Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА
править
ЛИСТЪ ЖЕЛТѢЕТЪ.
правитьI.
правитьУтро было великолѣпное, свѣтлое, тихое, съ бодрящимъ холодкомъ. Въ началѣ сентября, когда наступаетъ бабье лѣто, такія утра провертываются нерѣдко, напоминая о быстрыхъ радостяхъ минувшей горячей поры. Варвара Ивановна особенно любила именно это бабье лѣто и не пропускала ни одного солнечнаго утра.
Было всего еще девять часовъ, когда она вышла на террасу, кутаясь въ теплый оренбургскій платокъ. Ее сразу охватилъ пріятный утренній холодокъ, и она пожалѣла мужа, который вставалъ такъ поздно и пропускалъ, благодаря лѣни, лучшее время дня. Да, все было хорошо… И этотъ запущенный старый садъ, и далекій видъ, открывавшійся съ конца главной аллеи, гдѣ была устроена бесѣдка въ самомъ отчаянномъ русскомъ стилѣ, и даже начинавшіе вянуть цвѣты. На всемъ лежалъ отпечатокъ начинавшагося увяданія, но это была здоровая и бодрая старость хорошо поработавшаго человѣка. Время не было потеряно напрасно, ни одной минуты не было потрачено даромъ. Природа точно подводила итоги сдѣланному, и Варвара Ивановна любила думать въ этомъ направленіи, гуляя по аллеѣ. Мысли неслись быстро, какъ перелетныя птицы, неслись въ какую-то безвѣстную даль, нагоняя тихую грусть и сладкое раздумье.
Съ террасы она спустилась на небольшую круглую площадку, гдѣ были разбиты цвѣточныя клумбы по всѣмъ правиламъ садовой геометріи. Увы, половина цвѣтовъ уже покончила свое существованіе естественнымъ путемъ, а другая половина была захвачена недавнимъ утренникомъ. Красавицы-георгины умирали въ полномъ цвѣту. Жаль было на нихъ смотрѣть. Вѣдь это несправедливо — умирать въ разгаръ жизни. Варвара Ивановна была увѣрена, что растенія могутъ чувствовать, конечно, по-своему. Вѣдь каждое растеніе тянется къ свѣту, слѣдовательно оно должно страдать, если лишить его свѣта. То же самое и съ тепломъ. Другое, что бросалось ей въ глаза, были куры, которыя теперь преспокойно разгуливали въ садикѣ, составлявшемъ для нихъ въ теченіе лѣта запретный плодъ. Да, онѣ уже завладѣли умиравшими цвѣтниками, и садовникъ не выгонялъ ихъ. Калитка во дворъ стояла открытой. Все равно вопросъ заключался въ нѣсколькихъ дняхъ. Варвара Ивановна остановилась и наблюдала, какъ хлопотливо рылись въ грядахъ молодые цыплята, недавніе любимцы дѣтей. Вонъ ходить и maman, очень почтенная матрона, которую дѣти прозвали почему-то «тещей». «Теща» закончила воспитаніе своего выводка и сердито отгоняла отъ себя недавнихъ любимцевъ, за которыхъ готова была еще недавно отдать жизнь. Варвара Ивановна изо дня въ день наблюдала эту маленькую куриную драму и жалѣла цыплятъ, которые въ первое время не хотѣли понять счастья наступившей самостоятельности и жались одной кучкой, какъ одинаково обиженные люди. Отъ этого куринаго выводка мысли Варвары Ивановны незамѣтно скользнули на свое собственное гнѣздо. Неужели она когда-нибудь почувствуетъ материнскую холодность къ своимъ собственнымъ дѣтямъ, какъ «теща»? Нѣтъ, человѣческая натура въ этомъ случаѣ справедливѣе… Правда, что нѣкоторая разница уже чувствовалась. Ей казалось, что она всѣхъ дѣтей любитъ одинаково, а отецъ отдавалъ явное преимущество Сонѣ.
— Мальчишки — это твоя забота, а дочь моя, — объяснялъ онъ.
— Меня это удивляетъ, Павелъ Васильичъ…
— Нечему тутъ удивляться… Законъ природы, что мать любитъ больше сыновей, въ которыхъ видитъ будущихъ мужчинъ. А я люблю свою маленькую женщину…
— Тоже законъ природы? Это ужъ глупости.
Провѣряя себя, Варвара Ивановна нашла, что она поступаетъ тоже какъ будто «теща», хотя и съ другими цѣлями. Два мальчика учились въ гимназіи, а «маленькая женщина» въ пансіонѣ. Варвара Ивановна отправляла дѣтей въ Москву раньше, а сама оставалась на дачѣ еще недѣли двѣ, чтобы воспользоваться бабьимъ лѣтомъ въ деревнѣ. Павелъ Васильичъ не протестовалъ, но, кажется, немного завидовалъ дѣтямъ. Его тоже тянуло въ Москву, гдѣ начинался съѣздъ знакомыхъ съ разныхъ концовъ Россіи.
— Ничего, пусть поживутъ одни, — говорила Варвара Ивановна. — Зато какъ они всѣ обрадуются, когда мы вернемся. Маленькая разлука оживляетъ семейныя чувства, а затѣмъ придаетъ самостоятельность. Гриша выглядитъ уже совсѣмъ большимъ, когда остается одинъ.
Гуляя по аллеѣ, Варвара Ивановна невольно пожалѣла свое «маленькое человѣчество», какъ называлъ Павелъ Васильичъ дѣтей. Какъ бы они бѣгали и веселились, а теперь бѣдняжки томятся въ классѣ, еще полные деревенскихъ лѣтнихъ впечатлѣній. Это первый житейскій холодокъ, который служитъ только предвѣстникомъ послѣдующихъ испытаній.
Варвара Ивановна зашла въ бесѣдку и долго любовалась открывавшимся отсюда видомъ. Дача стояла на горѣ, а сейчасъ подъ ней, на берегу рѣки, разсыпались деревенскія избы, за рѣкой поднимался уступами крутой берегъ. Благодаря свѣтлому осеннему воздуху, всѣ мелочи широкой картины вырѣзывались особенно отчетливо. Варвара Ивановна не была въ бесѣдкѣ уже съ недѣлю и съ грустью замѣтила, что за это время березы на горѣ уже пожелтѣли.
«Да, вотъ и листъ желтѣетъ», — подумала про себя Варвара Ивановна и вздохнула по неизвѣстной причинѣ.
II.
править«Собственная дача» была мечтой всей жизни для Говоровыхъ, и эта мечта наконецъ осуществилась. Они гордились этой собственной дачей и даже какъ будто стѣснялись немного передъ знакомыми, у которыхъ не было собственной дачи. Вѣдь это такое счастье, а всякое счастье эгоистично по своей природѣ.
Раздумавшись на эту тему, Варвара Ивановна припомнила одно обстоятельство, которое время отъ времени отравляло ей чувство собственности. Дѣло въ томъ, что «собственная дача» была пріобрѣтена по случаю. Говоровы ужо нѣсколько лѣтъ откладывали понемногу деньги на «монрепо», прицѣнивались и составляли планы будущаго уютнаго уголка, а кстати просмотривали появлявшіяся въ газетахъ объявленія о продававшихся имѣніяхъ, гдѣ ихъ вниманіе особенно привлекали такія ремарки, какъ «случайно», «за отъѣздомъ», «быстро» и т. д. Между прочимъ, они наткнулись на таинственное объявленіе, гласившее, что продается отличная барская дача «совершенно случайно». Послѣдняя фраза ихъ заинтриговала. Будущіе собственники уже испытывали припадки легкой наживы, въ чемъ не сознавались даже самимъ себѣ.
— Ого, совершенно случайно, — вслухъ думалъ Павелъ Васильичъ. — Нужно будетъ посмотрѣть. Какой-нибудь прогорѣвшій баринъ или замотавшійся маменькинъ сынокъ. Бываетъ… Сейчасъ видно по фразировкѣ: совершенно случайно.
