъ. Онъ обѣщаетъ себѣ, завтра менѣе хлопотать, но привычка преодолѣетъ: онъ столько-же будетъ озабоченъ тѣмъ, чтобы ничего не дѣлать, и слѣдующій день пройдетъ также какъ и прежніе.

Но какіе успѣхи сдѣлалъ онъ въ томъ, что почитается полезнымъ въ жизни? Онъ прошелся отъ Гарлейской улицы до Пель-Меля; разговаривалъ съ пятью или шестью особами; кланялся съ двадцатью ѣхавшими въ экипажахъ; заходилъ въ Британскую галлерею; и послѣ длиннаго туалета, которымъ былъ очень недоволенъ, потому что замѣтилъ безобразіе свое, синія губы и морщины на щекахъ, въ чемъ безъ сомнѣнія виновато зеркало, онъ вошелъ въ залу въ самое то время, когда докладывали, что кушанье подано, и очень кстати подалъ руку поблекшей вдовѣ, которая осталась безъ кавалера! Какъ жаль, что онъ не болѣе имѣетъ времени! Сколько бы онъ могъ надѣлать такихъ же полезныхъ и важныхъ дѣлъ! Но это жребій богатыхъ людей, что они никогда не властны располагать своимъ временемъ.

Въ самомъ же дѣлѣ, два часа проведены за завтракомъ, другіе два въ совѣтахъ съ докторомъ и размышленіяхъ о своемъ здоровьи, четыре употреблены на то, чтобы шататься по улицамъ, ничего не дѣлая, и послѣ того зѣвать въ Британской галлереѣ, съ тѣмъ чтобы позабыть потомъ всё, что видѣлъ и слышалъ; какъ послѣ этого надобно торопиться, чтобы успѣть во время одѣться къ обѣду и не опоздать!

Наконецъ онъ за столомъ. Четыре перемѣны блюдъ слѣдуютъ одна за другою; десертъ подаютъ въ полночь, играютъ партію въ вистъ, и вотъ уже два часа утра. Какое счастливое употребленіе времени! Тогда уже Сиръ Пьеръ совершенно истощенъ отъ усталости; а прежде нежели ляжетъ спать, онъ еще долженъ принять пилюли и вручить Леди Панемаръ цѣлительное лѣкарство, чтобы развеселить ее послѣ проигрыша. «Какъ поздно! восклицаетъ онъ, возвратясь домой: какъ мало остается времени для сна! Не входить ко мнѣ до полудни; я измученъ: я веду слишкомъ дѣятельную жизнь.»

Такова жизнь человѣка, который не имѣетъ Ни одной минуты свободной, потому что цѣлое его существованіе составлено изъ однихъ только нулей; таковъ Сиръ Пьеръ Панемеръ; таковы многіе люди одного съ нимъ разбора. Время, которое тяготитъ ихъ, какъ пыль отъ нихъ улетаетъ. Они проводятъ его въ праздности и въ размышленіяхъ о томъ, что будутъ дѣлать, зѣваютъ и безпрестанно жалуются. Всѣ права человѣчества, даже простыя обязанности общежитія преданы ими совершенному забвенію: они не имѣютъ времени тѣмъ заняться. Продажа мадеры, какого нибудь стариннаго фарфора или картинъ богатаго охотника, занимаетъ ихъ цѣлое утро. Они большіе знатоки въ первомъ, посредственно знаютъ достоинства втораго и вовсе ничего не смыслятъ въ послѣднемъ. Обѣдъ и послѣ него карты, занимаютъ ихъ весь вечеръ и часть ночи. Бѣдные люди! сколько они достойны сожалѣнія! Какое бы они почувствовали облегченіе, если бы вздумали провести нѣсколько вечеровъ уединенно у камина въ своемъ кабинетѣ!

№ XXIX.

ЖЕНЩИНА-КУЧЕРЪ.

Pour toute ambition, pour vertu singulière,

Il excelle à conduire un char dans la carrière.

Racine.

Дожидавшись напрасно болѣе паса въ кофейномъ домѣ одного изъ старыхъ друзей моихъ, заслуженнаго офицера, недавно пріѣхавшаго изъ Индіи, съ которымъ я нѣсколько лѣтъ уже не видался, пошелъ я домой не много не въ духѣ, но съ удовольствіемъ приводя себѣ на память то время нашей юности, когда началась наша дружба. При переходѣ чрезъ Бондскую улицу, крикъ: берегись! вывелъ меня изъ задумчивости. Я обернулся и увидѣлъ жокея верхомъ, скачущаго во весь духъ впереди красиваго фаэтона, запряженнаго парою быстрыхъ коней, которые также неслись во всю прыть. Женщина управляла ими, и напряженные ея мускулы отъ усилій, которыя она дѣлала, чтобы удержать своихъ лошадей, придавали прекрасному лицу ея совершенно непріятное выраженіе.

Я посторонился, и когда экипажъ поровнялся со мною, то лакей, стоявшій сзади, снялъ шляпу, а дама, которая правила, съ улыбкою мнѣ поклонилась. Я узналъ тогда въ ней Леди Дазалонгъ, съ которою я коротко былъ знакомъ и которая едва меня не задавила. Она извинялась передо мною, очень были огорчена и не понижала, какъ я могъ быть такъ разсѣянъ; но впрочемъ въ этомъ виноваты ея лошади: онѣ съ нѣкотораго времени такъ застоялись, что ей очень трудно было ихъ удержать. Нѣсколько привѣтствій и замѣчаній о погодѣ, которыя обыкновенно служатъ пищею для разговоровъ въ Англіи, заключили наше свиданіе, и мы разстались.

Во время краткаго нашего разговора, одна изъ лошадей показывала знаки нетерпѣнія, и Леди обѣщала отплатить ей за то въ Паркѣ. Другая горячилось, трогаясь съ мѣста, за что она нѣсколько разъ ударила ее бичемъ твердою и искусною рукою, ко вреду прелестнаго лица ея, обезображеннаго гнѣвомъ. Казалось, что она хотѣла ей сказать:, я буду твоимъ господиномъ (не госпожею; это слово не находится въ словарѣ кучеровъ), ты узнаешь меня; я научу тебя бѣжать прямой

Я оборотился, чтобы посмотрѣть на нее когда она удалялась. На ней была небольшая круглая бобровая шляпка: она дѣйствовала бичемъ, какъ наилучшій кучеръ, имѣла совершенно мужской видъ, и такъ была занята возжами своими и лошадьми, на которыхъ безпрестанно были устремлены глаза ея, что если встрѣчала кого нибудь изъ многочисленныхъ знакомыхъ своихъ, то едва только имѣла время кивнуть головою, точно какъ дѣлаютъ извощики когда они между собою встрѣчаются. Обогнавши какой нибудь экипажъ, оборочивалась она назадъ и смотрѣла на того, кто имъ правилъ, какъ будто бы хотѣвъ сказать: «Бѣдный кучеръ! какъ ты мнѣ жалокъ.»

Это заставило меня сдѣлать нѣсколько замѣчаній вообще на счетъ Женщинъ-Кучеровъ. Вопервыхъ, чтобы пріобрѣсти какое нибудь искуство, надобно оному учиться; какимъ же образомъ прекрасный полъ научается управлять лошадьми?

Если женщина беретъ возжи изъ рукъ своего мужа, брата или возлюбленнаго, то это уже довольно вѣрное предзнаменованіе, что она также захочетъ управлять и домомъ своимъ, какъ и лошадьми. Если она не довольно сильна и дюжа, если она не сохраняетъ всегдашняго присутствія духа и не внимательна, то напрасно станетъ браться за возжи и править лошадьми: она всегда будетъ плохимъ кучеромъ, и должна безпрестанно опасаться, чтобы Не сломишь шеи себѣ или другимъ. Если же она въ совершенствѣ обладаетъ этимъ искуствомъ, то черты его грубѣютъ и дѣлаются мужественными; укрощая управляемыхъ ею животныхъ, она привыкаетъ къ непріятнымъ ухваткамъ, воспламеняется отъ безпрестанныхъ усилій, и теряетъ выраженіе нѣжности, которое Природа напечатлѣла на лицѣ женщины; легко можетъ случиться, что у нее отвердѣютъ руки, а иногда даже и сердце: наконецъ, во всякомъ случаѣ она дѣлаетъ привычки, несвойственныя женскому полу, и отъ которыхъ послѣ трудно бываетъ отстать.

Въ наставленіяхъ ли кучера почерпнетъ она любезность и пріятности? Украсятъ ли такія свѣдѣнія умъ ея? Развернутъ ли они похвальныя чувства въ ея сердцѣ? Грубое и свободное обращеніе такого учителя не должно ли поселить въ ней непреодолимаго отвращенія, которое можетъ уступить развѣ только совершенному недостатку разборчивости или пламенному желанію отличиться въ такомъ благородномъ искуствѣ? Но наконецъ она достигаетъ до желаемой степени совершенства. Что же она притомъ выигрываетъ? Новый способъ терять время; неприличная эта забава заставляетъ ее совершенно забыть пріятнѣйшія свойства, отличающія полъ ея: привлекательную для насъ скромность, необходимость въ покровительствѣ мущины, и довѣренность къ нему, которыя привязываютъ насъ и плѣняютъ. Я знавалъ женщинъ, которыя такъ перемѣнились отъ этого моднаго сумазбродства, что имъ пріятнѣе было находиться въ конюшнѣ, нежели въ собраніи. Та, о которой я теперь только говорилъ, не дошла еще совершенно до того, но она такъ различна, когда одѣта къ обѣду или когда бываетъ въ платьѣ для прогулки въ фаэтонѣ, что въ послѣднемъ случаѣ, мнѣ всегда кажется, будто она нарядилась для маскарада; къ тому же одежда эта не только что не придаетъ ей ни малѣйшей пріятности, но еще была причиною, что она лишилась и той, которую имѣла, и вѣрно въ этомъ нарядѣ она не сдѣлаетъ побѣды ни надъ однимъ сердцемъ.

Тогда старался я вспомнить всѣхъ извѣстныхъ мнѣ Женщинъ-Кучеровъ, изъ которыхъ ни къ одной не ощущалъ я никогда ни малѣйшаго почтенія. Знатная дама, которой уже нѣтъ болѣе на свѣтѣ, и которую я не хочу назвать, мастерски правила четвернею бѣлыхъ своихъ лошадей, запряженныхъ въ коляску. Она служила предметомъ удивленія для всѣхъ Лондонскихъ конюховъ и извощиковъ, когда они видѣли, что она съ разгорѣвшимся лицемъ, сильно стегала бичемъ переднихъ своихъ лошадей или удерживала ихъ возжами, сжимая плечи; и они говорили объ ней въ такихъ же вольныхъ выраженіяхъ, какъ бы о какомъ-нибудь изъ своихъ товарищей. Признаюсь, что она казалась отвратительною какъ мнѣ, такъ и многимъ благоразумнымъ людямъ изъ моихъ знакомыхъ. Она обыкновенно возила съ собою одного изъ своихъ родственниковъ, что еще болѣе придавало ей странности въ глазахъ моихъ; а похвалы, которыми осыпали ее люди того сословія, о которомъ я говорилъ выше, довершали униженіе ея въ моемъ.

Почему же кучера, жокеи и кулачные бойцы превозносятъ похвалами особъ высшаго званія, которыя умѣютъ править четверкою лошадей также хорошо, какъ извощикъ при дилижансѣ, или которыя скачутъ верхомъ на лошади чрезъ заборъ столько же смѣло, какъ и берейторъ, и бьются На кулачкахъ по всѣмъ правиламъ благородной науки? Потому, что чрезъ это высшія сословія въ обществѣ уравниваются съ самыми низшими, и потому эти послѣднія смотрятъ на вельможъ нѣкоторымъ образомъ какъ на своихъ товарищей, онъ совсѣмъ негордъ, Говорятъ корабельщики на Темзѣ, разумѣя одного извѣстнаго Герцога: онъ пьетъ, куритъ и гребетъ веслами не хуже насъ. Я повѣрю, что такіе драгоцѣнные таланты могутъ быть въ нѣкоторыхъ случаяхъ полезны, но съ тѣмъ однако же, чтобы согласились и со мною въ томъ, что искуство править никогда не придастъ женщинѣ ни малѣйшей прелести.

Одна прелестная дѣвица, родомъ изъ Ирландіи, взяла меня недавно съ собою въ кабріолетъ. Она очень хорошо правитъ, но общество, въ которомъ она находилась, посѣщая конюшни, сообщило ей тонъ, осанку и ухватки, совершенно неприличныя ея полу. Лошади начали горячиться, и она принуждена была такъ затянуть ихъ возжами, что я думалъ, что она перерѣжетъ себѣ всѣ руки, не смотря на то, что на нихъ были надѣты толстыя оленьи перчатки; но руки ея затвердѣли уже въ этомъ ремеслѣ. Она стоя сильно стегала бичемъ, съ воспламененнымъ и покрытымъ потомъ лицемъ.. «Я сдеру съ васъ кожу, кричала она на лошадей, (прибавя къ тому кучерское заклинаніе, отъ котораго я затрепеталъ), если вы не будете меня слушаться, Чортъ меня возьми, если я не сыщу средствъ васъ усмирить!» Укротивши ихъ наконецъ, она сѣла, обмахнулась опахаломъ, взглянула на меня съ торжествующимъ видомъ, и снова сдѣлалась хладнокровною. Но не смотря на всѣ прелести, она казалась мнѣ только отвратительною Амазонкою.

Я также зналъ супругу одного Члена Парламента, которая отличалась въ этомъ родѣ. Она была женщина смѣлая, очень любила удовольствія стола, и мало заботилась о доброй своей славѣ. Однажды фаэтонъ ея опрокинулся, и она переломила себѣ руку. Наконецъ, изъ всѣхъ свѣдѣній, собранныхъ много о характерахъ отличнѣйшихъ кучеровъ женскаго пола, я никогда не могъ узнать ничего такого, чтобы могло заставить меня перемѣнить мое мнѣніе, и убѣдиться, что женщина можетъ найти какую-нибудь выгоду въ томъ, чтобы хорошо дѣйствовать бичемъ. Это значитъ грѣшить противъ скромности, пріятности и разборчивости, которыя служатъ лучшимъ украшеніемъ прекрасному полу. Спрашиваю у всякаго любителя, у первѣйшаго обожателя красоты: находилъ ли онъ какую-нибудь пріятность болѣе обыкновенной въ женщинѣ, возвратившейся съ лошадиной скачки или съ утренней прогулки, съ воспламененнымъ лицемъ, засохшими губами и покрытой пылью?

Я сомнѣваюсь, чтобы прародительница наша Ева когда-нибудь могла плѣнить перваго человѣка, если бы она представилась ему въ сновидѣніи, или на яву, съ мужескою физіогноміею, въ видѣ конюха, съ бичемъ въ рукѣ; и не думаю, чтобы нѣжные члены ея, образованные, какъ кажется, рукою самой любви, были назначены для того, чтобы укрощать бѣшеныхъ лошадей, держа въ одной рукѣ тяжелый бичь, а въ другой грубыя возжи. Самый брилліантъ есть ни что иное какъ камень, пока онъ еще не обдѣланъ: полировка дѣлаетъ его блистающимъ и назначаетъ ему настоящую цѣну.

Точно также и въ женщинѣ: всё, что только способствуетъ къ отдаленію отъ нее мужества и суровости нашего пола, прибавляетъ къ природнымъ ея прелестямъ; напротивъ того, всё что только можетъ придать ей сходство съ мущиною, лишаетъ ее богатѣйшихъ украшеній, уменьшаетъ въ глазахъ вашихъ ей цѣну. Я помню, что мнѣ случилось однажды встрѣтиться на Королевской улицѣ съ дамою, которая сама правила прекраснѣйшимъ экипажемъ; она остановилась для того, чтобы дать время верховому слугѣ поправить запряжку. Занимаясь этимъ, онъ очень вольно разговаривалъ съ своею госпожею. «Не жалѣйте ее, Миледи, говорилъ онъ: хорошенько ее бичемъ.» — Чтобы ее чортъ побралъ! отвѣчала она, не задумавшись. Возможно ли было слышать ее безъ отвращенія?

Я знаю, мнѣ скажутъ, что этотъ грубый и низкій тонъ разговора не принятъ всѣми знатными дамами, и что онъ вовсе не нуженъ для того, чтобы хорошо править; но какъ очень часто случается, что при изученіи этого искуства, къ нему привыкаютъ, то не благоразумнѣе ли бы было для дамъ отказаться отъ желанія пріобрѣсти талантъ, который не можетъ быть для нихъ ни полезенъ, ни пріятенъ?

№ XXX.

МАТЕРИНСКАЯ НѢЖНОСТЬ.

Incipe, parve puer, risu cognoscere matrem;

Matri longa decern tulerunt fastidiа menses.

Virg.

«Убирайся, негодный!» вскричала Миссъ Вимзей, которую безъобидно можно назвать старою дѣвицей, потому что ей уже пятьдесятъ два года. Ласковыя слова ея относились къ пятилѣтнему, прекрасному какъ ангелъ, сыну Леди Мотерли, которую мы ждали, чтобы вмѣстѣ ѣхать смотрѣть Эльгинскіе мраморы^[3]. "Я ненавижу дѣтей, " прибавила она, обращаясь ко мнѣ.

«Ненавидите дѣтей, сударыня? сказалъ я: вотъ этого я никакъ не постигаю. Я не могу повѣрить, что существуютъ люди, которые ненавидятъ дѣтей, и нечувствительны къ красотамъ музыки. Невинность однихъ и гармонія другой столь привлекательны, что надобно имѣть желѣзное сердце, чтобы ими не плѣняться.»

— Я вамъ говорю, что ничего не можетъ быть несноснѣе, прервала зрѣлая дѣва. Дѣти и музыка, два бича общества. Одни безпокойны и утомительны; другая требуетъ слишкомъ большаго вниманія и часто прерываетъ занимательный разговоръ.

«То есть, возразилъ я: злословіе, клевету и соблазнительные анекдоты.»

— Посмотрите, вскричала она, съ сердцемъ отталкивая отъ себя ребенка, который опять подошелъ къ ней: посмотрите, какъ онъ своими пальцами запачкалъ мнѣ шубу.

Ребенокъ заплакалъ. «Поди ко мнѣ, милое дитя!» сказалъ я ему; взялъ его къ себѣ на руки и старался утѣшить.

— Какъ Леди Мотерли дурно воспитываетъ дѣтей своихъ, продолжала Сивилла. Ихъ должно бы держать въ дѣтской съ нянькою, а она пускаетъ ихъ въ гостиную, какъ будто бы всякой обязанъ раздѣлять безразсудную ея къ нимъ привязанность* Для меня ничего нѣтъ страннѣе вводить такимъ образомъ дѣтей въ общество.

Въ эту минуту изъ — подъ платья ея вылезла маленькая собаченка непомѣрной толстоты, и задыхаясь отъ жира начала чихать и кашлять. «Бѣдный Фаворитъ, вскричала она, поди ко мнѣ! Я не могу понять, гдѣ онъ такъ простудился.» И взявъ на руки, она осыпала нѣжными поцѣлуями это отвратительное животное.

Я вышелъ изъ терпѣнія. «Извините меня, сударыня, но признаюсь вамъ, что этотъ Фаворитъ кажется мнѣ несноснѣе и безпокойнѣе всѣхъ дѣтей на свѣтѣ.»

— Вѣроятно потому, что ему однажды случилось васъ укусить?

«Потому что онъ золъ, отвратителенъ и гадокъ, а еще болѣе потому, что неосновательное предпочтеніе, которое вы отдаете ему предъ привлекательнѣйшимъ произведеніемъ Природы, невольно возбуждаетъ негодованіе во всякомъ чувствительнымъ человѣкѣ, который видитъ ваши поступки.»

Она ничего не отвѣчала; и сохраняя оба молчаніе, мы продолжали ласкать — я моего маленькаго Амура, а она отвратительнаго своего Фаворита, который кончилъ тѣмъ, что наградилъ ее такимъ же подаркомъ какъ и маленькія собачьки судью Дандена въ Мольеровой комедіи. Я улыбаясь позвонилъ и предоставилъ Миссъ Вимзей попеченіе о прочемъ: она велѣла подать себѣ салфетку, а теплаго молока и подушку для собаки, которая, по словамъ ея, былъ нездорова. Слуга съ отвращеніемъ повиновался. Между тѣмъ ребенокъ подошелъ къ собакѣ, чтобы ее погладить. «Поди прочь, шалунъ, вскричала фурія: оставь его въ покоѣ. Я бы желала, чтобы онъ тебя укусилъ.»

— Истинно, Миссъ Вимзей, сказалъ я ей: я не могу равнодушно смотрѣть на грубое ваше обращеніе съ этимъ маленькимъ ангеломъ.

«Ангеломъ! повторила она: это настоящіе баловни, которые только и знаютъ, что шумѣть и кричать, и которыхъ бы должно держать на привязи.»

Въ это самое время Леди Мотерли вошла въ комнату. «Желаю вамъ добраго здоровья, Миледи!» сказала Миссъ Вимзей съ притворною улыбкою, въ которой не замѣтно было ни малѣйшаго признака расположенія, учтивости или доброжелательства. Она хотѣла принять на себя пріятный и веселый видъ; но морщины на щекахъ ея выражали только гордость, зависть и злобу. Къ несчастію, въ обществѣ есть довольное число подобныхъ ей существъ, глупыхъ и съумазбродныхъ женщинъ, которыя, расточая нѣжнѣйшія ласки обезьянамъ, собакамъ и попугаямъ, не имѣютъ ни малѣйшаго чувства состраданія къ подобнымъ себѣ. Онѣ за ничто считаютъ безпокойства и пожертвованія, если только дѣло идетъ объ отвратительныхъ предметахъ ихъ предосудительной нѣжности; и между тѣмъ какъ съ жестокосердіемъ выгоняютъ отъ себя несчастнаго, не имѣющаго ни покрова, ни пристанища, умирающаго отъ голода и стужи, — презрительные любимцы ихъ покоятся на пуховыхъ постеляхъ и на бархатныхъ подушкахъ. Часто злая собаченка спитъ вмѣстѣ съ своего госпожею и готова укусить всякаго, кто только войдетъ въ комнату, охраняя, въ видѣ стража, накладные ея волосы, поддѣльные зубы и искуственныя розы, которыми она украшаетъ свои щеки.

Такая несовмѣстная привязанность къ отвратительнымъ животнымъ наиболѣе замѣчается у старыхъ дѣвицъ, которыя никогда не были довольно любезны, чтобы привлечь къ себѣ мущинъ. Сердце ихъ изсохло; гордясь цѣломудріемъ, которое никогда не подвергалось искушенію, вооружаясь суровостью, въ которой вовсе не имѣютъ нужды, онѣ не знаютъ ни кротости, ни любезности. Можетъ ли сердце, отверстое къ нѣжнымъ чувствіямъ Природы, отвергать невинныя ласки дѣтей и пристрастишься къ чудовищу, какова на примѣръ обезьяна, которая кажется живою каррикатурою человѣческаго рода; заботиться только о безполезной и часто вредной собакѣ; изъ собственнаго рта давать сахаръ попугаю, котораго безсмысленное болтанье столько же несносно, какъ и разговоры госпожи его? — Что можетъ быть отвратительнѣе! Но этого еще не довольно. Иногда отсылаютъ слугу за то, что онъ разсердилъ Бертрана, не отвѣчалъ на ласки Жоко или выгналъ Сезара на дворъ, потому что онъ заражаетъ въ передней воздухъ. И бѣдные слуги принуждены терпѣть нечистоту, дурной запахъ и кусанья этихъ нестерпимыхъ тварей.

Но возвратимся къ Леди Мотерли. Какая противуположность между ею и Миссъ Вимзей! Какое выраженіе кротости въ лицѣ ея! Какая неподражаемая прелесть въ улыбкѣ! Какая привлекательность во всей ея наружности! Любовь къ человѣчеству у нее на устахъ и сіяетъ въ глазахъ ея. Она предупреждаетъ васъ въ услугахъ; старается возблагодарить за малѣйшее къ ней вниманіе. Взгляните, съ какою материнскою нѣжностію обращаетъ она взоры на милое дитя свое; посмотрите, какъ живо изображается добрая мать во всѣхъ чертахъ ея, въ устремленныхъ на него глазахъ, въ тихо-волнующейся груди, въ рукахъ, которыя она къ нему простираетъ, во всякомъ словѣ, которое говоритъ ему. Всё въ ней дышетъ привязанностью и заботливостью матери; но эта привязанность, эта заботливость проистекаютъ отъ любви и Христіанскаго умиленія, а не отъ эгоизма.

Прелести женскаго пола столъ же многочисленны, какъ и сильны. Нераспустившаяся роза, которая начинаетъ показываться изъ-подъ листковъ, ее покрывающихъ, обворожаетъ взоры, но въ полномъ цвѣтѣ своемъ она еще болѣе прелестна. Молодая дѣвица, которую женихъ въ торжествѣ ведетъ къ олтарю, вселяетъ удивленіе и участіе; пріятный румянецъ щекъ ея возбуждаетъ желанія; но прелесть материнской нѣжности заключаетъ въ себѣ нѣчто чистѣйшее, превосходное, возвышающее душу. Всевышній напечатлѣлъ на лицѣ матери черты, -отличающія ее отъ прочихъ смертныхъ и которыя, кажется, соединяютъ ее съ Небомъ. Что можетъ быть привлекательнѣе этой ангельской улыбки, нѣжнаго взгляда, примѣчательныхъ взоровъ, всегда устремленныхъ на предметъ ея нѣжности и попеченій.

Вотъ чего не можетъ изобразить ни кисть, ни рѣзецъ, ни представить поэзія, ни достойно восхвалить краснорѣчивѣйшій языкъ… Это превыше всякаго описанія! Въ одномъ только сердцѣ человѣческомъ можно найти восхитительную эту картину; чувствительность украшаетъ ее блестящими красками, и впечатлѣваетъ въ глубинѣ души; — во всей вселенной нѣтъ другаго предмета, могущаго подойти въ сравненіе къ этому.

Материнская нѣжность! одно названіе это погружаетъ сердце въ океанъ наслажденій. Оно должно прежде перестать биться, нежели сдѣлаться нечувствительнымъ къ ея прелестямъ. Мать есть первый предметъ любви нашей; первый взглядъ нашъ на нее обращается; къ ней въ первый разъ мы простираемъ руки, мы нѣжно любимъ ее въ совершенномъ возрастѣ, и благоговѣемъ предъ нею въ старости. Тотъ, кто можетъ смотрѣть на младенца, почерпающаго жизнь на груди матери, не ощущая сердечнаго волненія, не вспоминая съ признательностью о той, которая дала ему жизнь, есть чудовище, недостойное носить названіе человѣка, Тотъ, кто приближась къ колыбели покоющейся невинности, можетъ видѣть нѣжную мать, склонившуюся на спящаго своего сына, удерживающую дыханіе, чтобъ не разбудить его, не чувствуя къ ней почтительности и уваженія, есть твореніе, котораго должно убѣгать. Его бы слѣдовало заточить въ пустыню, заключить во мракѣ, и положить на немъ печать всеобщаго отверженія.

№ XXXI.

ВСПЫЛЬЧИВОСТЬ.

Irae Thyesten exitio gravi

Stravere...

Hor.

«Изъ всѣхъ напасшей въ жизни, вскричала Леди Сенъ-Флорансъ, увидя меня, входящаго къ ней въ уборную: самая большая — имѣть неловкаго слугу.» — Что такое случилось? сказалъ я ей. — «Что случилось? отвѣчала она прерывающимся отъ гнѣва голосомъ. Тутъ есть отъ чего сойти съ ума. Неуклюжій розиня настоящій дикарь; но я его отъ себя прогоню.» — Лучше бы вы прогнали волнующій васъ гнѣвъ; онъ совершенно нейдетъ къ такому прекрасному личику.

Она хотѣла улыбнуться, но запальчивость изгнала пріятности; брови ея были нахмурены, въ глазахъ блистали молніи, лиліи на щекахъ уступили мѣсто багровому пурпуру, грудь сильно волновалась и всё въ ней выражало злобу, которая меня ужаснула.

«Чтожъ такое сдѣлалъ бѣдный Жонъ?» спросилъ я. — Бѣдный Ліонъ! Онъ съ каждымъ днемъ становится глупѣе, способенъ на одни только дурачества, и его бы надобно кормить сѣномъ, какъ лошадь. — «Однакожъ, сударыня, успокойтесь. Извините мою откровенность, но такой гнѣвъ помрачаетъ всѣ ваши прелести и не приличенъ ни полу вашему, ни званію.» — Пустое! возразила она, и взявъ опахало, такъ сильно начала махать имъ, что оно сломилось. Собачка ея подбѣжала къ ней; она оттолкнула ее ногою. «Несносная тварь! вскричала она: кажется всѣ согласились меня мучить.» Руки ея, грудь, шея, лице, всё побагровѣло. И она совершенно сама на себя не походила.

Въ это время несчастный преступникъ растворилъ не много двери. «Миледи…» сказалъ онъ униженнымъ и умоляющимъ голосомъ. — Вонъ, чудовище! вскричала госпожа его, и вспыхнула еще сильнѣе. Слуга повиновался. Она опять взяла сломанное опахало, которое стоило ей пять гиней, бросила, его отъ себя съ нетерпѣніемъ, и едва переводила дыханіе.

«Любезная Леди Сенъ-Флорансъ, сказалъ я ей: постарайтесь успокоиться. Я имѣю право дѣлать вамъ нѣкоторыя наставленія, потому что по лѣтамъ моимъ могу быть вашимъ отцемъ; я любилъ вашу мать, какъ сестру; и вы вѣрно не забыли, сколько разъ я носилъ васъ на рукахъ, когда вы были еще ребенкомъ.» — Я всё это знаю, сказала она нѣсколько спокойнѣе. — «Мнѣ больно видѣть, продолжалъ я: что вы такимъ образомъ забываетесь, и измѣняя разсудку, предаетесь господствующей надъ вами страсти. Посмотрите, прибавилъ я, взявъ ее тихо за руку и подводя къ зеркалу: посмотрите, походятъ ли эти черты на маленькую прелестную Софью?»

Она старалась улыбнуться, но это было сверхъ силъ ея. Я отвелъ ее къ софѣ. Она залилась слезами, и этотъ новый переломъ нѣсколько ее облегчилъ. Глаза ея получили опять прежній блескъ свой и заблистали какъ весеннее солнце сквозь дождевыя капли; розы и лиліи появились на прежнихъ своихъ мѣстахъ; улыбка показалась на губахъ, и волненіе груди уменьшалось, подобно какъ волны морскія, произведенныя порывистымъ вихремъ, понемногу стихаютъ, и только небольшое колебаніе остается еще на нѣсколько времени послѣ бури.

"Вотъ это другое дѣло, сказалъ я: — теперь я опять узнаю васъ, " Потому, что за минуту предъ тѣмъ, живой румянецъ щекъ ея уступилъ мѣсто смертельной блѣдности, и она походила на фурію, истощенную яростью.

«Знаю, что я очень вспылчива, сказала она голосомъ сожалѣнія, въ которомъ замѣтенъ еще былъ остатокъ живости; но вамъ извѣстно, что у меня всегда былъ такой нравъ.» — Это правда, сказалъ я: но время и власть, которую, необходимо должно всегда имѣть надъ собою, должны бы исправить этотъ недостатокъ. — "Я надѣюсь, что это такъ и будетъ, " отвѣчала она, взявъ меня за руку и устремивъ на меня взоры, въ которыхъ замѣтны еще были блестящія кристалловыя капли. — Теперь, сказалъ я: позвольте мнѣ ходатайствовать у васъ за бѣднаго Ліона. Онъ хорошій мальчикъ, не смотря на то, что недавно еще изъ деревни; онъ молодъ, рачителенъ, и, кажется, весьма огорченъ тѣмъ, что навлекъ на себя ваше неудовольствіе; не отсылайте его отъ себя. — "Онъ у меня не останется, " вскричала она въ новомъ порывѣ гнѣва. — Сдѣлайте одолженіе, потише, сказалъ я: не раздражайтесь такимъ образомъ. Скажите мнѣ, какой онъ сдѣлалъ неизвинительный проступокъ? — "Онъ ихъ надѣлалъ тысячу, " возразила она съ нетерпѣніемъ, отъ котораго вторично исчезли на лицѣ ея розы и лиліи, чтобы дать мѣсто яркому пурпуру, улыбка скрылась, и я тщетно искалъ во всѣхъ чертахъ ея малѣйшихъ признаковъ кротости, составляющей отличительную прелесть прекраснаго пола. Однако же я не смѣлъ прервать ее, потому что тѣмъ бы только умножилъ силу припадка.

"Вопервыхъ, «…. продолжала она; собачка ея, подошедъ опять къ ней, начала лизать ей руки. — Вотъ прекрасный урокъ людямъ, сказалъ я улыбаясь: она за зло платитъ добромъ и, не смотря на худое съ нею обращеніе, привязанность ея не охладѣваетъ. Она приласкала собачку, приняла на себя важный видъ, и казалось нѣсколько успокоилась.

„Вопервыхъ, начала она опять: онъ неловокъ какъ медвѣдь.“ — Это несчастіе для него. — „Глупъ, какъ оселъ.“ — Можетъ быть отъ боязни, чтобы не сдѣлать чего худо. — „Онъ не разумѣетъ своего дѣла.“ — Со временемъ можетъ пріучиться.» — Но мнѣ кажется, что вы берете его сторону! вскричала она, вновь воспламенясь.

Я не хотѣлъ отвѣчать на это возраженіе. "Продолжайте, сударыня, сказалъ я: но только будьте болѣе спокойны и хладнокровны.

«Сегодня поутру онъ такъ долго не слыхалъ колокольчика, что я звонивъ нѣсколько разъ, отъ нетерпѣнія оборвала шнурокъ.» — Это непріятно. — «Послѣ того онъ мнѣ подалъ письмо изъ рукъ, вмѣсто того, чтобы принести на подносѣ, и я его бросила ему въ лице.» — Слѣдовательно, вы сами забылись. — «Поднявъ его, онъ понесъ вонъ, и я принуждена была кликнуть его назадъ и назвать глупцомъ, что онъ весьма заслуживалъ, приказавъ положить письмо на столъ; но выходя изъ комнаты, онъ отъ неловкости наступилъ на ногу моей собачкѣ.» — Только и всего? — «О! совсѣмъ нѣтъ. Полковникъ пріѣзжалъ, со много повидаться; онъ сказалъ ему, что меня нѣтъ дома.» — Большая ошибка. — "«И допустилъ ко мнѣ двухъ заимодавцевъ.» — Еще того хуже. — «„Наконецъ, не онъ ли виноватъ, что я, разсердясь, совершенно разстроилась и не могу сегодня никуда показаться?“ — Вы хорошо сдѣлаете. — „Не имѣю ли я причины его отъ себя отослать?“ — Конечно, если вы не можете взять надъ собою болѣе власти. Но (дѣлая надъ словомъ, но, значительное удареніе) если бы Леди Сенъ-Флорансъ хотѣла простить его, еслибъ она могла обращаться съ нимъ и съ прочими людьми съ кротостію, еслибъ она могла преодолѣть сама себя, то это была бы славнѣйшая побѣда въ ея жизни. Тогда бы всѣ считали ее образуемъ совершенства, сердце ея не измѣняло бы ожиданіямъ, которыя вселяютъ прекрасныя черты ея; но безъ того, сердце ея…»

Она слушала меня спокойно, со вниманіемъ, но послѣднее слово, которое казалось обвиняло ея сердце, ее оскорбило. «Сердце мое!» вскричала она съ живостью.

Я не досадовалъ на этотъ порывъ чувствительности., я хотѣлъ сказать, нравъ вашъ, прервалъ я; онъ вредитъ прелестямъ, которыми Природа васъ украсила."

По видимому, привѣтствіе это ей понравилось. «Я не буду болѣе предаваться гнѣву, любезный другъ, сказала она; прощаю Жона и оставляю его у себя.» — Я вамъ за это лично обязанъ, сказалъ я: и не могу изъяснить, какъ велико будетъ мое удовольствіе, если вы сдержите свое обѣщаніе.

Она повторила его, и я разстался съ нею, прося Бога объ ея исправленіи, потому что люблю ее со всею нѣжностью отца. Но я не могу всегда быть съ нею, а если бы и былъ, то иногда буря можетъ быть такъ сильна, что совѣты и усилія стараго кормщика останутся тщетными. Гнѣвъ какъ гроза: ударъ слѣдуетъ въ ту же минуту за блескомъ молніи. Пламя показывается, пожаръ возгараетъ и спасительныя воды, нисходящія изъ густаго облака, недостаточны для его погашенія. Точно также ни время, ни слезы не могутъ изгладить слѣдовъ, произведенныхъ гнѣвомъ.

Леди Сенъ-Флорансъ, по причинѣ запальчиваго своего нрава, потеряла многихъ изъ друзей своихъ. Слуга не можетъ у ней ужиться мѣсяцъ; въ свѣтѣ почитаютъ ее злою фуріей, между тѣмъ какъ она имѣетъ прекраснѣйшее сердце. Вспыльчивость ея причиняетъ ей множество досадъ и неудовольствій. Однажды ей сдѣлалось дурно на балѣ отъ того, что ей показалось, будто бы Полковникъ Б * * *, который (мимоходомъ сказать), боясь ея нрава, никогда на ней не женится, пренебрегъ ее и пошелъ танцовать съ другою. Играя въ вистъ у Леди Вантромпъ, съ нею сдѣлались конвульсіи отъ того, что она проиграла робертъ отъ своей ошибки; на балѣ въ Аргайль-Рулесъ она такъ разсердилась за противорѣчіе на свою тетку, что у нее лопнула шнуровка, и она принуждена была удалиться среди шопота женщинъ, завидующихъ ея прелестямъ.

Изъ всѣхъ побѣдъ, свойственныхъ женщинамъ, самая блестящая есть та, которую онѣ одержатъ надъ своимъ нравомъ. Она переживаетъ молодость, придаетъ даже дурному лицу пріятности, облегчаетъ бремя несчастій и утверждаетъ блаженство на землѣ. Прелестныя черты еще болѣе украшаются свѣтлымъ, неомраченнымъ взоромъ. Нѣжное и спокойное выраженіе въ лицѣ, отражаетъ напоенныя ядомъ стрѣлы зависти, отклоняетъ источникъ ненависти, принуждаетъ врага къ уваженію и навсегда утверждаетъ любовь и почтеніе пріятеля и супруга. — Я увѣренъ, что если бы читательницы мои знали женщину, которую я описалъ; если бы онѣ видѣли, какъ пріятности, которыми украсила ее Природа, исчезаютъ въ порывахъ гнѣва, то для нихъ не нужно бы было ни увѣщаній, ни совѣтовъ, чтобы остерегаться этой пагубной страсти. Онѣ бы почувствовали, сколь выгодно для нихъ не предаваться оной или искоренять ее, если, по несчастію, онѣ ей подвержены, и опытъ показалъ бы имъ всю цѣну такой побѣды.

№ XXXII.

ОТЪѢЗДЪ ИЗЪ ЛОНДОНА.

Fortunam citiùs reperias quam retineas.
Purlius Syrus.

«Кто тебя просилъ разсказываютъ, что я ѣду изъ Лондона? Вотъ уже три часа, какъ я окруженъ толпою купцовъ, которые осаждаютъ меня соединенными силами, и которыхъ счеты, опаснѣе Конгревовыхъ ракетъ и страшнѣе артиллеріи стопушечнаго корабля, летятъ въ меня со всѣхъ сторонъ! Но я тебя сгоню, бездѣльникъ, я знаю твои уловки; ты меня продалъ, ты сбѣгалъ ко всѣмъ этимъ плутамъ лавочникамъ и взялъ съ нихъ проценты за увѣдомленіе о моемъ отъѣздѣ. Вотъ отъ чего меня вдругъ завалили такимъ множествомъ счетовъ, на которые, я думаю, пошло болѣе стопы бумаги. Сію же минуту избавь меня отъ этой сволочи: скажи имъ всѣмъ, чтобы они пришли черезъ часъ, или отыскали бы повѣреннаго моего въ Линкольнсъ-Иннъ, или чтобъ убирались къ…»

"Ахъ! это вы, любезный другъ, " сказалъ мнѣ тогда Сиръ Робертъ Ракрентъ, замѣтивъ, что я вошелъ въ то самое время, какъ онъ изливалъ такимъ образомъ гнѣвъ свой на камердинера. Увидя у подъѣзда четверку почтовыхъ лошадей, я заключилъ, и не ошибся, что онъ собрался ѣхать изъ столицы. "Садитесь, продолжалъ онъ: я чрезвычайно радъ васъ видѣть, но этотъ неучь вовсе не умѣетъ различать друзей отъ непріятелей и честныхъ людей отъ заимодавцевъ.

«Послать ко мнѣ дворецкаго» — сказалъ онъ слугѣ.

«Скажи мнѣ пожалуй, продолжалъ онъ, когда тотъ вошелъ: что значитъ этотъ счетъ? Что за ужинъ присланъ былъ ко мнѣ отъ Блакіера? Умилосердись, растолкуй, когда это было и по какому случаю?» — Это, сударь, было въ тотъ день, когда вы неожиданно привезли съ собою изъ Аргайль — Руліса человѣкъ шесть вашихъ друзей. — «Друзей! конечно они могли тогда быть моими друзьями; но теперь, чортъ меня возьми, если это не первые враги мои. И они выпили двѣ дюжины Шампанскаго?» — Точно такъ, сударь. — «Позови ко мнѣ кучера Кто тебѣ давалъ приказаніе, сказалъ онъ ему: купить въ одинъ мѣсяцъ двѣ пары хомутовъ?» — Вашъ берейторъ, сударь, котораго вы изволили отъ себя отослать за то, что онъ испортилъ вашего Арабскаго жеребца. — «А къ чему нужны были двѣнадцать скребницъ, двѣ дюжины щетокъ, пудъ губки и такое множество деревяннаго масла, что имъбы можно было наполнить цѣлую кадку?» — Всё это, сударь, было совершенно необходимо. — «Да, конечно необходимо для тебя и для сѣдельника, потому что вы съ нимъ заодно. Но потрудись сказать ему, что онъ можетъ просить на меня въ судѣ, а я ему не заплачу лишняго ни шилинга. Увѣдомь также пріятеля твоего кузнеца, что онъ мнѣ болѣе не нуженъ. Я сыщу вмѣсто его другаго. По счету его выходить двѣ лошади болѣе, нежели сколько ихъ у меня на конюшнѣ и сверхъ того показано, что онъ ковалъ пару моихъ бурыхъ лошадей, двѣ недѣли спустя послѣ того, какъ онѣ были проданы. А всё это отъ чего? Отъ того, что ты ему сказалъ: господинъ мой ѣдетъ; онъ заторопится и, въ суетахъ, вѣрно не станетъ просматривать счета. Убирайся!

„Извините, любезный другъ, сказалъ онъ мнѣ тогда: но взгляните только на эту кипу бумагъ. Сто два счета! вдвое больше, нежели я ожидалъ, и втрое противъ того, что я въ состояніи заплатить. Оставляя городъ, послѣ того какъ проведешь въ немъ весну, должно выдержать ужасное испытаніе, и я боюсь, чтобы непріятель меня совсѣмъ не одолѣлъ. Слуги мои одѣвались въ долгъ у портнаго на мой счетъ и пили на мои деньги, между тѣмъ какъ клубы, игра и собранія опустошали мой кошелекъ. Я вижу, что мнѣ придется запереть себя въ четырехъ стѣнахъ. Но извините меня еще на минуту.“ Онъ позвонилъ и спросилъ ключницу. „Госпожа Ларсени, сказалъ онъ ей: какъ это случилось, что изъ полотняной лавки поданъ мнѣ счетъ на 300 фунтовъ стерлинговъ тогда, какъ я не думалъ, чтобы онъ могъ превышать 30?“ — Это, сударь, за забранное бѣлье для постели, для стола и собственно для васъ. — „Конечно и для другихъ, какъ мнѣ кажется. Но что значитъ статья за Гласговскую кисею и ситцевое платье?“ — Это, сударь, для той молодой деревенской дѣвушки, которая служитъ у васъ въ званіи горничной… Вы знаете? прибавила ключница съ коварнымъ видомъ: она говоритъ, что имѣетъ нужду повидаться съ вами до отъѣзда; сверхъ того и мнѣ еще необходимо уплатить нѣкоторые счеты; у меня нѣтъ денегъ, чтобы раздѣлаться съ прачкою, которой мы должны болѣе 5о — ты фунтовъ. — „Вотъ возьмите, сказалъ онъ, бросивъ ей нѣсколько банковыхъ билетовъ: устройте всё это и оставте меня въ покоѣ. Что же касается до васъ, господа, продолжалъ онъ обращаясь къ счетамъ: которые передъ нимъ лежали: я на васъ даже и смотрѣть не стану; да и къ чему мнѣ это послужитъ!“ Тутъ, разорвавши ихъ, бросилъ онъ всѣ въ огонь.

„Прощайте, любезный другъ, сказалъ онъ, взявъ меня за руку: я буду писать къ вамъ изъ Брейтона. Я намѣренъ ѣхать во Францію, потому что жить здѣсь нѣтъ болѣе возможности. Три тысячи фунтовъ стерлинговъ исчезли въ три мѣсяца! Что же дѣлать въ теченіе остальныхъ девяти? Господа мои заимодавцы должны подождать; у меня едва ли есть столько денегъ, чтобы стало на дорогу и я принужденъ буду занять еще у моего банкира. Пагубная расточительность! Лучше бъ мнѣ сидѣть въ деревнѣ; тогда бы не попалъ я въ такія проклятыя хлопоты. Чрезъ нѣсколько дней отошлю отъ себя всѣхъ слугъ, потому что это шайка воровъ. Прощайте еще разъ. — Всё ли готово? вскричалъ онъ, вышедъ на лѣстницу: уложены ли вещи? запряжены ли лошади? Ни минуты не медлить; тотчасъ отправляться. Я того и смотрю, продолжалъ онъ, оборотясь ко мнѣ: что придутъ описывать вещи мои въ уплату долговъ, и боюсь, чтобы меня не разорвали по частямъ, прежде нежели я успѣю выдти изъ дверей. Ступай скорѣй, Томсонъ, садись со мною въ карету, а другіе двое пусть станутъ на запятки.“

Такимъ-то образомъ Сиръ Робертъ поѣхалъ изъ Лондона, посреди безотвязныхъ просьбъ, упрековъ, ругательствъ, угрозъ и проклятій заимодавцевъ, собравшихся у него въ передней. Купцы, ремесленники, слуги, всѣ имѣли требованія, и ни одинъ изъ нихъ не былъ удовлетворенъ. Отъѣздъ его былъ настоящее бѣгство. Черезъ часъ забрали его мебели; и я по всему долженъ заключать, что онъ совершенно разорился.

Онъ получалъ годоваго дохода четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ^[4], но ему не ставало ихъ на три или на четыре мѣсяца, чтобы прожить въ столицѣ. Правда, что игра въ одинъ часъ можетъ поглотить и гораздо больше этой суммы, потому что страсть сія не знаетъ границъ; она пренебрегаетъ всѣ расчеты, и никогда не льзя сказать впередъ: я на этомъ остановлюсь. Но посѣщая рѣже клубы, менѣе пускаясь въ большой свѣтъ; уменьшивъ число лошадей и прислуги; имѣя у себя въ домѣ надежныхъ людей, или, что еще легче, присматривая за ними самъ съ большимъ вниманіемъ; платя за всё чистыя деньги тотчасъ или чрезъ короткое время; заведя порядокъ въ домѣ; не стараясь тянуться за богачами, которые имѣютъ 20,000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода и потому могутъ позволять себѣ всѣ сумазбродства, кромѣ однако же игры; не подражая людямъ знатнымъ и съ исключительными правами, которые, по безразсудности, никогда не думаютъ о томъ времени, когда имъ придется расплачиваться, Онъ имѣлъ такое состояніе, которымъ могъ бы содержать себя самымъ пристойнымъ образомъ.

Баронетъ холостъ; онъ бы могъ жить въ удовольствіи и даже роскошно, если бъ хотя сколько нибудь былъ разсудителенъ. Больше всего удивляетъ меня то, что человѣкъ рѣшается продать честь свою, свободу и спокойствіе за трехъмѣсячныя, въ продолженіе года, забавы; между тѣмъ, какъ отказавъ себѣ въ какихъ нибудь неважныхъ вещахъ, обращая нѣсколько болѣе вниманія на расходы свои и приведя ихъ въ порядокъ, онъ поставилъ бы себя выше тѣхъ, у которыхъ находится въ зависимости, то есть, слугъ своихъ и заимодавцевъ: потому что тотъ, кто имѣетъ долги, не можетъ назвать себя свободнымъ; заимодавецъ властенъ надъ его особой, и если званіе или мѣсто въ Парламентѣ защищаютъ его отъ преслѣдованій, то онъ отъ того не менѣе подверженъ ругательствамъ и презрѣнію.

Не смотря на то, мы всякой день видимъ то же самое, и дорого стоющія удовольствія дѣлаютъ столь быстрые успѣхи, находятъ такъ много приверженцевъ, что зло, мнѣ кажется, всякой годъ возрастаетъ. Если бы модные молодые люди захотѣли только размыслить и разсмотрѣть, какому они подвергаются униженію, доводя себя до необходимости прибѣгать къ обманамъ и постыднымъ уловкамъ, запираться на замки, пріискивать несовмѣстныя извиненія, укрываться и наконецъ бѣжать изъ своего отечества, то вѣрно бы они немного болѣе старались заслужить всеобщее уваженіе.

№ XXXIII.

МОДЫ.

Le don de plaire promptement,

Les rapides succès, les succès du moment,
Forment surtout son apanage.

Rhulières.

Часто замѣчалъ я, что вѣтреный мои племянникъ, гвардейскій офицеръ, всякой мѣсяцъ заказывалъ себѣ новое платье и каждую недѣлю новый жилетъ; что онъ переодѣвался по три раза въ день, и что никогда не льзя было увидѣть его два раза одинаковымъ образомъ одѣтаго. Мундиры его, фраки, сертуки и даже спальные халаты представляли то же самое разнообразіе. Я удивлялся такому постоянству въ перемѣнахъ; не понималъ, какимъ образомъ человѣческое воображеніе могло придумывать столько превращеній, что даже и самъ Протей выдержалъ ихъ менѣе, и мнѣ любопытно было знать, какимъ образомъ и отъ чего именно появляются моды въ свѣтѣ.

Желая объяснить мое недоумѣніе, обратился я къ нему самому, но не могъ получить отъ него удовлетворительнаго отвѣта. Онъ сказалъ мнѣ только, что онъ самъ часто выдумываетъ моды (въ этомъ я очень усомнился), и что увидѣвъ какого нибудь свѣтскаго человѣка, извѣстнаго франта или молодаго Лорда въ новомъ нарядѣ, онъ тотчасъ старается имъ подражать; въ особенности же, если это что нибудь необыкновенное или дорогое, такъ чтобы не въ состояніи были сдѣлать того же приказные, конторскіе франты и вообще вся сволочь воскресныхъ щеголей. Я привожу собственныя его выраженія»

Такія свѣдѣнія казались мнѣ весьма неудовлетворительными, и, можетъ быть, я бы никогда не былъ счастливѣе въ моихъ изысканіяхъ, если бы не замѣтилъ, что лавка одного портнаго, который находился въ большой славѣ, всегда была наполнена молодыми людьми, занятыми разсматриваніемъ разныхъ платьевъ, которыя каждую недѣлю уступали мѣсто другимъ, никогда между собою не сходствуя, между тѣмъ, какъ я видѣлъ, что многіе, почтенные и очень хорошо одѣтые люди носили всё одни платья до тѣхъ поръ, пока перемѣна времени года, холодъ или жаръ заставляли ихъ оныя перемѣнять. Я сообщилъ замѣчанія мои знакомцу моему, г. Бонтону, старинному франту, который наконецъ открылъ мнѣ эту тайну.

