Легенды о происхождении власти (Доувес Деккер; Чеботаревская)

Легенды о происхождении власти
автор Эдуард Доувес Деккер, пер. Александра Николаевна Чеботаревская

Оригинал: нидерландский. — Перевод опубл.: 1861. Источник: Мультатули. Повести. Сказки. Легенды. — СПб.: «Дело», 1907. — С. 25. • Отрывок из «Любовных писем»

Первая легенда о власти

— Брат мой, о, ты, который выше меня, достань мне с дерева гранату. Она, как красавица с полуоткрытыми устами, улыбается мне из-за огненных цветов и тёмной зелени. Видишь, она вполне созрела и даже раскололась, и пурпуром горят края раны, которою она старается привлечь меня. Мне страстно хочется достать эту гранату, о, брат мой! Ты, который выше меня, протяни руку и сорви, чтобы я мог её съесть!

Брат исполнил просьбу, и младший мог есть.

Вскоре после этого старший брат пошёл бродить по полям и увидел дикую козу, спустившуюся с гор в долину, и искавшую своего козлёнка.

— Не видал ли ты моего козлёнка, — сказала коза, обращаясь ко льву, — ты живёшь в долине и знаешь все тропинки, столь мучительные для моих слабых ног, с раздвоенными копытами?

— Брось искать козлёнка, — отвечал лев, — и приди ко мне, чтобы я тебя съел.

И лев сделал, как сказал.

— Зачем ты съел козу, искавшую своего козлёнка? — спросил у льва старший брат.

— Ты слышал, как она жаловалась на неприспособленные ноги, — отвечал лев. — Разве я поступил неправильно, съев её?.. Посмотри на мои когти, как они «приспособлены»! Взгляни, какие у меня зубы! Вот почему я съел козу!

Юноша задумался и посмотрел на свои руки, которые были длинны, крепки и мускулисты. Он счёл их настолько «приспособленными», что… решил заставить младшего брата служить себе.

Когда младший брат снова попросил нарвать плодов, то он ему ответил:

— Взгляни на мои руки! Не сказал ли ты, что твоими ты не можешь достать гранаты? Служи мне, а не то я тебя съем!

С этой минуты младший брат стал служить старшему. Но он не радовался открытию, которым старший брат был обязан льву.

Так это осталось и до сих пор.

Вторая легенда о власти

Вольтер сказал: «Если бы не было Бога, то пришлось бы его выдумать». Само собою разумеется! Всякая власть от Бога. Кто хочет власти, хочет Бога. Кто нуждается во власти, в авторитете, тот создаёт себе Бога. Так поступали Моисей, Конфуций, Заратустра, Нума, Колумб, Кортес. Так поступали народные вожди, авгуры, волшебники, жрецы. Так поступает и в наше время всякий, кто хочет властвовать. Количество богов, поэтому столь же велико, как число желаний. Для каждого нового желания новый бог.

Голлоуэй превращает в богов неизвестных врачей, которые приказывают вам покупать его пилюли. «Так хочет Господь», говорит Моисей; «так хочет доктор Такой-то», говорит Голлоуэй. «Будьте послушны и покупайте». И оба прибавляют: «Иначе вы погубите душу».

Одна служанка пошла гулять с детьми своего господина. Ей приказали хорошенько смотреть за ними. Но, подите ж, дети были непослушны и разбежались, так что её присмотр и заботы были ни к чему.

Тогда она из «ничего» создала чёрную собаку, которая должна была искусать каждого ребёнка, не желавшего оставаться вблизи неё. И дети страшно испугались этой собаки, и стали послушны, и не отходили от неё. В глубине сердца она взглянула на бога, которого создала и нашла, что он хорош.

Дети же, вследствие постоянного страха перед собакой, лишились рассудка.

В таком виде они остались и по сей день.

Третья легенда о власти

Один путник вёз много золота и серебра. Из боязни разбойников он запасся оружием. За ним во множестве следовали его слуги, которых было больше, чем всех разбойников в стране, вместе взятых. Он был так хорошо вооружён, и у него была такая хорошая свита, что целое войско не могло бы отнять у него его сокровищ.

Некоторые разбойники, не знавшие этого, пробовали нападать на него, но потом долгое время раскаивались, если не погибали от меча тут же.

