Литературный альбомъ.
править«Измаилъ-бей» Лермонтова.
правитьЭта восточная повѣсть, какъ назвалъ поэтъ свое произведеніе, написана Лермонтовымъ еще въ юнкерской школѣ (1832 г.), когда онъ былъ извѣстенъ лишь товарищамъ — и то преимущественно шаловливыми стихотвореніями, въ родѣ «Уланши» и т. п. Въ то время, вслѣдствіе небольшой студенческой исторіи онъ только что былъ исключенъ изъ Московскаго университета, гдѣ оставилъ по себѣ память, какъ о неуклюжемъ и самолюбивомъ шестнадцатилѣтнемъ мальчикѣ, котораго встрѣчали на уединенныхъ прогулкахъ съ Байрономъ подъ мышкой и который, безпрестанно влюбляясь, рисовался своимъ байронизмомъ передъ предметами своей юношеской страсти. Трудно найдти, даже въ тогдашнемъ періодѣ, поэму, гдѣ бы въ цѣломъ сильнѣе чувствовалось это вліяніе Байрона, чѣмъ въ «Измаилъ-беѣ». Но тѣмъ поразительнѣе пробивается будущій великій талантъ въ нѣкоторыхъ отрывкахъ и поэтическихъ отступленіяхъ, которыми преисполнена поэма. Чѣмъ-то недѣтскимъ вѣетъ отъ стиховъ:
Кто рано брошенъ былъ судьбою
Межь образованныхъ людей,
И какъ они, съ своей рукою,
Не отдавалъ души своей,
Тотъ пылкой женщины пристрастье
Не почитаетъ ужъ за счастье;
Тотъ съ сердцемъ дикимъ и простымъ
И съ чувствомъ нѣкогда святымъ
Шутитъ боится…
Или далѣе:
Такіе люди въ жизни свѣтской
Почти всегда причина зла:
Какой-то робостію дѣтской
Ихъ отзываются дѣла.
И обольстить они не смѣютъ,
И вовсе кинуть не умѣютъ;
И часто думаютъ они,
Что ихъ излечитъ край далекій,
Пустыня, видъ горы высокой,
Иль тѣнь долины одинокой.
Но ожиданье ихъ напрасно:
Душѣ все внѣшнее подвластно.
Таковъ отчасти самъ герой поэмы, этотъ Измаилъ-бей, почти съ дѣтства отосланный отцомъ въ Россію и воспитанный вдали отъ родныхъ горъ Кавказа и лазурнаго свода съ его орлами. Байроническія черты проглядываютъ въ каждомъ штрихѣ характера молодаго горца, возвращающагося наконецъ на родину съ ненавистью въ душѣ къ своему пріемному отечеству и ко всему европейскому. Читатель, конечно, помнитъ, какъ остановись на перепутьѣ въ лезгинской саклѣ, Измаилъ очаровываетъ собою дочь хозяина, красавицу Зару — и оттолкнувъ ея предложеніе любви, какъ-бы изъ состраданія пытается ея утѣшить:
Не обвиняй меня такъ строго!
Скажи, чего ты хочешь — слезъ?
Я ихъ имѣлъ когда-то мною:
Ихъ міръ изъ зависти унесъ!
Но не рѣшусь судьбы мятежной
Я раздѣлить съ душею нѣжной,
Свободный, рабъ иль властелинъ,
Пускай погибну я одинъ!
Все что меня хоть мало любитъ
За мною вслѣдъ увлечено;
Мое дыханье радость губитъ;
Щадить — мнѣ власти не дано!
Я въ жертву счастье долженъ принести,
О, не жалѣй о томъ!.. Прости! прости!
