Лондонская жизнь (Джеймс)/ДО

Лондонская жизнь
авторъ Генри Джеймс, пер. А. Э.

Оригинал: язык неизвестен, A London Life, опубл.: 1888. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: «Вѣстникъ Европы», №№ 8-9, 1889.

ЛОНДОНСКАЯ ЖИЗНЬ
ПОВѢСТЬ.

Соч. Генри Джемса. Съ англійскаго.

I.

…Кажется, дождь идетъ; но все равно: она надѣнетъ башмаки съ двойными подошвами и все-таки пойдетъ въ Платъ… Она такъ волнуется и безпокоится, что просто мученье; какіе-то страшные голоса слышатся ей и пугаютъ ее въ пустыхъ комнатахъ дома… Она тамъ повидается съ старой м-съ Беррингтонъ — ее она любитъ за ея простоту, — и съ старой лэди Давенантъ, которая гоститъ въ Платѣ и интересна по причинамъ, не имѣющимъ съ простотой ничего общаго. Послѣ того вернется къ дѣтскому чаю — она любила пить чай съ хлѣбомъ и масломъ, въ дѣтской, когда свѣчи зажжены, огонекъ пылаетъ въ каминѣ, — пить чай въ перемежку съ конфиденціями миссъ Стэтъ, гувернантки дѣтей ея сестры Селины, и въ обществѣ Скрача и Парсона (по ихъ прозвищамъ вы бы подумали, что это собачки), ея маленькихъ, великолѣпныхъ племянниковъ, у которыхъ щечки такія твердыя и вмѣстѣ съ тѣмъ такія нѣжныя, а глазки такъ блестятъ, когда они слушаютъ сказки.

Платъ — усадьба, доставшаяся на «вдовью часть» и отстоящая въ полутора миляхъ отъ замка Меллоу, гдѣ она жила, а дорога туда ведетъ черезъ паркъ… Въ сущности, дождь пересталъ, и было только сыро, зато роскошная зелень окутана сѣрой дымкой, дорожки размякли отъ дождя, но все же идти было не трудно.

Дѣвушка жила уже больше года въ Англіи, но для нея было много, къ чему она до сихъ поръ не привыкла и что не переставало ее восхищать: особенно ей нравилась доступность, удобство сельскихъ прогулокъ. За воротами ли парка, или въ его стѣнахъ — все было «прилично». Самое названіе «Платъ», старомодное и чопорное, не утратило для нея своей прелести, равно какъ и то, что усадьба была вдовьей частью: маленькое красное строеніе, увитое плющемъ, служило убѣжищемъ старухи м-съ Беррингтонъ, куда она удалилась, когда ея сынъ, по смерти отца, вступилъ во владѣніе всѣми помѣстьями. Лаура Уингъ очень не одобряла обычая выживать вдову на склонѣ ея дней, когда слѣдовало бы оказывать ей особенныя почести и окружать вниманіемъ; но такое неодобреніе ослаблялось остальными условіями этого обычая, смягчавшими его; впрочемъ, такъ почти всегда бывало съ ея неодобрительными отзывами о различныхъ англійскихъ учрежденіяхъ: въ концѣ концовъ, она всегда смягчала свои приговоры.

Ненормальное въ такой странѣ, какъ Англія, всегда имѣетъ нѣсколько живописный характеръ, и въ романахъ, рисовавшихъ аристократическій укладъ жизни, часто описывались именно «вдовьи усадьбы», а на этихъ романахъ Лаура выросла и съ дѣтства начиталась ихъ. Ненормальность этого обычая не мѣшала однако тому, чтобы въ этихъ усадьбахъ проживали старыя лэди съ своими интересными воспоминаніями и музыкальными голосами; низложеніе же ихъ вовсе не мѣшало имъ кутаться въ наслѣдственныя кружева.

Въ паркѣ, на полдорогѣ, Лаура остановилась съ болью — нравственной болью, отъ которой у нея захватывало духъ; она глядѣла на туманныя проталинки и на милые старые ясени (которые ей такъ нравились, и которые она такъ полюбила, точно они были ея собственные); темнымъ декабрьскимъ днемъ казалось, что ихъ оголенныя вѣтки сознаютъ всю горечь положенія, и она подумала, какъ велика перемѣна и въ ней самой. Годъ тому назадъ она почти ничего не знала, а теперь знаетъ почти все; и худшее въ этомъ знаніи (или въ опасеніяхъ, которыя внушало ей ея же знаніе) усвоено ею въ этомъ памятномъ мѣстѣ, полномъ чистоты и мира, съ отпечаткомъ счастливой покорности вѣковѣчнымъ законамъ. Мѣсто было то же, но глаза ея измѣнились; они видѣли столько худого, столько худого, и въ такое короткое время! Да! времени прошло немного, а все измѣнилось къ худшему. Лаурѣ Уингъ было такъ тяжело, что она не могла даже вздыхать, а походка ея постепенно дѣлалась осторожной и воздушной, точно она шла на цыпочкахъ.

Въ Платѣ домъ точно сіялъ въ сыромъ воздухѣ; тоны мокрыхъ красныхъ стѣнъ и безукоризненно подстриженныхъ лужаекъ, казалось, созданы кистью художника.

Лэди Давенантъ сидѣла въ гостиной, на низкомъ креслѣ, у одного изъ оконъ и читала второй томъ романа. Мебель была обита пестрымъ ситцемъ; цвѣты стояли вездѣ, куда только ихъ можно было поставить, а обои на стѣнахъ были въ томъ безвкусномъ родѣ, какой былъ въ модѣ много лѣтъ тому назадъ; но стѣны были такъ плотно увѣшаны рисунками различныхъ любителей и превосходными гравюрами въ узенькихъ золотыхъ рамкахъ съ широкими бѣлыми полями, что обоевъ почти не было видно. Комната носила веселый, прочный, общительный характеръ, тотъ самый характеръ, который Лаура Уингъ любила во многихъ англійскихъ вещахъ, предназначенныхъ для ежедневной жизни, на долгіе періоды и для самыхъ «приличныхъ» цѣлей.

Но болѣе чѣмъ когда-либо ее поражало сегодня, что такое жилище съ его ситцемъ и британскими поэтами, его потертыми коврами и произведеніями домашняго рукодѣлья, — съ его вполнѣ несимметричнымъ и искреннимъ видомъ, соприкасалось съ жизнью другой особы, далеко не добродѣтельной и не весьма приличной. Конечно, оно соприкасалось съ ней косвеннымъ образомъ, и неприличную жизнь вели никакъ не старуха м-съ Беррингтонъ и не лэди Давенантъ.

Если характеръ Селины, сестры Лауры, и ея поведеніе шли въ разрѣзъ съ такимъ жилищемъ, какъ Платъ, то вѣдь только потому, что сама Селина прибыла издалека и была въ Англіи чуждымъ элементомъ. И однако, именно здѣсь нашла она удобную почву для своихъ безтактностей; здѣсь ждали ее тѣ вліянія, которыя такъ преобразили ее (сестра ея придерживалась теоріи, что съ ней произошла метаморфоза: когда она была юна, то казалась воплощенной невинностью), если не въ Платѣ именно, то въ Меллоу, — такъ какъ оба дома, въ сущности, были очень схожи, и въ Меллоу были комнаты, замѣчательно сходныя съ гостиной м-съ Берринггонъ.

Лэди Давенантъ носила оригинальный головной уборъ, который чрезвычайно какъ шелъ къ ней: бѣлый вуаль, — острымъ кончикомъ надвигавшійся на лобъ, и изъ-подъ котораго видны были ея волосы, спускавшіеся на плечи. Онъ былъ всегда бѣлоснѣжный и придавалъ милэди сходство съ портретомъ стариннаго мастера. Такъ, по крайней мѣрѣ, находила Лаура. И однако, милэди была полна жизни, несмотря на старость, и годы (ей было около восьмидесяти лѣтъ) сдѣлали ее тоньше, умнѣе и проницательнѣе. Кисть художника какъ будто видѣлась Лаурѣ въ ея лицѣ, въ выраженіи ума, который сіялъ, подобно лампѣ, сквозь абажуръ ея благовоспитанности; природа, конечно, тоже художникъ, но не такой тонкій художникъ. Дѣвушка приписывала милэди безграничную опытность, и вотъ почему она любила ее и вмѣстѣ съ тѣмъ боялась.

Лэди Давенантъ вообще не особенно благоволила къ молодежи, но она дѣлала исключеніе для этой американской дѣвочки, сестры невѣстки, ея самой задушевной пріятельницы. Она принимала участіе въ Лаурѣ отчасти, можетъ быть, отъ того, что желала загладить холодность, съ какой относилась къ Селинѣ. Во всякомъ случаѣ она взяла на себя обязанность найти ей мужа.

Вообще говоря, милэди была не изъ мягкосердечныхъ, не любила больныхъ, утверждала, что терпѣть не можетъ несчастныхъ людей, но способна извинить ихъ, если они сами въ томъ виноваты. Она требовала къ себѣ большого вниманія, всегда ходила въ перчаткахъ и никогда ничего не брала въ руки, кромѣ книгъ.

Она не вышивала и не писала писемъ, — только читала и разговаривала.

Она не придерживалась спеціальныхъ темъ для бесѣды съ молодыми дѣвушками, но разговаривала съ ними точно такъ, какъ и съ своими сверстницами. Лаура Уингъ считала и это честью, но очень часто не понимала, что хочетъ сказать старуха, и стыдилась просить объясненія.

Но разъ случилось и такъ, что лэди Давенантъ стало стыдно объяснять.

М-съ Беррингтонъ пошла въ одинъ изъ коттеджей навѣстить больную старуху, которая долгіе годы находилась у нея въ услуженіи. Въ противоположность своей пріятельницѣ, она любила молодыхъ людей и недужныхъ, но казалась менѣе привлекательной для Лауры; одно только въ ней восхищало и удивляло молодую дѣвушку: откуда у нея такая бездна спокойствія?

У м-съ Беррингтонъ было длинное лицо и добрые глава, и она очень любила птицъ; иногда Лаура про себя сравнивала ее съ кускомъ бѣлаго тонкаго мыла — трудно было придумать что-нибудь болѣе мягкое и чистое.

— Ну, что, какъ идутъ дѣла chez tous… кто гоститъ у васъ и что дѣлается? — спросила лэди Давенантъ, послѣ первыхъ привѣтствій.

— У насъ никого нѣтъ, кромѣ меня… и дѣтей, и гувернантки.

— Какъ? нѣтъ гостей, нѣтъ домашняго театра? Какъ же вы проводите время?

— О! я совсѣмъ не такъ люблю развлеченія, — отвѣчала Лаура. — Но въ субботу, кажется, кто-то собирался пріѣхать, да пришлось отказать: Сагана поѣхала въ Лондонъ.

— А зачѣмъ она поѣхала въ Лондонъ?

— О! право, не знаю. У нея такъ много дѣла.

— А гдѣ же м-ръ Берринггонъ?

— Онъ тоже куда-то уѣзжалъ; но, кажется, что сегодня долженъ вернуться… или завтра.

— Или послѣ-завтра? — сказала лэди Давенантъ. — Неужели они никуда не ѣздятъ вмѣстѣ? — прибавила она послѣ минутнаго молчанія.

— Ѣздятъ… иногда. Но никогда вмѣстѣ не возвращаются.

— Что же вы хотите сказать, что они дорогой ссорятся?

— Не знаю, лэди Давенантъ, отчего это такъ выходитъ. Я ничего не понимаю, — отвѣчала Лаура Уингъ съ дрожью въ голосѣ. — Мнѣ кажется, что они не очень счастливы.

— Тѣмъ хуже для нихъ. У нихъ все рѣшительно есть, что нужно для счастія. Чего имъ еще надо?

— Да, и дѣти такія душки!

— Безъ сомнѣнія, премилыя. А что ихъ теперешняя гувернантка — хорошая особа? Хорошо за ними ходитъ?

— Да, она, кажется, очень добрая; это большое счастіе. Но только мнѣ кажется, что и она тоже несчастлива.

— Господи! что за домъ! Что же? ей хочется, чтобы кто-нибудь въ нее влюбился?

— Нѣтъ; но ей хотѣлось бы, чтобы Селина обращала побольше вниманія на ея заботы о дѣтяхъ, цѣнила бы ихъ.

— А развѣ она не цѣнить, когда оставляетъ ихъ совсѣмъ на рукахъ этой молодой особы?

— Миссъ Стетъ думаетъ, что она не замѣчаетъ, какъ они воспитываются; она никогда не приходитъ въ дѣтскую.

— И гувернантка плачетъ и жалуется вамъ? Вы знаете, онѣ всегда вѣдь плачутъ, гувернантки… какъ бы съ ними ни обращались. Ихъ не слѣдуетъ баловать; онѣ становятся слишкомъ требовательны. Она должна бы радоваться, что ее оставляютъ въ покоѣ. Вы не очень-то жалѣйте ее; не стоитъ того, — прибавила старуха.

— О! я совсѣмъ не жалѣю ни ее, ни другихъ… напротивъ того, я вижу вокругъ себя много такого, чему вовсе не сочувствую.

— О! не будьте также слишкомъ смѣлы на языкъ, какъ истая американка! — воскликнула лэди Давенантъ.

Лаура просидѣла съ ней полчаса, и разговоръ перешелъ на то, что дѣлалось въ Платѣ, и на то, что касалось самой лэди Давенантъ: куда она собиралась ѣхать въ гости, и какія книги она прочитала.

У старухи были свои взгляды и мнѣнія, и Лаурѣ они нравились, хотя она и находила ихъ очень рѣзкими и жесткими, частію потому, что не привыкла къ разсужденіямъ въ Меллоу. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ она туда пріѣхала, она не слышала и не видѣла, чтобы кто-нибудь въ домѣ разсуждалъ или читалъ книгу. Лэди Давенантъ всю зиму, какъ, впрочемъ и всю свою жизнь, переѣзжала изъ одного сельскаго дома въ другой, и когда Лаура разспрашивала ее, то она описывала ей хозяевъ и гостей, которыхъ можно тамъ встрѣтить.

Хотя такія описанія интересовали Лауру въ настоящее время гораздо меньше, чѣмъ годъ тому назадъ (она сама съ тѣхъ поръ видѣла много домовъ и людей, и свѣжесть впечатлѣній и любопытство уже притупились), но все же ее занимали описанія и мнѣнія лэди Давенантъ, потому что послѣдняя умѣла разговаривать, а это вещь вовсе не столь обыкновенная, если подъ разговоромъ понимать не однѣ только сплетни. О такихъ разговорахъ именно мечтала Лаура, прежде нежели пріѣхала въ Англію; но въ кружкѣ Селины люди съ утра до ночи взводили другъ на друга чудовищныя обвиненія. Когда лэди Давенантъ обвиняла кого-нибудь, то ея обвиненія не выходили за предѣлы правдоподобія.

Лаура ждала появленія м-съ Беррингтонъ, но та не приходила, и дѣвушка надѣла уже ватерпруфъ, чтобы уйти. Но все еще медлила, потому что пришла въ Платъ съ тайной надеждой, что кто-нибудь приложитъ цѣлительный бальзамъ къ ея ранамъ. Если во вдовьемъ домѣ ее не успокоятъ, то она уже и не знала, куда ей идти за спокойствіемъ, потому что дома его не найти, даже въ обществѣ дѣтей и миссъ Стэтъ. Отличительной чертой въ характерѣ лэди Давенантъ вовсе не была способность утѣшать людей, да Лаура и не разсчитывала на утѣшенія ни ласки; нѣтъ, она скорѣе хотѣла, чтобы въ нее вдохнули мужество, научили, какъ жить и высоко держать голову, хотя и знаешь, что дѣло плохо.

Закоренѣлое равнодушіе — не это собственно хотѣла бы она выработать въ себѣ, но развѣ нѣтъ болѣе философскаго и благороднаго равнодушія? Не могла ли бы лэди Давенантъ научить ее этому, еслибы захотѣла? Дѣвушка помнила, какъ она слышала о томъ, что много лѣтъ тому назадъ въ собственной фамиліи миледи произошли какія-то непріятности; ея фамилія не принадлежала къ числу тѣхъ, гдѣ всѣ лэди неизмѣнно бывали добродѣтельными. Однако въ настоящее время она пользуется почетомъ и уваженіемъ. Кто помнить теперь о томъ, что было когда-то и прошло? Сама лэди Давенантъ всегда была добродѣтельна, и только это и оказалось важнымъ въ концѣ концовъ. Лаура твердо рѣшила быть добродѣтельной женщиной, и хотѣла бы, чтобы лэди Давенантъ научила ее, какъ ей закалиться для жизни. Что касается чувства, то этому ее учить не приходилось; тутъ она сама была слишкомъ учена.

Старуха любила разрѣзывать новыя книги и никогда не поручала этого дѣла горничной, и пока сидѣла молодая гостья, она разрѣзала съ ней большую часть одной книги. Она дѣлала это не спѣша; старыя руки терпѣливо и медленно распоряжались. Но, дорѣзывая послѣднюю страницу, она вдругъ спросила:

— А какъ поживаетъ ваша сестра? она очень легкомысленна, — прибавила лэди Давенантъ прежде, нежели Лаура успѣла отвѣтить.

— О, лэди Давенантъ! — вскричала дѣвушка неопредѣленно, и тотчасъ же разсердилась на себя за то, что какъ бы протестовала противъ словъ своей собесѣдницы, тогда какъ ей хотѣлось заставить ее высказаться. Чтобы исправить это впечатлѣніе, она сбросила ватерпруфъ.

— Вы никогда съ ней не говорили объ этомъ?

— Не говорила — о чемъ?

— О ея поведеніи. Вѣрно, впрочемъ, нѣтъ… У васъ, американокъ, такъ много фальшивой деликатности. Я увѣрена, что и Селина не стала бы говорить съ вами, будь вы на ея мѣстѣ (простите за это предположеніе!), и однако она способна…

Но лэди Давенантъ замолчала, предпочитая не говорить, на что способна молодая м-съ Беррингтонъ.

— Въ ея домѣ совсѣмъ не годится жить молодой дѣвушкѣ.

— Ея домъ внушаетъ мнѣ ужасъ, — сказала Лаура и въ свою очередь не договорила.

— Ужасъ къ сестрѣ. Это не совсѣмъ желательныя чувства для молодой особы. Вамъ слѣдуетъ выйти замужъ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Милое дитя мое, я ужасно какъ виновата передъ вами, что до сихъ поръ объ этомъ не подумала.

— Очень вамъ обязана, но неужели вы думаете, что замужество для меня привлекательно? — воскликнула она, смѣясь, но безъ веселости.

— Сдѣлайте счастливымъ своего мужа, и вы сами будете счастливы. Вамъ необходимо выйти изъ вашего положенія.

Лаура Уингъ молчала съ минуту, хотя эта мысль была для нея не нова.

— Вы хотите сказать, что я должна оставить домъ Селины? А мнѣ представляется, что я буду трусихой, если брошу сестру.

— О, душа моя, вовсе не дѣло дѣвочкѣ служить парашютомъ для вѣтреныхъ женъ. Вотъ почему, если вы до сихъ поръ съ ней не говорили, то уже теперь начинать не стоитъ. Пусть она гуляетъ! пусть гуляетъ!

— Пусть гуляетъ? — повторила Лаура, широко открывъ глаза.

Собесѣдница бросила на нее проницательный взглядъ.

— Ну, такъ пусть сидитъ дома! только вы-то уѣзжайте изъ него. Вы можете переѣхать ко мнѣ, когда только пожелаете. Вы знаете, что я не всякой дѣвушкѣ скажу это.

— О, лэди Давенантъ! — начала Лаура, но, не договоривъ, закрыла лицо руками…

— Ахъ, моя душа! не плачьте, или я возьму назадъ свое приглашеніе! Никакого толку не будетъ отъ того, что вы будете larmoyer. Если я оскорбила васъ своимъ отзывомъ о Селинѣ, то я считаю, что вы черезъ-чуръ чувствительны. Мы не должны жалѣть людей больше, чѣмъ они сами себя жалѣютъ. Я увѣрена, что сестра ваша никогда не плачетъ.

— О, нѣтъ, она плачетъ, плачетъ! — воскликнула дѣвушка, рыданіями сопровождая эту странную защиту сестры.

— Ну, такъ она хуже, чѣмъ я думала. Такія менѣе противны, когда веселы; но я не выношу ихъ, когда онѣ сантиментальны.

— Она такъ перемѣнилась, такъ перемѣнилась! — сказала бѣдная Лаура.

— Нисколько, нисколько, моя душа: c’est de naissance.

— Вы не знали моей матери, — отвѣчала дѣвушка; — когда я думаю о ней…

И слезы не дали ей докончить.

— Я увѣрена, что она была прекрасная женщина, — сказала лэди Давенантъ мягко. — Это объясняетъ, почему вы такая хорошая, — а такихъ женщинъ, какъ Селина, и объяснятъ не надо. Я хотѣла только сказать, что это у нея должно быть въ крови: какая-нибудь прародительница тамъ… хотя, кажется, у васъ въ Америкѣ нѣтъ прародительницъ.

Лаура какъ будто не слыхала этихъ замѣчаній, — она отирала слезы.

— Все такъ перемѣнилось, вы не знаете! — замѣтила она спустя минуту. — Ничего не могло быть счастливѣе, ничего не могло быть милѣе. А теперь — быть такой зависимой, такой безпомощной, такой бѣдной…

— Развѣ у васъ нѣтъ никакого состоянія? — спросила лэди Давенантъ просто.

— Ровно столько, сколько нужно на мой туалетъ.

— Это не мало для дѣвушки. Вы вѣдъ необыкновенно рядитесь, — знаете ли вы это?

— Мнѣ очень жаль, если это такъ кажется. Я именно не хотѣла бы казаться нарядной.

— Вы, американка, никакъ не можете помѣшать этому; у васъ даже лица «нарядныя», точно ихъ сейчасъ прислали изъ магазина. Но сознаюсь вамъ, что вы все же не такая франтиха, какъ Селина.

— Да, не правда ли, она великолѣпна? — вскричала Лаура съ гордой непослѣдовательностью. — И чѣмъ хуже она себя ведетъ, тѣмъ становится красивѣе.

— О, милое дитя! еслибы дурныя женщины были на взглядъ такъ дурны, какъ… Только хорошенькія женщины могутъ себѣ позволить быть дурными, — пробормотала старушка.

— Послѣднее, чего я ожидала, это… что мнѣ придется стыдиться, — сказала Лаура.

— О! приберегите вашъ стыдъ до болѣе пригоднаго случая. А то вѣдь это все равно, что уступить свой зонтикъ, когда онъ у васъ всего одинъ.

— Еслибы что-нибудь произошло публично… я бы умерла, я бы умерла! — страстно воскликнула дѣвушка и съ такимъ азартомъ, что вскочила съ мѣста. И на этотъ разъ окончательно распрощалась. Послѣднія слова лэди Давенантъ скорѣе напугали ее, нежели успокоили.

Старушка откинулась въ креслѣ, глядя ей вслѣдъ.

— Это было бы, конечно, очень худо, но не помѣшало бы мнѣ взять васъ въ себѣ.

Лаура отвѣтила ей жалобнымъ взглядомъ и проговорила:

— Подумать только, что я дошла до этого!

Лэди Давенантъ расхохоталась.

— Да, да, вы должны дойти! вы слишкомъ оригинальны!

— Я не хочу сказать, что не чувствую вашей доброты, — начала дѣвушка, краснѣя. — Но быть вѣчно подъ чужимъ покровительствомъ — развѣ это жизнь?

— Большинство женщинъ только благодарны за это, и я нахожу, что вы difficile.

Лэди Давенантъ вставляла много французскихъ словъ, по старомодной привычкѣ, съ недостаточно чистымъ произношеніемъ; всякій разъ въ этомъ случаѣ она напоминала Лаурѣ героинь романовъ, которые она читала.

— Но вы найдете себѣ покровительство болѣе превосходное, нежели мое. Nous verrons cela. Только вы не должны плакать. У насъ, въ Англіи, не любятъ плаксъ.

— Нѣтъ, у васъ въ Англіи надо быть мужественнымъ. И поэтому-то не мало мужества требуется, чтобы выйти замужъ по такой причинѣ.

— Всякая причина хороша, если она помѣшаетъ женщинѣ стать старой дѣвой. Кромѣ того, вы полюбите.

— Сначала должно полюбить меня, — отвѣчала дѣвушка съ печальной улыбкой.

— Вотъ опять выскочила американка! Этого вовсе не нужно. Вы слишкомъ горды, вы слишкомъ много требуете.

— Я горда для дѣвушки въ моемъ положеніи, это несомнѣнно. Но я ничего не требую, — объявила Лаура Уингъ. Это единственная форма, въ какой выражается моя гордость… Пожалуйста, передайте мой привѣтъ м-съ Беррингтонъ. Мнѣ такъ жаль, такъ жаль! — продолжала она, чтобы перемѣнить разговоръ.

Она хотѣла выйти замужъ, но хотѣла также не хотѣть этого, а пуще всего — не показывать, что хочетъ этого. Она медлила уходить; ей такъ здѣсь нравилось, что возвращаться домой было всегда непріятно. День уже погасъ, — въ комнату были внесены лампы, — въ воздухѣ пахло цвѣтами, и старый домъ въ Платѣ какъ будто отдыхалъ въ этотъ часъ. Спокойная старушка въ креслѣ у камина наводила ее невольно на мысль, какъ хорошо было бы перескочить черезъ всѣ страхи жизни и достичь конца безопасно, разумно, пользуясь всеобщимъ уваженіемъ и комфортомъ.

— Лэди Давенантъ! а что подумаетъ она?-- вдругъ проговорила Лаура, намекая на м-съ Беррингтонъ.

— Подумаетъ? Богъ съ вами, моя милая, она никогда не думаетъ. Еслибы она думала, тогда — то, что она говоритъ, было бы непростительно.

— То, что она говоритъ?

— Отгого-то рѣчи ея такъ и хороши, что всегда не подготовлены. Ихъ нельзя было бы придумать.

Дѣвушка улыбнулась при такомъ отзывѣ о самой короткой пріятельницѣ ея собесѣдницы, но невольна подумала, какъ-то будетъ отзываться о ней своимъ гостямъ лэди Давенантъ, если она согласится пріютиться подъ ея кровомъ. Конечно, слова ея были вмѣстѣ съ тѣмъ лестнымъ доказательствомъ довѣрія.

— Она желаетъ, чтобы именно были вы… это-то я знаю, — продолжала старушка.

— Чтобы именно была я?

— Къ кого бы влюбился Ліонель.

— Вотъ я бы не вышла за него замужъ! — объявила Лаура.

— Не говорите этого, или вы заставите метя думать, что вамъ не легко помочь. Я разсчитываю, что вы не отказали бы такому хорошему жениху.

— Я не считаю его хорошимъ. Еслибы онъ былъ хорошій, то и его жена была бы лучше.

— Очень вѣроятно; но еслибы вы вышли за него замужъ, то онъ былъ бы лучше, и этого достаточно. Ліонель такъ глупъ, какъ комическая пѣсня; но у васъ хватило бы ума на двоихъ.

— А у васъ на пятьдесятъ человѣкъ, дорогая лэди Давенантъ. Никогда, никогда… никогда я не выйду замужъ за человѣка, котораго не могу уважать! — воскликнула Лаура Уингъ.

Она подошла къ своей старой пріятельницѣ и взяла ее за руку; та подержала съ минуту свою руку въ ея рукѣ, затѣмъ отняла и откинула одну полу ватерпруфа.

— Что стоитъ вамъ туалетъ? — сказала она, не обращая вниманія на восклицаніе и разглядывая платье Лауры.

— Не знаю въ точности: онъ поглощаетъ почти всѣ деньги, какія мнѣ присылаютъ изъ Америки. Но вѣдь я получаю ихъ такъ мало: всего лишь нѣсколько фунтовъ. Я очень хорошая хозяйка. Кромѣ того, — прибавила дѣвушка, — Селина требуетъ, чтобы я была хорошо одѣта.

— А она не уплачиваетъ по вашимъ счетамъ?

— Къ чему? вѣдь она и безъ того даетъ мнѣ все: столъ, квартиру, экипажъ.

— А денегъ совсѣмъ не даетъ?

— Я бы ихъ не взяла. Имъ и самимъ мало… ихъ жизнь такъ дорого стоитъ.

— Воображаю! — закричала старушка. — У нихъ чудное помѣстье, но я не знаю, что съ нимъ теперь сталось. Ce n’est pas pour tous blesser, но вы, американки, мастерицы разорять…

Лаура немедленно перебила ее, вздернувъ голову; лэди Давенантъ выпустила ея руку, и Лаура отступила на шагъ назадъ.

— Селина принесла Ліонелю значительное состояніе, и ему оно было выплачено все до послѣдняго пенни.

— Да, я знаю это; м-съ Беррингтонъ говорила мнѣ, что приданое выдано. Это не всегда бываетъ съ придаными, которыя сулятъ за вами, молодыя лэди.

Дѣвушка поглядѣла на нее черезъ плечо.

— Къ чему ваши мужчины женятся на деньгахъ?

