Викитека

Летопись моей музыкальной жизни (Римский-Корсаков)/9

< Летопись моей музыкальной жизни (Римский-Корсаков)

Глава IX


1868—1870


«Женитьба» М. П. Мусоргского. Концерты Русского музыкального общества. Смерть А. С. Даргомыжского. «Нижегородцы» и «Ратклифф» на Мариинской сцене. «Борис Годунов». Концерты Бесплатной музыкальной школы. «Млада» С. А. Гедеонова. Окончание оркестровки «Каменного гостя». Романсы[1].


Итак, к началу сезона 1868/69 года я оказался с оконченной вполне партитурой «Антара». Мусоргский вернулся в Петербург с готовым (в наброске для пения с ф-п) действием «Женитьбы» Гоголя. Бородин — с новыми отрывками для «Князя Игоря»[2], с начатками симфонии h-moll и с романсом «Морская царевна». Романсы же «Фальшивая нота» и «Отравой полны мои песни» были уже сочинены им раньше[3]. У Кюи же был окончен «Ратклифф», которого он немедленно и представил в театральную дирекцию. «Каменный гость» был также окончен, за исключением конца картины (со слов Лепорелло: «Вот ещё! куда как нужно!»), почему-то недосочиненного. В начале сезона вечера у Даргомыжского возобновились, «Каменный гость» исполнялся целиком. Немалый интерес вызвала и «Женитьба». Все были поражены задачей Мусоргского, восхищались его характеристиками и многими речитативными фразами, недоумевали перед некоторыми аккордами и гармоническими последовательностями. При исполнении сам Мусоргский со свойственным ему неподражаемым талантом пел Подколесина, Александра Николаевна — Фёклу, Вельяминов — Степана, Надежда Николаевна аккомпанировала, а в высшей степени заинтересованный Даргомыжский собственноручно выписал для себя партию Кочкарева и исполнял ее с увлечением. В особенности всех утешали Фекла и Кочкарев, распространяющийся об «экспедиторченках, канальченках», с презабавной характеристикой в аккомпанементе. В. В. Стасов был в восторге. Даргомыжский говаривал, что композитор немножко далеко хватил. Балакирев и Кюи видели в «Женитьбе» только курьёз с интересными декламационными моментами.

Сочинив действие, Мусоргский, однако, не решился продолжать «Женитьбу» и обратился мыслью к сюжету пушкинского «Бориса», за которого вскоре и принялся. Сверх того, он тогда же начал «Детскую»[4] — эту серию своеобразнейших произведений для голоса и фортепиано, превосходной исполнительницей которых явилась А. Н. Пургольд.

Здоровье Александра Сергеевича, страдавшего болезнью сердца, с осени 1868 года стало ухудшаться, и вечера его вскоре прекратились. «Если я умру, говаривал АС., — то Кюи докончит „Каменного гостя“, а Р.-Корсаков его наинструментует». До окончания «Каменного гостя» оставалось всего несколько стихов из сцены, как я уже упоминал. Кюи считался в нашем кружке за композитора по преимуществу вокального и оперного, так как «Ратклифф» был уже третьей его оперой, хотя «Кавказский пленник» и «Сын мандарина» на театре поставлены пока не были. Я же слыл за талантливого инструментатора. Способность к оркестровому колориту в связи с наклонностью к чистоте голосоведения и гармонии у меня действительно была, но опытности и основного знания не было. Не знал я скрипичных позиций, не знал хорошо штрихов; сбитый с толку берлиозовским Trate, я имел спутанное понятие о трубах и валторнах. Прочие члены кружка тоже этого не знали; Бородин, игравший на флейте и виолончели, знал несколько более.

Не упомню, в начале ли осени 1868 года или предыдущей весной, в послепасхальный сезон на Мариинской сцене дан был в первый раз вагнеровский «Лоэнгрин»[5]. Дирижировал К. Н. Лядов. Балакирев, Кюи, Мусоргский и я были в ложе вместе с Даргомыжским. «Лоэнгрину» было выражено, с нашей стороны, полное презрение, а со стороны Даргомыжского неистощимый поток юмора, насмешек и ядовитых придирок. А в это самое время «Нибелунги» уже были наполовину готовы и сочинены были «Нюренбергские певцы», в которых Вагнер опытной и умелой рукой пробивал дорогу искусству куда далее вперед по сравнению с нами, русскими передовиками! Не помню, тогда ли или по поводу более поздних представлений «Лоэнгрина» Кюи написал свою статью: «Лоэнгрин, или Наказанное любопытство». Статья эта была посвящена мне, хотя в «Петербургских ведомостях», где Кюи был рецензентом, об этом посвящении не упоминалось[6].

