Леонидъ Лобачебъ.
править«ЛОЖЬ».
правитьПосвящаю эту пьесу...
Л. Л.
Къ представленію дозволено. С.-Петербургъ,
«ЛОЖЬ».
правитьКолодинъ Николай Николаевичъ, пом. присяжн. пов. 28 лѣтъ.
Ирина Семеновна, его жена, 23 лѣтъ.
Зина ея сестра, дѣвушка 20 лѣтъ.
Анна Гавриловна, мать Колодина 50 лѣтъ.
Катя, подруга Зины, 20 лѣтъ.
Благинъ Андрей Сергѣевичъ, сосѣдъ Колодиныхъ 26 лѣтъ.
Гульковскій, Станиславъ Павловичъ, безъ опр. занятій 35 лѣтъ.
Пичугинъ Михаилъ Михайловичъ, студентъ 22 лѣтъ.
Софья Петровна, подруга Ирины 25 лѣтъ.
Березинъ Иринархъ Ивановичъ, художникъ (внѣ сцены).
Мальвина, прислуга Колодиныхъ.
Купецъ. Докторъ. Гости.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьИрина. Ты здѣсь?
Зина. Я ты уже одѣлась? Смотри, Березинъ прислалъ карточку съ какимъ то изображеніемъ. Я все-таки не понимаю: какая-то птица и глазъ. Что онъ хотѣлъ этимъ сказать?
Ирина, (разсматривая карточку). Я тоже не понимаю. Что-то черезчуръ символическое. Однако, онъ не придетъ, значитъ, самъ?
Зина (лукаво). Значитъ, такъ. (Улыбаясь). Что, опять сорвалось? Ты его ждала сегодня?
Ирина. Да, я такъ привыкла, что у насъ въ первый день Пасхи перебываютъ всѣ знакомые. Помнишь, вѣдь къ папѣ никто не присылалъ этихъ карточекъ, зато визитеры были цѣлый день. Впрочемъ, у насъ бывала другая публика…
Зина. А ты помнишь Андреева? Та кого волосатаго, который и бывалъ только въ первый день Рождества да Пасхи?
Ирина (съ грустью). Да, и никого не осталось изъ старыхъ знакомыхъ. Какъ я шла замужъ, нѣкоторые еще ходили, пока живъ былъ папа, а теперь даже неизвѣстно, гдѣ они. Андреевъ, говорятъ, спился. (Декламируя) Удѣлъ философа таковъ!
Зина. Неужели? А мнѣ онъ не правился: очень много о себѣ говорилъ, хвалиться любилъ.
Ирина. А по-моему онъ не хвалился, а просто любилъ разсказывать всѣ свои переживанія, вѣдь онъ былъ такъ впечатлителенъ…
Зина. Вотъ въ родѣ твоего Березина, тоже психопатъ какой-то!
Ирина. Во-первыхъ, почему моего Березина, а во вторыхъ, почему психопатъ? Что Березинъ натура, легко увлекающаяся, это вѣрно, по тутъ ничего ненормальнаго нѣтъ. Я, такъ кажется, его хорошо понимаю…
Зина. Ну, и что же онъ по-твоему?
Ирина. Онъ любитъ жизнь, любитъ красоту и любитъ самого себя. И говоритъ онъ не лично про себя, а о своихъ художественныхъ планахъ, идеяхъ, о своемъ творчествѣ, обо всемъ этомъ говорить и можно и должно, пожалуй, это даже необходимо, такъ какъ талантъ есть даръ Божій. Это хотя и старо, но это такъ (ходитъ по комнатѣ, заломивъ руки назадъ).
Зина. Я такъ и знала, что ты заступаться будешь, ну, не сердись, пожалуйста! Вѣдь я знаю, что ты влюблена въ него (Смѣется, подбѣгаетъ къ ней сзади и обнимаетъ). Онъ хорошій, хорошій, вотъ только плохо, что онъ не придетъ сегодня. Вѣдь ты была бы очень довольна?
Ирина (отстраняя ее). Перестань шутить, непріятно, когда о человѣкѣ говорятъ за глаза дурное. (Смягчаяясь, съ улыбкой). Вѣдь тебѣ тоже непріятно будетъ, когда о твоемъ Андрюшѣ Благинѣ будутъ говорить глупости?
Зина (хлопая въ ладоши). Ага, попалась, попалась. Влюблена, влюблена! (дѣловито). Вѣдь я не скрываю своихъ чувствъ, и мнѣ не стыдно, а ты боишься сказать, что влюблена.
Ирина. Ты и вправду будешь думать что-нибудь подобное. Нѣтъ, успокойся, я не влюблена въ Березина, а уважаю его очень. Въ самомъ дѣлѣ онъ очень талантливый и заслуживаетъ уваженія, какъ хорошій и искренній человѣкъ.
Зина. Да вѣдь я пошутила. (Мѣняя тонъ). А все таки, что-то долго никого нѣтъ, что-то скучно сдѣлалось…
Ирина. Да, въ такіе большіе праздники бываетъ иногда такая особая острая грусть, въ особенности, когда чувствуешь себя одинокимъ. Бываетъ такъ, что и много кругомъ людей, а ты все-таки одинока, и жаль, что не будни, и нѣтъ работы. (Подходитъ и смотритъ на картину, изображающую «Семейный раздоръ»). Вотъ посмотри, какіе они всѣ одинокіе! Произошла ссора, и всѣмъ тяжело. Нехорошо, когда раздоръ въ семьѣ (поправляетъ сдвинутую на бокъ картину).
Зина. А у Бѣльскихъ съ 10 часовъ все играютъ. Жаль, что у насъ нѣтъ рояля. Впрочемъ, мы и играть не умѣемъ.
Ирина. Что же дѣлать, многаго у насъ не хватаетъ, и многаго мы не умѣемъ и не знаемъ, и первое это то, что мы по умѣемъ и не можемъ жить по-людски (Раздумчиво). А жить такъ хочется… (Опускается на диванъ).
Зина (тономъ Ирины). И хочется любить такъ сильно, сильно… И чтобы чувствовать, что и тебя любятъ (Века киваетъ и подбѣгаетъ къ окну). Ирина, посмотри день-то какой, вѣдь весна, весна наступила!!
Ирина. Что жъ, и радуйся, если можешь. Тебя должна радовать весна: поѣдешь на дачу, Андрей Сергѣевичъ жить будетъ рядомъ, пожалуй, тебѣ будетъ очень хорошо.
Зина. Ну, что ты такая? Вѣдь и ты поѣдешь на дачу, у Николая лѣтомъ будетъ меньше занятій, будемъ всѣ вмѣстѣ гулять, кататься на лодкѣ, купаться, бѣгать по горамъ… Хорошо!
Ирина. Я, пожалуй, согласна съ тобой: лѣто имѣетъ много своихъ собственныхъ прелестей. Можетъ быть, и мнѣ весело будетъ… Ну, ладно объ этомъ. Ты мнѣ вчера такъ и по досказала, что съ тобой говорилъ въ пятницу Андрей?
Зина. Да и нечего было досказывать. Ничего онъ особеннаго не говорилъ. Вѣдь знаешь — онъ только съ тобой много разговариваетъ, а со мной ему только скучно…
Ирина. А мнѣ кажется наоборотъ, онъ тебѣ удѣляетъ слишкомъ много времени, да, пожалуй, слишкомъ много.
Зина (усаживаясь въ углу, застѣнчиво). Ну, что жъ тебѣ-то?
Ирина. Странно, какъ же это, что-жъ мнѣ? Я не думала, что у тебя отъ меня будутъ какія-то тайны! (Снова раздражаясь). Я, кажется, имѣю нѣкоторое право интересоваться поведеніемъ своей сестры и тѣхъ лицъ, которыя бываютъ у насъ въ домѣ?
Зина. Нѣтъ, я не понимаю только, почему, когда ты начинаешь со мной говорить объ Андреѣ, ты всегда начинаешь кипятиться? Да и почему это такъ тебя интересуетъ. Вѣдь изъ этого еще ничего особеннаго не слѣдуетъ, что я его люблю.
Ирина. Конечно, ничего не слѣдуетъ. А, впрочемъ, мнѣ все равно, дѣлайте и говорите, о чемъ хотите… (Слышенъ звонокъ, пауза). Кажется, Катя пришла… (Входитъ Катя въ пышномъ дѣломъ платьѣ — красивая, веселая).
Катя. А, Ирина Семеновна, здраствуйте, Христосъ Воскресе… — Зина, здраствуй, Христосъ Воскресе (Цѣлуются)… Вы одни? Еще никого нѣтъ? А я уже у бабушки побывала, у тетки побывала, на лихачѣ ѣздила…
Ирина. Вотъ настоящая барышня, смотри, какая нарядная, раздушенная, сразу видно, что у ноя праздникъ.
Катя. Что вы говорите! А вы что-то скучныя, ничего не случилось? Мнѣ страшно…
Зина. Ничего, ничего, мы все философствовали отъ нечего дѣлать… Ну, ка, повернись. Это новое платье?
Катя. Новое, что хорошо сидитъ, м-мъ Эльза дѣлала.
Зина. На тебѣ все хорошо, ты умѣешь наряжаться. Гдѣ это только ты денегъ берешь?
Катя (обидчиво). Да, хорошо тебѣ говорить, а мнѣ сколько слезъ стоило это платье: мама совсѣмъ не хотѣла шить новаго платья, знаешь, какая она скряга.
Ирина. Можетъ быть, у мамы денегъ не было. Ну, да это не наше дѣло. А ты замѣчаешь, Зина, что мы съ тобой очень мало обращаемъ вниманія на наряды. Вотъ видишь, Катя, хотя и съ трудомъ, приготовила себѣ къ празднику свѣтлое платье, а мы, какъ великимъ постомъ, нарядились въ томныя юбки и свѣтлыя кофточки. Хотя это и не такъ важно, но я жалѣю, что не надѣла своего подвѣнечнаго платья.
Зина. Кто же тебѣ мѣшаетъ, поди и надѣнь.
Ирина. Ну, съ какой стати, я шучу. (Къ Катѣ). Ну, какъ поживаешь, Катя. Значитъ скоро и благословеніе, честнымъ пиромъ да и за свадебку?..
Катя. Вотъ поэтому-то мнѣ и платье бѣлое сдѣлали, чтобы и на благословеніе годилось. Только не скоро, можетъ, на троицу.
Зина. Ты бы хотя къ намъ привела показать жениха, мнѣ такъ хочется съ нимъ познакомиться. Онъ красивый?
Катя. О, увидишь, сразу влюбишься! (Смѣется). Вотъ вообрази: носъ армянскій, глаза рыбьи, шея, какъ у жирафа, волосы ершомъ и въ правомъ ухѣ серьга отъ грыжи. Лучше не придумаешь, да еще усы длинные, внизъ растутъ, какъ у китайца.
Ирина. Это что-то ужасное ты изобразила. А тебѣ онъ нравится? Или въ самомъ дѣлѣ онъ некрасивый?
Катя. Въ самомъ дѣлѣ онъ такой и никому не нравится, меня всѣ отговариваютъ, да ужъ я рѣшила.
Ирина. Странно, зачѣмъ же ты за него выходишь, когда онъ и тебѣ не нравится? Вѣдь ты его и плохо знаешь?
Катя. Ну, какая важность, только бы вытти замужъ, пускай деньги зарабатываетъ, да заботится о женѣ, а тамъ мало ли интересныхъ мужчинъ? Я на него и вниманія-то обращать не буду!
Ирина. Вотъ чудачка то, Катя! Слышишь, Зина?
Зина. Слышу. Вѣдь онъ богатый, ей будетъ и такъ хорошо. Я тоже хотѣла бы быть женой богатаго человѣка. Нѣтъ, нѣтъ я хотѣла бы только быть самостоятельной и не быть никому въ тягость.
Ирина. А развѣ ты теперь не чувствуешь себя самостоятельной?
Зина. Ну, какая ужъ самостоятельность! Если бы я съ отцомъ жила, тогда другое дѣло, а то здѣсь вѣдь только ты мнѣ родная.
Ирина. Напрасно ты такъ думаешь, тебя здѣсь всѣ любятъ, какъ родную (Пауза, слышенъ звонокъ въ прихожей).
Благинъ (входитъ и здоровается со всѣми. Онъ средняго роста, съ пышными волосами и блѣднымъ лицомъ, одѣтый только прилично. Всѣмъ напоминаетъ кого-то изъ знакомыхъ). Съ праздникомъ васъ, господа. А я къ вамъ нежданнаго гостя привелъ, по дорогѣ встрѣтились. (Входитъ Пуликовскій). Вотъ, полюбуйтесь на странствующаго артиста, на гастроли пріѣхалъ. Я его даже не узналъ, смотрите, какъ отъѣлся.
Гульковскій (высокій и здоровый мужчина, съ выдающимися мускулами, съ бритымъ лицомъ и остриженной наголо головой; вся его фигура и низкій голосъ сразу пріобрѣтаютъ симпатію окружающихъ. Онъ сначала осматривается, затѣмъ подходитъ къ Иринѣ). Миръ дому сему! Челомкаться будете? Нѣтъ, ужъ знаю, что губки для мужа бережете, а вотъ съ барышнями я поцѣлуюсь (христосуясь). Ну-съ, а Николай съ визитами отдѣлывается?
Ирина. Да, онъ скоро вернется. Ну, садитесь, разсказывайте, гдѣ васъ Богъ носилъ? Въ Москву на праздники пріѣхали?
Катя (беретъ Зину за руки и кружится по комнатѣ).
Зина. Перестань.
Катя. Ну, давай сядемъ (садятся).
Гульковскій. Далеко-съ я былъ, многоуважаемая Ирина Семеновна. Верстъ этакъ за шестьсотъ и больше, пироги ѣлъ, начиненные селедкой, учился съ женой дрова рубить, въ валенкахъ спать ложился… Видите, какое разнообразіе пережитаго.
Благинъ. Онъ оказывается два дѣла дѣлалъ: и Отелло изображалъ, и на кожевенномъ заводѣ табельщикомъ состоялъ, вотъ что значитъ универсальная подготовка… (Ходитъ по комнатѣ, разсматриваетъ картины, затѣмъ подходитъ къ Зинѣ).
Гульковскій. Что жъ по-моему жизнь должна быть разнообразна и наполнена всякими несообразностями, ибо человѣкъ, живущій однообразно, начинаетъ хандрить и ныть, что вовсе не оправдываетъ его прямого назначенія.
Ирина. Какое же по-вашему прямое назначеніе человѣка?
