Любовь Бѣлкина.
правитьЛейтенантъ ШМИДТЪ
правитьПРЕДИСЛОВІЕ.
правитьРаннимъ утромъ, — годъ тому назадъ, — на островѣ Березани царскіе опричники совершали кровавое дѣло: наемные палачи и убійцы — они надѣялись пулями заставить умолкнуть славнаго борца и его товарищей.
Но пули не достигли своей цѣли: услыхало море великій завѣтъ мученика и разнесло его по всей Руси многострадальной; услыхали чайки, что шептали уста Шмидта и умиравшихъ съ нимъ матросовъ, и полетѣли съ вѣстью ко всѣмъ, кто смѣло смотритъ въ глаза смерти, отдавая жизнь за благо родины.
Шмидтъ умеръ, но имя его не умретъ никогда!
И пусть эта поэма въ день годовщины его мученической смерти лишній разъ напомнитъ о томъ, какъ онъ боролся за счастье отчизны, какъ смѣло пошли за нимъ его славные товарищи!
6 марта 1907 г.
I.
Надъ дымомъ пожаровъ,
Надъ пепломъ войны
Въ туманѣ кошмаровъ
Проносятся сны.
Какъ черныя птицы
Въ огнѣ облаковъ
Плывутъ вереницы
Мучительныхъ сновъ…
Беззвучны, какъ горе,
Какъ сумракъ ночной,
На темномъ просторѣ
Плывутъ надъ страной..
Толпой величавыхъ
Зловѣщихъ тѣней
На крыльяхъ кровавыхъ
Несутся надъ ной…
И родина слышитъ
Ихъ тайный полетъ,
Не спитъ и не дышетъ,
И ужасовъ ждетъ.
И шорохъ дыханья,
И шелестъ ихъ крылъ
Тревожитъ молчанье
Священыхъ могилъ.
И жутки и глухи,
Рыданья страны,
И грозны тѣ духи,
Тѣ страшные сны…
II.
Въ тяжеломъ туманѣ
Мучительныхъ сновъ
Стираются грани
Минувшихъ вѣковъ.
И скорбь нависаетъ
Сквозь трауръ знаменъ,
Опять воскресаетъ
Изъ мрака временъ…
Ряды поколѣній
Томятся вдали,
Погибшія тѣни
Страдальцевъ земли.
Съ Голгоѳы Распятій
Гудитъ изъ гробовъ
И эхо проклятій,
И скрежетъ зубовъ.
Надъ высью кургановъ
Надъ гладью степей
Звучитъ изъ тумановъ
Бряцанье цѣпей.
Плыветъ въ безконечность
И будить тотъ звукъ
Безмолвную вѣчность
Схороненныхъ мукъ.
И вѣчность трепещетъ
Отъ скорби земной
И до неба плещетъ
Кровавой волной.
Растетъ до зенита
Таинственный валъ,
И мчится сердито,
И близится шквалъ.
III.
Невѣдомый Кто то
Встаетъ въ вышинѣ
И страшное что то
Пророчитъ странѣ.
Идетъ Онъ сурово
Съ вѣсами въ рукахъ,
И вѣщее слово
Чертитъ въ облакахъ
Но мракомъ опутанъ
Загадочный знакъ
И тайной окутанъ
Властительный мракъ.
Мы смотримъ украдкой
Въ пучину небесъ,
Томимся загадкой
За краемъ завѣсъ…
Стыдомъ безпредѣльнымъ
И холодомъ тьмы,
И страхомъ смертельнымъ
Охвачены мы.
IV.
Чтобъ, кинувъ раздумье
Возстать какъ боецъ,
О — нужно безумье
Великихъ сердецъ!
Пройти какъ зарница
По темной землѣ —
О, нужно родиться
Съ звѣздой на челѣ!
На горе и муки
Рожденъ человѣкъ
Свободный, какъ море
И чистый какъ снѣгъ.
V.
О, не лгите надежды напрясныя!
Вѣсть за вѣстію газеты несутъ:
Узаконить дѣянья ужасныя
Безнаказанно «праведный» судъ…
О, но троньте нечистой рукою
Тѣхъ, чей жребій насъ скорбью томитъ…
Взоры родины смотрятъ съ тоскою,
На устахъ ея слышится: «Шмидтъ».