Все концерты Русского музыкального общества сезона 1868/69 года шли под дирижерством Балакирева[7], за исключением одного (25 января), для управления которым был приглашен Николай Гр. Рубинштейн, давший увертюру «Сакунтала» и «Океан» А. Г. Рубинштейна и сыгравший концерты Листа и Литольфа. Программы балакиревских концертов были в высшей степени интересны. Исполнялись: Бетховена — X симфония и ув. «Леонора»; Шумана — симфония и Увертюра, скерцо и финал; Берлиоза Рж 3 части из «Ромео и Джульетты» и действие оперы «Троянцы» (охота, наяды и гроза в пустыне); Листа — «Прелюды» и 2 эпизода из «Фауста» Ленау; Глинки «Камаринская» и хор «Погибнет»; Даргомыжского — «Чухонская фантазия» (в первый раз) и хоры из «Русалки». Не надо удивляться тому, что отрывки из «Руслана» или «Русалки» представляли в те времена интерес для симфонических концертов. «Руслан» на сцене давался с огромными купюрами, а «Русалка» вовсе не давалась.

Вероятно, под давлением дирекции Русского музыкального общества Балакирев решился вставить в программу концертов и вагнеровскую увертюру к «Нюренбергским певцам», которую он ненавидел[8]. Об исполнении этой увертюры Серов писал, что любой второй скрипач из оркестра сумел бы продирижировать её, как Балакирев[9]. Разумеется, это была лишь партийная выходка со стораны далеко не беспристрастного Серова. Из сочинений композиторов кружка стояли на программе — симфония Бородина, мой «Антар» и сочиненный к тому времени «Встречный хор» из «Псковитянки», о теме которого я упоминал. Программа балакиревских концертов подверглась всевозможным нападкам в газетах со стороны Серова, Ростислава (Феофила Матв. Толстого) и профессора Фаминцына. Их возмущала и недостаточная классичность программы, и новшества в виде симфонии Бородина, и партийность, сказывавшаяся в пристрастии к сочинениям кружка или «могучей кучки», как бестактно обозвал наш кружок В. В. Стасов[10], и также в отсутствии сочинений Серова, Фаминцына и проч. Главные нападки сыпались со стороны Фаминцына, обиженного за симфонию Бородина. При исполнении ее в концерте не обошлось и без легкого шиканья. Критиками порицалось и исполнение под балакиревским управлением. Зато в статьях Кюи в «СПб. ведомостях» оно превозносилось выше всяких похвал. Между Кюи и упомянутыми рецензентами шла перебранка, колкости, насмешки, словом, партийная полемика в полной силе. В «Петерб. ведомостях» доставалось попутно и бездарным Вагнеру и Рубинштейну, и кисло-сладкому, мещанскому Мендельсону, и сухому, детскому Моцарту и т. д. в этом роде. С противной стороны летели обвинения в невежестве, партийности, кучкизме.

Мой хор из Псковитянки прошел малозамеченным[11]. «Антар», сыгранный благополучно в первый раз 10 марта 1869 года, в общем понравился, и я был вызван: Балакирев, далеко не одобрявший его в целом и особенности вторую часть, на первой репетиции, сыгравши эту часть, сказал, однако: «Да, это действительно очень хорошо!» Я был доволен. Ф. М. Толстой (Ростислав) после исполнения «Антара» высказал мне свое сомнение относительно возможности выразить музыкой сладость власти. Не помню, что писали об «Антаре» Серов и Фаминцын. После исполнения «Садко» последний разразился по моему адресу порицательной статьей, обвиняя меня в подражании «Камаринской» (!!!), что дало повод Мусоргскому создать своего «Классика»[12], осмеивавшего критика печального образа, причем в средней части, на словах: «Я враг новейших ухищрений», являлся мотив, напоминающий море из «Садко». Исполнением своего «Классика» Мусоргский премного утешал нас всех и в особенности В. В. Стасова.