Гульковскій. А вотъ: явившись изъ небытія, стремительно пролетѣть назначенную ему полосу жизни, не думая и не замѣчая никакой нецѣлесообразности, а только какъ можно больше двигаясь, размахивая руками и ногами, безъ умолку крича и все время доказывая и себѣ и людямъ, что твои движенія необходимы, а затѣмъ снова вернуться въ небытіе. Помните, у Байрона въ Каинѣ: — "Мы всѣ должны умножить родъ Адама, ѣсть, жить, любить, дрожать за жизнь, работать, смѣяться, плакать, спать и умереть… (Благинъ, Катя и Зина тихо разговариваютъ).
Ирина. Какой же въ этомъ смыслъ, я нечего ни понимаю?
Гульковскій. Вотъ въ томъ-то и дѣло, что здѣсь нѣтъ никакого смысла, но это-то и необходимо, чтобы не кончить съ собой раньше времени.
Катя. Я пойду къ бабушкѣ.(Уходитъ).
Благинъ. Что такое вы изрекли? Позвольте мнѣ заступиться за жизнь вообще, то-есть я не заступаться буду, жизнь не требуетъ оправданій, но жизнь въ самомъ дѣлѣ такъ хороша, что жить стоитъ для самой жизни. Вы со мной не согласны?
Гульковскій. Согласенъ я или нѣтъ, это дѣло другое, но я отъ васъ это и раньше слышалъ. Вы какъ-то мнѣ одинъ разъ заявили, что жить вообще стоитъ, потому что жизнь сама по себѣ хороша, и тѣмъ вы уже противорѣчили самому себѣ.
Благинъ. Почему вы такъ думаете?
Гульковскій. Когда у васъ явилась мысль, что жить стоитъ, значитъ передъ тѣмъ вы только что думали, что жить, пожалуй, и не стоитъ. Иначе у васъ не явилось бы мысли послѣдующей. Истинные счастливцы никогда не замѣчаютъ своего счастья и не стараются доказать ни себѣ, ни другимъ прелести жизни
Благинъ. Я не говорю, что я очень счастливъ, но мнѣ бы такъ хотѣлось быть счастливымъ, и мнѣ иногда кажется, что я ужо имѣю счастье (взглядываетъ на Ирину, та замѣчаетъ). И затѣмъ я еще многаго жду отъ жизни. Думаю, что у меня впереди много интересныхъ моментовъ. Такъ сказать, много неиспытаннаго, не пережитаго, что по удостовѣреніямъ всѣхъ людей называется счастьемъ.
Ирина. А что вы называете счастьемъ?
Благинъ. Да, вотъ, напримѣръ, любовь, славу, если таковая будетъ ко мнѣ благосклонна, ну, и тамъ другія удовольствія, поѣду путешествовать, знакомство съ неизвѣстной жизнью, природой…
Гульковскій. Все это великолѣпно, по вѣдь вы этимъ не опровергаете моихъ словъ: вся эта ваша любовь, слава, путешествія и явятся усиленнымъ маханіемъ рукъ и ногъ, и даже мозговъ, другого смысла жизни нѣтъ. Намъ съ вами не о чемъ спорить, но вы зачѣмъ-то хотите обмануть самого себя. (Встаетъ и отходитъ къ столу).
Благинъ. Возможно, что все это и такъ, но я все-таки думаю отыскать другой, болѣе разумный смыслъ жизни.
Ирина. А мнѣ кажется, что прежде всего нужно быть искреннимъ, не стараться обманывать ни себя, ни другихъ, пусть будетъ, что будетъ. Я ненавижу ложь во всѣхъ ея видахъ!
Гульковскій. Это ужъ вопросъ другой, хотите ли вы быть искренней или нѣтъ, а вотъ съ тѣмъ-то, что будетъ, вы, пожалуй, и не согласитесь. Мы всѣ очень боимся разочарованій, другими словами, боимся посмотрѣть правдѣ въ глаза. И вотъ представьте: вы во что-нибудь вѣрите, ну, хотя бы въ возможность какой-нибудь любви (Ирина вздрагиваетъ), по никакихъ такихъ доказательствъ этого нѣтъ, а нѣкоторые факты, можетъ быть, говорятъ о противномъ. Вотъ тутъ и начинается самообманъ, постройка разныхъ иллюзій, и т. д., чтобы только дать себѣ возможность вѣрить въ желаемое.
Ирина. Но вѣдь разочарованія все-таки наступаютъ, и тогда, я думаю, бываетъ еще больнѣе? Нѣтъ ужъ лучше вѣрить въ самого себя и, если хочется что-нибудь любить, такъ не надѣяться на взаимность?
Благинъ. Вы выразились: что-нибудь, а не кого-нибудь любить. Я только вношу поправку, вы такъ и хотѣли сказать?
Ирина (улыбаясь). Ну, да, я такъ и хотѣла сказать, а вы ужъ и поддѣли! Экій нехорошій человѣкъ! Вѣдь меня кому-нибудь не за что любить, ну, такъ и я постараюсь и сама никого особенно не любить; конечно, я говорю про такую, настоящую любовь. (Пауза, звонокъ телефона въ кабинетѣ).
Ирина. Кто-то звонитъ по телефону. (Идетъ, за дверью: — «Слушаю», пауза — «Здравствуйте, Иванъ Ивановичъ», пауза — «Ивасъ также», пауза — «Очень жаль, хорошо» — пауза — «До свиданія». Входя) Иванъ Ивановичъ Собакинъ звонилъ по телефону, поздравляетъ съ праздникомъ, говоритъ, что Коля поѣхалъ домой.
Гульковскій. Да интересно, это кажется новый пріемъ визитерить по телефону. Прежде по праздникамъ ѣздили просто въ гости къ роднымъ, затѣмъ стали ѣздить съ визитами, затѣмъ вмѣсто собственной персоны посылать визитныя карточки, теперь поздравляютъ по телефону и черезъ газеты, а въ будущемъ на площадяхъ будутъ прибивать огромныя аспидныя доски, и желающіе поздравить своихъ знакомыхъ будутъ лишь подписывать свои фамиліи. (Всѣ смѣются).
Благинъ. Очень возможно, и все-таки всѣ на этихъ доскахъ будутъ отыскивать фамиліи своихъ знакомыхъ и обижаться, когда ихъ не встрѣтятъ. Страшно глупо.
Ирина. (Въ тонъ Благину). А все-таки, господа, пожалуйте, въ столовую, разговоръ можно продолжать и тамъ (Звонокъ въ прихожей). А вотъ и Николай.
Николай (входитъ). (Онъ высокаго роста, нѣсколько худощавъ, у нею красивое лицо, небольшіе усы и борода.-- А, панъ Гульковскій, вотъ удружилъ. Давно ли? Съ праздникомъ. (Къ Благину). Здравствуйте, съ праздникомъ. (Къ Куликовскому). Молодчина, что пріѣхалъ сегодня; ну, господа, пойдемте туда.
Благинъ. Я сейчасъ приду. (Къ Зинѣ). Мнѣ нужно тебѣ кое-что сказать. (Изъ столовой слышенъ смѣхъ Кати).
Зина. Говори! О чемъ же мы будемъ говорить?
Благинъ. Слушай, Зина. Что значитъ твое послѣднее письмо? Откуда взялось у тебя это недовѣріе ко мнѣ? Зачѣмъ эти мучительныя сомнѣнія въ моей любви къ тебѣ? И гдѣ доказательства правоты твоего недовѣрія? Мы какъ будто говоримъ съ тобой на разныхъ языкахъ… А вѣдь я люблю тебя. Зина, вѣрю тебѣ и хочу, чтобы и ты мнѣ вѣрила.
Зина (взволнованно'). Быть можетъ, то и плохо, что ты слишкомъ мнѣ вѣришь, иначе, пожалуй, ты не былъ бы такъ спокоенъ.
Благинъ. Я спокоенъ? Что жъ, я съ тобой согласенъ. Я совершенно спокоенъ и тѣмъ болѣе не понимаю твоего волненія. Мнѣ кажется, что теперь мы оба должны чувствовать себя въ томъ возвышенномъ состояніи, что называется блаженствомъ, а вмѣсто этого у насъ длинныя разсужденія, совершенно ненужныя, какой-то торгъ за неизвѣстные предметы.
Зина. Тебѣ же самому кажется, что мы говоримъ на разныхъ языкахъ, ну, и мнѣ такъ кажется. Ты хотѣлъ, чтобы я говорила тебѣ ты и узнала тебя ближе, а самъ не хочешь приблизиться ко мнѣ. И на дѣлѣ — я люблю тебя искренно, а ты только жалѣешь меня и хочешь доставить мнѣ удовольствіе. (Отходитъ къ окну, закрывъ лицо платкомъ).
Благинъ. Да почему ты такъ думаешь?
Зина. Какъ будто ты самъ не понимаешь. Если бы ты меня любилъ, развѣ такъ бы относился ко мнѣ? Ты даже по хочешь никогда разсказать мнѣ ни о твоихъ работахъ, ни о твоихъ идеяхъ, я не знаю, какъ ты обо всемъ думаешь, а что и знаю, такъ отъ другихъ. Однако, я всегда съ тобой была искренна.
Благинъ. А мнѣ кажется, что тебя мои разсказы не интересуютъ, и потому ты никогда меня ни о чемъ не спрашиваешь.
Зина. Я никогда не буду навязываться. Вѣдь другимъ ты самъ разсказываешь о себѣ. А про меня ты думаешь, что я не пойму, что ли, тебя… Ну, и не надо, иди и говори съ Ириной.
Благинъ (встаетъ и ходитъ по комнатѣ). Я не понимаю, почему ты указываешь на Ирину? И притомъ я не могу себя передѣлать: я человѣкъ общества, т.-е. я люблю общество и не могу куда-нибудь уединиться, хотя бы и съ тобой.
Зина. Никто тебя и не проситъ уединяться, да ничего мнѣ и не нужно отъ тебя; вѣдь ты самъ завелъ разговоръ.
Благинъ. Ну да, я хотѣлъ доказать тебѣ, что ты во права и не хочешь понять меня.
Зина. Нечего, навѣрное, и понимать. (Пауза. Зина плачетъ).
Благинъ (ходитъ по комнатѣ, нервно схватившись за голову). Нѣтъ, ты не права, Зина. (Пауза, слышенъ звонокъ въ прихожей; входитъ гость, въ дверяхъ изъ столовой показывается Ирина).
Гость. Здравствуйте, Ирина Семеновна, честь имѣю поздравить васъ съ праздникомъ. Какъ ваше здоровье?
Ирина. Два раза благодарю васъ. И васъ съ праздникомъ.
Гость (къ Благину). Здравствуйте, кажется, мы знакомы. (Смотритъ на Зину, которая не оборачивается, къ Иринѣ). Вы навѣрное сегодня еще не были на улицѣ, ахъ, какой великолѣпный день! И народу вездѣ, народу…
Ирина (шутливо). Еще бы, всѣ спѣшатъ къ дядюшкамъ, къ бабушкамъ… (Рукой приглашая въ столовую). Прошу васъ, тамъ мужъ ждетъ васъ.
Гость. Онъ уже вернулся? Великолѣпно, великолѣпно (Уходятъ съ Ириной).
Благинъ. Вотъ еще не кстати… (Пауза, Благинъ подходитъ къ Зинѣ, беретъ ее за талію, хочетъ привлечь ее къ себѣ).-- Послушай, Зина.
Зина (вырываясь и плача) Оставьте меня, вы меня только мучаете! (Уходитъ черезъ переднюю въ другія комнаты. Благинъ стоитъ среди комнаты и смотритъ ей вслѣдъ, затѣмъ оборачивается къ окну. Пауза. Слышенъ звонокъ).
Пичугинъ (входитъ). А, коллега, здравствуйте! Почему вы одни? Неужели никого нѣтъ.
Благинъ. Нѣтъ! всѣ тамъ…
Пичугинъ. Ну, конечно, всѣ дома, я не могъ допустить даже мысли, что мой первый блинъ, то бишь визитъ, да выйдетъ комомъ. Я сюда въ первое мѣсто сегодня, начало, такъ сказать.
Благинъ. И думаете еще во многихъ мѣстахъ побывать?
Пичугинъ. О, я такъ люблю эти большіе праздники, куда ни придешь, вездѣ такъ свѣтло, нарядно, а главное, есть водка и порядочная закуска. Что, вы со мной по согласны?
Благинъ. Нѣтъ, отчего же, я также люблю и праздники, и порядочную закуску.
Пичугинъ (хлопаетъ Благина по плечу). Великолѣпно, а во всемъ остальномъ будемъ солидарны. (Входитъ Николай Гульковскій).
Пичугинъ. Вотъ они. Добрый день, Николай Николаевичъ. (Къ Гульковскому). Г. Гульковскій, кажется, не ошибаюсь?
Гульковскій. Именно, именно.
Николай (Елагину). Ну-съ, Андрей Сергѣевичъ, проводите коллегу къ барышнямъ, а то вы что-то здѣсь застряли.
Благинъ (шутливо). Стихи сочинялъ! (Уходитъ).
Гульковскій. Мнѣ все кажется, что въ эти большіе праздники людямъ вовсе не хочется говорить ни о чемъ серьезномъ. И куда ни придешь, вездѣ сейчасъ же начинаютъ угощать ѣдой и питьемъ.
Николай (садится въ кресло). Ну, братъ, а мнѣ и серьезные разговоры тоже надоѣли. Толку отъ нихъ мало. Все равно, по своимъ желаніямъ жизнь не устроишь, а устроишь, такъ не лучше будетъ.
Гульковскій (стоитъ, прислонившись къ стѣнѣ). А это, смотря по тому, какія теоріи будутъ.
Николай. Э, всѣ онѣ одинаковы, всѣ обманъ. Вѣдь тебѣ извѣстно, какъ я имъ прежде вѣрилъ и теоріямъ, и идеямъ, и утопіямъ; и въ тюрьмѣ за нихъ сидѣлъ, и въ Вологодскую губернію за нихъ прокатился, и вотъ однажды сразу почувствовалъ, что, чтобы я ни предпринялъ, очень обдуманно, и что казалось бы мнѣ даже необходимымъ для своего или общаго блага, все это скоро окажется и ненужнымъ и даже вреднымъ тому же общественному благу.
Гульковскій. Но вѣдь это еще нужно доказать.
Николай. Да вѣдь сама жизнь доказываетъ. Жизнь сама всегда покажетъ, что въ данное время всего нужнѣе, безъ всякихъ теорій. Вотъ скажи, ты считаешь меня за честнаго человѣка? А не знаешь, какъ я, будучи студентомъ, собралъ деньги въ пользу политическихъ заключенныхъ и купилъ на нихъ себѣ пальто. (Пауза). Ты удивляешься? Заключенный не съѣстъ лишній кусокъ лакомства, а мнѣ зимой щеголять въ лѣтнемъ «хаки» казалось невозможнымъ. Я и придумалъ такую комбинацію.
