Викитека

Литературные труды Максима Грека (Булгаков)/ДО

Литературные труды Максима Грека
авторъ Михаил Петрович Булгаков
Опубл.: 1872. Источникъ: az.lib.ru

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТРУДЫ МАКСИМА ГРЕКА

править
(Статья преосвященнѣйшаго Макарія, архіепископа литовскаго и виленскаго.)

Спустя два съ половиною года по смерти преп. Іосифа Волоколамскаго, прибылъ въ Москву аѳонскій инокъ Максимъ Грекъ и внесъ въ нашу духовную литературу новый элементъ, прежде въ ней неизвѣстный, элементъ научнаго и многосторонняго образованія. Доселѣ всѣ наши писатели, самые даровитые и просвѣщенные, были не болѣе, какъ люди грамотные и начитанные, но вовсе незнакомые съ наукою, и если обладали иногда даже обширными свѣдѣніями, то почти исключительно богословскими. И это должно сказать не объ однихъ тѣхъ нашихъ писателяхъ, которые родились и воспитались въ Россіи, но равно и о тѣхъ, которые происходили изъ Греціи, Болгаріи и Сербіи. Максимъ Грекъ первый явился у насъ съ образованіемъ научнымъ и съ богатымъ запасомъ свѣдѣній не только въ богословскихъ, но и свѣтскихъ наукахъ, какія тогда существовали. Послѣ первоначальнаго обученія на своей родинѣ, онъ получилъ, дальнѣйшее воспитаніе въ Италіи, бывшей тогда главнымъ мѣстомъ пробудившагося на западѣ Европы умственнаго движенія и дѣятельности; долго жилъ тамъ въ своей ранней юности «у людей премудростію многою украшенныхъ», слушалъ въ разныхъ школахъ «нарочитыхъ учителей», основательно изучилъ языки греческій и латинскій, науки — грамматику, піитику, риторику, діалектику, древнія классическія литературы — греческую и римскую, системы древнихъ философовъ, особенно Платона и Аристотеля, и довершилъ свое богословское образованіе на Аѳонѣ, пользуясь въ продолженіе многихъ лѣтъ богатою Ватопедскою библіотекою. Можно сказать, что въ лицѣ Максима Грека въ первый разъ проникло-было къ намъ европейское просвѣщеніе, тогда уже зачинавшееся, и бросило, хотя еще слабые, лучи свои на густый мракъ невѣжества и суевѣрія, облегавшій Россію[1].

Очень естественно, если Максима у насъ скоро поняли, какъ человѣка умнаго и ученаго, — если къ нему собирались люди книжные, чтобы побесѣдовать съ нимъ «о книжномъ», къ нему обращались за совѣтами и разрѣшеніемъ недоумѣній, — если сами іерархи, самъ царь, требовали иногда мнѣнія Максима по тѣмъ или другимъ церковнымъ вопросамъ. Не удивительно, если нѣкоторые даже преувеличивали значеніе Максима и считали его человѣкомъ выше своего вѣка по уму и образованію, а другіе, водясь иногда духомъ партіи, только одного Максима и признавали человѣкомъ умнымъ и просвѣщеннымъ и безъ мѣры превозносили его переводы и исправленія книгъ и его сочиненія[2]. Не говоримъ уже, какъ высоко цѣнилъ и самъ Максимъ свои сочиненія[3].

Но то, что было естественно въ свое время, неестественно теперь. Нынѣ мы можемъ относиться къ Максиму Греку съ полнымъ безпристрастіемъ и справедливостію и судить о немъ, какъ о человѣкѣ и какъ о писателѣ, безъ всякихъ увлеченій, не умаляя, но и не преувеличивая его заслугъ и достоинствъ[4].

Первыми литературными трудами у насъ Максима были труды переводные: нѣкоторыя книги онъ перевелъ вновь съ греческаго языка на славянскій и далъ для употребленія русскимъ, а другія, прежде переведенныя и употреблявшіяся въ Россіи, только исправлялъ. Но что это были за переводы? Максимъ, когда принимался за нихъ, еще не зналъ русскаго или славянскаго языка, а зналъ только языки греческій и латинскій. Онъ переводилъ съ греческаго на латинскій, а съ латинскаго на русскій переводили уже данные ему помощники изъ русскихъ, знавшіе латинскій языкъ. Значитъ, Максиму здѣсь принадлежала одна половина труда — первая, а вторая половина всецѣло принадлежала его помощникамъ; Максиму принадлежалъ собственно переводъ латинскій, намъ неизвѣстный, а славянскій переводъ, сдѣланный съ этого латинскаго и оттолѣ употреблявшійся въ Россіи, вовсе не есть переводъ самого Максима, но исключительно переводъ его сотрудниковъ, хотя безъ Максима и не могъ бы появиться. Такъ, по крайней мѣрѣ, можно сказать о большей части переводовъ, приписываемыхъ Максиму. Самый первый по времени, самый обширный и важнѣйшій трудъ, для котораго собственно Максимъ и вызванъ былъ въ Россію и надъ которымъ онъ провелъ годъ и пять мѣсяцевъ (съ марта 1518 по авг. 1519 г.), есть переводъ, по порученію в. к. Василія Іоанновича, толковой Псалтири, заключавшій въ себѣ толкованія многихъ древнихъ св. отцевъ и учителей церкви. Процессъ этого перевода кратко объяснилъ одинъ изъ сотрудниковъ Максима, Димитрій Герасимовъ, писавшій о немъ въ то время своему знакомому: «а нынѣ, господине, переводитъ (Максимъ) Псалтырь съ греческаго толковую великому князю, а мы съ Власомъ у него сидимъ, перемѣняйся; онъ сказываетъ полатынски, а мы сказываемъ порусски писаремъ»[5]. Вотъ кто были настоящіе переводчики этой Псалтири на нашъ языкъ! Въ тоже время, по порученію митрополита Варлаама, переведены Максимомъ толкованія на послѣднія главы книги Дѣяній апостольскихъ (оконъ въ мартѣ 1519 г.): этотъ переводъ со словъ Максима совершонъ на русскій языкъ однимъ Власіемъ. Въ 1521 г. явился переводъ Максимовъ Метафрастова житія Пресв. Богородицы: тутъ славянскимъ переводчикомъ при Максимѣ былъ старецъ Троицко-Сергіева монастыря Силуанъ. Черезъ три года, по порученію митрополита Даніила, совершонъ еще весьма важный и обширный литературный трудъ — переводъ Бесѣдъ св. Іоанна Златоустаго на евангелія отъ Матѳея и отъ Іоанна, по совершонъ, какъ свидѣтельствуетъ тотъ же старецъ Силуанъ, только «разумомъ и наказаніемъ» Максима, а «трудомъ и потомъ» его самого, «многогрѣшнаго инока Селивана»[6]. Неизвѣстно, когда переведены Максимомъ два небольшія сочиненія Симеона Метафраста: Слово о чудѣ св. архистратига Михаила въ Хонѣхъ и Мученіе св. Діонисія Ареопагита; но если послѣ 1524 г., то переводъ могъ быть сдѣланъ и однимъ Максимомъ, безъ участія помощниковъ: такъ какъ въ это время онъ уже хорошо зналъ русскій языкъ, по свидѣтельству старца Силуана[7]. Равнымъ образомъ и переводъ слова св. Кирилла Александрійскаго объ исходѣ души и о второмъ пришествіи, могъ принадлежать исключительно Максиму, если вѣрить помѣткѣ, находящейся въ одной рукописи XVI вѣка, что слово это перевелъ Максимъ въ 1542 г.[8]. Съ полною же достовѣрностію исключительно Максиму можно усвоять только одинъ переводъ — буквальный переводъ Псалтири, совершенный имъ уже въ 1552 г. въ Троицко-Сергіевой лаврѣ, по просьбѣ черноризца Нила Курмятева: послѣдній сначала переписалъ, по наставленію Максима, на своихъ тетрадяхъ всѣ псалмы погречески, а потомъ написалъ противъ греческаго текста на тѣхъ же тетрадяхъ и славянскій переводъ псалмовъ, который «сказывалъ» ему Максимъ по порядку[9]. Но этотъ-то, быть можетъ, единственный переводъ самого Максима былъ сдѣланъ имъ только для частнаго лица и навсегда остался въ рукописи, тогда какъ другіе переводы, сдѣланные со словъ Максима его русскими сотрудниками, находились въ общемъ употребленіи и впослѣдствіи почти всѣ были даже изданы въ печати. Нельзя не удивляться, какъ рѣшился Максимъ, при его умѣ, на такого рода переводы, не изучивъ предварительно русскаго языка, и не предвидѣлъ, что переводы эти не будутъ отличаться ни правильностію, ни особенно точностію. Самъ Максимъ могъ ручаться только за себя, что онъ вѣрно передаетъ полатини смыслъ греческаго текста, но не могъ ручаться за своихъ сотрудниковъ, что и они также вѣрно передаютъ порусски его латинскій переводъ. Равно и сотрудники Максима могли ручаться только за соотвѣтствіе своего перевода его латинскимъ рѣчамъ, но не могли знать, насколько эти рѣчи отвѣчаютъ подлиннику. Недоразумѣнія и погрѣшности, болѣе или менѣе важныя, были неизбѣжны, и одна изъ такихъ погрѣшностей, даже очень важная, дѣйствительно и оказалась, какъ извѣстно, въ переводѣ житія Пресв. Богородицы и поставлена была въ ряду другихъ обвиненій противъ Максима[10].

Еще удивительнѣе то, что Максимъ, почти не зная русскаго языка, осмѣлился приступить къ исправленію нашихъ церковныхъ книгъ. Если въ переводахъ иногда и не требуется большой точности и строгой соотвѣтственности тексту подлинника, лишь бы они правильно передавали мысли подлинника: то при исправленіи перевода въ такихъ книгахъ, каковы богослужебныя, гдѣ каждая фраза дорога для вѣрующихъ, необходимо было соблюденіе самой полной, даже буквальной точности. Максимъ, безъ сомнѣнія, не могъ еще тогда самъ видѣть и понимать разныя погрѣшности въ нашихъ богослужебныхъ книгахъ; объ этихъ погрѣшностяхъ ему передавали полатини его русскіе сотрудники. Онъ обращался къ греческому тексту и полатини же передавалъ своимъ сотрудникамъ, какъ надобно исправить указанныя погрѣшности; сотрудники, на основаніи словъ Максима, и дѣлали исправленія. Но кто могъ провѣрить и засвидѣтельствовать правильность и точность такихъ исправленій? Предпріятіе Максима было, очевидно, не довольно обдуманно и, что весьма естественно, не имѣло успѣха. Максимъ несомнѣнно исправлялъ съ своими сотрудниками книгу Тріодъ, какъ самъ свидѣтельствуетъ, и послѣ нея вѣроятно исправлялъ или, по крайней мѣрѣ, пересматривалъ Часословъ, толковое Евангеліе, Апостолъ то Минею праздничную: такъ какъ въ своемъ Исповѣданіи указываетъ на неисправности, находившіяся въ этихъ книгахъ, и былъ судимъ за нѣкоторыя измѣненія, допущенныя имъ въ двухъ послѣднихъ[11]. А за тѣмъ работа Максима должна была прекратиться. Въ исправленіяхъ его начали примѣчать неточности или ошибки; между вѣрующими поднялся ропотъ, что книги не правятъ, а портятъ; Максима, при другихъ неблагопріятныхъ для него обстоятельствахъ, потребовали на судъ, и на судѣ открылось то, чего надлежало ожидать: Максимъ, не зная достаточно русскаго языка, или не понималъ и не хотѣлъ признать указываемыхъ ему въ его переводахъ неисправностей, или слагалъ вину на своихъ сотрудниковъ, даже переписчиковъ; а послѣдніе слагали вину на самого Максима и говорили, что онъ такъ приказывалъ имъ писать, хотя они не хотѣли. Послѣдствія суда извѣстны[12].