"Портные, сказалъ онъ мнѣ: дѣлаютъ заговоръ противъ модныхъ людей, живущихъ въ столицѣ, и цѣль ихъ состоитъ въ томъ, чтобы соблазнять на расходы нашихъ щеголей, по крайней мѣрѣ одинъ разъ въ недѣлю, руководствуя ихъ въ выборѣ платья, которому всегда стараются назначить высокую цѣну. Они часто наряжаютъ этихъ господъ самымъ смѣшнымъ образомъ, но духъ подражанія беретъ верхъ; всякой хочетъ носить то, что сначала показалось ему на другомъ страннымъ и никто не знаетъ изобрѣтателя моды, которой за обязанность считаютъ слѣдовать ₎ хотя бы она и не нравилась.

"Такимъ образомъ толстаго человѣка затягиваютъ въ корсетъ и одѣваютъ въ самое узкое платье, осуждая его тѣмъ на муку: у него легко можетъ лопнуть кровяная жила $ онъ не въ состояніи вздохнуть, дышитъ какъ китъ, и всѣ швы его платья того и смотри что разорвутся, что бы вѣроятно не опечалило его портнаго, который, заключивъ его сперва такимъ образомъ въ платье, часто оканчиваетъ тѣмъ, что сажаетъ его въ Кингсъ-Бенчскую тюрму, для того, чтобы получить съ него уплату; но иногда должникъ отмщаетъ ему, объявя себя несостоятельнымъ, и тогда уже мастеръ Снипъ^[5] остается безъ удовлетворенія. Я помню, что видѣлъ одного знатнаго человѣка въ такомъ узкомъ платьѣ, что казалось, будто бы на немъ надѣта была мѣдная броня. Жиръ его выпучивался во всѣхъ мѣстахъ, а завернутыя полы платья, самымъ страннымъ образомъ выставляли замѣчательную часть тучной его особы.

"Одну недѣлю носятъ редигонты до колѣна; другую они волочатся по землѣ и также длинны, какъ и счеты портныхъ. Сегодня бѣлье всё раскрахмалено, завтра распущено. Нескладный франтъ вздумаетъ скрыть свои недостатки посредствомъ ваты; на другой же день самые стройные молодые вертопрахи надѣваютъ также подложенныя ватою платья. Какой нибудь Лордъ или дендій, стыдясь чрезмѣрной толстоты своей, старается уменьшить ее посредствомъ узкаго платья: тотчасъ цѣлый городъ, подражая имъ, добровольно себя стягиваетъ. Портной, выхваляя новую моду, ни за что не скажетъ, что самъ ее выдумалъ. Онъ старается увѣрить, что Его Королевское Высочество, Его Свѣтлость, Его Сіятельство точно то же носятъ, и въ одинъ мигъ всѣ, старики и молодые, хотятъ быть также одѣты.

"Одинъ день платье такъ широко, какъ у Ирландскаго носильщика; рукава такъ просторны, что можно пролѣзть въ нихъ всѣмъ тѣломъ; назавтра талія такъ затянута, рукава такъ узки, что съ трудомъ напялишь его на себя. Иногда преобразованіе, или такъ сказать маскарадъ простирается до такой степени, что посреди складокъ длиннаго и широкаго сертука, разныхъ вышивокъ, подбоя изъ мѣху, пуговицъ похожихъ на оливки и жилета наподобіе голубиной шейки, можно почесть очень порядочнаго молодаго человѣка за самую сомнительную женщину.

"Всѣ такія выдумки проистекаютъ отъ мастера Снипа, который, не смотря на то, что въ модѣ короткіе бекеши, или длинные сертуки, ни сколько не уменьшитъ своего счета и сыщетъ средства выиграть и на двухъ аршинахъ сукна, въ которые онъ сожметъ васъ, столько же, сколько и на семи или на осьми, изъ которыхъ онъ сдѣлаетъ вамъ самое полное платье. Кстати теперь объяснить, какимъ образомъ онъ успѣваетъ въ своихъ предположеніяхъ, потому что для произведенія въ дѣйствіе такихъ хитростей его ремесла, употребляются имъ два способа.

"Первый состоитъ въ томъ, чтобы увѣрить какого нибудь щеголя, начиная съ Графа и до вѣтренаго повѣсы, лишь бы только онъ былъ извѣстенъ въ модныхъ обществахъ, что такой-то нарядъ отлично какъ нему идетъ, что такое-то платье до крайности къ нему пристало, Навернута ли притомъ шея его въ дюжинѣ галстуховъ, или, будучи затянута въ одномъ гладкомъ, возвышается какъ лебединая; что сшитый на распашку сертукъ красиво выставитъ широкую его грудь, или что въ охотничьемъ фракѣ онъ кажется гораздо моложе, щеголеватѣе и мужественнѣе. Если легковѣрный хватится за приманку, то всякой, какова бы ни была его стройность и сложеніе тѣла, спѣшитъ точно такъ же одѣться, нѣсмотря на то, что это платье не можетъ быть на всѣхъ хорошо, а иногда и ни на комъ: но оно въ модѣ, и этого уже довольно, чтобы его купить; тотъ же, который продаетъ его, ничего болѣе и не желаетъ.

"Вторая уловка хитраго портнаго также заслуживаетъ вниманіе: онъ соглашается съ находящимися въ славѣ своими собратьями въ томъ, чтобы отъ времени до времени выдумывать платье въ новомъ родѣ. Стараются повѣсить его на самомъ видномъ мѣстѣ, но какъ будто бы безъ намѣренія и совсѣмъ не съ тѣмъ, чтобы сбыть съ рукъ, а говорятъ, что оно сдѣлано по заказу, только что вышло изъ работы и не продажное. Щеголь, которому всё новое нравится, тотчасъ его замѣчаетъ. Однако же онъ не можетъ съ перваго взгляда рѣшиться въ такомъ важномъ дѣлѣ, но старается замѣчать, размышляетъ, потому что и вѣтреники въ иныхъ случаяхъ размышляютъ, — видитъ тотъ же самый покрои у всѣхъ извѣстныхъ портныхъ; стало быть это по модѣ; вотъ одна птичка уже въ западнѣ, а чрезъ нее попадутся и другія.

«Боже мой! восклицаетъ онъ: а я думалъ что длинныя таліи теперь въ модѣ.» — Ихъ носили на прошедшей недѣлѣ, отвѣчаетъ луковый Снипъ: но теперь уже дѣлаютъ ихъ какъ можно короче причемъ старается сильнѣе сдѣлать удареніе надъ словомъ: теперь. Послѣ того онъ называетъ Лордовъ и извѣстныхъ франтовъ, которые заказали себѣ платья этого покроя, и увѣряетъ, что не можетъ поспѣть на всѣхъ шить. «Удивляюсь, какъ я не замѣтилъ этой новой моды? говоритъ вертопрахъ; никогда еще не дѣлалъ я такой грубой ошибки.» Ему необходимо въ тотъ же вечеръ нужно точно такое же платье, потому что онъ долженъ ѣхать на званый вечеръ, куда не смѣетъ показаться въ старомъ. Онъ является туда: всѣ смотрятъ на него съ удивленіемъ; это первое платье въ такомъ родѣ, какого еще никто не видывалъ. Онъ увѣряетъ, что оно сшито по самой послѣдней модѣ, всякой хочетъ имѣть такое же, и планъ мастера Спина достигаетъ своей цѣли.

"Такимъ-то образомъ заставляютъ легковѣрныхъ людей почти безпрестанно перемѣнять наряды; и тѣ, которые полагаютъ, что слѣдуютъ модѣ, сами ее вводятъ. Не нужно кажется прибавлять, что портнихи употребляютъ тѣ же самыя хитрости для обольщенія щеголихъ, какъ и портные для франтовъ.

«Еще особенная тайна ремесла ихъ состоитъ въ томъ, чтобы извѣстныхъ послѣдователей моды заставлять носить платья новаго покроя. Это совсѣмъ для нихъ не трудно, и иной франтъ, который не въ состояніи заплатить долгъ свой портному, надѣется склонить его къ терпѣнію, доставляя ему средства увеличивать счеты другихъ.»

Такъ кончилъ пріятель мой, и я увѣрился въ справедливости его замѣчаній. Они еще болѣе заставили меня держаться прежняго моего обыкновенія, и перемѣнять платье только два раза въ годъ. При всёмъ томъ однако же я, къ сожалѣнію моему, не могу не сознаться, что объ насъ заключаютъ гораздо чаще по платью, нежели по достоинствамъ, и если кто не одѣтъ по послѣдней модѣ, то онъ долженъ довольствоваться и тѣмъ, что займетъ послѣднее мѣсто въ уваженіи людей моднаго свѣта. Изъ происшествія столько же истиннаго, какъ и плачевнаго, знаю, я, что Полковникъ М * * *, умирая отъ раны, полученной имъ на дуелѣ, жалѣлъ о томъ, что наговорилъ грубостей своему сопернику, отъ чего произошла ихъ ссора, и увѣрялъ секунданта своего, что онъ никакъ не полагалъ, чтобы это могъ быть человѣкъ порядочный, потому что на немъ было платье, которое уже съ годъ тому назадъ какъ вышло изъ моды.

№ XXXIV.

ОБЩЕСТВО СИНИХЪ ЧУЛКОВЪ.

Il me tarde de voir notre assemblée ouverte,

Et de nous signaler par quelque découverte.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Nous approfondirons, ainsi que la physique,
Grammaire, histoire, vers, morale et politique.

Molière.

На дняхъ встрѣтился я съ госпожею Монтегю Маріонвиль въ лавкѣ одного моднаго книгопродавца. Она съ восторгомъ говорила объ Обществѣ Синихъ Чулковъ^[6], которое наканунѣ имѣло свое собраніе у Леди Лернедловъ. Увидѣвъ меня, она ласково подала мнѣ руку, и очень жалѣла о томъ, что я тамъ не былъ. Я поблагодарилъ ее и спросилъ, какъ она провела вечеръ, кого тамъ видѣла и что ей болѣе понравилось, общество или предметъ разговора?

"И то и другое, отвѣчала она мнѣ: новости, науки, таланты, всё тамъ было соединено. Кромѣ обыкновенныхъ посѣтителей, находились тамъ: Сиръ Александръ Алькали, одинъ изъ нашихъ первыхъ Химиковъ; живописецъ Верни, недавно пріѣхавшій изъ Рима и Сиръ Робертъ Юфоній, глубокомысленный Греческій ученый, который удивилъ насъ необыкновенною своею памятью, прочитавъ безъ ошибки триста стиховъ изъ Софокла. Правда, что я ничего не понимала, также какъ и все Общество Синила Чулковъ, но не смотря на то, это принесло намъ большое удовольствіе, и я увѣрена, что стихи были превосходны.

"Еще былъ тамъ Г. Архитравъ, который съ такимъ краснорѣчіемъ и такъ живо сдѣлалъ намъ описаніе отломка колонны, что намъ казалось, будто бы они у насъ передъ глазами, и я воображала, что нахожусь между развалинами Геркулана.

"Тамъ же видѣла я стихотворца, или лучше сказать, Барда, Р. Дактиля и Импровизатора Чатерини, который сочинилъ экспромптомъ четыре прекрасные стишка на собачку Леди Гардъ-Кастль. Г. Дактиль очень красивый мущина, настоящій Римлянинъ. Волосы у него были причесаны точно, какъ они изображены на статуѣ Брута; а тонкой батистовый галстухъ такъ былъ повязанъ, что позволялъ видѣть жилистую, какъ у бойца, шею. Не льзя не согласиться, что онъ иногда не много безтолковъ, но отъ того стихи его еще болѣе выразительны я смѣлы. Какія счастливыя есть картины воображенія въ Одѣ его къ лунѣ, гдѣ онъ называетъ ее задумчивою Матерью меланхоліи!

"Докторъ Дабле такъ же тамъ находился. Вы знаете, что онъ открылъ новое средство отъ истерическихъ болѣзней; я не должна забыть и о Миссъ Фанни Ферморъ, которая, по знаніямъ своимъ въ Ботаникѣ, считается первою во всей Англіи. Она читала стихи на Моногинію и Поліандрію, и показывала намъ одно рѣдкое растеніе, котораго я еще никогда не видывала.

"Лордъ Готикъ, ученикъ славнаго Галя, пріѣхалъ уже почти въ полночь, и сообщилъ намъ часть своихъ свѣдѣній. Онъ ясно показалъ намъ на дѣтской головѣ органъ Географіи, и увѣрялъ меня, что онъ вовсе не удивился, узнавъ, что я строю себѣ домъ, потому что онъ ни у кого не видалъ такъ сильно означеннымъ на черепѣ органъ построенія, какъ у меня. Органъ же разрушенія находится въ той самой степени у Нѣмецкаго Фельдмаршала, Барона Фонъ Клинкенъ-Катендундертромпа. Но онъ очень не кстати вздумалъ показать намъ органъ изобрѣтенія на головѣ Леди Лоры, потому что нося парикъ, она не могла позволить ему до него дотронуться.

«Леди Лернедловъ показывала намъ прекрасные барельефы, портфель съ отборными эстампами, безподобную Этрусскую вазу, и нѣсколько недавно полученыхъ ею мозаиковъ. Другіе привезли съ собою медали, финифть и миніатюры. Италіянецъ предлагалъ прекрасный камей, который порученъ ему былъ для продажи, а у доктора была новая табакерка изъ лавы Везувія, оправленная съ большимъ вкусомъ.

„Однимъ словомъ, время прошло такъ скоро, что пробило уже два часа, когда я полагала, что не болѣе еще какъ первый въ половинѣ: я съѣла пирожокъ, выпила стаканъ лимонаду и велѣла подать свою карету. Славный актеръ Монологъ подалъ мнѣ руку, чтобы проводить меня до подъѣзда и обѣщалъ познакомитъ меня съ Г. Флаксманомъ^[7], очень занимательнымъ существомъ, и представить мнѣ господина NN…. Я позабыла его имя, но это тотъ самый ученый, который пишетъ новую систему физіогномій и сочиняетъ разсужденіе объ облакахъ, изъ котораго мы столько же узнаемъ объ этомъ предметѣ, сколько имѣемъ понятія и о звѣздахъ. О науки! Божественный даръ! сколько я почитаю васъ и тѣхъ, кого вы озаряете! Наконецъ, это былъ одинъ изъ лучшихъ вечеровъ въ моей жизни, и я всегда буду вспоминать о немъ съ удовольствіемъ, какъ о торжествѣ разсудка и объ истинномъ наслажденіи души.“

Она хотѣла продолжать, но въ это самое время книгопродавецъ подалъ ей книгу, прося оную посмотрѣть.

„Боже мой! вскричала она, обомлѣвъ отъ удивленія: какія прекрасныя поля!“ Я взглянулъ на книгу и увидѣлъ нѣсколько строчекъ, довольно красиво напечатанныхъ по срединѣ страницы, кругомъ же ихъ такія широкія ноля, какихъ мнѣ еще никогда не случалось видѣть. Господа Маріонвиль тотчасъ рѣшилась купить эту книгу, и такъ занялась разсматриваніемъ оной и разспросами о цѣнѣ, что совсѣмъ обо мнѣ позабыла, и я воспользовался случаемъ, чтобы удалиться.

Возвратясь домой, размышлялъ я о множествѣ способовъ издерживать деньги, не говоря уже о костяхъ, картахъ, собакахъ, лошадяхъ и о порокахъ, не менѣе того разорительныхъ. Суммы, истраченныя въ продолженіе одного поколѣнія на слѣдующіе только предметы, были бы достаточны для уплаты всего государственнаго долга: какую бездну денегъ поглощаетъ страсть къ постройкамъ, къ медалямъ, къ антикамъ и вообще ко всѣмъ художествамъ, Химія, Физика и Библіоманія^[8]. Можно бы прибавить еще къ тому жадность покупать всякихъ родовъ хронометры; но эта страсть принадлежитъ почти исключительно однимъ только знатнымъ вельможамъ. Если бы они могли чрезъ нее узнать хотя цѣну времени, то извлекли бы уже очень важную для себя пользу.

Довольно странно, что библіоманы цѣнятъ покупаемыя ими сочиненія, не по достоинству автора; но по одной книгѣ, вещественно взятой, такъ что Попе не ошибся, сказавъ:, милордъ охотникъ до книгъ, а не до авторовъ.» — Сочиненіе, напечатанное золотыми буквами на пергаментѣ, съ раскрашенными картинками, которое издано въ началѣ прошедшаго столѣтія, непремѣнно будетъ имѣть всѣ нужныя достоинства, сколько бы предметъ его ни былъ незанимателенъ, или даже безсмысленъ, потому что его покупаютъ не для того, чтобы читать, а для того, чтобъ только разсматривать, Что же касается до меня, а всегда думалъ, что самое приличное для человѣка упражненіе есть познаніе подобныхъ себѣ. Но чтобы узнать ихъ, каковы они дѣйствительно суть, то я болѣе замѣчаю дѣйствія ихъ, нежели слова, и сіе-то слѣдствіе многолѣтнихъ наблюденій представляю теперь моимъ читателямъ.

№ XXXV.

СОСѢДЪ ЗА СТОЛОМЪ.

Mais déjà du dîner donnant l'heureux signal,

La cloche du chateau rappelle les convives
Entendez-vons leurs pas sous ses voûtes massives

Pope.

Большіе обѣды, если только они не имѣютъ цѣлью общественной пользы, какъ на примѣръ Министерскіе съѣзды, столы по случаю выборовъ, или общества благотворительности, вообще бываютъ утомительны, скучны и высокопарны. Въ первомъ случаѣ по крайней мѣрѣ ни на минуту не теряютъ изъ виду предположеннаго предмета, и весь разговоръ обращается на одну главную точку; всякой, являясь туда, знаетъ, что онъ тѣмъ исполняетъ свою обязанность, и вставая изъ-за стола, чувствуетъ облегченіе; — единообразіе тостовъ его утомляетъ, но существенная польза необходимо привлекаетъ его въ эти собранія, гдѣ онъ встрѣчаетъ много достойныхъ людей. Скука еще болѣе того царствуетъ за гражданскими обѣдами, на пиршествахъ у Альдермановъ и Набобовъ, и потому я всячески стараюсь ихъ избѣгать. На столахъ у вельможъ и дворянъ также всегда можно найти черепаху и дичь и притомъ не услышишь тамъ разсужденій о какихъ нибудь приходскихъ дѣлахъ, или о достоинствѣ различныхъ блюдъ; признаюсь, что такіе предметы вовсе Для меня не привлекательны; и хотя покойный Герцогъ Норфолькскій утверждалъ, что хорошій обѣдъ никогда не можетъ казаться продолжительнымъ, но я думаю, согласно со Скупымъ Мольера, что слова: Должно ѣсть, чтобы жить, а не для того жить, чтобы ѣсть, заслуживаютъ быть начертанными золотыми буквами. Но тучныя наши чада Ѳемиды и духовные, въ багряныхъ одеждахъ своихъ, совсѣмъ другаго мнѣнія.

Въ кругу высшихъ сословій, на большихъ обѣдахъ, дѣлаемыхъ по какому-нибудь случаю для общественной пользы, всегда найдешь хорошее общество, хорошій тонъ и хорошій столъ. Первая изъ этихъ выгодъ конечно наиболѣе желательна; и вмѣстѣ съ любезными хозяевами дома, умѣющими угощать съ пріятностью, мы радуемся, когда встрѣчаемъ знающаго и умнаго человѣка, который оживляетъ разговоръ. Но пріятный сосѣдъ за столомъ есть главнѣйшее удовольствіе въ обществѣ, и если перваго должны считать сокровищемъ всѣ тѣ, которые, такъ какъ я, болѣе любятъ слушать, нежели говорить; то второй прибавляетъ звено къ цѣпи общежитія и часто въ послѣдствіи дѣлается вашимъ другомъ. Первому удивляются, а послѣдній возбуждаетъ участіе и привязанность.

Несчастливъ тотъ, кому случится сидѣть за столомъ подлѣ красавицы, у которой языкъ связанъ гордостью или невѣжествомъ; подлѣ глупой вдовы, которую принуждены были пригласить изъ благопристойности или по родству; подлѣ сигарой дѣвицы, охотницы болтать, которая безпрестанно говоритъ и ничего не скажетъ; или подлѣ холоднаго и угрюмаго Циника, имѣющаго сомнительныя притязанія на литературу, и не болѣе того значущій вѣсъ въ Парламентѣ! Какая достойная зависти противуположность, если вы сидите подлѣ плѣнительной и веселой женщины, которой непринужденность, прелести и любезность украшаютъ часы, проведенные въ ея обществѣ, или подлѣ человѣка, который много путешествовалъ, котораго основательныя и обширныя свѣдѣнія не чужды никакого рода разговора, но который столько вѣжливъ, что говоритъ съ вами только о томъ, что сообразно съ вашими способностями или было главнымъ предметомъ при вашемъ воспитаніи, вмѣсто того чтобы искать только случая безпрестанно выставлять свои глубокія познанія и говорить съ вами о такихъ вещахъ, въ которыхъ онъ бы наиболѣе могъ себя выказать.

Большое неудобство имѣть за столомъ сосѣдкою молодую и прекрасную женщину, которая, изъ тщеславія, хочетъ безпрестанно разговаривать съ вашимъ сосѣдомъ, если онъ моложе васъ, богаче или выше чиномъ; которая считаетъ, что еще дѣлаетъ вамъ милость ежеминутно наклоняясь передъ вами, чтобы съ нимъ поговорить, вмѣсто того, чтобы обернуться къ вамъ спиною; и будучи единственно занята удивленіемъ, которое возбуждаютъ ея прелести, совсѣмъ объ васъ и не думаетъ. Можетъ быть согласится она выпить съ вами рюмку вина^[9]; но стараться хоть одну минуту обратить на себя ея вниманіе, было бы такое предпріятіе, въ которомъ вы никогда не успѣете; и если сосѣдъ вашъ съ другой стороны, человѣкъ молчаливый, имѣющій голову, набитую вздорами, которыми онъ важничаетъ, или который неловкимъ образомъ старается завладѣть общимъ разговоромъ, посредствомъ давно извѣстныхъ всѣмъ замѣчаній и старыхъ анекдотовъ, то вы можете считать себя какъ бы совершенно отдѣльнымъ существомъ, посреди блистательнѣйшаго круга.

Вы можете быть выведены изъ этаго унизительнаго положенія вниманіемъ хозяина или хозяйки дома, которые приглашаютъ васъ выпить рюмку вина, или скажутъ вамъ нѣсколько словъ, чрезъ которыя вы хоть сколько нибудь примете участія въ разговорѣ; но счастливѣе всего, если случится, что васъ замѣтитъ одинъ изъ тѣхъ людей, у которыхъ въ глазахъ изображается душа, и который, сидя противъ васъ, начинаетъ съ вами разговоръ о чемъ нибудь пріятномъ и тѣмъ извлекаетъ васъ изъ ничтожества, выставляетъ васъ съ выгодной стороны, и подаетъ вамъ случай говорить о такомъ предметѣ, въ которомъ знаетъ, что вы сильны. Это истинная черта дружбы, можетъ быть одна изъ тѣхъ, которыя наиболѣе должно цѣнить; такой поступокъ, котораго мы чувствуемъ въ ту же минуту всё достоинство и который обязываетъ насъ къ благодарности: это почти добродѣтель, потому что сама Природа учитъ насъ быть добрыми и снисходительными.

Какъ часто бываетъ въ многочисленныхъ собраніяхъ, что иностранцы, сидя далеко отъ хозяина и отъ хозяйки дома, скучаютъ тогда какъ всё вокругъ нихъ улыбается и веселится; они походятъ на какихъ нибудь бѣдныхъ родственниковъ, которые никогда не удостоивается ни малѣйшаго поощренія.

Хозяинъ и хозяйка дома, вниманіемъ своимъ ко всѣмъ находящимся у нихъ за столомъ, уподобляются солнцу, которое разливаетъ вокругъ себя свѣтъ и теплоту; но сосѣдъ вашъ за столомъ есть свѣтило, которое служитъ вамъ проводникомъ во время ночи, благодѣтельное созвѣздіе, но которому вы направляете путь свой и которое дѣлается чрезъ то для васъ главнѣйшею точкою притяженія.

Пожилой человѣкъ не такъ бываете въ этомъ случаѣ счастливъ, какъ молодой, потому что волокитство неприлично старости и можетъ быть замѣняемо развѣ только какими нибудь особенными угожденіями; и потому должно съ выгодной стороны заключать о сердцѣ женщины молодой, прелестной и любимой въ обществѣ, которая снисходительно слушаетъ разсказы старика и раздѣлаетъ вниманіе свое между имъ и многочисленными своими обожателями; подобно тому должно судить и о душевныхъ качествахъ мущины, одареннаго пріятною наружностью, хорошо воспитаннаго и имѣющаго нѣкоторую значительность и славу, который садится подлѣ человѣка, пренебрегаемаго прочими и недовѣряющаго самому себѣ, или который, кажется, забываетъ веселое общество, его окружающее, чтобы занять сосѣдку, которая уже не молода, или дурна лицемъ.

Я помню, что одинъ кавалерійскій Капитанъ, очень красивый мущина и уважаемый во всѣхъ обществахъ, которыхъ онъ былъ душею, оказывалъ все возможныя угожденія молодой дѣвицѣ, обиженной Природою, которой даже и богатство не могло доставить жениха, хотя бы по расчету. Онъ былъ мнѣ искреннимъ другомъ, и я никогда не видалъ его съ выгоднѣйшей стороны, какъ въ этомъ случаѣ. И потому, не смотря на то, что многія женщины глядѣли на него съ удивленіемъ, а на сосѣдку его съ завистью, онъ заслужилъ всеобщее одобреніе и привлекъ къ себѣ всѣ сердца.

Къ тому же онъ не имѣлъ причины раскаиваться въ томъ, что послѣдовалъ чувству великодушнаго снисхожденія, потому что кромѣ удовольствія, которое мы обыкновенно находимъ въ томъ, чтобы дѣлать пожертвованія для человѣчества, онъ узналъ, что молодая особа очень умна и имѣетъ прекрасныя свѣдѣнія, такъ, что онъ не чувствовалъ ни малѣйшей скуки, разговаривая съ нею. Безполезно прибавлять, что онъ внушилъ ей чувства благодарности и почтенія, которыя она сохранила во всю жизнь. Но чтобъ быть способнымъ къ такому безкорыстному великодушію, должно имѣть возвышенныя чувства: счастливъ тотъ, кого Природа ими одарила!

Но когда, по прошествіи трехъ часовъ, назначенныхъ для трехъ перемѣнъ, дамы выходятъ изъ-за стола^[10], то должно уже имѣть въ виду другія отношенія и соображаться съ характеромъ и образомъ мыслей особъ, составляющихъ общество. Когда улыбки и прелести красавицъ не представляются болѣе взорамъ, то разговоръ перемѣняется и обыкновенно обращается на какой нибудь частный предметъ, сколько бы хозяинъ ни старался быть вѣжливымъ и внимательнымъ. Если многіе изъ гостей Члены Парламента, то говорятъ объ общественныхъ дѣлахъ, и вы имѣете случай что нибудь о нихъ узнать; если же большая часть собранія состоитъ изъ умныхъ и ученыхъ людей, тогда още болѣе можно извлечь себѣ пользы.

Къ сожалѣнію, очень часто случается, что послѣ первыхъ рюмокъ вина, разговоръ принимаетъ такой оборотъ, который не обѣщаетъ ни пользы, ни удовольствія. Злословіе начинаетъ тогда перебирать послѣднія новости: говорятъ о красотѣ. Миссъ Люціи, о стройности Леди В* * *; дѣлаютъ замѣчанія; о какомъ нибудь собраніи, гдѣ очень было тѣсно, или объ извѣстномъ праздникѣ, который отлично хорошо былъ устроенъ; заставляютъ васъ путешествовать изъ Эпсома въ Ньюмаркетъ, изъ Лонгова трактира къ Таттерзалю; собаки, лошади, заклады, выигрыши и проигрыши поперемѣнно представляются на разсмотрѣніе, и такимъ образомъ разговоръ въ раззолоченной столовой, между людьми первѣйшихъ сословій, дѣлается достойнымъ конюшни или псарни. Сверхъ того, вообще слишкомъ уже позволяютъ себѣ преступать предѣлы умѣренности, хотя франты и въ истинномъ смыслѣ порядочныя люди и стараются не измѣнять законамъ воздержности!

Должно также и то сказать, что насѣкомыя обыкновенно слетаются на свѣтъ, и потому иногда случается, что предметы разговора, гораздо болѣе еще унизительные и неприличные, занимаютъ время и вниманіе общества, доставляя забаву знатнѣйшимъ вельможамъ Государства. Тогда всякой благомыслящій человѣкъ долженъ удалиться къ дамамъ или совсѣмъ уѣхать; потому что передъ тѣмъ, пока разговоръ не достигъ еще до этой степени уничиженія, довольно уже можно наслышаться всякихъ вздоровъ, которые не оставляютъ надежды, чтобы онъ могъ обратиться на что нибудь болѣе занимательное. «Какъ посчастливилось Лорду Жоржу на скачкѣ къ Дерби! — начинаетъ одинъ; — даже всѣ знатоки ему позавидовали: онъ продалъ скакуна своего, который выигралъ закладъ, вдвое дороже, нежели чего онъ стоилъ.» Или, что столько же умно и занимательно: «Полковникъ! смѣю ли васъ спросить, что вы заплатили закату вороную кобылу? Она красива, хорошо выѣзжена и имѣетъ славную грудь, но я полагаю, что она должна бытъ слаба, потому что она казалась очень уставшею по окончаніи скачки.» Замѣтьте, что тотъ, кто это говоритъ, желаетъ ее купить. Далѣе: «Сиръ Ганри! я уступаю вамъ пару моихъ собакъ за сто гиней, а если хотите, то мѣняюсь ими на вашу охотничью лошадь съ придачею шестидесяти гиней, или на вашего жеребца и двуствольное ружье.»

Приличны ли такіе предметы разговора свѣтскому человѣку, Одаренному хоть малѣйшимъ разсудкомъ и въ особенности человѣку пожилому? Они ни сколько не лучше Какъ и споръ о лошадиной породѣ, о достоинствахъ собаки или о закладахъ; — важныя статьи! которыя могутъ быть утвердительно разрѣшены развѣ только Клубомъ жокеевъ^[11]. И потому какъ умно дѣлаютъ тѣ, которые, болѣе занимаясь красотою, нежели бутылками, идутъ Въ гостиную, гдѣ вѣрно находятъ благопристойнѣе и пріятнѣе этого общество; или тѣ, которые желая выполнить другія обязанности, посмотрѣть послѣднее дѣйствіе балета и притомъ поберечь свое здоровье, берутъ предосторожность, приказавъ подать себѣ карету въ одиннадцать часовъ, и уѣзжаютъ прежде, нежели конецъ столоваго засѣданія совершенно разгорячить головы.

Но не смотря на всѣ эти погрѣшности, которыми можно упрекнуть моихъ земляковъ, я чувствую, что сердце мое сильно бьется при воспоминаніи о друзьяхъ, которыхъ я пріобрѣлъ бывъ сосѣдомъ ихъ за столомъ, и которые во время обѣда положили основаніе, на коемъ въ послѣдствіи опытность воздвигла зданіе прочной привязанности. Милая чувствительность! всякой шагъ въ жизни представляетъ намъ твои благодѣянія! Симпатическій взоръ, который насъ ободряетъ, приглашая къ короткому знакомству, улыбка, учтивое наклоненіе головы, пожатіе руки, простой взглядъ, случайно замѣченная мысль, уступленное мѣсто, оказанное предпочтеніе, ласковое приглашеніе: всё это конечно само по себѣ ничего незначущія бездѣлки, но каждая изъ этихъ бездѣлокъ составляетъ звено въ общей цѣпи, которая соединяетъ волшебными узами любви и дружбы всѣхъ обитателей земнаго шара, учреждаетъ между ними тѣснѣйшія и пріятнѣйшія связи и сношенія, однимъ словомъ, которая составляетъ блаженство наше и утѣшеніе на поприщѣ жизни, обеспечиваетъ всё, что только можетъ служить къ счастію на землѣ, и доставляетъ намъ тѣ невинныя наслажденія, которыми такъ пріятно питается воображеніе.

No ХXXVI.

ЗАЧѢМЪ ЗАСТАВЛЯТЬ СЕБЯ ДОЖИДАТЬСЯ.

....... Parthis mendacier.
Hor.

Иные заставляютъ себя дожидаться единственно по какому нибудь непредвидѣнному случаю или приключенію; другіе же, напротивъ, дѣлаютъ это умышленно и по расчету. Но, какъ бы то ни было, обычай этотъ вошелъ въ моду между людьми большаго свѣта, не смотря на то, что онъ очевидно противенъ правиламъ истинной вѣжливости.

Молодой Вудвиль, первокласный франтъ, живущій великолѣпно, имѣющій прекрасный экипажъ и богатоубранный домъ, въ высшей степени обладаетъ этимъ недостаткомъ. Сѣрыя его лошади несутся къ подъѣзду во всю прыть; онъ выходитъ изъ роскошнаго своего фаэтона. Молотокъ у двери, съ шумомъ, подобнымъ грому, возвѣщаетъ пріѣздъ его. Онъ входитъ въ столовую, показывая видъ удивленія, и какъ будто бы ему очень совѣстно, что уже сѣли за столъ, а иногда даже подаютъ и вторую перемѣну.

Въ такомъ случаѣ онъ обыкновенно входя отступаетъ шагъ назадъ, складываетъ руки, пожимаетъ плечьми и немного наклоняетъ голову, какъ будто бы желая сказать: «По истинѣ, это очень дурно! Не уже ли я никогда не исправлюсь? Меня бы не должно принимать за то, что я такъ опаздываю! Но я столько имѣю обязанностей, такъ округленъ удовольствіями, что никуда вовремя не могу поспѣть. Впрочемъ, какъ же и быть тому иначе? Это по модѣ, дамы мнѣ прощаютъ и я вездѣ хорошо принятъ.» За этою пантомимой слѣдуетъ улыбка, для того только, чтобы показать прекрасные свои зубы. Послѣ чего, пожавъ руку находящемуся тутъ пріятелю или потрепавъ его по плечу, если онъ съ нимъ коротокъ, окинувъ глазами общество, поздоровавшись съ хорошенькими женщинами и съ модными людьми, онъ съ увѣренностью подходитъ къ оставленному для него мѣсту, продолжая сколько можно болѣе причинять всѣмъ безпокойства, но за то не щадя извиненій.

«Клянусь честью, — говоритъ онъ хозяйкѣ дома, сѣвши за столъ: — я недостоинъ прощенія, но поручаю себя вашей снисходительности. Никогда не дѣлалъ я такой ошибки. Въ шесть часовъ былъ я еще у Таттерзаля, гдѣ мы смотрѣли лошадь съ Герцогомъ де * * *. Замѣтивъ, что уже такъ поздо, я тотчасъ поскакалъ во весь духъ домой и дорогой едва не задавилъ нѣсколько человѣкъ; только двадцать минутъ употребилъ на свой туалетъ и въ мигъ явился сюда.» Въ другой разъ, онъ говоритъ: «Искренно прошу у васъ прошенія. Чувствую, что я виноватъ и не знаю какъ извиниться въ моей неучтивости; но я пріѣхалъ cъ бала въ восемь часовъ утра, до девяти не могъ заснуть и позабылъ завесть часы, отъ чего весь день у меня не въ порядкѣ; право я не полагалъ, чтобы такъ было поздно. Но зная ваше ко мнѣ расположеніе, я ласкаю себя надеждою, Что вы меня извините; вы знаете, что у меня самая вѣтреная голова въ свѣтѣ: никогда не умѣю распредѣлить временемъ и всегда противъ желанія опаздываю двумя часами.» Или: «Извините! это право не моя вина; я бы желалъ, чтобы Парламентъ былъ уничтоженъ. Я былъ тамъ сегодня съ братомъ и насилу могъ оттуда вырваться за полчаса назадъ. Я долженъ быть въ ужасномъ безпорядкѣ!… Одѣлся на скорую руку и въ каретѣ докончилъ свой туалетъ. Никогда еще не былъ я такъ раздосадованъ.» И безсмысленная улыбка заключаетъ это сплетеніе лжи.

Теперь всѣ такія отговорки уже обветшали; онѣ давно извѣстны всякому, кто только его знаетъ; никого болѣе не могутъ обмануть и наскучили всѣмъ, кто ихъ слышитъ. Не смотря на то однако же, онъ продолжаетъ держаться своего обыкновенія, которому онъ считаетъ себя обязаннымъ за нѣкоторый родъ значительности. Онъ вовсе не хочетъ прослыть человѣкомъ, умѣющимъ сохранить точность и порядокъ и страшится подвергнуть себя опасности войти въ гостиную, когда еще не всѣ съѣхались. Многія изъ знакомыхъ ему дамъ, которыя не обѣльщены краснорѣчіемъ его и жеманствомъ, и многіе изъ послѣдователей Эпикура, которые не желаютъ, чтобы въ ожиданіи его обѣдъ простылъ, по этой причинѣ совсѣмъ перестали приглашать его къ себѣ; но онъ всё таки не можетъ рѣшиться пріѣхать ранѣе, чтобы не быть принуждену провести въ гостиной скучныя пять минутъ передъ начатіемъ обѣда. Понятія, которыя онъ составилъ себѣ о приличіяхъ большаго свѣта, непремѣнно требуютъ, чтобы онъ всегда пріѣзжалъ съ торопливостью, какъ будто бы у него были самыя важнѣйшія дѣла. По этой привычкѣ проозвали его опаздывающимъ, чего однако же онъ нимало не стыдится и ни сколько за то не сердится; напротивъ того, вовсе не помышляя объ исправленіи, онъ, кажется, еще стремится къ достиженію высшей степени славы, и желаетъ заслужить названіе позднѣйшаго изъ опаздывающихъ, такъ какъ одинъ Французскій Генералъ былъ прозванъ храбрѣйшимъ изъ храбрыхъ.

Да и возможно ли ему исправиться, когда хозяйка дома, при входѣ его, подаетъ ему руку, сажаетъ подлѣ себя и говоритъ, улыбаясь: «Садитесь, вѣтреникъ, я думала что вы не ранѣе пріѣдете какъ къ десерту!» когда другая восклицаетъ: «Ахъ! вы ужъ здѣсь, Вудвиль! я не ожидала васъ такъ рано!» или когда третья прерываетъ его въ срединѣ пустыхъ отговорокъ и повтореній, говоря: «Садитесь и перестаньте извиняться, мы всѣ васъ знаемъ. Намъ извѣстно, что вы человѣкъ совсѣмъ на особыхъ правахъ, и что вы не можете иначе пріѣзжать, какъ послѣ всѣхъ.»

Всё это, по мнѣнію Вудвиля, способствуетъ къ тому, чтобы сдѣлать его моднымъ человѣкомъ, и придать ему болѣе блеска въ свѣтѣ. Онъ полагаетъ, и часто очень справедливо, что молодыя особы, входящія въ общество подъ руководствомъ легкомысленныхъ родителей, удивляются его увѣренности и хвастовству. Всегдашнее къ нему снисхожденіе такъ утвердило его въ этой привычкѣ, что онъ былъ бы въ большомъ замѣшательствѣ гдѣ выбрать себѣ мѣсто, если бы случилось ему пріѣхать прежде нежели прочіе гости сѣли за столь. Какое удовольствіе блистаетъ въ глазахъ его, когда Леди Мильдвей говоритъ ему съ свойственною ей любезностію:, я о томъ только жалѣю, что супъ не будетъ вкусенъ, не смотря на то, что вы вообще отдаете справедливость искусству Мерсьера (ея Французскаго повара), и что рыба простыла." — Вы ужъ слишкомъ ко мнѣ милостивы, отвѣчаетъ онъ: но я самъ всему причиною. Впрочемъ я буду вознагражденъ, если вы согласитесь выпить со мною рюмку мадеры, потому что я истинно стыжусь, пріѣхавъ такъ необыкновенно поздно. Ему бы должно было сказать: по обыкновенію.

Такими мѣлочами Вудвиль обратилъ на себя ложное вниманіе, которымъ онъ пользуется. Люди неопытные его терпятъ, снисходительные прощаютъ, а невѣжи ему удивляются.

Лордъ Редбукъ, который не имѣетъ другихъ достоинствъ кромѣ того, что нѣкогда служилъ при Дворѣ и что имя его, званіе и титла можно видѣть въ придворномъ календарѣ, есть также одинъ изъ тѣхъ людей, которые, будучи рождены къ отчаянію поваровъ, употребляютъ во зло дѣлаемое имъ снисхожденіе, нарушаютъ правила общежитія, и самовольно присвоивая непринадлежащее имъ превосходство, заставляютъ лучшее общество дожидать ихъ цѣлый часъ; наконецъ пріѣзжаютъ тогда, когда уже перестанутъ надѣяться, что они будутъ, и находятъ злобное удовольствіе въ разстройствѣ, которое причиняютъ между людьми, такъ долго ихъ ожидавшими.

Притомъ же Лордъ Редбукъ не обладаетъ любезною веселостью Вудвиля: онъ не скрываетъ гордости своей подъ наружностью притворнаго смиренія, и не прибѣгаетъ къ обыкновеннымъ извиненіямъ. Онъ, кажется, полагаетъ, что это въ порядкѣ вещей, чтобы его дожидались, и всегда занимаетъ за столомъ первое мѣсто, какъ по всѣмъ, правамъ ему принадлежащее. Иногда онъ покажетъ, будто бы удивляется, но. совсѣмъ, не тому, что онъ такъ опоздалъ, а развѣ только тому, что такъ рано, сѣли за столъ. Не въ оправданіе, но для того, чтобы придать себѣ болѣе важности, скажетъ онъ, что сей часъ только пріѣхалъ изъ Дерби, изъ Ньюмаркета или изъ Палаты Перовъ, хотя онъ гораздо менѣе принимаетъ участія въ томъ, что происходитъ въ Парламентѣ, нежели въ закладахъ на скачкахъ, въ двухъ первыхъ мѣстахъ. Говоритъ, вамъ, будто бы жалѣетъ о томъ, Что заставилъ себя дожидаться, но очень видно, что онъ никогда, бы не простилъ вамъ; если бы вы приняли его съ меньшими церемоніями. Онъ тотчасъ старается завладѣть общимъ вниманіемъ и уваженіемъ хозяевъ дома, считая себя обиженнымъ, если оное оказываютъ не ему одному. Всякое движеніе его имѣетъ цѣлью, чтобы получить отъ всѣхъ одобреніе, и малѣйшая учтивость его всегда имѣетъ видъ снисхожденія. Онъ пріѣзжаетъ поздно для тона, обѣдаетъ съ вами только для вида; остается сколько ему заблагоразсудится и уѣзжаетъ пофранцузски, то есть ни съ кѣмъ не простясь и не найдя ни удовольствія, ни пріятности въ вашемъ обществѣ.

Иногда онъ скажетъ вамъ съ величавостью: «Вы, можетъ быть, считаете непростительнымъ, что я такъ опоздалъ, но я и то съ трудомъ могъ пріѣхать. Для васъ отказался я отъ пяти или шести приглашеніи, и сдѣлалъ неудовольствіе многимъ, чтобы только сдержать данное вамъ слово.» Или, если онъ расположенъ шутить: «Вашъ Французъ поваръ вѣрно очень на меня сердитъ? Онъ, я думаю, обвиняетъ меня въ заговорѣ противъ его соусовъ, паштетовъ и макаронъ. Но мнѣ почти вовсе не льзя было пріѣхать; и я уже хотѣлъ было послать къ вамъ съ извиненіемъ.»

Этотъ обычай, заставлять себя дожидаться, такъ всѣми принятъ, что теперь поваръ, который приготовляетъ обѣдъ, и гость, для котораго онъ назначенъ, другъ передъ другомъ стараются поспѣть послѣднимъ. Это заставило сказать одного знакомаго мнѣ Ирландца, который со времени Соединенія всякой, годъ переправляется черезъ каналъ, для того только, чтобы произнести въ Нижнемъ Парламентѣ: да, или нѣтъ, «Судя по обѣдамъ нашимъ, которые годъ отъ году бываютъ позже, не удивительно будетъ, если наконецъ станутъ обѣдать на другой день поутру.»

Хозяинъ дома, ожидающій гостей, опасаясь, чтобы не пропалъ даромъ прекрасный обѣдъ, старается назначить къ тому часъ, какъ можно позже. Но не смотря на то, приглашенные имъ оспориваютъ другъ у друга право пріѣхать послѣднимъ, и превзойти одинъ другаго въ ловкости смѣшныхъ и жалкихъ извиненій, которыя основаны только на искуствѣ лгать и говорить нелѣпицы; и это зло будетъ возрастать до тѣхъ поръ, пока люди, служащіе образцемъ хорошаго тона въ обществахъ, не подадутъ противнаго тому примѣра.

Встрѣчаетесь ли вы въ паркѣ съ моднымъ человѣкомъ: онъ пройдетъ съ вами раза два по алеѣ. Потомъ вдругъ посмотритъ на часы и какъ будто удивляясь, что уже такъ поздно, оставляетъ васъ, подъ предлогомъ нужнѣйшихъ дѣлъ или назначеннаго свиданія. Вы заключаете о немъ какъ о человѣкѣ обстоятельномъ, который боится, чтобы не заставить себя дожидаться. Совсѣмъ нѣтъ: чрезъ минуту встрѣчаете вы его съ другимъ знакомымъ, котораго онъ оставитъ точно такимъ же образомъ, какъ и васъ, и потомъ сдѣлаетъ то же съ третьимъ и съ четвертымъ. Если случится ему разговаривать съ какою нибудь знатною особою, то онъ пройдетъ мимо, не обращая на васъ ни малѣйшаго вниманія, или слегка наклонить голову съ видомъ покровительства.

Что касается до меня, признаюсь, что я люблю точность, и еслибы не владычество моды, то я былъ бы самый обстоятельный человѣкъ. Но слуги, глядя на меня съ изумленіемъ какъ будто бы хотѣвъ сказать: «Кто же вы таковы, что такъ рано пріѣхали?» такъ часто въ половинѣ седьмаго часа провожали меня въ библіотеку, показывая на столъ, гдѣ лежали романы и новыя сочиненія, чтобы помочь мнѣ провести время; такъ часто дожидался я въ залѣ по цѣлому часу совершенно одинъ, не имѣя другаго товарища, кромѣ журнала, который я уже читалъ, и лакея, который чрезъ нѣсколько времени входилъ, чтобы помѣшать въ каминѣ уголья, посматривая на меня съ пренебреженіемъ за то, что я такъ рано пріѣхалъ; такъ часто видалъ я, какъ хозяинъ, пріѣхавъ верхомъ, сходилъ съ лошади, чтобы идти еще только одѣваться къ столу, полчаса уже послѣ того какъ я пришелъ, располагая чрезъ десять минутъ обѣдать; наконецъ, камердинеръ такъ часто говорилъ мнѣ съ важнымъ видомъ, что онъ полагаетъ, что господинъ его или госпожа скоро выйдутъ, что я принужденъ былъ слѣдовать общему обычаю и пріѣзжать всегда часомъ позже, нежели какъ назначено.

Не смотря на то, я одобряю и уважаю въ полной мѣрѣ правила и поступки, безсмертнаго Лорда Нельсона, который почиталъ скорость и точность во всѣхъ вещахъ необходимо нужными качествами. Однажды, когда онъ приказывалъ купцу прислать къ нему купленную имъ вещь на другой день поутру въ шесть часовъ, и когда купецъ ему отвѣчалъ: «Непремѣнно, Милордъ, я буду имѣть честь самъ принести ее къ вамъ ровно въ шесть часовъ.» — Это не то, сказалъ ему Нельсонъ, тихо ударивъ его по плечу: должно, чтобы вы пришли ко мнѣ четвертью часа ранѣе. — «Какъ вамъ угодно, Милордъ, отвѣчалъ удивленный купецъ: я буду у васъ четвертью часа ранѣе шести часовъ.» — Очень хорошо, продолжалъ Адмиралъ; этой-то четверти часа ранѣе я обязанъ всѣмъ, что ни сдѣлалъ хорошаго въ моей жизни.

Чѣмъ болѣе размышлять объ этомъ словѣ, примѣняя его къ дѣятельному и рѣшительному нраву нашего Героя, тѣмъ болѣе онъ покажется достойнымъ удивленія. Но читатели мои будутъ умѣть цѣнить его и безъ моихъ поясненій; и потому я обращаюсь къ моему прежнему предмету, и скажу, что еслибъ можно было отучить другихъ отъ привычки заставлять себя дожидаться, то меня бы никогда не обвинили въ недостаткѣ точности.

№ XXXVII.

ОСЕНЬ въ ЛОНДОНѢ.

...... Quae deserta inhospita tesqua

Credis, amaena vocat mecùm qui sentit.

Hor.

Давно уже принялъ я себѣ девизомъ, что мы тогда гораздо менѣе одни, когда бываемъ одни. Куда бы я ни направилъ путь свои, лишь бы только это было въ любезномъ моемъ Лондонѣ, я увѣренъ, что вездѣ найду предметы, очень для меня занимательное.

Модные наши люди, не довольствуясь тѣмъ, что обращаютъ ночь въ день, дѣлаютъ еще изъ зимы лѣто, оставаясь въ столицѣ Май и Іюнь мѣсяцы, на зло жарамъ и пыли, и проводя, единственно для тона, самое суровое зимнее время въ деревнѣ, гдѣ холодъ и дождь заставляютъ ихъ сидѣть дома, и часто дѣлаютъ совершенно невозможнымъ всякое сообщеніе съ сосѣдами. Отъ того лѣтомъ улицы наши покрыты великолѣпнѣйшими экипажами; Гайдъ-Паркъ прельщаетъ взоры, соединяя всё, что только мода и роскошь заключаютъ въ себѣ обворожительнаго: и потому не удивительно, что это время года есть время забавъ.

Но въ Сентябрѣ и въ Октябрѣ мѣсяцахъ, когда знатные наши люди живутъ въ своихъ замкахъ; когда подобія ихъ, подражающія имъ обезьяны, собираются, слѣдуя модѣ, въ приморскихъ городахъ, съ тѣмъ чтобы пользоваться водами, Иди только для виду; когда франты наши и щеголихи, которыхъ весна разорила, отправляются для экономіи во Францію; когда картежные наши промышленники путешествуютъ въ Ахенъ, въ Бриссель и въ Парижъ, надѣясь поймать тамъ какихъ нибудь голубковъ, которыхъ они еще не совсѣмъ ощипали, и которые, владѣя уже однимъ только крыломъ, удалились въ теплый климатъ, для того чтобы отростить тамъ свои перья, то Лондонъ походитъ, такъ сказать, на опустѣвшую деревню. Тогда тунеядецъ, не въ состояніи будучи прогнать угнетающую его скуку, носитъ ее повсюду съ собою; онъ болѣе, нежели когда нибудь, чувствуетъ праздность, и меланхолія его, кажется, принимаетъ самые мрачные оттѣнки; купецъ ищетъ разсѣянія, разъѣзжая по окрестнымъ дачамъ въ кабріолетѣ своемъ или въ фіакрѣ, и показываясь иногда въ театрахъ втораго разряда^[12]; а прикащикъ его, нарядившись въ козацкія брюки и прицѣпивъ къ сапогамъ шпоры, отличается верхомъ на наемной лошади, надѣясь, что его сочтутъ моднымъ молодымъ человѣкомъ, гусаромъ, пріѣхавшимъ изъ Гоунсловскихъ казармъ или изъ какого нибудь другаго мѣста; между тѣмъ какъ аптекарскій ученикъ, также желая походить на военнаго, всячески старается принять на себя наружность этого званія.