К концу 1868 года здоровье Даргомыжского все более и более ухудшалось; к болезни сердца присоединился чуть ли не заворот кишок, и 5 января 1869 года облетела весть о его кончине. По соглашению с наследниками его «Каменный гость» был передан мне для оркестровки и Кюи для окончания картины.

В начале зимы на Мариинском театре была поставлена в первый раз опера Направника «Нижегородцы»[13], сверх того, готовился для постановки и «Вильям Ратклифф» под управлением Направника. Совершенно уходивший себя вином К. Н. Лядов уже заканчивал или даже закончил свою карьеру дирижера. Я не упомню времени его кончины[14].

С постановкою «Нижегородцев» Кюи очутился в неловком положении: надо было писать о «Нижегородцах»; ничего хорошего он от этой оперы не ждал, между тем Направник должен был начать разучивать его «Ратклиффа». Кюи нашел выход из этого, обратившись ко мне с настоятельною просьбою написать статью о «Нижегородцах». По наивности душевной я взялся за это: для милого дружка и сережка из ушка. «Нижегородцев» дали, и я написал желаемую статью. Опера мне искренно не понравилась, и статья была порицательного смысла, а по стилю и приемам напоминала самого Кюи. Тут были и «мендельсоновная закваска», и «мещанские мысли», и т. п. характеристики. Статья появилась за моею полною подписью[15]. Конечно, статьею этой я испортил на всю жизнь свои отношения с Направником, с которым мне вскоре пришлось познакомиться и варить кашу в течение всей моей начинавшейся композиторской оперной деятельности. Разумеется, Направник никогда не позволил себе намекнуть мне на мою статью, но не думаю, чтобы он о ней мог забыть. Репетиции «Ратклиффа» вскоре начались. С помощью Кюи я стал их постоянным посетителем. В «Ратклиффе» нравилось мне все, не исключая и оркестровки. Я внимательно следил за Направником, удивлялся его слуху, распорядительности, знанию партитуры. В феврале состоялось первое представление[16]. Публика приняла оперу хорошо. Исполнители: Мельников, Платонова, Леонова, Васильев 1-й и другие — старались, и все шло исправно. При дальнейших представлениях, по обыкновению, заведенному издавна и сохранившемуся до наших дней, исполнение становилось менее старательным; тем не менее, публика, хотя и не наполнявшая весь зал, слушала внимательно и относилась хорошо. Моя критическая деятельность со статьею о «Нижегородцах» еще не иссякла: Кюи просил меня написать для «Петербургских ведомостей» статью о «Ратклиффе». Статья была написана и оказалась полным панегириком произведению и его автору, панегириком от чистого сердца, но от невеликого критического ума[17]. Впрочем, беззаветное увлечение высокоталантливым произведением в момент его первого появления было вполне естественно с моей стороны. В статье моей были высказаны некоторые решительные, но несомненно верные суждения. Например, смело было заявлено, что любовный дуэт действия — лучший любовный дуэт во всей музыкальной литературе того времени, мнение, за которое немало хвалил меня В. В. Стасов[18]. Странно, что Кюи, бывший, естественно, весьма высокого мнения о своей опере, предпочитал этому дуэту многие другие моменты, например так называемую сцену «У Черного камня». Автор придавал значение комическим выходкам Леслея, считавшимся в кружке нашем более слабыми моментами.

Нечего и говорить, что вся прочая Петербургская музыкальная критика ожесточенно набросилась на Кюи и его оперу, оказывая немалое влияние и на суждение публики.

Окончив серию концертов Русского музыкального общества, Балакирев дал еще один концерт в Бесплатной муз. школе с симфонией Шумана и Реквиемом Моцарта[19]. Оговариваюсь: быть может, фраза Серова о том, что любой второй скрипач может не хуже Балакирева продирижировать, относилась к моцартовскому Реквиему, а не к увертюре «Нюренбергских певцов», как это было сказано у меня раньше, но, я полагаю, это решительно безразлично: партийное мнение остается таковым и блещет своею пристрастностью и несправедливостью. Во всяком случае, критика и происки противной партии (Серов изо всех сил метил попасть в число директоров Русского музыкального общества) были причиною, что отношения Балакирева и дирекции испортились. Дирекция была им недовольна. Муза Евтерпа[20] (вел. кн. Елена Павловна) — тоже. Вероятно, нетерпимый, нетактичный и несдержанный Балакирев был тоже несколько повинен в возникших неудовольствиях. Говорили, что год тому назад великая княгиня, благоволившая тогда к нему, любезно хотела послать Милия Алексеевича за границу — людей посмотреть; что будто бы Балакирев с пренебрежением отверг это предложение. Быть может, это только россказни, но в результате был отказ Балакирева от управления концертами Русского музыкального общества, положивший начало неравной, затянувшейся на несколько лет борьбе между ним и Обществом, борьбе прогресса и консерватизма. Однажды, придя к Балакиреву весною 1869 года, я застал у него А. М. Климченко, одного из членов дирекции Муз. общества. По нескольким словам разговора, кончавшегося при моем появлении, я заключил, что разговор был решительный.