Один разбойник, умудрённый примером собратьев, попросил совета у святого отшельника, который знал всё, так как долго прожил в одиночестве.

— Что мне делать, святой человек, чтобы овладеть сокровищами путешественника?

— Средство простое, — отвечал благочестивый отшельник. — Накинь ему на шею верёвку, которую я тебе дам, и тогда он не сможет оказать никакого сопротивления. Он повелит слугам преклониться перед тобою до земли и дать тебе то, чего ты хочешь.

Как предсказал святой отшельник, так и случилось. И путнику, и всем, сопровождавшим его, пришлось при этом очень плохо.

Эта верёвка звалась «вера», и сохранила свою силу вплоть до нынешнего дня.

Четвёртая легенда о власти

— Скажи, отец, почему солнце не падает вниз?

Отец смутился, потому что не знал, почему солнце не падает, и наказал сына за то, что сын его смутил.

Дитя испугалось отцовского гнева и никогда не спрашивало больше родителя ни о том, почему солнце не падает, ни о многих других вещах, которые ему однако страстно хотелось знать.

Это дитя никогда не превратилось в мужчину, не смотря на то, что прожило на свете шесть тысяч лет… нет, даже гораздо больше.

Дитя осталось тупым и неразумным и по сей день.

Пятая легенда о власти

— Куда, о Филоинос? — спросил Гидор товарища, которого встретил на улице Афин.

— Тороплюсь выпить три меры плохого вина, которое ожидает меня у безобразнейшей из моих трёх любовниц, — отвечал Филоинос, пошатываясь.

Он был пьян.

— Пойдём со мною, вина с тебя достаточно, а любовниц, боюсь, чересчур много.

— Три, Гидор, три! Так сказал учитель. Три… сказал он!

— Учитель говорил не о вине и не о гетерах, пойдём со мною…

— Он сказал: три!

И Филоинос упал в третий раз за этот вечер. Но на этот раз он уже не поднялся.

В таком положении он остался и по сей день.

Шестая легенда о власти

У родителей появился на свет первый ребёнок. Мать была в восторге, отец также не мог на него насмотреться.

— Но, скажи мне, Гений, всегда ли он останется маленьким? — спросила мать, и прибавила: — сама не знаю, хочу ли я этого, или нет! Я очень желала бы видеть его взрослым, но мне было бы жаль, если бы он изменился настолько, что я не смогла бы уже носить его на руках и кормить грудью.

— Твоё дитя станет взрослым человеком, — сказал Гений. — Оно не долго будет питаться твоею грудью. Настанет время, когда ты не сможешь носить его на руках.

— О, Гений, — воскликнула испуганная мать, — неужели моё дитя уйдёт от меня? Научившись бегать, оно уйдёт от меня? Что сделать мне, чтобы дитя не ушло от меня, когда научится ходить?

— Люби твоё дитя, — сказал Гений, — и оно не уйдёт от тебя.

Так оно и было! Так оно в течение некоторого времени и оставалось. Но в конце концов народилось много детей. И многим родителям было тяжело любить всех этих детей.

Тогда выдумали заповедь, которая, как многие заповеди, должна была заменить собою любовь. Легче дать заповедь, чем дать любовь. «Чти отца твоего и матерь твою»!

Но несмотря на это, дети покидали родителей, как только выучивались ходить. К заповеди прибавили обещание: «Да долголетен будешь на земли».

После этого некоторые дети остались у родителей. Но они остались не так, как разумела первая мать, когда спрашивала у Гения: «Что мне делать чтобы дитя не покинуло меня, как только выучится ходить?»

Так всё это осталось и по сей день.

Седьмая легенда о власти

«Первым королём был счастливый воин», — сказал Вольтер, но я не знаю, правда ли это.

Столь же возможно, — даже более, чем столь же, — что первым королём был некто, водивший знакомство с отшельниками, одолжавшими верёвки.

Следующий рассказ однако вполне согласен с истиной.

Кратес обладал громадной силой. Большим или средним пальцем он ломал брустверы из дубов и мог одним ударом убить тринадцать врагов. От его кашля загорался воздух, а луна начинала колебаться уже при одной мысли его о движении.

В силу всех этих заслуг Кратес сделался королём.