Гульковскій. Можетъ, ты и правъ.
Николай. Конечно, правъ. Вотъ теперь я и не хочу никакихъ ни идей, ни теорій. Я подхожу къ жизни вплотную, пусть, что она хочетъ, то и дѣлаетъ со мной. (Декламируя). «А я сторонній наблюдатель иль тихій послушникъ ея».
Гульковскій. Я понимаю твою философію, не отъ нея тоже не весело.
Николай. Нѣтъ — почему же? Наоборотъ, есть много веселаго. Вотъ, напримѣръ, въ моей адвокатской практикѣ иногда случаются очень веселыя исторіи.
Гульковскій. Ну, я понимаю, ты говоришь о тѣхъ счастливыхъ моментахъ, когда тебѣ приходится доказать повинность или оправдать вообще человѣка, совершившаго преступленіе?
Николай. Да нѣтъ же. Ты меня не понимаешь, меня вовсе не удовлетворяетъ, если я докажу, что по стеченію обстоятельствъ такой-то субъектъ долженъ былъ совершить преступленіе, и его оправдываютъ то-то и то-то, и тѣмъ верну ему его гражданскія права. Меня это вовсе не интересуетъ…
Гульковскій. Странно, а что же?
Николай. Я даже не возьму съ охотой такого дѣла, гдѣ преступленіе очевидно и гдѣ преступника нужно лишь оправдывать. Скорѣй и охотнѣе я буду защищать какого-либо афериста, нечестно ведущаго свои дѣла, гдѣ ложь бросается прямо въ глаза, и вотъ, когда я собственнымъ вымысломъ или ложью докажу ложь противника, я тѣмъ самымъ получу истинное наслажденіе.
Гульковскій. А по-моему, ты просто съ жиру бѣсишься, Николай. Везетъ тебѣ немного въ жизни, вотъ ты и чудишь.
Николай (обидчиво). Если ты такъ думаешь, то, конечно, мы не сговоримся съ тобой. (Пауза, Николай барабанитъ пальцемъ по подоконнику, Гульковскій ходитъ).
Гульковскій. Однако, къ чорту всякую философію. У меня къ тебѣ просьба: напиши-ко мнѣ на карточкѣ рекомендацію къ директору Павловской м-ры. Мнѣ вѣдь работы нужно.
Николай. Изволь, тебѣ сейчасъ же нужно? (достаетъ изъ кармана карточку и пишетъ).
Гость. Нѣтъ, я все-таки ѣду. Мнѣ еще въ одиннацати мѣстахъ нужно быть. Желаю всего хорошаго. (Прощается съ Ириной и съ Катей). До понедѣльника, коллега (прощается съ Николаемъ и Гульковскимъ, уходитъ).
Николай (подавая карточку Гульковскому). Вотъ субъектъ, способный вѣчно говорить и дѣлать однѣ глупости, и все-таки съ нимъ должны считаться люди, которые въ десять разъ его умнѣе…
Ирина (Николаю). Ты, кажется, сегодня не хотѣлъ говорить умныхъ вещей, или ты уже забылъ?
Николай. Да мнѣ все равно, я умѣю и краснорѣчиво молчать.
Катя. (Гульковскому). Вы обѣщали намъ что-то продекламировать. Но можете ли это сейчасъ? Вотъ и тотъ студентъ хочетъ васъ послушать.
Гульковскій. Съ удовольствіемъ, Екатерина Петровна. Для васъ я все готовъ сдѣлать, хотите, по модному на четверенькахъ буду ходить?
Катя. Что вы, что вы, вы только продекламируйте! (Кричитъ въ дверь въ столовую). Михаилъ Михайловичъ, Андрей Сергѣевичъ, идите сюда скорѣй, Станиславъ Павловичъ декламировать будетъ. (Въ дверяхъ показываются Благинъ и Пичугинъ).
Гульковскій. Нѣтъ, ужъ лучше я пойду туда, тамъ резонансъ лучше.
Катя (хлопая въ ладоши). Браво — браво… (Всѣ идутъ въ столовую. Пауза, слышенъ голосъ Гульковекаго: «Дайте мнѣ кресло, обитое плюшемъ, слушайте стоя, и шапки долой». Слышенъ смѣхъ Кати).
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьГульковскій (закуривая папиросу). Знаешь, мнѣ нравятся твои папиросы. Конечно, не потому, что онѣ даровыя, а въ самомъ дѣлѣ табакъ великолѣпный.
Николай (съ недовольной гримасой продолжаетъ ходитъ молча).
Гульковскій. Однако, чортъ знаетъ, привыкъ я къ тебѣ шляться, и какъ будто близко гдѣ-нибудь въ городѣ, а не за 15 верстъ.
Николай (молчитъ).
Гульковскій. Понимаешь, жена ругается, что я все удираю отъ нея, положимъ и она дома немного бываетъ…
Николай (молчитъ).
Гульковскій. А все-таки я половину своей службы на Павловской мануфактурѣ отслужилъ, два мѣсяца безъ побѣга, а тебя въ благодарность даже пивомъ пока не угостилъ.
Николай (продолжаетъ молчатъ, съ недовольной гримасой).
Гульковскій (вставая). Ты что же по отвѣчаешь, Николай? Хандришь, или о жареныхъ рябчикахъ думаешь?
Николай (раздражаясь). Да что ты ко мнѣ привязался? Мнѣ-то какое дѣло до твоей жены и до фабрики? Хочешь ѣздить ко мнѣ, ѣзди, пожалуйста, ночуй, спи, кури папиросы… Ну, и дѣлу конецъ.
Гульковскій (выходя на террасу). Позволь, позволь, ты заговариваешься! Если хочешь меня упрекать, то это тебѣ не удастся, потому что я обращать вниманія на твои слова не буду. И вотъ теперь-то какъ разъ я отъ тебя и не отстану. И ты мнѣ долженъ сейчасъ же дать отчетъ, почему ты становишься такимъ невыносимымъ? Да, хотя я и дармоѣдъ, и никудышный въ твоихъ глазахъ человѣкъ…
Николай (молчитъ)…
Гульковскій. Ты не воображай, что я на тебя сержусь, и не думаю. (Сходитъ въ садъ и беретъ Николая за руку). Можешь успокоиться и разсказывать.
Николай (отстраняя Гульковскаго и смягчаясь). Вѣдь ты знаешь, что я не люблю разговаривать, когда меня что нибудь волнуетъ, ну и самъ ты виноватъ, что я наговорилъ тебѣ дерзостей.
Гульковскій. Да чортъ съ ними, съ твоими дерзостями-то, вѣдь я же говорю, что я на нихъ не обращаю вниманія, а вотъ тебя я отказываюсь понимать. Ты совсѣмъ измѣнился и въ очень скверную сторону. И опять-таки я не вижу никакой для этого причины.
Николай. Да тебѣ-то что? Что ты очень обо мнѣ заботишься? Если бы ты мнѣ помочь могъ, а то вѣдь ты даже не поймешь, что меня такъ коверкаетъ, если я даже стану тебѣ разсказывать.
Гульковскій (начиная ходить по саду). Странно…
Николай. Ничего страннаго! Вѣдь ты не можешь меня заставить увлечься какимъ-нибудь дѣломъ, если я самъ имъ не увлекусь и не могу найти никакого дѣла. Ты не внушишь мнѣ, напримѣръ, ту любовь къ моей женѣ, какую я испытывалъ къ ней раньше? Тебѣ это пустяки, а для меня это петля.
Гульковскій. Нн-да, вотъ что…
Николай. Да, вотъ что! (Пауза).. Вотъ то самое, что я вижу въ ней всѣ ея лучшія, прежнія достоинства, что мнѣ не за что ее не уважать или разлюбить, и, однако, при всемъ моемъ желаніи я не могу вернуть той настоящей любви, какую я питалъ къ ней въ первые мѣсяцы женитьбы. Понимаешь, она не возбуждаетъ во мнѣ даже страсти, хотя я вижу, что она-то относится ко мнѣ попрежнему. (Пауза). А прежде я не хотѣлъ вѣрить, когда мнѣ разсказывали мои знакомые купцы, что они цѣлуютъ своихъ женъ только пьяными, и это ужо на второй и третій годъ женитьбы.
Гульковскій. Да, это дѣло серьезное.
Николай. И потомъ мнѣ страшно хочется иногда какого-нибудь болѣе живого дѣла, чѣмъ моя адвокатура. Ты опять меня не поймешь. Ну, вотъ я ясно вижу, что моя коллегія легко обойдется и безъ меня, мнѣ же хочется быть тамъ, гдѣ я необходимъ, а такого мѣста нѣтъ, кромѣ, можетъ быть, матушки-земли, гдѣ я могу послужить хотя бы удобреніемъ — да на кладбище и овса не сѣютъ…
Гульковскій (зѣвая). Значитъ все враки, твоя весенняя философія «сторонняго наблюденія жизни и тихаго послушничества»?
Николай. А, самъ чортъ не разберетъ, что враки и что правда!
Гульковскій (садясь въ кресло-качалку). Да-съ, мнѣ на долю выпадаетъ вращаться всюду между безпокойными людьми и принимать кое-гдѣ и самому участіе въ человѣческомъ безпокойствѣ. Но… (Торжественно). Я самъ ищу этого безпокойства, я люблю мое безликое дѣло, ибо суета суетъ есть жизнь и смыслъ жизни.
Николай. Ну, и чортъ съ тобой, не говоря худого слова… (Смотря вдаль, мимо дачи, съ ироніей). Вотъ и наши дамы идутъ, значитъ скоро обѣдъ.
Гульковскій. Мужикъ ты, Николай, вотъ что!
Николай. Вотъ поэтому-то и не баринъ.
Ирина. Никого, навѣрное, сегодня больше не будетъ, вотъ только этого синьора встрѣтили. (Пичугинъ здоровается съ Николаемъ и Гульковскимъ).
Николай. А гдѣ же Зинаида?
Ирина. Да знаешь, тамъ Андрей Сергѣевичъ встрѣтился, ну, куда-то пошли по берегу.
Николай. Значитъ обѣдъ еще не скоро будетъ?
Ирина. Подождемъ еще полчасика, время-то еще немного.
Николай. Ладно, подождемъ тогда. (Къ Гульковскому). Вотъ что, Станиславъ, пойдемъ-ка на станцію по кружечкѣ пивца выпьемъ.
Гульковскій. Нѣтъ, братъ, не пойду и тебѣ не совѣтую, теперь и здѣсь такое благораствореніе воздуховъ.
Николай. Ну, и не ходи, если поломаться хочется, вотъ со мной господинъ Пичугинъ пойдетъ. Правда, вѣдь пойдете?
Пичугинъ. Что-же, я пообѣдалъ, а потому не прочь.
Ирина. Ну, какъ не стыдно, человѣкъ только-что пріѣхалъ на дачу, а его опять куда-то тащатъ!
Пичугинъ. Да вѣдь мы скоро, только по кружечкѣ.
Николай. Идемте, идемте, что тутъ разговаривать. (Беретъ фуражку, лежащую на столѣ на террасѣ, и уходитъ съ Пичугинымъ).
Катя (недовольно). Пьянчужка какой-то этотъ Пичугинъ! (Садится на скамейку у дачи. Ирина подходитъ и садится рядомъ).
Гульковскій. Ну-съ, Ирина Семеновна, теперь я у васъ спрошу, какъ и вы иногда спрашиваете, гдѣ вы были, что вы видѣли?
Ирина. Да ничего особеннаго. Вотъ сейчасъ встрѣтила свою старую подругу, вмѣстѣ въ гимназіи учились, она раньше меня вышла замужъ и имѣетъ ужо двухъ малютокъ. Страшно измѣнилась. Оказывается, она живетъ здѣсь же, на дачѣ. Сейчасъ хотѣла зайти, только гостой проводитъ.
Гульковскій. Значитъ, на дачахъ вездѣ гости и больше нежелательные!
Ирина. Почему вы такъ думаете? А вотъ къ намъ такъ очень мало пріѣзжаетъ какихъ бы то ни было. Конечно, я не считаю за дачныхъ гостей, напримѣръ, васъ, Елагина, Пичугина и вотъ Катю. (Съ улыбкой). Это все ужо такіе пріятели, что я, по крайней мѣрѣ, съ ними не церемонюсь.
Гульковскій. Благодарствуйте! (Къ Катѣ). А вы какъ поживаете, товарищъ, или, какъ бы это выразиться, компаньонъ по дачѣ?
Катя. Спасибо, потихонечку.
Ирина. Катина пѣсенка также спѣта, на будущей недѣлѣ обвѣнчается и, значитъ, въ нашемъ полку прибыло.
Гульковскій. Въ самомъ дѣлѣ, такъ скоро? Поздравляю!
Катя. Да, пріѣзжайте на свадьбу. Попросила бы васъ быть шаферомъ, да вы женатый и ужо старикъ.
Гульковскій (шутливо). Скажите, я даже шаферомъ быть не могу, а я все считалъ себя юношей. Значитъ, ужо крышка!?
Ирина. Крышка, Станиславъ Павловичъ. А, впрочемъ, все это пустяки.
Гульковскій. Д-а-а. Мнѣ иногда кажется, что я теперь представляю собой типъ героя изъ какой-нибудь плохой пьесы, котораго авторъ выводитъ, чтобы въ какомъ-нибудь глупомъ монологѣ породить событія, совершающіяся за сценой или, какъ тамъ называется, ввести въ дѣйствіе. Вообще, типъ, совершенно ненужный въ пьесѣ, не по безталанности автора какъ будто и необходимый.
Ирина. Ну, это, пожалуй, вы ужъ слишкомъ. А я, скажите, что такое по-вашему? Къ какому разряду меня отнесете?
Гульковскій (шутливо). Если на кладбищѣ, то вѣдь тамъ за деньги разряды отпускаются, за кого побольше заплатятъ, того въ лучшій разрядъ и отнесутъ. (Всѣ смѣются).
Ирина. Нѣтъ, не шутя…
Гульковскій. Не шутя? Хорошо. Только въ жизни-то вы себя еще ни въ чемъ особенномъ не проявили. Типичность и оригинальность сказывается въ какихъ-либо выдающихся поступкахъ или поведеніи во время также выдающихся событій. А вы пока, какъ я васъ знаю, — вы не обижаетесь, — только умная, интеллигентная женщина, очень хорошая хозяйка и, по аттестаціи вашего собственнаго мужа, любящая и любимая и достойная жена.
Ирина. И только? Спасибо и на этомъ. (Вздыхаетъ). Интересно, какія же по-вашему я должна совершить выдающіеся поступки, чтобы стать представительницей какого-либо типа.
Гульковскій. Нужно подумать. (Встаетъ, беретъ съ террасы папиросу, закуриваетъ и отходитъ къ лѣвой сторонѣ).