Не теряя дорогого времени, Говоровъ отправился по газетному адресу навести необходимыя справки. Оказалось, что авторъ публикаціи, Владимиръ Гаврилычъ Чащинъ, проживаетъ у себя въ имѣніи, т.-е. на той собственной дачѣ, отъ которой хотѣлъ избавиться. Пришлось ѣхать прямо на дачу. Дѣйствительность превзошла самые смѣлые планы, какими только задавались когда-нибудь Говоровы. Прекрасная дача, устроенная для себя, продавалась въ буквальномъ смыслѣ за полцѣны, такъ что Говорову сдѣлалось даже немного совѣстно.
— Мнѣ кажется, что этотъ господинъ не совсѣмъ того… — объяснялъ онъ женѣ, вернувшись изъ поѣздки.
— Именно?
— Да такъ… Представь себѣ, онъ точно ненавидитъ свою дачу, какъ можно ненавидѣть только живое существо.
— А кто онъ такой?
— Бывшій помѣщикъ… А теперь гдѣ-то служитъ. По всему видно, что человѣкъ получилъ прекрасное воспитаніе, всѣ привычки порядочнаго человѣка, — однимъ словомъ, баринъ.
— Семейный?
— Кажется… А впрочемъ, ничего не могу сказать.
На этомъ пунктѣ объясненія Говорова совершенно прекратились. Онъ ничего не могъ отвѣтить толкомъ, и Варварѣ Ивановнѣ приходилось, догадываться уже самой. Ну, конечно, женатый — какъ же иначе? Развѣ холостые устраиваютъ для себя дачи? Само собой понятно, а Павелъ Васильичъ просто рохля, какъ всѣ мужчины. Впрочемъ, могла быть и не жена, а какая-нибудь «особа», что при нынѣшней испорченности встрѣчается нерѣдко.
— А намъ-то какое дѣло?! — разсердился Говоровъ заднимъ числомъ. — Ну какое мнѣ дѣло, была у Чащина жена или любовница, или чортъ знаетъ кто?
— Все-таки…
— Ахъ, отстань, ради Бога!..
Супруги даже немного поссорились по этому поводу, причемъ Павелъ Васильичъ, по необъяснимой логикѣ, оказался неисправимымъ эгоистомъ. Варвара Ивановна серьезно обидѣлась на него.
Дѣло съ покупкой дачи совершилось необыкновенно быстро, такъ что первое время Говоровы даже удивлялись, что у нихъ есть собственная дача. Всю жизнь прожили по чужимъ угламъ, а тутъ сразу собственники. Въ теченіе перваго лѣта это чувство не оставляло ихъ, и они любили разговаривать на эту тему.
Лично для Варвары Ивановны пріобрѣтеніе дачи было связано съ однимъ непріятнымъ эпизодомъ, о которомъ она вспомнила именно сегодня. Когда они заканчивали устройство новаго гнѣзда по своему вкусу, въ одно прекрасное утро къ дачѣ подъѣхалъ дорожный экипажъ, изъ котораго выскочилъ полный мужчина съ великолѣпной окладистой русой бородой. Онъ позвонилъ у калитки и долго о чемъ-то разговаривалъ съ садовникомъ, замѣнявшимъ дворишка. Варвара Ивановна случайно выглянула въ окно и обомлѣла отъ ужаса. Это былъ онъ, Аркадій Степанычъ Мухинъ, котораго она считала уже несуществующимъ. Это была ужасная минута…
На бѣду Павелъ Васильичъ гулялъ въ саду и тоже вышелъ на звонокъ.
Произошелъ приблизительно такой діалогъ.
— Какъ жаль, что я опоздалъ, — говорилъ пріѣзжій. — Я летѣлъ изъ-за границы, чтобы купить эту дачу… да. А этотъ сумасшедшій уже успѣлъ ее продать. Не могъ подождать какого-нибудь мѣсяца, а еще пріятель. Совершенно сумасшедшій…
Повинуясь безотчетному движенію, Варвара Ивановна вышла тоже къ калиткѣ. Мухинъ посмотрѣлъ на нее прищуренными глазами и проговорилъ:
— Если не ошибаюсь, мы съ вами встрѣчались, Варвара… Варвара Ивановна.
— Да… Бываютъ пріятныя неожиданности…
Она отвѣтила съ спокойной улыбкой, не измѣнивъ себѣ ни однимъ звукомъ, ни однимъ движеніемъ. Павелъ Васильичъ въ качествѣ новаго пропріетера счелъ долгомъ пригласить гостя позавтракать, а тотъ имѣлъ нахальство принять это приглашеніе. Боже мой, какихъ ужасныхъ два часа провела Варвара Ивановна… Она все время была какъ на иголкахъ и прибѣгла къ самому рѣшительному средству, къ которому женщины иногда обращаются въ критическую минуту. На сцену появились дѣти. Они смотрѣли на гостя своими удивленными дѣтскими глазками и ничего не понимали, а Варвара Ивановна точно защищалась ими. Гость, кажется, понялъ это и нѣсколько разъ повторилъ:
— Какія милыя дѣтки…
— А вы попрежнему живете бобылемъ?
— О, да… Семейное счастье — удѣлъ избранниковъ, а я давно уже вышелъ въ тиражъ.
III.
правитьДо завтрака оставался цѣлый часъ. Успѣли перебрать всѣхъ старыхъ общихъ знакомыхъ, а время точно остановилось. Гость иногда отвѣчалъ разсѣянно, занятый какими-то своими мыслями. Наконецъ онъ проговорился.
— Знаете, на этой дачѣ разыгралась тяжелая семейная драма… Теперь дѣло прошлое, и я могу говорить. У вашего предшественника была премилая жена… Ее звали Вѣрой Ѳедоровной. Это была совсѣмъ особенная женщина… какъ сказать… со стороны она могла показаться даже странной. Да… Я ее называлъ экзальтированной идеалисткой. Знаете, есть такія особенныя натуры, не умѣющія приспособляться… Чащины слыли за счастливую парочку, хотя… Кто можетъ проникнуть въ глубину женской души и сказать, что вотъ эта женщина меня любитъ? Я бы, по крайней мѣрѣ, изъ чувства самосохраненія никогда не позволилъ себѣ этого сказать… Вѣра Ѳедоровна очень мило играла на роялѣ… пѣла… вообще обладала цѣлымъ рядомъ тѣхъ маленькихъ женскихъ талантовъ, какіе скрашиваютъ жизнь. Я думаю, что ея главное несчастье заключалось въ томъ, что у нея не было дѣтей. Можетъ-быть, поэтому она скучала, иногда даже плакала… Ея страстью были цвѣты, Это было что-то болѣзненное… Она даже разговаривала со своими любимцами… Потомъ… Въ жизни каждаго бываютъ роковые катаклизмы… да. Потомъ она встрѣтилась съ человѣкомъ, который имѣлъ на нее какое-то непонятное и ничѣмъ необъяснимое вліяніе. Она и любила его и ненавидѣла въ одно и то же время, что тоже случается съ такими натурами. Онъ, этотъ избранникъ сердца, увлекъ ее… да… Но она была вся чистая и все разсказала мужу, а этотъ негодяй, бывшій другъ дома, свой человѣкъ, самимъ позорнымъ образомъ скрылся. Да, бѣжалъ, какъ мерзавецъ…
На послѣдней фразѣ гость сдѣлалъ особенное удареніе и посмотрѣлъ своими красивыми глазами на Варвару Ивановну, у которой на лицѣ выступили красныя пятна. О, она отлично понимала, о какомъ негодяѣ шла рѣчь, и инстинктивно схватилась за своего старшаго мальчика.
— Что же онъ, мужъ? — спрашивалъ Навалъ Васильичъ.