Что касается до меня, то даже и въ это мертвое время года, какъ его называютъ, я нахожу, куда употребить мои дни, и не имѣю недостатка въ предметахъ для размышленія; потому что въ этомъ случаѣ я думаю точно какъ и Герцогъ Кинсборійскій, что Лондонъ, даже и въ концѣ лѣта, гораздо менѣе скученъ, нежели деревенская жизнь.

Лондонъ представляетъ двѣ различныя картины, которыя поэтъ или художникъ могъ бы назвать; Лондонъ торжествующій и Лондонъ оставленный. Но даже и въ послѣднемъ случаѣ онъ не теряетъ привлекательности своей въ глазахъ моихъ. Я часто хожу по запустѣвшимъ нашихъ площадямъ; разсматриваю на нихъ великолѣпныя зданія, которыя недавно еще такъ были веселы, шумны и наполнены людьми, а теперь, запертыя наглухо со всѣхъ сторонъ, кажутся посвященными мраку и молчанію; дворцы, которые Амуры и Граціи превращали въ храмы Киприды, гдѣ одной только ей и покланялись; домы богатыхъ банкировъ, куда нуждающійся въ деньгахъ и теперь пріѣжаетъ всякую недѣлю, и которыхъ двери осаждены были знатными людьми, ревностными обожателями Плутуса, продававшими тамъ иногда за нѣсколько гиней и честь свою и титла; оставленное жилище какого нибудь Набоба, истинное капище Маммона, гдѣ корыстолюбіе и скупость повергались ницъ передъ золотымъ окномъ; наконецъ клубы, игорные и картежные домы, гдѣ множество безразсудныхъ людей были обмануты, ограблены и разорены: словомъ, вездѣ нахожу я что нибудь достойное наблюденія.

Однажды, ходя по площади Cв. Іакова и размышляя о дурномъ вкусѣ ея украшеній, увидѣлъ я подлѣ себя высокаго, худо одѣтаго Ирландца, который разинувъ ротъ, выпуча глаза и сложивъ назадъ руки, зѣвалъ по сторонамъ и походилъ на простака, Недавно только пріѣхавшаго въ Лондонъ. Наконецъ, взглянувъ на домъ съ закрытыми окнами, принадлежащій одному очень извѣстному въ Ирландіи Лорду «По совѣсти сказать, вскричалъ онъ: вотъ домъ, въ которомъ столько же пустоты, какъ и въ головѣ его хозяина.» Восклицаніе его, очень естественно заставило меня взглянуть сперва на пустой домъ, а потомъ на человѣка, который сдѣлалъ такое замѣчаніе, и который тотчасъ удалился. Но чрезъ нѣсколько минутъ я примѣтилъ, что карманъ мой сдѣлался также пустъ, какъ и домъ господина вельможи, потому что я не нашелъ въ немъ ни Индѣйскаго платка, ни серебряной моей табакерки. «Ничего не значитъ, подумалъ я: у меня есть другіе платки и табакерки; этимъ я заплатилъ за свое любопытство.» Къ тому же, это была мастерская штука, достойная Августа мѣсяца, и сыгранная довольно живо для мертваго времени года. Такъ-то всякая минута измѣняетъ положеніе вещей, и всякой день приводитъ приключеніе, отъ котораго созрѣваетъ разсудокъ нашъ и прибавляется опытность.

Не одинъ разъ забавлялся я, видя на Гросвенорской и Берклейской площадяхъ, сидящихъ у дверей толстыхъ швейцаровъ нашихъ вельможъ, которые, читая журналы, взвѣшиваютъ въ умѣ своемъ выгоды не только Отечества своего, но и цѣлой Европы и очень свободно располагаютъ коронованными глазами. Не смѣшно ли воображать, что они и жены ихъ, имѣя поддѣльные ключи отъ погребовъ своихъ господъ, въ отсутствіе ихъ дѣлаютъ также свои собранія и conversazione, свои завтраки à la fourchette и балы, свои министерскіе и оппозиціонные обѣды, гдѣ злословіе, вооружаясь на счетъ хозяина и хозяйки дома, столь же мало щадить и благородныхъ ихъ пріятелей? Часто также видалъ я счастливую чету, прокрадывающуюся, для удобнѣйшаго свиданія, въ пустой домъ знатнаго господина, истинный храмъ вкуса и роскоши, котораго двери можно себѣ отворить золотымъ или серебрянымъ ключемъ. Бываетъ, что жена швейцара довольно пригожа и сама привлекаетъ охотниковъ; но чаще того она только изъ снисходительности услуживаетъ Сиръ Жону и Леди Жеминъ, Полковнику Спарку и хорошенькой бѣлошвейкѣ, а иногда и гувернанткѣ дома, которая пріѣзжаетъ въ городъ подъ какимъ нибудь предлогомъ и случайно встрѣчаетъ тамъ Милорда.

Сенъ-Жемскій паркъ, въ самое скучное время, всегда представляетъ живую панораму. Тамъ-то храбрые наши офицеры, уволенные съ половиннымъ жалованьемъ, большею частію изъ сѣверной или западной части Великобританніи, проводятъ время разсказывая какому нибудь вновь прибывшему въ Лондонъ провинціалу о своихъ походахъ, надѣясь, но часто напрасно, что ихъ пригласятъ на обѣдъ. Тамъ-то обдумываютъ они планы свои, какъ бы нанять горницу въ такомъ домѣ, гдѣ есть пригожая служанка, сыскать средство подбиться въ любовь къ. какой нибудь богатой вдовѣ, или завладѣть сердцемъ своей прачки. Разговоры ихъ всегда занимательны, и я никогда не оставляю ихъ безъ сожалѣнія.

Не менѣе того любопытно замѣчать хитрыя уловки плутовъ, ст роющихъ замыслы противъ вашихъ кармановъ, и жрицъ Венеры, которыя стараются заманить васъ въ свои сѣти. «Это ли Гринъ-Паркъ?» спрашиваетъ у васъ молодой человѣкъ, который подойдя, садится подлѣ, на лавкѣ. Онъ разказываетъ вамъ всѣ свои похожденія, говоритъ, что пріѣхалъ въ столицу за наслѣдствомъ или по тяжебному дѣлу; что отецъ его имѣетъ прекрасный замокъ и 500 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода; между тѣмъ какъ въ Лондонѣ нѣтъ полицейскаго офицера, который бы не зналъ въ лице этого молодца Прелестная Нимфа съ боязливостью подходитъ къ вамъ, и проситъ показать ей дорогу въ Сити, гдѣ живетъ ея дядя; говоритъ, что она не знаетъ Лондона и не желала бы жить въ немъ; что боится одна ходишь по улицамъ, и за счастіе бы почла, если бы могла найти себѣ провожатаго! Какой-нибудь простодушный въ состояніи на то вызваться; но человѣкъ опытный тотчасъ вспомнитъ, что видалъ эту красотку, прогуливающуюся по вечерамъ въ Оксфордской и Сенъ-Жемской улицахъ, въ Пель-Мелъ, Чаринъ-Кроссъ и Геймаркетъ.

На улицахъ вы также видите множество людей, заслуживающихъ ваше вниманіе: мота, который ищетъ денегъ; растовщика, который желаетъ сбыть свои; челобитчика, который бѣжитъ къ своему стряпчему; приказнаго, который идетъ къ должности; помѣщика, который мечтаетъ о сельской экономіи, и купца, размышляющаго о своихъ торговыхъ оборотахъ. Объ этомъ можно было бы написать цѣлые томы, и потому предоставляю читателямъ моимъ судить, существуетъ ли въ Лондонѣ мертвое время года.

№ XXXVIII.

РОМАНИЧЕСКАЯ ДѢВИЦА и МОЛОДОЙ БАККАЛАВРЪ.

Характеры.

Leur affectation couvre avant dix-huit ans;

Des frimas de l'hiver les roses du printems.

Pope.

Нѣсколько недѣль тому назадъ, племянница моя Софья вышла изъ пансіона $ и начала вступленіе свое въ свѣтъ путешествіемъ къ Шотландскимъ озерамъ. Она прекрасная дѣвица, но я замѣтилъ, что удаленіе, въ которомъ она жила отъ свѣта, и природная наклонность ко всему романическому, очень много сдѣлали ей вреда.

Братъ мой при жизни своей не намѣренъ былъ знакомить ее слишкомъ pано съ удовольствіями большаго свѣта; и опекунъ его дочери, желая согласоваться съ волею отца, почелъ себя обязаннымъ держать ее до восемнадцати лѣтъ въ пансіонѣ. Она никогда оттуда не выѣзжала, кромѣ большихъ праздниковъ, которые проводила въ помѣстьѣ его, въ Нортумберлендскомъ Графствѣ. Что же изъ этого вышло? — Лѣса, озера, горы и живописныя мѣстоположенія сдѣлались единственными предметами, которые занимали ее во всей Природѣ. Наполнивъ умъ свой всѣми новѣйшими романами, какіе только могла достать, она пристрастилась къ сантиментальнымъ мечтаніямъ, которыми голова ея совершенно набита.

Въ одеждѣ своей она странна до дурачества: обыкновенно беретъ себѣ въ образецъ Римскихъ или Греческихъ героинь, а еще того чаще подражаете лицамъ изъ любимыхъ своихъ романовъ. Иногда бываетъ Элоизою, въ другой разъ Каролиною Лихтфильдъ; сегодня она Елена, Владѣтельница Озера^[13], а завтра прекрасная Роземонда, историческое лицо, которое попадается во многихъ романахъ.

Забавы ея также совсѣмъ особеннаго рода: она прогуливается при свѣтѣ блѣдной луны, но рощамъ, по горамъ и около водопадовъ; заставляетъ эхо повторять отголоски жалобной своей Музы; декламируетъ томные или трагическіе стихи; читаетъ подъ тѣнью древняго дуба какой нибудь нѣжный романъ, украшаетъ себя полевыми цвѣтами и плачетъ надъ ними, когда они завянутъ; или, желая походить на Стернову Марію, пасетъ на голубой лѣнточкѣ барашка, притворяясь погруженной въ задумчивость и размышленія.

Всѣ такія сумазбродства лишили ее свѣжести лица, которое украшалось прежде живѣйшимъ румянцемъ, и придали ей мрачный и меланхолическій видъ, отнимающій у нее половину прелестей.

Въ разговорѣ она безпрестанно приводитъ изъ разныхъ авторовъ мѣста, означенныя печатью меланхоліи, любви и чувствительности. Тѣлодвиженія, игра лица и обхожденіе, всё въ ней принужденно, выучено и театрально. Ея тусклые взоры, томная улыбка, безпрерывно воздымающаяся грудь, небрежно упадающая прелестная рука, и голова, склоненная въ размышленіяхъ, невольно обращаютъ на нее вниманіе. Нервы ея такъ нѣжны, органы такъ чувствительны, что внезапно отворенная дверь производитъ въ ней электрическое сотрясеніе; летящее въ воздухѣ перышко заставляетъ ее содрогаться, и самый обыкновенный взглядъ приводитъ ее въ краску: словомъ, она вѣчно въ тоскѣ или въ восторгахъ

У нее были двѣ пансіонныя пріятельницы, зараженныя, также какъ и она, сумазбродного страстью ко всему романическому. «Это подруги моего сердца, говаривала она: повѣренныя всѣхъ моихъ помышленій, души, подобныя моей! Онѣ составляютъ со мною одно существо, и я не промѣняю ихъ ни на что въ мірѣ.» Не смотря на то однако же, она съ обѣими перестала видѣться: съ одного за то, что она вышла замужъ, не открывъ ей тайныхъ движеній своего сердца; съ другою же за насмѣшку надъ Посланіемъ, которое племянница моя сочинила къ поблекшей фіалкѣ.

Сердце ея три раза уже ощущало любовь, но она никому не повѣряла этой слабости, кромѣ сердечныхъ подругъ своихъ. Первый предметъ ея нѣжности женился на другой; второй былъ убитъ на дуэлѣ, а третій, попавъ за долги въ шторму, потерялъ изъ виду прелестную незнакомку, которая изъ окна своего пансіона отвѣчала нѣжными взглядами на его томные вздохи; и она, къ огорченію своему, принуждена была перемѣнить жилище, не узнавъ объ участи своего Адониса. Долго была она неутѣшна послѣ этой потери, и часто восклицала:

Lasciate mi in pace, ô duri miei pensieri!

Наконецъ, во время путешествія своего къ озерамъ, она имѣла счастіе познакомиться съ Миссъ Матильдою Монтегю Мандевиль, молодою дѣвицею, такою же странною, такою же романическою и столько же причудливою, какъ и она сама. Одно уже имя предубѣдило Софью въ ея пользу, и приводя собственныя ея выраженія, оно походило на тихій зефиръ, вѣющій на кустъ фіалокъ. Онѣ увидѣлись, понравились одна другой и поклялись въ вѣчной дружбѣ.

По совершенному сходству въ чувствахъ, души ихъ и взоры какъ будто бы сливались между собою. Племянница моя называетъ эту связь, союзомъ сердецъ, незнающимъ другихъ узъ, кромѣ нѣжности и Природы.

Что касается до меня, то я боюсь, чтобы эти дѣвицы при первомъ случаѣ вдругъ не воспламенились, не смотря на то, что онѣ намѣрены никогда не выходить замужъ, полагая, что для этого онѣ слишкомъ хорошо умѣютъ любить, и для того, что если избранные ими не станутъ обожать ихъ, то супружество будетъ причиною преждевременной ихъ смерти; къ тому же онѣ думаютъ, что рѣдко кто изъ мущинъ имѣетъ душу, способную цѣнишь такую утонченную нѣжность, такой восторгъ привязанности, такіе порывы страсти, такія пріятныя и живыя ощущенія и удовольствіе, столь близкое къ страданію.

Начертывая сіи строки, не могу я не чувствовать искренняго состраданія о бѣдной моей племянницѣ. Конечно иногда бываетъ опасно для молодой дѣвицы слишкомъ рано вступить свѣтъ; но много ли пользы принесло Софьѣ долговременное ея заключеніе во мракѣ пансіона? Изъ романовъ почерпнула она ложное понятіе объ обществѣ, и получивъ странное образованіе характера, совершенно не знаетъ обязанностей, приличныхъ полу ея и званію; можно держать сто противъ одного, что она попадете въ сѣти, разставленныя какимъ нибудь голоднымъ поэтомъ или актеромъ въ мишурной одеждѣ; что вышедъ по склонности замужъ, обманется въ надеждахъ своихъ, потеряетъ послѣднюю искру здраваго разсудка, и кончитъ дни свои въ одномъ изъ убѣжищъ, назначенныхъ для несчастныхъ, лишенныхъ ума.

Вѣроятно, что тотъ же самый жребій ожидаетъ и Матильду Монтегю Мандевиль, которой состояніе такъ посредственно, что, безъ племянницы моей, она бы должна была рѣшиться вступить на театръ, хотя и вовсе не имѣетъ дарованій для того, чтобы блистать на сценѣ.

Къ этой картинѣ, по несчастію слишкомъ справедливой, прибавлю я изображеніе другой странности, которая очень часто встрѣчается въ обществѣ.

Узнавъ на дняхъ, что сынъ стариннаго моего пріятеля, Доктора Дроджа, пріѣхалъ въ Лондонъ, я тотчасъ пошелъ его навѣстить. Я много уважалъ отца, который былъ очень умный и почтенный человѣкъ и потому желалъ оказать сыну всѣ услуги, какія только могъ.

Трудами и прилѣжаніемъ Докторъ пріобрѣлъ себѣ довольно значительное состояніе, которое по смерти его, за годъ предъ симъ, досталось всё его сыну, потому что онъ не имѣлъ, кромѣ его, дѣтей и давно уже лишился жены. Чрезмѣрно любя этого сына, онъ ничего не щадилъ для того, чтобы дать ему блистательное воспитаніе и доставить ему способы пріобрѣсть во всѣхъ родахъ обширныя свѣдѣнія. Фридрихъ съ своей стороны имѣлъ страстную охоту учиться, которая совершенно согласовалась съ желаніемъ отца его; но нравъ его такъ былъ непостояненъ, что едва получалъ онъ поверхностное только понятіе о какой нибудь наукѣ или искуствѣ, какъ уже тотчасъ принимался за другія; слѣдствіемъ этаго было, что онъ полагалъ, что знаетъ всё, между тѣмъ какъ вовсе ничего не зналъ.

Часто случается, что сынъ ученаго бываетъ дуракомъ, подобно какъ и сынъ скупца дѣлается расточителенъ; но здѣсь отецъ и сынъ оба были одушевлены одинаковыми чувствами, и я даже думаю, что Фридрихъ еще болѣе жаждалъ чести прослыть ученымъ человѣкомъ и литераторомъ, нежели могли простираться самыя пламенныя желанія Доктора.

За мѣсяцъ назадъ, окончивъ свои науки, онъ вышелъ изъ Университета, получивъ званіе Баккалавра. Ни мало не походя на модныхъ молодыхъ людей, которые въ Оксфордѣ или Кембриджѣ учатся только ѣздить верхомъ, нить, играть и искать любовныхъ приключеній, Фридрихъ занимался однѣми только науками и чтеніемъ; но, къ сожалѣнію, онъ читалъ безъ выбора, а учился не держась никакой методы; поверхностно зналъ всѣ науки, всѣ языки и всѣ искуства; но ничто не было устроено въ головѣ его, въ которой царствовалъ такой же безпорядокъ, какъ и при Вавилонскомъ столпотвореніи, послѣ смѣшенія языковъ. Если прибавить еще къ тому огромный запасъ тщеславія, самолюбія и школярства, то можно будетъ получить точное понятій о характерѣ молодаго человѣка, и всякой согласится, что онъ довольно страненъ.

Честолюбіе его стремится къ тому, чтобы сдѣлаться Членомъ Парламента, Ораторомъ, Сочинителемъ и Поэтомъ, чтобы открыть новую теорію, и, однимъ словомъ, заслужить названіе одного изъ ученѣйшихъ людей нашего вѣка. Предоставляя читателямъ моимъ судить, имѣетъ ли онъ нужные къ тому способы, и можно ли полагать., что онъ въ томъ успѣетъ, я ограничиваюсь тѣмъ, что разскажу имъ о свиданіи моемъ съ нимъ: оно лучше изобразитъ его, нежели цѣлый томъ описаній, разсужденій, доводовъ и слѣдствій.

Я нашелъ его въ кабинетѣ, сидящаго за большимъ столомъ, на которомъ съ одной стороны лежала Испанская Грамматика, а съ другой собачій черепъ. Вокругъ него разбросаны были линейки, компасы и математическіе инструменты; стклянки и плавильные горшки; книги и рукописи. Въ рукѣ держалъ онъ Описаніе Персіи. По угламъ комнаты сидѣли два иностранца: одинъ изъ нихъ что-то писалъ, а другой лѣпилъ бюстъ изъ глины. Увидя меня, онъ поспѣшно всталъ, поклонился мнѣ и вскричалъ улыбаясь: «Salam! salam! любезный, достойный и старинный другъ отца моего; не нахожу выраженій, чтобы изъяснить вамъ, какъ я восхищенъ тѣмъ, что васъ вижу. Se seda, Signor. Садитесь, прошу покорно; садитесь подлѣ молодаго человѣка, который съ благодарностью вспоминаетъ, какъ вы качали его на колѣнахъ, своихъ во время зари его жизни. Какъ вы поживаете? Въ какомъ состояніи нервная ваша система? Надѣюсь, что вы не подвержены ипохондрическимъ припадкамъ, и что пищевареніе происходитъ въ надлежащимъ порядкѣ? Каково у васъ въ области лёгкихъ? Въ хорошемъ ли положеніи кровоносные сосуды и вообще устройство мускуловъ? О! вѣрно всё въ порядкѣ. Физическія силы ваши такъ же свѣжи и бодры, какъ у двадцати-лѣтняго юноши, а нравственныя не менѣе того совершенны. Mens sana in corpore заno, Скажите же мнѣ, quid agis? Чѣмъ вы теперь занимаетесь? Философіею теоретическою или практическою, Метафизикою, Нравственностью, Анатоміею, Филологіею, Словесностью? Я много объ васъ наслышался. Знаю что, вы человѣкъ ученый, одинъ изъ cognoscenti, изъ dilettanti нашего вѣка, одинъ изъ защитниковъ хорошаго вкуса.»

Я оглушенъ былъ этою рѣчью, начиненною Турецкими, Испанскими и Латинскими выраженіями, но едва произнесъ я нѣсколько словъ, какъ онъ опять началъ говорить.

«Должно признаться, сказалъ онъ: что политическія происшествія представляютъ намъ прекрасную будущность! Славныхъ натворили дѣлъ при послѣднихъ выборахъ! Такимъ образомъ мы приближаемся къ Олигархіи и къ Демократіи. Хотятъ учредить у насъ республику non libre, какъ говоритъ Монтескье. Вы видите, что дѣлается съ нашею свободою: это настоящая libertas in vitium excidit. Штыки всё устроятъ. Но чѣмъ обыкновенно оканчиваются выборы наши и соперничества? Иному вывихнутъ руку, другому переломятъ ногу, третьяго прибьютъ до полусмерти или разорвутъ на части. Впрочемъ вездѣ то же самое. Возьмите революціи Ее Франціи, въ Голландіи и въ колоніяхъ. Odi profапuт vulgus! Ораторы-Демагоги высокопарностью рѣчей своихъ отравляютъ общественный духъ, обольщаютъ умы, и, воспламенивши чернь, предоставляютъ ее чувству своего ничтожества.

Belle parole е certi fatti

Ingannano savj e matti.

„Кстати о выборахъ; безъ нихъ Лондонъ сдѣлался бы пустынею. Вся западная часть города кажется мертвою, настоящею rus in urbe. Трава растетъ по улицамъ и за рѣдкость встрѣтить тамъ экипажъ, Вы видите, продолжалъ онъ, показывая мнѣ разныя принадлежности, находившіяся на столѣ: въ немъ состоятъ забавы мои и занятія: Химія, Анатомія, Геологія и Исторія. — Su servidor; viva ustea muchos annos, сказалъ онъ человѣку? который писалъ и который уходя отдалъ ему какую-то бумагу. Это мой учитель Испанскаго языка; онъ приготовилъ мнѣ тему, а этотъ Италіянскій художникъ лѣпитъ бюстъ мой. Черепъ сей принадлежалъ одной очень умной собакѣ: я хочу разсмотрѣть его строеніе.“

Въ это самое время слуга подалъ ему письмо., не можетъ быть на свѣтѣ человѣка, глупѣе этого чудака, сказалъ онъ мнѣ; но я держу его у себя, потому что дѣлаю надъ нимъ опыты. Онъ глухъ какъ Тарпейская скала, и я надѣюсь вылѣчишь его посредствомъ магнитизма или электричества. Съ вашего позволенія, прибавилъ онъ, распечатывая письмо. А! мнѣ обѣщаютъ показать опыты Вольтова столба: это должно быть очень любопытно. Я знаю теорію его, потому что необходимо должно всё знать, начиная отъ самыхъ простыхъ ариѳметическихъ выкладокъ и до вычисленій солнечной и лунной системы. Но говоря о солнцѣ, мнѣ кажется, что Принцъ быстро къ нему стремится; Министры властвуютъ въ Парламентѣ. Еще нѣсколько времени и эти полубоги станутъ оканчивать опредѣленія свои словами: „Такова есть воля наша.“ Что же наконецъ будетъ съ нашей Хартіею! Истинно не знаю; думаю, что она обратится въ Carta pecora, въ бѣлый листъ бумаги. Но кстати, какъ всѣ одурѣли во Франціи! Нѣтъ ни въ комъ жизни: какъ будто бы всѣхъ разбилъ параличъ.»

Тутъ я прервалъ его, опасаясь, чтобы ему не вздумалось сдѣлать путешествіе вокругъ свѣта, взявъ меня съ собою въ товарищи. Я спросилъ его, какой онъ начерталъ себѣ планъ жизни.

«Во первыхъ, отвѣчалъ онъ мнѣ: намѣренъ я объѣхать Европу и осмотрѣть Греческіе острова. Буду искать того, чтобы сдѣлаться Членомъ или Корреспондентомъ всѣхъ иностранныхъ Академій, такъ чтобы титулъ мой могъ занять цѣлую страницу. Потомъ опишу путешествіе мое, которое напечатаю на лучшей бумагѣ въ осьмушку, съ портретомъ моимъ въ древнемъ костюмѣ, выгравированнымъ однимъ изъ лучшихъ иностранныхъ художниковъ. Посвящу это сочиненіе какому нибудь знатному вельможѣ» Въ заглавіи поставлю два эпиграфа: Греческій и Еврейскій, а въ предисловіи расхвалю какъ не льзя больше Эдинбургскихъ журналистовъ; превознесу ихъ usque ad sidera. Напечатаю вдругъ три изданія, и буду давать обѣды извѣстнѣйшимъ Лондонскимъ книгопродавцамъ. Прославившись моею книгою, я постараюсь попасть въ Члены Парламента; а когда уже получу это званіе, то смѣло могу печатать всё, что мнѣ вздумается, и я увѣренъ, что сдѣлаюсь моднымъ Писателемъ. Запершись въ моемъ кабинетѣ я открою какую нибудь новую систему, которую назовутъ моимъ именемъ и чрезъ которую я заслужу безсмертіе. Сдѣлавши всё это, время уже будетъ подумать о

Ducere sollicitae jucunda oblivia vitae.

Я удалюсь въ деревню, и окончу поприще мое въ объятіяхъ Музъ."

Таковы предположенія молодого моего честолюбца! Читатели можетъ быть почтутъ изображеніе это слишкомъ увеличеннымъ, но увѣряю ихъ, что оно справедливо. Въ теченіе долголѣтней моей жизни попадалось мнѣ на глаза множество странныхъ предметовъ, и я встрѣчалъ нѣсколько человѣкъ этого разбора. Фанатики есть во всѣхъ родахъ: въ Вѣрѣ, въ Политикѣ, въ Поэзій и въ Метафизикѣ; любовь и свободныя искуства имѣютъ также своихъ. Всякой знаетъ il Fanatico per la nmsica; можно бы было сочинить очень хорошую піесу подъ заглавіемъ: Il Fanatico per la scienza, взявъ для оной за образецъ молодаго моего пріятеля.

№ XXXIX.

СТРАСТЬ КЪ ИГРѢ ВЪ ЖЕНЩИНАХЪ.

........Immania monstra

Praeferimus.....

Virg.

Я всегда находилъ, что самыя сильныя страсти, какъ-то: скупость, высокомѣріе и злоба, кажутся вдвое отвратительнѣе, когда онѣ замѣчаются въ томъ полѣ, который сотворенъ самого Природою для кроткихъ чувствованій и умѣренности. Онѣ лишаютъ женщину всѣхъ ея пріятностей и дѣлаютъ изъ нее совершенно другое существо. Игра, исчадіе праздности и корыстолюбія, производитъ то же самое дѣйствіе, и унижаетъ прекраснѣйшее произведеніе Природы.

Есть однако же игры, не представляющія такой опасности, и которыя можно осуждать только въ отношеніи къ потерѣ времени: одна изъ обязанностей, наложенныхъ на каждаго обществомъ, состоитъ въ томъ, чтобы послѣ обѣда, или пріѣхавъ на вечеръ, непремѣнно принять предлагаемую карту и провести условленное время за зеленымъ столикомъ. Я всегда чувствую нѣкоторое Отвращеніе и досаду, когда хозяйка дома подходитъ ко мнѣ для того, чтобы я выбралъ себѣ карту, и тѣмъ осуждаетъ меня сидѣть прикованнымъ на стулѣ въ продолженіе двухъ часовъ, а иногда и болѣе; Тогда прощай удовольствіе; которое я нахожу въ разговорахъ; прощай любимая забава моя: наблюденіе; прощай вся веселость и разнообразіе.

Молодой франтъ можетъ явиться въ общество только на одну минуту. Онъ кланяется хозяйкѣ дома, и окидываетъ всѣхъ глазами, чтобы быть въ состояніи послѣ разсказать, кто тутъ находился изъ модныхъ людей; потомъ бросается въ коляску свою или въ фаэтонъ, и спѣшитъ повторить то же самое въ трехъ или четырехъ собраніяхъ, въ одинъ вечеръ. Тотъ, кто танцуетъ, благодаря ногамъ своимъ, также можетъ избѣгнуть карточной подати; но для человѣка пожилаго и степеннаго нѣтъ никакихъ средствъ быть отъ того уволеннымъ: онъ долженъ заплатить дань своимъ временемъ, а часто и кошелькомъ.

Не льзя повѣрить, сколько это занятіе отнимаетъ времени у людей, живущихъ въ большомъ свѣтѣ. Леди Ланскенетъ обыкновенно всякой вечеръ играетъ двѣ пули въ вистѣ, а если только можно, то всячески старается завести какую нибудь азартную игру. Въ первомъ случаѣ, она всякой день проводитъ за картами около трехъ часовъ; въ послѣднемъ, посвящаетъ имъ весь вечеръ; когда же она живетъ въ своемъ замкѣ, то сверхъ того еще играетъ два или три часа Передъ обѣдомъ, всякой разъ, когда малѣйшій признакъ вѣтра, дождя или жаръ доставляютъ ей предлогъ остаться дома. Вычисливъ время, которое она проводитъ за игрою, можно положить кругомъ по четыре часа въ день, что составляетъ третью часть всего, которымъ она можетъ располагать, потому что она двѣнадцать часовъ проводитъ въ постелѣ. Вычтя изъ остатка другіе четыре часа, которые она употребляетъ на туалетъ свой, ей остается на полезныя занятія только четыре часа въ сутки, но изъ нихъ еще должно исключить время, проводимое за столомъ.

На дняхъ встрѣтилъ я ее у Леди Раккетъ, и только что я пріѣхалъ, меня тотчасъ посадили играть съ него въ вистъ. Едва только освободился я отъ этой тягостной работы съ потерею при-; томъ пяти гиней, какъ мнѣ предложили кассино, на что я тѣмъ охотнѣе согласился, что безъ того вѣроятно бы долженъ былъ сыграть еще партію въ вистъ. Въ кассино не столько занимаешься игрою и можно разговаривать; но въ вистѣ только и видишь важныя лица, ежеминутно готовыя произнести приговоръ на всякую карту, съ которой сходишь, и требующія отъ васъ такого же молчанія и внимательности, какъ будто бы дѣло шло о какомъ нибудь важнѣйшемъ Государственномъ предметѣ.

"Пожалуйте сюда, сказала мнѣ Леди Раккетъ: я имѣю въ васъ нужду, чтобы составить кассино. Вы будете имѣть удовольствіе, прибавила она съ коварнымъ видомъ: разсматривать прелести Леди Лонгстикъ, а Маркиза Мервельёзъ позабавитъ васъ какими нибудь анекдотами, между тѣмъ какъ станутъ сдавать карты. Сиръ Гербертъ Макстонъ будетъ четвертымъ. — Желанія ваши почитаю я приказаніями, Миледи, отвѣчалъ я ей, занимая съ покорно! по свое мѣсто. — «Пустынникъ,!» сказала Леди Лонгстикъ въ полголоса Маркизѣ Морвельёзъ, и обѣ перешепнулись, казалось, хотѣли сказать: «Этотъ злодѣй всё въ насъ будетъ замѣчать.»

Мы выдернули карты, и мнѣ досталось играть съ Маркизою. «Вы не станете бранить меня, если я дурно сыграю?» сказала она — Никогда еще не случалось мнѣ бранить даму, отвѣчалъ я ей., — «Мнѣ бы пріятно было, если бы я могла то же сказать о Сирѣ Гербертѣ, прибавила она: онъ вчера за игрою такъ жестоко журилъ Леди Макстонъ, что у нее навернулись на глазахъ слёзы.» — Пустое! вскричалъ Баронетъ: вы видѣли, что я не хотѣлъ играть, но Набобъ не могъ бы безъ меня составить себѣ партіи: вообще никогда не должно сажать вмѣстѣ мужа съ женою. — «Развѣ только если они за-одно играютъ, сказала Леди Лонгстикъ: такъ какъ общіе наши пріятели въ Лориландской улицѣ.» — За то тогда другимъ не слишкомъ пріятно играть съ ними! прервалъ Баронетъ. Это замѣчаніе заставило дамъ улыбнуться.

Когда игра наша кончилась, то я прошелъ по комнатѣ, чтобы взглянуть на прочіе столы "и остановился противъ одного, на которомъ играли въ лу. «Пасъ!» — сказала съ сердцемъ Леди Левитъ, изъ чего я заключилъ, что она проигрывала. Всѣ черты лица ея измѣнились, и улыбка, обыкновенно ихъ украшающая, исчезла; въ глазахъ ея видна была досада?.. а на лицѣ отчаяніе. Мистрисъ Беверлей, сидящая за тѣмъ же столомъ, проиграла уже въ этотъ вечеръ восемьдесятъ гиней. Въ ней замѣтны были притворное равнодушіе, принужденная улыбка и наружный видъ веселости; но Природа не теряла правъ своихъ надъ нею, и вопреки всѣмъ усиліямъ, ея физіогномія ясно показывала, сколько она была смущена и разстроена, «Счастіе къ вамъ сегодня не благосклонно, сказалъ я ей.» — И проигрываю бездѣлку, отвѣчала она мнѣ съ видомъ спокойствія, которому однако же никто не повѣрилъ.

Старшей изъ этихъ госпожъ было не болѣе осмнадцати лѣтъ. Печаль о потерѣ и желаніе выиграть покрывали лица ихъ, вмѣсто свѣжаго румянца, багровою краскою, такъ что ихъ можно было почесть за Вакханокъ, возвратившихся со своихъ оргій. Лордъ Лайтгетъ проигрывалъ съ свойственною ему беззаботностію; Полковникъ Крабъ улыбался, обирая у всѣхъ деньги; а Леди Moдишъ напрасно старалась, подъ наружностію хладнокровія, скрыть удовольствіе, которое причинялъ ей сдѣланный ею выигрышъ: оно разливалось по щекамъ ея, блистало въ глазахъ, и даже замѣтно было въ разговорѣ.

Жалкія творенія! подумалъ я; онѣ никакъ не воображаютъ, сколько физіогномія ихъ измѣняетъ имъ! онѣ даже не въ состояніи пользоваться полезнымъ урокомъ, который могли бы дать имъ великолѣпныя зеркала, ихъ окружающія!

Столы напали пустѣть, и я попалъ въ истинное смѣщеніе языковъ. Казалось, что нарочно для забавы прерывали другъ друга. Леди Раккетъ разсуждала о новомъ романѣ; Сиръ Ветерби разсказывалъ о лошадиной скачкѣ; новый Членъ Парламента съ министерскимъ видомъ изъяснялъ силу одного закона глухой вдовѣ, которая, вовсе его не слушая, все вниманіе свое обращала на одного стараго франта, разговаривающаго съ нею въ то же самое время; Графъ Менвиль безсмысленно судилъ о политикѣ, а Сиръ Ганри говорилъ нѣжности непригожей, но богатой молодой наслѣдницѣ. «Леди Т * * * совершенно разорилась, сказала Маркиза Мервельёзъ другой дамѣ; она уже должна тысячу гиней своему управителю. — Ни одной фигуры во весь вечеръ! вскричала Мистрисъ Беверлей. — Леди Лонгстикъ счастливо сегодня играла, шепнула Леди Р * * * стоящему подлѣ нее молодому офицеру: и модная ея торговка можетъ надѣяться получить нѣкоторую уплату.»

Леди Ловеморъ прошла подлѣ меня въ эту минуту. Ее совершенно не льзя было узнать, такъ досада и гнѣвъ ее обезобразили. Сверхъ того что много проиграла, она еще замѣтила, что другая, занявъ ея мѣсто въ сердцѣ Полковника Д * * *, улыбаясь посматривала на нее съ пренебреженіемъ. Леди Раккетъ, казалось, очень радовалась пораженію Леди Ловеморъ. «Не безпокоитъ ли васъ жаръ?» сказала она ей съ притворнымъ участіемъ и ласкою. — У меня жестоко болитъ голова, отвѣчала Леди Ловеморъ. Она удалилась и никто даже не предложилъ ей руки, чтобы проводить ее до кареты; — объ этомъ обстоятельствѣ тотчасъ было сдѣлано съ полдюжины различныхъ сужденіи. Какъ женщины мало имѣютъ одна къ другой снисхожденія! подумалъ я. Особенно въ игрѣ можно видѣть справедливость этого замѣчанія.

Тутъ увидѣлъ я Сира Герберта, стоящаго за стуломъ у жены своей, не кончившей еще партіи. Смотря на игру ея, онъ язвительно шутилъ надъ нею. «Развѣ я дурно сдѣлала, что покрыла?» спросила она его дрожащимъ голосомъ. — Лучше не льзя было для того что бы проиграть; но ты всегда такъ дѣлаешь, отвѣчалъ онъ ей, и пожавъ плечами, повернулся къ ней спиною.

Согласно ли это съ законами Природы, чтобы бубни и черви, намалеванныя на лоскуткахъ бумаги, такимъ образомъ возбуждали всѣ страсти, посѣвали несогласіе и раздоръ, замѣняли нѣсколько часовъ ложнаго удовольствія годами огорченія, и разстроивали семейственное благополучіе супруговъ, которые, безъ этого непостижимаго пристрастія, наслаждались бы совершеннымъ блаженствомъ! Не ужели непремѣнно должно, чтобы какая нибудь Леди Макстонъ всё еще продолжала играть, не смотря на то, что она вѣчно проигрываетъ и подвергается за то упрекамъ и брани.

Замѣтивъ тогда, что многіе приказали подавать свои кареты, я посмотрѣлъ на часы, и увидѣлъ, что уже четыре часа утра. Сколько времени дурно употребленнаго и совершенно потеряннаго! Я возвратился въ свое уединеніе, но женщины, которыхъ я видѣлъ сидящихъ около карточнаго стола, во всю ночь представлялись мнѣ во снѣ, и я пробудился въ полномъ убѣжденіи, что если бы увѣщанія мои могли истребить эту пагубную страсть изъ сердца хотя нѣкоторыхъ изъ нашихъ красавицъ, то я бы тѣмъ оказалъ имъ очень важную услугу.

№ XL.

ПОРТРЕТНЫЙ ЖИВОПИСЕЦЪ.

La nature pourrait à l'art porter envie;

Ce portrait est ma foi plus vivant que la vie.

Shakespeare.

Какое счастливое искуство живопись! Также какъ и письмо, оно торжествуетъ надъ разстояніями и даже надъ самою смертью. Оно соединяетъ насъ съ другомъ, находящемся въ разлукѣ, и возвращаетъ жизнь умершему. Это бальзамъ дружбы, счастливѣйшій способъ дать существованіе мысли. Съ какимъ восхищеніемъ другъ или любовникъ разсматриваетъ черты, которыя оживляла душа существа, имъ потеряннаго и всё еще для него драгоцѣннаго! Онъ видитъ его, говоритъ съ нимъ, и никогда уже съ нимъ не разлучается. Истинно блаженный талантъ!

Но чтобы довести искуство сіе до той степени совершенства, до которой оно можетъ достигнуть, оно непремѣнно должно быть, также какъ и языкъ дружбы, справедливо и вѣрно. Если же оно дѣлаетъ пожертвованія изъ угожденія прихотямъ и изъ лести, то теряетъ всё свое достоинство, и уподобляется лицемѣрнымъ устамъ, произносящимъ лживыя слова.

Сколько есть людей, которые обманываютъ самихъ себя и стараются обманывать другихъ, дѣлая вовсе непохожимъ Ліо, что бы должно было изображать ихъ. самихъ, точныя черты лица ихъ и особу. Въ этомъ должно винить самолюбіе, желаніе казаться лучше, моложе и стройнѣе, нежели мы въ самомъ дѣлѣ есть: вотъ причина, отъ чего многіе портреты не иное что суть, какъ игра воображенія. Художника доводятъ до этой цѣли прямо или околичностями; и человѣкъ, къ которому Природа въ этомъ отношеніи вовсе была неблагосклонна, на портретѣ своемъ желаетъ быть красавцемъ.

Владѣтельныя особы, которыхъ браки совершаются чрезъ уполномоченныхъ, наиболѣе обманываются въ этомъ случаѣ. На примѣръ: какая нибудь Принцесса вступаетъ въ. супружество; сердце ея оживлено мыслію, что она будетъ супругою героя. Молодой и прекрасный вельможа, одѣтый со всевозможнымъ вкусомъ И роскошью, получаетъ по довѣренности руку ея, и вручаетъ ей осыпанный драгоцѣнными каменьями миніатюрный портретъ, на которомъ будущій супругъ ея, сколько возможно украшенный и сдѣланный моложе, въ звѣздахъ и орденахъ, представленъ въ полномъ блескѣ величія, что еще болѣе способствуетъ къ обольщенію ея воображенія. Принцесса оставляетъ Дворъ отца своего, и исполненная надеждъ, пріѣзжаетъ въ столицу супруга, представляется ему, поспѣшно бросаетъ на него любопытный взглядъ и….. какое паденіе! какое отчаяніе Она видитъ человѣка, который втрое старѣе ея, и котораго черты вовсе не имѣютъ въ себѣ воображаемой его пріятности. Красота и молодость приданы ему были произвольно, щедростью живописца.

Это обыкновеніе льстить есть бичь для живописи, и не смотря на то, оно царствуетъ при всѣхъ Дворахъ, во всѣхъ земляхъ, оно принято не только вельможами, но и простыми людьми. Можно ли согласовать страсть эту съ намѣреніемъ сохранить черты предмета, который хотятъ изобразить? Въ большомъ свѣтѣ и даже въ среднемъ кругу общества, всякой желаетъ имѣть свой портретъ; но всякой, вопреки Природѣ, хочетъ имѣть свой участокъ красоты. Я приведу довольно разительный тому примѣръ:

Г. Ловгенъ, богатый купецъ, но имѣющій самую невыгодную наружность, чрезвычайно какъ желалъ передать черты свои потомству. Онъ недавно избранъ былъ въ Альдерманы, и Госпожа Ловгенъ непремѣнно хотѣла украсить гостиную свою мужнинымъ портретомъ въ ростъ, въ одеждѣ новаго его достоинства. Я уже сказалъ, что Природа не одарила его пріятною наружностью: я долженъ къ тому прибавить, что физіогномія его имѣла низкое и неблагородное выраженіе, о которомъ трудно было бы дать понятіе. Волосы его начинали уже сѣдѣть, и онъ пудрился; но на портретѣ предположено было изобразить его въ черномъ парикѣ à la Brutus, вѣроятно по причинѣ званія, полученнаго имъ въ Правительствѣ, или можетъ быть для того, чтобы нѣкоторымъ образомъ намекнуть о республиканскихъ его чувствахъ. Цвѣтъ лица его былъ блѣденъ, смуглъ и желтоватъ, а черное платье, въ которое хотѣли нарядить его, еще болѣе бы придало суровости грубымъ его чертамъ. Подозрительный и полузакрытый взглядъ его, отвислыя губы, выраженіе негодованія и ненависти, казалось, означали въ немъ доносчика, человѣка, всегда готоваго кричать противъ Правительства.

На зло всѣмъ этимъ природнымъ недостаткамъ, Альдерманъ хотѣлъ имѣть портретъ свой, и подтвердилъ живописцу, чтобы онъ сдѣлалъ какъ можно похожѣе. Госпожа Ловгенъ и старшая дочь ея просили его приложить всё свое стараніе; послѣдняя прибавила, что если она будетъ довольна портретомъ папиньки, то велитъ списать свой, и притомъ возметъ на себя выпросить, чтобы Г-ну Верни было поручено написать семейственную картину, на которой были бы представлены папинька и маминька съ пятью ихъ дѣтьми, собака Цезаръ и слуга ихъ Арапъ.

Всѣ эти обѣщанія заставили живописца обратить особенное вниманіе на то, чтобы лучше написать портретъ: и дѣйствительно онъ сдѣлалъ его такъ похожимъ, что онъ пугалъ приходящихъ къ нему въ мастерскую дѣтей; собаки, смотря на него лаяли, и всякой, кто только зналъ Альдермана, съ перваго взгляда восклицалъ: «Ахъ! вотъ самъ Г. Ловгенъ; онъ только-что не говоритъ!» и это не смотря на парикъ à la Brutus и на судейское платье, которые бы могли его преобразить.

Не смотря однако же на то, Госпожа Ловгенъ бѣсилась, видя такимъ образомъ изображеннымъ своего мужа. Это каррикатура, это страмъ, поношеніе: скорѣе портретъ Шилока^[14], нежели честнаго негоціанта. Никогда не будетъ онъ у нее въ домѣ, она не заплатитъ за него денегъ и позоветъ живописца къ суду; наконецъ, въ порывахъ своего бѣшенства, она хотѣла изорвать полотно. Нѣсколько покривленная нога и поднятое плечо умножали еще ярость ея; она говорила, что хотя нога Г. Ловгена дѣйствительно нѣсколько уклонялась отъ прямаго направленія, и на плечѣ у него была небольшая выпуклость, но этого вовсе не нужно было показывать на портретѣ; наконецъ, что это верхъ нахальства, выставлять такимъ образомъ небольшіе недостатки.

Г. Верни обѣщалъ выпрямить ногу, опустить плечо и украсить черты Альдермана пріятною улыбкою, которая ни мало не была ему сродна. Онъ даже предлагалъ напудрить парикъ, чтобы смягчить общій тонъ. Но всё это не могло удовольствовать семейство. Миссъ Ловгенъ разгнѣвалась на художника; увѣряла, что она бы не могла смотрѣть на папиньку своего, еслибы онъ походилъ на этотъ портретъ и рѣшительно объявила, что его непремѣнно должно переписать снова. Альдерманъ сдѣлалъ такое же заключеніе, и признаваясь со скромностью, что онъ не красавецъ, прибавилъ: «что согласится быть повѣщеннымъ, если онъ хотя въ половину такъ дуренъ, какъ изображенъ на портретѣ.»

Несчастный живописецъ началъ снова свою работу, приставилъ папинькѣ пару прекраснѣйшихъ ногъ, какія только можетъ имѣть Ирландскій щеголь, сравнялъ ему плеча и смягчилъ черты лица, сколько было то возможно, не отдаляясь слишкомъ отъ сходства; однако же черный парикъ, по настоянію госпожи Ловгенъ, былъ оставленъ. Портретъ былъ отлично хорошо написанъ: его всѣ узнавали, но не смотря на то, что много былъ польщенъ, онъ всё еще не изображалъ красиваго мущину. По окончаніи послѣдняго сеанса, Альдерманъ сказалъ, что онъ имъ доволенъ; но прибавилъ, качая головою, что сомнѣвается еще, будетъ ли онъ по вкусу Госпожи Ловгенъ. Г. Верни съ почтительностью представилъ ему, что онъ уже написалъ два портрета за ту же цѣну; что онъ приложилъ всѣ свои старанія, всё усердіе; что всѣ, кто только ихъ видѣлъ, находили въ обоихъ разительное сходство; что славнѣйшіе художники были ими довольны, и что онъ соглашается отдать ихъ даромъ, если безпристрастные посредники, по выбору самаго Г. Ловгена, не будетъ того же мнѣнія.

Сдѣлали опытъ; и всѣ отдали справедливость живописцу, исключая Госпожи Ловгенъ и ея дочери. Первая спросила его, не уже ли онъ думаетъ, что она могла бы согласиться выдти замужъ за такое отвратительное чудовище, какъ этотъ портретъ; другая кричала, что это безпримѣрная наглость, и что она стыдилась бы своего папиньки, еслибъ у него было такое безобразное и подлое лице. Приведенный въ отчаяніе художникъ выдумалъ послѣднее средство: онъ сказалъ раздраженнымъ дамамъ, что напишетъ третій портретъ, и не будетъ требовать за него платы, если онѣ не останутся имъ довольны. Альдерманъ былъ почти убѣжденъ единогласнымъ свидѣтельствомъ всѣхъ, съ кѣмъ онъ ни совѣтовался, что портретъ точно таковъ, какимъ долженъ быть; ему уже очень наскучили многочисленные сеансы, которые онъ выдержалъ, и вовсе не имѣя желанія начинать ихъ снова, онъ съ охотою согласился на выдуманную художникомъ хитрость, тѣмъ болѣе, что послѣдствіе оной очевиднымъ образомъ должно было доказать, что хула жены его и дочери не имѣла другаго основанія, кромѣ одного слѣпаго предубѣжденія.

Чрезъ нѣсколько дней Альдерманъ сказалъ имъ, что третій портретъ уже оканчивается, и просилъ ихъ пріѣхать черезъ часъ къ живописцу, чтобы сказать объ немъ свое мнѣніе; самъ же заранѣе отправился къ Г. Верни, который вырѣзавъ у перваго портрета голову, вложилъ въ отверстіе лице самаго Альдермана и помѣстилъ его такимъ образомъ, что портретъ отражался въ большомъ зеркалѣ, которое онъ повѣсилъ на молбертѣ, стоящемъ противъ дверей: это былъ первый предметъ, представившійся дамамъ, при входѣ ихъ въ комнату.

«Отчасу хуже!.. вскричала въ бѣшенствѣ Госпожа Ловгенъ; это страшилище!» и схвативъ политру, которая попалась ей подъ руку, она изо всей силы бросила ее въ зеркало, которое разбилось на тысячу кусковъ. Можно себѣ представить ея смущеніе. Альдерманъ заплатилъ за портретъ И за зеркало, а художникъ былъ отмщенъ.

Черезъ годъ послѣ того семейство это находилось въ Тонъ-Бриджь-Вельсѣ, гдѣ былъ также одинъ скитающійся артистъ, который имѣлъ тамъ нѣкоторые успѣхи. Госпожа Ловгенъ опять вздумала списать портретъ съ своего мужа; и въ этотъ разъ она имѣла причину быть довольною живописцемъ, который такъ польстилъ Альдерману, что въ произведеніи его не находилось ни одной черты подлинника. Всѣ хвалили околичности; въ особенности восхищались собакою, которая была въ отдаленіи, но никто не узнавалъ Г. Ловгена, исключая жены его и дочери. Впрочемъ, объ этомъ не заботились; вставили портретъ въ богатую раму, написали внизу золотыми буквами:

Іеремій Ловгенъ, владѣлецъ Мидледиттъ-Гаузскій, Альдерманъ, и пр. и пр.

и повѣсили въ гостиной, гдѣ я имѣлъ честь его видѣть, а одинъ изъ моихъ Пріятелей сообщилъ мнѣ подробности, которыя я теперь описалъ.

№ XLI.

КНИЖНАЯ ЛАВКА.

Si, libre quelquefois, mais sans malignité,

Je me laisse entraîner à ma vive gaité,
Il me faut pardonner ce tort involontaire.

Daru.

