Дискредитированный, нравственно убитый Деникин решил уйти, тем более, что Англия предъявила требование о заключении мира, как РСФСР, так и правительству Деникина.
Настроение белых частей, как я уже указывал, было подавленное и разочарованное – из частей сохранился только один Крымский корпус под моей командой, удерживающей Крым – всё же остальное представляло собой стадо беглецов, разбитое и испытавшее кошмарные новороссийскую и одесскую эвакуации, за время которых старшие начальники, ради своего спасения, бросали на произвол судьбы и милость победителя свои части. Среди добрармии было очень многочисленное течение за заключение мира, безразлично от того, останется ли Крым отдельным, или будет амнистия Советской власти.
Результатом этих стремлений и наличия в Крыму остатков белой армии Деникина и явилось назначение главнокомандующим вооружёнными силами юга России генерала Врангеля, выдвинутого на этот пост французами.
Совещание, собранное Деникиным 4 апреля 1920 года, под председательством генерала Драгомирова, для выбора нового главнокомандующего отказалось голосовать, и тогда, под давлением общественных группировок и под руководством высшего духовенства и старых сепараторов, придерживавшихся французской ориентации, Деникин подписал приказ о назначении генерала Врангеля главнокомандующим и извещение о своём отъезде из армии.
На совещании 4 апреля 1920 г. мнения ораторов разделились: большинство стояло за заключение мира, причём выдвигалось (тогдашняя французская и английская точки зрения), что Крым должен остаться самостоятельным, так же как и Грузия и прочие лимитрофы. И Антанте нужно было дробление бывшей России на мелкие части, а кроме того, наличие самостоятельного Крыма давало лишний путь к новой интервенции. Но эта «формула» не собрала себе достаточного большинства. Так, например, заявление ген. Сидорина о том, что надо заключить мир безоговорочный с самой минимальной эвакуацией (лиц) и передать весь черноморский флот РСФСР, как законной русской власти, встретило большее сочувствие (как известно, в первые же месяцы правления Врангеля, командующий Донским корпусом генерал Сидорин был отдан под суд за разлагающую корпус деятельность и разжалован).
Совещание 4 апреля не могло вынести определённого решения относительно судьбы армии. Как я уже указывал выбирать главкома оно отказалось, но по вопросу о Крыме ни одно мнение не имело большинства.
Поэтому Врангелю было поручено заключение мира с РСФСР, с тем, чтобы на худший конец, лицам, неприемлемым для красных, был гарантирован свободный выезд за границу. Постановление это было подписано президиумом совещанию. Но всё это не входило в планы французской буржуазии и её ставленника Врангеля.
Путь к проведению французского плана был очень лёгок. Так как разговоры о мирных переговорах разлагали даже мой корпус и грозили преждевременным крушением фронта, то эти переговоры должны были вестись тайно. А раз тайно, то, под давлением Франции, их вовсе вести не стали.
Под давлением Франции, которая теперь взяла руководство белой армией в свои руки, было объявлено, что большевики не согласны на переговоры с белыми и, чтобы их подвинуть на это, требуется доказать свою силу; вместе с тем объявлялось, что изменников идеи родины за границей никто не примет. Была начата японская оккупация в Сибири и интенсивное польское наступление с запада. Надо подчеркнуть, что подробности польской войны усиленно скрывались, видимо по тем причинам, которые указывались мной выше, т.е., что в некоторых кругах поражения иностранцев встречались с ликованием. Врангель немедленно объявил о признании им всех прежних русских долгов, в ответ на что Франция признала Врангеля «де-юре».
Так или иначе, французам удалось толкнуть армию Врангеля на наступление в северную Таврию, и 7 июня 1920 г. под давлением десанта через Азовское море, 12 армия красных принуждена была начать поспешный отход на Каховку, вследствие потери железнодорожного сообщения на Мелитополь.
Франции удалось двинуть даже колебавшихся людей на новое наступление, что, в связи с наступлением Польши, вносило страшное разорение в РСФСР.
Движение Махно и, в особенности, восстание хуторян в Приднепровье позволили опять поднять усиленную пропаганду идеи отечества и защиты народа против «ига красных, поставленных германцами». Всё это было шито белыми нитками, но позволяло отговариваться перед политически безграмотными людьми.
Сменивший английского генерала Нокса французский генерал Пелле действовал менее тактично. Если при Деникине всё шло под патриотическими лозунгами «отечества» и его нужд, то Пелле уже просто и открыто диктовал Врангелю свою французскую линию.