— Онъ? Представьте себѣ, онъ безумно ее любилъ и поэтому… Однимъ словомъ, между ними разыгралась довольно бурная сцена, и онъ все-таки нашелъ въ себѣ силы простить ее, но она не нашла въ себѣ силы принять этого прощенія. Она отравилась.
— Вотъ вамъ и идеальная женщина! — удивился Павелъ Васильичъ.
Увлекшись разсказомъ, гость хотѣлъ показать даже комнату, гдѣ разыгрался финалъ драмы, но Варвара Ивановна протестовала.
— Ради Бога, не нужно… Тѣнь этой отравившейся несчастной женщины будетъ преслѣдовать меня, и я не войду въ эту комнату, гдѣ…
— Виноватъ, это было даже не въ комнатѣ, а на террасѣ, на которой мы сейчасъ сидимъ. Да, да…
Варвара Ивановна быстро поднялась и еще быстрѣе ушла.
— Да, дѣйствительно… — точно жевалъ слова Павелъ Васильичъ и въ оправданіе жены прибавилъ: — Она у меня, знаете, нервная… Да и дѣтямъ это не слѣдуетъ знать.
— Простите, просто сорвалось съ языка. Я человѣкъ безъ предубѣжденій и, какъ видите, даже хотѣлъ купить эту отравленную воспоминаніями дачу.
Варвара Ивановна, нѣсколько успокоившись, вернулась и проговорила, обращаясь къ мужу:
— Я тебѣ говорила, что здѣсь что-нибудь было… Вотъ тебѣ и совершенно случайно.
— Да, да, — виновато бормоталъ Павелъ Васильевичъ. — Но кто бы могъ это предвидѣть? Случайность, душа моя…
Почему-то Варварѣ Ивановнѣ мужъ показался сейчасъ тѣмъ, что называютъ колпакомъ, точно онъ сдѣлался ниже ростомъ и какъ-то весь распустился. Она готова была почти возненавидѣть его. А гость казался рядомъ съ нимъ такимъ молодцомъ, хотя уже былъ въ годахъ.
— Если бы вы позволили мнѣ взглянуть на вашъ садъ… — просилъ Мухинъ, когда кончился завтракъ.
Это было уже возмутительно, тѣмъ болѣе, что по деревенскому этикету пришлось итти съ нимъ хозяйкѣ.
— Вы не можете представить себѣ, Варвара Ивановна, какъ я радъ, что встрѣтилъ васъ, — говорилъ онъ, когда они вдвоемъ шли по аллеѣ.
— А вы не можете представить, какъ я удивляюсь вашему… вашему…
— Нахальству? — поправилъ Мухинъ съ улыбкой.
Въ тонѣ его голоса послышались уже фамильярныя ноты, которыя заставили Варвару Ивановну вздрогнуть. Она даже оглянулась на террасу, гдѣ оставался мужъ. Это инстинктивное движеніе заставило гостя улыбнуться.
— Несчастный, это вы про себя изволили разсказывать? — уже вполголоса спросила она. — Какъ я васъ знаю… Вы мнѣ во второй разъ отравляете жизнь…
— Повѣрьте, что противъ всякаго желанія…
— Вы ее любили? — спросила Варвара Ивановна послѣ паузы.
Теперь онъ вздрогнулъ и посмотрѣлъ на нее какъ-то испуганно, точно она подслушала его тайныя мысли.
— Не знаю… Мнѣ начинало казаться, что любилъ, то-есть уже послѣ ея смерти.
— Знаете, что я вамъ скажу: вы гадкій… нахальный… Въ довершеніе всего вы настолько утратили всякое нравственное чувство, что способны ломаться тамъ, гдѣ эта несчастная жертва вашего эгоизма покончила самоубійствомъ. Вообще я васъ ненавижу и презираю, какъ гадину… Вы даже не стоите того, чтобы васъ убить.
Онъ слушалъ молча, опустивъ голову, и это еще больше возмущало ее.
— Вы сегодня совершили двойное преступленіе, гадкій человѣкъ… Это мѣсто только не кричитъ противъ васъ. Здѣсь страдала и мучилась ваша жертва, здѣсь наконецъ живу я… Какъ вамъ не стыдно было перешагивать порогъ нашего дома и вторгаться въ семью? Боже мой, сколько слезъ, сколько горя, мукъ и раскаянія принесли вы мнѣ…
Она въ отчаяніи ломала руки.
— Сядемте… — предложилъ онъ какимъ-то упавшимъ голосомъ.
Ей показалось, что онъ пошатнулся, какъ пьяный. Опустившись на скамью, онъ закрылъ лицо руками и зарыдалъ. Плачущій мужчина вообще не возбуждаетъ сожалѣнія, и Варварѣ Ивановнѣ хотѣлось просто ногой оттолкнуть эту гадину.
— Вѣра… Вѣрочка… — шепталъ онъ сквозь слезы. — Я знаю, что она простила меня… у меня есть даже письмо…
— Значитъ, все въ исправности, до оправдательнаго документа включительно?
— А если я ее любилъ?! — какъ-то застоналъ онъ.
— Вы? любили?..
— Да, я… Любилъ и сознавалъ, что недостоинъ ея взгляда, одного ея слова… Вы совершенно правы, считая меня гадиной. Но я не хотѣлъ губить ея душу… не хотѣлъ, чтобы она презирала самоё себя.
IV.
правитьЭто была самая жалкая сцена, какую только приходилось когда-нибудь испытать Варварѣ Ивановнѣ. Ей пришлось чуть не утѣшать этого отвратительнаго человѣка…
— Ради Бога, только выслушайте меня! — молилъ онъ, хватая ее за руку. — Меня замучила совѣсть… я плохо кончу… я ненавижу самого себя въ тысячу разъ больше, чѣмъ ненавидите сейчасъ меня вы. Вѣдь вы такъ мало меня знаете, а я… Боже мой! Мнѣ кажется, что я заражаю самый воздухъ, которымъ дышу… Но вѣдь и я человѣкъ, и меня что-то создало именно такимъ, какимъ я есть. Въ жизни есть обстоятельства, которыя сильнѣе насъ… Я не вѣрю ни въ добродѣтель ни въ порокъ — все это исключительно дѣло одного темперамента, за который обвинять человѣка нельзя. Знаете, съ какими мыслями я ѣхалъ сюда?..
Онъ съ улыбкой досталъ изъ кармана маленькій револьверъ.
— Перестаньте, такіе люди не стрѣляются, — спокойно замѣтила она и даже засмѣялась. — Все это слова, слова и слова…
— Вы ошибаетесь, Варвара Ивановна, — отвѣтилъ онъ, не обижаясь. — Именно такіе люди и стрѣляются… Я даже выбралъ мѣсто… вашу бесѣдку… Подъѣзжаю — и вдругъ кого же встрѣчаю!..
— Совсѣмъ трогательная картина…
— Нѣтъ, серьезно… Нужно же было такъ случиться, и это могло случиться только со мной… Мнѣ даже умереть по-человѣчески не удается.
— Вотъ что, Аркадій Степановичъ… Вамъ пора ѣхать.
— Вы меня гоните?
— Да…
Онъ покорно поднялся и пошелъ за ней, какъ провинившійся ребенокъ. У клумбы съ цвѣтами онъ остановился и сорвалъ на память бѣлую маргаритку. Этотъ человѣкъ не могъ ничего дѣлать безъ театральнаго эффекта. О, какъ Варвара Ивановна презирала его сейчасъ!
Когда нежданный гость уѣхалъ, Павелъ Васильичъ замѣтилъ:
— А этотъ гость того… гм…
— Именно?
— Зачѣмъ онъ пріѣзжалъ сюда?.. Какъ мнѣ кажется, онъ, то-есть у него что-то здѣсь таки-было. Очень ужъ сладко распространялся объ этой несчастной идеальной женщинѣ.
Варвара Ивановна только презрительно пожала плечами, припомнивъ фразу, которую ей сказалъ на прощанье Мухинъ:
— Мы видимся въ послѣдній разъ… Я знаю, что это васъ радуетъ. Да, въ послѣдній… Признайтесь, что вы побаивались меня?.. Ну, да я не злопамятенъ… Прощайте.
