К характеристике Монтескьё (Камаровский)/РМ 1889 (ДО)

К характеристике Монтескьё
авторъ Леонид Алексеевич Камаровский

Опубл.: 1889. Источникъ: az.lib.ru • *) Рѣчь, произнесенная съ нѣкоторыми сокращеніями 16 января 1889 г. въ засѣданіи юридическаго общества, посвященномъ памяти Монтескьё.
Текст издания: журнал «Русская Мысль», кн. III, 1889.

Къ характеристикѣ Монтескьё *).

• ) Рѣчь, произнесенная съ нѣкоторыми сокращеніями 16 января 1889 г. въ засѣданіи юридическаго общества, посвященномъ памяти Монтескьё.

Восемнадцатаго января (н. ст.) наступившаго года исполнилось двухсотлѣтіе со дня рожденія Монтескьё. Произведенія великаго писателя могутъ быть лучше всего, поняты лишь послѣ того, какъ ознакомишься съ его жизнью и съ его временемъ. Вотъ почему и намъ слѣдуетъ начать съ біографическихъ свѣдѣній о чествуемомъ нами мыслителѣ.!

Жизнь Монтескьё раздѣляется его знаменитымъ путешествіемъ по Европѣ (1728—31 гг.) на два періода: къ первому — относится его юношество и практическая дѣятельность при судѣ (парламентѣ) въ Бордо. Но уже въ это время онъ прославилъ себя, хотя и скрылъ свое имя, изданіемъ Персидскихъ писемъ (1721 г.). Во второмъ періодѣ онъ изучаетъ общественный и политическій строй Европы не по книгамъ только, но знакомясь непосредственно съ лицами и учрежденіями. Болѣе всего произвели I на него впечатлѣніе Италія и Англія, что въ связи съ его предшествовавшими занятіями и личными симпатіями побудило его написать два его капитальнѣйшихъ труда: Размышленія о причинахъ величія и паденія Рима (1734 г.) и Духъ законовъ (1748 г.).

I.

По своему рожденію, положенію и убѣжденіямъ Монтескьё принадлежалъ, къ аристократіи^[1]. Это имя онъ принялъ впослѣдствіи отъ своего дяди, передавшаго ему, вмѣстѣ съ своимъ состояніемъ, мѣсто одного изъ президентовъ въ высшемъ бордосскомъ судѣ. До того же полное его имя было: Charles Louis de Secondât, baron de la Brède. Онъ родился 18 января 1689 г. въ средневѣковомъ феодальномъ замкѣ «de la Brède», отстоящемъ на 15 километровъ къ юго-востоку отъ Бордо. На фронтонѣ этого замка, сильно укрѣпленнаго и расположеннаго въ живописной мѣстности, красовался девизъ, вполнѣ идущій и къ нашему мыслители: Virtutem fortuna secundat. На его характерѣ отразились многія черты, отличавшія его родителей и его родину, въ тѣсномъ смыслѣ, Гасконію. Жители, ея были извѣстны остроуміемъ, смѣлостью, не особенною разборчивостью по отношенію въ нравственнымъ принципамъ и любовью въ индивидуальной свободѣ, которую они ставили выше всего. Имъ были, — говоритъ Віанъ, — одинаково ненавистны и деспотизмъ, не считающійся съ частными интересами, и демократія, подчиняющая дѣла политикѣ. Предпочтенія, по ихъ мнѣнію, заслуживало такое правительство, которое, защищая каждаго, никого бы, однако, не стѣсняло.

Въ крови предковъ Монтескьё должны были заключаться идеи протестантизма и политической свободы. Самъ онъ говоритъ, что происходилъ отъ дворянскаго рода, хотя не особенно громкаго, но считавшаго себѣ уже два съ половиною вѣка. Предки^[2] его, съ материнской стороны, происходили изъ Англіи и вмѣстѣ съ Генрихомъ IV перешли изъ протестантства въ католичество.

Отецъ Монтескьё былъ человѣкъ религіозный и образованный, а мать его, умершая въ молодыхъ, годахъ и когда нашему автору было только 7 лѣтъ, считалась образцомъ христіанскихъ добродѣтелей^[3]. Она особенно славилась своею благотворительностью, что перешло и на ея сына. Овдовѣвъ рано и не имѣя возможности дать сыну надлежащее образованіе дома, отецъ помѣстилъ его въ коллегію Juilly, близъ Mo, считавшуюся дворянами лучшимъ заведеніемъ того, края. Тамъ Монтескьё (1700—11 гг.) основательно ознакомился съ писателями и жизнью древняго міра и проникся уваженіемъ въ ученію стоиковъ, которое онъ ставилъ выше всѣхъ другихъ философскихъ системъ^[4]. Къ этому времени, когда ему было 22 года, относится его первая работа, поставившая себѣ цѣлью доказать, что язычники, по своему невѣрію, все-таки, не заслуживаютъ вѣчнаго осужденія, и которая, какъ думаютъ, по настояніямъ его отца, никогда не была напечатана. По тѣмъ же настояніямъ, Монтескьё обратился, окончивъ первоначальное образованіемъ изученію правовѣдѣнія. Цѣлые дни проводилъ онъ надъ чтеніемъ отечественныхъ законовъ, источниковъ римскаго и каноническаго нрава съ безчисленными къ нимъ комментаріями на латинскомъ, греческомъ, мѣстномъ и французскомъ языкахъ. Но уже тогда въ немъ инстинктивно сказался будущій авторъ законовъ. «Когда я вышелъ изъ коллегіи, — разсказываетъ онъ самъ, — мнѣ дали въ руки сборники законовъ. Я старался найти ихъ духъ (l’espirit)».

