Легенда о происхождении одесситки (Дорошевич)/ДО

Легенда о происхожденіи одесситки
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 189.

Когда всесильный Магадэва создалъ міръ вмѣстѣ съ людьми, онъ далъ торжественный обѣтъ не создавать больше никогда ничего и поднялся на седьмое небо, чтобъ отдохнуть.

Предъ его сомкнувшимися вѣждами ужъ проносились небесныя грезы, Магадэва ужъ видѣлъ божественные сны, когда его одежды тихо коснулся крыломъ великій Брама.

— Что случилось, — вскричалъ Магадэва, открывая вѣщія очи, — и что за шумъ доносится оттуда, съ земли? Ужъ не вырвался ли ураганъ изъ лѣсовъ Индостана и не несется ли по землѣ, разрушая все на пути? О, какъ я счастливъ! Не реветъ ли то океанъ, поднявшійся изъ бездны и пославшій могучіе отряды волнъ взять приступомъ землю. О, какъ я счастливъ!

— Нѣтъ, повелитель неба и земли! — отвѣтствовалъ Брама, — то не ураганъ реветъ надъ землею, не океанъ поетъ побѣдную пѣснь. То… люди зѣваютъ отъ скуки.

— Отъ скуки?! — насмѣшливо усмѣхнулся Магадэва. — Скука происходитъ отъ отсутствія дѣла. Отсутствіе дѣла — свобода. Я слишкомъ много далъ людямъ свободы. Хорошо же, я превращу ихъ въ рабовъ! Они забудутъ у меня, что такое свобода. Имъ некогда будетъ зѣвать, потому что у нихъ будетъ хлопотъ полонъ ротъ. Они не будутъ больше одиноки.

Магадэва вспомнилъ грезу, которую онъ видѣлъ во снѣ, и создалъ женщину.

Индіанку.

Прекрасную дочь его возлюбленной страны.

Она родилась въ часъ заката, когда солнце золотитъ послѣдними лучами весь міръ, и оттого ея смуглое тѣло золотистаго цвѣта.

Стройная, какъ пальма, гибкая, какъ ліана ея родины, она взглянула на расцвѣтающіе цвѣты лотоса, и оттого ея глаза сдѣлались прекрасными.

Знойная дочь знойнаго юга, она признаетъ только одного бога — Страсть, и служитъ ей.

Извивающіяся змѣи выучили ее сладострастнымъ танцамъ; у пестрыхъ птицъ, порхающихъ въ чащѣ ліанъ, она научилась пѣснямъ любви.

Рожденная въ таинственномъ сумракѣ священныхъ лѣсовъ, она стыдлива, скромна, боязлива, какъ газель, а подъ темнымъ бархатнымъ пологомъ ночи вся отдается кипучей страсти, предоставляя звѣздамъ любоваться каждымъ изгибомъ ея прекраснаго тѣла.

Звѣзды глядятъ и горятъ отъ восторга.

— Вотъ вамъ подруга, — сказалъ Магадэва индусамъ, — изъ культа любви вы сдѣлайте поклоненіе божеству. И пусть женщины, отдавшія всю свою жизнь на служеніе страсти, считаются священными, и сами брамины пусть возьмутъ на себя заботу объ этихъ баядеркахъ.

И Магадэва отлетѣлъ въ другую страну, гдѣ солнце жжетъ сыпучіе пески.

Гдѣ отъ палящей жажды гибнутъ человѣкъ и животное.

Гдѣ одинокія пальмы не даютъ прохлады и тѣни отъ знойныхъ, палящихъ лучей.

— Здѣсь моя бѣдная, маленькая индіанка въ одинъ день потеряла бы всю свою красоту, — улыбнулся Магадэва, — она загорѣла бы и отъ жары превратилась бы въ уголь. Надо дать этимъ бѣднякамъ женщину, которая не могла бы загорѣть.

И онъ создалъ негритянку.

Черную, какъ погашенный уголь, но горячую, какъ раскаленный.

Солнце льетъ на нее свои жгучіе лучи, и оттого зной живетъ въ ея душѣ.

Бѣшеная страсть, отъ которой сгораетъ она подъ знойными лучами солнца, сверкаетъ въ ея глазахъ.

Магадэва далъ ей большія чувственныя губы, манящія негра для поцѣлуя, и чтобъ хоть нѣсколько скрасить ея безобразную черноту, далъ ей сверкающіе бѣлые зубы.

