Сочиненія императрицы Екатерины II.
Произведенія литературныя. Подъ редакціей Apс. И. Введенскаго.
С.-Петербургъ. Изданіе А. Ф. Маркса. 1893.
Въ русской литературѣ Екатерининской эпохи, несмотря на господство въ ней стараго, ложно-классическаго направленія, замѣчается необыкновенное оживленіе и замѣчательное богатство и разнообразіе. На литературной сценѣ появляются сильные таланты, какъ Державинъ, Фонвизинъ, Новиковъ, Херасковъ, Княжнинъ, и дѣятельность ихъ, подъ сильнымъ вліяніемъ новыхъ идей европейской науки и литературы, принимаетъ живой, своеобразный характеръ. По тогдашнимъ взглядамъ на литературу, основнымъ началомъ ея признавалось начало нравственное, которое было отождествляемо съ началомъ художественнымъ; каждое произведеніе искусства цѣнилось по степени его нравственнаго характера, по степени его благотворнаго вліянія: на чувство, умъ и сердце человѣка, а современныя европейскія идеи, устанавливая новыя воззрѣнія на воспитаніе, образованіе и управленіе, подвергая въ то же время критикѣ все существующее, были по своему характеру преимущественно общественными. Русская литература и пошла по пролагаемому ими пути. Уже въ трагедіяхъ Сумарокова, принадлежащаго скорѣе къ эпохѣ Елисаветы Петровны, составляютъ важнѣйшее содержаніе мысли о вѣротерпимости, объ управленіи, объ отношеніяхъ правителей къ управляемымъ. Въ одахъ Державина, ложноклассическихъ по формѣ, содержаніе было современное русское, и изъ-за торжественнаго, хвалебнаго тона смотрѣла нерѣдко сатира. Поэмы Хераскова, трагедіи Княжнина, комедіи Фонвизина, Капниста и др. уже прямо являлись обличеніями современнаго имъ русскаго общества и провозвѣстниками новыхъ воззрѣній. Въ числѣ этихъ писателей, раздѣляя съ ними общее просвѣтительное направленіе, одно изъ выдающихся мѣстъ заняла и сама императрица Екатерина Великая.
За границей, a по примѣру иностранцевъ и у насъ, подвергали нерѣдко сомнѣнію самостоятельность литературной дѣятельности Екатерины. Говорилось, что императрица сама не могла писать по-русски и присвоивала себѣ произведенія, писанныя не ею, а развѣ только ею внушенныя. Позднѣйшія историческія изысканія совершенно опровергли этотъ взглядъ; несомнѣнно, она сама задумывала и сама писала произведенія, которымъ присвоивается ея имя. Императрица отличалась рѣдкимъ по своему времени для женщинъ образованіемъ, которымъ обязана была преимущественно себѣ самой. Еще будучи Ангальтъ-Цербстской принцессой, не удовлетворяясь уроками своихъ учителей, она начала знакомиться съ лучшими произведеніями европейскихъ литературъ, и особенно много отдала силъ въ пользу самообразованія съ того времени, какъ сдѣлалась русской великой княжной: до самаго вступленія на престолъ, въ продолженіе 18 лѣтъ, чтеніе и выписки изъ книгъ по разнымъ политическимъ, ученымъ и литературнымъ вопросамъ были ея постояннымъ занятіемъ. Она внимательно занялась изученіемъ русскаго языка, между прочимъ, и если не овладѣла имъ совершенно, въ смыслѣ грамматическомъ, то все же писала, и любила писать по-русски, не стѣсняясь ошибками. «Ты не смѣйся», говорила она своему секретарю Грибовскому, «надъ моей русской орѳографіей. Я тебѣ скажу, почему я не успѣла хорошенько ее узнать. По пріѣздѣ моемъ сюда, я съ большимъ прилежаніемъ начала учиться русскому языку. Тетка Елисавета Петровна, узнавъ объ этомъ, сказала моей гофмейстеринѣ: полно ее учить, она и безъ того умна. Такимъ образомъ могла я учиться русскому языку только безъ книгъ, безъ учителей, и это есть причина, что я плохо знаю правописаніе». Недостатки ея въ знаніи русскаго языка собственно и ограничивались главнымъ образомъ правописаніемъ да изрѣдка неправильнымъ употребленіемъ падежей и видовъ глаголовъ, и императрица въ правѣ была сказать: «наши грѣшные падежи, надѣяться можно, никому вреда не нанесутъ». И тотъ же Грибовскій замѣчаетъ, что «государыня говорила по-русски довольно чисто и любила употреблять простыя и коренныя русскія слова, которыхъ она знала множество». Екатеринѣ, при ея слабости въ правописаніи, остался, однако, не чуждъ внутренній духъ русской рѣчи; и это будетъ понятно, когда мы узнаемъ, что она старалась освоиться не только съ русскимъ языкомъ, а и съ славянскимъ, читала лѣтописи, а отъ книжной литературы перешла къ словесности народной, изучая духъ и нравы русскаго народа въ его пословицахъ, пѣсняхъ и сказкахъ. Словомъ, несмотря на свои «грѣшные падежи», императрица, урожденная нѣмецкая принцесса, несравненно болѣе была подготовлена къ дѣятельности на почвѣ русской литературы, чѣмъ многіе образованные русскіе, уже тогда воспитывавшіеся на иностранныхъ языкахъ и нерѣдко въ понятіяхъ пренебреженія къ русской народности и къ русскому языку; а высокій умъ и мощный характеръ Екатерины, такъ поражавшіе современниковъ, придали ея дѣятельности литературной свой отличительный характеръ. Что императрица писала сама, и какъ она писала — интересующійся читатель можетъ видѣть изъ пьесъ «Недоразумѣніе» и «Изъ жизни Рюрика», текстъ которыхъ возстановленъ въ настоящемъ изданіи съ собственноручной рукописи императрицы почти буквально, при чемъ оставлены исправленія неудачныхъ «грѣшныхъ падежей».