Анна Гавриловна (появляясь на террасѣ). Господа, обѣдъ давно готовъ, или не всѣ собрались?
Ирина. Подождите, мама, немного, Николай съ Пичугинымъ только что ушли на станцію.
Анна Гавриловна. А Зина гдѣ же?
Ирина (съ досадой). Ахъ, Боже мой! Я уже чуть ли не потому отвѣчаю: она куда-то пошла съ Андреемъ Сергѣевичемъ.
Анна Гавриловна. А-а… Слушайте, Катя, пойдемте я васъ пока пирогомъ угощу. А то шутка ли съ 10 часовъ не кушали. На нихъ нечего смотрѣть. Идемте… (Катя молча уходитъ съ Анной Гавриловной).
Ирина. Вотъ, Катя, тоже типичная особа, только жаль мнѣ ее… Матери хочется поскорѣй ее замужъ выдать, женихъ ей не нравится, на послѣдніе гроши приданое дѣлаютъ, а какая будетъ ея жизнь — неизвѣстно.
Гульковскій. Да, все это не весело. Ну, да, вернемтесь къ вамъ, если хотите. Породъ вашимъ приходомъ мы говорили съ Николаемъ и знаете о комъ? — о васъ. Быть можетъ, мнѣ и не стоило бы этого говорить, да въ этомъ плохого ничего нѣтъ. Онъ какъ будто винитъ себя, что связалъ свою жизнь съ вами, но не потому, что вы оказались не той, какую онъ ожидалъ, но самъ онъ обанкротился въ своихъ чувствахъ, и оттого, что ваши чувства къ нему остаются прежнія, онъ, видите ли, страдаетъ и не можетъ вернуть прежняго спокойствія… Впрочемъ, вы навѣрное это все знаете сами изъ его собственныхъ словъ?
Ирина. Нѣтъ, онъ мнѣ ничего подобнаго не говорилъ. Это для меня новость… (Волнуясь). И… которую я слышу вдругъ отъ васъ!
Гульковскій. Такъ и есть, мнѣ не слѣдовало бы вамъ этого говорить. Ну, успокойтесь, я такъ привыкъ его считать своимъ лучшимъ другомъ, какъ навѣрное и онъ меня, и у насъ съ нимъ никогда не было другъ отъ друга тайнъ, и если онъ сказалъ ее мнѣ раньше, чѣмъ вамъ, то навѣрное лишь потому, что самъ еще не былъ увѣренъ въ томъ, что говорилъ.
Ирина. Хорошо, пусть будетъ такъ. Только онъ ошибается, что мои чувства къ нему не измѣнились, хотя, прошу васъ, этого ему не разсказывать, и наоборотъ, я сама разувѣрилась въ немъ. Я больше не вижу въ немъ того героя, какимъ онъ мнѣ казался раньше. Его геройство прошло, къ сожалѣнію, вмѣстѣ съ медовыми мѣсяцами нашего супружества и, конечно, если онъ это сознаетъ, то ему, должно быть, очень тяжело отъ своего банкротства.
Гульковскій. Но вы только, Бога ради, не волнуйтесь!
Ирина. Да откуда вы взяли, что я волнуюсь? Видите, я говорю совершенно спокойно. Вотъ теперь вы скажите, — если хотите, я говорю не о себѣ, — имѣетъ ли право женщина въ моемъ положеніи полюбить кого-нибудь другого, не мужа? Конечно, смотря на это не съ точки зрѣнія мѣщанина, но и не слѣдуя какой-нибудь узкой философіи анархистовъ или Ницше, а просто съ точки зрѣнія нравственнаго, интеллигентнаго человѣка?
Гульковскій. Я выскажу только свое собственное мнѣніе, но не забывайте, что это будетъ мнѣніе человѣка безъ опредѣленныхъ занятій.
Ирина (шутливо). Навѣрное это лучше мнѣнія «чиновника особыхъ порученій».
Гульковскій. Великолѣпно! Да, конечно, имѣетъ такое право всякая женщина, находясь къ вашемъ положеніи, но все-таки позвольте допустить эту возможность для васъ, быть можетъ, это нескромно, такъ я говорить не буду.
Ирина. Говорите, что вы хотѣли сказать?
Гульковскій. Мнѣ такъ показалось, что разъ вы начали говорить о такой возможности, то, слѣдовательно, явился, такъ сказать, объектъ вашихъ чувствъ. (Улыбаясь и сильно жестикулируя). Но меня еще не осѣнила мысль, кто бы изъ всѣхъ знакомыхъ, окружающихъ васъ, а я ихъ, кажется, всѣхъ знаю, могъ пользоваться вашимъ особымъ вниманіемъ?
Ирина (шутливо). О, что вы хотите знать! Ну, да этого еще не дошло, я навѣрное буду заводить новыя знакомства. А теперь вотъ что: какого вы мнѣнія о художникѣ Березинѣ? Вѣдь мы начали говорить о типахъ.
Гульковскій (ударяя себя по лбу). Ба, ужъ не онъ ли сей счастливецъ!?
Ирина (смущенно). Нѣтъ, откуда вы взяли? Я заговорила о немъ просто какъ объ интересномъ человѣкѣ.
Гульковскій. Охотно вѣрю. А заключилъ я такъ потому, что я не помню ни одного дня, когда бы вы его не вспомнили, и какой бы ни былъ разговоръ, онъ всегда кончается на тому о Березинѣ. Вообще съ вашимъ посредничествомъ онъ будетъ популярнѣе, чѣмъ отъ всѣхъ выставокъ, гдѣ бываютъ его тощенькіе и странные рисунки.
Ирина (горячо). Все-таки, если бы его рисунки были бы дурны, ихъ навѣрное не приняли бы на выставку.
Гульковскій. Но теперь такъ мало осталось понимающихъ живопись какъ слѣдуетъ, что даже побоятся не принять какую-нибудь чепуху, а то вдругъ въ невѣжды попадешь. Все-таки по-моему у него есть таланту и нѣчто самобытное, портитъ его лишь самоувѣренность и нежеланіе учиться.
Ирина. Вы такъ думаете? (Съ правой стороны показывается Черепина въ свѣтломъ платьѣ и большой шляпѣ).
Черепина (кричитъ). Ирина, гдѣ входить?
Ирина. А, Соня! Передъ тобой калитка, входи сюда… (Черепина открываетъ калитку, входитъ и цѣлуетъ Ирину).
Черепина. Ну, еще разъ здравствуй. Я къ тебѣ на пять минутъ, тамъ меня ждутъ, а завтра приду надолго.
Ирина. Ладно, вотъ познакомьтесь — Станиславъ Павловичъ, а это моя подруга, Софья Петровна. (Гульковскій кланяется).
Гульковскій. Я пойду, Ирина Семеновна, пока къ берегу, можетъ быть, Ялагина съ Зинаидой Семеновной встрѣчу, приведу ихъ сюда.
Ирина. Идите. (Къ Черепиной). Ну, разсказывай, какъ ты поживаешь?
Черепина. О, у меня ничего интереснаго нѣтъ, хожу за ребятишками, принимаю гостей, сама нигдѣ не бываю, вечеромъ ложусь спать, утромъ встаю. Вотъ и все.
Ирина. Скучно вѣдь такъ, Соня? Я бы не согласилась. А я и за ребятишками не ухаживаю, и въ разныхъ общественныхъ мѣстахъ бываю и тоже скучно… И все чего то не хватаетъ…
Черепина. Ты все такая же странная, какъ и прежде.
Ирина. Ты думаешь? Какая же я по-твоему должна теперь быть?
Черепина. Мнѣ казалось, что ты теперь такая серьезная, въ родѣ нашей учительницы Николаевой, помнишь, которая папиросы въ футлярѣ отъ бинокля носила черезъ плечо?
Ирина. Благодарю за сравненіе, нѣтъ, я такъ не хочу кончить…
Черепина. Можетъ быть, ты даже влюблена?
Ирина (печально). Можетъ быть, и влюблена.
Черепина (живо). Правда? Вотъ чудачка! Въ кого же, въ Елагина?
Ирина. Вѣдь я тебѣ писала о немъ. Ахъ, Соня, я не знаю, что и дѣлать съ собой.
Черепина. Ты разскажи, въ чемъ же дѣло-то?
Ирина. Видишь ли, меня окружила такая цѣпь лжи и всякихъ несуразностей, что я рѣшительно по вижу никакого выхода. Вѣдь ты помнишь я тебѣ также писала, что Благинъ, кажется, влюбленъ въ Зину и навѣрное они женятся.
Черепина. Помню.
Ирина. Ну, вотъ, представь, что съ одной стороны я очень желаю счастья сестрѣ и, если она выйдетъ за Благина, то будетъ самое лучшее, но съ другой стороны — я никакъ не могу съ Этимъ примириться. Мнѣ всегда кажется, что она отнимаетъ у меня мое счастье, на которое я также имѣю право.
Черепина. И Зина знаетъ, что ты любишь.
Ирина. Нѣтъ, я ей про это ничего не говорила, хотя, мнѣ кажется, что она догадывается. Въ послѣднее время я даже не могу скрыть своей ровности.
Черепина. Мужъ навѣрное тоже ничего по знаетъ?
Ирина. Ахъ, Боже мой! Вотъ въ томъ-то и весь ужасъ, что онъ по старому вѣритъ мнѣ, и мнѣ все время приходится какъ будто обманывать и мужа и сестру, и даже, пожалуй, себя всякими несбыточными надеждами.
Черепина. И Елагинъ также не знаетъ о твоей любви?
Ирина (закрывая лицо руками). Нѣтъ… Ахъ, если бы ты знала, какъ мнѣ тяжело!
Черепина. Ну и что же, все-таки, ты рѣшила дѣлать?
Ирина (упавшимъ голосомъ). Не знаю, не знаю… Недавно я еще была спокойна и думала, что мое новое знакомство съ художникомъ увлечетъ меня. Я тебѣ тоже о немъ писала. Я начала съ нимъ переписку, и вотъ уже чувствую, что мое спокойствіе снова рухнуло. Хотя все же Березинъ единственный человѣкъ, который меня понимаетъ, и мнѣ кажется, что я и теперь уже къ нему слишкомъ привыкла.
Черепина. Ахъ, все-таки какая ты чудачка, Ирина! (Громко смѣется).
Ирина (обидчиво). Если ты смѣешься, то я напрасно тебѣ говорю…
Черепина. Ну, зачѣмъ ты обижаешься, Ирина? Конечно, я не знаю, какъ бы я поступила на твоемъ мѣстѣ, теперь же я такъ мало думаю о какомъ нибудь личномъ счастьѣ.
Ирина. Почему, Соня? Неужели въ 23 года должна окончиться своя личная жизнь? И развѣ я виновата, что моя супружеская, семейная жизнь не даетъ мнѣ удовлетворенія? Я не хочу приносить себя никому и ничему въ жертву, да никому и не нужно мое самопожертвованіе.
Черепина. Право, я не знаю, что тебѣ сказать. Я навѣрное такъ облѣнилась и дѣлать что-нибудь, кромѣ занятій со своими дѣтьми, и думать о чемъ-нибудь, кромѣ своего хозяйства, что если у меня и явятся какія-нибудь другія желанія, то я и сама-то какъ слѣдуетъ ихъ не пойму.
Ирина. Что это, Соня? Я не узнаю тебя. Неужели такъ измѣнило тебя замужество? А ты помнишь «Что дѣлать» Чернышевскаго, это у тебя была настольная книга, и ты такъ мечтала объ общественномъ дѣлѣ, о коммунѣ…
Черепина (съ печальной улыбкой). Вѣдь у меня уже организуется коммуна. Вотъ теперь у меня пока двое ребятишекъ, а тамъ будетъ дюжина. Всѣ они являются съ одинаковыми правами и… что же еще?
Ирина. Весьма печальная организація! (За садомъ съ правой стороны слышны женскія голоса и пѣніе. Голосъ: «Соня, ты скоро вернешься»).
Черепина. Нѣтъ, ничего. Вотъ только денегъ бы побольше было. Слышишь, меня зовутъ. Я пойду… (Кричитъ). Я иду! Иду, господа! (/is Иринѣ). А ты приходи ко мнѣ, моихъ котятокъ посмотришь, можетъ быть, и ты въ мою вѣру перейдешь. (Идутъ обѣ къ калиткѣ).
Ирина. Я тебя провожу немного. (Уходятъ. Пауза. Съ лѣвой стороны идутъ Пуликовскій съ Елагинымъ).
Благинъ (продолжая разговоръ). Позвольте-съ. Я никогда не старался ускорить событій, а мои поступки часто зависятъ отъ моего настроенія въ данную минуту.
Гульковскій. И такъ же часто вы противорѣчите самому себѣ.
Благинъ. Пожалуй, и эти противорѣчія создаютъ иногда очень большія неудовольствія, и мнѣ и другимъ.
Гульковскій. И вы начинаете раскаиваться въ содѣянномъ.
Благинъ. Нѣтъ, но это все болѣе и болѣе меня убѣждаетъ, что мои собственные почины не приносятъ желаемыхъ результатовъ.
Гульковскій. А по-моему вы просто трусъ, простите за рѣзкое выраженіе. Однако, мнѣ сегодня удивительно везетъ на сердечныя изліянія.
Благинъ. Развѣ? Ну, плюньте на нихъ. А гдѣ же Ирина Семеновна?
Гульковскій (осматриваясь). Да, это называется — хвостъ вытащилъ, носъ увязилъ. (Кричитъ). Ирина Семеновна! Но слышно… Навѣрное ушла съ дамой въ бѣлой шляпкѣ. (Съ лѣвой стороны бѣжитъ Зина съ большимъ букетомъ полевыхъ цвѣтовъ).
Зина. Цвѣты, цвѣты, цвѣты! (Шутя подноситъ цвѣты къ лицу Благини). Красиво!
Благинъ. Очень! (Цѣлуетъ ея руку).
Гульковскій. Прикажите итти снова разыскивать?
Зина. Ирина ушла? Ну, идите, а то совсѣмъ не дождетесь обѣда.
Гульковскій (гримасничая). Протурить меня хотите. Хорошо, я преклоняюсь и подчиняюсь. (Дѣланной походкой уходитъ).
Благинъ. Намъ опять помѣшали съ тобой договорить. Теперь, я надѣюсь, ты будешь спокойна и не будешь мучить себя сомнѣніями? (Беретъ ея руку). Ты этого хотѣла, Зина? Въ январѣ мы повѣнчаемся и уѣдемъ въ Харьковъ.
Зина. Зачѣмъ ты такъ спрашиваешь? Быть можетъ, ты самъ еще хорошо по рѣшилъ? Впрочемъ, въ эти шесть мѣсяцевъ ты, можетъ быть, и передумаешь.
