Легко ли у нас выделяться из общины? (Семенов)/ДО

Легко ли у нас выделяться из общины?
авторъ Сергей Терентьевич Семенов
Опубл.: 1912. Источникъ: az.lib.ru

Легко ли у насъ выдѣляться изъ общины? *)

править
  • ) Охотно предоставляя на страницахъ «Современника» мѣсто разсказу С. Т Семенова, содержащему, при всей его субъективности, много интереснаго и цѣннаго матеріала для характеристики отношенія къ закону 9 ноября различныхъ слоевъ крестьянскаго населенія, редакція конечно не можетъ принять на себя отвѣтственность за его моральную и соціально-политическую оцѣнку излагаемыхъ событій. Въ слѣдующей книжкѣ, по напечатаніи второй части очерка С. Т. Семенова, редакція дастъ мѣсто статьѣ Виктора Чернова, въ которой авторъ, примѣнительно къ тому же конкретному матеріалу, выяснитъ свою точку зрѣнія на затронутые авторомъ вопросы, существенно отличную отъ точки зрѣнія автора. Пользуясь случаемъ, редакція приглашаетъ людей, знающихъ деревню, высказываться по этимъ вопросамъ, лучше всего на основаніи конкретнаго матеріала, даваемаго мѣстной жизнью. Все, заслуживающее вниманіе по цѣнности фактическихъ данныхъ и наблюденій, будетъ печататься въ отдѣлѣ «Голоса изъ деревни» Редакція оставляетъ за собою право откликаться на печатаемые очерки и сообщенія, освѣщая ихъ съ точки зрѣнія своихъ соціально-политическихъ воззрѣній. Ред.

Я слишкомъ двадцать лѣтъ прожилъ сознательной жизнью на крестьянскомъ тяглѣ. Наравнѣ съ другими односельцами работалъ на своихъ полосахъ, ходилъ въ покосъ по мірскимъ лугамъ, примѣнялъ въ своей работѣ лучшіе пріемы, вводилъ рекомендуемое сельскохозяйственной наукой, насколько это было возможно, и послѣ такого продолжительнаго опыта пришелъ къ убѣжденію, что трудиться разумно и производительно на крестьянскомъ тяглѣ будетъ возможно только тогда, когда въ крестьянскомъ землепользованіи произойдутъ существенные перемѣны.

Во-первыхъ, должна быть ослаблена опека міра надъ его членами въ хозяйственномъ отношеніи; во-вторыхъ, во что бы то ни стало, должно быть уничтожено то дробленіе крестьянской полевой земли на мелкія полосы, которое такъ распространено въ Россіи почти во всѣхъ общинныхъ хозяйствахъ.

Устранить опеку міра надъ отдѣльными крестьянами необходимо потому, что въ промышленной полосѣ Россіи все болѣе умное, способное уходитъ на сторону и не имѣетъ никакого значенія въ хозяйственныхъ распорядкахъ, міръ управляется тѣмъ большинствомъ, которое остается въ деревнѣ и составляется изъ малоспособныхъ, одиночекъ и престарѣлыхъ, которые естественно всегда консервативны, невѣжественны, суевѣрны и достаточно падки на все, что приноситъ какую-нибудь выгоду сейчасъ. А отъ нихъ зависитъ весь порядокъ пользованія землей. И отдѣльная личность, какъ ни будь она одарена, при такомъ большинствѣ всегда будетъ безсильной и волей-неволей должна идти въ хвостѣ у міра, а не въ головѣ, какъ бы слѣдовало.

Уничтоженіе же мелкополосицы нужно потому, что дробленіе такимъ порядкомъ земли, вошедшее у крестьянъ въ обычай, знаменуетъ собою не хозяйственное, а скорѣе хищническое къ ней отношеніе. Дробленіе земли на мелкія полосы установилось еще при крѣпостномъ правѣ и установилось на томъ основаніи, что въ мелкихъ кускахъ легче ровно и справедливо раздѣлить то, что заложено въ этихъ угодьяхъ природой. Т. е., раздѣлить уже бывшее готовымъ, накопленное не нами… Но если взглянуть на поле, какъ на мѣсто приложенія моего труда и когда нужно обезпеченіе большей его производительности въ дальнѣйшемъ, то такое бережное отношеніе къ кажущейся справедливости уже не имѣетъ никакой цѣны. Въ этомъ случаѣ прежде всего нужно имѣть въ виду, чтобы куски земли, предоставленные для пользованія крестьянину, были удобны для примѣненія сознательнаго труда, использованія сельскохозяйственныхъ познаній, когда и небольшое количество земли способно гораздо благодарнѣе оплатить трудъ. Въ послѣднее же время это стало тѣмъ болѣе необходимо, что наши земли большею частью тяжелыя, еще болѣе уплотняются введеннымъ у крестьянъ травосѣяніемъ. Тщательная разработка ихъ стала обязательной. Но какъ я могу проработать какъ слѣдуетъ полосу въ 4—5 аршинъ шириной, при плужной пахотѣ, когда пахать возможно, только вдоль? Прежде всего на ней остаются не пропаханныя мѣста при запашкѣ. Если я пашу въ скалъ, то непропаханная борозда остается въ серединѣ полосы, а если въ развалъ, то по краямъ. Потомъ плугомъ дѣлаются болѣе глубокія борозды и ихъ легко размываетъ дождевой водой и уноситъ плодородную землю долой съ полосы. На мѣстѣ борозды получается канава. Чтобы заровнять эту канаву приходится валить въ нее со сторонъ опять плодородную землю, которую при первомъ паводкѣ снова унесетъ. Для борьбы съ этимъ крестьяне часто практикуютъ такое средство, что пашутъ полосы только «въ свалъ». Но отъ этого середина полосы становится горбомъ и вся полоса принимаетъ видъ грядки. На горбу обыкновенно сбирается лучшая земля, а по бокамъ остается тощая, мертвая. Посѣянный на такой полосѣ хлѣбъ по срединѣ всегда растетъ гуще, часто даже и не выстаиваетъ и полегаетъ, а по бокамъ рѣдко и жидко. Тощіе колосья вызрѣваютъ скорѣй, сильные — позже. И получается такая вещь: если жать полосу тогда, когда созрѣлъ боковой хлѣбъ, то на срединѣ зерна получаются не дозрѣвшими, пустыми. Если же ждать, когда дозрѣетъ середина — то боковой хлѣбъ перезрѣетъ и обсыпится. При введеніи плуговъ и травосѣянія очень многіе разсчитывали на повышеніе урожаевъ на крестьянскихъ поляхъ, но этого повышенія не произошло и не можетъ произойти до тѣхъ поръ, пока не перестанетъ существовать мелкополосица.

Кромѣ этого, узкія полосы непригодны для обработки ихъ болѣе производительными земледѣльческими орудіями. На нихъ нельзя въѣхать съ широколемешнымъ или многолемешнымъ плугомъ. Нельзя употребить конной сѣялки, косилки, жатки. Слѣдовательно, мелкополосица дѣлаетъ физически недоступнымъ лучшій и дешевый способъ обработки земли и такимъ образомъ становитъ крестьянскія земли въ низшій разрядъ урожайности — что, конечно, ненормально и требуетъ скорѣйшаго уничтоженія.

Самый лучшій выходъ тутъ — это допущеніе при желаніи каждому домохозяину вырѣзать его надѣлъ къ одному мѣсту, потомъ поощреніе въ разбивкѣ крестьянскихъ долей на крупныя полосы. Собранная въ одно мѣсто крестьянская земля, доступная лучшей обработкѣ ея и уходу за нею, можетъ сравняться производительностью съ частновладѣльческими полями, и эта повышенная урожайность тѣхъ же земель заставитъ задуматься и непонимавшихъ вреда мелксполосицы, и уже болѣе серьезно отнестись къ земледѣльческому труду всѣхъ крестьянъ.

Въ началѣ 1906 года для практическаго осуществленія способовъ подъема крестьянскаго труда у насъ въ деревнѣ было учреждено Сельскохозяйственное общество. Первою задачей этого общества было намѣчено содѣйствіе крестьянамъ къ выходу на отдѣльные участки и уничтоженіе мелкополосицы. Но такъ какъ это случилось послѣ объявленныхъ въ 1905 году «дѣйствительныхъ свободъ», то собраніе нашего общества было объявлено за митингъ, меня, какъ главнаго иниціатора его, бывшаго у полиціи и властей на счету, посадили за желѣзную рѣшетку, а потомъ назначили къ высылкѣ въ Олонецкую губернію, но вмѣсто того позволили выѣхать за границу.

За два года моей подневольной жизни за границей, мнѣ пришлось побывать въ разныхъ уголкахъ Европы и приглядѣться, какъ живутъ и хозяйствуютъ земледѣльцы въ Швейцаріи, Италіи, Франціи и Англіи. Эти наблюденія укрѣпили во мнѣ давнишнее убѣжденіе, что у насъ на землѣ вполнѣ возможно человѣческое существованіе, такъ какъ у насъ и земли сравнительно съ заграницей больше, и цѣны ея сейчасъ вовсе не такъ высоки, и обрабатывать ее гораздо легче и дешевле, но опять-таки только при необходимомъ условіи освобожденія личности отъ хозяйственной опеки «міра» и при уничтоженіи мелкополосицы.

И вотъ какъ разъ въ то время, когда я изучалъ за границей постановку мелкаго хозяйства, — у насъ былъ обнародованъ указъ 9 ноября. Указъ этотъ очень близко совпадалъ съ тѣмъ, что мнѣ казалось необходимымъ для подъема у насъ мелкой сельскохозяйственной промышленности. И только одно меня смутило въ немъ, это необходимость прежде выдѣла земли — укрѣпленіе ея въ личную собственность. Не совсѣмъ было понятно, какое отношеніе имѣетъ это укрѣпленіе къ лучшему усвоенію болѣе культурныхъ пріемовъ въ мелкомъ хозяйствѣ? Обратить участки въ неотъемлемые? Такъ неотъемлемость важна тамъ, гдѣ культура уже примѣнена и дала извѣстные результаты, а если неотъемлемость будетъ установлена для нехозяйственныхъ крестьянъ, которые какъ собаки на сѣнѣ и сами его не ѣдятъ, и другимъ не даютъ, какой толкъ будетъ отъ этой неотъемлемости? Такіе участки могутъ быть менѣе производительны, чѣмъ въ мірскомъ хозяйствѣ. Если же надѣяться поднять производительность такихъ земель путемъ продажи ихъ въ болѣе хозяйственныя руки, — то такимъ путемъ ни за что ни про что награждаются люди, ничего не сдѣлавшіе для этой земли, такъ какъ продаваться эти надѣлы будутъ за безцѣнокъ. А между тѣмъ этими дѣйствіями будетъ обиженъ міръ, привыкшій пользоваться землею на другихъ основаніяхъ и его обида выразится такъ, что онъ неминуемо станетъ упорствовать при введеніи новаго закона въ цѣломъ и долго не пойметъ благодѣтельности его. Въ другихъ странахъ, какъ я узналъ будучи за границей, земельная культура насаждается другимъ порядкомъ. Англичане въ своихъ колоніяхъ если и отводятъ землю, такъ они требуютъ, чтобы будущій хозяинъ земли дѣйствительно проявилъ хозяйственное къ ней отношеніе, раздѣлалъ бы установленную часть ея, застроилъ бы, вырылъ колодезь, и когда это будетъ сдѣлано, тогда земля и укрѣпляется за нимъ. Это дѣлалось и дѣлается въ Канадѣ, Калифорніи, Аргентинѣ. А у насъ выходило какъ разъ наоборотъ.

Невольно чувствовалось, что этимъ пунктомъ совершается какой-то политическій маневръ. Можетъ быть, дѣйствіе этого маневра и достигнетъ своей цѣли, но оно никакого отношенія къ укрѣпленію земельной культуры не имѣло.

Когда я вернулся въ Россію, первыя впечатлѣнія отъ окружающаго были далеко не радостныя. Три года передъ тѣмъ задались очень неблагопріятны въ хозяйственномъ отношеніи. По лѣтамъ стояла плохая погода, дожди и холода, отъ этого пропадалъ хлѣбъ, ничего не выходило въ огородахъ, сѣно клали въ сарай плохого качества, такъ какъ убиралось сырое. На бѣду послѣ забастовокъ въ 1905 году сократились заработки въ Москвѣ, поднялись цѣны на покупные продукты, отчего въ деревню меньше попадало денегъ со стороны. Я полюбопытствовалъ, какъ шло общественное хозяйство за время моего отсутствія и то, что я узналъ на первыхъ порахъ, никакъ не могло порадовать моего сердца. Общественныя угодья на надѣльной землѣ оказались все въ томъ же видѣ, какъ и до моего отъѣзда. Никакихъ перемѣнъ въ ихъ состояніи не произошло. Кочки на лугахъ росли такъ же, такъ же торчали кусты, только въ промежуткѣ узкихъ полосъ появилось больше канавъ, ихъ безпрепятственно размывало водой во время дождей. Это было съ надѣльной землей. Купленная земля, пріобрѣтенная обществомъ лѣтъ 15 передъ этимъ, оказалась еще въ худшемъ положеніи. Когда купили эту землю, мнѣ удалось провести порядокъ разбивки ея на крупныя полосы. Потомъ на землѣ было десятинъ 50 лѣсу и я очень надѣялся, что этотъ лѣсъ обезпечитъ насъ навсегда топливомъ. Если мы будемъ срубать въ годъ по одной десятинѣ и опять оставлять на этихъ десятинахъ рости заросль, то пока мы добрались бы до послѣдней десятины, на первой опять стоялъ бы пятидесятилѣтній лѣсъ. Послѣ первыхъ вырубокъ нами, дѣйствительно, была запущена заросль и она шла буйно, по всѣмъ десятинамъ и обѣщала къ своему времени богатую дровяницу. Но дальше по вырубленнымъ десятинамъ съ первой же весны стали пускать стадо. Сначала пастухъ пустилъ самовольно, потому что коровы жадно прилегаютъ къ молодымъ березовымъ побѣгамъ и спокойно ходятъ въ этихъ мѣстахъ, потому что въ свѣжихъ пняхъ и трава растетъ слаще. Когда же я съ нѣсколькими хозяевами заявилъ, что пасти по валкѣ не нужно, то всѣ малоземельные, а также одиночки закричали, что растить лѣсъ не нужно, когда онъ выростеть, насъ не будетъ, а изъ-за этого намъ придется стѣснятъ стадо на пастбищѣ. Лѣсъ, коли пойдетъ, такъ и такъ выростеть. Эти соображенія взяли верхъ и намъ пришлось уступить и отказаться отъ надежды имѣть свой лѣсъ и дрова.

И такое хозяйство прочно установилось и вошло въ порядокъ. Скотъ пасли по всѣмъ угодьямъ. Лѣса валили уже не по десятинѣ, а по двѣ и больше въ годъ, а на свалку съ первой же весны пускался скотъ. Въ мое отсутствіе добрались до одного молодого березнячка, который совсѣмъ не время было губить, и свалили его. Кромѣ этого, нѣкоторыми изъ поселившихся за послѣднее время въ деревнѣ москвичей стали дѣлаться набѣги въ общественный лѣсъ по ночамъ. Они выбирали лучшія елки и увозили ихъ въ другія деревни, и общество глядѣло на это равнодушно, по крайней мѣрѣ, ничего не предпринимало для борьбы съ этимъ.

Выбитая стадомъ валка все увеличивалась. На ней уже ничего не росло, а только подгнивали пни. Одно такое мѣсто общество рѣшило раздѣлить подъ распашку, но оно забыло, что прежде эти угодья у насъ дѣлились широкими полосами, и опять накромсало мелкихъ и узкихъ. Это тоже не могло особенно радовать.

Старостой въ это время у насъ былъ избранъ до поразительности необщественный человѣкъ, старый восьмидесятилѣтній старикъ Ефимъ Степановъ. Онъ еще помнилъ крѣпостное право, ходилъ въ пореформенное время на фабрику. Ему какъ-то попали въ Москвѣ отъ родственниковъ деньги, онъ тогда ушелъ изъ Москвы, поселился въ деревнѣ и сталъ заниматься земледѣліемъ. Хозяйство у него было плохое, но онъ жилъ очень скупо, поэтому не видѣлъ нужды. Особенностью его характера было то, что онъ никого не уважалъ, ни къ кому никогда не относился благожелательно. Всѣ нововведенія, которыя заводились иногда въ хозяйственной жизни общества, встрѣчали въ немъ упорнаго противника. И такого человѣка выбрали на должность старосты. Этимъ какъ бы подчеркивалось беззаботное отношеніе общества ко всякой хозяйственности. Ему было — кто ни попъ, батька.

Ефимъ Степановъ, несмотря на свой преклонный возрастъ, принялъ эту должность, потому что она давала кое-какія выгоды. У него былъ сынъ уже за 40 лѣтъ. Въ молодости онъ былъ хорошимъ парнемъ — трезвымъ, работящимъ, услужливымъ. Но его взяли въ солдаты, и онъ тамъ испортился — научился пить, сталъ распутничать когда онъ вернулся въ деревню, то деревенская жизнь пришлась ему ужъ не по душѣ, онъ вскорѣ ушелъ въ Москву и жилъ тамъ лѣтъ 15; въ Москвѣ онъ окончательно спился и его не стали тамъ держать. Онъ переселился домой, и вотъ, чтобы сыну жить дома не задаромъ, Ефимъ Степановъ и принялъ эту должность.

То, что въ обществѣ пошла такая жизнь, — Ефиму Степанову было безразлично, онъ только заботился, какъ бы собрать подати, но подати платили плохо. Ефимъ Степановъ злился на неплательщиковъ, ругалъ, таскалъ ихъ въ волостную, и объ другомъ уже не заботился, и чтобы міръ ни дѣлалъ, онъ одно твердилъ:

— Пускай, какъ хотятъ, моя хата съ края.

И міръ дѣлалъ, что хотѣлъ.

Дѣянія міра нравственнаго характера за это время были равноцѣнны его хозяйственной заботливости. Онъ поддавался только на плутовство, водку, и другіе подходы людей, умѣющихъ ловить рыбу въ мутной водѣ, къ требованіямъ же справедливости, человѣчности оставался глухъ. Когда же эти требованія предъявлялись настойчиво, — онъ напряталъ всю свою силу, чтобы дать имъ отпоръ. Когда я сталъ спрашивать про извѣстныхъ своей сознательностью крестьянъ, то оказалось, что за послѣднее время имъ такъ тяжело стало въ деревнѣ, что одни ушли изъ нея, другіе забились въ уголъ и сократились, третьи смѣшались въ общей массѣ. И это въ большинствѣ случаевъ сдѣлалъ крестьянскій міръ; противъ одного онъ поднялъ полицію, требуя, чтобы она убрала его, у другого отнялъ имъ самимъ же данную землю, третій сгорѣлъ отъ неизвѣстной причины. И такія дѣла никого изъ мірянъ не возмущали, ихъ считали естественными, и при случаѣ были готовы одобрить ихъ.

На совѣсти нашего міра тоже было одно дѣло. Послѣ отмѣны выкупныхъ платежей и объявленія указа 9 ноября не мало крестьянъ встрепенулось. О землѣ задумались такіе, у кого было къ ней болѣе легкое отношеніе. Одни захотѣли эту землю закрѣпить, а другіе возвратить. Вдова одного нашего односельца, Настасья, отказавшаяся во время тяжелой болѣзни отъ надѣла, захотѣла, изъ двухъ душъ, бывшихъ у нея раньше, вернуть хотя бы одну, но міръ во главѣ со старостой уперся. Правда, ея земля была уже опредѣлена въ другія руки, но въ обществѣ была одна душа свободной земли у другой вдовы. Міръ, однако, не пожелалъ возвращать землю Настасьѣ, а пригрозилъ, что если она будетъ добиваться земли, то выгонитъ ее совсѣмъ изъ деревни. Настасья перепугалась и отказалась отъ своей претензіи. Тогда отъ нея потребовали подписку, что она больше не будетъ безпокоить общество требованіемъ земли. Настасья согласилась и на это, и общество было очень довольно.

Еще у насъ былъ одинъ старикъ Семенъ Сѣрый. Онъ уже лѣтъ 20 какъ бросилъ землю, жилъ въ другой деревнѣ у дочери, но у него остался въ общественной магазеѣ хлѣбъ. Въ эти года хлѣбъ очень поднялся въ цѣнѣ и Семенъ захотѣлъ получить свой хлѣбъ. Но міръ уперся и не хотѣлъ отдавать, — и глухому старику пришлось идти на волостной судъ.

Испытала притѣсненіе отъ міра и моя семья. Лѣтъ шесть тому назадъ у насъ оказались тѣсны огороды. На нихъ нельзя стало строить овины. Чтобы помочь этому, было рѣшено сдѣлать прирѣзки отъ бывшихъ за овинами полосъ и превратить ихъ въ прибавку къ огородамъ. Дѣло было сдѣлано. На прирѣзкахъ нѣкоторые стали строить овины, другіе валить лѣсъ, дрова. У насъ овинъ стоялъ на усадьбѣ, дрова мы сваливали у сарая, мѣсто было свободное и вотъ мои домашніе рѣшили распахать эту площадку подъ картофель. Не успѣли мои допахать, какъ является староста и говоритъ:

— Это мѣсто пахать не приказано.

— Почему?

— Міръ не велитъ. Это мѣсто прирѣзано для овиновъ.

— Да, вѣдь, прирѣзки-то сдѣланы отъ полосъ?

— Отъ полосъ.

— У всѣхъ поровну?

— Поровну.

— Стало-быть наша земля переведена изъ полосъ сюда — и причислена къ огороду, какъ же мы не можемъ ее пахать?

— Я этого не знаю, — заявилъ староста, — мнѣ міръ велѣлъ запретить, вотъ я и запрещаю.

Земля, прирѣзанная къ огороду, превращалась въ усадебную землю, она уже поступала въ угодья, передѣляемые на особыхъ основаніяхъ. На ней можно было безпрепятственно строить холодныя постройки, ставить срубы, заваливать ее дровами, но посадить картофель я не могъ. Почему? Я до сихъ поръ такъ и не рѣшилъ этого вопроса.

И когда я разсказалъ объ этомъ случаѣ въ другой деревнѣ, мнѣ сообщили:

— Это еще что, а вотъ въ Бухоловѣ одинъ вычиталъ въ «Сельскомъ Вѣстникѣ» о пользѣ осенней вспашки подъ яровое и выѣхалъ осенью на свои полосы; увидали его другіе мужики, да пришли вмѣстѣ со старостой къ нему на полосу, взяли лошадь подъ уздцы и повели съ полосы долой. — «Какъ ты смѣешь міръ баламутить? Это на тебя глядя, и другіе поѣдутъ»… А въ Курьяновѣ такого же чистяка за такое же дѣло притянули на волостной судъ и волостной судъ оштрафовалъ его на три рубля…

Но когда я осмотрѣлся послѣ отлучки изъ деревни и разобрался кое въ чемъ, то нашлось кое-что и пріятное моему хозяйскому сердцу.

Вскорѣ послѣ моего пріѣзда ко мнѣ пришелъ за недоимкой сынъ старосты, почему-то прозванный въ деревнѣ именемъ Куроки.

— Что это, братецъ мой, за дѣла. Подали мы заявленіе о томъ, что желаемъ передѣлить землю на семь полей, и намъ никакого отвѣта.

— Куда же вы подали? — спросилъ я, заинтересовавшись этимъ.

— Да въ контору отнесъ. Была, значитъ, такая бумага — кто желаетъ передѣлять; мы, значитъ, посовѣтовались, видимъ неудобно, четыре поля, овса негдѣ сѣять, изъ-подъ клевера овесъ не родитъ — и порѣшили сдѣлать семь полей. Тогда послѣ клевера ленъ будетъ, а овесъ послѣ льна, по мякоти.

— Правильно и очень хорошо, — не могъ удержаться, чтобы не одобрить этого намѣренія, сказалъ я, — когда-жъ вы подали такое заявленіе?

— Еще въ августѣ, кажись.

Меня это извѣстіе просто обрадовало. Передѣлъ земли на семь полей, да если бы большими полосами, — была моя мечта. Но до моего отъѣзда за границу всѣ разговоры объ этомъ кончались въ ничью и, вдругъ, теперь деревня сама пришла къ такому рѣшенію. Нужно было постараться поскорѣй осуществить это намѣреніе.

Предложеніе на передѣлъ крестьянскихъ земель, какъ оказалось, было у насъ со стороны землеустроительной комиссіи. Она разсылала объявленія по деревнямъ и предлагала свое содѣйствіе къ выходу на хутора, отруба, и передѣлъ полей на большія полосы. Какъ только у меня вышло свободное время, я отправился въ уѣздный городъ и сталъ разыскивать землеустроительную комиссію. Непремѣнный членъ землеустроительной комиссіи или «землеустроитель», какъ мнѣ его назвали, исполнявшій всѣ дѣла ея, былъ прежній земскій начальникъ; я съ нимъ раньше былъ немножко знакомъ. Когда я пришелъ къ нему и заявилъ, что мнѣ нужна справка, получено ли отъ нашего общества заявленіе о разбивкѣ земли на семь полей — землеустроитель сказалъ:

— Ничего подобнаго. Если-бъ было, мы бы сейчасъ на это отозвались. Мы очень охотно идемъ навстрѣчу всякому желанію крестьянъ по землеустройству.

Я почувствовалъ, что Куроки меня надулъ, но не упалъ духомъ и сталъ выспрашивать, въ какой степени землеустроительная комиссія помогла бы намъ, если бы мы вздумали передѣлить землю на семь полей. Землеустроитель сталъ мнѣ объяснять, какъ у нихъ помогаютъ въ такихъ случаяхъ крестьянамъ, и указалъ, какъ на примѣръ, передѣлъ въ селѣ Тимашевѣ, гдѣ крестьяне сдѣлали въ полѣ всего по двѣ полосы и теперь очень довольны своимъ нововведеніемъ.

Я понималъ, что этимъ нельзя быть недовольнымъ и съ увѣренностью, что и у насъ это можетъ быть, вернулся домой.

Дома я сталъ подробно выслушивать Куроки, куда онъ направилъ заявленіе о передѣлѣ, и было ли такое постановленіе общества?

— Ей-Богу, было, — сталъ увѣрять меня Куроки. — Я его въ волостную отнесъ, Федоръ Митричъ его отсылалъ, спросите хоть его.

Тогда я сталъ разспрашивать другихъ, какъ и когда составлялся приговоръ о передѣлѣ на семь полей. Но никто этого не помнилъ. И только послѣ новаго разспроса Куроки мнѣ удалось выяснить, какъ и куда послано заявленіе. У старосты былъ бланкъ отъ статистическаго отдѣла Губернскаго Земства, въ которомъ была графа съ вопросомъ, не переходятъ ли мѣстные крестьяне на новый способъ разверстки полей на четырехъ-полье, шести-полье, восьми-полье, или не стремятся ли къ выходу на хутора или отруба? Вотъ въ этомъ-то параграфѣ Куроки и закатилъ желаніе общества перейти на семь полей, и удивлялся, что на это такъ долго нѣтъ никакого отвѣта.

Напервой же послѣ этого сходкѣ, я обратился къ болѣе старымъ и хозяйственнымъ мужикамъ, серьезно ли они смотрятъ на сдѣланное заявленіе о передѣлѣ земли на семь полей. Мужики заявили, что передѣлить не худо, только теперь, говорятъ, собственность пошла. Нужно прежде въ собственность закрѣпить. Я заявилъ, что укрѣпляться въ собственность безъ передѣла нѣтъ смысла, такъ какъ, если закрѣпить въ собственность всю землю, тогда передѣлъ будетъ невозможенъ, мы можемъ навсегда остаться на мелкихъ полосахъ.

— А если мы передѣлять будемъ, другіе къ намъ не полѣзутъ, у кого сейчасъ нѣтъ земли? — опасливо заявилъ Ефимъ Степановъ.

— Можно поровнять всѣхъ.

— Это что-жъ, тогда однодушникамъ земли прирѣзать?

— Отчего-жъ не прирѣзать? Ихъ у насъ немного. Оставить ихъ съ одной душой будетъ грѣшно, а изъ мірской прибавить ничего не стоитъ.

— Какъ не стоитъ? — Нѣтъ стоитъ, — горячо запротестовалъ владѣлецъ самой большой доли въ деревнѣ Егоръ Власовъ. — Ты тогда у меня отрѣжешь, а я на ней все время хребетъ гнулъ, выкупные платилъ, повинности отбывалъ, я ее потомъ и кровью окупалъ, а ты у меня ее отрѣжешь?..

Я заявилъ, что мы душъ убавлять не будемъ, а сколько у кого было, столько и останется, а только прирѣжемъ душъ шесть, сдѣлаемъ изъ 102-хъ 108.

— Это все равно. Душъ-то прибавишь изъ всей земли. Душъ не убавишь, полосы обрѣжешь, сейчасъ восемь съ половиной осьмаковъ, тогда будетъ девять, а ярусъ-то все тотъ же будетъ.

Однодушники почти всѣ были на сходѣ, но они стояли въ сторонѣ и молчали. Имъ очевидно резоны стариковъ казались основательными и они не поднимали голоса.

Дѣло поравненія приходилось оставить. Я сталъ дальше объяснять, что закрѣпленіе въ собственность безъ передѣла не имѣетъ смысла, а переходъ къ семиполью можетъ быть сдѣланъ на старыхъ основаніяхъ, при этомъ только обратить полосы изъ мелкихъ въ крупныя, установить такой порядокъ землепользованія на опредѣленные сроки, ну хотя бы на 12 лѣтъ, а по истеченіи этого срока опять возобновить приговоръ, а если, паче чаянія, новый порядокъ пользованія землей окажется невыгоднымъ, тогда можно будетъ внести необходимыя измѣненія.

Мужики какъ будто бы стали соглашаться и попросили меня детально объяснить, какимъ порядкомъ это будетъ достигнуто. Мнѣ казалось необходимымъ всю ближнюю землю у дворовъ выдѣлить особо и сдѣлать изъ нея по одной полосѣ и взять ее безъ жребія, каждому въ томъ мѣстѣ, гдѣ она ближе къ его двору. А такъ какъ у насъ въ деревнѣ два посада, то красный посадъ взялъ бы ее за овинами, а темный — за сараями. Этой землей стали бы пользоваться наравнѣ съ усадебной: садили бы картофель, овощи, горохъ, которые всегда выгоднѣй имѣть подъ руками. Остальную же землю вымѣрять всю сразу, разбить ее на семь частей, равныхъ по разстоянію отъ деревни, отмѣтить полосы и сразу же кинуть жребій, чтобы у каждаго было по полосѣ во всѣхъ этихъ частяхъ. Такимъ образомъ, у каждаго домохозяина стало-было одной самой ближней полосѣ, по второй, по третьей и т. д. вплоть до самой дальней. Полосы же вырѣзать по мѣрѣ, и отъ этой мѣры будутъ зависѣть ихъ расположеніе и форма.