Уже послѣ смерти отца (1713 г.) Монтескьё женился (въ 1715 г.) на пѣвицѣ Жаннѣ Лартигъ, хотя некрасивой, но симпатичной и богатой. Она быліа кальвинистка и поэтому, вслѣдствіе строгаго преслѣдованія тогда во Франціи протестантовъ, вѣнчаніе совершено, какъ будто обѣ стороны принадлежали къ католической церкви. Отъ этого брака у Монтескьё родилось трое дѣтей — сынъ и двѣ дочери. Сынъ отличался образованіемъ и многими почтенными чертами, хотя и вовсе не наслѣдовалъ генія отца, который, однако, по странному отцовскому увлеченію, ставилъ его выше себя и любилъ Даже съ нимъ совѣтоваться насчетъ своихъ сочиненій^[5].

Но любимицей Монтескьё была его младшая дочь, Денизъ, очень на него похожая и дѣятельная его сотрудница, при слабости его зрѣнія, по разнообразнымъ и самымъ серьезнымъ его чтеніямъ и работамъ. Преданіе утверждаетъ, что Монтескьё не любилъ своей жены; безспорно только, что, какъ французъ и человѣкъ XVIII в., онъ любилъ вращаться: въ обществѣ образованныхъ эмансипированныхъ женщинъ и его отношеніями къ высокопоставленной М-lle Clermont были вызваны, хотя и галантныя, но посредственныя произведенія: Храмъ въ Гнидѣ и Путешествіе въ Паѳосъ. Почти одновременно съ женитьбой Монтескьё выступилъ въ практической дѣятельности судьи. Въ 1714 г. онъ былъ сдѣланъ совѣтникомъ бордосскаго парламента, а чрезъ два года однимъ изъ его президентовъ (président à mortier) вслѣдствіе смерти одного богатаго, бездѣтнаго дяди, который, какъ мы уже говорили, передалъ ему вмѣстѣ съ своимъ именемъ и помѣстье, и видное мѣсто въ судѣ города Бордо. Тогда эти мѣста покупались, но подъ условіемъ, однако, чтобы лица, ихъ пріобрѣтавшія, отличались нравственными качествами и способностью къ дѣламъ. Это дѣлало ихъ, замѣчаетъ Віанъ, столь же почетными, какъ любыя государственныя должности въ наши дни, и много содѣйствовало поддержанію въ Именитыхъ родахъ, наслѣдственно отъ отца къ сыну, высокаго уровня знанія, честности и патріотизма. Спеціально Въ родѣ Монтескьё мѣсто, о которомъ мы говоримъ, было куплено прадѣдомъ нашего мыслителя. Гюенскій парламентъ, во главѣ котораго онъ теперь сталъ, по значенію и обширности подвѣдомственнаго ему округа, считался Тогда третьимъ во Франціи и раздѣляйся на пять отдѣленій или палатъ. Онъ состоялъ изъ ста членовъ^[6] и долженъ былъ, въ своей дѣятельности, руководствоваться не только римскимъ правомъ и французскими законами, но и мѣстными обычаями, составлявшими не менѣе десяти системъ съ такимъ же числомъ особыхъ видовъ судебной практики. Парламенты до революціи были въ меньшемъ числѣ, чѣмъ современныя апелляціонныя палаты, но пользовались большимъ значеніемъ и Назывались суверенными^[7].

Для Монтескьё эта судебная должность, которую онъ исполнялъ съ большимъ безпристрастіемъ, усердіемъ и знаніемъ въ продолженіе 12 лѣтъ (1714— 26), была новымъ счастливымъ случаемъ для основательнаго изученія и сравненія законовъ, но на этотъ разъ со стороны ихъ практическаго примѣненія. Съ тѣмъ вмѣстѣ онъ убѣдился, однако, въ своей неспособности къ этой карьерѣ: «что касается, — пишетъ онъ, — моего мѣста президента, то характера я очень прямаго; я довольно понимаю сущность вопросовъ, но самой процедуры разумѣть не могъ. Впрочемъ, я серьезно о томъ старался, но меня болѣе всего отталкивало то, когда я замѣчалъ въ глупцахъ эту способность, мнѣ не дававшуюся». Ему сильно мѣшала также прирожденная застѣнчивость, которую онъ называетъ «бичомъ» своей жизни и которая препятствовала ему говорить публично. Къ этому періоду относятся его нѣкоторыя рѣчи, сказанныя въ судѣ, а также нѣсколько небольшихъ работъ, сдѣланныхъ для академіи Бордо, избравшей его въ свои члены въ 1716 г. Онъ занимался одно время съ увлеченіемъ естественными науками, но долженъ былъ съ ними разстаться, потому что слабость зрѣнія не дозволяла ему производить опыты съ должною точностью. Но и эти занятія не прошли для него безслѣдно: естествознаніе, — говоритъ его біографъ, — научило его наблюдать факты, собирать и располагать ихъ и, дѣлая изъ нихъ извѣстные выводы, подчинять ихъ идеямъ. Въ 1728 г., послѣ первой неудавшейся попытки, Монтескьё былъ принятъ во французскую академію.