Благинъ (горячо). Зина, ей Богу, я не заслуживаю такого недовѣрія!
Зина (улыбаясь, нѣжно). Да нѣтъ, я вѣрю тебѣ. (Благинъ наклоняетъ голову Зины и цѣлуетъ. Направо за сценой слышенъ голосъ Гульковскаго).
Зина (весело). Что ты дѣлаешь, насъ увидятъ?
Благинъ (отпуская Зину). Пусть увидятъ… (Въ калитку входятъ Ирина и Гульковскій).
Ирина. А Николая все нѣтъ, опять много выпьетъ.
Гульковскій (молча достаетъ съ террасы папиросу, закуриваетъ и отходитъ къ деревьямъ).
Зина (къ Иринѣ загадочно). А мнѣ нужно съ тобой поговорить…
Ирина. Хорошо, поговоримъ. (Къ Благину). Андрей Сергѣевичъ, вы мнѣ обѣщали разсказать о вашемъ новомъ сюжетѣ для поэмы, кажется. Вы его совсѣмъ обдумали?
Благинъ. О, я едва ли сумѣю использовать этотъ сюжетъ. Я съ удовольствіемъ передалъ бы его кому-либо, болѣе талантливому.
Ирина. А разскажите-ка, что такое за сюжетъ.
Благинъ. Видите-ли, мнѣ хотѣлось передать такой психологическій моментъ: представьте себѣ обыкновенную исторію: замужняя женщина любитъ еще кого-то. Допустимъ, что съ мужемъ у нея также самыя лучшія отношенія. Теперь представьте, что мужъ и тотъ «нѣкто» любятъ ее очень сильно и, можетъ быть, въ одинаковой степени, или тотъ «нѣкто» сильнѣе, это не важно; мужъ отлично знаетъ о чувствахъ этого «нѣкотораго» къ женѣ и обратно, и, конечно, они враги. Вотъ теперь представьте, что жена заболѣваетъ очень опасно. Но, по увѣренію врачей, самый тщательный уходъ не только можетъ спасти ее отъ смерти, но и совсѣмъ излѣчить ее отъ болѣзни. И вотъ враги встрѣчаются у постели больной, они стараются избѣгать другъ друга, и въ то же время желаніе сохранить жизнь любимой женщины такъ велико, что, утомляясь, они не могутъ довѣрить уходъ за ней никому, кромѣ какъ другъ другу. Быть можетъ, это и не совсѣмъ правдоподобно, но по-моему все же могутъ быть у людей такія сильныя чувства.
Гульковскій. Нѣтъ, Андрей Сергѣевичъ, этого нѣтъ и быть не можетъ. Нѣтъ такой любви, которая допускала бы раздѣлъ объекта любви, иначе это не любовь, а бредни.
Ирина. Да почему?
Гульковскій. Да по той простой причинѣ, что ни мужу, ни любовнику не будетъ нужна больная, хотя бы и любимая женщина, и, значитъ, они надѣются въ будущемъ обладать ею, здоровой, и каждый въ свою полную собственность, а, слѣдовательно, и теперь или чувства кого-либо будутъ имѣть преобладающее значеніе, или они непримиримые враги. А въ общемъ, все это непроходимая ерунда!
Ирина. Меня интересуетъ только одно: откуда у васъ явилась эта мысль?
Благинъ (смущаясь). Право, не знаю. Какъ-то совершенно случайно. Навѣрное, просто плодъ досужей фантазіи.
Ирина. Странно! А вы какъ бы поступили, если бы были на мѣстѣ хотя бы «того нѣкотораго»?
Благинъ. Опять не знаю. Возможно, что постарался бы узнать рѣшеніе самой больной, чей уходъ ей болѣе необходимъ.
Гульковскій. Значитъ, сюжетъ есть. Стоитъ только начать писаніе.
Благинъ. Попробую въ дорогѣ. Да, кстати я вамъ никому не говорилъ: возможно, что я въ будущемъ мѣсяцѣ уѣду по Волгѣ съ однимъ семействомъ. Я недавно познакомился съ нѣкіимъ Каровымъ, врачомъ, очень симпатичный старикъ, у него добрая старушка-жена и дочь, дѣвушка, только-что окончившая консерваторію, въ будущемъ обѣщаетъ стать знаменитостью. Вотъ они мнѣ и предлагаютъ поѣхать съ ними по Волгѣ, заѣхать къ нимъ въ имѣніе въ Самарскую губернію. Значитъ, если мнѣ это удастся, то я въ дорогѣ и буду писать. (Зина во время рѣчи Благина тихо вскрикиваетъ и поспѣшно уходитъ въ домъ. Ирина удивленно смотритъ на неё).
Ирина. Что это Зина такъ убѣжала?
Благинъ (испуганно). Не знаю… (Съ лѣвой стороны подходитъ Пичугинъ, онъ замѣтно пьянъ и очень фальшиво поетъ: «Я сплю, мнѣ сладко усыпленіе, забудь бывалыя мечты»).
Гульковскій. Наконецъ-то идутъ!
Пичугинъ (заплетающимся голосомъ). Господа, Николай Николаевичъ отправился въ станъ свидѣтельствовать о кровавомъ столкновеніи деревенскихъ мужиковъ, а потому просилъ его обѣдать не ждать.
Гульковскій. Навѣрное здорово хватилъ пильзенскаго, иначе не сталъ бы дѣлать глупостей.
Пичугинъ. Здорово, цѣлую дюжину выпили…
Гульковскій. Да, по васъ видно.
Анна Гавриловна (съ террасы). Всѣ что ли собрались, идите обѣдать!
Ирина (съ досадой). Николай по придетъ, онъ опять много пива выпилъ.
Анна Гавриловна. Что это такое, какъ не стыдно?! Вонъ Зина тоже заперлась въ комнатѣ, говоритъ не будетъ обѣдать.
Благинъ (къ Иринѣ). Я пойду, позову ее? (Хочетъ итти).
Ирина (взволнованно и строго). Не смѣйте этого дѣлать… Ну, господа, идемте обѣдать…
Гульковскій. Такъ говоритъ Заратустра: всѣ великія событія совершаются или до обѣда, или послѣ обѣда. (Всѣ уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьИрина (оборачиваясь). Мама, еще не всѣ уѣхали?
Анна Гавриловна. Глазиковы уѣхали во время дождя, а тѣ ждали, пока прояснится. Теперь всѣ собираются… (Пауза). Напрасно вчера позвали столько гостей, лучше бы самимъ собираться къ отъѣзду, а то придется еще на день отложить.
Ирина. Ну, что теперь говорить объ этомъ, мнѣ самой было очень непріятно. Вѣдь это Николай хотѣлъ справить свое рожденіе… Очень досадно, если не сегодня уѣдемъ. Дождь пересталъ?
Анна Гавриловна. Сейчасъ нѣтъ дождя, если только въ дорогѣ застанетъ; впрочемъ, до обѣда не уложимся…
Ирина. Зина еще не встала?
Анна Гавриловна. Гдѣ же ой встать? Всю ночь проплакала, только подъ утро и заснула, мнѣ жаль ее будить… Да что съ ней такое? Все она плачетъ, спрашивала — не говоритъ.
Ирина. Но спрашивайте, мама, быть можетъ, скоро не будетъ плакать… Она вчера получила письмо по почтѣ?
Анна Гавриловна. Да, отъ Благина, кажется, я по конверту узнала, онъ зимой въ такихъ присылалъ.
Ирина (вздыхаетъ). Да, Андрей Сергѣевичъ уѣхалъ въ Самару и проститься не захотѣлъ…
Анна Гавриловна. Быть можетъ, некогда было?
Ирина. Нe знаю. (Пауза).
Анна Гавриловна. А Станиславъ Павловичъ съ семи часовъ купаться ушелъ и сейчасъ все нѣтъ. (За дверью голосъ: «Можно войти»?).
Анна Гавриловна. Входите. (Входятъ два гостя, въ пальто и со шляпами въ рукахъ).
I-ый гость. Позвольте пожелать вамъ всего хорошаго, увидимся въ городѣ! Счастливо перебраться!
II-ой гость. Всего хорошаго! (Смѣется). Не поминайте лихомъ!
Ирина. Да что ужъ съ вами дѣлать, прощайте, заглядывайте въ городѣ. (Прощаются и черезъ террасу уходятъ).
Анна Гавриловна. Сколько они вчера вина выпили, графинъ разбили, и не похоже, что молодые люди, на дѣвицъ и вниманія не обращали… (Вздыхаетъ). Охъ, молодежь, молодежь!
Ирина. Вѣрно скучно всѣмъ было. (Пауза).
Анна Гавриловна. Должно быть, сегодня покойникъ въ селѣ, звонятъ къ обѣднѣ.
Ирина. Да, я давно слышу, навѣрное, покойникъ. Я помню, какъ звонили, когда хоронили моего отца. Только это было въ городѣ и зимой. Шелъ 5-й мѣсяцъ моего замужества, а вы лежали больны. Скоро два года будетъ… А затѣмъ дядя умеръ… Какой несчастный годъ былъ!
Анна Гавриловна. Ну, что ты, Ирина, твой отецъ и дядя были пожилые… Вотъ и мнѣ тоже пора умирать.
Ирина. Ахъ, мама, неизвѣстно кому пора умирать. Быть можетъ, мнѣ тоже пора, я даже хотѣла бы теперь покончить съ жизнью; пожалуй, это даже пріятно, пока никому не надоѣла.
Анна Гавриловна. Но говори глупостей, Ирина. Сохрани тебя Боже отъ такихъ мыслей!
Ирина. Ну, конечно, я не умру. Вотъ это-то и скверно, что я буду жить, когда жить вовсе и не стоитъ. А впереди все то же, все то же! Николай становится все хуже, пьянствуетъ…
Анна Гавриловна. Это все дача виновата. Вотъ пріѣдемъ въ городъ, онъ опять займется дѣломъ, по ресторанамъ ходить онъ не любитъ, а дома безъ товарищей много не выпьетъ… И тебѣ при дѣлѣ-то некогда будетъ скучать.
Ирина. Да, весной мнѣ говорили: вотъ переѣдемъ на дачу, будетъ много свободнаго времени, будемъ гулять, природа оживитъ, обрадуетъ, вернетъ веселье, а на дачѣ стало еще острѣй чувствоваться и грусть и скука… Теперь опять утѣшаютъ городомъ, опять чего-то надо ждать…
Анна Гавриловна. Э-х-хъ, съ тобой не сговоришься…
Гульковскій. (Одѣтый въ австрійскую куртку и кэпи входитъ съ террасы). Господа, не помѣшалъ?
Анна Гавриловна. Нѣтъ, входите.
Ирина (оборачиваясь). Вы купаться ходили?
Гульковскій. Да, а затѣмъ смотрѣлъ выносъ покойника въ церковь. Вотъ мистическая картина! Въ городѣ не замѣчаешь, когда проносятъ покойника, народу и безъ того много на улицахъ, и небольшая толпа провожающихъ почти не производитъ впечатлѣнія. Зато здѣсь, въ такомъ безмолвіи и безлюдности, погребальный кортежъ кажется цѣлымъ событіемъ… Представьте, какая масса народа, и я по думаю, что это все любопытные, они такъ всѣ искренно молятся, и такія у всѣхъ печальныя лица!
Ирина. Быть можетъ, богатый покойникъ?
Гульковскій. Да нѣтъ же, самый настоящій бѣднякъ, а подумаешь, что умеръ какой-либо общественный дѣятель. Почти у каждаго дома по желанію жителей служатся панихиды.
Анна Гавриловна. Вотъ это настоящіе христіане!
Ирина. Хорошо бы мнѣ умереть гдѣ-нибудь также въ селѣ, быть можетъ, лучше грѣхи мои замолятъ, а то я такая великая грѣшница.
Гульковскій. Ну, зачѣмъ вы въ селѣ будете умирать, вамъ и въ городѣ почета много; вотъ я такъ умру непремѣнно въ захолустьѣ. Теперь я какъ разъ ѣду въ Рязанскую губернію къ своему брату, буду скотинкѣ кормъ подтаскивать, да колышки въ огородѣ вколачивать, тамъ и умру.
Ирина. А какъ же ваша Павловская мануфактура?
Гульковскій. Эхъ, хватились, Ирина Семеновна, я еще на прошлой недѣлѣ тамъ управляющаго подлецомъ назвалъ. Не удивляйтесь, онъ самъ виноватъ — не предлагай неимущему человѣку невыгодныхъ условій. Мнѣ еще давали выгодное мѣстечко въ одномъ гаденькомъ учрежденьицѣ, да я хочу остепениться, на покой отправиться, къ брату суровыя щи ѣсть поѣдемъ съ женой, ребятишекъ плодить будемъ… Славно!
Ирина. Николай знаетъ о вашей ссорѣ съ управляющимъ?
Гульковскій. Но безпокойтесь, пока нѣтъ. Это сообщеніе я берегу подъ конецъ, когда разставаться будемъ. Это самый подходящій предлогъ для нашей съ нимъ ссоры. Грѣшный человѣкъ, не могу надолго разстаться не поссорившись на прощаніе. Э-х-хъ, и проберетъ же онъ меня за рекомендацію!
Ирина. Да, я думаю ему не понравится.
Гульковскій. Ничего. А у меня и для васъ еще камешекъ за пазухой имѣется; пока молчокъ! Пойду къ Николаю пока, а потомъ и уѣду. (Уходитъ)
Ирина. Мама, я пошлю Мальвину отправить письмо.
Анна Гавриловна. Посылай, посылай, да сходи къ Зинѣ, посмотри ее, она встала навѣрное.
Ирина. Я пойду къ ней. (Идетъ и въ дверяхъ сталкивается съ Николаемъ и Гульковскимъ. Николай замѣтно пьянъ, но старается сдерживаться).
Николай. Слушай, Ирина, скажи Станиславу, чтобы подождалъ уѣзжать, пока мы соберемся, вѣдь онъ можетъ и вмѣстѣ съ нами поѣхать.
Ирина. Я не могу приказать Станиславу Павловичу. (Въ Гульковскому). Въ самомъ дѣлѣ, почему вы такъ спѣшите? Быть можетъ, вы намъ поможете уложиться и отправить вещи? Николай, какъ видите, не можетъ…
Гульковскій. Мнѣ казалось, что я вамъ только мѣшаю, а когда такъ, то я останусь.
Николай. Да вовсе не затѣмъ тебя оставляютъ, чтобы узлы завязывать, просто я хочу съ тобой побыть послѣдній день на дачѣ. (Съ досадой). Она скажетъ тоже… (Замѣтивъ письмо у Ирины). А это кому письмо?
Ирина (гнѣвно). Да тебѣ-то что за дѣло?
Николай (ядовито). Все пріятелямъ пишете?
