Летопись моей музыкальной жизни (Римский-Корсаков)/2

Летопись моей музыкальной жизни : Глава II. 1856—1861
автор Николай Андреевич Римский Корсаков (1844—1908)

Источник: Либрусек

Глава II

1856—1861^[1]

Головины. Морской корпус. Знакомство с оперной и симфонической музыкой. Уроки Улиха и Ф. А. Канилле.

Приехав в Петербург, мы остановились у П. Н. Головина^[2] (товарища и друга моего старшего брата).

Водворив меня в Морском корпусе, отец уехал обратно в Тихвин. Еженедельно, по субботам, я приходил к П. Н. Головину, жившему с матерью своею Марией Андреевной, и оставался там до воскресенья вечера. В корпусе я поставил себя недурно между товарищами, дав отпор пристававшим ко мне, как к новичку, вследствие чего меня оставили в покое. Я ни с кем, однако, не ссорился, и товарищи меня любили. Директором Морского корпуса был Алексей Кузьмич Давыдов. Сечение было в полном ходу: каждую субботу, перед отпусками, собирали всех воспитанников в огромный столовый зал, где награждали прилежных яблоками, сообразно с числом десятков (баллов), полученных ими из разных научных предметов за неделю, и пороли ленивых, т. е. получивших 1 или 0 из какой-либо науки. Между товарищами развито было так называемое старикашество. Старый, засидевшийся долго в одном классе, воспитанник первенствовал, главенствовал, называясь старикашкой, обижал слабых, а иногда даже равных по силе, заставляя себе служить, и т. п. При мне в нашей 2-й роте таковым был некий 18-летний Бал к, позволявший себе возмутительные вещи: он заставлял товарищей чистить себе сапоги, г/гни мал деньги и булки, плевал в лицо и т. д. Меня, однако, он не трогал, и все обстояло благополучно. Я вел себя хорошо, учился тоже хорошо. О музыке я в то время какого забыл, она меня не интересовала, хотя по воскресеньям я начал брать уроки у некоего г. Улиха на фортепиано. (Улих был виолончелистом в Александрийском театре и плохим пианистом.) Уроки шли самым заурядным образом. На лето 1857 года я ездил в отпуск к родителям и помню, с каким сожалением и даже горем расстался с Тихвином для возвращения в Морской корпус в конце августа.

В учебном сезоне 1857/58 года я учился хуже, вел себя тоже хуже; сидел однажды под арестом. Музыкальные уроки продолжались и шли так себе, но у меня проявилась любовь к музыке. С Головиными я был два раза в опере: в русской (давали «Индру» Флотова) и в итальянской (давали «Лучию»)^[3]. Последняя произвела на меня большое впечатление: я запомнил кое-что, старался наиграть на фортепиано, слушал даже шарманки, игравшие из этой оперы, пробовал писать какие-то ноты, именно ноты писать, а не сочинять.

Старший брат мой вернулся из дальнего плавания и был назначен командиром артиллерийского корабля «Прохор». На ле-то он взял меня в плавание. Мы стояли целое ле-то в Ревеле, производя стрельбу в цель. Брат старался приучить меня к морскому делу: учил управляться на шлюпке под парусами, посылал на работы. Жил я у него в каюте, а не с прочими воспитанниками. Во время тяги вант я, стоя на выбленках под марсом бизань-мачты, упал в море, — к счастью, в море, а не на палубу. Я выплыл, меня подхватили на шлюпку, и я отделался только испугом и небольшим ушибом (вероятно, о воду), наделав страшный переполох и напугав, конечно, брата^[4]. В конце лета я ездил в отпуск в Тихвин.