Смерть стоить съ титаническимъ молотомъ
Надъ чистѣйшимъ изъ чистыхъ людей…
Это имя сверкающемъ золотомъ
Впишетъ міръ на скрижали своей…
Никогда не истлѣетъ страница
Съ золотымъ ореоломъ вѣнца.
И пройдетъ по землѣ, какъ зарница.
Благородное имя борца!
VI.
Весь приникъ городокъ приневоленный,
Только тѣни патрулей видны
И дрожитъ «гражданинъ» обездоленный
Подъ защитой ночной тишины.
И безмолиствуютъ люди трусливые,
Какъ и всѣ мы молчатъ какъ рабы
И влачатъ свои жизни тоскливыя
Въ ожиданьи ударовъ судьбы.
Только трусость отъ смерти защита,
За герои — не встанетъ страна —
И судьба одинокаго Шмидта
Неизбѣжно свершиться должна .
Все молчитъ! Лишь одно на просторѣ
Величаво свободно, какъ онъ,
Бьетъ волной неугѣшное море,
Омывая пѣной бастіонъ.
VII.
Кроткій мученикъ праваго дѣла
Сердце родины тронулъ до слезъ,
Месть враговъ не имѣетъ предѣла,
Палачей не растрогалъ Христосъ…
Имъ невѣдомы стыдъ и тревога,
Судъ небесъ не страшить палачей,
Дивный образъ Распятаго Бога
Не присутствуетъ въ сердцѣ судей.
Красоту и величіе вѣры,
И святыню безсмертной души
Развѣ знаютъ бездушные звѣри
Насъ, людей, пожирая въ тиши?
И доступны-ли горе, утрата,
Стыдъ и ужасъ — сознанью звѣрей?
Развѣ трогали сердце солдата
Беззащитные вопли дѣтей?
VIII.
Въ дни декабрьскіе, дни величавые,
Незабвенные, страшные дни —
Находили вы лужи кровавыя
Гдѣ ни будь подъ стѣною, въ тѣни?
Вы ходили въ предмѣстья покорныя,
Мимо дымныхъ развалинъ домовъ,
Вы видали отъ копоти черныя
Мостовыя, впитавшія кровь?
Какъ преступникъ потупивши очи,
Подъ покровомъ предательской тьмы,
Не внимали ль вы ужасамъ ночи
За высокой стѣною тюрьмы?
Вы стояли дрожа отъ страданія
За угломъ полицейскихъ «частей»
Вы слыхали тамъ вой и рыданья
Обезумѣвшихъ женъ, матерей?
Вы ходили съ вдовою дрожащею
На колѣняхъ молить приставовъ,
Чтобъ позволили трупы лежащіе
Осмотрѣть подъ охраной штыковъ?
Васъ терзали мольбы нестерпимые
Предъ солдатскою злобой нѣмой,
Не желавшей, чтобъ трупы любимые
Увезли изъ участка домой?
Вы видали: ребенокъ осмѣлился
Пересѣчь переулокъ бѣгомъ,
И — безусый солдатикъ прицѣлился…
Какъ за дичью слѣдилъ за врагомъ,
Перешелъ съ тротуара украдкою,
Смѣрилъ бѣгъ удалявшихся ногъ
И — спокойно съ усмѣшичкой гадкою
Опустилъ торопливо курокъ .
И — ребенокъ упалъ какъ подкошенный,
Приподнялся-и рухнулся въ снѣгъ…
Этотъ выстрѣлъ ненужный, непрошенный
Неужели ужаснѣе всѣхъ?
Чѣмъ вы пытки въ тюрьмѣ объясняете?
А сожженіе сдававшихся въ плѣнъ?
И не водкой-ли вы оправдаете
Эти дѣтскіе трупы у стѣнъ?
А ходынское поле позорное?
А разстрѣлы въ ночной тишинѣ?
Отъ кого это горе покорное,
Что царитъ повсемѣстно въ странѣ?
И надъ братомъ глумясь умирающимъ
Кто стоитъ безпощадно съ бичемъ?
По полямъ и деревнямъ пылающимъ
Кто проходитъ огнемъ и мечемъ?^
Кто съ землею равняетъ жилища?
Кто насилуетъ женъ, матерей?
Кто изъ родины сдѣлалъ кладбище
И усѣялъ тѣлами людей?..
Какъ со смѣхомъ творить преступленье?
Подымать свою руку къ ружью
И стрѣлять! приходитъ въ изступленье
Исполняя «присягу» свою…
Убивать… и кого, и за что же?