«Что касается до моихъ сочиненій, то я смотрю на нихъ, какъ на бездѣлки», писала Екатерина одному изъ своихъ европейскихъ корреспондентовъ. «Я любила дѣлать опыты во всѣхъ родахъ, но мнѣ кажется, что все, написанное мною, довольно посредственно, почему, кромѣ развлеченія, я не придавала этому никакой важности». Такъ оцѣнивала императрица сама свои произведенія. Но позднѣйшій историкъ справедливо говоритъ, что «на ея замѣчаніе: l'êcrire devient amusement quand on y est accoutumê, менѣе всего можно полагаться — только въ рѣдкихъ случаяхъ она писала для препровожденія времени, для забавы; подобно всѣмъ великимъ людямъ, Екатерина хорошо умѣла употреблять перо на служеніе своимъ цѣлямъ». Литературная дѣятельность императрицы носитъ, дѣйствительно, характеръ въ высокой степени серьезный и цѣлесообразный, и она оставалась такою, пока чисто внѣшнія обстоятельства, какъ мы увидимъ, не выбили Екатерину съ занятаго ею въ литературѣ положенія; только тогда произведенія ея пишутся болѣе для забавы, чѣмъ для пользы. Въ одномъ изъ своихъ писаній императрица прямо приписываетъ своимъ комедіямъ дѣйствіе на нравы. Создавая свои серьезные по цѣли произведенія, императрица отступала отъ современныхъ ей общепринятыхъ литературныхъ пріемовъ. Своимъ глубоко практическимъ умомъ она постигала всю непригодность разныхъ «высокихъ» и «среднихъ» слоговъ, старалась писать какъ можно ближе къ простой разговорной рѣчи, и въ этомъ отношеніи она, вмѣстѣ съ немногими другими, какъ Лукинъ, рѣшительно превосходила многихъ современниковъ, болѣе ея литературно талантливыхъ; свои воззрѣнія на это она выразила въ «Быляхъ и небылицахъ», въ «Завѣщаніи», гдѣ совѣтуется писателю «думать по-русски», «краснорѣчія не употреблять, развѣ само собою на концѣ пера явится», «слова класть ясныя и буде можно самотеки» и т. п., а главнымъ образомъ даются предостереженія противъ «скуки». Императрица, сама характера живого и веселаго, полная остроумія, не терпѣла педантства и связанной съ нимъ скуки, и какъ ни необходимы казались ей нравственность и поучительность въ литературномъ произведеніи, предъявляла требованіе, чтобы поученіе, нравственное наставленіе, давались въ формѣ легкой, пріятной, остроумной, --«въ улыбательномъ духѣ». Этими именно свойствами отличаются ея чисто литературныя произведенія — комедіи, оперы и журнальныя сатирическія и полемическія статьи.
Екатерина писала много, легко и охотно. «Я не могу видѣть чистаго пера», писала она къ Гримму, --«безъ того, чтобы не пришла мнѣ охота обмакнуть онаго въ чернила; буде же еще къ тому лежитъ на столѣ бумага, то, конечно, рука моя очутится съ перомъ на этой бумагѣ». Но большинство написаннаго ею лежитъ внѣ собственно литературной области, будучи посвящено законодательству, общественному образованію и воспитанію, политикѣ, вопросамъ государственнымъ, наконецъ, обмѣну мыслей — корреспонденціи съ приближенными людьми и выдающимися умами Европы.