Впрочемъ, хотя Максиму и неудалось самому исправить наши церковныя книги, онъ заботился, на сколько могъ, содѣйствовать ихъ будущему исправленію. Чрезъ нѣсколько времени, когда онъ писалъ въ защиту себя отъ взведенныхъ на него обвиненій, достаточно уже познакомившись съ русскимъ языкомъ, онъ показалъ русскимъ, что ихъ богослужебныя книги содержатъ въ себѣ много не только неточностей въ переводѣ, но и весьма грубыхъ ошибокъ, и слѣдовательно настоятельно требуютъ исправленія, хотя въ нѣкоторой степени это уже сознавалось тогда въ Россіи: иначе Максиму и не поручали бы приступать къ исправленію названныхъ книгъ; показалъ, что недостатки въ этихъ книгахъ зависѣли не отъ однихъ только невѣжественныхъ переписчиковъ, но отчасти и отъ древнихъ достопамятныхъ переводчиковъ, и что потому книги должны быть исправляемы не чрезъ сличеніе только ихъ съ древними славянскими списками, а и чрезъ снесеніе съ греческимъ текстомъ. Максимъ старался объяснить русскимъ, что лица, которыя пожелали бы приняться за такое исправленіе книгъ, должны имѣть познанія не только въ грамматикѣ, но и въ піитикѣ, риторикѣ и самой философіи, а переписчики книгъ должны знать, по крайней мѣрѣ, грамматику, — для чего и написалъ двѣ особыя статьи: «о грамматикѣ» и «о пользѣ грамматики»[13]. Онъ желалъ дать русскимъ самое руководство, какъ узнавать хорошихъ переводчиковъ и исправителей книгъ съ греческаго языка: написалъ погречески 16 стиховъ героическаго и элегическаго размѣра, перевелъ эти стихи на славянскій языкъ и заповѣдалъ, что если кто придетъ въ Россію и предложитъ свои услуги заняться переводомъ и исправленіемъ церковныхъ книгъ, то ему дали бы прежде всего перевесть тѣ греческіе стихи, и если онъ переведетъ ихъ на славянскій языкъ согласно съ переводомъ Максимовымъ и скажетъ, что стихи эти героическаго и элегическаго размѣра, и первые — шестистопные, а послѣдніе — пятистопные, — тогда смѣло можно принимать такого переводчика и поручать ему исправленіе книгъ[14].

Не знаемъ, воспользовались ли русскіе впослѣдствіи этими наставленіями Максима; но не можемъ не выразить сожалѣнія, что самъ онъ, первый, не подвергался въ свое время подобному испытанію въ знаніи русскаго языка, когда приступалъ къ исправленію нашихъ богослужебныхъ книгъ: въ такомъ случаѣ, быть можетъ, онъ отложилъ бы это важное дѣло, позаботился бы предварительно изучить русскій языкъ и съ полнымъ успѣхомъ совершилъ бы то, что ему поручали.

Но если въ своихъ переводахъ и исправленіи книгъ Максимъ неизбѣжно долженъ былъ чувствовать себя какбы связаннымъ и стѣсненнымъ, частію свойствомъ этихъ занятій, а особенно своимъ незнаніемъ русскаго языка; за то въ своихъ сочиненіяхъ, изъ которыхъ развѣ только не многія написалъ полатини, пока не освоился съ русскимъ языкомъ, а всѣ прочія писалъ порусски, онъ имѣлъ возможность проявить себя во всей полнотѣ своихъ умственныхъ силъ и образованія. Сочиненія эти недавно изданы въ свѣтъ и сдѣлались всякому доступны: они весьма многочисленны (насчитываютъ до 134) и разнообразны, но вообще не велики по объему, такъ что едва составили въ печати три небольшія книжки. Это не какіе либо ученые трактаты и изслѣдованія, а рядъ статей, болѣе или менѣе легкихъ, иногда довольно пространныхъ, но чаще краткихъ, даже весьма краткихъ. Изложены они то въ Формѣ размышленій и разсужденій, то въ Формѣ церковныхъ словъ и бесѣдъ, то въ видѣ посланій, разговоровъ, историческихъ разсказовъ, молитвъ и священныхъ пѣснопѣній, отрывковъ, афоризмовъ, замѣтокъ, иногда въ нѣсколько строкъ. Самое видное мѣсто въ ряду всѣхъ этихъ сочиненій занимаютъ сочиненія догматико-полемическія, написанныя въ защиту вѣры христіанской — православной противъ иновѣрцевъ и неправославныхъ: іудеевъ, язычниковъ, магометанъ, армянъ и латинянъ, а также противъ суевѣрій и апокрифовъ, извѣстныхъ тогда въ Россіи.

Противъ іудеевъ и іудействовавшихъ или новгородскихъ еретиковъ, которые хотя были уже осуждены соборомъ 1504 года, но тайно продолжали держаться своихъ мнѣній, Максимъ написалъ пять небольшихъ статей. Въ первой, подъ заглавіемъ: «Слово о рождествѣ Господа и Бога и Спаса нашего Іисуса Христа, въ томъ же и на іудея», Максимъ говоритъ, что I. Христосъ есть Богъ и истинный Мессія, на Которомъ исполнились всѣ ветхозавѣтныя пророчества, и что потому іудеи должны или вѣровать въ Него вмѣстѣ съ нами, или не вѣрить своимъ пророкамъ, какъ «солгавшимъ на Христа», и не должны ожидать болѣе Мессіи, — такъ какъ время пришествія Его, опредѣленное въ седминахъ Даніиловыхъ, трижды уже прошло; что въ воплощеніи Бога нѣтъ ничего несообразнаго, подобно тому, какъ не было несообразнаго въ разныхъ чувственныхъ явленіяхъ Его въ ветхомъ завѣтѣ; что Христосъ потерпѣлъ страданіе и смерть плотію, а не божествомъ, и потерпѣлъ единственно изъ любви къ своему образу — человѣку. А вслѣдъ за тѣмъ Максимъ указываетъ іудеямъ на ихъ разсѣяніе по землѣ и разрушеніе ихъ втораго храма за убіеніе Мессіи, на чудное распространеніе христіанства, двѣнадцатью рыбарями, дѣйствовавшими только словомъ и чудесами, на чудный героизмъ христіанскихъ мучениковъ, подкрѣплявшихся силою Христовою, на чудеса, совершаемыя силою самаго креста Христова: все это изложено въ самыхъ общихъ чертахъ и весьма кратко (Максим. Сочин. I, 39—51). Во второй статьѣ или «Словѣ о поклоненіи св. иконъ», которая равно могла относиться и къ іудеямъ и къ лютеранамъ, Максимъ доказываетъ, что это поклоненіе нимало не противно второй заповѣди десятословія; напротивъ, согласно съ другими повелѣніями самого Бога въ ветхомъ завѣтѣ, и объясняетъ правильный смыслъ христіанскаго иконопочитанія (—I, 485). Въ третьей статьѣ, — въ «Словѣ на хульникы пречистыя Божія Матери», которая была какбы продолженіемъ второй (такъ какъ начинается словами, что мы должны не только поклоняться св. иконамъ Христа Бога, Его пречистой Матери и прочихъ угодниковъ, но и чтить церковные сосуды и все, что въ церкви освящено Христу), Максимъ опровергаетъ ту ложную мысль, будто Пресвятая Дѣва была свята и преславна., когда только носила во утробѣ своей Еммануила, а по рожденіи Его сдѣлалась, какъ одна изъ прочихъ женъ. Мысль эта, которую Максимъ въ концѣ статьи называетъ «умышленіемъ іудейскимъ», судя по содержанію ея, могла принадлежать, безъ сомнѣнія, не самимъ іудеямъ, а развѣ только нашимъ іудействовавшимъ еретикамъ, тѣмъ болѣе, что и въ опроверженіи ея Максимъ приводитъ не одни ветхозавѣтныя пророчества и прообразованія, относящіяся къ Пресв. Дѣвѣ, но и наши церковныя пѣсни и, наконецъ, говоритъ: «тѣмъ же и азъ совѣтую вамъ, братіе, отступити… отъ таковыя хулы на пречистую Божію Матерь, да и та приблизится вамъ» и проч. (—I, 495). Двѣ остальныя статьи противъ іудеевъ имѣютъ частный характеръ. Въ «Совѣтѣ къ собору православному на Исака жидовина» Максимъ убѣждаетъ пастырей, по примѣру древнихъ ревнителей, возревновать о православіи и «предать еретика внѣшней власти на казнь», въ урокъ другимъ (—I, 51). А статья: «Словеса супротивна противу главъ Самуила-евреина» — содержитъ въ себѣ нѣсколько краткихъ замѣтокъ и опроверженій Максима на книгу названнаго еврея (живіи. въ XI вѣкѣ), которая была переведена тогда съ латинскаго на русскій языкъ Николаемъ-нѣмчиномъ и вѣроятно употреблялась между нашими жидовствующими (-1, 55).