На дняхъ зашелъ я утромъ въ книжную лавку, единственно для того, чтобы узнать тамъ о послѣднихъ новостяхъ и о политическихъ происшествіяхъ; но различныя сцены, случившіяся предъ моими глазами въ продолженіе короткаго времени, которое я тамъ пробылъ, показались мнѣ такъ любопытными, что я совершенно позабылъ причину, которая привела меня туда, и занялся такимъ предметомъ, котораго вовсе не искалъ, что впрочемъ довольно часто случается въ жизни. Въ физіогноміи хозяина лавки замѣтилъ я какую-то оригинальность, которая меня поразила, а странные и необыкновенные отвѣты, которые онъ давалъ многочисленнымъ своимъ посѣтителямъ, заставляли меня нѣсколько разъ улыбаться.

Первая особа, обратившая на себя мое вниманіе, была молодая дама, одѣтая роскошно въ послѣднемъ вкусѣ, съ разсыпанными по щекамъ розами, которымъ недоставало только того, чтобы онѣ были природныя. Подавая книгопродавцу записку, она спросила его, есть ли у него къ лавкѣ которыя нибудь изъ означенныхъ въ оной сочиненій. — Пробѣжавъ бумагу глазами, онъ отвѣчалъ ей съ коварнымъ видомъ, который, казалось, смутилъ ее и, вѣроятно, былъ причиною поспѣшнаго ея отъѣзда: «Модную жену трудно найти, сударыня: она почти всегда разъѣзжаетъ по городу; что же касается до Семейственныхъ тайнъ, то объ нихъ вездѣ можно получить свѣдѣнія.»

«Портреты великихъ мужей!» вскричалъ небольшой толстый человѣкъ, котораго лице было означено печатью глупости. Вся наружность показывала въ немъ мѣщанина, а важный его видъ давалъ знать, что онъ много надѣется на уваженіе, доставляемое туго набитымъ кошелькомъ. «Подай Портреты великихъ мужей, сказалъ книгопродавецъ одному изъ своихъ помощниковъ. „№ 195—195! повторилъ Альдерманъ голосомъ, показывающимъ желаніе его отличиться своимъ остроуміемъ. Ей! ей! г. Маржинъ, я очень опасаюсь, что мы не имѣемъ ихъ и десятой части противъ этаго числа.“ ^-- Я также боюсь того, сударь, возразилъ Маржинъ, но какъ бы то ни было, они не менѣе того къ услугамъ вашимъ. — „Гораздо бы лучше было, если бы они готовы были къ услугамъ націи“, сказалъ толстый небольшой человѣкъ, улыбаясь отъ внутренняго удовольствія. — Прикажете ли отослать къ вамъ эту книгу? спросилъ книгопродавецъ, не обращая вниманія на послѣднее его замѣчаніе. — „Это будетъ лишній трудъ, отвѣчалъ онъ: ваши великіе мужи займутъ очень мало мѣста, и я легко могу взять ихъ съ собою въ карманъ.“ Радуясь, что показалъ столько ума, онъ отправился, пыхтя съ такою же важностью, съ какою и вошелъ. Зная очень хорошо эту особу, стариннаго мѣлочнаго торговца, я не могъ не посмѣяться важному виду, который онъ на себя принималъ, и тону, съ которымъ бранилъ безъ жалости своихъ согражданъ, не вѣря, чтобы они могли имѣть какіе нибудь таланты, не смотря на то, что самъ былъ изъ числа тѣхъ людей, fruges consumere nati_t которые никогда ничего не сдѣлали, да и впредь неспособны сдѣлать что нибудь такое, чѣмъ бы могли заслужить отличіе.

Молодой вертопрахъ, вошедшій послѣ Альдермана, въ наружности своей и ухваткахъ представлялъ разительную съ нимъ противуположность. Онъ былъ высокъ ростомъ, худощавъ и такъ затянутъ въ узкомъ китовомъ корсетѣ, что отъ того казался еще вдвое тонѣе. Онъ приближился, кривляясь какъ будто какая нибудь прелестница, и самымъ жеманнымъ голосомъ спросилъ Празднолюбца, его нѣтъ у меня въ лавкѣ, сударь, сказалъ ему Маржинъ: но если вы потрудитесь заѣхать къ которому нибудь изъ модныхъ книгопродавцевъ въ Бондской улицѣ, то непремѣнно тамъ его найдете.» Къ большому удивленію, молодой франтъ имѣлъ еще столько разсудка, что тотчасъ замѣтилъ, въ кого пущена была эта стрѣла; но онъ слишкомъ былъ самолюбивъ, чтобы огорчиться тѣмъ, или чтобы воспользовавшись такимъ урокомъ, исправишься отъ странностей своихъ, которыя дѣлали его смѣшнымъ; и потому, повернувшись, онъ тотчасъ исчезъ.

Мѣсто его заступила молодая томная Миссъ, которая, находясь еще подъ присмотромъ надзирательными, нашла поутру случай ускользнуть отъ нее; — она умильнымъ голосомъ, съ нѣкоторою робостью спросила Постояннаго любовника «Онъ болѣе не въ модѣ, сказалъ ей Маріи имъ: и врядъ ли вы гдѣ ни будь его сыщете.» — Какъ это непріятно! вскричала съ досадою молодая дѣвица; а я думала, что его вездѣ можно найти. — «Могу увѣрить васъ, что вы ошибаетесь, прервалъ книгопродавецъ: вы можете обѣжать весь Лондонъ, не встрѣтившись съ нимъ.»

Старикъ, по видимому служившій прежде при Дворѣ, въ платьѣ, скроенномъ по модѣ, существовавшей пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, и котораго высокопарная и надменная поступь отзывались тѣмъ же самымъ временемъ, вошелъ мѣрными шагами, опираясь на костыль. Онъ надѣлъ очки, взялъ лежащій на столѣ каталогъ, и спросилъ книгу, подъ заглавіемъ: Опытъ о старыхъ дѣвицахъ. «Томъ, сказалъ услужливый книгопродавецъ мальчику, находившемуся на другомъ концѣ магазина: достань Старыхъ дѣвицъ для этого господина; только хорошенько отряхни съ нихъ пыль, которой, я думаю, довольно накопилось съ тѣхъ поръ, какъ онѣ стоятъ на полкѣ.»

Человѣкъ, съ задумчивою физіогноміею, и котораго ласковый видъ доходилъ даже до глупости, вошелъ въ это время и спросилъ въ полъ-голоса, почти плачевнымъ тономъ, Властолюбивую жену. Дама, которую онъ держалъ подъ руку, прервала его съ сердцемъ, сказавъ, чтобы онъ спросилъ какое нибудь другое сочиненіе, заслуживающее того, чтобы его читать. Но Маржинъ, притворившись будто бы ее не слыхалъ, тотчасъ подалъ мужу требуемую имъ книгу, увѣряя его, что Властолюбивая жена всегда готова къ его услугамъ. «Но позвольте мнѣ, прибавилъ онъ: рекомендовать вамъ также и Средство къ исправленію, это прекрасная книга, которую можно съ пользою прочесть послѣ первой.»

Молодой человѣкъ, котораго я зналъ какъ одного изъ самыхъ записныхъ искателей богатства въ Лондонѣ, вбѣжавъ въ лавку, спросилъ съ увѣренностью Безкорыстнаго супружества. «Охотно могу вамъ служить имъ, сказалъ ему лукавый книгопродавецъ: но я долженъ предупредить васъ, что оно вышло изъ моды, и никто его болѣе не ищетъ. Вы бы лучше сдѣлали, если бы взяли какое нибудь изъ новѣйшихъ сочиненій, которыя болѣе въ употребленіи въ модномъ свѣтѣ, какъ на примѣръ: Нищета и пышность.» Молодой человѣкъ повернувшись, тотчасъ отправился вонъ не оглядываясь. Эта насмѣшка сразила его, не смотря на всё его безстыдство.

Послѣдній, обратившій на себя мое вниманіе, былъ блѣдный, худощавый человѣкъ, котораго мнѣ помнится, я гдѣ-то видалъ и котораго называли мнѣ остроумцемъ, геніемъ первой степени, но умъ его былъ изъ того опаснаго рода, который скорѣе заставитъ убѣгать, нежели стараться искать общества того, кто имъ одаренъ; судя же по его одеждѣ, онъ не успѣлъ еще войти въ милость къ тѣмъ, которые могли бы ему покровительствовать и быть полезными. Не смотря на то, что онъ очень тихо говорилъ, я услышалъ, что онъ спросилъ Здраваго разсудка. «О! онъ нынѣ сталъ очень рѣдокъ, отвѣчалъ ему книгопродавецъ; я давно уже ищу его, но не могу найти.» Не получивъ желаемой книги, онъ началъ искать по каталогу другой, и вниманіе его устремилось, на Покровительство. «Всѣ хотятъ имѣть его, сказалъ хитрый Маржинъ; его только и ищутъ, и потому я не могу располагать имъ въ эту минуту; но какъ я полагаю, что вы желаете прочесть что нибудь только отъ скуки, то я могу дать вамъ Недовольнаго человѣка, и думаю, что онъ будетъ вамъ кстати.»

Послѣ этого я вышелъ изъ книжной лавки, возвратился домой и сѣлъ къ столу въ надеждѣ позабавить нѣсколько минутъ моихъ читателей описаніемъ сценъ, которыхъ я былъ свидѣтелемъ.

№ XXII.

ЭТО ЧАСТО БЫВАЕТЪ.

Quod licet, ingratum est; quod non licet, acriùs writ.
Ovid.

Жары и безмолвное запустѣніе столицы побудили меня нынѣшній грудь оставить на нѣсколько недѣль Лондону. Можетъ быть также, что въ глубинѣ сердца мнѣ пріятно было отчасти слѣдовать и модѣ — приведя швейцара моего въ состояніе говорить, не оскорбляя истины: «Господинъ мой въ деревнѣ!» — И потому откровенно признаюсь, что я очень былъ доволенъ тѣмъ, что замѣтятъ закрытыя мои окны. Притомъ же, во время моего отсутствія выколотятъ у меня ковры, вычистятъ комнаты съ верху до низу, выкрасятъ панели, и возвратясь, я найду совершенно въ новомъ видѣ домъ свой, котораго не оставлялъ уже сорокъ лѣтъ. Также съ нѣкоторымъ удовольствіемъ воображалъ я, какъ старинный мой пріятель, Лордъ Г***, который непремѣнно проѣзжаетъ мимо моего дома всякой разъ когда дѣлаетъ путешествіе съ дачи на берегу Темзы къ своему банкиру, что съ нимъ обыкновенно случается по два раза въ недѣлю, увидя ставни мои затворенными, вскричитъ: «Клянусь Юпитеромъ! пустынникъ наконецъ оставилъ свою келью! Послѣ этого ничему уже не льзя удивляться.» Наконецъ я улыбаюсь, представляя себѣ, что Сиръ Жонъ, который почти каждый день ѣздитъ изъ Ричмонда въ Лондонъ, непремѣнно увидитъ маляровъ моихъ и рабочихъ, и позабавится засшавя жену свою угадывать, кто изъ знакомыхъ ей людей оставилъ столицу, и передѣлываетъ домъ свой. Такъ! старый домъ очень легко поновить, но невозможно возвратить молодости его хозяину, и я боюсь уже смотрѣться въ зеркало, чтобы не увидѣть себя въ немъ, не тѣмъ уже, что, я былъ прежде, но такимъ, какъ я кажусь теперь другимъ.

И такъ я отказался отъ удовольствій, которыя нахожу въ Лондонѣ даже и тогда, когда онъ походитъ на безлюдную деревню, въ сравненіи съ тѣмъ, какимъ онъ бываетъ весною; удовольствій, состоящихъ въ томъ, чтобы бродишь но паркамъ и по площадямъ, разсматривать съ любопытствомъ пустые и безмолвные домы нашихъ вельможъ; прогуливаться въ тѣни по Пель-Мелю и Сенъ-Жемской улицѣ, въ полной увѣренности, что не буду прерванъ въ размышленіяхъ моихъ ни кѣмъ изъ знакомыхъ; видѣть гвардейскаго офицера, пріѣзжающаго къ разводу съ такимъ свѣжимъ лицемъ и такъ разрядившимся, какъ будто бы онъ былъ доставленъ въ ящикѣ, наполненномъ хлопчатою бумагою: солдата, который возвратясь съ Марсовыхъ полей, выдумываетъ военныя хитрости противъ беззащитнаго пола, приготовляетъ засаду для какой нибудь хорошенькой бѣлошвейки, и устроиваетъ батарею, чтобы довершишь паденіе колеблющейся добродѣтели, которая могла бы еще держаться, если бы не была подъ такимъ сильнымъ огнемъ; скупающаго тунеядца; человѣка, котораго бѣдность или дѣла удерживаютъ въ городѣ; франта ожидающаго попутнаго вѣтра, то есть денегъ, чтобы плыть на твердую землю; наконецъ, щеголеватую жрицу Венеры, отыскивающую какого нибудь провинціала, который бы согласилася сдѣлать съ нею путешествіе въ Брейтонъ.

Я не могъ однакоже рѣшиться слишкомъ далеко заѣхать отъ мѣста обыкновенныхъ забавъ моихъ, и путешествіе мое до береговъ Темзы, составляющее не болѣе шести миль, столько же принесло мнѣ удовольствія, какъ если бы я объѣхалъ кругомъ свѣта, и остановился жить на берегахъ романическаго Женевскаго или Комскаго озера. Не долго пробылъ я тамъ, какъ посѣтила меня очень непріятная гостья, скука; къ счастію, я успѣлъ отдѣлаться отъ нее, сыскавъ случай предаться любимой своей склонности, то есть наблюдая новыя сцены свѣтской жизни.

Нѣсколько дней сряду видѣлъ я проѣзжающихъ мимо меня въ открытой коляскѣ мущину и женщину, которыхъ страстные взгляды показывали совершенное согласіе, и которые походили на двухъ голубковъ, сидящихъ въ гнѣздѣ своемъ, прижавшись другъ къ другу. Нѣсколько разъ встрѣчалъ я ихъ ѣдущихъ верхомъ, даму подъ покрываломъ, а молодаго человѣка подлѣ, въ самомъ близкомъ разстояніи разговаривающаго съ него, и облокотясь на сѣдло своей Дульцинеи. Часто также прогуливались они въ самыхъ уединенныхъ мѣстахъ, взявшись съ нѣжностію за руки, и обвившись одинъ около другаго, такъ какъ плющъ около вяза, съ которымъ онъ, кажется, такъ сростается, что если ихъ раздѣлить, то растеніе погибаетъ, а дерево, на которомъ остаются еще знаки отъ объятій друга, съ коимъ его разлучили, лишается лучшаго своего украшенія. Точно также случается и съ двумя сердцами, соединенными Амуромъ и Гименеемъ, думала я; но рѣдко можно ихъ встрѣтить. Красота, опершись на руку молодаго виднаго мущины, получаетъ отъ того новый блескъ; если же они разлучаются, то ея рука опускается безъ всякой пріятности, а его какъ будто бы разбита параличемъ.

Разсуждая такимъ образомъ, замѣтилъ я въ нѣкоторомъ разстояніи влюбленную чету. «Какъ они счастливы, сказалъ я самъ себѣ, вѣрно это новобрачные супруги, или, можетъ быть, нѣжные любовники, вкушающіе пріятности, которыя предшествуютъ брачнымъ узамъ.» Мнѣ показалось, что я узналъ мущину, но онъ отвернулся, чтобы избѣгнуть моихъ взоровъ, Я освѣдомился о нихъ, и узналъ, что дѣйствительно это былъ одинъ знакомый мнѣ Баронетъ, который два года тому назадъ женился по склонности. Супруга два раза уже сдѣлала его отцемъ. Она имѣла всё, что только можетъ составить счастіе мужа: молодость, красоту, добродѣтели, таланты, превосходный нравъ; но онъ замѣчалъ въ ней большой недостатокъ: она была его жена. И потому не съ нею Баронетъ прогуливался въ упоеніи страсти, пѣшкомъ, верхомъ и въ коляскѣ; предметомъ его угожденій была женщина тридцати лѣтъ, смуглая, безсмысленная, своенравная и вздорная; но она казалась ему въ особенности привлекательною тѣмъ, что была супругою другаго. Вотъ въ чемъ состоялъ талисманъ, который обворожалъ Баронета; очарованіе, которое удовлетворяло развращенному его вкусу; волшебство, которое заставляло его забывать обязанности и пріятность законной любви.

Во время путешествія моего по Италіи, замѣтилъ я, что такіе примѣры супружеской невѣрности встрѣчаются тамъ во всѣхъ сословіяхъ, И вспомнилъ также, что одинъ молодой Французскій Маркизъ часто говаривалъ: «Юлія прелестна, любитъ меня страстно, ей только семнадцать лѣтъ, всѣ мущины отъ нее безъ ума; но она жена моя, и это всё портитъ.» Всякой, уваженія достойный человѣкъ, долженъ огорчаться тѣмъ, что такое развращеніе нравовъ разлилось на твердой землѣ; что оно, какъ бурный потокъ, разрушающій всѣ преграды, поставленныя ему благоразуміемъ, вѣрою и добродѣтелью, изгладило всѣ чувства обязанности и даже общественныхъ приличій. Но мы еще гораздо болѣе того должны сокрушаться, видя, что этотъ бичъ перешелъ чрезъ море, и распространился въ нашемъ отечествѣ,

Высшія сословія въ особенности подвержены его вліянію. Мы видимъ, что Милордъ, украдкою оставляя одинъ изъ красивыхъ домиковъ, извѣстныхъ подъ именемъ: Альфa-Kоmaжepъ^[15], пробирается къ экипажу своему, который ожидаетъ его на углу какой нибудь улицы, ведущей на Эджеваръ-Родъ; между тѣмъ, какъ Миледи прогуливается въ Регентовомъ паркѣ или въ Кензингтонскихъ садахъ; и оба они дѣлаютъ это совсѣмъ не для того, чтобы уединенно углубляться въ размышленія. Женатый Членъ Парламента всегда гораздо позже пріѣзжаетъ изъ Палаты, нежели холостой или вдовецъ; и прочитавши въ журналѣ всё, что тамъ происходило, на другой день забавляетъ тѣмъ свою супругу. Герцогиня отправляется на вечеръ къ какой нибудь родственницѣ или притворяется нездоровою, что" бы остаться дома тогда, какъ мужъ ея званъ на обѣдъ или въ собраніе, которое кончится очень поздно. Но во всякомъ случаѣ, выѣзжаетъ ли она со двора или остается дома, она знаетъ, что не проведетъ вечера одна безъ собѣсѣдника, который для нее гораздо пріятнѣе, нежели общество мужа. Наконецъ половина нач тихъ знатныхъ дамъ показывается на улицахъ и въ публичныхъ мѣстахъ всегда въ сопровожденіи какого-нибудь угождателя.

Между тѣмъ какъ я предавался этимъ размышленіямъ, молодая прелестная дѣвица прошла подлѣ и опередила меня. Такой прекрасной ножки и такихъ обворожительныхъ взоровъ я въ жизнь свою не видывалъ. Она шла съ тою легкостью, которую Виргилій приписываетъ Камиллѣ, соединяя съ него всѣ пріятности матери Амура. Я уже говорилъ, что я всегдашній почитатель прекраснаго пода, и потому не мудрено, что взглянувъ на нее, я почувствовалъ неизъяснимый пламень, пробѣжавшій по жиламъ моимъ, «Очень бы желательно знать кто она такова, сказалъ я самъ себѣ; должно посмотрѣть, гдѣ она живетъ.» — Ступай за нею, шепнулъ мнѣ на ухо духъ-соблазнитель, и я удвоилъ шаги, чтобы ее настичь. Но я не такъ былъ легокъ, какъ Аполлонъ, преслѣдовавшій Дафну; безпрестанно отставалъ отъ нее, и наконецъ, споткнувшись о камень, оступился и вывихнулъ себѣ ногу. — Старый глупецъ! сказалъ мнѣ разсудокъ, — и который еще считаетъ себя къ правѣ дѣлать наставленія осуждая другихъ, прибавила совѣсть. — «Ты свѣжа и прекрасна какъ весеннее утро, прелестная дѣвица О вскричалъ я тогда; но чтобы ни говорилъ о томъ Анакреонъ, роза не цвѣтетъ подъ снѣгомъ, и бѣлые волосы нейдутъ къ розовымъ щекамъ. Прости! истинно желаю, чтобы ты столько же была добродѣтельна, какъ и прекрасна!» — Съ трудомъ возвратился я домой, опираясь на палку и принужденъ былъ двѣ недѣли просидѣть въ своей комнатѣ, протянувъ ногу на табуретѣ; когда же я опять пришелъ въ состояніе начать обыкновенныя мои прогулки, то ни влюбленная чета, ни пригожая Нимфа не показывались уже болѣе мнѣ на глаза.

№ XLIII.

ПЕДАНТЪ.

Ecoutez moi, cаr je suis un oracle

Quand mes talens daignent se déployer,
Malheur au chien qui voudrait aboyer.

Shakespeare.

На прошедшей недѣлѣ былъ я у Леди Шарлотты на одномъ изъ ея Conversazione, которыя племянникъ мой, гвардейскій офицеръ, называетъ Воскресною школою, также какъ онъ прозвалъ собранія по четвергамъ у Маркизы Маленкомъ адомъ, по той причинѣ, что извѣстные зеленые столики составляютъ у нее главнѣйшую забаву. Встрѣтивъ тамъ одного Доктора Правъ, не могъ я удержаться, чтобы мысленно не сказать: «Какъ балуютъ иныхъ людей!» — Только что онъ вошелъ въ гостиную, какъ всѣ члены Общества Синихъ Чулковъ его окружили.

«Какъ я рада, что вы пожаловали, сказала ему Леди Шарлотта: разсуждая объ одномъ отвлеченномъ предметѣ, мы находились во мракѣ, и вы тотъ самый человѣкъ, который нуженъ намъ, чтобы его разсѣять.» — Сударыня, отвѣчалъ педантъ: я готовъ приложить всѣ мои старанія для того, чтобы успѣть въ томъ, но и самое солнце не можетъ свѣ-" шить слѣпцамъ, — «Не слишкомъ учтиво!» подумалъ я.

Предложили опять прежній предметъ, на который Докторъ рѣзкимъ и рѣшительнымъ голосомъ подалъ какое-то пошлое и давно уже извѣстное мнѣніе.

«Кстати, сказала г-жа М***: не правда ли, что молодой Клеверлей въ своихъ мрачныхъ и нравственныхъ стихотвореніяхъ очень близко подходитъ къ Лорду В***?» — Не слишкомъ близко. — "Но вы вѣрно находите сходство вообще въ ходѣ ихъ сочиненій? — Это такъ, сударыня, потому что они оба прихрамываютъ. — Были ли вы въ собраніи у Леди Г***, спросила его Графиня де ***? — Нѣтъ, сударыня; хоть меня и пригласили туда, но я имѣю привычку никогда не употреблять паровыхъ бань безъ предписанія Медиковъ. — Безподобно! вскричала Леди Каролина. Но развѣ вы не знали, что увидите тамъ Доктора Д***? — Какъ не знать, сударыня, но онъ вѣрно былъ тамъ изъ признательности, по причинѣ своего званія: насморкъ, простуды, горячки и колики, которыя получаются въ такихъ собраніяхъ, невоздержность мущинъ и склонность къ забавамъ женщинъ доставляютъ Гг. лѣкарямъ главнѣйшіе доходы. — Я должна просить у васъ извиненія за моего племянника, сказала вдова Р***: и благодарить васъ за то, что вы были такъ снисходительны и позволили ему вчера ввечеру ѣхать вмѣстѣ съ вами до дому, въ моей каретѣ. Онъ дѣйствительно ужъ слишкомъ много пилъ, и вѣрно былъ нѣмъ во всю дорогу. — Не столько еще нѣмъ, сударыня, сколько бы я то, то желалъ; но вы поступили очень благоразумно, отправивъ его домой; что же касается до кареты вашей, то я въ этомъ случаѣ почиталъ ее дилижансомъ, въ который могъ сѣсть всякой, кто только захотѣлъ. — Какой грубіянъ! подумалъ я. — "Какъ жаль, продолжала вдова: что онъ взялъ привычку безпрестанно прибѣгать къ клятвамъ! — Ни сколько, сударыня: когда человѣкъ пріучится лгать, то онъ очень хорошо дѣлаетъ, если употребляетъ клятвы; потому что онъ не можетъ ни уважать самъ словъ своихъ, ни ожидать, чтобы, ему вѣрили тѣ, которые его слушаютъ, и слѣдовательно въ такомъ случаѣ, клятвы необходимы. — "Это отчасти слишкомъ строго, « сказали тихо нѣкоторыя дамы Общества Синихъ Чулковъ.

Послѣ этого прошло нѣсколько минутъ въ молчаніи. Докторъ наморщилъ лобъ, но, казалось, очень былъ доволенъ самимъ собою.

„Сынъ мой сказывалъ мнѣ, что вы его не узнали, начала Леди Ф ***, когда онъ подошелъ къ вамъ въ Британскомъ Музеѣ, гдѣ вы занимались разсматриваніемъ Эльгинскихъ мраморовъ.“ — Правда, сударыня: принявъ его за извощика, который пришелъ просишь съ меня денегъ за провозъ, я не могъ постигнуть, какъ онъ могъ дѣлать мнѣ такія требованія, потому что я пришелъ пѣшкомъ. — „Это болѣе, нежели искренно!“ сказалъ одинъ изъ присутствующихъ… Докторъ нахмурился. — „Братъ его считается ученымъ; сказала другая дама.“ — Да, сударыня; ученымъ Грекомъ, отвѣчалъ педантъ явительнымъ голосомъ: но онъ пріобрѣлъ знанія свои отъ нынѣшнихъ Грековъ, а не отъ древнихъ» — «Давно ли вы съ нимъ Видѣлись?» — Я встрѣтилъ сегодня по утру въ Паркѣ Крѣпко накрахмаленный галстухъ, пару густыхъ бакенбартовъ, Искривленную рожу на оттопырившемся жилетѣ, покрытомъ жокейскимъ платъемъ, и изъ всего этого заключилъ, что онъ находился въ срединѣ всѣхъ этихъ уродливостей моды. — Общій смѣхъ.

«Давнишній пріятель вашъ, Генералъ Н***, очень перемѣнился, сказалъ одинъ Изъ бывшихъ тушъ духовныхъ. Онъ теперь уже настоящій старикъ.» — Скажите лучше, старуха, прервалъ Докторъ; старуха, въ которой не осталось ни силъ, ни мужества." — «А какъ вы находите жену его?» — Я замѣтилъ, что въ сложеніи ея находится гораздо болѣе раздражительности, нежели во всякомъ другомъ одушевленномъ существѣ, потому что она одарена ужасною отталкивающею силою. — «Знаете ли вы, что Герцогъ поѣхалъ въ Россію?» спросила его Леди Шарлотта. — Такъ какъ ему еще только семьдесятъ лѣтъ, то тамошній климатъ конечно принесетъ ему пользу, умѣривъ жаръ его юности. — «Я сама предполагаю сдѣлать путешествіе на Сѣверъ.» Сердечно радуюсь, Миледи, отвѣчалъ ей важный оракулъ: что размышленія ваши такъ далеко довели васъ. Большая часть женщинъ размышляютъ только передъ зеркаломъ.

Потерявъ наконецъ терпѣніе слушать всѣ такіе вздоры, произнесенные важнымъ голосомъ, и сатирическія замѣчанія, не имѣющія другаго достоинства, кромѣ ихъ язвительности, я удалился, стараясь изъяснить себѣ, какъ это дѣлается, что нѣкоторые люди берутъ надъ умами другихъ такую власть, между тѣмъ, какъ они вовсе того не заслуживаютъ. Слава объ учености, важный голосъ, суровый видъ, и дерзость, пренебрегающая вѣжливостью, доставили Доктору это превосходство въ обществѣ, котораго онъ оракулъ, гдѣ онъ то же, что древніе Философы были въ Портикѣ, и куда мнимые ученые и ученыя собираются, держа въ рукахъ свѣтильники для того, чтобы зажечь ихъ у лампады, которая если и бросаетъ слабый свѣтъ, то развѣ единственно отъ того, что она окружена глубокимъ мракомъ.

Такъ-то портятъ многихъ педантовъ. Что касается до меня, то единственная вещь, которая меня удивила была та, что этотъ господинъ возбуждалъ удивленіе во всѣхъ присутствующихъ, не сказавъ ни одного такого слова, которое бы могло принести пользу, и отвѣчая всѣмъ, кто съ нимъ ни говорилъ, однѣми только язвительными и грубыми насмѣшками. Наблюдательный глазъ часто можетъ встрѣтить людей этого рода въ обществахъ мнимыхъ остроумцевъ столицы. Это шарлатаны Литературы, которые успѣваютъ въ свѣтѣ, пуская простячкамъ въ глаза пыль. Они имѣютъ приборъ за столомъ у вельможъ, мѣсто въ ихъ каретѣ и, что еще болѣе всего удивительно, занимаютъ первую степень между спутниками, ихъ окружающими*

№ XLIV.

ПРОВИНЦІЯЛЪ ВЪ ЛОНДОНѢ.

Le bois le plus funeste et le moins fréquenté,

Est, au prix de Paris , un lieu de sûreté.

Boileau.

«Прекраснымъ образомъ провелъ я утро!» вскричалъ, входя ко мнѣ въ комнату, родственникъ мой Бобъ, который пріѣхалъ въ Лондонъ только три дня тому назадъ. — Что ты этимъ хочешь сказать? спросилъ я его. — «То, что начиная отъ Жидёнка, продающаго апельсины и до вертопраха, вооруженнаго лорнетомъ, всѣ надо много смѣялись, обманывали меня, безчестили и унижали.» — Разскажи мнѣ, какъ это было? сказалъ я ему, не могши удержаться отъ улыбки, потому что отъ чрезмѣрной досады онѣ весь былъ въ поту, и притомъ гнѣвъ придавалъ ему отлично смѣшной видъ.

«Я вышелъ изъ дому съ тѣмъ, чтобы посмотрѣть моихъ лошадей; не много не доходя до нанятой много конюшни, плутъ угольникъ умышленно столкнулся со много, и совсѣмъ испортилъ новый мой сертукъ. — Бездѣльникъ! вскричалъ я (надобно вспомнить, что это говоритъ провинціялъ, мой родственникъ, и я еще смягчаю его выраженія): знаешь ли ты, кто я таковъ? — Знаю ли я кто ты таковъ? сказалъ мнѣ невѣжа; по чести нѣтъ!

Можетъ быть Жильсъ-Гамбильярдъ изъ Іоркскаго Графства.» Послѣ чего, засмѣявшись мнѣ въ глаза, онъ высунулъ языкъ и продолжалъ свою дорогу. Меня сильно забирала охота догнать его и нагрѣть ему хлыстомъ спину, но въ самую эту минуту проѣхавшая телѣга забрызгала меня грязью съ головы до ногъ. Я безъ дальнихъ околичностей напрямикъ выругалъ извощика, но негодяй, искрививъ свою рожу, сказалъ: «А давно ли вы пріѣхали въ Лондонъ, Г. Іосифъ Дешампъ?» — Мерзавецъ! сказалъ я ему: я велю посадить тебя въ тюрму; знаешь ли ты, что я мирный судья? — «Судья… (я не смѣю повторить всего того, что сказалъ мнѣ этотъ плутъ): но не смотря на то, что ты судья, прибавилъ онъ, бросивъ куртку свою на телѣгу: и если ты только осмѣлишся побиться со мною на кулачкахъ, то я собью съ тебя спѣсь.» Считая себя большимъ мастеромъ въ этомъ Дѣлѣ, Я не заставилъ его повторять мнѣ два раза, и будучи увѣренъ, что проучу его, я скинулъ съ себя платье и просилъ стоявшаго подлѣ меня порядочно одѣтаго человѣка поберечь оное. Послѣ чего съ ловкостью ставъ въ оборонительное положеніе, я показалъ противнику моему, что я не новичокъ.

«Вамъ не прилично бороться съ нимъ, сказалъ мнѣ тогда пожилой человѣкъ въ прекрасномъ черномъ фракѣ, съ напудренною головою и въ золотыхъ очкахъ: не унижаите себя до такой степени, онъ Не заслуживаетъ этой чести. А ты, негодяй, если ты сію же минуту не попросить прощенія у этого господина, то я замѣчу номеръ твоей телѣги, и заставлю тебя заплатить пеню. Я видѣлъ всѣ штуки: ты умышленно его забрызгалъ.» — Покорнѣйше прошу у васъ прощенія, сказалъ мнѣ извощикъ. — «Очень хорошо, сказалъ я ежу: — все забыто.» Я оборотился, чтобы взять свое платье; но услужливый человѣкъ, которому я его поручилъ, скрылся. «Воры! воры! закричалъ извощикъ. А! вонъ онъ бѣжитъ, но я его непремѣнно поймаю. Куда прикажете примести ваше платье, сударь?» — Сюда, сказалъ я ему, показывая на конюшню, гдѣ стоятъ мои лошади. — "Я пойду съ вами, " сказалъ мнѣ человѣкъ въ черномъ фракъ. — Много васъ благодарю, отвѣчалъ я ему: когда принесутъ мое платье, я надѣюсь, что вы не откажетесь зайти со многовѣкофейный домъ скушать сандвичь^[16] и выпить рюмку мадеры. Онъ пробылъ со мною около четверти часа, но видя, что извощикъ не возвращается, просилъ у меня извиненія, сказавъ, что весьма нужныя дѣла принуждали его оставишь меня, при чемъ изъявилъ желаніе короче со мною познакомиться, мы отдали другъ другу наши адресы и я прочиталъ на его карточкѣ: Сиръ Жонъ Жонесъ, Отель Адельфи, въ Страндѣ. "Я за честь себѣ поставлю быть у васъ, Сиръ Жонь, " сказалъ я, пожимая у него руку. Послѣ чего мы разстались.

"Извощикъ возвратился чрезъ нѣсколько минутъ весь въ поту. «Мнѣ очень досадно, сударь, сказалъ онъ мнѣ: но видно, что у бездѣльника ноги лучше моихъ — я никакъ не могъ его догнать.» Я опустилъ руку въ карманъ, чтобы дать ему полкроны. Новое несчастіе! Я не нашелъ въ немъ кошелька моего, въ которомъ было четырнадцать гиней и нѣсколько мѣлкихъ монетъ. Часы мои исчезли также какъ и кольцо съ руки, подаренное мнѣ матушкою. «Кажется, что самъ сатана проказитъ въ Лондонѣ, вскричалъ я. Какой стыдъ для столицы! Иной подумаетъ, что всѣ висѣльники Ботани-Бея^[17] спущены съ цѣпей въ этой части города.» — И что же… повѣрите ли вы? толпа жокеевъ и зѣвакъ, которые собрались около конюшни, начали надо мною насмѣхаться прямо мнѣ въ глаза. «Его обобрали!» говорилъ одинъ. «Это простофиля!» кричалъ другой. «Сущій деревенщина!» прибавилъ третій, Наконецъ, я не знаю, чего они не насказали. Я бросился-ыло на нихъ съ хлыстомъ, но они разбѣжались, продолжая кричать еще громче прежняго.

"Я послалъ человѣка принести мой темнозеленый рединготъ и приказавъ осѣдлать прекраснаго моего чалаго жеребца, который стоитъ мнѣ двѣсти гиней, поѣхалъ верхомъ прогуляться въ паркъ, въ сопровожденіи слуги на славной гнѣдой лошади. Только что я туда пріѣхалъ, какъ нѣкотораго рода двѣ обезьяны, я думаю изъ тѣхъ, которыхъ вы называете дендіями, насмѣхаясь, устремили на меня свои взоры, навели лорнеты и осматривали меня съ головы до ногъ. «Рѣдкая птица!» сказалъ одинъ. — «Какой нибудь новопріѣзжій.» Прибавилъ другой. — "Этотъ рединготъ вѣрно въ модѣ въ Графствѣ Линкольнскомъ, " продолжалъ первый. — "Также какъ и сапоги съ рыжими отворотами, " подхватилъ второй.

"Я презрѣлъ дерзкія слова ихъ, и тотчасъ повернулъ лошадь въ другую сторону, чтобы отъ нихъ удалиться. Но сдѣлавъ это движеніе, задѣлъ хлыстомъ по рукѣ прекрасную даму, ѣхавшую верхомъ, въ сопровожденіи слуги въ красной ливреѣ съ золотыми галунами. «Виноватъ, милостивая государыня, сказалъ я, почтительно ей поклонившись; Извините мою неосторожность; надѣюсь однакоже, что я не больно задѣлъ васъ?» — Ни сколько, отвѣчала она, къ пріятностью улыбаясь. — Я возобновилъ свои извиненія, и мы съ нею два раза проѣхали по парку. Во время прогулки нашей, замѣтилъ я Леди Марію въ своемъ экипажѣ и поспѣшилъ поклониться ей, чтобы показать прелестной моей незнакомкѣ, что я въ связи съ знатными особами. Но мнѣ показалось, что Леди меня не замѣтила, потому что вмѣсто того, чтобы отвѣчать на поклонъ мой, она отворотилась въ другую сторону.

«Черезъ четверть часа послѣ того, двоюродный братъ мой, Дикъ, во весь духъ прискакалъ ко мнѣ и отозвавъ меня въ сторону, сказалъ, что Леди Марія проситъ меня впередъ не брать на себя труда кланяться ей, когда я опять буду прогуливаться съ одною изъ извѣстнѣйшихъ плутовокъ въ городѣ. Онъ даже назвалъ ее хуже, нежели плутовкою. „Я очень тѣмъ огорченъ“, сказалъ я ему: но я вовсе ее не зналъ.» — Здѣсь нѣтъ человѣка, который бы не зналъ, ее, прервалъ онъ: и всѣ будутъ думать, что ты живешь въ дурномъ обществѣ. — «Я живу въ дурномъ обществѣ?» возразилъ я… но онъ уже поѣхалъ опять къ Леди Маріи, а я, не смѣвъ сдѣлать того же, возвратился домой, будучи очень недоволенъ своимъ утромъ."

Чрезъ два дни послѣ того, родственникъ мой увѣдомилъ меня, что онъ сдѣлалъ себѣ модное платье, въ которомъ такъ его стянули, что онъ ни куска не могъ съѣсть за обѣдомъ; и что наканунѣ того дня, при выходѣ изъ театра, одинъ изъ пріятелей пригласилъ его въ таверну, гдѣ онъ проигралъ триста гиней, на которыя принужденъ былъ дать вексель. Онъ заѣзжалъ въ Отель Адельфи, что бы повидаться съ Сиромъ Жонъ Жонесомъ, но тамъ его никто не зналъ и вѣроятно онъ былъ тотъ самый плутъ, который его ограбилъ. Наконецъ, проведя пять дней въ Лондонѣ, онъ намѣренъ былъ завтра ѣхать обратно въ свою Провинцію, твердо рѣшившись, что нога его никогда не будетъ болѣе въ столицѣ. Желательно, чтобы примѣръ его послужилъ въ пользу провинціяламъ, пріѣзжающимъ осматривать оную.

№ XLV.

ВОСКРЕСНЫЕ ЛЮДИ.

Tu peux me faire perdre, ô fortune ennemie;

Maie me faire payer, parbleu! je t'en défie.

Regnard.

Прогуливаясь въ прошедшее Воскресенье по Сенъ-Жемской улицѣ, замѣтилъ я нѣсколько человѣкъ, которые непремѣнно попадались мнѣ на встрѣчу въ этотъ день, между тѣмъ какъ въ теченіе недѣли я нигдѣ ихъ не видалъ. Черты ихъ и обращеніе показывали модныхъ людей и отличали ихъ отъ простолюдиновъ. Я увѣренъ былъ, что это не сидѣльцы, освободившіеся изъ своихъ лавокъ. Сверхъ того, я зналъ между ними одного Баронета и одного бывшаго Члена Парламента. Къ сожалѣнію, безпрестанно проѣзжавшія кареты, подходившіе ко мнѣ знакомые, и пригожія женщины прервали мои замѣчанія, и дали другое направленіе моимъ мыслямъ.

Въ тотъ же день случилось мнѣ сидѣть за столомъ подлѣ Доктора Дангле, который получаетъ отъ пяти до шести тысячъ фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, разсказывая забавные анекдоты дамамъ, которыя страждутъ истерикою, и прописывая какія-нибудь средства больнымъ По воображенію. Онъ самый большой вѣстовщикъ, котораго только можно встрѣтить между мущинами. Размышленія о людяхъ, которыхъ я видѣлъ поутру, представились въ это время моему воображенію, и я сообщилъ ему мое недоумѣніе; по описанію, которое я ему сдѣлалъ о лицахъ, наиболѣе мною замѣченныхъ, онъ тотчасъ догадался о комъ я говорю, и увѣдомилъ меня, что это такіе люди, которымъ запутанныя дѣла и денежныя обстоятельства не позволяютъ показываться въ другіе дни, кромѣ Воскресенья,.

Эти господа, которые такимъ образомъ прогуливаются одинъ день изъ семи, называются Воскресными людьми (les hommes du Dimanche). Обитая въ окрестностяхъ Пентонвилля, Пимлико, Воксала, Пеннингтона и Кентъ-Вода, однимъ словомъ, въ двухъ или трехъ миляхъ отъ Оксфордской улицы, Пикадилли и мостовъ, они проводятъ жизнь свою въ скукѣ и праздности, въ продолженіе шести дней въ недѣлѣ; но въ седьмой, они оживаютъ и безбоязненно выходятъ изъ своихъ мрачныхъ убѣжищъ для того, чтобы освѣжить мысли свои, доставить себѣ развлеченіе отъ единообразной жизни, заняться своими дѣлами И поддержать нѣкоторыя сношенія съ свѣтомъ, который безъ того наконецъ совершенно бы о нихъ забылъ.

Чисто также въ этихъ существахъ, выходящихъ только разъ въ недѣлю изъ принужденнаго своего заключенія, замѣтны еще нѣкоторые черты благородства и остатки моднаго человѣка, качества, которыхъ уединеніе и стѣсненныя обстоятельства не могли совершенно изгладить. Между ними же можно найти свѣтскаго человѣка, пережившаго свой вѣкъ. Они показываютъ притворную беззаботливость, посвистываютъ пріятно улыбаясь, или хлопаютъ себя хлыстомъ по хорошо-вычищеннымъ сапогамъ со шпорами, между тѣмъ, какъ очень уже давно не садились на лошадь; наконецъ, бросая взглядъ знатока на лошадей и экипажи, они даютъ чрезъ то знать, что сами имѣли нѣкогда такихъ же.

Если вы остановитесь, чтобы съ ними поговорить, то они подходя къ вамъ съ пріятнымъ и веселымъ лицомъ, какъ будто желая показать, что они самые счастливѣйшіе на землѣ люди. Но, не смотря на всѣ ихъ усилія, они не могутъ скрыть сокрушенія своего, которое, какъ червь, точитъ сердце ихъ, и котораго опустошенія замѣтны во всей ихъ наружности. Часто бываетъ, что чувство чести, сражаясь съ злополучіемъ, изнуряетъ ихъ здоровье, потому что они не могутъ рѣшиться подвергнуть себя стыду заключенія съ тѣмъ, чтобы послѣ воспользоваться пособіями, которыя законъ доставляетъ несостоятельнымъ должникамъ, или унизить себя умышленнымъ банкротствомъ для того, чтобы послѣ вновь подняться.

Впрочемъ, не смотря на то, что собственная ихъ безразсудность причиною исключенія ихъ изъ хорошаго общества, признаюсь, что я имѣю искреннее состраданіе къ этимъ людямъ, живущимъ въ нѣкоторомъ родѣ изгнанія, и всегда жалѣю, что я не въ состояніи послать каждому изъ нихъ отъ имени неизвѣстнаго по сотнѣ гиней.

Есть еще другой классъ людей, весьма отличный отъ тѣхъ, о которыхъ я сей часъ говорилъ: это Рюлеры (Rulers), т. е, заключенные на честное слово, которые обязаны только не выходить изъ назначенной для нихъ части города. Гордясь небольшимъ удѣломъ свободы, который подучаютъ подъ тѣмъ предлогомъ, чтобы устроить дѣла свои, или распорядиться съ заимодавцами, они имѣютъ только въ виду поддержать старинныя свои связи, предаться издавна укоренившимся въ нихъ привычкамъ, освободиться отъ скуки единообразной жизни и наконецъ, продлить сколько можно минуты наслажденія,

Ихъ можно узнать по нѣкоторому роду нахальства, которое пренебрегаетъ всякой стыдъ и, кажется, говоритъ равному себѣ: «Что за нужда, что я сижу въ штормѣ? и тамъ не одинъ, и притомъ слыву удальцомъ, жившимъ въ хорошихъ обществахъ.» Человѣку, который ниже ихъ, или заимодавцу: «Убирайся прочь! ты видишь, что я здѣсь на зло тебѣ и длинному твоему счету; я ни сколько тебя не боюсь. Обѣдаю сегодня у Лонга и буду пить тамъ цѣлую ночь, если мнѣ заблагоразсудится.»

Воскресные люди обыкновенно ходятъ по закоулкамъ, ищутъ аллей и переходовъ, и, кажется, колеблются между желаніемъ укрыться и любопытствомъ — узнать, что происходитъ въ городѣ. Но Рюлеръ, напротивъ того, показывается смѣло; говоришь громкимъ голосомъ, насвистываетъ пѣсни, поднимаетъ носъ, скачетъ на быстрой лошади, посѣщаетъ самыя многолюдныя мѣста; разсказываетъ тѣмъ, которые несовершенно его знаютъ, что онъ пріѣхалъ изъ деревни, съ теплыхъ водъ или изъ путешествія, и прибѣгаетъ въ тысячѣ другихъ уловокъ, чтобы удалишь мысль о томъ, что онъ не пользуется полною свободою.

Третій родъ существъ, которыхъ виды и свобода также заключены въ весьма тѣсныхъ предѣлахъ, состоитъ изъ людей, парящихъ надъ бездною разоренія, подобно ласточкѣ, которая вьещся надъ самою поверхностью водъ, прежде нежели погрузитъ въ нихъ конецъ своего крыла. Они составляютъ нѣкоторымъ образомъ среднее состояніе между двумя классами, о которыхъ я говорилъ. Это такіе люди, которыхъ свобода на нѣсколько времени обезпечена письменнымъ видомъ, который они имѣютъ въ карманѣ, и который служитъ имъ защитою въ случаѣ нечаяннаго нападенія. Они всегда кажутся безпокойными; учтивость ихъ чрезмѣрна, даже и противъ заимодавцевъ. Умъ ихъ безпрестанно занятъ; они надѣются на случаи или несчастныя приключенія; какой нибудь богачъ упадетъ съ лошади, они могутъ спасши ему жизнь подружившись съ нимъ, занять у него въ долгъ денегъ, — или если онъ умретъ, — то получить отъ него что-нибудь въ наслѣдство. Они могутъ въ театрѣ обратить на себя взоры какой-нибудь богатой наслѣдницы, тронуть сердце ея и получить руку. Они всегда готовы подать руку дамѣ при выходѣ изъ кареты, или, въ случаѣ ссоры, вступиться за того, кто важнѣе прочихъ. Они берутъ въ осьмой долѣ лотерейный билетъ, въ надеждѣ, что имъ достанется большой выигрышъ. Соглашаются на всѣ предлагаемые имъ заклады: если удастся имъ выиграть, то это очень кстати, — если же проиграютъ, то еще одно только несчастіе присоединяется къ прочимъ.

Такого человѣка всегда можно узнать по измѣняющейся его физіогноміи, по чрезмѣрной снисходительности и по нерѣшительному его взгляду, показывающему боязнь и недовѣрчивость. «Не забылъ ли онъ о комъ изъ своихъ заимодавцевъ? Не имѣетъ ли кто нибудь изъ нихъ права на его особу? Точно ли онъ въ безопасности?» — Всё это изображается во взорахъ его; впрочемъ онъ всегда веселъ, всегда хорошо одѣтъ и часто показывается въ публику, боясь чтобы его не почли человѣкомъ разоренымъ.

Можно еще различить четвертый и пятый классы между людьми, разстроенными отъ долговъ. Къ первому принадлежитъ разорившійся человѣкъ, который самъ себя убѣгаетъ: онъ по наружности показываетъ всѣ признаки изобилія и роскоши, но трепещетъ въ позлащенной колесницѣ своей при видѣ приближающагося къ нему незнакомца. Наслаждаясь блистательною нищетою, онъ безпрестанно воображаетъ, что полицейскіе сыщики его преслѣдуютъ: впрочемъ, онъ скрывается подъ двойною бронею, и громовый ударъ долженъ попасть въ него, что бы его сразить. Въ послѣднемъ мы видимъ купца, который близокъ къ банкротству, но размышляетъ еще о томъ, когда бы это объявить и какія должно принять мѣры, чтобы сберечь что нибудь для себя.

Физіогномикъ легко можетъ различить всѣхъ людей, принадлежащихъ къ одному изъ упомянутыхъ пяти родовъ, которые всѣ имѣютъ общія между собою черты. Потеря свободы, печаль о томъ, что только временно ею наслаждаешься, терзаютъ разсудокъ и напечатлѣваются на лицѣ. Блаженство не можетъ существовать въ заключеніи: всё равно, бываетъ ли человѣкъ невольникомъ собственныхъ страстей своихъ или безрадостныхъ заимодавцевъ; свобода его и всѣ дѣйствія тѣмъ не менѣе связаны. Онъ самъ чувствуетъ это, и напрасно старается скрывать: Природа, вѣрно передавая получаемыя ею впечатлѣнія, сбрасываетъ личину, которыя онъ себя прикрываетъ и означаетъ на челѣ его безпокойства, его пожирающія, Хотя отчасти и справедлива Италіянская пословица, которая говоритъ, что — умѣя искусно обманывать, можно жить въ свѣтѣ; — но, при всѣмъ томъ однако же, намъ легче обмануть самихъ себя, нежели другихъ. И мы чаще кажемся тѣмъ, что мы въ самомъ дѣлѣ есть, нежели тѣмъ, чѣмъ бы желали казаться. По крайней мѣрѣ, такое я получилъ мнѣніе отъ часто повторена пыхъ мною наблюденій.

№ XLVI.

ПРІЯТНОСТЬ ВЪ ОБРАЩЕНІИ.

Celui qui а éetté pàssibri (l'envie de plaire), d'aussi loin qu'il

aperèoit uh homme dans la place, le Salue ten s'écriant:
voilà ce qu'on appelle un homme dè bien; l'aborde, l'admire sur
les moindres choses, le retient avec ses deux mains de peur
qu'il ne lui échappe; et, après avoir fait quelques tours avec lui,
il lui demande avec empressement, quel jour on pourra le
voir, et erifin ne s'en sépare qu'en lui donnant mille éloges.

La Bruère.

Никогда не считалъ я бездѣлкою имѣть привлекательную наружность, пріятный голосъ и ловкость въ обращеніи; но знакомство съ Полковникомъ Вайнловомъ еще болѣе утвердило меня въ этомъ мнѣніи. Всѣмъ извѣстно, какъ сильно дѣйствіе перваго впечатлѣнія, и какъ оно легко можетъ уловить умъ нашъ и разсудокъ. Глаза и уши можно нѣкоторымъ образомъ назвать стражами, охраняющими сердце наше обязанными ударить тревогу при появленіи непріятеля; но когда эти стражи допускаютъ обольщать себя красотою и пріятностью, то они неизбѣжно предаютъ во власть осаждающихъ крѣпость, которую бы должны были защищать.

