Ликвидация (Аверченко)
| Ликвидация |
| Опубл.: 1912. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 4. Чёрным по белому. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2012. — az.lib.ru • Дешёвая юмористическая библиотека Сатирикона, Выпуск 83, 1912 |
Вызванные в участок обыватели, сидели на деревянном диванчике, тесно прижавшись друг к другу, и недоумевали.
— Может, налог новый хотят объявить?
— Хватили. Для этого и вызывать не станут. Просто — возьмут.
— А то, может, распоряжение какое-нибудь… Что, мол, на основании чрезвычайной охраны, предлагается жителям не иметь при себе и употреблять в пищу — ничего круглого. Вроде, как на праздник Иоанна Крестителя.
— Да зачем же это?
— Мало ли. А то еще: при наличии признаков, кои знаменуют приращение семейства — заблаговременно выбирать на этот предмет из соответствующих учреждений необходимые документы, как-то: метрику, пачпорт и всякое такое.
— Вы скажете! А пол как же? А возраст?
— Можно беленькие штучки такие в пачпорте оставлять, пробельчики…
Во взорах виднелась тоска неизвестности.
— Господи! Скорее бы уж…
— Васятка! Ты, может быть, грешен чем?
— Чем же, Микита Кузьмич?!
— Бомбов не стряпаешь ли, часом?
— Господи, Боже ты мой! Скажут этакое. Я и во сне их не вижу.
— Ребята! Может быть, кто газетой балуется?
Солидный обыватель Ихневмонов вытащил из кармана газету и потряс ею в воздухе:
— «Голос Москвы».
— Книга, может, у кого?
Другой обыватель сконфуженно вытащил из кармана книжку и помотал перед носом соседей:
— «Джон Вильсон, известный сыщик. Шулер — убийца игроков».
Хотя ничего крамольного в книжке не было, но все, от скуки, обратили на нее внимание.
— Любопытное сочинение. Дозвольте, ваша милость, читнуть в ее.
— Пожалуйста. Может быть, пока г. околоточный выйдет, мы вслух почитаем.
— Правильно. Читай, Иван Диомидыч!
Скоро в передней участка зазвучал ровный, монотонный, без остановок, голос чтеца:
— В предместье Лондона Уайт-Чапель жил негоциант Эдуард Гаррисон. В одну туманную ночь в его квартире происходило вот что: какой-то замаскированный незнакомец, держа револьвер перед почтенным негоциантом, восклицал: где спрятаны твои банковые билеты, а то буду стрелять. — Негодяй, — воскликнул негоциант, — ты за это поплатишься…
Дверь отворилась и быстрой походкой, хмуря брови, вошел к заслушавшимся гражданам околоточный. Все встали.
— Изволили звать нас?
— Да-с. Изволил-с звать-с!
Молнии сверкали и сыпались из надзирателевых глаз так страшно, что у всех сердце екнуло.
— А ну-ка ты, как тебя… Иван Петров?
Околоточный поманил пальцем:
— Подойди-ка сюда. Подойди-ка…
Потом околоточный взглянул на какую-то бумажку, бывшую у него в руках, и спросил:
— А не скажешь-ли ты, Иван Петров, что ты делал 15 октября 1905 года в шесть часов пятнадцать минут вечера?
Иван Петров согнал с лица выражение ужаса и сделал вид, что задумался.
— Ну?
— Ваше благородие! Разве можно припомнить!
Околоточный сардонически захохотал.
— Еще бы! И не припомнишь ли ты, кто это 15 октября в шесть часов пятнадцать минут вечера аплодировал на митинге оратору по восхвалению забастовок и кричал ему после речи: «Правильно, товарищ Демьян! Лупи дальше!»
Мертвенно бледный стоял Иван Петров и беззвучно шевелил белыми губами.
— Ваше благородие! Нешто я… За что ж теперь-то… Четыре года прошло… Неужто вспоминать. Время такое было…
— Ага! Время такое? А ты знаешь, милый, чем это пахнет?
Иван Петров чистосердечно заявил, что не знает.
— Восхваление преступных деяний, натравливание… возбуждение…
— Господи! Нешто я один тогда? Все были. И Васятка вот был, и Микита Кузьмич…
— Те-те-те! Постой — запишу. Микита Кузьмич, говоришь? Василий… как тебя?
Василий пошатнулся и со свистом пролепетал непонятные слова:
— Ам… блям… бу-бу-бу…
Кто-то в углу истово перекрестился. Кто-то заплакал.
— Плакать после будете, — сухо сказал околоточный. — Иван Диомидов Лобзиков. Что вы делали в ночь с 17 на 18 октября 1905 года в трактире Трындина?
— Я-с… Ваше благородие! Ежели пьян был…
— Нет, ты не был пьян. А ты будешь привлечен за то, что собирал подписи под благодарственной телеграммой графу Витте и говорил слова: «Пью сие пиво за восстановление революционно-социалистической монархии народного благоустройства»… У нас, голубчик, все записано! Сознаешься?
— Казанская Божья Матерь! Микола Милостивый! Нешто упомнишь…
— Хорошо-с. Следствие это выяснит. Василий Васильев! Может быть, во избежание утомительного судебного следствия, ты скажешь нам, какую газету читал ты в десять с половиной часов утра 21 октября 1905 года, сидя на конке Ивановская-Дворянская?
— Ваше бл… Мало ли тогда… Действительно что… Припоминаю. Будучи тогда на конке-то, читал «Начало». Помню, ваше благородие, потому, что вы тогда сидели насупротив меня и читали «Новую Жизнь», издание господина Горького.
— Дурак! Мало ли что читал… Почем ты знаешь, для чего я читал? Я лицо должностное.
— Ваше благородие! Тогда у всех было «Начало»…
Надзиратель улыбнулся.
— Тогда было начало, а теперь — конец. То-то. Кто еще остался? Игнат Дубинин? Не припомнил ли бы ты, Игнат Дубинин, на что ты любовался с веселым лицом восемнадцатого октября 1905 года? И кто сказал тогда же с веселым лицом нелепую, оскорбительную для великого прошлого России фразу: «Вот теперь мы вздохнем свободно!» Ага! Теперь вздыхаете?
Когда закованную в кандалы группу лиц, состоящую из Ивана Петрова, Василия Васильева, Ивана Лобзикова, Никиты Кузьмина и Игната Дубинина, вели по улицам города, одна старуха, указывая на них кривым пальцем, рассказывала толстому лавочнику:
— Креста на них нет! Из восьми душ семью вырезали, бумажки делали и под четырех начальников по бомбе бросили! Сичас помереть!!