Мужики, кажется, поняли и стали соглашаться, что это будетъ ладно, только одна баба Прасковья, жившая на красномъ посадѣ, сказала:

— А у насъ ближнія полосы-то за овиномъ придутся?

— За овиномъ.

— А за сараями земля-то ближе?

Дѣйствительно усадьбы, отведенныя подъ сады, были нѣсколько короче, чѣмъ конопляпники, поэтому земля за сараями нѣсколькимъ дворамъ приходилась ближе, но всего нѣсколькимъ дворамъ и съ одного конца, въ другомъ концѣ деревни она такъ же, какъ и за овинами, удалялась отъ дворовъ прудомъ и болотомъ.

Но, вѣдь, это же пустяки, нѣсколько саженей всего.

— Нѣсколько саженей, а ближе, — многозначительно качнувъ головой, сказала Прасковья.

У другихъ явилось опасеніе, что если сдѣлать ближнія полосы по-посадно, то нѣкоторымъ хозяевамъ съ темнаго посада и имѣющимъ овины на красномъ, некуда будетъ омета положить.

— На усадьбу положить.

— На усадьбу-то жалко, подъ ометомъ земля плотнѣетъ и на этомъ мѣстѣ всегда худо родится.

— Да, вѣдь, и на полосѣ тоже земля-то такой дѣлается.

— Да полоса-то не моя, а усадьба-то моя.

Другихъ возраженій не было. Я заявилъ, что если такой порядокъ чѣмъ неудобенъ, его можно измѣнить.

— Нѣтъ ужъ, мѣнять нечего, пиши приговоръ, — согласилось большинство, и всѣ стали расходиться со сходки.

Но расходились какъ-то не дружно, не какъ съ оконченнаго дѣла, уходили все больше пожимаясь. Старый девяносто лѣтній старикъ Астафьевъ, жившій на концѣ деревни, пошелъ прежде дома къ старостѣ, своему свату, Степанъ Кузьминъ — къ Михайлу Платонову, а три брата Печниковы: Антонъ Плѣшаковъ, Петръ Дарьинъ и Иванъ Солдатъ, новыя для меня лица на сходѣ, такъ какъ первые двое до моего отъѣзда за границу жили въ Москвѣ и въ деревенскихъ сходахъ не участвовали, — отошли въ сторону и стали о чемъ-то совѣщаться.

— Что это имъ Богъ совѣтъ далъ, — замѣтилъ мой сосѣдъ Матвѣевъ. — До сего времени они старались другъ другу на слѣдъ не наступить, а то вдругъ вмѣстѣ сошлись.

— Развѣ они не дружно жили? — спросилъ я, мало знавшій про ихъ отношенія.

— Какъ еще недружно-то, — сталъ разсказывать Матвѣевъ. — Озорные, злобные, въ Москвѣ-то жили вольготно, а какъ въ деревню-то перебрались, каждаго вошка покусывать начала, вотъ они и начали между собой считаться.

Матвѣевъ со сходки подошелъ къ моему двору; съ нимъ подошли еще двое, Василій Андреевъ и Данило. Ихъ всѣхъ интересовало новое распредѣленіе земли.

— Такъ бы вышло очень хорошо, — говорилъ Матвѣевъ. — Что мы теперь полосы считаемъ. Только закидывай да откидывай борону, а когда за снопами ѣдешь — сколько времени пропадаетъ: на одной воза не наклалъ, поѣзжай на другую, а другая-то за болотомъ или ручьемъ.

— На что лучше, — согласился Василіи Андреевъ. — На большую полосу-то выѣдешь, разложишься и гуляй — никуда тебѣ ни переходить, ни переѣзжать не нужно.

Василія Андреева поддержалъ Данило.

— Видимое дѣло. Ее и проработать лучше можно, разъ вдоль спахалъ, другой поперекъ, а на маленькой куда ты повернешься?

— А вотъ еще покосы подѣлить по дворамъ, — опять сказалъ Матвѣевъ. — Гдѣ кому досталось, тамъ бы тотъ и пользовался. Тогда другой и кочки сравнялъ бы и кустики вырубилъ.

--Что-жъ, можно и покосы, — согласился Василій Андреевъ. — Вотъ поля передѣлимъ, примемся и за покосы.

Къ намъ подошелъ Михайло Пастухъ. Этотъ былъ однодушникъ, хозяйствомъ не занимался, а нанимался пасти скотину, землю же обрабатывала его жена. Для него было безразлично, какъ владѣть землей, но онъ что-то горячо относился къ предстоящему дѣлу. Подойдя къ намъ, онъ помялся, поглядѣлъ на всѣхъ и таинственно проговорилъ:

— А приговоръ-то надо поскорѣй составлять, а то какъ бы заминки не вышло.

— Отчего такое? — рѣзко спросилъ Василій Андреевъ и въ тонѣ его чувствовалось, что онъ и допустить не можетъ подобнаго оборота.

— Оттого, что тамъ Степанъ Астафьевъ голосъ противъ поднимаетъ, а онъ что ни затѣетъ, за нимъ весь конецъ пойдетъ, потому у него весь конецъ въ горсти.

Степанъ Астафьевъ, дѣйствительно, былъ богатый человѣкъ, у его внука былъ свой заводъ въ Москвѣ, онъ жилъ въ каменномъ домѣ, имѣлъ полонъ дворъ скота — всѣ его сосѣди были бѣдняки, и онъ могъ заставить ихъ плясать по своей дудкѣ.

— А чѣмъ же ему невыгодны большія полосы? — наивно спросилъ Василій Андреевъ.

— Ну, это-то понятно чѣмъ, — сталъ разъяснять Данило. — Перво-на-перво, онъ свои полосы считаетъ хорошими, и ему жалко съ ними разставаться. А потому, онъ какъ разбросился-то по мірской землѣ, эва у него однихъ сараевъ сколько, молотилка, лѣсъ въ кострѣ, онъ, какъ помѣщикъ какой, живетъ, а все на мірскомъ выгонѣ, а тогда волей неволей поджаться придется — вотъ ему и не нравится.

— Это и Михайлу Платонову не по нутру можетъ быть, — сказалъ Матвѣевъ.

— И Михайлѣ и Василію, — подтвердилъ Василій Андреевъ, — всѣмъ міроѣдамъ. Имъ тогда указать могутъ, у тебя, молъ, своя полоса, — подберись, а имъ послѣ такого раздолья это будетъ криво.

Въ этотъ же вечеръ я составилъ черновикъ приговора, распредѣлилъ по плану всѣ угодья, гдѣ приблизительно должно занимать какое поле, и на другой день со всѣмъ этимъ пошелъ къ старостѣ, чтобы ввести его въ курсъ предположеній. И какъ только я вошелъ въ избу старосты, поздоровался, я по отвѣту на мое привѣтствіе почувствовалъ, что мой приходъ мало пріятенъ всей семьѣ. Самъ староста, бѣлый, какъ лупъ, съ краснымъ носомъ, на концѣ котораго торчалъ пукъ сѣдыхъ волосъ, какъ-то подозрительно щурился, какъ бы боясь, чтобы я не прочиталъ въ его глазахъ его настоящихъ думъ. Куроки, взглянувъ на меня, закидалъ глаза въ разныя стороны, а Аксинья, жена Куроки, здоровенная, вѣчно сонная баба, съ постоянно пересѣдающимъ голосомъ, ткнулась за чѣмъ-то въ печку, сердито загремѣвъ заслонкой.

— Ну, вотъ, староста, — проговорилъ я, — я составилъ приговоръ, давай я вамъ его прочитаю.

Куроки отошелъ въ сторону, а староста придвинулся къ столу и, сложивъ руки на животѣ, проговорилъ:

— Все это такъ, только ладно ли это будетъ-то?

— А чѣмъ же не ладно-то?

— Зачѣмъ намъ такую баламутку дѣлать, всю землю мѣшать?! У всякаго есть сосѣдъ. Пусть онъ со своимъ сосѣдомъ стакнется и сдѣлаетъ полосы побольше, одинъ въ одномъ мѣстѣ возьметъ, другой — въ другомъ.

— Это дѣла не измѣнитъ. Ну, будетъ вдвое больше полоса, какой же изъ этого выйдетъ толкъ, все равно на ней поперекъ ѣздить будетъ нельзя, ни съ плутомъ, ни съ бороной?

— И очень-то большія полосы, можетъ выдти нехорошо. Достанется неудобное мѣсто, — вотъ и покряхти тогда.

— Да развѣ мы не знаемъ, какія мѣста удобныя и какія неудобныя? Неудобныя мѣста мы и дѣлить не будемъ.

— И удобныя не равны.

— Будемъ владѣть ими — всѣ сравняемъ. Ботъ у насъ усадьбы тоже изъ полевой земли вырѣзаны, а онѣ, вѣдь, отмѣнны отъ полей-то.

— Усадьба каждый годъ пашется.

— И полосы можно каждый годъ пахать.

Куроки сѣлъ къ уголку и сидѣлъ, не проронивъ ни слова. Аксинья вдругъ отвернулась отъ печи и, точно съ цѣпи сорвалась, закричала:

— Не надо намъ большихъ полосъ, намъ и эти хороши! Мы и на этихъ иной разъ сидимъ, конца не видимъ! Я когда замужъ вышла, у насъ тягольныя были, и то хлѣбъ родился, на маленькой полосѣ и работа-то, милый, свѣтъ только зашелъ, а она ужъ и вся. Тамъ бывало все дѣлать весело, а это будетъ не полоса, а могила!

— Веселиться нужно не на работѣ, а на гуляньѣ, а на полосѣ нужно, чтобы больше родилось, — замѣтилъ я.

— Богъ уродитъ, такъ и на маленькой уродитъ. Да еще лучше. Съ большой полосы всего хлѣба не сымешь.

--А у насъ говорятъ, что большому куску и сердце радуется, — попробовалъ я пустить въ ходъ шутку.

— Мало что у васъ-то говорятъ, да не про насъ, — уже совсѣмъ не сдержавшись, закричала Аксинья. — Что у васъ-то говорятъ, намъ не нужно. Жили мы безъ васъ, сыты были, а по-вашему-то очень просто безъ хлѣба насидишься.

Я поглядѣлъ на мужиковъ, оба они молчали, и ни у одного не было и тѣни неудовольствія на вмѣшательство въ дѣло бабы. Очевидно, она выражала то, что и у нихъ было на душѣ. Я понялъ, что при такихъ отношеніяхъ обсужденія приговора быть не можетъ, сложилъ бумагу и проговорилъ:

— Ну, тогда собирай сходку, на сходкѣ все разберемъ.

Староста сталъ застегивать полушубокъ, а я, сложивъ свой приговоръ, направился къ двери.

— Жили тихо, спокойно, а онъ пріѣхалъ, баламутить началъ, — услышалъ я вслѣдъ отъ Аксиньи, и опять ее никто не оговорилъ. Такое положеніе не предвѣщало ничего хорошаго.

Хотя при моемъ выходѣ староста и застегнулъ полушубокъ, но онъ долго не выходилъ на улицу. А когда онъ вышелъ и сталъ звонить въ доску, то въ работѣ его руки чувствовалось, что онъ дѣлаетъ ненужное, не любезное ему дѣло.

На сходку собирались вяло и медленно, всѣхъ прежде пришли тѣ, которые, видимо, заинтересовались передѣломъ. Стороиники же старосты не спѣшили. Подходившіе одинъ за другимъ снимали шапки и становились въ сторону. Наконецъ, мужиковъ собралось довольно много, пришли и бабы. Степанъ Астафьевъ, нахлобучивъ шапку на сморщенное лицо со слезящимися глазами и опираясь на палку, стоялъ, окруженный своими концовскими. Съ нашего конца тоже были всѣ. Три брата печниковъ стояли вмѣстѣ и перекидывались кое-какими словами. Они старались не глядѣть въ мою сторону и этимъ выдавали свое намѣреніе — не соглашаться съ тѣмъ, что было рѣшено на вчерашнемъ сходѣ.

Братья были похожи другъ на друга и, между тѣмъ, въ нихъ была огромная разница. Плѣшаковъ былъ гладкій, коренастый, съ сѣдой бородой, багровымъ лицомъ и сѣрыми глазами. Обыкновенно онъ ходилъ въ пестромъ полушубкѣ, перешитомъ изъ двухъ: одного черной дубки, другого бѣлой, причемъ талія у него была черная, а полы бѣлыя и этимъ онъ походилъ на пѣгую лошадь. Петръ, хотя и былъ старше его, но у него не было той сѣдины. У Петра отличительной чертой были глаза. Въ нихъ свѣтилось столько наглости, что непріятно было глядѣть въ нихъ. Иванъ былъ лохматый, неуклюжій, съ медленной походкой, во время которой онъ всегда глядѣлъ внизъ, говорилъ онъ громко, отрывисто. Послѣдніе два брата часто курили, передавая другъ другу цигарку и говорить старались шутками, при чемъ у Петра шутки были все больше сальныя, у Ивана шутки были скромнѣе, но онѣ рѣдко ему удавались.

Плѣшаковъ вдругъ взглянулъ на старосту и тонкимъ визгливымъ голосомъ, какимъ онъ обыкновенно говорилъ, сказалъ:

— Что-жъ, староста, говори, зачѣмъ собралъ міръ, да и судить будемъ.

— Мнѣ говорить нечего, — сердито буркнулъ староста, — это вотъ С. Т-въ сказалъ, что нужно собрать сходъ, я и повѣстилъ.

Я почувствовалъ, что необходимо сдерживаться, и елико возможно спокойно проговорилъ:

— Я вотъ составилъ приговоръ о передѣлѣ, какъ говорили вчера… Я хотѣлъ прочитать всѣмъ и со всѣми его обсудить.

— Ну, что-жъ, читай.

Я сталъ читать приговоръ, поясняя каждое отдѣльное мѣсто. Чтеніе прошло при общемъ молчаніи. Когда кончилось чтеніе, долго никто не заговаривалъ. Первымъ заговорилъ Степанъ Астафьевъ.

— А зачѣмъ это намъ дѣлать передѣлъ? Жили мы безъ этого и впередъ жить будемъ.

— Ничего не мѣняя?

— Да зачѣмъ намъ што мѣнять-то?

— Да, вѣдь, вотъ отъ васъ писали заявленіе, что хотите перейти на семь полей.

— Мало что писали, писали, да не выписали. И теперь ничего подписывать не надо.

— Какъ такъ, не подписывать, велѣли писать, а потомъ и не подписывать, — выпалилъ вдругъ Василій Андреевъ, — коли рѣшили разбивать поля, такъ надо разбивать!

— Разобьемъ, когда время придетъ.

— Пришло, чего-жъ еще лучше.

— Тебѣ не сейчасъ пахать-то, куда ты торопишься-то? — накинулся на него староста.

— А когда пахать, тогда объ этомъ думать некогда.

— Знамо дѣло, давай подписывать, — крикнулъ Матвѣевъ.

— Подписывать, подписывать, — слышались голоса, но голоса были жидкіе, неувѣренные. Многіе молчали. Я предложилъ кому-нибудь высказаться, въ чемъ заключается неудобство такого распорядка земли, чтобы принять это къ свѣдѣнію, но мнѣ на это никто ничего не сказалъ.

— Нужно подписывать, чего тутъ разсуждать, — продолжалъ кричать Матвѣевъ.

— Я подписывать не прочь, — заявилъ вдругъ Петръ Дарьинъ, — только почему по одной полосѣ въ полѣ, а не по три?

— Затѣмъ, чтобы поменьше полосъ было.

— А если я не хочу поменьше?.. Давайте по три полосы, я согласенъ, а по одной не желаю.

Его обступили и стали ему доказывать, что если сдѣлать по три полосы въ полѣ, то въ семи поляхъ опять будетъ двадцать одна полоса, опять будетъ мелкополосица, а чтобы уничтожить мелкополосицу и затѣвается все дѣло. Но Петръ вошелъ въ ражъ, у него прыгали глаза и онъ пересѣвшимъ голосомъ кричалъ:

— Я согласенъ на три полосы и больше никакихъ.

Степанъ Астафьевъ поднялся съ мѣста и проговорилъ:

— Видимое дѣло, согласу нѣтъ. Нужно кончать сходку. Больше разговаривать нечего.

— Что-жъ, пойдемте домой, — поддержали старика его сосѣди и они вмѣстѣ разошлись въ стороны и пошли въ тотъ конецъ. Стали расходиться и наши концовскіе.

Матвѣевъ, Василій Андреевъ, Данило были очень опечалены такимъ исходомъ и ругали Степана Астафьева, который, по ихъ мнѣнію, подстроилъ такой оборотъ. Они называли его старой собакой, міроѣдомъ и припоминали, какъ онъ всегда противился всякому нововведенію. Когда заводили травосѣяніе, онъ упирался больше всѣхъ и кричалъ, что мы останемся безъ хлѣба, если займемъ травой поле; потомъ, когда рѣшили вспахать одинъ запольный лужокъ, онъ говорилъ, что такъ мы перепашемъ всѣ луга и у насъ не будетъ лугового сѣна и намъ нечѣмъ будетъ кормить овецъ. Онъ протестовалъ противъ покупки дорогого быка, хотя у самого стояли на дворѣ симентальскія коровы, присланныя изъ Москвы внукомъ. Выходку же Петра Дарьина считали просто озорствомъ. Иванъ же Солдатъ наравнѣ со Степаномъ Астафьевымъ всегда держалъ зубъ противъ нововведеній. Послѣднее время онъ упорно твердилъ при всякомъ случаѣ, что клеверъ изъ сѣвооборота нужно вывести и передѣлить землю опять на три поля.

— Вѣдь, всѣмъ лучше было бы, а они не желаютъ, — негодовалъ Матвѣевъ, — сами не хотятъ и другимъ руки связываютъ.

— Все это оттого, что не отъ одной земли живутъ, поэтому къ землѣ-то холодно и относятся, — замѣтилъ Василій Андреевъ. У всѣхъ у нихъ есть помога со стороны.

Дѣйствительно, у большинства противниковъ перехода были прочные приходы помимо одной земли. Только староста и Иванъ Солдатъ кормились съ одного надѣла, но старосту поддерживали раньше прикопленныя деньги, а Солдатъ бѣдствовалъ всегда, какъ волкъ среди зимы.

— А если по двѣ полосы въ полѣ пустить? — задалъ вопросъ Данило.

— Въ самдѣлѣ, если не хотятъ по одной, давай по двѣ, все будетъ лучше, чѣмъ сейчасъ.

По двѣ полосы въ полѣ было ужъ не то, но все-таки лучше, и я согласился. Мужики пошли къ старостѣ и заявили, что желающіе передѣла согласны допустить въ полѣ по двѣ полосы, лишь бы покончить дѣло.

Пришлось передѣлать приговоръ на двѣ полосы и передать его старостѣ, чтобы онъ со своей стороной обсудилъ его. Староста взялъ приговоръ, и опять у него собрались всѣ его сторонники: Степанъ Астафьевъ, Печниковы, Ефимъ большой, Егоръ Власовъ, который во всемъ шелъ за передовыми хозяевами, но тутъ примкнулъ къ задопятникамъ. Это можно было объяснить тѣмъ, что онъ никогда отъ мелкополосицы не страдалъ. У него была самая большая доля въ деревнѣ — шесть душъ и полоса его занимала полъ-осьмака.

Послѣ совѣщнія староста уѣхалъ съ приговоромъ въ волостное правленіе и, вернувшись оттуда, объявилъ, что приговоръ перепишетъ писарь и когда онъ будетъ готовъ, онъ вернетъ его для подписи. Приговоръ былъ написанъ писаремъ черезъ недѣлю. Стали ждать сходки. Сходка собралась. Куроки вынулъ изъ запазухи переписанный приговоръ и подалъ его мнѣ. Когда я прочиталъ его, то увидалъ, что приговоръ былъ далеко не того характера, что составилъ я. Въ немъ перечислялось, кто сколькими душами владѣлъ изъ общественнаго надѣла и эти души укрѣплялись въ личную собственность. Но ни о какомъ передѣлѣ не говорилось.

— Да развѣ мы этого желали? — спросилъ я Куроки. — Въ нашемъ приговорѣ говорилось, что мы желаемъ передѣлить поля.

--Писарь говоритъ, — сталъ объяснять Куроки, и глаза его опять забѣгали изъ стороны въ сторону, — что сперва нужно одно дѣло сдѣлать, а потомъ закрѣпить. Вотъ давай прежде подпишемъ этотъ, а тамъ будемъ составлять другой.

Ни мнѣ, ни другимъ никому сразу и въ голову не пришло, что тутъ можетъ быть какая-нибудь каверза, и мы не стали спорить и подписали приговоръ. Когда подписанный приговоръ перешелъ въ руки Куроки, то глаза его замаслились отъ удовольствія, онъ переглянулся съ Печниковыми, тѣ тоже были чѣмъ-то довольны. Я опять рѣшилъ поднять вопросъ:

— Такъ какъ же мы будемъ передѣлять поля? какъ прошлый разъ сговорились, или по-новому?

— Мы передѣлимъ, когда время придетъ, — заявилъ Астафьевъ, а теперь пока повременимъ, вишь какіе годы подошли, мы и такъ не спопашемся.

— Подождемъ, спѣшить некуда, — поддержалъ его Плѣшаковъ и въ тонѣ его чувствовалась побѣдоносная увѣренность.

— Знамо, подождемъ, успѣемъ, зима-то еще наша, все сдѣлаемъ, — вслѣдъ за Плѣшаковымъ заявилъ Егоръ Власовъ.

Чувствовалось, что настойчивость будетъ безполезна, и мы на этотъ разъ рѣшили промолчать, съ тѣмъ и стали расходиться по домамъ.

Между другими крестьянами у насъ былъ одинъ Иванъ Павловъ. Самъ онъ крестьянствомъ не занимался, а жилъ въ одной Московской артели и ѣздилъ по разнымъ угламъ Россіи въ командировки. Въ это время онъ былъ въ отпуску и жилъ дома. Его очень интересовалъ исходъ затѣяннаго нами дѣла, такъ какъ онъ тоже былъ врагомъ мелкополосицы. Когда послѣдняя сходка, не пришедшая къ желательному намъ рѣшенію, разошлась, то онъ, понимавшій упорство передъ земельнымъ передѣломъ Ефима Степанова, Власова и Астафьева, никакъ не могъ постигнуть, почему этому противятся Плѣшаковъ, Петръ Дарьинъ и Иванъ Солдатъ, у кого было всего по двѣ души земли, узкія полосы, и полосы которыхъ обрабатывались каждый годъ. Ему, какъ и мнѣ, казалось, что для нихъ былъ прямой расчетъ перейти на крупнонолосицу. Они быстро бы привели новые участки въ надлежащій видъ, меньше бы тратили на нихъ времени, сѣмянъ и больше бы собирали хлѣба. Рѣшившись съ ними поговорить, онъ остановилъ ихъ съ тѣмъ, чтобы хорошенько выспросить. Я тоже остановился. Любопытно было, что скажутъ на это Печниковы.

— Видишь-ли почему, — серьезно и внушительно сталъ объяснять Солдатъ: — раздѣлишь ты землю на большія полосы, достанется тебѣ гдѣ-нибудь вдали, заѣдешь ты на нее и сиди тамъ…

— Но вѣдь и сейчасъ у всякаго есть полосы вдали, — замѣтилъ Иванъ Павловъ.

— Есть, да не въ одномъ мѣстѣ.

— Такъ какая же въ томъ выгода, когда вмѣсто одной дальней, у тебя ихъ пять?

— Выгоды никакой, — а лучше.

— Чѣмъ лучше-то?

— Да лучше!..

— Будутъ дальнія полосы, будутъ и ближнія, — не удержался, чтобы не вмѣшаться въ разговоръ я.

— И ближнія нехорошо, — попрежнему внушительно проговорилъ Иванъ, и видно было, что и Плѣшаковъ, и другіе соглашаются съ нимъ.

— Какъ и ближнія нехорошо. Это почему-же? — удивился Иванъ Павловъ.

— А потому, — на бою. Вырвется скотина изъ деревни — прямо въ твой хлѣбъ. Убѣгутъ жеребята изъ ночного — тоже въ него, вытопчутъ, а у тебя и была-то всего одна полоса, вотъ и останешься ни съ чѣмъ.

— Это-то такъ, — согласился Иванъ Павловъ, только съ этимъ справиться можно, придется построже держать скотъ, потомъ огораживать. Что намъ, обществу, стоитъ обрыть поле канавой?

— Это нужно обрывать, да городить, а теперь и безъ того обходится.

— Теперь обходится потому, что мы хозяйствуемъ спустя рукава, а какъ слѣдуетъ взяться — необходимо придется. Вѣдь вотъ мы усадьбы-то обгораживаемъ?

— Усадьбы, совсѣмъ другое…

— Да чѣмъ же другое? Та же полоса, только ближе къ дому, и такъ какъ ее легче затолочить, вотъ мы ее и огораживаемъ.

— На усадьбѣ ты получаешь въ пять разъ больше, чѣмъ съ полосы-то, тебѣ и есть расчетъ ее выгородить.

— А полосу развѣ нельзя въ такую же усадьбу обратить? Тогда тоже будетъ расчетъ.

— Полоса въ полѣ.

— Сейчасъ она въ полѣ, а завтра будетъ возлѣ дому. Теперь земля всякому стала собственность, на ней всякому можно будетъ строиться. Тогда все поле въ усадьбу перейдетъ.

— У насъ въ поле строиться не пойдутъ, — съ той-же увѣренностью, какъ и Солдатъ, сказалъ вдругъ Плѣшаковъ.

--Почему не пойдутъ, придетъ время, — пойдутъ?

— Какъ же они пойдутъ, а гдѣ же скотину будутъ пасть?

— По своей землѣ.

— Что же, это тогда каждому по пастуху нанимать?

— И безъ пастуха обойдется.

— Какъ же это такъ обойдется?

— Очень просто, — сдѣлаешь загонъ да и пустишь, а загона не хочешь дѣлать — поставишь на привязь.

— Наша корова на привязи ходить не будетъ, — замѣтилъ Плѣшаковъ.

Это утвержденіе не заслуживало возраженій, и никто не сталъ опровергать его, но Ивану Павлову, очевидно, хотѣлось узнать, насколько имъ понятно отрубное или хуторское пользованіе землей, и какъ они къ этому относятся, и онъ задалъ новый вопросъ.

— Ну, а если мы вотъ всю землю раздѣлимъ по дворамъ, лучше это будетъ или хуже?

— Хуже, — не задумываясь отвѣтилъ Солдатъ.

— А чѣмъ хуже?

— А вотъ чѣмъ: сейчасъ у насъ не всѣ равны, кто богаче, а кто бѣднѣй, у кого есть скотина, а у кого нѣтъ. У насъ съ братьями по двѣ души земли, а скотины-то у всякаго больше, чѣмъ у другого, въ міру-то она ходитъ и ходитъ, а тогда кто псбѣднѣй-то скажетъ: паси на своей, а мою не трогай. Али сарай поставить, — теперь я поставлю его на мірской, а тогда опять на своей. Одно мѣсто застроишь, другое затравишь, гдѣ-жъ мнѣ тогда пахать-то останется?

— Такъ, значитъ, ты пользуешься долей того, кто не можетъ съ тобой равняться? — поставилъ вопросъ ребромъ Иванъ Павловъ.

— Я пользуюсь мірской.

— Да въ міру-то она откуда взялась? Кто-нибудь не добралъ своего.

— А онъ добирай, кто-жъ ему не велитъ.

— Духу не хватаетъ.

— Міръ въ этомъ не виноватъ. Еще бы за него міръ подати платилъ, у всякаго — своя забота.

Выяснилось, что община была любезна имъ потому, что давала возможность при случаѣ проѣхаться на чужой спинѣ, пользуясь слабостью бѣдняка. Дальше этого ихъ вожделѣнія не шли.

— Нѣтъ, это вы не такъ понимаете, — заявилъ Иванъ Павловъ. — Это лучше выдѣлиться изъ міра, пусть всякъ пользуется своимъ, богатый-ли, бѣдный-ли.

— Теперь не выдѣлишься, — вырвалось вдругъ у Плѣшакова, — такъ сдѣлано, что ничего не попишешь.

— Какъ такъ? — изумленно спросилъ Иванъ Павловъ.

— Теперь приговоръ о собственности подписанъ, а когда собственность, тогда опчее согласіе на передѣлъ нужно, а никакъ-нибудь.

Мы этой новости не ожидали. Неужели мы въ самомъ дѣлѣ связали себя этимъ приговоромъ и навсегда останемся на мелкихъ полосахъ?

Со сходки пошли ко мнѣ. Я взялъ имѣвшуюся у меня книжку съ законами и сталъ разсматривать ее. Тамъ была статья, которая говорила, что домохозяева, перешедшіе къ подворно-наслѣдственному владѣнію землею, могутъ передѣлять свои земли только по единодушному соглашенію всѣхъ домохозяевъ. Если же такого согласія не будетъ, то никакого передѣла состояться не можетъ. Заявленіе Плѣшакова слѣдовательно имѣло основаніе и мы могли очутиться въ очень неловкомъ положеніи, мы рисковали остаться на всю жизнь на нашихъ мелкихъ полосахъ.

— Это чортъ знаетъ что такое, — возмущался Иванъ Павловъ, — какъ же это они до этого доперли?

Скоро разъяснилось, почему у насъ появился такой приговоръ. Матвѣевъ откуда-то узналъ, что это дѣло Степана Астафьева и старосты. Они будто бы ѣздили въ волостное правленіе и просили помочь имъ такъ устроить, чтобы и поле не передѣлять и никого больше землей не надѣлять. Степанъ Астафьевъ заявилъ при этомъ, что онъ денегъ на это не пожалѣетъ. Тогда писарь взялся устроить по его желанію и составилъ такой приговоръ.

— Что-жъ, все можетъ быть, — сказалъ Иванъ Павловъ.

Дѣйствительно, это легко могло быть, — приговоръ краснорѣчиво подтверждалъ, что дѣло именно къ этому и велось.

— Надо не зѣвать и узнать хорошенько, если въ правду есть такая опасность. Если есть — такъ нужно увильнуть отъ нея, лучше выдѣлиться къ одному мѣсту.

— Что-жъ мы вдвоемъ?