Въ области законодательства дѣломъ рукъ ея былъ знаменитый «Наказъ», — инструкція, данная ею въ руководство комиссіи, учрежденной въ 1766 году для составленія новаго Уложенія. При составленіи его она приняла въ пособіе все, что могла доставить ей тогдашняя наука о правѣ и законодательствѣ. Такъ, въ отдѣлѣ о преступленіяхъ и наказаніяхъ она руководствовалась сочиненіемъ знаменитаго итальянскаго юриста Беккарія, идеи о воспитаніи ей дали сочиненія Локка, «Духъ законовъ» Монтескьё служилъ для нея главнымъ источникомъ, и изъ сочиненій этихъ Екатерина сдѣлала обширныя заимствованія. Въ «Наказѣ» отразились лучшія освободительныя идеи XVIII вѣка. Практическаго значенія тогда же, въ комиссіи, онъ не получилъ; «умы большей части депутатовъ не были еще къ сему приготовлены и весьма далеки отъ той степени просвѣщенія и знанія, которыя требовались къ столь важному ихъ дѣлу». Но идеи «Наказа» не исчезли, а сдѣлались навсегда достояніемъ русской мысли, и стали выражаться въ произведеніяхъ литературы.
Сочиненія педагогическія, написанныя Екатериною для руководства при воспитаніи внуковъ ея, великихъ князей Александра и Константина Павловичей, также получили общее педагогическое значеніе для всего русскаго народа. Императрица написала съ этой спеціальной цѣлью «Начальную азбуку съ гражданскимъ ученіемъ», «Выборныя россійскія пословицы», «Разговоры и разсказы», аллегорическія сказки «о царевичѣ Хлорѣ» и «о царевичѣ Февеѣ», наконецъ, «инструкцію кн. Салтыкову при назначеніи его воспитателемъ великихъ князей». Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ Екатерина является передовой мыслительницей вѣка, усвоившей педагогическія идеи Монтеня, Локка, Руссо, Базедова. Въ тѣ времена, когда въ русскомъ обществѣ господствующими взглядами на воспитаніе были взгляды фонвизинской г-жи Простаковой, Екатерина кладетъ въ основаніе своей «Инструкціи» свободу развитія и самодѣятельность, предписывая простоту и умѣренность во всемъ, вкорененіе въ душахъ добрыхъ нравственныхъ началъ, гуманности, справедливости, любви къ истинѣ, чувства законности и долга, трудолюбія, снисходительности къ людямъ, и высказываетъ необыкновенно здравые и проницательные взгляды на то, чему и какъ нужно учить дѣтей. Русское общество того времени чутко прислушивалось къ новымъ для него мыслямъ, и, напр., азбуки съ гражданскимъ начальнымъ ученіемъ разошлось въ Петербургѣ въ двѣ недѣли 20,000 экземпляровъ, какъ писала о томъ сама императрица Гримму.
Въ воспитаніи великихъ князей, своихъ внуковъ, Екатерина считала особенно важнымъ «познаніе Россіи во всѣхъ ея частяхъ». «Исторію Россійскую имъ знать нужно», писала она въ «Инструкціи», «и для нихъ она составляется». Ни учебника, ни вообще сочиненія по русской исторіи тогда не было еще въ Россіи, и составительницей ея является сама императрица, начавшая тогда писать «Записки касательно россійской исторіи», которыя и появились въ печати въ «Собесѣдникѣ». Любопытны взгляды Екатерины, высказанные въ предисловіи къ этому труду. «Сіи записки касательно россійской исторіи», говоритъ она, — «сочинены для юношества въ такое время, когда выходятъ на чужестранныхъ языкахъ книги подъ именемъ исторіи россійской, кои скорѣе именовать можно сотвореніями пристрастными; ибо каждый листъ свидѣтельствомъ служитъ, съ какою ненавистью писанъ, каждое обстоятельство въ превратномъ видѣ не токмо представлено, но къ онымъ не стыдится прибавить злобные толки. Писатели тѣ, хотя сказываютъ, что имѣли россійскихъ лѣтописцевъ и историковъ предъ глазами, но или оныхъ не читали, или языкъ русскій худо знали, или же перо ихъ слѣпою страстію водимо было….» И, не отрицая темныхъ сторонъ русской исторической жизни, императрица замѣчаетъ, что «родъ человѣческій вездѣ и по вселенной единакія имѣлъ страсти, желанія, намѣренія и къ достиженію употреблялъ нерѣдко единакіе способы». Иностранка по происхожденію, императрица почла даже долгомъ категорически отмѣтить, что она далека отъ того, чтобы раздѣлять враждебныя воззрѣнія на Россію и ея исторію. «Собиратель сихъ Записокъ касательно россійской исторіи», сказано въ примѣчаніи къ Предисловію, «не въ числѣ змѣй, вскормленныхъ за пазухой, онъ вѣкъ свой тщился выполнить долгъ благодарнаго сердца. Онъ думаетъ, что похвальное не останется безъ хвалы, непохвальное безъ опороченія; добраго же умалять доброту или порочнаго умножать дурноту и тѣмъ подобиться неискусному врачу либо невѣжествомъ наполненному дѣтскому учителю, не есть дѣло его». Такимъ образомъ и здѣсь Екатерина являлась болѣе русскою, чѣмъ многіе русскіе того и позднѣйшаго времени. Вообще Екатерину возмущало пристрастное, ненавистническое отношеніе къ Россіи со стороны европейцевъ, и она нерѣдко бралась за перо, чтобы опровергать нелѣпыя розсказни ихъ. Ей приписывался «Антидотъ» (противоядіе) — полемическій разборъ книги аббата Шаппо д’Одерато о Россіи, и если онъ написанъ, дѣйствительно, не ею самой вполнѣ, то во всякомъ случаѣ по ея мысли и указаніямъ ея приближенными.