В учебный 1858/59 год я учился совсем неважно, вел себя сносно^[5]. Слышал на сцене «Роберта», «Фрейшютца», «Марту», «Ломбарды», «Травиату»; «Роберта» я полюбил ужасно. Опера эта была у Головиных в виде клавираусцуга, и я проигрывал ее. Оркестровка (хотя я этого слова не знал) казалась мне чем-то таинственным и заманчивым. До сих пор помню впечатление звуков валторн в начале романса Алисы (E-dur). Кажется, в тот же год я видел во второй раз «Лучию» и занимался потом переложением финала этой оперы в 4 руки с 2 рук, чтобы было удобнее играть. Делал я еще какие-то подобные переложения, но чего именно — не помню^[6].

В тот же год я слышал «Жизнь за царя» (Булахова, Леонова, Булахов, Петров, капельмейстер Лядов)^[7]. Опера эта меня привела в совершенный восторг; однако я мало что запомнил, но знаю, что, кроме чисто певучих мест —"Не томи, родимый", «Ты придешь, моя заря» и т. п., мое внимание привлекли увертюра и оркестровое вступление к хору («Мы на работу в лес»). Итальянская опера того времени была в полном цвету; пели: Тамберлик, Кальцоляри, Бозио, Лагруа и т. д. Я слышал также «Отелло», «Севильского цирюльника», «Дон-Жуана».

Головины и их общество были любители итальянской оперы. Россини считался ими особенно серьезным и вцсоким композитором. Слушая их разговоры, я считал долгом всему этому верить, но втайне влекло меня больше к «Роберту» и «Жизни за царя». В кружке Головиных говорилось, что «Роберт» и «Гугеноты» прекрасная и ученая музыка. «Жизнь за царя» они тоже одобряли, но о «Руслане» говорили, что эта опера, хотя и весьма ученая, гораздо слабее и ниже «Жизни за царя» и вообще, что это скучно. Улих говорил, что «Жизнь за царя» очень карашо. Разговоры о «Руслане» были вызываемы моими расспросами. У Головиных были ноты из «Руслана» — «Чудный сон», «Любви роскошная звезда» и «О, поле», которые я нашел и сыграл. Эти отрывки из незнакомой мне оперы понравились мне ужасно и заинтересовали меня в высшей степени; на них я, кажется, в первый раз ощутил непосредственную красоту гармонии. Я расспрашивал П. Н. Головина о «Руслане» и при этом встречался с вышеприведенным мнением. С Улихом я играл в 4 руки марш из «Пророка» и «Hebrden»; то и другое мне нравилось. О другой какой-либо симфонической музыке я не имел понятия. В этот год я пробовал что-то сочинять, частью в голове, частью на фортепиано, но ничего у меня не выходило; все это были какие-то отрывки и неясные мечтания. Занятия переложениями с 2 рук на 4 все-таки продолжались (перекладывал я что-то из «Руслана»). С Улихом выучил две сонаты Бетховена — одну с валторной (F-dur), другую со скрипкой (тоже F-dur). Улих приводил валторниста (кажется, Тернера, тогда еще молодого) и скрипача Мича. Я играл с ними эти сонаты. В 4 руки я играл с П. Н. Новиковою, сестрою Головина.