Картина была такая: Приднепровье было охвачено восстанием хуторян, от которых Соввласть отобрала излишки в пользу бедняков; казалось бы, что уж если драться за народ, то надо идти туда, где он волнуется, а между тем Пелле требовал операции в направлении на Дон. На Дон было идти незачем; там всё, способное носить оружие ушло на польскую войну; там не было сочувствия и поддержки. Но если расшифровать эту загадку, то мы увидим, что на пути следования лежит Донецкий бассейн, угольные копи которого были очень нужны французскому капиталу; занятие их наносило большой экономический удар РСФСР.
Я категорически восстал против этого проекта, указывая на все его недостатки.
Врангель уехал от меня сильно расстроенный и отменил свой приказ наступать моему корпусу. По возвращении Врангеля в Севастополь к нему немедленно приехал сильно встревоженный генерал Пелле. И нажим генерала Пелле был настолько силён, что я получил по аппарату из ставки указание выполнить движение. Тогда же мне пришлось спросить Врангеля: за что мы боремся, за отечество или за французов? Мне пришлось заявить, что я поднимал восстание против Соввласти, как против ставленников немцев, а теперь вижу, что мы служим французам и отдаём им отечество; чем же немцы хуже французов? Для меня идея борьбы становится неясна, и я не могу прямо и открыто смотреть в глаза своим подчинённым.
Была сделана уступка: мой корпус был с донецкого направления переброшен на днепровское, где начиналось, к тому же, наступление красных, но операции продолжались в прежнем духе.
Я подал в отставку и уехал с фронта.
Могу с чистой совестью сказать, что моими первыми учителями политграмоты, хотя и не желая этого, были генералы Врангель и Пелле. Открытое использование Францией идеи «русского отечества» для своих целей помогло мне прозреть.
Мне пришлось видеть, как давил Пелле на производство донского и кубанского десанта, с целью захватить Донецкий бассейн, т.е. уголь, и отрезать грозненский и бакинский районы, т.е. нефть. Даже Врангеля передёргивало, когда он приезжал. Возможно, впрочем, что это было из-за самолюбия, потому что мне раз пришлось столкнуться с генералом Пелле у Врангеля, с которым я говорил опять-таки о ненормальности всего положения. Генерал Пелле, не стесняясь меня, или думая, что я не понимаю по-французски, очень резко и прямолинейно высказал приведённую выше расшифровку стремлений на Дон и Кубань. Он прямо заявил: «Это ослабит РСФСР, это нанесёт ей удар»… и потом добавил: «она станет с вами разговаривать».
Потом пришлось видеть, как наштаб Врангеля, генерал Шагилов, нарочно раскрывал карты о кубанском десанте для вздутия цен на нефтяные бумаги и занимался продажей их.
Пришлось видеть, как премьер-министр Врангеля, Кривошеин, с большой пользой для себя пропускал через себя поставки на армию. Это всё шло усиленным темпом, когда армия Врангеля шла вперёд в сентябре 1920 года и докатилась до Синельникова. Но это торжество продолжалось недолго. Части Врангеля были нравственно совершенно разложены: это были люди, либо разочаровавшиеся в идее белой армии и только колебавшиеся, надо немедленно бросить дело, вера в правоту которого колеблется, или добиться заключения мира; либо – люди, потерявшие всякую идеологию и готовые служить кому и чего угодно, лишь бы платили деньги, а так как денег всегда было мало, то ударившиеся в грабежи. И эту армию французская буржуазия толкала наступать на РСФСР с единственной целью – возможно больше разорить первое пролетарское государство и если не сломить, то сделать его более сговорчивым.
Как я уже сказал, среди армии происходили большие колебания. Так, например, история с моим уходом, конечно, вызвала немало разговоров и повлекла массовый уход командного состава из 2-го армейского корпуса (бывшего Крымского). Достаточно сказать, что из двух начальников дивизий ушёл один; из 9 командиров ушло 5; в артиллерии была та же картина; относительно более мелких чинов офицерства картина была та же; 8-й кавполк пришлось расформировать из-за полного разложения полка и ухода большинства офицеров во главе с командиром полка. Крымский корпус перестал быть боевой ценностью – в этом Врангелю самому пришлось признаться. Это показывает, насколько крупную ломку идеологии вызывали грабительские действия французской буржуазии, даже в стане тогдашних врагов Соввласти.