«Слово обличительно на эллинскую прелесть», т. е. противъ язычниковъ, Максимъ начинаетъ такъ: «понеже убо, божественною помощію, обличихомъ уже, еже на Спаса Христа, іудейское бѣснованіе, пріиди прочее, о душе, обратимъ себе противу эллинскому зломудрію и дерзноглаголанію; не меньше бо іудеевъ стрѣляютъ хуленіи велію нашу христіанскую вѣру», — хотя собственно въ Россіи едва ли можно было слышать тогда такія хуленія. Въ этомъ словѣ Максимъ доказываетъ превосходство христіанской вѣры предъ язычествомъ — 1) чудеснымъ распространіемъ ея и чудными дѣйствіями ея въ людяхъ: она распространилась не силою оружія, а только кроткими словами и поученіями, не обѣщая людямъ никакихъ благъ на землѣ, напротивъ, предрекая имъ одни бѣдствія и скорби; распространилась по всей землѣ людьми неучеными, не смотря на жесточайшія гоненія, и дѣйствуетъ такъ, что безчисленное множество людей стрекаются отъ міра и проводятъ суровую жизнь въ пустыняхъ, а другіе претерпѣваютъ за нее всякаго рода мученія, — чего не могли производить въ язычникахъ никакой ихъ богъ, ни царь, ни риторъ, ни мудрый законодатель; 2) превосходствомъ христіанскаго ученія предъ языческимъ: въ книгахъ христіанскаго откровенія нѣтъ ничего хульнаго и нечистаго, ничего подобнаго сказаніямъ о похожденіяхъ языческихъ боговъ — Зевса, Паллады, Семены, Феба, Афродиты, Марса, напротивъ содержится самое возвышенное ученіе о Богѣ единомъ въ трехъ ѵпостасяхъ, о Сынѣ Божіемъ, Который, изъ любви къ образу своему — человѣку, воплотился и потерпѣлъ страданіе и смерть, о жизни загробной, о нравственности, — тогда какъ не только въ языческихъ миѳологіяхъ о богахъ, но и въ книгахъ самихъ языческихъ мудрецовъ — Хризиппа, Епикура и прочихъ проповѣдуется всякое студодѣяніе (—I, 61—77).

Послѣ обличенія язычниковъ, Максимъ направилъ свою полемику противъ латинянъ. Когда онъ прибылъ въ Россію въ 1518 г., онъ уже нашелъ здѣсь «нѣкоего хульника латыномудренна, нѣмчина родомъ, пишуща развращеннаа на православную вѣру нашу». Это былъ Николай Булевъ или Люевъ, главный врачъ в. к. Василія Іоанновича, пользовавшійся особеннымъ его благоволеніемъ и, по свидѣтельству одного современника, «ученѣйшій профессоръ медицины, астрологіи и всякой науки». Онъ много лѣтъ жилъ въ Россіи, изучилъ русскій языкъ и писалъ на немъ сочиненія въ пользу латинства, распространялъ между русскими астрологическое ученіе и, вѣроятно, перевелъ на русскій языкъ книгу Самуила-евреина, о которой мы уже упоминали; переписывался съ нашими боярами (напримѣръ съ Ѳедоромъ Карповымъ), а впослѣдствіи и съ самимъ Максимомъ Грекомъ[15]. Максимъ называетъ его въ своихъ сочиненіяхъ Николаемъ-нѣмчиномъ и свидѣтельствуетъ, что его считали «мудрымъ и словеснаго художества искуснымъ» и что мудрости его многіе удивлялись (—I, 214. 236. 271. 455). Противъ этого-то Николая-нѣмчина и по поводу его сочиненій Максимъ и написалъ почти всѣ свои сочиненія на латинянъ: одно въ видѣ обличительнаго слова на писаніе Николая о соединеніи православныхъ и латинянъ, два въ видѣ посланій къ боярину Ѳедору Карпову и три въ видѣ посланій къ самому Николаю-нѣмчину.

Въ словѣ на сочиненіе Николая-нѣмчина о соединеніи православныхъ и латинянъ Максимъ доказываетъ: 1) что Николай неправъ, утверждая, будто римская церковь неизмѣнно сохраняетъ православную вѣру отъ временъ св. апостоловъ и св. отцевъ, — такъ какъ она измѣнила членъ вѣры о Св. Духѣ въ самомъ сѵмволѣ вѣры, вопреки ученію Спасителя и вселенскихъ соборовъ, и что потому латиняне «достойны нарицатися не точію раскольникы, но отчасти еретики»; 2) что, хотя крещеніе у православныхъ и латинянъ дѣйствительно одно, но отступленія латинянъ отъ вѣры, каковы — ученіе о происхожденіи Св. Духа и отъ Сына, ученіе о чистилищѣ и употребленіе опрѣсноковъ въ таинствѣ Евхаристіи, дѣлаютъ для православныхъ невозможнымъ общеніе съ латинянами, а потому послѣдніе должны прежде устранить эти препятствія, отречься отъ своихъ заблужденій, если искренно желаютъ соединиться съ православными (—I, 213—234).

Въ посланіяхъ къ боярину Ѳедору Карпову Максимъ, по его просьбѣ, разбираетъ какое-то слово Николая-нѣмчина, присланное послѣднимъ Ѳедору въ отвѣтъ на письменные его вопросы. И именно въ первомъ посланіи Максимъ подробно доказываетъ ту мысль, что въ исповѣданіи христіанской вѣры непозволительно ничего измѣнять, ни прибавлять, ни убавлять, — для чего и приводитъ слова Спасителя и апостола Павла, потомъ изреченія и постановленія: Діонисія Ареопагита, папы Келестина, Кирилла Александрійскаго, третьяго и четвертаго вселенскихъ соборовъ, папы Льва великаго, Іоанна Дамаскина, собора, бывшаго при патріархѣ Фотіѣ, и папы Льва IX (—1, 235—266). Во второмъ посланіи опровергаетъ одно за другимъ доказательства Николая-нѣмчина въ подтвержденіе римскаго лжедогмата объ исхожденіи Св. Духа и отъ Сына, — доказательства, заимствованныя какъ изъ разныхъ мѣстъ, такъ и изъ соображеній разума, — причемъ также пользуется свидѣтельствами многихъ св. отцевъ (—1, 267—322). Надобно замѣтить, что эти два посланія Максима — самыя основательныя изъ всѣхъ его сочиненій противъ латинянъ. Достойно также замѣчанія, что посланія эти Максимъ писалъ еще въ то время, когда былъ занятъ переводомъ толковой Псалтири, какъ самъ свидѣтельствуетъ (—1, 237), слѣдовательно въ самый первый годъ своего пребыванія въ Россіи. А какъ, по собственному же свидѣтельству Максима, онъ началъ писать противъ латинянъ уже послѣ обличенія имъ «іудейскаго здовѣрія и еллинскаго нечестія» (—1, 62. 77): то слѣдуетъ допустить, что полемическія сочиненія Максима, по крайней мѣрѣ, нѣкоторыя — противъ іудеевъ, язычниковъ и за тѣмъ латинянъ — едва-ли не первыя его у насъ сочиненія по времени, и что они, вѣроятно, были имъ писаны полатини, а на русскій языкъ переведены его извѣстными помощниками.

Всѣ три посланія Максимовы къ Николаю-нѣмчину написаны по вызову со стороны послѣдняго. Въ одномъ посланіи Максимъ даетъ отвѣтъ на бывшія къ нему два посланія Николая, и довольно подробно опровергаетъ его доказательства римскаго лжедогмата объ исхожденіи Св. Духа и отъ Сына, а подъ конецъ умоляетъ Николая оставить это заблужденіе и стать на твердомъ камени православія (—1, 323—340). Въ другомъ посланіи, исполняя просьбу Николая объяснить ему, когда и какъ отлучились латиняне отъ грековъ и отъ св. Божіей церкви, Максимъ кратко обличаетъ четыре отступленія или лжеученія латинянъ: объ исхожденіи Святаго Духа и отъ Сына, о постѣ въ субботу, о безбрачіи духовенства и объ опрѣснокахъ, и совѣтуетъ Николаю обратиться съ своими вопросами къ митрополиту Даніилу, который способенъ показать ему всю истину (—1, 509—532). Въ третьемъ посланіи, по поводу просьбы Николая-нѣмчина, чтобы Максимъ молился о немъ, Максимъ убѣждаетъ его отложить всякое латинское словопреніе, не перетолковывать текстовъ писанія о Святомъ Духѣ, не ссылаться на одного блаженнаго Августина, какъ будто онъ одинъ лучше всѣхъ соборовъ разумѣлъ догматы вѣры, не говорить, что римская церковь дѣлаетъ только изъясненіе, а не прибавленіе въ ученіи о Святомъ Духѣ, но съ дѣтскою покорностію принять и непреложно содержать исповѣданіе православія, какъ предано оно семью св. вселенскими соборами (—1, 341—346).

Единственное сочиненіе Максима противъ латинянъ, не обращенное къ Николаю-нѣмчину и вовсе о немъ не упоминающее, есть «Слово похвальное къ св. апостоламъ Петру и Павлу, въ томъ-же обличенія и на латынскія три большія ереси». Обличаются здѣсь, довольно впрочемъ поверхностно, именно лжеученія латинянъ: о чистилищѣ, объ исхожденіи Святаго Духа и отъ Сына и объ употребленіи опрѣсноковъ въ таинствѣ Евхаристіи. Слово это одно изъ наименѣе удачныхъ сочиненій Максима Грека (—1, 180—212).

Обличивъ іудейство, язычество, латинство, Максимъ счелъ недостойнымъ своей ревности оставить безъ обличенія магометанство (—1, 77—78) и написалъ противъ магометанъ три сочиненія. Въ «Словѣ обличительномъ на агарянскую прелесть» онъ говоритъ, что есть три главныхъ признака истинности какой либо вѣры или ученія: если оно дано отъ самого Бога, если внесено въ міръ чрезъ мужа праведнаго и благочестиваго, и если оно согласно съ догматами и преданіями св. пророковъ, апостоловъ и отцевъ церкви, — и потомъ доказываетъ, что, напротивъ, Магометъ былъ человѣкъ нечестивый и обманщикъ, что ученіе его совершенно несогласно съ догматами св. пророковъ, апостоловъ и отцевъ церкви, и что онъ посланъ не отъ Бога, а отъ антихриста и былъ его предтечею: слово растянутое, въ высшей степени бранчивое, не прямо направленное къ своей цѣли и имѣющее мало силы и доказательности (-- 1, 77—130). Въ «Словѣ второмъ о томъ-же къ благовѣрнымъ на богоборца пса Моамееа» Максимъ разсуждаетъ, что близко уже время пришествія антихриста, близка кончина міра, «якоже божественная писанія учатъ насъ, явьственнѣ глаголюща: на осмомъ вѣцѣ быти хотящу всѣхъ устроенію», — изъ подтвержденіе своихъ мыслей представляетъ яркую картину быстрыхъ успѣховъ магометанства въ тѣхъ самыхъ странахъ, гдѣ прежде процвѣтало христіанство, и указываетъ на отпаденіе многихъ христіанъ отъ вѣры, на умноженіе ересей въ церкви Христовой, на оскудѣніе въ мірѣ вѣры и любви, на войны и кровопролитія во всей Европѣ, а подъ конецъ убѣждаетъ христіанъ отложить дѣла тьмы и облечься въ оружіе свѣта, не скорбѣть посреди бѣдствій и притѣсненій отъ магометанъ, но радоваться и благодарить Христа за ниспосылаемыя страданія, и прославлять Его благочестивою жизнію (—1, 130—150). Въ третьей статьѣ: «Отвѣты Христіаномъ противъ агарянъ, хулящихъ нашу православную вѣру христіанскую» — Максимъ хотѣлъ дать православнымъ руководство, какъ состязаться съ магометанами о вѣрѣ, и въ частности даетъ наставленія: а) какъ доказывать магометанамъ, что Іисусъ Христосъ есть Богъ, на основаніи Евангелія, которое самъ ихъ коранъ называетъ святымъ, ниспосланнымъ съ неба; б) какъ опровергать ложное мнѣніе магометанъ, будто христіане вѣруютъ въ трехъ боговъ, и в) что отвѣчать на возраженіе магометанъ: если бы Іисусъ Христосъ былъ Богъ, то іудеи не могли бы предать Его смерти (—1, 151—169).