— Какъ къ чему, моя душа? А до вашего разоренія сколько давалъ вамъ отецъ на личные расходы?

— Онъ давалъ намъ столько, сколько мы спрашивали. Опредѣленной цифры не было.

— А вы много спрашивали? — сказала лэди Давенантъ.

— Мы, конечно, очень рядились, какъ вы говорите.

— Не мудрено, что онъ обанкротился… Вѣдь онъ обанкротился… да?

— У него были большія денежныя потери, но онъ только самъ разорился, а ничьихъ денегъ не растратилъ.

— Ну, я ничего въ этихъ дѣлахъ не смыслю и спрашиваю только pour renseigner. А послѣ своего разоренія вашъ отецъ и мать недолго прожили?

Лаура Уингъ снова запахнула пальто; глаза ея были уставлены въ полъ и, стоя передъ своей собесѣдницей съ зонтикомъ въ рукахъ и покорнымъ и сдержаннымъ видомъ, она могла бы быть принята за молодую особу, нуждающуюся въ средствахъ къ жизни и желающую получить мѣсто.

— Не долго, конечно, но это все было такъ мучительно, что казалось безконечнымъ. Мой бѣдный папа, мой бѣдный папа! — продолжала дѣвушка, но голосъ ея задрожалъ, и она замолчала.

— Я точно подвергаю васъ перекрестному допросу, чего Боже упаси! — сказала лэди Давенантъ. — Но одно мнѣ дѣйствительно хотѣлось бы знать. Помогали ли вамъ Ліонель и его жена, когда вы обѣднѣли?

— Они неоднократно присылали намъ денегъ… ея денегъ, конечно. Мы этимъ почти только и жили.

— А такъ какъ вы были бѣдны и узнали, что такое бѣдность, то скажите мнѣ вотъ что: побоялись ли бы вы выйти замужъ за бѣднаго человѣка?

Лэди Давенантъ показалось, что ея юная собесѣдница какъ-то странно на нее поглядѣла, и отвѣтъ ея прозвучалъ совсѣмъ не такъ героически, какъ она ожидала:

— Я такъ многаго боюсь теперь, что ужъ и не знаю, гдѣ кончаются мои страхи.

— Перестаньте говорить пустяки; отвѣчайте толкомъ, потому что мнѣ необходимо это знать.

— О! не разспрашивайте меня; довольно всякихъ ужасовъ!

И дѣвушка внезапно отвернулась съ раздраженіемъ и хотѣла уйти.

Но старушка встала, поймала ее и поцѣловала.

— Вы, кажется, раскапризничались, — сказала она, выпуская ее.

И затѣмъ, какъ бы находя, что такое прощаніе недостаточно весело, прибавила въ ту минуту, какъ Лаура уже взялась за ручку двери:

— Помните, что я вамъ сказала, моя душа: пусть себѣ гуляетъ!

И вотъ чѣмъ ограничился «урокъ изъ философіи», за которымъ она приходила! — подумала дѣвушка, возвращаясь черезъ темный паркъ въ Меллоу по дождю, который теперь уже пошелъ.

II.

Дѣти Селины еще не отпили чай, а бѣдная миссъ Стэтъ сидѣла между ними, утѣшая себя крѣпкимъ чаемъ; она меланхолично жевала кусочки поджареннаго хлѣба, разсѣянно глядя на своихъ маленькихъ собесѣдниковъ, когда тѣ обмѣнивались короткими, но громкими замѣчаніями. Она всегда вздыхала, когда Лаура приходила — такая у нея была манера выражать удовольствіе, и она была единственнымъ лицомъ изъ всѣхъ, которыхъ видѣла дѣвушка, кого она считала еще болѣе несчастнымъ, чѣмъ она сама. Все же Лаура завидовала ей — она находила, что ея собственное положеніе было менѣе почтенное, чѣмъ положеніе сестриной гувернантки.

Миссъ Стэтъ давно разсказала свою жизнь хорошенькой теткѣ своихъ воспитанниковъ, и послѣдняя знала, что хотя въ гувернанткѣ было много тяжелаго и непріятнаго, но никогда ничего похожаго на возможность скандала со стороны ея сестеръ. У нея было двѣ сестры (Лаура знала все про нихъ), и одна изъ нихъ была замужемъ за клерджименомъ въ Страфордширѣ (очень противная мѣстность), имѣла семерыхъ дѣтей и четыреста фунтовъ дохода, тогда какъ другая была страшно толста и занимала мѣсто начальницы въ одномъ изъ дѣтскихъ пріютовъ въ Ливерпулѣ.

Ни той, ни другой очевидно не грозилъ процессъ по бракоразводному дѣлу, а такое обстоятельство одно уже, по мнѣнію Лауры, было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Миссъ Стэтъ не знала, что значитъ жить въ вѣчной нервной тревогѣ; все въ ея жизни было респектабельно. Она иногда почти сердила дѣвушку своимъ безутѣшнымъ, страдальческимъ видомъ; Лаурѣ такъ и хотѣлось ей сказать: — Богъ мой! да на что же вы можете пожаловаться? Развѣ вы не зарабатываете куска хлѣба, какъ честная дѣвушка, и развѣ вы обязаны присутствовать при такихъ явленіяхъ, которыхъ не переносите?

Но она не могла сказать ей этого, потому что обѣщала Селинѣ — не быть съ нею черезъ-чуръ фамильярной. У Селины не было недостатка въ понятіяхъ о декорумѣ, — напротивъ того; но только она странно понимала декорумъ. Она не была фамильярна даже съ своими дѣтьми. Вотъ почему Лаурѣ нельзя было пожурить миссъ Стэтъ, когда она сидѣла съ такимъ видомъ, какъ будто была привязана къ столбу на кострѣ, и дрова уже были подожжены. Еслибы мученикамъ въ этомъ положеніи подавали чай и холодное мясо, то они были бы какъ разъ похожи на молодую особу, сидѣвшую въ дѣтской въ Меллоу. Лаура не отрицала, что было бы пріятно для нея, еслибы м-съ Беррингтонъ заходила иногда взглянуть, что тамъ дѣлается, и похвалила бы гувернантку. Бѣдная миссъ Стэтъ только черезъ слугъ или черезъ Лауру знала, — дома ли м-съ Беррингтонъ, или нѣтъ; большею частію ея не было дома, и гувернантка умѣла молча выражать (главнымъ образомъ она достигала этого, склоняя на бокъ голову, когда глядѣла на Скрача и на Парсона, — само собой разумѣется, что она звала ихъ Джорди и Ферди), что она обижена, да и дѣти также.

Быть можетъ, они и были обижены, хотя, конечно, этого не было видно ни въ ихъ лицахъ, ни въ ихъ манерахъ. Во всякомъ случаѣ, Лаура была увѣрена, что еслибы Селина безпрестанно заглядывала въ дѣтскую, то миссъ Стэтъ приняла бы это неудобство еще трагичнѣе. Зрѣлище истинныхъ или притворныхъ горестей этой молодой женщины не ослабило убѣжденія Лауры въ томъ, что сама она была бы отличной гувернанткой. Только она взялась бы учить самыхъ маленькихъ дѣтей, потому что считала себя слишкомъ мало свѣдущей. Но Селина ни за что не соглашалась, считая это позоромъ и даже хуже того. Лаура предлагала ей за полгода до того обойтись безъ нанятой гувернантки и предоставить ей заниматься съ двумя мальчиками: она не чувствовала бы себя — такъ она думала — въ такомъ случаѣ столь зависимой и была бы, въ свою очередь, полезна.

— Хорошо, а какъ быть въ то время, когда ты уходишь съ нами обѣдать? Кто присмотритъ за ними? — спросила м-съ Беррингтонъ съ торжествующимъ видомъ.

Лаура отвѣчала, что, пожалуй, нѣтъ никакой необходимости ей приходить къ обѣду; она могла бы обѣдать раньше, вмѣстѣ съ дѣтьми; а если ея присутствіе потребуется въ гостиной, то дѣти побудутъ съ нянькой; для чего же и держать няньку? Селина поглядѣла на нее съ такимъ видомъ, какъ бы находила ее очень поверхностной, и объявила, что няньку держатъ затѣмъ, чтобы одѣть дѣтей и смотрѣть за ихъ платьемъ; развѣ она хочетъ, чтобы бѣдныя малютки ходили въ рубищѣ? У Селины были свои понятія о материнской любви, и когда Лаура намекнула, что дѣти въ этотъ часъ обыкновенно лежатъ уже въ постели, она объявила, что желаетъ, чтобы гувернантка и тутъ не отлучалась отъ нихъ, что таковы чувства матери, которая дѣйствительно любитъ своихъ дѣтей.

Селина была удивительно заботлива; она упомянула про то, что вечерніе часы — какъ разъ такое время, когда гувернанткѣ слѣдуетъ подготовлять на завтра уроки для дѣтей. Лаура Уингъ сознавала свое невѣжество, но, тѣмъ не менѣе, полагала, что съумѣетъ учить Джорди и Ферди азбукѣ безъ предварительныхъ ночныхъ занятій. Она спрашивала себя: чему же, по мнѣнію сестры, ихъ учитъ миссъ Стэтъ? неужели она думаетъ, что та имъ преподаетъ латинскій языкъ и алгебру?

Тихіе вечерніе часы, которые проводила гувернантка въ дѣтской, были бы очень пріятны для Лауры: такъ она думала по крайней мѣрѣ. Она бы еще милѣе убрала дѣтскую и въ зимніе вечера у камина читала бы книги. Были толки про новое фортепіано (старое было очень плохо), и, быть можетъ, она попросила бы Селину купить его, — но вотъ и все.

Лаура Уингъ завидовала вообще англійскимъ дѣтямъ, мальчикамъ во всякомъ случаѣ и даже своимъ малюткамъ-племянникамъ, несмотря на тучу, нависшую надъ ними; но она уже замѣтила несоотвѣтствіе между привычками и образомъ жизни своего зятя и тѣми вліяніями, какими онъ былъ окруженъ въ дѣтствѣ. Она не то чтобы не любила Ліонеля Баррингтона, но не уважала его и жалѣла; она удивлялась пропавшимъ усиліямъ и пропавшему труду, которые вкладывались въ нѣкоторыя англійскія учрежденія (напримѣръ, въ провинціальное англійское джентри), когда видѣла, къ какимъ мизернымъ результатамъ они приводили. Почтенный, старинный салонъ съ рѣзными панелями, съ видомъ на садъ, напоминавшимъ ей сцены изъ Шекспировскихъ комедій — все было очаровательно въ домѣ предковъ ея зятя; но какая связь была между всѣми этими прекрасными предметами и жалкимъ Ліонелемъ, жизнь котораго проходила въ конюшнѣ?

Когда она заглядывала по вечерамъ въ дѣтскую и видѣла, какъ ея маленькіе племянники наперерывъ другъ передъ другомъ торопились выпить молоко (при ея появленіи миссъ Стать всегда замѣчала имъ, что неприлично спѣшить, когда ѣшь), то спрашивала себя: какими-то они будутъ черезъ двадцать лѣтъ, и чѣмъ будутъ казаться въ рамкѣ, которая теперь дѣлала изъ нихъ настоящую картину?

Сегодня вечеромъ она намѣревалась попросить миссъ Стать отобѣдать съ нею внизу — до того ей казалось нелѣпымъ, чтобы двѣ молодыя женщины, у которыхъ столько общаго (достаточно, по крайней мѣрѣ, для того, чтобы отобѣдать вмѣстѣ) питались отдѣльно на двухъ противоположныхъ концахъ огромнаго дома, въ грустномъ одиночествѣ. Нужды нѣтъ, если Селина найдетъ это слишкомъ фамильярнымъ обращеніемъ съ гувернанткой: иногда на Лауру нападало какое-то сердитое смиреніе, заставлявшее ее искать общества тѣхъ, кто стоялъ на низшей общественной ступени и трудился. Но когда въ настоящую минуту она увидѣла, какъ много холоднаго мяса уже поглотила гувернантка, Лаура почувствовала, что было бы пустой формальностью просить ее отобѣдать въ другой разъ. Лаура усѣлась съ нею у камина, а дѣти потребовали, чтобы она разсказала имъ сказку. Они были одѣты одинаково — англійскими матросами, и отъ нихъ пахло душистымъ мыломъ, которымъ ихъ вымыли передъ чаемъ и запахъ котораго не совсѣмъ заглушался запахомъ хлѣба съ масломъ. Скрачъ требовалъ новую сказку, а Парсонъ старую — и каждый подкрѣплялъ свои требованія убѣдительными доводами. Въ то время, какъ они спорили между собой, миссъ Стэтъ разсказывала своей посѣтительницѣ про прогулку, которую совершила съ дѣтьми, и объявила, что давно уже думаетъ спросить м-съ Беррингтонъ — еслибы только представился случай — разрѣшитъ ли она преподавать дѣтямъ элементарныя понятія изъ ботаники. Но случая все не представляется; она уже такъ давно его ждетъ. Сама она очень любитъ ботанику и имѣетъ нѣкоторыя свѣденія… Она какъ будто намекала на то, что ботаника утѣшала ее въ трудныя минуты жизни. Лаура замѣтила ей, что ботаника, можетъ бытъ, нѣсколько сухой предметъ для дѣтей зимой, когда съ ней приходится знакомиться по книгамъ; что, быть можетъ, лучше подождать до весны и познакомить дѣтей съ нею въ саду на живыхъ растеніяхъ. На это миссъ Стэтъ возразила, что она намѣревалась постепенно ознакомлять ихъ съ общими фактами, такъ что къ веснѣ они уже были бы подготовлены. Но она говорила о веснѣ такъ, какъ еслибы до нея было еще страшно далеко! Она надѣялась, что ей удастся переговорить объ этомъ съ м-съ Беррингтонъ на этой недѣлѣ. Но вѣдь сегодня, кажется, уже четвергъ?

Лаура отвѣчала:

— О, да! Вамъ лучше было бы заняться чѣмъ-нибудь полезнымъ съ дѣтьми, чтобы они не скучали.

Она чуть-чуть не договорила: чтобы и гувернантка не скучала.

Сама она сегодня почти боялась разсказывать новыя сказки дѣтямъ: мальчики очень туго понимали и все приставали съ разспросами. Внимательное молчаніе, прерываемое случайными замѣчаніями, воцарялось не прежде того, какъ сказка была прослушана разъ двѣнадцать. «Мальчикъ съ пальчикъ» былъ одной изъ такихъ, усвоенныхъ уже дѣтьми, сказокъ; но сердце Лауры не лежало сегодня въ такому времяпрепровожденію. Дѣти стояли около нея, прислонясь къ ней, и она охватила каждаго рукой; ихъ маленькія фигурки были плотныя и сильныя, а голоски звучали какъ серебряные колокольчики. Ихъ мать, конечно, дурно держала себя; но существуютъ, тѣмъ не менѣе, предѣлы нѣжности, какую можно чувствовать къ заброшеннымъ дѣтямъ. Во всякомъ случаѣ, эти крошки сами не поощряли сантиментальнаго отношенія, ибо были вовсе не сантиментальны. Джорди выростетъ мастеромъ играть въ «polo» и ничѣмъ въ жизни другимъ не будетъ интересоваться, кромѣ этого времяпрепровожденія; а Ферди, быть можетъ, станетъ «первымъ стрѣлкомъ» въ Англіи. Лаура чувствовала, что такова ихъ неизбѣжная судьба: это слышалось въ томъ, что они ей говорили, и въ томъ, что они говорили другъ другу. Во всякомъ случаѣ, они ни надъ чѣмъ въ мірѣ не задумаются — это ясно. Они разъ поспорили другъ съ другомъ насчетъ одного пункта въ исторіи ихъ предковъ, сообщенной имъ, по всей вѣроятности, нянькой, родные которой были арендаторами фамиліи изъ поколѣнія въ поколѣніе. Ихъ дѣдъ держалъ охотничьихъ собакъ въ продолженіе пятнадцати лѣтъ… Ферди утверждалъ, что ихъ дѣдъ держалъ собакъ, пока не поступилъ волонтеромъ, а тогда собралъ великолѣпный полкъ, на который истратилъ десятки тысячъ фунтовъ. Ферди былъ того мнѣнія, что это брошенныя деньги… самъ онъ непремѣнно поступитъ въ дѣйствительную военную службу, будетъ полковникомъ и станетъ командовать настоящимъ гвардейскимъ полкомъ. Джорди же считалъ это какъ бы поверхностнымъ честолюбіемъ, но самъ не шелъ далѣе мысли дерзать собакъ. Онъ не понималъ, почему папа ихъ не держитъ… можетъ быть, потому, что это хлопотливо.

— Я знаю почему… потому что мама американка, — объявилъ съ увѣренностью Ферди.

— А чѣмъ же это мѣшаетъ? — спросила Лаура.

— Мама слишкомъ много тратитъ денегъ… ни на что другое не хватаетъ.

Это удивительное заявленіе вызвало испуганный протестъ со стороны миссъ Стэтъ; она покраснѣла и стала увѣрять Лауру, что не постигаетъ, откуда ребенокъ почерпнулъ такую необыкновенную мысль.

— Я разслѣдую это, — прибавила она: — будьте увѣрены, что я непремѣнно это разслѣдую.

Лаура же сказала Ферди, что онъ никогда, никогда, никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не долженъ слушать непочтительныхъ отзывовъ о матери, и самъ не долженъ ихъ произносить.

— Еслибы кто-нибудь дурно отозвался о моихъ родныхъ, я бы ему задалъ! — закричалъ Джорди, засунувъ обѣ ручонки въ карманы синей курточки.

— Я бы хватилъ его кулакомъ по глазу! — объявилъ Ферди съ своей стороны.

— Можетъ быть, вамъ не хочется обѣдать въ половинѣ восьмого? — прервала Лаура дѣтскую болтовню, обращаясь къ миссъ Стэтъ: — но я была бы очень рада вашему обществу; я совсѣмъ одна.

— Очень вамъ благодарна. Въ самомъ дѣлѣ, вы совсѣмъ одна.

— Почему вы не выходите замужъ? — вмѣшался откровенный Джорди: — тогда бы вы не были одна.

— Дѣти! вы, право, ужасны сегодня вечеромъ! — воскликнула миссъ Стэтъ.

— Я никогда не женюсь… Я хочу держать охотничьихъ собакъ, — провозгласилъ Джорди, котораго, очевидно, поразило объясненіе брата.

— Я сойду къ вамъ позже, въ половинѣ девятаго, если позволите, — сказала миссъ Стэтъ, съ видомъ особы, сознающей свою отвѣтственность.

— Очень хорошо… мы займемся музыкой, попробуемъ сыграть что-нибудь въ четыре руки.

— О! музыка! Мы не любимъ музыки! — объявилъ Джорди тономъ превосходства, и въ то время, какъ онъ это говорилъ, Лаура увидѣла, что миссъ Стэтъ вдругъ встала съ мѣста съ такимъ скорбнымъ видомъ, какой и у нея былъ рѣдкостью. Дверь комнаты растворилась настежь, и въ ней появился Ліонель Беррингтонъ. Онъ былъ въ шляпѣ и съ сигарой въ зубахъ, а лицо у него было красно, по обыкновенію. Онъ снялъ шляпу, входя въ комнату, но не вынулъ сигары изо рта и сталъ еще краснѣе обыкновеннаго. Многое въ немъ не нравилось его невѣсткѣ, и она желала бы отъ многаго отъучить его, но нѣкоторая ребяческая застѣнчивость, съ которой онъ обращался со всѣми почти женщинами, была ей симпатична. Гувернантка дѣтей приводила его въ смущеніе, и такое же дѣйствіе производилъ онъ и на гувернантку, какъ Лаура уже раньше замѣтила. Онъ любилъ дѣтей, но видался съ ними не чаще матери, и они никогда не знали: дома онъ или нѣтъ. Въ самомъ дѣлѣ, онъ такъ часто исчезалъ и вновь появлялся, что сама Лаура никогда этого не знала; въ этотъ разъ чистый случай открылъ ей его присутствіе зъ домѣ. У Селины были свои причины не ѣздить въ городъ, пока мужъ ея дома, и она питала досадную мысль, что онъ остается дома затѣмъ, чтобы надзирать за ней и мѣшать уѣзжать, когда ей вздумается. Она утверждала, что постоянно сидитъ дома; послушать ее, такъ мало было женщинъ болѣе семейственныхъ, болѣе приросшихъ къ домашнему очагу и болѣе поглощенныхъ связанными съ этимъ очагомъ обязанностями. И какъ она ни была легкомысленна, однако понимала, что для того, чтобы эта теорія казалась вѣроятной, необходимо, чтобы мужъ видалъ ее иногда въ Меллоу, тѣмъ болѣе, что она была увѣрена, что онъ скоро убѣдился бы въ ея домосѣдствѣ, еслибы самъ когда-нибудь сидѣлъ дома.

Вотъ почему она не любила быть уличенной въ грубомъ фактѣ отсутствія, не любила уѣзжать у него изъ-подъ носа; она предпочитала сѣсть на поѣздъ, который слѣдовалъ за тѣмъ, на которомъ уѣхалъ мужъ, и возвращаться за часъ или полтора до него. Ей часто это удавалось, хотя она не могла знать навѣрное, когда онъ вернется. Но въ послѣднее время она перестала принимать такъ много предосторожностей, и Лаура, помимо своего желанія, была свидѣтельницей ея нетерпѣливыхъ заявленій и безразсудныхъ выходокъ, а потому не могла не знать, что если она затѣяла (какъ это было дня за четыре передъ тѣмъ, какъ я это пишу) навести его на ложный слѣдъ, то значитъ у нея что-то особенно ужасное на умѣ. Вотъ почему дѣвушка была такъ нервна, и почему сознаніе надвигающейся катастрофы, удручавшее ее въ послѣднее время, теперь стало почти нестерпимо: она знала, какая тонкая стѣнка отдѣляетъ Селину отъ окончательной погибели.

Ліонель поразилъ ее своимъ неожиданнымъ появленіемъ, хотя когда же онъ являлся не неожиданно!.. О возвращеніи его обыкновенно предупреждались только слуги, большинство которыхъ были непроницаемы, несообщительны и воспитаны на телеграммахъ. Стоило вамъ только заговорить съ буфетчикомъ, какъ онъ тотчасъ же вытаскивалъ изъ кармана телеграмму. То былъ домъ телеграммъ; онѣ скрещивались по десяти разъ въ день, приходя и отходя. Селина въ особенности жила въ облакѣ телеграммъ. Лаура питала самыя смутныя представленія объ ихъ содержаніи. Когда онѣ случайно попадались ей на глаза, она или не понимала ихъ вовсе, или считала, что въ нихъ толкуется про лошадей. Лошади играли капитальную роль въ жизни м-съ Беррингтонъ. Правда, что у нея было такъ много знакомыхъ, которые всѣ такъ же суетились, какъ и она сама, назначали свиданія, справлялись о томъ, ѣдетъ ли она туда-то и туда-то, или поѣдетъ ли она туда, куда они ѣдутъ, и не завернетъ ли въ городъ отобѣдать и вмѣстѣ съѣздить въ театръ. Театръ тоже игралъ значительную роль въ жизни этой дѣятельной особы. Лаура помнила, какъ любилъ ихъ бѣдный отецъ пользоваться услугами телеграфа, но онъ никогда не ѣздилъ въ театръ; во всякомъ случаѣ она пыталась извинить сестру наслѣдственностью.

У Селины были свои взгляды на этотъ счета: она разъ замѣтила Лаурѣ, что надо быть женщинѣ идіоткой, чтобы писать письма; что телеграфъ — единственный способъ не попасть въ просакъ. Еслибы это было правда, то жизнь м-съ Беррингтонъ должна была бы протечь подобно мирнымъ зефирамъ Эдема.

III.

Зять Лауры не пробылъ и минуты въ комнатѣ, какъ ею овладѣла особенная тревога: она уже раза два видала его значительно на-веселѣ; это ей вовсе не понравилось, а теперь она замѣчала нѣкоторые признаки такого же состоянія. Она боялась, что дѣти замѣтятъ тоже, или, по меньшей мѣрѣ, миссъ Стэтъ, и рѣшила поскорѣе выпроводить зятя. Она подумала, что уже то, что онъ пришелъ въ дѣтскую, подозрительно, такъ какъ онъ рѣдко появлялся въ ней. Онъ очень пристально и съ улыбкой поглядѣлъ на нее, какъ будто хотѣлъ сказать: — нѣтъ, нѣтъ, я еще не того… если вы это думаете.

Она съ облегченіемъ тотчасъ же увидѣла, что дѣло не такъ плохо, какъ ей показалось, и что вино расположило его къ нѣжности, потому что онъ принялся безъ счета цѣловать Джорди и Ферди, причемъ миссъ Стэтъ деликатно отвернулась и стала глядѣть въ окно. Мальчики осыпали его вопросами, обрадовавшись его приходу, и возвѣстили, что будутъ учиться ботаникѣ, на что онъ отвѣчалъ: — неужели? а я ей совсѣмъ не учился, — и взглянулъ на гувернантку, покраснѣвъ и какъ бы умоляя ее придти жъ нему на выручку.

Онъ любезно, хотя и не совсѣмъ вразумительно объяснилъ Лаурѣ и миссъ Стэтъ, что вернулся съ часъ тому назадъ и думаетъ провести ночь дома, а завтра утромъ съ первымъ поѣздомъ поѣдетъ въ городъ. Обѣдаетъ ли Лаура дома? Не ждетъ ли кого въ гости? Онъ будетъ очень радъ пообѣдать съ нею вдвоемъ.

— Я одна обѣдаю, — отвѣчала дѣвушка. — Вы, вѣроятно, знаете, что Селины нѣтъ дома.

— О, да! я знаю, гдѣ Селина!

И Ліонель Беррингтонъ съ улыбкой оглядѣлъ всѣхъ, включая Скрача и Парсона. Онъ умолкъ, не переставая улыбаться, и Лаура дивилась, чѣмъ это онъ такъ доволенъ. Она предпочитала не спрашивать; она не была увѣрена въ томъ, что это нѣчто доставитъ ей удовольствіе; но, подождавъ съ минутку, зять продолжалъ:

— Селина въ Парижѣ, моя душа, вотъ гдѣ Селина!

— Въ Парижѣ? — повторила Лаура.

— Да, въ Парижѣ, моя душа, дай ей Богъ здоровья! Гдѣ же вы думали, что она находится? Джорди, мой дружокъ, гдѣ бы по твоему должна была находиться мамаша?

— О! не знаю, — отвѣчалъ Джорди, нисколько не расположенный выражать сожалѣніе объ отсутствіи мамаши. — Еслибъ я былъ мамашей, я бы поѣхалъ путешествовать.

— Ну, вотъ видишь, и мамаша такъ же думаетъ… она поѣхала путешествовать. Миссъ Стэтъ, бывали ли вы въ Парижѣ?

Миссъ Стэтъ нервно засмѣялась и отвѣчала, что не бывала, но ѣздила въ Булонь, при чемъ, къ ея пущему конфузу, Ферди объявилъ, что онъ знаетъ, гдѣ находится Парижъ — въ Америкѣ.

— Нѣтъ, неправда, въ Шотландіи! — закричалъ Джорди.

Лаура спросила Ліонеля, какъ онъ это узналъ: развѣ жена написала ему?

— Написала мнѣ? развѣ она когда-нибудь мнѣ пишетъ? Нѣтъ, но я видѣлъ одного человѣка въ городѣ сегодня утромъ, который ее тамъ встрѣтилъ… вчера за завтракомъ. Онъ пріѣхалъ оттуда нынѣшней ночью. Вотъ какъ я узналъ, что моя жена въ Парижѣ. Вѣдь это довольно вѣрный путь.

— Я полагаю, что въ Парижѣ очень весело, — сказала гувернантка изъ чувства долга, робкимъ, безутѣшнымъ голосомъ.

— О, да, полагаю, что весело… чертовски весело! — засмѣялся м-ръ Беррингтонъ. — Хотите поѣхать туда со мной, Лаура, на нѣсколько деньковъ… чтобы побывать въ театрахъ? Не вижу, почему вы должны вѣчно киснутъ дома. Мы возьмемъ съ собой миссъ Стэтъ и дѣтей и доставимъ пріятный сюрпризъ мамашѣ. Съ кѣмъ, какъ вы думаете, она находится въ Парижѣ… съ кѣмъ, какъ вы думаете, ее тамъ видѣли?

Лаура поблѣднѣла и устремила пристальный, умоляющій взглядъ прямо ему въ глаза: она трепетала, какъ бы онъ не назвалъ одного имени.

— О! сэръ, не лучше ли намъ въ такомъ случаѣ уйти? — пролепетала миссъ Стэтъ не то со смѣхомъ, не то со стономъ, въ припадкѣ скромности.

И прежде, нежели Лаура опомнилась, она забрала Джорди и Ферди и вышла изъ комнаты.

— Что она этимъ хотѣла сказать?.. Какая дерзость! — пробормоталъ Ліонель. — Что она воображала, что я скажу? Неужто она думаетъ, что я скажу что-нибудь дурное при ней? Чортъ ее побери! неужто она думаетъ, что я стану срамить жену при слугахъ?

