Въ сентябрьской книжкѣ «Историческаго Вѣстника» напечатана статья г. Сиротинина подъ заглавіемъ «Сандуновы. Очеркъ изъ исторіи русскаго театра». Авторъ пользовался для своего очерка исключительно печатными матеріалами; между тѣмъ, въ архивѣ театральной дирекціи сохранилось нѣсколько любопытныхъ и неизвѣстныхъ свѣдѣній, касающихся Сандуновыхъ, которыя я и сообщаю здѣсь, какъ существенное дополненіе къ статьѣ г. Сиротинина.
Въ половинѣ февраля 1810 года, въ Москвѣ былъ объявленъ бенефисъ Силы Николаевича Сандунова, талантливаго и заслуженнаго актера, мужа знаменитой пѣвицы, Елисаветы Семеновны Сандуновой. Въ бенефисный спектакль, назначенный на 17-е февраля, предположено было дать драму «Кладомира» и оперу «Гостиной дворъ». Бенефиціантъ усердно готовился къ этому представленію, готовились къ нему и другіе артисты, долженствовавшіе принять въ немъ участіе, и въ числѣ прочихъ актеръ Кондаковъ, занимавшій въ «Кладомирѣ» одну изъ главныхъ ролей. Вдругъ, за день или за два до спектакля, тяжко заболѣла жена Кондакова и вслѣдъ за тѣмъ, въ самый день представленія, умерла. Кондаковъ, конечно, не могъ играть въ этотъ день. Тѣмъ не менѣе, анонса объ отмѣнѣ спектакля сдѣлать было некогда, и вечеромъ театръ у Арбатскихъ воротъ началъ наполняться публикою. Театральное начальство (членъ репертуарной части А. В. Арсеньевъ и хозяйственной А. Сухопрудскій) было въ затрудненіи, точно также какъ и бенефиціантъ: — «Кладомира» безъ Кондакова идти не могла, такъ какъ замѣнить его было не кѣмъ, а между тѣмъ публика уже собралась, и приходилось поднимать занавѣсъ. Начать же прямо со второй пьесы — значило обмануть ожиданіе зрителей, которымъ былъ обѣщанъ спектакль не изъ одной, а изъ двухъ пьесъ. Наконецъ, по общему совѣту, было рѣшено замѣнить «Кладомиру» другой драмой, о чемъ и долженъ былъ возвѣстить публикѣ актеръ Зловъ, которому, вмѣстѣ съ тѣмъ, было поручено «объяснить сію перемѣну и причину оной». Исполняя приказаніе начальства, Зловъ вышелъ къ рампѣ и объявилъ о перемѣнѣ спектакля. Объяснить же причину «оной перемѣны» онъ не успѣлъ, такъ какъ въ публикѣ послышалось шиканье и свистъ, и онъ принужденъ былъ поспѣшно удалиться. Такой приступъ ничего хорошаго, конечно, не обѣщалъ и Сандуновъ былъ въ отчаяніи. Но дѣлать было нечего, приходилось начинать" хотя бы и въ ожиданіи афронта. Однако, когда занавѣсъ поднялся, свистки не повторились… Бенефиціантъ успокоился и приготовился къ выходу на сцену. Но, увы! Это было затишье передъ бурей: только-что Сандуновъ появился передъ публикой и произнесъ первыя слова своей роли, какъ зрительная зала огласилась неистовыми свистками и шиканьемъ. Продолжать роль оказалось невозможнымъ: не было слышно ни одного слова. Сандуновъ остановился и ждалъ. Когда, наконецъ, шумъ прекратился, онъ приблизился къ рампѣ и началъ говорить, но не роль, а рѣчь къ зрителямъ… Мы не можемъ, къ сожалѣнію, дословно возстановить то, что говорилъ Сандуновъ: — его рѣчь записана не была. Что касается содержанія этого обращенія къ публикѣ, то вотъ какимъ образомъ излагаетъ его очевидецъ происшествія А. Сухопрудскій въ донесеніи конторѣ дирекціи театровъ отъ 21-го февраля 1810 г. — «Онъ (Сандуновъ) — пишетъ Сухопрудскій, — подошелъ къ оркестру, объяснилъ, что ни двадцатисемилѣтняя служба его на театрѣ, гдѣ онъ отъ публики принимаемъ былъ всегда со знаками благоволѣнія, ни перемѣна спектакля, ни мало не зависѣвшая отъ него, не заслуживала того пораженія, которое онъ неожиданно встрѣтилъ; что сей ударъ, конечно, не можетъ онъ принять слѣдствіемъ общаго мнѣнія публики, но нѣсколькихъ, можетъ быть, неблагорасположенныхъ къ нему людей, и что, впрочемъ, сіе происшествіе заставляетъ его съ женою оставить театръ и служеніе на ономъ; что, наконецъ, сіе изъясненіе его не есть чувство раздраженнаго человѣка, но оправданіе».