Но звѣриная совѣсть чиста,
Ей земная присяга дороже
Чѣмъ святые завѣты Христа.
Палачи отдаютъ приказанье
Палачи убиваютъ людей,
На землѣ не грозитъ наказанье
Судъ небесъ не страшитъ палачей…
Море крови встаетъ до зенита
Въ морѣ слезъ захлебнется страна
И судьба одинокаго Шмидта
Неизбѣжно свершиться должна.
IX.
Спать тюрьма. Въ казематы сосѣдніе
Размѣстили солдатъ вкругъ него
Сторожить его пытки послѣднія
И послѣднія ночи его.
Въ часъ, когда притаясь по квартирамъ,
Мы, отъ жизни усталые, спимъ,
Онъ прощается мысленно съ міромъ,
И проносится жизнь передъ нимъ.
Озаряя кошмаръ безобразный
Дней суда, нестерпимыхъ какъ бредъ,
Воскресаетъ такъ ясно и связно
Чистый образъ пережитыхъ лѣтъ.
Вспоминается вольный, широкій
Жизнерадостный моря просторъ
И по немъ его путь одинокій
И вершины заоблачныхъ горъ.
Онъ томился въ унылыхъ долинахъ:
Тамъ лежалъ еще сумракъ вокругъ…
И любилъ онъ лучи на вершинахъ,
Окрылявшіе пламенный духъ.
Не мирилась съ всесильною ложью
Беззавѣтно отважная грудь,
Сердце чуяло истину Божью,
И намѣтилъ онъ истинный путь.
Тамъ, внизу копошились злодѣи,
Лилипуты, погрязшіе въ злѣ…
И несчастны, и жалки пигмеи
Тяжело съ ними жить на землѣ.
Царство Божіе будетъ не скоро,
Но, какъ храмъ оно свѣтитъ вдали…
Онъ не могъ оторвать уже взора
Отъ грядущаго счастья земли.
Будетъ день и сольются народы
Въ царствѣ братства немыслимо зло…
И — подъ красное знамя свободы
Шмидтъ склонилъ молодое чело.
Отдать душу труду созиданья,
Безъ остатка, всю душу свою…
Пасть за всѣхъ, за людскія страданья
Искупительной жертвой въ бою…
И ничто ему крыльевъ не свяжетъ,
И не нужно вѣнца на чело:
Онъ пойдетъ, если сердце подскажетъ…
Но — иначе и быть но могло…
Онъ любилъ свѣтозарное море.
Вольный бѣгъ по лазурнымъ волнамъ…
Забывалось тамъ личное горе,
И несбыточнымъ вѣрилось снамъ.
Онъ влюблялся въ причудливость свѣта
Въ ослѣпительной пѣнѣ волны…
О. безумны вы, грезы поэта.
Вы несбыточны свѣтлые сны!
И стремился онъ къ радости жизни,
Вѣрилъ въ смыслъ міровой красоты,
И мечталъ о счастливой отчизнѣ,
И любилъ онъ дѣтей и цвѣты.
Кругъ земной такъ неполонъ и тѣсенъ,
Но въ душѣ — безконечности міръ,
И любилъ онъ задумчивость пѣсенъ,
Улетавшихъ въ надзвѣздную ширь.
И ловилъ онъ внимательнымъ слухомъ
Голосъ жизни, звенѣвшій вдали…
О, безумны вы, чистые духомъ,
Безкорыстныя дѣти земли!
X.
Шмидтъ не спить, за стѣнами далеко
Слышенъ бой отдаленныхъ часовъ…
Еслибъ тамъ за тюрьмой одинокой
Вдругъ услышать привѣтственный зовъ…
Сквозь рѣшотку окошка двойного
Онъ слѣдить за высокой стѣной.
Не услышитъ ли тайнаго зова,
Не мелькнула ли тѣнь подъ луной?
Но напрасно томатъ ожиданье:
Далеко, не откликнется сынъ…
Съ сердцемъ, полнымъ любви и страданья
Онъ одинъ, безконечно одинъ.
XI.
Въ мертвомъ царствѣ тоски и терпѣнья,
Въ этомъ гробѣ нѣмомъ для живыхъ
Гдѣ то слышится тихое пѣнье
За твердынею стѣнъ вѣковыхъ.
Подъ тюремные своды взвиваясь
То замрутъ, то растутъ голоса,
Льется хоръ съ тишиною сливаясь…
Такъ поютъ въ сладкомъ снѣ небеса…
"Море льдинъ…
"Царство скалъ…
"Бьетъ прибой…
"Ты — одинъ.