И вдругъ прибавилъ:

— Я этого не сдѣлаю и при васъ, Лаура, потому что вы слишкомъ хорошая и милая дѣвушка, и потому что я слишкомъ цѣню васъ.

— Не сойдемъ ли внизъ? не хотите ли выпить чаю? — спросила дѣвушка съ смущеніемъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, я хочу тутъ остаться… мнѣ нравится эта комната… — отвѣчалъ онъ мягко и разсудительно. — Мнѣ чертовски нравится эта комната. Мнѣ всегда въ ней было весело… съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я былъ маленькимъ мальчикомъ. Я былъ грубый мальчишка, душа моя, я не былъ похожъ на тѣхъ ягнятокъ, которые только-что вышли отсюда. Я думаю, что они такъ кротки оттого, что вы присматриваете за ними. Моя гувернантка… ее ввали Вальдъ или Больдъ… много натерпѣлась отъ меня. Я былъ гадкій мальчишка, Лаура. Но какъ тутъ мило! — прибавилъ онъ, озираясь: — по моему, это самая хорошенькая комната во воемъ домѣ. На кой чортъ ей ѣздить въ Парижъ, когда у нея такой прекрасный домъ? можете вы мнѣ отвѣтить на это, Лаура?

— Должно быть, она поѣхала, чтобы заказать себѣ платья; ея модистка живетъ, какъ вамъ извѣстно, въ Парижѣ.

— Модистка? платья? помилуйте, у нея нѣсколько комнатъ биткомъ-набито платьями! Развѣ не правда?

— Кстати о платьяхъ: я должна пойти и переодѣться, — объявила Лаура. — Я ходила по дождю… я была въ Платѣ… и совсѣмъ промокла.

— О! вы были въ Платѣ? вы видѣли maman? Надѣюсь, что она здорова?

И прежде нежели дѣвушка успѣла отвѣтить, прибавилъ:

— Угадайте, съ кѣмъ она въ Парижѣ. Моткомбъ видѣлъ ихъ вмѣстѣ… въ этомъ ресторанѣ, какъ бишь его?.. около Мадленъ.

И такъ какъ Лаура молчала, не желая угадывать, договорилъ:

— Это погибель для всякой женщины. Желалъ бы я знать, о чемъ она думаетъ.

Лаура все-таки ничего не говорила, и такъ какъ онъ взялъ ее за руку, она вывела его изъ дѣтской. Она страшилась имени, того имени, которое было у него на губахъ, хотя тонъ его былъ, повидимому, такъ спокоенъ и загадоченъ.

— Душа моя, она поѣхала туда вмѣстѣ съ лэди Рингрозъ… что вы на это скажете? — воскликнулъ онъ, когда они проходили по корридору въ лѣстницѣ.

— Съ лэди Рингрозъ?

— Онѣ уѣхали во вторникъ… онѣ тамъ питаются вдвоемъ.

— Я не знаю лэди Рингрозъ, — сказала Лаура, почувствовавъ большое облегченіе. Она боялась не этого имени. Ліонель опирался на ея руку въ то время, какъ они спускались съ лѣстницы.

— Надѣюсь… нѣтъ! ручаюсь вамъ, что ея нога не переступить за порогъ этого дома! Если Селина думаетъ привезти ее сюда, то лучше бы она предупредила меня за часъ времени… да, да… больше часа мнѣ не понадобится… Это все равно, какъ еслибы ее видѣли съ…

Ліонель прикусилъ языкъ.

— У нея было, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ…

И онъ снова прикусилъ языкъ.

— Вы остановите меня, знаете, если я скажу что-нибудь, что вамъ не понравится!

— Я васъ не понимаю… пустите меня, пожалуйста! — вскрикнула дѣвушка, съ усиліемъ освобождаясь отъ его руки. Она сбѣжала остальныя ступеньки одна, а онъ разсмѣялся ей вслѣдъ дерзкимъ смѣхомъ.

IV.

Она рѣшила не сходить къ обѣду… она не желала больше встрѣчаться съ нимъ сегодня. Онъ станетъ еще пить… напьется… кто знаетъ, чего онъ еще наговоритъ. Кромѣ того, она была также и сердита… не на него, но на Селину, и не только сердита, но и возмущена. Она знала, кто такая эта лэди Рингрозъ, она знала теперь то, о чемъ понятія не имѣла, когда была моложе — и это было такъ недавно — и не подозрѣвала, что когда-нибудь узнаетъ. Глаза ея широко раскрылись, когда она пріѣхала въ Англію, и ужъ, конечно, раскрылись и насчетъ лэди Рингрозъ. Она слышала про то, какъ она себя вела, но вѣдь то же самое она слышала и про многихъ другихъ женщинъ. Она знала, что Селина бывала у нея; догадывалась, что эта лэди посѣщала также и Селину въ Лондонѣ, хотя сама Лаура съ нею тамъ не встрѣчалась. Но она не знала, что онѣ такъ коротки между собой, что Селина уѣдетъ съ нею въ Парижъ. То, что онѣ уѣхали въ Парижъ, само по себѣ еще не было преступнымъ; могло быть сто причинъ, понятныхъ для женщинъ, любящихъ перемѣну, движеніе, театры и новыя шляпки; но тѣмъ не менѣе, какъ самая экскурсія, такъ и общество, въ которомъ она была предпринята, возбуждали въ Лаурѣ отвращеніе. Она бы не сказала, — хотя Ліонель, повидимому, такъ думалъ, — чтобы общество этой именно женщины было хуже, чѣмъ общество двадцати другихъ, которыхъ она видала у сестры въ Лондонѣ и даже въ почтенныхъ покояхъ Меллоу. Но она считала низкимъ и противнымъ въ Селинѣ то, что она уѣхала тайкомъ, точно странствующій приказчикъ, капризно прячась отъ своихъ, никого не предупредивъ и увѣривъ всѣхъ, что пробудетъ два или три дня въ Лондонѣ.

Это было признакомъ дурного тона и дурного воспитанія, это было cabotin и характеризовало безусловное, неисправимое легкомысліе Селины — худшее обвиненіе (Лаура цѣплялась за это убѣжденіе), какое она могла выставить противъ сестры. Конечно, легкомысліе, котораго человѣкъ не стыдится, все равно, что простуда, отъ которой бы онъ не поберегся, — отъ него можно нравственно погибнуть, какъ и отъ всего прочаго. Лаура знала это, и вотъ почему она была такъ невыразимо сердита на сестру. Она надѣялась получить въ это утро отъ Селины письмо (м-съ Беррингтонъ, вѣроятно, пощадитъ настолько-то приличія), и это дастъ ей возможность послать отвѣтъ, который она уже сочинила въ умѣ. Ее не могло удержать отъ такого отвѣта представленіе того, какъ Селина съ хохотомъ протягиваетъ ея письмо черезъ столъ, въ ресторанѣ около Мадлэнъ, леди Рингрозъ (которая навѣрное раскрашена; сама Селина, надо отдать ей справедливость, еще не начала краситься), въ то время, какъ французскіе гарсоны въ бѣлыхъ передникахъ созерцаютъ ces dames. Для нашей молодой особы совсѣмъ ново было размышлять о всѣхъ оттѣнкахъ, градаціяхъ, возможностяхъ безпутства, и о томъ, какъ далеко зашла въ немъ лэди Рингрозъ!

За четверть часа до обѣда, Ліонель прислалъ сказать, чтобы она обѣдала безъ него, что у него болитъ голова и онъ не придетъ. Это было неожиданнымъ благополучіемъ и упростило положеніе Лауры, а потому она сошла въ столовую. Но передъ тѣмъ послала сказать миссъ Стэтъ, что проситъ ее придти. Она повела гувернантку съ собой въ столовую (мальчики уже были уложены въ постель) и посадила ее напротивъ себя, разсчитывая, что миссъ Стэтъ будетъ служить ей охраной, еслибы Ліонель передумалъ. Гувернантка была еще болѣе напугана, чѣмъ она сама — охрана отъ нея могла быть плохая. Обѣдъ прошелъ скучно, и разговоръ не клеился. Миссъ Стэтъ съѣла три оливки и разглядывала рисунки на ложкахъ. Лаура болѣе чѣмъ когда-либо чувствовала близость катастрофы; зловѣщая туча какъ будто нависла надъ домомъ; Лаура вся застыла отъ ужаса. Письмо, которое она умственно сочиняла, улетучилось у нея изъ головы, и она думала теперь объ одномъ только: телеграфировать Селинѣ завтра чуть свѣтъ и совсѣмъ въ другихъ выраженіяхъ. Она почти не говорила съ миссъ Стэтъ, да и гувернанткѣ нечего было ей сказать: она уже такъ часто пересказывала свою собственную исторію. Послѣ обѣда она увела свою подругу въ гостиную, и тамъ онѣ сѣли за фортепіано. Онѣ играли въ четыре руки съ часъ времени, механически, громко. Лаура не знала, что именно онѣ играютъ, но чувствовала только, что исполненіе ихъ отвратительное. Несмотря на то, она вдругъ услышала за спиной голосъ, говорившій:

— Это послѣднее очень мило!

Лаура догадалась, что зять пришелъ въ гостиную.

Миссъ Стэтъ была трусиха и тотчасъ же удалилась, хотя Ліонель уже позабылъ, что разсердился на нее за дерзость, съ какой она увела дѣтей изъ дѣтской. Лаура тоже ушла бы, еслибы Ліонель не объявилъ, что ему необходимо серьезно поговорить съ нею. Отъ этого ей только сильнѣе захотѣлось уйти, но она вынуждена была выслушать его, когда онъ сталъ извиняться передъ ней, выражая надежду, что она не сердится на него за то, что онъ говорилъ раньше. Онъ не казался ей больше пьянымъ; онъ проспался, вѣроятно; какъ бы то ни было, а и головною болью онъ больше очевидно не страдалъ. Онъ все еще былъ очень веселъ, какъ будто бы только-что получилъ очень хорошія вѣсти и очень имъ обрадовался. Она знала, какія вѣсти онъ получилъ, и могла бы подумать, въ виду его веселости, что эти вѣсти вовсе не такъ худы, какъ онъ увѣрялъ. Но не въ первый разъ она видѣла его довольнымъ тѣмъ, что онъ можетъ выставить фактъ, обличающій жену, и въ настоящемъ случаѣ ей пришлось удостовѣриться, съ какимъ великимъ удовольствіемъ онъ принимаетъ женины провинности.

Она не садилась за фортепіано, но стояла у камина, дѣлая видъ, что грѣетъ ноги. Онъ же принялся ходить по комнатѣ.

— Я совсѣмъ не умѣю разговаривать съ вами: вы такъ чертовски умны! — сказалъ онъ. — Я не могу обращаться съ вами какъ съ дѣвочкой въ коротенькомъ платьицѣ… а между тѣмъ вы вѣдь все-таки молодая дѣвица. И вы такая хорошая… отъ этого только еще труднѣе, — продолжалъ онъ, останавливаясь передъ нею съ руками въ карманахъ и видомъ добродушнаго, хотя и безпутнаго мальчика, при своемъ маломъ ростѣ, гладкой, жирной рожицѣ, круглыхъ водянистыхъ глазахъ и волосахъ въ дѣтскихъ кудряшкахъ. Онъ лишился одного изъ переднихъ зубовъ и всегда носилъ туго накрахмаленный бѣлый галстухъ съ булавкой, изображавшей какой-то символъ гипподрома или скачки.

— Я не понимаю, почему она такъ не похожа на васъ. Какъ жаль, что не васъ я выбралъ въ жены!

— Я не желаю слушать похвалъ въ ущербъ сестрѣ, — объявила Лаура не безъ величія.

— О, Лаура, не будьте такой накрахмаленной, какъ говоритъ Селина! Вы знаете свою сестру такъ же хорошо, какъ и я!

Они простояли молча, глядя въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ въ лицо другъ другу, и онъ какъ будто прочиталъ нѣчто на ея лицѣ, что заставило его прибавить:

— Вы знаете, по крайней мѣрѣ, какъ мало мы подходимъ другъ къ другу.

— Я знаю, что вы не любите другъ друга… это ужасно!

— Любимъ другъ друга?! Она ненавидитъ меня, точно я горбь на ея спинѣ. Она готова была бы всячески напакостить мнѣ, еслибы могла. Она такъ ненавидитъ меня, что съ радостью раздавила бы меня ногой, какъ таракана, и когда она раскрываетъ ротъ, то только затѣмъ, чтобы оскорблять меня.

Ліонель Беррингтонъ высказывалъ все это безъ сердца, волненія или удивленія отъ своего открытія; въ его тривіальномъ тонѣ звучала веселая нотка, и онъ, казалось, такъ увѣренъ въ томъ, что говоритъ, что не считаетъ даже нужнымъ приводить доказательства.

— О, Ліонель! — пробормотала дѣвушка, блѣднѣя. — Неужели это тѣ серьезныя вещи, какія вы хотѣли мнѣ сообщить?

— И вы не можете сказать, что это по моей винѣ… вѣдь вы не станете увѣрять меня въ этомъ. Развѣ я не спокоенъ? развѣ я не добръ? развѣ я не смирно веду себя? Развѣ я не даю ей все, чего она только ни попроситъ?

— Вы не даете ей хорошаго примѣра! — отвѣчала Лаура съ энергіей. — Вы ничѣмъ въ мірѣ не интересуетесь, кромѣ удовольствій, и это круглый годъ. Ну, вотъ и она дѣлаетъ то же самое… А для женщины это еще непростительнѣе, конечно. Вы оба эгоисты, какихъ мало; ни въ головѣ, ни въ сердцѣ у васъ ничего нѣтъ, кромѣ жажды пошлыхъ развлеченій; вы оба не способны на уступки, на жертвы!

Она проговорила послѣднее со страстью; ей захотѣлось отвести душу, и это облегчило ее на минуту.

Ліонель вытаращилъ на нее глаза и покраснѣлъ; но минуту спустя, откинулъ голову назадъ съ хохотомъ.

— Неужели же я не добръ, что стою тутъ и выслушиваю все это? Если я такъ гоняюсь за удовольствіями, то какое удовольствіе доставляете вы мнѣ? Поглядите, Лаура, какъ я добродушно къ этому отношусь. Вы должны отдать мнѣ въ этомъ справедливость. Развѣ я не пожертвовалъ своимъ домашнимъ очагомъ? Какую еще жертву можетъ принести мужчина?

— Я думаю, вамъ домашній очагъ такъ же мало дорогъ, какъ и Селинѣ. А это такая прекрасная, такая святая вещь! Вы оба слѣпы, безчувственны и безсердечны, и не знаю, что за ядъ течетъ у васъ въ жилахъ. Надъ вами тяготѣетъ проклятіе, и будетъ, будетъ судъ! — продолжала дѣвушка, вдохновляясь, точно юная пророчица.

— Что же вы хотите, чтобы я дѣлалъ? сидѣлъ дома и читалъ библію?

— Что жъ? это бы вамъ не повредило разъ, другой.

— Судъ будетъ надъ нею — это вѣрно, и я знаю, гдѣ онъ будетъ происходить, — сказалъ Ліонель Беррингтонъ съ слабой попыткой на остроуміе. — Я и въ половину не виноватъ такъ передъ ней, какъ она передо мной. Да что я говорю: въ половину — въ сотую долю! Отвѣчайте мнѣ откровенно, милая!

— Я не знаю, что она вамъ сдѣлала, — съ нетерпѣніемъ отвѣчала Лаура.

— Вотъ это-то именно я и желаю вамъ сказать, да только не знаю, какъ это сдѣлать. Бьюсь объ закладъ на пять фунтовъ, что вы не угадаете, что она теперь дѣлаетъ?

— Вы не умѣете заставить уважать себя, — замѣтила молодая дѣвушка.

Зять на минуту былъ какъ бы задѣтъ ея замѣчаніемъ.

— Какое отношеніе имѣетъ ея наглость къ тому, внушаю я уваженіе или нѣтъ! — вскричалъ онъ. — Никто еще до сихъ поръ не пренебрегалъ мною такъ, какъ она. Вы все про нее знаете, — продолжалъ онъ другимъ тономъ, — не увѣряйте, что не знаете. Вы все видите, вы изъ проницательныхъ женщинъ. Безполезно притворяться, Лаура; вы достаточно прожили въ нашемъ безподобномъ домѣ и не такъ наивны, какъ кажетесь. Кромѣ того, вы сами такая хорошая, что вамъ незачѣмъ вопить отъ ужаса, когда человѣкъ говоритъ правду. Зачѣмъ вы опоздали вырости? тогда я бы на васъ женился въ Нью-Іоркѣ, и вы бы уважали меня… не правда ли? Попробуйте сказать, что нѣтъ!

— Полагаю, что вы не за этимъ держите меня на ногахъ, — устало проговорила Лаура.

— Полноте, вы не собираетесь же лечь спать въ девять часовъ вечера? Все это одно притворство. Я хочу, чтобы вы помогли мнѣ.

— Помогла вамъ? какимъ образомъ?

— Я скажу вамъ… но вы должны дать мнѣ время сообразить все. Не знаю, что я вамъ говорилъ до обѣда… я слишкомъ много выпилъ передъ тѣмъ водки съ содовой водой. Можетъ, быть, я позволилъ себѣ черезъ-чуръ много вольности; если такъ, то прошу извинить. Я напросился на дерзость гувернантки… Очень пріятно, нечего сказать. Какъ вы думаете, дѣти замѣтили? Мнѣ, впрочемъ, все равно. Я выпилъ шесть или семь рюмокъ; мнѣ страшно хотѣлось пить, и я былъ очень обрадованъ…

— Кажется, вамъ нечему особенно радоваться?

— Вотъ тутъ-то вы и ошибаетесь. Не помню, чтобы меня что-нибудь такъ обрадовало, какъ то, что я вамъ сообщилъ.

— Вы мнѣ сообщили?..

— Про то, что она въ Парижѣ. Я надѣюсь, что она пробудетъ тамъ мѣсяцъ.

— Я не понимаю васъ, — объявила Лаура.

— Неужели? Душа моя, это входитъ въ мои планы. Вѣдь онъ не первый, вы это знаете.

Лаура молчала; круглые глава зятя упорно глядѣли на нее, и она видѣла въ нихъ необычное выраженіе, какую-то свѣтлую точку, говорившую, что въ нихъ загорѣлась мысль.

— Онъ? — повторила она. — Про кого вы говорите?

— Какъ про кого? про Чарли Криспина. Чортъ…

И Ліонель страшно выругался.

— Какое отношеніе онъ…

— Самое близкое. Развѣ онъ тамъ не съ нею?

— Почемъ я знаю? Вы говорили про леди Рингрозъ.

— Лэди Рингрозъ — только ширма… и очень жалкая. Сожалѣю, что долженъ вамъ это сказать, но онъ ея любовникъ. Я хочу сказать — Селины. И онъ не первый.

Наступило снова молчаніе, и затѣмъ Лаура спросила — вопросъ былъ по истинѣ неожиданный:

— Зачѣмъ вы зовете его Чарли?

— Вѣдь онъ зоветъ меня Ліонъ, какъ и всѣ другіе, — отвѣчалъ ея зять, тараща на нее глаза.

— Вы самый удивительный народъ!.. Я полагаю, что у васъ есть доказательство того, что вы рѣшились мнѣ сказать?

— Доказательства? у меня цѣлый океанъ доказательствъ. И не только про Криспина, но и про Дипмера.

— А кто этотъ Дипмеръ?

— Развѣ вы не слышали про лорда Дипмера? Онъ уѣхалъ въ Индію. Это было до вашего пріѣзда. — Я говорю все это не изъ удовольствія, Лаура, — прибавилъ м-ръ Беррингтонъ.

— Неужели? — странно засмѣялась дѣвушка. Я думала, вы такъ радуетесь.

— Я радуюсь тому, что знаю, а не тому, что говорю. Когда я говорю, что радъ, что знаю, то это значитъ, что я радъ тому, что, наконецъ, увѣрился. О! я ее поймалъ на этотъ разъ. Теперь дѣло ясное, и все пойдетъ въ открытую. Я прослѣдилъ всю ея жизнь шагъ за шагомъ. Теперь вѣдь нѣтъ той вещи, какую бы вы не узнали, если обратитесь къ компетентнымъ людямъ. Я ее… я ее…

Онъ колебался съ минуту, затѣмъ продолжалъ:

— Все равно, что я сдѣлалъ. Я знаю теперь навѣрное то, что мнѣ нужно, и это большое утѣшеніе. Она теперь въ моихъ рукахъ, и мы увидимъ, кто тараканъ и кто кого раздавитъ.

— Неправда… неправда… неправда, — медленно проговорила Лаура.

— Вотъ именно то, что будетъ говорить и она, хотя не такимъ тономъ. О! еслибы только она могла сослаться на ваши слова, душа моя, то, можетъ быть, выпуталась бы… потому что вамъ бы повѣрили.

— Выпуталась бы… что вы хотите сказать? — спросила дѣвушка, вся застывъ отъ ужаса и стыда.

— Какъ? вы все еще не понимаете, что я хочу сказать? Я притяну ее въ судъ, вотъ что!

— Вы готовитесь сдѣлать скандалъ?

— Сдѣлать скандалъ? Клянусь честью, не я его дѣлаю! И думаю, что достаточно съ меня скандала! Я готовлюсь обратиться къ законамъ моей страны… вотъ что я сдѣлаю. Она воображаетъ, что я глухъ и слѣпъ ко всему, что она творить. Но вотъ въ этомъ-то она и ошибается.

— Понимаю… но вы не поступите такъ жестоко, — проговорила Лаура очень мягко.

— Жестоко, если вамъ угодно, но тѣмъ не менѣе я такъ поступлю; я и сотой доли не разсказалъ вамъ… и вы поймете, почему. Есть вещи, которыхъ нельзя передавать порядочной дѣвушкѣ, какъ вы… въ особенности про Дипмера. Но когда онѣ случаются, то вѣдь нельзя же не видѣть ихъ, — какъ вы думаете?

— Все это неправда… неправда… неправда, — повторила Лаура Уингъ, такъ же медленно и качая головой.

— Конечно, вы заступаетесь за сестру… но вотъ объ этомъ именно я и хотѣлъ съ вами поговорить… вы должны пожалѣть и меня, знаете, и быть справедливой. Развѣ я не былъ всегда хорошъ съ вами? развѣ вы слышали отъ меня хоть одно худое слово?

Это обращеніе тронуло дѣвушку; она много мѣсяцевъ ѣла хлѣбъ своего зятя и пользовалась роскошью, какая его окружала, и дѣйствительно, лично съ нею онъ всегда былъ очень добръ. Она, однако, не прямо отвѣтила ему, но только сказала:

— Успокойтесь, успокойтесь и предоставьте ее мнѣ! Я вамъ за нее ручаюсь.

— Ручаетесь за нее… Что вы хотите сказать?

— Она исправится… она станетъ благоразумнѣе, не будетъ больше никакихъ толковъ объ этихъ ужасахъ. Предоставьте ее мнѣ… отпустите ее со мной куда-нибудь подальше.

— Отпустить васъ съ нею? да я бы не позволилъ вамъ близко подходить къ ней, будь вы моя сестра!

— Стыдитесь! — закричала Лаура и бросилась къ двери.

Но Ліонель перехватилъ ее на полпути. Онъ отвелъ ее назадъ и преградилъ ей дорогу, такъ что она по-неволѣ должна была выслушать его.

— Я еще не сказалъ вамъ, что хотѣлъ… Я сказалъ вамъ, что жду отъ васъ помощи… а вовсе не жестокъ… и совсѣмъ не хочу оскорблять васъ… Я увѣренъ, что въ душѣ вы согласны, что я перенесъ то, чего не вытерпѣлъ бы никто другой. Поэтому-то я и говорю, что вы должны быть справедливы… Конечно, она вамъ сестра, но когда сестра — совсѣмъ, совсѣмъ дурная женщина, нѣтъ такого закона, который бы обязывалъ прыгать въ грязь за нею. Это грязь, душа моя, и вы въ ней увязнете по горло. Подумайте лучше объ ея дѣтяхъ… Вамъ лучше стать на мою сторону.

— Неужели вы хотите, чтобы я показывала противъ нея? — пробормотала дѣвушка, пассивно выслушивая зятя; закрывъ лицо руками, она въ эту минуту взглянула на него, раздвинувъ руки.

Онъ колебался съ минуту.

— Я прошу васъ не отрицать того, что вы видѣли… того, что вы въ душѣ считаете правдой.

— Значитъ, у васъ нѣтъ доказательствъ тѣхъ ужасовъ, про которые вы говорили? нѣтъ доказательствъ?

— Почему вы думаете, что у меня нѣтъ доказательствъ?

— Если вамъ нужно мое свидѣтельство…

— Я пойду въ судъ съ неопровержимыми доказательствами. Дѣлайте какъ знаете, но я предупреждаю васъ и прошу не забыть, что я предупредилъ васъ. Прошу не забыть, — потому что васъ вызовутъ въ судъ, — что я предупредилъ васъ сегодня вечеромъ, какого рода эта женщина, и какія мѣры я намѣренъ принять.

— Вызовутъ въ судъ… вызовутъ въ судъ? — повторяла дѣвушка.

— Да, разумѣется, для перекрестнаго допроса.

— О! матушка! матушка! — закричала Лаура Уингъ.

Она снова закрыла лицо руками, и когда Ліонель Беррингтонъ, раскрывъ дверь, пропустилъ ее, она залилась слезами. Онъ поглядѣлъ ей вслѣдъ смущенный, разстроенный, полупристыженный и воскликнулъ про себя: — Злая бестія! злая бестія!

Но слова эти относились къ его женѣ.

V.

— Истинную ли правду говоришь ты мнѣ, утверждая, что капитана Криспина тамъ не было?

— Истинную правду.

И м-съ Беррингтонъ выпрямилась во весь ростъ, закинула назадъ голову и смѣрила собесѣдницу съ ногъ до головы. Надо думать, что ей хорошо было извѣстно, что это одна изъ позъ, которыя особенно къ ней идутъ. Собесѣдница была ея сестра, но даже и съ нею она не могла не практиковаться въ красивыхъ позахъ. Въ настоящемъ случаѣ она разсчитывала повліять на сестру своимъ величественнымъ видомъ, но послѣ минутнаго размышленія рѣшила пустить въ ходъ иныя пружины. Она измѣнила презрительное выраженіе лица (презрительное, потому что осмѣливались сомнѣваться въ ея правдивости) въ улыбку веселой насмѣшки; она терпѣливо улыбалась, какъ бы сообразивъ, что Лаура сама не понимаетъ, въ какой дерзости она передъ нею провинилась. Ея американская сестрица никакъ не умѣла, по ея мнѣнію, усвоить себѣ тонкость обращенія и деликатность чувствъ. Чопорность и почти варварское прямодушіе дѣвушки ослѣпляли ее насчетъ необходимости соблюдать извѣстныя правила вѣжливости.

— Мое бѣдное дитя! какія ты вещи говоришь! Нельзя спрашивать человѣка: говоритъ ли онъ правду, съ такимъ видомъ, какъ будто бы хотѣлъ ему сказать, что онъ лжетъ. Но такъ какъ я съ тобой не церемонюсь, то, пожалуй, удовлетворю твое глупое любопытство. Я понятія не имѣю о томъ, гдѣ былъ и гдѣ не былъ капитанъ Криспинъ. Я не слѣжу за его дѣйствіями, и онъ мнѣ о нихъ не сообщаетъ. Онъ не для меня пріѣзжалъ въ Парижъ. Довольно этого? Что до меня касается, то онъ могъ бы быть съ такимъ же успѣхомъ на сѣверномъ полюсѣ. Я его не видѣла и ничего про него не слыхала. Онъ мнѣ не показывалъ и кончика своего носа, — продолжала Селина съ веселымъ, снисходительнымъ юморомъ, глядя прямо въ глаза сестры. Ея собственные были ясны и кротки, и это выраженіе пристало къ ней такъ же, какъ и горделивое и холодное. Лаура дивилась ей все болѣе и болѣе; дѣвушка пребывала теперь почти непрерывно въ состояніи напряженнаго недоумѣнія.