Когда Сандуновъ смолкъ, въ театрѣ раздался взрывъ аплодисментовъ, и дружные крики «Право, Сандуновъ! Браво!» нѣсколько минутъ оглашали зрительную залу. Затѣмъ. какъ ни въ чемъ не бывало, Сандуновъ продолжалъ свою роль, «бывъ въ оной нѣсколько разъ аплодируемъ», и спектакль кончился вполнѣ благополучно. Начальство, однако, было недовольно, какъ тѣмъ, что Сандунов} удалосъ успокоить публику безъ его содѣйствія, такъ и самымъ спектаклемъ, въ которомъ была нарушена «благопристойность и подобающая казенному мѣсту тишина». Виновниковъ безпорядка Сухопрудскій и Арсеньевъ рѣшили розыскать и съ этою цѣлью обратились къ московскому оберъ-полиціймейстеру Ивашкину и полиціймейстеру Волкову, прося ихъ открыть свистуновъ и принять мѣры, «посредствомъ коихъ могъ бы быть императорскій театръ обезпеченъ отъ подобныхъ происшествій». Сдѣлавъ это и сочинивъ донесеніе обо всемъ петербургскому начальству, Сухопрудскій и Арсенъевъ полагали, что дѣло кончено. Что касается заявленія, сдѣланнаго Сандуновымъ передъ публикою, о намѣреніи вмѣстѣ съ женою оставить сцену, то ему не думали придавать какого-либо значенія, полагая, что это была минутная вспышка оскорбленнаго самолюбія. Но это было не такъ. Сандуновъ не отказывался отъ своего намѣренія, и еще ранѣе, чѣмъ донесеніе конторы было сдано на почту, 21-го февраля, на четвертый день послѣ злополучнаго спектакля, подалъ отъ себя и отъ имени жены въ контору московскаго театра прошеніе, въ которомъ заявлялъ, что какъ онъ, такъ и его жена, «чувствуя слабость силъ, не могутъ болѣе оставаться на службѣ притеатрахъ», и просилъ «всѣ имѣющіяся у нихъ изъ пьесъ игранныя ими роли приказать, кому заблагоразсуждено будетъ, отъ нихъ принять» и его, Сандунова. равно какъ и жену его, «актерами болѣе не числить». При этомъ Сандуновъ предлагалъ конторѣ сдѣлать съ нимъ разсчетъ въ слѣдовавшихъ ему съ женою деньгахъ «за бытность при театрѣ», и додать ему остающуюся сумму «къ числу денегъ, заплоченныхъ уже конторою за наемъ у него актерами и актрисами дома».
Принявъ это прошеніе и не рѣшаясь предпринять что-либо самостоятельно, московская контора препроводила его} одновременно съ своимъ рапортомъ о происшествіи въ театрѣ 17-го февраля, въ С.-Петербургъ, къ главному директору театровъ А. Л. Нарышкину. Въ отвѣтъ на это, черезъ двѣ недѣли было получено отъ главнаго директора «предложеніе», въ которомъ московской конторѣ было сдѣлано замѣчаніе, что «прошеніе отъ Сандуновыхъ къ рѣшительному отпуску принимать ей не слѣдовало», такъ какъ, по существовавшему тогда правилу, прошенія объ увольненіи отъ службы при театрахъ принимались только по истеченіи шестимѣсячнаго срока со дня предварительнаго заявленія объ этомъ. На этомъ основаніи московской конторѣ предписывалось «объявить Сандуновымъ, что до сего времени (т. е. ранѣе 6 мѣсяцевъ) уволены они быть не могутъ». Кромѣ того, директоръ приказалъ: "актеру Сандунову, призвавъ его въ контору, сдѣлать выговоръ, что ему отнюдь не надо было объясняться со сцены съ публикой, тѣмъ болѣе съ выраженіемъ (хотя оно было и общее) о «неблагорасположеніи къ нему нѣкоторыхъ людей». «За оскорбленіе себя — поясняется въ „предложеніи“ — долженъ онъ былъ искать защиты въ присутствіи своего начальства».