Она не могла ужъ больше загорѣть, а чтобы оставить ей больше времени на служеніе сжигающей ее страсти, Магадэва повелѣлъ ей ходить безо всякаго платья и даже далъ ей завитые отъ природы волосы.

Тогда Магадэва помчался на сѣверъ, холодный, пасмурный и негостепріимный.

— А, англичане! — воскликнулъ онъ, увидѣвъ въ туманѣ ненавистныхъ ему людей съ рыжими волосами. — Вы, которые поработили мою прекрасную Индію и сдѣлали рабами моихъ добрыхъ индусовъ! Поистинѣ вы стоите того, чтобы я наказалъ васъ, создавъ вамъ англичанокъ! Вы любите море, — такъ пусть же ихъ объятія напоминаютъ вамъ холодную воду!

И онъ создалъ бѣлокурую англичанку, безъ страсти въ сердцѣ, безъ яркаго румянца желаній на бѣлыхъ щекахъ.

— Вы любите лошадей, — и пусть она своими большими зубами постоянно напоминаетъ вамъ о лошади!

И Магадэва улетѣлъ съ туманнаго, непривѣтливаго сѣвера отдохнуть своей божественной душой на благодатный югъ.

Онъ пронесся надъ Италіей, страной мраморныхъ старыхъ дворцовъ и нищихъ, развалинъ и бѣдности.

— У этихъ бѣднягъ, — сказалъ Магадэва, — нечѣмъ прокормить своихъ женъ. Имъ и самимъ нечего ѣсть. Я долженъ создать имъ такихъ женщинъ, которыя бы сами себѣ могли найти пропитаніе.

И онъ наградилъ итальянокъ прекрасными голосами и умѣньемъ танцовать.

— Пусть эти люди разбредутся по свѣту въ поискахъ за кускомъ насущнаго хлѣба, а чтобы ихъ не томила вдали тоска по родимой землѣ, пусть въ глазахъ ихъ женщинъ отразится прекрасное небо Италіи и всегда напоминаетъ имъ о родномъ небѣ далекой отчизны.

— Что за люди живутъ здѣсь? — спросилъ Магадэва, взмахнувъ крыльями и въ одинъ мигъ переносясь въ дальній край.

— Этотъ городъ — Москва, — отвѣтилъ Брама, — онъ населенъ купцами, которымъ всего кажется мало. Ихъ отличительная черта — жадность…

— Хорошо, — засмѣялся Магадэва, — они жадны, такъ мы пошлемъ имъ самую толстую женщину на свѣтѣ!

И Магадэва создалъ московскую купчиху, — такую, что даже московскій купецъ, увидѣвъ ее, не пожелалъ ничего большаго и сказалъ:

— Вотъ это въ самый разъ!

Магадэва взмахнулъ крыльями и умчался изъ города жадныхъ мужей и толстыхъ женъ въ далекій, шумный край.

— Подъ твоими ногами великая Франція, могучій повелитель неба и земли, — сказалъ Брама, — шумная, вѣчно ничѣмъ недовольная Франція. Вѣчно стремящаяся куда-то вдаль, впередъ! Передъ тобой ея сердце — Парижъ!

— Хорошо, — сказалъ Магадэва, — рѣшивъ пошутить надъ людьми, создавъ имъ женщину, я подшучу и надъ французами, создавъ имъ парижанку. Пусть она будетъ республикански свободна въ правахъ, но деспотъ въ душѣ. Пусть она требуетъ себѣ безпрекословнаго повиновенія, неограниченной преданности. Пусть она создаетъ революцію за революціей въ семейной жизни. Пусть будетъ прекрасной, какъ Франція, измѣнчивой, какъ ея исторія, блестящей и легкомысленной, какъ Парижъ. Пусть она такъ же часто мѣняетъ друзей дома, какъ палата — министерства. И отягощаетъ бюджетъ своего мужа, какъ военныя издержки страну. А мода, которой она будетъ непрестанно поклоняться и служить, пусть будетъ измѣнчива такъ же, какъ системы вооруженій. Каждый день пусть приноситъ что-нибудь новое и разорительное. Но пусть, при всемъ этомъ, она наполнитъ весельемъ свой домъ, какъ Франція наполняетъ весельемъ весь міръ.

— Пусть будетъ по-твоему! — сказалъ Брама.

И среди пѣны кружевъ и шелка появилась на свѣтъ парижанка.

— О, этой странѣ не нужны женщины, — сказалъ Магадэва, переносясь въ сосѣднюю страну: — это земля, гдѣ люди все свое время проводятъ за кружками пива въ пивной. И я, право, затрудняюсь, что имъ лучше создать: женщину или новый сортъ пива.