"Ты — усталъ,
"Мы — съ тобой.
"Нѣтъ тюрьмы!
"Тихій свѣтъ
"Вновь и вновь
"Тамъ, гдѣ мы.
"Смерти нѣтъ,
"Есть любовь!
"Смерть — какъ сонъ:
"Звукъ молитвъ..
"Мы — цвѣты…
"Тихій звонъ…
"Муки битвъ
"Тамъ, гдѣ ты.
"Нѣтъ цвѣтовъ
"Тамъ, гдѣ ты.
"Нѣтъ любви…
"Пѣснь безъ словъ,
"Сонъ мечты
"Насъ — зови..
"Тамъ, вдали,
"Міръ тревогъ…
"Онъ исчезъ .
"Сонъ земли
"Грезитъ Богъ,
"Богъ — небесъ…
"Море льдинъ…
"Синихъ скалъ..
"Бьетъ прибой…
"Ты-одинъ,
"Ты усталъ,
"Мы — съ тобой!
"Тамъ взгляни,
"Новый міръ
"Тамъ — звѣзда.
"Тамъ — огни
"Свѣтъ и ширь
«Тамъ… туда…»
XII.
Онъ лежитъ и глядитъ на звѣзду въ небесахъ
И усталую грудь обнимаетъ покой…
Видно, страшные сны снятся тамъ на часахъ:
Гдѣ-то вскрикнулъ во снѣ, простоналъ часовой.
Звѣзды смотрятъ во мглу
Одинокой тюрьмы;
Рѣютъ тѣни въ углу,
Выступаютъ изъ тьмы.
Тихій голосъ поетъ
Цѣлый хоръ голосовъ…
Кто зоветъ? Кто поетъ
Эту пѣсню безъ словъ.
Легкій призракъ скользятъ
Отъ печальныхъ очей,
Бѣлой дымкой обвить
Сонъ безсонныхъ ночей.
Это — смерть… и всего?!
Умереть — и уснуть,.
Тамъ, за ней — ничего…
Отдохнутъ, отдохнуть!..
Не потупитъ очей
Передъ призракомъ онъ…
Это смерть… Блескъ свѣчей,
Дымъ кадилъ.. Тихій звонъ
И усталую грудь обнимаетъ покой…
Страшно — страшно стоять въ этотъ часъ на часахъ…
Какъ темно на землѣ… Это — сонъ роковой..
Онъ лежитъ и глядитъ на звѣзду въ небесахъ
XIII.
Мрачно зіяетъ холодная
Темная зала суда.
Гордо, походкой свободною
Снова онъ входить туда
Тамъ за желѣзной решеткой,
Лѣсомъ штыковъ огражденъ,
Съ радостью свѣтлой и кроткой
Братьевъ привѣтствуетъ онъ,
Шмидта встрѣчаютъ съ любовью
Взоры матросовъ… «своихъ»
И обливается кровью
Сердце при взглядѣ на нихъ.
Вотъ они, судьи почтенные,
Тѣ, что дадутъ приговоръ…
Взоры поднявъ вдохновенные
Грозно молчитъ прокуроръ.
Рѣчь приготовлена страстная,
Все. что имъ нужно, въ ней есть:
Факты и быль безпристрастная,
Богъ, и присяга… и честь.
Вотъ и зашита казенная,
Дремлетъ умильно она…
Во время дымкой законною
Совѣсть очистить должна.
Вотъ и слѣпыя орудія
Чьей-то могучей руки,
Тѣ, что творятъ правосудіе:
Франты, хлыщи, старики…
Скромныя стогны Очакова
Видятъ впервые такихъ:
Пахнетъ духами отъ всякаго,
Пахнетъ… и кровью отъ нихъ…
Цвѣтъ «просвѣщенія мѣстнаго,
Вѣрные слуги истца»…
И ни единаго честнаго
Взоръ не встрѣчаетъ лица.
И у любого на совѣсти
Что нибудь черное есть.
Если прочесть бы ихъ повѣсти.
Гдѣ ты, военная честь?!.
Скрыты дѣянія черныя .
Знавшіе — будутъ молчать…
Снова на лица позорныя
Каина ляжетъ печать.
Вновь задрожатъ «усмиренные»,
Вынесутъ новый позоръ!