М-съ Беррингтонъ вернулась изъ Парижа наканунѣ, но не пріѣхала въ ту же ночь въ Меллоу, хотя было много поѣздовъ, которыми она могла бы воспользоваться. Она не остановилась также и въ своемъ домѣ на площади Гросвеноръ, но провела ночь въ гостинницѣ. Мужъ ея былъ въ отсутствіи, — предполагали, что онъ въ Лондонѣ, — и, такимъ образомъ, они еще не видѣлись. Хотя она была не такая женщина, чтобы сознаться, что она неправа, однако, позднѣе, соглашалась, что съ ея стороны было ошибкой то, что она не поѣхала прямо домой. Ліонель вывелъ изъ этого заключеніе, что она его боится, и что у нея совѣсть не чиста. Но у нея были свои причины остановиться въ гостинницѣ, хотя она считала безполезнымъ о нихъ распространяться. Она вернулась домой съ утреннимъ поѣздомъ еще до завтрака, и по этому торжественному случаю завтракала вмѣстѣ съ сестрой, миссъ Стэтъ и дѣтьми. Послѣ завтрака она отпустила гувернантку, но удержала дѣтей и занималась съ ними долѣе обыкновеннаго. Лаура должна была бы быть довольна, но въ манерахъ Селины, даже тогда, когда она поступала хорошо, было что-то раздражающее, и кромѣ того Лаура желала остаться съ нею наединѣ, чтобы серьезно переговорить. Селина ласкала дѣтей, поощряла ихъ болтовню; хохотала какъ сумасшедшая за завтракомъ надъ ихъ безхитростными замѣчаніями и привела миссъ Стэтъ въ оцѣпенѣніе своей необыкновенной веселостью. Лаура не могла распрашивать ее про капитана Криспина и лэди Рингрозъ при Джордѣ и Ферди. Конечно, они не поймутъ, въ чемъ дѣло, но они всегда отлично запоминали всѣ имена и приводили ихъ иногда самымъ неожиданнымъ образомъ. Можно было подумать, — Селина догадывается, что Лаура ждетъ, и рѣшила ее подолѣе помучить. Дѣвушкѣ хотѣлось, чтобы сестра пошла въ свою комнату, худа бы она могла за ней послѣдовать. Но Селина не выказывала ни малѣйшаго желанія уйти къ себѣ, а что касается туалета, то она всегда бывала такъ одѣта, что никому и въ голову не пришла бы мысль, что ей слѣдуетъ переодѣться. Платье, какое бы оно ни было, всегда такъ шло къ ней, что казалось самымъ подходящимъ въ данную минуту. Лаура замѣтила, что самыя складки ея платья говорили, что она была въ Парижѣ; она провела тамъ всего только недѣлю, но отпечатокъ ея couturière лежалъ на ней: только затѣмъ, чтобы совѣщаться съ этой великой артисткой, переплывала она Ламаншъ. Слѣды этихъ совѣщаній были такъ очевидны, что она какъ будто говорила: — развѣ вы не видите доказательствъ, что я ѣздила только изъ-за chiffons?

Она расхаживала по комнатѣ, держа на рукахъ Джорди, въ припадкѣ материнской нѣжности; онъ былъ слишкомъ великъ для того, чтобы граціозно свернуться у ея груди, но отъ этого она казалась еще моложе, еще стройнѣе, еще тоньше и выше ростомъ. Ея изящная фигура гибко и свободно двигалась въ то время, какъ она играла съ дѣтьми. Былъ моментъ, — когда она медленно проходила по комнатѣ, держа каждаго изъ дѣтей за руку и напѣвая имъ пѣсенку, а они глядѣли на свою красивую мамашу, восхищаясь ея красотой, слушая ея пѣніе и дивясь новому обращенію, — такъ что ее можно было бы принять за античную статую какой-нибудь древней матроны или за изображеніе св. Цециліи. Въ это утро, болѣе чѣмъ когда-либо, Лаура была поражена ея молодостью, неистощимой свѣжестью, которыя заставили бы всякаго вскрикнуть отъ удивленія, что она мать этихъ дюжихъ мальчиковъ, и не повѣрить этому. Лаура всегда восхищалась ею, считала ее самой хорошенькой женщиной въ Лондонѣ. Но въ настоящую минуту ея красота, изящество каждаго движенія, естественная грація походки, безукоризненныя формы тѣла были почти ненавистны молодой дѣвушкѣ: они казались ей нѣкотораго рода предзнаменованіемъ опасности и даже стыда.

Миссъ Стэтъ пришла, наконецъ, за дѣтьми, и какъ только она увела ихъ, Седина объявила, что отправится въ Платъ, какъ была! Она позвонила и велѣла принести себѣ шляпу и жакетку и подать экипажъ. Лаура видѣла, что она не хочетъ дать случая поговорить съ ней. Когда принесли шляпу и жакетку, она задержала горничную въ гостиной, пространно объясняя той, какъ слѣдуетъ поступать съ вещами, привезенными изъ Парижа. Прежде чѣмъ горничная ушла, пришли сказать, что экипажъ поданъ, и слуга раскрылъ настежъ дверь. Но тутъ Лаура, потерявъ терпѣніе, выпроводила горничную и затворила дверь; она стала между сестрой и дверью. И вдругъ рѣзко, безъ обиняковъ, но сильно покраснѣвъ, спросила ее: былъ ли капитанъ Криспинъ въ Парижѣ? Мы слышали отвѣтъ м-съ Беррингтонъ, которымъ ея строгая сестрица осталась недовольна, а это обстоятельство заставило Селину воскликнуть съ негодованіемъ:

— Вотъ неслыханныя мысли въ головѣ молодой дѣвушки и неслыханный предметъ для разговора! Душа моя, ты стала необыкновенно вольна… ты эманципировадась до неприличія… поздравляю тебя.

Лаура стояла, уставивъ глаза на Селину, ни слова не отвѣчая, и Селина продолжала, мѣняя тонъ:

— Скажи пожалуйста, еслибы онъ тамъ и былъ, что же тутъ такого чудовищнаго? Развѣ не случалось ему бывать въ Лондонѣ въ то время, какъ и я тамъ. Почему такъ ужасно, что онъ былъ въ Парижѣ?

— Ужасно, ужасно, слишкомъ ужасно! — пробормотала Лаура съ усиленной серьезностью, не спуская глазъ съ м-съ Беррингтонъ, чего та, какъ она знала, терпѣть не могла.

— Душа моя, ты дѣлаешь странные намеки для респектабельной молодой особы! — воскликнула м-съ Беррингтонъ съ сердитымъ смѣхомъ. — У тебя такія мысли, какихъ я, будучи дѣвушкой…

Она умолкла, и сестра видѣла, что она не рѣшается договорить…

— Не говори мнѣ про намеки и мысли… припомни тѣ, что я выслушивала отъ тебя! Мысли? какія мысли были у меня, пока я сюда не пріѣзжала? — спросила Лаура Уингъ дрожащимъ голосомъ. — Не притворяйся, что слова мои удивляютъ тебя, Селина! это слишкомъ неумѣлая защита. Ты говорила мнѣ такія вещи… ужъ если говорить про вольность! Чего только не наслушаешься въ твоемъ домѣ? Мнѣ теперь все равно, что ни говорятъ другіе (все, что здѣсь говорится, равно отвратительно, и выбора нѣтъ, да и впечатлительность моя развѣяна по вѣтру!), и я буду очень рада, если ты поймешь, что мнѣ все равно и то, что я сама говорила. Говоря о твоихъ дѣлахъ, душа моя, нельзя быть черезъ-чуръ щекотливой! — продолжала дѣвушка со взрывомъ страсти.

Миссисъ Беррингтонъ закрыла лицо руками.

— Великій Боже! меня оскорбляетъ, меня осыпаетъ бранью — и кто же… родная, ничтожная сестренка! — простонала она.

— Я думаю, ты должна быть благодарна, что находится хоть одно человѣческое существо — хотя бы и ничтожное — которое настолько тобою интересуется, что хочетъ знать истину въ томъ, что тебя касается. Селина, Селина, ты ужасно насъ обманываешь!

— Насъ? — повторила Селина съ страннымъ смѣхомъ. — Кого ты разумѣешь, говоря: насъ?

Лаура колебалась, она спрашивала себя: слѣдуетъ ли ей сообщить сестрѣ объ ужасной сценѣ, которая происходила между нею и Ліонелемъ, но до сихъ поръ еще не рѣшила этого вопроса. Но тутъ вдругъ рѣшилась.

— Я разумѣю не твоихъ знакомыхъ… тѣхъ, которыхъ я видѣла. Не думаю, чтобы имъ было хоть сколько-нибудь заботы… Я никогда не видывала такихъ людей. Но на прошлой недѣлѣ Ліонель говорилъ со мной… онъ сказалъ мнѣ, что знаетъ это навѣрное.

— Ліонель говорилъ съ тобой? — повторила миссисъ Беррингтонъ, поднимая голову и уставясь на сестру. — Что же онъ такое знаетъ?

— Что капитанъ Криспинъ находится въ Парижѣ и ты — съ нимъ. Онъ говоритъ, что ты ѣздила туда, чтобы встрѣтиться съ нимъ.

— Онъ сказалъ это тебѣ?

— Да… и многое другое… Не знаю, къ чему я буду изъ этого дѣлать тайну!

— Отвратительное животное! — медленно и торжественно воскликнула Селина. — Онъ пользуется правомъ… легальномъ правомъ изливать на меня свою подлость; но если онъ до того низокъ, что заговорилъ объ этомъ съ тобой…

И миссисъ Беррингтонъ умолкла въ порывѣ негодованія.

— О, меня огорчало не то, что онъ со мной говорилъ объ этомъ… а то, что онъ вѣритъ въ это. Это, признаюсь, произвело на меня впечатлѣніе.

— Неужели? очень тебѣ благодарна! ты нѣжная и любящая сестрица.

— Да, я нѣжная и любящая, если проплакать надъ тобой всѣ эти дни — значитъ любить тебя. Я чуть не ослѣпла отъ слезъ. Надѣюсь, что ты приготовилась къ встрѣчѣ съ нимъ? Онъ вполнѣ рѣшился на разводъ.

Голосъ Лауры почти измѣнилъ ей, когда она говорила это; впервые въ разговорѣ съ Селиной она произнесла это ужасное слово. Она слышала его, однако, довольно часто на устахъ другихъ; оно достаточно легкомысленно бросалось ей въ лицо въ нѣсколько строгихъ покояхъ Меллоу, гдѣ ее восхищала лѣпная работа во вкусѣ прошлаго столѣтія, напоминавшая фаянсъ Уэджевуде и состоявшая изъ тонкихъ фестоновъ, урнъ, трофеевъ, и завязанныхъ лентъ — символовъ семейной любви и неразрывнаго союза. Сама Селина не разъ играла этими словами, точно драгоцѣннымъ камнемъ, составлявшимъ ея резервный капиталъ, который она каждую минуту могла превратить въ звонкую монету и обезпечить себѣ счастливое будущее. Но хотя эта идея — съ ея личной точки зрѣнія — и была, очевидно, очень проста для миссисъ Беррингтонъ, но въ устахъ Лауры показалась ей почему-то нелѣпой, и она съ состраданіемъ улыбнулась.

— Ты бѣдная невинная дурочка, скажу тебѣ. Ліонель такъ же способенъ развестись со мной, — даже еслибы я была послѣдняя изъ женщинъ, — какъ написать передовую статью въ «Times».

— Я этого не знаю.

— Я этой вижу… а также вижу, что у тебя глаза, должно быть, крѣпко завязаны. Угодно тебѣ знать немногія изъ причинъ — Боже избави, чтобы я стала излагать тебѣ ихъ всѣ: ихъ цѣлые милліоны! — почему у него руки связаны?

— Нисколько.

— Угодно тебѣ знать, что его собственная жизнь слишкомъ низка, чтобы ее высказать словами, и что наглость его отзывовъ обо мнѣ была бы омерзительна, еслибы не была забавна. Угодно, чтобы я сказала тебѣ, до какой грязи онъ дошелъ… и очаровательную исторію его отношеній съ…

— Нѣтъ, я не желаю слушать ничего подобнаго, — перебила Лаура. — Тѣмъ болѣе, что тебя такъ огорчила вольность моихъ намековъ.

— Ты, значитъ, слушаешь его, но не желаешь выслушать меня!

— О! Селина, Селина! — почти закричала дѣвушка, отворачиваясь отъ сестры.

— Гдѣ же были твои глаза или твои уши и твоя наблюдательность? Ты, кажется, достаточно умна, когда хочешь! — продолжала съ насмѣшкой м-съ Беррингтонъ. — Ну, а теперь ты позволишь, надѣюсь, мнѣ вернуться къ исполненію моихъ обязанностей? Вѣдь карета дожидается меня.

Лаура повернулась къ ней и взяла ее за руку въ то время, какъ она проходила въ дверяхъ.

— Поклянись… поклянись всѣмъ, что есть священнаго…

— Въ чемъ я должна клясться?

И Лаурѣ показалось, что Селина поблѣднѣла.

— Въ томъ, что ты въ глаза не видѣла капитана Криспина въ Парижѣ.

М-съ Беррингтонъ колебалась, но только одну секунду.

— Ты, право, нестерпима, но такъ какъ ты меня защиплешь до смерти, то я поклянусь хотя бы для того, чтобы ты оставила меня въ покоѣ. Я въ глаза его не видѣла.

— Клянись памятью отца и матери! — настаивала неумолимая Лаура.

— Клянусь памятью отца и матери… и всѣми другими членами нашей фамиліи, если угодно! — отвѣчала м-съ Беррингтонъ.

Лаура выпустила ее; она не щипала сестру, какъ та увѣряла, но крѣпко держала обѣими руками. Отворяя дверь, Селина спросила другимъ голосомъ:

— Полагаю, безполезно приглашать тебя съ собой въ Платъ?

— Нѣтъ, благодарю тебя, я не расположена туда ѣхать… я пойду гулять.

— Я заключаю изъ этого, что твой другъ, лэди Давенантъ, уже уѣхала.

— Нѣтъ, она еще тамъ.

— Какая скука! — воскликнула Селина, исчезая.

VI.

Лаура Уингъ поспѣшила къ себѣ въ комнату, чтобы переодѣться для прогулки; но, придя въ себѣ, упала на колѣни около кровати и спрятала голову въ подушки; она долго оставалась въ такомъ положеніи, не находя въ себѣ мужества поднять голову и снова поглядѣть на Божій свѣтъ. Ей казалось, что она замѣшана въ какой-то подозрительной сдѣлкѣ, и, странно сказать, она стыдилась не только сестры, но и самой себя. Она не повѣрила сестрѣ; она знала, что Селина солгала. Это-то всего хуже терзало молодую дѣвушку. Еслибы сестра стала оправдываться, объясняться, постаралась смягчить свою вину, все было бы лучше, но теперь оставалось признать, что она — дурная женщина, потому что бездушная. У нея мѣдный лобъ. И она могла составлять планы и вести свои разсчеты, могла поѣхать къ старухѣ Беррингтонъ, потому что этимъ какъ бы заметала свои слѣды и доказывала людямъ, что у нея чистая совѣсть.

Слуга пришелъ и постучалъ въ дверь, докладывая, что чай готовъ. Лаура спросила, кто внизу (она слышала, какъ вскорѣ послѣ отъѣзда Селины подъѣхалъ какой-то другой экипажъ), и узнала, что Ліонель вернулся. Услышавъ это извѣстіе, она велѣла подать себѣ чаю въ комнату и рѣшила, что не пойдетъ внизъ обѣдать. Когда наступилъ часъ обѣда, она послала сказать, что у нея болитъ голова и что она ляжетъ въ постель.

Она раздумывала: придетъ ли къ ней Селина (сестра имѣла удивительную способность тотчасъ же забывать о непріятностяхъ), но ея страстное желаніе, чтобы та не приходила, было исполнено. Въ самомъ дѣлѣ, Селинѣ приходилось теперь свидѣться съ мужемъ, и Лаура изо всѣхъ силъ прислушивалась, съ тѣхъ поръ, какъ узнала, что зять дома, не услышитъ ли какихъ-нибудь признаковъ ссоры, громкихъ криковъ, брани. Уже отъ одного ожиданія ужасной сцены она осталась бы въ своей комнатѣ, еслибъ даже и не была дѣйствительно нездорова. Если она не ложилась въ постель, то потому только, что не знала, чего ждать. Сама она была крайне возбуждена; дѣла, по ея мнѣнію, приняли такой оборотъ, что ей необходимо принять какое-нибудь рѣшеніе относительно собственной персоны. Она не зажигала свѣчей и сидѣла у камина. Сколько она ни думала, ей предстояло повидимому одно: спасаться бѣгствомъ.

Мы скажемъ тутъ же, что Лаура Уингъ никуда не убѣжала, и хотя это обстоятельство обличаетъ нерѣшительность характера нашей героини, но мы должны сказать также, что она даже не приняла никакого рѣшенія насчетъ дальнѣйшаго образа дѣйствій. Она не могла при этомъ успокаивать себя мыслью, что остается, чтобы удерживать сестру на стезѣ добродѣтели. Надежды, которыя она было питала на этотъ счетъ, разсѣялись. У нея не оставалось больше никакихъ иллюзій насчетъ сестры.

На слѣдующее утро послѣ того достопамятнаго дня, когда у Лауры было объясненіе съ сестрой, Лаура, къ великому своему удивленію, увидѣла, что ничто въ домѣ не измѣнилось, кромѣ того, что теперь Селина узнала, что мужъ и сестра безусловно ее подозрѣваютъ. Такъ какъ это обстоятельство не оказало ни малѣйшаго устрашающаго дѣйствія на м-съ Беррингтонъ, то увѣщанія Лауры оказались излишними. Каково бы ни было объясненіе Ліонеля съ женой, но онъ ничего больше не говорилъ Лаурѣ: онъ предоставилъ ей полную свободу думать какъ ей угодно о томъ вопросѣ, который онъ такъ внезапно освѣтилъ передъ ней. Характеристичнымъ для его добраго сердца было то, что онъ вдругъ сообразилъ, что разговоръ, можетъ быть, ей не понравился, и, чтобы загладить свою вину, онъ предоставилъ ей пользоваться сѣрыми пони, когда ей вздумается, желая, чтобы она оправилась отъ тяжелаго впечатлѣнія и изгнала непріятный эпизодъ изъ памяти.

Лаура дѣйствительно часто приказывала закладывать пони и ѣздила кататься. Она посѣщала бѣдныхъ и всегда брала съ собой при этомъ одну изъ краснощекихъ дочерей сельскаго священника. Замокъ былъ теперь постоянно полонъ гостей, когда сами хозяева не уѣзжали куда-нибудь въ гости. Иногда (почти всегда, когда ее приглашали) Лаура сопровождала сестру и разъ или два самостоятельно ѣздила въ гости. Селина часто говорила, что желала бы, чтобы сестра завела собственный кругъ знакомыхъ, и Лаура желала теперь показать, что онъ у нея есть. Она ни на что не рѣшалась, старалась ни о чемъ не думать и, закрывъ глаза, плыть по теченію, закаляя, какъ ей казалось, свое сердце. Наступало время, когда они всѣ должны были переѣхать въ Лондонъ, а тамъ жизнь пойдетъ еще проще и стѣсненія будетъ еще меньше.

Неизвѣстно, что говорилъ Ліонель женѣ въ тотъ вечеръ, но Селина нашла, очевидно, способъ заткнуть ему ротъ: это Лаура видѣла не столько потому, чтобы онъ самъ измѣнился сколько-нибудь въ лицѣ и манерѣ себя держать, но потому, что Селина держала себя величественнѣе, чѣмъ когда-либо. Она была красивѣе, изящнѣе, наряднѣе, чѣмъ когда-либо; талія была еще тоньше, плечи непринужденнѣе, чѣмъ когда-либо, откинуты назадъ, а прижатые къ таліи локти обнаруживали красоту рукъ. Она носилась, порхала съ невозмутимой ясностью души женщины, довольной собой и своимъ туалетомъ.

Но всего удивительнѣе была способность Селины оправляться отъ ударовъ и презирать обвиненія. Она цѣловала Лауру попрежнему и обсуждала вопросы, какъ лучше убрать обѣденный столъ цвѣтами, такъ серьезно и спокойно, какъ будто бы между ними никогда и рѣчи не было о капитанѣ Криспинѣ. Но лэди Рингрозъ появилась на горизонтѣ; она пріѣзжала два раза въ отсутствіе Ліонеля.

Къ удивленію Лауры, она оказалась вовсе не той Іезавелью, какую она ожидала, а умной женщиной, небольшого роста, съ пенснё на носу и коротко остриженными волосами, читавшей Лёкки и давшей Лаурѣ нѣсколько полезныхъ совѣтовъ насчетъ акварельной живописи. Все это ободрило Лауру, которая находила теперь, что всего лучше будетъ постараться вѣрить въ то, что и люди, окружающіе ее, и положеніе дѣлъ вообще не такъ худы, какъ она думала.

VII.

На Гросвеноръ-Плэсѣ, въ воскресенье днемъ, въ первыя недѣли сезона, м-съ Беррингтонъ обыкновенно бывала дома: то было единственное время, когда посѣтитель, не приглашенный заранѣе, могъ надѣяться застать ее у себя. Очень немного часовъ изъ двадцати-четырехъ проводила она въ своемъ собственномъ домѣ. Джентльмены, являвшіеся въ эти часы, рѣдко заставали ея сестру: м-съ Беррингтонъ оставляла за собой арену. Между обѣими женщинами было условлено, что Лаура воспользуется этимъ временемъ для визитовъ своимъ старухамъ: такъ Селина понимала независимые общественные рессурсы молодой дѣвушки. Старухи, однако, не насчитывались десятками; ихъ было всего двѣ: лэди Давенантъ и старшая м-съ Беррингтонъ, у которой былъ свой домъ въ Портлэндъ-Стритѣ. Лэди Давенантъ жила у Королевскихъ воротъ и тоже принимала въ воскресенье днемъ; посѣтители ея состояли не изъ однихъ мужчинъ, и Лаура не была фальшивой нотой въ ея салонѣ. Селина любила, конечно, пользоваться услугами сестры, но въ послѣднее время все рѣже и рѣже представлялось случаевъ для этихъ услугъ, и Лауру больше никогда не приглашали занимать толпу еженедѣльныхъ мужскихъ гостей. Селина какъ бы признала, что природа создала Лауру скорѣе на утѣху старымъ женщинамъ, нежели молодымъ мужчинамъ. Лаура же чувствовала, что мѣшаетъ вольнымъ разговорамъ и анекдотамъ, занимавшимъ общество сестры; анекдоты были по большей части такъ секретны, что совсѣмъ не могли разсказываться въ ея присутствіи. Но бывали и исключенія: когда Селина ожидала къ себѣ американцевъ, она просила сестру остаться дома, не столько потому, чтобы ихъ разговоръ былъ пріятенъ Лаурѣ, сколько потому, что имъ пріятенъ былъ разговоръ Лауры.

Разъ въ воскресенье, въ половинѣ мая, Лаура Уингъ приготовилась идти повидаться съ лэди Давенантъ, которая уѣзжала на святой изъ Лондона на довольно продолжительное время, но теперь вернулась. Погода была прекрасная; Лаура съ самаго начала отвоевала себѣ право гулять по лондонскимъ улицамъ безъ провожатыхъ (еслибъ она была бѣдной дѣвушкой, ей не пришлось бы отвоевывать это право; оно принадлежало бы ей безспорно и тяжелымъ бременемъ легло бы на ея плечи), и она радовалась прогулкѣ по парку, гдѣ свѣжая трава была очень красива.

Но за минуту передъ тѣмъ какъ она собиралась уйти, сестра прислала просить ее сойти въ гостиную. Слуга передалъ ей записочку, нацарапанную карандашомъ: «Господинъ изъ Нью-Іорка пріѣхалъ… Это — м-ръ Уэндоверъ, который привевъ мнѣ намедни рекомендательное письмо отъ Скулингсовъ. Онъ снотворенъ… Приходи непремѣнно занимать его. Уведи его съ собой, если можно».

Характеристика была незаманчива, но Селинѣ стоило только попросить о чемъ-нибудь сестру, и та немедленно исполняла ея просьбу: ей казалось, что она обязана это дѣлать. Она сошла внизъ въ гостиную и увидѣла, что тамъ пять человѣкъ гостей, въ томъ числѣ и лэди Рингрозъ. Лэди Рингрозъ была всегда и вездѣ мимолетнымъ явленіемъ; она назвала сама себя Лаурѣ во время посѣщенія Меллоу «птичкой на вѣткѣ». Она не имѣла обыкновенія принимать по воскресеньямъ и была одна изъ немногихъ особъ своего пола, которыя не могли помѣшать веселью на Гросвеноръ-Плэсѣ въ вышеописанныя сборища. Изъ троихъ джентльменовъ двое были знакомы Лаурѣ; по крайней мѣрѣ она могла бы сообщить вамъ, что высокій, съ рыжими волосами, служилъ въ гвардіи, а другой — въ стрѣлкахъ; послѣдній походилъ на розоваго младенца, которому пристало бы играть въ дѣтской съ Джорди и Ферди; его общественное прозвище и было: «bébé». Поклонники Селины были всѣхъ возрастовъ: отъ младенцевъ до восьмидесятилѣтнихъ старцевъ.

Она представила третьяго гостя сестрѣ: высокаго, бѣлокураго, худощаваго молодого человѣка, который какъ будто ошибся немножко въ выборѣ своего узкаго сюртука, заказавъ его небесно-голубого цвѣта. Но это только усиливало общую невинность его наружности, и если онъ былъ снотворенъ, по выраженію Селины, то усыпленіе должно было быть здоровое. Бывали моменты, когда сердце Лауры рвалось къ соотечественникамъ, и теперь, хотя она была озабочена и немного разочарована оттого, что ее задержали дома, — попыталась, тѣмъ не менѣе, благосклонно отнестись къ м-ру Уэндоверу, котораго, какъ ей казалось, сестра унизила передъ другими гостями. Ей думалось по крайней мѣрѣ, что по наружности онъ не уступалъ остальнымъ. «Бебе», котораго, какъ она помнила, ей отрекомендовали въ качествѣ опаснаго ловеласа, разговаривалъ съ лэди Рингрозъ, а гвардеецъ — съ м-съ Беррингтонъ; поэтому она постаралась какъ только могла занять американскаго гостя; по его манерѣ держать себя видно было, что онъ пріѣхалъ съ рекомендательнымъ письмомъ и старался не уронить тѣхъ, кто его имъ ссудилъ.

Лаура почти совсѣмъ не знала этихъ людей, — американскихъ знакомыхъ сестры, которые провели одинъ веселый сезонъ въ Лондонѣ и вернулись снова еще до ея пріѣзда къ сестрѣ. Но м-ръ Уэндоверъ сообщилъ ей всевозможныя свѣденія о нихъ. Онъ распространялся, поправлялъ прежнія свои показанія, разсуждалъ о нихъ пространно и всесторонне. Онъ какъ будто боялся разстаться съ ними, не надѣясь найти болѣе удачный сюжетъ для разговора, и проводилъ тонкую параллель между миссъ Фанни и миссъ Кэти. Селина говорила потомъ сестрѣ — она слышала ихъ разговоръ, — что онъ разсуждалъ о нихъ такъ, точно онъ былъ ихъ нянькой, при чемъ Лаура съ нелѣпой пылкостью вступилась за молодого человѣка. Она напомнила сестрѣ, что въ Лондонѣ всѣ всегда говорятъ: лэди Мэри, лэди Сусанна; почему же и американцамъ не употреблять собственныхъ именъ съ смиреннымъ титуломъ миссъ. Было время, когда м-съ Беррингтонъ была очень довольна, когда ее звали «миссъ Лина», хотя она и старшая сестра, и Лаурѣ пріятно думать, что есть старые друзья ихъ семейства, для которыхъ она. всегда будетъ — хотя бы прожила шестьдесятъ лѣтъ старой дѣвой — миссъ Лаура. Это ничѣмъ не хуже донны Анны или донны Эльвиры; англичане никогда и никого не зовутъ по-человѣчески изъ боязни уподобиться прислугѣ.

М-ръ Уэндоверъ былъ очень внимателенъ, также какъ и разговорчивъ; какъ бы ни смотрѣли на Гросвеноръ-Плэсѣ на его письмо, но самъ онъ очевидно относился къ нему очень серьезно; глаза его, тѣмъ не менѣе, очень часто устремлялись на противоположный конецъ комнаты, и Лаура чувствовала, что хотя онъ часто видѣлъ и прежде такихъ особъ, какъ она сама (хотя самъ онъ не выражалъ этого особенно рѣзко), но никогда не видывалъ никого похожаго на лэди Рингрозъ. Взглядъ его часто останавливался и на м-съ Беррингтонъ, которая, надо отдать ей справедливость, ничѣмъ не выказывала, что желала бы, чтобы сестра увела его вонъ изъ дому. Улыбка ея была особенно привѣтлива по воскресеньямъ, и онъ могъ наслаждаться ею какъ обязательной декораціей комнаты. Нельзя было еще сказать, интересенъ или нѣтъ самъ молодой человѣкъ, но что онъ уже заинтересованъ, это было видно, и Лаура услышала позднѣе отъ сестры, что ей особенно несносна въ немъ утомительная наблюдательность. Онъ, вѣроятно, одинъ изъ тѣхъ людей, которые замѣчаютъ малѣйшіе пустяки, — пустяки, которыхъ она никогда не видѣла и не слышала, — въ газетахъ или въ обществѣ, и навѣрное обратится къ ней (ужасная перспектива!) съ просьбой объяснять или даже защищать ихъ. Она пріѣхала сюда не затѣмъ, чтобы объяснять Англію американцамъ, тѣмъ болѣе, что первые годы замужества были отравлены ей необходимостью объяснять англичанамъ Америку. Что касается защиты Англіи передъ соотечественниками, то она бы охотнѣе защитила послѣднюю отъ нихъ: ихъ слишкомъ, слишкомъ много, черезъ-чуръ много набирается въ Англіи.