Лето 1859 года я был опять на корабле «Прохор» с братом. Учебные года 59/60, 60/61 я учился посредственно, а летом был в плавании на корабле «Вола» (командир Тобин). Страсть к музыке развивалась. В сезон 59/60 года я бывал в симфонических концертах, даваемых дирекцией импераорских театров в Большом театре под управлением Карла Шуберта, а также был в одном из университетских концертов. В театре слышал «Пасторальную симфонию», «Сон в летнюю ночь», «Арагонскую хоту», антракт из «Лоэнгрина», «Прометея» Листа; другое не помню. В университете слышал 2-ю симфонию Бетховена, «Erlkong» Шуберта (пела Лагруа)^[8]. С П. Н. Новиковой я играл в 4 руки симфонии Бетховена, увертюры Мендельсона, Моцарта и т. д. Таким образом, я пристрастился к симфонической музыке. Второй симфонией Бетховена, особенно концом Larghetto (флейта), я наслаждался при исполнении ее в университете; «Пасторальная симфония» меня восхищала; «Арагонская хота» просто ослепила. В Глинку я был влюблен. «Сон в летнюю ночь» тоже обожал. Вагнера и Листа не понимал — «Прометей» оставил во мне впечатление чегото неясного и странного. В опере слышал «Моисея» Россини, «Гугенотов», какого-то «Дмитрия Донского», «Марту», «Фрейшютца», опять «Жизнь за царя» и, наконец, «Руслана»^[9]. На имевшиеся карманные деньги я скупал понемногу отдельные нумера из «Руслана». Список отдельных нумеров на обложке издания Стелловского манил меня к себе какою-то таинственностью. Персидский хор и танцы у Наины мне несказанно нравились. Помню, что я переложил мелодию персидского хора для виолончели и дал играть О. П. Денисьеву (родственнику Головиных), а сам играл остальное на фортепиано. Денисьев играл фальшиво, и у нас ничего не вышло. Почему-то я переложил «Камаринскую» для скрипки и фортепиано и играл ее с Мичем. В тот же год, как упомянуто выше, я услыхал «Руслана» на сцене Мариинского театра и был в неописуемом восхищении. Брат подарил мне полную оперу «Руслан» в 2 руки, только что вышедшую тогда в этом виде. Сидя одно воскресенье в корпусе (нас не пустили домой в наказание за чтото), я не вытерпел и послал сторожа купить мне на имевшиеся 10 рублей полную оперу «Жизнь за царя» в 2 руки и с жадностью рассматривал ее, вспоминая впечатление от исполнения на сцене. Я уже знал, как видно из предыдущего, довольно много хорошей музыки, но наибольшая моя симпатия лежала к Глинке. Я не встречал только поддержки в мнениях окружавших меня тогда людей.

Как музыкант, я был тогда мальчик-дилетант в полном смысле слова. С Улихом занимался несколько лениво, пианизма приобретал мало; в 4 руки играть ужасно любил. Пения (кроме оперы), квартетной игры, хорошего исполнения на фортепиано я не слыхал. О теории музыки понятия не имел, не слыхивал ни одного названия аккордов, не знал названия интервалов; гамм и их устройства твердо не знал, но сообразить мог. Тем не менее, я пробовал оркестровать (!) антракты «Жизни за царя» по имевшимся в фортепианном переложении надписям инструментов. Разумеется, черт знает что выходило, видя, что не клеится, я ходил раза два в магазин Стелловского, где просил мне показать имевшуюся у них оркестровую партитуру «Жизни за царя». Наполовину я в ней ничего не понимал, но итальянские названия инструментов, надписи «со!» и «соте sopra», различные ключи и транспонировка валторн и других инструментов представляли для меня какую-то таинственную прелесть. Словом, я был 16-летний ребенок, страстно любивший музыку и игравший в нее. Между моими дилетантскими занятиями и настоящею деятельностью молодого музыканта, хотя бы ученика консерватории, было почти столько же разницы, как между игрой ребенка в солдаты и войну и настоящим военным делом. Никто меня ничему тогда не выучил, никто не направил; а было бы так просто это сделать, если б был такой человек! Однако Улих сознавал мои музыкальные способности и сам отказался давать мне уроки, говоря, что следует обратиться к настоящему пианисту. Мне взяли в учителя Ф. А. Канилле, не помню по чьей рекомендации. С осени 1860 года я начал брать у него уроки на фортепиано^[10].