Самымъ капитальнымъ, однако, произведеніемъ его въ эту эпоху были Персидскія письма, напечатанныя анонимно въ Голландіи въ 1721 г., но писавшіяся въ продолженіе 9 лѣтъ (1711—20). Они имѣли громадный успѣхъ, но были на нѣкоторое время запрещены во Франціи.

II.

Путешествіе но Европѣ отмѣчаетъ начало втораго періода въ жизни Монтескьё. Тогда путешествія были не такъ легки, не столь распространены, какъ въ наши дни. Ѣздили медленнѣе, но научались большему. Монтескьё пространствовалъ по Европѣ три года (1728—81). Изъ этого времени онъ посвятилъ Англіи 18 мѣсяцевъ. Располагая большими денежными средствами, въ сообществѣ образованныхъ людей (графа Вальдграва и лорда Честерфильда), онъ старался вездѣ узнать страны, которыя посѣщалъ, знакомиться съ ихъ порядками и учрежденіями и сойтись съ людьми, которые по своему положенію или талантамъ занимали выдающееся мѣсто. Путь его лежалъ на Вѣну, Венгрію и Бѣлградъ. Отсюда онъ повернулъ въ Италію, которая произвела на него сильное впечатлѣніе. «Лишь тамъ, — говорилъ онъ, — мнѣ открылись глава на искусства, о которыхъ я дотолѣ не имѣлъ понятія» Въ Италіи онъ останавливался болѣе или менѣе долго въ Венеціи, во Флоренціи и въ Римѣ. Видъ развалинъ древняго Рима внушилъ ему мысль заняться изученіемъ его политическихъ судебъ. Чрезъ Швейцарію, прирейнскія страны и Голландію онъ направился въ Англію, страну, которую, по его мнѣнію, «болѣе всего полезно посѣщать». Оставаясь тутъ довольно долгое время и, благодаря хорошимъ знакомымъ, введенный въ общество изъ самый тогдашній политическій міръ Англіи, онъ на мѣстѣ впервые ощутилъ то глубокое уваженіе къ ея государственнымъ формамъ, которое и вызвало впослѣдствіи въ Духѣ законовъ мастерской очеркъ ея конституціи.

Это путешествіе было для него благотворнымъ во всѣхъ отношеніяхъ, потому что онъ руководился не однимъ любопытствомъ, но и сочувствіемъ къ тому, что видѣлъ и изучалъ. «Когда я посѣщалъ чужіе края, — пишетъ онъ самъ, — я чувствовалъ къ нимъ влеченіе, какъ къ чему-то родному, принималъ участіе въ ихъ судьбахъ и всегда желалъ имъ лучшей доли».

По окончаніи этого путешествія Монтескьё удалился въ свой родовой замокъ Ла-Бредъ и здѣсь, въ поэтическомъ уединеніи {Монтескьё любить всячески украшать родное гнѣздо. Въ 1752 г., приглашая къ себѣ одного изъ своихъ друзей, онъ пишетъ: "Я не знаю болѣе прекраснаго сельскаго уединенія, какъ Ла-Бредъ. Пріѣзжайте же на него взглянуть:

«Bunt mihi coelicolae, sunt caetera numina Fauni».}, посвятилъ свои послѣдніе годы размышленіямъ и непрестаннымъ работамъ. Онъ вынесъ изъ Англіи не только идеи политической свободы, но и любовь къ образу жизни англійской аристократіи. Это сказалось въ новомъ, на англійскій манеръ, распланированіи обширнаго парка, прилегавшаго къ его замку, а равно въ изысканной, нѣсколько важной манерѣ себя держать, въ его костюмѣ и т. п. Монтескьё былъ весьма практичный, опытный хозяинъ: свое безъ того значительное состояніе онъ увеличилъ строгою бережливостью (его; даже упрекали, едва ли основательномъ скупости) и введеніемъ улучшенныхъ способовъ обработки земли (наприм., разведеніемъ виноградниковъ). Съ своими подчиненными обходительный, онъ нерѣдко отзывался на ихъ нужды и оказывалъ имъ помощь.