Когда м-ръ Уэндоверъ и Лаура покончили, наконецъ, съ Скулингсами, онъ конфиденціально сообщилъ ей, что пріѣхалъ затѣмъ, чтобы познакомиться съ Лондономъ какъ слѣдуетъ; у него есть время для этого нынѣшній годъ; онъ не знаетъ, повторится ли это и когда именно, а потому рѣшилъ какъ можно лучше воспользоваться четырьмя съ половиной мѣсяцами своего отпуска. Онъ много слышалъ про Лондонъ; въ наше время такъ много о немъ говорятъ; человѣку почти обязательно знать его. Лаура находила, что м-ръ Уэндоверъ самъ очень походилъ на англичанина; но онъ желалъ познакомиться со всѣмъ, что есть въ Лондонѣ оригинальнаго, и, понизивъ голосъ, спросилъ: не очень ли оригинальна, между прочимъ, лэди Рингрозъ? онъ часто слышалъ про нее и замѣтилъ, что очень интересно поглядѣть на нее. Еслибы онъ говорилъ про перваго министра или поэта-лауреата, то не могъ бы выражаться иначе. Лаура не знала, что именно онъ слышалъ про лэди Рингрозъ; она сомнѣвалась, чтобы это было нѣчто въ родѣ того, что говорилъ про нее зять; въ такомъ случаѣ м-ръ Уэндоверъ совсѣмъ бы не упомянулъ про нее.

Лаура нашла, что ея новый знакомый болѣе философски относится къ своимъ впечатлѣніямъ и разбираетъ ихъ, чѣмъ кто-либо изъ соотечественниковъ, которыхъ она встрѣчала до сихъ поръ въ домѣ сестры.

М-съ Беррингтонъ объявила, наконецъ, сестрѣ, чтобы она не церемонилась, если ей нужно идти, и дѣвушка, простившись со всѣми, особенно любезно поклонилась м-ру Уэндоверу и выразила, какъ это всегда дѣлаетъ въ подобномъ случаѣ американская дѣвушка, надежду снова увидѣться съ нимъ. Селина пригласила его пріѣхать отобѣдать дня черезъ три, что было равнозначаще приглашенію удалиться въ настоящую минуту. М-ръ Уэндоверъ это такъ и принялъ, и, поблагодаривъ за приглашеніе, ушелъ вмѣстѣ съ Лаурой. На улицѣ она спросила его, куда онъ идетъ. Онъ былъ слишкомъ мягокъ, но нравился ей; онъ не принадлежалъ, повидимому, къ фатамъ и болтунамъ, и она отдыхала въ его обществѣ отъ послѣднихъ. Она надѣялась, что онъ попроситъ позволенія идти вмѣстѣ съ нею. Это было бы въ духѣ американцевъ и напомнило бы ей старыя времена; ей хотѣлось бы, чтобы онъ велъ себя какъ американецъ.. М-ръ Уэндоверъ не разочаровалъ ее и сказалъ: — Позвольте мнѣ идти туда, куда и вы идете? — и, обойдя кругомъ, занялъ мѣсто между нею и тумбами.

Она никогда не гуляла въ Америкѣ съ молодыми людьми (она выросла въ новой школѣ съ гувернантками и подъ запрещеніемъ ходить по извѣстнымъ улицамъ), но часто дѣлала это въ Англіи, въ деревнѣ. Но когда она въ концѣ Гросвеноръ-Плэса предложила спутнику пойти въ паркъ, то ей въ лицо повѣяло воздухомъ родной страны. Только американка могла находить пріятнымъ общество м-ра Уэндовера; ея торжественная серьезность веселила его, тогда какъ спеціальное оживленіе, царствовавшее между гостями сестры, нагоняло скуку. Ей всего пріятнѣе было въ обращеніи м-ра Уэндовера его крайняя порядочность. Онъ спросилъ ее, когда они прошли нѣсколько шаговъ: не нарушилъ ли онъ англійскіе обычаи, предложивъ ей свое общество, имѣетъ ли право джентльменъ въ Англіи гулять съ молодой особой?

— Какое мнѣ дѣло до того, въ обычаѣ это у англичанъ или нѣтъ? вѣдь я не англичанка, — отвѣтила Лаура Уингъ.

Послѣ того ея спутникъ объяснилъ, что онъ желалъ только общаго указанія — что съ нею (она такъ добра) онъ не считаетъ, что позволилъ себѣ вольность. Дѣло было просто, но онъ пространно и обстоятельно продолжалъ разъяснять его.

Лаура перебила его; она сказала, что ей все равно, и онъ почти разсердилъ ее, назвавъ доброй. Она была добра, но ей было непріятно, что это такъ скоро замѣчается. И онъ еще сильнѣе досадилъ ей, когда сталъ разспрашивать, живетъ ли она по-американски и не вынуждена ли покоряться во многомъ англійскимъ обычаямъ. Она устала отъ вѣчныхъ сравненій между Англіей и Америкой, потому что не только слышала ихъ отъ другихъ, но сама постоянно ихъ дѣлала.

М-ръ Уэндоверъ спросилъ ее: нравится ли ей англійское общество и выше ли оно американскаго, а также, очень ли высокъ тонъ въ Лондонѣ. Она нашла его вопросъ «академическимъ» — выраженіе, которое читала въ «Times» въ примѣненіи къ нѣкоторымъ парламентскимъ рѣчамъ. Въ то время, какъ онъ наклонился надъ ней своей длинной, худой особой (она еще не видывала человѣка, матеріальное присутствіе котораго было бы такъ незамѣтно, такъ неотяготительно), онъ показался ей такимъ невиннымъ, что, конечно, не могъ и подозрѣвать о томъ горькомъ опытѣ, какой она пріобрѣла въ жизни. Они говорили о двухъ совсѣмъ разныхъ вещахъ: англійское общество, о которомъ онъ ее разспрашивалъ, и то, которое ей довелось узнать, было нѣчто такое, о чемъ онъ и понятія не имѣлъ. Если она выскажетъ ему свое мнѣніе о немъ, то онъ ровно ничего отъ того не выиграетъ, но она выскажетъ его, хотя бы только затѣмъ, чтобы облегчить душу. Она уже раньше, встрѣчаясь съ другими людьми, думала, какъ пріятно было бы высказать кому-нибудь свои чувства, все равно, поймутъ ее или не поймутъ.

«Я бы хотѣла избавиться отъ этого общества, уйти изъ того кружка, гдѣ я живу, куда я попала черезъ сестру, отъ тѣхъ людей, которыхъ вы сегодня видѣли. Въ Лондонѣ есть тысячи людей, которые на нихъ непохожи и гораздо ихъ лучше; но я ихъ не вижу и не знаю, какъ къ нимъ попасть; но, въ сущности, вѣдь вы не можете помочь мнѣ, такъ зачѣмъ же я съ вамъ говорю объ этомъ!»… — вотъ сущность того, что она могла бы ему сказать.

М-ръ Уэндоверъ разспрашивалъ ее про Селину тономъ человѣка, который бы считалъ м-съ Беррингтонъ весьма важной персоной, и это уже само по себѣ раздражало Лауру Уингъ. Важная персона! скажите пожалуйста! Она могла держать языкъ за губами на ея счетъ, но не превозносить ее до небесъ. Хотя молодой человѣкъ изъ приличія и не называлъ Селину «профессіональной красавицей», однако Лаура видѣла, что таково его мнѣніе о ней, и догадывалась, что такъ какъ этотъ продуктъ еще не появился въ Америкѣ, то желаніе познакомиться съ нимъ, послѣ того какъ много читалъ о немъ, было однимъ изъ мотивовъ паломничества м-ра Уэндовера. М-съ Скулингсъ, которая была, должно быть, дура, разсказала ему, что м-съ Беррингтонъ, хотя и пересажена на иную почву, но развилась пышнымъ, роскошнымъ цвѣткомъ въ англійскомъ обществѣ, и такъ же добродѣтельна, какъ и прекрасна. Между тѣмъ Лаура знала, какого мнѣнія была Селина о Фанни Скулингсъ и объ ея неизлечимомъ провинціализмѣ.

— Скажите, вѣрный ли это образчикъ лондонской бесѣды… тотъ разговоръ, который я слышалъ у вашей сестры (я слышалъ его только урывками, но разговоръ былъ болѣе общій до вашего прихода) въ гостиной. Я не говорю про литературную, интеллигентную бесѣду… я полагаю, что для этого есть особыя гостиныя; я хочу сказать… я хочу сказать…

М-ръ Уэндоверъ такъ долго искалъ выраженія, что далъ случай своей спутницѣ себя перебить. Они подошли къ двери лэди Давенантъ, и она коротко обрѣзала его разсужденія. Ей пришла тутъ же одна фантазія въ голову.

— Если вы желаете слышать лондонскую бесѣду, то вотъ домъ, гдѣ вы можете услышать много интереснаго, — сказала она. — Хотите войти со мной вмѣстѣ?

— О! вы очень добры… я буду въ восторгѣ, — отвѣчалъ м-ръ Уэндоверъ, перещеголявъ ее въ готовности на все фантастическое.

Они остановились у подъѣзда, и молодой человѣкъ, предупреждая свою спутницу, приподнялъ молотокъ и ударилъ имъ, какъ это принято почтальонами. Она засмѣялась надъ нимъ, а онъ удивился: мысль, что она захватила его съ собой, казалась ей теперь довольно забавной. Ихъ знакомство съ этой минуты шибко подвинулось впередъ. Она объяснила ему, кто такая лэди Давенантъ, и что если онъ ищетъ оригинальныхъ людей, то было бы жаль, еслибы онъ съ ней не познакомился. Затѣмъ прибавила, предупреждая его вопросъ:

— То, что я дѣлаю теперь, совсѣмъ не въ обычаѣ. Нѣтъ, здѣсь не принято, чтобы молодыя особы приводили въ гости къ своимъ знакомымъ джентльменовъ, которыхъ видятъ въ первый разъ.

— Такъ что лэди Давенантъ сочтетъ это необыкновеннымъ? — поспѣшно спросилъ м-ръ Уэндоверъ, не потому, чтобы мысль эта пугала его, но изъ любопытства. Онъ очень охотно и съ полной безмятежностью принялъ предложеніе Лауры.

— О! совсѣмъ необыкновеннымъ! — подтвердила Лаура.

Какъ бы то ни было, а старая лэди съумѣла скрыть свое удивленіе, если даже и испытала его, и встрѣтила м-ра Уэндовера такъ, какъ еслибы онъ былъ однимъ изъ ея короткихъ знакомыхъ. Она отнеслась къ его приходу какъ къ самой обыкновенной вещи, не разспрашивала, когда онъ пріѣхалъ, когда думаетъ уѣхать, въ какой гостинницѣ остановился, и что привлекло его въ Англію. Онъ замѣтилъ, какъ послѣ сознался Лаурѣ, отсутствіе этихъ разспросовъ, но не обидѣлся этимъ, а только отмѣтилъ какъ характерную разницу въ американскихъ и англійскихъ манерахъ: въ Нью-Іоркѣ люди прежде всего освѣдомляются у прибывшаго иностранца, съ какимъ пароходомъ онъ прибылъ и въ какой гостинницѣ остановился. М-ру Уэндоверу, очевидно, лэди Давенантъ показалась очень древней старухой, хотя впослѣдствіи онъ признавался своей спутницѣ, что нашелъ ее нѣсколько легкомысленной для своихъ лѣтъ.

— О! да, — отвѣчала дѣвушка: — я не сомнѣваюсь, вы могли найти, что она слишкомъ много говоритъ для старухи. Въ Америкѣ старухи сидятъ молча и слушаютъ молодыхъ.

М-ръ Уэндоверъ немного удивился и замѣтилъ, что никакъ невозможно угадать, чью сторону она беретъ: американцевъ или англичанъ; иногда кажется, что однихъ, а порою — другихъ.

— Во всякомъ случаѣ, — прибавилъ онъ, улыбаясь, — что касается возраста, то внѣ всякаго сомнѣнія, что она на сторонѣ старыхъ людей.

— Конечно, — отвѣчала она: — когда они стары и не молодятся.

Веселая гостиная лэди Давенантъ была полна сувенирами; главнымъ образомъ коллекціей портретовъ замѣчательныхъ людей, большею частью прекрасныхъ старинныхъ гравюръ съ собственноручными подписями, а это въ свою очередь представляло собраніе драгоцѣнныхъ автографовъ.

— О! это кладбище, — сказала она, когда молодой человѣкъ разспрашивалъ ее про нѣкоторыя изъ этихъ гравюръ: — все это мои современники; они умерли, и это ихъ могильныя плиты съ надписями. Я — кладбищенскій сторожъ и старалась содержать кладбище въ порядкѣ. Я вырыла и свою могилу, — обратилась она къ Лаурѣ, — и когда умру, вы должны будете положить меня въ нее.

Это замѣчаніе побудило м-ра Уэндовера спросить у нея, знавала ли она Чарльза Ламба?

При этомъ вопросѣ она уставила на него глаза и отвѣчала:

— Боже мой, вовсе нѣтъ… какъ могла я его знать!

— О! я хотѣлъ сказать про лорда Байрона, — поправился м-ръ Уэндоверъ.

— О! Боже мой, да; я была влюблена въ него. Но онъ, къ счастію, не обращалъ на меня вниманія… насъ было такъ много. Онъ былъ очень хорошъ собой, но очень вульгаренъ.

Лэди Давенантъ разговаривала съ Лаурой такъ, какъ еслибы м-ра Уэндовера при этомъ не было или какъ будто его интересы и знанія были тождественны съ ея. Прежде чѣмъ уйти, молодой человѣкъ спросилъ лэди Давенантъ, знавала ли она Гаррика, на что та отвѣчала:

— О! Боже мой, нѣтъ! мы вовсе не приглашали его къ себѣ въ домъ.

— Да онъ, должно быть, умеръ задолго прежде, нежели вы родились! — вскричала Лаура.

— Да, конечно; но я слыхала про него.

— Ахъ, я хотѣлъ спросить про Эдмонда Кина, — поправился м-ръ Уэндоверъ.

— Вы дѣлаете маленькіе промахи въ одно или два столѣтія, — замѣтила Лаура Уингъ, смѣясь. — Ей казалось теперь, что она давно уже знакома съ м-ромъ Уэндоверомъ.

— О! онъ былъ очень уменъ! — сказала лэди Давенантъ.

— Обладая магнетизмомъ? — продолжалъ м-ръ Уэндоверъ.

— Что вы хотите сказать? Онъ просто напивался пьянымъ.

— Быть можетъ, вы не употребляете этого выраженія въ Англіи? — освѣдомился спутникъ Лауры.

— О! вѣроятно употребляемъ, если оно американское; мы теперь говоримъ по-американски. Вы, кажется, хорошіе люди, но на какомъ невозможномъ жаргонѣ вы говорите!

— Мнѣ нравится вашъ разговоръ, лэди Давенантъ, — свивалъ м-ръ Уэндоверъ, улыбаясь благосклонно.

— Благодарствуйте! — почти закричала старуха, затѣмъ прибавила: — а теперь прощайте!

Они простились съ нею, но она удержала Лауру за руку, а молодому человѣку рѣшительно указала на дверь.

— Ну, этотъ годится? — спросила она Лауру, когда м-ръ Уэндоверъ прошелъ въ переднюю.

— Куда годится?

— Въ мужья, конечно.

— Въ мужья… кому?

— Мнѣ… — сказала лэди Давенантъ.

— Не знаю… Я думаю, что онъ вамъ бы надоѣлъ.

— О! развѣ онъ скучный? — продолжала разспрашивать старуха, улыбаясь и глядя на молодую дѣвушку.

— Я думаю, что онъ добръ, — сказала Лаура.

— Если такъ, то онъ годится.

— Да, можетъ быть, вы ему не годитесь! — улыбнулась, въ свою очередь, Лаура и вышла изъ комнаты.

VIII.

Она была серьезнаго нрава отъ природы и не старалась изучить науку быть веселой. Будь ея обстоятельства иныя, она могла бы, можетъ быть, стремиться къ веселью, но она жила въ веселомъ домѣ («избави Богъ отъ такого веселья!» говаривала она), а потому уклонялась отъ веселостей. Развлеченія, которыхъ она искала, были серьезнаго характера, и она всего больше любила такія, которыя шли въ разрѣзъ съ интересами и занятіями Селины и Ліонеля. Она пыталась образовывать свой умъ, а однимъ, изъ средствъ такого образованія былъ осмотръ достопримѣчательностей, древностей, монументовъ Лондона. Она любила Аббатство и Британскій Музей, и составила планъ осмотрѣть всѣ старинные церкви въ Сити и посѣтить всѣ мѣста, освященныя романами Диккенса. Слѣдуетъ, однако, прибавить, что хотя намѣренія ея были грандіозны, но выполненіе пока ничтожно. Она ждала удобныхъ случаевъ; домашнимъ и знакомымъ некогда было ходить съ нею, такъ что приходилось ждать наѣзда любознательныхъ соотечественниковъ.

Въ тотъ день, какъ м-ръ Уэндоверъ обѣдалъ на Гросвеноръ-Плэсѣ, они разговаривали о соборѣ св. Павла, и онъ высказалъ желаніе осмотрѣть его, чтобы, какъ онъ выразился, получитъ нѣкоторую идею о великомъ прошломъ Англіи, также какъ и о настоящемъ. Они условились отправиться вмѣстѣ въ соборъ св. Павла на этой же недѣлѣ. Лаура, говоря объ этомъ, невольно понизила голосъ. Она теперь еще болѣе убѣдилась, что м-ръ Уэндоверъ хорошій молодой человѣкъ… у него такіе честные глаза. Его главнымъ недостаткомъ было то, что онъ относился ко всѣмъ вопросамъ одинаково серьезно; но, быть можетъ, было бы еще хуже, еслибы онъ относился къ нимъ одинаково легкомысленно. Если кто-нибудь заинтересуется имъ, то можетъ надѣяться научить его отличать болѣе серьезное отъ менѣе серьезнаго,

Лаура сначала ничего не сказала сестрѣ объ условіи, заключенномъ ею съ нимъ; чувства, съ какими она относилась къ Селинѣ, были не такого рода, чтобы ей легко было разсуждать съ ней о томъ, что прилично и что нѣтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ она положительно ненавидѣла скрывать что-либо (Селина достаточно старалась за двухъ), а потому намѣревалась упомянуть о своемъ намѣреніи пойти осмотрѣть соборъ св. Павла въ обществѣ м-ра Уэндовера за завтракомъ. Но случилось какъ нарочно, что м-съ Беррингтонъ не была дома, и Лаура завтракала въ обществѣ миссъ Стэтъ и племянниковъ. Теперь часто случалось, что сестры не видались поутру, потому что Селина не сходила внизъ до полудня, а Лаура больше не приходила къ ней въ комнату. Селина взяла привычку присылать изъ этого святилища маленькія гіероглифическія записки, въ которыхъ выражала свои желанія или давала инструкціи на текущій день. Въ то утро, о которомъ я говорю, горничная подала Лаурѣ записку, въ которой стояло слѣдующее:

«Пожалуйста замѣни меня за завтракомъ и займи дѣтей. Я хотѣла посвятить имъ этотъ часъ сегодня. Но сейчасъ получила отчаянную записку отъ лэди Уотермутъ. Ей хуже, и она умоляетъ меня пріѣхать къ ней, такъ что я уѣзжаю съ поѣздомъ 12 ч. 30 м.»

Эти строки не требовали отвѣта, и Лаурѣ не стоило разспрашивать про лэди Уотермутъ. Она знала, что эта лэди очень больна, очень скучаетъ, лишена всякихъ развлеченій, не можетъ выѣзжать и приглашаетъ знакомыхъ къ себѣ въ домъ, который наняла на три мѣсяца въ Уэйбриджѣ (ради прекраснаго воздуха), и гдѣ Селина уже посѣтила ее. Лаура замѣтила, что сестра проявляла относительно чужихъ людей внезапные порывы состраданія и говорила себѣ: «Не потому ли, что она дурно ведетъ себя? не хочетъ ли она загладить свои вины?»

М-ръ Уэндоверъ пришелъ за своимъ, и они рѣшили отправиться самымъ романическимъ образомъ: дойти пѣшкомъ до станціи Викторіи и тамъ сѣсть на таинственную подземную желѣзную дорогу. Въ вагонѣ она опередила вопросъ, который — она воображала — онъ ей непремѣнно сдѣлаетъ, и, смѣясь, сказала: Нѣтъ, нѣтъ! это уже совсѣмъ необыкновенно; еслибы мы бы были англичане, то мы бы этого не сдѣлали.

— А еслибы кто-нибудь одинъ изъ насъ былъ англичанинъ?

— Это зависитъ отъ того, кто именно.

— Ну, я, напримѣръ.

— О! въ такомъ случаѣ я, конечно… при такомъ поверхностномъ знакомствѣ… не рѣшилась бы отправиться съ вами.

— Когда такъ, то я радъ, что я американецъ, — отвѣтилъ м-ръ Уэндоверъ, сидя напротивъ нея.

— Да, вы можете благодарить судьбу, это гораздо проще, — прибавила Лаура.

— О! вы испортили мое удовольствіе! — вскричалъ молодой человѣкъ — замѣчаніе, на которое она не обратила вниманія, но подумала только, что онъ веселѣе, чѣмъ бываетъ у нихъ дома. Онъ сталъ еще веселѣе дорогою, оставаясь неизмѣнно приличнымъ, что дѣлало ему тѣмъ болѣе чести, что соборъ св. Павла въ извѣстной мѣрѣ обманулъ его ожиданія. Они рѣшили вознаградить себя за это разочарованіе, осмотрѣвъ что-нибудь болѣе интересное. Они сѣли въ извозчичью карету (имъ волей-неволей пришлось это сдѣлать, потому что они дошли пѣшкомъ изъ Темпля въ соборъ св. Павла) и поѣхали въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсъ, при чемъ Лаура подумала, какъ весело кататься по Лондону подъ чьимъ-нибудь покровительствомъ: испытываешь такое пріятное ощущеніе свободы пополамъ съ чувствомъ безопасности; можетъ быть, она была несправедлива и невеликодушна относительно сестры. Доброе, положительно милосердное сомнѣніе поселилось у нея въ умѣ. — сомнѣніе, говорившее въ пользу Селины. Вѣдь ей особенно нравился въ ея настоящемъ положеніи — элементъ imprévu, и быть можетъ, ради того только, чтобы избавиться отъ чисто свѣтскихъ лондонскихъ стѣсненій. Селина вздумала съѣздить въ Парижъ и осмотрѣть его вмѣстѣ съ капитаномъ Криспиномъ. Можетъ быть, они ничего не дѣлали хуже того, что осматривали Notre-Dame, Hôtel des Invalides; и еслибы кто-нибудь изъ лондонскихъ знакомыхъ встрѣтилъ теперь ее, Лауру, вмѣстѣ съ м-ромъ Уэндоверомъ, то… Лаура мысленно не докончила своей сентенціи, потому что вспомнила въ сотый разъ, что не вѣритъ тому, что Селина встрѣтила капитана Криспина. Но она во всякомъ случаѣ не стала бы отрицать, что провела все утро съ м-ромъ Уэндоверомъ, — она просто сказала бы, что онъ американецъ и привезъ съ собой рекомендательное письмо.

Извозчичья карета остановилась у одного музея, который Лаурѣ Уингъ давно уже хотѣлось осмотрѣть, такъ какъ одинъ изъ соотечественниковъ говорилъ ей, что это любопытнѣйшая и наименѣе извѣстная вещь въ Лондонѣ. Въ то время, какъ м-ръ Уэндоверъ расплачивался съ извозчикомъ, она взглянула на небо и увидѣла большую тучу, надвигавшуюся на нихъ, вѣрнаго предвѣстника лѣтней грозы.

— Сейчасъ будетъ гроза; удержите лучше извозчика, — сказала она, послѣ чего ея спутникъ велѣлъ извозчику подождать.

Они пробыли около получаса въ музеѣ, осматривая саркофаги и пагоды, безъискусственныя географическія карты и медали и любуясь прекрасными гравюрами Гоггарта, когда мало-по-малу очень стемнѣло и страшный ударъ грома возвѣстилъ, что гроза разразилась. Они наблюдали за нею изъ оконъ верхняго этажа; то была настоящая іюльская гроза съ ливнемъ и частыми молніями. Но они очень спокойно дожидались ея конца. Одинъ изъ сторожей музея сказалъ имъ, что есть много интереснаго для осмотра въ подвальномъ этажѣ. Они пошли туда — стало еще темнѣе, и они услышали новый громовый раскатъ — и вошли въ часть зданія, которая представилась Лаурѣ въ видѣ ряда темныхъ неправильныхъ пещеръ со сводами, корридорами и узкими переходами, заставленными диковинными статуями и изображеніями.

— Какъ здѣсь страшно!.. точно пещера съ идолами, — сказала она своему спутнику. И затѣмъ прибавила: — вотъ поглядите тамъ… что это — живой человѣкъ или статуя?

Въ то время какъ она это говорила, они подошли къ предмету, привлекшему ихъ вниманіе — фигурѣ, стоявшей посреди небольшой группы разныхъ курьезовъ, фигурѣ, которая отвѣтила на вопросъ Лауры тѣмъ, что вскрикнула при ея приближеніи. Непосредственной причиной крика была, повидимому, яркая молнія, озарившая комнату и освѣтившая разомъ лицо Лауры и таинственной особы. Наша молодая дѣвушка узнала сестру, какъ и м-съ Беррингтонъ, очевидно, узнала ее.

— Какъ, Селина? — сорвалось у нея съ губъ, прежде нежели она успѣла спохватиться.

Въ ту же минуту фигура быстро обернулась, и тогда Лаура увидѣла, что ее сопровождаетъ другая фигура высокаго джентльмена съ бѣлокурой бородой, сверкавшей въ полумракѣ. Обѣ фигуры отошли, скрылись изъ виду, точно растаяли во мракѣ или въ лабиринтѣ, который образовали выставленныя вещи. Вся встрѣча была дѣломъ одного мгновенія.

— Что, это м-съ Беррингтонъ? — спросилъ съ интересомъ м-ръ Уэндоверъ, въ то время какъ Лаура стояла оглушенная.

— О, нѣтъ, я сначала такъ думала, — догадалась та отвѣтить поспѣшно.

Она узнала джентльмена: у него была красивая, бѣлокурая борода капитана Криспина, и сердце въ ней упало. Она была рада, что спутникъ не могъ видѣть ея лица, и вмѣстѣ съ тѣмъ ей хотѣлось бѣжать вонъ, на улицу, уйти отсюда, вырваться на свѣжій воздухъ, гдѣ онъ снова увидитъ ея лицо. Лаура была подавлена ужасомъ. «Она опять солгала… опять солгала… опять солгала!» — вотъ что звучало у нея въ душѣ. Она сдѣлала-было нѣсколько шаговъ въ одну сторону, потомъ въ другую; она боялась какъ бы снова на нихъ не наткнуться. Она замѣтила своему спутнику, что имъ пора уходить, а когда тотъ провелъ ее на лѣстницу, то объявила, что не осмотрѣла и половины вещей въ музеѣ. Она прикинулась, что сильно интересуется ими и медлила уходить, оглядываясь по сторонамъ. Она суетилась тѣмъ сильнѣе, что ее смущала мысль, что онъ замѣтитъ, какъ она суетится, и спрашивала себя: повѣритъ ли онъ, что женщина, которая вскрикнула, не Селина? Если это не Селина, то почему она вскрикнула? а если это Селина, то что подумаетъ м-ръ Уэндоверъ объ ея поведеніи и объ ихъ странной встрѣчѣ? Да и что она сама подумаетъ? не удивительно ли, что въ такомъ обширномъ городѣ, какъ Лондонъ, случай свелъ ихъ, когда такъ мало шансовъ имъ было встрѣтиться? Что за странный выборъ мѣста… для такихъ людей, какъ они! Они тотчасъ же уѣдутъ, въ этомъ-то она была увѣрена, и она дастъ имъ время уѣхать.

М-ръ Уэндоверъ больше не разспрашивалъ, и это было счастіе, хотя самое его молчаніе, повидимому, доказывало, что онъ чувствуетъ себя жертвой мистификаціи. Они снова сошли съ лѣстницы, и къ своему удивленію увидѣли, что кэбъ исчезъ — обстоятельство тѣмъ болѣе удивительное, что извозчику не было заплачено. Дождь все еще шелъ, хотя не такой сильный, и скверъ опустѣлъ; всѣ экипажи разъѣхались, благодаря грозѣ. Привратникъ, замѣтивъ смущеніе нашей четы, объяснилъ; что кэбъ былъ нанятъ другой лэди и джентльменомъ, которые уѣхали всего лишь нѣсколько минутъ тому назадъ, и когда Лаура спросила, какъ рѣшился извозчикъ уѣхать, не получивъ платы, то привратникъ отвѣчалъ, что слышалъ, какъ другая лэди обѣщала ему заплатить эти деньги и дать еще въ придачу порядочную сумму. Привратникъ высказалъ невинную догадку, что извозчикъ наживетъ на этомъ шиллинговъ десять. Но кэбовъ можно достать сколько угодно, а дождь сейчасъ перестанетъ.

— Ну, вотъ это хорошо, — замѣтилъ м-ръ Уэндоверъ, но больше намековъ на ту даму не дѣлалъ никакихъ.