— А что-жъ, и вдвоемъ, это и для міра будетъ лучше. Мы за мѣстомъ не погонимся, а гдѣ дадутъ, тамъ и дадутъ.

Послѣ казавшейся возможности перейти на лучшее всей деревней, такой исходъ былъ очень мелокъ, но приходилось выбирать изъ двухъ: или скакать всю жизнь по мелкимъ полосамъ, или остановиться на послѣднемъ.

Была надежда, что выдѣлимся не мы одни, пойдутъ и другіе, и тогда съ этими другими у насъ можетъ пойти новая крестьянская жизнь.

Мнѣ пришло въ голову подсчитать, сколько человѣкъ изъ деревни выиграетъ отъ новаго способа землепользованія и сколько проиграетъ; я не хотѣлъ обманываться, я зналъ, что нѣкоторые работаютъ только потому, что работаютъ другіе. Запахали, такъ нужно ѣхать пахать, — и онъ ѣдетъ, назначили возить навозъ, — и онъ напрягаетъ всѣ силы и везетъ, иначе полосы спашутъ и тогда по нимъ съ возомъ не проѣдешь. За людьми онъ и на покосъ идетъ, потому что если онъ не выкоситъ свою долю, то ее затопчутъ и заѣздятъ, — предоставить такихъ хозяевъ самимъ себѣ было очень рискованно для нихъ, они ни спашутъ, ни скосятъ во время, и производительность ихъ работы несомнѣнно понизится. Я раздѣлилъ деревню на три разряда хозяевъ. Въ первый разрядъ я причислилъ такихъ крестьянъ, которые при отрубахъ повысятъ производительность земли и труда не менѣе, какъ втрое; во второй разрядъ шли такіе, у которыхъ хотя и поднимется производительность, но не высоко, и въ третій пришлось отвести тѣхъ хозяевъ, которые шли на поводу у міра. Изъ 45 крестьянъ въ деревнѣ, — 22 хозяина подходили къ І-му разряду, 12 — ко второму и 11 къ третьему. Сдѣлавъ подсчетъ общей производительности земли при новомъ землепользованіи, я получилъ такіе плюсы, что у меня не осталось больше ни капли сомнѣнія, что выходъ на отруба дѣло хорошее, и къ другому дню у меня уже было твердо созрѣвшее рѣшеніе, что съ переходомъ на отруба задумываться нечего.

На другой день мы съ Иваномъ Павловымъ отправились въ волостное правленіе. Мы пріѣхали туда ужъ передъ вечеромъ. Въ конторѣ сидѣли только старшина и помощникъ писаря. Писаря не было, Онъ, какъ оказалось, всю ночь проигралъ въ карты, послѣ этого у нихъ была выпивка, онъ, по словамъ старшины, немножечко «подмокъ» и теперь «просушивался». Мы заявили, что хотимъ выходить на отруба и намъ нужно узнать форму, какъ описывать угодья передъ укрѣпленіемъ въ личную собственность.

— Что же, это значитъ, въ деревнѣ жить надоѣло? — спросилъ старшина.

— Нисколько, мы остаемся въ деревнѣ, а только земля у насъ будетъ въ отдѣльномъ углу.

— Этого, кажись, нельзя, — заявилъ старшина.

— Какъ нельзя?

— Да вотъ у насъ въ Курьяновѣ было дѣло, Василій Тимофеевъ выдѣлился. Выдѣлили ему землю-то, а потомъ говорятъ, у тебя здѣсь нѣтъ земли, убирайся, такъ и переходитъ теперь въ поле, да еще въ какое мѣсто-го, въ болото.

— А развѣ онъ плана и усадьбы не оставилъ за собой?

— Да нельзя оставить.

— А какъ же землеустроитель говоритъ, что можно?

— Ну, что онъ знаетъ, — презрительно сказалъ старшина. — ему бы только народъ опутывать…

— А другихъ случаевъ выхода, кромѣ Курьяновскаго, не было?

— Покамѣстъ нѣтъ, да и слава Богу. Одинъ случай, и то замучилъ. Всѣ его полосы нужно было обмѣрять, описывать сосѣдей съ правой и лѣвой стороны, — три дня хороводились.

Заявленіе старшины насъ немного огорчило. Мнѣ совсѣмъ не улыбалась необходимость выходить изъ деревни. Ивану же Павлову этого было нельзя. У него дома жили однѣ женщины, на отлетѣ ихъ бы зимой снѣгомъ занесло.

Нѣтъ, это что-нибудь да не такъ, — думалъ я, вспоминая ту увѣренность, съ какою землеустроитель дѣлалъ мнѣ разъясненія.

Мы попросили показать намъ форму, по какой описывались угодья, и узнавши, что намъ было нужно, вернулись домой.

На первой же сходкѣ мы заявили, что если передѣла не будетъ, то мы выйдемъ на отруба и просимъ указать намъ мѣсто, гдѣ міръ согласенъ отвести намъ участки.

— Мы вамъ отведемъ за Блюдное болото, къ Дубровинской межѣ, — объявилъ намъ Михайло Платоновъ.

— Ну, что-жъ, намъ все равно, давайте къ Дубровинской межѣ.

— А если къ Ольхову болоту?

— Все равно, гдѣ хотите, мы вездѣ возьмемъ, лишь бы къ одному мѣсту.

Мужики задумались и долго топтались, не говоря ничего рѣшительнаго. Мы, видя, что имъ трудно сегодня дать намъ какой-нибудь отвѣтъ, заявили:

— Подумайте хорошенько и къ слѣдующей сходкѣ дайте отвѣть. Гдѣ вы рѣшите намъ отвести землю, — тамъ мы и возьмемъ.

На этотъ разъ со сходки пошли взволнованные, громко разсуждая о нашемъ заявленіи. Одни говорили, что насъ нужно загнать въ какое-нибудь болото или лѣсную вырубку. Ефимъ Большой кричалъ, что нигдѣ намъ отводить земли не слѣдуетъ, гдѣ ни отведи, все будетъ уронъ, у общества земли убавится. Матвѣевъ хотя и возражалъ ему, что мы, принимая дальнюю землю, оставляемъ въ міру ближнія полосы въ пользу міра и такимъ образомъ общество отъ этого только выигрываетъ, — но это соображеніе какъ-то не прививалось. Большой кричалъ, — пусть живутъ, какъ раньше жили; его поддерживалъ Василій Платоновъ.

— Я думаю, и такого закона нѣтъ, онъ это изъ своей головы выдумалъ, — сказалъ про меня Василій Платоновъ.

— Извѣстное дѣло, — поддакнулъ ему Петръ Дарьинъ. — Шлялся тамъ по заграницѣ-то и выдумалъ.

Петра поддержалъ Плѣшаковъ:

— Если и есть законъ, такъ не русскій, его люцинеры выдумали, нѣшто можно, чтобы русскіе такой законъ составили! Имъ никогда въ голову этого не придетъ.

— Да онъ самъ люцинеръ, — заявилъ Куроки, — мнѣ приказано за каждымъ его шагомъ слѣдить, кто къ нему пріѣзжаетъ, у кого онъ бываетъ; если-бъ онъ спокойный человѣкъ былъ, нѣшто полиція слѣдила бы за нимъ?…

Не прошло и пяти минутъ, какъ я пришелъ домой со сходки, ко мнѣ пришли Матвѣевъ, Данило, Василій Андреевъ и заявили, что они тоже идутъ на отруба.

— Да вѣдь мы за мѣстомъ не гонимся, — предупредилъ я, намъ если и неудобную землю отведутъ, мы и ту возьмемъ.

— Все равно, гдѣ вы, тамъ и мы. Какъ ни плоха земля достанется, хуже того, что сейчасъ есть, не будетъ.

Съ одной стороны это было пріятно, а съ другой и нѣтъ. Василій Андреевъ съ Данилой были какъ разъ такіе хозяева, которыхъ я поставилъ въ третій разрядъ. Я высказалъ свои опасенія Ивану Павлову, но тотъ глядѣлъ на это болѣе оптимистически, чѣмъ я.

— Не загуляются, небось; разъ погуляютъ, — ничего не уродится, другой, — поневолѣ за умъ возьмутся, сами не захотятъ землю работать, въ аренду сдадутъ. Теперь кто у нихъ пустыри-то сниметъ? Кому охота собирать ихъ? А тогда цѣлыми десятинами сдавать будетъ, можно и настоящую цѣну получать.

— Выгодно будетъ въ аренду снять, выгодно и купить. Скупятъ у нихъ ихъ участки, и останутся они безъ земли.

— Ну, на это я вотъ что думаю. Петлинская земля у насъ куплена небось лѣтъ 30, а вредовская 15, это ужь частная собственность, а никто что-то не продалъ изъ нея. А вѣдь нужняки-то за это время не переводились, и времена крутыя были. Нѣтъ, землей швыряться не будутъ…

Въ слѣдующую сходку мы получили отъ міра такой отвѣтъ, что міръ нигдѣ не желаетъ отводить намъ землю къ одному мѣсту, а если есть такой законъ, чтобы безъ согласія міра позволялъ вырѣзать землю изъ общества, то пусть мы дѣйствуемъ по этому закону.

Послѣ такого отвѣта, мы немедленно составили заявленіе о выдѣлѣ насъ на отруба въ землеустроительную комиссію и стали ждать, что будетъ. Міряне все-таки безпокоились, какъ бы мы въ самомъ дѣлѣ не вырѣзали себѣ землю и собирались между собой, судили, какъ имъ быть. Одни говорили, что быть не можетъ, чтобы противъ міра кто что сдѣлалъ, другіе допускали, что можетъ случиться, и тогда какъ бы имъ не прогадать. Они захаживали другъ къ другу, засиживались иногда до пѣтуховъ и ходили мрачные, озабоченные.

А между тѣмъ шли слухи, что и въ другихъ обществахъ шли передѣлы. Въ большомъ торговомъ селѣ Середѣ разбивалось все населеніе. Одни выходили на хутора, другіе на отруба, третьи хотя оставляли землю въ черезполосномъ владѣніи, но разбивали ее на большія полосы. Въ другомъ селѣ — Новлянскомъ послѣ выдѣла трехъ хозяевъ на хутора, всѣ остальные готовились перейти на отруба. Въ уѣздѣ, говорятъ, были селенія, гдѣ уже были поставлены столбы. Разговоры дальше больше распространялись. Они заводились на базарахъ, въ селахъ около церквей между службой, въ трактирахъ, чайныхъ. Новый законъ извѣстенъ былъ плохо, понимали его смутно, приписывали ему свойства, какихъ въ немъ не было, и одни одобряли его, другіе отрицали. Отрицали иногда по причинѣ малоземелья у крестьянъ, потому что онъ разобщаетъ, говорилось, что на хуторѣ скорѣй ограбятъ, сожгутъ, и никто не выставлялъ возможности больше получить отъ земли, облегчить свой трудъ, очевидно, въ это никто не только не вѣрилъ, но и не думалъ объ этомъ.

Желая выяснить, какой же сортъ крестьянъ въ другихъ мѣстахъ стоитъ за выдѣлъ, отъ кого идетъ починъ къ переходу на новую форму землепользованія, я узнавалъ, что всюду начинаетъ дѣло прогрессивное крестьянство, грамотное, читавшее, участвовавшее въ 1905 г. на собраніяхъ, сочувствовавшее крестьянскому союзу. За старый порядокъ стояли совсѣмъ черные или равнодушные; и только небольшое число сознательныхъ, очевидно, слѣпо подчиняющихся рѣшенію лѣвыхъ партій не поддерживать этого закона, стояло вмѣстѣ съ противниками выдѣловъ.

Однажды я проходилъ у себя по-засараями и встрѣтилъ около своей усадьбы бывшаго старосту Селиверста, который до сихъ поръ не высказывался ни за, ни противъ новаго порядка. Онъ неожиданно для меня заговорилъ о выдѣлахъ и сталъ расхваливать это дѣло.

— Развѣ ты считаешь, что выдѣлъ лучше, — спросилъ я, нѣсколько удивленный.

— А какъ же, я давно объ этомъ думалъ. Я еще, когда ты за границей былъ, думалъ: вотъ если бы ты былъ, тогда у насъ скорѣе бы передѣлъ пошелъ. А то вѣдь что. Мучаешься, а толку нѣту. Скачешь съ полосы на полосу всей семьей, только и время проводишь въ переходахъ и переѣздахъ.

— Тебѣ кажутся лучше большія полосы?

— А то какъ же… большія полосы куда лучше… А если бы всѣ полосы въ одно мѣсто отрубили-бъ, совсѣмъ было-бъ хорошо. Я бы туда стройку перенесъ, садъ развелъ, пчелъ.

— А свои яблони куда-бъ дѣлъ?

— Продалъ бы кому-нибудь….

— А вѣдь вотъ другіе боятся этого, упираются.

— Есть которые во всемъ упираются и ни во что не вѣрятъ. Говорятъ, закона такого нѣтъ. Какъ нѣтъ? А если бы не было, тогда бы не говорили ничего. Такъ было еще когда крестьянъ на волю отпускали. Нѣкоторые господа были. Не можетъ быть, говорятъ, такого закона, скорѣй у меня въ стадѣ быки будутъ телиться, чѣмъ такой законъ объявлять, анъ объявили же… такъ и тутъ.

Сочувствіе выдѣлу такихъ хозяйственныхъ мужиковъ, какъ Селиверстъ, потомъ Михайлы Платонова, у которыхъ были большія полосы, хорошо всегда удобрявшіяся, которыхъ они лишались при передѣлѣ, еще тверже укрѣпляло насъ въ рѣшеніи добиться выдѣла, а Печниковыхъ и старосту съ Астафьевымъ больше и больше раздражало.

Собрался сходъ насчетъ выбора сходочныхъ въ волость, хотя о выдѣлѣ ничего не предполагалось говорить, все-таки разговоръ пришелъ къ выдѣлу. Началъ его Василій Платоновъ.

— Говорятъ, выдѣляютъ землю-то кой кому.

— А то какъ же? — поспѣшилъ подтвердить это Василій Андреевъ. Извѣстно, выдѣляютъ, и намъ выдѣлятъ.

— Пусть выдѣляютъ, только къ какому мѣсту.

— Къ какому угодно, намъ все равно.

— А если мы укажемъ вамъ къ Бурцеву, какъ вы туда скотину прогоните?

--Какъ-нибудь прогонимъ.

— Въ самдѣлѣ у Бурцева возьмете?

— Возьмемъ, — отвѣчали мы.

Куроки вдругъ заявилъ.

— У Бурцева одна пахотъ, они тамъ возьмутъ, а намъ луговину оставятъ. Это и я тамъ возьму.

— Да бери, Богъ съ тобой, а мы возьмемъ тогда въ другомъ мѣстѣ.

Неожиданно загорѣлся споръ. Опять послышались крики: «нигдѣ не дадимъ». «Нѣтъ дадите». «Изъ деревни выгонимъ». «Подождете». Но спорящіе какъ будто чувствовали все меньше увѣренности, они скоро ослабли, и когда страсти немного угомонились, Михайло Платоновъ выступилъ на середину и заговорилъ:

— Будетъ вамъ спорить и ругаться. Дѣло это серьезное, бранью ничего не добьешься, надо гадать, какъ бы всѣмъ было лучше. Вотъ о чемъ надо думать.

— Намъ и сейчасъ хорошо, — заявилъ Плѣшаковъ, злобно сверкая глазами.

— Стало-быть нехорошо, когда это хорошство нарушить хотятъ, отъ овса кони не рыщутъ.

— Безъуемная скотина во всякомъ стадѣ водится.

— А ты возьми ее, да уйми, — задорно выскочилъ опять Василій Андреевъ.

Снова готовъ былъ подняться споръ, но Михайло Платоновъ опять остановилъ ихъ и, обращаясь ко мнѣ, проговорилъ:

— А что, если всѣмъ одинаково сдѣлать, какъ къ этому приступить?

Я сталъ разъяснять, какъ можно распредѣлить землю, если бы всѣ захотѣли перейти на отруба, и указалъ, какія мѣста должны быть разбиты на поля, какія оставлены подъ пастбище. Расположеніе участковъ выходило выгоднымъ для всѣхъ, и многіе быстро это усвоили.

— Ну что, хорошо такъ, православные? — обратился опять къ сходу Михайло Платоновъ.

Такъ какъ не было на сходѣ старика Астафьева, то никто не возразилъ на это, а послышалось даже одобреніе.

— Такъ давайте такъ и сдѣлаемъ, чѣмъ намъ дѣлиться, — опять крикнулъ Михайло Платоновъ. Хорошо, такъ всѣмъ хорошо будетъ, а плохо — такъ плохо.

— Извѣстно, такъ лучше.

— Давайте, давайте, — слышались голоса.

— Кто несогласенъ, говорите?

О несогласіи никто не заявилъ, только Плѣшаковъ съ Петромъ стали въ сторону и не высказывались ни за, ни противъ.

— Кто согласенъ? Я поименно спрашивать буду, — крикнулъ Куроки и сталъ обходить всѣхъ, бывшихъ на сходѣ, и отбирать у нихъ согласіе. Несогласныхъ не оказалось никого.

— Такъ надо писать приговоръ, — опять сказалъ Михайло Платоновъ. — Потрудись, напиши, — обратился онъ ко мнѣ.

Наученный горькимъ опытомъ, что не всѣ-то приговоры подписываются, которые пишутся, я отъ составленія приговора отказался и посовѣтовалъ обратиться къ писарю. Сходъ нѣсколько замялся, но ожидая отъ меня отказа, нѣкоторые стали упрашивать меня. Я за явилъ, что писарю это будетъ сподручнѣй, онъ отказаться отъ этого не можетъ и составитъ приговоръ по формѣ; сходъ согласился съ этимъ и сказалъ старостѣ, чтобы онъ ѣхалъ въ волостное правленіе составлять приговоръ.

— Вотъ и славно, — говорилъ, довольный такимъ оборотомъ дѣла, Михайло Платоновъ, — а то споры, да укоры, а тутъ раздѣлимъ поровну и дѣло къ развязкѣ, пастбище будетъ общее, а участокъ у всякаго свой.

Такъ же одобрительно отозвались о такомъ рѣшеніи Степанъ Кузьминъ и другіе мужики, жившіе на серединѣ деревни.

Степану Астафьеву должно быть сообщили о рѣшеніи всей деревней перейти на отруба. Вскорѣ послѣ сходки онъ пришелъ къ старостѣ и они вмѣстѣ съ нимъ поѣхали въ волостное правленіе, къ нимъ присоединился и Плѣшаковъ.

Они ѣздили долго и вернулись поздно вечеромъ. Плѣшаковъ былъ пьяный, старики, какъ пріѣхали, разошлись по своимъ угламъ, а Плѣшаковъ ходилъ отъ одного двора къ другому и распространялъ:

— Что они думаютъ, то не выйдетъ. Это С--вская затѣя, а ей ходу не дадутъ. Этакъ всѣмъ раззоръ будетъ. А нѣшто можно такъ міръ смущать. Писарь говоритъ, что ему всего двадцать четыре часа срока, а то его отправятъ подальше, гдѣ онъ былъ.

— И земскій говорилъ, — поддержалъ его Власовъ, — чтобы онъ мутить народъ не смѣлъ. Онъ всѣхъ насъ поднимаетъ, а нѣшто это дозволено.

— Все дѣло въ насъ. Захочемъ и его изъ деревни вонъ. А этихъ, кто С--ву-то поддакиваетъ, въ бараній рогъ согнемъ. Нѣшто можно насупротивъ міра? Нѣтъ, это дѣло прикончить пора!..

Чѣмъ дальше, тѣмъ больше расходился Плѣшаковъ. Онъ сталъ кричать, что ему только стоитъ шепнуть жандармамъ, какъ меня опять схватятъ и увезутъ за желѣзную рѣшетку. Онъ утверждалъ это такъ увѣренно, что сердобольныя бабы приходили къ моей женѣ и просили ее увѣщать меня, чтобы я не очень настойчиво шелъ супротивъ стариковъ, иначе мнѣ опять не сдобровать.

Наступилъ второй день. Староста долженъ былъ собрать сходку и объявить, что ему сказали въ волостномъ насчетъ приговора. Но онъ сходки не собиралъ, а похаживалъ отъ двора къ двору и потихоньку переговаривался съ мужиками. Вотъ онъ подошелъ къ Михаилу Платонову, и что-то заговорись съ нимъ. Вслѣдъ за старостой къ двору Михайлы Платонова подошелъ Иванъ Солдатъ и Михайло Пастухъ. Пошелъ туда и я. Увидавъ меня, стоявшій у своего двора Плѣшаковъ, тоже направился къ двору Михайлы Платонова.

— Что тебѣ сказали въ волостномъ правленіи насчетъ приговора? — спросилъ я у старосты, подойдя къ собравшимся мужикамъ.

— Ничего не сказали.

— Какъ ничего?

— Да такъ. Старшина говоритъ, никакого приговора вамъ составлять не надо, а какъ жили, такъ и жить будете, и нечего вамъ затѣи затѣвать.

— Мы вотъ клеверъ завели, и то безъ хлѣба стали, — заявилъ Иванъ Солдатъ, а разбей-ко еще землю-то, совсѣмъ клади зубы на полку.

— Что же, значитъ, разбивать землю не станемъ?

— Контора не велитъ, стало-быть, и не станемъ.

Я не выдержалъ и крикнулъ:

— Какое дѣло конторѣ до насъ. Ей до нашихъ общественныхъ дѣлъ никакой заботы нѣтъ и тебѣ нечего ее слушать.

Подошедшій въ это время Плѣшаковъ должно быть услыхалъ послѣднія слова и запальчиво проговорилъ:

— Что же это контора-то нѣшто ловушка какая? Слышите, ребята, — обратился онъ къ Ивану Солдату и Михайлѣ Пастуху, — онъ контору ловушкой называетъ.

Иванъ Солдатъ сейчасъ же закричалъ, затрясъ головой староста. Въ это время на дорогѣ показался Степанъ Астафьевъ, его подозвали и объявили ему, что я назвалъ волостное правленіе ловушкой.

— Я это слышалъ, — заявилъ старикъ.

Я изъ этого сразу понялъ, что старики стакнулись помѣшать дѣлу выдѣла, устранивъ меня съ своей дороги, и выяснивъ при помощи волостного правленія, что этого-легче всего достигнуть на почвѣ моей неблагонадежности, — рѣшили пустить въ дѣло провокацію. Но такъ какъ все это было сшито бѣлыми нитками, намѣреніе ихъ обнаружилось сразу.

— Мы этого такъ не оставимъ, — кричалъ Плѣшаковъ, мы донесемъ куда слѣдуетъ, въ конторѣ портретъ Государя Императора, а онъ ее ловушкой называетъ!

И они долго кричали и грозили мнѣ и ушли въ избу старосты. Михайло Платоновъ поглядѣлъ имъ вслѣдъ и сказалъ:

— Отъ такихъ чертей не только на отруба, а на хутора уйдешь. Благо глотка широка, и давай воротить на все, ты свое-то ворочай, а чужое не замай, мы тоже крестьяне, и свою выгоду сами можемъ видѣть.

Мнѣ показалось, что съ такимъ недобросовѣстнымъ противодѣйствіемъ интересамъ большинства мириться не слѣдовало, и я рѣшилъ поѣхать къ земскому начальнику и. просить его содѣйствія. Я думалъ, что его содѣйствіе можетъ быть такого рода: онъ разъяснитъ старшинѣ и старостѣ, что они дѣйствуютъ противозаконно, что тормозить такое дѣло, о которомъ у насъ составилось рѣшеніе, они не вправѣ.

Земскій начальникъ жилъ въ пяти верстахъ отъ насъ въ заброшенномъ имѣніи. Онъ былъ въ нашемъ участкѣ недавно. Про него ходили одобрительные отзывы. Онъ былъ изъ семьи бывшаго у насъ много лѣтъ предсѣдателемъ уѣздной управы либеральнаго помѣщика, кончилъ университетъ, хотя ни къ какой службѣ не готовился, такъ какъ имѣлъ богатое наслѣдство. На свою бѣду онъ познакомился съ шикарной француженкой и вступилъ съ ней въ франко-русскій союзъ. Но у союзницы оказался еще союзникъ, ея соотечественникъ, она съ нимъ вмѣстѣ обобрала русскаго союзника и бросила. Онъ остался въ одиночествѣ и безъ всякихъ средствъ; чтобы какъ-нибудь существовать, ему и пришлось надѣть мундиръ земскаго начальника.

Когда я пріѣхалъ къ земскому, земскій былъ дома. Это былъ молодой еще человѣкъ, пухлый, коротко остриженный. Къ моему заявленію онъ отнесся очень внимательно.

Лишь только я началъ говорить, что меня привело въ его камеру, какъ онъ сейчасъ же взялъ листъ бумаги и приготовился записывать.

— Вы говорите, что общество постановило всѣмъ перейти на отруба, а староста не хочетъ этого и не составляетъ приговора. И что его къ этому подбиваетъ старшина. Вы хотите, чтобы я привлекъ ихъ къ законной отвѣтственности?

— Я хочу не привлеченія ихъ къ отвѣтственности, а просто чтобы вы разъяснили имъ законъ и внушили имъ, что ихъ дѣйствія противозаконны.

— Ну, что-жъ, хорошо, я вотъ сейчасъ же напишу старшинѣ, чтобы онъ поѣхалъ къ вамъ на общество, произвелъ опросъ какъ было дѣло и представилъ мнѣ. А тамъ я вызову старосту. Павелъ, пиши приказъ.

Писарь написалъ приказъ, который сейчасъ же и отослали въ волостное правленіе.

Только я вернулся домой, какъ ко мнѣ пришло нѣсколько мужиковъ и когда узнали, какимъ порядкомъ пойдетъ дѣло, высказали полную безнадежность на хорошій исходъ.

— Ничего изъ этого не выйдетъ. Старшина такъ опросъ поведетъ, что окажется, никакого согласья не было, и самъ отъ своихъ словъ отопрется. И выйдетъ, что они со старостой ни въ чемъ не виноваты. Нѣтъ, видно нечего тутъ толку ждать, а писать въ землеустроительную комиссію и выходить вмѣстѣ съ вами.

И Михайло Платоновъ, Степанъ Кузьминъ и еще одинъ мужикъ Егоръ Вдовинъ написали заявленіе въ землеустроительную комиссію о содѣйствіи имъ къ выходу на отруба и отправили ихъ на почту въ тотъ же день.

Я все-таки надѣялся, что земскій какъ-нибудь посодѣйствуетъ осуществленію того рѣшенія, которое было сдѣлано на послѣднемъ сходѣ и со дня на день ждалъ въ деревню волостного старшину. Но прошла недѣля, старшины не было, прошла другая, онъ не показывалъ глазъ; очевидно, приказы земскаго начальника были для него не обязательны. Значеніе земскаго начальника въ нашихъ глазахъ невольно стало умаляться. Я все-таки послалъ земскому записку съ просьбой поскорѣй разрѣшить дѣло такъ или иначе. Въ отвѣтъ на это была получена повѣстка мнѣ и старостѣ явиться къ земскому. Земскому начальнику извѣстно было, какіе мужики присутствовали при спорѣ, но ихъ не вызывали никого. Мнѣ показалось это страннымъ, но я надѣялся, что у земскаго начальника все это выяснится….

Мнѣ пришлось ѣхать по повѣсткѣ земскаго одному, но со старостой поѣхали Плѣшаковъ и Степанъ Астафьевъ. Когда мы пріѣхали къ земскому, то, оказалось, насъ вызывали въ день судебнаго засѣданія. Земскій мое желаніе сдѣлать внушеніе старшинѣ и старостѣ приватно, — превратилъ въ дѣло, поставилъ его въ очередь. Засѣданіе было назначено въ особой камерѣ, земскій начальникъ сидѣлъ въ мундирѣ и цѣпи. Въ камерѣ и около толпилось много народа.

Меня очень смутила предстоящая церемонія. Я ни съ кѣмъ никогда не судился, избѣгалъ суда, потому что не вѣрилъ, чтобы судомъ и наказаніемъ можно было чего-нибудь добиться или получить удовлетвореніе и вдругъ вышло такъ, что я являюсь въ роли обвинителя и добиваюсь чьего-то наказанія. Это сознаніе было мнѣ очень непріятно, но дѣло было начато и нужно было ждать, куда оно поведетъ.

А въ это время пріѣхавшій со старостой Плѣшаковъ разъяснялъ любопытнымъ, зачѣмъ они пріѣхали. По его словамъ выходило такъ, что вотъ они жили тихо, мирно, честно, благородно, но явился одинъ негодяй, который шлялся чортъ знаетъ гдѣ и котораго давно бы надо повѣсить, и сталъ мутить міръ, хочетъ отбить землю себѣ, и подбиваетъ на это другихъ, не уважаетъ никакого начальства, а волостное правленіе, гдѣ находится портретъ Государя Императора, называетъ ловушкой, но его теперь пѣсенка спѣта, за ловушку ему попадетъ, и онъ будетъ знать, какъ смущать міръ.

Мужики слушали Плѣшакова и нѣкоторые изъ нихъ, оглядывая меня, говорили, что теперь всякіе пошли и сокрушенно умолкали.

Наконецъ, наступила очередь разбирательства нашего дѣла. Земскій вызвалъ старосту и сталъ спрашивать, почему онъ не далъ хода постановленію общества о переходѣ на отруба, о чемъ было рѣшено всѣми крестьянами 2-го января?

— Ловушкой онъ ее назвалъ, ну, значитъ, и того… — отвѣтилъ староста.

— Какой ловушкой? кого?

— Семеновъ, значитъ, волостную контору. А, вѣдь, это нѣшто можно? Тамъ патретъ Государя Анпиратора.

— И я слышалъ, ваше высокородіе, — высунулся вдругъ изъ толпы Плѣшаковъ. — Вотъ и этотъ старикъ покажетъ, онъ тоже тутъ былъ.

Къ столу земскаго подошли Плѣшаковъ и Астафьевъ. Земскій очутился въ затрудненіи. Я, чтобы помочь ему, сталъ разсказывать, какъ и въ чемъ было дѣло.

— А гдѣ тѣ, что слышали, какъ было дѣло, съ вашей стороны?

— Они не вызваны.

— Почему? Павелъ, писалъ повѣстку?

— Писалъ.

— Отчего же ее не передали?

— Волостное правленіе не передало.

— Почему оно не передало? Вызвать сюда писаря, — закипѣлъ вдругъ земскій. Онъ, должно быть, почувствовалъ себя оскорбленнымъ, узнавъ о новомъ невниманіи къ его распоряженіямъ.

Писарь сталъ писать повѣстку, а земскій снова сталъ опрашивать старосту, почему онъ не составилъ тогда приговора.