Единственная неразбитая часть бывшей армии Деникина перестала существовать, как ценная боевая сила. Оставались только беглецы из Новороссийска и Одессы, которые уже испытали, что значит эвакуация, и которые, как я уже указывал, в большинстве о идеологии были простые ландскнехты, а солдатская масса пополнялась по всеобщей мобилизации. А французы всё гнали и гнали вперёд…
Как я уже сказал, торжество наступления Врангеля, захватившего Синельниково осенью 1920 года, продолжалось недолго. 14 октября армия Кутепова была разгромлена в районе Никополь-Александровск. Ландскнехты почувствовали, что они разбиты и что им предстоит ещё одна эвакуация. А что значит эвакуация при ландскнехтах-начальниках – они уже испытали.
Напрасно ездил Пелле к Врангелю. Врангель был бессилен. После перекопских боёв на фронте почти никого не осталось. Ещё до них огромные массы шли на портовые города и грабили по дороге, чтобы побольше увезти с собой.
Последним средством Франции удержать растерявшегося Врангеля в Крыму была угроза, что беглецов за границей не примут. Насколько Франция не была подготовлена к столь быстрому крушению Крыма показывает то, что в момент самого бегства (ещё до эвакуации) в Севастополь прибыл ледокол «Илья Муромец», возвращённый Францией Врангелю из состава бывшего русского добровольного флота, застрявшего во время войны за границей. Правда, потом Франция сторицей вознаградила себя за это возвращение, задержав у себя весь черноморский флот.
Угроза Франции, как я уже сказал, не помогла, и Врангель должен был покинуть Крым. Конечно, Франция принуждена была принять его в Константинополь. Ей об этом жалеть не пришлось: она приобрела несколько тысяч ландскнехтов. И она их, хоть впроголодь, но содержала. В дальнейшем эта армия ландскнехтов пользовалась всё большей и большей поддержкой. Можно только поражаться Франции в этом отношении. Официально армия Врангеля превратилась в рабочих, но сохранила военный командный состав и даже в Болгарии принимала участие в подавлении революции, как кадровые войсковые части. Для чего сохраняются управление и кадры армии Врангеля? Можно ли сомневаться в том, что это не только для экзекуции на Балканах, но и для новых попыток интервенций под лозунгом «за отечество»? Ведь наступать на СССР так неудобно и неловко, но поддержать «представителей русского народа» можно.
Сохранением, хоть в скрытом виде, армии Врангеля французская буржуазия сделала ещё один враждебный выпад против СССР.
Весь конец 1920 г. и начало 1921 г. и Франция и Англия стремились создать затруднения РСФСР, используя для этого оставшиеся в Галлиполи (Константинополь) кадры белой армии.
Начать новую открытую интервенцию было невозможно из-за возмущения широких слоёв населения названных стран, а в особенности их рабочих масс, так что приходилось действовать под сурдинку.
Поэтому Франция и Англия старались организовать волнения в РСФСР, перенаправляя туда мелкие отряды из белой армии для поднятия восстаний, которые позволили бы Антанте вновь вмешаться во внутренние дела РСФСР, или использовать эти волнения для переговоров с ней. Такое давление Антанте было необходимо. Огромный рынок и источник сырья пропал, пропала и возможность их эксплуатации. Но если вызвать волнения, то есть надежда сделать советское правительство более сговорчивым и менее строптивым. К таким действиям перешли Франция и Англия, ещё увеличивая этим свой долг перед рабочими и крестьянами первого пролетарского государства.
Ландскнехтов стали настраивать опять на лозунг «за отечество», но это уже действовало слабо. Для ландскнехтов этот лозунг был не убедителен, а для тех, кто искренне раньше шёл на смерть, он уже был расшифрован: они видели, что под патриотическим лозунгом ведётся борьба против их народа.
Приехав в Константинополь я немедленно подал заявление об уходе из армии. К этому меня побудила вся совокупность вышеописанной мной обстановки (более подробно это описано в моих воспоминаниях).
Зная, как Врангель, по политическим соображениям, заминал мою историю – я открыто обратился к общественному мнению с письмом, в котором излагал состояние армии. Результатом этого было назначение суда надо мной. И генштаба генерал-лейтенант Слащов-Крымский был приговорён к исключению из белой армии за его разлагающую армию деятельность. К большему меня приговорить не могли, ибо я был частным человеком, под охраной турецких властей. Демократической Франции по политическим причинам вмешиваться в эту историю не хотелось.
Но на этом дело не кончилось. Казалось бы, что если Франция и Англия не имеют вражды к русским рабочим и крестьянам и что если они во имя прежних заслуг России (так официально заявлялось) поддерживают лозунг русского отечества, то им нечего обращаться к «отступнику» и нечего натравливать находившихся за границей русских на РСФСР. Но здесь пришлось считаться с двумя обстоятельствами: 1) Слащов видится с «подозрительными» людьми и 2) идеология Слащова понятна многим из белой армии, а его противники, не имея возможности откровенно сказать, что они под лозунгом за отечество прикрывают свою службу Франции, не могут выставить против него обвинения. И вот Пелле (Франция) и Уоккер (Англия) повели другую линию, выказав своё неудовольствие ландскнехтам белой армии и Врангелю.