Поцарствовав некоторое время, он умер.

У маленького Кратеса, его сына, была английская болезнь, что однако не помешало ему пожелать сделаться королём после отца, обладавшего такою силой.

Он сел на кресло, назвал его троном и сказал:

— Я — король!

— Почему ты — король? — спрашивал народ, который был ещё глуп и не имел понятия о престолонаследии.

— Потому что моя мать жила в одной хижине со старым Кратесом, который теперь умер.

Он собственно сказал: дворце, но то была хижина.

Народ не был знаком с логикой, и когда Кратес II говорил: «Идите ко мне!», все разбегались. Когда он говорил: «Уходите!», то все бежали к нему сломя голову. Короче говоря, авторитет был расшатан, а Кратес № 2 был слишком недогадлив, чтобы проводить свою волю путём противоположных приказаний.

В оппозиционной газете того времени было написано следующее:

«Зачем, о кривоногий и неразумный Кратес № 2, зачем занимаешь ты место человека, который двадцать лет тому назад жил в одной хижине с женщиной, тебя родившей? Встань и освободи место и не говори „уйди“ или „подойди“, словно ты настоящий, старый Кратес! Где ограды из дубов, которые ты сломал одним пальцем? Месяц не двигается с места, хотя бы ты в эту минуту думал о разверстии всей вселенной! Ты не можешь убить и блохи, и твоё чихание не причиняет пожара. Сойди и предоставь место другому, который умеет проделывать все эти полезные вещи!»

Так говорила оппозиция.

Кратес, по всей вероятности, был бы принуждён покинуть стул, названный им троном, если бы старая нянька не обратилась со следующими словами к народу:

— Внимай мне, о народ, ибо я нянчила маленького Кратеса, когда он был ещё гораздо меньше, чем теперь! Когда он родился, его отец помазал себе голову маслом, и одна капля масла упала также на голову моего питомца. Поэтому нет нужды в том, чтобы он ломал стены, шатал месяц, причинял кашлем пожары. Говорю вам…

Но красноречивой няньке не пришлось кончать. Вывод было сделать так легко, что весь народ (и редакция оппозиционной газеты всех громче) воскликнул в один голос:

«Да здравствует помазанник!»

Кратес остался на кресле, которое он назвал троном.

На нём сидит он и по сей день.

Восьмая легенда о власти

Тюгатер доила коров отца и доила их хорошо, ибо молоко, приносимое ею домой, давало больше масла, чем то молоко, которое приносили домой её братья. Я открою тебе причину, слушай внимательно, Фэнси, чтобы ты знала, если тебе когда-нибудь придётся доить коров. Рассказываю это однако не для того, чтобы побудить тебя доить коров, как Тюгатер, а чтобы указать тебе на пример её братьев, доивших хуже, чем сестра, а поступавших вследствие этого лучше, или по крайней мере умнее!

Задолго до прибытия на пастбище доильщиц коровы толпятся у решётки, с нетерпением ожидая минуты, когда их освободят от излишка молока, который они накапливают в сущности для телят. Люди же съедают телят, считая себя вправе на это, и тогда у коров образуется излишек молока в вымени.

Что же случается, когда коровы тупо ожидают у решётки? В это время наиболее лёгкие части молока: сливки, жир, масло, поднимаются кверху, удаляясь от сосцов. Тот, кто выдаивает терпеливо, до конца, приносит домой жирное молоко; тот же, кто торопится, оставляет сливки.

Тюгатер никогда не спешила, а её братья торопились вечно.

Каждый из них претендовал на нечто бо́льшее и лучшее, чем доение отцовских коров. Она же никогда об этом праве не думала.

— Отец выучил меня стрелять из лука, — говорил один из братьев. — Я могу жить охотой и хочу постранствовать по свету и поработать на себя.

— Меня он выучил ловить рыбу, — говорил другой. — Я был бы глуп, если бы доил вечно чужих коров.

— Мне он показал, как делаются лодки, — восклицал третий. — Я срублю дерево, сяду в него и поплыву по воде. Мне хочется узнать, что лежит по ту сторону озера!

— Мне хочется жить с белокурой Гюной, — заявлял четвёртый, — и иметь собственный дом и доильщиц, которые доили бы моих коров.