— Писарь сказалъ, что С--въ не имѣетъ права созывать сходъ, что теперь у насъ охрана… Вотъ, значитъ, народъ баламутить и нельзя.

— Но вѣдь сходъ согласился составить приговоръ?

: -- Сходъ велѣлъ С--ву, а С--въ не сталъ. Я поѣхалъ въ контору, а старшина значитъ и говоритъ, никакого приговора не дѣлай, а какъ жили по-старому, такъ и жить будете, а онъ одинъ ничего сдѣлать не имѣетъ праву. Онъ даже не хозяинъ самъ. У него отецъ постарше его.

У меня дѣйствительно былъ живъ отецъ, но онъ давно уже фактически уступилъ все хозяйство мнѣ и ни въ какія дѣла не вмѣшивался. До сихъ поръ не было никакого сомнѣнія въ правахъ моего хозяйничанья и вдругъ теперь совершенно неожиданно выплывало, что я еще не правомочный крестьянинъ.

— Правда, вы не старшій въ домѣ? — обратился ко мнѣ земскій начальникъ.

Я сказалъ, что у меня еще живъ отецъ, но онъ хозяйствомъ не завѣдуетъ, а все уступилъ мнѣ.

Земскій начальникъ опять сталъ допрашивать старосту, староста продолжалъ твердить нелѣпости, и все старался выставить, какой я безпокойный человѣкъ, и что отъ меня житья въ міру не стало.

— Какъ сходка, такъ ругань, угрозы, хоть изъ деревни вонъ бѣги.

Земскій сказалъ, что это онъ плохъ, когда такъ распустилъ деревню, онъ не держитъ въ ней никакого порядка, если такъ безобразно дальше пойдутъ дѣла въ обществѣ, то онъ подвергнетъ взысканію старосту, или посадитъ, или оштрафуетъ его.

Съ этимъ земскій начальникъ насъ отпустилъ, приказавъ на завтра явиться къ нему съ свидѣтелями съ моей стороны.

Староста, какъ только пріѣхалъ въ деревню, такъ сейчасъ же созвалъ сходку и заявилъ, что земскій нагналъ на него холоду за то, что онъ не составилъ приговора, и сталъ требовать, чтобы ему сейчасъ дали отвѣтъ, кто хочетъ на хутора, а кто остается въ деревнѣ.

Я заявилъ, что у насъ о хуторахъ никогда не поднималось и рѣчи. Разговоръ идетъ о томъ, будетъ ли деревня передѣлять поля на отруба или нѣтъ.

— Никакого передѣла не желаемъ и не будетъ, — вытаращивъ глаза и тряся головой, заявилъ Иванъ Солдатъ, — а кто хочетъ, пусть убирается изъ деревни вонъ и больше никакихъ.

— А если я останусь въ деревнѣ? — сказалъ Матвѣевъ.

— Тогда мы тебѣ шагу шагнуть не дадимъ.

— Отчего?

— Ступай на свою землю.

— И тутъ моя земля останется. Какъ было, такъ и будетъ. У тебя огородъ и у меня огородъ, у тебя улица, и у меня улица.

— Не будетъ у тебя здѣсь ничего.

— Анъ будетъ.

— Будетъ все, что зря городить, — вмѣшался Михайло Платоновъ, — гдѣ же что куда дѣнется?

— А я говорю, не будетъ, — уже оралъ Солдатъ. — Коли хошь выселяться, выселяйся, а здѣсь мы тебѣ жить не дадимъ.

— Знамо, не дадимъ… такимъ пакостникамъ-то? — поддержалъ брата Плѣшаковъ и у него стало багровое лицо. Шагу-шагнуть не позволимъ!

— Не позволимъ, — какъ эхо вторилъ ему Петръ.

— Всѣ ноги переломаемъ! кричалъ Петръ Кривой.

— Да нѣшто можно это, нѣшто мыслимо, — задыхаясь хрипѣлъ Степанъ Астафьевъ.

— Все-таки подсчитать нужно, кто хочетъ, а кто не хочетъ, — твердилъ свое староста.

— И считать нечего, никто не желаетъ, такъ и земскому скажемъ, расходился все больше Иванъ Солдатъ. Живи, какъ мы живемъ, а мудрить нечего.

— А мы вотъ по своему хотимъ жить, — заявилъ вдругъ Данило. — Ты хошь по своему, а я по своему и ты мнѣ не указъ. Я свою землю вырѣзаю, а не твою.

Данило былъ пріятель Ивана, и вдругъ такое противорѣчіе ему взбѣсило Солдата. У него налились глаза кровью, и онъ заоралъ:

— А я тебѣ не дамъ!

— Нѣтъ, дашь!

— Нѣтъ, не дамъ. Моя полоса и я на нее никого не пущу.

— Что-жъ ты сидѣть на ней будешь?

— И сидѣть буду!

— Сиди не сиди, прогонятъ!

— А если я прогоню?

— Не справишься!

— Анъ, справлюсь!.. возьму колъ, землеустроитель пріѣдетъ, — землеустроителя, исправникъ — исправника, никому пощады не дамъ, и ничего мнѣ за это не будетъ.

— А не думаешь, тебя за это повѣсятъ? — не удержался я.

— Какъ это повѣсятъ?

— Какъ нонче вѣшаютъ, очень просто.

Братья вдругъ соединились въ одну группу, закричали, замахали руками.

— Вотъ что! Слышите, православные?.. — заоралъ Солдатъ. — Насъ вѣшать собираются!.. Если не дать имъ отрубовъ, то они насъ повѣсятъ… Нѣшто это можно имъ спускать?..

— Этого спускать нельзя, спускать нельзя! — кипятился Плѣшаковъ, и лицо его стало похоже на покраснѣвшій чугунъ. — Какую силу имѣютъ, насъ вѣшать грозятъ!..

Имъ вторили два Петра, Астафьевъ, Куроки, а остальные молчали, какъ пришибленные. Опять чувствовалось проявленіе придуманной ими тактики — во что бы то ни стало ошельмовать меня и создать поводъ для жалобы къ высшему начальству. Становилось тяжело. Надежда, что дѣло устроится такъ, какъ было признано лучше для всѣхъ — ускользала, приходилось помириться на выходѣ на отруба только тѣхъ, которые подали заявленіе. Съ этимъ мы и разошлись со сходки.

Когда укрѣпилась увѣренность, что общій раздѣлъ не состоится, стала ненужной и поѣздка къ земскому начальнику. Видно было, чти земскій начальникъ тутъ ужъ не поможетъ.

Но ѣхать было надобно; и на другой день я и Михайло Платоновъ съ Матвѣевымъ поѣхали къ земскому, со стороны же старосты поднялось человѣкъ шесть.

— А это онъ не зря сдѣлалъ, что повѣсти то намъ не далъ, — сказалъ мнѣ дорогой Михайло Платоновъ про старшину.

— Почему ты думаешь?

— Больно онъ хитеръ бестія, знаетъ, что у барина кишка жидка и хочетъ его запутать. Вотъ вчера, ты говоришь, они про ловушку помянули, а сегодня что вѣшать ихъ собираются, это они поднялись не задаромъ; собьютъ его, онъ и твоей правды не пойметъ.

Конечно, это было вѣроятнымъ, но я не думалъ, чтобы земскій не смогъ отличить правды отъ хулиганства, и не согласился съ Михайлой Платоновымъ.

— Дай Богъ, коли такъ, — сказалъ онъ.

Къ сегодняшнему разбирательству долженъ былъ пріхать и старшина. Но потомъ выяснилось, что онъ побывалъ раньше и далъ свое показаніе. Мнѣ дали прочитать его. Въ показаніи старшины говорилось, что онъ никогда никакого противодѣйствія къ переходу на новое землепользованіе не оказывалъ, а напротивъ, считаетъ этотъ законъ благодѣтельнымъ для крестьянъ. Про раздѣлъ адреевскихъ ничего не слыхалъ, слышалъ только, что С--въ смущаетъ народъ, сбиваетъ сходки и отзывается про волостное правленіе, что это «ловушка».

Писаря тоже не было. Къ дѣлу было приступлено до его пріѣзда. Пріѣхавшіе со старостой подступили къ земскому и стали жаловаться, что имъ не даютъ житья, хотятъ отнять у нихъ землю, а ихъ повѣсить, имъ хочется узнать, есть ли такіе законы или нѣтъ.

Земскому была дана задача, и онъ приступилъ къ ея рѣшенію, стараясь разъяснить то, что нужно было разъяснить. Но его слушали и не понимали и все продолжали галдѣть, что они никакого выдѣла не допустятъ и вѣшать себя не дадутъ. Земскій, видимо, сробѣлъ. Онъ уже измѣнилъ вчерашній тонъ и не такъ ясно говорилъ, когда объяснялъ мужикамъ суть новаго закона. Вдругъ въ камеру ввалился писарь.

Писарь явился красный, какъ клюква. У него особенно ярко горѣлъ носъ, и отъ него несло сивухой. Подъ мышкой у него было нѣсколько книгъ. Онъ бросилъ небрежно начальнику «здравія желаю» и вдругъ набросился на меня и сталъ упрекать меня за то, что мнѣ будто бы нечего дѣлать, и я тревожу занятыхъ по горло людей своими вздорными жалобами. Обратившись къ земскому начальнику, онъ сталъ доказывать ему, что у насъ въ губерніи чрезвычайная охрана, что сходки созывать долженъ только староста, что я по закону еще не имѣю права не только сбивать сходъ, но и участвовать на немъ, такъ какъ я не домохозяинъ. Поэтому я не имѣю права возбуждать и настоящаго дѣла.

И чѣмъ больше говорилъ писарь, тѣмъ видимо яснѣе представлялъ себѣ суть дѣла земскій начальникъ. Дѣтище бюрократіи, онъ, несмотря на свои прогрессивныя наклонности, должно быть, сразу почувствовалъ, что формализмъ долженъ стоять на первомъ планѣ, и сталъ составлять рѣшеніе по этому дѣлу. А писарь продолжалъ жаловаться, что у нихъ такъ много занятій, теперь самое горячее время по учету старостъ.

У меня уже не хватило духа ни оспаривать такую наглость, ни выяснять земскому начальнику вновь суть всего дѣла. Земскій начальникъ все слушалъ писаря, справился о нѣкоторыхъ статьяхъ и вдругъ сталъ читать рѣшеніе. Въ этомъ рѣшеніи онъ, ссылаясь на такія то и такія статьи, постановилъ оставить мою жалобу безъ послѣдствій. Что же касается того, что я назвалъ волостное правленіе «ловушкой», земскій заявилъ, что онъ предоставляетъ волостному правленію подать на меня жалобу, а онъ съ своей стороны не можетъ не дать ей хода.

Такой оборотъ дѣла такъ окрылилъ нашихъ скандалистовъ, что они вышли изъ камеры ликующіе, громко кричали, что они себя въ обиду не дадутъ, и стали подвязывать лошадей, чтобы ѣхать въ Бухолово спрыскивать свою побѣду. Пока мы съ Михайломъ Платоновымъ подправляли свою лошадь, они гикали на насъ и грозили, что они намъ теперь шагу ступить не позволятъ, не то что выдѣлиться, и, вообще, покажутъ дворянство.

Въ этотъ день у насъ предполагалось первое собраніе возобновившагося съ моимъ возвращеніемъ Общества Сельскаго Хозяйства. Михайло Платоновъ, который предполагался въ члены совѣта этого общества, вдругъ сталъ оспаривать пользу всякаго рода кооперацій.

— На что они намъ, жили мы безъ нихъ и впредь проживемъ.

Я сталъ доказывать, что теперь то они намъ особенно необходимы. При выдѣлѣ, напримѣръ, однимъ достанется цѣлина, на которую нуженъ здоровый плугъ, и вотъ мы его и заведемъ. Потомъ рандаль, который превращаетъ эту цѣлину въ рыхлую землю и дѣлаетъ возможнымъ посѣвъ овса на ней въ первый же годъ. Потомъ сѣялки, косилки, жатки. Вѣдь ихъ одному купить будетъ не подъ силу.

— Не свою то беречь не будутъ, живо все поломаютъ.

— Будемъ пріучаться бережнѣй обходиться.

— Пріучишь вотъ такихъ-то, онъ возьметъ тебѣ, да на смѣхъ сдѣлаетъ. Нѣтъ ужъ если что и заводить, то не для другихъ, а для себя. Своя-то и тебѣ будетъ дороже, и другой на нее не польстится. А захочетъ кто ей поработать, давай я тебѣ сдѣлаю, а ты мнѣ деньги отдай.

Я опять сталъ доказывать, что одному, да еще на такомъ количествѣ земли, какъ у насъ, всякая машина будетъ непосильна. Она поглотитъ весь доходъ и обезцѣнить производимый продуктъ. Какъ примѣръ я указалъ его молотилку, которая стоила триста рублей, молотила же хлѣбъ только его одного, котораго послѣдніе годы приходило не болѣе 30 четвертей. Процентъ на капиталъ, страховые ремонтъ ложились такимъ образомъ цѣлымъ рублемъ на каждый куль. Но Михайло Платоновъ уперся на своемъ и не хотѣлъ принимать никакихъ доводовъ.

— Съ нашимъ народомъ никакой браги не заваривай. Веди одинъ свою линію, больше ничего. Нѣшто у насъ можно на кого положиться? Вишь онъ старикъ, — намекнулъ Платоновъ на Астафьева, — въ гробъ глядитъ, а языкомъ ворочаетъ — ложь говорить. Какое дѣло можно съ такими сдѣлать?

Собраніе у насъ въ этотъ день хоть и состоялось, но прошло вяло. Всѣ были недовольны оборотомъ дѣла у земскаго начальника, и многіе, какъ и Михайло Платоновъ, перестали вѣрить, что едва-ли что хорошее выйдетъ изъ всего, что мы предполагаемъ.

Черносотенцы гуляли въ Бухоловѣ до поздняго вечера, тѣ, которые пили, возвратились оттуда пьяные, шумливые и кричали, что они теперь узнали толчину, какъ имъ дѣйствовать дальше, что они уберутъ всѣхъ баламутниковъ. Жена моя, ходившая на улицу, вернулась въ слезахъ. Ее напугали возможностью новой разлуки со мной, такъ какъ мнѣ долго дома не прожить. На меня сегодня было написано два прошенія, одно губернатору, другое въ жандармскую полицію, и готовилось еще одно со стороны волостного правленія. И хотя мнѣ казалось, что никакихъ основаній для расправы со мной не было, но другимъ могли показаться опасными и безосновательные доносы. Волей-неволей приходилось считаться съ ихъ понятіями.

Но, несмотря на такой невыгодный для меня ходъ дѣла, я всегаки не хотѣлъ оставлять того, что надумалъ, и рѣшилъ чего бы это ни стоило — добиться своего.

Прежде всего нужно было отправиться въ волостное правленіе и узнать, какъ мнѣ оформить то, чтобы имѣть голосъ, какъ домохозяину. Писарь и старшина неожиданно оказались очень любезными.

— Да очень просто, — заявилъ писарь, — пріѣзжайте съ старикомъ, мы совершимъ сдѣлку и готово дѣло. Да вамъ бы давно это нужно совершить, чего тамъ грызться изъ-за пустяковъ съ разными дураками,

— Какими дураками?

— Да Печниковыми-то! Они глотку дерутъ, что вы не хозяинъ, какъ же вы не хозяинъ, когда всѣмъ извѣстно, что весь домъ лежитъ на васъ. Вѣдь это они по озорству орутъ.

— А развѣ не вы ихъ поддерживаете? Они говорятъ, что вы имъ все разъясняете!

— Да Боже меня сохрани! Съ какой-же это стати. Что я не знаю ихъ или васъ?..

— Вотъ еще старый чортъ на меня наплелъ, — заговорилъ старшина, — что я его отговаривалъ приговоръ составлять. Какое мнѣ дѣло? Что я, врагъ тому, если хорошее дѣло затѣвается?

— Все это новый законъ надѣлалъ, — заявилъ писарь, — изъ-за него разладица пошла. Нечего имъ тамъ дѣлать-то въ Петербургѣ, вотъ и выдумаютъ, а ты тутъ расхлебывай.

— Законъ правительствомъ объявленъ, — поспѣшилъ напомнить писарю старшина.

— Объявили его правители, а вводятъ то землеустроители, а развѣ они что способны понять?

И у писаря, какъ у старшины, былъ зубъ противъ землеустроителя. Я не зналъ, чѣмъ это объяснить себѣ.

— Нашъ землеустроитель, кажется, понимаетъ дѣло. — сказалъ я.

— Всѣ они понимаютъ, да ихъ нигдѣ не принимаютъ. Гдѣ имъ это дѣло понимать, когда они за столомъ только сидѣли, тутъ нужны люди практичные. Какъ они могутъ дѣйствовать, когда въ самомъ законѣ шагъ впередъ да два назадъ!

— Вѣдь вотъ берется же землеустроитель наше дѣло сдѣлать.

— Браться за все можно, да какъ его исполнить.

Я не придалъ особаго значенія словамъ писаря, считая ихъ обычной хвастливостью всѣхъ такого рода субъектовъ, увѣренныхъ, что они всѣ законы лучше всякаго начальника знаютъ, и уѣхалъ домой съ тѣмъ, чтобы пріѣхать въ волостное правленіе на другой день съ своимъ старикомъ….

На другой день мы оформили передачу мнѣ отцомъ хозяйства. Я получилъ на руки копію съ документа объ этомъ, и мы стали ждать пріѣзда землеустроителя.

Пріѣзда землеустроителя ждали съ большимъ волненіемъ обѣ стороны. Печниковы съ своей стороны совѣщались, что имъ теперь дѣлать, а выходящіе на отруба ждали рѣшенія своей участи. Тѣмъ болѣе, что ихъ кто-то встревожилъ, что землеустроитель можетъ уже и не пріѣхать. Ему уже сообщено, что міръ выдѣла не желаетъ, а онъ не можетъ идти противъ міра. Волненіе выдѣляющихся тѣмъ болѣе усилилось, что назначенный часъ для пріѣзда прошелъ, а чиновника все не было.

Но вотъ, послѣ 12 показалась тройка гусемъ. Въ высокихъ саняхъ сидѣлъ закутанный въ даху непремѣнный чинъ и съ нимъ его дѣлопроизводитель. Они подъѣхали къ старостѣ; Куроки сейчасъ же выскочилъ изъ избы и сталъ звонить въ доску, созывая мужиковъ на сходъ.

Непремѣнный членъ прошелъ въ избу старосты, а сбиравшіеся на сходъ мужики и бабы останавливались около кучера и разспрашивали его, какъ дѣйствуетъ ихъ баринъ, выдѣлилъ ли кого. Отвѣты кучера были благопріятны для выдѣляющихся, и они шли въ избу подбодренные.

Землеустроитель расхаживалъ по просторной избѣ старосты и говорилъ то съ однимъ, то съ другимъ. На столѣ лежали его папка, кланъ нашего надѣла, книга съ законами. Мужики здоровались и садились на лавку.

Противники выдѣла держали себя очень развязно, особенно Печниковы. Они громко говорили, смѣялись, словомъ нисколько не стѣснялись пріѣхавшаго начальства. Но отставалъ отъ нихъ и староста. Онъ забрался въ красный уголъ, положилъ руки на столъ и сидѣлъ независимо, поглядывая на мужиковъ и начальство. Это была ужъ демонстрація, которой не могъ не замѣтить и землеустроитель.

Когда изба наполнилась, землеустроитель сѣлъ на свое мѣсто и сталъ объяснять цѣль своего пріѣзда. Онъ объявилъ, что имъ получено заявленіе отъ нѣсколькихъ домохозяевъ деревни о выдѣлѣ имъ надѣловъ къ одному мѣсту, что теперь есть законъ, который допускаетъ такіе выходы, то онъ пріѣхалъ съ тѣмъ, чтобы устроить этотъ выдѣлъ.

— Какой же это законъ? Что же это мы его не слыхали, разъясните намъ, пожалуйста, — спросилъ вдругъ Солдатъ и оглянулся направо и налѣво, чтобы увидать, слѣдятъ ли его единомышленники, какъ онъ дѣйствуетъ.

— Извольте, — если вы не знаете этого закона, — сказалъ землеустроитель и сталъ читать статьи высочайшаго указа, въ которомъ говорилось о порядкѣ выдѣла и объ условіяхъ. Дойдя до пункта, гдѣ говорилось, что выдѣлъ долженъ быть сдѣланъ по возможности къ одному мѣсту, землеустроитель былъ остановленъ Михайломъ Пастухомъ, перешедшимъ явно на сторону противниковъ выдѣла.

— Позвольте, вы вотъ прочитали по возможности, а у насъ никакой возможности нѣтъ.

— Почему нѣтъ? — кладя книгу на столъ, спросилъ землеустроитель.

— Потому что не желаемъ, — заявилъ Плѣшаковъ и повернулся на мѣстѣ. — Не хотимъ нарушать порядка, а какъ было, такъ пусть и будетъ…

— Нежеланіе не есть невозможность. Вы объясните, какая у васъ имѣется невозможность. Я вамъ долженъ объяснить, что я вовсе не хочу дѣйствовать въ интересахъ одной стороны. Мнѣ желательно, чтобы выдѣлъ произошелъ у васъ по согласію, чтобы никто этимъ не былъ обиженъ.

— А мы вотъ не согласны, такъ что же вы съ нами подѣлаете? — задорно крикнулъ Иванъ Солдатъ, раскинулъ руками и поднялъ голову. Изъ-за его спины послышались сочувственные возгласы. Землеустроитель почувствовалъ, что для него создается неблагопріятная атмосфера, онъ обвелъ всѣхъ глазами и проговорилъ:

— Такъ мы выяснимъ прежде, кто желаетъ. И онъ сталъ перекликать поименно всѣхъ, подавшихъ ему заявленіе. Когда очередь дошла до Матвѣева и тотъ сказалъ, что онъ — желаетъ, староста вдругъ набросился на него:

— Какъ ты можешь желать, когда за тобой еще недоимка стоитъ? Ты оброкъ какъ слѣдуетъ не платишь, а хочешь выдѣляться.

— Я долженъ, я и заплачу, — заявилъ Матвѣевъ.

— Недоимка выдѣлу не мѣшаетъ, — замѣтилъ землеустроитель.

— Какъ не мѣшаетъ, когда у меня ихъ три двора? — они платить не хотятъ, а выдѣляться лѣзутъ?

— Да тебѣ то какое дѣло?

— Я староста, я долженъ слѣдить.

— Ну и слѣди, только выдѣлу не мѣшай. Недоимки, когда нужно будетъ, возьмутся.

— Значитъ, мы напрасно стараемся подати платить, — ядовито шепнулъ Плѣшаковъ своему сосѣду. Сосѣдъ кивнулъ головой и усмѣхнулся.

— Недоимки заплатимъ, онѣ за ними стоятъ-то, а не за тобой, — заявилъ Василій Андреевъ, — что ты больно упираешь.

— И не однѣ недоимки, — замѣтилъ Плѣшаковъ. У насъ врядовская земля еще въ банкѣ не оплачена. Отдай ему ее въ собственность, а онъ за нее не будетъ платить…

— Можно сдѣлать такое условіе, по которому заплатитъ.

— А не будетъ задержки купленную землю съ надѣльной смѣшать? — спросилъ землеустроителя Селиверстъ.

— Разница въ этихъ земляхъ есть, купленную можно выдѣлить только по согласію, по крайней мѣрѣ, половины. Если половина желающихъ у васъ найдется, то я ее смѣшаю.

— Тогда и я желаю на выходъ.

— И я, — подалъ голосъ Иванъ Власовъ.

— Ну, вотъ видите, — сказалъ землеустроитель, — желающихъ все прибавляется. Можетъ быть еще кто примкнетъ?

— Желающихъ много, а нежелающихъ еще больше, и они имъ не позволятъ, вотъ что! — прокричалъ, вытаращивъ глаза, Яковъ Усанъ, и, тряся головой, отошелъ за спины другихъ.

Печниковы зашумѣли, ихъ поддержали бабы. Степанъ Астафьевъ выступилъ впередъ и, запыхавшись, сталъ говорить, что онъ вотъ живетъ слишкомъ девяносто лѣтъ и такого дѣла не было, чтобы супротивъ міра.

— А ты помнишь, какъ на волю отходили? — спросилъ Егоръ Вдовинъ.

— Помню.

— Знаешь, что тогда господа говорили? — Тоже говорили, что не можетъ быть, чтобы крестьянъ отобрали, — апъ отобрали. Такъ и вы теперь поете господскую пѣсенку.

— Не зачѣмъ вамъ выходить, вотъ что. Что вамъ, плохо въ міру-то? — кричалъ Егоръ Власовъ.

— Нашъ міръ, вѣдь не какой-нибудь, что вы имъ брезгуете, — вмѣшался Плѣшаковъ и вскочилъ съ мѣста.

— Горды больно, сами съ усами!.. — кричалъ Солдатъ.

— Чихачи!

— Къ чему тутъ брань? Почему такая злоба, — началъ урезонивать мужиковъ землеустроитель. Если они хотятъ по-своему жить, ну, и Богъ съ ними. Что же вамъ ихъ держать. Они могутъ сами понять, что для нихъ лучше. Вамъ это не нравится, а они хотятъ, и у васъ вовсе нѣтъ власти удерживать ихъ насильно. Да и странно было бы, если бы такая власть была… Что же, тогда никакія хозяева не могутъ самостоятельно дѣйствовать. Непремѣнно должны за другими, какъ бараны идти? Я этого не понимаю!..

— Какъ бараны? Мы нѣшто бараны? — воскликнулъ вдругъ Плѣшаковъ. Слышите, православные, онъ насъ баранами обзываетъ.

— Что это такое, братцы? а? — завопилъ Солдатъ, и глаза у него палились кровью. — Къ намъ же пріѣхали и насъ же баранами обзываютъ?!…

Эта наглая передержка ошеломила землеустроителя. Онъ смутился, покраснѣлъ и попробовалъ объяснить смыслъ своихъ словъ.

— Я васъ баранами не называлъ.

— Нечего отвертываться-то, сами слышали, — галдѣли мужики и бабы.

— Староста, что это у тебя за общество? — обратился непремѣнный членъ къ старостѣ.

— А вы зачѣмъ на ихъ руку гнете? если бы вы за насъ.

— Да вѣдь я же служу тому, чтобы помогать имъ, я для этого и назначенъ. Я еще разъ заявляю, что выдѣлиться они имѣютъ право. И если вы не согласитесь, мы ихъ выдѣлимъ въ обязательномъ порядкѣ.

— Ну, и выдѣляйте, если вамъ такая власть дана, хоть всю землю имъ отдайте, пусть берутъ! — крикнулъ Плѣшаковъ.

— Пусть, пусть! Намъ тутъ дѣлать нечего, пойдемте ребята…

Часть мужиковъ вышла изъ избы, часть осталась въ избѣ. Вдругъ къ столу пододвинулся такъ кричавшій прежде противъ выдѣла Яковъ У санъ и, обращаясь къ письмоводителю, тихо сказалъ:

— Милый человѣкъ, а я записаться на выдѣлъ могу?

— Можешь.

— Такъ запиши и меня.

Это заявленіе разсмѣшило всѣхъ бывшихъ въ избѣ и разогнало немного сгустившуюся атмосферу. Къ столу подошли двѣ вдовы Прасковья и Настасья и попросили записать ихъ. Подошло еще нѣсколько мужиковъ. Всѣхъ заявленій теперь было подано пятнадцать. На сходѣ же было не больше тридцати. Можно было надѣяться, что изъ живущихъ въ Москвѣ пять человѣкъ примкнутъ къ этому, и тогда у насъ легко составится большинство для товарищеской части, и будетъ произведенъ выдѣлъ всей земли.

Землеустроитель разъяснилъ, что намъ нужно было предпринять, чтобы окончить формальную сторону, и уѣхалъ, оставивъ желающихъ выдѣлиться въ полной увѣренности, что выдѣлъ будетъ произведенъ. Выдѣляющіеся ходили, не чувствуя подъ собой земли. Они часто собирались вмѣстѣ и обсуждали, какъ имъ лучше распредѣлить землю. Предполагалось выдѣлить въ общее владѣніе самыя неудобныя мѣста, и запустить ихъ подъ лѣсъ, удобную же землю раздѣлить всю по рукамъ въ одномъ мѣстѣ и пользоваться ею, какъ кто знаетъ.

— Куски большіе будутъ, — соображалъ Степанъ Кузьминъ.

— Что говорить, у меня больше двадцати десятинъ соберется, — говорилъ Михайло Платоновъ. Если участокъ достанется ближе къ дорогѣ — я на немъ и построюсь, — что намъ изъ деревни на него таскаться.

— Извѣстное дѣло, какой толкъ, — согласился съ нимъ Степанъ Кузьминъ.

— Тогда мои внучата счастливыми будутъ, — продолжалъ фантазировать Михайло Платоновъ. — Грлшка у меня старатель. Онъ все сдеретъ, приведетъ въ чувство, у него ни одинъ лоскутъ не пропадетъ. Вѣдь тогда сколько мы будемъ отъ земли-то получать!

— И какъ это старые черти въ старину не могли додуматься до этого, — выругался Степанъ Кузьминъ, — и сами мучились, прыгамши съ полосы на полосу, и насъ заставили. Вѣдь сколько до этого растери дѣлалось. Скотина, и та понимаетъ; коли на одномъ дворѣ стоитъ, то и въ стадѣ другъ къ дружкѣ жмется своя къ своей, а тутъ одного хозяина полосы, а всѣ по разнымъ угламъ.

Волновались Матвѣевъ, Данило, Василій Андреевъ. Безпокоились общинники, они тоже ходили другъ къ дружкѣ, совѣщались, какъ имъ быть, такіе старики, какъ Ефимъ Большой, стали было поговаривать, что если тѣ, которые выдѣляются, думаютъ, что хорошо, то и всѣмъ такъ надо бы, но Печниковы не давали имъ расходиться, и съ увѣренностью говорили:

— Только канителятся, ничего не выйдетъ, вотъ помните наше слово, сказано — не дозволимъ и не дозволимъ.