Даже добродушный Павелъ Васильичъ догадался, что странный гость пріѣзжалъ не спроста. Онъ обыкновенно ошибался въ людяхъ, какъ всѣ очень добрые люди, судящіе о другихъ по себѣ. Эта догадливость не къ мѣсту разсердила Варвару Ивановну. Она слишкомъ много пережила за эти часы и чувствовала непреодолимую потребность выплакаться. Да, теперь собственная дача была отравлена навсегда, и Варвара Ивановна возненавидѣла ее. Нужно же было пріѣхать этому несчастному человѣку! Какое счастье иногда не знать что-нибудь, какъ сейчасъ ничего не подозрѣваетъ Павелъ Васильичъ. Недоставало только, чтобы онъ догадался окончательно…
Какую ужасную ночь пережила Варвара Ивановна послѣ этого визита! То прошлое, которое казалось позабытымъ и похороненнымъ навсегда, поднялось съ новой силой. Кромѣ того, ей казалось, что по комнатамъ кто-то ходитъ, и даже различала легкіе женскіе шаги. Да, это была она, потревоженная тѣнь той женщины, которая заплатила жизнью за свою роковую ошибку. Варвара Ивановна нѣсколько разъ садилась на своей постели и слышала, какъ билось ея собственное сердце, какъ стучала кровь въ вискахъ, и опять этотъ таинственный шорохъ, заставлявшій ее дрожать. Она думала, что сходитъ съ ума… Ее неудержимо тянуло обойти всѣ комнаты и осмотрѣть всѣ углы, чтобы убѣдиться въ собственной галлюцинаціи. Потомъ ей начало казаться, что это бродитъ она сама, что она точно раздѣлилась и ея двойникъ не находитъ себѣ покоя. Она едва дождалась разсвѣта, когда таинственные шаги прекратились.
Эта мука продолжалась сряду нѣсколько ночей, и Варвара Ивановна не рѣшилась ничего сказать мужу, чтобы не показаться смѣшной въ его глазахъ. Невидимая тѣнь преслѣдовала ее и днемъ. Ей казалось, что кто-то невидимый стоитъ за ея стуломъ, и, гуляя въ саду, она слышала шаги за собой. Этотъ проклятый домъ былъ наполненъ этой женщиной. Разъ она ясно слышала чей-то шопотъ въ саду. Кто-то назвалъ ее во имени, и она опрометью бросилась на террасу, какъ ребенокъ, испугавшійся собственной тѣни. Вмѣстѣ съ тѣмъ Варварѣ Ивановнѣ страстно хотѣлось увидѣть эту таинственную женщину, по крайней мѣрѣ узнать, какая она была: высокая, тонкая, брюнетка или блондинка? Оставшійся послѣ Чащина садовникъ хорошо ее зналъ, но отличался неразговорчивостью и на разспросы барыни отвѣтилъ довольно сурово:
— Что тутъ разсказывать… Извѣстно: грѣхъ.
Старую барыню помнила старуха, которая приходила полы мыть, но при всемъ желаніи не умѣла ничего разсказать.
— Хорошая была барыня… Великатная… Плакала часто, потому какъ Господь обидѣлъ дѣтками… Придетъ къ намъ на деревню и съ нашими ребятишками возится… Добрая была душенька, а только Богъ вѣку не далъ.
Варвара Ивановна настойчиво искала хоть какихъ-нибудь слѣдовъ своей таинственной предшественницы и только въ бесѣдкѣ, на колоннѣ, нашла двѣ переплетенныхъ между собой буквы, вырѣзанныхъ ножикомъ, — И и А. Она поняла, почему Мухинъ хотѣлъ застрѣлиться именно въ бесѣдкѣ. Да, у нихъ здѣсь были свиданія, можетъ-быть, здѣсь они обмѣнялись первымъ поцѣлуемъ, сюда она торопливо шла вечеромъ, скрываясь отъ собственной тѣни, и здѣсь же мечтала о немъ, объ этомъ недостойномъ и низкомъ человѣкѣ. Варварѣ Ивановнѣ начинало казаться, что все это дѣлала она сама, и что ея уже нѣтъ на свѣтѣ, и что въ бесѣдку приходитъ уже только ея печальная тѣнь. Она по цѣлымъ часамъ сидѣла въ бесѣдкѣ, ожидая чего-то и чувствуя, что поступаетъ нехорошо. Ей дѣлалось совѣстно, но она не имѣла силъ уйти отсюда, съ этого проклятаго мѣста, и снова переживала собственное прошлое, которое неразрывно было связано съ настоящимъ.
Она была двадцатилѣтней дѣвушкой, когда познакомилась съ нимъ на морскомъ берегу, въ Финляндіи. Тогда ему было за тридцать. Это былъ левъ курорта, беззаботный, веселый, жизнерадостный. Ему все улыбалось, и всѣ ему улыбались. Одно его присутствіе, какъ солнечный лучъ, вносило какую-то радость, и всѣ точно чувствовали себя легче. Курортъ былъ до невозможности скучный, и такой кавалеръ, какъ Мухинъ, являлся для дамскаго общества настоящей находкой. Онъ, кстати, умѣлъ и ухаживать какъ-то безобидно, — ухаживалъ сразу за всѣми. Между прочимъ, и Варвара Ивановна не избѣгла общей участи. Этотъ дамскій баловень то ухаживалъ за ней, то не замѣчалъ, то начиналъ преслѣдовать своими безконечными шутками. Она даже нѣсколько разъ плакала потихоньку, проклиная собственную ненаходчивость.
— Я васъ ненавижу, — сказала она ему однажды вполнѣ откровенно.
Онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее и улыбнулся одними глазами, какъ умѣлъ это дѣлать онъ одинъ.
— Очень ненавидите? — спросилъ онъ потомъ съ фамильярностью избалованнаго человѣка.
— Да, какъ умѣю. За что вы меня преслѣдуете?
Онъ опять засмѣялся и ничего не отвѣтилъ. Послѣ этой мимолетной сцены Варварѣ Ивановнѣ начало казаться, что онъ потихоньку наблюдаетъ ее и относится съ уваженіемъ. О, она чувствовала на себѣ теплоту этихъ чудныхъ глазъ и переживала сладкое волненіе просыпавшейся женщины. Вѣроятно, такъ же смутно волнуется похороненное въ землѣ зерно, когда его согрѣетъ первый весенній солнечный лучъ. Она не отдавала себѣ отчета, что съ ней дѣлается, и только чувствовала, что ей хорошо, чудно хорошо, какъ еще никогда не бывало. Другія водяныя дамы замѣтили ея счастливое на строеніе и завидовали ей, какъ счастливой избранницѣ, — вѣдь любовь заразительна, какъ всякая другая болѣзнь, и для всѣхъ было ясно, что Мухинъ въ концѣ концовъ сдѣлаетъ Варварѣ Ивановнѣ предложеніе.
Поощренная этими маленькими успѣхами, дѣвушка быстро пошла впередъ, тѣмъ болѣе, что водяной левъ въ ея присутствіи началъ теряться и не разъ попадалъ въ очень смѣшное положеніе. Роли перемѣнились. Теперь уже Варвара Ивановна преслѣдовала зазнавшагося баловня.
Но эта опасная игра закончилась совершенно неожиданно. На одномъ изъ пикниковъ, которые такъ мило умѣлъ устраивать Аркадій Степанычъ, Варвара Ивановна находилась въ особенно счастливомъ настроеніи. Пикникъ закончился прогулкой въ сосновомъ лѣсу, гдѣ «не было дорожекъ», что составляло особенную прелесть. Компанія разбилась сама собой на парочки, и Варвара Ивановна осталась съ глазу на глазъ съ Мухинымъ. Они шли подъруку по сосновой чащѣ, гдѣ такъ и обдавало смолистымъ застоявшимся ароматомъ.