IX.

Дождь пересталъ, пока они тутъ стояли, и кэбы начали показываться. Лаура попросила своего спутника нанять ей кэбъ, въ которомъ она и отправится домой одна: она и безъ того уже отняла у него слишкомъ много времени. Онъ очень почтительно уговаривалъ ее этого не дѣлать, увѣряя, что у него совѣсть будетъ неспокойна, если онъ не доставитъ ее къ дверямъ ея дома, но она прыгнула въ экипажъ и захлопнула дверцу съ рѣшительнымъ видомъ. Ей хотѣлось уѣхать отъ него, и было-бы нестерпимо долго и тяжело ѣхать домой вмѣстѣ съ нимъ. Кэбъ тронулся съ мѣста въ то время, какъ м-ръ Уэндоверъ приподнялъ шляпу, грустно улыбаясь. Сидѣть въ кэбѣ было не особенно пріятно и безъ того, тѣмъ болѣе, что передъ тѣмъ она прошла съ четверть мили и сознавала, что ея поступокъ покажется слишкомъ яснымъ; она жалѣла, что не позволила ему сопровождать себя. Его удивленный, невинный видъ, какъ бы вопрошавшій, въ чемъ дѣло, раздражалъ ее, и, сердясь на то, что онъ уступилъ, она чувствовала, что разсердилась бы еще пуще, еслибы онъ воспротивился. Что касается того, что онъ подумаетъ о Селинѣ, принимая во вниманіе ея репутацію въ Лондонѣ, объ этомъ Лаура не могла судить, такъ какъ не знала, что въ городѣ говорятъ про ея сестру, и, само собою разумѣется, ей про нее ничего не говорили. Но какъ могла сама Селина быть такъ неосторожна и разъѣзжать по городу съ человѣкомъ, въ которомъ мужъ заподозрѣвалъ ея любовника? Этого Лаура Уингъ не постигала.

Въ этотъ вечеръ она обѣдала вмѣстѣ съ Ліонелемъ и Селиной въ гостяхъ — комбинація, довольно рѣдко случавшаяся. Ее очень рѣдко приглашали вмѣстѣ съ ними, а Селина почти всегда выѣзжала безъ мужа. Но приличія требовали, однако, отъ нихъ жертвъ, и три или четыре раза въ мѣсяцъ Ліонель съ женой садились въ карету, какъ люди, все еще соблюдавшіе формы и называвшіе другъ друга: «моя душа».

Сегодня былъ одинъ изъ такихъ случаевъ, и сестра м-съ Беррингтонъ младшей была тоже приглашена. Когда Лаура вернулась домой, то узнала, что Селина все еще не возвращалась и прошла прямо въ свою комнату. Еслибы ея сестра была дома, она бы отправилась къ ней и закричала тотчасъ же, какъ только затворила бы за собой дверь: — остановись, ради Бога, остановись, пока еще не поздно! пока стыдъ, позоръ и скандалъ не обрушились надъ нашими головами и не погубили насъ!

Имъ предстояло ѣхать на обѣдъ и на два бала. Ужасно было думать, что мужъ, жена и сестра ѣдутъ веселиться съ такой ложью, позоромъ и ненавистью въ груди. Горничная Селины пришла ей сказать, что сестра уже сидитъ въ каретѣ и дожидается ее — необыкновенная аккуратность, которая ее удивила, такъ какъ Селина всегда страшно опаздывала. Лаура сошла съ лѣстницы такъ скоро, какъ только могла, прошла въ открытую дверь, гдѣ слуги сгруппировались съ нелѣпой торжественностью безполезныхъ и праздныхъ паразитовъ, и мимо шпалеръ любопытныхъ зѣвакъ, привлеченныхъ ковромъ, постланнымъ на тротуарѣ, и дожидающейся каретой, гдѣ Селина возсѣдала въ великолѣпномъ бѣломъ нарядѣ. На головѣ у м-съ Беррингтонъ сіяла звѣзда, а на лицѣ гордое терпѣніе, какъ будто бы сестра подвергала её большимъ испытаніямъ.

Какъ только дѣвушка сѣла съ нею рядомъ, она спросила выѣздного лакея: — м-ръ Беррингтонъ готовъ? — на что лакей отвѣчалъ:

— Нѣтъ, сударыня, нѣтъ еще.

Для Лауры было не новостью то обстоятельство, что если кто опаздывалъ еще чаще Селины, то это Ліонель.

— Если такъ, то пусть возьметъ извозчика. Ступайте! — приказала она.

Лакей сѣлъ на козлы, и карета поѣхала. Много передумала Лаура, представляя себѣ объясненіе съ Селиной; одного только не представляла она себѣ, а именно, что Селина сама аттакуетъ ее.

— Будьте такъ добры сообщить мнѣ: вы выходите замужъ за м-ра Уэндовера? — спросила она.

— Выхожу за него замужъ? я видѣла его счетомъ три раза.

— И находите, однако, возможнымъ такъ себя вести съ джентльменомъ, котораго видѣли всего три раза?

— Если ты говоришь про то, что я поѣхала съ нимъ на выставку, то я ничего въ этомъ худого не вижу. Во-первыхъ, ты видишь, кто онъ. Съ нимъ можно ѣхать куда угодно. Затѣмъ онъ доставилъ намъ рекомендательное письмо… мы должны бытъ съ нимъ любезны. Кромѣ того, ты свалила его на мои руки, какъ только онъ появился… ты просила меня занимать его.

— Я не просила тебя быть неприличной! Еслибы Ліонель узналъ объ этомъ, онъ бы этого не позволилъ тебѣ, пока ты съ нами живешь.

Лаура помолчала съ минуту.

— Я не долго проживу съ вами.

Сестры, сидѣвшія рядомъ, отвернувшись другъ отъ друга, поглядѣли одна на другую, и густой румянецъ залилъ лицо Лауры.

— Я никогда бы не повѣрила, что ты такая дурная, — сказала она. — Ты гадкая женщина!

Она видѣла, что Селина рѣшила не запираться: она понимала, что это невозможно; сестры отлично узнали другъ друга. Селина глядѣла совсѣмъ торжествующей красавицей и совсѣмъ, новое выраженіе появилось у нея на лицѣ при послѣднихъ словахъ Лауры. Это выраженіе, казалось дѣвушкѣ, объясняетъ ей Селину больше, чѣмъ что другое, — и объясняетъ до предѣловъ безнадежнаго отчаянія.

— Совсѣмъ иное дѣло замужняя женщина, особливо когда мужъ у нея негодяй, — продолжала Селина. — Для дѣвушки такое поведеніе гадко… шататься по Лондону съ посторонними мужчинами! Я не обязана объяснять тебѣ… слишкомъ многое пришлось бы сказать. У меня есть свои резоны… своя совѣсть. Наша встрѣча въ этомъ мѣстѣ ужасно дикая вещь — это я знаю такъ же хорошо, какъ и ты, — заключила Селина съ своей удивительной, напускной развязностью, — но не то было неприлично, что ты меня тамъ встрѣтила, а то, что я встрѣтила тебя съ такимъ удивительнымъ конвоемъ. Это просто невѣроятно. Я сдѣлала видъ, что не узнала тебя, чтобы джентльменъ, который былъ ее мной, тебя не замѣтилъ, не разглядѣлъ. Онъ спрашивалъ меня, и я отреклась отъ тебя. Можешь поблагодарить меня за то, что я спасла тебя! Тебѣ лучше надѣвать вуаль на будущее время въ такихъ случаяхъ… никто не можетъ поручиться за то, съ кѣмъ встрѣтится. Я столкнулась съ однимъ моимъ знакомымъ у лэди Уотермотъ, и онъ возвратился въ городъ вмѣстѣ со мной. Онъ заговорилъ о старинныхъ гравюрахъ, и я разсказала ему про свою коллекцію; мы поспорили насчетъ рамъ, и онъ присталъ, чтобы мы съѣздили со станціи Ватерлоо въ музей, поглядѣть на образцы.

Лаура сидѣла, отвернувшись въ окну кареты. Онѣ ѣхали вдоль Паркъ-Лэнъ, быстро проносясь мимо другихъ экипажей съ безчисленными вереницами дамъ съ непокрытой и «причесанной» головой и кавалеровъ въ бѣлыхъ галстухахъ.

— Вотъ какъ! а я считала, что твои рамы такъ прекрасны! — проговорила Лаура.

И затѣмъ прибавила:

— Я полагаю, что твоя поспѣшность спасти меня отъ безчестія въ глазахъ твоего спутника заставила тебя захватить нашъ кэбъ?

— Вашъ кэбъ?

— Твоя деликатность дорого стоила твоему карману!

— Ты хочешь сказать, что разъѣзжала съ нимъ по Лондону въ кэбѣ!-- закричала Селина.

— Разумѣется, я знаю, что ты не вѣришь ни единому слову изъ того, что говоришь про меня, — продолжала Лаура, — хотя не могу сказать, чтобы отъ этого слова твои были менѣе низки.

Карета выѣхала изъ Паркъ-Лэнъ, и Селина высунула голову изъ окна, чтобы видѣть дорогу.

— А! мы пріѣхали, но съ нами еще два экипажа, — сказала она, вмѣсто всякаго отвѣта. — А! это Коллингвуды.

— Куда ты идешь… куда ты идешь… куда ты идешь? — не выдержала Лаура.

Карета тронулась, чтобы подвезти ихъ къ подъѣзду, и пока лакей слѣзалъ, Селина проговорила:

— Я не прикидываюсь и не думаю, что я добродѣтельнѣе другихъ женщинъ, а ты прикидываешься.

И такъ какъ она сидѣла ближе въ выходу, то быстро вышла изъ кареты и величественно вступила въ открытый подъѣздъ.

X.

— Что ты намѣрена дѣлать? ты согласишься, что я имѣю право спросить тебя объ этомъ?

— Дѣлать? я буду дѣлать то же, что и всегда.

Этотъ разговоръ происходилъ въ комнатѣ м-съ Беррингтонъ, въ ранній утренній часъ послѣ того вечера, о которомъ упоминалось въ предыдущей главѣ.

Лаура вернулась домой раньше сестры съ обѣда. Она не въ состояніи была ѣхать на балъ. М-съ Коллингвудъ, слышавшая ихъ переговоры, протестовала. Она увѣряла, что съ такимъ хорошенькимъ личикомъ грѣшно не ѣхать на балъ.

— Не правда ли, что она сегодня прехорошенькая? — обратилась она къ м-съ Беррингтонъ. — Господи! стоитъ ли быть хорошенькой послѣ того! Что бы она дѣлала, еслибы у нея было мое лицо!

— Я думаю, что она капризится, — сказала Селина и ушла съ пріятельницей, предоставивъ Лауру ея капризамъ.

Лаура прождала сестру всю ночь, и по мѣрѣ того, какъ часы пролетали, ее все менѣе и менѣе клонило во сну. Новый страхъ овладѣлъ ею, — страхъ, что сестра совсѣмъ не вернется, что страшная катастрофа уже разразилась. Это до такой степени волновало Лауру, что она расхаживала по комнатамъ, прислушиваясь во всякому шуму, пока совсѣмъ не сбилась съ ногъ. Она знала, что это нелѣпо — воображать, что Селина бѣжала въ бальномъ платьѣ; но она говорила себѣ, что вѣдь Селина отлично могла заблаговременно послать другое платье съ горничной (Лаурѣ эта особа казалась очень подозрительной); во всякомъ случаѣ, спать она не могла, и ей ничего не оставалось другого, какъ ждать. Страхъ ея дошелъ, наконецъ, до такихъ предѣловъ, что она почти обрадовалась, когда услышала стукъ кареты, хотя и предвидѣла, какъ непріятно будетъ сестрѣ, что она ее дожидалась. Онѣ встрѣтились въ сѣняхъ. Лаура пошла ей на встрѣчу, когда услышала, что отворяютъ дверь. Сеіина остановилась, какъ вкопанная, увидя ее, но ни слова не сказала, вѣроятно стѣсняясь присутствіемъ соннаго лакея. Затѣмъ прошла прямо на лѣстницу, гдѣ снова остановилась, спрашивая, вернулся ли м-ръ Беррингтонъ.

— Нѣтъ еще, — отвѣчалъ лакей.

— Ахъ! — произнесла м-съ Беррингтонъ драматически и пошла по лѣстницѣ.

— Я нарочно дожидалась тебя, мнѣ надо поговорить съ тобой, — замѣтила Лаура, слѣдуя за нею.

— Ахъ! — повторила Селина еще торжественнѣе.

Она пошла быстро впередъ, какъ бы желая скрыться въ своей комнатѣ прежде, нежели сестра ее нагонитъ. Но дѣвушка слѣдовала за нею по пятамъ и вмѣстѣ съ нею вошла въ комнату. Лаура заперла дверь и затѣмъ объявила, что не могла лечь спать, не спросивъ сестру, что она намѣрена дѣлать.

— Поведеніе твое чудовищно! — разразилась Селина. — Что подумаютъ слуги!

«О, слуги, въ этомъ домѣ! точно ихъ чѣмъ-нибудь удивишь! точно можно заронить въ ихъ голову что-нибудь такое, чего бы они уже не думали!»

Лаура, однако, не произнесла вслухъ этихъ мыслей, пронесшихся у нея въ головѣ, но только повторила свой вопросъ. М-съ Беррингтонъ, горничная которой, давно уже переставшая чему-нибудь удивляться, ушла спать, — стала раздѣваться и не прежде, какъ снявъ нѣкоторыя украшенія, отвѣтила, по своему обыкновенію, уклончиво и неопредѣленно. На это Лаура замѣтила, что ей слѣдуетъ войти въ ея положеніе и понять, насколько важно для нея, Лауры, знать о томъ, что можетъ случиться, чтобы принять съ своей стороны мѣры и обезпечить свое положеніе. Еслибы что-нибудь случилось, то она желаетъ быть подальше, какъ можно подальше.

Селина вынула брилліанты изъ волосъ и спросила:

— О чемъ ты говоришь… на что намекаешь?

— Да на то же, что, мнѣ кажется, тебѣ ничего больше не осталось, какъ убѣжать съ нимъ… Если ты замышляешь такое безуміе…

Но тутъ Лаура умолкла, потому что на лицѣ Селины появилось совсѣмъ новое выраженіе — то, которое предшествуетъ слезамъ. М-съ Беррингтонъ выпустила изъ рукъ блестящія шпильки, вынутыя изъ косъ, и, бросившись въ кресло, залилась слезами, рыдая безъ памяти, безъ удержу. Лаура не стала, однако, утѣшать ее; она не двинулась съ мѣста и глядѣла на сестру, удивляясь, что бы это означало.

Наконецъ, Селина, среди рыданій, проговорила: — Уйди, уйди… оставь меня.

— Конечно, я сержу тебя, — сказала дѣвушка: — но какъ могу я видѣть, что ты стремишься къ погибели… своей и насъ всѣхъ… и не пытаться удержать тебя?!

— О, ты ничего, ничего не понимаешь!

— Я, разумѣется, не понимаю, какъ можешь ты давать такія отличныя оправданія Ліонелю!

При имени мужа Селина всегда прыгала какъ тигрица, и теперь она вскочила съ кресла, отбрасывая назадъ свои густыя косы.

— Я не даю ему никакихъ оправданій, и ты сама не знаешь, что говоришь! Я знаю, что я дѣлаю и что мнѣ прилично или неприлично. Пусть онъ воспользуется всѣмъ, чѣмъ хочетъ, если только съумѣетъ!

— Ради самого Бога, подумай о дѣтяхъ!

— Развѣ я думаю о чемъ-нибудь другомъ? неужели ты не ложилась спать для того, чтобы обвинять меня въ жестокости? Есть ли на свѣтѣ другія такія кроткія и такія прелестныя дѣти, и развѣ я тутъ не при чемъ?

Селина отерла свои слезы и продолжала:

— Кто сдѣлалъ ихъ такими? скажи пожалуйста! можетъ быть, ихъ милый папенька или, можетъ быть, ты? Разумѣется, ты была съ ними добра, но вспомни, пожалуйста, что ты пріѣхала сюда недавно. Развѣ не для нихъ только я и живу на свѣтѣ!

Это воззваніе показалось Лаурѣ такимъ нелѣпымъ, что она отвѣчала на него только смѣхомъ, выразившимъ то, что она думаетъ.

— Умри для нихъ… это будетъ лучше!

Лаура поглядѣла на нее при этомъ съ холодной серьезностью.

— Не становись между мной и моими дѣтьми! И, ради Бога, перестань меня мучить!

Лаура отвернулась; она говорила себѣ, что когда женщина такъ удивительно глупа, то, разумѣется, ничто не отстранитъ бѣды. Она чувствовала себя несчастной и безпомощной и практически получила ту увѣренность, которой боялась и жаждала.

— Не знаю, что сталось съ твоимъ умомъ! — пробормотала она и пошла къ двери.

Но не успѣла она дойти до нея, Селина бросилась къ ней въ припадкѣ страннаго, но — Лаура чувствовала это — далеко не надежнаго раскаянія. Руки ея цѣплялись за Лауру; она обнимала ее, обливая слезами, которыя снова потекли. Она умоляла сестру спасти ее, остаться съ нею, помочь ей устоять передъ собою, передъ нимъ, передъ Ліонелемъ, передъ всѣми, простить ей ужасныя вещи, которыя она говорила.

М-съ Беррингтонъ растаяла, расплылась и наводнила комнату своимъ раскаяніемъ, отчаяніемъ, своими признаніями, обѣщаніями и различными частями своего одѣянія, которыя отлетали отъ нея въ вихрѣ ея волненія. Лаура оставалась съ нею около часа, и прежде, нежели онѣ разстались, преступная женщина обязалась страшной клятвой — стоя на колѣняхъ передъ сестрой и положивъ голову на ея колѣни — никогда больше, пока жива, не видѣться съ капитаномъ Криспиномъ и ни слова не говорить ему, ни письменно, ни устно. Дѣвушка легла спать страшно утомленная.

Мѣсяцъ спустя она завтракала у лэди Давенантъ, съ которой не видѣлась съ того самаго дня, какъ приводила къ ней м-ра Уэндовера. Старуха пригласила къ себѣ въ этотъ день нѣсколько человѣкъ гостей и обратилась къ Лаурѣ за содѣйствіемъ. Лаура должна была помогать ей занимать ихъ. Лэди Давенантъ освободила себя, во вниманіе къ преклоннымъ годамъ, отъ бремени гостепріимства; но время отъ времени приглашала гостей, чтобы доказать, что она не слишкомъ стара. Лаура подозрѣвала, что она нарочно въ такихъ случаяхъ выбирала самыхъ глупыхъ изъ своихъ знакомыхъ, чтобы доказать, что она можетъ вынести не только необыденное, — что гораздо легче, — но и самую банальную пошлость. Но, накормивъ ихъ какъ слѣдуетъ, она поощряла ихъ къ отъѣзду, и въ настоящемъ случаѣ, когда гости стали разъѣзжаться, она только Лауру попросила остаться. Она желала знать, во-первыхъ, почему она такъ давно у нея не была, а во-вторыхъ, какъ ведетъ себя молодой человѣкъ, тотъ, котораго она приводила къ ней въ одно изъ воскресеній. Лэди Давенантъ не помнила его имени, хотя онъ былъ такъ добръ, что послѣ того завезъ свою карточку. Если онъ велъ себя какъ слѣдуетъ, то это объясняетъ отсутствіе Лауры, и ей нечего пріискивать другихъ причинъ. Сама Лаура вела бы себя не какъ слѣдуетъ, еслибы въ такое время бѣгала за старухами.

Не было вообще разговора болѣе несноснаго для молодой дѣвушки, какъ то, когда о ней толковали какъ о невѣстѣ. Но лэди Давенантъ она прощала это потому, что такая пошлая женщина пользовалась особыми преимуществами.

— Я знаю, что вы почти всѣ воскресенья проводили внѣ города, — сказала Лаура. — А кромѣ того мнѣ приходилось возиться съ сестрой болѣе чѣмъ прежде.

— Болѣе чѣмъ прежде чего?

— Ну, да нашей ссоры насчетъ одного предмета.

— А теперь вы помирились?

— Да; мы можемъ по крайней мѣрѣ разговаривать (прежде не могли… безъ мучительныхъ сценъ), и это расчистило воздухъ. Мы больше прежняго выѣзжали вмѣстѣ, — продолжала Лаура. — Она хотѣла, чтобы я постоянно была съ нею.

— Это очень мило. А куда же она возила васъ?

— О, это скорѣе я возила ее.

И Лаура замялась.

— Что вы хотите сказать? вы возили ее въ церковь?

— Нѣтъ, въ нѣкоторые концерты… и въ національную галерею.

Лэди Давенантъ разсмѣялась непочтительно при этихъ словахъ, а дѣвушка слѣдила за ней съ печальнымъ лицомъ.

— Мое милое дитя, вы восхитительны! Вы стараетесь исправить ее? при помощи Бетховена и Баха, Рубенса и Тиціана?

— Она очень способна къ музыкѣ и живописи… у нея очень дѣльныя мысли.

— И вы стараетесь вызвать ихъ на свѣтъ Божій? Это очень похвально.

— Мнѣ кажется, что вы смѣетесь надо мной, но мнѣ все равно, — объявила дѣвушка съ слабой улыбкой.

— Потому что вы увѣрены въ успѣхѣ?.. какъ это говорятъ… вы стараетесь поднять ея тонъ? и это вамъ удалось?

— О! лэди Давенантъ, я ничего не знаю и ничего не понимаю! — вскричала Лаура. — Я рѣшительно ничего больше не понимаю и бросила стараться объ этомъ.

— Это какъ разъ то, что я вамъ совѣтовала въ прошлую зиму. Помните тотъ день, когда вы приходили въ Платъ?

— Вы сказали мнѣ: «пусть она гуляетъ».

— И вы, очевидно, не послушали моего совѣта.

— Какъ могу я… какъ могу я?!

— Разумѣется, какъ вы можете! А она, можетъ быть, и исправится? Но еслибы даже она и не исправилась, то все же вѣдь остается этотъ порядочный молодой человѣкъ. Надѣюсь, что Селина не мѣшала вамъ пользоваться его обществомъ?

Лаура помолчала съ минуту, затѣмъ сказала:

— Какой порядочный молодой человѣкъ захочетъ глядѣть на меня, если что-нибудь у насъ случится?

— Я бы поглядѣла, какъ бы это онъ не захотѣлъ! — вскричала старуха. — Вѣдь онъ любитъ васъ не ради вашей сестры, полагаю?

— Онъ нисколько меня не любитъ.

— Такъ ли это?

Лэди Давенантъ спросила съ нѣкоторой поспѣшностью, кладя руку на рукавъ дѣвушки. Лаура сидѣла около нея на диванѣ и глядѣла на нее, вмѣсто отвѣта съ грустью, которая вновь поразила старуху.

— Но развѣ онъ у васъ не бываетъ? развѣ онъ ничего не говоритъ? — продолжала она разспрашивать съ лаской въ голосѣ.

— Онъ бываетъ у нея… очень часто.

— И вамъ не нравится?

— Нѣтъ, нравится… гораздо больше, чѣмъ сначала.

— Хорошо! если сначала онъ вамъ понравился настолько, что вы привезли его ко мнѣ, то полагаю, что теперь онъ очень нравится вамъ.

— Онъ джентльменъ, — сказала Лаура.

— И мнѣ такъ показалось. Но почему же онъ не объясняется?

— Быть можетъ, потому, что не въ чемъ объясняться, — серьезно прибавила дѣвушка. — Я не знаю, зачѣмъ онъ къ намъ ѣздитъ.

— Онъ влюбленъ въ вашу сестру?

— Иногда мнѣ такъ кажется.

— И она поощряетъ его?

— Она терпѣть его не можетъ.

— О! тогда я его люблю! Я немедленно напишу ему и попрошу его пріѣхать навѣстить меня: я назначу ему часъ и выскажу все то, что думаю.

— Еслибы я повѣрила этому, то убила бы себя, — сказала Лаура.

— Вы можете думать все, что вамъ угодно; я бы желала, чтобы ваши чувства не выражались такъ явственно въ вашихъ глазахъ. Можно подумать, что вы вдова съ пятнадцатью дѣтьми. Когда я была молода, я ухитрялась быть счастливой наперекоръ всему, и всякій сказалъ бы, увидя меня, что я счастлива.

— О, да, лэди Давенантъ… ваше положеніе было совсѣмъ иное. Вы были безопасны во многихъ отношеніяхъ. И васъ окружали почтенные люди.

— Не знаю; нѣкоторые изъ нихъ были очень необузданны и про нихъ говорили очень дурно; но я надъ этимъ не плакала. Но характеры бываютъ различные. Если вы завтра пріѣдете ко мнѣ и поселитесь у меня, я буду очень рада.

— Вы знаете, какъ я вамъ благодарна, но я обѣщала Селинѣ не бросать ее.

— Прекрасно! если она васъ не пускаетъ отъ себя, то должна по крайней мѣрѣ вести себя какъ слѣдуетъ! — закричала старуха сердито.

— А Ліонель что дѣлаетъ? — прибавила она, спустя минуту.

— Не знаю… онъ очень спокоенъ.

— Ему не нравится… что жена исправилась?

Дѣвушка встала; повидимому ее смутилъ ироническій эффектъ, если не смыслъ этого вопроса. Ея старая пріятельница была добра, но проницательна, и послѣднее замѣчаніе пронзило Лауру насквозь.

Лэди Давенантъ поцѣловала ее и вдругъ сказала: — О, кстати, его адресъ; дайте мнѣ его адресъ.

— Его адресъ?

— Того молодого человѣка, котораго вы сюда приводили. Но впрочемъ не нужно: буфетчикъ навѣрное записалъ… съ его карточки.

— Лэди Давенантъ, вы не сдѣлаете такого ужаса! — закричала дѣвушка, хватая ее за руку.

— Почему это ужасъ, если онъ такъ часто бываетъ? Глупости, чтобы онъ интересовался Селиной… Замужняя женщина… когда вы тутъ!

— Почему же глупости, когда столько людей интересуются ею?

— О! онъ не такой, какъ всѣ. Я это сразу увидѣла.

— Онъ любитъ наблюдать… онъ пріѣхалъ сюда, чтобы собрать свѣденія объ англійской жизни, — сказала дѣвушка. — И считаетъ Селину весьма интереснымъ лондонскимъ образчикомъ.

— Несмотря на то, что она его терпѣть не можетъ.

— О! онъ этого не знаетъ! — вскричала Лаура.

— Какъ же такъ? вѣдь онъ не дуракъ…

— О! я увѣрила его, что она ему…

Но тутъ Лаура умолкла и покраснѣла.

Лэди Давенантъ уставилась на нее.

— Увѣрили его, что она ему симпатизируетъ?! Боже мой, какъ же онъ, значитъ, вамъ нравится!

Это замѣчаніе имѣло, слѣдствіемъ быстрый побѣгъ молодой дѣвушки изъ дома ея старой пріятельницы.

XI.

Въ одинъ изъ послѣднихъ іюльскихъ дней м-съ Беррингтонъ показала сестрѣ записку, полученную ею отъ «нашего взаимнаго друга», какъ она называла м-ра Уэндовера. М-ръ Уэндоверъ просилъ м-съ Беррингтонъ и ея сестру сдѣлать ему честь осчастливить своимъ присутствіемъ ложу въ оперѣ, которую онъ досталъ по случаю пріѣзда большой знаменитости… То былъ первый дебютъ одной молодой американской пѣвицы, о которой молва гласила чудеса. Лаура предоставила Селинѣ рѣшить, должны ли онѣ принять это приглашеніе, и Селина раза два или три мѣняла свое мнѣніе. Сначала она сказала, что будетъ неприлично ѣхать, и написала молодому человѣку отказъ. Затѣмъ, подумавъ, перемѣнила мнѣніе и телеграфировала, что пріѣдетъ. Позднѣе, пожалѣла о своемъ согласіи и сообщила объ этомъ обстоятельствѣ сестрѣ, а та сказала, что еще не поздно перемѣнить его. Селина до слѣдующаго дня оставила ее въ неизвѣстности насчетъ того, взяла она назадъ свое обѣщаніе иди нѣтъ; затѣмъ объявила, что она оставила все какъ есть, и онѣ поѣдутъ. На это Лаура отвѣчала, что она рада… за м-ра Уэндовера.

— И за себя самое также, — сказала Селина, предоставивъ дѣвушкѣ удивляться тому, что всѣ (эти всѣ были м-съ Ліонель Беррингтонъ и лэди Давенантъ) задались мыслью, что она питаетъ нѣжную страсть въ соотечественнику. Она ясно сознавала, что этого совсѣмъ нѣтъ, хотя была рада, что обращеніе его еще не показываетъ, чтобы лэди Давенантъ вмѣшалась въ ихъ отношенія, какъ грозила.

Лаура съ удивленіемъ узнала, что Селина отказалась отъ званаго обѣда, чтобы не опоздать въ оперу: она хотѣла прослушать ее съ самаго начала и до конца.