Эту увѣренность, что изъ нашей затѣи ничего не выйдетъ, поддерживаль у нихъ кто-то на сторонѣ; кромѣ того, они имѣли другую увѣренность, что, долго-ли, коротко-ли, а они уберутъ меня. Они со дня на день ждали отвѣтъ на свои доносы, слѣдили за каждымъ моимъ шагомъ и доносили жандарму, уряднику, становому, распространяли нелѣпыя и невѣроятныя сплетни, не имѣвшія никакой почвы подъ собою. Словомъ, дѣйствовали во всѣ тяжкія, какъ только способна дѣйствовать русская темная душа. А выдѣляющіеся обдумывали, какъ имъ легче ускорить раздѣлъ не выкупленной еще изъ банка врядовской земли. Я написалъ просьбу въ банкъ дать намъ разъясненія, какъ лучше сдѣлать, а самъ поѣхалъ въ землеустроительную комиссію, чтобы тамъ выяснить, въ какомъ положеніи дѣло. Старый порядокъ передѣла былъ ясно указанъ, что передѣлы могли быть только по согласію всѣхъ домохозяевъ; намъ хотѣлось узнать, почему землеустроитель увѣрялъ насъ, что для этого достаточно согласія большинства.

— Потому, — заявилъ землеустроитель, — что этотъ порядокъ подлежитъ измѣненію, у меня есть свѣдѣнія, что готовъ новый законъ, очень облегчающій большую свободу дѣйствій для крестьянскихъ товариществъ. Если у васъ только найдется большинство, я ручаюсь вамъ, что дѣло будетъ сдѣлано.

Съ этимъ я вернулся домой, и мы стали подбирать необходимое намъ большинство. Написали въ Москву живущимъ тамъ хозяевамъ, и надѣялись, что и изъ находившихся дома кто-нибудь примкнетъ къ намъ.

И раньше, и теперь мнѣ пришлось наблюдать особенность нѣкоторыхъ хозяевъ въ деревнѣ — это не только боязнь, а неспособность выразить свое мнѣніе. Онъ узналъ, что его мнѣніе нужно, что опредѣленно выраженное оно производить извѣстное дѣйствіе; это дѣйствіе онъ понимаетъ и сочувствуетъ ему, по явно выразить согласіе на него у такого хозяина не поворачивается языкъ. Если его ставитъ въ свой рядъ большинство, онъ не протестуетъ противъ этого, и что бы тамъ ни случилось, онъ все приметъ, но опредѣленно заявить, да или нѣтъ, — онъ не можетъ.

Такихъ хозяевъ у насъ было человѣкъ десять. Половина изъ нихъ явно сочувствовала выдѣлу, но рѣшиться на него не могла, пока на нашей сторонѣ не было большинства. Будь большинство — и они безропотно пошли бы, куда бы міръ ни затѣялъ, а сами, одни, они не пойдутъ, и это было большимъ препятствіемъ нашему дѣлу, и мы пока не знали, какъ это препятствіе преодолѣть.

Въ Бухоловѣ строилась церковь, готовъ былъ новый придѣлъ. Предполагалось освященіе его. Причтъ Обратился съ приглашеніемъ на торжество къ губернатору. Губернаторъ выразилъ свое согласіе и объ этомъ было объявлено по всей волости.

Вся волость заволновалась. Губернаторъ посѣщалъ наши мѣста очень рѣдко, и его пріѣздъ былъ цѣлымъ событіемъ. Наши общинники тоже всполошились. У нихъ зародилась надежда лично поддержать доносъ на меня и добиться поддержки своихъ вожделѣній.

Вотъ подошелъ и день освященія храма. Наканунѣ его я получилъ извѣщеніе, что губернаторъ желаетъ меня видѣть, и сталъ тоже собираться въ Бухолово.

Въ Бухолово съѣхалась вся волость. Снѣгъ по улицѣ расчистили; наканунѣ по ней разъѣзжали сопровождавшіе губернатора казаки, у каждаго двора стояло по десятку подводъ, на площади у церкви сновали полицейскіе. Всѣ были принаряжены, и село имѣло праздничный видъ.

Губернаторъ былъ съ цѣлой свитой чиновниковъ — губернскихъ и мѣстныхъ. Когда кончилась обѣдня, онъ отправился въ волостное правленіе. Послѣ принятія рапорта о состояніи волости и волостныхъ дѣлахъ и разговоровъ съ чиновниками былъ вызванъ я.

Губернаторъ заявилъ, что имъ получено на меня нѣсколько доносовъ, при разслѣдованіи они оказались ложными и вызваны моимъ стремленіемъ измѣнить въ деревнѣ землепользованіе. Онъ поэтому доносамъ значенія не придаетъ, и желаетъ мнѣ успѣха въ моемъ дѣлѣ.

Меня это очень укрѣпило въ томъ, что противъ меня не будетъ ничего предпринято безъ разслѣдованія, а такъ какъ я ничего противозаконнаго дѣлать не собирался, то моя семья могла быть спокойна. Это подбодрило и выдѣляющихся. Кромѣ этого, къ ихъ огромному удовольствію, Печкпковы въ этотъ разъ попали впросакъ. Стремясь устроить намъ какую-нибудь гадость, они обратились къ губернатору на насъ съ новой жалобой, и когда губернаторъ въ присутствіи землеустроителя разспрашивалъ ихъ, въ чемъ ихъ претензія, Плѣшаковъ, указывая на землеустроителя, вдругъ выпалилъ:

— А вотъ этотъ господинъ подбиваетъ насъ не платить подати!

Непремѣнный членъ былъ крайне смущенъ такой выходкой и спросилъ:

— Когда же это было?

— А когда ты насъ баранами-то назвалъ? — свирѣпо кинулъ ему Плѣшаковъ.

Нелѣпость шла за нелѣпостью. Непремѣнный членъ помнилъ барановъ, но не помнилъ совѣтовъ не платить подати. И только послѣ выяснилось, что обвиненіе состряпано изъ тѣхъ словъ землеустроителя, которыя онъ говорилъ старостѣ по поводу недоимокъ у Матвѣева.

Губернаторъ, узнавъ о томъ, чего они домогаются, заявилъ, что такого сорта жалобами они ничего хорошаго для себя не добьются.

Послѣ отъѣзда губернатора наши противники пріуныли. Они попрежнему каждый день собирались на совѣщанія между собой, при встрѣчѣ съ отрубщиками хмурились, перестали кланяться и при малѣйшей зацѣпкѣ ругались. Сходки быстро превращались въ сплошной скандалъ, и зачинщики этимъ скандаламъ были Печниковы. Мнѣ они уже не грозили, что уберутъ, но распространяли другіе слухи. Егоръ Власовъ съ Плѣшаковымъ ходили въ сосѣднюю деревню въ чайную, гдѣ выписывалось «Русское Слово», неодобрявшее политику хуторовъ и отрубовъ и развязно увѣрявшее, что новый законъ выгоденъ только для кулаковъ. Они читали ее, соглашались съ тѣмъ, что говорилось на газетныхъ листахъ, и стали говорить, что я потому такъ упорно стремлюсь къ выдѣлу, что хочу подогнуть подъ себя всѣхъ простаковъ.

Подходилъ день, когда намъ было нужно явиться къ земскому начальнику для укрѣпленія нашихъ надѣловъ въ личную собственность. Черносотенцы какъ-то пріутихли. Они меньше волновались; ходили слухи, что они получили новую поддержку увѣренности, что дѣло съ выдѣломъ не пойдетъ, и эта поддержка шла отъ волостного правленія. И дѣйствительно, за нѣсколько дней до вызова къ земскому начальнику ко мнѣ пришелъ староста и подалъ повѣстку изъ волостного суда. Въ повѣсткѣ значилось, что я вызывалось въ судъ въ качествѣ отвѣтчика по иску съ меня одной души земли жившимъ въ Москвѣ нашимъ односельцемъ Андреевымъ. Эта неожиданность могла быть очень непріятной, такъ какъ дѣло, начатое въ судѣ, затягивало укрѣпленіе въ личную собственность, а съ этимъ и самый выдѣлъ. И когда я разобрался немного въ предъявленной ко мнѣ претензіи, то не могъ не увидѣть, что и все дѣло заведено съ тѣмъ, чтобы затянуть этотъ выдѣлъ. Другихъ расчетовъ быть не могло. Ибо у меня но было ни излишка земли, ни такой земли, на которую бы имѣлъ право Андреевъ. Нашъ домъ еще по уставной грамотѣ получилъ три души земли и владѣлъ ею до тѣхъ поръ, пока братъ моего отца не былъ взять на военную службу. Когда онъ отслужилъ свой срокъ, то не вернулся домой, остался въ Петербургѣ, обзавелся семьей. Намъ земля была въ тягость и міръ согласился освободить насъ отъ одной души, которую опредѣлили нашимъ сосѣдямъ. Когда сталъ хозяйствовать я, то мнѣ всегда, когда освобождалась какая-нибудь душа земли, предлагали брать ее, но я отказывался до тѣхъ поръ, пока не освободилась душа, принадлежавшая прежде намъ. Освободилась, наконецъ, и эта душа, и я принялъ ее. Формально получилъ я ее въ надѣлъ при частномъ передѣлѣ, въ это же время освободились другія души, и ихъ роздали другимъ хозяевамъ. Раздача земли была укрѣплена приговорами. Приговоръ о моей душѣ былъ составленъ послѣ, по полученіи отказа отъ своего права владѣнія, ликвидировавшаго всѣ дѣла въ деревнѣ Андреева. Поэтому, правда, считалось, что я какъ будто бы получилъ землю Андреева. Но все-таки онъ не имѣлъ права требовать землю отъ меня, такъ какъ я землю получилъ отъ общества, и общество было вправѣ распорядиться этой землей, такъ какъ Андреевъ самъ отказался отъ нея.

Я принялъ повѣстку и сталъ готовиться къ суду. Нужно было справиться, записанъ ли приговоръ въ волостномъ правленіи, утверждавшій, что я получилъ землю отъ общества. Я отправился въ волостное правленіе, но тамъ никакихъ приговоровъ о переходѣ земли въ нашемъ обществѣ записано не было. Я тогда обратился къ старостѣ, и у старосты не было ихъ. Я пошелъ къ Михаилу Платонову, бывшему старостой въ то время, когда происходило распредѣленіе свободной земли, и спросилъ, куда дѣвались приговоры о распредѣленіи у насъ земли?

— Одинъ у меня, онъ въ бумагахъ валялся, а бумагу ребятишки рвутъ. Я намедни увидалъ его и припряталъ.

Онъ пошелъ къ себѣ въ каморку, вынесъ оттуда старый бумажникъ и досталъ изъ него приговоръ. Я взглянулъ на. приговоръ, приговоръ былъ писанъ моей рукой, онъ былъ явленъ въ волостномъ правленіи, но въ немъ распредѣлялось семь душъ земли между другими домохозяевами, моего же имени тамъ не было. Я сказалъ это Михаилу Платонову, онъ взволновался.

— Какъ же такъ, я хорошо помню, мы составляли приговоръ. Это было передъ учетомъ у насъ въ избѣ. Стало быть, другой есть. И онъ обратился къ своей снохѣ и крикнулъ:

— Аграфена, принеси сундучокъ изъ горенки.

Баба вышла и принесла сундучокъ. Сундучокъ былъ полонъ всевозможныхъ бумажекъ, квитанцій, записокъ, приказовъ и другихъ остатковъ отъ прежней службы Михаила Платонова. Оба мы жадно погрузились въ пыльную, мятую, бумажную рухлядь и стали искать нужнаго намъ документа. Вопросъ, сохранился или не сохранился приговоръ, тревожилъ насъ обоихъ, и мнѣ невольно представлялось, что если бы въ такомъ положеніи очутился болѣе зависимый отъ земли крестьянинъ, Матвѣевъ, Данила и т. п., для которыхъ душа земли въ три съ половиной десятины — фондъ для существованія, какое бы огромное значеніе могъ имѣть для нихъ исходъ этихъ поисковъ… Если мы найдемъ приговоръ, то дѣло будетъ въ шляпѣ, законность владѣнія третьей душей земли будетъ удостовѣрена имъ, и притязанія Андреева будутъ отвергнуты, не найди его — можетъ создаться непріятность, дѣлу будетъ данъ ходъ и, каковъ бы ни былъ результатъ, все-таки выдѣлъ оттянется.

Мы рылись въ бумагахъ, но бумаги были все не тѣ. Вдругъ попался полулистъ, исписанный опять моей рукой съ надписью «приговоръ». Я развернулъ его и сталъ читать. Это былъ нужный мнѣ документъ. Въ немъ говорилось, что получено письмо отъ Герасима Андреева, въ которомъ онъ отказывался отъ земли и что земля обществомъ опредѣлялась мнѣ и Захару Петрову, и что съ насъ взяли въ пользу общества контрибуцію по пяти рублей. Приговоръ былъ подписанъ десятью грамотными крестьянами, но на немъ не только не было явки, но не было даже подписи старосты.

— Какъ же это случилось? — спросилъ я, сначала, было, обрадованный тѣмъ, что приговоръ нашелся, но потомъ опять огорченный тѣмъ, что приговоръ имѣетъ такой недостатокъ.

— А чортъ его знаетъ! — выругался Михайло Платоновъ. Забылъ, должно. Положилъ, вѣрно, въ книгу и забылъ.

Особенно винить Михаилу Платонова было нельзя, такъ какъ я и самъ проявилъ порядочную небрежность. Нужно мнѣ самому было позаботиться, чтобы приговоръ былъ оформленъ, но вѣдь въ то время никто не думалъ, что земля скоро перейдетъ въ такое положеніе, что станетъ интересной даже для лицъ, порвавшихъ съ ней.

— Но вотъ тутъ говорится, что отъ Герасима Андреева было письмо, — гдѣ это письмо? — спросилъ я Михаила Платонова.

— Письмо было, я это хорошо знаю. Оно здѣсь гдѣ-нибудь, если ребятишки не утащили. Они у меня немало потаскали всякихъ бумагъ.

Опять стали рыться въ сундукѣ и разсматривать каждый клочокъ, но того письма не нашли, хотя нашли другое, не менѣе важное. Въ этомъ письмѣ, полученномъ отъ Андреева, онъ просилъ общество не препятствовать ему продать купленную имъ въ товариществѣ землю, и выдать ему хлѣбъ изъ магазеи, и увѣрялъ общество, что онъ, хотя и дѣлается безземельнымъ, но такое его состояніе не должно тревожить, онъ самъ понимаетъ, что для него лучше, и стремятся къ этому лучшему.

Получивши такіе документы, я немного успокоился и сталъ ожидать дня суда, гдѣ надѣялся доказать законность владѣнія своимъ надѣломъ, и отклонить покушеніе нарушить его.

Въ тотъ день, когда меня вызывали въ волостной судъ, было назначено земскимъ начальникомъ и дѣло по укрѣпленію нашихъ выдѣляющихся въ личную собственность. Сначала пришлось побывать въ камерѣ у земскаго начальника. Земскій начальникъ, въ виду возникшаго спора о моей землѣ, не могъ укрѣпить меня въ собственность до окончанія этого спора.

Послѣ этого я поѣхалъ на волостной судъ. Когда мы пріѣхали въ волостное правленіе, то тамъ были Ефимъ Степановъ, Плѣшаковъ, Солдатъ и Михайло Пастухъ. Они пріѣхали свидѣтельствовать въ пользу того, что у меня душа земли Андреева, и Общество никакого участія въ надѣленіи ею меня не принимало. Они, очевидно, хорошо спѣлись, или ихъ хорошо настроили, такъ какъ имѣли побѣдоносный видъ, и не могли скрыть удовольствія отъ увѣренности, что вотъ они какую подставляютъ намъ ногу, и что намъ не удастся ее перешагнуть.

Прежде чѣмъ приступить къ нашему дѣлу, судъ разобралъ — два другихъ: одно о ссорѣ, другое объ оскорбленіи, кончившіяся миромъ. Я приглядѣлся къ ходу дѣла. Судъ состоялъ изъ четырехъ судей, на подборъ степенныхъ и хозяйственныхъ мужиковъ. Всѣ они были грамотны, но не особенно развиты. Главную роль игралъ писарь. Онъ помогалъ предсѣдателю задавать вопросы, давалъ направленіе свидѣтельскимъ показаніямъ и выяснялъ все въ томъ духѣ, въ какомъ ему нужно было поставить его; сообразно съ этимъ онъ все и записывалъ. И изъ этого выходило такъ, что волостныя рѣшенія были большею частью такія, какія были желательны сильной сторонѣ, но никогда не было увѣренности, что такія рѣшенія будутъ утверждены съѣздомъ. Какъ опровергнуть рѣшенія суда въ съѣздѣ, писарь всегда зналъ, но такъ какъ онъ самъ не имѣлъ права писать жалобы или прошенія, то у него былъ для этого помощникъ. Это былъ мѣстный крестьянинъ, судившійся неоднократно за кражи, подлоги, сидѣвшій въ тюрьмѣ, побывавшій въ арестантскихъ рогахъ, почему мѣстное населеніе считало, что онъ «знаетъ законы». И онъ самъ былъ увѣренъ въ этомъ, поэтому брался писать прошенія, жалобы и доносы. Жалобы часто имѣли надлежащее дѣйствіе, и тогда пріятели дѣлили между собою полученную мзду, и часто вмѣстѣ пропивали ее.

Началось слушаніемъ наше дѣло. Судьи приготовились разбирать его. Писарь огласилъ первоначальное прошеніе Герасима Андре ева, гдѣ онъ обращался къ земскому начальнику и просилъ его взыскать землю съ общества, которую онъ отдалъ въ его распоряженіе лѣтъ десять тому назадъ, но такъ какъ у него не было никакихъ документовъ, то земскій направилъ его въ волостной судъ. Побывавши въ волостномъ правленіи, Андреевъ измѣнилъ первоначальное обращеніе и направилъ претензію ко мнѣ. По тому, что претензія была направлена только ко мнѣ, и объ одной душѣ, о другой-же, бывшей у Андреева, не поминалось, видно было, что его направили съ тою цѣлью, чтобы затормозить дѣло моего укрѣпленія въ личную собственность, поэтому онъ не постарался даже выяснить, съ кого же ему искать другую душу.

Повѣренный Андреева, Михайло Пастухъ, заявилъ, что его довѣритель будто бы предоставилъ распорядиться землей не обществу, а мнѣ, а я безъ вѣдома общества взялъ да и оставилъ одну душу у себя. Онъ ссылался на пріѣхавшихъ съ нимъ стариковъ, готовыхъ подтвердить это.

Старики такъ и стали было показывать, и судъ ихъ внимательно слушалъ. Тогда я, чтобы прекратить эти измышленія, досталъ приговоръ и предъявилъ его суду.

Приговоръ произвелъ необычайный эффектъ: у писаря затряслись руки, и онъ, густо покраснѣвъ, взялъ у меня бумагу и сталъ ее разсматривать. Прочитавъ приговоръ, онъ вдругъ всталъ съ мѣста, отвелъ меня въ сторону и проговорилъ:

— Знаете что, въ приговорѣ большое упущеніе: нѣтъ подписи старосты, Михайло Платоновъ живъ, пусть онъ подпишетъ его.

Я почувствовалъ, что этотъ совѣтъ не что иное, какъ каверза. Подпиши на старой бумагѣ новыми чернилами что-нибудь, это можно будетъ сразу узнать, и тогда приговоръ будетъ испорченъ, и его легко будетъ нарушить — не этого ли хотѣлъ достигнуть своимъ совѣтомъ писарь? Я отклонилъ его совѣтъ и сказалъ, что я буду доказывать свое право тѣмъ, что у меня есть, и ничего новаго вносить въ него я не желаю.

Писарь вернулся на свое мѣсто, разыскалъ какую-то бумажку и заявилъ:

— Вслѣдствіе требованія земскаго начальника всѣ земельныя дѣла съ документами направлять къ нему; — это дѣло, какъ имѣющее документы, волостному суду не подсудно, поэтому оно должно разбираться у земскаго начальника.

Ефимъ Степановъ, Плѣшаковъ, Солдатъ и Михайло Пастухъ такъ были этимъ огорошены, что сразу измѣнились въ лицѣ; они растерялись; сознаніе, что они могутъ повредить мнѣ, у нихъ очевидно пропало, и они вдругъ не выдержали и стали ругаться. Они ругали и меня, и Михаилу Платонова, что онъ сохранилъ приговоръ и отдалъ мнѣ. Говорили, что онъ не имѣлъ права держать у себя приговоръ, а долженъ былъ представить его въ контору. И мы такъ думали, но сдѣлано было не такъ.

Сейчасъ же я поѣхалъ къ земскому начальнику и заявилъ, что въ волостномъ судѣ дѣло мое признано неподсуднымъ. Онъ заявилъ, что онъ можетъ теперь ввести меня въ собственность и назначилъ эту процедуру черезъ два дня.

Когда черезъ два дня я явился къ земскому начальнику, то земскій сказалъ: такъ какъ у меня живъ отецъ, то онъ вашъ надѣлъ будетъ укрѣплять не въ личную, а семейную собственность. Напрасно я ему говорилъ, что я, имѣя документъ на передачу мнѣ отцомъ земли, пользуюсь правомъ укрѣпить надѣлъ въ личную собственность, напрасно указывалъ соотвѣтствующую статью въ законѣ, — земскій начальникъ настоялъ на своемъ и сдѣлалъ постановленіе объ укрѣпленіи нашей земли въ семейную собственность. И это упрямство земскаго начальника впослѣдствіи послужило большимъ ущербомъ для нашего выдѣла.

Кончивши, что необходимо было сдѣлать съ надѣльной землей, приходилось позаботиться о товарищеской части и подготовить ее къ передѣлу. Отвѣта на нашъ запросъ отъ крестьянскаго банка все еще не было, и я рѣшилъ лично поѣхать въ банкъ, чтобы узнать рѣшительно: будетъ намъ содѣйствіе со стороны банка къ облегченію перехода изъ товарищества къ единоличному владѣнію? Вспоминались увѣренія землеустроителя, что дѣло это возможное и не такъ трудно осуществимое. Банкъ вѣдь ничего не терялъ, если мы переведемъ долгъ каждый на опредѣленное лицо. Тѣмъ болѣе, что можно было поручиться, что половина должниковъ при переводѣ долга на нихъ, заплатила бы свои долги сразу. Такъ думалъ я, когда ѣхалъ въ Москву. Но когда я пріѣхалъ въ Москву и пришелъ въ крестьянскій банкъ, и увидалъ чиновниковъ, и заговорилъ съ ними, то я сразу почувствовалъ, что все учрежденіе банка проникнуто глубокимъ равнодушіемъ къ нашей судьбѣ, и не только къ нашей судьбѣ, а ко всѣмъ интересамъ землеустройства.

— Ваше товарищество составилось 15 лѣтъ назадъ. Оно должно подчиняться правиламъ, бывшимъ тогда. Тогда выходъ изъ товарищества не допускался, какъ же мы можемъ содѣйствовать этому?

— Но вѣдь теперь-то признано, что выходъ и законенъ, и цѣлесообразенъ.

— Да, но это распространяется только на новыя товарищества, которыя составляются теперь.

— А развѣ этого нельзя распространить на старыя?

— У насъ нѣтъ на то права.

— А какъ же и говорятъ и пишутъ въ газетахъ, что въ дѣлѣ передѣла земли товариществъ рѣшено допустить простое большинство вмѣсто прежняго единогласія?

— Мало-ли какіе ходятъ слухи, а у насъ объ этомъ ничего неизвѣстно. Вотъ когда мы получимъ соотвѣтствующій циркуляръ…

— А нельзя-ли будетъ сдѣлать запросъ въ Петербургъ, мы опишемъ вамъ наше положеніе, а вы попросите, — не разрѣшатъ ли вамъ развязать намъ узелъ.

— Какъ же это можно?.. Изъ этого ничего не выйдетъ.

— А можетъ быть, выйдетъ. И я сталъ объяснять, что если банкъ не дастъ намъ возможности раздѣлить товарищескую землю, то у насъ опять останется черезполосица, а вѣдь это вовсе не содѣйствуетъ политикѣ землеустройства.

— Ну, да вѣдь у однихъ одинъ взглядъ на землеустройство, а у другихъ другой…

Такъ я и ничего и не добился въ крестьянскомъ банкѣ. Вышелъ я оттуда очень разочарованный. Я увидѣлъ, что такъ разлакомившая насъ возможность соединить всю землю въ одно мѣсто и обезпечить себя кусками земли, которые подошли бы даже подъ размѣръ трудовой нормы, опредѣляемой и одобряемой г. Пѣшехоновымъ, — оказывается неосуществимой. Намъ приходилось ограничивать свое землеустройство одними надѣлами. Я зашелъ къ одному знакомому земцу и подѣлился своими огорченіями отъ мертвечины и канцелярщины въ крестьянскомъ банкѣ.

— Какая-жъ мертвечина, напротивъ, тамъ самая жизнь. Тамъ не сочувствуютъ новому землеустройству, вотъ и вамъ они не хотятъ помогать. Они сторонники общиннаго владѣнія, и сознательно не хотятъ содѣйствовать выходамъ изъ нея.

— Такъ это же казенное учрежденіе, какое же они имѣютъ право тормозить то, что поощряется правительствомъ?

— Казенное учрежденіе, но другого вѣдомства, и ихъ старшій тому старшему всегда готовъ ножку подставить.

— И для этого забыть объ интересахъ населенія?

— А имъ что за дѣло до этихъ интересовъ.

— Вотъ ужъ истинно паны будутъ драться, а у хлопцевъ чубы трещать. Да ужъ и трещать.

— Да и трещатъ, — согласился мой знакомый. — Недавно одинъ крестьянинъ, выдѣлившійся на хуторъ, захотѣлъ взять ссуду подъ надѣлъ, такъ его водили, водили, измучили бѣднягу. Наконецъ выдали. Выдали свидѣтельствами сто за сто, а когда онъ пошелъ ихъ продавать, то выручилъ вмѣсто 400 рублей, что-то 340 или еще меньше.

Возвращаясь въ деревню, я чувствовалъ, что везу своимъ компаніонамъ нерадостную вѣсть. И дѣйствительно, какъ только отрубники узнали, что товарищеской землей нельзя распорядиться одинаково съ надѣльной, очень опечалились.

— Это дѣло плохо, — печально причмокивая, говорилъ Степанъ Кузьминъ. Другому, пожалуй, выйдетъ хуже мелкихъ полосъ. Какъ достанется тебѣ участокъ у Суровцевскаго лѣса, а купленая-то она вонъ гдѣ, и будетъ далеко, а изъ деревни уйдешь, еще будетъ дальше. Насъ тогда дѣти то проклянутъ.

— Объ дѣтяхъ думать нечего, ты про себя гадай, — сказалъ Матвѣевъ.

— Про себя-то гадай и про нихъ не забывай, земля-то и имъ будетъ нужна.

Матвѣевъ хотя уговаривалъ Степана Кузьмина, но и у него въ тонѣ чувствовалась неувѣренность.

— Можетъ быть, наберемъ половину, тогда землеустроитель намъ устроитъ.

— Теперь гдѣ-жъ набрать? Только узнай они, что нельзя по согласію, они вотъ какъ упрутся. У нихъ теперь козырь въ рукахъ.

Дѣйствительно, такъ и вышло. Узнавши, что товарищеская земля обязательному выдѣлу не подлежитъ, противники выдѣла окрѣпли духомъ и подняли головы. Они съ настойчивостью начали распространять вездѣ, что дѣло выдѣла у насъ не выходитъ, что вышло новое толкованіе, по которому и землеустроитель ничего не можетъ подѣлать. Да и что тутъ подѣлаешь: если выдѣлить имъ къ одному мѣсту надѣльную, какъ они тогда на товарищескую проѣдутъ. Поѣдутъ по мірской землѣ, а міръ то имъ ѣздить и не дозволить. И они распространяли это съ такой увѣренностью, что заставили крѣпко задуматься нѣкоторыхъ изъ нашихъ компаліоновъ.

Подходила Пасха. Этотъ первый праздникъ весны всегда какъ-то оживляетъ человѣческое сердце, вызываетъ въ немъ свѣтлыя надежды и настраиваетъ всѣхъ на миролюбивый ладъ. Но въ эту весну приближеніе великаго праздника никого не окрыляло свѣтлыми надеждами. Весна была поздняя. Наступленіе тепла затянулось. Стояла еще санная дорога, и каждый день шелъ снѣгъ. Солнце пряталось за тучами, и небо скорѣе походило на осеннее. Хлѣбъ былъ давно у многихъ подъѣденъ и къ заботамъ о хлѣбѣ прибавлялась еще забота о сѣменахъ. Своихъ сѣмянъ не было у доброй части деревни, и негдѣ было достать ихъ. Состояніе духа у многихъ стало совсѣмъ мрачное, и это увеличивало общее озлобленіе, вызванное нашимъ стремленіемъ къ выдѣлу.

Пріѣхавшіе къ празднику москвичи подливали масла въ огонь. Они, какъ жившіе не отъ земли, не заинтересованные увеличеніемъ доходности отъ нея, а чувствовавшіе большое удобство жить въ міру, гдѣ многія заботы выполняются всѣми сообща, конечно, не могли сочувствовать разрушенію этого міра. И вотъ они стали поддерживать стариковъ-домосѣдовъ и увѣрять, что новый порядокъ грозитъ всему крестьянству, что его нигдѣ не принимаютъ, и что законъ этотъ временный, — какъ только немного ослабнетъ наше правительство, его отмѣнятъ, и все пойдетъ по-старому. Эти разглагольствованія подсыпали Печниковымъ перцу на языкъ, и они готовы были лѣзть на стѣну. Я не одинъ разъ спрашивалъ самъ себя: не увлекаюсь ли я? Не наношу ли я, въ самомъ дѣлѣ, имъ какой-нибудь серьезной обиды, не попираю ли ихъ дѣйствительныхъ и важныхъ правъ, нарушеніе которыхъ такъ ихъ раздражаетъ? Я ставилъ мысленно себя на ихъ мѣсто и ихъ на свое и никакъ не могъ найти серьезныхъ основаній для ихъ упорства; только мелкая корысть и низменное самолюбіе, какъ слѣдствіе общей народной темноты, могли быть причиной ихъ раздраженія. Я нѣсколько разъ пробовалъ подойти къ нимъ съ другого конца, заговорить по душѣ, по человѣчески. Но не было уже того мостка, что перекидывается отъ сердца къ сердцу, не было естественнаго отношенія къ тебѣ, и попытки всегда кончались неудачей.

— «А что если отказаться?» — задавалъ я себѣ вопросъ, — перестать добиваться того, что затѣяно, и предоставить стихійному рѣшенію этого вопроса, — что изъ этого будетъ?.. А будетъ то, что у нихъ окрѣпнетъ увѣренность, что у общества правъ больше, слѣдовательно, сила на ихъ сторонѣ, а разъ у нихъ будетъ право и сила — во всемъ пойдетъ ихъ распорядокъ. И все, что губило хозяйственную предпріимчивость отдѣльныхъ лицъ, останется ненарушимымъ. Нѣтъ, нельзя было поддаваться малодушію. Разъ дѣло начато, нужно было дѣйствовать дальше.