Кромѣ этихъ крупныхъ произведеній, послѣ императрицы осталось довольно многочисленныя замѣтки и наброски на русскомъ и французскомъ языкахъ, писанные по разнымъ поводамъ и обстоятельствамъ. Такъ, извѣстна, напр., замѣтка «О видахъ добра», написанная для гр. A. C. Строганова, «Правила учащемуся, на память учащимся дѣтямъ», "Примѣчанія безграмотной на извѣстныя мѣста вышедшей въ 1768 году комедіи Сумарокова «Лихоимецъ», затѣмъ полемическая замѣтка по поводу какой-то статьи въ иностранныхъ газетахъ, записка о раздѣленіи лѣсовъ въ Россіи; Шишковъ приписываетъ Екатеринѣ записку «О должностяхъ человѣка и гражданина», и проч. Есть замѣтки императрицы, носящія характеръ автобіографическій. Одна изъ нихъ, напр., разсказываетъ о маскарадной шуткѣ Екатерины, одѣвшейся въ офицерскій мундиръ и разыгравшей роль влюбленнаго въ княжну Н. С. Долгорукову. Особо стоятъ написанныя на французскомъ языкѣ автобіографическія «Записки» Екатерины, и, наконецъ, обширная переписка ея, собственноручныя рескрипты и т. п. Во всѣхъ этихъ произведеніяхъ своего пера Екатерина является мощною историческою личностью, полною необыкновеннаго проницательнаго ума.
II.
правитьЛитературныя, въ тѣсномъ смыслѣ, произведенія Екатерины, которымъ посвящено настоящее изданіе, составляютъ, такимъ образомъ, лишь меньшую часть изъ всего написаннаго ею. Но въ этой части общій характеръ ея просвѣтительныхъ и гуманныхъ идей, естественно, выражался съ большей широтой, не отвлекаемый въ частности, въ подробности практическаго примѣненія. Если ея произведенія практически-законодательнаго и общественно-устроительнаго характера были несравненно важнѣе для цѣлей практической жизни, то произведенія литературныя, которыя прямо указываютъ на фактическія противорѣчія идеаламъ, существовавшія въ русскомъ обществѣ, носятъ прямо характеръ сатиры, должны были содѣйствовать сознанію общественному, дѣлать болѣе понятными важность и цѣлесообразность новыхъ законодательныхъ мѣръ и стремленій императрицы.
Начало публичной литературной дѣятельности Екатерины относится къ 1769 году, когда въ средѣ петербургской журналистики появляется сатирическій журналъ «Всякая всячина». Обыкновенно считаютъ издателемъ его Г. В. Козицкаго, адъюнкта Академіи Наукъ, съ 1769 по 1775 годъ состоявшаго на службѣ въ «Кабинетѣ и при собственныхъ Ея Имераторскаго Величества дѣлахъ, у принятія челобитенъ.» Но на основаніи весьма вѣскихъ данныхъ, академикъ Пекарскій предположилъ, что «Всякая всячина» была дѣломъ Екатерины, которая была ея дѣятельной вдохновительницей и сотрудницей. Помимо оставшихся въ бумагахъ императрицы нѣсколькихъ отрывковъ, назначавшихся несомнѣнно въ этотъ журналъ, въ немъ напечатано одно изъ писемъ «Патрикея Правдомыслова», въ то время, какъ другое, съ такой же подписью, сохранилось среди рукописей Екатерины. Нужно думать, что сотрудничество императрицы во «Всякой всячинѣ» не исчерпывается названнымъ письмомъ, — въ журналѣ есть не мало статей и замѣтокъ, написанныхъ въ ея характерѣ; но теперь утрачены всякіе слѣды, указывающіе на авторовъ, и достовѣрно принадлежитъ Екатеринѣ только оно одно. Въ немъ императрица выступаетъ противъ рѣзкихъ, со стороны другихъ журналовъ, обличеній неправосудія.