Полемику свою противъ иновѣрцевъ и неправославныхъ Максимъ заключилъ «Словомъ на армейское зловѣщіе». Сказавъ въ началѣ слова, что армянское зловѣріе, слагающееся изъ разныхъ ересей, заключаетъ въ себѣ три наибольшія заблужденія, состоящія въ томъ: а) будто Іисусъ Христосъ пострадалъ и умеръ на крестѣ не только человѣчествомъ своимъ, но и божествомъ; б) будто Онъ, по вознесеніи на небо, совлекся человѣческой плоти и в) будто въ Немъ одно естество, а не два, — Максимъ останавливается на одномъ первомъ заблужденіи и опровергаетъ его частію текстами св. писанія и соображеніями разума о невозможности для Бога умереть, а частію историческими сказаніями, напримѣръ, о томъ, что во дни св. Прокла какой-то отрокъ былъ восхищенъ на небо и слышалъ тамъ пѣніе трисвятой пѣсни безъ прибавленія: распныйся за ны, которое дѣлаютъ армяне, и подобное. Слово это адресовано Максимомъ какому-то "другу вѣрну и брату возлюбленную, которому и совѣтуетъ онъ отказаться отъ дружбы и общенія съ армянами и облечься во всеоружіе богословія премудраго Іоанна Дамаскина, для отраженія всякаго рода ересей (—I, 169—180).

Изъ сочиненій, написанныхъ Максимомъ противъ суевѣрій разнаго рода и апокрифовъ, наибольшая часть относится къ астрологіи. Въ числѣ апокрифовъ или ложныхъ книгъ, которыя издавна проникали въ Россію и которыя запрещаемы были русскимъ читать, находилось и «звѣздосказаніе». Но во дни Максима Грека распространенію астрологическаго ученія въ Россіи особенно содѣйствовалъ извѣстный Николай-нѣмчинъ. Онъ увлекъ боярина Ѳедора Карпова, еще какого-то инока, бывшаго игуменомъ, и около 1524 года написалъ въ астрологическомъ духѣ посланіе къ дьяку Мунехину[16]. Максимъ, видѣвшій на опытѣ въ Италіи, гдѣ астрологія тогда господствовала, къ какимъ гибельнымъ послѣдствіямъ приходила она, вооружился противъ нея со всею ревностію. Онъ написалъ противъ астрологіи четыре посланія: къ самому Николаю-нѣмчину — весьма краткое (—1, 455), къ боярину Ѳедору Карпову въ 1524 г. (—1, 347 снес. Опис. рукоп. Московск. Синод. библ. II, 2, 540), къ бывшему игумену, увлеченному Николаемъ-нѣмчиномъ (—I, 446), и къ какому-то неизвѣстному князю, находившемуся въ несчастій (—1, 435); три особыя статьи или слова, изъ которыхъ въ двухъ опровергаетъ вообще астрологическія заблужденія, а въ третьей — преимущественно астрологическое предсказаніе о приближавшемся будто бы всемірномъ потопѣ (—I, 377. 399. 457)., и, наконецъ, нарочито касается того же самаго предмета въ нѣкоторыхъ другихъ своихъ сочиненіяхъ (—II, 52. 154; III, 205). Въ подтвержденіе своихъ мыслей Максимъ приводилъ изреченія св. писанія и св. отцевъ, мнѣнія древнихъ философовъ и поэтовъ, примѣры изъ священной и гражданской исторіи и доказывалъ, что астрологическія суевѣрія и заблужденія ниспровергаютъ ученіе о промыслѣ Божіемъ, подрываютъ свободу и нравственность человѣка, ведутъ къ нечестію и отчаянію и заставляютъ признавать самого Бога, творца міра, виновникомъ зла (—II, 59—79). Кромѣ того, Максимъ критически разобралъ, въ особыхъ статьяхъ, еще слѣдующіе апокрифы и книги съ апокрифическими мыслями и вѣрованіями: а) баснословное сказаніе Афродитіана персіанина объ обстоятельствахъ рожденія Іисуса Христа и поклоненіи волхвовъ (—III, 125); б) сказаніе объ Іудѣ предателѣ, будто онъ не удавился по возвращеніи ему тридцати сребренниковъ, а жилъ еще нѣсколько лѣтъ (—III, 150); в) сказаніе о томъ, будто по воскресеніи Спасителя солнце не заходило цѣлую недѣлю и былъ во всю недѣлю одинъ свѣтлый день (—III, 164); г) книгу «Люцидаріусъ», переведенную съ латинскаго и излагающую въ формѣ разговора между учителемъ и ученикомъ разныя апокрифическія мнѣнія и суевѣрія по вопросамъ о Богѣ, мірѣ, человѣкѣ и животныхъ (—III, 226); д) книгу толкованій Іоанна Людовика Вивеса на блаженнаго Августина, также, вѣроятно, переведенную на русскій языкъ и содержавшую въ себѣ, кромѣ астрологическихъ бредней, ложныя мнѣнія о раѣ, адѣ, воскресеніи мертвыхъ и др. (—III, 205). При разборѣ всѣхъ этихъ лжеученій Максимъ старался показать, что они не согласны съ ученіемъ св. писанія и отцевъ церкви, а иногда, что они заключаютъ въ себѣ и внутреннее противорѣчіе. Опровергая заблужденія, изложенныя въ апокрифическихъ писаніяхъ, Максимъ не оставлялъ безъ вниманія и тѣхъ суевѣрій и предразсудковъ, какіе встрѣчалъ въ устахъ и жизни русскаго народа. И одни изъ нихъ, каковы — вѣрованія въ волшебство, чародѣйство, оклики, встрѣчи, обличалъ въ разныхъ мѣстахъ своихъ сочиненій, гдѣ находилъ болѣе удобнымъ; а противъ другихъ написалъ даже особыя статьи, напримѣръ, противъ ложныхъ мнѣній: а) будто ради погребенія утопленниковъ и убитыхъ бываютъ стужи, гибельныя для земныхъ прозябеній (—III, 170); б) будто Адамъ далъ прельстившему его діаволу рукописаніе на вѣчное рабство (—1,533); в) будто кто не поспѣетъ къ чтенію Евангелія на литургію, тому и вовсе не слѣдуетъ быть при совершеніи ея (—III, 98).

Второй отдѣлъ сочиненій Максима Грека составляютъ сочиненія нравоучительныя. Одни изъ этихъ сочиненій относятся ко всѣмъ христіанамъ и касаются, болѣе или менѣе, или нравственности христіанской вообще, или частныхъ ея предметовъ, а другія относятся только къ нѣкоторымъ классамъ христіанъ и именно къ властямъ предержащимъ и инокамъ, или даже къ отдѣльнымъ лицамъ.

Изъ сочиненій, касающихся христіанской нравственности вообще, четыре изложены въ формѣ собесѣдованій Максима съ собственною душою и три въ Формѣ поучительныхъ и обличительныхъ словъ. Въ первомъ собесѣдованіи Максимъ напоминаетъ своей душѣ объ образѣ Божіемъ, которымъ она украшена, о горнемъ ея отечествѣ, о вѣнцахъ небесныхъ, ей уготованныхъ, и затѣмъ обличаетъ ее въ ея привязанности къ землѣ, въ покорности страстямъ — сладострастію, суетной славѣ, лихоимству, фарисейству и другимъ; угрожаетъ ей вѣчными муками, заповѣдуя не прельщаться «ересію» — будто по смерти въ огнѣ чистилищномъ очищаются грѣховныя скверны; убѣждаетъ свою душу познать себя, блюстися отъ всѣхъ козней діавола, бѣгать всего грѣховнаго и всячески заботиться о стяжаніи христіанскихъ добродѣтелей, которыми благоугождается Богъ (—II, 5). Во второмъ собесѣдованіи онъ говоритъ душѣ, что вотъ приблизилась св. четыредесятница, время самое благопріятное для покаянія и исправленія себя, и призываетъ свою душу возстать отъ грѣховнаго сна, уподобиться мудрымъ дѣвамъ, ожидающимъ жениха, взять крестъ свой и слѣдовать за Христомъ; разсматриваетъ свою жизнь при свѣтѣ евангельскаго ученія о блаженствахъ и находитъ въ себѣ одни только грѣхи и недостатки, и снова возбуждаетъ свою душу возстать отъ сна, убояться суднаго дня и украшать себя всякими добрыми и богоугодными дѣлами (—11, 119). Въ третьемъ собесѣдованіи Максимъ объясняетъ душѣ своей, что не удаленіемъ изъ міра, не черными одеждами, не иноческими обѣтами, данными, но неисполняемыми, благоугождается Богъ, но чистою вѣрою, честнымъ житіемъ и добродѣтелями, и что потому надобно трезвиться и блюстися козней діавола, преодолѣвать свои похоти и стяжать страхъ Божій и божественную любовь, которая есть исполненіе всего закона (—II, 148). Въ четвертомъ собесѣдованіи., которое состоитъ все изъ десяти — двѣнадцати строкъ, Максимъ, сказавъ душѣ своей, что ее ожидаетъ вѣчный огонь за ея нечестіе, убѣждаетъ ее, чтобы она убоялась, восплакала, удалилась отъ своей злобы и показала дѣла истиннаго покаянія, доколѣ есть время, всегда омывая себя теплыми слезами и не надѣясь на огненное очищеніе по смерти (—II, 247).