Получив в свои руки «Каменного гостя», я принялся за его оркестровку. В течение весны картина была окончена. Сверх того, сочинение «Псковитянки» мало-помалу продолжалось[21].

Ле-то 1869 года протекло для меня без всяких внешних событий. Жил я в пустой квартире брата, ездил на некоторое время в Тервайоки[22] к его семейству. Знакомых в Петербурге не было. Пургольды жили на даче в Петергофе. Сочинение «Псковитянки» в набросках подвигалось то подряд, то вразброску. Служба моя состояла в скучных хождениях на дежурства и в караулы.

Сезон 1869/70 года ознаменовался борьбою Балакирева с дирекцией Русского музыкального общества, концерты которого были поручены Э. Ф. Направнику. Соперничество концертов Музыкального общества и Бесплатной школы стало главною целью дирижерской деятельности М. А. с момента разрыва его с дирекцией. 5 концертов Школы были объявлены и вместе с сим — война не на живот, а на смерть. Программа концертов была превосходная, интересная и передовая. Привожу её целиком[23].

В общем, программа концертов Русского музыкального общества была тоже небезынтересна, но более консервативна. Начались концерты, началась я газетная перебранка. Публики в Музыкальном обществе было не особенно много, не было её много и в Бесплатной школе. Но у Музыкального общества были деньги, а у Бесплатной школы их не было. В результате — дефицит в её концертах и полная невозможность предпринять концерты в следующем сезоне, а у Русского музыкального общества полная возможность продолжать концерты и в последующие годы, а следовательно, и победа. Не буду описывать, с каким напряжением весь кружок Балакирева и все близкие этому кружку следили за борьбой двух концертных учреждений, симпатизируя одному и желая всяких препятствий другому. Русское музыкальное общество в лице своих представителей сохраняло чиновничье олимпийское спокойствие, возбужденное же состояние Балакирева было для всех очевидно.

К этому времени относится начало его знакомства и таинственных посещений некой гадальщицы, жившей на Николаевской улице. Об этих посещениях М.А. иногда, как бы нехотя, проговаривался мне, но ото всех вообще скрывал свои мистические похождения. Со своей стороны и я не выдавал его тайны. Мне неизвестно имя балакиревской гадальщицы, но, по-видимому, гаданье и предсказыванье будущего было ее исключительным занятием. Через кого с ней познакомился Балакирев —не знаю. По его словам, это была довольно молодая женщина с большими черными глазами. Гаданье заключалось в смотренье в зеркало, в котором перед нею появлялись те или другие личности; об их мыслях и намереньях она и сообщала своему клиенту. Впоследствии жена Т.И.Филиппова, знавшая почему-то эту гадальщицу, говорила мне, что это была «попросту настоящая ведьма». Не веровавший в Бога Балакирев уверовал в черта. Черт сделал то, что он уверовал впоследствии и в Бога… Л. И. Шестакова рассказывала мне, что однажды гадалка эта приходила к ней, отыскивая зачем-то Балакирева, но его у нее не было. Л. И. уверяла меня, что гадалка была влюблена в него. Все это очень странно… Целью балакиревских гаданий было узнать грядущую судьбу своих концертов и своей борьбы с ненавистным Русским музыкальным обществом, а также угадать мысли и намеренья лиц, руководивших последним. По словам его, гадалка описывала ему видимых ею в зеркале лиц по их внешним признакам, тут являлись и вел. кн. Елена Павловна, и Направник, и члены дирекции и т. д. При этом сообщались вкратце их мысли и намерения, например, этот черный замышляет что-то дурное, этот белокурый — напротив, не желает зла и т. п. В общем, рассказы Балакирева были отрывисты, неясны, недоговариваемы; гаданье, происходившее в полутьме, наводило на него страх, и он рассказывал как бы нехотя, хотя сам всегда заводил о нем речь, начиная с намеков, как будто проговаривался, а потом резко сопротивлялся каким-либо расспросам. Впрочем, разговор со мною о сих таинственных вещах возникал редко, но вызывал его не я, а сам Балакирев. Однажды вечером, идучи со мною по Николаевской улице, он даже показал мне дом, где жила ведьма (если не ошибаюсь, дом Лесли).

