1 октября Шлиссельбург был местом исторического торжества: высочества, преосвященства и превосходительства праздновали двухсотлетие того дня, когда Петр I, взяв «зело жестокий орех» (Нотебург или Орех-город), поздравил подданных «сею викториею». С тех пор Шлиссельбург служит одновременно и «окном в Европу» и … важнейшей государственной тюрьмой.
Празднуйте, празднуйте, господа — сегодня вы еще хозяева положения. Кто поручится за завтрашний день?
Не спокойно ли вы пировали в виду тюремных камней, которые впитали в себя трагическую повесть одиноких героев, павших в борьбе с самодержавием?
Не раскрыл ли вам очей страх перед зловещим для вас завтрашним днем? Если так, то вы должны были видеть, что по крепостным стенам Шлиссельбурга до сего дня бродят неотомщенные тени замученных вами рыцарей свободы. Они взывают о мести, эти страдальческие тени. Не о личной, но о революционной мести. Не о казни министров, а о казни самодержавия.
Сколько негодования будит в груди это «патриотическое» празднество, этот букет «высоких» негодяев, эти лицемерные речи, эти лицемерные клики — на проклятом острове, который был местом казни Минакова, Мышкина, Рогачева, Штромберга, Ульянова, Генералова, Осипанова, Андреюшкина и Шевырева[1], в виду каменных мешков, в которых Клименко удушил себя веревкой, Грачевский[2] облил себя керосином и сжег, Софья Гинсбург[3] заколола себя ножницами, под стенами, в которых Щедрин, Ювачев, Конашевич, Похитонов, Игнатий Иванов, Арончик и Тихонович[4] погрузились в безысходную ночь безумия, а десятки других погибли от истощения, цинги и чахотки.
Предавайтесь же патриотическим вакханалиям, ибо сегодня вы еще господа в Шлиссельбурге!