Что касается до словъ: то въ одномъ изъ нихъ Максимъ сначала изображаетъ безконечную любовь Божію, какъ она явилась, въ сотвореніи человѣка, въ промышленіи о немъ и особенно въ его искупленіи, а потомъ рѣзко обличаетъ людей въ неблагодарности Богу, непокорности, противленіи Ему, въ нечестіи, и въ частности укоряетъ властителей и судей за ихъ неправосудіе, сребролюбіе и мздоимство, также пастырей церкви за ихъ пристрастіе къ стяжаніямъ и недостатокъ любви къ бѣднымъ и несчастнымъ, и всѣхъ убѣждаетъ исправиться и жить праведной благочестиво (—II, 185). Во второмъ словѣ, написанномъ по случаю побѣды великаго князя надъ крымскимъ ханомъ (въ 1541 г.), Максимчэ, сказавъ также о безконечной любви Божіей, явленной въ искупленіи человѣка и въ дарованной князю побѣдѣ, призываетъ сыновъ Россіи быть благодарными къ Господу, жить въ единомысліи и взаимной христіанской любви, повиноваться великому князю, митрополиту и епископами и прославлять имя Божіе добрыми дѣлами (—II, 277). Въ третьемъ словѣ, которое написалъ Максимъ по случаю страшнаго пожара, истребившаго городъ Тверь и соборный храмъ, богато украшенный мѣстнымъ епископомъ Акакіемъ, сначала обращается съ краткою молитвою къ Богу этотъ епископъ и проситъ открыть, чѣмъ согрѣшили предъ Нимъ тверитяне и заслужили Его гнѣвъ, а потомъ пространно отвѣчаетъ самъ Богъ, что они прогнѣвляютъ Его наиболѣе своимъ фарисействомъ, заботясь только о доброгласномъ пѣніи, шумѣ колоколовъ, многоцѣнномъ украшеніи иконъ, а не о честномъ житіи, — своимъ лихоимствомъ, хищеніями, притѣсненіемъ вдовъ и сиротъ, своими вѣрованіями въ звѣзды, своими языческими обычаями, гуслями, тимпанами, играми, плесканіями, своимъ пьянствомъ и студодѣйствомъ, — что самые ихъ пастыри являются, по своей жизни, наставниками всякаго безчинія, невоздержанія, винопитія и взаимной вражды; наконецъ призываетъ грѣшниковъ покаяться и сотворить плоды, достойные покаянія (—II, 260).

Къ сочиненіямъ Максима, касающимся частныхъ предметовъ христіанской нравственности, частныхъ добродѣтелей и пороковъ, можно отнести — а) разговоръ души съ умомъ о страстяхъ: здѣсь рѣшаются вопросы, откуда въ насъ страсти и какъ укрощать ихъ, въ частности — откуда страсть или пристрастіе къ звѣздословію и какъ оно пагубно (—II, 52); б) двѣ краткія статьи объ обѣтахъ: въ одной доказывается, что данные обѣты надобно исполнять на дѣлѣ, а во второй объясняется, когда можно разрѣшать обѣтъ поста и въ чемъ состоитъ истинный постъ (—II, 214. 245); в) двѣ краткія статьи о значеніи нашихъ молитвъ: въ одной говорится, какая главная цѣль нашихъ молитвъ и что «всѣ наши молитвы и тропари, и кондаки, и молебные каноны, глаголемые по вся дни и часы», не принесутъ намъ никакой пользы, пока мы будемъ пребывать во грѣхахъ; во второй статейкѣ дается наставленіе христіанину отъ лица Богородицы, что тогда только благопріятно ей часто пѣваемое имъ — радуйся, когда онъ на дѣлѣ исполняетъ заповѣди Рожденнаго Ею и удаляется отъ всякой злобы, блуда, лжи, гордости, лихоимства и неправды; а если онъ предается нечестію, хищничеству, студодѣяніямъ, то всѣ его молитвы, съ множествомъ каноновъ и стихиръ, имъ громко распѣваемыхъ, не спасутъ его отъ вѣчныхъ мукъ (—II, 213. 241); г) слово на предающихся содомскому грѣху: оно показываетъ и тяжесть этого грѣха и страшную за него отвѣтственность и возбуждаетъ виновныхъ къ покаянію (—II, 251).

Сочиненія Максима, обращенныя къ предержащимъ властямъ, имѣютъ преимущественно учительный характеръ. Въ такомъ родѣ написаны три посланія къ великимъ князьямъ нашимъ. Въ посланіи къ великому князю, вѣроятно, Василію Іоанновичу (—II, 346), Максимъ раскрываетъ мысли, что всякую земную державу украшаютъ и дѣлаютъ уважаемою отъ сосѣдей мудрость царя, срастворяемая всякою правдою, кротостію и заботливостію о подданныхъ, а вмѣстѣ правда и правость соправящихъ царю князей и бояръ, ихъ прилежаніе и еще болѣе ихъ единомысліе и друголюбіе, но что преимущественно благоденствіе и процвѣтаніе царствъ зависятъ отъ Бога, Который, какъ показываетъ священная исторія, то милуетъ и возвышаетъ ихъ за ихъ благочестіе и покорность Ему, то наказываетъ и уничижаетъ за ихъ нечестіе; а потому крѣпчайшее утвержденіе для земныхъ царей составляютъ вѣра, надежда и любовь христіанская, выражающіяся въ исполненіи заповѣдей Божіихъ (—II, 338). Въ посланіи къ великому князю Іоанну Васильевичу, Максимъ говоритъ, что благовѣрный царь долженъ постоянно взирать на образъ Царя небеснаго — Христа Бога и подражать Ему въ правосудіи, кротости и милосердіи, на Него одного уповать и прославлять Его своими дѣлами; совѣтуетъ царю читать, въ руководство себѣ, посланіе блаженнаго Фотія, цареградскаго патріарха, къ болгарскому царю Михаилу; сознается, что послѣдніе греческіе цари уничижены Богомъ и лишились своего царства не за что другое, какъ за великую гордость, іудейское сребролюбіе и лихоимство, за то, что отнимали имѣнія у своихъ подручниковъ, оставляли въ презрѣніи и скудости своихъ бояръ, не защищали обидимыхъ вдовицъ и сиротъ, и убѣждаетъ великаго князя не слѣдовать такому примѣру греческихъ государей, а устроятъ правдою и благостію потребное и полезное для своихъ подручниковъ, сподоблять чести митрополита и епископовъ, беречь и награждать князей, бояръ, воеводъ и воиновъ, ограждать и призрѣвать убогихъ, сирыхъ и вдовицъ (—II, 346). Въ посланіи «къ благовѣрному царю», не названному по имени, но, по всей вѣроятности, Іоанну Васильевичу[17], Максимъ учитъ, что истинный царь и самодержецъ — тотъ, который не только правдою и благоразуміемъ управляетъ своими подданными, но и старается господствовать надъ безсловесными страстями и похотями собственной души, и что потому царь долженъ избѣгать сребролюбія, славолюбія, сластолюбія, ярости, гнѣва, пьянства, а украшать себя всякою правдою, кротостію, чистотою, милосердіемъ и благотворительностію. Между прочимъ здѣсь заповѣдуется царю, чтобы онъ считалъ своимъ лучшимъ совѣтникомъ не того, который вопреки правдѣ возбуждаетъ его на рати и войну, а того, который совѣтуетъ любить миръ и примиреніе съ сосѣдними народами, и чтобы царь старался исправлять «священническіе недостатки», и именно тѣхъ духовныхъ пастырей, которые вклады царей и князей, данные церкви на прокормленіе нищихъ и сиротъ, употребляютъ только на самихъ себя, да на своихъ племянниковъ и сродниковъ (—II, 157).

Извѣстно одно только обличительное сочиненіе Максима, «излагающее, съ жалостію, нестроенія и безчинія царей и властей послѣдняго житія». Здѣсь Максимъ разсказываетъ, что однажды онъ, путешествуя, увидѣлъ жену, сидѣвшую при пути въ черной одеждѣ, какбы вдовицу, и горько плакавшую; а вокругъ были звѣри: львы, медвѣди, волки, лисицы. Жена эта открыла Максиму, по его просьбѣ, что она — одна изъ благородныхъ и славныхъ дщерей Царя небеснаго, что имя ей — Василіи — царство. Сѣтуетъ же она и неутѣшно плачетъ отъ того, что владѣющіе ею, т. е. царствомъ, въ настоящія времена большею частію славолюбцы и властолюбцы, которые притомъ, будучи одолѣваемы сребролюбіемъ и лихоимствомъ, морятъ своихъ подданныхъ всякими лютѣйшими истязаніями, тогда какъ древніе ея рачители и обручники, каковы были Давидъ, Мельхиседекъ, любили правду, кротость, миръ; что нынѣ облеченные властію беззаконно и богопротивно пируютъ съ гуслями, сурнами и тимпанами, со всякими смѣхотвореніями, сквернословіемъ и буесловіемъ, не пріемлютъ ни духовнаго наставленія священниковъ, ни сѣтованія многоискусныхъ старцевъ, не внимаютъ прещенію самихъ богодухновенныхъ писаній; что вообще нѣтъ нынѣ «царей благовѣрно-мудренныхъ», — всѣ заботятся только о себѣ, какъ бы расширить предѣлы державъ своихъ, ополчаются другъ на друга, терзаютъ другъ друга, какъ дикіе звѣри, а о церкви Христовой, люто терзаемой отъ измаильтянъ, не имѣютъ никакого попеченія (—II, 319). Хотя эта сѣтующая жена — Василія, какъ видно, представляла собою не Россію одну, а скорѣе Европу или вообще земное царство, и устами ея Максимъ хотѣлъ выразить собственную жалобу на современныхъ властителей, которые, предаваясь только порокамъ и заботясь о расширеніи своихъ государствъ, не хотѣли подать руку помощи родной ему Греціи, терзаемой турками; но естественно, что, при изображеніи разныхъ недостатковъ предержащихъ властей, онъ всего ближе могъ имѣть въ виду власти земли русской.