Гульковскій. Что съ тобой, Николай? За что ты оскорбилъ жену?
Анна Гавриловна. Онъ самъ не знаетъ, что дѣлаетъ.
Николай. Да надоѣло мнѣ все это. (Съ силой ударяетъ и отпихиваетъ стоящій рядомъ стулъ). Всѣ какіе-то особняки разыгрываютъ, жена, чортъ знаетъ, съ кѣмъ переписывается. (Къ Аннѣ Гавриловнѣ). Мать, уходи отсюда, къ чорту все это тряпье, завтра поѣдомъ!
Анна Гавриловна. Опомнись, Николай, что ты говоришь?
Николай (ударяя ногой объ полъ). Уходи, говоритъ тебѣ, старая колдунья, все равно не дамъ укладывать! (Начинаетъ расшвыривать разложенныя на полу вещи. Анна Гавриловна, изумленная и испуганная, уходитъ. Николай подходитъ къ столу и въ изнеможеніи облокачивается на него, закрывъ руками голову. Гульковскій молча наблюдаетъ за его движеніями).
Гульковскій. И ты пожалуй думаешь, что поступилъ благородно?
Гульковскій (дѣлаетъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ). Эхъ, вы, горе богатыри, только васъ и хватаетъ на то, чтобы въ семьѣ дебоши устраивать!
Николай (поднимаясь). Замолчи, Станиславъ. (Наливаетъ стаканъ воды и жадно пьетъ).
Гульковскій. Что же, ты думаешь и меня выгнать, такъ можешь не безпокоиться, мнѣ самому пріятнѣе не видать твоей войны со стульями.
Гульковскій. Я не понимаю только, что такое настраиваетъ тебя такъ по-звѣриному?
Николай (разрываетъ письмо пополамъ и кидаетъ на полъ, затѣмъ опускается на стулъ).
Гульковскій. Что это ты разорвалъ?
Николай. Прочти, если интересуешься.
Гульковскій (поднимаетъ письмо и читаетъ). Тебѣ дѣлаютъ предложеніе взять веденіе серьезнаго дѣла въ окружномъ судѣ, и ты, значитъ, его не хочешь принять?
Николай (иронически). Навѣрное такъ.
Гульковскій. Это что же за дикая фантазія такая?
Николай (спокойно). Вотъ что, Станиславъ, если хочешь меня уважить, то оставь свой допросъ. Я еще не со шелъ съ ума и знаю, что я дѣлаю.
Гульковскій. Весьма сомнѣваюсь.
Николай. Ну и ладно. Не хочу я никакихъ вашихъ дѣловъ, да и не для кого мнѣ работать: жена все равно скоро отъ меня уйдетъ, а матери умирать пора.
Гульковскій. Нѣтъ, ты рѣшительно сегодня не въ своемъ умѣ, тебѣ отдохнуть надо, выспаться.
Гульковскій. Ты это куда?
Николай. Куда глаза глядятъ.
Гульковскій. Ну, братъ, и я съ тобой пойду.
Мальвина. Барыни здѣсь нѣтъ?
Николай. Слушай, Мальвина, скажи барынѣ, что я ушелъ, пусть приходятъ узлы связывать. (Уходитъ съ Гульковскимъ).
Анна Гавриловна (входитъ съ озабоченнымъ лицомъ, осматриваетъ комнату, вздыхаетъ и снова уходитъ. За сценой: «Мальвина, поди посмотри, куда баринъ пошелъ». Голосъ Ирины: «Развѣ Николай ушелъ». Она входитъ въ комнату, останавливается у двери, затѣмъ подходитъ къ окну и задумывается. Пауза).
Зина (съ заплаканнымъ лицомъ показывается въ дверяхъ, тихо). Ирина!
Ирина (вздрагивая). Ахъ, это ты, Зина, ну какъ ты себя чувствуешь?
Зина (едва удерживая слезы подходитъ къ Иринѣ, вынимаетъ письмо и подаетъ ей). Прочти. (Падаетъ на диванъ и плачетъ, вздрагивая всѣмъ тѣломъ. Ирина читаетъ, и по мѣрѣ чтенія лицо ея принимаемъ удивленное выраженіе и въ концѣ она очень замѣтно взволнована).
Ирина. Боже мой! (Закрываетъ лицо руками, отъ сильнаго волненія она едва держится на ногахъ и прислоняется плечомъ къ стѣнѣ. Зина поднимаетъ голову, вытираетъ платкомъ глаза и смотритъ на Ирину).
Зина (тихо). Онъ тебя любитъ, Ирина!
Ирина (стараясь овладѣть собой). Да, и въ этомъ все мое несчастье… (отдаетъ письмо Зинѣ).
Зина. Ты… знала это?
Ирина. Нѣтъ. (Становится противъ Зины, говоритъ прерывистымъ голосомъ). Можешь ли ты меня выслушать безъ слезъ, безъ волненія, совершенно спокойно, или ты не хочешь никакихъ объясненій?
Зина. Мнѣ кажется, что это тебѣ безразлично. Говори, если хочешь.
Ирина (тихо опускаясь на стулъ). Нѣтъ, не безразлично. И потомъ, ты не должна на меня сердиться, хотя ты и думаешь, что причиной отъѣзда Андрея являюсь только я.
Зина (съ досадой). Ахъ, ни о чемъ я не думаю!
Ирина. Ну, ладно. (Тихо). Скажи, ты очень его любишь?
Зина (готовая снова заплакать). Ну, что тебѣ? Вѣдь знаешь, какъ мнѣ трудно отвѣчать.
Ирина. А ты не думаешь, легко ли мнѣ отъ этого?
Ирина. Мнѣ казалось, что ты догадываешься, что Андрей мнѣ также по былъ безразличенъ, я не знаю даже, кто изъ насъ сильнѣе его любитъ — ты или я? (Зина испуганно и удивленно смотритъ на Ирину). Ты этого не знала?
Зина. Да, ты никогда не была со мной откровенна.
Ирина. Ну, пойми же, Зина, для чего и для кого я скрывала свои чувства! Неужели ты думаешь, что я не хотѣла тебѣ счастья? И затѣмъ, чтобы любить — мнѣ не нужно непремѣнно обладать любимымъ человѣкомъ, мнѣ нужно только знать, что этотъ человѣкъ рядомъ, видѣть ого, слышать, и я буду уже счастлива.
Зина. Ну, а мнѣ этого мало.
Ирина. Я это знаю. Вотъ поэтому-то я никогда и не говорила тебѣ о себѣ. Притомъ я была такъ увѣрена, что онъ-то тебя очень любитъ… И вдругъ… (Тяжело переводитъ дыханіе) Я узнаю, что все это была ложь. (Замѣтивъ, что Зина снова готова заплакать, подходитъ къ ней и ласково гладитъ ея волосы). Ну, перестань плакать, успокойся, онъ скоро вернется!
Зина (громко плача). Онъ никогда не любилъ меня!
Ирина (остановится на колѣни и кладетъ голову Зины къ себѣ на плечо). Ну, не надо же плакать, а то и я сейчасъ заплачу, вѣдь и мнѣ также тяжело… Ну, перестань же Зина! (Зина плачетъ тихо. Пауза).
Ирина (поднимается, садится рядомъ съ Зиной и наклоняетъ ея голову къ себѣ, затѣмъ говоритъ, какъ будто про себя). И ни одного слова, ни одного намека… Милый, милый…
Зина (перестаетъ плакать, настораживается и старается отстранить Ирину). Пусти меня!
Ирина (нѣжно). Ты все-таки сердишься на меня? Напрасно, развѣ ты увѣрена, что его письмо не является такой же ложью? Мнѣ кажется, если бы онъ любилъ на самомъ дѣлѣ меня, а не тебя, ему не зачѣмъ было бы разыгрывать роль твоего жениха… Однако, какъ все это странно!
Зина (нервно). Вѣдь онъ же и пишетъ, что его женитьба была бы только ложью потому, что онъ любитъ тебя, а я… (голосъ обрывается, и Зина снова начинаетъ плакать, прислонившись лицомъ къ стѣнкѣ дивана).
Анна Гавриловна (входя). На вокзалъ пошли, Коля, безъ галошъ (замѣчаетъ плачущую Зину). А Зина опять плачетъ?
Ирина. Мама, значитъ мы не уѣдемъ сегодня?
Анна Гавриловна. Кто васъ знаетъ? У меня даже руки опускаются, и ничего я не понимаю!
Ирина (вставая). Но вѣдь надо же готовиться, давайте я вамъ буду помогать. Вы только скажите, куда и что укладывать? (Берется за нѣкоторыя вещи).
Анна Гавриловна. Да здѣсь нечего и укладывать, лучше пойди, посмотри за Мальвиной, чтобы посуду не перебила. (Ирина и Анна Гавриловна уходятъ, — Зина встаетъ, утираетъ платкомъ глаза и поспѣшно уходитъ за ними. За сценой голосъ Анны Гавриловна: «А ты лягъ, усни Зина, вѣдь всю ночь не спала». Слышно, какъ гремятъ посудой и что-то передвигаютъ).
Гульковскій (входя съ террасы). Никого нѣтъ! (Бросаетъ фуражку на стулъ, подходитъ къ окну и напѣваетъ какой-то печальный мотивъ).
Ирина (появляясь въ дверяхъ). Это вы, Станиславъ Павловичъ? А гдѣ же Николай?
Гульковскій (оборачиваясь). На вокзалѣ остался… Ну, говорите, чѣмъ я могу вамъ быть полезнымъ?
Ирина (входя въ комнату). А вы и въ самомъ дѣлѣ думали, что васъ укладывать вещи заставятъ? Нѣтъ, сегодня все равно не уѣдемъ. (Садится на диванъ). Лучше садитесь, да разскажите о томъ камешкѣ, который вы для меня приготовили.
Гульковскій (загадочно). А развѣ васъ это очень интересуетъ? (Садится противъ Ирины).
Ирина. Я думаю, что это что-нибудь очень остроумное?
Гульковскій. Если вы такъ думаете, то вамъ придется глубоко разочароваться. (Серьезно). Это васъ можетъ даже огорчить. Вамъ не страшно?
Ирина. Ничего не понимаю, ну, говорите скорѣй!
Гульковскій. Вы давно не встрѣчали господина Берозина?
Ирина (испуганно). А развѣ это его касается?
Гульковскій. Съ вашего позволенія, да.
Ирина. Ну, и въ чемъ же дѣло?
Гульковскій. Если вы отъ него или о немъ давно не получали извѣстій, то, конечно, ничего по знаете.
Ирина. Да, что съ нимъ такое, говорите толкомъ?
Гульковскій. О, особеннаго съ нимъ ничего не случилось, если не считать особеннымъ того сквернаго случая, когда я ему разбилъ физіономію, и ему теперь стыдно на улицу показаться. (Встаетъ и ходитъ по комнатѣ).
Ирина (недоумѣвающе и гнѣвно). Что за дикія выходки, Боже мой?!
Гульковскій. Что же дѣлать, уважаемая Ирина Семеновна, если человѣкъ самъ того заслуживаетъ.
Ирина. Наконецъ, это невыносимо! Слушайте, Станиславъ Павловичъ, я не думаю, что вообще деликатно говорить о серьезныхъ вещахъ загадками.
Гульковскій. Бога ради, простите, я вовсе не хотѣлъ вамъ объ этомъ разсказывать, лучше, если бы вы узнали обо всемъ отъ другихъ, да боюсь, будетъ поздно. Ну-съ слушайте, но сначала успокоитесь!
Ирина. Хорошо, я слушаю.
Гульковскій. Собственно говоря, все, что произошло съ Березинымъ — пустяки и для него, пожалуй, вполнѣ естественно, но разъ этотъ человѣкъ все время пользовался вашимъ расположеніемъ, я, конечно, не могъ допустить, чтобы этотъ человѣкъ могъ безнаказанно глумиться надъ вашимъ именемъ.
Ирина (испуганно). Что такое?
Гульковскій (спокойно). Вы обѣщали не волноваться. Господинъ Березинъ, какъ я и ожидалъ, оказался просто лжецомъ, но превышающимъ всякія ожиданія. (Замѣтивъ, что Ирина хочетъ говоритъ). Еще минутку терпѣнія. Надняхъ онъ продалъ одинъ замѣчательный рисунокъ, принадлежащій начинающей дѣвушкѣ-художницѣ, за свой собственный, и, конечно, это очень скоро узналось.
Ирина, (живо). И вы вполнѣ увѣрены, что это былъ не его рисунокъ?
Гульковскій. Ну, конечно. Вѣдь это доказалъ профессоръ, подъ наблюденіемъ котораго готовился рисунокъ.
Ирина (подавленно). Боже мой, какъ это пивко!
Гульковскій. Совершенно съ вами согласенъ, по васъ то пока это не касается.
Ирина. Ну, что же еще?
Гульковскій. Вы, навѣрное, отлично помните, что я ни разу не слыхалъ отъ васъ о вашей съ нимъ перепискѣ, и, конечно, никакъ не могъ знать содержанія вашихъ писемъ… Вы догадываетесь?
Ирина (закрывая лицо руками). Господи, неужели это не сонъ?
Гульковскій. Я не понимаю только, о чемъ вы такъ сокрушаетесь? Отъ каждаго человѣка можно ждать подлости, и притомъ Березинъ, когда читалъ своимъ пріятелямъ въ кабачкѣ ваши письма къ нему, во-первыхъ, былъ пьянъ, а во-вторыхъ, навѣрное по думалъ, что васъ изъ нихъ кто-либо знаетъ. А про меня онъ навѣрное забылъ.
Ирина (измученно). Какая подлость. Какой позоръ…
Гульковскій. Да вѣдь я говорю вамъ, что нѣтъ смысла особенно огорчаться; за подлость я его побилъ, письма я у него отнялъ и, ужъ не прогнѣвайтесь, тамъ и сжегъ.
Ирина (готовая разразиться рыданіями, но стараясь овладѣть собой). Вы хорошій человѣкъ, благодарю васъ! Но вы не знаете, что я полчаса тому назадъ отправила ему еще письмо.
Гульковскій. Хорошій я или плохой человѣкъ, это еще не доказано, а вотъ письмо-то ему напрасно послали. (Отходитъ въ другую сторону).
Ирина. Станиславъ Павловичъ! Вы не знаете, какую боль сдѣлали мнѣ своимъ извѣстіемъ. Вѣдь я любила его, и, если это чувство было не такъ велико, то все же онъ былъ и могъ стать единственнымъ идеаломъ въ моей жизни, а вы отняли его у меня!
Гульковскій (растерянно). Простите, я не хотѣлъ васъ обидѣть!