Какой чисто-байроническій антитезъ герою поэмы представляетъ братъ его, этотъ умный князь, лукавый Росламбекъ, который во время долгой отлучки Измаила на сѣверъ,
Склонялся передъ русскими смиренно,
И между тѣмъ съ отважною толпой
Станицы разорялъ во тьмѣ ночной;
И возвратясь въ аулъ, на пиръ кровавый
Онъ плѣнниковъ дрожащихъ приводилъ
И увѣрялъ ихъ въ дружбѣ, и шутилъ,
И головы рубилъ имъ для забавы…
Понятно, что, по возвращеніи Измаила, такимъ двумъ характерамъ невозможно было ужиться въ одномъ аулѣ. Рыцарь-Измаилъ увлекъ пылкихъ горцевъ такъ же скоро, какъ очаровалъ невинную Зару — и Росламбэкъ затаилъ глубоко на сердцѣ зависть и злобу на брата. Первое столкновеніе между соперниками произошло на войнѣ во время совѣта, созваннаго Росламбэкомъ, гдѣ
Онъ говоритъ: "въ тиши ночной
"Мы нападемъ на ихъ отряды,
"Какъ упадаютъ водопады
"Въ долину сонную весной…
"Погибнутъ молча наши гости,
"И ихъ разбросанныя кости,
"Добыча врановъ и волковъ,
"Сгніютъ лишенныя гробовъ.
"Межъ тѣмъ съ боязнію лукавой
"Начнемъ о мирѣ договоръ,
"И въ тайнѣ местію кровавой
«Омоемъ долгій нашъ позоръ».
Согласны всѣ на подвигъ ратный,
Но не согласенъ Измаилъ;
Взмахнулъ онъ шашкою булатной
И шумно съ мѣста онъ вскочилъ;
Окинулъ вмигъ летучимъ взглядомъ
Онъ узденей, сидѣвшихъ рядомъ,
И, опустивши свой булатъ,
Такъ отвѣчаетъ брату братъ:
"Я видѣлъ, видѣть кровь люблю;
"Хочу, чтобъ мною пораженный
"Зналъ руку грозную мою!
"Какъ ты, я русскихъ ненавижу,
"И даже болѣе чѣмъ ты;
"Но подъ покровомъ темноты
"Я чести князя не унижу!
"Иную месть родной странѣ,
"Иную славу надо мнѣ!..
И поединка ожидали
Межъ братьевъ молча уздени;
Не смѣли тронуться они.
Онъ вышелъ — всѣ еще молчали.
Но не такое испытаніе предстояло еще Измаилу. Однажды ночью, когда онъ, разведя сторожевой огонь, лежалъ вдали отъ своихъ приверженцевъ, является къ нему русскій офицеръ, въ бѣлой фуражкѣ, печальный, блѣдный и худой, словно выходецъ съ того свѣта. Заблудясь въ горахъ и потерявъ своихъ казаковъ, которыхъ убили черкесы, онъ полагается на честь горца и проситъ у него гостепріимства и защиты. Измаилъ обѣщаетъ ему то и другое. Завязывается бесѣда, но почти съ первыхъ словъ, русскій объявляетъ ему, что онъ на Кавказѣ съ единственною цѣлью отыскать князя Измаила и снять его голову или сложить свою… И какая мастерская характеристика другой стороны обреченнаго князя въ разсказѣ его гостя:
"Ты знаешь вѣрно, что служилъ
"Въ россійскомъ войскѣ Измаилъ;
"Но недовольный между нами
"Родными бредилъ онъ полями,
"И все черкесъ въ немъ видѣнъ былъ.
"Въ пирахъ и битвахъ отличался
"Онъ передъ всѣми! Томный взглядъ
"Восточной нѣгой отзывался:
"Для нашихъ женщинъ въ немъ былъ ядъ!
"Воспламенивъ воображенье,
"Повелѣвалъ онъ безъ труда,
"И за проступокъ наслажденье
"Не почиталъ онъ никогда.
"Не знаю, было то презрѣнье
"Къ законамъ стороны чужой,
"Или испорченныя чувства…
"Любовью женщинъ, ихъ тоской
"Онъ веселился какъ игрой;
"Но избѣжать его искусства
"Не удалося ни одной!..