Наступило Свѣтлое Воскресеніе. Погода и дорога были зимнія, съ вечера пошелъ снѣгъ, и ночь была темная, беззвѣздная. Наша деревня отравилась въ село въ церковь, въ ожиданіи заутрени многіе размѣстились по чайнымъ, пили чай, вели разговоры; и здѣсь темой разговоровъ было землеустройство. Одинъ фабричный критиковалъ законъ потому, что у насъ мало земли; другой находилъ невыгоднымъ потому, что придется заводить свой колодезь, каждому отдѣльнаго пастуха. Повторялись избитые, шаблонные доводы незнавшихъ деревенскихъ условій противниковъ выдѣла, и нигдѣ не было настоящаго соображенія, жизненнаго взгляда на предметъ. Было что-то огульное, задорное, не желавшее ни подумать, ни обсудить сущность того, о чемъ говорится, и, можетъ быть, даже неспособное къ этому; а между тѣмъ увѣренность, съ какой утверждалось, что выселившійся, которому отойдетъ 10—12—15 десятинъ, вдругъ очутится на какомъ-то островѣ, будто у него не можетъ быть сосѣдей, съ которыми онъ выроетъ одинъ колодезь, будетъ по-очереди возить дѣтей въ школу, и имѣть общаго быка и т. п., была непоколебима.

Ударили къ заутрени. Споръ кончился, и народъ пошелъ въ церковь. Церковь ярко освѣтилась, началась служба, съ клиросовъ полились торжественные напѣвы. Когда кончилась заутреня, я вслѣдъ за другими вышелъ изъ церкви и, сойдя съ паперти, остановился въ сторонѣ. Въ ночной темнотѣ я разглядѣлъ группу мужиковъ, поблескивавшихъ огоньками цыгарокъ. И въ этой группѣ я услышалъ глухой надтреснутый голосъ Ивана Солдата, который мрачно и увѣренно говорилъ:

— Пусть будетъ, что будетъ, а я на своемъ настою. Только кто пріѣдетъ и подойдетъ по полю отмѣрять имъ, возьму колъ и, пока не изломаю, изъ рукъ не выпущу.

— Не похвалятъ за это.

— Пусть не хвалятъ, все равно… Вонъ Крапоткинъ тогда… тряхнулъ земскаго начальника… Ну, посадили его — отсидѣлъ, не померъ. И мнѣ голову не снимутъ. А если снимутъ, пущай, по крайности — за свои интересы…

Все это не могло не дѣйствовать на многихъ выдѣляющихся, и тѣ ходили грустные, задумчивые, не зная твердо, какъ имъ быть. Очевидно, у нихъ разрасталось опасеніе, какъ бы не вышло хуже изъ того, что затѣяли. Михайло Платоновъ, Степанъ Кузьминъ и обѣ наши вдовы, подавшія заявленіе на выдѣлъ, — сходились межъ собой и о чемъ-то таинственно совѣщались. Насъ они на совѣщаніе не приглашали: видимо, у нихъ зарождалось какое-нибудь рѣшеніе, отдѣльное отъ насъ.

Посреди Пасхи ко мнѣ вдругъ пришелъ Михайло Платоновъ, согнутый, съ измученнымъ лицомъ, и заявилъ:

— Знаешь что, мы думаемъ отказаться.

— Кто это — мы?

— Я, Степанъ, Яковъ У санъ и обѣ вдовы. Вѣдь ничего хорошаго не выйдетъ?

— Глядите, какъ вамъ удобнѣе,

— Намъ хочется узнать, что ты скажешь.

— Я скажу только, что я понимаю, а вы вѣдь хотите по своимъ понятіямъ дѣйствовать.

— По своимъ.

— Ну, такъ вотъ. Что я вамъ могу сказать? Мои понятія съ вашими расходятся. Я отъ выдѣла не откажусь, потому что считаю, что собранная въ одно мѣсто земля измѣнитъ нашу жизнь.

— И мы не отказались бы, если бы намъ всю землю соединили. А то банковая будетъ отдѣльно, а мірская отдѣльно. Изъ мірской ты вырѣжь къ сараямъ, на прогонъ, на выгонъ, на пастбище, что у тебя останется-то? Всего ничего.

— Столько же, сколько и въ міру.

— Въ міру я буду чужой пользоваться. Тамъ все будетъ просторнѣй, а здѣсь-то я себя обрѣжу, и ужъ на чужу-то не ступи. А это вѣдь нужно все понять.

— Глядите, что выгоднѣй.

— И думается, что въ міру будетъ выгоднѣй, у меня полосы большія, насиженныя, а тутъ-то еще неизвѣстно, какія достанутся.

Я не сталъ его убѣждать, боясь, какъ бы не нажить въ будущемъ упрека, и Михайло ушелъ отъ меня съ тѣмъ же рѣшеніемъ, съ какимъ пришелъ. Въ скоромъ времени я увидѣлъ, какъ они со Степаномъ запрягали лошадей и поѣхали изъ деревни.

Вернулись они вечеромъ. Они побывали у земскаго. Земскій ихъ отказа отъ выдѣла не принялъ, а обругалъ ихъ. Писарь самъ тоже не сталъ составлять ихъ заявленіе, но направилъ ихъ къ мѣстному законнику, который и накаталъ имъ, что имъ требовалось.

— Не народъ, а черти, али черти, а не народъ, — разглагольствовалъ этимъ вечеромъ Данило. — Что же, у нихъ головы не было, когда они первый разъ-то заявляли? Вѣдь сами полѣзли, никто ихъ насильно не тянулъ!..

— У нихъ воръ на животѣ, — замѣтилъ Матвѣевъ, — имъ хочется все получше. Я слышалъ, имъ не нравится, что мы заявили — гдѣ угодно возьмемъ. Пусть, говорить, они возьмутъ, что похуже-то, да подальше, а мы, говоритъ, тогда и заявимъ — прирѣжьте и намъ къ нимъ.

— Шутъ съ ними, пусть плутуютъ; они пусть плутуютъ, а мы напрямки пойдемъ, — опять сказалъ Дапило.

Я намекнулъ, что если у кого изъ нихъ нѣтъ увѣренности, что отруба лучше, то правильнѣй будетъ отказаться сейчасъ, легче будетъ всѣмъ, но ни у кого этого желанія больше не было.

— Нѣтъ ужъ, что тутъ, назадъ только раки пятятся; назвался грибкомъ, такъ полѣзай въ кузовъ.

Но и пятеро отказавшихся укрѣпили увѣренность въ міру, что дѣло отрубщиковъ пропащее. Печниковы ликовали. Они поняли, что отказавшіеся струсили ихъ противодѣйствія, — и рѣшили еще энергичнѣе вести свою тактику, чтобы сломить остальныхъ. Прежде всего имъ нужно было обезсилить меня, съ остальными же имъ легче было бы справиться. Но все, что пока ни предпринималось противъ меня, не имѣло пока никакого дѣйствія. Послѣ иска у меня одной души земли на судѣ и отказа въ разбирательствѣ дѣла, — Андреева науськивали продолжать свой искъ у земскаго начальника; но земскій начальникъ, провѣривъ приговоръ на мѣстѣ, нашелъ, что онъ составленъ правильно, но только не оформленъ, и призналъ его имѣющимъ силу и въ искѣ Андрееву отказалъ. Но Андреева подбили, чтобы онъ перенесъ дѣло въ съѣздъ. Продолжая доказывать, что я владѣю прибылой душой послѣ частной передачи мнѣ ея Андреевымъ, они надумали увѣрить съѣздъ, что приговоръ былъ не оформленъ потому, что его нельзя было оформить, что общество не участвовало въ передачѣ мнѣ земли, при провѣркѣ приговора могло бы отказаться. Они рѣшили подтвердить это свидѣтельскими показаніями и этимъ добиться, чтобы отнять у меня одну душу земли.

Вскорѣ послѣ Пасхи, я былъ въ Бухоловѣ и увидалъ шедшихъ куда-то Ивана Солдата, Плѣшакова и Егора Власова. Они были подпоясаны кушаками съ палками въ рукахъ, видимо, собравшись въ далекій путь. И дѣйствительно, они шли въ уѣздный городъ, на съѣздъ, въ качествѣ свидѣтелей. Въ Бухолово они зашли, чтобы получить напутствіе, какъ имъ дѣйствовать и говорить. Сидя въ трактирѣ, они хвастались, что они добьются, чтобы покорить меня, но когда мнѣ это передали, я, считая свое дѣло правымъ и право яснымъ, никакого безпокойства не испыталъ.

Но вотъ черезъ день Печниковы возвратились домой. Они были возбужденные, ликующіе. На всю улицу они объявили, что приговоръ на съѣздѣ признали фальшивымъ, землю присудили Герасиму Андрееву, и что съ меня теперь потребуютъ еще за незаконное пользованіе чужою землей.

Это извѣстіе взволновало и меня, и моихъ семейныхъ, и семью Захара Петрова, который въ одно время со мною принялъ отъ общества душу земли. Земля для Захара, имѣла очень большое значеніе Сынъ Захара, на котораго была прибавлена душа земли, умеръ, послѣ него осталась вдова съ малолѣтками. Отбей у него землю, вдовѣ нечѣмъ будетъ растить ребятъ.

А Плѣшаковъ кричалъ на всю улицу, что у меня отберутъ и полевую, и усадебную душу, что усадьбу онъ сниметъ въ аренду, и вырѣжетъ душу ея изъ середины моей усадьбы, прорубитъ растущія на ней яблони и оставитъ мнѣ двѣ узенькія ленточки земли. Радовался Егоръ Власовъ и староста.

— Это насъ земскій начальникъ К. И--чъ поддержалъ, — объяснялъ дальше Плѣшаковъ, — я сказалъ ему, кто такой С--овъ, какой онъ человѣкъ, онъ и ухватился. Нашъ то и то, и это, а онъ-то ему все противъ. Какой же это приговоръ, когда даже староста на немъ не подписалъ. Нашъ-то и замолчалъ…

— Мы ихъ всѣхъ доймемъ. Доберемся, — шумѣлъ Иванъ Солдатъ. — Они будутъ знать, какъ трогать міръ. Храбры больно!..

Я успокоилъ, какъ могъ, свою семью и семью Захара. Мнѣ думалось, что Печниковы что-нибудь путаютъ, но все-таки, какъ только земскій начальникъ возвратился изъ уѣзднаго города, рѣшилъ сходить къ нему, чтобы узнать, укрѣпленъ ли мой надѣлъ съѣздомъ и что за приговоръ, который вынесъ съѣздъ по моему дѣлу съ Андреевымъ.

Земскій начальникъ имѣлъ на этотъ разъ смущенный видъ. На первый вопросъ онъ отвѣтилъ, что съѣздъ не могъ укрѣпить нашъ надѣлъ въ семейную собственность, потому что по имѣющемуся при дѣлѣ документу укрѣпленіе возможно только въ личную собственность. Я напомнилъ ему, что я его объ этомъ предупреждалъ. Земскій, чувствуя свою ошибку, пожалъ на это плечами, но ничего не сказалъ. Тогда я перешелъ къ дѣлу о душѣ земли.

— И въ этомъ случаѣ ваше дѣло не важно, — сочувственно проговорилъ земскій начальникъ. — Вамъ придется возвратить землю Андрееву.

— Какъ, развѣ объ этомъ сдѣлано постановленіе?

— Постановленіе сдѣлано не могло быть, но приговоръ признанъ не имѣющимъ силы, такъ какъ онъ не оформленъ, и Андрееву предоставлено право искать землю волостнымъ судомъ.

— У общества?

— Нѣтъ, у васъ съ Петровымъ. Его полосы у васъ, онъ и будетъ искать ее съ васъ.

— Но у насъ вовсе не его полосы?

— Какъ такъ? Въ приговорѣ ясно говорится, что вы получили землю Герасима Андреева.

— Мы получили землю послѣ отказа Герасима Андреева, но земля, принадлежавшая Герасиму, была припахана его братомъ еще раньше этого, намъ же пришлось взять одну выморочную землю, при этомъ усадьбу я получилъ свою родовую, а Захаръ Петровъ никакой усадьбы не получалъ.

— Вотъ какъ! — оживленно воскликнулъ земскій начальникъ. — Ну, въ такомъ случаѣ, Андреевъ у васъ взять земли не можетъ. Онъ имѣетъ право искать только ту землю, какою онъ владѣлъ фактически, только тѣ самые участки.

— А какъ же теперь насчетъ укрѣпленія меня?

— Съ этимъ придется подождать. Искъ-то къ вамъ, несомнѣнно, скоро будетъ предъявленъ. А разъ дѣло въ волостномъ судѣ будетъ начато, то дѣло объ укрѣпленіи въ собственность должно быть пріостановлено.

— А если искъ будетъ вздорный, ни на чемъ не основанный?

— Все равно, разъ возникаетъ дѣло въ судѣ, то дѣлопроизводство по укрѣпленію въ собственность пріостанавливается.

— А безъ укрѣпленія въ собственность невозможенъ будетъ и выдѣлъ?

— А безъ укрѣпленія въ собственность невозможенъ выдѣлъ.

Мнѣ почувствовалось, что мое дѣло не скоро кончится, и съ такими непріятными предчувствіями я ушелъ отъ земскаго начальника.

Вызовъ на волостной судъ не замедлился. Андрееву хотѣлось поскорѣй добиться возврата себѣ надѣла. И намъ не было резона затягивать дѣло. Андреевъ передъ судомъ побывалъ у насъ на сходѣ, угостилъ міръ водочкой, свидѣтелей же, ходившихъ съ нимъ на съѣздъ, попотчивалъ особо, и они явились и на волостной судъ, чтобы поддержать его. Но на судѣ оказалось, что двое свидѣтелей не могли знать существа дѣла, такъ какъ не они въ то время ходили на сходку, а ихъ старшіе, а Плѣшаковъ, всѣхъ пламеннѣе поддерживавшій Андреева, не жилъ тогда дома. Свидѣтели же съ моей стороны подтвердили существо приговора, и Герасиму Андрееву въ искѣ было отказано.

Это рѣшеніе огорошило Андреева и страшно взвинтило его свидѣтелей. По окончаніи суда Плѣшаковъ набросился на Андреева и сталъ упрекать его за то, что онъ не такъ велъ себя на судѣ. Зачѣмъ онъ сознался, что посылалъ письмо объ отказѣ отъ земли, что передавалъ землю обществу. По мнѣнію Плѣшакова, нужно было молчать объ этомъ и такъ вести дѣло, чтобы судъ призналъ самовольный захватъ нами земли. Андреевъ растерялся и по совѣту Печниковыхъ передалъ дальнѣйшее веденіе дѣла своему шурину, жившему въ томъ селѣ, гдѣ было волостное правленіе, и могущаго пользоваться совѣтами какъ писаря, такъ и другого законника села. Когда выяснилось, что этимъ путемъ меня донять не удается, Печниковъ и другіе старики были безпредѣльно взбѣшены. Увидѣвъ, что возможность волокитой затянуть дѣло ускользаетъ, они стали придумывать что-нибудь еще. Возбужденная мысль допускала даже физическую расправу. Возможность какой-нибудь дикой выходки со стороны Печниковыхъ была тѣмъ болѣе вѣроятна, что въ это время расправы изъ-за земельныхъ надѣловъ шли по всей Руси. Въ газетахъ чуть ли не каждый день сообщалось то объ одномъ, то объ другомъ столкновеніи отдѣльныхъ лицъ съ міромъ, и нѣкоторыми корреспондентами прогрессивныхъ газетъ въ такихъ сообщеніяхъ подчеркивалось такое обстоятельство, что міръ тутъ возмущается нарушеніемъ своихъ идеалистическихъ «устоевъ» и протестуетъ противъ собственности, противъ яко-бы нежелательнаго ему раздѣленія, особенно вреднаго теперь. И большинство благодушныхъ людей, благородно настроенныхъ, желавшихъ возрожденія народа, такъ и понимало эти извѣстія, и въ ихъ сознаніи эти нелѣпыя, жестокія, безсмысленныя выходки темныхъ и несчастныхъ людей укрѣпляли увѣренность, что народъ сознательно протестуетъ противъ ненавистнаго этимъ господамъ политическаго акта, и караетъ своими выходками, якобы за измѣну мірскому дѣлу… Газетныя извѣстія о такихъ случаяхъ, доходившихъ до насъ, чутко воспринимались противниками выдѣла, и они открыто говорили:

— И у насъ до этого дойдетъ, нѣшто не дойдетъ?

Однажды я завелъ рѣчь о возможности какой-нибудь грубой выходки со своими компаніонами. Я спросилъ ихъ, какъ они отнесутся, если міряне не на словахъ только, а на дѣлѣ начнутъ озорничать?

— Пороху не хватитъ, — увѣренно заявилъ Селиверстъ. — Выступить кому одинъ на одинъ, пожалуй, не одолѣешь, а если кучей, такъ вѣдь и насъ куча, — что-жъ, мы такъ имъ шею и подставимъ?

— Очень они озлоблены.

— Когда мужики дѣлятся, всегда здоба идетъ, — опять просто и спокойно разрѣшилъ вопросъ Селиверстъ. — И отецъ съ сыномъ за воротки хватаются, и брать съ братомъ готовы другъ дружкѣ горло перегрызть, а потомъ пройдетъ время и обойдутся, и вражда забудется, и въ гости другъ къ дружкѣ будутъ ходить. Нѣшто это не бываетъ?

Это была правда. Дѣйствительно, въ деревнѣ всякая острота быстро сглаживается; грустно только, зачѣмъ же злоба такъ поднимается, разрастается до такихъ размѣровъ.

Весна задалась ужасно плохая, почти не было ни одного солнечнаго дня. Дождь лилъ все время безъ остановки. Не было дороги. Пахота велась кое-какъ, у многихъ остались незасѣянными полосы, озимь развивалась слабо, ее заволакивало травой. На хорошій урожай нельзя было расчитывать, и это совсѣмъ сбивало съ пути мужиковъ.

Несмотря на мокрую весну, по деревнямъ пошли пожары. Происходили они отъ поджоговъ. Большею частію жгли сами себя затѣмъ, чтобы получить страховку и на эти деньги завести новую стройку, а на остатокъ отъ этого беззаботно покормиться хотя нѣкоторое время. И у насъ стали поговаривать:

— Какъ бы у насъ этого не вышло. И у насъ есть отпѣтыя головы.

Къ Троицыну дню погода нѣсколько разгулялась, и весна стала похожа на весну: Первый день прошелъ весело, всѣ чувствовали себя по-праздничному. Молодежь веселилась до поздней ночи, и уже послѣ полночи, когда вся деревня улеглась спать, съ нижняго конца деревни послышались тревожные крики. Проснувшись и подскочивъ къ окну, я увидалъ яркій свѣтъ подъ горою и услышалъ тотъ характерный трескъ, который бываетъ во время пожаровъ. Выскочивъ на улицу, я увидалъ, что крайніе дворы, принадлежащіе двумъ выдѣляющимся, Василью Андрееву и Данилѣ, залиты огнемъ.

Весь конецъ деревни былъ охваченъ паникой. Староста принялся спасать свое имущество, не пробивъ тревоги, и потерялъ въ суматохѣ ключи отъ пожарнаго сарая. Другіе мужики тоже бросились вытаскиваться. Прибѣжавшіе съ верхняго конца, куда пожаръ не могъ распространиться, вмѣсто помощи тѣмъ, кому угрожала опасность, вернулись къ своимъ дворамъ, чтобы спасать свое имущество. Никто ничего не предпринималъ, чтобы отстоять дворы, стоявшіе на очереди. Жившій черезъ проулокъ отъ Данилы Фиклистъ, забывшій вовремя убрать набитыя подъ застреху льняныя отрепья, увидалъ, что отрепья каждую минуту могутъ вспыхнуть отъ жары, совсѣмъ ошалѣлъ и не зналъ, что дѣлать. Съ бабой его сдѣлался припадокъ. Нужны были люди, чтобы отстаивать его дворъ, и вода, по ничего не было. Отрепья, дѣйствительно, скоро вспыхну ли, и огонь захватилъ второе гнѣздо.

Наконецъ растормошили старосту, сбили замокъ у пожарнаго сарая, достали ведра и багры, кое-какъ сбили народъ, чтобы отстаивать другіе дворы, и пожаръ ограничился только четырьмя дворами.

— Ну, это еще цвѣточки, а ягодки впереди, — кричалъ чей-то зловѣщій голосъ. — Погоритъ еще кое-кто, подождите!..

Стали отыскивать причину пожара и не нашли никакихъ указаній. Вѣроятно, что былъ поджогъ, но кѣмъ онъ былъ сдѣланъ? Сами ли хозяева его сдѣлали, посторонніе-ль? Самимъ хозяевамъ не было большого расчета поджигать себя, такъ какъ стройка у нихъ была новая, они только два года передъ тѣмъ сгорѣли. Посторонніе могли поджечь только изъ мести; но сгорѣвшіе были безобидные люди. Если это сдѣлано въ видѣ протеста противъ ихъ стремленія къ выдѣлу, такъ они были пассивные участники его. Послѣднее объясненіе однако распространялось охотнѣе, и противники выдѣла не оспаривали его, — напротивъ, они даже охотнѣе упирали на эту именно причину и выражали сожалѣніе, что мало пострадало. Это невольно заставляло настораживаться и подумать что-нибудь предпринять, чтобы обезопасивъ себя на случай могущей быть такой расправы. У меня постройка была застрахована въ настоящую цѣну, но движимость была не застрахована. У другихъ же и постройка была застрахована по низкому расцѣнку. Они рѣшили повысить ее. Егоръ Вдовинъ вытребовалъ къ себѣ страхового агента, и, когда агентъ пріѣхалъ, сдѣлалъ оцѣнку имущества и позвалъ старосту съ понятыми, чтобы подписать актъ объ оцѣнкѣ, староста не пошелъ къ нему. Онъ созвалъ мужиковъ и сталъ возбуждать ихъ, чтобы не давать Вдовину оцѣнивать высоко стройку.

— Зачѣмъ ихъ баловать, они страхуютъ, — имъ и пожаръ не страшенъ, пусть-ко поживутъ, какъ другіе.

— Знамо дѣло, — сейчасъ же согласился Солдатъ. — Одинъ отъ пожара-то разоряется, а другой только богатѣетъ, онъ заштрахуется, да и подожгетъ себя, а ты изъ-за него терпи…

И стройка, и характеръ владѣльца ея не допускали возможности въ этомъ случаѣ самоподжога, да и сумма оцѣнки постройки была ниже ея стоимости, но мужики ухватились за эту мысль и шумѣли, что они страховаться Вдовину не дадутъ.

И долго пришлось убѣждать агенту старосту и понятыхъ, что ихъ упорство ни къ чему не поведетъ, что страхованіе все-таки будетъ произведено. Староста поддался только подъ угрозами.

Послѣ этого Иванъ Солдатъ сталъ уговаривать мужиковъ, чтобы не давать двумъ погорѣльцамъ, выходящимъ на отруба, строиться.

— Они уходятъ изъ общества, пусть уходятъ совсѣмъ. Зачѣмъ они будутъ мозолить намъ глаза? Пусть убираются, куда хотятъ.

Но и это упорство не могло нигдѣ быть поддержано, и Печниковымъ пришлось помириться съ тѣмъ, что и Василій Андреевъ, и Данило, стали вновь строиться въ деревнѣ.

Когда погода немного установилась, старостой снова была получена повѣстка о пріѣздѣ въ деревню землеустроителя и предложеніе старостѣ и выдѣляющимся не отлучаться въ этотъ день. На этотъ разъ землеустроитель пріѣзжалъ съ землемѣромъ. Въ этотъ пріѣздъ должно быть намѣчено мѣсто для выдѣла и составленъ приблизительный проектъ выдѣла. Мысль, что въ скоромъ времени будетъ извѣстно, къ какому мѣсту намъ вырѣжутъ участки, волновала очень многихъ изъ насъ, и всѣ съ нетерпѣніемъ ждали дня пріѣзда землеустроителя.

Волновалось я общество. Печниковы и староста съ Астафьевымъ бѣсились отъ мысли, что выдѣлъ близокъ къ осуществленію, и нѣтъ никакой возможности помѣшать ему. Они уже не только не здоровались при встрѣчѣ съ выдѣляющимися, но не могли спокойно говорить съ кѣмъ-нибудь изъ насъ. Когда мои старшія дѣти, учившіяся въ Москвѣ, пріѣхали въ деревню, то при появленіи ихъ на улицѣ, къ нимъ придирались ребятишки, дразнили «отрубными», распространяли всякую напраслину на меня, на каждомъ шагу старались уязвить, какъ только возможно. И какъ я ни вѣрилъ въ свою правоту, законность предпринятаго дѣла, выгоду для всѣхъ отъ предстоящей перемѣны въ формѣ землепользованія, все-таки иногда эта травля становилась не втерпежъ, и я чувствовалъ себя очень подавленнымъ.

Наступилъ день, когда землеустроитель снова пріѣхалъ къ намъ. И ему, очевидно, было тяжело сходиться лицомъ къ лицу съ такими господами, которые не разбирали никакихъ средствъ, проявляя свое упрямство, но онъ держалъ себя спокойно и старался ничѣмъ не выдѣлять своего личнаго чувства къ доносчикамъ. Когда сходка собралась, онъ обратился къ міру и заговорилъ:

— Ну, вотъ я опять пріѣхалъ къ вамъ по дѣлу выдѣла девяти домохозяевъ. Какъ вы надумали и гдѣ соглашаетесь указать имъ мѣсто для нарѣзки участковъ?

— На вредовой сторонѣ къ березинской межѣ, — заявили Плѣшаковъ и Петръ.

— Это купленную?… А надѣльную тоже въ эту сторону?

— Надѣльной мы имъ не даемъ, а что приходится надѣльной, пусть берутъ изъ купленной.

— Что же, у васъ есть согласіе раздѣлить купчую землю?

— Согласія нѣтъ, пусть такъ берутъ.

— А приговоръ у васъ составленъ?

— И приговоръ не составленъ, и составлять не будемъ. А пусть берутъ, безо всего, коли хотятъ…

Какъ ни сдерживалъ себя землеустроитель, но, все-таки, услышавъ послѣднія слова, онъ взволновался и сказалъ:

— Скажите ради Бога, хотите вы говорить толкомъ или нѣтъ?

— Мы вамъ толкомъ и говоримъ. Отводимъ землю къ березникамъ, по ту сторону рѣчки и безъ прогона, а больше нигдѣ не даемъ.

— О той землѣ, какъ еще не выкупленной изъ банка, безъ приговора товарищества разговаривать нельзя. Я могу говорить только о надѣльной и купленной. Согласны вы указать какой-нибудь уголъ въ этихъ угодьяхъ?

— Нѣтъ не согласны.

— Почему?

— Не желаемъ.

— Почему не желаете?

— Не желаемъ и не желаемъ, Господи!.. Пусть живутъ, какъ прежде жили, вотъ и все.

— Да вѣдь вы это и раньше говорили.

— И раньше говорили, и сейчасъ говоримъ, и впредь будемъ говорить, не даемъ мы имъ земли къ вырѣзу нигдѣ, пусть какъ владѣли, такъ и владѣютъ.

Изъ сегодняшняго поведенія міра землеустроитель убѣдился окончательно, что мирнаго соглашенія съ нашими мужиками не можетъ быть ни по одному пункту, и рѣшилъ готовить выдѣлъ въ обязательномъ порядкѣ.

Землеустроитель пожалъ плечами и проговорилъ:

— Этотъ разговоръ совершенно безполезенъ. Нужно привести какіе-нибудь резоны, и я ихъ приму. Скажите, какое у васъ поле лучше?

— У насъ всѣ хороши.

— Этого недостаточно. Мнѣ ихъ нужно самому увидать, идемте глядѣть ихъ.

— Не желаемъ.

— Какъ угодно. Пожалуй, не ходите, мнѣ достаточно будетъ одного старосты.

— А старосту мы не пустимъ. Староста нашъ, и мы имъ распоряжаться не позволимъ.

— Староста, идешь ты или нѣтъ? — крикнулъ землеустроитель, обращаясь исключительно къ старостѣ.

— Какъ же я пойду, когда міръ не велитъ?

— Хорошо. Если ты отказываешься, то я объ этомъ сегодня же сообщу земскому начальнику и губернатору.

Староста струсилъ и пошелъ за нами. Мужики бросились за нимъ, схватили его за полы и не хотѣли пускать; староста съ большимъ трудомъ вырвался отъ нихъ и догналъ насъ уже при выходѣ изъ деревни.

— Что мнѣ теперь будетъ дѣлать, — сталъ жаловаться староста, — вы грозите, и они грозятъ, вы вотъ посадите, а они сожгутъ, я и то ночи покойно не сплю, все боюсь, какъ бы не съозорничали, вѣдь нѣшто нонѣ народъ сталъ… разбойники какіе-то…

— Ну, и въ старину тоже задирки были, — сказалъ Матвѣевъ, — хоть бы тебя къ примѣру взять…

— Ну, куда же мы пойдемъ прежде? — спросилъ землеустроитель, оглядываясь, направо и налѣво.

— Пойдемте хоть сюда, — указали мы и пошли налѣво отъ дороги, въ сторону, куда выдѣлъ всѣмъ выдѣляющимся былъ особенно желателенъ, въ виду положенія поля и разстоянія его отъ купленной земли.

Поднявшись на пригорокъ, засѣянный клеверомъ, мы остановились, и землеустроитель сталъ осматривать всѣ наши угодья. Онъ выяснилъ границы надѣла, какъ протекаетъ рѣчка, гдѣ начинается чужая земля, потомъ поднялся еще повыше и спросилъ:

— Что же, эта земля вся вспахана?

— Вся.

— Тогда, видите ли что: по инструкціи я могу вамъ вырѣзать только такое мѣсто, гдѣ пашни не больше, что вамъ приходится, гдѣ была бы и луговина и неудобныя мѣста. Иначе они могутъ оцѣнить землю выше, и мы съ этой оцѣнкой должны будемъ считаться. Потомъ вамъ вѣдь придется вырѣзать и лѣсъ, есть у васъ тамъ поле за лѣсомъ?

— Есть.

— Пойдемте посмотримъ.

На ту сторону лѣса мои компаньоны пошли не такъ охотно. Въ гой части надѣла была плохая луговина, ручей, овраги, болотины. Половина поля считалась совсѣмъ плохою, на него была далекая ѣзда, поэтому навоза туда не доходило. Мы стали выяснять эти свойства поля. Землеустроитель согласился съ этимъ, но, по его мнѣнію, это поле было болѣе подходящее. И староста сказалъ, что это мѣсто для деревни менѣе завидное, и если ужъ выдѣлять, такъ выдѣлять лучше здѣсь.