Ирина. Ахъ, зачѣмъ вы такъ говорите! Конечно, вы не виноваты, я не знаю, что говорю. Сегодня самый несчастный день моей жизни, все рухнуло, все отнято…
Гульковскій. Откуда вы взяли, что у васъ все отнято? Жизнь — это непрерывная цѣнъ мгновеній. Умѣйте ими пользоваться, и ваша жизнь не будетъ пуста. (Пауза).
Анна Гавриловна (входя). Зина все-таки угомонилась, кажется заснула.
Ирина (разсѣянно). Да, сонъ — это единственное состояніе, способное утолить жажду жизни.
Анна Гавриловна (замѣчая Гульковскаго). Станиславъ Павловичъ здѣсь, а Коля развѣ не вернулся вмѣстѣ?
Гульковскій. Нѣтъ, онъ на вокзалѣ остался.
Анна Гавриловна. Ну, что это за человѣкъ? Теперь ясно, что сегодня не уѣдемъ. (Поднимаетъ и кладетъ въ сторону нѣкоторыя вещи).
Гульковскій. Развѣ Зинаида Семеновна больна?
Ирина. Да, Станиславъ Павловичъ, у нея отняли жениха и возможность стать самостоятельной.
Гульковскій (позируя). Надежды и ложь наполняютъ нашу жизнь и отравляютъ наше стремленіе къ идеалу, такъ говоритъ Заратустра, сынъ человѣческій.
Ирина. Быть можетъ, этого онъ и не говорилъ?
Анна Гавриловна. Покойника несутъ. (Идетъ на терассу, Ирина и Гульковскій идутъ за ней и останавливаются въ дверяхъ).
Мальвина (входя). Барыня, извозчики пріѣхали!
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьАнна Гавриловна. Опять Мальвина ты что-то разбила?
Мальвина. Нечаянно, барыня, пепельница упала и разбилась.
Анна Гавриловна. Все у тебя нечаянно. Эхъ, вѣдь это барина любимая пепельница, подарокъ. (Разсматриваетъ черепки).
Мальвина. Что вы, барыня, онъ на нее и вниманія не обращалъ, онъ окурки бросаетъ куда попало. Вотъ сейчасъ въ цвѣтахъ сколько было набросано!
Анна Гавриловна. А ты поменьше разговаривай. (Хочетъ уходитъ, затѣмъ мѣняя тонъ). Тебѣ Зина ничего не говорила, куда она ушла вчера вечеромъ?
Мальвина (смутилась. Она, какъ водится, знаетъ какую-то тайну, одной ей извѣстную). Что вы, барыня, мнѣ барышня ничего не говорила. Онѣ только надѣли лиловое платье и новую шляпу, надушились и говорили, что пойдутъ къ своему жениху.
Анна Гавриловна. Это къ какому же жениху?
Мальвина (спохватившись, что обмолвилась). Это онѣ навѣрное шутили, барыня; ну, какой же женихъ, какой-то старый офицеръ. Онѣ, будто бы, богатый и имъ обѣщалъ хорошій подарокъ подарить, и денегъ дать обѣщалъ. Мнѣ и то барышня обѣщали десять рублей подарить.
Анна Гавриловна. Что это ты говоришь, Мальвина. Я ничего не понимаю.
Мальвина. Да вѣдь, можетъ быть, барышня шутила все. Она говорила, что у офицера большая барская квартира, и что сегодня ночевать онѣ тамъ будутъ.
Анна Гавриловна (страшно взволнованная, готова расплакаться). Ахъ, какія глупости ты говоришь, Мальвина. Барышня навѣрное у подруги ночевала.
Мальвина. Ахъ, барыня, у барышни никакихъ подругъ-то и нѣтъ. (Пауза. Анна Гавриловна тихо подвигается къ двери въ переднюю. Какъ бы про себя). Вотъ баринъ тоже какой день дома не ночуетъ. Сегодня я лампу до самаго утра въ прихожей не гасила, думала, что придутъ, а ихъ и сейчасъ все нѣтъ.
Анна Гавриловна. А ты не болтай зря языкомъ-то. Баринъ, знаешь, съ Станиславомъ Павловичемъ въ клубъ уѣхалъ. (Немного помолчавъ, идетъ. Въ дверяхъ оборачивается). Ковры-то не забудь вытрясти.
Ирина. Ахъ, Станиславъ Павловичъ, сколько вамъ хлопотъ било. Мнѣ даже совѣстно при мысли, въ какомъ мы у васъ въ долгу. (Опускается въ изнеможеніи на стулъ).
Гульковскій (также садясь). Полноте, Ирина Семеновна, я вамъ больше обязанъ. А съ Николаемъ мы вмѣстѣ были. Не могъ же я его бросить. (Короткая пауза). Однако, дѣло то, пожалуй, очень скверно. При его натурѣ такую встряску трудно перенесть.
Ирина. Но какъ это все случилось, Станиславъ Павловичъ?
Гульковскій. Совершенно неожиданно. Николай много игралъ. Ему чертовски не везло. Нѣсколько разъ онъ уходилъ въ буфетъ и пилъ. Онъ у кого-то взялъ взаймы денегъ и спросилъ карту. Карта была бита. Я не успѣлъ понять, въ чемъ дѣло. Николай хлопнулся на полъ и — гляжу -лежитъ безъ памяти. Между игроковъ оказался какой-то военный докторъ, хотя и порядочно пьяный; онъ помогъ привести его въ чувство. Ну, а затѣмъ его перенесли въ маленькую гостинную, подождали, пока онъ немного оправится, и поѣхали сюда.
Ирина. Послушайте, Станиславъ Павловичъ, не сердитесь, вы не скроете отъ меня, онъ много проигралъ?
Гульковскій. Да нѣтъ же, Ирина Семеновна, дѣло не въ проигрышѣ.
Ирина. Опять вы меня пугаете.
Гульковскій. А вы не пугайтесь. Не деньги свои онъ проигралъ, а душу свою; вотъ чѣмъ онъ до сихъ поръ жилъ, мыслилъ, свой интересъ къ жизни онъ проигралъ. (Помолчавъ). И ужъ едва ли когда отыграется.
Ирина (съ мольбой). Но почему, почему?
Гульковскій (спокойно). Вамъ это лучше знать, Ирина Семеновна. (Съ ироніей). Вы его жена и, значитъ, самый близкій человѣкъ. Не теперь, а прежде, думаю я, съ вами онъ былъ откровеннѣй. Быть можетъ, первое ваше невниманіе, первое нежеланіе заинтересоваться его какимъ-либо дѣломъ, стремленіемъ, просто капризомъ, — отодвинуло его отъ васъ, а теченіе самого времени изъ образовавшейся щолочки сдѣлало непереходимую бездну.
Ирина. По вѣдь вы ужо знаете, что онъ самъ оказался не тѣмъ, чѣмъ я его знала раньше.
Гульковскій. Прекрасно. А не думаете ли вы, что вы сами были тому причиной?
Ирина. Нѣтъ, не думаю.
Гульковскій. Только громадный геній, талантъ справляется самъ со всѣми препятствіями, а не требуетъ поддержки, но что было бы съ тѣми маленькими дарованьицами, которыя бываютъ иногда близко и необходимѣе въ нашей будничной жизни, если бы мы не поддерживали ихъ во-время?
Ирина. Но что и какъ могла я это сдѣлать?
Гульковскій. Маленькой ложью, небольшими компромиссами съ своимъ собственнымъ чувствомъ, ничтожной лестью по адресу этого непризнаннаго таланта, и дѣло могло бы быть улажено. Вашъ мужъ, если не сдѣлалъ бы многаго, то, во всякомъ случаѣ, его не погубило бы собственное разочарованіе.
Ирина (съ тоской). Ложь… Ложь, но я не хочу, поймите, что не хочу никакой лжи. Вѣдь я уже сто разъ говорила, что всякая ложь мнѣ противна.
Гульковскій. Что же дѣлать, Ирина Семеновна, жизнь постоянно требуетъ небольшихъ уступокъ. Вотъ хотя бы я окончательно рѣшилъ осенью уѣхать въ деревню, а вѣдь помогъ. Шумъ городской мнѣ дорогъ, вотъ движеніе это по улицамъ, кабаки эти грязные, проститутки… Все это захватываетъ, увлекаетъ меня, кружитъ голову, а въ деревнѣ тишина, а тишины-то я боюсь.
Ирина. Но вѣдь это же совсѣмъ не то. Здѣсь я не вижу никакого обмана.
Гульковскій. Нѣтъ, есть. Вотъ въ томъ, что здѣсь въ городѣ я сталъ пропащимъ человѣкомъ, сдѣлалъ такой же свою жену, и таковы же будутъ мои дѣти. Что я творю одно преступленіе за другимъ — все это я самъ сознаю, и обманываю себя тѣмъ, что слабъ я, что сама природа сдѣлала меня такимъ, придумываю разныя аксіомы, Ницше для успокоенія совѣсти читаю. Эхъ, Ирина Семеновна, сколько я въ своей собственной жизни совралъ, такъ ни одному хорошему актеру на сценѣ въ сто лѣтъ по пересказать.
Ирина (раздумчиво). Нѣтъ, тогда лучше умереть.
Гульковскій (декламируя). Такъ говоритъ Заратустра: если не удается жизнь, если червякъ гложетъ твое сердце, — знай удастся смерть.
Ирина (нервно вздрагиваетъ).
Анна Гавриловна. Иринушка, Зина пришла, поди къ ней пожалуйста. Что-то нехорошо съ ней. Со мной она не разговариваетъ.
Ирина. Господи! Опять какое-нибудь несчастье. Гдѣ она ночевала?
Анна Гавриловна. Не знаю, познаю. Поди къ ней! (Ирина уходитъ. Пауза). (Къ Гумковскому). Что это съ Колей-то, Станиславъ Павловичъ? Не умеръ бы онъ!
Гульковскій. Ну, что вы! Поправится! У Николая просто нервное разстройство отъ безсонныхъ ночей и отъ водки. Извините за выраженіе. Вотъ сейчасъ докторъ пріѣдетъ и подниметъ его.
Анна Гавриловна. Охъ, Господи, Господи, и зачѣмъ я только дожила до такого горя!
Гульковскій. Не отчаивайтесь, Анна Гавриловна, все поправится и снова хорошо будетъ.
Анна Гавриловна. Нѣтъ, но надѣюсь я, Станиславъ Павловичъ. Хуже будетъ, а лучше-то едва ли. Вотъ Зина тоже.
Гульковскій. Что съ ней? Мнѣ неудобно какъ-то было спрашивать у Ирины Семеновны. Она здорова?
Анна Гавриловна. Охъ, и не знаю. И говорить страшно. Дома сегодня не ночевала. Но говоритъ, гдѣ была. Сама какая-то странная. Лицо красное. Говоритъ совсѣмъ нескладно.
Гульковскій (удивленно). Да что вы! (Въ дальней комнатѣ слышны крики Зины).
Анна Гавриловна. Вотъ слышите, она что-то тамъ кричитъ! (Анна Гавриловна и Гульковскій прислушиваются. Крики слышны неясно. Звонокъ въ передней. Входитъ докторъ, поспѣшно раздѣвается. Потираетъ отъ холода руки. Здоровается).
Докторъ. Доброе утро, господа. Что случилось? Гдѣ больной или больная? (Хочетъ идти въ кабинетъ).
Анна Гавриловна. Нѣтъ, сюда попрошу васъ, господина, докторъ. Съ сыномъ что-то случилось. (Докторъ и Анна Гавриловна уходятъ въ дверь въ столовую).
Зина (выбѣгая изъ столовой. Она страшно возбуждена, волосы распустились. Одѣта въ нарядное лиловое платье). Оставьте меня въ покоѣ. Я не хочу вашихъ совѣтовъ и сожалѣній.
Ирина (входя за ней съ заплаканными глазами). Успокойся, Зина, успокойся. Зачѣмъ ты хочешь насъ обидѣть?
Зина. Это вы все время обижали меня. Я не могла и не могу васъ обидѣть. Вы взрослые, а я все время для васъ была дѣвочкой, подросткомъ, котораго можно заставить сдѣлать, что вы хотите.
Ирина. По вѣдь это же неправда, Зина! Здѣсь есть свидѣтели. Станиславъ Павловичъ знаетъ о нашихъ къ тебѣ отношеніяхъ.
Зина. Да, онъ знаетъ, но онъ будетъ молчать и дѣлать видъ, что все это пустяки, или будетъ всѣхъ уговаривать и думать, что онъ лучше всѣхъ.
Гульковскій (улыбаясь). Я вамъ очень благодаренъ, Зинаида Семеновна, за ваше обо мнѣ мнѣніе. Вы, ей-Богу, мнѣ льстите. По я вамъ скажу откровенно, что вы не правы.
Ирина. Ну, конечно же, не права. (Зина дѣлаетъ движеніе рукой и отходитъ въ сторону).
Гульковскій. Я, какъ выносъ изъ моихъ личныхъ наблюденій (старается говорить спокойно), а въ наблюдательности, я думаю, вы мнѣ не откажете, во всемъ этомъ домѣ всѣ относятся къ вамъ съ самой искренней любовью.
Зина (оборачиваясь). Я не хочу и никогда не хотѣла такой ихъ любви, о которой они мнѣ говорятъ въ глаза, а за спиной шепчутся, что я давно имъ надоѣла, и хорошо бы если я куда-ни будь провалилась. (Пауза). Вѣдь я ихъ хлѣбъ ѣла, въ ихъ платье одѣвалась. Вотъ и это все имъ принадлежитъ (съ ироніей показываетъ на свое платье. Закрывъ лицо руками, тихо плачетъ). Я не хочу… не хочу…
Гульковскій. Да почему вы такъ думаете? (Къ Иринѣ). Вы простите, что я вмѣшался?
Ирина. Ахъ, пожалуйста, Станиславъ Павловичъ!
Гульковскій (къ Зинѣ). Вы напрасно такъ думаете, Зинаида Семеновна. Я отъ вашей сестры, также отъ Николая слышалъ только одно, что по отношенію къ вамъ они имѣютъ однѣ только хорошія намѣренія, заботятся о васъ, сочувствуютъ вамъ.
Зина. Ахъ, оставьте хотя вы-то, Станиславъ Павловичъ. Я уже не та, какая была недавно. Пусть Ирина, если хочетъ, считаетъ меня дѣвочкой, но я уже давно взрослая и все понимаю.
Гульковскій (стараясь говорить весело). Ну, это у васъ ужо изъ Тургенева. Вы навѣрное "Мѣсяцъ въ деревнѣ недавно читали?
Зина (возмущенная). Бозстыдникъ! Вы смѣетесь надо мной! (Она едва держится на ногахъ).
Гульковскій (бросается къ Зинѣ, заставляя ее сѣсть на стулъ). Христосъ съ вами, Зинаида Семеновна, не нужно ничему придавать такое большое значеніе!