По случаю исполнения моего «Садко»[24] я вновь переписал его партитуру и кое-что исправил и улучшил. «Садко», через посредство Балакирева[25], был сдан фирме Юргенсона в Москве для издания в виде оркестровой партитуры и четырехручного переложения, сделанного Н. Н. Пургольд. Она же взяла на себя труд сделать четырехручное переложение «Антара», приготовлявшегося к изданию у Бесселя. Сколько мне помнится, как Юргенсон, так и Бессель заплатили мне за право издания этих сочинений по сто рублей.

В течение этого же сезона оконченный «Борис Годунов» был представлен Мусоргским в дирекцию императорских театров. Рассмотренный комитетом, состоящим из Направника — капельмейстера оперы, Манжана и Беца —капельмейстеров французской и немецкой драмы и контрабасиста Джиованни Ферреро, он был забракован. Новизна и необычайность музыки поставили в тупик почтенный комитет, упрекавший, между прочим, автора и за отсутствие сколько-нибудь значительной женской партии. Действительно, в партитуре первоначального вида не существовало польского акта, следовательно, роль Марины отсутствовала. Многие придирки комитета были просто смешны, как, например: контрабасы dvs, играющие хроматическими терциями при сопровождении второй песни Варлаама, сильно поразили контрабасиста Ферреро, и он не мог простить автору такого приема. Огорченный и обиженный Мусоргский взял свою партитуру назад, но, подумав, решился подвергнуть ее основательным переделкам и дополнениям. Задуманы были — польский акт в двух картинах и картина «Под Кромами»; сцена же, где рассказывается о том, как самозванца предают анафеме: «Вышел, братцы, диакон, здоровенный да толстый, да как закричит: Гришка Отрепьев анафема!» и т. д. — была упразднена, а юродивый, появлявшийся в этой сцене, был перенесен в сцену «Под Кромами». Картина эта предполагалась как предпоследняя оперы, впоследствии же была переставлена автором на конец произведения. Мусоргский усердно принялся за означенные переделки с целью, по выполнении их, вновь представить своего «Бориса» в дирекцию императорских театров[26].

С тем же временем совпадает следующая работа, выпавшая на долю членов нашего кружка. Тогдашний директор императорских театров Гедеонов задумал осуществить произведение, соединяющее в себе балет, оперу и феерию. С этой целью он написал программу сценического представления в 4-х действиях, заимствовав сюжет из жизни полабских славян, и поручил разработку текста В А. Крылову. Сюжет «Млады» с его фантастическими и бытовыми сценами являлся весьма благодарным для воспроизведения в музыке. Сочинение этой музыки было предложено Гедеоновым Кюи, Бородину, Мусоргскому и мне; сверх того, чисто балетные танцы должен был сочинить официальный балетный композитор при императорских театрах — Минкус. Откуда шел почин этого заказа, я не знаю. Предполагаю здесь влияние Лукашевича, чиновника театральной дирекции, начинавшего входить в силу при Гедеонове. Лукашевич был близок к певице Ю.Ф.Платоновой и знаменитому О. А. Петрову, последние оба пользовались симпатией Л.И.Шестаковой; таким образом устанавливалась некоторая связь между нашим кружком и директором театров. Полагаю также, что это дело не обошлось без участия В.В.Стасова. Мы четверо были приглашены к Гедеонову для совместного обсуждения работы, 1-е действие, как наиболее драматичное, было поручено наиболее драматическому композитору — Кюи; 4-е, смесь драматического и стихийного, — Бородину, 2-е и 3-е действия были распределены между мною и Мусора ским, причем некоторые части 2-го действия (бытовые хоры) достались мне, а в 3-м мне была предоставлена первая его половина: полет теней и явление Млады, а Мусоргский взял на себя вторую половину — явление Чернобога, в которую он намеревался пристроить оставшуюся не у дел «Ночь на Лысой горе»[27].