Въ 1734 г. вышли его знаменитыя Размышленія о причинахъ величія и паденія Рима^[8]. Въ сжатомъ, мастерскомъ очеркѣ, раздѣленномъ на 23 главы, онъ бросаетъ взглядъ на политическія судьбы Рима въ продолженіе всей его 22-хъ вѣковой исторіи (до паденія Константинополя). Выше мы видѣли, что Италія и спеціально Римъ произвели на него сильное впечатлѣніе. «Римъ древній и современный, — пишетъ онъ, — меня всегда восхищаетъ». А въ другомъ мѣстѣ: «Никогда нельзя разстаться съ римлянами; даже теперь, въ ихъ столицѣ, невольно покидаешь новые дворцы и устремляешься къ развалинамъ, подобно тому, какъ глазъ, отдохнувъ на блестящей зелени луговъ, ищетъ утесы и горы». Позднѣйшая критика указала на многочисленные фактическіе пробѣлы и неточности въ этомъ твореніи, но мы, вмѣстѣ съ Нибуромъ, должны причислить его къ лучшимъ, когда-либо написаннымъ политическимъ сочиненіямъ о Римѣ^[9].

За этимъ вторымъ, классическимъ произведеніемъ послѣдовало, черезъ 14 лѣтѣ, третье, еще болѣе примѣчательное, которому, можно сказать, Монтескьё посвятилъ лучшіе годы своего творчества, — Духъ законовъ. Не менѣе 23 лѣтъ работалъ онъ надъ этою книгой (1724—47), доставившею ему лестный титулъ «законодателя народовъ».

До сихъ поръ еще, — говоритъ его біографъ, — каменная лѣстница въ лѣвомъ флигелѣ его замка Ла-Бредъ ведетъ насъ, въ бель-этажѣ, въ обширную библіотечную залу, на фронтонѣ которой читаемъ: «Hic mortui docent vivos mori». Здѣсь хранилась большая чаетъ библіотеки Монтескьё, весьма богатой сочиненіями по юриспруденціи, филологіи, богословію, естествознанію, даже по медицинѣ и искусствамъ. Изъ залы двѣ двери вели: въ небольшой кабинетъ съ каминомъ и въ домашнюю часовню {Надъ входною къ ней дверью было начертано:

«Ton Dieu surtout aime d’amour extrême,

Et ton prochain comme toi-même».}. Два окна, не дававшія много свѣта, открывали видъ на живописную мѣстность съ ея смѣнявшимися лугами, лѣсами, каналами и селеніями. Въ этой громадной залѣ, напоминавшей убранствомъ феодальную эпоху, съ своею часовнею, питавшею религіозныя размышленія, съ библіотекою, подобранною для юриста и политика, и съ видами на окрестность, говорившими о ландшафтахъ Англіи, — въ этой-то залѣ Монтескьё диктовалъ Духъ законовъ.

Современники говорятъ, что, по причинѣ слабости глазъ, онъ вынужденъ былъ постоянно обращаться къ содѣйствію секретаря. Погруженный въ думы, онъ часто диктовалъ медленно, съ большими остановками, но то, что разъ было написано, онъ тщательно обрабатывалъ въ стилистическомъ отношеніи, не измѣняя сущности высказанныхъ идей. Оставшіяся послѣ него рукописи свидѣтельствуютъ о громадности его чтеній и предварительныхъ работъ^[10]. Онъ имѣлъ обыкновеніе читать всегда съ перомъ въ рукахъ и дѣлать либо на поляхъ книгъ, либо въ особыхъ тетрадяхъ свои замѣчанія и размышленія. Это, конечно, самый практическій способъ работы, если дѣлается систематически. Замѣчено, что иногда самыя легкія и пустыя книги наводили его на наиболѣе Глубокія мысли.

Окончивъ свое твореніе, Монтескьё, прежде чѣмъ предать его гласности, пожелалъ узнать, на счетъ его, мнѣнія своихъ друзей. Первое чтеніе Духа законовъ онъ сдѣлалъ самъ въ Бордо у президента Барбо въ присутствіи сына и аббата Гуаско. Чтеніе это затѣмъ повторилось въ Парижѣ, въ болѣе обширномъ кругу знакомыхъ. Интересны свѣдѣнія о впечатлѣніи, произведенномъ этимъ чтеніемъ^[11].

Сильуэттъ посовѣтовалъ предать книгу Монтескьё огню; Кребильонъ и Фонтенелль — не печатать ее, ибо она не соотвѣтствуетъ утонченности французской литературы; Гельвецій даже мотивировалъ свой неодобрительный отзывъ: «Авторъ занятъ болѣе оправданіемъ ходячихъ идей, нежели установленіемъ новыхъ и болѣе полезныхъ. Когда философы разсѣютъ мракъ, окружающій устарѣлые предразсудки, другъ нашъ Монтескьё утратитъ славу мудреца и законодателя, чтобы остаться простымъ чиновникомъ, дворяниномъ и героемъ салоновъ. Мнѣ больно за него и за человѣчество, которому онъ могъ бы лучше послужить».