Я считаю необходимымъ, чтобы человѣкъ, желающій намъ понравиться и обратить на себя наше вниманіе, обладалъ пріятною наружностью, имѣлъ плѣнительный и убѣждающій голосъ, былъ ловокъ и благороденъ въ обхожденіи, и чтобы всѣ поступки его нѣкоторымъ образомъ согласовались съ сокровенными нашими чувствами. Должно, чтобы взоры его увлекали насъ, между тѣмъ какъ разговоръ порабощалъ, и чтобы во всей его особѣ не замѣтно было ничего, могущаго предубѣдить насъ съ невыгодной стороны.

Эта непринужденная ловкость, которая, кажется, болѣе старается угождать, нежели владычествовать, которая желаетъ поставить себя на одну черту съ окружающими ее, а не возвышаться предъ ними, которая внушаетъ довѣренность, не выказывая своего превосходства, есть одинъ изъ вѣрнѣйшихъ способовъ нравиться. Вѣжливость украшаетъ доброжелательство и предупреждаетъ въ пользу того, кто ею обладаетъ. Вліяніе ея непреодолимо, и сверхъ того содѣйствуютъ оной еще тысячи вспомогательныхъ средствъ, какъ-то: скромность, любезность, краснорѣчіе, всегдашнее спокойствіе духа, выраженіе въ лицѣ, знаніе свѣта и наконецъ власть надъ самимъ собою, которая служитъ къ тому, чтобы скрывать всё непріятное и показывать только то, что плѣняетъ. Вотъ что всѣ согласно называютъ: пріятностью въ обращеніи. Но ни знатность рода, ни самое воспитаніе не могутъ доставить сего соединенія привлекательныхъ качествъ, которыхъ не нужно взвѣшивать на вѣсахъ размышленія, и которыя такого свойства, что онѣ тотчасъ оцѣниваются.

Но возвратимся къ Полковнику. Расточивъ большое имѣніе, онъ принужденъ довольствоваться весьма умѣреннымъ доходомъ, и потому не льзя сказать, чтобы богатство придавало ему большой вѣсъ въ обществѣ; онъ не пользуется расположеніемъ Министровъ, и не обязанъ извѣстностію своего семейственнымъ связямъ, будучи послѣднимъ въ своемъ родѣ, между тѣмъ какъ всѣ родственники его погибли на войнѣ. Онъ имѣетъ множество недостатковъ, но не смотря на то, бываетъ въ лучшихъ обществахъ; его встрѣтить въ самыхъ модныхъ собраніяхъ; вездѣ принимаютъ его съ радостью и удовольствіемъ и одной только пріятности своей въ обращеніи обязанъ онъ всѣми этими выгодами.

Мнѣ случилось видѣть его въ одномъ обществѣ, въ которомъ, передъ самымъ его пріѣздомъ, нѣкоторые завистники жестокимъ образомъ его порицали. Онъ вошелъ и однимъ взглядомъ сдѣлалъ себѣ друзьями тѣхъ, которые наименѣе были расположены въ его пользу. Въ особенности же ничего не можетъ быть удачнѣе ловкости, съ которою онъ является въ собраніе. Кажется, что онъ избираетъ сердца, которыя долженъ привлечь къ себѣ. Съ перваго взгляда узнаётъ онъ, какъ долженъ раздѣлить свои угожденія, съ кѣмъ быть вѣжливымъ, кому оказать предпочтеніе и уваженіе, когда ему должно говорить или молчать; каковъ общій тонъ общества, какой предметѣ разговора можетъ болѣе оному нравиться, и наконецъ, кого изъ присутствующихъ должно ему убѣгать.

Съ большою опытностью соединяетъ онъ притворное смиреніе. Умъ его не превосходенъ, но онъ Придаетъ ему цѣну веселостью своею и остротою, которыя заставляютъ почитать его гораздо умнѣе, нежели каковъ онъ въ самомъ дѣлѣ. Сверхъ того обладаетъ онъ способностью дѣлать довольнымъ самимъ собою всякаго, съ кѣмъ только говоритъ и занимать всѣхъ пріятнымъ образомъ. Онъ умѣетъ отстранить всё, что только можетъ причинить досаду; спѣшитъ на помощь къ тому, кто будучи приведенъ въ замѣшательство, не знаетъ, что отвѣчать, и если замѣтитъ въ обществѣ человѣка, котораго прочіе пренебрегаютъ, то сейчасъ въ особенности имъ займется. Услужливость его, которая доставила ему тьму друзей, растроиваетъ намѣренія тѣхъ, которые, завидуя его успѣхамъ, желали бы вытѣснивъ его, занять его мѣсто.

Онъ пріобрѣлъ расположеніе всѣхъ дамъ своею учтивостію, услугами, снисхожденіемъ и почтительностію. Взоры его смѣлы, но ни сколько не нахальны; угожденія его неутомительны и не показываютъ вертопраха, а уста его никогда не произнесутъ неприличнаго выраженія или двусмысленнаго слова.

Приводя такія подробности, я нѣкоторымъ образомъ присвоиваю себѣ права сочинителей о воспитаніи; но какъ цѣль моя состоитъ въ томъ, Чтобы описывать настоящіе нравы, то могу ли не упомянуть о такихъ качествахъ, которыя полезны тому, кто обладаетъ ими гораздо болѣе, нежели сколько полагаютъ? И потому я хотѣлъ представить живой примѣръ, наименовавъ человѣка, котораго мы видимъ всякой день, и которому очень можно подражать. Но сколь ни велики выгоды воспитанія, одно оно недостаточно, чтобы доставить намъ эту ловкость и пріятность въ обращеніи, которыя всѣхъ плѣняютъ: для этаго должно, чтобы разсудокъ и сердце управляли всѣми нашими поступками.

Желаніе нравиться столько же всѣмъ свойственно, какъ и согласно съ природою; но, для достиженія того, часто ошибаются въ выборѣ средствъ. Живя въ обществѣ, должно удачнымъ образомъ соединять въ себѣ полезное съ пріятнымъ; это хотя и трудно, но не возможно для человѣка, хорошо воспитаннаго, который желаетъ заняться усовершенствованіемъ себя въ этомъ искуствѣ. Должно быть учтивымъ безъ малѣйшаго принужденія, почтительнымъ безъ подлости, вѣжливымъ безъ лести, ловкимъ безъ наглости и скромнымъ безъ застѣнчивости. Должно умѣть говорить о бездѣлкахъ, не казавшись легкомысленнымъ, быть пріятнымъ безъ жеманства и показывать достоинства свои безъ эгоизма и самолюбія. Тотъ, кто соединитъ въ себѣ эти качества, непремѣнно будетъ всѣмъ нравиться.

№ XLVII.

ПРИНЦЕССА ШАРЛОТТА.

Non, après ce que nous venons de voir, la santé n'est qu'un

nom, la vie n'est qu'un songe, la gloire n'est qu'une apparence;

les graces et les plaisirs ne Sons qu'un dangereux amusement.

Tout est vain en nous, excepté le sincère aveu que nous faisons

devant Dieu de nos vanités.
Bossuet, Oraison funèbre de la Princesse Henriette d'Angleterre.

Никогда еще неумолимая смерть не поражала внезапными своими ударами такой привлекательной жертвы, какова была наслѣдница Британскаго престола, и потому печальное торжество ея никогда еще не было ознаменовано въ такой степени всеобщимъ сокрушеніемъ, народными слезами и рыданіями.

Представьте себѣ юную Принцессу, украшенную всѣми пріятностями, всѣми добродѣтелями, которымъ свѣтъ удивляется, обожаемую народомъ, страстно любимую супругомъ, уважаемую учеными, благословляемую бѣдными; однимъ словомъ, наслаждающуюся всѣми благами, которыми только можетъ Небо надѣлять на земли отличныхъ своихъ любимцевъ; вообразите, что всѣ сіи блага и надежды въ одинъ мигъ исчезли, подобно тщетному призраку, что такая блестящая судьба внезапно заключена подъ хладнымъ камнемъ, навѣки отдѣляющимъ ее отъ свѣта, и скажите, могло ли какое нибудь несчастное событіе быть болѣе этого достойно сожалѣнія?

За то, какая надгробная рѣчь была сказана надъ тѣломъ Принцессы Шарлотты! я видѣлъ всю Англійскую націю погруженную въ горесть; самыя бѣднѣйшія сословія народа надѣли трауръ; заведенія общественныя и частныя, конторы и мастерскія, всѣ вдругъ сдѣлались безмолвны и пусты. Во всемъ Государствѣ, 18 Ноября, ни одна лавка не была открыта; не говорили болѣе о дѣлахъ, и печально кланялись другъ другу. Дворцы, домы и хижины опустѣли: однѣ только церкви, обитыя чернымъ сукномъ, были наполнены народомъ, въ слезахъ возсылающимъ мольбы; кажется, что въ подобной горести человѣкъ не можетъ болѣе найти утѣшенія на земли: такая сильная скорбь изливается только предъ Богомъ.

Скорбь сія распространилась отъ рѣки Темзы до предѣловъ Шотландіи; она перешла чрезъ моря: трауръ по Принцессѣ Шарлоттѣ былъ наложенъ на берегахъ Дуная, Невы, Огоіо и Гангеса. Полудикія племена заплатили также день слезами: молодость, красота и добродѣтель, сраженныя смертью, бываютъ также оплакиваемы у людей, вовсе необразованныхъ, какъ и у просвѣщенныхъ народовъ.

Шарлотта Валлійская родилась въ 1796 году. Когда ей минуло десять лѣтъ, то воспитаніе ея было поручено набожному и ученому Епископу Эксчестерскому, вдовствующей Герцогинѣ Лидской и Леди Клиффордъ. Принцессу воспитывали въ отдаленіи отъ Двора, и въ особенности обращали вниманіе на то, чтобы образовать умъ ея и сердце для той высокой степени, къ которой она была предназначена: она удивительнымъ образомъ воспользовалась попеченіями добродѣтельныхъ своихъ наставниковъ, и достигши девятнадцати лѣтъ, могла бы почесться совершенною женщиною, даже и въ обыкновенномъ состояніи. Она всегда очень просто одѣвалась, но благородная и вмѣстѣ скромная наружность достаточно ея отличала; твердость ея характера замѣтна была даже въ малѣйшихъ вещахъ, и Англичане уже заранѣе съ восторгомъ уподобляли ее великой Королевѣ Елисаветѣ. Природная чувствительность сближала ее со всѣми несчастными, и главнѣйшее ея упражненіе состояло въ томъ, чтобы отыскивать ихъ и подавать имъ помощь; она часто говаривала, что хочетъ впередъ вознаградить себя за то время, когда, восшедъ на престолъ, не будетъ уже имѣть столько удобности предаваться внушеніямъ своего сердца. Къ такому множеству необходимыхъ качествъ, Шарлотта присоединяла обширнѣйшія во всѣхъ родахъ познанія и даже пріятныя искуства. Она обстоятельно знала Исторію своего отечества, которой новѣйшая эпоха объемлетъ четыре части свѣта, и разсуждала съ удивительною основательностію о труднѣйшихъ предметахъ въ правленіи. Говорила на многихъ языкахъ; въ особенности же любила читать классическихъ сочинителей и поэтовъ Англіи. Прекрасно знала музыку, пѣла съ отличнымъ вкусомъ, рисовала и писала масляными красками; но любимымъ ея занятіемъ была литература.

Пріобрѣтая такимъ образомъ ежечасно новыя пріятности и таланты, Принцесса Шарлотта между тѣмъ въ уединеніи своемъ принимала участіе и въ современныхъ происшествіяхъ. Нѣкоторымъ образомъ приготовляя себѣ связи для будущихъ временъ, она обращала особенное вниманіе на именитыхъ изгнанниковъ Французской революціи; говорятъ, что она предсказала имъ окончаніе ихъ удаленія изъ отечества и бѣдствій Франціи; и въ то самое время, когда соединенные противъ хищника Монархи приближились къ берегамъ Рейна, она послала отъ себя лилію Августѣйшей Принцессѣ, столь драгоцѣнной для Франціи, которой величію духа и твердой надѣянности на Всевышняго, она удивлялась вмѣстѣ со всею вселенною. Трогательный подарокъ, нѣжное вниманіе, предзнаменовавшее союзъ двухъ сердецъ, изъ которыхъ одно представило превосходнѣйшіе уроки, а другое достойно было того, чтобы понимать ихъ!

Девятнадцати лѣтъ, наслѣдница Англійскаго престола познала любовь, сама вселила оную, и соединилась съ предметомъ своей нѣжности, можетъ быть, съ большею свободою, нежели простая пастушка. Чтобы быть совершенно счастивою, она даже не имѣла нужды изъяснять свои желанія: ихъ угадывали. Жарчайшія мольбы ея исполнились, тогда какъ она не имѣла даже времени ощутить и малѣйшаго безпокойства. Дипломатическая медленность, придворныя приличія, Государственныя причины, всѣ препятствія, обыкновенно встрѣчающіяся при Царскихъ бракосочетаніяхъ, исчезли предъ первою, единственною ея любовью. Выборъ ея оправдался безпрерывно возраставшимъ благополучіемъ и взаимною привязанностью; но чтобы безпрепятственно насладиться всѣми прелестями оной, для молодыхъ супруговъ необходимо было уединеніе. Имъ отведенъ былъ дворецъ Королевы, но они предпочли густыя рощицы Кларемонта; — тамъ-то, совершенно предавшись любви своей, Шарлотта пила изъ чаши блаженства въ отдаленіи отъ шумнаго свѣта, между тѣмъ какъ вся Англія обращала взоры на ея убѣжище и наслаждалась ея счастіемъ.

Вскорѣ еще болѣе умножилось благополучіе молодыхъ супруговъ и возвели ожиданія Британніи: беременность Принцессы была объявлена, и по мѣрѣ приближенія оной къ окончанію, казалось, что цвѣтущее здоровье ея болѣе и болѣе укрѣплялось. Посреди трогательныхъ и нѣжныхъ попеченій, предшествующихъ состоянію матери, Принцесса еще бесѣдовала съ Музами, и начертала на портретѣ своемъ, назначенномъ для супруга, стихи, которые показываютъ талантъ, образованный изученіемъ классиковъ:

То Claremont’s terraeed heights and Esher’s groves,

Where, in the sweet solitude, embraced

By the soft windings of the silent Muse,

From courts and cities Charlotte finds repose.

Enchanting vale! beyond whate’er the Muse

Has of Achaia or Hesperia sung!

О vale of bless! о soflly swelling hills,

On which the power of cultivation lies

And joys to see the wonders of his soil!

«На возвышенныхъ террасахъ Кларемонта, въ Эшерскихъ рощицахъ и въ мирномъ уединеніи, услаждаемомъ скромными звуками Музы своей, удаляясь отъ Двора и городскаго шума, Шарлотта вкушаетъ спокойствіе. О обворожительная долина, превосходящая все, что только воспѣли Музы Ахаіи и Гесперіи! Долина счастія, холмы, на которыхъ геніи хлѣбопашества распространяетъ власть свою и наслаждается, взирая на производимыя имъ чудеса!»

Какъ ужасенъ былъ день, когда всѣ Лондонскіе жители, проснувшись, узнали пагубную вѣсть, что сынъ умеръ, а мать послѣдовала за нимъ во гробъ! Подробныя извѣстія получены были уже вечеромъ; вотъ что они въ себѣ заключали:

«Во вторникъ, около трехъ часовъ утра, Принцесса почувствовала первыя боли; Государственные Чины были созваны, чтобы присутствовать при рожденіи наслѣдника престола; мученія продолжались сорокъ часовъ, но здоровое сложеніе Принцессы и мужество ея обеспечивали докторовъ и акушеровъ. Послѣ неисчислимыхъ страданіи, Ея Королевское Высочество разрѣшилась совершенно сложившимся, но мертвымъ младенцемъ мужескаго пола. Черезъ пять часовъ несчастная Принцесса уже болѣе не существовала… Горесть Принца Леопольда невозможно описать.»

Это плачевное происшествіе означено было печатью предопредѣленія. Странное, но справедливое замѣчаніе можетъ служить тому доказательствомъ: опытами дознано, что изъ четырехъ сотъ женщинъ въ родахъ, изъ которыхъ по крайней мѣрѣ третья часть или бываютъ слабаго сложенія, или не могутъ имѣть достаточныхъ вспоможеній, погибаетъ одна: и Принцесса Валлійская, во всемъ цвѣтѣ юности и здоровья, окруженная всѣми пособіями искуства, именно обречена быть сего жертвою! Изъ двухъ сотъ родящихся младенцевъ, обыкновенно сто девяносто девять остаются въ живыхъ, и толико ожидаемый наслѣдникъ трона Великобританіи, залогъ продолженія царствующаго поколѣнія и народнаго Спокойствія, есть тотъ, котораго рокъ осудилъ погибнуть, не увидѣвъ дневнаго свѣта! О Провидѣніе! кто осмѣлится проникать во глубину твоихъ предназначеній?

Едва только печальная новость сдѣлалась извѣстною, какъ всѣ купцы и поставщики Королевской фамиліи закрыли свои лавки. Торжество, назначенное по случаю опредѣленія новаго Лордъ-Мера, было отмѣнено; Королевская Академія и ученыя Общества прекратили свои засѣданія; судебныя мѣста остановили теченіе своихъ дѣлъ; театры закрылись до окончанія похоронъ; разыгрываніе лотереи было отложено; дворцы Этерскій и Кингстонскій, въ которыхъ приготовлялись различныя празднества на случай счастливаго разрѣшенія, были заперты; скорбь и молчаніе распространились между народомъ, и казалось, что печальный покровъ распростерся надъ всѣмъ королевствомъ.

Но кто опишетъ горесть Принца Леопольда, этого страстнаго любовника, который передъ супружествомъ своимъ отказался даже отъ титла Герцога Англіи, говоря, что любовь, одна только любовь Шарлотты составляетъ всѣ желанія его сердца! Она скончалась; послѣдній взоръ ея былъ обращенъ къ нему; онъ держитъ охладѣвшую ея руку? разсматриваетъ дражайшую половину самаго себя, но она уже не что болѣе какъ трупъ: онъ невѣритъ тому, онъ не въ состояніи тому вѣрить, и остается подлѣ нее, погруженный въ безмолвное изступленіе. Его силою исторгаютъ оттуда и пробуждаютъ къ жизни: онъ проливаетъ слезы, но вскорѣ ужасная истина снова помрачаетъ умъ его. Онъ бѣжитъ опять къ ней: "Не перемѣняйте ничего къ этой комнатѣ, говоритъ онъ. На этомъ открытомъ бюро она пишетъ; на эти кресла, стоящія у окошка, садится она вечеромъ, когда учитъ меня по Англійски. Не троньте этого столика; въ немъ хранятся вещи, сдѣланныя его собственноручно для нашего первенца. Оставьте это платье, повѣшенное на стулѣ: она вчера была въ немъ, когда мы съ нею гуляли; я хочу, чтобы пробудившись, она нашла его на томъ же самомъ мѣстѣ.

Въ теченіе двухъ недѣль, Принцъ Леопольдъ всякой день вечеромъ входилъ въ комнату Шарлотты и всякой разъ приносилъ супружескую жертву пролитіемъ обильныхъ слезъ надъ ея гробомъ.

18 Ноября 1817 года, смертные остатки Принцессы перенесены были Королевскую гробницу въ Виндзоръ. Тѣло ея было набальзамировано по существующему въ Англіи обычаю для особъ Королевской фамиліи. Сердце ея и тѣло младенца, заключенныя въ урнѣ, перевезли въ траурной каретѣ, запряженной шестью вороными лошадьми. Тѣло Шарлотты, въ гробницѣ изъ краснаго дерева, поставлено было на колесницу, которую везли восемь лошадей. Принцъ Леопольдъ, въ сопровожденіи почтеннаго Доктора Шорта, слѣдовалъ за онымъ: но его посадили въ карету тогда уже, какъ погребальная колесница скрылась изъ виду, для того чтобы избавить его отъ слишкомъ сильнаго волненія. Многочисленный отрядъ кавалеріи заключалъ шествіе, а безсчетныя толпы народа покрывали путь, и повергались ницъ на дорогѣ.

19 Числа, въ десять часовъ вечера, тѣло Принцессы перевезено было изъ Виндзорскаго замка въ церковь Св. Георгія. Небо было ясно, луна бросала яркіе лучи; безчисленное множество факеловъ, которыхъ колеблющееся пламя составляло разительную противопуложность съ сіяніемъ ночнаго свѣтила, придавало самый величественный видъ сей печальной церемоніи. Болѣе двухъ сотъ тысячъ человѣкъ наполняли въ этотъ вечеръ обширную и прекрасную Виндзорскую галлерею: всѣ они шли въ молчаніи, объятые священнымъ благоговѣніемъ. Никакое погребательное торжество не могло быть болѣе достойно Принцессы, обожаемой великимъ народомъ.

При входѣ въ церковь Св. Георгія, гробъ, который несли восемь чиновниковъ гражданской гвардіи, подъ балдахиномъ изъ чернаго бархата, украшеннымъ бѣлыми перьями, былъ встрѣченъ духовенствомъ; — четыре знатнѣйшія дамы, Леди Гренвилъ, Элленборугъ, Бостонъ и Арденъ, поддерживали покровъ. Слѣдовавшіе за колесницею занимаютъ мѣста на крылосѣ. Принцъ Леопольдъ съ неподвижными взорами, съ лицемъ, покрытымъ смертною блѣдностью, въ безмолвной горести садится передъ гробомъ ", между Герцогами Іоркскимъ и Кларенскимъ. Глубокое молчаніе заступаетъ мѣсто стенаній, читаютъ молитвы по усопшей, послѣ чего поднимаютъ гробъ, съ тѣмъ чтобы опустить его въ Королевскій склепъ; въ самое сіе мгновеніе раздаются рыданія и вопли: это Принцъ Леопольдъ, котораго горесть пробудилась, когда онъ увидѣлъ, что хотятъ навѣки скрыть отъ него предметъ, съ которымъ, ка.жется, нераздѣльно его существованіе. Съ трудомъ успокоиваютъ его обѣщаніемъ, что послѣ можно ему будетъ сойти въ подземелье, чтобы еще разъ обнять роковый гробъ.

Герольдмейстеръ выходитъ на средину; онъ дрожащимъ голосомъ произноситъ слѣдующія умилительныя слова, приличныя, по простотѣ своей, печальному происшествію, въ которомъ смерть такъ краснорѣчиво напоминаетъ бренность земнаго величія.

«Всемогущему Богу угодно было прекратить жизнь Августѣйшей Принцессы Шарлотты-Августы, непосредственной наслѣдницы Великобританскаго престола, внуки Его Величества Георгія III, Божіею милостію Короля трехъ Государствъ и Защитника Вѣры. Да благословитъ его Всемогущій и да продлитъ жизнь его въ почестяхъ и счастіи! Тутъ голосъ Герольдмейстера прерывается; слезы не позволяютъ ему продолжать.» — Между тѣмъ обрядъ оканчивается: раздаются согласные и унылые звуки органовъ, которые величественно и съ набожною гармоніею играютъ надгробный маршъ изъ Ораторіи Саула, Народъ въ безмолвіи расходится, церковь почти уже опустѣла; но человѣкъ, стоящій на крылосѣ, преклонивъ колѣна при входѣ въ склепъ, не слѣдуетъ за толпою; онъ остается тутъ. Это Принцъ Леопольдъ, ожидающій исполненія даннаго ему обѣщанія.

Много уже протекло времени съ тѣхъ поръ, какъ Принцесса Шарлотта Валлійская покоится въ могилѣ; деревья, посаженныя ею въ Кларемонтѣ, цвѣли уже три раза; трава, по которой она ступала, поднялась, засохла, позеленѣла снова — и слѣды Шарлотты на ней изгладились. Вѣрная собака ея еще и понынѣ ищетъ ее въ бесѣдкахъ, гдѣ она тысячу разъ охраняла таинственные разговоры любви; она ищетъ ее, и жалобнымъ визгомъ, кажется, спрашиваетъ о ней у своего несчастнаго господина, который самъ блуждаетъ въ тѣхъ же рощахъ, и также требуетъ ее отъ всѣхъ тѣхъ мѣстъ, которыя украшались ея присутствіемъ.

Деревья, посаженныя ею, бесѣдки, которыя она украсила, существа, бывшія для нее драгоцѣнными, всѣ вы также исчезнете съ лица земнаго; но воспоминаніе о Шарлоттѣ никогда не погибнетъ, и смерть ея будетъ оплакиваема до тѣхъ поръ, пока Альбіонъ будетъ обитаемъ народомъ, умѣющимъ въ полной мѣрѣ цѣнить то, него онъ лишился тогда, какъ Небо, во гнѣвѣ своемъ, отняло у него Ангела-примирителя, залогъ надеждъ и славы, оставивъ ему въ удѣлъ безпокойство о будущности.

№ XLVIII.

ЖУРНАЛЪ ФРАНТА и МОДНОЙ ДАМЫ.

Toujours accablé d'oi'nemens,

Composant sa voix, son visage,
Affecté dans ses agrémens
Et précieux dans son langage.

Voltaire.

Многіе люди проводятъ жизнь свою въ такихъ пустыхъ занятіяхъ, что едва ли можно назвать это жизнью. Но когда видишь посѣдѣвшихъ вертопраховъ, устарѣлыхъ щеголей, которыхъ память обременена одними только соблазнительными анекдотами, которые никогда ни чѣмъ не занимались, кромѣ какъ перемѣнами модъ, и которыхъ всѣ свѣдѣнія ограничиваются только лошадьми, собаками и расчетами искуства съ выгодою биться объ закладъ, — то не льзя смотрѣть на нихъ безъ отвращенія. При всемъ томъ однако же, многіе изъ нихъ готовы разсуждать о покроѣ платья, или о томъ, какъ лучше повязать галстухъ, и объяснять вамъ разницу между корсетами Нумберландскимъ и Брюммельекимъ, между панталонами Петерсгамскими и Веллингтовскими, съ величайшею важностью, какъ будто бы такіе предметы заслуживаютъ чье нибудь вниманіе, кромѣ портныхъ или не модныхъ торговокъ, Не смотря на то, многіе изъ этихъ пустозвоновъ приглашаются на роскошные обѣды, не имѣя другихъ достоинствъ, кромѣ развѣ того, что сохраняютъ твердо въ своей памяти то, что совершенно не заслуживаетъ занимать въ оной мѣсто. Они пріобрѣтаютъ знакомства, покупая лошадей и собакъ для своихъ пріятелей, имѣя рецепты для пользованія этихъ животныхъ во время ихъ болѣзни, и сообщая секретъ состава ваксы или зубнаго порошка.

Я знаю одного старика, который имѣетъ множество портфелей, наполненныхъ особенными средствами для излѣченія всѣхъ возможныхъ болѣзней, которымъ подвержены люди и лошади, собаки и дѣти; рецептами для составленія гремучихъ и чихательныхъ порошковъ, или приготовленія фосфора и для дѣланія шутокъ съ тѣми, на счетъ кого хотятъ посмѣяться; рисунками каретъ, мебелей и уборовъ самой послѣдней моды, всё это расположено съ большимъ тщаніемъ въ систематическомъ порядкѣ. Въ заглавіи сего драгоцѣннаго собранія онъ помѣстилъ слѣдующій эпиграфъ:

Condo et compono quae inox depromere possim^[18], безъ сомнѣнія почитая собранныя такимъ образомъ сокровища, паспортомъ, который откроетъ ему входъ въ лучшія общества.

Зная, что есть множество людей, которые подобные пустяки почитаютъ важными дѣлами, я ни сколько не удивился, увѣдомившись, что одинъ знакомый мнѣ молодой франтъ ведетъ обстоятельный журналъ своимъ ежедневнымъ занятіямъ: я полюбопытствовалъ прочитать оный, и вотъ подробности одного изъ его дней:

"Понедѣльникъ. — Я всталъ съ постели въ два часа по полудни, чувствуя проклятую мигрень: звуки арфы и скрыпокъ всё еще раздавались въ ушахъ моихъ, а стукъ костей наполнялъ мое воображеніе. Спросилъ чаю; онъ разслабилъ мнѣ желудокъ; я налилъ въ него рому, — мигрень моя усилилась. Приказалъ подать себѣ хлѣба, масла и морскихъ ракушекъ, которыхъ запахъ такъ сильно присталъ къ рукамъ моимъ, что я не могъ болѣе вытерпѣть, и принужденъ былъ четверть часа мыть ихъ духами. Небольшой отломокъ скорлупы попалъ мнѣ подъ ноготь; я вытащилъ его золотыми щипчиками, и изъ этого случая узналъ, какъ полезно и необходимо наполнять подъ ногтями воскомъ. Взявъ одну ракушку, разсматривалъ я ее съ помощію лорнета, потому что я очень близорукъ, исключая однако же тѣ случаи, гдѣ дѣло идетъ о томъ, чтобы узнать заимодавца, или такого человѣка, отъ котораго я убѣгаю: по моему мнѣнію, небольшое это чудовище не что иное, какъ обыкновенный ракъ въ уменьшенномъ видѣ. Мнѣ некогда справляться объ этомъ въ Энциклопедіи, но я спрошу Доктора Жасмина, какъ онъ полагаетъ и потомъ предложу закладъ въ Клубѣ Дендіевъ, если только буду увѣренъ, что его выиграю.

"Я надѣлъ шелковый свой халатъ, выписанный изъ Испаніи, Турецкіе спальные сапоги, Петерсгамскія панталоны и фуфайку. Ошибкою взялъ Morning-Chronicle, глупый журналъ, который вѣчно сердится, предсказывая намъ одни только несчастія и гибель; я забавлялся десять минуть, смотря какъ рвали его мои собаки. Потомъ взялъ Morning-Herald, журналъ болѣе утѣшительный, который доказываетъ, что всё къ лучшему; что всѣ члены Королевской фамиліи фениксы; въ которомъ находится множество анекдотовъ и острыхъ словъ, и изъ котораго вы можете узнать о прибытіи и объ отъѣздѣ всѣхъ модныхъ людей, — свѣдѣнія, весьма полезныя для того, чтобы посѣщать тѣхъ, которыхъ желаешь не видать. Но, по нѣкоторомъ размышленіи, такія подробности имѣютъ свои неудобства: онѣ могутъ встрѣвожить заимодавцевъ; должно попросить Жака, моего Университетскаго пріятеля, чтобы онъ написалъ къ Издателю письмо отъ неизвѣстнаго, касательно этого занимательнаго предмета. Я имѣлъ удовольствіе прочитать тутъ же извѣстіе о томъ, что я принятъ въ члены Клуба Жокеевъ, и нашелъ похвалу новаго моего фаэтона.

"Сиръ Жонъ заѣхалъ ко мнѣ. Отъ него такъ сильно несло конюшней, что я принужденъ былъ выдумать, будто бы у меня назначено свиданіе, чтобы только отъ него отдѣлаться. Онъ хотѣлъ везти меня къ Адамсу, чтобы показать мнѣ карету новаго изобрѣтенія; но я предпочитаю тѣ, которыя дѣлаются въ Лонгъ-Акрѣ. Можетъ быть онъ ожидалъ, что я приглашу его къ обѣду, но запахъ отъ него конюшней былъ слишкомъ нестерпимъ для моихъ нервовъ; къ тому же мигрень продолжалъ меня мучить: я зажегъ курительныя свѣчки, натеръ себѣ лобъ одеколономъ, но ни сколько не чувствовалъ себя лучше.

Заглянувъ въ свой бумажникъ, нашелъ я его совершенно опустѣвшимъ. Не стану болѣе ѣздишь по Воскресеньямъ въ игорные домы: балы даютъ тамъ единственно только для того, чтобы заманить насъ въ сѣти; впередъ буду довольствоваться тѣмъ, что сыграю партію въ вистъ у Леди О***, или въ лу у достопочтенной Госпожи С***. Что же касается до концертовъ и воскресныхъ соnversazione, это смерть моя: лучше соглашусь слушать самыя длинныя и скучныя проповѣди.

"Мнѣ пришло въ голову, что ревень могъ бы помочь моему желудку. Посовѣтуюсь объ этомъ съ Жоржемъ. Конечно что будетъ мнѣ стоишь гиней пять, которыя онъ выпроситъ у меня въ долгъ, и вѣроятно придется позвать его обѣдать. Но если всё взять въ сображеніе, то думаю, что рюмка ликеру сдѣлаетъ то же дѣйствіе, какъ и ревень. Не забыть, что Жоржъ обѣщалъ мнѣ выправить кореную мою кобылу, и привести ее въ такое состояніе, чтобы можно было съ выгодою ее продашь. За трудъ свой онъ мѣсяцъ будетъ на ней ѣздить. Напомнить ему о выгодномъ оборотѣ лошадьми, который я чрезъ его посредство долженъ сдѣлать.

"Не было еще четырехъ часовъ, когда я одѣлся. Погода была дождливая: я спросилъ Кабріолетъ свой и зонтикъ. Прежде всего завернулъ къ портному. Два года тому назадъ далъ я ему денегъ, а онъ ужъ опять вздумалъ ихъ требовать! Надобно привести его въ разсудокъ или перемѣнить. Потомъ отправился я въ Файвес-Коуртъ, посмотрѣть кулачный бой. Этотъ Вестонъ мастеръ своего дѣла; онъ отмѣнно силенъ и ловокъ, и истинно дѣлаетъ честь своему отечеству. Оттуда заѣхалъ къ Леди Ф***, и насказалъ ей тьму нѣжностей; но мнѣ показалось, что отъ нее пахло спиртомъ.

"Возвратившись домой началъ одѣваться къ обѣду: перервалъ три снурка у корсета, сломалъ пряжку и оторвалъ ушко у башмака. Какая жалость! у меня только и была одна эта пара изъ лавки О’Шанглина, въ Боннской улицѣ; они были тонки какъ бумага, и подложены розовымъ атласомъ. Не хочу впередъ носить другихъ; но это ужасно какъ досадно! Принужденъ былъ надѣть тѣ, которыя сдѣлалъ мнѣ Гоби. — Я напрыскалъ платокъ духами, Но никакъ не могъ повязать по вкусу своему галстухъ: употребилъ на это три четверти часа, но всё еще не совершенно успѣлъ. Надѣвая перчатки, отъ скорости разорвалъ двѣ пары и послѣ того принужденъ былъ съ большою осторожностью надѣвать третьи, отъ чего потерялъ еще четверть часа.

"Я поѣхалъ въ коляскѣ, и приказалъ гнать во весь духъ, но принужденъ былъ воротиться домой, потому что позабылъ взять прекрасную мою новую табакерку, на которую надѣялся обратить вниманіе всего общества. Телѣга съ пивомъ остановила меня минутъ на десять. Я закричалъ на извощика, какъ онъ осмѣлился застанавливать такимъ образомъ дорогу, и притомъ не оставилъ обрубать его, сколько онъ того заслуживалъ. Негодяй такъ былъ наглъ, Что еще сказалъ моему кучеру: «Это что за чучело? развѣ онъ умѣетъ говорить? я совѣтовалъ бы тебѣ не садишь его въ клѣтку и показывать за деньги, какъ ученую обезьяну.»

"Когда я пріѣхалъ къ обѣду "то было уже около девяти часовъ. Вторую перемѣну начинали снимать, и я не засталъ ни холоднаго, ни горячаго. Я извинился съ наивозможною ловкостью и пріятностью, но замѣтно было, что не многіе меня одобряли: я дѣйствительно ужъ слишкомъ поздно пріѣхалъ. Впрочемъ я скоро утѣшился, напустившись, какъ піявица, на Бургонское и Шампанское.

«На минуту показался я въ обоихъ большихъ театрахъ, и наконецъ отправился въ клубъ. Домой пріѣхалъ въ пять часовъ утра. Какъ я легъ, не помню; но камердинеръ мой, Франсуа, увѣряетъ меня, что голова моя была совершенно въ здравомъ положеніи. Во всякомъ случаѣ, онъ долженъ такъ мнѣ говорить; за то ему платятъ деньги.»

Такъ-то франтъ нашъ проводитъ всѣ дни свои. Если иногда и бываютъ нѣкоторыя перемѣны, то это тотъ же самый узоръ, вышитый по одинакому полю, только другими цвѣтами. Дальнѣйшія подробности о такомъ счастливомъ употребленіи времени утомили бы моихъ питателей, и я думаю, что они охотно меня отъ того уволятъ. Предлагаю имъ слѣдующій журналъ одной знакомой мнѣ модной дамы, подобный тому, который я предъ симъ выписалъ. Я увѣренъ, что, пропитавъ его, самый искуснѣйшій знатокъ будетъ въ затрудненіи опредѣлить, который изъ нихъ дѣлаетъ болѣе нести нашему вѣку.

"Въ полдень заставила пробить пасы: я полагала, что гораздо позже. У меня ужасно какъ болѣла голова. Съ огорченіемъ вспомнила я, что вчера ввечеру поссорилась съ Сиромъ Ганри (мужъ ея): мнѣ бы должно было сохранишь болѣе хладнокровія; но ревность, проигрышъ, оскорбительные поступки Леди Бириби, явное ея волокитство за моимъ мужемъ, непріятность сидѣть подлѣ Лорда Ниниви, который будучи Жидовскаго происхожденія, притомъ играетъ всегда такъ несносно, счастливо: всё это вмѣстѣ вывело меня изъ терпѣнія. Однако же надобно будетъ помириться съ Сиромъ Ганри, потому что я имѣю въ немъ нужду. Къ счастію, голова у него была нѣсколько разгорячена; онъ поздно пріѣхалъ домой и, можетъ быть, позабылъ о нашей ссорѣ. Необходимо также поддержать согласіе съ этою несносною Леди Бириби; потому что я должна ей на честное слово такую сумму, которой не могу заплатить.

"Два раза звонила я, но горничная моя не являлась; потерявъ терпѣніе, я такъ сильно дернула въ третій разъ, что оборвала шнурокъ. Наконецъ Миникинъ пришла; я начала бранить ее безъ пощады, а она съ такимъ униженіемъ сносила гнѣвъ мой, какъ будто бы маленькая дѣвочка, которая провинилась. Я вспомнила, что должна ей сто фунтовъ стерлинговъ, и перемѣнила тонъ. Упомянула о нѣкоторыхъ платьяхъ, которыхъ не стану болѣе надѣвать, и о кружевномъ вуалѣ, почти совсѣмъ новомъ, который намѣрена была ей подарить. «Кстати, сказала я ей: я замѣтила прекраснаго молодаго человѣка, который къ тебѣ ходитъ: вѣрно это какой нибудь купеческій сынъ? — Никакъ нѣтъ, Миледи, онъ красильщикъ. — Всё равно; однако же, Миникинъ, признайся, онъ вѣрно влюбленъ въ тебя? — Боже мой, Миледи, вы всегда изволите шутить! — Только не теперь, Миникинъ: я въ дурномъ расположеніи духа и ни сколько не имѣю охоты смѣяться.»

"Я спросила розовой воды и оделавану, чтобы вымыться. Надѣла батистовую рубашку, понюхала спирту и выпила чашку самаго крѣпкаго кофе; но какъ головная моя боль всё еще продолжалась, то я принуждена была опять лечь цъ постелю. «Миникинъ, сказала я, имѣя свои причины, чтобы ее развеселить: чѣмъ могу я быть полезною молодому твоему возлюбленному? имѣетъ ли онъ свое заведеніе? — Нѣтъ, Миледи, онъ еще въ ученикахъ. — О! я сыщу средства сократить время его ученья. — Покорнѣйше васъ благодарю, Миледи, но я еще не рѣшилась, потому что имѣю нѣкоторую склонность къ одному гвардейцу. — Это еще лучше, Миникинъ; мы постараемся объ его возвышеніи, и, можетъ быть, намъ удастся сдѣлать его офицеромъ, — Офицеромъ! вскричала она съ восхищеніемъ: ахъ! какъ бы я желала быть замужемъ за офицеромъ! — Я объ этомъ подумаю, сказала я ей.» (Вѣроятно столько же, сколько и о томъ, что происходитъ на лунѣ).

"Головная боль моя усиливалась: я приняла элексиру и опіуму. Мнѣ сдѣлалось немного лучше. Я надѣла кисейное съ кружевами спальное платье: оно ужасно какъ ко мнѣ пристало. Въ самое это время услышала я, что Сиръ Ганри бранится какъ драгунъ. Вѣроятно, онъ кричалъ на своего камердинера. Страшусь, чтобы онъ не узналъ о моихъ долгахъ и проигрышѣ.

"Я приказала купить дичи, и послала ее при льстивомъ письмѣ къ Леди Бириби, написавъ ей, что получила оную изъ Денбигъ-Парка. Я прибавила къ тому еще ананасъ изъ моей оранжереи. — Заставила Миникинъ написать съ полдюжины писемъ къ заимодавцамъ, чтобы упросить ихъ къ терпѣнію.

"Въ два часа начала я одѣваться, а въ четыре съ половиною была уже совсѣмъ готова. Выѣхала въ открытой моей коляскѣ… У Леди С * * * встрѣтилась съ Сиромъ Ганри и мы вмѣстѣ поѣхали прогуливаться въ Регентовъ Паркъ. Совершенное примиреніе. Онъ клялся мнѣ, что притворился влюбленнымъ въ Леди Бириби единственно только для того, чтобы испытать мою къ нему привязанность и возбудить ревность. — Nota: Мущины большіе негодяи.-- Въ пять часовъ, онъ меня оставилъ. Я почувствовала себя гораздо лучше и сдѣлала предположеніе, какимъ образомъ расплатишься съ долгами. Возвратившись домой около шести часовъ, я притворилась больного, и послала за Докторомъ Г * * *. Мы съ нимъ посовѣтовались; онъ одобрилъ мою выдумку и обѣщалъ мнѣ помогать.

"Онъ пошелъ къ моему мужу и сказалъ ему, что у меня изнурительная лихорадка и бредъ, что я уже нѣсколько ночей провела безъ сна, и что онъ опасается того, что я слишкомъ долго скрывала болѣзнь свою. Угнетеніе мысленныхъ способностей и волненіе нервовъ, по словамъ его, еще болѣе увеличивались отъ усилій, которыя я дѣлала, чтобы казаться веселою и спокойною. «Какая бы могла быть тому причина? спросилъ Сиръ Ганри. — Это одинъ изъ тѣхъ случаевъ, которые затруднительно объяснить, которые разборчивость… — Что нужды, говорите, Г. Докторъ. — И такъ, это происходитъ отъ слишкомъ сильной привязанности. — Отъ сильной привязанности! къ кому же? — Къ вамъ, Сиръ Ганри: она замѣчаетъ, что вы ее пренебрегаете и не смѣетъ на то жаловаться. (Можно ли было что нибудь лучше этого придумать?) — О! я сей часъ иду къ ней. — Прошу васъ, не дѣлайте этаго: отдохновеніе и спокойствіе теперь для нее необходимы. Я прописалъ ей прохладительное питье, но не ожидаю отъ него большой пользы, потому что еще другая причина препятствуетъ ея выздоровленіе. — Какая же? — Долженъ ли я вамъ сказать ее? — Сію же минуту, — Она имѣетъ долги. — Вотъ, это очень дурно. — Умъ ея имѣлъ нужду въ занятіи: это слѣдствіе ея болѣзни. Стараясь разсѣяться, она пустилась въ игру, несчастіе ее преслѣдовало, она проиграла…. проиграла важную сумму; и сверхъ того должна удовлетворить по счетамъ нѣсколько брилліантщиковъ и модныхъ торговокъ… — Ничего, Г. Докторъ, я всё заплачу. — Напишите ей нѣсколько строчекъ, чтобы ее въ томъ увѣрить, сказалъ ему фениксъ изъ Докторовъ; я увѣренъ, что это подѣйствуетъ лучше, нежели всѣ мои рецепты. — Я тотчасъ это сдѣлаю; но не думаете ли вы, что мое присутствіе… ? — Нѣтъ, нѣтъ! ей нуженъ покой и уединеніе. — Въ такомъ случаѣ я могу ѣхать обѣдать въ гости, провести вечеръ въ клубѣ, и, прибавилъ онъ, понизя голосъ, возвратиться домой не ранѣе какъ въ восемь или въ девять часовъ утра.» Что такъ и исполнилъ.

«Въ восемь часовъ любезный Докторъ мой принесъ мнѣ всѣ эти добрыя вѣсти. Я встала и пообѣдала съ большимъ аппетитомъ. Съѣла половину цыпленка, тарелку рису съ бараниной, и выпила три рюмки Шампанскаго. Приказала заложишь карету; поѣхала на балъ, и возвратилась домой въ четыре часа утра. Дала гинею швейцару, и столько же лакею и кучеру. Конечно это немного дорого за удовольствія одной ночи; но надобно умѣть цѣнить тайный услуги и награждать скромность.»

Я долженъ къ тому прибавить, что Сиръ Ганри полагалъ, что жена его дня два будетъ лежать въ постелѣ; что онъ заплатилъ всѣ долги ея, и, кажется, въ скоромъ времени принужденъ будетъ раздѣлываться съ новыми.

№ XLIX.

ДЕРЕВЕНСКАЯ ЖИЗНЬ.

О rus! quando ego te aspiciam?
Hor.

Я всегда предпочиталъ тѣнь на Лондонскихъ улицахъ, прохладѣ, которую можно найти въ поляхъ, лѣсахъ и рощицахъ. Хотя, по привязанности моей къ городской жизни, отказывался я отъ тысячи приглашеній въ деревню, но неотступныя просьбы Лорда Ривербанка наконецъ заставили меня превозмочь свою склонность, и я рѣшился съѣздить къ нему въ замокъ, находящійся въ двадцати миляхъ отъ Лондона. Много наслышавшись о великолѣпіи его жилища, о перемѣнахъ, которыя онъ въ немъ сдѣлалъ, и опытности, съ какою онъ принималъ тамъ друзей своихъ, я имѣлъ теперь случай самъ это испытать.

Нанявъ себѣ коляску, пріѣхалъ я, въ два часа по полудни, въ замокъ Ривербанкъ; спрашивалъ поперемѣнно всѣхъ хозяевъ дома, но никого изъ нихъ не могъ видѣть. Милордъ занятъ былъ работою въ мастерской; Миледи гонялась за оленями; молодой Лордъ въ паркѣ ловилъ рыбу удою; старшая дочь, Леди Анна, выѣхала съ кучеромъ, который показывалъ ей, какъ управлять фаэтономъ, а меньшая, Леди Елисавета, у гвардейскаго сержанта училась маршировать.

"А Леди Марія? спросилъ я у слуги, который объяснялъ мнѣ всѣ эти подробности, по мѣрѣ, какъ я называлъ обитателей замка.

— «Она лежитъ, сударь.»

Вотъ семейство, страннымъ образомъ занятое, подумалъ я, надѣюсь однако же, что болѣзнь Леди Маріи не опасна, сказалъ я ему.

— "О! она совсѣмъ не больна, сударь; она всякой день, по приказанію Миледи, лежитъ цѣлый часъ на полу для того, чтобы выпрямить свой станъ.,

— "А гдѣ гувернантка, дѣвица Мартенъ?

— «Она вальсируетъ съ молодымъ офицеромъ, который нѣсколько дней живетъ у насъ въ замкѣ.»

Всё это довольно оригинально, подумалъ я опять; но мнѣ не удалось долго размышлять: пятеро меньшихъ дѣтей, узнавъ о моемъ пріѣздѣ, прибѣжали ко мнѣ, начали дергать меня за платье, и не дали покою до тѣхъ поръ, пока я не согласился играть съ ними въ воланы.

Наконецъ чрезъ часъ вышелъ ко мнѣ Лордъ Ривербанкъ въ неглиже, совершенно оправдывающемъ свое названіе, съ запачканными руками и держа табакерку, которую онъ только что началъ точитъ: это было любимое его занятіе. Послѣ нѣсколькихъ извиненій, что такъ долго не выходилъ ко мнѣ, онъ торопился повести меня въ свою мастерскую, и показать тамъ всѣ свои работы и инструменты. Онъ началъ при мнѣ точить, оглушилъ меня шумомъ колеса и подарилъ мнѣ футляръ для зубочистокъ, который я могъ бы Купить въ Лондонѣ за шесть пенсовъ, и притомъ еще гораздо лучшій. Потомъ показывалъ онъ мнѣ всѣ перемѣны, сдѣланныя имъ въ паркѣ, что заняло добрыхъ два часа, и я усталъ до чрезвычайности. Послѣ того должно было осмотрѣть скотный дворъ, гдѣ я имѣлъ честь вязнуть до колѣнъ въ навозѣ для того, чтобы видѣть его свиней, и получилъ насморкъ, простоявъ нѣсколько времени въ холодной молочной, послѣ скорой и долгой ходьбы. Наконецъ принужденъ былъ вмѣстѣ съ нимъ бѣгать по парку за лошадью, которая вырвалась изъ конюшни. Между тѣмъ Лордъ безпрестанно себя разхваливалъ, превозносилъ улучшенія, которыя онъ сдѣлалъ, говорилъ мнѣ о тѣхъ, которыя еще предполагалъ сдѣлать, и насказалъ о своихъ коровахъ, овцахъ и о смѣшеніи породъ тьму замѣчаній, столь занимательныхъ, что ни одно изъ нихъ не осталось у меня въ памяти.

Мы возвратились домой, чтобы переодѣться къ обѣду: все семейство уже собралось. Лордъ Грентгорнъ поймалъ трехъ пискарей и накололъ себѣ палецъ, надѣвая на крючекъ приманку. Призвали сержанта, который клялся, что Леди Елисавета маршируетъ съ такимъ же совершенствомъ, какъ старый солдатъ, и кучера, который увѣрялъ, что въ скоромъ времени Леди Анна будетъ дѣйствовать бичемъ также ловко, какъ и онъ самъ. Гувернантка не такъ хорошо отзывалась

О Леди Маріи, и жаловалась, что она пяти минутъ къ ряду не пролежала на полу въ одномъ положеніи; молодая дѣвица извинялась тѣмъ, что весьма трудно лежать неподвижно, когда видитъ, что другіе вальсируютъ. Лордъ Ривербанкь потрепалъ ее по щекѣ и, обратившись ко мнѣ, сказалъ: «Прекрасная дѣвочка, только всё хочетъ дѣлать по своему.» На что я отвѣчалъ знакомъ одобренія.

Обѣдъ былъ роскошенъ; но какое-то принужденіе и чинность отнимали у него въ глазахъ моихъ всё достоинство. Я сидѣлъ подлѣ хозяйки, которая въ продолженіе всего стола разсказывала мнѣ только объ удовольствіяхъ и опасно* стахъ охоты. Въ это утро она два раза была въ водѣ по сѣдло, едва не упала съ лошади, зацѣпившись за пень, и перескакивала нѣсколько разъ чрезъ широкіе рвы. Мужъ ея разсуждалъ съ Пасторомъ о землепашествѣ, съ жаромъ теоретиста и невѣжествомъ новичка въ практикѣ. Леди Анна и Леди Елисавета завели продолжительный споръ объ уборкѣ своихъ платьевъ. Молодой офицеръ занимался только дѣвицею Мартень. Леди Марія замучила меня распросами о столичныхъ новостяхъ, о послѣднихъ модахъ, и просила меня прислать ей новыхъ романовъ.

Послѣ обѣда бутылка медленно ходила кругомъ. Пасторъ пилъ за двоихъ. Воинъ разводилъ вино свое съ водою, подъ предлогомъ, что у него лихорадка, и поспѣшилъ встать изъ-за стола, чтобы отправиться въ паркъ съ дѣвицами и съ Надзирательницею, которая заставила ихъ бѣгать для того, чтобы самой свободнѣе слушать нѣжности молодаго офицера.