Мысль о «Младе» и сделанные мною некоторые наброски отвлекли меня от «Псковитянки» и от работы над «Каменным гостем». Кюи довольно быстро сочинил все 1-е действие «Млады»; Бородин, несколько разочарованный в ту пору в сочинении «Князя Игоря», взял из последнего много подходящего материала, а некоторое сочинив вновь, написал почти что весь эскиз 4-го действия. Мусоргский сочинил «Марш князей» на русскую тему (впоследствии изданный отдельно с трио ala turca) и еще кое-что для 2-го действия, а также переделал соответственно свою «Ночь на Лысой горе», приспособив ее для явления Чернобога в 3-м действии «Млады». Мои же наброски хора из 2-го действия и полет теней 3-го оставались недоделанными и не клеились, по некоторой неясности и неопределенности самой задачи, с недостаточно выработанной сценической программой[28].

Затее Гедеонова не суждено было осуществиться; вскоре он покинул должность директора императорских театров и куда-то скрылся из виду. Дело с «Младой» заглохло, и мы все снова принялись за покинутые из-за нее на время работы, а все сделанное нами для «Млады» впоследствии разошлось по другим сочинениям. Таким образом, в марте месяце мною была наоркестрована 1-я картина «Каменного гостя», а затем вновь стало на очередь сочинение «Псковитянки». Сочинение ее ограничивалось пока обдумыванием и писаньем эскиза, а из оркестровой партитуры существовали только встречный хор, впоследствии переделанный с прибавкою оркестра на сцене, и сказка Власьевны с предшествующей сценой Стеши, оркестрованная в октябре 1869 года.

Ле-то 1870 года[29] протекло для меня подобно предыдущему: я проживал в пустой квартире брата и уезжал на 2 месяца в отпуск в Тервайоки. В Петербурге знакомых не было, за исключением семейства моего товарища по морскому училищу Благодарена (большого любителя музыки), которого я посещал от времени до времени. Пургольды были на этот раз за границей, где, между прочим, Александра Николаевна и Надежда Николаевна редактировали «Семинариста» Мусоргского, печатавшегося в Лейпциге, так как условия российской цензуры не позволяли сделать этого в Петербурге. Кроме «Псковитянки», эскиз которой вырастал лишь мало-помалу, в бытность мою в Тервайоки мною была закончена оркестровка и V картин «Каменного гостя», а вместе с сим и вся работа над этим детищем Даргомыжского. Сверх того, задуманы и написаны отчасти летом, отчасти следующей за ним осенью романсы: «Где ты, там мысль моя летает», «Встань, сойди! давно денница» («Еврейская песня»), «В царство розы и вина приди», «Я верю, я любим», «К моей песне»[30]