Монтескьё, выслушивавшій всегда терпѣливо возраженія своихъ друзей, къ счастію, дѣлалъ имъ уступки въ подробностяхъ и мелочахъ, не сдаваясь, въ цѣломъ. «Президентъ, — утѣшалъ его Барбо, — пусть они говорятъ, не понимая васъ; печатайуе — и вы пойдете далѣе ихъ». Къ этому совѣту друга должно присоединиться и потомство. Монтескьё резюмируетъ этотъ споръ, словами: «Въ случаѣ успѣха, произведеніе мое будетъ этимъ обязано своему предмету; впрочемъ, полагаю, у меня не было недостатка и въ нѣкоторомъ талантѣ».

Духъ законовъ вышелъ въ свѣтъ въ 1748 г. въ Женевѣ при содѣйствіи пастора Верне. За границей это сочиненіе встрѣтило несравненно болѣе сочувствія, чѣмъ во Франціи, гдѣ оно на первыхъ порахъ было даже запрещено и вызвало много нападокъ и возраженій^[12]. Это побудило Монтескьё издать въ 1750 г. брошюру: Въ защиту «Духа», весьма умѣренную и остроумную.

Въ послѣдніе годы Монтескьё не написалъ уже болѣе ничего капитальнаго^[13]. Онъ скончался въ Парижѣ 10 февраля 1755 г., вдали отъ своей семьи, но окруженный нѣкоторыми друзьями. Изъ разсказовъ ихъ видно, что онъ умеръ христіаниномъ.

III.

Мы старались въ нашемъ бѣгломъ очеркѣ указать на связь между жизнью и твореніями Монтескьё. Не менѣе важно, для пониманія этихъ произведеній, ихъ отношеніе ко времени и средѣ, въ которыхъ жилъ нашъ авторъ.

Персидскія письма^[14], какъ извѣстно, представляютъ тонкую, прозрачную сатиру тогдашней Франціи, управлявшейся регентомъ Филиппомъ Орлеанскимъ. Двое персовъ, умныхъ, наблюдательныхъ, Узбекъ и Рика, путешествуютъ по Европѣ и сообщаютъ свои впечатлѣнія на родину, въ письмахъ ѣдкихъ, злыхъ, но всегда мѣткихъ. Мысли о Персіи и этихъ восточныхъ аллегоріяхъ были внушены Монтескьё Путешествіями Шарденъ и Арабскими сказками, тогда очень модными и которыми онъ зачитывался. Самую же аллегорію онъ выбралъ по той же причинѣ, по которой скрылъ, свое имя и печаталъ свои произведенія за границей, чтобы избѣгнуть безчисленныхъ стѣсненій цензуры. Въ эту эпоху онъ вращался много въ великосвѣтскихъ салонахъ, былъ членомъ клуба Entre-Sol и вотъ онъ, въ этихъ Письмахъ, рисуетъ намъ человѣка салоновъ своего времени съ его блестящимъ внѣшнимъ лоскомъ, но часто съ глубокою внутреннею порчей. Бичуя лицемѣріе во всѣхъ его проявленіяхъ въ области государственной, общественной и религіозной, онъ не щадитъ иной разъ и самыя основы жизни человѣческой. Но уже въ этихъ сатирахъ проглядываетъ будущій авторъ Духа законовъ и слышатся мысли, впослѣдствіи имъ блестяще обоснованныя и развитыя. Размышленія о Римѣ являются не только результатомъ многолѣтнихъ занятій автора классическимъ міромъ, его посѣщенія самого вѣчнаго города, но и времени, послѣдовавшаго во Франціи за регенствомъ. Кардиналъ Флёри, при всемъ его добродушіи и мягкости, не былъ приверженцемъ политической и научной свободы. Писателямъ поневолѣ приходилось воздерживаться отъ разсмотрѣнія національныхъ и современныхъ вопросовъ и приниматься за эпохи отжившія и темы общія и безобидныя. Но это сочиненіе, быть можетъ, было для Монтескьё лучшею подготовительною школой къ его главному произведенію.