Сестры пообѣдали вдвоемъ, не разспрашивая про Ліонеля, и, выйдя изъ кареты въ Ковентгарденъ, нашли м-ра Уэндовера, дожидавшагося ихъ у подъѣзда. Его ложа оказалась просторной и комфортабельной, и Селина была съ нимъ любезна; она благодарила его за вниманіе и за то, что онъ не набилъ свою ложу биткомъ.

Онъ увѣрилъ ее, что ждетъ еще только одного гостя, джентльмена очень застѣнчиваго и который не займетъ много мѣста. Этотъ джентльменъ появился послѣ перваго акта и былъ представленъ дамамъ какъ м-ръ Букеръ изъ Балтимора. Онъ зналъ всю подноготную о молодой пѣвицѣ, которую онъ пріѣхалъ слушать, и былъ вовсе не застѣнчивъ, такъ что пытался-было подѣлиться своими знаніями даже въ то время, какъ она пѣла. До окончанія второго акта Лаура увидѣла лэди Рингрозъ въ ложѣ на противоположной сторонѣ театра, въ сопровожденіи дамы ей незнакомой. Кто-то очевидно былъ еще третій въ ложѣ, такъ какъ онѣ оборачивались время отъ времени въ кому-то и разговаривали. Лаура ничего не сказала Селинѣ про лэди Рингрозъ, и замѣтила, что сестра ни разу не взглянула въ ея сторону въ бинокль.

Но что м-съ Берринггонъ отлично ее замѣтила — доказывалось тѣмъ фактомъ, что, по окончаніи второго акта (давали «Гугеноты», Мейербера), внезапно сказала, обращаясь къ м-ру Уэндоверу:

— Надѣюсь, что вы не обидитесь, если я пойду на минутку повидаться съ пріятельницею въ ея ложу.

Она улыбалась, говоря это, съ той кроткой мольбой, которая всегда такъ идетъ въ очень хорошенькой женщинѣ. Но не взглянула на сестру, и послѣдняя удивленно поглядѣла на м-ра Уэндовера. Она увидѣла, что онъ разочарованъ… даже слегка обиженъ: ему стоило большихъ усилій достать ложу, и было очень пріятно присутствіе прославленной красавицы. Лаура не могла представить себѣ, что забрала себѣ въ голову сестра: какъ могла она быть такой невнимательной, такой невѣжливой! Селина пыталась смягчить свое предательство любезной улыбкой и кроткимъ, молящимъ взглядомъ; но она не дала никакого резона для своей выходки, умолчала объ имени пріятельницы, которую ей надо видѣть, и какъ будто не сознавала, что совсѣмъ не принято, чтобы дамы странствовали изъ одной ложи въ другую.

Лаура не разспрашивала ее, но только сказала послѣ нѣкотораго колебанія:

— Ты не пробудешь тамъ слишкомъ долго? ты вѣдь знаешь, какъ это неловко, что ты меня здѣсь оставляешь.

Селина не обратила никакого вниманія на это замѣчаніе и даже не извинилась передъ молодой дѣвушкой; м-ръ Уэндоверъ воскликнулъ, улыбнувшись при послѣднихъ словахъ Лауры: — О, что касается того, что вы останетесь…

Лаура съ удовольствіемъ замѣтила, что, несмотря на то, что ему досадно было, что Селина уходитъ, онъ не позволилъ себѣ ничѣмъ выразить своего неудовольствія и велъ себя какъ джентльменъ, почтительно, любезно подчиняясь желанію дамы.

Онъ только замѣтилъ: не могли ли бы ея друзья придти въ его дожу, — но она на это возразила:

— О! видите ли, ихъ слишкомъ много.

М-ръ Уэндоверъ накинулъ Селинѣ шаль на плечи, растворилъ дверь ложи и предложилъ свою руку. Въ то время, какъ все это происходило, Лаура видѣла, что лэди Рингрозъ наблюдаетъ за ними въ бинокль. Селина отказалась отъ руки м-ра Уэндовера, говоря:

— О, нѣтъ, останьтесь съ нею… я думаю, что онъ можетъ отвести меня.

И вдохновенно взглянула на м-ра Букера. Селина никогда не называла людей по именамъ, когда могла обойтись посредствомъ мѣстоименія. Само собой разумѣется, что м-ръ Букеръ бросился оказывать услугу, которую отъ него требовали, и повелъ ее, напутствуемый просьбой своего пріятеля привести ее какъ можно скорѣе обратно. Когда они уходили, Лаура слышала, какъ Селина сказала своему спутнику, — а она знала, что и м-ръ Уэндоверъ могъ это слышать: «я ни за что на свѣтѣ не оставила бы ее вдвоемъ съ вами!» Лаура нашла эти слова очень странными и даже вульгарными, тѣмъ болѣе, что она въ первый разъ въ жизни увидѣла этого молодого человѣка полчаса тому назадъ, и съ тѣхъ поръ не сказала съ нимъ еще и двадцати словъ. Слова эти были сказаны такъ явственно, что Лаура сочла за лучшее не скрывать, что услышала ихъ, и вскричала со смѣхомъ:

— Бѣдный м-ръ Букеръ! чего же она такъ боится за него? не думаетъ ли она, что я его съѣмъ?

— О! она за васъ боится, — сказалъ м-ръ Уэндоверъ.

Лаура замѣтила, помолчавъ немного:

— Ей бы не слѣдовало и съ вами оставлять меня вдвоемъ.

— О, нѣтъ, почему же? со мной можно! — отвѣчалъ молодой человѣкъ.

Дѣвушка высказала это замѣчаніе не изъ кокетства, а потому, что оно выражало часть того, что она думала про себя о поведеніи Селины. Она чувствовала себя обиженной, чувствовала, что ее третируютъ слишкомъ безцеремонно: м-съ Беррингтонъ знала, конечно, что порядочныя женщины (хотя бы только по наружности) не оставляютъ незамужнихъ сестеръ въ публичномъ мѣстѣ, на глазахъ у всѣхъ, въ театрѣ, наединѣ съ молодыми людьми. Ей было непріятно, что знакомые Селины, въ противоположной ложѣ, видятъ ее въ такомъ непріятномъ положеніи. Она задвинула слегка драпировку и пересѣла глубже въ ложу, но вдругъ услышала жалобный вздохъ своего спутника, который, казалось, сожалѣлъ о скрывшейся красавицѣ; черезъ нѣсколько секундъ она замѣтила въ ложѣ леди Рингрозъ движеніе, говорившее повидимому, что Селина пришла туда. Двѣ лэди, сидѣвшія въ переднемъ ряду, повернулись спиной къ зрителямъ; въ глубинѣ ложи что-то зашевелилось.

— Она тамъ, — сказала Лаура, указывая на ложу, но м-съ Беррингтонъ не показывалась и ее маскировали другіе, сидѣвшіе въ ложѣ. Не было видно также и м-ра Букера; онъ, повидимому, не согласился остаться въ ложѣ, да Лаура видѣла, что смутамъ не было бы мѣста. М-ръ Уэндоверъ замѣтилъ, что такъ какъ м-съ Беррингтонъ, очевидно, ничего не могла видѣть съ того мѣста, гдѣ она теперь сидитъ, то, значитъ, промѣняла хорошее мѣсто на худое.

— Не могу вообразить… не могу вообразить… — начала-было дѣвушка, но умолкла, теряясь въ размышленіяхъ и соображеніяхъ, которыя скоро превратились въ опасенія. Подозрѣнія, которыя ей внушала Селина, были только подавлены, но не искоренены драматической сценой со слезами и распущенными волосами.

Опера продолжалась, но м-ръ Букеръ не возвращался. Американская пѣвица заливалась соловьемъ; ей много апплодировали; было очевидно, что она имѣетъ успѣхъ; но Лаура все менѣе и менѣе обращала вниманія на музыку; она не сводила глазъ съ лэди Рингрозъ и ея друзей. Она старательно слѣдила за ними, стараясь проникнуть во мракъ ихъ аванложи. Все ихъ вниманіе было сосредоточено на сценѣ, и у нихъ какъ будто не было гостей въ ложѣ. Эти гости или ушли, или были вполнѣ предоставлены самимъ себѣ. Лаура никакъ не могла догадаться о мотивахъ сестры, но была убѣждена теперь, что она нанесла такое оскорбленіе м-ру Уэндоверу не затѣмъ только, чтобы поболтать съ лэди Рингрозъ. Тутъ крылось нѣчто иное; тутъ нѣкто другой былъ замѣшанъ, и разъ такая мысль пришла въ голову молодой дѣвушкѣ, само собой разумѣется, что образъ капитана Криспина естественно сталъ передъ нею. Этотъ образъ заставилъ ее совсѣмъ уйти за драпировку, потому что кровь бросилась ей въ лицо; она покраснѣла отъ стыда, а также и отъ гнѣва. Капитанъ Криспинъ сидѣлъ въ ложѣ, напротивъ ихъ собственной; эти ужасныя женщины скрывали его (она забыла, какой безвредной и образованной показалась ей лэди Рингрозъ въ Меллоу); онѣ согласились на такую недостойную выходку. Селина пряталась за ихъ спиной вмѣстѣ съ нимъ и была такъ низка, чтобы подвергнуть честнѣйшую дѣвушку, добросовѣстнѣйшую и преданнѣйшую изъ сестеръ позорному участію въ этой продѣлкѣ. Лаура побагровѣла при мысли, что она была безсознательнымъ актеромъ въ этой комедіи, что она послужила такимъ же орудіемъ, какъ тѣ двѣ женщины, напротивъ ее, и что вдобавокъ оскорблена, выставлена на показъ передъ сотнями людей. Ей припомнилось, какъ дурно вела себя Селина въ тотъ день, когда онѣ встрѣтились въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдѣ, и какія оскорбительныя слова говорила она ей, и вотъ дѣвушкѣ пришло въ голову, что Селинѣ захотѣлось скомпрометировать и сестру, такъ же, какъ была скомпрометирована она сама. Дѣвушка говорила себѣ, что это ей удалось, съ цинической лондонской точки зрѣнія, и ея смущенному уму громадный театръ представлялся миріадой глазъ, уставившихся на нее, — глазъ, которые она знала, и которые видѣли ее сидящей съ постороннимъ молодымъ человѣкомъ. Она узнала уже нѣкоторыя лица, и въ ея воображеніи они живо возрастали въ числѣ. Однако, посердившись нѣкоторое время, Лаура перестала думать о себѣ и о томъ, что имѣла въ виду Селина, относительно ее самой, и всѣ мысли ея сосредоточились на ожиданіи возвращенія м-съ Беррингтонъ. Такъ какъ она не возвращалась, Лаура почувствовала жестовую боль въ сердцѣ. Она сама не знала, чего боялась, не знала, что предположить. Она была въ такомъ нервномъ состояніи (какъ въ ту ночь, когда она ждала возвращенія сестры съ балу), что когда м-ръ Уэндоверъ обращался къ ней съ разговоромъ, она не понимала, что онъ ей говоритъ, и не могла ему отвѣчать. Къ счастію, онъ былъ не особенно разговорчивъ, и тоже казался озабоченнымъ, можетъ быть — удивлялся, куда исчезла Селина, а вѣрнѣе, что просто поглощенъ былъ представленіемъ. Когда же она раза три подъ рядъ повторила: — Удивляюсь, отчего это не возвращается м-ръ Букеръ? — онъ отвѣчалъ: — О! поспѣетъ!.. намъ и безъ него удобно!..

Эти слова она запомнила. Она замѣтила также, несмотря на всю свою разсѣянность, что м-ръ Уэндоверъ сказалъ, послѣ того какъ она не переставала безпокоиться о его другѣ, что пойдетъ и разыщетъ его, если она рѣшится остаться одна въ ложѣ. Онъ вышелъ изъ ложи, и во время его отсутствія Лаура особенно старалась разглядѣть въ бинокль, что сталось съ ея сестрой. Но ничего не могла разглядѣть. Она встала, наконецъ, съ мѣста, подошла къ двери ложи и стала глядѣть въ корридоръ, въ надеждѣ, не увидитъ ли сестру. Но вотъ показался м-ръ Уэндоверъ, и одинъ; выраженіе лица его заставило ее пойти къ нему на встрѣчу. Онъ улыбался, но казался растеряннымъ и смущеннымъ, въ особенности когда увидѣлъ ее въ корридорѣ.

— Я надѣюсь, что вы не собираетесь уѣзжать? — спросилъ онъ, отворивъ дверь въ ложу, чтобы она могла пройти.

— Гдѣ они… гдѣ они? — спрашивала Лаура, оставаясь въ корридорѣ.

— Я видѣлъ нашего знакомаго… онъ нашелъ себѣ мѣсто въ сталѣ, какъ разъ подъ нами.

— Зачѣмъ же? развѣ ему тамъ лучше?

М-ръ Уэндоверъ улыбнулся еще загадочнѣе.

— М-съ Беррингтонъ взяла съ него забавное обѣщаніе…

— Какъ, забавное обѣщаніе?

— Она заставила его обѣщать, что онъ сюда не вернется.

— Заставила его обѣщать…

— Она просила его… въ видѣ особеннаго одолженія… не возвращаться къ намъ въ ложу. И онъ обѣщалъ.

— Это чудовищно! — вскричала Лаура, покраснѣвъ какъ піонъ.

— Вы говорите про бѣднаго м-ра Букера? — спросилъ м-ръ Уэндоверъ. — Конечно, онъ вынужденъ былъ сказать, что желанія такой прелестной женщины — законъ. Но онъ этого не понимаетъ! — засмѣялся молодой человѣкъ.

— И я также. А гдѣ сама эта прелестная женщина? — спросила Лаура, стараясь оправиться.

— Онъ не имѣетъ объ этомъ никакого понятія.

— Развѣ она не у лэди Рингрозъ?

— Если хотите, я пойду и погляжу.

Лаура колебалась, глядя на извилистый корридоръ, въ которомъ ничего не было видно, кромѣ нумерованныхъ дверей ложъ. Они были одни въ освѣщенной лампами пустотѣ; за спиной у нихъ гремѣлъ финалъ акта. Подумавъ съ секунду, она сказала:

— Я боюсь, что должна побезпокоить васъ и попросить проводить меня до извозчика.

— Ахъ! вы не хотите досидѣть до конца? Останьтесь! что за дѣло, что ихъ нѣтъ!

И собесѣдникъ вновь растворилъ передъ нею дверь ложи.

Глаза ея встрѣтились съ его глазами, и ей показалось, что въ нихъ, какъ и въ его голосѣ, выражаются симпатія, мольба, нѣжность, сожалѣніе. Она поглядѣла въ пустой корридоръ; что-то говорило ей, что, вернувшись въ ложу, она предприметъ самый роковой шагъ въ жизни. Пока она размышляла объ этомъ, раздался взрывъ рукоплесканій — и занавѣсъ упалъ.

— Поглядите, что мы теряемъ! Послѣдній актъ такъ хорошъ! — сказалъ м-ръ Уэндоверъ.

Она вернулась на свое мѣсто, и онъ заперъ за нею дверь ложи.

Въ этомъ задрапированномъ убѣжищѣ, которое было такъ публично и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ интимно, Лаура Уингъ пережила самыя странныя минуты въ жизни. Однимъ изъ симптомовъ этого страннаго состоянія было то, что когда она увидѣла, какъ, въ ея отсутствіе, изъ противоположной ложи, лэди Рингрозъ и ея спутница исчезли, она отмѣтила это обстоятельство молча, безъ всякаго восклицанія. Ихъ ложа была пуста, но Лаура уже не ожидала, что Селина вернется къ ней. Она больше никогда не вернется ни въ ней, ни домой, если уѣхала изъ оперы. Теперь это уже было совсѣмъ ясно для молодой дѣвушки, которую бросало въ жаръ и въ холодъ при мысли о настоящемъ значеніи просьбы Селины, обращенной въ бѣдному м-ру Букеру. Это было достойно ея сестры и было ея парѳянской стрѣлой. Гросвеноръ-Плэсъ не будетъ служить ей убѣжищемъ въ нынѣшнюю ночь и никогда больше; вотъ почему она пыталась забрызгать сестру той же грязью, въ какую попала сама. Она бы не посмѣла такъ съ ней поступить, еслибы ожидала съ ней встрѣтиться. Но не это было всего страннѣе въ мысляхъ и чувствахъ молодой особы: сердце ея было полно тревоги, тревоги ожиданія. Теперь передъ нею предстала въ жизни новая надежда, и если сегодня вечеромъ она не осуществится, то исчезнетъ навѣки: Лаура ждала осуществленія этой надежды. Мнѣ нечего сообщать читателю, что надежда эта представлялась въ лицѣ м-ра Уэндовера, который скорѣе, чѣмъ кто другой изъ ея знакомыхъ, могъ вывести ее изъ отвратительнаго положенія. Завтра онъ узнаетъ все и презрительно отнесется къ молодой дѣвушкѣ изъ такой семьи; поэтому если онъ могъ заговорить, то только сегодня, на мѣстѣ. Вотъ почему она вернулась въ ложу, чтобы дать ему эту возможность. Она могла думать, что онъ затѣмъ и просилъ ее вернуться въ ложу; съ небольшой оттяжкой, бѣдная дѣвушка ждали, ждала; музыка молчала и не могла имъ помѣшать; однако онъ ничего не говорилъ. Она почувствовала, что выступила на арену, гдѣ ее ожидали неудача и позоръ; ей первой придется заговорить, если она хочетъ опередить завтрашній позоръ. Завтра это недалеко; оно близится съ каждой минутой. Оно бы уже наступило въ сущности, еслибъ м-ръ Уэндоверъ могъ догадаться о грубой и жестокой выходкѣ Селины. Утѣшительно, что онъ объ этомъ не догадывается.

Скрипки издали слабый звукъ въ оркестрѣ; это укорачивало время и дѣлало ее еще безпокойнѣе, укрѣпляло ея мысль, что онъ могъ бы спасти ее, еслибы хотѣлъ. Но не похоже было, чтобы онъ этого хотѣлъ: онъ тоже поглядывалъ на пустую ложу лэди Рингрозъ, но не высказывалъ никакихъ утѣшительныхъ комментарій. Лаура ждала, что онъ замѣтитъ, что ея сестра должна теперь сейчасъ вернуться; но онъ этого не говорилъ. Онъ долженъ былъ или радоваться тому, что Селина уѣхала, или осуждать это, — и въ томъ, и въ другомъ случаѣ ему слѣдовало бы заговорить. Если ему нечего сказать, зачѣмъ онъ говорилъ, зачѣмъ онъ ее удержалъ, для чего онъ это сдѣлалъ?!.. Дѣвушка терялась въ догадкахъ чуть не до потери сознанія; въ ушахъ ея звенѣло, голова кружилась; она не видѣла ничего окружающаго, потеряла какъ бы сознаніе времени и пространства. И прежде, нежели опомнилась, проговорила:

— Зачѣмъ вы такъ часто бывали у насъ?

— Такъ часто? — что вы хотите сказать?

— Вы бывали, чтобы видѣть? зачѣмъ вы пріѣзжали?

Онъ явно удивился, и его удивленіе разсердило ее; ей захотѣлось оскорбить, задѣть его. Она говорила шопотомъ, но такъ, что онъ могъ слышать ее:

— Вы бывали слишкомъ часто… слишкомъ часто… слишкомъ часто!

Онъ тоже покраснѣлъ, испугался; онъ очевидно былъ пораженъ.

— Помилуйте, вы были такъ милы, такъ любезны, — пробормоталъ онъ.

— Да, конечно, и потому вы и бывали! Вы бывали для Селины? но вѣдь она, вы знаете, замужемъ и любитъ своего мужа.

Одной минуты было достаточно для молодой дѣвушки, чтобы видѣть, что ея собесѣдникъ совсѣмъ не подготовленъ въ ея вопросу, что онъ ясно не влюбленъ въ нее и попалъ совсѣмъ въ неожиданное положеніе. Это открыто заставило ее говорить дикія вещи.

— Помилуйте, чего же естественнѣе, какъ часто бывать тамъ, гдѣ пріятно? Можетъ быть, я надоѣлъ вамъ… своими американскими взглядами? — сказалъ м-ръ Уэндоверъ.

— И потому, что я вамъ нравлюсь, вы меня удержали здѣсь? — спросила Лаура.

Она встала, прислонилась къ боковой стѣнкѣ ложи. Ее не видно было изъ залы.

Онъ тоже всталъ, но медленнѣе; онъ справился съ первымъ смущеніемъ. Онъ улыбался, но улыбка его была ужасна.

— Неужели вы сомнѣваетесь въ томъ, зачѣмъ я васъ просилъ остаться? Я радъ, что настолько нравлюсь вамъ, что вы рѣшились это спросить.

Одно мгновеніе она думала, что онъ подойдетъ въ ней ближе, но онъ этого не сдѣлалъ: онъ стоялъ неподвижно и вертѣлъ въ рукахъ перчатки.

И вотъ невыразимый стыдъ и отвращеніе овладѣли ею: отвращеніе къ себѣ, къ нему, ко всему на свѣтѣ, и она упала на стулъ въ глубинѣ ложи, отвернувъ отъ него лицо, стараясь уйти какъ можно дальше въ уголъ.

— Оставьте меня, оставьте меня! уйдите! — сказала она такъ тихо, что онъ едва разслышалъ.

Ей казалось, что весь театръ слушаетъ ее, тѣснится къ ея ложѣ.

— Оставить васъ одну… въ этомъ мѣстѣ… когда я люблю васъ? Я не могу этого сдѣлать; право, не могу.

— Вы меня не любите и терзаете, оставаясь здѣсь! — продолжала Лаура, сдавленнымъ голосомъ. — Ради Бога, уходите и не говорите больше со мной, чтобы я васъ больше никогда не видѣла и не слышала!

М-ръ Уэндоверъ стоялъ чрезвычайно взволнованный этой невообразимой сценой. Непривычныя чувства охватили его и толкали въ противныя стороны. Ея приказаніе оставить ее одну было настоятельное, однако онъ пытался противиться, пробовалъ говорить: — какъ она доѣдетъ до дому, можно ли ему завтра увидѣться съ нею, позволитъ ли она ему проводить ее до экипажа?

На все это Лаура отвѣчала только: — О! еслибы вы ушли! — и въ ту же минуту вскочила съ мѣста, набросила на себя ротонду, собираясь какъ будто бѣжать, скрыться отъ него. Онъ помѣшалъ ей однако, придержавъ дверь. Въ слѣдующій мигъ онъ взглянулъ на нее — ея глаза были закрыты — и жалобно воскликнулъ: — О! миссъ Уингъ! миссъ Уингъ! — и вышелъ изъ ложи.

Когда онъ ушелъ, она опустилась на одно изъ креселъ и спрятала лицо въ складки ротонды. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ она не шевелилась — ей стыдно было двигаться. Одно, что могло оправдать ее, изгладить позоръ ея чудовищной попытки, была бы отвѣтная и пылкая любовь съ его стороны. Этого не было, и ей ничего не оставалось, какъ проклинать себя. Она долго кляла себя въ темномъ уголку ложи и чувствовала, что онъ также клянетъ ее. «Я васъ люблю!» — какъ жалко выговорилъ онъ эти бѣдныя, вымученныя слова, и какое отвращеніе звучало въ нихъ! — Бѣдняга! бѣдняга! — вдругъ пролепетала Лаура Уингъ: ей стало жаль человѣка, котораго она поставила въ такое невозможное положеніе. Въ ту же минуту раздались звуки музыки: послѣдній актъ оперы начался; она вскочила съ мѣста и бросилась вонъ изъ ложи.

Корридоры были пусты, и она безъ памяти дошла до сѣней; некому было глазѣть на нее, и единственный страхъ, терзавшій ее: не дожидается ли ее м-ръ Уэндоверъ, оказался напраснымъ. Она готовилась послать одного изъ посыльныхъ, дожидавшихся у подъѣзда, за кэбомъ, какъ вдругъ кто-то нагналъ ее сзади, и, обернувшись, она узнала м-ра Букера. Онъ казался такимъ же почти растеряннымъ, какъ и м-ръ Уэндоверъ: — О! вы уже уѣзжаете, однѣ! что вы должны обо мнѣ думать! — вскричалъ молодой человѣкъ. И сталъ толковать ей что-то про ея сестру и спрашивать, не можетъ ли онъ ей помочь, не позволитъ ли она ему проводить себя.

— Мнѣ нуженъ кэбъ, кэбъ и больше ничего! — объявила она м-ру Букеру и чуть не вытолкнула его за двери при этомъ. Онъ бросился нанимать кэбъ, но въ то же мгновеніе посыльный, котораго она раньше послала, привелъ ей другой. Она поспѣшно сѣла въ него и, уѣзжая, увидѣла, что м-ръ Букеръ возвращается тоже съ кэбомъ.

XII.

На слѣдующій день, въ пять часовъ, она поѣхала къ лэди Давенантъ. На счастье, старая пріятельница ея была дома и одна; поднявъ глаза съ книги, которую держала въ рукахъ, она зорко взглянула на дѣвушку поверхъ очковъ. Взглядъ объяснилъ ей все: она ничего не сказала, но, отложивъ въ сторону книгу, протянула дѣвушкѣ обѣ руки. Лаура взяла ихъ и, когда она притянула ее къ себѣ, опустилась передъ ней на полъ и спрятала лицо въ колѣняхъ старухи, рыдая. Нѣкоторое время обѣ ничего не говорили; лэди Давенантъ только нѣжно гладила ее по головѣ.

— Что, очень худо? — спросила она, наконецъ.

Тогда Лаура встала и сказала, садясь на стулъ:

— Вы слышали объ этомъ? и ваши домашніе объ этомъ знаютъ?

— Ничего не слышала… Что, очень худо? — повторила лэди Давенантъ.

— Мы не знаемъ, гдѣ Селина… и ея горничная тоже исчезла.

Лэди Давенантъ съ минуту глядѣла на свою посѣтительницу.

— Боже, какая дура! — проговорила она, наконецъ. — А кого это она уговорила навязать ее себѣ на шею… Чарльза Криспина?

— Мы такъ предполагаемъ.

— А вѣдь онъ и не первый, — перебила старуха. — А кто же предполагаетъ… Джорди и Ферди?

— Не знаю; все кругомъ черно какъ ночь.

— Душа моя, слава Богу, — теперь вы можете жить спокойно.

— Спокойно! — закричала Лаура: — когда моя несчастная сестра ведетъ такую жизнь!

— О, душа моя, она не пропадетъ. Мнѣ очень жаль, что я какъ будто оправдываю такія вещи, но вѣдь это очень часто бываетъ. Не мучайтесь, вы слишкомъ близко принимаете это къ сердцу. Она, вѣроятно, уѣхала за-границу? куда-нибудь въ красивое, веселое мѣсто?

— Ничего не знаю. Знаю только, что она уѣхала. Я была съ нею прошлымъ вечеромъ, и она оставила меня, не сказавъ ни слова.

— Такъ гораздо лучше. Ненавижу ихъ, когда онѣ дѣлаютъ сцены.

— Ліонель приставилъ агентовъ слѣдить за ней, полицейскихъ сыщиковъ, не знаю кого. Онъ уже давно слѣдить за ней; я этого не знала.

— Неужели вы хотите этимъ сказать, что предупредили бы ее, еслибы знали; какой толкъ въ сыщикахъ? онъ теперь избавился отъ нея.

— О, я не знаю; онъ такъ же дуренъ, какъ и она; онъ говоритъ ужасныя вещи; онъ хочетъ, чтобы всѣ это узнали, — простонала Лаура.

— И сказалъ уже матери?

— Полагаю: онъ бросился въ ней въ двѣнадцать часовъ дня. Я думаю, это ее сразитъ.

— Сразить? Ни капельки! — закричала лэди Давенантъ, почти весело. — Есть ли что на свѣтѣ, что можетъ ее сразить, и за кого вы ее принимаете! Что касается того, что всѣ узнаютъ, то это неизбѣжно, хочетъ онъ того или нѣтъ. Мое бѣдное дитя, какъ долго — воображаете вы — остаются такія вещи сокрытыми?

— Ліонель ожидаетъ вѣстей сегодня вечеромъ. Какъ скоро они придутъ, я выѣду.

— Куда?

— Къ ней, разумѣется; надо спасти ее.

— Душа моя, неужели вы надѣетесь вернуть ее домой?

— Ліонель ее не приметъ, — отвѣчала Лаура: — онъ хочетъ развода… это ужасно!

— Ну что-жъ! такъ какъ и она того же хочетъ, то дѣло очень просто.

— Да, она тоже хочетъ. Но Ліонель клянется и божится, что она его не получитъ.

— Господи, мало ему скандала! Ну, мы должны ждать интереснаго процесса.

— Это ужасно, ужасно, ужасно! — пробормотала Лаура.

— Милое дитя, переѣзжайте ко мнѣ!

— О, я не могу бросить ее; я не могу покинуть ее.

— Бросить… покинуть! Развѣ не она бросила васъ?

— У нея нѣтъ сердца… она черезъ-чуръ низкая женщина.

Лицо Лауры помертвѣло, и слезы снова навернулись на глазахъ.

Лэди Давенантъ встала и сѣла рядомъ съ нею на диванѣ; она обняла ее, и обѣ женщины поцѣловались.