Примечания

править
  1. ↑ 1. Здесь на полях рукописи пометка: «1868-69 г.»
  2. ↑ 2. В письме к жене от 3/Х 1869 г. А. П. Бородин пишет: «Музикусов я также ублаготворил первым нумером „Игоря“, где сон Ярославны вышел прелестен» (см.: «Письма А. П. Бородина». Вып. 1928. С. 151). Таким образом, упоминанием в данном месте о новых отрывках для «Князя Игоря» Н. А. Римский-Корсаков значительно опережает события.
  3. ↑ 3. Упоминаемые Римским-Корсаковым романсы сочинены осенью 1868 г.
  4. ↑ 4. Первый номер «Детской» М. П. Мусоргского — «Дитя с няней» — датирован 26/V 1868 г., следующие четыре относятся к 1870 г., остальные — к 1872 г.
  5. ↑ 5. Первое представление «Лоэнгрина» Р. Вагнера в Мариинском театре состоялось 4/Х 1868 г.
  6. ↑ 6. Статья Ц. А. Кюи «Лоэнгрин, музыкальная драма Р.Вагнера» была опубликована в «С.-Петербургских ведомостях» № 278 за 1868 г.
  7. ↑ 7. В сезоне 1868/69 г. состоялось десять концертов Русского музыкального общества. Из них концертами 23/X, 30/X, 4/1, 18/1, 1/, 22/И, 10/, 17/и 26/V дирижировал М. А. Балакирев.
  8. ↑ В бумагах Н. А. Римского-Корсакова (в его архиве в РНБ) сохранилось его собственноручное заявление от 18/X1868 г. на имя командира 8-го флотского экипажа, в котором он просит исходатайствовать ему разрешение дирижировать оркестром при исполнении своих произведений, т. к. «Санкт-Петербургское Русское музыкальное общество изъявило ему на это свое особенное желание». Резолюция морского министра Н.К.Краббе на этом прошении гласит: «Государю императору не благоугодно, чтобы гг. офицеры вообще являлись публично участниками в исполнении как в концертах, так равно и театральных представлениях».
  9. ↑ 8. Увертюра к «Нюренбергским мастерам пения» Р. Вагнера была исполнена под управлением М. А. Балакирева в концерте 22/1869 г. Ср. отзыв об исполнении этого произведения А. П. Бородина, данный им в своей рецензии «Концерт Бесплатной музыкальной школы. — Концерты Русского музыкального общества (7-й и 8-й)», опубликованной в «С.-Петербургских ведомостях» № 78 за 1869 г. Рецензия Бородина была перепечатана В. В. Стасовым («А. П. Бородин, его жизнь, переписка и музыкальные статьи». С. 311), опубликована в V выпуске «Писем А. П. Бородина» (М.-Л.: Музгиз, 1950. С. 282–293) и вошла в сб.: «А. П. Бородин. Музыкально-критические статьи» под ред. Вл. Протопопова (Музгиз, 1951. С. 45–62).
  10. ↑ 9. См. статью А. Н. Серова «Наши музыкальные дела», опубликованную в газете «Голос» № 119 за 1869 г. Фраза, приведенная Н.А.Римским-Корсаковым по памяти, была сказана Серовым в той же статье, но по поводу исполнения Героической симфонии Бетховена и Реквиема Моцарта под управлением Балакирева.
  11. ↑ 11. В письме к жене от 16/1 1870 г. А. П. Бородин, упоминая о вторичном исполнении этого хора в концерте Славянского комитета 15/1 1870 г., говорит, что на этот раз эффект был слабее, «хотя Корсиньку и вызвали два раза, но менее единодушно» (см.: «Письма А. П. Бородина». Вып. С. 183).
  12. ↑ 12. Музыкальный памфлет «Классик» сочинен М. П. Мусоргским в конце 1867 или в начале 1868 г. Издан в 1870 г. фирмой М. Бернарда.
  13. ↑ 13. Первое представление оперы Э. Ф. Направника «Нижегородцы» на сцене Мариинского театра состоялось 27/X 1868 г.
  14. ↑ 14. К. Н. Лядов умер 7/X1871 г.
  15. ↑ 15. См.: «С.-Петербургские ведомости» от 3/1 1869 г. Эта статья перепечатана в книге: Н. А. Римский-Корсаков. Музыкальные статьи и заметки. СПб., 1911. С. 3–15 и широко цитирована в работе Т.Ливановой «Критическая деятельность русских композиторов-классиков». М.: Музгиз, 1950. С. 82 и след.
  16. ↑ 16. Первое представление оперы Ц. А. Кюи «Ратклиф» состоялось 14/11 1869 г. в Мариинском театре.
  17. ↑ 17. См.: «С.-Петербургские ведомости» № 52 от 21 /1869 г. Статья перепечатана в книге: Н. А. Римский-Корсаков. Музыкальные статьи и заметки (с. 15–46) и в значительных выдержках цитируется Т.Ливановой в указ. работе, с. 86 и след. — см. прим. 15.
  18. ↑ 18. «О ней [любовной сцене] мы не задумаемся сказать, что такого любовного дуэта не бывало никогда ни в какой опере», — писал Н. А. Римский-Корсаков в своей рецензии.