Намъ нечего разбирать здѣсь Духъ законовъ. Скажемъ только, что писатели справедливо относятъ его, наравнѣ съ Политикой Аристотеля, къ величайшимъ произведеніямъ политической литературы всѣхъ временъ и прославляютъ Монтескьё, какъ основателя ученія о конституціонномъ государствѣ. Цѣль, которую онъ себѣ поставилъ, была громадна — исторически прослѣдить совокупность существующихъ въ обществѣ отношеній, и неудивительно, что, при стремленіи къ ней, онъ не вездѣ ея достигъ и даже не вездѣ шелъ наиболѣе вѣрными путями. Позднѣйшая ученая критика во многомъ исправила и дополнила его выводы, но никогда не слѣдуетъ забывать, что подобныя произведенія должны быть оцѣниваемы не съ нашей точки зрѣнія, а по всему научному и политическому уровню породившаго ихъ времени. Въ этомъ же отношеніи мы видимъ, что Монтескьё жилъ въ эпоху полнаго разложенія стараго политическаго порядка. Просвѣщенный абсолютизмъ оказался вездѣ на Западѣ несостоятельнымъ. Нашъ авторъ ненавидѣлъ Людовика XIV, ибо, какъ современникъ окончанія его царствованія, онъ видѣлъ, къ какому угнетенію, разоренію, лицемѣрію и застою приведена была тогда Франція. Безнравственные и бездарные министры Людовика XV и его фаворитки расшатали еще болѣе многовѣковое зданіе Французской монархіи, и если она могла еще существовать при нарождавшихся въ обществѣ новыхъ идеяхъ и потребностяхъ, то лишь въ формѣ монархіи умѣренной, конституціонной, типъ которой Монтескьё и нарисовалъ съ англійскаго образца. Главную его заслугу прекрасно характеризуетъ Чичеринъ въ слѣдующихъ словахъ^[15]: «Вездѣ онъ указываетъ на то важнѣйшее въ политикѣ правило, что излишняя сосредоточенность власти, въ чьихъ бы то ни было рукахъ, самодержца или большинства, всегда вредна для государства и грозитъ опасностью гражданамъ. Поэтому въ самой монархіи основное начало мудраго правленія состоитъ въ уваженіи къ самостоятельнымъ тѣламъ и лицамъ. Всякое правительство, старающееся чрезмѣрно усилить свое собственное начало и подавить другіе элементы, идетъ къ деспотизму. Такимъ образомъ, кореннымъ правиломъ государственной жизни должно быть соблюденіе умѣренности, истекающей изъ взаимнаго уваженія самостоятельныхъ политическихъ элементовъ. Эти глубокіе взгляды на политику должны дѣлать сочиненіе Монтескьё настольною книгой всѣхъ правителей, какъ самодержавныхъ, такъ и демократическихъ. Никто, ни прежде его, ни послѣ, не указывалъ такъ тонко и отчетливо на тѣ поползновенія къ деспотизму, которымъ такъ легко подаются власти, не знающія границъ».

Горячо высказываясь за преимущества умѣренной, просвѣщенной монархіи, Монтескьё видитъ въ ней самую существенную гарантію политической свободы гражданъ. Отсюда его знаменитая теорія властей, другъ друга сдерживающихъ и уравновѣшивающихъ. Тѣ же стремленія характеризуютъ его ученіе, когда онъ касается и внѣшнихъ сношеній народовъ. Онъ относитъ международное право къ системѣ положительныхъ законовъ вмѣстѣ съ правомъ государственнымъ и гражданскимъ. Основной принципъ его онъ сводитъ къ тому, что народы должны дѣлать другъ другу въ мирѣ какъ можно болѣе добра, а въ войнѣ какъ можно менѣе зла, насколько это совмѣстно съ ихъ истинными интересами^[16]. Недостаточно отдѣляя эти интересы отъ юридическихъ принциповъ и допуская, по народамъ, различныя системы международнаго права^[17], Монтескьё, однако, высказалъ много дѣльныхъ замѣчаній о завоеваніяхъ. Самою природой для нихъ начертаны извѣстные предѣлы, лежащіе въ способности народовъ ассимилировать себѣ присоединяемыя племена. Бѣда государствамъ, выходящимъ за эти естественныя границы: они тогда безъ пользы истощаютъ свои финансовыя средства и извращаютъ собственный политическій принципъ! Кромѣ того, должно помнить, что большія государства естественно склоняются къ деспотизму. Въ мирѣ онъ видитъ естественный и даже первый законъ, данный людямъ^[18]. Наконецъ, полны глубокаго смысла его слова объ опасностяхъ вѣчнаго увеличенія войскъ: «Новая зараза распространяется по Европѣ: она поразила нашихъ государей, заставляя ихъ содержать безмѣрное число войска. Болѣзнь эта неизбѣжно заразительна, ибо едва одно какое-либо государство увеличитъ свои боевыя силы, всѣ остальныя спѣшатъ сдѣлать то же, такъ что въ результатѣ ничего не получается, кромѣ общаго разоренія. Каждый государь держитъ подъ ружьемъ столько солдатъ, какъ будто народу его угрожаетъ истребленіе, и эти напряженія каждаго противъ всѣхъ называютъ миромъ. Вслѣдствіе этого Европа разорена и мы, несмотря на наши всемірныя богатства и торговыя сношенія, бѣдны. Въ близкомъ будущемъ, идя этимъ путемъ, мы будемъ имѣть только солдатъ и сами мы будемъ похожи на татаръ. Отсюда же вѣчное возростаніе налоговъ»^[19]. Что бы онъ сказалъ про наше время? Обнимая своимъ проницательнымъ взоромъ всѣ стороны политической и общественной жизни, Монтескьё прокладывалъ пути тѣмъ новымъ идеямъ, носителями которыхъ позднѣе явились энциклопедисты, Беккарія, Адамъ Смитъ и др. Но многимъ увлеченіямъ ихъ онъ чуждъ, стоя на исторической почвѣ и сравнивая законы и учрежденія самыхъ различныхъ народовъ и эпохъ.