— Ваша комната готова, — замѣтила старушка. — Когда она васъ оставила? Когда вы въ послѣдній разъ видѣлись съ нею?

— О! она оставила меня самымъ страннымъ, безумнымъ, жестокимъ образомъ, самымъ для меня оскорбительнымъ. Мы поѣхали вмѣстѣ въ оперу, и тамъ она меня бросила вмѣстѣ съ этимъ джентльменомъ. Мы ничего съ тѣхъ поръ о ней не знаемъ.

— Съ какимъ джентльменомъ?

— Съ м-ромъ Уэндоверомъ, съ этимъ американцемъ, и тутъ случилось нѣчто ужасное.

— Боже мой, онъ васъ поцѣловалъ? — спросила лэди Давенантъ.

Лаура быстро встала.

— Прощайте, я ухожу, я ухожу!

И въ отвѣтъ на сердитые протесты пріятельницы — продолжала:

— Куда глаза глядятъ, лишь бы уйти!

— Уйти отъ американца?

— Я просила его жениться на мнѣ!

Дѣвушка повернула къ ней трагическое лицо.

— Ему не слѣдовало бы допускать васъ до этого.

— Я знала, что этотъ ужасъ надвигается, и мною овладѣвало безумное желаніе тутъ же, въ ложѣ, кончить съ этимъ… начать другую жизнь… найти покровителя, порядочную обстановку. Сначала я думала, что онъ любитъ меня; онъ такъ велъ себя. И я люблю его, потому что онъ хорошій человѣкъ. Итакъ, я спросила его, я не могла удержаться… это слишкомъ ужасно… я навязывалась ему!

Лаура говорила такъ, какъ еслибы сообщала, что заколола его кинжаломъ.

Леди Давенантъ опять встала и подошла въ ней. Снявъ съ руки перчатку, она дотронулась до ея щеки.

— Вы больны, у васъ лихорадка. Я увѣрена, что все, что вы сказали, было очень мило!

— Да, я больна, — согласилась Лаура.

— Честное слово, я васъ не отпущу домой и уложу сейчасъ въ постель. А что онъ вамъ сказалъ?

— О! это ужасно! — закричала дѣвушка, пряча лицо въ носовой платокъ собесѣдницы. — Я жестоко ошиблась: онъ вовсе обо мнѣ и не думалъ.

— Съ чему же, въ такомъ случаѣ, онъ такъ гонялся за вами? Онъ животное послѣ этого!

— Онъ никогда не гонялся за мной. Онъ велъ себя какъ настоящій джентльменъ.

— У меня терпѣніе лопнуло! — закричала лэди Давенантъ. — Я жалѣю, что не видѣла его это время.

— Да; хорошо бы это было! вы больше не увидите его. Если онъ джентльменъ, то скроется отсюда.

— Господи! всѣ вздумали скрываться! — пробормотала старушка. И, охвативъ рукой талію Лауры, прибавила: — извольте идти наверхъ со мной.

Полчаса позже, послѣ переговоровъ съ буфетчикомъ, она узнала адресъ м-ра Уэндовера и приказала буфетчику ѣхать немедленно къ нему и просить его пожаловать къ ней сегодня вечеромъ. — Ступайте скорѣй! — прибавила она: — вы теперь застанете его дома; онъ навѣрное одѣвается въ обѣду.

Ея разсчеть оказался вѣрнымъ, и ровно въ десять часовъ дверь ея гостиной растворилась и доложили о м-рѣ Уэндоверѣ.

— Садитесь, — сказала старая лэди, — сюда, ближе войнѣ, и поговоримъ. Дорогой сэръ, я васъ не укушу.

— О! я не боюсь, — отвѣчалъ м-ръ Уэндоверъ, слабо улыбаясь, но съ очевидной тревогой на лицѣ.

Лэди Давенантъ подумала съ минуту и вдругъ сказала ех abrupto:

— Еслибы вы знали, какая это славная дѣвушка!

— Вы говорите… вы говорите, — пробормоталъ м-ръ Уэндоверъ.

— Да, я говорю про Лауру. Она наверху, въ постели.

— Наверху, въ постели!

Молодой человѣкъ вытаращилъ глава.

— Не бойтесь… я не собираюсь посылать за ней! — засмѣялась хозяйка. — Прежде всего прошу васъ понять, что она не подозрѣваетъ, что я послала за вами, и вы должны мнѣ обѣщать, что никогда, никогда, никогда не скажете ей этого. Она бы мнѣ этого не простила. Она разсказала мнѣ о томъ, что произошло между вами вчера вечеромъ… что она вамъ сказала въ оперѣ. Объ этомъ я и хотѣла съ вами поговорить.

— Она была очень странна, — замѣтилъ молодой человѣкъ.

— Я не думаю, чтобы она была такъ странна. Но хорошо, что вы находите ее только странной. Сама она Богъ вѣсть что говоритъ о себѣ. Она внѣ себя отъ ужаса отъ своихъ собственныхъ словъ, положительно внѣ себя отъ ужаса.

М-ръ Уэндоверъ помолчалъ съ минуту.

— Я увѣрялъ ее, что восхищаюсь ею… больше чѣмъ кѣмъ-либо другимъ.

— И вы говорили съ ней такимъ тономъ! Вамъ слѣдовало броситься къ ея ногамъ! Разъ вы этого не сдѣлали… надѣюсь, что вы понимаете женщинъ настолько, что объяснять вамъ лишнее.

— Припомните, гдѣ мы были… въ общественномъ мѣстѣ и въ такомъ тѣсномъ помѣщеніи, что бросаться на колѣни было не совсѣмъ удобно.

— Она такая милая, добрая и несчастная.

— Когда я сказалъ, что она странная, я хотѣлъ только выразить этимъ, что она меня прогнала.

— А вы хотѣли бы ее видѣть?

— Только не теперь, только не теперь! — поспѣшно заявилъ м-ръ Уэндоверъ.

— Я и не хочу, чтобы ее видѣли теперь, я не такая дура. Я думала современемъ, когда она перестанетъ винить себя.

— Ахъ, лэди Давенантъ, вы должны предоставить это мнѣ! — отвѣчалъ молодой человѣкъ, послѣ минутнаго колебанія.

— Вы, кажется, очень часто тамъ бывали; значитъ, она вамъ нравилась?

— Она мнѣ нравилась и нравится больше чѣмъ когда-нибудь.

— Ну, значитъ, вы хорошій человѣкъ.

М-ръ Уэндоверъ не сразу отвѣчалъ:

— Мнѣ не легко говорить объ этихъ вещахъ, но если вы разумѣете, что я собирался просить ея руки, то я обязанъ сказать вамъ, что у меня не было этого намѣренія.

— Ахъ! ну, тогда я ничего ровно не понимаю. Она вамъ нравилась, вы ѣздили туда каждый день. Что же вамъ надо было?

— Я ѣздилъ не каждый день. Кромѣ того, у васъ, англичанъ, совсѣмъ другія понятія.

— Ну, я не знаю вашихъ понятій, — сердито сказала старушка.

— Но я имѣлъ право думать, что эти дамы знаютъ: онѣ-то вѣдь американки.

— Онѣ! дорогой сэръ! Ради Бога, не припутывайте сюда Селину!

— Отчего нѣтъ? Я и ею тоже восхищался, и находилъ ея домъ очень интереснымъ.

— Боже мой! хороши у васъ вкусы! Мнѣ очень жаль разрушать ваши иллюзіи, но м-съ Беррингтонъ — дрянная женщина.

— Дрянная женщина?

— Она бросила мужа.

— Вы хотите сказать, что она бросила мужа для кого-нибудь другого?

— Ни болѣе, ни менѣе того, — для нѣкоего Криспина. Оказывается, что по какимъ-то своимъ соображеніямъ она сдѣлала это самымъ пошлымъ образомъ, публично, точно хотѣла похвалиться. Лаура разсказала мнѣ, что это случилось вчера въ оперѣ, и позвольте мнѣ выразить вамъ свое удивленіе, что вы не догадались объ этомъ.

— Я видѣлъ, что что-то тутъ не такъ, но не понималъ. Боюсь, что очень тупъ въ этого рода дѣлахъ.

— Понятно, почему Лаура была въ такомъ ужасномъ состояніи.

— Мнѣ очень ее жаль, — сказалъ м-ръ Уэндоверъ серьезно и осторожно.

— И мнѣ также! Конечно, если вы не любите ее, такъ и толковать нечего.

— Я долженъ съ вами проститься, я уѣзжаю изъ Лондона,

Вотъ единственный отвѣтъ, котораго добилась лэди Давенантъ на свой вопросъ.

— Прощайте. Она самая хорошая дѣвушка, какую я только знаю. Но еще разъ, пожалуйста, не выдавайте ей меня.

— Какъ могу я васъ выдать, когда я больше съ ней не увижусь!

— О, не говорите этого, — прошептала лэди Давенантъ очень мягко.

— Она прогнала меня съ какимъ-то ожесточеніемъ.

— О! пустяки! — закричала старушка.

— Я уѣзжаю домой, — сказалъ онъ, берясь за ручку двери.

— Счастливаго пути! вамъ лучше быть въ Америкѣ, да и для нея тоже! — прибавила она ему вслѣдъ, но не была увѣрена, что онъ ее слышалъ.

XIII.

Лаура Уингъ была очень больна въ продолженіе трехъ дней, но на четвертый рѣшила, что поправилась, хота лэди Давенантъ не раздѣлила ея мнѣнія, и слышать не хотѣла о томъ, чтобы она встала съ постели. Лаура увѣряла свою пріятельницу, что ее убиваетъ бездѣйствіе; пріятельница спрашивала, что же она намѣрена дѣлать. У Лауры была своя идея, которая крѣпко въ нее засѣла, но безполезно было сообщать ее лэди Давенантъ, потому что она разбила бы ее въ дребезги. Утромъ перваго дня пріѣзжалъ Ліонель Беррингтонъ, и хотя намѣреніе его было прекрасное, но посѣщеніе не принесло отрады. Узнавъ, что Лаура больна, онъ пожелалъ, чтобы она возвратилась на Гросвеноръ-Плэсъ. Онъ сообщилъ про миссъ Стэтъ, что она «фыркаетъ» и дѣлаетъ видъ, что многое знаетъ, да не хочетъ сказать. Съ дѣтьми онъ чаще бывалъ теперь: «я хочу теперь ежедневно видѣться съ бѣдняжками», — говорилъ онъ. Можно было подумать, что дисциплина страданія уже сказывается на немъ и произвела нѣкоторую благопріятную перемѣну. Въ домѣ еще ничего не говорилось объ исчезновеніи Селины въ смыслѣ скандальномъ; но прислуга такъ старалась показать, что ничего особеннаго не случилось, что походила на карманнаго вора, усердно отворачивающагося отъ своей жертвы, послѣ того какъ стянулъ у нея карманные часы. Гувернантка навѣрное откажется отъ мѣста дня черезъ два или три; она придетъ и скажетъ ему, что она не можетъ долѣе оставаться въ такомъ домѣ, а онъ ей отвѣтитъ на это, что она чистая мартышка, если не понимаетъ, что домъ стоитъ теперь гораздо респектабельнѣе, чѣмъ прежде.

Всѣ эти свѣденія мужъ Селины сообщалъ лэди Давенантъ, съ которой разговаривалъ съ большою откровенностью и юморомъ, относясь къ своему положенію съ высоко-философской точки зрѣнія и объявляя, что онъ вполнѣ имъ доволенъ. Его жена не могла бы лучше угодить ему, еслибы къ этому стремилась; онъ зналъ, гдѣ она провела все свое время, часъ за часомъ, послѣ того какъ оставила оперу, и зналъ, гдѣ она находится въ эту минуту, и ожидаетъ найти новую телеграмму по возвращеніи на Гросвеноръ-Плэсъ. Лаура настояла на томъ, чтобы повидаться съ Ліонелемъ, но это свиданіе только пуще разстроило ее. Зять сообщилъ ей, что онъ уже видѣлся съ своимъ стряпчимъ и началъ дѣло о разводѣ.

На четвертый день своего отсутствія съ Гросвеноръ-Плэсъ, Лаура встала съ постели и собралась уходить изъ дому. Лэди Давенантъ допустила, наконецъ, что она поправляется. Сама она должна была выѣхать изъ дому въ это утро; Лаура и воспользовалась ея отсутствіемъ, чтобы послать буфетчика за кэбомъ. Она составила героическій планъ добиться отъ Ліонеля адреса сестры и ѣхать въ ней на континентъ. Она была увѣрена, что Селина находится въ настоящее время на континентѣ.

Но пока она дожидалась кэба, въ гостиную вошелъ не кто иной, какъ… м-ръ Уэндоверъ. Въ тотъ же моментъ она услышала стукъ подъѣхавшаго кэба, а м-ръ Уэндоверъ внезапно загородилъ ей дверь.

— Не прогоняйте меня, выслушайте меня, выслушайте! — сказалъ онъ. — Я пріѣхалъ къ лэди Давенантъ… мнѣ сказали, что она дома. Но я васъ хотѣлъ видѣть, я хотѣлъ умолять ее помочь мнѣ. Я хотѣлъ уѣхать… но не могъ. Вы, кажется, очень больны… выслушайте меня! Вы не понимаете… я сейчасъ все объясню… Ахъ! какой у васъ больной видъ! — закричалъ молодой человѣкъ жалобно и печально. Лаура вмѣсто отвѣта старалась отстранить его и пройти въ дверь, но вмѣсто того очутилась въ его рукахъ. Онъ придержалъ ее, но она высвободилась и ухватилась за ручку двери. Онъ упирался въ дверь спиной, она не могла отворить ее, и стояла, тяжело дыша и закрывъ глаза, чтобы не видѣть его.

— Еслибы вы позволили мнѣ высказать вамъ все, что я думаю… я все на свѣтѣ для васъ готовъ сдѣлать! — молилъ онъ.

— Пустите меня… вы меня оскорбляете! — закричала дѣвушка, толкая дверь.

— Вы несправедливы ко мнѣ… вы слишкомъ жестоки!

— Пустите меня… пустите меня! — повторила она крикливымъ, дрожащимъ, неестественнымъ голосомъ, и, когда онъ слегка отстранился, отворила дверь и убѣжала. Но онъ послѣдовалъ за нею: можно ли ему пріѣхать къ ней сегодня вечеромъ? куда она ѣдетъ? нельзя ли ему ѣхать съ нею? не позволитъ ли она ему пріѣхать завтра?

— Никогда, никогда, никогда! — отвѣтила она ему, выбѣгая на лѣстницу. Тамъ стоялъ буфетчикъ, и м-ру Уэндоверу ничего не оставалось, какъ сдержаться и отпустить Лауру. Та выбѣжала изъ дому и бросилась въ кэбъ съ поспѣшностью. М-ръ Уэндоверъ слышалъ, какъ колеса покатились, между тѣмъ какъ буфетчикъ почтительно докладывалъ, что ея лордство немедленно сойдутъ въ гостиную…

Ліонель былъ дома на Гросвеноръ-Плэсъ; Лаура влетѣла въ библіотеку и застала его разыгрывающимъ добраго папашу. Джорди и Ферди прыгали и рѣзвились вокругъ него; миссъ Стэтъ уволили отъ присутствія при ихъ играхъ съ папашей, и послѣдній держалъ младшаго сына какъ-то за желудокъ, горизонтально между ногъ, а ребенокъ дѣлалъ такія движенія, какъ будто плаваетъ. Джорди стоялъ съ нетерпѣніемъ на берегу этой воображаемой рѣки и протестовалъ, что теперь его чередъ плавать, но, увидѣвъ тетку, бросился къ ней съ просьбой, чтобы она заставила его поплавать. Ее поразило легкомысліе дѣтей; они, повидимому, и не замѣтили, что она не была нѣсколько дней дома, и нисколько не заботились о томъ, что она больна. Зато Ліонель загладилъ ихъ невниманіе. Онъ встрѣтилъ ее ласково и весело сказалъ, что очень радъ, что она вернулась, и замѣтилъ дѣтямъ, что теперь у нихъ будетъ праздникъ, потому что тетя вернулась. Ферди спросилъ: была ли она у мамы, но не дождался отвѣта, и Лаура замѣтила, что дѣти не разспрашивали больше о матери и не намекали на ея отсутствіе. Она удивлялась про себя: неужели отецъ запретилъ имъ говорить о матери, но размышляла, что такое приказаніе въ сущности не должно бы остановить ихъ. Бѣгство Селины казалось еще безобразнѣе отъ того факта, что даже дѣти не жалѣли о ней, и по мнѣнію Лауры все положеніе принимало особенно отвратительный видъ оттого, что нельзя было проливать слезъ о матери, потому что она ихъ не стоила, ни печалиться о маленькихъ дѣтяхъ, потому что они не внушали жалости.

— Ну, вы кажетесь совсѣмъ хворой… долженъ вамъ сказать! — воскликнулъ Ліонель.

И сталъ совѣтовать выпить рюмку портвейна; но Ферди предложилъ папѣ заставить тетю лучше поплавать и самъ прикинулся, что утопаетъ. Лаура прекратила эту забаву, и, когда слуга принесъ портвейнъ (Ліонель позвонилъ и приказалъ дать вина), попросила, чтобы дѣтей отослали къ миссъ Стэтъ.

— Просите тетю никогда больше не уѣзжать, — сказалъ Ліонель Джорди, когда буфетчикъ взялъ его на руки; но это повело только къ тому, что ребенокъ прокричалъ черезъ плечо:

— Слышите, не уѣзжайте!

— Вы должны мнѣ сказать, или я убью себя… даю вамъ честное слово! — сказала Лаура зятю съ ненужной трагичностью, когда они остались вдвоемъ.

— Ну, ну, — возразилъ онъ, — какая же вы упрямица! — Зачѣмъ вы грозите мнѣ? Развѣ вы не знаете, что такія вещи на меня не дѣйствуютъ? Этотъ тонъ принимала со мной всегда Селина. Надѣюсь, что вы не собираетесь подражать ей!

Лаура сидѣла и глядѣла на зятя, между тѣмъ какъ онъ курилъ сигару, прислонившись къ камину. Нѣкоторое время длилось молчаніе, въ продолженіе котораго Лаура почувствовала безразсудную досаду на то, что этотъ маленькій, краснолицый, невѣжественный жокей правъ, а ея родная сестра виновата. Она безпомощно глядѣла на него, и въ ея глазахъ выражалось нѣчто такое, чего въ нихъ никогда прежде не было, и что очевидно, произвело на него впечатлѣніе. Но она очень хорошо сообразила впослѣдствіи, что не угроза ея смутила его, да и въ настоящую минуту догадывалась по тому, какъ онъ глядѣлъ на нее, что ему отнюдь не впервые приходилось выслушивать отъ женщины, что она убьетъ себя. Онъ всегда относился къ ней какъ къ сестрѣ, но, несмотря даже на свое волненіе, она вдругъ сообразила, что онъ приравниваетъ ее теперь къ смѣшанной группѣ женскихъ фигуръ, которыя были связаны въ его умѣ со «сценами», приставаньями и скукой. Невыгоднымъ обстоятельствомъ для женщинъ, когда онѣ вздумаютъ помѣряться силами съ мужчинами, служитъ то, что онѣ тотчасъ же могутъ замѣтить, что у мужчинъ гораздо больше опыта, и что онѣ сами только увеличиваютъ имъ запасъ этого опыта. Лаура еще сильнѣе чувствовала униженіе своего пола оттого, что ея зять принималъ все такъ весело и беззаботно: онъ казался положительно счастливъ, точно ему удивительно повезло въ жизни. Ей пришло въ голову, что ему, въ самомъ дѣлѣ, пріятна мысль предать гласности свое дѣло… это доставляло ему новое занятіе, шумъ, хлопоты, и своего рода знаменитость. Это было довольно невѣроятно, а такъ какъ она была на сторонѣ виновной, то даже и унизительно. Кромѣ того, бодрость и хладнокровіе всегда заставляютъ предполагать высшую мудрость, а такое предположеніе по адресу Ліонеля было положительно обиднѣе всего.

— Я нисколько не противъ того, чтобы сообщить вамъ теперь ея адресъ, если вы этого хотите. Я скоро буду готовъ съ своими маленькими приготовленіями и вы будете свидѣтельницей на судѣ.

— Я буду свидѣтельницей? — повторила дѣвушка машинально.

— Вы будете вызваны свидѣтельницей съ моей стороны.

— Съ вашей стороны?

— Разумѣется; развѣ вы не на моей сторонѣ?

— Могутъ ли меня насильно заставить явиться въ судъ? — спросила Лаура въ отвѣтъ.

— Нѣтъ, если вы уѣдете изъ Англіи.

— Это какъ разъ то, что я сдѣлаю.

— Вы поступите нелѣпо, — сказалъ Ліонель, и очень повредите сестрѣ. — Если вы не хотите помочь мнѣ, то помогите хоть ей.

Она сидѣла съ минуту, гладя въ полъ.

— Гдѣ она… гдѣ она?

— Она въ Брюсселѣ, въ Hôtel de Flandre. И, кажется, очень довольна своей судьбой.

— Вы говорите мнѣ правду?

— Боже мой, дитя мое, когда я лгалъ! — воскликнулъ Ліонель. — Но если вы думаете къ нимъ ѣхать, то предупреждаю васъ, что поступите очень глупо. Если вы увидите ее съ нимъ, то какъ же вы будете показывать въ ея пользу?

— Я не увижу ее съ нимъ.

— Вы такъ говорите, но онъ объ этомъ постарается. Конечно, если вы готовы дать ложную клятву…

— Я готова на все.

— Душа моя, я былъ, однако, всегда добръ съ вами.

— Конечно, вы были добры.

— Если вы хотите защищать ее, то держитесь лучше отъ нея подальше. Кромѣ того, для васъ самой отнюдь не полезно, если свѣтъ узнаетъ, что вы съ нею за-одно.

— Я не забочусь о себѣ.

— Неужели вы не заботитесь нисколько и о дѣтяхъ, такъ что готовы навѣки и отъ нихъ отказаться. А это такъ будетъ, моя душа. Если вы поѣдете въ Брюссель, то никогда больше не вернетесь сюда… никогда не переступите за этотъ порогъ… никогда больше до нихъ не прикоснетесь.

Лаура склонила голову на руку, которой опиралась на кожаный локотникъ дивана. Такъ она сидѣла, пока Ліонель курилъ сигару; но, наконецъ, поднялась, чтобы выйти изъ комнаты, съ необыкновеннымъ усиліемъ, которое стоило ей физической боли. Онъ подошелъ въ ней, стараясь удержать ее, пытаясь взять за руку и убѣдительнымъ тономъ произнесъ:

— Милая моя, не старайтесь вести себя такъ, какъ она! Если вы будете смирны, я не вызову васъ въ судъ, даю вамъ честное слово. Вамъ нужно теперь доктора — вотъ кого вамъ нужно… И какая будетъ польза, если вы привезете ее обратно, завернутую въ вату и въ розовую бумажку? Неужели вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что я соглашусь взглянуть на нее… иначе какъ въ залѣ суда?

— Я должна, должна, должна! — закричала Лаура, вырываясь отъ него и идя къ двери.

— Ну, если такъ, то прощайте, — сказалъ онъ самымъ суровымъ тономъ, какой она когда-либо у него слышала

Она не отвѣчала, но ушла, заперлась въ своей комнатѣ и пробыла такъ около часу. Послѣ этого она сошла въ дѣтскую и попросила миссъ Стэтъ быть такой доброй и придти съ нею поговорить. Лаура сообщила ей, что сестра ея больна, и что она ѣдетъ къ ней за границу. Лаура знала, что гувернанткѣ извѣстна вся правда, и гувернантка знала, что Лаурѣ это прекрасно извѣстно, но обѣ дѣлали видъ, какъ будто бы ничего не случилось; миссъ Стэтъ, сначала вяло и неумѣло помогавшая Лаурѣ укладываться, въ концѣ концовъ заинтересовалась таинственной и романической обстановкой отъѣзда Лауры. Гувернанткѣ стало казаться, что она тоже отчасти героиня романа. Она даже дала денегъ взаймы Лаурѣ, у которой оказалось ихъ очень мало въ портмоне, и проводила ее на станцію желѣзной дороги.

Четверть часа спустя, Лаура сидѣла въ углу вагона, закутанная въ ротонду (іюльскій вечеръ былъ свежъ, какъ это часто бываетъ въ Лондонѣ), и нетерпѣливо ждала, когда тронется поѣздъ. Она забилась въ самый уголъ, но это, повидимому, не помѣшало ей быть узнанной джентльменомъ, обходившимъ всѣ вагоны. Какъ только онъ увидѣлъ ее, то вошелъ въ вагонъ и, сѣвъ напротивъ ея, заговорилъ шопотомъ, со сложенными руками. Она закрыла глаза, чтобы не видѣть его; уйти же изъ вагона не могла, потому что онъ загородилъ ей дорогу.

— Я послѣдовалъ за вами сюда… я видѣлъ миссъ Стэтъ… я умоляю васъ не уѣзжать! Прошу васъ, не уѣжайте. Я знаю, что вы дѣлаете, я видѣлъ лэди Давенантъ, она мнѣ все разсказала. Я просилъ ее помочь мнѣ. Я думалъ о васъ непрерывно день и ночь въ продолженіе этихъ четырехъ дней. Лэди Давенантъ сообщила мнѣ ужасныя вещи, и я умоляю васъ не уѣзжать!

Лаура раскрыла глаза (въ его голосѣ была какая-то нотка, тронувшая ее) и на мигъ взглянула на него; то былъ первый взглядъ послѣ тѣхъ отвратительныхъ минутъ, какія она провела въ Ковентгарденѣ. Она никогда не говорила съ нимъ о сестрѣ иначе, какъ съ уваженіемъ, и теперь сказала:

— Я ѣду къ сестрѣ.

— Я знаю это и молю васъ этого не дѣлать: это большая ошибка. Останьтесь и выслушайте меня.

Дѣвушка встала съ мѣста; то же сдѣлалъ и м-ръ Уэндоверъ.

— Что вы можете сказать мнѣ? Это не ваше дѣло! — проговорила она сквозь зубы. — Уйдите, уйдите, уйдите!

— Неужели, вы думаете, я бы сталъ говорить, еслибы не принималъ въ васъ участія, еслибы я не любилъ васъ! — прошепталъ молодой человѣкъ, около самаго ея лица.

— Никакого участія не нужно. Только люди узнають это и будутъ сплетничать. Такъ мнѣ и слѣдуетъ! Куда я поѣду, если не къ ней?

— Ко мнѣ, ко мнѣ, дорогая, дорогая! — продолжалъ м-ръ Уэндоверъ: — вы больны, вы просто не въ своемъ умѣ! Я люблю васъ! увѣряю васъ.

Она оттолкнула его руками.

— Если вы послѣдуете за мной, я брошусь изъ окна.

— По мѣстамъ! по мѣстамъ! — закричалъ кондукторъ.

М-ръ Уэндоверъ долженъ былъ выйти изъ вагона.

Лаура снова забилась въ уголъ, и поѣздъ тронулся.

М-ръ Уэндоверъ не сѣлъ въ другой вагонъ. Онъ остался въ Лондонѣ и въ тотъ же вечеръ отправился къ лэди Давенантъ. Онъ зналъ, какъ она интересуется Лаурой, и надѣялся узнать о ней что-либо, а вмѣстѣ съ тѣмъ желалъ сообщить, что слова ея запали ему въ сердце, что она произвела на него неизгладимое впечатлѣніе, что онъ безъ памяти влюбился въ нее!…

Лэди Давенантъ жестоко сердилась на упрямство дѣвушки, но совѣтовала ему терпѣніе, терпѣніе и терпѣніе.

Недѣлю спустя, она получила извѣстіе отъ Лауры Уингъ изъ Антверпена; Лаура отправлялась въ Америку изъ этого порта, но въ письмѣ своемъ ничего не говорила про тотъ пріемъ, какой ей сдѣлала сестра въ Брюсселѣ и вообще ни слова про Селину.

Въ Америку послѣдовалъ и м-ръ Уэндоверъ за своей юной соотечественницей (этого, по крайней мѣрѣ, она не могла ему запретить), и тамъ въ настоящую минуту практикуется въ добродѣтели, рекомендованной ему лэди Давенантъ. Онъ знаетъ, что у Лауры нѣтъ денегъ, и что она живетъ у дальнихъ родственниковъ въ Виргиніи, — положеніе, которое онъ, быть можетъ, ошибочно считаетъ невыразимо скучнымъ. Онъ знаетъ также, что лэди Давенантъ послала ей пятьдесятъ фунтовъ, и самъ подумываетъ о пересылкѣ денегъ не прямымъ, конечно, путемъ, а черезъ лэди Давенантъ.

Между прочимъ, такъ какъ скандальный процессъ Ліонеля Беррингтона противъ жены долженъ въ скоромъ времени разбираться въ судѣ, м-ръ Уэндоверъ не безъ удовольствія помышляетъ о томъ, что Виргинія далеко отъ береговъ Темзы и не скоро туда дойдутъ подробности о дѣлѣ: «Беррингтонъ — versus Беррингтонъ».

А. Э.

"Вѣстникъ Европы", №№ 8—9, 1889