Относительно иноческой жизни три нравоучительныя сочиненія Максимомъ написаны въ учительномъ родѣ и одно въ обличительномъ. Въ «Словѣ къ хотящимъ оставляти жены своя безъ вины законныя и ити во иноческое житіе» онъ учитъ: ни о чемъ столько не печется Богъ, какъ о нашемъ вѣчномъ спасеніи, а достигнуть спасенія возможно только чрезъ вѣру, чрезъ удаленіе отъ грѣховъ и исполненіе заповѣдей Божіихъ. Такъ и спасались еще ветхозавѣтные праведники, хотя они жили съ женами и были обременены житейскими попеченіями. Такъ же могутъ спасаться и христіане, законно живущіе съ своими женами и не ищущіе, по заповѣди апостола, разрѣшенія съ ними (1 Кор. 7, 27). Если же кто, по легкости ума, помыслитъ вступить въ иноческое житіе, расторгнувъ вопреки заповѣди апостола союзъ съ своею женою: такой пусть прежде искуситъ себя въ мірскомъ житіи, не въ состояніи ли онъ и тамъ исполнять заповѣдей Божіихъ. Если увидитъ, что въ состояніи, то пусть не разлучается съ своею женою и да пребываетъ въ исправленіи добрыхъ дѣлъ. Пусть онъ знаетъ, что иноческое житіе, котораго желаетъ, не что иное есть, какъ прилежное исполненіе спасительныхъ заповѣдей; кто исполняетъ заповѣди Христа съ прилежаніемъ, съ несомнѣнною вѣрою и съ теплѣйшимъ желаніемъ угодить Богу, тотъ будетъ вмѣненъ отъ Него и наречется инокъ, хотя бы и въ «бѣльческомъ чинѣ» отошелъ изъ міра (—II, 231). Въ «Поученіи къ инокамъ о исправленіи иноческаго житія» Максимъ говоритъ, что они избрали для себя путь ко спасенію узкій и прискорбный, который со стоитъ въ самоотверженіи и послѣдованіи за Христомъ, а потому должны обуздывать всѣ свои внѣшнія чувства — очи, уши, языкъ и прочія, умерщвлять свои страсти и удаляться всякаго злаго обычая; должны украшать не внѣшній свой куколь многопестрыми шелковыми тканями, а мысленный куколь своего внутренняго человѣка, т. е. свой умъ, частыми поученіями въ словѣ Божіемъ, трезвенными молитвами и богоугодными бдѣніями, должны ходить достойно своихъ обѣтовъ со всякою чистотою, смиренномудріемъ и братолюбіемъ нелицемѣрнымъ (—II, 220). Въ «Посланіи къ нѣкоимъ инокинямъ», Максимъ объясняетъ имъ, что начало премудрости, т. е. спасенія души, есть страхъ Божій, т. е. исполненіе заповѣдей Божіихъ, а потому напрасно трудятся тѣ, которыя думаютъ спастись только воздержаніемъ отъ брашенъ, долгими молитвами и бдѣніями; что если и нужно снисходить человѣческой немощи, то снисходить лишь тогда, когда снисхожденіе не противно заповѣдямъ Божіимъ и не разоряетъ отеческихъ иноческихъ уставовъ, каковы: нестяжательность, безмолвіе, несребролюбіе, нелихоимство, смиренномудріе, кротость, любовь нелицемѣрная, и что болѣе всего надобно заботиться о нестяжательности и милосердіи къ бѣднымъ и несчастнымъ для стяжанія себѣ сокровища на небеси (—II, 394). Наконецъ, въ «Стязаніи о иноческомъ жительствѣ между Филоктимономъ — любостяжательнымъ и Актимономъ — нестяжательнымъ» — первый спрашиваетъ: что лучше, имѣть ли довольно стяжаній и всегда жить въ обители и пребывать въ пѣніяхъ и молитвахъ, или, ради снисканія гіищи, всегда скитаться внѣ своей обители, обходить грады и страны и, если что дадутъ, радоваться и хвалить давшаго, а если не дадутъ, сѣтовать и злословить не давшаго? Актимонъ отвѣчаетъ: важно то, что стяжательность иноковъ и обителей противна священному писанію и весьма гибельна для нихъ самихъ. Филоктимонъ, не соглашаясь съ этимъ, сначала приводитъ слова Спасителя: всякъ гоже оставитъ домъ или братію, или сестры, или отца, или матерь, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею пріиметъ (Матѳ. 19, 29); потомъ указываетъ на примѣръ Авраама и другихъ ветхозавѣтныхъ праведниковъ, владѣвшихъ богатствами и угодившихъ Богу, и на примѣръ ветхозавѣтныхъ священниковъ и левитовъ, которымъ даны были грады и села и еще десятина, а наконецъ замѣчаетъ, что никто изъ иноковъ въ монастыряхъ, владѣющихъ землями и селами, не имѣетъ своихъ собственныхъ стяжаній, что монастырскія стяжанія общи для всего братства и ни одинъ инокъ не можетъ по своей волѣ взять себѣ что либо изъ общаго монастырскаго достоянія. Актимонъ по порядку разсматриваетъ и опровергаетъ всѣ эти возраженія своего собесѣдника, основательно развиваетъ и доказываетъ свою мысль и при этомъ нѣсколько разъ повторяетъ рѣзкія обличенія противъ иноковъ и монастырей за то, что они всякими неправдами и лихоимствомъ стараются скопить себѣ злато и сребро, морятъ крестьянъ своихъ тяжкими и непрестанными работами, отдаютъ свои деньги въ ростъ бѣднымъ и своимъ крестьянамъ, и когда росты умножатся, истязуютъ этихъ бѣдняковъ, отнимаютъ у нихъ имущество, выгоняютъ ихъ съ семействами изъ ихъ домовъ я даже изъ селеній, а иногда навсегда себѣ порабощаютъ, ведутъ изъ за имѣній безпрестанныя тяжбы и вообще увлекаются молвами и печалями житейскими (—II, 89).

Къ сочиненіямъ нравственнаго содержанія, которыя Максимъ написалъ къ частнымъ лицамъ, относятся: а) посланіе къ нѣкоему другу о томъ, какъ бороться съ блуднымъ помысломъ и малодушіемъ(—II, 248); б) посланіе къ Григорію діакону, убѣждающее его исправить свою жизнь и удержаться отъ пьянства (—II, 386); в) посланіе къ князю Димитрію о терпѣніи въ скорбяхъ (—II, 388) и г) посланіе къ нѣкоей инокинѣ, поучающее ее не скорбѣть объ умершихъ (—II, 425).

Прочіе отдѣлы сочиненій Максима очень незначительны, одни — только по малочисленности входящихъ въ составъ ихъ сочиненій, а другіе и по мелкости этихъ сочиненій. Таковы:

Отдѣлъ сочиненій апологетическихъ, которыя написалъ Максимъ въ защиту себя и совершеннаго имъ исправленія церковныхъ книгъ. Въ этомъ родѣ извѣстны — «Исповѣданіе православной вѣры», обращенное Максимомъ къ русскому духовенству, князьямъ и боярамъ, и посланія: къ великому князю Іоанну Васильевичу, къ митрополитамъ — Даніилу и Макарію, къ боярамъ, къ князю Петру Шуйскому, къ Алексѣю Адашеву и др., — всего до десяти. Названныя сочиненія, какъ неразрывно связанныя съ жизнію и судьбою Максима, уже разсмотрѣны нами при обозрѣніи этой судьбы[18].

Отдѣлъ сочиненій истолковательныхъ. Максимъ написалъ — 1) шесть небольшихъ статей съ толкованіями на священное писаніе: въ одной объяснилъ семь стиховъ изъ Псалтири, въ другой — шесть выраженій или мѣстъ изъ разныхъ священныхъ книгъ, въ третьей — часть 18-го псалма, а въ остальныхъ трехъ — только по одному свящ. стиху (—III, 5—41, 49); 2) статью съ толкованіями на нѣкоторыя непонятныя «реченія» въ словѣ св. Григорія Богослова (—III, 42) и 3) восемь мелкихъ статей съ толкованіями на нѣкоторыя молитвы, священнодѣйствія и предметы, относящіеся къ церковному богослуженію и обрядности, и именно статьи: о значеніи словъ въ ектеніи «о свыщнемъ мирѣ… Господу помолимся» (—III, 92), о воздвиженіи хлѣба пресв. Богородицы (—104), о значеніи греческихъ надписей на иконѣ Спасителя и на иконѣ Богородицы (—115), о свадебныхъ вѣнцахъ (-- 117), объ освященіи воды въ заутріи Богоявленія (—118), объ образѣ Спасителя, называемомъ Уныніе (—122), о значеніи того, что на нѣкоторыхъ церквахъ бываютъ водружены кресты какбы на лунѣ (—124).

Отдѣлъ сочиненій историческихъ и повѣствовательныхъ — самый скудный изъ всѣхъ. Къ этому отдѣлу можно отнести — а) предисловіе къ житію соловецкихъ чудотворцевъ (—III, 263); б) краткую повѣсть объ одномъ новоявленномъ мученикѣ въ греческой землѣ (—240); в) краткій разсказъ объ одномъ случаѣ изъ жизни св. Пафнутія (—259); г) такой же разсказъ объ одномъ случаѣ изъ жизни св. Спиридона (—269); д) краткое сказаніе о Сивиллахъ (—281); е) четыре весьма краткихъ сказанія: о преп. Іоаннѣ, называемомъ тревеликимъ (—II, 447), о блаженной Ѳомаидѣ (—448), о мученицѣ Потаміи (—449) и о нѣкоемомъ безъимянномъ мученикѣ — съ похвалами имъ (—450); ж) краткое сказаніе о бывшемъ въ Твери пожарѣ и о возобновленіи послѣ пожара соборнаго храма епископомъ Акакіемъ — съ похвалою ему (—290); з) краткое посланіе къ старцу Вассіану о жительствѣ на св. горѣ аѳонской (—III, 243); наконецъ, — и) статью: «Повѣсть страшна и достопамятна и о совершенномъ иноческомъ жительствѣ». Эта статья — наиболѣе замѣчательная изъ всѣхъ историческихъ статей Максима. Разсказавъ въ ней сначала о внезапной кончинѣ одного знаменитаго парижскаго ученаго, преподававшаго богословскія науки, который, при отпѣваніи его въ церкви, три раза оживалъ, и въ первый разъ изрекъ: «я поставленъ предъ Судіею», въ другой: «я испытанъ», въ третій: «я осужденъ», послѣ чего умеръ уже навсегда, Максимъ продолжаетъ, что, пораженные такимъ чудомъ, многочисленные ученики покойнаго, юноши богатые и знатные, отрекшись отъ всего, удалились въ пустыню, построили тамъ монастырь и вели въ немъ самую строгую жизнь, и при описаніи этой жизни дѣлаетъ замѣчаніе, что нѣтъ у нихъ стяжанія злата и сребра, нѣтъ празднословія, сквернословія, безпременнаго и безчиннаго смѣха, нѣтъ пьянства, лихоимства, ростовъ, лжи и ослушанія, нѣтъ обычая часто переходить изъ обители въ обитель, какъ переходимъ мы безчинно и вопреки нашимъ обѣтамъ. Затѣмъ Максимъ разсказываетъ вообще о западныхъ или латинскихъ монастыряхъ, хвалитъ ихъ внутреннее управленіе, ихъ нестяжательность, братолюбіе, благопокорство и выборъ въ нихъ игуменовъ, и прибавляетъ: «такъ бы слѣдовало и у насъ выбирать игуменовъ соборомъ; а у насъ желающіе пріобрѣтаютъ себѣ игуменскую власть приношеніями злата и сребра народнымъ писарямъ, и весьма многіе игумены вовсе не научены божественному писанію, безчинны по жизни, постоянно упражняются въ пьянствѣ, подчиненные же имъ братія, оставленные безъ всякаго попеченія и призора скитаются по распутіямъ, какъ овцы, не имѣющія пастыря». Далѣе, какбы въ примѣръ нашимъ игуменамъ, Максимъ разсказываетъ объ игуменѣ одного Флорентійскаго монастыря Іеронимѣ Саванаролѣ, который такъ часто и съ такою ревностію поучалъ во храмѣ своихъ развращенныхъ согражданъ, что половину города обратилъ на путь благочестія, хотя впослѣдствіи, по проискамъ враговъ, былъ осужденъ папою и сожженъ (—III, 178).