…"Въ то время Измаилъ случайно
"Невѣсту увидалъ мою,
"И страстью запылалъ онъ тайно.
"Межъ тѣмъ какъ въ дальнемъ я краю
"Искалъ въ бояхъ конца иль славы, —
"Сластолюбивый и лукавый,
"Онъ сердце дѣвы молодой
"Опуталъ сѣтью роковой.
"Какъ онъ умѣлъ слезой притворной
"Къ себѣ довѣренность вселять,
"Насмѣшкой скромность побѣждать,
"И, побѣждая, видъ покорный
"Хранить — иль весь огонь страстей
"Мгновенно открывать предъ ней!..
"Онъ очертилъ волшебнымъ кругомъ
"Ея желанья; вѣдалъ онъ,
"Что быть не могъ ея супругомъ,
"Что раздѣлялъ ихъ нашъ законъ, —
"И обольщенная упала
"На грудь убійцы своего!
"Кромѣ любви, она не знала,
"Она не знала ничего.
Но скоро скуку пресыщенья
"Постигъ виновный Измаилъ.
"Таиться не было терпѣнья.
"Когда погасъ минутный пылъ,
"Оставилъ жертву обольститель
"И удалился въ край родной,
"Забывъ, что есть на небѣ мститель,
"А на землѣ еще другой…
Русскій описываетъ далѣе, какъ покинутая потеряла разсудокъ, рядилась, пѣла и плясала и все ждала измѣнника, сидя по цѣлымъ часамъ у окна. Поэтъ не рисуетъ намъ ощущеній Измаила во время этого разсказа — но въ видѣ намека дѣлаетъ отступленіе, отъ котораго не отказался бы самъ Байронъ…
….Есть мгновенья, краткія мгновенья,
Когда, столпясь, всѣ адскія мученья
Слетаются на сердце и грызутъ!
Вѣка печали стоятъ тѣхъ минутъ…
Лишь дунетъ вихрь — и сломится лилея;
Таковъ съ душой кто слабою рожденъ:
Не вынесетъ минутъ подобныхъ онъ
Но мощный умъ, крѣпясь и каменѣя,
Ихъ обращаетъ въ пытку Прометея!
Не сгладитъ время ихъ глубокій слѣдъ;
Все въ міргь есть — забвенья только нѣтъ!..
На утро Измаилъ хочетъ самъ проводить своего гостя; они идутъ опасными горными ущельями, не выпуская изъ рукъ оружія, спускаются все ниже и ниже въ долины… Вотъ уже забѣлѣла цѣпь русскихъ палатокъ въ туманной дымкѣ; Измаилъ прощается съ гостемъ…
"Прощай! Ты можешь безопасно
"Теперь идти въ шатры свои.
"Но, если вѣришь мнѣ, напрасно
"Ты хочешь потопить въ крови
"Свою печаль! Страшись, быть можетъ,
"Раскаянье прибавишь къ ней.
"Болѣзни этой не поможетъ
"Ни кровь врага, ни рѣчь друзей!
"Напрасно здѣсь, въ краю далекомъ,
"Ты губишь прелесть юныхъ дней.
"Нѣтъ, не достать враждѣ твоей
"Главы, постигнутой ужь рокомъ!
"Онъ палачамъ судей земныхъ
"Не уступаетъ жертвъ своихъ!
"Твоя бъ рука не устрашила
"Того, кто борется съ судьбой:
"Ты худо знаешь Измаила;
«Смотри-жъ, онъ здѣсь, передъ тобой!
И съ видомъ гордаго презрѣнья
Отвѣта князь не ожидалъ;
Онъ скрылся межь уступовъ скалъ. —
И долго русскій, безъ движенья,
Одинъ, какъ вкопанный стоялъ.