Канилле открыл мне глаза на многое. С каким восхищением я от него услыхал, что «Руслан» действительно лучшая опера в мире, что Глинка —величайший гений. Я до сих пор это предчувствовал, теперь я это услыхал от настоящего музыканта. Он познакомил меня с «Холмским», «Ночью в Мадриде», некоторыми фугами Баха, квартетом Es-dur (op. 127) Бетховена, сочинениями Шумана и со многим другим. Он был хороший пианист; от него я впервые услышал хорошее исполнение на фортепиано. Когда я с ним играл в 4 руки, хотя я играл довольно посредственно, тем не менее, у нас выходило, потому что на prmo сидел он. Узнав о моей страсти к музыке, он навел меня на мысль заняться сочинением; задал мне написать allegro сонаты по форме бетховенской 1-й сонаты f-moll; я написал нечто в d-moll:

задавал писать вариации на какую-то тему, имея для образца глинкинские вариации на «Среди долины ровные»; давал мне хоральные мелодии для гармонизации, но не объяснял простейших приемов, и я путался, выходило худо. В форме сочинений он тоже не давал мне достаточно ясных объяснений. У него я познакомился немного с оркестровыми партитурами, он объяснил мне транспонировку валторн. Я пробовал перекладывать «Арагонскую хоту» с партитуры в 4 руки; выходило изрядно, но почему-то я не кончил. Фортепианной игрой он занимался со мной недостаточно; я хотя и сделал успехи, но небольшие. Он же познакомил меня с увертюрой к «Королю Лиру» Балакирева, и я возымел величайшее уважение и благоговение к имени Балакирева, которое услыхал впервые.

В сентябре 1861 года^[11] брат мой, находя, что я довольно хорошо играю, решил, что мне пора прекратить уроки. Он не придавал особого значения ей страсти к музыке и полагал, что из меня будет моряк. Это меня огорчало. А Канилле сказал, чтобы я приходил к нему всякое воскресенье и что он все-таки будет со мной заниматься. Я ходил к нему по воскресным дням с величайшим восторгом. Фортепианные уроки в собственном смысле этого слова как-то прекратились, но сочинением я с ним занимался и, несмотря на отсутствие системы, сделал некоторые успехи. В ноктюрне (b-moll) я выдумал какую-то даже красивую гармоническую последовательность. Сочинил я также похоронный марш в d-moll. скерцо c-moll в 4 руки и нечто вроде начала симфонии в es-moll. Но все это было крайне элементарно; о контрапункте я понятия не имел, в гармонии не знал даже основного правила ведения септимы вниз, не знал названий аккордов. Схватывая кое-какие осколки от игранных мною глинкинских, бетховенских и шумановских сочинений, я стряпал со значительным трудом нечто жидкое и элементарное. Вкуса к сочинению мелодии Канилле во мне не развивал, а между тем было бы нормальнее, если б в то время я сочинял «жестокие» романсы вместо симфонических потуг.

В 1860—1861 годах я начал проявлять музыкальную деятельность и в стенах училища. Между товарищами моими нашлись любители МУЗЫКИ и хорового пения. Я управлял составившимся из них хором. Мы разучивали первый хор (мужской) из «Жизни за царя», финал оттуда же, который я, кажется, аранжировал или, по крайней мере, несколько приспособил к исполнению одним мужским хором. Пели также «Гой ты, Днепр» из «Аскольдовой могилы» и т. д. Хоровое пение почему-то преследовалось в училище начальством, и мы делали это тайком, в пустых классах, за что однажды нам досталось. В церковном хоре мы не участвовали. Между товарищами моими развилась в ту пору сильная любовь к «Жизни за царя», а также отчасти и к Руслану. Я значительно содействовал развитию этой склонности, часто играя по вечерам отрывки из этих опер на гармонифлюте, принадлежавшем одному из товарищей моих —князю А. Д. Мышецкому, страстному любителю музыки. Раздувал мехи частенько К. А. Ирецкий (брат Натальи Александровны Ирецкой, профессора СПб. консерватории в настоящее время). Один из товарищей моих — Н. И. Скрыдлов (ныне герой турецкой войны) певал тенором. Я познакомился с его семейством. Мать его была отличная певица; я часто бывал у них и аккомпанировал на фортепиано пению. В ту пору я познакомился со многими романсами Глинки, отчасти через Скрыдловых, отчасти самостоятельно. Кроме глинкинских, я узнал некоторые романсы Даргомыжского, Варламова и других. Помнится, что я сочинил тогда романс на слова: «Выходи ко мне, синьора» (что-то вроде баркаролы), довольно мелодичный, даже в псевдоитальянском вкусе^[12]. Однажды, кажется, в ноябре 1861 года, Канилле пришел ко мне на неделе в Морской корпус и объявил, что в субботу он поведет меня к Балакиреву^[13]. Вот-то я был доволен!