Для спасения русского «отечества» были предприняты старания примирить Врангеля и Слащова и вернуть последнего на должность мавра, который ещё не сделал своего дела. Тут, естественно, был важен не сам Слащов, а та группа, которая, так же как и я, политически прозревала. Я в то время кое с кем уже говорил и собирался уезжать в РСФСР. Это был как раз разгар посылок отрядов из состава белой армии на Кавказ и в Крым, для того, чтобы вызвать там волнения, которые, если разрастутся, то нанесут новый экономический удар РСФСР, по соседству с источниками нефти и угля. В Крым поехали генерал и капитан Моисеевы с трёмястами ландскнехтами, снаряжёнными за счёт Антанты. Подобные же отряды посылались и на Украину.
Я переехал на «угол» Босфора и Чёрного моря, в 20 вёрстах от Константинополя, в имение Мемет-паши, и, как я уже указывал, готовился к побегу в РСФСР.
Среди лета неожиданно приехал в имение Энвер-паши сербский консул и немедленно сделал мне визит, приглашая прийти к нему поужинать. За ужином я застал офицеров лейб-гвардии Атаманского полка из штаба Врангеля, и разговор вертелся на том, что в тяжёлый для родины момент ссориться нельзя, а надо действовать всем заодно, во имя отечества.
Сербский консул мало вмешивался в разговор, ограничиваясь сочувственным киванием головы: он старался, видимо, выдержать роль лица, желающего примирить две стороны, предоставившего им даже для этого помещение, но не желающего оказывать явного предпочтения той или другой. Всё же когда я ответил, что если говорить об отечестве, то, по-моему, оно там, а не в стане заграничных эмигрантов, то он не выдержал и заявил: «мы с этим не согласны: настоящая Россия тут, и мы, сербы, боролись бы до конца и прекратили бы свои между собой споры».
Должен сознаться, что я был несколько груб и неосторожен (своими словами я мог сорвать весь план моего отъезда), но я прекратил этот разговор очень резко.
Сербский консул был, конечно, страшно шокирован. Ужин оказался впустую – я ушёл к себе, - но виновник торжества, генерал Врангель, предупреждён вовремя о неудаче не был и разлетелся в имение Энвер-паши. Это характерный штрих заграничных попыток Франции проводить свои желания при посредстве зависимых от неё государств, одним из которых являлась Сербия.
Я скоро почувствовал результаты своей неосторожности. Контрразведки Франции и Англии убедились, что я их враг и что слухи о моём, если не желании уехать в РСФСР, то, во всяком случае, о сочувствии к советской власти верны. В имение Мемет-паши стали наезжать кавалькады для осмотра документов и нет ли оружия. Придирки делались во всём.
Я же продолжал готовиться к отъезду и подчёркиваю, что ещё о классовой борьбе существенного понятия не имел, а продолжал руководствоваться патриотическим лозунгом «за отечество», и вся моя вина была в том, что я хотел вернуться в своё отечество. Франция и Англия сделали всё, чтобы этого не состоялось.
Как они поступили со мной, так они поступили и с остальными: им нужно было раздробленное, ослабленное русское буржуазное отечество, а не РСФСР, во главе которого стоял класс пролетариата. Присоединение бывших ландскнехтов к отечеству пролетарскому грозило нарушить возможность настраивать свои народные массы на продолжение войны с РСФСР и продолжать использование идеи русского отечества для своих целей.
За границей оставались десятки тысяч русских крестьян обманутых и загнанных, которых можно было превратить в своих белых рабов (это и так делается), и дурной пример возвращения в РСФСР был крайне нежелателен буржуазии Антанты.
Исходя из того, как Франция относилась к России во время империалистической войны и как она толкала несознательные элементы на борьбу с РСФСР, равно как и из того, что она и сейчас содержит кадр ландскнехтов для создания волнений в СССР, - можно сделать правильный, ясный и лёгкий вывод о том, кто кому должен: мы ли французской буржуазии или французская буржуазия – нам.
Может быть, некоторые читатели упрекнут меня в пристрастии, но я заверяю, что пристрастия с моей стороны не было: в этой статье я приводил факты, и их не выдумывал. Я нарочно не базировался ни на одном источнике СССР. За исключением лишь одной ссылки на воспоминания французского посла Палеолога, - я приводил только личные, мной виденные факты.