Лордъ Ривербанкъ опять предложилъ мнѣ прогулку, но я отказался, чувствуя еще усталость послѣ утренней, и пошелъ въ гостиную, гдѣ нашелъ Леди Ривербанкъ спящую на софѣ. Противъ нее Сидѣла Миссъ Макъ-Клинтакъ, Шотландка лѣтъ пятидесяти, у которой я прошу извиненія въ томъ, что прежде не успѣлъ увѣдомить о ней моихъ читателей. Въ этой старой Каледонянкѣ соединены въ высшей степени: приторная любезность и всевозможное жеманство, свойственныя пожилымъ дѣвицамъ, съ величайшимъ притомъ желаніемъ скрыть половину лѣтъ своихъ. Дѣвическое цѣломудріе ея простирается даже до того, что онъ за столомъ никакъ не согласится сѣсть подлѣ мущины, боясь, чтобы онъ какъ-нибудь невзначай не дотронулся до нее колѣномъ.

Когда прогуливавшіеся возвратились, то предложили играть въ карты, но никакъ не возможно было составить партіи. Миссъ Макъ-Клинтакъ говорила, что молодымъ дѣвицамъ неприлично играть, и что карты не иное что, какъ книги нечистаго духа. Послѣ этого вздумали вальсировать: Леди Марія сѣла за фортепіано на двѣ старшіе сестры начали спорить, которой изъ нихъ танцовать съ Капитаномъ; но Леди Анна взяла верхъ по праву старшинства, и меньшая сестра ея, со слезами на глазахъ, принуждена была вальсировать съ братомъ, между тѣмъ какъ дѣвица Мартенъ блѣднѣла съ досады. Меня посадили играть въ пикетъ съ Пасторомъ, и я проигралъ всѣ двѣнадцать королей. Дѣти занялись играми, въ которыя удостоила вмѣшаться и Миссъ Клинтакъ, чтобы придашь себѣ видъ молодости и невинности. Но когда стали вынимать фанты, и молодому двѣнадцати-лѣтнему Жоржу досталось поцѣловать ее, то она, съ испуганнымъ видомъ вскочила со стула и громко закричала Шотландскимъ своимъ нарѣчіемъ: «Рѣшительно объявляю вамъ, что я этого никогда не дозволю!» Такое восклицаніе произвело всеобщій смѣхъ, который еще болѣе увеличился, когда настаивающій Жоржъ получилъ сильную пощечину высохшею рукою старой Шотландки.

Лордъ Ривенбакъ, утомленный утренними трудами, заснулъ на софѣ подлѣ жены, а я воспользовался этимъ супружескимъ сномъ и потихоньку ушелъ въ свою комнату.

На другой день поутру я простился съ моими хозяевами, твердо рѣшившись не ѣздить болѣе для удовольствія въ деревню, а развѣ только за какимъ нибудь необходимымъ дѣломъ. Помѣстье Лорда Ривербанка прекрасно, замокъ великъ и убранъ великолѣпно; но въ немъ обитаетъ скука. Что же касается до улучшеній, то ему еще очень много остается ихъ сдѣлать, начиная съ своего семейства.

Возвращаясь домой, къ этому случаю я вспомнилъ весьма справедливое замѣчаніе одного Французскаго Писателя, что въ жизни находится множество вещей, которыя кажутся дурными, но между тѣмъ только поставлены не на своемъ мѣстѣ. Это размышленіе снова привело мнѣ на намять всѣ склонности, занятія и удовольствія семейства, съ которымъ я только что разстался. Всѣ они сами по себѣ позволительны и невинны, и если бы, послѣдовавъ здравому разсудку, только ими между собою помѣнялись, то ихъ не льзя бы было осудить, не показавъ излишней строгости"Если бы Лордъ Ривербанкъ занимался охотою, а супруга его ловила рыбу; если бы молодой Лордъ учился у сержанта или у кучера; если бъ Леди Марія танцовала вмѣсто своей гувернантки; если бъ Леди Анна и Леди Елисавета рисовали или занимались музыкою, между тѣмъ какъ дѣвица Мартенъ вышивала, — то всякой изъ нихъ поступалъ бы сообразно съ возрастомъ своимъ, поломъ и званіемъ; что же касается до токарнаго и столярнаго мастерствъ, то, мнѣ кажется, можно бы ихъ вовсе оставить.

Не смотря на бывшіе тому многіе примѣры, я думаю, что всѣ такія механическія искуства не приличны благородному человѣку. Предоставимъ ремесленникамъ работы, соотвѣтствующія ихъ состоянію и образу воспитанія. Человѣкъ, поставленный рожденіемъ выше ихъ, унижается, забавляясь ихъ ремеслами, и выходитъ изъ сферы своей, чтобы перейти въ другую, въ которой не предстоитъ ему ни малѣйшей почести.

Надобно имѣть весьма ограниченный умъ и слишкомъ затрудняться употребленіемъ своего времени, чтобы работать стругомъ или пилою тогда, какъ имѣешь предъ глазами великую книгу Природы, заключающую въ себѣ всѣ познанія; когда можешь почерпать свѣдѣнія въ хорошо избранной библіотекѣ, и быть полезнымъ отечеству въ кабинетѣ или на полѣ чести! Прошу въ этомъ случаѣ извиненія у знакомыхъ мнѣ знатныхъ особъ, но я охотно бы отослалъ всѣхъ Лордовъ-токарей и столяровъ въ сообщество къ благороднымъ дамамъ, которыя вмѣняютъ себѣ въ достоинство успѣхи въ башмачномъ и слесарномъ мастерствахъ.

No L.

ЦЕРКОВНЫЕ ОБРЯДЫ
въ Лондонѣ.

Les jeunes et les vieux, au fond du monument,

Pêle-mêle , entassés, tombent confusément:
Nul au cruel Pluton ne dérobe sa tête.

Daru.

Обычай Римлянъ закрывать умершимъ глаза, еще и понынѣ ненарушимо наблюдается въ Англіи. Покойникамъ оказываютъ особенныя попеченія: по смерти тотчасъ омываютъ имъ. и наряжаютъ въ послѣдній разъ. Лице остается открытымъ до тѣхъ поръ, пока тѣло положатъ въ гробъ. Въ продолженіе этого промежутка призываютъ осмотрщицъ (searchers): такъ называются женщины, на которыхъ въ особенности возлагается обязанность удостовѣриться въ томъ, что покойный кончилъ жизнь дѣйствительно согласно съ законами Природы. Когда этотъ обрядъ выполненъ, то тѣло выставляется на парадной постелѣ. Тогда родственники и друзья собираются посмотрѣть на него въ послѣдній разъ, прежде нежели оно навсегда будетъ скрыто отъ ихъ взоровъ.

Покровъ дѣлается не полотняный, какъ во Франціи, но изъ шерстяной ткани, согласно съ Парламентскимъ Билемъ 1666 года.

Положеніе тѣла въ гробъ поручается Ундертекеру^[19]: такъ вообще называются всѣ тѣ, которые принимаютъ на себя распоряженія у касающіяся до похоронъ. Если покойника желаютъ поставить въ церковномъ склепѣ, то гробъ дѣлается свинцовый, если же напротивъ онъ долженъ быть положенъ на кладбищѣ то гробъ бываетъ изъ дерева.

Между Англичанами существуетъ обычай, котораго даже и бѣдный человѣкъ не можетъ не выполнить, не подвергаясь строгому осужденію своихъ согражданъ: онъ состоитъ въ томъ, чтобы смертные остатки, послѣ положенія ихъ въ гробъ, оставлять у себя въ домѣ въ теченіе восьми дней. Конечно ничто не можетъ быть болѣе сообразно съ обязанностями дѣтской Привязанности, родительской нѣжности и супружеской любви, какъ отдаленіе, сколько возможно, минуты горестной вѣчной разлуки; однакожъ здравый разсудокъ и общественное устройство равно осуждаютъ такое обыкновеніе. Сколько есть несчастныхъ въ сословіи простаго народа, которые для цѣлаго семейства имѣютъ одну только комнату, и чрезъ то подвергаются жестокой необходимости, цѣлые восемь дней приготовлять пищу свою, обѣдать и спать въ томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ трупъ. И потому этотъ обычай должнобъ было предоставить однимъ только богатымъ {Для охотниковъ оцѣнивать пышность величія, которое еще и тогда старается выказать себя, когда уже болѣе не существуетъ, предлагаю здѣсь подробности похоронъ Герцога Нортумберландскаго, который послѣ смерти Герцога Норфолькскаго считался самымъ богатѣйшимъ человѣкомъ Англіи: доходы ею простирались до 700,000 фунтовъ стерлинговъ (болѣе 16,099,009 рублей).

Торжественное шествіе началось въ часъ но полудни изъ Нортумберландскаго дворца, при звонѣ колоколовъ Вестминстерскцго Аббатства и церкви Св. Мартина. Шесть привратниковъ открывали оное; въ срединѣ ихъ находился начальникъ Вестминстерскихъ констаблей; погромъ ѣхали верхами четыре человѣка въ богатой ливреѣ, тридцать шесть плакуновъ, также на лошадяхъ, слѣдовали за ними по четыре въ рядъ. Предъ каждымъ изъ сихъ отдѣленій несли знамя. Кольчуги, штандарты, шишаки, щиты, все приводило на память времена рыцарства. Замѣчательнѣйшій изъ всадниковъ былъ тотъ, который везъ Герцогскую ворону; лошадь его, подъ великолѣпнымъ чапракомъ, покрыта была гербами. Колесницу, украшенную черными строусовыми перьями, везли шесть лошадей, убранныя такимъ же образомъ. Съ каждой стороны ѣхали по четыре всадника въ приличномъ одѣяніи и съ своими принадлежностями. Поѣздъ заключался восемью пустыми траурными каретами, украшенными гербами и щитами, и заложенными каждая въ шесть лошадей. Самый могущественный человѣкъ при жизни своей не можетъ занять болѣе одной, по смерти же слѣдуютъ за нимъ восемь… какая странная пышность!

По прибытіи въ Вестминстеръ, тѣло Герцога встрѣчено было Архіепископомъ. Въ эту минуту исчезли всѣ гербы, которые съ такимъ великолѣпіемъ развѣшены были во время шествія. Такимъ образомъ лишенный украшеній гробъ внесенъ былъ на крилосъ, и, во окончаніи священныхъ обрядовъ, поставленъ въ одномъ изъ придѣловъ.

Но чтобы ни дѣлали, а слава такихъ знатныхъ и могущественныхъ вельможъ навѣки погребается вмѣстѣ съ прахомъ ихъ, между тѣмъ какъ память великихъ людей не умираетъ. Вы, въ особенности, которые оживлены вдохновеніемъ Генія! не страшитесь ничтожества гробницы: безсмертіе ожидаетъ васъ тамъ съ вѣнкомъ въ рукѣ.}.

Въ теченіе первыхъ трехъ вѣковъ Христіанства, мертвыхъ не хоронили вокругъ храмовъ: Христіане слѣдовали въ этомъ обыкновенію Іудеевъ, Грековъ и Римлянъ^[20]. Обычай погребать тѣла церквахъ вошелъ въ употребленіе уже въ осьмомъ столѣтіи. Сперва начали хоронить подъ портиками; потомъ Короли и Императоры, также какъ и Епископы, погребаемы были въ самой внутренности церквей. Къ послѣдствіи, желая сильнѣе возбудить щедрость правовѣрныхъ, удостоивали этой почести тѣхъ, которые строили зданія, посвященныя богослуженію, или отказывали имѣніе свое въ пользу церкви. Наконецъ, въ среднія времена вообще вошло въ обыкновеніе хоронить около церквей. Лондонъ сохранилъ этотъ обычай, и теперь кладбища находятся въ срединѣ города.

Но какъ народонаселеніе постепенно увеличивалось, то пространство оныхъ не соотвѣтствовало уже болѣе безпрерывному приращенію. Съ тѣхъ поръ, чтобы не заразить живыхъ, рано открывъ жилища мертвыхъ, должно было покупать новыя земли для сокрытія ежедневныхъ жертвъ смерти. Вотъ описаніе Чельзи^[21], одно изъ Лондонскихъ кладбищъ:

Это четвероугольникъ, длиною во сто пятьдесятъ, а широтою во сто шаговъ. Онъ окруженъ стѣною, подлѣ которой, внутри, сдѣлана аллея, усыпанная пескомъ. На этой стѣнѣ, между двумя бѣлыми чертами, написанъ рядъ чиселъ отъ 1 до 80, въ такомъ одно отъ другаго разстояніи, чтобы можно было вырыть могилу. Числа сіи показываютъ каждому семейству пространство, на которомъ находятся существа, у него похищенныя. Мѣсто же, гдѣ они покоятся, легко отыскать по камню, который обыкновенно ставится отвѣсно въ головахъ гроба. На немъ начертано имя и время смерти.

Въ Англіи обыкновенно очень глубоко вырываютъ могилы: это необходимо потому, что въ одной и той же самой ямѣ должно помѣститься цѣлое семейство. Когда одинъ изъ членовъ его перестаетъ жить, то имя его прибавляется подъ другими, на роковомъ камнѣ.

На кладбищѣ Чельзи построена небольшая часовня, надъ которою виситъ погребальный колоколъ. Въ него начинаютъ звонить тогда, какъ дроги отправляются за покойникомъ, и оканчиваютъ тогда, какъ уже опустятъ его въ послѣднее пристанище. Когда гробъ приближается къ воротамъ кладбища, то люди, посвятившіе себя этой печальной обязанности, снимаютъ его съ колесницы и несутъ въ часовню. Священникъ въ облаченіи читаетъ обыкновенныя молитвы; послѣ чего четверо изъ прислужниковъ, находящихся при погребальныхъ торжествахъ, берутъ гробъ на плеча. Похоронный покровъ, на немъ лежащій, опускается по сторонамъ и совсѣмъ почти закрываетъ носильщиковъ, которые поддерживаютъ его только внизу, чтобы свободнѣе было идти. Такимъ образомъ они медленно подвигаются впередъ, въ сопровожденіи родственниковъ и друзей умершаго. Прибывъ къ мѣсту вѣчнаго покоя, носильщики ставятъ гробъ на краю могилы, между тѣмъ какъ пасторъ, противъ оной въ небольшой будкѣ, которую, смотря по надобности, можно переносить, читаетъ стоя послѣднія молитвы. По окончаніи оныхъ гробъ тихо опускаютъ въ могилу. Въ то же самое время двѣ или три лопатки земли, брошенныя на гробъ, производятъ глухіе и унылые звуки. Эта минута бываетъ самая тягостная: тутъ родственники и друзья, при, ближась, наклоняются и глядя въ мрачную глубину могилы, бросаютъ послѣдній взглядъ на предметъ, съ которымъ они навѣки разлучаются.

Не всегда должно слѣпо вѣрить содержанію эпитафій: иначе можно страннымъ образомъ ошибиться на счетъ тѣхъ, которымъ онѣ содержатъ въ себѣ похвалы. Человѣкъ, который въ теченіе всей своей жизни не сдѣлалъ ни одного добраго дѣла, который не замѣчателенъ ни по добродѣтелямъ своимъ, ни по талантами, часто представленъ въ нихъ образуемъ благотворительности и человѣколюбія. Но есть нѣкоторыя изъ этихъ надписей, коихъ слогъ такъ простъ, выраженіе такъ безпритворно, которыя дышатъ такою плѣнительною чувствительностію, что трудно бы было усомниться въ ихъ истинѣ.

Одну изъ тѣхъ, которыя наиболѣе дѣлаютъ чести памяти женщины, замѣтилъ я на Соттенгамскомъ кладбищѣ:

«Напрасно было бы вырѣзывать похвалы на гробѣ ея: назвать только такую женщину, есть уже самый достойный ей панегирикъ.»

Почему на примѣръ думать мнѣ, что слѣдующая эпитафія увеличина или несправедлива?

«Его любили въ теченіе жизни и оплакали послѣ смерти.»

Слогъ имѣетъ всё достоинство краткой ясности.

Стихи, помѣщенные на гробѣ ребенка, убитаго несчастнымъ образомъ^[22], исполнены, по моему мнѣнію, самаго чистѣйшаго чувства:

О flower of flowers wliich we shall see no more,

No kind returning spring can thee restore.

(«Милый цвѣтокъ, я тебя ужъ болѣе не увижу! пріятная весна опять возвратится, но ты не оживешь вмѣстѣ съ него.»)

Вотъ еще другая надпись въ томъ же родѣ, находящаяся надъ гробомъ Сарры Жорданъ, умершей шестнадцати лѣтъ отъ роду, 8 Марша 18і5 года:

«Увы! ее ужъ больше нѣтъ! Она увяла подобно розѣ во время весны своей жизни. Погибши въ самомъ цвѣтѣ, красота ея не успѣла еще развернуться.»

Слѣдующая эпитафія, которую я видѣлъ также какъ и предъидущую на кладбищѣ Св. Панкратія, замѣчательна но оригинальному обороту своему въ выраженіяхъ:

«Вѣрная супругу, любимая семействомъ своимъ, обожаемая дѣтьми, которыхъ научала трогательному благочестію, превосходная, мужественнѣйшая изъ женщинъ, уже болѣе не существуетъ! Да покоится мирно прахъ твой до тѣхъ поръ, пока воспоминаніе о твоихъ добродѣтеляхъ будетъ жить въ сокрушенныхъ сердцахъ нашихъ!»

Я бы жалѣлъ, еслибы не привелъ еще одной, которая въ особенности отличается своею краткою выразительностью: думаю, что и самъ Тибуллъ не постыдился бы признать ее своею. Это супруга, которая будучи похищена въ цвѣтѣ лѣтъ своихъ, проситъ Всевышняго о томъ, чтобы годы, которыми она не насладилась, прибавлены были къ жизни ея мужа:

«Я погибла преждевременно; но ты, дражайшій супругъ, болѣе счастливый! живи многія лѣта, и да продлитъ Небо вѣкъ твой, умноживъ его годами твоей подруги.»

На кладбищѣ Св. Панкрашія погребено множество особъ Римско-Католическаго исповѣданія. Тамъ замѣчательны гробницы: Баронессы Монталамбертъ и славнаго Паскаля де Паоли, умершаго въ 1807 году, на восьмидесяти-двухъ-лѣтнемъ возрастѣ.

Вообще замѣчено, что посѣщающіе Лондонскія кладбища, наблюдаютъ тамъ всё должное къ усопшимъ уваженіе и благоговѣніе. Кладбища почти всегда окружены внутри липовою аллеею и раздѣляются усыпанными пескомъ дорожками, которыя ведутъ къ церкви, построенной въ срединѣ и совершенно отдѣленной отъ всякаго рода зданій.

Англійскіе законы запрещаютъ погребать съ обыкновенными церковными обрядами людей, лишившихъ себя жизни, и обычай, ругаться, надъ остатками самоубійцъ^[23], существуетъ еще во всей своей силѣ. Трупы ихъ, насаженные на рогатину, бросаютъ въ яму, гдѣ они дѣлаются добычею хищныхъ шпицъ, также какъ и тѣла изверговъ.

Похоронныя пиршества въ большому употребленіи въ Англіи. На оныхъ дѣлаютъ изобильныя изліянія за упокой души усопшаго, и, посреди стука рюмокъ и бутылокъ, расхваливаютъ высокія его достоинства. Въ особенности замѣчательно пиршество, бывшее, 16 Мая 1817 года, по случаю погребенія одного богатаго Шотландскаго гражданина. Приглашенія на похороны были разосланы во всѣ Графства, смежныя съ тѣмъ, гдѣ жилъ покойный: число гостей простиралось свыше трехъ сотъ. Жители того прихода были первые приглашены, и горя желаніемъ почтить память умершаго, они приняли особенное участіе въ угощеніи этого дня. Вино и разные напитки лились ручьями. Одинъ мущина и двѣ женщины умерли отъ слѣдствій своей невоздержности. Слѣдуя примѣру древнихъ, которые воздавали честь усопшимъ гимнастическими играми и сраженіями, гости также дрались на кулачкахъ, на палкахъ^[24] и кидали другъ въ друга каменьями, при чемъ многіе были ранены.

Слѣдующее происшествіе, въ подобномъ этому случаѣ, представляетъ весьма странныя подробности другаго рода:

Одинъ человѣкъ, по имени Стевенсонъ, за нѣсколько времени предъ смертью Сдѣлалъ всѣ приготовленія къ своимъ похоронамъ И къ пиршеству, которое должно было за ними послѣдовать. Родившись отъ ремесленника, Стивенсонъ, по безпримѣрной своей оригинальности, оставилъ это званіе чтобы сдѣлаться нищимъ, какимъ промысломъ и занимался до конца своей жизни. Одна старая женщина ходила за нимъ, и оказывала ему всѣ возможныя попеченія, какихъ требовало болѣзненное его состояніе: за то онъ оставилъ ей порядочное наслѣдство. Болѣзнь его причиняла ему жестокія страданія. Узнавъ чрезъ сильный переломъ о близкой своей кончинѣ, онъ велѣлъ позвать булочника, которому заказалъ двѣнадцать дюжинѣ пирожковъ съ изюмомъ (cakes) и множество сухарей на день своихъ похоронъ. Вина и прочіе напитки также небыли забыты. На другой день онъ послалъ за столяромъ, и купилъ у небо для себя гробъ. Потомъ потребовалъ могильщика, заключивъ съ нимъ условіе, чтобы вырыть для него могилу на Рикартонскомъ кладбищѣ и выбралъ себѣ тамъ такое мѣсто, гдѣ надѣялся, что прахъ его не будетъ потревоженъ.

Устроивъ всё такимъ образомъ, Стевенсонъ приказалъ принести девять тысячъ фунтовъ стерлинговъ, и объявилъ, что они назначены на прочія издержки при погребеніи. Онъ до послѣдней минуты сохранилъ употребленіе своихъ чувствъ, и скончался чрезъ нѣсколько часовъ послѣ того.

Всё его имѣніе было рачительно опечатано, при чемъ во многихъ мѣстахъ, между лоскутками и бумажками, нашли золотыя деньги и банковые билеты на весьма значительную сумму.

Такъ какъ наслѣдство должно было раздѣлить между родственниками, которые жили въ дальнемъ разстояніи, то прошло четыре дня, пока ихъ всѣхъ собрали; но пріѣздѣ ихъ было сдѣлано погребеніе. Вмѣсто того, чтобы пригласить на оное избранныхъ особъ, позвали цѣлыя семейства, принадлежащія къ послѣднимъ сословіямъ народа. Церемонія состояла изъ нищихъ и изъ множества дѣтей обоего пола, которые были босикомъ. Старшіе изъ нихъ получили по шести гееясовб, а младшіе но три.

Послѣ погребенія гости собрались въ огромный сарай, гдѣ все было устроено для похороннаго пиршества. Я увѣренъ, что читатели будутъ мнѣ благодарны, если я избавлю ихъ отъ описанія стола, за которымъ царствовало самое безпорядочное обжорство и упоеніе: это былъ праздникъ, достойный сравненія съ отвратительнѣйшими вакханальными торжествами.

Въ Шотландіи похоронныя пиршества также вездѣ въ употребленіи, съ тою только разницею, что они бываютъ прежде погребенія. Вина и разные напитки подносятъ кругомъ всѣмъ приглашеннымъ, послѣ чего печальная процессія медленно трогается съ мѣста, предшествуемая привратниками и наемными плакальщиками съ ихъ жезлами. Плакальщики сіи, обыкновенно одѣтые въ черныхъ курткахъ и въ картузахъ съ флеромъ, по большой части бываютъ очень старые люди, которые, кажется, сами смотрятъ въ могилу, приготовленную для того, кого они провожаютъ

No LI.

КАРТИННАЯ ГАЛЛЕРЕЯ.

On n'entend que des cris poussés confusément;

Dieu pour s'y faire ouïr, tonnerait vainement.

Boileau.

«Почему всё дворянство ваше не подражаетъ этому примѣру щедрости?» сказалъ мнѣ на дняхъ одинъ Французъ, съ которымъ мы выходили вмѣстѣ изъ галлереи Сира Жона Лейчeстера, гдѣ удивлялись прекраснымъ картинамъ. Это сказано было не безъ причины, потому что замѣтя передъ тѣмъ, что пріятель мой, Опустивъ руку въ карманъ, доставалъ деньги, я остановилъ его и увѣрилъ, что тутъ ничего не платятъ.

«А почему это такъ, сказалъ онъ мнѣ? Я заплатилъ за то, чтобы посмотрѣть Картины Лорда А* * *, Сира Веньямина Б* * * и Г. С * * *; отъ чего же здѣсь пускаютъ насъ даромъ? — Потому что Сиръ Жонъ открываетъ домъ свой единственно съ тѣмъ, чтобы поощрять искуства и доставлять охотникамъ удовольствіе удивляться ихъ произведеніямъ. — Почему же всѣ вельможи ваши не дѣлаютъ того же? — Я надѣюсь, что со временемъ они также послѣдуютъ этому примѣру. По истинѣ, подать, которую должно платитъ швейцарамъ ихъ и слугамъ, чтобы быть допущену въ галлерей, дѣлаетъ стыдъ нашему отечеству. — Если вы въ этомъ соглашаетесь, то я позволю себѣ прибавишь, что не менѣе того постыдно для просвѣщеннаго народа и то, что не заплативъ денегъ не льзя видѣть его церквей, дворцовъ, памятниковъ и разныхъ коллекцій общественныхъ и частныхъ. Этого вы не найдете ни въ одной изъ прочихъ столицъ Европы.»

Французъ, вошедъ тогда въ обстоятельныя подробности, подтвердилъ упреки, которое онъ намъ дѣлалъ, такими явными доказательствами, что я не могу рѣшиться ихъ привести; потому что и половины ихъ было бы уже болѣе, нежели достаточно для того, чтобы пристыдитъ каждаго Англичанина, который бывалъ во Франціи, и который не можетъ не признаться, что въ этой землѣ существуетъ гораздо болѣе щедрости.

«Позаботясь и истративъ нѣсколько денегъ, прибавилъ онъ, мнѣ удалось видѣть нѣкоторыя изъ вашихъ церквей, но заведенія ваши, какъ на примѣръ: Для глухо-нѣмыхъ, для слѣпыхъ и для найденышей нашелъ я герметически запертыми. Нѣтъ исключенія въ пользу иностранцевъ, нѣтъ назначенныхъ для публики дней. — Однако же вы можете видѣть ихъ, сказалъ я ему. — А какимъ образомъ? — Доставъ билетъ для входа. — А у кого просить его? — У одного изъ управляющихъ. — Гдѣ же я найду ихъ? — Посмотрите печатную роспись. — Ну, а если я ни съ кѣмъ изъ нихъ не знакомъ? — Въ такомъ случаѣ я ужъ не знаю, какъ быть.»

Между прочими замѣчаніями, которыя сдѣлалъ мнѣ этотъ свѣдущій иностранецъ, одно меня поразило: оно состояло въ томъ, что въ Англіи низшія сословія народа раздѣляютъ всѣ труды наши, но исключены отъ всѣхъ нашихъ забавъ; отъ чего происходитъ, что наши простолюдины, которые получаютъ лучшее воспитаніе и болѣе наставляются въ правилахъ здравой нравственности, нежели во всѣхъ другихъ Европейскихъ земляхъ, образованы здѣсь гораздо менѣе и имѣютъ менѣе вкуса, нежели во всѣхъ прочихъ мѣстахъ.

"Для чего же, спросилъ онъ меня еще, не открыты для него ваши ежегодныя выставки картинъ? Послѣднія сословія народа имѣютъ свободный входъ въ превосходную Луврскую галлерею.

— «Французы одарены природнымъ вкусомъ ко всему изящному, отвѣчалъ я ему, и умѣютъ оное уважать. — Англичане могли бы имѣть тѣ же самыя качества, если бы имъ только дали способы ихъ пріобрѣсти — Но до тѣхъ поръ, пока можно успѣть въ томъ, они бы много надѣлали вреда и убытка. — Послушайте, что я вамъ скажу: представьте себѣ, что всякую недѣлю, или два раза въ мѣсяцъ открываютъ безденежно ваши залы, гдѣ выставляются различныя произведенія въ Пель-Мелъ, Спрингъ-Гарденсъ и Соммерсетъ-Гаузъ; въ каждой изъ нихъ можно опредѣлить надзирателя; на всѣхъ дверяхъ прибить печатныя объявленія; поставить часовыхъ, которые впущали бы въ одно время не болѣе людей, какъ только могутъ помѣстить въ себѣ безъ тѣсноты залы, и я очень мало знаю характеръ Англійскаго народа, если, польстясь изъявляемымъ желаніемъ забавлять и просвѣщать его, и довѣренностью, которую имѣютъ къ его благопристойнымъ поступкамъ, онъ не будетъ вести себя таки.е хорошо, какъ и люди того же званія во Франціи. Такое учрежденіе доставило бы вамъ тѣ же самыя выгоды, которыя мы чрезъ него имѣемъ: оно бы усилило участіе, которое каждый обязанъ принимать въ искуствахъ, дѣлающихъ честь его отечеству; оно бы возродило Геній, возбудило соревнованіе, просвѣтило умы и нечувствительнымъ образомъ смягчило бы и образовало нравы.»

Мнѣ никогда не приходило это на мысль, но я часто о томъ размышлялъ послѣ этаго разговора; я вспомнилъ, сколько разъ я былъ удивленъ и восхищался тонкостью вкуса и разборчивостью, которыя показываютъ люди самаго низкаго званія въ Музеяхъ Франціи. Простолюдины въ Англіи имѣютъ не менѣе того понятливости; но мы отказываемъ имъ въ средствахъ обработать ее и показать на дѣлѣ. Прочія столицы, исключая нашей, допускаютъ на празднества свои всѣ состоянія народа, и даже дѣлаютъ такія, которыя именно для нихъ назначены; но мы одни даемъ ихъ для одного только сословія, пользующагося особенными преимуществами, и которое совершенно отлично и отдѣлено отъ прочихъ. Если вельможи имѣютъ малодушіе предоставлять только для себя и для друзей своихъ исключительное наслажденіе сокровищами искуствъ, собранныхъ ими съ большими издержками, то Правительству должно бы показать болѣе щедрости, и открыть двери Соммерсетъ-Гауза^[25]: это стыдъ, что за входъ туда должно платить деньги. Если же не хотятъ вовсе отказаться отъ нѣсколькихъ презрѣнныхъ шиллинговъ, собираемыхъ у дверей за право войти, то, по крайней мѣрѣ, можно бы назначить дни для свободнаго посѣщенія: они бы не уменьшили сбора, потому что, благодаря гордости нашихъ порядочныхъ людей, они всегда будутъ предпочитать тѣ дни, когда платятъ, чтобы только не быть смѣшанными съ чернью.

Въ другой разъ мы были вмѣстѣ съ тѣмъ же Французомъ въ галлереѣ Г. Фоукеза.

«Съ удовольствіемъ встрѣчаю я здѣсь, сказалъ онъ мнѣ, ту же систему щедрости, какъ и у Сира Жона Лейчестера. Вы дѣйствительно дѣлаете успѣхи!» прибавилъ онъ, улыбаясь.

Тогда еще было рано: люди хорошаго тона находились дома, или по крайней мѣрѣ еще не пріѣзжали, такъ что мы имѣли время на свободѣ разсмотрѣть прекрасное собраніе выставленныхъ тамъ картинъ. Къ двумъ часамъ толпа начала умножаться; и желая доставить себѣ другаго рода удовольствіе, мы стали у дверей, съ тѣмъ чтобы насладившись уже красотами искуства, удивляться красотамъ Природы. Между тѣмъ число входящихъ ежеминутно увеличивалось.

«Это только новое разнообразіе въ живописныхъ картинахъ, началъ мои пріятель: можно сказать, что всѣ Англійскія дамы — художницы, потому что всѣ онѣ росписываютъ себѣ лица. — По крайней мѣрѣ вы должны согласиться, что онѣ хороши собою? — Пусть будетъ такъ; но только жаль, что онѣ изуродованы! — Изуродованы! вы осмѣливаетесь говорить имъ это въ глаза? — Посмотрите только со вниманіемъ, какъ онѣ держатъ свои плеча.»

Я ничего на это не отвѣчалъ, потому что я не столь искусный адвокатъ, чтобы могъ взяться защищать такое плохое дѣло. Въ третьему часу вошли въ залу Персіянинъ и два Индѣйца, послѣ чего перестали уже обращать вниманіе на картины: взоры всѣхъ устремлены были только на иностранцевъ. Персіянинъ, который говорилъ по Англійски, былъ осажденъ со всѣхъ сторонъ; невѣжество Индѣйцовъ послужили имъ защитою; ихъ окружили и провожали повсюду. Наконецъ, наскучивъ смотрѣть и быть предметами всеобщаго вниманія, они расположились уйти. Толпа зѣвакъ слѣдовала за ними; но такъ какъ количество входящихъ всё еще не уменьшалось, то въ дверяхъ сдѣлался приливъ и отливъ, котораго зрѣлище и дѣйствія не представляли взорамъ ничего пріятнаго. «Это роутъ среди бѣлаго дня!» вскричала стоявшая подлѣ насъ дама. И дѣйствительно, всѣ жались и толкали другъ друга: это походило на два быстрые потока, которые стремятся въ противныя стороны и встрѣчаются между собою съ ужасною силою. По счастію, мы стояли на такомъ мѣстѣ, что скоро могли высвободишься изъ этой свалки; но любопытство удержало насъ у дверей болѣе получаса: въ продолженіе этого времени мы только и видѣли лица, по которымъ текли бѣлые и красные ручьи, падающіе поддѣльные зубы, переломанныя перья, оторванныя уборки у платьевъ, разодранныя въ куски шляпы и шапки, и франтовъ, которые принуждены были разрѣзать себѣ шнуровку, чтобы облегчить дыханіе. Наконецъ мы увидѣли выходящихъ, въ поту и почти задыхаясь, трехъ жителей Востока, бывшихъ невинною причиною этого смятенія.

«И такъ, прервалъ я, между тѣмъ какъ мы съ отвращеніемъ смотрѣли на зрѣлище безпорядка и смятенія, бывшее у насъ передъ глазами, что вы теперь думаете о предположеніи вашемъ даромъ пускать сюда чернь?»

— «Я думаю, что она не могла бы вести себя хуже, нежели ваши порядочные люди, и что, вѣроятно, она вела бы себя лучше.»

Я принужденъ былъ замолчать. Если бы послѣ такого происшествія Г. Фоукезъ заперъ двери свои для публики, то конечно никто бы не могъ осудить его. Надѣюсь однако же, что любовь его къ художествамъ внушитъ ему снисходительность и терпѣніе. Хотя мы еще теперь новички въ искуствѣ этого рода наслажденій, но мы можемъ пріобрѣсть его.

No LII.

УЧЕНАЯ ЖЕНЩИНА.

Que vous jouez au monde un petit personnage

De vous claquemurer aux choses du ménage!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
A des plus hauts objets élevez vos désirs,
Songez à prendre un goût des plus nobles plaisirs;
Et traitant de mépris les sens et la matière
A l'esprit comme nous donnez-vous toute entière.

Moliere.

Леди Бландфильдъ была единственная дочь одного очень свѣдущаго Пастора, который неусыпно старался объ ея воспитаніи и, имѣя только это одно въ виду, успѣлъ сдѣлать изъ нее ученую женщину. Такъ какъ всѣ доходы его ограничивались тѣмъ, что онъ получалъ отъ своего прихода, и какъ по смерти они должны были прекратиться, то онъ не упустилъ воспользоваться случаемъ, чтобы составить ей выгодную партію и выдалъ ее замужъ за Сира Джамеса Бландфильда, богатаго Баронета семидесяти лѣтъ, съ которымъ она жила только три года.

Взаимная холодность двухъ супруговъ ни сколько ни разстроивала совершеннаго ихъ согласія. Леди Бландфильдъ не имѣла дѣтей, и потому не была принуждена оставить ученыя свои занятія для того, чтобы посвятить себя обязанностямъ матери; она вышла замужъ только для вида и чтобы управлять домомъ своего супруга. Освободившись отъ брачныхъ узъ, которыя всегда возмущали гордую и независимую ея душу, она рѣшилась не подвергать себя болѣе этому игу, и потому отказалась отъ двухъ или трехъ предложеніи, сдѣланныхъ ей изъ корыстолюбія, а важный и угрюмый видъ ея наконецъ совершенно избавилъ ее отъ подобныхъ докукъ. Имѣя большое состояніе, которымъ обязана щедрости своего мужа, она посвящаетъ остатокъ дней своихъ Литературѣ, честолюбіе ея стремится къ тому, чтобы прослыть глубокомысленною, а тщеславіе состоитъ въ томъ, чтобы считаться одною изъ первыхъ особъ въ Обществѣ Синихъ чулковъ,

Наружность ея довольно пріятна, но суровый ея видъ и угрюмое лице въ одну минуту разсѣяли бы всѣхъ Амуровъ и Грацій. Голосъ и походка ея совершенно мужескія, а независимый взглядъ показываетъ нашему полу, что она не нуждается ни въ пособіяхъ его, ни въ покровительствѣ. Въ одеждѣ своей она такъ проста, что даже доходитъ до небрежности. Она изъясняется съ увѣренностію и не терпитъ противорѣчій; читаетъ всегда въ очкахъ, нахмуривъ брови. Здоровый румянецъ играетъ на щекахъ ея; но она такъ много говоритъ объ отличномъ своемъ сложеніи, такъ много разсуждаетъ о пользѣ воздержности, изъявляетъ такое глубокое презрѣніе къ тѣмъ женщинамъ, которыя страждутъ истерикою и жалуются на слабость нервовъ, что одного этого было бы уже довольно, чтобы осудишь на изгнаніе цвѣтущее здоровье между модными людьми.

Однимъ словомъ, она столько походитъ на мущину, что ученыя ея познанія много теряютъ отъ того цѣны своей. Я часто слыхалъ, какъ она говорила, что если бы какой нибудь вертопрахъ вздумалъ влюбиться въ нее и докучать ей своими утомительными угожденіями, то она бы въ состояніи была приклонить его. Хотя лѣта мои и нравъ избавляютъ меня отъ этой опасности, но я не знаю, почему такое объявленіе высокаго ея могущества внушаетъ мнѣ нѣкоторый родъ почтительной боязни, отъ чего я всегда какъ будто бы связанъ въ ея присутствіи.

Вездѣ, гдѣ только видишь ее, она всегда бываетъ окружена авторами, книгопродавцами, критиками и журналистами, которые, вопреки всей ея философіи, обольщаютъ ее своими похвалами, и сердце ея столько же доступно къ ихъ ласкательствамъ, какъ и сердце большой части женщинъ къ нѣжностямъ другаго рода. Она не можетъ терпѣть ни дѣтей, ни музыки, и тѣмъ заставляетъ меня думать, что природа, образовавъ мозгъ ея, отняла у нее сердечныя чувства, и что воспитаніе, обработывая способности ума ея, не помыслило о томъ, чтобы развернуть душевныя ея качества: такимъ образомъ земля, которая могла бы принести обильную жатву, сдѣлалась безплодною отъ того, что не была воздѣлана. Я не постигаю, какъ можно быть нечувствительнымъ къ обворожительнымъ звукамъ гармоніи и къ трогательному голосу невинности: не смотря на то однако же, Леди Бландфилъдъ почитаетъ дѣтей существами несносными, которыхъ должно держать въ заперши съ нянькою до тѣхъ поръ, пока они достигнутъ зрѣлости, не только въ лѣтахъ, но и въ умственныхъ познаніяхъ; что же касается до музыки, то она охуждаетъ ее, какъ самую опаснѣйшую и вздорную вещь на свѣтѣ, способную только возбуждать страсти.

Чтобы дать понятіе объ образѣ ея жизни, мнѣ стоитъ только прибавить еще нѣсколько строкъ, послѣ чего я оставлю ее спокойно заниматься науками въ своемъ кабинетѣ, и быть столько же неприступною для нашего пола, сколько ужасною и строгою для своего. Однажды утромъ, удостоивъ меня своимъ посѣщеніемъ, она сказывала мнѣ, что встала въ шесть часовъ и купалась въ холодной водѣ, а въ девятомъ часу завтракала плоды и молоко. Послѣ того занимавшись часа четыре чтеніемъ въ своей библіотекѣ, она приняла архитектора и вручила ему начерченный ею самого планъ, по которому желала выстроить себѣ загородный домъ. Потомъ былъ у нее авторъ съ просьбою, чтобы она позволила ему посвятить ей свое сочиненіе. Наконецъ, повѣряла счеты управителя, которые она всегда съ большимъ вниманіемъ разсматриваетъ, и велѣла ему отказать двумъ откупщикамъ ея за неисправность въ платежѣ, потому что она строга въ отношеніи къ другимъ, столько же, сколько и къ самой себѣ, и не хочетъ ни сама занимать денегъ, ни терпѣть, чтобы ей были должны. — Тогда уже заѣхала она за мной, чтобы вмѣстѣ отправиться въ Британскій Музей, удивляться тамъ отличнымъ произведеніямъ древности, этимъ почтеннымъ памятникамъ искуствъ; — послѣ чего возвратившись домой, она приказала подать себѣ обѣдъ, состоящій всегда изъ одного только блюда говядины съ зеленью и изъ плодовъ; пила одну чистую воду, одѣлась на скорую руку и окончила день въ литературномъ собраніи, гдѣ она цѣлыхъ два часа говорила рѣчь, стоя и со всѣмъ жаромъ записнаго Оратора.

Леди Бландфильдъ не можетъ терпѣть вѣтренаго племянника моего, гвардейца, а онъ, съ своей стороны, возвращаетъ ей то же самое чувство еще съ избыткомъ, и нѣсколько разъ клялся мнѣ, что скорѣе согласился бы жить съ какого нибудь Мегъ-Мерилисъ^[26], нежели съ нею. Онъ называетъ чепухою всѣ свѣдѣнія ея въ Греческомъ и Латинскомъ языкахъ и въ Математикѣ, и говоритъ, подражая ея педантическому и жеманному тону, что женщина, которая носитъ очки и говоритъ по Латыни, есть самое дѣйствительное лѣкарство отъ любви.

Черезъ день послѣ того, какъ посѣтила меня Леди Бландфильдъ, случилось мнѣ быть у Г-жи Гертли, молодой знакомой мнѣ дамы, которая только еще два года какъ замужемъ. Наружность ея, обхожденіе и занятія представляли такую противуположность съ ученою, о которой я сей часъ говорилъ, что изображеніе ея показалось мнѣ заслуживающимъ быть представленнымъ моимъ читательницамъ, и обратитъ на себя ихъ вниманіе.

Г-жа Гертли одѣвается со вкусомъ, но безъ всякаго жеманства. Она не высока ростомъ, но удивительно какъ стройна, и всѣ черты у ней совершенно женскія. Цвѣтъ Лица ея блистаетъ свѣжестью, улыбка скромна и чрезвычайно Какъ плѣнительна; она учтива безъ всякой чинности, а ласковый ея пріемъ показываетъ, что она можетъ удѣлить вамъ свое почтеніе, но что вся нѣжность ея предоставлена супругу.

Она кормила грудью дочь свою въ самое то время, когда я пришелъ, и потому извинялась передо мною, что заставила меня дожидаться. Не смотря на то, что ей уже двадцать два Года, она всё еще продолжаетъ брать уроки у своихъ учителей, для того чтобы тѣмъ умножить способы нравиться мужу, и привести себя въ состояніе самой учить детей своихъ, когда они подростутъ. Она исполняетъ всѣ обязанности хозяйки дома, вовсе тѣмъ не тщеславясь, и всегда находитъ время принимать друзей своихъ съ искреннею пріязнью, и сопутствовать мужу въ утреннихъ его прогулкахъ. Покорствуя всегда малѣйшимъ его желаніямъ, такимъ снисхожденіемъ она утверждаетъ власть свою надъ его сердцемъ, "всякой день укрѣпляетъ узы, которыя время должно сдѣлать неразрывными.

Въ тотъ день она встала въ восемь пасовъ, сходила въ садъ свой и въ птичникъ, приняла нѣсколько бѣдныхъ женщинъ, которыя живутъ ея благотвореніями, и занималась своею дочерью; послѣ чего ожидала мужа своего, чтобы вмѣстѣ съ нимъ ѣхать прогуляться въ Гайдъ-Паркъ, а ввечеру располагала играть на арфѣ въ избранномъ, но немноголюдномъ обществѣ.

Противуположность такъ разительна, что безполезно было бы дѣлать замѣчанія для того, чтобы показать ее; но впрочемъ, не смотря на то, что приведенные много два характера совершенно между собою противны, каждая изъ этихъ женщинъ благоразумна и основательна въ своихъ правилахъ и поступкахъ.

Я окончу начертаніемъ еще третьяго характера, употребя для этого собственныя выраженія молодаго моего племянника, которому я обязанъ за эту картину.

«Стоя въ караулѣ въ прошедшую субботу, сказалъ онъ мнѣ однажды, я увидѣлъ Леди Гейфильдъ, ѣдущую въ каретѣ по Сенъ-Жемской улицѣ, и никакъ не могъ избѣжать, чтобы ей не поклониться. Она приказала остановиться, подозвала меня и просила заѣхать къ ней на другой день въ полдень, сказавъ, что имѣетъ нужду поговорить со мною о важномъ дѣлѣ. Я обѣщалъ ей быть непремѣнно, но отправился не ранѣе какъ въ два часа, въ надеждѣ, что она уже уѣхала со двора, потому это я почитаю утреннія посѣщенія самою адскою работою, и скорѣе соглашусь ѣхать въ….»

Тушъ я прервалъ его: «Не клянись такъ, любезный племянникъ!

— „Ѣхать въ Сибирь, продолжалъ онъ, нежели проводить время наединѣ съ такою несносною женщиною какъ Леди Гейфильдъ, которая ни молода, ни хороша собою, ни любезна“»

«Къ несчастно, она была дома и тотчасъ приказала просить меня: я нашелъ ее лежащую на софѣ, и, какъ казалось, въ несносной скукѣ, которая тотчасъ сообщилась и мнѣ. Она сказала, что желая видѣть меня, она имѣла цѣлію спасти одного моего товарища отъ заключенія, которымъ ему угрожали, узнавъ случайно отъ своего адвоката, что ему поручено было выхлопотать указъ о задержаніи, по просьбѣ одного изъ его Заимодавцевъ. Я много благодарилъ ее, и увѣрилъ, что всячески буду стараться о томъ, чтобы пріятель мой не попалъ во власть Филистимлянъ. Тогда она увѣдомила меня, что всю ночь провела въ собраніи, а возвратясь оттуда нашла у себя такія настоятельныя требованія отъ разныхъ купцовъ, что во всю ночь не могла сомкнуть глазъ, и принуждена была поутру цѣлыхъ четыре часа писать къ нимъ», убѣждая ихъ взять терпѣніе, и увѣряя всѣхъ ихъ, что она живетъ въ деревнѣ. Я имѣлъ удовольствіе прочитать одно изъ этихъ писемъ, которое было не иное что, какъ сплетеніе лжи.

«Вдругъ съ нею сдѣлалась истерика, она по обыкновенію своему хотѣла прибѣгнуть къ опіуму и къ спирту, но я совѣтовалъ ей выпить мадеры, говоря, что это лучшее лѣкарство отъ нервическихъ припадковъ. Совѣтъ мой былъ не безъ цѣли, потому что я самъ чувствовалъ сильную къ ней охоту. Мы осушили бутылку и закусили жаренымъ съ анчоусами. Средство мое удивительнымъ образомъ подѣйствовало: она развеселилась и сказала мнѣ, что не думаетъ уже болѣе о своихъ заимодавцахъ. Я оставилъ ее въ три часа, спросивъ ее прежде, какъ она располагаетъ провести день.

„Она сказала мнѣ, что ляжетъ въ постелю отдохнуть часа два; если же не въ состояніи будетъ заснуть, то заставитъ горничную свою читать ей романъ, лежащій на софѣ. Я пробѣжалъ въ немъ нѣсколько страницъ, на которыхъ нашелъ любовное объясненіе, похищеніе, измѣну и убійство. Она уговорилась съ однимъ драгунскимъ офицеромъ ѣхать потомъ къ вечерни въ церковь Св. Магдалины. Я не зналъ, чему приписать это намѣреніе, набожности ли ея, или любопытству, но догадался о чемъ идетъ дѣло, когда она мнѣ сказала, что это было въ тонѣ туда ѣздить и что тамъ можно было слышать прекраснѣйшіе голоса. Она приглашала меня сопутствовать ей, но я отговорился подъ предлогомъ другой обязанности.“

Въ послѣдствіи узналъ я, что она обѣдала послѣ вечерни въ девятомъ часу, и что ввечеру проиграла важную сумму. Мнѣ кажется, что это Воскресенье проведено примѣрнымъ образомъ! Если бы она поменьше лгала въ своихъ Письмахъ, сидѣла бы дома и не пускалась въ игру, то вѣрно не хуже бы этого сдѣлала; но впрочемъ у всякаго свой вкусъ, и къ тому же я не люблю осуждать ни чьихъ удовольствіи»

No LIII.

СЛУГА ПОВѢРЕННЫЙ.

D'un censeur сіе plaisirs ai-je tort l'encolure?

Et Masearille est-il ennemi de la nature?

Molière.

«Герой перестаетъ быть героемъ, когда онъ наединѣ съ своимъ камердинеромъ.» То, что разсказываютъ о распутствѣ, царствовавшемъ при Дворѣ нашемъ во время Короля Карла II, о развратныхъ любимцахъ Регента Франціи Филлиппа Орлеанскаго и о сладострастныхъ таинствахъ Оленьяго Парка (Parc-aux-Cerfs) и внутреннихъ покоевъ Людовика XI, могло бы подать поводъ къ этой пословицѣ, если бы даже справедливость оной и не была уже признана во всѣ времена и во всѣхъ земляхъ. Принцы и вельможи всегда любили сбрасывать съ себя личину величія и власти въ присутствіи слугъ своихъ и приверженцевъ. Въ такія минуты откровенія желаніе вознаградить себя за принужденіе, нераздѣльное съ ихъ званіемъ, слишкомъ уже далеко ихъ завлекаетъ. Страсти ихъ и слабости, освободясь отъ препятствіи, обуздывающихъ порочныя наклонности, показываются во всей наготѣ, и великій человѣкъ, сойдя съ ходуль своихъ, кажется не болѣе какъ карликомъ.

Писатели, которые приняли на себя начертаніе происшествій вышеупомянутыхъ трехъ эпохъ, показали намъ, какую неограниченную довѣренность дѣлали Принцы слугамъ, повѣреннымъ ихъ удовольствіи. Они обращались съ ними съ короткостью, которой не должно смѣшивать ни съ ласкою, ни истинною снисходительностью. По несчастію, привлекательный примѣръ такой позволительности нашелъ себѣ очень многихъ послѣдователей не только между вельможами, но даже и между сословіями низшей степени. Простые, дворяне за честь себѣ считали быть обезьянами своего повелителя и его придворныхъ.

Если, во времена Людовика XII, Лафонтенъ могъ сказать:

Tout Marquis veut avoir des pages (*),

• ) Послѣдній нашъ Маркизъ, пажей имѣть желаетъ.