— Вы не боитесь? — спрашивалъ Мухинъ, прижимая къ себѣ руку дѣвушки.
— Я? Вотъ это мило…
Ей вдругъ сдѣлалось какъ-то особенно легко. Голова чуть-чуть кружилась. А онъ говорилъ о своей любви, о своихъ страданіяхъ, о томъ, что не узнаётъ самого себя, что ему жизнь опостылѣла, что онъ покончитъ съ собой, если не встрѣтитъ сочувствія. Она молчала, чувствуя, какъ вся дрожитъ и какъ у нея захватываетъ духъ. Какая чудная минута, сколько поэзіи…
— Всего одно слово, Варвара Ивановна… Варя…
И это послѣднее слово было сказано.
V.
правитьНа другой день Мухинъ исчезъ, оставивъ послѣ себя письмо, жалкое, унизительное, обидное. Онъ писалъ, что уѣзжаетъ по неотложнымъ дѣламъ всего на нѣсколько дней, но это была жалкая ложь, сквозившая въ каждой буквѣ. Варвара Ивановна поняла, что весь расчетъ построенъ только на томъ, чтобы выиграть время и дать ей срокъ прійти въ себя и одуматься. Она не плакала и наружно ничѣмъ не выдала себя, продолжая прежній образъ жизни. Привозившая ее на морскія купанья тетка ничего не подозрѣвала, какъ и всѣ другіе, хотя дамы, участвовавшія въ пикникѣ, поглядывали на нее съ загадочными улыбками, и каждый такой взглядъ кололъ и рѣзалъ ее. Но приходилось все переносить и дѣлать видъ, что ничего не замѣчаешь. Всякая мысль о счастьѣ въ будущемъ была закрыта навсегда. Дѣвичьи гордыя мечты разлетѣлись дымомъ. На общепринятомъ жаргонѣ это называлось «дѣвушкой съ прошлымъ».
Да, это было проклятіе, нѣчто въ родѣ первороднаго грѣха. Съ морского берега Варвара Ивановна вернулась домой совершенно другимъ человѣкомъ. Приходилось начинать новую жизнь, чтобы искупить свою невольную ошибку. Но развѣ для женщины есть искупленіе? Развѣ женщинѣ что-нибудь прощается? Мужчина дѣлаетъ, что хочетъ, и ему все сходитъ съ рукъ. У Варвары Ивановны было нѣсколько жениховъ, но раньше она медлила выборомъ, потому что не любила ни одного. Они бывали въ домѣ, говорили приторныя любезности, позволяли себѣ почтительно ухаживать за ней, насколько это позволялось приличіями. А теперь? Боже мой, если бы они узнали, что она такое, съ какимъ презрѣніемъ всѣ они отвернулись бы отъ нея. О, она теперь въ каждомъ мужчинѣ начала видѣть своего злѣйшаго врага, человѣка, который по праву и безъ сожалѣнія броситъ въ нее первый камень…
И за всѣмъ тѣмъ ей приходилось разыгрывать роль дѣвушки-невѣсты, выѣзжать въ концерты, на балы, вообще продѣлывать тотъ обязательный кругъ удовольствій, который полагается дѣвушкамъ въ ея положеніи. Тогда они жили въ Петербургѣ, у отца былъ большой кругъ знакомства, и жизнь катилась быстро. Но она не могла такъ продолжаться вѣчно, и Варвара Ивановна начала чувствовать себя лишней въ родной семьѣ. Это было гнетущее сознаніе.
— Отчего ты не хочешь выходить замужъ? — ласково допытывался отецъ.
— Такъ, папа… Мнѣ никто не нравится.
— Гм… да… Прежде это дѣлалось иначе, а нынче дѣвушки иногда требуютъ невозможнаго. Нельзя для каждой найти героя… А время идетъ да идетъ, Варя. Не успѣешь оглянуться, какъ… Впрочемъ, я это такъ говорю, къ слову. Всякое принужденіе я считаю безнравственнымъ…
Какъ ей хотѣлось броситься къ отцу на шею и разсказать ему все, выплакать свое дѣвичье горе и вымолить прощеніе, но какая-то неопреодолимая сила удерживала ее отъ такого объясненія. Ей дѣлалось страшно жаль отца.
Зимой она встрѣтила случайно Мухина въ концертѣ. У нея заходили круги предъ глазами. Онъ подошелъ къ ней съ улыбкой, какъ добрый старый знакомый.
— Какъ странно, что мы до сихъ поръ не встрѣчались нигдѣ…
Она молчала и только смотрѣла на него глазами, полными отчаянія.
Онъ былъ красивъ попрежнему и попрежнему жизнерадостенъ. Можетъ-быть, онъ былъ счастливъ, и за нимъ ревниво слѣдила не одна пара женскихъ глазъ. А она даже не могла отойти отъ него, чтобы не выдать себя головой. Это его даже заинтриговало, и его красивые глаза затеплились предательской теплотой. Она что-то такое болтала и даже смѣялась, такъ что онъ наконецъ проговорилъ:
— А вы умненькая…
Это замѣчаніе для нея было ударомъ хлыста, и она почувствовала даже физическую боль, какъ отъ удара. Но въ этотъ же моментъ ей сдѣлалось все понятнымъ. Господи, вѣдь она человѣкъ, живой человѣкъ, и еще цѣлая жизнь впереди… О, она будетъ жить и будетъ давать жизнь другимъ и въ этой повторенной жизни найдетъ свое оправданіе. Кому нужно ея горе, ея отчаяніе, ея слезы?
Въ теченіе двухъ сезоновъ она отыскивала себѣ мужа. Иллюзій больше уже не существовало, золотые сны юности погасли, и приходилось обратиться къ прозѣ. Развѣ одна она такая несчастная? Развѣ всѣ дѣвушки, которыя выходятъ по любви, счастливы? Развѣ одна ошибка губитъ всего человѣка? Въ Варварѣ Ивановнѣ съ томительной жаждой проснулась женщина, та женщина, которая вся уходитъ въ свое гнѣздо, въ свои маленькія семейныя радости. О, она будетъ чудной женой, матерью и другомъ того человѣка, который смѣло протянетъ ей руку.
И такой человѣкъ нашелся. Это былъ Павелъ Васильевичъ Говоровъ, тогда скромный чиновникъ, который бывалъ у нихъ въ домѣ и оставался всегда въ тѣни, какъ въ пьесахъ лица безъ рѣчей. Варвара Ивановна и раньше чувствовала, что нравится ему. Онъ такъ хорошо смотрѣлъ на нее. Какъ партія, Говоровъ не представлялъ собой ничего завиднаго, но его можно было вытащить въ люди, какъ человѣка вполнѣ честнаго и труженика. Онъ не смѣлъ даже ухаживать за ней, какъ это дѣлали другіе, и Варварѣ Ивановнѣ нравилось это молчаливое обожаніе. Она чувствовала, что именно этому человѣку можетъ сказать все, какъ никому другому. Объясненіе произошло совершенно неожиданно. Какъ-то они остались въ гостиной вдвоемъ, и онъ проговорилъ:
— Варвара Ивановна, мнѣ кажется, что у васъ что-то есть на душѣ… Простите, я не имѣю права на такой вопросъ, но…
— Вы угадали…
Она смотрѣла прямо ему въ глаза, точно хотѣла видѣть въ нихъ все свое будущее. Да, онъ былъ тотъ хорошій человѣкъ, котораго ей недоставало. Она даже помогла ему выговорить роковое признаніе.
— Я не скажу, что могу вамъ отвѣтить той же монетой, — отвѣтила она, еще разъ наблюдая его. — Но скажу одну вещь, которую никто больше отъ меня и никогда не услышитъ. Я слишкомъ много пережила и мучилась, чтобы повторяться…
Она съ полной откровенностью разсказала ему про свои неудавшійся романъ, продолжая его наблюдать.