Зина (истерично). Нѣтъ, надо, надо! У меня все взяли. Ирина отняла у меня жениха. Я уже давно не сестра ей. Надо мной всѣ смѣются, со мной не разговариваютъ, я здѣсь хуже прислуги. (Громко рыдаетъ).
Ирина (подходя къ Зинѣ). Что ты говоришь, Зина? Вѣдь это же неправда! Видишь, я плачу, Зина. Мнѣ больнѣе, чѣмъ тебѣ. Я виновата, но не въ томъ, въ чемъ ты меня обвиняешь!
Зина (машетъ руками). Все равно. Но я за все вамъ заплачу. Я не хочу оставаться у васъ въ долгу. И мнѣ теперь ничего не стыдно. (Къ Гульковскому). Слышите, я и васъ не стыжусь. (Къ Иринѣ). А вы за все получите моими собственными деньгами. Вотъ! (Вынимаетъ изъ-за корсажа сторублевый кредитный билетъ, кидаетъ его Иринѣ; Ирина въ ужасѣ отступаетъ).
Ирина. Что ты дѣлаешь, Зина, опомнись!
Гульковскій (ласково и не зная, что предпринятъ). Да успокойтесь же, Зинаида Семеновна! (Поднимаетъ деньги и кладетъ ихъ на маленькій столикъ)
Зина. Да, я знаю, что говорю. Я сама заработала эти деньги. Ну, и знайте, что я продала себя. Теперь мнѣ не нужно никакого жениха. Я буду зарабатывать для васъ деньги. Я за все… за все заплачу! (Надаетъ на стулъ и громко рыдаетъ).
Ирина. О, Господи, за что это? Я не могу больше (Также въ изнеможеніи облокачивается на столъ).
Гульковскій (нервнымъ движеніемъ закуриваетъ папиросу и быстро ходитъ по комнатѣ. Входитъ докторъ, за нимъ Анна Гавриловна. Докторъ съ удивленіемъ смотритъ на всѣхъ. Ирина подымаетъ голову).
Докторъ. Ну-съ, господа, можете быть покойны. Николаи Николаевичъ просто разнервничался. Пусть хорошенько отдохнетъ. Завтра я его навѣщу, только нужно поберечь его отъ всякихъ волненій.
Докторъ (по уходѣ Зины). Ну, а мнѣ пора и уходить. (Подходитъ къ Иринѣ). Ну, а вы тожо, какъ водится — неважно себя чувствуете? Дайте-ка пульсъ! Ну, ничего, а все-таки не волнуйтесь. (Къ Аннѣ Гавриловнѣ). Вотъ люди-то неспокойныя! Итакъ, завтра я забѣгу. Пока всего хорошаго. (Прощается и уходитъ. Ирина и Анна Гавриловна идутъ за нимъ. Видно, какъ докторъ одѣвается, его выпускаютъ изъ двери. Затѣмъ обѣ женщины возвращаются. Ирина, снова, садится въ раздумьѣ. Анна Гавриловна стоитъ. Пауза. Изъ столовой возвращается Гульковскій, смотритъ на карманные часы).
Анна Гавриловна. Который часъ, Станиславъ Павловичъ? У насъ, кажется, всѣ часы остановились.
Гульковскій. Безъ четверти девять, Анна Гавриловна. Мнѣ давно пора бы дома быть. Жена тоже навѣрное всю ночь не спала дожидалась. Да и васъ-то страшно однихъ оставить.
Анна Гавриловна. Ишь какое горе-то стряслось! Сейчасъ кліенты къ Колѣ приходить начнутъ. Вы хотя бы побыли пока, все лучше объяснитесь съ ними. Намъ то теперь не до нихъ.
Ирина. Останьтесь, Станиславъ Павловичъ!
Гульковскій. Да, останусь, останусь. Вотъ только попрошу васъ цидульку женѣ отослать, чтобы знала да вѣдала, что я цѣлъ и невредимъ. Пошлите съ Мальвиной. (Вынимаетъ визитную карточку, пишетъ и отдаетъ Аннѣ Гавриловнѣ).
Анна Гавриловна. Сейчасъ, сейчасъ. (Поспѣшно уходитъ. Слышно, какъ кричитъ: "Мальвина, Малѣвина.)
Ирина (по уходѣ Анны Гавриловны немного успокоившись). Ну, что же, Станиславъ Павловичъ, это и есть семейная жизнь?
Гульковскій. Нѣтъ, у другихъ это называется по другому: неурядицей, скандаломъ и какъ-то еще. Но это у людей спокойныхъ, довольныхъ своимъ маленькимъ міркомъ, способныхъ примириться со всякими условіями, даже съ самой подлой ложью включительно. У васъ всѣ эти опредѣленія не подходятъ.
Ирина. Дальше, Станиславъ Павловичъ!
Гульковскій. Дальше вотъ что: вы искали жизни, движенія, перемѣны впечатлѣній, — и вотъ понемногу ваши поиски и желанія въ результатѣ имѣютъ нѣкоторый успѣхъ. Какъ хотите, а на сильныя переживанія вамъ везетъ!
Ирина (укоризненно). Зачѣмъ такъ жестоко! Вы смѣетесь надо мной, Станиславъ Павловичъ?
Гульковскій. Нисколько. «Коль желать, такъ всей душой», говорится у Алексѣя Толстого. А вы, какъ Фаустъ, испугались вами же вызваннаго духа. То-есть, вы испугались простой дѣйствительности.
Ирина. Мнѣ тяжело, Станиславъ Павловичъ!
Гульковскій. Я это знаю.
Ирина. Что жъ, я почти согласна съ вами, и съ Зиной, что я — причина несчастій Николая и несчастія Зины. Вѣдь то, о чемъ она говорила, не бредъ. Вы знаете, что если бы не было здѣсь меня, она вышла бы замужъ за Благина. Они не были бы счастливы, а можетъ быть, зажили бы, какъ живутъ тысячи будничныхъ людей. Благинъ испугался меня, моей любви и страданій Зины, и уѣхалъ, ушелъ отъ насъ…
Гульковскій (что-то вспомнивъ). Позвольте, позвольте, я позабылъ вамъ передать поразительную новость. Всѣ эти происшествія совсѣмъ отбили у меня память. Вѣдь я вчера встрѣтилъ на улицѣ самого Благина. Онъ ужо двѣ недѣли какъ вернулся, животъ дома. Онъ сегодня хотѣлъ зайти въ пріемные часы къ Николаю. (Смотритъ на часы). Значитъ онъ сейчасъ долженъ притти.
Ирина (слушавшая съ большимъ волненіемъ и даже изумленіемъ). Что вы говорите, сейчасъ придетъ сюда Благинъ? Что же вы молчали до сихъ поръ, почему вы не сказали этого Зинѣ?
Гульковскій. Право же я позабылъ. Я самъ не понимаю, какъ мнѣ это до сихъ поръ не пришло въ голову.
Ирина. Что же онъ будетъ здѣсь дѣлать? Зачѣмъ онъ къ намъ придетъ?
Гульковскій. Вотъ странно! Вѣдь онъ ходилъ же раньше! Такъ же придетъ и теперь… Развѣ вы не хотите его видѣть?
Ирина (раздумчиво). Хочу ли я… Нѣтъ, пожалуй, не хочу… Это также будетъ тяжело. А, впрочемъ, пусть приходитъ. Я сейчасъ уйду. Вы съ нимъ поговорите. Разскажите, что вы сами хотите.
Гульковскій. Хорошо, я буду съ нимъ говорить, не разсказывать ни о чемъ не буду. (Слышенъ звонокъ).
Ирина. Но онъ ли это? (Встаетъ и быстро уходитъ. Въ дверяхъ передней виденъ очень толстый господинъ въ сѣромъ казакинѣ. По виду купецъ-лабазникъ. Ирина останавливается въ дверяхъ столовой).
Гульковскій. Нѣтъ, это не онъ. (Ирина скрывается).
Купецъ (входя). Господина повѣреннаго могу видѣть?
Гульковскій. Видите ли, въ чемъ дѣло. Господинъ Колодинъ уѣхалъ по важному дѣлу. Быть можетъ, вы мнѣ передадите ваше дѣло. Я его секретарь.
Купецъ (недовѣрчиво). Такъ-съ. По дѣлу уѣхали. Ну что жъ дѣлать, въ другой разъ приду.
Гульковскій. Вы разскажите, въ чемъ дѣло?
Купецъ. Тутъ дѣло-то очень щекотливое. Я лучше въ другой разъ.
Гульковскій. Какъ хотите. Я вотъ только говорю, что я могу передать ему вашу просьбу. Посовѣтую, что вамъ дѣлать.
Купецъ. Нѣтъ, я лучше къ самому. Дѣло-то, говорю, очень щекотливое. Баба замѣшана. Я въ другой разъ. Прощайте.
Гульковскій. До свиданія. (Купецъ уходитъ).
Ирина (входитъ). Что ему? (Жмется у двери).
Гульковскій. На бабу приходилъ жаловаться. Дѣло, говоритъ, щекотливое. Навѣрно жена измѣнила. Трагедія значитъ.
Ирина. Вы все смѣетесь.
Гульковскій. Я вы все плачете?
Ирина (тихо съ тоской). Я не знаю, куда пойти. Мнѣ хочется отдохнуть, забыться. И мнѣ некуда пойти. Во всей квартирѣ нѣтъ ни одного свободнаго угла. Вездѣ люди. А я такъ устала! Такъ трудно дышать!
Гульковскій (шутливо). Застрѣлитесь!
Ирина (испуганно вздрагивая). Что?
Гульковскій. Нѣтъ, нѣтъ, я пошутилъ. Вы можете пойти въ комнату Анны Гавриловны и тамъ отдохнуть. Старушка теперь покойно сидѣть не будетъ. Она навѣрное у Николая или бѣгаетъ по хозяйству.
Ирина. Да, вы правы… Я пойду. Пойду. (Ирина уходитъ).
Гульковскій. Вотъ такъ-то лучше. (Идетъ за ней).
Гульковскій (весело). Ага, вотъ и Андрей Благинъ пожаловалъ! (Подаетъ ему руку, затѣмъ Пичугину). Васъ я тоже давно не встрѣчалъ. Ну, какъ себя чувствуете, господа?
Благинъ (Осматриваясь). Пока недурно. Спасибо. Почему никого нѣтъ?
Пичугинъ. А я уже къ этому приникъ. Когда бы я не заходилъ къ Колодинымъ, то прежде всего встрѣчаю великолѣпную фигуру Станислава Павловича.
Гульковскій. Правда? А вѣдь это ненормально, господа. (Садится, за нимъ садятся Благинъ и Пичугинъ.) Вѣдь у меня есть свой домъ, жена, дѣти, а я встрѣчаю гостей въ чужомъ домѣ!
Благинъ. Это, пожалуй, трудно сказать, какой вамъ домъ роднѣе. Конечно, я смотрю на это съ самой лучшей стороны.
Гульковскій. Я съ вами совершенно согласенъ. Всѣ событія этого дома имѣютъ для меня такое же значеніе, какъ и для его постоянныхъ обитателей.
Пичугинъ. Значитъ, воздухъ квартиры Колодиныхъ достаточно полно про питалъ вашъ организмъ?
Гульковскій. Но мнѣ это только пріятно. Николай — мой лучшій другъ, и черезъ него мнѣ такъ же дорога и Ирина Семеновна, и ея сестра.
Пичугинъ. Вы хорошо говорите.
Гульковскій. По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ говорить не стыдно.
Благинъ. А развѣ Николая Николаевича нѣтъ дома?
Гульковскій. Да, вашъ визитъ, пожалуй, сегодня не совсѣмъ удаченъ. Ни Ирина Семеновна, ни Зинаида Семеновна сегодня едва ли вамъ покажутся. (Успокаивающе). По совѣсти говоря, всѣ немного хандрятъ.
Благинъ (недовѣрчиво). Быть можетъ, вы что-нибудь не договариваете?
Пичугинъ. Мнѣ также такъ кажется. (Въ дверяхъ изъ столовой показывается Ирина, но, увидавъ Благина, скрывается за дверь).
Гульковскій. Пожалуй, я и самъ здѣсь не все знаю.
Пичугинъ (увидѣвъ Ирину, шутливо). Показалась, показалась… Ирина Семеновна! Ушла. (Идетъ къ двери. Благинъ и Гульковскій также встаютъ. Гульковскій идетъ въ столовую, кричитъ тамъ «Ирина Семеновна!», возвращается обратно).
Гульковскій. Ушла. Вотъ видите, какъ все это странно. (Пауза. Всѣ трое не знаютъ, что дѣлать и что говорить).
Гульковскій (Плагину). Да что же я не спрошу, вы теперь прочно поселились въ городѣ или снова уѣдете?
Благинъ. Да, я хотѣлъ бы усѣсться здѣсь попрочнѣе. Хорошенько заняться работой. Боюсь только, не измѣнило бы мнѣ настроеніе!
Пичугинъ. О, недолговѣчность поэтическаго настроенія!
Анна Гавриловна (тихо входя въ комнату). Здравствуйте, Андрей Сергѣевичъ. Давненько мы васъ не видали. (Къ Пичугину). Здравствуйте, молодой человѣкъ.
Благинъ. Какъ вы поживаете?
Анна Гавриловна. Охъ, Андрей Сергѣевичъ, и не спрашивайте: плохо!
Зина (къ Благину дрожащимъ голосомъ). Вы пришли?
Благинъ (идетъ къ ней). Здравствуй… Здравствуйте, Зинаида Семеновна. (Протягиваетъ ей руку. Зина отворачивается).
Пичугинъ. А со мной будете здороваться? (Зина подаетъ руку, Пичугинъ расшаркивается).
Зина (къ Благину, сильно волнуясь). Зачѣмъ вы пришли? Обо мнѣ вспомнили! Соскучились. Ну, чтожъ, я такая же по-вашему? Не перемѣнилась? (Начинаетъ смѣяться, сначала тихо, потомъ все громче, смѣхъ смѣняется истерическими рыданіями и Зина падаетъ. Ее во-время подхватываютъ Гульковскій и Пичугинъ. Благинъ спѣшитъ налить воды и подноситъ Зинѣ. Затѣмъ ее тихо кладутъ на, диванъ и нѣкоторое время все тихо. Вдругъ въ дальней комнатѣ раздается крикъ Мальвины, и черезъ минуту она врывается въ гостиную, продолжая кричатъ).
Мальвина. Охъ, батюшки, тамъ барыня… упала… отравилась… Охъ, батюшки!..
Голоса. Что ты?.. Гдѣ?.. Что такое?.. (Всѣ поспѣшно уходятъ съ Мальвиной. Зина приподымаетъ голову и прислушивается)