то при племянникѣ и правнукѣ сего горделиваго Монарха всякой Французскій Графъ и Баронъ, древній или вновь испеченный, непремѣнно также хотѣлъ имѣть свои любовныя интриги и свой маленькій домикъ. Тогда многіе слуги были Меркуріи, всегда готовые избавлять господина своего отъ предварительныхъ сношеній въ любовныхъ дѣлахъ, и Маскарилли, умѣющіе учтивымъ образомъ отправлять безпокойныхъ заимодавцевъ.

Хотя въ Англіи предѣлы подчиненности всегда были явственнѣе означены, нежели въ веселой и легкомысленной землѣ Французовъ, но въ Лондонѣ многіе моты, многіе знатные сластолюбцы также дѣлаютъ слугъ своими повѣренными. Это даже для нихъ нѣкоторымъ образомъ необходимо: нужно скрыть какія нибудь связи, не допустить слуха о долгахъ и о любовныхъ приключеніяхъ до ушей отца или супруги; не сказываться дома для тѣхъ, которыхъ не желаешь принять, и заставлять слугъ своихъ лгать на подъѣздѣ и въ передней. Чрезъ это теряется всякое уваженіе къ нашему дворянству, котораго соблазнительныя тайны такимъ образомъ обнаруживаются во всемъ городѣ чрезъ невѣрнаго или недовольнаго наемника, бывшаго хранителемъ всѣхъ развратныхъ замысловъ своего господина, свидѣтелемъ и угодникомъ всѣхъ его низкихъ и преступныхъ страстей.

Размышленія сіи внушило мнѣ одно письмо, которое страннымъ случаемъ Попалось ко мнѣ въ руки. Оно писано было однимъ молодымъ Баронетомъ, получившимъ пристанище у меня въ; деревнѣ, по просьбѣ племянника моего, который вмѣстѣ съ нимъ учился. Но принимая его въ скромномъ моемъ загородномъ домикѣ, я никакъ не воображалъ, что наглецъ предполагаетъ обратить его въ укрѣпленный замокъ Противъ своихъ заимодавцевъ. Тщетная предосторожность! Сидя въ отведенной ему комнатѣ, онъ только что окончилъ упомянутое мною выше посланіе, какъ услышалъ у дверей роковой голосъ злотворнаго заимодавца, который гнался за нимъ по слѣдамъ. Баронетъ мой встревожился, и ни съ кѣмъ не простясь, убѣжалъ чрезъ паркъ въ калитку, ведущую на поле. Узнавъ о такомъ неучтивомъ отправленіи, я порядочно побранилъ племянника моего за то, что онъ доставилъ мнѣ подобнаго гостя, но неудовольствіе мое умножилось, когда въ горницѣ, которую занималъ Баронетъ, я нашелъ между разбросанными бумагами письмо, только-что написанное, которое въ такихъ обстоятельствахъ я почелъ себя въ правѣ прочитать. — Вотъ его содержаніе:

"Любезный мой Томсонъ!

"Я пишу эти строки второпяхъ, и спѣшу тебя увѣдомить, что я скоро оставлю домъ дяди моего пріятеля. Здѣсь теперь для меня слишкомъ жарко. Я имѣю основательную причину думать, что плутъ мой брилліанщикъ узналъ о моемъ убѣжищѣ. Я далъ придвернику крону за то, чтобы онъ говорилъ всѣмъ, кто меня спроситъ, что я уѣхалъ въ Рамсгетъ; но проклятые деревенщины вовсе не умѣютъ такъ лгать, какъ лгутъ у насъ въ городѣ, и этотъ простофиля до того былъ неловокъ, что бездѣльникъ, мой заимодавецъ, увѣрился въ томъ, что я здѣсь, а потому мнѣ и не льзя долѣе тутъ оставаться. Если ему вздумается пожаловать ко мнѣ въ домъ въ Лондонѣ, то клянись ему, что я уѣхалъ на нѣсколько мѣсяцевъ во Францію. Тебѣ вѣрно пріятно будетъ узнать, что я сбылъ съ рукъ сѣрую мою кобылу. Она была съ такимъ норовомъ, что когда-нибудь сломила бы мнѣ шею. Я продалъ ее одному Португальцу за полтораста фунтовъ, стерлинговъ, хотя она не стоила и полъ-кроны. Впрочемъ на нее любо было посмотрѣть: шерсть ея была гладка, какъ зеркало; — такъ я умѣлъ ее выправить. Сообщи эту новость Бишобу: я думаю, онъ съ трудомъ тому повѣритъ.

"Если Марія Вилліамсъ придетъ просить денегъ, то дай ей пять гиней, и скажи, чтобы впередъ она не брала на себя труда безпокоить меня, потому и то я уже не намѣренъ ничего болѣе для нее дѣлать. Увѣрь ее, что я въ чужихъ краяхъ. Она мнѣ уже надоѣла, и я бы очень желалъ, чтобы она понравилась кому нибудь другому.

«Кстати: не забудь заплатить прачкѣ. Хотя она и ужасно какъ дорого беретъ, но нѣтъ нужды: у нее въ лавкѣ есть молодая хорошенькая бѣлошвейка, которой ты отдашь прилагаемое при семъ письмо. Я намѣренъ сдѣлать ей добро. (Вѣроятно такое же, какъ и Маріи Вилліамсъ.) Если ты замѣтишь, что письмо мое принесетъ ей удовольствіе, то открой ей, гдѣ я нахожусь, и доставь ей средства ко мнѣ пріѣхать. Старайся какъ можно вперить ей высокое обо мнѣ понятіе. За это ты будешь щедро награжденъ.

„Я нуждаюсь въ платьѣ, потому что у меня всего только двѣнадцать паръ панталонъ, двадцать жилетовъ и три фрака: черный, синій и сѣрый, кромѣ двухъ моихъ рединготовъ. Третій же, оливковый, вовсе ко мнѣ не присталъ. Онъ придаетъ мнѣ желтый и бронзовый цвѣтъ какого-нибудь Набоба; я его только что примѣрилъ и желалъ бы, чтобы Алленъ взялъ его назадъ. Повѣся его въ своей лавкѣ, говоря всѣмъ, что онъ былъ шитъ по заказу для какого-нибудь Лорда, и увѣривъ перваго вертопраха, котораго увидитъ, что онъ ужасно какъ ему къ лицу, онъ легко можетъ сбыть его съ рукъ; въ противномъ случаѣ я принужденъ буду оставить его у себя: что же касается до уплаты, то это совсѣмъ особая статья. Я послалъ къ тебѣ съ каретою послѣднія панталоны, которыя сдѣлалъ мнѣ портной, Нѣмецъ. Онъ долженъ ихъ переправить; ты знаешь, что ноги у меня немного кривы; ничего нѣтъ легче, какъ скрыть этотъ недостатокъ: стоитъ только умѣть подложить вату. Оселъ тотъ портной, который не умѣетъ сдѣлать молодцомъ самаго нестройнаго человѣка. Между прочимъ, закажи для меня полдюжины корсетовъ, что бы я не нуждался въ нихъ, когда возвращусь въ Лондонъ; купи также новыя шпоры у Винцентія. Счетъ Лонга нестерпимо какъ длиненъ, но я утѣшаю себя тѣмъ, что никогда ему не заплачу. Я не имѣю ничего болѣе тебѣ сказать, кромѣ того, чтобы ты старался внушить миролюбивыя чувствованія упрямымъ и несноснымъ моимъ заимодавцамъ.“

Послѣ подписи была еще слѣдующая приписка;

„Барышникъ, у котораго я купилъ мерена, сущій плутъ. Онъ думалъ меня надуть, но я еще хитрѣе его: я продалъ эту скотину одному молокососу я недавно вышедшему изъ Университета, и взялъ съ него еще шестьдесятъ гиней барыша. Скажи Бишобу, что я получилъ пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ за пару моихъ гончихъ собакъ. Одну изъ нихъ купилъ я у Сира Жоржа за половину этой цѣны; другая обошлась мнѣ всего въ три гинеи и не стоила кроны: слѣдовательно это выгодный торгъ. Чрезъ нѣсколько дней я пришлю тебѣ денегъ.“

Нельзя не согласиться, что Томсонъ долженъ имѣть прекрасное мнѣніе о своемъ господинѣ, пишущемъ къ нему такія дружескія посланія, которыхъ смыслъ состоитъ почти только въ томъ, что онъ влюбленъ, что онъ много долженъ и обманываетъ всѣхъ, съ кѣмъ только имѣетъ дѣло. Онъ выказываетъ себя слугѣ своему не только сумазброднымъ, но и человѣкомъ безъ правилъ, безъ чести. Любовь его есть не что иное, какъ низкая система соблазна. Въ продажахъ, о которыхъ онъ говоритъ, играетъ онъ ролю бездѣльника и показываетъ безразсудность свою во всемъ, что только относится до его нарядовъ. Распутство, ложь, обманы, — вотъ что можно найти въ подробностяхъ, которыя молодой Баронетъ дѣлаетъ съ совершеннымъ хладнокровіемъ, тономъ увѣренности и удовольствія, съ такою же свободою, какъ еслибы онъ отдавалъ приказанія объ улучшеніи своего помѣстья, объ оказаніи помощи бѣднымъ, или о какомъ-нибудь другомъ достойномъ уваженія предметѣ. Томсонъ истинно имѣетъ славнаго господина, и Гг. Лонгъ, Алленъ, Винцентій, Англійскій брилліянтщикъ и портной Нѣмецъ должны поздравлять себя съ его знакомствомъ. Сердце мое обливается кровію, когда я подумаю о бѣдной Маріи Вилліамсъ. Что же касается до хорошенькой бѣлошвейки, то я намѣренъ предостеречь ее и спасти отъ погибели, въ которую хотятъ ее вовлечь. Наконецъ, я заставилъ племянника моего обѣщать мнѣ, что онъ прерветъ всѣ связи съ такимъ презрительнымъ пріятелемъ.

No LIV.

ВЫБОРЫ
и
ЧЛЕНЪ ПАРЛАМЕНТА

Tous les hommes sont fous, et, malgré tous leurs soins,

Ne diffèrent entre eux que du plus ou du moins.

Boileau.

Какое зрѣлище представляютъ выборы! Никогда не забуду я того, что во время ихъ видѣлъ. Одинъ изъ моихъ пріятелей убѣдилъ меня быть свидѣтелемъ средствъ, какія онъ употреблялъ для того, чтобы попасть въ Депутаты; но ужъ конечно это послѣдняя сцена въ этомъ родѣ, на которой я буду присутствовать Къ теченіе моей жизни.

Я замѣтилъ тамъ смѣшеніе важнаго со смѣтнымъ, страннаго съ чудеснымъ и пронырства съ подлостью. Должно быть, что очень пріятно сдѣлаться Членомъ Парламента, когда, въ надеждѣ успѣть въ томъ, рѣшаются унижать себя лестью, услугами и ласкательствами передъ такими людьми, которыхъ внутренно презираютъ. Никто въ свѣтѣ не можетъ имѣть такого ласковаго и снисходительнаго нрава, какъ кандидатъ; но за то, сыгравъ такую трудную ролю, странно бы было ожидать, чтобы онъ продолжалъ ее до достиженіи своей цѣли.

Въ этотъ разъ борьба между двумя кандидатами доходила до высочайшей степени, и Джонъ-Буль^[27] предавался буйству болѣе обыкновеннаго Не смотря на то, одинъ изъ кандидатовъ былъ такъ раболѣпенъ, что почиталъ даже камни, которыми въ него бросали, несомнѣнными знаками уваженія къ нему Джоно-Буля, и пожималъ руку бѣднякамъ, покрытымъ Рубищами, какъ будто бы они были лучшіе его друзья. Частныя семейныя происшествія, личные недостатки, скрытые пороки, даже претерпѣнныя несчастія, однимъ словомъ, всё, что только могло послужить предметомъ къ насмѣшкамъ или упрекамъ противъ одного кандидата, было тщательно собираемо другимъ, и разсѣяно въ народѣ для того, чтобы сдѣлать соперника своего страннымъ, или подвергнуть его сатирическимъ замѣчаніямъ.

Я столько былъ неопытенъ въ дѣлахъ этого рода, что вооружался противъ такихъ поступковъ, почитая оные недостойными представителей націи, и дѣлающими стыдъ и неизгладимое пятно народу, у котораго они позволялись. Но меня увѣдомили, что всё это происходило сообразно со старинными обыкновеніями, что проломленная голова или брошенная вамъ въ лице мертвая собака есть не что иное, какъ шутка, наконецъ, что выборы можно назвать карнаваломъ, или, лучше сказать, сатурналіями Англичанъ потому что въ первомъ случаѣ позволяютъ наносить себѣ обиды не иначе какъ въ маскѣ, отъ чего онѣ менѣе оскорбительны для того, кто имъ подвергается; въ послѣднемъ же ихъ дѣлаютъ съ открытымъ лицемъ, потому что онѣ введены обычаемъ и почитаются какъ бы преимуществомъ, дарованнымъ Хартіею.

Одинъ изъ кандидатовъ казался истиннымъ школьникомъ передъ людьми, которые должны были его избирать, и не льзя было безъ смѣха смотрѣть, съ какою дѣтскою покорностію отвѣчалъ онъ тѣмъ, которые принимали на себя трудъ давать ему наставленія. Пріятель мой, однако же, избралъ легчайшій путь, потому что онъ хорошо зналъ свойства избирателей, бывъ уже одинъ разъ ихъ представителемъ. Правда, что онъ ни сколько не противорѣчивъ Билю о хлѣбѣ, но за то онъ отважился сдѣлать нѣкоторыя возраженія противъ уничтоженія Хартіи (Habeas corpus); и какъ онъ не имѣлъ отъ Правительства ни мѣста, ни пенсіона, то и могъ смѣло кричать. Но болѣе всего удивило меня то, что человѣкъ гордый и безпечный всячески унижался и вдругъ сдѣлался удивительно какъ дѣятельнымъ, желая тѣмъ достигнуть своей цѣли. Память его также показалась мнѣ чудесного: онъ зналъ имя каждаго, званіе его, состояніе, нравъ и слабости, и всё это умѣлъ употреблять въ свою пользу.

„А! наконецъ я вижу тебя, Томасъ, сказалъ онъ одному хлѣбопашцу: какой у тебя здоровый цвѣтъ лица! по этому ты уже избавился отъ своей лихорадки? — Точно такъ, отвѣчалъ Томасъ; она ужъ, и mo то довольно долго трясла меня. — Слава Богу, Томасъ, поздравляю тебя; дай мнѣ руку!“ И онъ пожалъ ему руку? самую неопрятную, какую я когда нибудь видалъ и покрытую еще навозомъ, который онъ только-что передъ тѣмъ раскидывалъ по полю. „И такъ, продолжалъ онъ, ты еще не перемѣнилъ своихъ политическихъ мнѣній? Ты по прежнему держишься Оранской партіи? — О! о! сказалъ Томасъ: мнѣ дѣлали съ противной стороны гораздо выгоднѣйшія предложенія; и къ тому же мы не очень довольны Королевскими приверженцами: они слишкомъ горды и считаютъ бѣдныхъ наровнѣ съ грязью, которую они топчутъ ногами. — Можетъ ли это быть, любезный Томасъ?“ сказалъ ему пріятель мой, и отведя его въ сторону, поговорилъ съ нимъ нѣсколько минутъ, — я не слыхалъ о чемъ, но только, по видимому, они растались очень довольными другъ другомъ, потому что еще разъ пожали одинъ у другаго руку, а Томасъ, уходя, подбоченился, и сказалъ съ веселымъ видомъ:, будьте благонадежны: вы смѣло можете на меня положиться.»

Послѣ этаго встрѣтился онъ съ однимъ старикомъ:, какъ я жалѣлъ, любезный другъ Бернакль, о томъ, что ты лишился своего скота, (онъ случайно узналъ объ этомъ за нѣсколько предъ тѣмъ минутъ); тебѣ бы слѣдовало тотчасъ написать р томъ ко мнѣ; но я тебѣ сообщу мое предположеніе, посредствомъ котораго ты можешь еще вознаградить свою потерю. Кстати, сколько у тебя сыновей, имѣющихъ право подавать голосъ? — Четверо, ваша Милость. — Куда же ты располагаешь ихъ пристроить? — И самъ еще не знаю, ваша Милость, съ младшимъ изъ нихъ я право и не придумаю, что мнѣ дѣлать. — Это жаль, любезный мой Бернакль; но я надѣюсь, что его можно будетъ записать въ Синюю школу^[28], а двухъ старшихъ, по моему мнѣнію, достаточно, чтобы управиться съ твоими дѣлами. — Безъ сомнѣнія, ваша Милость. — И мнѣ кажется, что Джакъ…. — Его зовутъ Джемсъ, ваша Милость. — Да, да, Джемсъ, хотѣлъ я сказать, кажется изъ него можно сдѣлать славнаго питейнаго надзирателя. Онъ большой плутишка: не правда ли? — Истинная правда, ваша Милость; я отвѣчаю вамъ за то, что его не скоро проведешь. — Стало быть, мы объ этомъ подумаемъ. Что же касается до Боба… — Билля, ваша Милость. — Да, да, Билля; можно ли быть такъ разсѣяну!.. Я полагаю, что Билль очень способенъ занять мѣсто по гражданской части. — Онъ пишетъ какъ Ученый, ваша Милость. — Это самая нужная вещь. Но кстати, отецъ Бернакль, нюхаешь ли ты по прежнему табачокъ? — Какъ же, ваша Милость, я все еще очень люблю его, но онъ нынче сталъ ужасно какъ дорогъ. — Дай-ка мнѣ попробовать своего о! я тебѣ пришлю картузъ самаго лучшаго, который я нарочно для тебя привезъ изъ Лондона. — Много благодаренъ, ваша Милость. — И такъ, ты завтра подашь за меня голосъ съ четырьмя твоими сыновьями? — Точно такъ, ваша Милость, мы непремѣнно это сдѣлаемъ."

Раставшись съ нимъ, пріятель мой купилъ фунтъ самаго обыкновеннаго табаку, и послалъ къ нему, какъ будто бы онъ привезъ его изъ Лондона.

Исполнивъ это, онъ остановилъ одного молодаго человѣка, довольно опрятно одѣтаго:, ты ли это, Джонъ? развѣ ты безъ мѣста? — Точно такъ, сударь. — А ты уже подалъ свой голосъ? — Нѣтъ еще, сударь. — Очень хорошо: ты знаешь, что я кандидатъ; а я постараюсь сыскать тебѣ мѣсто. — Но мнѣ, сударь, уже надоѣло служить, (это былъ лакей безъ должности): я бы желалъ получить мѣстечко отъ Правительства. — Очень хорошо, я понимаю тебя, любезный Джонъ."

Только что пріятель мой отъ него отошелъ, какъ напала на него старуха, которая съ сердцемъ упрекала его въ томъ, что онъ не сдержалъ своихъ обѣщаній, что онъ поступалъ противно выгодамъ своего отечества, и наконецъ прочла ему длинный списокъ всѣхъ преступленій, въ которыхъ она находила его виновнымъ по дѣйствіямъ, или по упущенію. Онъ выдержалъ бурю съ мужествомъ и терпѣніемъ, и такъ успѣлъ смягчить ее своими хитрыми ласкательствами, что она, уходя, обѣщала ему уговорить сына своего подать голосъ въ его пользу.

«Любезный Господинъ Шемблесъ, сказалъ онъ одному мяснику: почему вы не зашли ко мнѣ въ послѣдній разъ, когда вы были на Смитъ-Фильдѣ^[29]? — Потому, что плутъ, вашъ слуга Францискъ, не пустилъ меня въ двери, объявивъ мнѣ, что ваша Милость никого не изволите принимать. — Грубіянъ! я сгоню его за это, Г. Шемблесъ. Онъ ни мало не умѣетъ отличать друзей моихъ отъ тѣхъ, которые приходятъ меня безпокоить. А какъ поживаетъ вторая ваша супруга? Превосходная женщина, клянусь честью! — Такъ! такъ! ваша Милость. — А сынъ вашъ? вашъ единственный сынъ; сколько я знаю, онъ также истинно прекрасный мальчикъ! что вы располагаете изъ него сдѣлать? — Я желалъ бы поучить его Анатоміи, думая сдѣлать его лѣкаремъ, но онъ предпочитаетъ пасторское званіе. Впрочемъ, для меня это совершенно всё равно. Онъ нигдѣ не пропадетъ, потому что у меня приготовлено нѣсколько тысячъ фунтовъ стерлинговъ къ его услугамъ. — А я постараюсь употребить весь кредитъ спой, чтобы доставить ему повышеніе въ священномъ званіи. Почему знать, можетъ быть мы когда нибудь увидимъ его и Епископомъ. Да мастеръ ли онъ говоритъ? — О! онъ разсуждаетъ какъ книга, ваша Милость. Иногда онъ говоритъ намъ отрывками рѣчи о Парламентскихъ дѣлахъ, и притомъ всегда въ вашемъ вкусѣ. — Браво! Г. Шемблесъ; но почему же вы не хотите сдѣлать изъ него адвоката? Въ этомъ званіи я бы лучше сыскалъ случаи его поддержать. Можетъ быть даже, что онъ со временемъ достигъ бы званія Лорда Канцлера.» Старый мясникъ такъ восхищенъ былъ обворожительными мечтами честолюбія, которыми тѣшилъ его другъ мой, что разставаясь съ нимъ, онъ обѣщалъ служить ему всѣми средствами, и клялся, что если сосѣдъ его, который намѣренъ былъ подать свой голосъ за Синихъ^[30], отъ того не откажется, то онъ посадитъ его въ тюрму по долгу за поставку говядины.

Послѣ этаго отправились мы къ школьному учителю, отцу семерыхъ дѣтей, которыхъ пріятель мой называлъ купидонами и притомъ еще надѣлалъ въ пользу ихъ тьму обѣщаній. Онъ кончилъ тѣмъ, что каждому изъ нихъ далъ по гинеѣ: впрочемъ этого не льзя было назвать лихоимствомъ, потому что маленькія сіи творенія не имѣли еще права подавать голосовъ, а отецъ ихъ, въ продолженіе такой щедрой раздачи, отворотился, чтобы поговоришь со мною, какъ будто бы совсѣмъ того не примѣчая.

Время призывало насъ на гостингсы^[31]. Дорогою спросилъ я пріятеля моего, въ состояніи лимонъ выполнить всѣ сдѣланныя имъ обѣщанія?

«Конечно нѣтъ, отвѣчалъ онъ мнѣ; но развѣ доктора наши вылѣчиваютъ всѣ болѣзни, которымъ люди подвержены? Спасаютъ ли они хоть половину? могутъ ли они всѣмъ помочь? Вѣрно нѣтъ. Я также не въ состояніи ничего сдѣлать для этихъ добрыхъ людей, но могу подарить ихъ тѣмъ, въ чемъ лѣкарь не отказываетъ даже и тому, кого уже онъ внутренно осудилъ на смерть, т. е. надеждою.» Тогда понялъ я, сколь прочны были его обѣщанія.

Пріятель мой показалъ столько же ловкости и на гостингсахъ: онъ всѣхъ упрашивалъ, изо всего извлекалъ для себя выгоду, благодарилъ друзей своихъ и былъ учтивъ съ противниками. «Милостивый государь! говорилъ онъ нѣкоторымъ изъ нихъ: хотя вы уже и дали слово избрать моего соперника, но какъ вы имѣете право подавать два голоса, то я и осмѣливаюсь ласкать себя тѣмъ, что согласно съ обѣщаніемъ вашимъ (или съ поданною мнѣ вами надеждою), я получу второй.» Онъ употребилъ эту уловку со многими избирателями, и такое искуство склонять всѣхъ къ миру и согласію доставило ему множество голосовъ.

Когда засѣданіе кончилось, то я спросилъ его, не утомился ли онъ и не чувствовалъ ли отвращенія отъ такихъ хлопотъ. Болѣе, нежели я могу выразить, отвѣчалъ онъ; но это испытаніе непремѣнно ужъ должно перенести. Къ счастію, оно случается въ семъ лѣтъ одинъ только разъ."

Истинно, это испытаніе, и притомъ такое, которое не всякой въ состояніи вынести. Надобно обладать безстыдствомъ въ высшей степени, и притомъ твердо быть увѣреннымъ, что для достиженія успѣха необходимо должно подвергнуться всѣмъ возможнымъ униженіямъ.

Прежде нежели мы оставили мѣстечко, гдѣ происходили выборы, желая получить понятіе о различіи мнѣній, зашелъ я въ трактиръ, открытый для сообщниковъ другаго кандидата. Такъ какъ я не имѣлъ на себѣ ни ленты, ни кокарды, и не былъ ни избирателемъ, ни жителемъ этого Графства, то и не опасался нападеній ни которой изъ партій. Я нашелъ тамъ многочисленное общество, занятое политическими преніями. Коновалъ былъ предсѣдателемъ онаго, а каменщикъ говорилъ присутствующимъ рѣчь, которой большую часть я уже не засталъ, но стоявшій подлѣ меня купецъ, торгующій мышьякомъ, увѣрялъ меня, что этотъ человѣкъ почитается самымъ тонкимъ политикомъ и великимъ ораторомъ.

Между тѣмъ тотъ вскричалъ съ жаромъ: "Мы раззорены, милостивые государи, раззорены Правительствомъ, Духовенствомъ, Аристократіею и властолюбіемъ Министровъ. Нетерпимость вѣръ, суевѣріе, преимущества Короля и вліяніе Духовенства влекутъ насъ къ погибели. Неужели мы менѣе имѣемъ здраваго разсудка, чѣмъ наши представители и Епископы? Чѣмъ сужденія проповѣдниковъ и законодавцевъ лучше нашихъ? Книга познанія не открыта ли для всѣхъ, кто только умѣетъ читать? И почему мы бы не могли также хорошо толковать законы «какъ и какой нибудь Канцлеръ или Архіепископъ? (Сильныя рукоплесканія). Не одинаковы ли права наша? (Слушайте! слушайте!) Должно ли позволять, чтобы помрачали умъ нашъ и заграждали намъ уста? (Нѣтъ! нѣтъ!) Отъ чего же мы не въ состояніи сами быть представителями нашихъ согражданъ, хотя и не принадлежимъ ни къ Дворянству, ни къ Духовенству?» (Продолжительныя рукоплесканія).

«Мнѣ кажется, сказалъ одинъ добрый Шотландскій откупщикъ, поселившійся въ этомъ Графствѣ, что мы врядъ ли были бы такими хорошими законодавцами, какъ то воображаетъ почтенный собратъ, который сей часъ говорилъ. Неужели ты думаешь, кумъ Брикдостъ, что Герцогскій лакеи также хорошо и скоро построитъ домъ, какъ ты? Вѣроятно, нѣтъ; а почему? Потому что ты учился ремеслу своему. Слѣдовательно не долженъ ли также пасторъ учиться Закону Божію, а законодатель Правамъ и Политикѣ? Я полагаю, что большая часть изъ насъ играли бы такую же дурную ролю на каѳедрѣ или въ судилищѣ, какъ оселъ въ концертѣ или медвѣдь на балѣ.» Тутъ шумныя восклицанія прервали Оратора, такъ что его невозможно было болѣе слышать.

Я оставилъ это общество, совершенно убѣдясь въ справедливости разсужденіи откупщика, и пожалѣвъ о томъ, что прочіе такъ неблагосклонно его слушали. Разспросивъ объ его характерѣ, я узналъ, что онъ человѣкъ прекраснѣйшаго поведенія, нажившій себѣ небольшое состояніе. Хотя его не почитали ораторомъ, и хотя правила его многимъ не нравились, но всѣ спрашивали во всемъ его мнѣнія и, слѣдуя совѣтамъ его, всегда оставались довольными.

Большая часть собравшихся тутъ людей, не имѣя никакой собственности, не опасались лишиться оной, и потому сильно желали преобразованія; но Санди всегда говаривалъ, что неизвѣстно еще, какъ далеко оной дойдетъ, и притомъ можетъ быть, что оно также преобразуетъ и небольшое его имущество, которое онъ съ такимъ трудомъ нажилъ, и на пріобрѣтеніе котораго онъ такъ много употребилъ времени.

Я позабылъ сказать, что это общество называлось: Друзьями Конституціи. Слова: Свобода преній, были написаны надъ дверьми, и первая статья уложенія состояла въ томъ, что всякой Членъ долженъ заплатить три пенса за входъ и за трубку съ табакомъ. Это было мое первое и послѣднее посѣщеніе собраній этого рода, открывающихъ такое обширное поле для размышленій.

Возвратившись въ Лондонъ, я не хотѣлъ проѣхать мимо дома одного изъ моихъ пріятелей, который нѣсколько мѣсяцевъ былъ въ отлучкѣ не освѣдомясь объ его пріѣздѣ: я засталъ его дома. Мы поздоровались, и я спросилъ о состояніи его здоровья. «Оно въ хорошемъ положеніи, судя по обстоятельствамъ, отвѣчалъ онъ. — О какихъ обстоятельствахъ вы говорите? — О! тысяча предметовъ, тьма дѣлъ, обширныя сношенія, множество писемъ, которыя надобно прочесть и на оныя отвѣчать, кипа бумагъ, которыя должно разсмотрѣть, сверхъ того обязанность услуживать пріятелямъ и проч. и проч.»

Очень странно, подумалъ я: купеческій сынъ, богатый, глупый, лѣнивый какъ сурокъ; что бы всё это значило?

Я сѣлъ противъ него и взглянулъ на лежащій передо мною Журналъ, между тѣмъ какъ онъ, подавшись назадъ на лѣвую ногу, правую выставилъ впередъ и наклонивъ немного ко мнѣ голову, въ правую руку взялъ письмо, а лѣвую опустилъ въ карманъ. Вдругъ онъ вскочилъ, подошелъ къ зеркалу, всталъ въ выученное положеніе, сдѣлалъ движеніе, какъ будто бы подавалъ кому нибудь письмо, которое держалъ въ рукѣ, выронилъ его на столъ, положилъ лѣвую руку за жилетъ, и остановился передо мною въ видѣ портрета во весь ростъ, повѣшеннаго на стѣнѣ.

«Что съ вами сдѣлалось, спросилъ я его? — Въ порядокъ, въ порядокъ!» отвѣчалъ Стефенъ, продолжая смотрѣться въ зеркало.

«Что онъ такое бредитъ?» сказалъ я про себя. Мнѣ извѣстно только было, что Лука, дѣдъ его, торговавшій при жизни своей окороками, умирая оставилъ порядочное состояніе сыну своему Рожеру, который, вошедъ въ товарищество съ однимъ извѣстнымъ банкиромъ, ужасно какъ разбогатѣлъ и оставилъ по себѣ единственнымъ наслѣдникомъ этого самаго Силли Стефена. Къ какой же стати онъ, какъ кажется, при солнечномъ свѣтѣ считаетъ на небѣ звѣзды?

Я опять принялся за Журналъ, между тѣмъ какъ онъ съ довольнымъ видомъ посматривалъ на кучу писемъ, которыя передъ нимъ лежали. Встрѣтивъ нѣкоторыя занимательныя статьи, я прочиталъ ихъ вслухъ, и онъ удостоилъ меня прослушать, продолжая стоять передъ зеркаломъ, только уже въ другомъ, также выученномъ положеніи; но по пріемамъ его я вскорѣ догадался, что онъ дѣлалъ это единственно для того, что бы имѣть случай протвердить какимъ образомъ въ Парламентѣ изъявляютъ знаки одобренія или охужденія. Когда то, что я читалъ, ему не нравилось, то онъ кашлялъ и топалъ ногами; когда же былъ доволенъ, то кричалъ: «Слушайте! Слушайте!»

— «Мнѣ кажется, сказалъ я ему, что вы такъ заняты и такъ не расположены теперь слушать меня, что я лучше сдѣлаю, если пожелаю вамъ добраго дня.» Послѣ чего я потихоньку удалился, оставя его всё еще стоящаго передъ зеркаломъ; сходя же съ лѣстницы, я услышалъ, что онъ кричалъ: «Въ порядокъ!»

Въ сѣняхъ встрѣтилъ я стараго его слугу. "Джонъ! сказалъ я ему, я опасаюсь, что господинъ твои не въ добромъ здоровьѣ. Умъ его не въ порядкѣ, а иной бы сказалъ, что онъ помѣшался. Когда мы вмѣстѣ съ нимъ учились въ пансіонѣ въ Чартеръ-Гаузъ, то онъ очень былъ молчаливъ, а теперь только и знаетъ, что говоритъ и сочиняетъ безтолковыя, безъ всякой связи рѣчи!

— "О! оказалъ мнѣ добродушный Джонъ, это происходитъ отъ удовольствія и небольшой гордости: пріѣхавъ вчера изъ Корнуальскаго Графства, онъ съ тѣхъ поръ безпрестанно разставляетъ въ залѣ стулья, какъ будто бы это былъ день собранія; онъ входитъ, выходитъ, учится какъ бы ловчѣе сѣсть, встаетъ и опять садится, топаетъ ногами, кашляетъ, перемѣняетъ положеніе, и кричитъ: "да, нѣтъ, слушайте, въ порядокъ!…

— «Худые признаки!» вскричалъ я.

— "Это еще не все, продолжалъ Джонъ. Сегодня поутру онъ взялъ листъ бумаги и разъ пятьдесятъ подписалъ свое имя, чтобы пріучиться къ хорошему почерку; послѣ чего онъ позвонилъ, и когда я вошелъ, то посадивъ меня въ большія креслы, взялъ свертокъ бѣлой бумаги, и подалъ его мнѣ, пробормотавъ нѣсколько словъ, изъ которыхъ я ничего не могъ понять, кромѣ слова меморія. Тогда онъ сказалъ мнѣ, чтобы я шелъ къ своему мѣсту, и я было удалился, но, пожалѣвъ о немъ, возвратился назадъ и, открывъ двери, спросилъ его, въ которомъ часу Онъ будетъ обѣдать. «Когда рѣшатъ предложенный вопросъ,» отвѣчалъ онъ мнѣ.

— "Теперь я почти совершенно увѣренъ, Джонъ, что онъ сошелъ съ ума.

— «Я самъ то же думалъ, отвѣчалъ онъ, лукаво улыбаясь; я полагалъ, что господинъ мой дѣйствительно одурѣлъ. Но это совсѣмъ не то: онъ только сдѣлался Членомъ Парламента. Онъ былъ въ Корнуалѣ, купилъ себѣ тамъ Мѣстечко^[32], а вмѣстѣ съ нимъ и голоса всѣхъ жителей, послѣ чего возвратился сюда, восхищаясь исполненіемъ своихъ желаній. Письма, которыя вы видѣли передъ нимъ на столѣ, принесены для того, чтобы, подписавши на конвертѣ свое имя, онъ освободилъ ихъ отъ платы^[33]. Для этого-то онъ старался пріучить руку свою къ красивой подписи. Поутру онъ исписалъ цѣлую десть бумаги, единственно только для того, чтобы имѣть удовольствіе послѣ имени своего прибавлять крупными буквами: Ч. П.^[34].

Я говорилъ о сумасшествіи моего господина конюху Лорда Ликорпонда; но онъ сказалъ мнѣ, чтобы я объ этомъ не безпокоился, потому что оно пройдетъ чрезъ нѣсколько дней. Это только минутное внушеніе, прибавилъ онъ: тщеславіе и радость заставляютъ его молоть всякой вздоръ, но если онъ только разъ побываетъ въ Парламентѣ, то ты увидишь, что онъ сдѣлается нѣмъ какъ рыба.

— „Какъ бы желательно, чтобы онъ хоть разъ уже побывалъ тамъ!“ вскричалъ я.

Въ эту минуту услышалъ я на лѣстницѣ голосъ Силли Стефена, который звалъ слугу своего, и между тѣмъ, какъ я подходилъ къ дверямъ, онъ закричалъ ему: „Джонъ, бѣги за этимъ господиномъ, который только что вышелъ, и спроси его, не угодно ли ему прислать ко мнѣ письма свои, для того, чтобы я освободилъ ихъ отъ платы. Да и ты, Джонъ, если будешь писать къ друзьямъ твоимъ, то можешь отдавать мнѣ свои письма, и притомъ увѣдомить ихъ, чтобы они на мое имя присылали отвѣты свои въ особой оберткѣ; не забудь только адресъ: Силли Стефену, Ч. П.; ибо тебѣ извѣстно, что я выбранъ въ Депутаты!“

„Праведное Небо! воскликнулъ я, затворяя двери, какое удивительное сходство между залою Св. Стефана и больницею Св. Луки!“^[35].

No LV.

БАЛЫ.

D'un nouveau personnage invehtez-vous l'idée,

Qu'en tout avec soi-méme il se montre d'accord.

Boileau.

Нѣсколько дней тому назадъ былъ я на балѣ у Леди М***. Такъ какъ я уже болѣе не танцую, то балы имѣютъ для меня одну только ту пріятность, кто я могу испытать тамъ Природу и наблюдать нравы. Въ этомъ отношеніи балъ представляетъ гораздо болѣе выгодъ, нежели маскарадъ, потому что онъ заключаетъ въ себѣ всѣ пріятности сего послѣдняго, не имѣя его неудобствъ. Свобода, или лучше сказать чрезмѣрная вольность, которая въ маскарадѣ позволительна, тутъ совершенно воспрещается, и какое бы лицо ни представляли изъ себя Милордъ Герцогъ или Миледи Графиня, но не имѣя на себѣ картоннаго листка, они не избавляются отвѣтственности въ случаѣ несоблюденія должнаго приличія и вѣжливости.

Испанскому Гранду позволяется тамъ быть любезнымъ, угождать прекрасному полу и плѣнять страстными звуками своей гитары, но онъ не долженъ выходить изъ границъ самой строгой благопристойности и почтительности. Житпанелла, или Испанская танцовщица, можетъ при звукѣ своихъ гремушекъ удивлять проворствомъ ногъ своихъ, но не показывая притомъ ни малѣйшей вольности: на ней нѣтъ маски, которая бы скрывала прелести, дарованныя ей Природою, и упущенія прошивъ правилъ приличія. Король и Королева, изъ Трагедіи, могутъ щеголять тушъ всею пышностію и великолѣпіемъ одеждъ, не находясь въ опасности подвергнуться оскорбленіямъ ^ отъ послѣднихъ изъ своихъ подданныхъ.

На званомъ балу всё одобрено вкусомъ и изящностью, или, по крайней мѣрѣ, должно бы такъ быть. Вмѣстѣ съ нарядомъ поставляется въ обязанность принимать и характеръ того лица, которое представляешь; знать пляску, обхожденіе и языкъ того народа, котораго прекрасная Синіора или Австрійской гусаръ заимствовали одѣяніе. Такимъ образомъ наслаждается тутъ всѣмъ, что только маскарадъ заключаетъ въ себѣ привлекательнаго, избавляясь притомъ отъ обыкновеннаго тамъ шума и смятенія.

Къ тому же въ маскахъ общество обыкновенно состоитъ изъ всякаго сбора, между тѣмъ какъ званые балы всегда бываютъ соединеніемъ вкуса, хорошаго шона и различныхъ талантовъ. На сихъ праздникахъ не увидишь шумливыхъ уатчменовъ^[36], грубыхъ матросовъ, дикихъ Отаитянъ, уличныхъ пѣвицъ, трубочистовъ, докторовъ и адвокатовъ, не умѣющихъ ничего сказать, кромѣ какихъ нибудь безсмысленныхъ замѣчаній, и вообще костюмовъ, взятыхъ изъ послѣдняго класса черни, и не заслуживающихъ быть введенными въ избранное и отличное общество. Такія лица принадлежатъ карнавалу, но не приличны въ раззолоченной залѣ, украшенной отличными произведеніями Греческаго рѣзца или блестящей кисти Тиціана и Корреждіо, и гдѣ всё дышешъ утонченностью и изящными искуствами.

Тамъ красоты историческія или прославленныя Поэзіею должны блистать, какъ будто бы на полотнѣ, въ живыхъ существахъ, одушевленныхъ любезностью, и ничто низкое и обыкновенное не можетъ быть туда допущено. Взоры повсюду ищутъ изящества и хорошаго вкуса и никогда не должны останавливаться на предметахъ простонародныхъ и грубыхъ.

На праздникѣ, о которомъ я говорю, каждый приложилъ особенное стараніе, чтобы поддержать избранный имъ характеръ. Прелестная женщина живо представляла несчастную Марію, Королеву Шотландскую, и возбуждала участіе, которое всегда внушаетъ красота, и которое еще болѣе усиливается, если она угнетена злополучіемъ. Молодой Маркизъ, въ блестящемъ одѣяніи Испанскаго Гранда, игралъ съ большимъ выраженіемъ прекраснѣйшія аріи на гитарѣ. Танцовали: болеро, пышно одѣтые Испанцы; вальсъ, Венгерки съ гусарами въ богатомъ нарядѣ; кадриль, шестнадцать поселянъ и поселянокъ разныхъ провинцій Франціи, въ томности означенныхъ различіемъ въ одеждѣ: всѣ они увѣнчаны были цвѣтами и листьями, какъ будто бы возвращались съ собиранія винограда; — наконецъ pas-de-deux танцовали охотники, почти съ такимъ же искуствомъ, какъ и на театрѣ.

Пышность и разнообразіе всѣхъ этихъ костюмовъ производили самое блестящее дѣйствіе. Мы видѣли Султановъ и Султаншъ, дѣйствующихъ лицъ изъ всѣхъ Шекспировыхъ піэсъ, Греческихъ героевъ, Римскихъ Императрицъ, Грацій, Нимфъ, Сильфовъ и всѣхъ боговъ и богинь Олимпа.

Но говоря о костюмахъ, не лишнее будетъ прибавить нѣсколько словъ для пользы моихъ читательницъ, потому что я въ особенности для нихъ дѣлаю это начертаніе. Искуство прилично располагать одежду также требуетъ нѣкотораго вниманія: для этого почти необходимо сообразоваться съ законами тяжести и движенія. Широкое и длинное платье, придающее вамъ величественный видъ, не можетъ быть прилично въ тѣхъ же самыхъ случаяхъ, гдѣ и узкое одѣяніе, которое обвиваясь около тѣла, пріятно рисуетъ округлости. Во всемъ нарядѣ должно быть общее согласіе и нѣкоторый родъ единства; надобно хорошенько размыслишь о томъ, что можно открыть взорамъ, что должно предоставить угадывать, и что тщательно скрыть. Красавицы наши не имѣютъ недостатка въ образцахъ совершенства, если бы только хотѣли подражать въ расположеніи одеждъ своихъ древнимъ.

Ни одно изъ сихъ обстоятельствъ не было забыто дамами, которыя присутствіемъ своимъ украшали это общество: головный уборъ, поступь, осанка и вообще вся наружность ихъ совершенно соотвѣтствовали тому костюму, который онѣ избрали. Повсюду раздавались звуки арфъ, лиръ, лютни и другихъ инструментовъ, на которыхъ играли женщины, соображаясь съ характеромъ лицъ, ими представляемыхъ. Послѣ ужина мы имѣли удовольствіе слышать вокальную музыку, пѣсни, аріи, дуэты, тріо и хоры на различныхъ нарѣчіяхъ, потому что всякой умѣлъ говорить на языкѣ той земли, которой носилъ на себѣ одѣяніе, и слѣдовательно намъ не случилось видѣть, какъ то большею частію бываетъ въ маскарадахъ, нѣмаго Гидалго, потому что онъ не умѣетъ по Испански; Италіянскую танцовщицу, прыгающую въ молчаніи, потому что не знаетъ этого языка; Нѣмца, Прусака, Русскаго или Голландца, говорящихъ ломанымъ Французскимъ языкомъ, или враньемъ собственнаго своего изобрѣтенія, когда они принуждены бываютъ отвѣчать на вопросъ, сдѣланный имъ на языкѣ, соотвѣтствующемъ ихъ одеждѣ, и о которомъ они не имѣютъ понятія.

Такіе недостатки въ полнотѣ костюма, даже и въ маскарадѣ почитаются ошибками, но на балѣ они совершенно уже непростительны и столько же странны, какъ Арлекинъ въ подагрѣ, толстая Венера, важный и молчаливый Французъ, или монахъ, играющій ролю шута. Сверхъ того, признаюсь, что я не нахожу ни малѣйшаго ума въ томъ, чтобы вызвать изъ монастырскаго уединенія монаха или монахиню, и подвергнуть ихъ посмѣянію на балѣ, гдѣ бы никогда не должно показываться такимъ лицамъ: одного этого уже довольно для того, чтобы охладить всё участіе къ тѣмъ, которые берутся ихъ представлять. Какое удовольствіе могутъ принести нелѣпыя ихъ шутки? — Тѣ, которыхъ забавляетъ униженіе обрядовъ и постановленій, какой бы то ни было вѣры, должны быть или необразованные дикари, или презрительные вольнодумцы.

Послѣднее преимущество бала передъ маскарадомъ состоитъ въ томъ, что маскарадъ часто скрываетъ красоту подъ отвратительнымъ нарядомъ, между тѣмъ какъ на балѣ всякой старается отыскать костюмъ, который наиболѣе къ нему идетъ; избираетъ такую ролю, къ которой чувствуетъ въ себѣ наиболѣе склонности и къ которой наружность его наиболѣе способна. Подъ маской многіе люди боятся быть узнанными, — на балѣ всякой желаетъ отличиться. Въ первомъ случаѣ всѣ истощаютъ умъ свой, пріискивая себѣ такое одѣяніе, подъ которымъ бы не могли узнать ихъ самые проницательные глаза; во второмъ совѣтуются единственно только со вкусомъ, чтобы выдумать что нибудь новое, роскошное и приличное.

Одинъ человѣкъ, котораго не хотѣли принять Членомъ въ * * * ской клубъ, и который по этой причинѣ не желалъ быть узнаннымъ въ Маскарадѣ, просилъ совѣта у своего пріятеля, Какое бы выбрать ему платье, чтобы остаться совершенно неизвѣстнымъ. — „Надѣньте клубный мундиръ, отвѣчалъ тотъ; въ немъ вѣрно никто васъ не узнаетъ.“

Напротивъ того, на этихъ великолѣпныхъ праздникахъ, гдѣ нарядъ, который каждый выбираетъ, выставляетъ вкусъ его, всякой старается показаться тѣмъ, чѣмъ онъ долженъ быть или, по крайней мѣрѣ, чѣмъ бы онъ желалъ быть. И потому на балѣ, о которомъ я говорю, было множество Грацій, Амуровъ, воиновъ, героевъ, и почти всѣ славныя въ древности лица: большая часть Изъ нихъ были представлены съ совершенствомъ. Я самъ на свободѣ дѣлалъ замѣчанія мои въ платьѣ пустынника, и нахожу, что зрѣлище, бывшее у меня передъ глазами, способно возбудить самыя пріятнѣйшія чувства»

No LVI.

ВОЗВРАЩЕНІЕ ИЗЪ ПАРИЖА.

Qui n'а pas vu Séville n'а rien vu.
Le Sage.

Одинъ изъ моихъ пріятелей недавно пріѣхалъ съ семействомъ своимъ изъ столицы Франціи, гдѣ онъ провелъ шесть недѣль. Дочери его, передъ этимъ путешествіемъ, были самыя простыя молодыя дѣвушки и совершенно безъ всякихъ затѣй; дружеская связь моя съ ихъ родителями и лѣта мои позволяли имъ обходиться со мною, какъ съ отцемъ; онѣ мучили меня, играли со мною, даже сaдились ко мнѣ на колѣна. Госпожа Ормвудъ одѣвалась просто и прилично своимъ лѣтамъ. Какая разница послѣ ихъ возвращенія!

Мать заговорила со мною самымъ ломанымъ Французскимъ языкомъ, почитая себя въ немъ очень искусною. На шляпѣ у нее довольно было цвѣтовъ, чтобы наполнить ими двѣ корзины, между которыми сидитъ на ослѣ своемъ крестьянка, когда везетъ продавать ихъ на рынокъ. Голова ея, похожая на дыню, и двойной подбородокъ терялись въ огромной манишкѣ; когда же она сошла внизъ, одѣвшись къ обѣду, то въ завитые и приглаженные ея волосы воткнуто было съ дюжину гребенокъ различной величины и всѣхъ возможныхъ сортовъ.

Всё, что только она на себѣ имѣла, было Французское: подолъ ея платья такъ обремененъ былъ уборками, что атласныя и кружевныя складки, которыя поперемѣнно одна за другого слѣдовали до нарочитой высоты, казались ступенями, сдѣланными для того, чтобы достигать по нимъ до таліи, которая защищалась корсетомъ, стянутымъ какъ кольчуга, и прикрыта была двумя бастіонами, служащими вмѣсто передовыхъ построекъ? платье ея, удерживаемое посредствомъ накрахмаленныхъ уборокъ въ почтительномъ отдаленіи отъ ногъ, походило на рогатки, поставленныя для обороны колоннъ, поддерживающихъ это странное зданіе; обширная ея талія имѣла сходство съ пивного бочкою, а между загорѣвшихъ плечь высовывалась корсетная кость, которая, отдѣляя платье, открывала ей спину: такимъ образомъ не легко было подойти къ этой движущейся башнѣ.

На красныя свои руки натянула она розовыя перчатки, а ноги ея сжаты были въ пунцовыхъ башмакахъ, которые только-что не лопались; съ боку у нее висѣлъ вязаный ридикюль, а на рукахъ покоилась злая собаченка, которая, ворча, скалила на всѣхъ зубы.

Обѣ дочери были одѣты почти также, какъ и мать, исключая того, что нарядъ ихъ, казалось, былъ нѣсколько степеннѣе; на головахъ у нихъ разцвѣтали пуки подсолнечниковъ, пѣтушьихъ гребешковъ, желтыхъ ноготковъ и Дамасскихъ розъ, которые удивительно какъ хорошо были между собою подобраны. Младшая прибавила къ нимъ еще цвѣтокъ страсти; онъ бы болѣе приличествовалъ матери, которая никогда не была свободна отъ страстей: въ это время господствовала въ ней привязанность къ нарядамъ. Для уборовъ своихъ онѣ собрали дань съ самыхъ роскошныхъ лавокъ Пале-Рояля, и вмѣстѣ съ товарами заимствовали и лавочныя ухватки. Судя по богатымъ кошелькамъ, привѣшеннымъ къ ихъ поясу, можно было подумать, что онѣ недавно собирали подаяніе, а на одной изъ нихъ была наколка, очень похожая на гренадерскую шапку: обѣ подавались впередъ всѣмъ тѣломъ, ходили очень скоро, но маленькими шагами, и въ разговорѣ своемъ такъ ребячились, что, казалось, ихъ бы слѣдовало опять отдать на руки мамкамъ.

Къ величайшему моему удовольствію, старинный мой другъ, отецъ ихъ, ничего не перемѣнилъ въ своей одеждѣ, и вмѣсто того, чтобы тщеславиться кратковременнымъ своимъ путешествіемъ, сказалъ мнѣ, что онъ почти раззорился отъ издержекъ на дорогія бездѣлки, которыхъ семейство его накупило въ Парижѣ, на разныя драгоцѣнныя вещи, на шелковые шарфы для всѣхъ ихъ знакомыхъ, на множество перчатокъ, башмаковъ и шелковыхъ чулковъ, изъ которыхъ большая часть была конфискована въ Дуврской таможнѣ, на Брегетовы карманныя и стѣнныя часы, на кошельки, бонбоньерки, наконецъ на всѣ пустяки, которые только возможно себѣ вообразить. Онъ огорчался жеманствомъ жены своей и дочерей, и жаловался мнѣ на то, что столъ его походитъ теперь на маскарадъ; на немъ все было преобразовано: не подавали болѣе говядины ни вареной, ни жареной, а только супы à la julienne, пирожки vol-auvent, котлеты à la Soubise, цыплятъ подъ соусомъ и фрикасе двадцати различныхъ родовъ. Дочери его презирали Англійскіе танцы, любили только томный, сладострастный вальсъ, или театральныя кривлянья въ контръ-дансахъ, и съ надменностью и пренебреженіемъ смотрѣли на прежнихъ подругъ своихъ, за то, что онѣ не обладали тою увѣренностью и въ высшей степени хорошимъ тономъ, которые необходимо пріобрѣтаются, подышавъ мѣсяцъ Парижскимъ воздухомъ.