Таким образом, у каждого брата было своё желание, своё стремление, была своя воля. Планы эти так увлекали их, что у них не оставалось времени выдаивать сливки, которые коровы меланхолически должны были хранить в себе, без пользы себе и людям.

Что касается Тюгатер, то она выдаивала всё, до последней капли.

— Отец, — воскликнули однажды братья, — мы уходим от тебя!

— А кто же будет доить коров? — спросил отец.

— Но… Тюгатер!

— А что, если и у неё явится желание постранствовать по свету, половить рыбу, поохотиться? Если ей также придёт в голову поселиться вместе с каким-нибудь белокурым или темноволосым человеком и иметь собственный дом со всем, что с этим связано? Без вас я могу обойтись, а без неё нет… потому что молоко, приносимое ею, — самое жирное.

После некоторого раздумья, сыновья ответили:

— Отец, не учи её ничему! Тогда она всю жизнь будет доить твоих коров. Не показывай ей, как натянутая тетива, будучи спущена, выбрасывает стрелу: и у неё не явится желания охотиться. Пусть она не знает, что рыба проглатывает острый крючок, когда он искусно скрыт в приманке, — и ей не захочется закидывать удочки или сети. Не учи её, как выдалбливают дерево, чтобы переплыть в нём на другой берег озера, и она не будет стремиться на противоположную сторону. Пусть она никогда не узнает, что совместно с белокурым или темноволосым человеком можно иметь свой дом и всё, что к нему относится! Не рассказывай ей никогда об этом, отец, и она останется навсегда с тобою, и молоко твоих коров будет жирно по-прежнему. А сыновей твоих отпусти, отец, каждого в ту сторону, куда его тянет!

Так говорили сыновья. Но отец, человек очень осторожный, сказал:

— Эх, разве можно помешать ей узнать то, чему я не буду её учить? Что будет, когда она увидит голубую стрекозу, плывущую по воде на древесной веточке? Когда натянутая нитка на её станке, внезапно оборвавшись, отбросит с силою челнок? Когда на берегу ручья она сама увидит рыбу, которая с неловкостью прожоры, желая схватить юркого червячка, поймается на колючий узел прибрежного тростника? Когда, наконец, весною она найдёт гнёздышко, свитое жаворонками в душистом клевере?

Снова задумались сыновья, и затем сказали:

— Всё это ничего ей не раскроет, отец. Она слишком глупа, чтобы от знания перейти к желанию. И мы ничего не знали бы, если бы ты не просветил нас.

— Нет, Тюгатер не глупа, — возразил отец. — Я боюсь, как бы она сама не узнала того, что вы узнали только с моей помощью. Нет, Тюгатер, вовсе не глупа!

После раздумья, на этот раз более продолжительного, сыновья сказали:

— Отец, внуши ей, что для девушки знать, понимать и желать — грех!

На этот раз осторожный отец остался доволен. Он отпустил сыновей, кого на рыбную ловлю, кого охоту, кого на поиски приключений, кого жениться…

Но Тюгатер он запретил знать, понимать и желать. И она в наивности и простоте своей продолжала доить его коров.

Так всё это осталось и по сей день.

Девятая легенда о власти

Гассан торговал финиками на улицах Дамаска. Говоря, что он торговал, я собственно хочу сказать, что он их не продавал, ибо его финики были так мелки, что никто не хотел их покупать.

С досадой и завистью глядел он на то, как покупатели поддерживали богатого Ауледа, жившего на циновке неподалёку от него. Все, имевшие высокие хоромы, жили в Дамаске на циновках, так как не имели над собою крыши. Богатство Ауледа заключалось также не в домах, а в саде, который был так плодороден, что росшие в нём финики были втрое крупнее обыкновенных. Поэтому всякий, кто проходил мимо, покупал финики у Ауледа, а не у Гассана.

В это время в город пришёл дервиш, обладавший большою мудростью, но не имевший пищи. По крайней мере ему приходилось свои познания обменивать на кушанья, и мы увидим, какую пользу извлёк из этой мены Гассан.

— Дай мае поесть, — повелел ему дервиш, — тогда я сделаю для тебя то, чего не в состоянии сделать ни один калиф. Я устрою, что народ будет покупать у тебя финики, ибо я сделаю их более крупными, чем финики Ауледа. Как велики они у Ауледа?