Руки, въ крови обагренныя,
Будутъ писать приговоръ.
Въ эти то руки злодѣйскія
Отданъ нашъ доблестный Шмидтъ!
Смѣлы уста фарисейскія;
Въ нихъ краснорѣчье гремитъ:
"Мы, на посту добродѣтели,
"Мести злодѣю хотимъ!
"Смилуйтесь, братцы-свидѣтели
«Дайте расправиться съ нимъ»!.
Въ каждомъ вопросѣ ихъ месть и проклятье
Полонъ глумленья допросъ.
Въ лица опричниковъ смотритъ съ Распятья
Тихій и скорбный Христосъ.
XIV.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Лжете, опричники! Сердце народное
"Гнѣвомъ и скорьбью полно,
"Но не за пятна но знамя свободное,
"Къ мести не звало оно.
"Знамя свободы въ выси развѣвеется,
"Мы это знамя хранимъ,
"Тотъ, же чьимъ именемъ кровь проливается,
"Самъ преклонился предъ немъ…
"Душу народа, въ мечты погруженную
"Вдругъ пробудили великіе дни!
"Всѣ, какъ одинъ съ головой обнаженною
"Гимну внимали они.
"Праздникомъ свѣтлымъ мечты завоеванной
"День незабвенный тотъ былъ .
..Всѣ свои муки народъ очарованный
"Всѣ свои скорби забылъ.
"Строилась чинно команда послушная;
"Съ сердцемъ, воскресшимъ изъ тьмы,
"Знамя свободы въ пространство воздушное
"Съ музыкой подняли мы.
"Тихо торжественно знамя прекрасное
"Въ ясной лазури взвилось…
"Что-то глубокое, чистое, ясное
"Вдругъ надъ толпой пронеслось.
"Замерли крики и возгласы бурные…
"Новой Россіи оплотъ
"Всюду взвивается знамя пурпурное,
"Радостно поднялъ ихъ флотъ.
"Тишь воцарилась. И лица суровыя
"Какъ у дѣтей расцвѣли,
"Слышались вздохи, и слезы готовыя,
"Вдругъ засіявъ-потекли.
"Слово закона рыданьями встрѣчено.
"Вамъ — это звукъ лишь пустой…
"Вы не поймете душой искалѣченной
"Этой минуты святой.
"Плакалъ народъ въ эти дни невозвратные,
"Только минуту одну
"Слезы лились у него благодатныя —
"Ихъ отравили ему…
"Братъ, подымающій руку на брата…
"Нѣтъ! не таковъ нашъ народъ:
"Свято онъ вѣритъ, что будетъ расплата,
"Правды Господней онъ ждетъ.
"Сердцу народа гнусны преступленья,
"Онъ задохнулся отъ мукъ!
"Ужасы бойни и адъ избіенья
"Это плоды вашихъ рукъ!
"Но но отмѣрять вамъ вашею мѣрою
"Честные дѣти труда:
"Висѣлицъ строить не будутъ вамъ, вѣрую!
"Нѣтъ! никогда, никогда!
"Можете взять мою жизнь мимолетную,
"Пыткою сдѣлать послѣдній мой часъ,
"Вы не задушите правду безплотную,
"Мысль пробудившихся массъ!
"Вѣшайте сотнями массы покорныя.
"Жгите, душите кровавою тьмой,
"Стройте стѣной эшафоты позорные.
"Сдѣлайте родину страшной тюрьмой.
"Сдѣлайте такъ, чтобъ отъ дыма пожарнаго
"Черная ночь задохнулась сама,
"Сдѣлайте такъ, чтобъ отъ страха кошмарнаго
"Ваши же дѣти сходили съ ума!
"Бросьте же рѣчи ненужныя, длинныя!…
"Этихъ матросовъ — не троньте, судья!
"Міръ не проститъ вамъ ихъ жизни невинныя
"Казни вамъ нужно? Казните меня.
"Здѣсь я клянусь предъ Распятымъ Спасителемъ
"Будь мнѣ свидѣтелемъ онъ:
"Я виноватъ, что повѣрилъ правителямъ,
"Вѣрилъ, что слово — законъ.
"Вѣрую въ слово и правду народную
"Вѣрую-время придетъ.
"Лягу спокойно въ могилу холодную…
"Съ твердою вѣрой въ Россію свободную,
«Съ вѣрой въ народъ!!!»
XV.