Онъ выслушалъ ее терпѣливо до конца и проговорилъ:
— Если только въ этомъ дѣло, Варвара Ивановна… О, Боже мой, если бы вы знали, что у меня сейчасъ на душѣ!..
Это не было даже великодушіемъ. Павелъ Васильичъ былъ просто по натурѣ глубоко честнымъ человѣкомъ, а любовь освящала все. Онъ отнесся къ Варварѣ Ивановнѣ, какъ къ больному ребенку, и успокаивалъ ее такъ просто и хорошо
— О прошломъ никогда не будетъ сказано ни одного слова: оно умерло, — рѣшилъ онъ. — Я только простой и любящій человѣкъ… Вы не раскаетесь, что пойдете со мной по одной дорогѣ.
И онъ сдержалъ свое слово. Первое, что сдѣлали молодые, это уѣхали въ Москву, чтобы навсегда покончить съ тяжелыми петербургскими воспоминаніями. Говоровъ отказался отъ всякой протекціи своей вліятельной жениной родни и остался такимъ же труженикомъ, какимъ былъ до женитьбы. Появленіе перваго ребенка окончательно изгладило всѣ слѣды прошлаго.
Варвара Ивановпа была счастлива въ своей семейной жизни, и новыя заботы, интересы и стремленія затушевали прошлое. Мужа она глубоко уважала, хотя и не любила его такъ, какъ описываютъ въ романахъ. Она была довольна своимъ тихимъ семейнымъ счастьемъ и ничего лучшаго не желала. Жизнь текла въ маленькомъ масштабѣ, и какое-нибудь пріобрѣтеніе собственной дачи являлось уже крупнымъ событіемъ.
И вдругъ это мирное существованіе нарушилось неожиданнымъ появленіемъ Аркадія Степаныча, появленіемъ въ такой момента, когда этого никто бы не могъ предвидѣть. Варвара Ивановна еще разъ пережила страшную пытку, и ей казалось, что она обманываетъ мужа, скрывъ отъ него, что такое этотъ Мухинъ. Но зачѣмъ было тревожить Павла Васильича? А тутъ еще тѣнь этой Вѣры Ѳедоровны, которая преслѣдовала Варвару Ивановну по пятамъ.
Вотъ о чемъ раздумалась Варвара Ивановна, сидя сегодня въ своей бесѣдкѣ. Сколько было пережито… Мухинъ опять пропалъ безъ вѣсти. Она не знала ничего о его существованіи уже лѣтъ десять. Жизнь шла своей колеей, и буквы, вырѣзанныя на колонкѣ, скоро исчезнутъ. Варвара Ивановна больше не волновалась. Все понемногу было забыто, до скорбной тѣни безвременно погибшей идеальной женщины включительно. Развалилась и самая бесѣдка, гдѣ желалъ застрѣлиться Мухинъ, — ее даже нельзя было ремонтировать, а приходилось строить новую. На сгнившихъ деревянныхъ ступенькахъ прорастала зеленая трава, крыша покрылась бурыми пятнами мха, а изъ водосточной трубы росла молоденькая березка. Время дѣлало свое дѣло.
А сколько затаенной ласки въ этомъ осеннемъ солнцѣ, точно оно не вѣритъ уже самому себѣ, сколько какой-то больной поэзіи въ блекнущихъ тонахъ умирающей зелени, въ этой прозрачности ненасыщеннаго испареніями воздуха, въ каждой линіи точно просвѣтленнаго пейзажа. По аналогіи Варварѣ Ивановнѣ припомнилось свое собственное лицо, на которое она сегодня обратила особенное вниманіе въ зеркалѣ. У ней уже давно появились морщинки вокругъ глазъ, тонъ кожи сдѣлался дряблымъ, въ волосахъ сквозила сѣдина, зубы потеряли прежнюю свѣжесть — куда что дѣвалось… Старухой она еще не была, но уже перешагнула за роковую черту своего критическаго возраста. Ей по пути припомнились строфы безвременно погибшаго поэта:
Гроза умчалась въ даль, минувшее забыто,
И голосъ внутренній мнѣ говоритъ порой:
Да ужъ не сонъ ли все, что было пережито
И передумано тобой?
VI.
правитьИзъ своей бесѣдки Варвара Ивановна могла видѣть почти всю деревню, теперь безмолвную и точно заснувшую… Страда кончилась, и большинство мужиковъ отправилось на заработки въ Москву. Дома остались только бабы., старики и дѣти. Но спокойствіе деревушки было только кажущееся. Тамъ свои драмы и даже слишкомъ много драмъ для такого захолустья. Возвращавшіеся съ заработковъ мужики часто до полусмерти били провинившихся женъ. Одинъ садовникъ Иванъ Никитичъ чего стоилъ. Степенный и разсудительный мужикъ по наружному виду, онъ страдалъ неизлѣчимымъ порокомъ сердца и постоянно мѣнялъ свои привязанности. Главнымъ образомъ онъ наслаждался жизнью зимней порой, когда мужиковъ не было дома, и, кажется, пользовался большимъ успѣхомъ у деревенскихъ скучающихъ дамъ, несмотря на свои за-пятьдесятъ лѣтъ. Мужики грозились его убить и не разъ приходили жаловаться «барину» Павлу Васильичу на змѣя. Ничего комичнѣе нельзя было представить себѣ, какъ Павелъ Васильичъ въ такіе моменты. «Баринъ», во-первыхъ, конфузился самъ, а потомъ виновато повторялъ:
— Хорошо, я поговорю съ нимъ…
Это былъ стереотипный отвѣтъ, и мужики впередъ знали, что ничего другого не получатъ, и все-таки шли жаловаться. Еще было хуже, когда являлась какая-нибудь баба, которая начинала причитать и голосить. Тутъ ужъ Павелъ Васильичъ окончательно терялся. Вообще Иванъ Никитичъ доставлялъ немало непріятныхъ минутъ, и его все-таки держали, потому что никто не могъ себѣ представить дачи безъ Ивана Никитича.
Раздумье Варвары Ивановны было нарушено тяжелыми шагами. Къ бесѣдкѣ медленно шелъ Иванъ Никитичъ, о которомъ она сейчасъ только думала, и несъ въ рукахъ письмо.
«Это отъ Гриши», — съ радостью подумала Варвара Ивановна.
— А я васъ, значитъ, по всему дому обыскивалъ, — грубовато проворчалъ Иванъ Никитичъ, снимая шапку и подавая письмо.
Письмо было довольно полновѣсное, и по адресу Варвара Ивановна не могла догадаться, отъ кого оно могло быть. Нетерпѣливо разорвавъ конвертъ, она прочла сначала подпись и торопливо спрятала письмо. Это было письмо отъ Аркадія Степаныча. О, она отлично знала его почеркъ, но теперь онъ измѣнился, — буквы точно похудѣли и высохли. Это былъ типичный старческій почеркъ.
— Иванъ Никитичъ, вы можете уходить, — замѣтила Варвара Ивановна, чувствуя, какъ начинаетъ краснѣть.
— Слушаю-съ…
Онъ еще постоялъ немного, повертѣлъ шапку и зашагалъ назадъ.
«Что можетъ писать этотъ ужасный человѣкъ?» — съ тревогой думала Варвара Ивановна, повертывая въ рукахъ желтый конвертъ и такого же цвѣта кругомъ исписанные листы почтовой бумаги, они напоминали feuille morte.
Одно мгновеній она пожалѣла, что распечатала это несчастное письмо, которое нужно было просто разорвать и бросить, не читая. Но женское любопытство превозмогло, да и письмо было необыкновенное, цѣлыхъ четыре листа. Она оглянулась и принялась за чтеніе.