Примечания

1. 1. В автографе справа над первой строкой текста сделана пометка «11 апреля 1887 г.» — дата написания.
2. 2. Головин Павел Николаевич (1826—1862), капитан 2-го ранга, музыкант-любитель, поэт. Общение с П. Н. Головиным и его сестрой Прасковьей Николаевной Новиковой, пианисткой, ученицей Ф. А. Канилле, имело большое значение для развития будущего композитора.
3. 3. Оперу Флотова «Индра» Н. А. Римский-Корсаков слушал между 30 августа и 9 сентября, а «Лучию» Доницетти —в первый раз 9 сентября 1857 г. Впечатления от этих первых посещений оперных театров описаны в неопубликованных письмах к родителям от 9 и 15 сентября 1857 г. (Архив Н.АРимского-Корсакова в РНБ).
4. 4. Падение с вантбизань-мачты произошло, видимо, 23 июня 1858 г. В письме к родителям Воин Андреевич писал 30 июня: «С Никой неделю тому назад был случай, который поможет ему вылечиться от рассеянности… Он стоял на вантах и до того замечтался, что не держался за них руками. В это время лопнула одна снасть, ванты встряхнуло от сотрясения мачты, и он слетел в воду, да счастье еще, не задел ни за что при падении… Он порядочно испугался, но, к счастью, это не произвело на него такого впечатления, чтобы он потом робел лазать» (Семейный архив Римских-Корсаковых). Сам же Николай Андреевич сообщил родителям о падении только через месяц: «Свалиться из-под марса —ведь это выше, чем с седьмого этажа», — писал он 23/V1858 г. Отрывок из этого письма цитирован в книге А. Н. Римского-Корсакова «Н. А. Римский-Корсаков. Жизнь и творчество». Вып. 1. С. 57.
5. 5. Еженедельные отчеты родителям о баллах за научные предметы отнюдь этого не подтверждают. Учение как в предшествующие, так и в следующие годы шло вполне удовлетворительно. См. письма к родителям из корпуса (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
6. 6. Дополнением к этим строкам могут служить выдержки из писем к родителям 1858 г.: «Я теперь научился хорошо перекладывать ноты из двух в четыре руки и обратно, также из нот для пения ноты для фортепиано. Так я сделал „Увертюру к Роберту-Дьяволу“, „Адский вальс“ оттуда же, дуэт из „Жизни за царя“, последнее трио» (18/V 1858 г.). «Я почти каждое воскресенье занимаюсь переделкой» нот из двух рук в четыре и из нот с пением и ноты для фортепиано. Таким образом польский из «Жизни за паря» я аранжировал для четырех рук и многие другие пьесы(14/ХИ 1858 г.) (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
7. 7. Оперу «Иван Сусанин» Глинки Николай Андреевич впервые слышал 17 апреля 1858 г. и свои впечатления описал в письме к родителям от 20 апреля.
8. 8. Из письма к родителям от 3/X11859 г.: «Вчера я был в концерте университетском и слышал Вторую симфонию (D-dur) Бетховена и вышел оттуда в восхищении. Это просто чудо что такое!» Лагруа в этом концерте, видимо, не участвовала, так как Н. А. Римский-Корсаков упоминает в том же письме об участии певицы Неведомской (ария Бетховева) (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
9. 9. По письмам Н. А. Римского-Корсакова к родителям не удалось точно установить, когда он впервые слушал «Руслана и Людмилу». В письме от 23/11 1861 г. сообщается только: «Вероятно, я уже вам писал, что мне удалось нынче посмотреть также „Руслана и Людмилу“, которая шла, впрочем, прескверно». Вторично Римский-Корсаков слышал эту оперу 14/X1861 г. (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ)