Чтобы понять источникъ этой защиты, нужно знать, что, по примѣру «Всякой всячины», тогда возникло нѣсколько другихъ сатирическихъ журналовъ, между ними «Трутень» Новикова, и всѣ эти журналы, по трудно уловимымъ теперь побужденіямъ, явились рѣзкими противниками «Всякой всячины». Рѣзкія обличенія въ нихъ существовавшаго порядка вещей не нравились «Всякой всячинѣ», и, начавъ сатирой, какъ и тѣ, она стала совѣтовать своимъ собратьямъ не все же писать одни обличенія, но не пропускать «описывать твердаго блюстителя вѣры и закона, хвалить сына отечества, пылающаго любовію и вѣрностью къ государю»; и такъ какъ подобные совѣты оставались тщетными, то журналу, который, конечно, дорожилъ тѣмъ, чтобы замѣчались благія намѣренія и дѣйствія правительства, пришлось взяться за защиту существующаго порядка. Въ этомъ смыслѣ написано противъ Трутня и письмо Патрикея Правдомыслова, опровергающее толки, что у насъ правосудія нѣтъ: «мы всѣ», говоритъ здѣсь авторъ, «сомнѣваться не можемъ, что нашей великой государынѣ пріятно правосудіе, что она сама справедлива»… Другое письмо Патрикея Правдомыслова, отысканное академикомъ Пекарскимъ въ рукописяхъ (оно напечатано въ настоящемъ изданіи), направлено также противъ Новикова, развивая мысль перваго письма; но оно не попало во «Всякую всячину».
Полемика между журналомъ Екатерины и другими приняла въ концѣ концовъ характеръ острый и непріятный, даже личный. Въ сатирическомъ листкѣ «Смѣсь», въ критикѣ на «Всякую всячину», говорилось, напр.: "Завела она ссору между внучатами… Знаете ли, почему она увѣнчана толикими похвалами, въ листкахъ ея видными? Я вамъ скажу. Во-первыхъ, скажу, потому, что многія похвалы сама себѣ сплетаетъ; потомъ по причинѣ той, что разгласила, будто въ ея собраніи многіе знатные господа находятся; и такъ нѣкоторые, можетъ статься, думая хваленіемъ ихъ сочиненій войти въ ихъ милость, засыпали похвалами «Всякую всячину». Послѣ такого рода полемики, замѣчаетъ академикъ Пекарскій, «не будетъ уже казаться удивительнымъ, почему въ слѣдующемъ 1770 году всѣ сатирическіе журналы внезапно прекратились». Осталась только та же «Всякая всячина» и «Трутень», но оба они уже болѣе не помѣщали сатирическихъ статей и вскорѣ также вовсе прекратились. Журнальная дѣятельность императрицы прекратилась надолго.
Съ 1772 года Екатерина начинаетъ писать комедіи, составляющія самую выдающуюся сторону ея литературной дѣятельности. Цѣль и назначеніе своихъ пьесъ сама императрица такъ объясняетъ въ письмѣ къ Гримму: «Во-первыхъ, потому (пишу комедіи), что это меня забавляетъ; во-вторыхъ, потому, что я желала бы поднять національный театръ, который, за неимѣніемъ новыхъ пьесъ, находится въ нѣкоторомъ пренебреженіи»… Но за этими внѣшними побужденіями. академикъ Гротъ видитъ другія. «Видя вездѣ вокругъ себя проявленіе человѣческихъ слабостей и недостатковъ», говоритъ онъ по поводу «Былей и небылицъ»: «Екатерина хотѣла дѣйствовать путемъ слова… Въ большей части того, что она выражаетъ, кроется намѣреніе», — и слова эти въ одинаковой мѣрѣ примѣнимы ко всей литературной дѣятельности императрицы. «Екатерина проводитъ въ комедіяхъ свои гуманныя идеи», говоритъ одинъ замѣчательный историкъ литературы русской, «объясняетъ и защищаетъ свои реформы, осмѣиваетъ не одни старыя грубыя суевѣрія и пороки, а и новую грубость и невѣжество, покрываемыя лоскомъ французской образованности, пристрастное увлеченіе всѣмъ иностраннымъ съ презрѣніемъ ко всему отечественному». Собственно серьезнаго художественнаго значенія онѣ не имѣютъ, но отличаются веселостію и легкостію языка, приближающагося къ простой разговорной рѣчи, что было для того времени уже большой заслугою.
Лучшими изъ комедій Екатерины считаются «О время!» и «Именины г-жи Ворчалкиной». Первую изъ нихъ, имѣвшую поистинѣ замѣчательною предшественницей только комедіею Фонвизина «Бригадмръ», литературная критика признала началомъ русской общественной комедіи и критики общественныхъ нравовъ. Нужно замѣтить, что написаны онѣ въ духѣ и по образцу тогдашнихъ французскихъ комедій, въ которыхъ, какъ даже у Бомарше, слуги являются болѣе развитыми и умными, чѣмъ ихъ господа. Но вмѣстѣ съ тѣмъ въ комедіяхъ императрицы обрисовываются чисто-русскіе общественные пороки и являются русскіе типы. Наиболѣе удачно очерченными лицами комедій признаются Фирлюфюшковъ и Некопейковъ, и первый изъ нихъ считается представляющимъ черты Иванушки Фонвизина и въ то же время зародышемъ Грибоѣдовскаго Репетилова. Сама Ханжахина въ «О время!» — рѣзко очерченное лицо, полное ханжества, рядомъ съ суевѣріемъ и безсердечіемъ.