"Дорогая Варвара Ивановна, простите, что я такъ васъ называю, не имѣя на это ни малѣйшаго права… Но есть вещи, которыя возвращаютъ всѣ права. Представьте себѣ, что вы читаете письмо мертваго человѣка, а смерть даетъ право сказать послѣднее предсмертное слово. Когда вы съ негодованіемъ разорвете конвертъ моего посланія, его авторъ будетъ представлять собой только эссенцію праха. Завтра вы прочтете въ газетахъ извѣстіе, что вашъ покорный слуга покончилъ свое существованіе и оставилъ стереотипную записку: «Въ смерти моей прошу никого не обвинять». Мнѣ нравится эта фраза, превратившаяся въ математическую формулу, а для меня она является общимъ знаменателемъ всей моей безпутной жизни. Я могъ бы прибавить къ ней кое-что, въ родѣ того, что въ самомъ себѣ убиваю своего злѣйшаго врага, который испортилъ самому себѣ всю жизнь. Мнѣ даже не на что оглянуться, некому сказать своего послѣдняго слова, кромѣ васъ, васъ, которая проклинала меня цѣлую жизнь. Знаете, всѣ друзья пристрастны и только враги справедливы — вотъ причина, по которой я пишу именно вамъ. Мнѣ кажется, что вы ошибались относительно меня и будете теперь вполнѣ безпристрастны уже по одному тому, что мертвые лишены возможности защищаться.
"Я вижу негодованіе на вашемъ лицѣ, я читаю ваши мысли: «человѣкъ не можетъ даже умереть безъ театральнаго эффекта». Можетъ-быть, вы и правы. Во всякомъ случаѣ, не желаю спорить, тѣмъ болѣе, что каждый изъ насъ актеръ и, къ несчастію, довольно неудачный. Я все дѣлаю отступленія и не говорю главнаго. Знаете, что меня навело на мысль о самоубійствѣ? Она бывала у меня и раньше, въ моменты, когда я хотѣлъ быть порядочнымъ человѣкомъ, но какъ-то все не выходило, до послѣдняго раза включительно, когда такъ неожиданно помѣшали вы. Да, вы… Но и это прошло, а сейчась я хочу позволять себѣ уже настоящую роскошь, именно, убить себя только для самого себя. Никакой другой посторонней причины… Да, такъ возвращаюсь къ току моменту, какъ это случилось. Дѣло было за обѣдомъ. Въ послѣднее время я любилъ покушать, — первый признакъ наступающей старости. Я тщательно выбиралъ и обдумывалъ каждое кушанье, впередъ его смаковалъ и увлекался этими плодоядными соображеніями. Что можетъ быть хуже человѣка, который уже думаетъ объ ѣдѣ? Такъ дѣло было за обѣдомъ… Мнѣ подали рябчика, приготовленнаго поваромъ но моему спеціальному заказу. Я сталъ обгладывать косточку и вдругъ… у меня выпадаетъ передній зубъ. Кажется, обстоятельство по существу дѣла самое ничтожное, но меня оно повергло въ отчаяніе, доказательство котораго — отодвинутый въ сторону несчастный рябчикъ. Вѣдь это была первая повѣстка наступающей старости… Вывалится и второй зубъ, глаза помутнѣютъ, — лысина, говоря между нами, у меня уже давненько, — ноги будутъ дрожать, на лицѣ появятся старческія морщины… Бррр!.. У меня что-то протестовало внутри противъ такого позорнаго уничтоженія. Да. Не хочу, не хочу, но хочу…
"Васъ удивляетъ, что такіе пустяки, какъ выпавшій зубъ, нагнали на меня смертельный страхъ. Я скажу вамъ больше: я плакалъ… Меня ужаснула та пропасть, по краю которой я столько лѣтъ ходилъ, какъ лунатикъ или загипнотизированный. Вѣдь надъ каждымъ изъ насъ виситъ Дамокловъ мечъ: сегодня есть человѣкъ, а завтра его не стало. Прибавьте къ этому, что каждый именно себя одного считаетъ по преимуществу порядочнымъ человѣкомъ, безъ котораго весь міръ потеряетъ свое равновѣсіе. Я имѣлъ общую слабость тоже считать себя порядочнымъ человѣкомъ, больше — хорошимъ. Не улыбайтесь горько надъ этимъ скромнымъ признаніемъ, а терпѣливо дочитайте мое посланіе до конца. Итакъ, я хорошій человѣкъ, т.-е. хорошій въ собственныхъ глазахъ, а если иногда отступалъ отъ прописной морали, то виной всему проклятый темпераментъ. Меня всю жизнь преслѣдовала боязнь жизни, и я поэтому не умѣлъ ни любить по-настоящему, ни ненавидѣть, ни пристроиться къ чему-нибудь. Это не байронизмъ, когда люди считали себя разочарованными во всемъ, — нѣтъ, просто боязнь жизни, вѣчное ожиданіе чего-то лучшаго, настоящаго, что придетъ само собой и захватитъ васъ.
«Вы даже не можете сказать, что я злой человѣкъ, а между тѣмъ у меня на совѣсти цѣлый рядъ такихъ проступковъ, которые впору закоренѣлому злодѣю или дикому звѣрю. Я выходилъ на ловитву съ улыбкой и губилъ свою жертву съ поцѣлуями… Лучшія, самыя святыя чувства втаптывались въ грязь и — что самое скверное — оставляли въ душѣ даже пріятное впечатлѣніе. Удовлетворялся самый низкій сортъ эгоизма, а душа спала глубокимъ сномъ… Въ этомъ смыслѣ я совершенно согласенъ съ афоризмомъ, что жизнь есть глубокій сонъ. Низость надъ женщиной мы называемъ побѣдой; человѣкъ, который одержалъ цѣлый рядъ такихъ побѣдъ, пользуется чуть не общественнымъ почетомъ. Да, душа спала, и я, собственно говоря, былъ не хуже и не лучше другихъ… И вотъ теперь, когда душа проснулась, мнѣ страшно даже оглянуться назадъ. Вѣроятно, то же самое испытываетъ человѣкъ, убѣгающій отъ хищнаго звѣря и чувствующій, какъ онъ обезсиливаетъ и вотъ-вотъ падетъ… Но я имѣлъ рѣшимость и твердость оглянуться — и въ этомъ моя погибель, т.-а не въ этомъ, а во всемъ прошломъ. Вѣдь я жилъ звѣремъ и умираю звѣремъ…»
VII.
правитьЧтеніе этого посланія было прервано появленіемъ Павла Васильича. Онъ вошелъ въ бесѣдку своей лѣнивой, развалистой походкой, лѣниво посмотрѣлъ на открывавшійся изъ бесѣдки видъ и лѣниво проговорилъ:
— Рѣшительно не понимаю, что хорошаго ты находишь сейчасъ въ этой милой природѣ… Вода въ рѣкѣ какого-то деревяннаго цвѣта, трава пожелтѣла, деревья скоро будутъ голыя, да еще, того гляди, дождь пойдетъ.
Павелъ Васильичъ даже зѣвнулъ и только теперь замѣтилъ письмо, которое держала жена въ рукѣ.
— Это отъ кого столько написано? О, какъ много… Сочинитель какой-то.
— Сумасшедшій сочинитель…
— Я терпѣть не могу писемъ, да кстати и людей, которые теряютъ на нихъ время. Можно и на словахъ сказать, если ужъ такъ нужно…
— Нѣтъ, бываютъ очень интересныя письма…
— Вотъ что, Варвара Ивановна… Ты дочитаешь письмо и придешь, а то кухарка нападетъ на меня относительно завтрака.
— Хорошо, я сейчасъ…
Варвару Ивановну немного кольнуло, что мужъ даже не поинтересовался, отъ кого было письмо. Правда, что онъ вообще изъ принципа никогда не касался ея корреспонденціи, но сейчасъ ей почему-то хотѣлось, чтобы онъ спросилъ. Другіе мужья выслѣживаютъ и ловятъ каждое письмо, ревнуютъ женъ къ каждому почтовому конверту, а этотъ даже и не взглянулъ. Потомъ Варвара Ивановна по непонятной ассоціаціи идей вздохнула. Вѣдь слѣдятъ мужья за молодыми женами, а она…
Она принялась за письмо. Оставалось читать еще цѣлую половину.