  19. ↑ 19. Неточно. Концерт Бесплатной музыкальной школы под управлением М. А. Балакирева с Первой симфонией Шумана и Реквиемом Моцарта состоялся еще в предыдущем сезоне, а именно 18/111 1868 г. Последний концерт Бесплатной музыкальной школы под управлением М.А.Балакирева в сезоне 1868/69 г., 9/V 1869 г., включал в программу: увертюру «Леонора № 3» Бетховена, «Пляску смерти» Листа (исп. Г.Г.Кросс), «Те Deum» Берлиоза. Последний же концерт Русского музыкального общества под управлением М. А. Балакирева был 26/V 1869 г.
  20. ↑ 20. В образе музы Евтерпы М. П. Мусоргский вывел в своем «Райке» вел. кн. Елену Павловну, возглавлявшую Русское музыкальное общество в качестве президента.
  21. ↑ 21. Здесь в конце абзаца обозначены место и дата написания: «Rva. 24 июня 1906. Н. Р.-К.», а на полях сделана пометка: «Ле-то 1869 г.»
  22. ↑ 21. Здесь в конце абзаца обозначены место и дата написания: «Rva. 24 июня 1906. Н. Р.-К.», а на полях сделана пометка: «Ле-то 1869 г.»
  23. ↑ 23. В рукописи против этой фразы сделана на полях пометка: «Программа», но сама программа пяти концертов не выписана. Она приводится в очерке В. В. Стасова «Двадцатипятилетие Бесплатной музыкальной школы» (СПб., 1887), переизданном в собрании сочинений В. В. Стасова. СПб., 1906. Т. V. С. 397–399.
  24. ↑ 24. Ср. письмо А. П. Бородина от 16/X1869 г.: «„Садко“, в новой редакции, где исправлены многие промахи оркестровки и усовершенствованы прежние эффекты, — прелесть. Публика приняла пьесу восторженно, и Корсиньку вызвали — три раза» («Письма А. П. Бородина». Вып. С. 168).
  25. ↑ 25. Из переписки Н. А. Римского-Корсакова с П. И. Чайковским ясно, что последний также принимал участие в организации издания в фирме П.Юргенсона партитуры «Садко». Римский-Корсаков писал П.И.Чайковскому 29/1 1869 г.: «В настоящее время партитура уехала в Москву, но до печатания необходимо ее мне возвратить для пересмотра и выправки, там есть довольно много ошибок, ибо я писал ее прямо набело, даже без набросков. Когда она будет исправлена, то тотчас же её пришлю вместе с 4-ручным переложением. Корректура все-таки должна быть присылаема ко мне: в случае каких-либо недоразумений при печатании самое лучшее, если Юргенсон будет обращаться к вам. А вам большое спасибо за ваше участие в этом деле» (см.: «Советская музыка», третий сборник статей. Музгиз, 1945. С. 122–123).
  26. ↑ 26. Подробнее об этом см.: А. Н. Римский-Корсаков. «Борис Годунов» М. П. Мусоргского // «Музыкальный современ ник», 1917, № 5–6, с. 108–167.
  27. ↑ 27. Сочинение коллективной оперы-балета «Млада» по предложению С.А.Гедеонова относится к зиме 1871/72 г. Таким образом, своим упоминанием об этой работе применительно к 1869 г. Н. А. Римский-Корсаков забегает значительно вперед. От постановки «Млады» руководство имп. театров вынуждено было отказаться из-за ее сложности и предстоящих чрезмерно больших затрат. Заготовленные композиторами материалы для «Млады» были использованы ими в других произведениях: Бородиным — для «Игоря», Римским-Корсаковым — для его собственной оперы-балета «Млада», а также для «Майской ночи», «Снегурочки» и струнного квартета, Мусоргским — для «Бориса Годунова» и «Сорочинской ярмарки», Кюи — для «Анджело». В качестве отдельных самостоятельных произведений впоследствии были изданы: «Финал» Бородина (в инструментовке Римского-Корсакова), «Ночь на Лысой горе» (в обработке Римского-Корсакова) и «Марш» Мусоргского, все первое действие «Млады» Кюи (см.: «А.П.Бородин. Его жизнь, переписка и музыкальные статьи». СПб., 1889. С. 38–41, а также: «М.П.Мусоргский. Письма и документы». 1932. С. 211–213, 216, 499–503).
  28. ↑ 28. В Архиве Н. А. Римского-Корсакова сохранилось вступление к третьему действию «Млады» в фортепианном изложении. По музыке оно имеет некоторые общие черты с будущими операми — «Майской ночью» (Панночка) и «Снегурочкой» (блуждающие огни).
  29. ↑ 29. Здесь на полях рукописи пометка: «Ле-то 1870 г.»
  30. ↑ 30. Здесь же сделана пометка: «Rva sul lago dGarda, 14 июля 1906 г. Н. Р.-К.».


Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Летопись_моей_музыкальной_жизни_(Римский-Корсаков)/9&oldid=3827718