Такъ говорилъ онъ. И рѣчь вдохновенная
Залу суда потрясла:
Плакали молча матросы смиренные,
Тишь гробовая была.
Въ воздухѣ что-то носилось чудесное,
Замерли лица судей…
Чудо свершается, чудо небесное:
Слезы въ глазахъ палачей..
Словно вошелъ въ эту залу невидимый
Тотъ, кому служить судья.
Шепчетъ съ усмѣшкой, людьми ненавидимый
«Я виноватъ, это — я!»
Странная тайна повисла на волосѣ…
Мигъ — и откроется вдругъ..
Взоры потупились. Въ трепетномъ голосѣ
Слышался странный испугъ…
Первый опомнился… вздрогнулъ, поежился,
Выпилъ воды прокуроръ,
Взвѣсилъ, подумалъ, — вздохнулъ и встревожился:
Надо спасать приговоръ!
Надо поправить минуту оплошность
Надо хорошій порывъ
Смять, потопить въ всеобъемлющей пошлости!
И — объявилъ перерывъ.
XVI.
Спитъ тюрьма. Молчаливо и глухо..
И опять одинокъ за стѣной
Человѣкъ величаваго духа
Человѣкъ красоты неземной.
За друзей онъ сегодня спокоенъ
Ихъ отвѣтъ прочиталъ онъ въ слезахъ.
Какъ свѣтло онъ, какъ ясно настроенъ!
Сколько ласки въ печальныхъ глазахъ!
Вспоминаетъ, онъ слово привѣта.
Слово нѣжной заботы о немъ..
Сколько тихаго теплаго свѣта
Въ этомъ сердцѣ, отъ скорби больномъ!
Какъ свѣтло, какъ легко ему дышется,
Онъ сказалъ, облегчилъ свою грудь…
И опять ему пѣніе слышится,
И хотѣлось бы лечь и уснуть…
Не страшитъ его утро грядущее
Не страшитъ роковой приговоръ:
Такъ отрадны минуты бѣгущія,
Такъ широкъ его ясный просторъ.
Все затихло въ душѣ примиренной.
И тревога, и горе и гнѣвъ
И звучитъ въ вышинѣ отдаленной
Свѣтлой пѣсни прощальный напѣвъ.
XVII.
"Бѣлый лебедь летѣлъ,
"И за тучей исчезъ
"Бѣлый лебедь хотѣлъ
"Долетѣть до небесъ.
"Грозно туча гремѣла,
" Хмурясь чернымъ челомъ,
"И упалъ лебедь бѣлый
" Съ перебитымъ крыломъ…
"Лебедь! Крылья разбитыя
"Бьетъ прибой,
"Плачутъ тучи сердитыя
"Надъ тобой.
"Плачетъ темная ночь надъ равниною
"Слезы льетъ
"Лебедь пѣсню свою лебединую
"Ей поетъ.
"Мѣсяцъ всталъ надъ вершиною
"И сквозь сонъ
"Пѣснь послѣднюю лебединую
"Слушалъ онъ
"Шелъ пѣвецъ надъ долиною,
"Шелъ къ горамъ
"И надъ пѣсней лебединою
«Плакалъ тамъ».
XVIII.
Льются, льются прозрачные звуки
Льется свѣтъ разгоняющій тьму,
Чьи то нѣжныя — нѣжныя руки
Протянулись съ любовью къ нему.
Чей то взоръ въ его міръ одинокій
Смотритъ вдаль съ неземной высоты
Кто то близится свѣтлый, далекій
Изъ тумана неясной мечты.
Чьи-то нѣжныя — нѣжныя руки
На усталое сердце легли,
Льются, льются прозрачные звуки
Замираютъ и таютъ вдали.
XIX.
"Витязи смѣлые,
"Лебеди бѣлые
"Путь вашъ куда?
"Въ полночь глубокую
"Съ неба высокаго
"Пала звѣзда.
"Гдѣ вы рождаетесь, звѣздочки чистыя?..
"Счета имъ нѣтъ…
"Падаютъ — падаютъ звѣзды лучистыя
"Свѣтелъ ихъ слѣдъ.
" Витязи смѣлые
"Лебеди бѣлые —
"Путь вашъ туда!
Въ полночь безвѣстную
"Въ бездну небесную
«Пала звѣзда»..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XX.
Завтра все: приговоръ и развязка
Все пройдетъ какъ плѣнительный сонъ
И прервется волшебная сказка
И умретъ бѣлымъ лебедемъ онъ.
Всѣ мы жить остаемся въ тиши…
Спи спокойно, людская защита!
И — не станетъ прекрасной души
И не будетъ у родины Шмидта…
XXI.
Къ переполненной чашѣ позора
Вновь прибавилась капля одна
И мучительный день приговора
Будетъ помнить надолго страна.
Не вмѣщалось въ сознаньи народа
Беззастѣнчиво — наглое зло!
Только гибель и близость исхода
Предвѣщать оно строю могло.
Негодующій пламенный ропотъ
Въ дни суда раздавался кругомъ.
И таинственный слышался шопотъ,
Обѣщавшій расплату съ врагомъ.
Городокъ возлѣ Чернаго моря!..
Всѣ сердца захватилъ онъ одинъ.
Затаивши дыханье отъ горя
Ждали всѣ, что отвѣтитъ Чухнинъ.
Какъ въ логично задуманной сказкѣ
Стройнымъ цикломъ событія шли
И стремились къ фатальной развязкѣ,
И себѣ измѣнить не могли.
Грозной тѣнью возсталъ уже мститель
И каравшую руку простеръ
И казалось-смягчится гонитель, —
Но — Чухнинъ утвердилъ приговоръ.
Самъ старикъ и въ преддверіи гроба
Онъ кричавшую совѣсть презрѣлъ,
Побѣдила глубокая злоба
Передъ злобою умъ присмирѣлъ.
Нанесенная мстителемъ рана
Довершила вражду старика,
И не дрогнуло сердце тирана,
И, не дрогнувъ, писала рука.
И не зналъ онъ, не вѣрилъ, несчастный,
Довершавъ беззаконный позоръ,
Что въ моментъ этотъ краткій, ужасный
Онъ себѣ подписалъ приговоръ.
Быстро вѣсть облетѣла по свѣту
Приговоръ былъ классически строгъ.
Палачей призывая къ отвѣту
Имъ судьба подвела свой итогъ.
И упали незримыя зерна
На безбрежную ниву страны,
Но изъ почвы кровавой и черной
Прорости они трижды должны.
XXII.
Все затихло какъ кратеръ вулкана
Передъ тѣмъ, какъ тресется земля…
Было холодно, сыро и рано
Въ таломъ снѣгѣ дымились ноля.
Надъ безсонной тоской ожиданья
Проносились зловѣщіе сны.
Переполнилась чаша страданья
Жутко замерло сердце страны.
Отворились невидимо двери…
Неизбѣжное къ Шмидту вошло
Въ ореолѣ страданья и вѣры
Тихимъ свѣтомъ сіяло чело.
Правдѣ отдавшій душу живую
До конца не увѣренъ былъ въ злѣ…
Онъ не спалъ въ эту ночь роковую
И прощался со всѣмъ на землѣ.
Онъ писалъ принося свои муки
Искупительной жертвой за насъ.
Врагъ вошелъ — наложилъ свои руки
И сказалъ, что насталъ его часъ.
Слышалъ міръ голосъ Шмидта призывный,
Дѣло Шмидта закончитъ народъ.
Какъ на праздникъ таинственно дивный,
Шмидтъ на казнь этой ночью пойдетъ.
Смерть — ничто передъ вѣчностью цѣлой
Смерть за вѣру-безсмертный протестъ,
И въ одеждѣ сверкающей бѣлой
Свѣтлый мученикъ приметъ свой крестъ.
XXIII.
Тихо, тихо качаются волны,
Тихо съ веселъ струится вода…
Тайны моря темны и безмолвны
Тайна жизни — уйдетъ навсегда
Лица блѣдныхъ матросовъ угрюмы
Безпощадность покорная въ нихъ
Кроткій отблескъ непонятой думы
Робко замеръ въ сознаніи ихъ.
И безмѣрная жалость къ несчастнымъ
Къ этимъ темнымъ орудіямъ зла
Выжила слезы и ужасомъ властнымъ
Всю послѣднюю горечь смела.
И послѣдняя тѣнь возмущенья
Въ чистомъ сердцѣ погасла въ тотъ мигъ
И съ любовью, со скорбью прощенья
Шмидтъ смотрѣлъ на матросовъ нѣмыхъ.
Весь онъ былъ здѣсь видѣніемъ бѣлымъ
Весь — но здѣшняго міра жилецъ!