"Мои мысли, дорогая Варвара Ивановна, не совсѣмъ въ порядкѣ и немного путаются, и я все время пишу какъ будто предисловіе къ чему-то, а главное остается впереди. Вѣдь и вся наша жизнь походитъ тоже на какое-то неудачное предисловіе къ чему-то… за которымъ прямо «начинается конецъ». Средины, настоящаго, главнаго и нѣтъ… Но перехожу наконецъ къ главному. Я уже признался, что имѣю нахальство считать себя хорошимъ человѣкомъ, хотя и реализованнымъ не совсѣмъ удачно. Теперь дальше. Мужчины дѣлятся, по-моему, на два сорта: тѣ, для которыхъ женщина составляетъ все, цѣль и смыслъ жизни, и тѣ, для которыхъ женщина только одна сторона жизни и иногда очень маленькая сторона, какъ примѣчаніе къ ученому сочиненію. Я отношу себя къ первому разряду, съ тѣмъ дополненіемъ, что всегда уважалъ женщину, любилъ ее, боготворилъ… Васъ это удивляетъ, а между тѣмъ это такъ. Боже мой, сколько доказательствъ я могъ бы представить! Цѣлая литература женскихъ упрековъ, жалобъ, слезъ, угрозъ, проклятій и еще проклятій…
«Говоря откровенно, я до сихъ поръ не могу понять того психологическаго процесса, при помощи котораго любовь превращается въ ненависть. Подозрѣваю, что это такъ же неизбѣжно, какъ превращеніе свѣта въ тьму. Если только была любовь, она должна превратиться въ ненависть, и только за ея отсутствіемъ возможно то сѣренькое и безцвѣтное существованіе, которое люди привыкли почему-то называть счастьемъ. Прибавьте къ этому, что любовь слишкомъ интенсивное чувство, чтобы продолжаться, — она одинъ моментъ, мигъ, какъ блескъ молніи. Весь вопросъ только въ томъ, какой міръ, какую картину освѣтитъ эта молнія. Мои молніи блистали въ пустотѣ… Между тѣмъ только въ этотъ моментъ душа мужчины поднимается во весь ростъ, и каждый мужчина есть то, какъ онъ умѣлъ любить. Сильную любовь называютъ еще страстью, но такъ какъ я не признаю ни маленькой ни средней любви, то не буду спорить о тонкостяхъ номенклатуры. Любовь одна, какъ одна жизнь у человѣка и какъ самъ онъ одинъ. И я тащилъ по грязи единственное святое чувство, оставляя послѣ себя заразу… Мой послѣдній опытъ была Вѣра Ѳедоровна. Какое это было чистое, идеальное и глубоко честное существо!.. Наша любовь походила на тѣ зарницы, которыя въ лѣтніе душные вечера сверкаютъ на далекомъ горизонтѣ и не даютъ грома. Это поддѣлка подъ настоящій громъ, который убиваетъ, разряжая атмосферу. Вѣра Ѳедоровна глубоко ошиблась, принявъ мои зарницы за молнію… Но предъ ея глазами раскрылся такой необъятный міръ, такая необъятная неправда, что она не пожелала больше жить. Все равно такого другого момента не будетъ, значитъ, не стоитъ жить. Логика самая неопровержимая…»
Варвара Ивановна задумалась и вздохнула. Она вѣдь тоже не любила, напуганная первымъ опытомъ… Вся жизнь прошла какъ-то изъ милости, съ вѣчнымъ страхомъ вызвать тѣнь рокового прошлаго, Она долго сидѣла, опустивъ руку съ письмомъ. На глазахъ у нея выступили слезы, но это были уже холодныя слезы, какъ осенній иней.
"Еще нѣсколько словъ… Въ послѣднее время меня какъ-то особенно часто посѣщали тѣни моего прошлаго. За что меня любили эти женщины, если каждый любитъ въ другомъ только самого себя? Значитъ, ошибка была уже въ ихъ натурѣ, а я являлся только фатальнымъ исполнителемъ предначертаній судьбы. Боже мой, до какихъ софизмовъ можетъ дойти человѣкъ, когда онъ боится старости! Нѣтъ, я ничего не боюсь, и въ этомъ мое оправданіе, если какое-нибудь оправданіе возможно и нужно вообще. Я, какъ человѣкъ, совершившій тяжелое уголовное преступленіе (моя жизнь уже есть преступленіе), по тысячѣ тысячъ разъ возвращался къ отдѣльнымъ эпизодамъ этого преступленія. Вѣдь это ужасно… А теперь у меня явилась роковая мысль, что слѣдовало жить совершенно не такъ, и слѣдовательно необходимо передѣлать себя, измѣнить весь образъ жизни и жить по-новому. Боже мой, сколько жесточайшей ироніи въ этой простой мысли… Развѣ я могу вернуться назадъ? И кому какая польза въ моемъ раскаяніи, когда мое время ушло? Я только теперь, какъ очнувшійся лунатикъ, понялъ, что стою на краю пропасти и что вернуться назадъ не могу, слѣдовательно…
"Послѣднее слово. Меня поразила мысль, что самая добродѣтель существуетъ только для сильныхъ, молодыхъ, красивыхъ, равно какъ и порокъ. Есть роковой предѣльный возрастъ, который въ жизни наступаетъ гораздо раньше, чѣмъ по Уложенію о наказаніяхъ. Развѣ я, вашъ покорный слуга, въ настоящемъ своемъ видѣ представляю хоть какую-нибудь малѣйшую опасность, способную нарушить спокойствіе общества? Нимало. Недавно я встрѣтилъ на улицѣ хорошенькую женщину, которая шла прямо на меня. Я инстинктивно прибодрялся и посмотрѣлъ ей съ своимъ обычнымъ нахальствомъ, но она взглянула на меня такими равнодушными глазами, какими смотрятъ на могильную плиту съ полустертой надписью. Въ этомъ взглядѣ былъ мой смертный приговоръ… Мнѣ сдѣлалось совѣстно до слезъ. Боже! Теперь хорошенькія женщины улыбаются уже другимъ счастливцамъ, любятъ, боятся потерять, проклинаютъ и ненавидятъ. Меня даже и ненавидѣть теперь не стоитъ… Не правда ли? А впереди остается медленное разложеніе и еще большій позоръ. Я нахожу это несправедливымъ и желаю раскланяться съ здѣшнимъ міромъ, какъ говорятъ китайцы. О, довольно, довольно… Моя осень наступила, и я не хочу дожидаться зимы. Прощайте, нѣтъ — до свиданія.
«Р. S. Мнѣ кажется, что когда-то вы немножко любили, и мнѣ хочется немножко вашей жалости, чудной женской жалости, — вѣдь жалѣютъ только дурныхъ людей».
Дальше слѣдовала еще приписка:
«Р. P. S. А вѣдь я могъ бы быть совсѣмъ хорошимъ человѣкомъ… Мнѣ страстно кому-то хочется сказать, чтобы онъ не повторялъ моихъ ошибокъ. Я даже чувствую какой-то зудъ проповѣдничества и поученій. А впрочемъ, не стоитъ говорить о такихъ деликатныхъ матеріяхъ. Еще разъ: до свиданія. Я даже тороплюсь потерять время, котораго у меня осталось такъ немного… Могшій, но не умѣвшій васъ любить Аркадій Мухинъ».
На этотъ разъ Мухинъ сдержалъ слово. На другой день за завтракомъ садовникъ Иванъ Никитичъ подалъ свѣжую газету съ извѣстіемъ о самоубійствѣ Мухина. Это была та послѣдняя волна, которую оставляетъ послѣ себя упавшій въ воду камень. Варвара Ивановна вышла изъ-за стола, чтобы скрыть выступившія на глазахъ слезы. Она плакала о самой себѣ…
1896.