10. 10. Знакомство с Федором Андреевичем Канилле произошло, очевидно, по рекомендации Прасковьи Николаевны Новиковой (сестры П. Н. Головина), которая была его ученицей. Первое свидание Николая Андреевича с Ф. А. Канилле состоялось 6 сентября 1859 г. «Сегодня у Прасковьи Николаевны был учитель, г-н Канилле, который считается первым пианистом в С.-Петербурге и которого брат хочет взять вместо прежнего. Он слушал мою игру и похвалил; сам играл и, правда, превосходно». — писал Римский-Корсаков родителям. Первый урок состоялся 20 сентября 1859 г. (см. его письма от 6 и 20 сентября 1859 в РНБ). Канилле Федор Андреевич (1836—1900) — выдающийся пианист и педагог. Учился у Петербургского пианиста Н. И. Морейского. Первое концертное выступление его состоялось в 1850 г., когда ему, по сведениям, сообщенным в рецензии «СПб. ведомостей», было всего тринадцать лет. С 1861 г. Ф. А. Канилле состоял преподавателем по классу фортепьяно в Придворной певческой капелле. Был близок с М. А. Балакиревым и другими членами его кружка, ввел в этот кружок молодого Н. А. Римского-Корсакова, выдающееся дарование которого было очевидным для Канилле. Дружественные отношения между учеником и учителем сохранились до самой смерти Федора Андреевича. Ф. А. Канилле принадлежит переложение для ф-но в 4 руки симфонической поэмы М. А. Балакирева «Русь». Николай Андреевич посвятил своему учителю Первую симфонию e(es)-moll, соч. 1, а также романс «Встань, сойди! Давно денница» (соч. 8, № 4). Ф. А. Канилле дважды выступал в концертах Бесплатной музыкальной школы: 6/V 1864 г. он исполнял «Концертштюк» Р.Шумана, a 22/1865 г. — 2-й концерт Ф.Листа. В отзыве о втором выступлении Ц. А. Кюи писал: «Исполнял этот концерт г. Канилле и исполнял прекрасно; не говоря уже об отчетливости, верности и силе, самый смысл сочинения, к роду которого мы еще мало привыкли, был передан очень верно. Самый выбор пьесы обличает в г. Канилле не только отличного пианиста, но и исполнителя, готового служить современному искусству» («С.-Петербургские ведомости», 1865, № 100). О Ф. А. Канилле см. рецензии в «СПб. ведомостях» за 1850 г. № 18; 1852 г. № 45; 1864 г. № 60; 1865 г. № 100, а также письма Н. А. Римского-Корсакова к родителям из Морского корпуса от 6 и 20/X и 3/X1859 г. (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
11. 11. Год здесь должен быть исправлен на 1860. См. письмо Н. А. Римского-Корсакова к родителям от 15/X 1860 г. (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
12. 12. В письме к В. В. Ястребцеву от 17 августа 1906 г. Н. А. Римский-Корсаков сообщает запись этой пьесы: «В Романсе идет дело о Венеции. Находясь теперь в ней (через45-46 лет), мне захотелось возобновить в памяти этот вздор и написать Вам». См.: «Русская музыкальная газета», 1909, также Полное собрание сочинений Н. А. Римского-Корсакова М.: Музгиз, 1946. Т. 45, предисловие. С. X—X.
13. 13. Знакомство Николая Андреевича с М. А. Балакиревым состоялось в воскресенье 26 ноября 1861 г. См. письмо к родителям от 29/X1861 г. (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).