Ровнымъ шагомъ спокойнымъ и смѣлымъ
Онъ на островъ вступилъ наконецъ.
И щетиной штыковъ огражденныхъ
Ихъ вели. Все затихло вокругъ.
Отдѣлилъ четырехъ осужденныхъ
Роковой зачарованный кругъ.
Подошелъ къ нимъ священникъ смиренный,
Лживый жрецъ со святыней креста,
Рабъ трусливый въ одеждѣ священной
Продающій завѣты Христа.
Представитель любви лицемѣрной
И служитель могучаго зла…
Онъ казался насмѣшкой безмѣрной —
Та насмѣшка позорна была.
И съ глубокимъ нѣмымъ сожалѣньемъ
Шмидтъ глаза передъ нимъ опустилъ…
Всѣхъ враговъ онъ простилъ съ умиленіемъ
И — священника тоже простилъ.
Все, что сдѣлала темная злоба,
Онъ простилъ на святомъ рубежѣ.
А четыре привезенныхъ гроба
Передъ ними стояли уже…
Всѣ четыре открыты, готовы..
Шмидтъ не могъ отвести своихъ глазъ
Въ каждый новенькій ящикъ сосновый
Люди, четверо, лягутъ сейчасъ.
Что-то горькое въ сердцѣ заныло
Предъ послѣднимъ безстыдствомъ судей
И къ столбу надъ зіявшей могилой
Шмидть спѣшилъ прислониться скорѣй.
Было холодно, сыро и рано.
За весеннею далью горя
Въ розовѣющей дымкѣ тумана
Лучезарно вставала заря.
И на всемъ необъятномъ просторѣ
Розовѣла лазурная тѣнь,
Звало въ даль золотистое море
Наступалъ ослѣпительный день.
День идетъ! Шмидтъ увидѣлъ начало,
Но — конца не увидѣть ему!
Какъ струна его сердце звучало,
Ударяясь въ могильную тьму.
Бѣлоснѣжныя рѣяли птицы,
Серебрились въ лазурныхъ волнахъ,
Какъ послѣднія мысли — зарницы,
Исчезавшія въ трепетныхъ снахъ.
Тамъ, поодаль стояла квадратомъ
Молчаливая кучка людей
Было стыдно и жутко солдатамъ,
Были тусклы глаза у судей.
Шмидтъ стоялъ: весь сіяньемъ объятый
Говорить за товарищей трехъ,
"Мы жалѣемъ васъ, братья — солдаты!
«Я простилъ. да проститъ васъ и Богъ!»
Но солдаты и судьи молчали.
Шмидтъ велѣлъ но завязывать глазъ
И, затихнувъ въ предсмертной печали,
Все кругомъ оглядѣлъ еще разъ..
И въ сіяющій взоръ вмѣстѣ съ алой зарею
Смерть метнулась, взмахнувъ своимъ чернымъ крыломъ.
Въ вихрѣ міръ потонулъ — и не стало героя
И — поникъ онъ прекраснымъ челомъ.
И упали товарищи Шмидта,
И упала какъ громъ тишина,
До небесъ, до нѣмого зенита
Поднялась и упала волна.
Необъятнаго зла дуновенье,
Пробуждая сердца, пронеслось.
Въ оглушающій ужасъ мгновенья
Пережитое грозно слилось
Раздирало сердца ожиданье.
Что возможенъ и мыслимъ возвратъ
И послышались громко рыданья
На колѣни упавшихъ солдатъ…
XXIV.
Березань, Берозань, островъ крови невинной!
Островъ Шмидта, какъ Шмидтъ не умретъ никогда!
Тихо тянутся дни надъ грядою пустынной.
И проходятъ вдали молчаливо суда,
Островъ Шмидта, какъ Шмидтъ не умретъ никогда!
Будетъ памятникъ тамъ! свѣтлый памятникъ Шмидту!
Бѣлый храмъ создадимъ мы изъ мрамора тамъ,
Храмъ героевъ страны, чтобъ возросъ онъ къ зениту
Храмъ во славу борцимъ, храмъ героямъ и Шмидту
На могилѣ его мы построимъ нашъ храмъ.
Тихо море шумитъ. Тихо спитъ Березань.
Гдѣ могила его? Уничтоженъ и слѣдъ
И проходятъ суда и несутъ свою дань:
«Братья шапки долой… Березань-Березань!»
Море тихо шумитъ: «Шмидта нѣтъ… Шмидта нѣтъ»!..