Землеустроителю подали лошадь, онъ объѣхалъ другіе углы нашихъ полей и, вернувшись, нашелъ, что это мѣсто самое подходящее для выдѣла.

— А здѣсь мы вамъ выгородимъ прогонъ, — указалъ землеустроитель на конецъ деревни, — и будете имъ пользоваться.

Когда мы вернулись въ деревню, сходка не расходилась; воинственное настроеніе мужиковъ еще не пропало. Къ односельцамъ прибавилось нѣсколько человѣкъ со стороны. Они пріѣхали къ Михаилѣ Платонову на маслобойню. Одинъ изъ нихъ былъ изъ селенія, гдѣ тоже шли выдѣлы, онъ заявилъ себя противникомъ выдѣла и старался убѣдить, что выдѣлы дѣлаются только по согласію міра, безъ согласія же выдѣлъ невозможенъ. У нихъ землеустроитель повелъ было дѣло тоже такъ, какъ у насъ, но его такъ осадили, что онъ поджалъ хвостъ.

— И нашему подожмутъ, пѣшто не подожмутъ, — гремѣлъ Плѣшаковъ. — Вѣдь это самоуправство — ничто иное. Нѣшто начальство можетъ это допускать? — "Начальство должно заботиться о насъ, а эти раззоряютъ

Староста, подойдя къ сходу, заявилъ, что землеустроитель выбралъ намъ мѣсто у Суровцевскаго лѣса и что, по его мнѣнію, упираться не стоитъ, тамъ поле плохое, и край купленной земли самый голодный. Но Печниковы сейчасъ же набросились на старосту и стали ругать его, что онъ измѣнилъ ихъ партіи и поддался намъ.

— Обошли тебя эти негодяи! — кричалъ Плѣшаковъ. — Они, сукины дѣти, кого хошь, оплетутъ. Ишь, начальство на ихъ сторонѣ. Ихъ всѣхъ перевѣшать мало… Негодяи, мерзавцы!..

Весь проектъ выдѣла былъ разработанъ за этотъ пріѣздъ землеустроителя, осталось составить докладъ и представить его на разсмотрѣніе съѣзда. Въ выработкѣ проекта общество не участвовало. И это было поразительно нелѣпо. Въ этомъ случаѣ общество подвергалось опасности быть опутанными на всю жизнь. Вѣдь пожелай мы поступить недобросовѣстно, мы могли бы выговорить себѣ такія условія, которыя обществу были бы не только невыгодны, а тяжелы. Землеустроитель не могъ входить во всѣ подробности по незнакомству со всѣми мелочами условій землепользованія. Потомъ при такомъ противодѣйствіи общества онъ всегда будетъ на сторонѣ выдѣляющихся. И въ землеустроительной комиссіи не было защитниковъ интересовъ общества, такъ какъ туда не пришло ни сознательное крестьянство, ни земство.

Составившій проектъ землеустроитель уѣхалъ, а мы остались ожидать повѣстки на съѣздъ, гдѣ должно быть признано, возможенъ или не возможенъ проектъ выдѣла.

Пришелъ день, когда намъ нужно было ѣхать на съѣздъ. Выдѣляющіеся ѣхали всѣ. А отъ общества командировались уполномоченные — староста, Степанъ Кузьминъ, Егоръ Власовъ, Ефимъ Большой и Иванъ Солдатъ. Отъ міра имъ и были даны такого рода инструкціи: не соглашаться на вырѣзку участковъ, не подпускать къ деревнѣ, и не давать участвовать въ выгонѣ. Основаній же для этого не было придумано никакихъ.

Въ городѣ, до начала съѣзда, сидя въ трактирѣ, уполномоченные общества разглагольствовали, что вотъ на нихъ пришла напасть, явились озорники и хотятъ вырѣзать у нихъ самую лучшую землю, но міръ этому не поддастся и найдетъ себѣ защиту. Имъ вѣрили и сочувствовали, а на насъ глядѣли, какъ на дѣйствительныхъ озорниковъ, которые изъ своихъ корыстныхъ расчетовъ обижаютъ міръ. Нѣкоторые совѣтовали уполномоченнымъ хорошенько упереться здѣсь, другіе же направляли въ губернію къ губернатору. Губернаторъ не допуститъ этого и защитить.

Съѣздъ открылъ засѣданіе съ 11 часовъ; наше дѣло было далеко не первымъ, но мы пришли въ залу съѣзда, разсѣлись на скамьяхъ и стали приглядываться къ тѣмъ, кто участвуетъ въ съѣздѣ, и какъ съѣздъ ведетъ дѣла.

Предсѣдательствовалъ въ съѣздѣ предводитель, бравый полковникъ, несшій свою военную службу въ своемъ имѣніи и въ разъѣздахъ по столицамъ и заграницамъ, но все-таки съ успѣхомъ проходившій полагающееся военнымъ чинопроизводство. По бокамъ его помѣщались два земскихъ начальника: одинъ небольшой, черненькій, съ усиками и бородкой, другой высокій съ правильными чертами лица, съ бѣлокурыми усиками и съ холодно поблескивавшими сквозь пенена глазами и сутуловатой, безобразно выдѣляющейся спиной. Это былъ тотъ К. И--чъ, про котораго говорилъ Плѣшаковъ, когда съѣздъ отмѣнилъ постановленія земскаго начальника о дѣлѣ Андреева со мной. Какъ я узналъ, К. И--чъ такъ же, какъ и предводитель, были крайне правые, очень нетерпимо относившіеся ко всему, что хотя въ слабой степени относилось къ оппозиціи. Во время засѣданія съѣзда К. И--чъ велъ себя энергичнѣе всѣхъ. Онъ командирскимъ голосомъ покрикивалъ на допрашиваемыхъ, нѣкоторыхъ грубо обрывалъ, безъ церемоній выражалъ свое сужденіе; по всему было видно, что онъ играетъ первую скрипку и твердо держится на своей позиціи.

Подошла очередь и нашего дѣла. Пришелъ землеустроитель и землемѣръ. Насъ вызвали къ судейскому столу и землеустроитель сталъ докладывать дѣло. Когда докладъ былъ оконченъ, съѣздъ сталъ разсматривалъ планъ, чтобы выяснить себѣ тотъ порядокъ, въ какомъ вырѣзалась намъ земля. Составивши себѣ нужное представленіе дѣла, члены съѣзда обратились къ общинникамъ и спросили:

— Ну, что вы скажете противъ этого?

— Находимъ неудобнымъ, — выпалилъ Иванъ Солдатъ.

— Почему?

— Да такъ что, какъ мы жили до этого тихо, мирно. Было у насъ все честное, благородное все, вопче, такъ зачѣмъ же намъ, признаться сказать, этотъ выдѣлъ?

— Да вотъ они недовольны этимъ, а хотятъ по другому пользоваться землей.

— Они хотятъ, а мы не желаемъ.

— Какія же для васъ отъ этого могутъ быть неудобства?

— Перво-на-перво такое неудобство — куда они скотину погонятъ?

— На свои участки.

— А гдѣ они ее погонятъ?..

И началась опять сказка про бѣлаго бычка, что они не дадутъ прогона, не позволятъ жить въ деревнѣ, не допустятъ ходить на рѣку; и какъ имъ ни говорили, что во всѣхъ общихъ угодьяхъ около деревни будетъ и наша часть, они не принимали ничего и твердили одно, что это для нихъ неудобно, свяжетъ ихъ и поведетъ къ безконечнымъ спорамъ.

— Ни за что не позволимъ. Если ужъ на то пошло, то пусть берутъ землю вотъ съ этой стороны, — и Солдатъ показалъ огородъ, на который мы пошли первый разъ.

— Но вѣдь тамъ земля лучше, — заявилъ землеустроитель, — я затруднился ее вырѣзать поэтому.

Мы сказали, что мы очень охотно возьмемъ этотъ огородъ, туда кстати будетъ и прямой прогонъ.

— А прогона мы не дадимъ.

И какъ ни бился съѣздъ, чтобы выяснить себѣ ихъ основаніе къ упорству, такъ ничего и не добился. Мужики потѣли, утирались полами, принимались говорить вдругъ; когда же ихъ осаживали и предлагали говорить по-очереди, то они терялись и бормотали что-то несуразное. Предсѣдатель, выяснивъ дѣло, сказалъ:

— Если указанное непремѣннымъ членомъ мѣсто кажется вамъ невыгоднымъ уступить, то уступите то, что къ сѣверу, — они согласны его взять.

— Пусть берутъ, только чтобы безъ прогона.

— А безъ прогона нельзя.

— А намъ съ прогономъ нельзя.

Съѣздъ поднялся и пошелъ въ комнату для совѣщанія. Совѣщаніе было очень недолгое. Возвратившись, предсѣдатель объявилъ рѣшеніе: съѣздъ призналъ выдѣлъ по намѣченному проекту возможнымъ, если же стороны сойдутся — обмѣнить мѣсто и взять къ сѣверу; и поручилъ землеустроительной комиссіи приступить къ разработкѣ проекта на мѣстѣ. Недовольная сторона приглашалась подавать жалобу въ 30-дневный срокъ.

— Ну, вотъ и славно, покорно благодаримъ, — сказалъ Солдатъ. И всѣ мы направились вонъ изъ съѣзда.

Я сначала понялъ, что Иванъ кинулъ эти слова въ видѣ ироніи на непріятное ему рѣшеніе, но когда мы пріѣхали домой, и у старосты собралась сходка, то уполномоченные объяснили, что выдѣлъ присужденъ къ сѣверу и безъ прогона, такъ какъ они на прогонъ не соглашались, а намъ будто бы предложено жаловаться, если мы этимъ недовольны.

— Такъ это вамъ нужно жаловаться, — сталъ увѣрять ихъ Матвѣевъ, — а наше дѣло кончено, намъ выдѣлъ признали возможнымъ.

— Нѣтъ, зачѣмъ баловать, — упрямо твердилъ Солдатъ, — мы больше не будемъ, мы жаловались, а теперь пожалуйтесь вы. Походите по нашей дорожкѣ.

— Да на что же намъ жаловаться, когда постановили въ нашу пользу?

— Нѣтъ не въ вашу, а въ нашу.

Солдатъ это утверждалъ, а другіе ему не противорѣчили. Видно, они такъ были увѣрены въ невозможности сдѣлать, что мы добивались, что не хотѣли даже понять истиннаго рѣшенія съѣзда.

Въ навозницу мы рѣшили навозъ не возить, чтобы не затягивать своего участія во владѣніи земли въ обществѣ. Также намъ не хотѣлось уже и косить въ міру. Мы попросили отвести намъ травы гдѣ-нибудь въ углу; намъ отвели самыя плохія мѣста. Мы удовлетворились этимъ и стали собираться косить.

Передъ самымъ началомъ покоса въ деревню пріѣхали землемѣры. Ихъ было трое: старшій инженеръ, а младшіе практиканты, ученики землемѣрнаго училища. Старшій былъ въ формѣ, т.-е. фуражкѣ съ кокардой, свѣтлыхъ пуговицахъ, погонахъ. У практикантовъ были только форменныя фуражки. У нихъ были всѣ принадлежности для практической работы. И какъ только они пріѣхали — потребовали квартиру. Квартиру мы имъ нашли у одной вдовы. Перетащивъ ихъ вещи и устроивъ ихъ на квартирѣ, мы пошли собирать сходъ. Мужики, увѣренные Солдатомъ, что съѣздъ постановилъ дѣло въ ихъ пользу и намъ предложилъ жаловаться, страшно взволновались. Сходка вышла опять шумная. Теперь на сходкѣ противъ насъ кричалъ уже и Михайло Платоновъ. Онъ считалъ, что тутъ какая-нибудь штука: какъ же такъ съѣздъ постановилъ землю не отводить, и вдругъ пріѣхали землемѣры. Старшій землемѣръ предъявилъ имъ подлинное предписаніе съѣзда.

— А что тутъ есть подпись господина Мещерина? — вдругъ задалъ вопросъ Иванъ Солдатъ.

— Нѣтъ, бумага подписана его замѣстителемъ.

--А если нѣту, то мы этой бумагѣ и вѣрить не хотимъ.

— Это что же, значитъ я являюсь съ фальшивой бумагой?

— Мы тамъ не знаемъ, а на съѣздѣ былъ князь Мещеринъ, и онъ велѣлъ дать имъ землю отъ Бурцева, если мы пожелаемъ, и безъ прогона.

Солдатъ говорилъ это внушительно, какъ будто бы то, и то онъ говорилъ, было дѣйствительно такъ. Нѣкоторые мужики загалдѣли:

— Какъ же такъ? То говорилъ, какъ мы пожелаемъ, а то, гдѣ они хотятъ. Это самоуправство.

Землемѣръ сталъ объяснять суть состоявшагося постановленія и показалъ имъ на планѣ, какъ постановлено вырѣзать намъ участки.

— Это что же, они къ самой деревнѣ подъѣдутъ?

— Клиномъ они упираются въ деревню.

— Нѣтъ, этого мы не допустимъ! Этого быть не можетъ!

— Такъ это что-же, я неправду говорю? — вспылилъ землемѣръ и строго выступилъ противъ Солдата. Солдатъ заявилъ, что онъ ничего не боится и за «опчество» будетъ стоять горой.

— Ну, стой, какъ хочешь, а я буду дѣлать свое дѣло. Мнѣ предписано вырѣзать имъ землю за горѣлымъ болотомъ, я и буду вырѣзать.

— Не дадимъ мы имъ тамъ земли, — заявилъ вдругъ Михайло Платоновъ. — Легче убьемъ человѣкъ пять, чѣмъ тамъ землю дадимъ.

Я глядѣлъ на Михайлу Платонова и изумлялся. Куда дѣвался тотъ мужикъ, который половину зимы бредилъ собранной въ одно мѣсто землей, который ночи не спалъ, обдумывая новый порядокъ пользованія; считалъ, насколько дороже будетъ его владѣніе, насколько больше оно будетъ приносить. Все пропало, осталась одна злобная сила, дикая, безразсудная. И теперь нельзя было уже къ нему приступить, всѣ увѣщанія были бы безполезны, всѣ доводы безсильны.

Землемѣръ, какъ и непремѣнный членъ, понялъ, что эти мужики не прежніе мужики. Отъ нихъ нельзя было требовать способности понять власть, а еще болѣе то, чтобы они побоялись угрозъ. Эти способы воздѣйствія на мужика приходилось оставить и искать подходовъ съ другой стороны.

— Меня это нисколько не касается, — заявилъ на угрозу Платонова землемѣръ, — и я въ вашемъ спорѣ участвовать не могу. Я тутъ не при чемъ. Я нахожусь на службѣ, надо мной стоитъ начальство. Начальство послало меня вымѣрить имъ участки, и я долженъ ихъ вымѣрить, это моя служба. Если вы считаете что-нибудь неправильнымъ, то жалуйтесь. Вѣдь вы имѣете право жаловаться и на нихъ, и на меня, если я буду дѣлать что-нибудь неправильно.

Это вдругъ успокоило мужиковъ, и они согласились, что землемѣръ тутъ не при чемъ. Виновники мы, выдѣляющіеся, и землеустроитель.

— Самое правильное дѣло.

Мужики успокаивались болѣе и болѣе. Намѣреніе жаловаться захватило всѣхъ, и они стали обдумывать, кому жаловаться и какъ. А землемѣръ выдалъ старостѣ повѣстку, приглашая его на слѣдующій день на межу, и разослалъ повѣстки всѣмъ тѣмъ, съ кѣмъ наша надѣльная земля граничила.

— Вы только въ этомъ углу будете провѣрять межу? — спросилъ я.

— Только.

Отчего бы вамъ не обойти всю землю?

— Зачѣмъ же ее обходить?

— Провѣрить правильность. Можетъ быть земли меньше или больше. Намъ не хотѣлось бы ни излишка брать, также и что придется намъ, уступать.

— Намъ до этого нѣтъ дѣла. У насъ въ инструкціи предписывается выяснять межу только тамъ, гдѣ земля предполагается къ вырѣзкѣ.

Меня это очень огорчило. И въ новомъ законѣ была старая халатность къ интересамъ населенія. Какъ она могла быть допущена тамъ, гдѣ вмѣсто хаоса насаживается ясность и опредѣленность? Правда, той сторонѣ допускалось принести заявленіе или жалобу, чтобы перемѣряли землю; но если они этого не сдѣлаютъ, и у общества вмѣсто 367 десятинъ окажется 350, то гдѣ возьмутъ себѣ землю послѣдніе выдѣляющіеся?

Землемѣры составили себѣ порядокъ работъ сначала. При работахъ нужны были люди. Такъ какъ мы въ міру не косили, то намъ легко было выставить работниковъ на помощь землемѣрамъ. Чтобы было, еслибъ косили въ міру? Многимъ нельзя бы было уйти съ мірской работы и необходимо ходить за землемѣрами. Приходилось бы разрываться.

Сначала рѣшили выдѣлить землю, которая оставалась въ общемъ пользованіи: улицу, выгоны, потомъ усадьбу. и тогда только приступили къ обмѣркѣ полевой земли.

Землемѣры были люди молодые, но у нихъ было полное равнодушіе къ интересамъ крестьянъ. Работали они съ «прохладцей». Когда они выходили на работу, наши мужики успѣвали уже накоситься досыта, позавтракать, напиться чаю. Работали часа три, потомъ дѣлали перерывъ на два часа, потомъ опять выходили часа на два, и работа была кончена. Для крестьянъ, таскавшихъ цѣпь, и ходившихъ съ вѣхами, было, что называется, дѣло не дѣлай, и отъ дѣла не бѣгай. И на нихъ это дѣйствовало непріятно. Не радовали особенно и дѣйствія общества. Каждый день послѣ покоса общество собиралось въ кучу и отводило душу въ свирѣпой ругани. Оно грозило, что не дастъ землемѣрамъ ходить по полосамъ, прогонитъ ихъ изъ деревни. Они ругали бабу, пустившую ихъ къ себѣ на квартиру. А одинъ разъ въ деревнѣ появился не жившій дома зять этой вдовы. Его привезли въ деревню Печниковы, подпоили водкой, и подговорили устроить тещѣ скандалъ за землемѣровъ. Зять былъ парень озорной, и отъ него всего можно было ждать. Мы послали къ землемѣрамъ нѣсколько парней на всякій случай. Но зять походилъ, походилъ по деревнѣ, такъ и ушелъ, ничего никому не сказавъ.

Видя, что дѣло приходитъ къ концу, мужики раскачались и выбрали уполномоченныхъ жаловаться на наши дѣйствія. Уполномоченные поѣхали сначала въ городъ, потомъ къ какому-то князю, но нигдѣ имъ ничего утѣшительнаго не сказали.

А землемѣры подгоняли свою работу къ концу, оставалось только описаніе условій пользованія. Мѣсто, отводимое намъ, раздѣлялось надвое протекавшимъ глубокимъ ручьемъ. Намъ хотѣлось, чтобы участки раздѣлялись именно ручьемъ, такъ какъ водотекъ служилъ бы прекрасной границей между участками. Но землемѣръ сталъ объяснять, что по инструкціи этого не полагается.

— Водотекъ можетъ быть по времени измѣненъ, и тогда земля одного перейдетъ къ другому; могутъ возникнуть споры, по инструкціи участокъ долженъ заходить на другую сторону ручья и граничиться только ямами и столбами.

Это было совершенно невозможно, перекинутая за ручей земля теряла всякую цѣну, потому что къ ней былъ труденъ подъѣздъ, приходилось ѣздить чрезъ чужой участокъ, а это то могло привести неизбѣжно къ столкновеніямъ въ будущемъ.

— Для насъ это совсѣмъ неудобно, — заявили мы. — Это намъ испортитъ все дѣло.

— Какъ же я могу сдѣлать, когда у меня въ инструкціи сказано, что живыя урочища на межѣ не оставлять. Вотъ, поглядите, какъ намъ предлагается.

Онъ показалъ инструкцію, но насъ опять это не удовлетворило, и только послѣ долгихъ торговъ землемѣръ согласился принять отъ насъ мотивированное заявленіе, что намъ выгоднѣе межеваться при посредствѣ ручья, и сталъ составлять планъ, разграничивая участки водотокомъ.

Составленіе плана и условія пользованія участками, оказалось, должно было занять времени гораздо больше, чѣмъ обходъ межъ въ натурѣ. Отъ такой затяжки проектъ не могъ попасть на утвержденіе къ іюльскому засѣданію. Крестьянъ очень волновала такая оттяжка. Намъ не только было нельзя сѣять рожь въ этомъ году, но если дѣло затянется, и столбы не будутъ поставлены, мы не можемъ подготовить землю и подъ будущее яровое.

Не лучше обстояло дѣло и въ спорѣ объ моей землѣ. Повѣренный Андреева передалъ дѣло въ съѣздъ. Я хотя просилъ земскаго начальника представить дѣло къ разбирательству въ ближайшую очередь, однако, и оно въ іюлѣ не пошло. Это тоже ничего хорошаго не обѣщало. Могло оттянуться дѣло укрѣпленія меня въ собственность, а съ этимъ и исполненіе утвержденія нашихъ выдѣловъ.

Землемѣровъ нѣсколько подогнало то, что въ нашу губернію пріѣхалъ осматривать работы по землеустройству петербургскій ревизоръ. Къ намъ пріѣхалъ землеустроитель и сталъ просить землемѣровъ, чтобы они поналегли на проектъ. Ему нужно было показать планъ проекта его превосходительству. Землемѣры постарались, и работа была окончена немного раньше. Планъ былъ начерченъ, и мы, по просьбѣ землеустроителя, повезли его показывать петербургскому сановнику.

Намъ нужно было ѣхать верстъ за десять въ село, гдѣ всѣ домохозяева перешли на хутора и отруба. Мы пріѣхали туда заблаговременно еще задолго до пріѣзда генерала.

Село волновалось. Крестьяне, такъ дружно разрѣшившіе землеустроительный вопросъ, ждали себѣ моральнаго подкрѣпленія въ своихъ новыхъ хозяйственныхъ начинаніяхъ. Первый выдѣлившійся на хуторъ, бойкій парень городской мастеровой Алексѣй Горшковъ, намѣревался обратиться къ генералу съ рѣчью и въ этой рѣчи высказать, что крестьянство всегда готово идти навстрѣчу всѣмъ мѣропріятіямъ правительства, направленнымъ къ благоустройству трудового народа, такъ какъ въ этомъ они видятъ укрѣпленіе государства. Законъ 9 ноября они считають благодѣтельнымъ, потому что въ немъ, какъ и въ дѣлѣ освобожденія крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, власть законодательная признала достойнымъ вниманія отдѣльнаго крестьянина и взяла его подъ свое покровительство. А отъ этого несомнѣнно будетъ упрочиваться благополучіе и благосостояніе всего русскаго государства. Рѣчь эту Горшковъ вытвердилъ наизусть, а также тщательно переписалъ на бумагу, на бумагѣ онъ хотѣлъ вручить ее петербургскому гостю на память.

Мужики въ ожиданіи особы сидѣли въ трактирѣ, а въ домѣ старосты шло приготовленіе къ пріему высокаго гостя. Со станціи пріѣхали буфетчикъ и оффиціантъ. Они уставляли и убирали столъ для закуски. Впервые крестьянская изба увидала и холодную осетрину, и разные салаты и соуса, дорогія вина, спиртовые серебряные кофейники. Хозяева долго съ любопытствомъ поглядывали на эти приготовленія и вздыхали.

— Господи, какая жись-то; вѣдь, экъ, что пить, ѣсть будутъ! А мы-то тутъ бьемся, хоть бы хлѣбушка достать.

Но вотъ въ полѣ показались верховые. За ними тройки: одна, другая, третья. Они быстро приближались къ селу по мягкой проселочной дорогѣ, и вскорѣ въѣхали въ село и повернули ко двору старосты. Генералъ вышелъ изъ коляски, и его сейчасъ-же окружила цѣлая свита. Тутъ были чины губернской инспекціи земледѣлія, чины землеустроительныхъ комиссій, какіе-то чиновники изъ Петербурга. Всѣ они направились въ избу къ старостѣ. Землеустроители и землемѣры стали знакомить петербургскаго гостя съ своими работами, а потомъ всей компаніей было приступлено къ закускѣ.

Когда было изрядно поѣдено и выпито, генералъ сталъ говорить, какое впечатлѣніе производитъ на него мѣстность. Ему кажется, здѣсь нужно разбросать какъ можно больше хуторовъ. Здѣсь все, по его мнѣнію, благопріятствуетъ хуторамъ: и склоны полей, и достатокъ воды. Ему не противорѣчили. И онъ остался этимъ очень доволенъ.

— Такъ поѣдемте дальше, господа, — предложилъ генералъ. Въ планъ его экскурсій входило одно большое село, гдѣ тоже вся земля разбивалась на части, а потомъ ночлегъ, въ имѣніи одного сіятельнаго помѣщика.

Свита толпой вышла изъ избы старосты, опять всѣ усѣлись въ коляски и уѣхали. Горшковъ съ своей рѣчью и крестьяне съ своими вопросами такъ и остались, какъ были.

Трудно изобразить то разочарованіе крестьянъ, которое мнѣ пришлось наблюдать тогда. Они были прямо ошарашены такимъ презрительнымъ невниманіемъ къ себѣ высокаго гостя. Сознательно разверставъ свои земли, они считали себя участниками государственнаго переустройства. Для такого чина, который къ нимъ пріѣзжалъ, они считали себя добровольной гвардіей, и у него не нашлось минуты, чтобы выйти въ поле, взглянуть, что оно изъ себя представляетъ, какой формы хутора, ни теплаго слова, чтобы дать имъ понять, что высшее правительство относится къ такимъ переходамъ съ полнымъ вниманіемъ. Видимо, эта поѣздка высокаго чиновника была устроена для отдыха или еще изъ какихъ-нибудь видовъ. И неужели для такихъ цѣлей нельзя было найти другого, болѣе подходящаго мѣста, чѣмъ ревизія землеустройства?

По возвращеніи въ деревню, землемѣръ занялся окончаніемъ составленія условій выдѣла. Передъ самымъ концомъ землемѣрныхъ работъ, къ землемѣру пришли Михайло Платоновъ, Степанъ Кузьминъ и спросили, могутъ ли они теперь подать заявленіе о выходѣ ихъ на отруба.

— Отчего-же, конечно, можете, — сказалъ землемѣръ.

— А не помѣшаетъ намъ то, что мы раньше заявили и отказались?

— Нисколько.

— Тогда сдѣлай милость, прими отъ насъ заявленіе, и вырѣжь намъ землю, съ ними рядомъ.

— Отлично, я передамъ ваше заявленіе въ землеустроительную комиссію, а тамъ, гдѣ она присудитъ, тамъ и прирѣжу.

Оказалось, что предположеніе моихъ компаніоновъ оправдывалось. Они тогда потому отказались, что захотѣлось взять землю поближе и получше.

ХXXIII.

Дѣло объ утвержденіи проекта выдѣла въ съѣздѣ было назначено на 16 августа. На этотъ съѣздъ поѣхали уже не уполномоченные, а вся деревня. На этомъ настаивалъ Михайло Платоновъ. Послѣ новаго заявленія выйдти на отрубъ, ему важно было, чтобы вся деревня услышала отъ начальства, что препятствовать этому нельзя, и тогда ихъ выдѣлъ могъ бы гораздо легче пройти. Расчетъ былъ очень вѣрный. Съѣздъ въ нѣсколько минутъ утвердилъ проектъ выдѣла, отвергнувъ всѣ возраженія противниковъ, и предложивъ землеустроителю приступить къ выработкѣ проекта выдѣла Михайлы Платонова и его компаніоновъ.

Мужики и бабы вышли изъ залы съѣзда опечаленные, огорченные. Когда спустились внизъ въ городъ, Михайло Платоновъ остановилъ ихъ и проговорилъ:

— Ну, теперь ихъ дѣло кончено и съ ними ничего не подѣлаешь. Давайте думать, какъ лучше намъ быть. Хотите сдѣлаемъ опчее пастбище, а землю разобьемъ, какъ они?

— Нѣтъ погоди, мы за себя еще постоимъ, — злобно крикнулъ Петръ Дарьинъ.

— Ну, и стойте, только ничего не выстоите.

Толпа разсыпалась и разошлась по трактирамъ. Я встрѣтилъ одного знакомаго чиновника, и мы пошли пить чай съ нимъ.

— Это у васъ тамъ такъ дѣйствуетъ землеустроитель-то? — спросилъ чиновникъ.

— У насъ.

— Ишь ты, радъ стараться на такомъ дѣлѣ.

Въ тонѣ чиновника мнѣ почувствовалось недоброжелательство къ непремѣнному члену, и я хотѣлъ это разъяснить.

— Что-жъ, онъ дѣлаетъ дѣло добросовѣстно.

— Добросовѣстно, а самъ подати подговариваетъ не платить, — возразилъ мнѣ мой собесѣдникъ и ехидно усмѣхнулся.

— Развѣ вы думаете, что это правда? — спросилъ я изумленный, что здѣсь этому оговору придаютъ такое значеніе.

— А то какъ-же. Развѣ это неправда?

Я сталъ объяснять, какъ и отъ кого появилась эта выдумка. Но мой собесѣдникъ слушалъ это съ усмѣшечкой на устахъ, видимо не довѣряя мнѣ.

— Все можетъ быть, только онъ не по порядку ведетъ дѣло. Больно горячо, туда бросается, сюда бросается, а куда торопиться. Развѣ крестьянину отруба надо? Они ихъ въ одинъ годъ спустятъ. Нужно трудиться ихъ заставить, вотъ что, да пить меньше, да власти подчиняться, а онъ съ отрубами. Недаромъ его К. И--чъ не любитъ.

Послѣднее заявленіе меня немного удивило. К. И--чъ, развязный земскій начальникъ, всегда присутствовавшій на съѣздѣ, когда обсуждался нашъ выдѣлъ, ни словомъ не противорѣчилъ ему, просвѣщалъ противниковъ, что ихъ домогательства незаконны, — вдругъ на дѣлѣ оказывается противникомъ землеустроителя. Что же тутъ, политическіе расчеты или личные счеты?

Но мой собесѣдникъ продолжалъ:

— К. И--чъ тоже не меньше его дѣло знаетъ, хотя служить недавно; смотрите-ка, какъ онъ ведетъ дѣла.