Въ 1772 году Екатериною написаны еще три комедіи. Но въ нихъ, какъ и въ позднѣйшихъ всѣхъ комедіяхъ нравовъ, повторяются тѣ же темы и тѣ же характеры, какъ и въ первыхъ двухъ, и онѣ уже не имѣютъ особеннаго значенія въ исторіи литературы, сохраняя его только въ исторіи театра.
Съ комедіями Екатерины связано одно произведеніе ея, появившееся въ ту эпоху въ сферѣ журналистики. Въ 1772 году, когда появилась комедія «О время!», Новиковъ началъ изданіе сатирическаго журнала «Живописецъ», превосходившаго смѣлостью обличеній и сатиры всѣ прежнія изданія въ этомъ родѣ, и счелъ долгомъ посвятить его будто бы неизвѣстному автору комедіи «О время!» «Вы», писалъ онъ въ этомъ «Приписаніи», --«первый сочинили комедію точно въ нашихъ нравахъ; вы первый съ такимъ искусствомъ и остротою заставили слушать ѣдкость сатиры съ пріятностью и удовольствіемъ; вы первый съ такою благородной смѣлостью напали на пороки, въ Россіи господствовавшіе»… «Вы открыли мнѣ», говоритъ дальше Новиковъ, «дорогу, которой я всегда страшился; вы возбудили во мнѣ желаніе подражать вамъ въ похвальномъ подвигѣ исправлять нравы своихъ единоземцевъ, вы поострили меня испытать въ томъ свои силы». Отвѣтомъ на это «приписаніе» и было «Письмо къ господину Живописцу».
Въ 1781—1782 годахъ Екатерина, между прочими педагогическими сочиненіями, написала свои знаменитыя аллегорическія сказки «о царевичѣ Хлорѣ» и «о царевичѣ Февеѣ», рисующія идеалъ воспитанія будущаго правителя. Извѣстно, что одно изъ дѣйствующихъ лицъ первой сказки, Фелица, аллегорически изображающая счастье, дало поводъ Державину написать оду, изображающую Екатерину подъ именемъ Фелицы, и это обстоятельство послужило поводомъ къ новой эпохѣ журнальной дѣятельности Екатерины. Княгиня Дашкова, только что сдѣланная директоромъ Академіи Наукъ, начала тогда, при соизволеніи императрицы, изданіе на счетъ академическихъ суммъ литературнаго журнала «Собесѣдникъ любителей россійскаго слова», во главѣ котораго и поставлена ода «Фелицѣ». Императрица съ первой же книжки приняла въ немъ дѣятельное участіе, помѣстивъ въ ней приведенное нами выше «предисловіе» къ «Запискамъ касательно россійской исторіи», которыя затѣмъ и печатались во всѣхъ книжкахъ журнала. Со второй книжки стали появляться въ «Собесѣдникѣ» «Были и небилицы». Въ своей классической біографіи Державина, академикъ Гротъ предполагаетъ, что «Были и небылицы» Екатерина начала подъ вліяніемъ именно «Фелицы» Державина; даже заглавіе ихъ какъ будто навѣяно стихомъ оды: «И быль и небыль говорить». Онѣ представляютъ собою, по опредѣленію Грота, безсвязныя, но остроумныя рѣчи о всякой всячинѣ, обо всемъ, что взбредетъ на умъ мыслящему наблюдательному человѣку; и, кажется, образцомъ императрицѣ въ этомъ случаѣ, болѣе всякаго другого автора, служилъ Стернъ. Преслѣдуя сатирическія цѣли, она направила свои удары прежде всего, естественно, на свой придворный кругъ, и въ первыхъ статьяхъ «Былей и небылицъ» «встрѣчается болѣе портретовъ, несомнѣнно списанныхъ съ живыхъ лицъ» (Пекарскій). Отдаленность той эпохи скрываетъ отъ насъ истинный смыслъ многихъ намековъ и обличеній императрицы; извѣстно, однако, съ точностью, что въ общихъ характеристикахъ ея подъ именемъ «нерѣшительнаго» современники узнали оберъ-камергера И. И. Шувалова; подъ именемъ «самолюбиваго» изображался Чоглоковъ, мужъ оберъ-гофмейстерины при дворѣ великой княгини; въ масонѣ, ѣздившемъ въ Швецію, узнаютъ князя Куракина; является тутъ и шутникъ Нарышкинъ. Нашлись и такіе, какъ генералъ-прокуроръ сената князь Вяземскій, которыхъ императрица и не думала имѣть въ виду, но которые принимали все на свой счетъ. Это было уже непріятно императрицѣ, и въ третьей книжкѣ «Собесѣдника» она пишетъ себѣ письмо отъ Угадаева и сама же отвѣчаетъ на него, что «люди тутъ безъ имени, а описывается умоположеніе человѣческое, до Карпа и Сидора тутъ дѣла нѣтъ». Между тѣмъ обстоятельства стали складываться для императрицы въ томъ же родѣ, какъ и во «Всякой всячинѣ»; но только теперь непріятныя для нея статьи печатались въ самомъ же «Собесѣдникѣ», такъ какъ императрица не желала, несмотря ни на что, стѣснять писавшихъ. Уже во второй книжкѣ журнала появились замѣчанія на неправильность языка въ «Собесѣдникѣ», подписанныя именемъ Любослова — личность котораго остается неизвѣстною (Гротъ называетъ Морозова, Румовскаго и Лепехина, отдавая большую вѣроятность первому, служившему у принятія прошеній, при Храповицкомъ), и въ этихъ замѣчаніяхъ задѣвается Екатерина по поводу словъ «единакій», вмѣсто «одинакій», и «выполнить», вмѣсто «исполнить». Въ третьей книжкѣ напечатаны «вопросы», присланные въ редакцію журнала, очень не понравившіеся императрицѣ, особенно вопросъ 14-й: «отчего въ прежнія времена шуты, шпыни, балагуры чиновъ не имѣли, а нынче имѣютъ и весьма большіе?» — она увидѣла въ немъ намекъ на оберъ-шталмейстера Л. А. Нарышкина, очень неглупаго, остроумнаго, веселаго собесѣдника въ близкомъ кружкѣ императрицы, забавлявшаго императрицу разными продѣлками и шутками. Наконецъ, въ той же 3-й книжкѣ появилось «Письмо къ г. Сочинителю Записокъ о Россійской исторіи», присланное Сергѣемъ Петровичемъ Румянцевымъ, незадолго передъ тѣмъ пріѣхавшимъ изъ-за границы. Въ сущности письмо это было льстивое, которымъ авторъ желалъ войти въ переписку съ императрицей, но не грубо льстивое, въ которомъ лесть прикрыта была внѣшнею критикою. «Вы, мнѣ кажется, не весьма удачнымъ образомъ въ свое сочиненіе вступили… Неужто вы вздумали намъ болѣе сказать въ тетрадкахъ своихъ, несть-ли мы въ лѣтописцахъ начитаться можемъ… Первая тетрадка ваша по крайней мѣрѣ не подаетъ намъ сей надежды. Какое ваше, напримѣръ, о происхожденіи Россіянъ сухое и маловажное объясненіе!» и т. д. Такова внѣшность письма, въ которой авторъ тщился скрыть похвалы простотѣ, правдѣ и ясности изложенія Екатерины въ противоположность другимъ, и между прочимъ учившему его профессору въ Лейденѣ, который даже о первомъ вѣкѣ послѣ потопа имѣлъ «весьма точныя свѣдѣнія». Императрица допустила письмо напечатать, но была имъ очень недовольна, справедливо предполагая, что публика не замѣтитъ ироніи автора, а пойметъ его нападенія буквально, какъ именно обличеніе недостатковъ «Записокъ» ея.
Всѣ эти обстоятельства дали «Былямъ и небылицамъ» и вообще писаніямъ ея особое направленіе; ей приходилось защищаться; и устами «дѣдушки» или иначе она не осталась въ долгу. Любослову, выслушавшему возраженія отъ другихъ задѣтыхъ имъ, со стороны императрицы замѣчено просто, что «грамматическія» критики скучны, что ея «грѣшные падежи никому не мѣшаютъ», что, наконецъ, «честныя правила, здравый разсудокъ и пріятная шутка предпочтительны педантству». Вопросы императрица приняла за присланные отъ Шувалова, въ отмщеніе за изображеніе «нерѣшительнаго», и на 16 вопросъ: «гордость большей части бояръ обитаетъ въ душѣ или головѣ?» отвѣтила: «тамъ же, гдѣ нерѣшительность», намекая тѣмъ, что она понимаетъ, откуда посланы вопросы; затѣмъ въ «Быляхъ и небылицахъ» есть нѣсколько выходокъ противъ автора «вопросовъ». Получивъ же покаянное письмо отъ Фонвизина, она помѣстила его въ самыхъ «Быляхъ и небылицахъ». Румянцеву она не отвѣтила ничего; но въ четвертой книжкѣ «Собесѣдника» есть выходка противъ него, насмѣшки надъ нерусскими оборотами его рѣчи: «терпѣть я не могу того», говоритъ тамъ дѣдушка, «что, писавъ по-русски, кто думалъ на иностранномъ языкѣ», и т. д.