Наконецъ, отдѣлъ смѣси, къ которому мы относимъ какъ сочиненія Максимовы смѣшаннаго содержанія, такъ и тѣ, которыя, не принадлежа ни къ одному изъ отдѣловъ, доселѣ нами разсмотрѣнныхъ, сами собою, по своей единичности или малочисленности, не могутъ составить особыхъ отдѣловъ. Таковы — а) двѣ молитвы: одна пресв. Троицѣ, другая пресв. Богородицѣ (—II, 432—445); б) краткія обращенія Максима: къ самому себѣ (—452), къ чреву (-- 153), къ діаволу (—154); в) краткія замѣтки, напримѣръ о томъ, что грамота никому и никогда не была сослана съ неба (—III, 286), что св. мѣста не оскверняются, если и долго остаются во власти невѣрныхъ (—156), что русскіе епископы несправедливо даютъ предъ своимъ рукоположеніемъ обѣтъ — не принимать митрополита отъ цареградскаго патріарха (—154); г) краткія размышленія и изреченія: о правдѣ и милости (- 236), о великодушіи и совѣтѣ (—237), о храненіи ума (—271), о птицѣ неясыти (—272), о птицѣ голубѣ и незлобіи души (—273), о седми степеняхъ человѣческаго житія и под. (—281); д) краткія рѣшенія нѣкоторыхъ вопросовъ, напримѣръ о томъ, какой грѣхъ первый въ человѣческомъ родѣ (—I, 546), о Левіаѳанѣ (—III, 274), о проскурницѣ (—239) и друг. (—245); е) нѣкоторыя письма Максима: къ попу Сильвестру (—II, 379), къ Алексѣю Адашеву о тафіяхъ (—382), къ князю Петру Шуйскому (—415), къ братуТеоргію и проч. (—420. 421. 424. 386).

Сочиненія Максима представляютъ собою какбы зеркало, въ которомъ, до нѣкоторой степени, отразилась и современная ему Россія, съ нравственной стороны, и его собственная судьба. Максимъ по своей природѣ и убѣжденіямъ сердца до того былъ воспріимчивъ, что не могъ не отзываться на происходившія вокругъ него крупныя явленія. А обстоятельства жизни его были таковы, что невольно заставляли его вооружаться перомъ въ защиту себя и своего дѣла. Въ Россіи жива еще была ересь жидовствующихъ, хотя уже осужденная и подвергшаяся жестокому преслѣдованію: Максимъ подалъ свой голосъ противъ этой ереси и ея проповѣдниковъ. Русскихъ сильно безпокоили тогда происки придворнаго врача Николая-нѣмчина, старавшагося распространять между ними и латинство и астрологію: въ обличеніе его Максимъ написалъ нѣсколько сочиненій. Между грамотѣями русскими были тогда въ большомъ ходу разные апокрифы, и число ихъ еще увеличивалось переводомъ новыхъ подобныхъ книгъ съ латинскаго языка: Максимъ, разбирая эти апокрифы, показывалъ ихъ нелѣпость, несостоятельность. Въ народѣ русскомъ господствовали суевѣрія, лицемѣріе, грубые пороки, между властями крайняя несправедливость, мздоимство, жестокосердіе къ бѣднымъ и несчастнымъ, въ духовенствѣ — небрежность къ своему долгу, попеченіе о мірскомъ, соблазнительный образъ жизни: Максимъ смѣло обличалъ всѣ эти недостатки и училъ всѣхъ, какъ жить и дѣйствовать похристіански. Однимъ изъ главнѣйшихъ вопросовъ времени былъ вопросъ о монастырскихъ имуществахъ: Максимъ прямо и твердо высказался и по этому вопросу. Максима судили, осудили, томили въ заточеніи, какъ будто еретика, когда онъ считалъ себя совершенно невиннымъ: и вопль страдальца выразился въ цѣломъ рядѣ оправдательныхъ его посланій. Максимъ не оставлялъ безъ отвѣта и частныхъ вопросовъ, предлагавшихся ему тѣмъ или другимъ лицомъ; пользовался и частными случаями (каковы — пожаръ въ Твери, побѣда надъ татарами), чтобы обличать, вразумлять, наставлять.

По внутреннему своему достоинству сочиненія Максима далеко не равны между собою. Есть между ними очень удовлетворительныя, по единству содержанія, по основательности мыслей, по стройности и послѣдовательности изложенія, по силѣ убѣжденія или назидательности; но такихъ сочиненій не много. Между догматико-полемическими такихъ можно указать не болѣе трехъ[19], между нравоучительными — пять, шесть[20], между апологетическими — два, три[21], а въ остальныхъ отдѣлахъ нельзя указать и по одному. Наибольшая часть сочиненій Максима, болѣе или менѣе, неудовлетворительны и слабы: одни слишкомъ растянуты и многословны, другія, безсвязны и малопослѣдовательны, третьи разсматриваютъ предметъ односторонне или поверхностно; многія, по краткости своей, едва касаются своего предмета и почти безсодержательны. Нѣкоторыя же можно назвать вовсе неудовлетворительными, каковы, напримѣръ: слово обличительное на агарянскую прелесть и слово на армейское зловѣріе. Въ первомъ Максимъ доказываетъ ложность магометанской религіи, къ изумленію, тѣмъ, между прочимъ, что догматы ея несогласны съ ученіемъ пророковъ и апостоловъ, съ догматами и преданіями христіанства; а все послѣднее слово, направленное противъ армянъ, состоитъ въ опроверженіи одной еретической мысли, будто Богъ пострадалъ на крестѣ, тогда какъ армяне отнюдь не держатся этой ереси и обвиняются въ ней несправедливо. Причину слабости и неудовлетворительности многихъ сочиненій Максима мы полагаемъ въ томъ, прежде всего, что онъ писалъ сочиненія эти почти всегда наскоро, въ видѣ писемъ къ знакомымъ и краткихъ отвѣтовъ на предложенные ему вопросы, иногда же неимѣлъ времени, какъ самъ сознается, за другими занятіями, написать о чемъ либо обстоятельно и подробно, а съ другой стороны — и въ степени тогдашняго образованія русскихъ, для которыхъ Максимъ могъ считать достаточнымъ и того немногаго, что онъ говорилъ имъ, не вдаваясь въ болѣе обширныя разсужденія или изслѣдованія. Впрочемъ надобно сознаться, что нѣкоторыя, даже слабыя сочиненія Максима, напримѣръ, изъ числа написанныхъ имъ противъ латинянъ, гораздо выше и основательнѣе тѣхъ, какія писались у насъ прежде для той же цѣли; а къ апокрифамъ или лживымъ книгамъ, которыя прежде у насъ только перечисляли въ индексахъ и запрещали читать, Максимъ первый отнесся критически и разбиралъ самое содержаніе ихъ, какъ человѣкъ мыслящій и ученый. Направленіе въ сочиненіяхъ Максима догматико-полемическихъ, какъ и естественно, полемическое и обличительное, нерѣдко отзывающееся самою крайнею рѣзкостію и бранчивостію, особенно противъ Магомета и его послѣдователей. А въ нравственныхъ сочиненіяхъ преобладающее направленіе — учительное и руководственное: особыхъ статей въ нравственно-обличительномъ родѣ Максимъ написалъ до пяти; въ другихъ же нѣкоторыхъ сочиненіяхъ своихъ онъ касается нравственныхъ недостатковъ и обличаетъ ихъ только мимоходомъ. Слогъ въ сочиненіяхъ Максима нельзя назвать ни чистымъ, ни правильнымъ. Сначала, по пріѣздѣ къ намъ, Максимъ почти не зналъ русскаго языка, потомъ хотя изучилъ его и писалъ на немъ, но не владѣлъ имъ въ совершенствѣ. Въ статьяхъ Максима встрѣчаются нерѣдко слова греческія, латинскія[22], гораздо чаще и русскія или славянскія, но имъ самимъ придуманныя неудачно или искаженныя, или ложно понятыя и невразумительныя[23]. Встрѣчаются также весьма часто не только выраженія, но и цѣлые обороты рѣчи — чисто греческіе и множество всякаго рода погрѣшностей противъ правилъ русскаго языка, — отчего иногда рѣчь писателя до того темна, что ее почти невозможно постигнуть[24].

Богословскія свои познанія Максимъ показалъ преимущественно въ статьяхъ противъ латинянъ и въ нѣкоторыхъ статьяхъ нравоучительныхъ; познанія изъ наукъ свѣтскихъ обнаружилъ наиболѣе въ сочиненіяхъ противъ астрологіи. Въ области богословія ближайшимъ своимъ руководителемъ онъ признавалъ св. Іоанна Дамаскина: богословскую систему его считалъ лучшею изъ книгъ и надежнѣйшимъ оружіемъ противъ всѣхъ ересей, а самого его называлъ «просвѣтителемъ вселенной, соловьемъ церковнымъ, сладкопѣсненнымъ органомъ Св. Духа», и давалъ совѣтъ одному своему знакомому: «держися крѣпцѣ Дамаскиновы книги, и будеши великъ богословецъ и естествословецъ» (I, 179. 260; II, 62; III, 227. 232). Изъ свѣтскихъ языческихъ писателей ссылался на Гомера, Гезіода, Пиѳагора, Сократа, Платона, Аристотеля, Епикура, Діагора, Ѳукидида, Плутарха, Менандра и другихъ (—I, 299. 354, 417; II, 9. 14. 84); а кромѣ того по мѣстамъ высказывалъ и общія сужденія о значеніи свѣтскихъ писателей и наукъ. Философію называлъ священною потому, что она учитъ о Богѣ, и Его правдѣ, и Его промыслѣ, и хотя не во всемъ успѣваетъ, не имѣя божественнаго вдохновенія, какимъ обладали пророки, но показываетъ достоинство добродѣтели и устанавливаетъ гражданственность (—I, 356).Признавалъ нужнымъ и полезнымъ изученіе логики, наукъ словесныхъ, астрономіи, и вообще одобрялъ всякое «внѣшнее наказаніе» или науку (—I, 248. 351. 459. 462; II, 75). Но утверждалъ, что мы, при божественномъ откровеніи, должны пользоваться всѣми этими внѣшними знаніями только настолько, насколько они могутъ способствовать къ утвержденію христіанской вѣры и благочестія, возбуждать въ насъ любовь къ Богу, содѣйствовать Его славѣ, и что философія должна быть только рабынею Евангелія и богословія, — мысль, которую высказывали еще древніе учители церкви, — а какъ скоро внѣшнія писанія и знанія окажутся несогласными съ свящ. писаніемъ, противными божественному ученію, пагубными для христіанской вѣры и нравственности, мы должны чуждаться и «гнушаться» этихъ писаній и знаній (—I, 351. 357; III, 208. 232). Держась такихъ мыслей, Максимъ рѣзко порицалъ господство схоластическаго богословія въ тогдашнихъ итальянскихъ школахъ, гдѣ «Аристотель, Платонъ и другіе философы потопляли многихъ, подобно потокамъ, и никакой догматъ не считался вѣрнымъ, если не подтверждался силлогизмами Аристотеля» (—I, 247. 462).