Черезъ день, когда началось судебное засѣданіе съѣзда, мнѣ пришлось еще разъ увидать, какъ ведетъ дѣла К. И--чъ. Въ этотъ разъ предсѣдательствовалъ уже не предводитель, а членъ окружнаго суда, туговатый на ухо господинъ. Между земскими начальниками былъ К. И--чъ. Онъ велъ себя какъ и на административномъ засѣданіи, презрительно посматривая на собравшуюся въ залѣ толпу, и ему было видимо скучно. Время отъ времени онъ вмѣшивался въ опросъ тяжущихся, металлически звенящимъ голосомъ строго спрашивалъ то того, то другого. И въ этомъ засѣданіи онъ верховодилъ въ съѣздѣ и направлялъ теченіе дѣла такъ, какъ это казалось ему справедливѣе, или же сбивалъ все въ кучу, и съѣздъ, затрудняясь вынести какое-нибудь рѣшеніе, — откладывалъ его. Тяжущіеся, пріѣхавшіе не рѣдко за десятки верстъ, должны были возвращаться въ свои мѣста ни съ чѣмъ, потративъ задаромъ деньги, время, прогонявъ лошадей въ горячую рабочую пору.

До моего дѣла мнѣ пришлось выслушать два очень характерныхъ разбирательства. Одно было о раздѣлѣ. Наслѣдникъ одного изъ братьевъ, жившій на сторонѣ, и посылавшій все время деньги въ домъ, просилъ выдѣла ему изъ дома одной части. Дядя отказалъ ему, говоря, что его отецъ былъ отдѣленъ; документовъ объ этомъ не было никакихъ, общество отказывалось дать какой-либо приговоръ объ этомъ дѣлѣ. Племянникъ свидѣтельскими показаніями установилъ, что денежная помощь была, но раздѣла не было. Волостной судъ присудилъ племяннику третью часть имущества. Но съѣздъ, подъ давленіемъ К. И--ча, постановилъ отложить дѣло до представленія приговора общества: былъ или не былъ раздѣлъ? Другой споръ шелъ о землѣ. Трактирщикъ изъ Москвы передъ передѣломъ полей въ обществѣ отказался отъ земли. Потомъ, когда отмѣнили выкупные, и землю можно было укрѣпить въ собственность, предъявилъ искъ къ обществу. Волостной судъ отказалъ ему. Съѣздъ отмѣнилъ рѣшеніе суда и объявилъ представителямъ общества, что они должны дать истцу землю, иначе онъ присудитъ съ общества въ пользу истца сумму дохода земли, что-то баснословно высокую, какой крестьянинъ получить съ надѣла не могъ.

Дошла очередь до моего дѣла. Прочитавши апелляціонную жалобу истца, въ которой тотъ просилъ отобрать у меня и Захара Петрова по душѣ земли, которою мы пользуемся, якобы безъ всякихъ правъ — съѣздъ не спросилъ у повѣреннаго истца никакихъ доказательствъ къ подтвержденію его словъ, а, обратившись къ намъ, повелъ разспросы, какъ мы владѣемъ спорной землей.

Пришлось повторить все то, что было говорепо въ волостномъ судѣ, вплоть до того, что полосы, имѣющіяся у насъ, никогда истцу не принадлежали.

— Какъ же они попали къ вамъ?

Мы объяснили.

— Но въ бывшемъ у васъ приговорѣ значится, что вы получили землю Андреева? Живо спросилъ К. И--чъ.

— Послѣ отказа Андреева отъ земли. Но земля у насъ не Андреева.

Этого не опровергалъ ни самъ Андреевъ на волостномъ судѣ, не могъ опровергнуть и его повѣренный, но съѣзду это было, очевидно, неясно. И особенно не могъ понять этого К. И--чъ, или же не хотѣлъ понять. Когда съѣздъ ушелъ на совѣщаніе, онъ долго спорилъ и настоялъ, что утверждать рѣшенія суда не слѣдуетъ, а нужно вызвать свидѣтелей, которые могли бы подтвердить наше заявленіе. Поэтому съѣздъ отложилъ свое рѣшеніе до сентября мѣсяца и такимъ образомъ оттягивалъ укрѣпленіе моего надѣла, а также и все дѣло выдѣла на еще болѣе долгое время.

Оттяжка моего дѣла въ съѣздѣ укрѣпляла надежду общества, что выдѣлъ скоро не состоится, или же у меня отберутъ одну душу, и я останусь на двухъ. Это все-таки доставило бы имъ нѣкоторое удовлетвореніе. Но заявленіе Михайлы Платонова съ своей компаніей приводило ихъ въ ярость. Теперь они перенесли всю злобу на нихъ. Они считали ихъ измѣнниками и ругали въ глаза и за глаза. Но если у этой компаніи былъ расчетъ дѣйствительно прирѣзать землю поближе къ деревнѣ, почему они и отказались первый разъ — то этотъ расчетъ не оправдывался. Егоръ Власовъ и другіе мужики заявили, что они считаютъ эту землю дороже и, коли на то пошло, оставятъ ее за собой со скидкой. Объ этомъ они заявили и землеустроителю. Землеустроитель сказалъ, что онъ не можетъ не считаться съ такой оцѣнкой земли, и объявилъ новымъ выдѣляющимся, что ему придется убавить размѣръ участковъ въ этомъ полѣ. Михаилу Платонову и его компаніи не улыбалась убавка земли, и они рѣшили отказаться отъ этого угла и перенести свое вниманіе на другое мѣсто.

— Тогда отведите намъ къ Пьяному мосту. У Пьянаго моста хуже земля.

— У Пьянаго моста хуже земля, но мы нигдѣ вамъ ничего не дадимъ, — снова запѣли свою пѣсню Печниковы.

— Поживемъ, увидимъ.

Мѣсяцъ послѣ засѣданія съѣзда проходилъ. Наши односельчане, намѣченные на съѣздъ свидѣтелями, такъ же, какъ и мы, получили повѣстки. Я расчитывалъ, что на этотъ разъ дѣло должно было рѣшиться. Свидѣтели точно знали, какою землею когда-то владѣлъ истецъ, и какою владѣли мы, и что тѣми полосами и усадьбами, которыми владѣли мы, истецъ никогда никакъ не пользовался. Одинъ изъ свидѣтелей самъ передъ моимъ владѣніемъ пользовался одинъ годъ усадьбой и полосами, перешедшими впослѣдствіи ко мнѣ. И съ такой увѣренностью мы отправились на уѣздный съѣздъ.

На этотъ разъ съѣздъ былъ съ нѣкоторыми измѣненіями. Былъ и нашъ земскій начальникъ, который зналъ все существо дѣла и былъ увѣренъ въ законности моего владѣнія землей. Это еще болѣе укрѣпляло увѣренность, что дѣло разрѣшится въ этомъ засѣданіи и разрѣшится, какъ должно.

Засѣданіе началось, и мы опять были вызваны къ судейскому столу. Свидѣтелей привели къ присягѣ, и начался опросъ. И опять дѣло повелъ К. И--чъ. Насколько небрежно относился съѣздъ къ другимъ дѣламъ, настолько внимательно онъ выяснялъ всякую мелочь въ этомъ дѣлѣ. И этой внимательностью К. И--чъ ясно обнаружилъ свою тенденцію, во что бы то ни стало, помочь Андрееву отсудить землю отъ меня, и тѣмъ самымъ разрушить проектъ выдѣла, т.-е., уничтожить всю работу землеустроителя.

— Илья Яковлевъ, вы говорите, что полосы, которыя у Семенова, находились въ вашемъ пользованіи, а до этого онѣ кому принадлежали?

— Марьѣ Михаловной.

Въ глазахъ К. И--ча вспыхиваетъ огонекъ, и онъ говорить секретарю.

— Запишите: Марьѣ Михайловнѣ, а С--въ говоритъ, что эти полосы принадлежали Василью Васильеву.

Я поясняю, что Василій Васильевъ сынъ Марьи Михайловны, а такъ какъ онъ жилъ въ Москвѣ и хозяйствомъ занималась мать, то ихъ владѣнія и приписывались его матери.

К. И--чъ пропускаетъ это объясненіе мимо ушей; начинается допросъ новаго свидѣтеля.

— Чьи полосы, которыми владѣютъ С--въ? — задаетъ ему вопросъ К. И--чъ.

— Ивана Алексѣева, — отвѣчаетъ свидѣтель.

— Ага, — уже не сдерживаетъ своего злорадства К. И--чъ. Теперь новый хозяинъ; — запишите, — опять обращается онъ къ секретарю.

Секретарь опять записываетъ, а мнѣ опять приходится выяснять, что Иванъ Алексѣевъ одно и то же, что и Марья Михайловна и Василій Васильевъ, такъ какъ это родоначальникъ дома, и его имя сохранилось въ памяти свидѣтеля потому, что свидѣтель самъ принадлежитъ къ людямъ стараго поколѣнія. Но съѣзду это непонятно, и онъ становится втупикъ и, уйдя на совѣщаніе, долго шумитъ и споритъ, и въ этомъ спорѣ первую скрипку играетъ К. И--чъ. Наконецъ съѣздъ возвращается въ судейскій залъ и заявляетъ мнѣ, что до тѣхъ поръ, пока я не представлю новыхъ подтвержденій, у кого находятся полосы Андреева, съѣздъ утвердить рѣшеніе суда не можетъ.

Необходимо было вызвать то лицо, у кого были полосы Андреева. Онѣ были у его брата. Съѣздъ объявилъ, что ему пошлютъ повѣстку, и опять отложилъ дѣло на мѣсяцъ.

Братъ Герасима Андреева въ слѣдующемъ засѣданіи съѣзда пріѣхалъ и заявилъ, что полосы Герасима Андреева находятся у него и никогда въ моемъ пользованіи не находились. Съѣзду ничего не оставалось больше дѣлать, какъ укрѣпить постановленіе волостного суда.

Когда было внесено послѣднее рѣшеніе, наступила уже зима. Снѣгъ въ эту осень выпалъ рано, и рано установилась санная дорога, рано замело поля, работать было нельзя, да и по закону было препятствіе: мой надѣлъ все еще не былъ укрѣпленъ въ личную собственность.

Опять я поѣхалъ къ земскому, чтобы укрѣпить свой надѣлъ, но земскаго начальника не было дома. Онъ уѣхалъ въ отпускъ. Его ждали въ концѣ этого мѣсяца. Теперь это было все равно. Такъ какъ работать въ полѣ было нельзя, то нечего было и торопиться съ укрѣпленіемъ. Поэтому я не поѣхалъ къ замѣстителю, а сталъ ждать возвращенія самого. Какъ ни какъ, а до весны дѣло укрѣпленія завершится, а весною, какъ только сойдетъ снѣгъ, все и будетъ сдѣлано. Въ этомъ былъ увѣренъ и я, и всѣ выдѣляющіеся, и землеустроитель, и даже наше общество. Оно уже исключило насъ изъ пастбища, отдѣльно наняло пастуха, отдѣльно купило быка. Намъ на первыхъ же порахъ пришлось испытать матеріальное затрудненіе. Наемъ пастуха и содержаніе быка очень чувствительно било насъ по карману, а карманы у многихъ выдѣляющихся были довольно тощи. Къ счастію, казна выслала намъ пособіе на улучшеніе скота, и мы смогли купить бычка на казенныя деньги. Это нѣсколько облегчило наше положеніе.

Общество понемногу начало успокаиваться, и стало подумывать, какъ имъ быть съ оставшейся землей, какимъ порядкомъ дѣлить ее. Земля у общества осталась хорошая. Луга по рѣкѣ, поля съ прекраснымъ склономъ. Кое-кто говорилъ, что нужно сдѣлать большими полосами. Но въ этомъ еще не было согласія. Печниковы и другіе старики тянули перейти на трехполье, уничтожить травосѣяніе, и жить, какъ жили въ старину. Объ этомъ спорили всю зиму и все-таки ни къ какому согласію не пришли.

Выдѣляющіеся же знали, что они будутъ дѣлать. Они подали заявленіе о выдачѣ имъ ссуды и соображали, какъ они будутъ работать на своихъ участкахъ. Кто хотѣлъ прикупить лошадь, кто орудій, и на первыхъ порахъ всѣ расчитывали побольше засѣять ярового, льна и овса, чтобы въ случаѣ урожая сразу стать на ноги и начать жить по новому. Относительно большинства это было очень вѣроятно, вызывали опасеніе только Василій Андреевъ съ Данилой.

Прошелъ февраль. Весна была не за горами. Мною еще не было получено увѣдомленія объ укрѣпленіи меня въ личную собственность на съѣздѣ, и я рѣшилъ поѣхать въ городъ, чтобы узнать, въ какомъ положеніи дѣло. Придя въ съѣздъ и справившись, какъ мое дѣло, я совершенно неожиданно для себя услыхалъ:

— Ваше дѣло отложено утвержденіемъ до представленія вами удостовѣренія, что споръ о землѣ конченъ.

— Но споръ былъ рѣшенъ самимъ съѣздомъ.

— Да, но этому нужно форменное удостовѣреніе.

— Почему же оно не было нужно земскому начальнику?

— Земскому начальнику не потребовалось, а съѣздъ рѣшилъ, что оно необходимо.

— Тогда позвольте мнѣ это удостовѣреніе сейчасъ.

— Сейчасъ не можемъ. Дѣло переслано въ губернское присутствіе по жалобѣ противной стороны еще 15 декабря.

— А когда оно можетъ быть разсмотрѣно губернскимъ присутствіемъ?

— Да не раньше весны.

Такой оборотъ дѣла далеко не соотвѣтствовалъ тѣмъ планамъ, которые строили себѣ мы. Мы могли не только не получить весною права пользованія своими участками, но могли остаться, какъ безземельные. На вымѣренную намъ землю мы не могли гналъ скотину, а общество, конечно, насъ къ себѣ не приметъ. Поневолѣ мы должны будемъ переходить на стойловое содержаніе скота. Я къ этому былъ готовъ. На этомъ могла помириться семья Ивана Павлова, но другимъ это было недоступно, ни по средствамъ, ни по сознанію. Потомъ по закону мы не могли пахать своихъ участковъ, а міръ съ весны можетъ передѣлить наши полосы, и намъ негдѣ будетъ сѣять и ярового. А остаться на годъ безъ урожая, да еще послѣ плохихъ годовъ, для многихъ было равносильно раззоренію. Такое испытаніе способны были вынести только обезпеченные и стойко убѣжденные въ большой пользѣ отрубовъ хозяева, а не такіе, какъ наши, Матвѣевъ, Василій Андреевъ и Данило.

Нелегче было положеніе и землеустроителя. Онъ дѣйствовалъ образцово, энергично, въ томъ именно духѣ, въ какомъ и слѣдовало проводить новые законы, и вдругъ несоблюденіе пустой формальности уничтожало всю его работу. А что если губернское присутствіе отмѣнить постановленіе съѣзда и мое укрѣпленіе оттянется на неопредѣленное время?.. Ужъ не выключить ли меня изъ числа выдѣляющихся, чтобы развязать руки тѣмъ? Съ этимъ я пошелъ къ землеустроителю. Я объявилъ ему, въ какомъ положеніи дѣло; землеустроитель этимъ встревожился.

— Надо просить губернское присутствіе, чтобы оно скорѣй разсмотрѣло ваше дѣло.

— А если выключить меня изъ числа выдѣляющихся, и вести дѣло только тѣхъ, — предложилъ я землеустроителю,

— Какъ же это возможно, — сказалъ землеустроитель, — когда вы вѣдь включены всюду. Вы участвуете въ общемъ владѣніи, въ пастбищѣ, въ прогонѣ. Выключить васъ, нужно выключить изъ всего, а это все нужно передвигать въ натурѣ. Вѣдь это нужно передѣлывать весь планъ, всѣ вычисленія…

Я посмотрѣлъ на планъ, — дѣйствительно, работы было много.

— Это просто несчастіе, ваше дѣло, — воскликнулъ землеустроитель, и его волненіе невольно передалось и мнѣ. И мнѣ вдругъ вспомнилось прошлогоднее увѣреніе нашего писаря, что не такъ то легко устраивать, что кажется легкимъ, показавшееся мнѣ тогда простымъ хвастовствомъ. Нѣтъ, у него было основаніе увѣрять стариковъ и Печпиковыхъ, что изъ этой затѣи ничего не выйдетъ. Его предположеніе почти оправдывалось. Конечно, дѣло выйдетъ, но не такъ-то скоро, и не у всякаго могло хватить пороху, чтобы довести его до конца.

— Какъ только я поѣду въ Москву, я непремѣнно зайду въ губернское присутствіе и попрошу, чтобы ваше дѣло поскорѣй разсмотрѣли тамъ, — успокоилъ меня землеустроитель, и я, немного успокоенный этимъ, поѣхалъ къ себѣ домой.

Наступала вторая недѣля поста. Подходила «свальная середа», первый великопостный базаръ, бывавшій всегда еще по зимнему пути, гдѣ въ большомъ изобиліи выставлялось все, что было необходимо крестьянину на весну. Обыкновенно, въ это время покупались лошади, плуги, бороны, сѣмена. Мои компаніоны тоже расчитывали пріобрѣсти кое-чего на этомъ базарѣ, но имъ все еще не выдавали деньги. Въ началѣ второй недѣли двое поѣхали къ землеустроителю, чтобы попросить его не задерживать деньги.

Вернулись они огорченные, разочарованные, сейчасъ же пришли ко мнѣ и заявили, что денегъ имъ не только не выдали, но и неизвѣстно, когда выдадутъ. Мое дѣло изъ губернскаго присутствія возвращается назадъ, и оно, можетъ быть, протянется цѣлый годъ.

— Не можетъ быть?

— Ей-Богу. Такъ самъ землеустроитель сказалъ. Онъ просилъ васъ безпремѣнно побывать въ субботу'. Нужно, говоритъ, въ Москву ѣхать, да хлопотать о чемъ-то.

Это было сверхъ всякихъ ожиданій. Къ чему могло придраться губернское присутствіе? Почему оно возвращаетъ дѣло назадъ? А что, какъ оно въ самомъ дѣлѣ будетъ возвращено на волостной судъ, потомъ пойдетъ на съѣздъ, опять въ губернское присутствіе? Дѣйствительно, время на это будетъ нужно не менѣе года, какъ же мы, выдѣляющіеся, будемъ жить этотъ годъ?..

Вотъ пришла и суббота. Я съ ранняго утра отправился въ уѣздный городъ и, какъ только пріѣхалъ туда, пошелъ въ землеустроительную комиссію.

Непремѣнный членъ былъ очень разстроенъ. Онъ сообщилъ мнѣ, что губернское присутствіе, за пропущеніе какой-то мелочи въ постановленіи съѣзда по моему дѣлу съ Андреевымъ, отмѣнило постановленіе съѣзда и возвратило его на новое разсмотрѣніе. И пока не состоится новаго постановленія — я не утвержусь въ правахъ собственности, а безъ этого нельзя будетъ ставить столбы. То-есть, землеустроитель подтвердилъ то, чего мы всѣ испугались при первомъ извѣстіи, какъ узнали, что мое дѣло еще не кончено.

— Какъ же теперь быть, — смущенный такимъ оборотомъ дѣла, спросилъ я.

— Я и самъ не придумаю, — растерянно заявилъ землеустроитель. Попали въ такую кашу… Всему виной, конечно, я. Зачѣмъ я такъ оптимитически смотрѣлъ на ваше дѣло. Мнѣ нужно было выключить васъ при разбивкѣ участковъ.

— Кто же этого могъ ожидать, — сказалъ я. — Дѣло вѣрное. Нѣтъ никакихъ законныхъ основаній отбить у меня душу земли.

— Если бы я не былъ въ этомъ увѣренъ, я бы и не сталъ, конечно, дѣлать, что сдѣлалъ, — заявилъ землеустроитель.

Онъ предложилъ мнѣ, все-таки, успокоить моихъ компаніоновъ, что, какъ ни какъ, а дѣло будетъ скоро окончено, и сталъ высказывать предположенія, что нужно теперь предпринять. Онъ поѣдетъ въ губернскую землеустроительную комиссію и будетъ тамъ хлопотать, чтобы она разрѣшила ему поскорѣе кончить дѣло.

Я покорился этому. Относительно будущаго житья и хозяйства у меня явились самыя тревожныя предчувствія. Да можетъ ли быть нормальная жизнь подъ опекой такихъ учрежденій? Могутъ ли быть священны и дороги интересы новыхъ хозяевъ, долженствующихъ на своихъ плечахъ поднять хозяйственное возрожденіе земледѣльческой страны кому-нибудь изъ тѣхъ лицъ, принадлежащихъ къ правящимъ классамъ, съ кѣмъ до сихъ поръ мы такъ или иначе сталкивались? Вѣдь они смотрятъ на все сквозь подсунутую имъ бумагу, а въ бумагѣ на первое мѣсто ставятъ, есть ли тамъ соотвѣтствіе такимъ-то и такимъ циркулярамъ?

ХXXVII.

Невольно мнѣ сталъ вспоминаться одинъ знакомый, мѣстный хозяинъ изъ разночинцевъ, у котораго было небольшое имѣніе. Въ этомъ имѣніи, въ урожайные годы, при своей энергіи, знаніи и любви къ дѣлу онъ добивался удивительныхъ урожаевъ. Глядя на его буйную рожь, на его дивные овсы, тонковолокій ленъ и крупноголовые клевера, я всегда думалъ, что и на нашихъ поляхъ все это могло бы вырасти, если бы ихъ взять такъ же въ руки. И меня всегда подмывало приступить къ землѣ по его способу. Но этого нельзя было сдѣлать — мѣшала мелкополосица. И меня крайне удивляло, какъ это онъ. видѣвшій нашу крестьянскую жизнь съ ея недородами и педохватами, знающій, что и крестьянскія поля можно заставить такъ же родить, какъ и его поля — совершенно равнодушно относился къ дѣлу землеустройства. И не только равнодушно, а временами даже враждебно. Онъ открыто осуждалъ меня за то, что я такъ пламенно отдался дѣлу землеустройства, и всегда иронизировалъ надъ двумя хуторянами, поселившимися у него подъ бокомъ.

— А Егоръ-то Петровъ, баклажаны вздумалъ у себя разводить, это какъ разъ по нашему климату! Ха-ха-ха!

— А у Михайлы-то Иванова сарай сожгли. Не успѣлъ построить, а у него и сожгли.

Для меня въ этомъ было очень мало смѣшного, и я протестовалъ противъ его насмѣшекъ. Я считалъ, что этими хозяевами проявляется иниціатива, хозяйственная предпріимчивость, и они заслуживаютъ поощренія, а не насмѣшки.

— Иниціатива! На долго ея хватитъ! Баклажаны, навѣрное, не вызрѣютъ, а сарай-то сгорѣлъ; а въ будущемъ году еще встрѣтится какая-нибудь неудача, вотъ и осѣкутся.

— Но, вѣдь, они обсѣченными и въ міру были?

— Тамъ обсѣклись-бы, тамъ и оперились, а вотъ тутъ пусть попробуютъ.

— Да неужели тутъ хуже міра?

— Непремѣнно хуже. Вы думаете, какъ онъ перешелъ на хуторъ-то, въ немъ силы прибавилось?

— Если не прибавилось — прибавится, онъ будетъ богачи.

— Богаче, дадутъ ему завести богатство! Вы читали «Крестьянина» фонъ-Поленца?

— Конечно, читалъ.

— Ну, вотъ и наши хуторяне на такой-же дорожкѣ очутятся.

Я съ этимъ не соглашался и старался доказать, что Бютнербауэръ погибъ потому, что онъ отжилъ, а у насъ такія фигуры только нарождаются. Въ нашихъ крестьянахъ при освобожденіи отъ міра и при созданіи новой общественности въ кооперативныхъ учрежденіяхъ, забродитъ по другому кровь и въ нихъ проснется такая энергія, хозяйственная предпріимчивость, что этого хватитъ на долгіе десятки лѣтъ. А пока идетъ это время, создастся что-нибудь другое, для него благопріятное.

— Ну, нѣтъ, это дудки, — горячо возражалъ мой знакомый. Этакъ не пойдетъ. Наши условія задавятъ всякую энергію. Всякое растеніе, отъ котораго хочешь имѣть плодъ, нужно сажать въ благопріятную почву и соотвѣтствующія условія. Вы восхищаетесь моими урожаями, а я добиваюсь ихъ потому, что какъ можно лучше прорабатываю землю. Я не оставляю ни пласта, ни кома. Я удобряю-то какъ!.. Вотъ она и даетъ такіе урожаи. Нужно бы знать это и правительству. Если оно разсаживаетъ новыя растенія, на которыя оно возлагаетъ надежды, пусть оно раздѣлываетъ для него и почву, удаляеті камни, комья, пласты.

— Оно и дѣлаетъ это, намѣчается цѣлый рядъ преобразованій.

— Это улита ѣдетъ, когда то будетъ. Да и пріѣдетъ ли еще улита-то. Не останутся-ли тѣ же люди въ новыхъ мундирахъ?… Очень вѣроятно, а тогда развѣ можно мечтать о возрожденіи? Чтобы пахать землю, нужно запрягать въ плугъ лошадей, а не пастуховъ, а чтобы проводить въ жизнь новые законы — нужно сначала добиться, чтобы всѣ, отъ младшаго до старшаго, прониклись интересами общаго дѣла, полюбили его и дѣлали бы его не за страхъ, а за совѣсть. А у насъ можетъ ли это быть? Будьте откровенны, можетъ?.. А если не можетъ, то и изъ хорошаго намѣренія выйдутъ тѣ камни, которыми адъ вымощенъ, больше ничего.

Я слушалъ это тогда и пропускалъ мимо ушей. А теперь, вспоминая эти сентенціи, я чувствовалъ, что въ нихъ было немало вѣрнаго. И вдругъ во мнѣ заколебалась увѣренность, что новый законъ есть дѣйствительное благо для земледѣльческой Россіи. Положительныя стороны его стали для меня утрачиваться. Но я сейчасъ же подбодрилъ себя и опять рѣшилъ, что, что бы ни вышло, а я допью чашу до дна, а тамъ будь, что будетъ.

По возвращеніи изъ Москвы землеустроитель увѣдомилъ меня, что на совѣщаніи въ Москвѣ имъ получено предложеніе, какъ только откроется весна, обставить столбами участки моихъ компаніоновъ, мой же участокъ оставить пока не остолбленнымъ. Поэтому, какъ только сойдетъ снѣгъ, къ намъ будетъ присланъ землемѣръ, который и сдѣлаетъ все, что нужно. Я сейчасъ же извѣстилъ моихъ компаніоновъ, и всѣ были очень обрадованы возможности скорой развязки съ міромъ и съ нетерпѣніемъ стали ждать наступленія весны.

Но вотъ сошелъ снѣгъ, просохла земля, а землемѣровъ не было, и не было никакихъ слуховъ, что они скоро будутъ. Мужики опять заволновались и стали выражать нетерпѣніе.

— Что же это, обманули насъ? — негодовалъ Василій Андреевъ, — когда же они пріѣдуть-то!

— Господа, извѣстно — иронизировалъ Антонъ Михайловъ, — може мундиръ лѣтній не готовъ, али въ кіятеръ сходить не успѣлъ, вотъ и не спѣшить.

— Извѣстно, чего торопиться, — подладилъ въ тонъ ему Данило, — дѣлай свое дѣло, а мужики потерпятъ, подождутъ, имъ не привыкать стать.

— Всякому терпѣнью мѣра есть. У насъ вся душа вымоталась, — съ раздраженіемъ заявилъ Матвѣевъ, — у людей озимь зеленѣетъ, а у насъ нѣтъ, люди подъ яровое пахать будутъ, а мы вокругъ сараевъ ходи, чего они тамъ чешутся?

— Что, попались? — злорадствовали надъ отрубными общинники, — подождите, еще не то будетъ.

Въ этотъ моментъ насмѣшки были очень чувствительны. И они возымѣли свое дѣйствіе. Компаніоны Михайлы Платонова, вдругъ, опять задумали отказываться.

— Правда, нечего въ волки лѣзть, будемъ жить, какъ жили.

— Да, вѣдь, и въ обществѣ придется землю дѣлить.

— Ну, что-жъ, и раздѣлимъ, всѣмъ поровну. Хорошо, такъ хорошо, плохо такъ плохо, а то запутаютъ, какъ васъ, и не выпутаешься.

Вотъ стало можно и выгонять скотину. Міръ собралъ сходку и рѣшилъ свою выгонять. Къ нимъ пришелъ Михайло Платоновъ съ своей компаніей и сталъ просить принять ихъ къ себѣ.

— Не примемъ, — заорали Печниковы, — коли вздумали отъ міра прочь, такъ и гоните, куда хотите.

— Не можете не принять, они еще не выдѣлились.

Загорѣлся споръ, по дѣло, все-таки, кончилось тѣмъ, что новую партію выдѣляющихся міръ принялъ къ себѣ, только взялъ съ нихъ за это полведра водки. На страстной недѣлѣ они выгнали свой скотъ, а нашъ еще стоялъ на дворѣ, и когда его можно будетъ выпустить въ поле, никто не зналъ.

— Ну, видно ихъ не дождешься, — сказалъ однажды Матвѣевъ. Что-жъ намъ теперь дѣлать? Давайте, отгородимъ себѣ выгонъ, да и погонимъ. Границы мы знаемъ.

— Какъ бы чего не вышло, — усомнился было Селиверстъ.

— Ничего не выйдетъ, вотъ посмотри.

Всѣ съ этимъ согласились. Пошли, отгородили выгонъ, и передъ праздниками выпустили и мы скотъ на свои участки. Міръ, къ нашему удивленію, нисколько этому не противодѣйствовалъ.

Когда скотина обошлась въ полѣ, мужики немного оправились, и забота ихъ стала пропадать. Начались предположенія насчетъ пашни.

— Что-жъ, если онъ за Святую не пріѣдетъ, то и пахать такъ поѣдемъ, — сказалъ Селиверстъ. Въ Середѣ такъ и сдѣлали. Ждали, ждали столбовъ, не дождались, разъѣхали сами межи, да и стали пахать.

И намъ приходилось дѣлать по примѣру Серединскихъ…

Землемѣры пріѣхали только въ маѣ, работая съ прохладцей, какъ и прошлогодніе. Они опять прожили почти все лѣто. За это время, мое судебное дѣло прошло снова въ съѣздъ и опять въ мою пользу. Послѣ этого мой надѣлъ укрѣпили, потомъ выдѣлили Михаилу Платонова съ его товарищами, но на этомъ дѣло и остановилось. Больше охотниковъ выдѣляться не нашлось ни въ нашемъ обществѣ, ни въ сосѣднихъ. И по всему уѣзду пропалъ какъ-то интересъ къ новой формѣ землепользованія. Кто же этому виноватъ? Можетъ быть, это разрѣшитъ самъ читатель.

С. Семеновъ.
"Современникъ", кн.V—VI, 1911