Румянцевъ, не получивъ отвѣта на первое письмо, обратися позже, въ VII кн. «Собесѣдника», къ Екатеринѣ вторично, уже какъ къ автору «Былей и небылицъ», подписавшись: «Ни одной звѣзды во лбу не имѣющій», и при этомъ письмѣ приложено было имъ предисловіе къ исторіи Петра Великаго, въ которомъ, вѣроятно съ намѣреніемъ задѣть самолюбіе императрицы, великій императоръ превозносится похвалами, а Екатерина называется «порожденіемъ Петровымъ». Императрица и отвѣчала Румянцеву рѣзкимъ «отвѣтомъ на письмо подъ N XIX напечатанное».
Въ VI кн. «Собесѣдника» появилось «Письмо къ господамъ издателямъ», содержащее критику на «Были и небылицы». Авторъ его, восторгаясь «Былями и небылицами», въ то же время увѣрялъ, что другія статьи журнала, въ которыхъ участвовали такіе писатели какъ Державинъ, Фонвизинъ, Капнистъ — возбуждаютъ только скуку и дремоту. Подобная грубая лесть не могла, конечно, нравиться Екатеринѣ. Она сама ничего не отвѣчала на это письмо, но за то въ VII кн. появилась, вѣроятно внушенная ею, насмѣшливая противъ его сочинителя статейка «Каноника Ignorante Bambinelli», т. е. Нарышкина.
Всѣ эти обстоятельства, поясняющія намъ содержаніе «Былей и небылицъ», вѣроятно, сильно повліяли на охлажденіе императрицы къ участію въ «Собесѣдникѣ». Едва-ли ей могло быть пріятно вести полемику и публичную переписку, да еще принимавшую такой личный характеръ, съ своими поданными. И уже въ V кн. «Собесѣдника» «одинъ изъ издателей Собесѣдника», какъ можно догадываться, сама Дашкова, выражая восторженныя «Былямъ и небылицамъ» похвалы, печалился о предполагаемомъ будто бы отъѣздѣ ихъ автора. Императрица написала на это письмо въ «Быляхъ и небылицахъ» отвѣтъ, въ которомъ недвусмысленно сквозитъ насмѣшка. Вскорѣ ссора Дашковой съ Нарышкинымъ совершенно испортила отношенія ея къ императрицѣ. Нарышкинъ не могь позабыть 14 вопроса Фонвизина, напечатаннаго Дашковой, и платилъ ей насмѣшками надъ нею и самой академіей, которой она была «директоромъ»; записки «Общества незнающихъ» быть можетъ были имъ и задуманы, а часть ихъ и написана, и встрѣчи ихъ во дворцѣ были непріятны. Императрица, не любившая Дашкову уже давно за то, что она себѣ присвоивала всю честь переворота, возведшаго Екатерину на престолъ, приняла сторону Нарышкина и потребовала отъ Дашковой всѣ свои рукописи; изъ переписки ихъ по этому поводу видно, что помѣщенное въ VIII кн. «Собесѣдника» письмо къ издателямъ отъ неизвѣстнаго, оканчивающееся словами le ris tenta le rit и проч., принадлежитъ также перу Екатерины.
Журнальная дѣятельность императрицы прекратилась опять, и уже навсегда. Въ послѣдующіе годы ею написаны на русскомъ языкѣ остальныя ея драматическія произведенія: три комедіи нравовъ, два историческихъ представленія, три комедіи противъ масонства, вѣроятно также «Тайна противу нелѣпаго общества» и пять оперъ. Наибольшее значеніе императрица сама должна была, естественно, придавать комедіямъ противъ масонства; но въ нихъ императрица, быть можетъ, намѣренно, игнорировала всю нравственную сторону и сущность масонства, имѣвшаго смыслъ противодѣйствія развивавшемуся матеріализму, и осмѣяла чисто внѣшнія формы его. Ея ироническій умъ не мирился съ таинственностью и мистицизмомъ, въ которыя облекались вѣрованія и обряды масонства, и это нерасположеніе къ нему шло такъ далеко, что императрица не усомнилась смѣшать его съ явленіями шарлатанства, выставивъ и осмѣявъ рядомъ съ масонами, подъ именемъ Калифалкжерстона, знаменитаго Каліостро, пріѣзжавшаго передъ тѣмъ въ Петербургъ, и даже Сибирскаго шамана.
Не лишены значенія по своему народному колориту и оперы Екатерины. Сюжетъ «Боеслаевича» заимствованъ изъ былины о Василіи Буслаевѣ; въ Горебогатырѣ же Косометовичѣ она осмѣяла тогдашняго шведскаго короля Густава III, мечтавшаго отторгнуть отъ Россіи всѣ острова Финскаго залива, хвастливо приглашавшаго Стокгольмскихъ дамъ на балъ въ зимнемъ дворцѣ, и въ 1788 году вторгнувшагося въ русскіе предѣлы безъ объявленія войны, но не могшаго взять и незначительной крѣпости Нейшлота, защищаемаго безрукимъ комендантомъ Барановымъ съ незначительнымъ гарнизономъ инвалидовъ.