— Создай имъ женщину, великій Магадэва, — сказалъ Брама: — если у нихъ не будетъ женщинъ, они пойдутъ ихъ завоевывать къ сосѣдямъ, внося всюду разгромъ и разрушеніе.

— Хорошо, — сказалъ Магадэва, — я готовъ подшутить и надъ этимъ философомъ-народомъ. Чтобы сидѣть цѣлые дни дома одной, мы создадимъ ее неповоротливой и неуклюжей. Блѣдною, какъ пильзенское пиво, но съ румянцемъ въ щекахъ, какъ будто въ него прибавили немножко мюнхенскаго. Чтобы ей не было скучно одной, дадимъ ей способность плакать и штопать мужу чулки. Пусть она будетъ только сентиментальной, потому что, возвратившись изъ пивной, ея мужъ долженъ прямо заваливаться спать

— Но она заплыветъ жиромъ, могучій повелитель неба и земли! — замѣтилъ Брама.

— Для моціона создадимъ ей вальсъ, медлительный, меланхолическій танецъ, который можно танцовать, готовясь подарить міру новаго германца и думая о мужѣ, сидящемъ въ пивной.

— Я думаю, они останутся довольны такою женой!

— Да, но такъ какъ жены будутъ оставаться постоянно однѣ, ихъ нужно для безопасности одарить добродѣтелью.

И онъ съ чисто божественной щедростью одарилъ нѣмокъ добродѣтелью.

И усталый Магадэва спустился въ Венгрію утолить жажду токайскимъ виномъ.

Напиткомъ боговъ.

Божественнымъ нектаромъ, который сочится въ подставленныя чаши изъ переспѣвшихъ гроздьевъ ароматныхъ виноградныхъ лозъ.

— Напитокъ, достойный, чтобы его вкусилъ Магадэва! — воскликнулъ онъ, осушая старинную чашу. — Онъ родитъ желанья. Создадимъ же имъ женщинъ съ пламенными глазами, горящими страстью. Пусть ихъ смуглыя лица примутъ золотистый отблескъ этого вина, которымъ индійскій богъ утолилъ палящую жажду. Мы дадимъ имъ кипучую искрометную кровь, — и пусть поцѣлуй ихъ опьяняетъ, какъ вино. Какъ лоза пусть будетъ гибокъ ихъ стаяъ, и какъ спѣлые гроздья пусть будутъ прекрасны онѣ!

И, вдохновенный токайскимъ виномъ, Магадэва создалъ дочерей Венгріи.

— Я помню еще одинъ народъ, — задумавшись, сказалъ Магадэва, — съ грустными лицами и задумчивыми глазами. Отпечатокъ вѣковой тайны лежитъ на блѣдномъ лицѣ ихъ. Гдѣ они?

— Они разсѣяны по всему свѣту, потерявши отчизну, — отвѣтилъ Брама, — оттого-то и грустны ихъ лица и задумчиво-печальны глаза. О далекой странѣ, гдѣ среди цвѣтущихъ луговъ струится серебристый Іорданъ, полны они думой. О городѣ, куда народы свозили мраморъ, порфиръ, яшму и ароматы востока, вспоминаютъ они о золотомъ храмѣ. Туда, въ глубь исторіи, когда они были царями востока, устремлены ихъ грустные, задумчивые взоры, — и вотъ тайна, которая написана на ихъ лицѣ. О родинѣ далекой думаютъ вѣчные странники.

— Такъ пусть знойная страсть ихъ женъ напоминаетъ имъ о знойной родинѣ! — воскликнулъ Магадэва. — Воистину, мнѣ жаль этого народа! Пусть вѣрность, страстная преданность женъ утѣшитъ ихъ въ несчастьи, заставитъ позабыть изгнаніе. Пусть будутъ ихъ женщины стройны, какъ кедры родимаго Ливана, — и достойны быть воспѣты въ пѣснѣ, которую всѣ народы назовутъ царицей всѣхъ пѣсенъ, «пѣснью пѣсней». Пусть звѣздами путеводными сверкаютъ ихъ глаза, и любовь, и ласка, и тихая грусть пусть свѣтится въ нихъ.

И онъ создалъ израильтянокъ, стройныхъ, какъ юный кедръ Ливана, съ глазами, въ которыхъ сверкаютъ звѣзды полунощнаго неба, знойныхъ, какъ ихъ далекая, покинутая родина, съ черными косами, которыя тяжело падаютъ назадъ, какъ змѣи, готовыя обвить любимаго.