Изучая его политическія идеи, весьма интересно бросить взглядъ на вліяніе ихъ на послѣдующія поколѣнія. Въ этомъ отношеніи замѣчается какое-то волнообразное движеніе, выразившееся то въ усиленіи, то въ паденіи ихъ авторитета, смотря по различнымъ, смѣнявшимся во Франціи, политическимъ системамъ. Къ славѣ Монтескьё должно отнести, — говоритъ Віанъ, — что его умѣренный и спокойный голосъ не можетъ быть понятъ ни диктаторами, выходящими изъ народныхъ массъ, ни деспотами. За то въ эпохи мирнаго, либеральнаго развитія государственной жизни авторитетъ его поднимался высоко.

Когда Віанъ собирался приступить къ своему классическому труду о Монтескьё, онъ получилъ слѣдующее поощреніе отъ Гизо: «Вы правы, изучая основательно и до мелочей все, что относится до этого писателя. Между всѣми великими умами XVIII столѣтія онъ, полагаю, останется самымъ великимъ на всѣ времена и тѣмъ, идеи котораго спеціально нашъ вѣкъ долженъ болѣе всего изучать и менѣе всего забывать».

IV.

Наружность Монтескьё описываютъ слѣдующимъ образомъ: онъ былъ средняго роста, очень худощавъ. Что-то тонкое и изысканное отмѣчало всю его фигуру, напоминавшую бюсты древнихъ и особенно Цицерона; характерный профиль, лобъ дышалъ величавымъ спокойствіемъ и говорилъ о большой склонности къ анализу; бѣлокурые волосы облегали его съ кокетствомъ, носъ длинный, а выступавшій впередъ подбородокъ свидѣтельствовалъ объ энергіи. Но всего примѣчательнѣе были его глаза, несмотря на ихъ близорукость, полные огня и выразительности.

Что же касается внутренней его оцѣнки, то мы имѣемъ, въ числѣ его различныхъ мыслей, имъ написанный «собственный портретъ». Это — краткая, но мѣткая и глубокая характеристика Монтескьё, какъ человѣка. Хорошаго здоровья, веселаго и счастливаго темперамента, онъ былъ во всемъ строго уравновѣшенная натура. «Я почти никогда, — говоритъ онъ, — не имѣлъ горя и еще менѣе ощущалъ скуки. Машина моя устроена такъ счастливо, что всѣ предметы поражаютъ меня достаточно для доставленія мнѣ удовольствія, но не довольно для причиненія страданія. Занятія всегда составляли для меня главное средство противъ всѣхъ непріятностей жизни, такъ что я никогда не ощущалъ такого горя, которое не было бы смягчено часомъ чтенія. Я отъ природы люблю добро и честь моего отечества, но мало доступенъ тому, что называютъ славою. Всякая мѣра къ общему благу меня радовала въ глубинѣ души. Семью свою я любилъ настолько, что заботился объ ея благѣ во всемъ существенномъ, но отъ мелочей я себя освободилъ. Моимъ постояннымъ правиломъ было не прибѣгать къ помощи другихъ, когда я могъ что-либо сдѣлать самъ, и, благодаря этому, я собственными усиліями и при помощи умѣренности и бережливости увеличилъ мое состояніе, не прибѣгая ни къ какимъ искательствамъ или неправдамъ».

Любя свое отечество и живя добрымъ гражданиномъ, Монтескьё высоко ставилъ общее благо человѣчества: «Еслибы я зналъ, — пишетъ онъ, — что-либо полезное моей родинѣ, но опасное для Европы и для рода человѣческаго, я объявилъ бы это преступленіемъ».

Хотя и воспитанный въ духовной школѣ (des Oratoriens), въ молодости онъ позволялъ себѣ нерѣдко выходки противъ христіанской религіи. Это отразилось и на его Персидскихъ письмахъ. Позднѣе онъ высоко оцѣнилъ нравственное ученіе христіанства и призналъ его громадное воспитательное значеніе для обществъ. Оставаясь на политической почвѣ, онъ въ этомъ смыслѣ и говоритъ въ Духѣ законовъ.

Монтескьё посвящалъ свою жизнь болѣе всего ученымъ работамъ, но онъ любилъ цосѣщать салоны и управлять своими обширными помѣстьями. Умъ начитанный, блестящій, съ гасконскимъ оттѣнкомъ, онъ былъ и артистъ въ душѣ. Отсюда — новая прелесть его произведеній, отмѣченныхъ столько же сильною оригинальною мыслью, сколько и художественною обработкой и красотой слога {Для русскихъ читателей приводимъ главныя сочиненія и монографіи о Монтескьё: D' Alenibert: «Eloge de Montesquieu. — Encyclopédie», 6 vol., 1756.

Voltaire: «Commentaire sur l’Esprit des Lois», 1777—78.

Шнейдеръ: "Рѣчь о «Духѣ законовъ», произнесенная въ Московск. университетѣ, 1782.

Villemain: «Eloge de М.», 1816.