Излишне было бы доказывать, что Максимъ Грекъ, который, какъ самъ о себѣ говоритъ, «многа и различна прочетъ писанія, христіанска же и сложена внѣшними мудрецы, и довольну душевную пользу оттуду пріобрѣтъ» (—I, 377), и какъ свидѣтельствуютъ его сочиненія, превосходилъ всѣхъ, современныхъ ему, русскихъ писателей и грамотѣевъ, если не обширностію, то основательностію своихъ познаній, не только внѣшнихъ, но и богословскихъ: тѣ и другія онъ пріобрѣлъ чрезъ чтеніе самихъ подлинниковъ, во всей ихъ полнотѣ, а не какихъ либо славянскихъ переводовъ, часто отрывочныхъ, иногда неполныхъ или неточныхъ и искаженныхъ, и пользовался этими познаніями при умѣ, развитомъ классическимъ образованіемъ, — преимущества, которыя недоступны были тогда писателямъ русскимъ, хотя нѣкоторые изъ нихъ (напр. Іосифъ Волоцкій, митрополитъ Даніилъ) собственно богословскою начитанностію едва ли не превосходили Максима. Но съ другой стороны несомнѣнно, что онъ по своему просвѣщенію не былъ выше своего вѣка, не возвышался даже надъ нѣкоторыми понятіями, воззрѣніями, погрѣшностями, какія господствовали тогда въ Россіи: напримѣръ, вѣрилъ въ близкую кончину міра съ наступленіемъ осьмаго вѣка или тысящелѣтія, признавалъ необходимость казни еретиковъ, и ношеніе русскими «таѳій и сапоговъ туркообразныхъ» считалъ до того важнымъ и противнымъ вѣрѣ, что давалъ совѣтъ, не желавшихъ оставить употребленіе означенныхъ вещей, отлучать отъ св. причастія и не пускать въ церковь, а купцовъ, привозившихъ такой товаръ, подвергать битью кнутомъ и разграбленію (—I, 54. 132; II, 384).

Уваженіе къ сочиненіямъ Максима, начавшееся при его жизни, не прекращалось и послѣ его смерти. Еще съ XVI столѣтія стали собирать ихъ въ сборники, болѣе или менѣе полные, и такіе сборники списывались и распространялись въ теченіе двухъ послѣдующихъ столѣтій и въ значительномъ числѣ сохранились доселѣ[25]. На свидѣтельства Максима ссылались иногда на ряду съ свидѣтельствами св. отцевъ церкви[26]. А нѣкоторыя статьи его даже цѣликомъ вносимы были въ другіе, вновь составлявшіеся, сборники, или печатались особо[27]. Въ наши дни, конечно, сочиненія Максима не могутъ уже имѣть другаго значенія, кромѣ историческаго.


  1. ↑ Макс. Грека Сочинен. II, 312; III, 178. Казань 1859—1862. Свѣдѣнія о Максимѣ и наши сужденія о немъ и судьбѣ его въ Россіи, можетъ быть, не во всемъ согласныя съ господствовавшими доселѣ, но чуждыя, по нашему крайнему разумѣнію, всякаго пристрастія, мы изложили въ нашей Истор. Русск. Церкви VI, 157—164. 175—193. 275—278.
  2. ↑ Нашей Истор. Русск. Церк. VI, 156. 163—165. 177. 179. 188. 190. 253. Одинъ изъ сотрудниковъ Максина, инокъ Троицко-Сергіева монастыря, Силуанъ восхвалялъ Максима, между прочимъ, какъ «во всѣхъ благоискусна суща и много отъ человѣкъ нынѣшняго времени отстоеща мудростію и разумомъ и остроуміемъ». (Отчетъ Император. публичн. библ. за 1868 г., стр. 66—67). Отзывъ о сочиненіяхъ Максима другаго его современника напечатанъ въ предисловіи къ изданію этихъ сочиненій (стр. 7—10, Казань 1859) и въ Опис. Славян. рукоп. Моск. Синод. библ. (отд. 11, 2, стр. 520—521).
  3. ↑ Напримѣръ, посылая къ митрополиту Макарію и къ извѣстному Алексѣю Адашеву для прочтенія десять тетрадокъ своихъ сочиненій, Максимъ писалъ послѣднему: «Посылаю къ государю нашему преосвященному митрополиту и къ тебѣ вещи, по моему суду, не худи, ученіе о нравѣхъ и вооруженіе сильно на латинскія ереси, и злочестивое упрямство еврейско, и на эллинскую прелесть и звѣздочетіе, премудрости довольныя и разума духовнаго и силы исполнь прочитающимъ я»… И далѣе: «а тетрадка, въ ней же главы 27, та мною списана мудро добрѣ къ самому великому властелю». (Макс. Сочин. II, 383).
  4. ↑ Разсмотрѣніе литературныхъ трудовъ Максима Грека, болѣе или менѣе подробное, можно найти: въ статьѣ преосвящ. Филарета — «Максимъ Грекъ» (Москвитянинъ 1812, XI), въ Исторіяхъ Русск. Словесности Г. Галахова (1, 129—135) и Г. Перфильева (1, 391—416) изъ особомъ сочиненіи Г. Иконникова — «Максимъ Грекъ», Кіевъ 1866.
  5. ↑ Нашей Истор. Русск. Церкви VI, 161. Объ этихъ сотрудникахъ своихъ при переводѣ толковой Псалтири, равно какъ и о трудившихся при этомъ двухъ писаряхъ — Михаилѣ Медоварцевѣ и старцѣ Силуанѣ, говоритъ и самъ Максимъ (Сочин. II, 316).
  6. ↑ Нашей Истор. Р. Ц. VI, 164. 187. 188. Отчетъ Императ. публ. библ. за 1868 г., 66. 69.
  7. ↑ Mump. Макарія Велик. Минеи Чет., изд. Археогр. Коммиссіею, сент. 6-го, стр. 299, и окт. 3-го, стр. 251. Отъ Импер. публ. библ. за 1868 г., 66.
  8. ↑ Опис. рукоп. Моск. Синод. библ. 11, 1, 77; 11, 2, 571.
  9. ↑ Рукоп. Слав. и Росс. Царскаго, стр. 323—324. Не говоримъ ни о переводъ Максимомъ двухъ-трехъ отрывковъ изъ ветхаго завѣта, по самой ихъ незначительности, ни о переводѣ имъ цѣлой книги Кормчей (Евген. Слов. о дух. писат. 11, 37, изд. 2); такъ какъ объ этой Кормчей, будтобы переведенной Максимомъ, упоминаетъ только патріархъ Іоакимъ (1673—1090), вѣроятно, по ошибкѣ, а прежде, равно какъ и послѣ, вовсе не встрѣчается ни слѣдовъ ея, ни даже упоминанія объ ней.
  10. ↑ Нашей Ист. Р. Церкви VI, 187—189.
  11. ↑ Макс. Сочин. I, 29—37. Нашей Истор. Р. Церкви VI, 190—191.
  12. ↑ Нашей Истор. Р. Церкви VI, 183—192.
  13. ↑ Макс. Сочин. II, 29—34, III, 62. 75—92. Описан. Румянц. Муз. стр. 370.
  14. ↑ Макс. Сочин. III, 283—289.
  15. ↑ Максим. Посл. къ Собору, въ «Москвит.» 1842, № 11, 85. Объ этомъ Николаѣ Булевѣ или Люевѣ, какъ любимомъ врачѣ в. к. Василія Іоанновича, говорятъ наши лѣтописи (—VI, 271), какъ знатокѣ медицины и астрологіи, упоминаетъ современникъ Фр. Да-Колло (Карамз. VII, примѣч. 258), а какъ о Николаѣ-нѣмчинѣ, жившемъ у насъ много лѣтъ, и писавшемъ въ защиту латинской вѣры, противъ котораго вооружился Максимъ Грекъ, свидѣтельствуютъ почти современные собиратели сочиненій Максима и отчасти самъ Максимъ (—I, 213—214. Снес. Опис. рукопис. Моск. Синод. библ. II, 2, 537). Посему несправедливо смѣшиваютъ этого Николая-нѣмчину съ папскимъ посломъ Николаемъ Шомбергомъ, который былъ у насъ въ 1518 г., а въ 1520 г. уже возвратился въ Римъ (Рудневъ. О ерес. и раск. въ Русск. Церкви 285—287, М. 1838; Филар. Ист. Р. Церкви III, 103—104, изд. 2).
  16. ↑ Опис. Рум. Муз. 716; Правосл. Собесѣдн. 1861, II, 80—81.
  17. ↑ Это посланіе озаглавлено: «Главы поучительны начальствующимъ правовѣрно» и содержитъ въ себѣ именно 27 главъ (Опис. рукоп. Моск. Синод. библ. II, 2, 521). А самъ Максимъ, посылая десять своихъ тетрадокъ для прочтенія Адашеву и митрополиту Макарію, замѣтилъ, что «тетрадка, въ ней же 27 главъ», списана имъ «къ самому великому властителю», конечно, царствовавшему въ то время, т. е. къ Іоанну Васильевичу (—II, 383).
  18. ↑ Нашей Ист. Русск. Церкви VI, 277—283.
  19. ↑ И именно статьи, помѣщенныя въ первой части его сочиненій подъ №№ XII, XIII и XVIII.
  20. ↑ Статьи во второй части подъ I, III, IV, VIII, XX, XXVI.
  21. ↑ Статьи въ первой части подъ № I и во второй подъ №№ XXIX.
  22. ↑ Напримѣръ: статіе (т. е. состояніе), Параклитъ, псевдопрофитъ, аделеоѳей, стадія, лиханъ, епистолія, имармени, ливеллъ (I, 56. 136. 146. 150. 160. 161. 352. 410; III, 62).
  23. ↑ Напримѣръ: крестовный вмѣсто — крестный, плохо — просто, сладити — услаждать, творецъ — поэтъ, частотъ — часто бывающее, земскый — земный, сложимся имъ — согласимся съ ними, пиряне — пирующіе, разликующій — различный; лакомую — желаю, двизается — старается, превзятый — высшій, тишинный — тихій, опасный — осторожный, возразаетъ — разрушаетъ, гнушствую — гнушаюсь, возвращаю — ниспровергаю, искуствомъ — опытомъ, сѣчьцу — ратника, словество — разумѣніе, укончаное — опредѣленное, слученій — случаевъ, виновное — причина, изобразіе — изображеніе, чрезъ лѣпаго — чрезъ мѣру, гостящихся — питающихся (1, 66. 73. 89. 114. 116. 146. 169. 183. 184. 200. 271. 310. 321. 324. 354. 358. 359. 374. 394. 414. 423. 432. 436. 437. 462).
  24. ↑ Для примѣра можно указать на начала статей, помѣщенныхъ въ первой части подъ №№ III, X и XII.
  25. ↑ Опис. рукоп. Моск. Синод. библ. II, 2, 520—591. См. также Опис. рукоп. Румянц. Муз., грана Толстова, Царскаго и др.
  26. ↑ Опис. рукоп. Моск. Синод. библ. II, 2, 605.
  27. ↑ Тамъ же 518. 549; Евген. Слов. дух. писат. II, 36, изд. 2.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Литературные_труды_Максима_Грека_(Булгаков)/ДО&oldid=5170611