Желая перемѣнить предметъ разговора, я спросилъ его, какого онъ мнѣнія о нынѣшнемъ положеніи Франціи?

"Мнѣ кажется, отвѣчалъ онъ, что въ этомъ отношеніи я теперь менѣе свѣдущъ, нежели сколько былъ передъ моимъ путешествіемъ. Наши журналы извѣщаютъ насъ обо всемъ, что тамъ происходить; но то, что вы слышите, находясь во Франціи, погружаетъ васъ только въ сомнѣніе и неизвѣстность, и вы, можетъ быть, лучше бы обо всемъ узнали, находясь оттуда за пятьсотъ миль.

"Однажды, сидя въ Тюльерійскомъ саду, вступилъ я въ разговоръ съ двумя особами, совершенно противныхъ характеровъ. Первый, человѣкъ лѣтъ сорока, здоровый, мужественный, важнаго вида, съ смѣлымъ взглядомъ, украшенный тремя орденами, но довольно дурно одѣтый, сказалъ мнѣ: «Было время, когда громъ пушекъ, гонцы, скачущіе въ этотъ дворецъ изъ всѣхъ частей Европы, возвѣщали побѣды и завоеванія Франціи; тогда вездѣ блистала воинская слава и пышность, А теперь объ чемъ думаютъ? Только ѣдятъ и пьютъ. Мы теперь находимся въ состояніи дѣтства или дряхлости; старики измучены, а молодые какъ будто бы разбиты параличемъ отъ сильнаго переворота!» — Другой съ сѣдыми волосами, одѣтый очень опрятно, въ черномъ кафтанѣ и съ однимъ только крестомъ Св. Людовика, сказалъ мнѣ, пожимая плечами: "Мы изнурены двадцатипяти-лѣтнею лихорадкою; излишнее снисхожденіе и милость ободряютъ своевольство приверженцевъ революціи; мы погибли, мы разорены, мы спимъ на краю пропасти, "

«Судите по этому, что можно заключить о положеніи такой земли, въ особенности же, когда кажется, что у всѣхъ связанъ тамъ языкъ, что каждый говоритъ со скрытностью, и тѣмъ или другимъ образомъ изъявляетъ огорченіе свое и неудовольствіе. Вотъ все, что я узналъ въ путешествіи, которое стоитъ мнѣ тысячу гиней, и которое испортило жену мою и дочерей.»

По этому, сказалъ я ему, разставаясь съ нимъ, мнѣ не должно раскаяваться въ въ томъ, что я оставался въ Лондонѣ.

No LVII.

ПОБОЧНАЯ ДОЧЬ.

La faute de leurs parens leur ôte-t-elle une qualité, une seule vertu?
Beaumarchais.

Будучи званъ на обѣдъ къ Графу де Ш***, я нѣсколько опоздалъ и пріѣхалъ уже тогда, какъ докладывали, что кушанье подано, такъ что я едва успѣлъ поздороваться съ Графинею и съ моими знакомыми, встрѣтить надменный взглядъ Лорда С*** и отвѣчать на горделивое привѣтствіе Леди Авантіеръ, жены Набоба. Впрочемъ поклонъ этой именитой госпожи не должно считать маловажнымъ отличіемъ: длинная и упругая ея шея, кажется, будто бы нехотя повинуется легкому наклоненію головы, которымъ она желаетъ наградить васъ, улыбаясь притомъ, почти всегда, съ насмѣшкою. Проходя чрезъ переднюю, я имѣлъ честь удостоиться пожатія руки одного извѣстнаго дипломата, который до такой степени привыкъ важничать и выдавать себя за всеобщаго покровителя, что всё въ немъ, даже и взгляды, кажется говорятъ всякому: «Вы можете на меня положиться, я вижу васъ, и вы не будете забыты.»

Когда надобно было идти въ столовую, то вельможи повели подъ руку Герцогинь и Маркизъ, а я остановился, чтобы дать имъ пройти, и между тѣмъ замѣчалъ, какъ устарѣлыя сіи красавицы, истинные осенніе цвѣтки, украдкою посматривались въ зеркала, безпокоясь о томъ, не поблекли ли искуственныя ихъ розы отъ жара въ гостиной. Послѣ этаго, сошедъ съ лѣстницы вмѣстѣ съ толпою Г. Г. dii minores, то есть Баронетовъ, Членовъ Парламента и деревенскихъ дворянъ, я случайно сѣлъ за столомъ подлѣ молодой, прелестной и любви достойной дѣвицы, которой физіономія имѣла въ себѣ нѣчто особенно-привлекательное и меланхолическое.

Уборъ ея отличался болѣе хорошимъ вкусомъ, нежели пышностью; улыбка показывала нѣкоторую степенность, а скромный ея видъ въ то же время изъявлялъ достоинство, и хотя она очень была ловка въ обращеніи, но въ ней замѣтна была эта недовѣрчивость къ самой себѣ, которая такъ рѣдко встрѣчается въ свѣтѣ. Сначала она какъ будто бы удерживалась, но послѣ приняла участіе въ разговорѣ, и столько же отличилась чувствительностью своею и умомъ, сколько красотою и скромностью. Большая часть гостей ее знала, но, не смотря на то, я съ удивленіемъ замѣтилъ, что общество не отдаетъ ей того предпочтенія, которое, казалось, она заслуживала, судя по такому соединенію прелестей, ума и пріятности, потому что въ сравненіи съ прочими, находившимися тутъ-женщинами, которыя смотрѣли на нее съ холодностью и даже съ пренебреженіемъ, она казалась мнѣ душистою розою, свѣжею фіялкою, цвѣтущею въ уединенномъ уголкѣ, между тѣмъ какъ всѣ понести цвѣтника предоставлялись желтому ноготку, безсмысленному тюльпану и усыпительному маку.

За столомъ называли ее просто Эмиліею. Графъ раза два обращалъ къ ней полу-благосклонную свою улыбку и, безъ просьбы ея, послалъ ей половину фазановаго крылушка, со взоромъ, который какъ будто говорилъ: «Я знаю, что вы это любите.»

Послѣ обѣда я спросилъ Графа объ имени любезной моей сосѣдки за столомъ. "Уайтъ, " отвѣчалъ онъ мнѣ, и не прибавилъ къ тому ни одной изъ тѣхъ приговорокъ, которыя такъ употребительны въ большомъ кругу, какъ на примѣръ: «Прекрасная дѣвица, богатая наслѣдница, очень хорошей фамиліи, съ большими дарованіями;» или, что болѣе всего уважается въ гостиныхъ: «Имѣющая блестящія надежды.» — Ей очень прилично дано имя, отвѣчалъ я ему, потому что снѣгъ не можетъ быть ее бѣлѣе. Красота ея не имѣетъ нужды въ похвалахъ: сама Природа, осыпавъ ее своими дарами, съ этой стороны ее обеспечила.

Два или три вертопраха улыбнулись съ насмѣшливымъ видомъ. "Она хорошая дѣвушка, " сказалъ Графъ, и перемѣнилъ предметъ разговора. Дипломатъ находилъ въ ней незнаніе свѣта, чѣмъ доказалъ, что онъ самъ не имѣлъ ни вкуса, ни здраваго разсудка; Набобъ же утверждалъ, что она слишкомъ важна и холодна, чего, кажется, никто не могъ сказать объ его заносчивой половинѣ.

Чѣмъ менѣе, какъ я видѣлъ, обращали вниманія на эту привлекательную дѣвицу, тѣмъ болѣе возрастало участіе, которое она мнѣ внушала. Я не отходилъ отъ нее во весь вечеръ и прибѣгнулъ къ военной хитрости, надѣясь что нибудь объ ней вывѣдать. «Я знакомъ былъ съ однимъ Полковникомъ Уайтомъ, сказалъ я ей, и нахожу, что вы очень на него похожи. — Я никогда не знала никого изъ этой фамиліи, отвѣчала она съ замѣшательствомъ.» Я такъ былъ недогадливъ, что опять обратился къ тому же и говорилъ ей о Лордѣ Б***, который женатъ былъ на Миссъ Уайтъ; на что она, покраснѣвъ, отвѣчала мнѣ, что никогда не знала своихъ родителей, и что всѣмъ обязана была милостямъ Графа, ея покровителя.

Сердце мое упрекало меня въ томъ, что я привелъ ее въ краску; я довольно неловко отдѣлался, сказавъ, что жалѣю о родителяхъ ея, которые не могли насладиться удовольствіемъ, видѣть себя вновь оживающими въ дочери, одаренной такими совершенствами; послѣ чего я молчалъ во весь вечеръ.

Однако же я нашелъ случай освѣдомиться о ней у нашего дипломата, который, по обыкновенію своему принявъ на себя важный и таинственный видъ, спросилъ меня, не знаю ли я кого нибудь въ Палатѣ Перовъ, кто бы походилъ на нее? Я тотчасъ вспомнилъ Маркиза Б***, брата Графини. Эмилія была живое его изображеніе. Послѣ него Набобъ увѣдомилъ меня, что она побочная дочь Маркиза, что Его Превосходительство, обманувъ и покинувъ мать Эмиліи, женился на одной очень богатой женщинѣ, не заботясь болѣе о дочери своей, которую сестра его взяла подъ свое покровительство и назначила ей въ приданое двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ, что впрочемъ онъ не слишкомъ былъ счастливъ въ своемъ супружествѣ, потому что жена его настоящая эхидна. — Тѣмъ лучше! подумалъ я, онъ не только заслуживаетъ всѣ неудовольствія, какія можетъ имѣть въ своемъ семействѣ, но на него слѣдовало бы указывать пальцами и почитать его безчестнымъ человѣкомъ за то, что онъ такъ безжалостно бросилъ дочь свою, измѣни постыднымъ образомъ той, которая произвела ее на свѣтъ

Сколько несчастныхъ отраслей, отсѣчены будучи отъ дерева, давшаго имъ существованіе, погибаютъ во мракѣ, попранныя стопами гордости и увядаютъ отъ хладнаго презрѣнія, между тѣмъ какъ онѣ могли бы сдѣлать честь той рукѣ, которая бы воспитала ихъ и образовала. Сколько встрѣчаемъ мы въ благородныхъ семействахъ, несчастныхъ, которые, находясь подъ покровительствомъ, называются сиротами, между тѣмъ какъ жестокосердые ихъ родители не страшатся безчестить себя, не признавая ихъ своими! Сколько прелестнѣйшихъ твореній повергаются въ бездну порока, потому что гнусная скупость не оставила имъ никакихъ средствъ для существованія, или отъ того, что сумазбродный эгоизмъ далъ имъ воспитаніе гораздо выше того состоянія, которое онѣ должны занимать въ свѣтѣ, тогда какъ мы видимъ, что плоды беззаконной любви часто украшаются титлами, и что люди, награбившіе сокровища Востока, посредствомъ золота закрываютъ низкое происхожденіе дѣтей своихъ бронзоваго цвѣта.

Какая несообразная противоположность! Не верхъ ли это безумія, обращать весь стыдъ на чело невинной жертвы отцовскаго преступленія? Почему должно, что бы эти несчастныя существа не могли имѣть ни родителей, ни имени? Не будутъ ли они на Небесахъ, предъ Верховнымъ Судилищемъ вопіять противъ жестокосердыхъ виновниковъ дней своихъ? — Зачѣмъ такъ рѣдко наказывается обольщеніе? Для чего браки по расчету отнимаютъ у невинности всякою надежду быть признанною отцемъ своимъ? Потому, что низкій сластолюбецъ чуждъ состраданія, потому что скотская страсть не знаетъ самыхъ пріятныхъ и нѣжнѣйшихъ связей… Отъ того-то мы часто видимъ, что живой образъ уничиженнаго творенія осужденъ бываетъ къ рабству и преданъ безчестію, между тѣмъ какъ чудовище, даровавшее ему жизнь, разъѣзжаетъ въ пышной колесницѣ, покоится на пуховикахъ и наслаждается всѣми утонченностями роскоши. Но да покроетъ его Всевышній вѣчнымъ стыдомъ и да терзаютъ его безпрестанно угрызенія совѣсти!

LVIII.

ПРОДАЖА ЖЕНЪ ВЪ ЛОНДОНѢ.

Qui que tu sois, elle est ou fut ta mère.
Legouve.

Лондонское Правительство наказываетъ наложеніемъ большой пени человѣка, который столько безжалостенъ, что мучитъ животныхъ; между тѣмъ какъ судья принужденъ жалѣть о томъ, что законъ не распространяется на воспрепятствованіе униженію привлекательнѣйшей половины человѣческаго рода. Напротивъ того кажется, что обрядъ развода дѣлаемый чрезъ продажу женъ между простолюдинами, основанъ на обычаяхъ, введенныхъ древними Бретонами, прежде еще царствованія Датскихъ династій. Мужъ, недовольный своею женою, сомнѣвающійся въ ея вѣрности, или имѣющій доказательства о распутномъ ея поведеніи, желаетъ съ нею развестись: онъ объявляетъ о томъ женѣ своей, и оба они отправляются на площадь въ торговый день. Мужъ ведетъ жену на веревкѣ, надѣтой на шею; привязываетъ ее тамъ, гдѣ стоитъ скотъ, и всенародно продаетъ ее въ присутствіи свидѣтелей. Обыкновенно цѣновщикъ дѣлаетъ оцѣнку; часто также и самъ мужъ. Когда согласятся въ цѣнѣ, которая рѣдко превышаетъ нѣсколько шиллинговъ, то купившій отвязываетъ женщину; онъ ведетъ ее такимъ образомъ, держа самъ за конецъ веревки, которую снимаетъ не прежде, какъ пройдя половину площади. Этотъ родъ продажи, весьма употребительный въ Англіи, называется въ народѣ hornmarket, т. е. роговой торгъ. Покупщикъ, всегда вдовецъ или холостой, обыкновенно бываетъ возлюбленный проданнаго товара. Купленная жена дѣлается его законною супругою. Дѣти, рожденныя отъ этаго союза, признаются также законными, и уложеніе противъ прелюбодѣянія и многоженства не простирается на супруговъ, такимъ образомъ разлученныхъ и живущихъ въ новыхъ узахъ. Иногда однако же случается, что купившій себѣ жену, сверхъ того еще соединяется съ нею бракомъ по обрядамъ церкви, для того, чтобы обезпечить достояніе дѣтей своихъ отъ всякихъ тяжбъ и притязаній. Одинъ Англійскій Лордъ, за нѣсколько лѣтъ назадъ, показалъ тому примѣръ; онъ купилъ жену у своего слуги, и утвердилъ послѣ того бракъ свой церковнымъ обрядомъ.

12 го Апрѣля 1817 года проходилъ я чрезъ Смитфильдскій рынокъ (на которомъ продается скотъ). Множество собравшагося народа заставило меня подойти ближе, и я увидѣлъ человѣка, который, привязавъ веревкою за шею молодую и прекрасную лицемъ женщину, старался пройти съ нею, между тѣмъ какъ несчастная сія вырывалась, сопротивляясь всѣми силами такому насильству. Такъ какъ отъ этаго произошелъ большой шумъ и смятеніе, то констабль, взявъ ихъ обоихъ подъ стражу, отвелъ къ судьѣ. На вопросъ: какая причина заставила его поступить такимъ образомъ? мужъ отвѣчалъ, что жена его нарушила супружескую вѣрность. Послѣдняя добровольно призналась, что она не совсѣмъ невинна въ этомъ отношеніи. Судья пожалѣлъ только о такомъ безчеловѣчномъ поступкѣ и о томъ, что законъ ничего не говоритъ противъ подобнаго происшествія. Всё, что онъ могъ сдѣлать, состояло только въ томъ, что онъ присудилъ мужа доставить поручительство, что онъ впредь будетъ жить въ согласіи, послѣ чего онъ отправилъ обвиненную жену, и отпустилъ ихъ, сдѣлавши имъ самыя убѣдительныя увѣщанія.

Подобная этой продажа случилась 9 Декабря 1816 года въ Донкастерѣ, на Боттакросской площади, посреди многочисленной толпы народа: одинъ человѣкъ уступилъ жену свою купившему ее живописцу за пять съ половиною шиллинговъ.

30 Января 1817 года, въ Веллингтонѣ, одинъ гражданинъ продалъ жену свою за полтора шиллинга, и сверхъ того еще поднесъ покупщику кружку пива, чтобы онъ выпилъ за его здоровье.

Другую несчастную, которой не было еще и двадцати лѣтъ отъ роду, тащилъ жестокосердый мужъ ея, на веревкѣ, съ неслыханнымъ звѣрствомъ, 4 Апрѣля 1817 года, по Дармоутской площади, гдѣ и продалъ ее за двѣ гинеи. Жалостное состояніе этой женщины, которая только еще полтора года тому назадъ, какъ вышла замужъ, возбудило живѣйшее участіе въ зрителяхъ, тѣмъ болѣе, что по видимому, она ужасно какъ страдала отъ бѣдственнаго своего положенія; но въ несчастій своемъ имѣла она однако же то утѣшеніе, что была куплена прежнимъ своимъ возлюбленнымъ.

Почталіонь Валлисъ привелъ однажды жену свою на Каниторберейскій рынокъ, и Надѣвъ ей на шею веревку, привязалъ ее къ столбамъ, служащимъ для скота; послѣ этого онъ всенародно предлагалъ, кому угодно ее купить. Другой почталіонъ явился и купилъ выставленную такимъ образомъ женщину за мѣрку пива и шиллингъ, въ присутствіи множества зрителей. Продавецъ былъ женатъ только полгода, и женѣ его врядъ ли было девятнадцать лѣтъ.

Солдатъ милиціи, по имени Тунъ, пріѣхавъ въ отпускъ въ Ноттингамъ, и найдя причины жаловаться на невѣрность своей половины, рѣшился избавиться отъ нее продажею. Желая притомъ получить еще и выгоду отъ своего товара. Жена была выведена на рынокъ, оцѣнена въ три пенса, (тридцать копѣекъ) и досталась охотнику, который предложилъ за нее полъ-шиллинга. Она была отдана ему вмѣстѣ съ веревкою, при рукоплесканіяхъ многочисленныхъ зрителей.

Впрочемъ не одна только продажа женъ мужьями утверждена обычаемъ. Хотя и рѣдко, но бывали продажи мужей женами, и хотя судьи и отвергаютъ торгъ мужьями, но, не смотря на то, не смѣютъ объявить его недѣйствительнымъ, равно какъ и торгъ женами, что можно видѣть изъ нижеслѣдующаго:

Дѣло весьма необыкновенное поступило къ Дроггедскому Меру. Женщина, именемъ Маргерита Коллинсъ, принесла жалобу на мужа своего въ томъ, что онъ бросилъ ее и жилъ съ другою. Въ оправданіе себѣ мужъ приводилъ, что жена его была самаго буйнаго нрава, что въ сердцахъ она сама продала его той, у которой во власти онъ теперь Находился, за три съ половиной пенса, по заплатѣ коихъ онъ былъ отведенъ покупщицею; что продавшая его жена, въ порывахъ своего гнѣва, часто жестоко его кусала, чему и теперь еще остались жестокіе на тѣлѣ его знаки, хотя уже прошло нѣсколько мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ болѣе ей не принадлежалъ. Жена-покупщица, призванная къ допросу, подтвердила какъ справедливость сего показанія, такъ и дѣйствительность покупки; притомъ объявила, что она, всякой день была болѣе и болѣе довольна своимъ пріобрѣтеніемъ, и не полагаетъ, чтобы могъ существовать законъ, повелѣвающій ей съ нимъ разлучиться, потому что право жены продать своего мужа, если она имъ недовольна, другой женщинѣ, которой онъ нравится, должно быть одинаково съ правомъ мужа, котораго власть продавать была признана, особенно же, если было къ тому обоюдное согласіе, какъ въ настоящемъ случаѣ.

Принесшая жалобу женщина такъ была раздражена благоразумнымъ объясненіемъ покупщицы, что забывъ уваженіе къ судьѣ, въ присутствіи его бросилась на своихъ соперниковъ, которыхъ бы искусала и исцарапала, еслибы ихъ не розняли.

Какъ согласить съ Христіанскою вѣрою, и въ особенности съ Католическою, которая долгое время была господствующею въ Англіи, сохраненіе до нашихъ временъ такого обычая варварскихъ вѣковъ? Этого я не берусь разрѣшишь; ограничиваюсь замѣчаніемъ, что столь постыдное обыкновеніе всё еще существуетъ, что оно всякой день приводится въ исполненіе, и что если иногда нѣкоторые судьи въ Графствахъ, узнавъ заблаговременно о намѣреніи сдѣлать такую продажу, старались воспрепятствовать оной, пославъ на мѣсто констаблей или полицейскихъ, то чернь всегда ихъ разгоняла, защищая то, что она почитаетъ своимъ правомъ.

No LIX.

ОТКРЫТІЯ.

Dentibus atque соmis, nec te pudet, uteris emptis.
Martial.

«Должно отдать вамъ честь, что вы большой скромникъ, сказалъ мнѣ однажды вѣтреный мой племянникъ, гвардейскій Офицеръ: вы ни слова мнѣ не сказали о свадьбѣ Леди Фрилингъ съ гувернеромъ ея сына; но отъ меня ничего не скроется; я ужъ это узналъ и сверхъ того еще множество разныхъ вещей. Я открылъ, что Г-жа Виллугби бѣлится и румянится, что Леди Бирмингамъ носитъ поддѣльные зубы и накладные волосы, что Лордъ Павизонъ содержитъ свою возлюбленную барышами отъ торга лошадьми; что Сиръ Брейтфрендъ не имѣетъ никакихъ доходовъ и держится только игрою, что Генералъ В*** получаетъ пенсіонъ отъ одной вдовы, и что достопочтенный Докторъ Ортодоксъ живетъ частью на кредитъ, а частью выгодами отъ перепродажи рѣдкихъ книгъ. Сколько средствѣ и источниковъ модные наши люди умѣютъ находить для своего существованія! Бюджетъ Канцлера Казначейства ничего не значитъ въ сравненіи съ оными. Но я опять обращаюсь къ свадьбѣ Леди Фрилингъ; скажите, сдѣлайте милость, почему вы это отъ меня скрывали? — Потому что мнѣ о томъ сказано было за тайну, съ тѣмъ, чтобы не разглашать потому, что я никогда не измѣняю сдѣланной мнѣ довѣренности; потому, что ты въ этомъ отношеніи совершенно походитъ на рѣшето, въ которомъ ничего не можетъ сохраниться, чтобы только туда не насыпали; и наконецъ потому что, какъ тебѣ извѣстно, я всегда болѣе нахожу удовольствія слушать другихъ, нежели говорить самому. — Однакожъ это замужество ни на что не похоже! Я ненавижу всё племя гувернеровъ съ тѣхъ поръ, какъ избавился отъ ихъ надзора. Это тонкіе хитрецы: по наружности они показываютъ скромности, смиреніе и возвышенныя чувства; дѣлаютъ съ важностію нравоученіе и говорятъ громозвучныя рѣчи, но ни одна охотничья собака не имѣетъ такого тонкаго обонянія на дичину, какъ они на добычу, которою желаютъ овладѣть: у нихъ ястребиный взоръ для открытія какой нибудь очень богатой и очень непригожей наслѣдницы, или женщины въ пожилыхъ уже лѣтахъ» для которой вдовство сдѣлалось несноснымъ отъ небольшаго остатка природной пылкости. Всѣ эти привѣтливые господа безпрестанно дѣлаютъ подкопы въ семействахъ, и въ простомъ своемъ платьѣ они гораздо опаснѣе, нежели мы въ красныхъ нашихъ мундирахъ. Эти пагубныя насѣкомыя пожираютъ всѣ плоды земные, высасываютъ изъ нихъ соки, губятъ насъ своимъ пронырствомъ и, клянусь Богомъ… — Ты слишкомъ уже строго о нихъ судишь, вскричалъ я. — Совсѣмъ нѣтъ, прервалъ онъ. Они хоть кого выведутъ изъ терпѣнія; нужно ли пропитать какую нибудь чувствительную книгу, разсказать повѣсть, позабавить васъ Какимъ нибудь анекдотомъ, взлѣсть на дерево, чтобы сорвать плодовъ вашимъ дѣтямъ, или вырѣзать въ лѣсу хлыстикъ, лукавцы всегда на всё готовы. Они ни въ какомъ случаѣ не теряютъ хладнокровія, равнодушно переносятъ отказы и огорченія и терпѣливы до безконечности; готовы, если вамъ угодно, цѣлый день ловить удочкою рыбу, вязать сидя подлѣ какой нибудь вдовы, или рисовать узоры для жалкой дѣвушки, которая такъ дурна собою, что не можетъ сыскать себѣ ни одного обожателя. Они же подаютъ руку старымъ теткамъ на гуляньѣ, приглашаютъ толстыхъ вдовъ танцовать, если всѣ молодые люди ихъ оставляютъ, и услаждаютъ льстивыми привѣтствіями слухъ устарѣвшей дѣвицы до тѣхъ поръ, пока вселятъ ей въ голову, что супружеское состояніе весьма почтенно, и что ей не льзя сыскать мужа лучше того, которой напѣваетъ ей такія нѣжности. Слѣдствіемъ этого бываетъ, что рѣшившись на то, она лишаетъ семейство свое двадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ, чтобы обогатить ими господина наставника,

Чрезъ неутомимое постоянство свое, люди этого рода иногда успѣваютъ овладѣть сердцемъ вдовы, которая вспоминаетъ, что покойный, возлюбленный мужъ ея, часто предавался удовольствіямъ Бахуca, бранился съ нею, держалъ ее весьма строго, а что всего хуже, иногда бывалъ ей невѣренъ, Теперь же напротивъ, она находитъ, что почтенный наставникъ имѣетъ кроткій и тихій нравъ; къ томуже онъ молодъ и здоровъ; соединяетъ скромность съ услужливостью, и по видимому вовсе не имѣетъ собственной воли; ему извѣстенъ вкусъ и слабости прекрасной вдовы (потому что рѣдкая не считаетъ себя такою): онъ уважаетъ ихъ, знаетъ, что здоровье ея весьма слабо, что она часто принуждена бываетъ принимать опіумъ, что характеръ ея весьма раздражителенъ, что она поздо ложится спать, и большую часть дня проводитъ въ постели. Она уже предвидитъ, что онъ будетъ приготовлять для нее завтракъ и читать ей книгу, пока она еще лежитъ къ постели: однимъ словомъ, что это будетъ самый снисходительный мужъ, какого только можно найти въ свѣтѣ. Впрочемъ однако же, очень можетъ быть, что она и ошибется въ своихъ ожиданіяхъ; — перемѣна состоянія,

— «Оставимъ это, сказалъ я ему: но скажи мнѣ, какимъ образомъ ты сдѣлалъ открытія, о которыхъ мнѣ говорилъ касательно румянъ, накладныхъ волосъ, поддѣльныхъ зубовъ, средствѣ и источниковъ и проч»? Отъ кого, въ твои лѣта, ты могъ узнать такія важныя тайны? — Отъ кого я ихъ узналъ? повторилъ онъ, поправляя передъ зеркаломъ свои волосы: отъ женщинъ. Тутъ кажется нѣтъ ничего страннаго. Молодой человѣкъ пріятной наружности можетъ вывѣдать всё, что для него только нужно, и я столько пріобрѣлъ теперь въ этомъ опытности, что, никого не спрашивая, тотчасъ узнаю, если женщина румянится или носитъ поддѣльные зубы. Я вамъ также могу сказать, когда въ театрѣ человѣкъ входитъ въ ложу, абонирована ли она имъ, имѣетъ ли онъ билетъ по подпискѣ на нѣсколько представленій, заплатилъ ли онъ при входѣ за мѣсто деньги, или ему данъ билетъ даромъ, О! увѣряю васъ, что мнѣ извѣстно множество вещей, которыя заслуживаютъ того, чтобы ихъ знать. — Ты болѣе свѣдущъ, нежели я полагалъ, сказалъ я ему; но не можешь ли ты передать и мнѣ хотя часть твоихъ познаній. — Съ охотою: вопервыхъ вамъ должно замѣтить, что если вы находитесь съ женщиною, которая носитъ поддѣльные зубы, то она никакъ не приближится къ жилищу дантиста, и ни за что не остановится въ экипажѣ своемъ у его подъѣзда, точно какъ бѣшеная собака, которая боится даже смотрѣть на воду; напротивъ того женщина, имѣющая отъ природы прекрасные зубы, за удовольствіе себѣ почтетъ пригласить васъ съѣздишь съ нею къ Рюспини, чтобы вы могли услышать привѣтствія, которыя онъ будетъ ей дѣлать: онъ никогда еще не видывалъ такихъ прекрасныхъ зубовъ, она не имѣетъ ни малѣйшей нужды въ его помощи. Тѣ же, которыя дѣйствительно принуждены прибѣгать къ его искуству, всегда берутъ предосторожность, тайнымъ образомъ приглашать его къ себѣ.

"Томно также женщина, которая румянится, не поѣдетъ съ вами въ лавку, гдѣ продаются благовонія, опасаясь навлечь тѣмъ подозрѣніе, что она оттуда получаетъ живой свой румянецъ: она всегда бережется, чтобы не разгорячиться и предоставляетъ вамъ удивляться прекрасному цвѣту лица ея, не говоря сама о томъ ни слова. Напротивъ того та, у которой сама Природа разсыпала по щекамъ розы, безпрестанно жалуется на излишній свой румянецъ- Возвратясь съ прогулки и взглянувъ въ зеркало, она восклицаетъ: «Боже мой! какъ я раскраснѣлась! я похожу на крестьянку, меня почтутъ молочницей, мнѣ самой страшно на себя смотрѣть!» Между тѣмъ всё это неправда, потому что она очень хорошо знаетъ, что прелестный цвѣтъ лица ея возбуждаетъ зависть, и приводитъ въ отчаяніе большую часть знакомыхъ ей женщину.

«Имѣющій абонированную ложу, входитъ въ нее съ увѣренностью; онъ высоко держитъ голову, и всякой скажетъ, что онъ у себя дома. Ложа есть его собственность и придаетъ ему нѣкоторую значительность въ свѣтѣ. Тотъ, который входитъ съ билетомъ по подпискѣ на нѣсколько представленій, показываетъ менѣе смѣлости: онъ желаетъ, чтобы его почли достаточнымъ человѣкомъ, но въ немъ тотчасъ можно замѣтить нѣкоторое принужденіе, происходящее отъ боязни, чтобы не узнали, что онъ только временной владѣлецъ права, принадлежащаго другому. Заплатившій при входѣ деньги, является съ видомъ независимости, но съ перваго взгляда видно, что это чужестранецъ, для котораго всё ново. Взоры его обращаются на всѣ стороны; онъ нѣсколько разъ перемѣняешь мѣсто и желаетъ увѣриться, имѣетъ ли онъ всё то, чего можетъ требовать за свои деньги. Наконецъ послѣдній, которому билетъ данъ даромъ, старается войти такъ, чтобы его никто не замѣтилъ; занимаетъ первое мѣсто, которое ему предложатъ, и не трогается съ него до окончанія представленія. Если онъ часто бываетъ въ театрѣ, то усѣвшись принимаетъ на себя видъ знатока и объясняетъ всё сидящимъ подлѣ него провинціяламъ; но если онъ тамъ еще въ первый разъ, то сохраняетъ смиренное молчаніе, и, кажется, за милость считаетъ, что его впустили.»

Молодой племянникъ мой, послѣ этого, намѣревался было войти въ подробности того, что онъ называетъ средствами и источниками, но у меня было назначено свиданіе, и потому я принужденъ былъ съ нимъ разстаться. Судя по такимъ важнымъ открытіямъ, можно бы подумать, что такая опытность предохраняетъ его отъ всѣхъ сѣтей, разставленныхъ въ столицѣ для молодыхъ людей; — совсѣмъ нѣтъ: онъ всякой день бываетъ обманутъ плутами и кокетками, такъ что пріобрѣтенныя имъ свѣдѣнія совершенно для него безполезны. Они служатъ только къ тому, чтобы забавлять его пріятелей, и доставляютъ имъ случай посмѣяться на его счетъ.

No LX.

СЦЕНА ИЗЪ СВѢТСКОЙ ЖИЗНИ.

Dans un corps délicat porter un coeur d'airain!

Des arts, pour l'embellir, ont uni leurs merveilles.
Vingt familles enfin couleraient d'heureux jours,
Riches des seuls trésors perdu pour ses atours.

Gilbert.

"Вели подавать карету, Джонъ, и скажи Мистрисъ Беннетъ, чтобы она вынесла мнѣ шаль. — Какую, сударыня? — Остъ-Индскую нѣтъ, Французскую шаль; шубу мою, обложенную горностаемъ, и… Джонъ! — Него изволите? — "Скажи этому купцу, что онъ наглецъ, И чтобы онъ впередъ не осмѣливался стучать болѣе одного раза у дверей порядочной дамы; если же онъ начнетъ грубіянить, то вытолкай его изъ дверей, и… Джонъ! — Него изволите? — Если эта знатная, разорившаяся женщина, опять придетъ ко мнѣ, то скажи ей наотрѣзъ, что для нее меня никогда не будетъ дома. Ничего нѣтъ несноснѣе, какъ принимать такихъ горделивыхъ попрошаекъ. Что скажутъ знакомые мои большаго свѣта, если они о томъ узнаютъ? Они додумаютъ, что это какая нибудь старинная связь, или бѣдная родственница, и пристыдятъ тѣмъ господина твоего и меня. Такую сволочь не должно пускать даже и въ переднюю.

— "Что прикажете, сударыня, сказать портному, который шилъ для васъ Амазонское платье? — Скажи ему, что онъ слишкомъ дерзокъ, осмѣлясь прислать мнѣ счетъ свои тогда, какъ нѣтъ еще шести мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, что онъ на меня работаетъ. Ему должно еще поучиться, какъ вести себя и держаться на своемъ мѣстѣ. Я приму его не ранѣе какъ черезъ годъ, и тогда дамъ ему знать, скоро ли онъ можетъ получить деньги. Порядочные люди обыкновенно платятъ въ два года разъ, и то еще только въ такомъ случаѣ, когда они такъ же богаты, какъ господинъ твой и я, и когда имъ не на что лучше употребить свои деньги. Что касается до меня, то я еще должна внести за ложу въ оперѣ, и расплатиться съ нѣкоторыми долгами на честное слово.

"Этотъ человѣкъ только что начинаетъ заводиться хозяйствомъ, сударыня; онъ бѣденъ и по этой причинѣ… — Онъ бѣденъ? тѣмъ хуже для него; если бы онъ былъ мастеръ своего дѣла, то вѣрно бы разбогатѣлъ. Вотъ что значитъ связываться съ такими негодяями! Я это сдѣлала единственно изъ уваженія къ просьбѣ Леди Виргиніи Санситивъ; но впередъ, прежде нежели рѣшусь употребить ремесленника или купца, всегда буду освѣдомляться, имѣетъ ли онъ экипажъ: не потому, чтобы я одобряла, когда эта сволочь старается насъ передразнивать, но для того, Что я хочу имѣть дѣло только съ такими людьми, которые работаютъ на модный свѣтъ и могутъ ждать уплаты десять лѣтъ, если то нужно. — У него большое семейство, сударыня, и его посадятъ въ тюрму, если онъ не получитъ этой бездѣлки. — Этой бездѣлки? конечно: десять гиней за то, что онъ сдѣлалъ мнѣ платье, въ которомъ я странна, какъ не льзя больше! (Она говорила правду, но въ этомъ не льзя было винить портнаго, и Джонъ могъ бы отвѣчать ей: благодарите за это Природу). Какое мнѣ дѣло, что его посадятъ въ тюрму? Какое мнѣ дѣло до его семейства? Развѣ я ему приказывала имѣть дѣтей? И къ чему женятся такія твари?… для того, чтобы послѣ обременять приходъ своими ребятами и принуждать порядочныхъ людей платить за ихъ содержаніе.

— "Дядюшка вашъ, сударыня, приходилъ сегодня утромъ. Онъ покорнѣйше проситъ отвѣта на письмо, которое онъ вамъ писалъ.

— «Вотъ гинея, которую ты можешь отдать Г. Морицу, но никогда не смѣй называть его моимъ дядею. Скажи ему, что это послѣднія деньги, которыя онъ отъ меня получаетъ, и что если онъ будетъ продолжать страмить меня, приходя ко мнѣ въ домъ, то я пошлю за полиціей и прикажу посадишь его въ тюрму… Но что это за шумъ? — Это Лора и Жоржъ играютъ въ саду, сударыня. — Лора и Жоржъ! невѣжа! развѣ ты не можешь оказать: Г. Жоржъ Августъ-Фридрихъ Бюдже и Миссъ Лора-Зефирина-Констанція-Бюдже? Какъ ты смѣешь такъ неуважительно говоришь о дѣтяхъ твоихъ господъ? Тебя еще многому надобно учить. Напримѣръ: на прошедшей недѣлѣ, когда я вышла изъ Британскаго Музея, ты стоялъ у дверей какъ болванъ, и кривлялся вмѣсто того, чтобы съ почтительностью снять шляпу; провожая меня, на улицѣ ты вѣчно забавляешься съ собакою, вмѣсто того) чтобы вытянувшись, идти сзади въ трехъ шагахъ, съ должнымъ вниманіемъ, какъ то слѣдуетъ лакею порядочной женщины. Вотъ каково принимать къ себѣ въ услуженіе такихъ деревенскихъ неучей! Впрочемъ тебѣ уже извѣстно, что я не намѣрена держать тебя долѣе въ моемъ домѣ, и потому ты можешь собраться къ первому числу будущаго мѣсяца. Мнѣ надобно освѣдомиться о Негрѣ, который былъ у Лорда Филандера и послѣ оставался безъ мѣста. Я ручаюсь, Что онъ знаетъ свои обязанности и умѣетъ услуживать знатной дамѣ. Ступай, позови другаго лакея. Какъ бы я желала, чтобы онъ былъ повыше ростомъ! Прикажи ему надѣть новую ливрею съ золотыми галунами, и самъ также одѣнься. Да не забудь взять свою трость, и отгоняй ею нищихъ, которымъ вздумается приближиться къ моей каретѣ, когда я буду изъ нее выходить, для того, чтобы очистить мнѣ дорогу, и чтобы всякой видѣлъ, кто я такая. Ну, чтожъ ты стоишь? Отправляйся. Скажи Мистрисъ Беннетъ, чтобы она доложила барину, что я обѣдаю сегодня въ восьмомъ часу, и что послѣ того я поѣду въ концертъ.»

Если читатели мои желаютъ знать, кто такова Госпожа Бюдже, то вотъ въ короткихъ словахъ ея исторія:

"Отецъ ея былъ поденьщикъ, и по смерти своей оставилъ ее на шею своему приходу. Мать ея поступила такъ, какъ дѣлаютъ многія дамы: она обвѣнчалась съ другимъ тотчасъ послѣ смерти перваго своего мужа. Долли, такъ звали дочь, опредѣлилась къ адвокату Спеціо, у котораго она была единственною служанкою, и нѣсколько времени пользовалась особенною его довѣренностію.

Джонъ Бюдже занималъ въ это время блистательную должность у Г. Спеціе: ему поручено было чистить сапоги, мести контору и кабинетъ, а иногда онъ служилъ даже и свидѣтелемъ.

Долли отъ природы была горделива, и не могла переносить униженія. Въ одинъ прекрасный день, въ припадкѣ бѣшенства, она схватила господина своего за горло, и едва не удушила его, осыпая притомъ укоризнами. Почтенный адвокатъ, который всегда ощущалъ спасительный страхъ при одной мысли объ удавкѣ, рѣшился освободиться отъ Долли; онъ призвалъ Джона Бюдже и сдѣлалъ ему предложеніе, которое послѣдній нашелъ весьма выгоднымъ: сочетаться бракомъ съ Долли, принявъ вмѣстѣ съ нею сто фунтовъ стерлинговъ звонкою монетою и мѣсто прикащика. Онъ, не колеблясь, на всё согласился, и тотчасъ вступилъ въ исправленіе обѣихъ должностей. Долли, сдѣлавшись госпожею Бюдже, начала отдавать подъ закладъ въ заёмъ деньги, отъ чего умножилось имѣніе ея болѣе, нежели честность. Бюдже съ своей стороны былъ дѣятеленъ, пронырливъ и смѣлъ; онъ всегда былъ готовъ въ нужныхъ случаяхъ всё утверждать присягою: вещь очень полезная какъ въ его званіи, такъ и въ ремеслѣ жены его; и такимъ образомъ достойная эта чета пріобрѣла себѣ довольно изрядное состояніе.

Чрезъ нѣсколько лѣтъ Бюдже изъ прикащика сдѣлался товарищемъ Г-на Спеціо, и наконецъ, когда сатана завладѣлъ имъ, какъ принадлежащимъ ему по всѣмъ правамъ добромъ, то прежній помощникъ остался его наслѣдникомъ, а жена его вступила въ управленіе домомъ. Дѣла пошли такъ удачно, что Г. Бюдже въ свою очередь взялъ себѣ товарища, которому онъ поручилъ всѣ хлопоты, довольствуясь самъ пріобрѣтеннымъ уже богатствомъ и тремя четвертями всѣхъ барышей, которые онъ себѣ предоставилъ. Онъ пустился въ большой свѣтъ, завелъ себѣ экипажъ, купилъ землю и загородный домъ, а жена его сдѣлалась тѣмъ, что она называетъ порядочною женщиною.

Но хотя фортуна и можетъ доставить богатство и могущество человѣку бѣдному и низкаго происхожденія, однакожь не въ ея состоитъ власти сдѣлать всякаго, кого ей вздумается, порядочнымъ человѣкомъ, или порядочною женщиною. Воспитаніе, хорошій тонъ, пріятности, таланты и просвѣщеніе не зависятъ отъ ея своенравія: эту истину очень хорошо чувствовалъ Король Іаковъ. Одинъ честолюбивый Шотландецъ, къ которому Государь сей очень былъ расположенъ, просилъ его однажды сдѣлать его порядочнымъ человѣкомъ. «Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ ему Король; я могу пожаловать тебя Графомъ или Герцогомъ, но власть моя такъ далеко не простирается, чтобы сдѣлать тебя порядочнымъ человѣкомъ.»

И такъ, если хорошенько размыслить не объ одномъ только происхожденіи Г-жи Бюдже, но и о прежнемъ ея ремеслѣ, о полученномъ ею воспитаніи и о сдѣланныхъ ею привычкахъ, то менѣе будешь удивляться ея нестерпимой гордости, ея грубымъ и площаднымъ ухваткамъ и недостатку человѣколюбія. Болѣе же всего достойно сожалѣнія то, что она не единственна въ своемъ родѣ, и что въ столицѣ находится значительное число подобныхъ ей особъ, которыхъ можно назвать въ случаѣ нужды.

Конецъ второй части.

---

1. Обычай въ Лондонѣ стучать въ двери и наблюдаемыя при томъ правила заслуживаютъ нѣкоторое вниманіе. Слуга, ремесленникъ или купецъ, стучатъ скромно одинъ разъ; почталіонъ съ письмомъ, возвѣщаетъ о себѣ двумя ударами; знакомый или пріятель, по крайней мѣрѣ тремя; но лакей, пріѣхавшій за каретою, стучитъ изъ всей силы двѣнадцать или пятнадцать разъ.
2. Галлерея, въ которой находятся картины всѣхъ школъ, собранныя изъ кабинетовъ охотниковъ. Онѣ ежегодно перемѣняются и входъ открытъ для публика за шиллингъ.
3. Прекрасные отломки древнихъ статуй, привезенные изъ Греціи Лордомъ Эльгиномъ и находящіеся теперь въ Британскомъ Музеѣ.
4. 100,000 рублей.
5. Снипъ, то есть закройщикъ, такъ называютъ портныхъ.
6. Литературное Общество, которое Леди Монтегю учредила въ Лондонѣ; смотри Часть I.
7. Г. Флаксманъ, отличный артисту, одинъ изъ первыхъ скульпторовъ въ Лондонѣ, Членъ Королевской Академіи живописи и ваянія.
8. Собираніе книгъ.
9. Англійскій обычай. Когда во время обѣда пьютъ вино, то почти всегда приглашаютъ кого нибудь изъ присутствующихъ выпить вмѣстѣ также рюмку. Съ такимъ приглашеніемъ посылаютъ слугу на другой конецъ стола, и учтивость требуетъ не отказываться. Такіе знаки особеннаго вниманія, слишкомъ часто повторяемые, могли бы сдѣлаться утомительными, но, по счастію, вѣжливость, заставляющая васъ налить, рюмку вина, не принуждаетъ ее выпивать, и вы можете оставить ее на столѣ, омочивъ только въ ней губы.
10. Когда начинаютъ пить, и столъ уставляется бутылками, которыя должны ходить кругомъ, тогда дамы удаляются.
11. Называемый такимъ образомъ клубъ состоитъ изъ знатныхъ людей, которые за славу себѣ поставляютъ прослыть знатоками въ лошадяхъ, мастерски умѣть управлять ими, и проч.
12. Которые одни только и бываютъ въ это время открыты.
13. Романъ Валтера Скотта.
14. Жидъ, одно изъ дѣйствующихъ лицъ въ Венеціянскомъ языкѣ.
15. Небольшіе домики, прекрасно расположенные между Паддингтономъ и Регентовымъ паркомъ.
16. Такъ называются два ломтика хлѣба, намазанные масломъ, къ которымъ иногда прибавляютъ горчицу или изрубленную зелень, а между ними кладется еще ломтикъ ветчины или холоднаго жаркаго. Говорятъ, что это кушанье выдумано Лордомъ Сандвичемъ, котораго оно и носить имя.
17. Англійская колонія, куда отправляютъ людей, осужденныхъ къ ссылкѣ.
18. Я собираю и привожу въ порядокъ то, что скоро намѣренъ употребить въ пользу.
19. По-Англійски Undertaker, значитъ подрядчикъ.
20. Римляне погребали иногда въ срединѣ города такихъ гражданъ, которые оказали отечеству блистательныя заслуги. Въ числѣ ихъ находились Валерій Лубликола, Фабрицій и Цицеронъ, которыхъ остатки положены были въ форумъ.
21. Чельзи есть деревня, находящаяся почти въ двухъ миляхъ отъ Лондона. Чрезъ нѣсколько лѣтъ она совершенно соединится со столицею, какъ то уже и сдѣлалось со стороны Гоанской улицы.
22. Во время возмущенія происшедшаго 10 Мая 1768 года въ окрестностяхъ Кингсъ-Бенчской тюрмы, Шотландскія войска начали стрѣлять по толпѣ. Вильгельмъ Аллень, ребенокъ двенадцати лѣтъ, былъ убитъ пулею. Возмущеніе это произошло по поводу заключенія Г. Вилькеса, котораго народъ хотѣлъ освободить для того, чтобы онъ могъ засѣдать въ Нижнемъ Парламентѣ, котораго былъ Членомъ.
23. Многіе еще помнятъ плачевныій жребій, которому подвергся трупъ живописца Монія. Сей несчастный былъ ученикомъ славнаго Райнольдса, и принесъ честь своему наставнику. Угнетенный лѣтами, болѣзнями и бѣдностію Моній лишилъ себя жизни въ одномъ изъ публичныхъ домовъ на Ньюгетскомъ рынкѣ. Всѣ предписанные закономъ обряды поруганія были выполнены надъ его тѣломъ, которое потомъ бросили въ яму. Въ 1817 году, двое молодыхъ любовниковъ, которые, въ слѣдствіе несчастной страсти, утопились въ Новой рѣкѣ, также лишены были погребенія.
24. Поединки на палкахъ очень часто случаются въ Англіи, въ особенности же между крестьянами. Въ борьбахъ этаго рода, сражающіеся привязываютъ лѣвую руку къ тѣлу и потому могутъ владѣть только правою. Тотъ, который первый разобьетъ до крови своего противника, объявляется побѣдителемъ….. какъ приличны такія увеселенія образованному народу!….
25. Гдѣ ежегодно выставляются живописныя и скульптурныя произведенія Англійской школы.
26. Дѣйствующее лице изъ Гю-Меннеринга, романа Валтера Скотта.
27. Такъ называютъ Англійскую чернь.
28. Морской Корпусъ.
29. Рынокъ, гдѣ продается скотъ въ Лондонѣ.
30. Всякой кандидатъ избираетъ себѣ цвѣтъ, и раздаетъ ленты и кокарды своимъ сообщникамъ.
31. Hustings. Такъ называется родъ подмостковъ, которые обыкновенно строятся подъ открытымъ небомъ: на нихъ стоятъ люди, которымъ поручено собирать голоса, и съ нихъ же кандидаты и друзья ихъ говорятъ рѣчи къ избирателямъ и къ черни, при открытіи и заключеніи каждаго засѣданія. Англійскіе выборы имѣютъ сходство съ полемъ сраженія, гдѣ каждая сторона рѣшается даже быть изувѣченною, въ надеждѣ восторжествовать; часто любопытные противъ воли дѣлаются дѣйствующими лицами, и рѣдко избѣгаютъ отъ кулачныхъ побоевъ. За нѣсколько лѣтъ тому назадъ, кандидаты предоставляли въ распоряженіе каждый своей сторонѣ пять или шесть каретъ съ богатою упряжью, кучерами и лакеями въ пышной ливреѣ. Къ концу выборовъ эти кареты были уже не что иное какъ разбитые ящики; кучера и лакеи исчезали, а лошади совершенно изнурялись отъ голода и усталости. Во время выборовъ экипажи сіи ежеминутно перемѣняли хозяевъ, смотря по праву сильнаго; они останавливались только у трактировъ и кабаковъ, гдѣ все раздавалось даромъ на счетъ искателей Депутатскаго достоинства. Въ мѣстечкахъ дѣла этого рода происходятъ съ меньшимъ смятеніемъ.
32. Въ Англіи есть множество Мѣстечекъ, имѣющихъ право посылать одного или двухъ Членовъ въ Палату Депутатовъ. Въ нихъ находится очень небольшое число избирателей, иногда только восемь или десять. Всѣ они обыкновенно бываютъ люди бѣдные, и состоятъ въ полной зависимости владѣтеля Мѣстечка; изъ чего слѣдуетъ, что владѣтель всегда властенъ распоряжать выборами и посылаетъ въ Парламентъ кого ему вздумается: самого себя, или друзей своихъ. Агличане называютъ такія Мѣстечки гнилыми (rotten boroughs).
33. Преимущество, присвоенное Членамъ Британскаго Парламента, которое по настоящему должно было бы относиться только къ ихъ особѣ, но они употребляютъ его также для друзей своихъ, какъ и для себя.
34. Обыкновенное сокращеніе вмѣсто Членъ Парламента.
35. Въ Залѣ при церкви Св. Стефана бываютъ засѣданія Палаты Депутатовъ, а въ больницѣ Св. Луки, содержатся сумасшедшіе.
36. Полицейскіе служители, обязанные ночью, ходя по улицамъ, громогласно возвѣщать часы. Большая часть изъ нихъ старики, и вооружены одною только палкою.