Destutt de Tracy: «Commentaire sur l’Esprit des Lois, suivi d’observations inédites de Condorcet», 1817.

Venedey: «Machiavel, Montesquieu et Roussèau», 1850.

Sainte-Beuve: «Causeries du Lundi», 1852.

Sclopis: «Recherches historiques et critiques sur l’Esprit des Lois», 1857.

Его же: «Etudes sur М.» (Revue de Législation 1870. Juillet — Aôut).

Разборъ его ученія сдѣлали: Mohl («Gesch. u. Litt, der Staatsw». I, 271—276). Geffcken въ «Bluntschli’s Staatewörterb». VI, 765—771. Bluntschli: «Gesch. der Staatsw». 3 Aufl. 1881, S. 298—316. Чичеринъ: «Исторія политическихъ ученій», ч. II, стр. 355—387. Janet: «Histoire de la Science politique», 2 édit. 1872. T. II, p. 437—520. laye: «Etude sur l’Esprit des Lois» («Revue de Dr. Intern.», 1869, p. 161—171). Онъ издалъ соч. Монтескьё въ 7 том. 1877 г. Vian, назв. соч., стр. 242—258. Sorel, еазв. соч., стр. 66—134. Laurent: «Etudes sur l’Histoire de l’Humanité». T. XIII, p. 507—516. Schwarczz: «Montesquieu’s G. Erziehung zum Verfassungspolitiker» («Tüb. Zeitschr». 1884, S. 681—739; — 1886, S. 297—369). Эта работа останавливается на 1731 г., не лишена учености, но написана тяжелымъ языкомъ и проникнута тенденціею всячески развѣнчать Монтескьё, котораго авторъ честитъ различными неуважительными эпитетами.}. Поэтому не утратили они даже до нашего времени ни своего значенія, ни своей красоты.

Графъ Л. А. Камаровскій.

"Русская Мысль", кн. III, 1889

---

1. Лучшую, наиболѣе обстоятельную и прекрасную біографію Монтескьё написалъ Віанъ. Vian: «Histoire de Montesquieu», 2 édit. 1879, съ предисловіемъ Лабуле. Въ прибавленіи: Библіографія о Монтескьё и Похвальное ему слово, написанное его сыномъ.
2. Она были возведены въ дворянство Генрихомъ IV, но замокъ Ла-Бредъ построенъ въ XIII столѣтіи однимъ изъ вассаловъ короля англійскаго.
3. Мужъ ея оставилъ для ея дѣтей (которыхъ у нихъ было шесть человѣкъ), прекрасную ея характеристику, помѣщенную у Віана.
4. «Лишь это ученіе, — говоритъ онъ, — воспитываетъ гражданъ, образовываетъ великихъ людей и возвело на престолъ великихъ императоровъ».
5. Сынъ Монтескьё, изъ скромности называвшій себя просто М. de Secondât, составилъ хвалебное слово своему отцу, напечатанное у Віана.
6. Президентовъ à mortier въ Бордо было два и одинъ главный президентъ. Они составляли съ нимъ одно какъ бы лицо и очень часто его замѣщали. Названіе свое они получили отъ черной бархатной шапочки на головѣ (mortier).
7. Ихъ юрисдикцію и права хорошо опредѣляетъ Віанъ.
8. Напечатаны впервые, какъ и Персидскія письма, въ Голландіи.
9. Віанъ приводитъ мастерской разборъ этого сочиненія, сдѣланный Д’Аламберомъ, и сравниваетъ трудъ Монтескьё съ работами его предшественниковъ: Полибія, Боссюэта, Маккіавелли и др.
10. Послѣ него сохранилось не менѣе шести большихъ томовъ различныхъ, сдѣланныхъ имъ, извлеченій и разсужденій. Въ нихъ много мѣткихъ мыслей. Также нельзя на пожалѣть, что не обнародованъ дневникъ его путешествія.
11. Vian.
12. Оно внесено въ Index запрещенныхъ для католиковъ книгъ въ 1752 г.
13. Кромѣ перечисленныхъ нами, изъ сочиненій Монтескьё заслуживаютъ еще вниманія: Діалогъ Сулла и Эйкратъ; Лцзимахъ; недоконченное Похвальное слово Бервикъ, Различныя мысли и между ними Собственный портретъ и многочисленный письма, изъ которыхъ большинство адресовано къ другу его аббату Гуаско.
14. Хорошій разборъ ихъ можно найти у Sorel: «Montesquieu», 1887 (небольшая, но весьма живо написанная книга).
15. Исторія политическихъ ученій, ч. II, стр. 386.
16. Espr. des Lois. L. I, ch. 8.
17. «Всѣ народа имѣютъ свое международное право, даже ирокезцы, поѣдающіе своихъ плѣнныхъ. Несчастіе только въ томъ, что эти права не покоются на вѣрныхъ принципахъ» (ib.), т.-е. они и не суть международное право, которое никакъ не слѣдуетъ отождествлять съ политическими сношеніями.
18. La paix est la première loi naturelle.
19. L. XIII, ch. 17.