— Веселая страна танцевъ и шутки! — улыбнулся Магадэва, пролетая по сѣверу. — Здѣсь владѣютъ шпагой и танцуютъ и весело шутятъ, осушая стопы дѣдовскаго, стариннаго меда. Создадимъ имъ подругу! Веселую, какъ они. Пусть, какъ медъ, она кружитъ имъ голову. Съ крошечной ножкой, которая не знаетъ усталости въ танцахъ. Пусть немного вина входитъ въ ея башмачокъ, изъ котораго они будутъ пить ея здоровье. Они и такъ будутъ достаточно опьянены ея граціей, изяществомъ, кокетствомъ. Крошечную ручку дадимъ ей, достойную того, чтобъ ласково погладить эти выхоленные, красивые усы. Вѣчной веселой улыбкой озаримъ ея лицо и дадимъ ей зубы, какъ жемчугъ, чтобъ она могла всегда улыбаться! Смѣхъ пусть дрожитъ въ ея глазахъ, а гибкій станъ ей дадимъ для того, чтобъ ускользать отъ своего лихого кавалера въ огненномъ танцѣ. Пусть она любитъ свою родину, гдѣ ее чтутъ какъ идола!

И Магадэва создалъ изящную, граціозную, чарующую польку.

Надъ могучей страной земледѣльцевъ пролетѣлъ Магадэва и сказалъ:

— Я далъ имъ женщину, могучую, какъ они. Тихую и покорную, какъ они, спокойную и ласковую, чтобъ давать имъ отдыхъ въ часъ утомленья. Пусть ея могучій станъ не боится работы, безмятежный миръ сіяетъ въ глазахъ, поступь будетъ тверда и рѣшительна, а косой пусть обовьетъ она милаго въ часъ, когда обовьетъ его руками и онъ прильнетъ къ ней на грудь.

И Магадэва создалъ русскую женщину и спустился на веселые берега голубого Дуная.

— Здѣсь народъ дешевизны! Они любятъ, чтобъ за гульденъ всего было много. Создадимъ имъ женщину, которою они остались бы довольны. Пусть она будетъ весела, какъ берега голубого Дуная, но полна, какъ кружка пива.

И Магадэва создалъ вѣнку, у которой всего было много, и вѣнскій стулъ, крѣпкій, изъ гнутаго буковаго дерева, чтобъ онъ могъ выдержать ея тяжесть.

Потомъ онъ понесся въ Испанію.

— Страна, гдѣ любятъ пѣть такъ же, какъ и драться. Мы дадимъ имъ женщину, которая своей пляской будетъ зажигать ихъ кровь. Пусть въ честь ея звенятъ серенады, — и это будетъ для нихъ достаточнымъ поводомъ кончать другъ съ другомъ добрымъ ударомъ навахи! Кромѣ этого, имъ ничего не нужно, развѣ только хорошую сигару! Наградимъ же ихъ женщинъ умѣніемъ крутить сигаретки!

Магадэва промчался и надъ сонной Турціей.

— Дома съ маленькими окнами и таинственной тишиной внутри. Пусть въ дымѣ кальяна предъ ихъ обитателями, словно греза послѣ гашиша, предстанетъ одалиска, полуобнаженная, съ дразнящимъ танцемъ, истомой и лѣнью въ движеніяхъ. Пусть будутъ ихъ женщины лѣнивы и страстны. Пусть онѣ не дѣлаютъ шага изъ дома и въ тиши гарема пусть разжигаются ихъ мечты.

Всѣ страны облетѣлъ Магадэва, вездѣ шутя надъ людьми свою божественную шутку: создавая женщину.

— Все! — сказалъ онъ, утомившись.

— Ты забылъ еще одинъ городъ, — напомнилъ Брама, — Одесса, — она лежитъ на прекрасномъ берегу Чернаго моря.

— Кто населяетъ этотъ городъ?

— Люди разныхъ племенъ.

— Такъ пусть же женщины этого города совмѣщаютъ въ себѣ качества женщинъ различныхъ странъ. Я усталъ творить. Возьмемъ по достоинству отъ каждой женщины и создадимъ одесситку.

И онъ создалъ ее, изящную какъ польку, стройную какъ еврейка, немного полную какъ вѣнка, чуть-чуть сентиментальную какъ нѣмка, съ глазами, много обѣщающими, какъ венгерка, легкомысленную и измѣнчивую какъ парижанка.

Такъ была создана женщина — эта шутка боговъ.