Предоставляя читателю напомнить себѣ въ подлинникѣ, какъ они вторично встрѣтились въ бою и чѣмъ кончилась эта встрѣча, равно какъ и судьбу Зары, которая подъ именемъ Селима дѣлила съ княземъ всѣ ужасы войны подобно вѣрному пажу Лары у Байрона, — переходимъ къ заключительному эпизоду поэмы, изображенному на нашемъ рисункѣ. Завистливый Росламбэкъ не могъ забыть своей ненависти къ брату даже въ чаду битвъ и военныхъ погромовъ — онъ только выжидалъ случая — и вотъ
Однажды, въ часъ, когда лучи заката
По облакамъ кидали искры злата,
Задумчивъ на курганѣ Измаилъ
Сидѣлъ. Еще ребенкомъ онъ любилъ
Природы дикой пышныя картины,
Разливъ зари и льдистыя вершины,
Блестящія на небѣ голубомъ;
Не измѣнилось только это въ немъ.
Четыре горца близь него стояли
И мысли по лицу узнать желали;
Но кто проникнетъ въ глубину морей
И въ сердце, гдѣ тоска, но нѣтъ страстей?
О чемъ бы онъ ни думалъ — Западъ дальній
Не привлекалъ мечты его печальной;
Другія вспоминанья и другой,
Другой предметъ владѣлъ его душой…
Но что за выстрѣлъ?.. Дымъ взвился бѣлѣя,
Вѣрна рука, и вѣренъ глазъ злодѣя!
Съ свинцомъ въ груди, простертый на землѣ,
Съ печатью смерти на крутомъ челѣ,
Друзьями окруженъ, любимецъ брани
Лежалъ, навѣки нѣмъ для ихъ призваній.
Послѣдній лучъ зари еще игралъ
На пасмурныхъ чертахъ и придавалъ
Его лицу румянецъ, и казалось,
Что въ немъ отъ жизни что-то оставалось;
Что мысль, которой угнетенъ былъ умъ,
Послѣдняя его тяжелыхъ думъ.
Когда душа отторгнулась отъ тѣла,
Его лица оставить не успѣла.
Небесный судъ да будетъ надъ тобой,
Жестокій братъ, завистникъ вѣроломный;
Ты самъ намѣтилъ выстрѣлъ роковой:
Ты не нашелъ въ горахъ руки наемной!..
Гремучій ключъ катился невдали,
Къ ею струямъ черкесы принесли
Кровавый трупъ. Разстегнутъ ихъ рукою
Чекмень, пробитый пулей роковою,
И грудь обмыть очи уже хотятъ…
Но почему ихъ омрачился взглядъ?
Чего они такъ явно ужаснулись?
Зачѣмъ, вскочивъ, такъ хладно отвернулись?
Зачѣмъ? Какой-то локонъ золотой
(Конечно талисманъ земли чужой),
Подъ грубою одеждою измятый,
И бѣлый крестъ на лентѣ полосатой
Блистали на груди у мертвеца…
Нужно ли добавлять, что „Измаилъ-бей“», не смотря на всю юношескую незрѣлость этого произведенія, быть можетъ самое живое воплощеніе байронизма — типа тѣхъ людей, которые, нося въ себѣ зачатки необузданныхъ страстей, не могли ужиться въ строгихъ рамкахъ цивилизаціи, и въ то же время, одаренные мощнымъ умомъ и чуткимъ понятіемъ, не имѣли возможности сжиться съ непосредственнымъ бытомъ дикарей, а слѣдовательно, куда бы судьба ни толкнула — всюду чувствовали себя въ роковомъ противорѣчіи съ самими собою? Эти люди какъ-бы представляли въ себѣ совмѣщеніе и врача и больнаго, а такъ какъ почти ни одинъ врачъ не въ состояніи лечить самого себя по трудности наблюденія за самимъ собою, то понятно, что исходъ болѣзни (за исключеніемъ мнимо-больныхъ, т. е. притворявшихся байронистами) въ большинствѣ случаевъ былъ трагическій — и развязать этотъ роковой узелъ внутреннихъ противорѣчій могла только смерть, что и подсказало молодому Лермонтову чутьё великаго художника.