— Увы, о дервиш, посланный мне Аллахом — целую твои ноги, — финики Ауледа — да пошлёт ему Аллах судороги! — втрое крупнее обыкновенных фиников. Вступи на мою циновку, сядь, скрестив ноги, будь благословен и научи, что мне сделать, чтобы мои финики были крупнее, и чтобы народ покупал их у меня.

Гассан мог бы спросить, почему дервиш, одарённый такою силой, нуждается в пище. Но насмешничать Гассан не любил. Он поставил перед гостем варёную кожу — всё, что у него оставалось от украденного козлёнка.

Дервиш поел, и насытившись, сказал:

— Финики твоего соседа втрое крупнее обычных… как же должны быть велики твои финики, о Гассан, сын неведомого мне отца?

Гассан подумал с минуту и сказал:

— Да пошлёт тебе Аллах детей и скота! Я хотел бы, чтобы мои финики были втрое крупней тех, в какие ты мог бы их превратить.

— Хорошо, — сказал дервиш. — Взгляни на эту птицу, привезённую мною с далёкого Востока. Скажи ей, что каждый из твоих фиников равняется трём твоим финикам.

— Да наградит тебя Аллах жёнами и верблюдами, о дервиш, — но разве поможет, если я скажу птице то, чего нет?

— Делай, как тебе говорят, — ответил мудрец. — На то я и дервиш, чтобы ты меня не понимал.

Гассан пожелал птице, чтобы у неё выросли длиннейшие перья и назвал её птицею Рох. Но то не была гигантская птица Рох восточной мифологии. То была маленькая птичка, похожая на ворону, с болтливым языком и подпрыгивающей походкой. Дервиш вывез её с о. Суматра, куда она была завезёна купцами, приехавшими морем из страны, где люди похожи на негров, хотя это и далеко от Африки. Гассан назвал её птицей Рох, так как знал что всякий, от кого чего-нибудь ждут, делается важным. И наоборот. Когда кому что-либо нужно от другого, то он съёживается и унижает себя. Таков в Дамаске был обычай.

— Я — твой раб, о птица Рох! Отец мой был собака, а каждый из моих фиников по величине равняется трём моим финикам!

— Хорошо, — сказал дервиш. — Продолжай так и чти Аллаха!

Гассан так и сделал. Он боялся Аллаха и твердил птице постоянно о том, что его финики непомерно крупны.

Добродетель вскоре была награждена. Не успел ещё калиф в третий раз повелеть лишить жизни всех обитательниц своего гарема… не успела ещё ни одна мать снарядить как следует свою дочь на рынок в Константинополь… не успел ещё Гассан поймать ни одного заблудшего козлёнка, как вдруг птица сказала:

— Мой отец — собака…

Этого не нужно было говорить, по она повторила слова Гассана…

Отец мой собака… да вырастут у тебя длиннейшие перья… финики Гассана-сына…

Не знаю, как звали отца Гассана, да дело и не в этом…

Финики Гассана втрое крупнее самих себя!

Были в Дамаске люди, возражавшие против этого. Но это продолжалось не долго. В голосе птицы было нечто, колебавшее воздух особенным образом, и влиявшее на преломление лучей. Финики росли, росли… в глазах публики!

А птица продолжала твердит:

— Финики Гассана втрое крупнее своей обычной величины!

И финики всё росли! Люди чуть не давили друг друга, чтобы добиться случая поесть этих фиников.

Аулед впал в бедность. Гассан накупил много козлов и козлят и построил крышу над своей циновкой. Он стал очень честен и считал позором, когда кто-нибудь, не имея собственных козлят, съедал у него козлёнка. Он продолжал по прежнему бояться и чтить Аллаха.

Своим благочестием и богатством он обязан был маленькой птичке, твердившей беспрестанно одно и то же и превращавшей, благодаря частому повторению, — ложь в правду. Все находили финики Гассана крупными, все спешили их покупать, все…

За исключением самого Гассана, который втихомолку запасался ими у Ауледа, у которого он был теперь единственным покупщиком.

Так всё это осталось и по сей день.

Десятая легенда о власти

На берегу моря, между Восточной Фрисландией и рекою Шельдой, лежит разбойничье государство…