Сухопрудскій и Арсеньевъ, конечно, позвали Санцунова въ контору или, какъ тогда называли, «въ присутствіе» и, объявивъ ему рѣшеніе дирекція, сдѣлали выговоръ. Этого Сандуновъ уже не выдержалъ: онъ наговорилъ дерзостей начальству и, придя домой, написалъ новое прошеніе (на этотъ разъ уже прямо въ дирекцію), въ которомъ настаивалъ на увольненіи его самого и жены изъ службы тотчасъ же, безъ всякаго срока. «Должны мы изъяснить, въ разсужденіи предположенія его высокопревосходительства (Нарышкина) о шестимѣсячномъ срокѣ, — писалъ онъ, — по которому якобы приневоливаемся мы пробыть при московскомъ театрѣ въ продолженіе полугода, — что мы, принимаясь къ театру по доброй нашей волѣ, безъ всякихъ условій и обязательствъ, кромѣ дѣла, до представленій театральныхъ касающагося, никакихъ сроковъ къ бытности нашей при театрѣ не назначали и подпискою о шестимѣсячномъ срокѣ никакою не обязывались, а что паче всего, не были даже о семъ, по изъявленію его высокопревосходительства, общемъ правилѣ предъизвѣщены отъ дирекціи, а потому и не можемъ безъ крайняго стѣсненія нашего подвержены быть таковому принужденію, въ противность существующихъ законовъ, ограждающихъ свободу всякаго вѣрноподданнаго, не обвиняемаго ни въ какихъ преступленіяхъ».
Это прошеніе не застало А. Л. Нарышкина въ Петербургѣ. Онъ въ это время уѣхалъ въ Москву. Здѣсь Сандуновъ, увидавшись съ директоромъ, измѣнилъ своему намѣренію вовсе оставить сцену и просилъ о переводѣ его съ женой на службу въ петербургскій театръ, хотя бы и послѣ законнаго шестимѣсячнаго срока, но съ тѣмъ, чтобы въ теченіе этого времени ему не выступать передъ московской публикой. Начальство согласилось на это, и дѣло такимъ образомъ можно было считать оконченнымъ къ общему удовольствію. Вскорѣ затѣмъ А. Л. Нарышкинъ уѣхалъ въ Петербургъ, и вдругъ, неожиданно все снова приняло оборотъ, неблагопріятный для Сандунова. Дѣло въ томъ, что въ Петербургѣ директоръ нашелъ у себя приведенное выше прошеніе Сандунова и, признавъ его «наполненнымъ неприличными выраженіями», разсердился и рѣшилъ наказать дерзкаго актера. Вслѣдствіе этого, онъ взялъ назадъ свое согласіе на то, чтобы Сандуновы въ теченіе шести мѣсяцевъ не выходили на сцену въ Москвѣ и предписалъ московской конторѣ, чтобы Сандуновы непремѣнно «были при театрѣ упражнены въ ихъ должности безъ всякаго послабленія». Въ томъ случаѣ, еслибы они выказали нежеланіе повиноваться этому распоряженію, А. Л. Нарышкинъ приказывалъ «посадить ихъ подъ арестъ» и «сдѣлать» ему «о томъ немедленное донесеніе». Такимъ образомъ, дѣло сводилось теперь къ тому, кто кого переупрямитъ. Конечно, актеру, хотя и любимому публикой и заслуженному, было трудно бороться съ человѣкомъ, облеченнымъ такой властью, какъ Нарышкинъ, и несомнѣнно, въ концѣ концовъ его заставили бы сдѣлать угодное начальству. Но Сандуновъ съ этого момента началъ хитрить и, благодаря этому, сдѣлался неуязвимъ. Прежде всего, когда московская контора, по приказанію директора, потребовала его повѣсткою въ контору для объявленія ему послѣдняго предписанія директора, Сандуновъ являлся и даже не одинъ разъ, какъ требовалось, а троекратно, но все раннимъ утромъ, въ то время, когда члены конторы покоились сномъ въ своихъ квартирахъ. При этомъ всякій разъ, приходя въ «присутствіе», онъ оставлялъ записку съ увѣдомленіемъ, что былъ… Члены конторы не знали что дѣлать. Они бы рады были пожертвовать сномъ и придти въ присутствіе раньше обыкновеннаго, но и это не вело ни къ чему, такъ какъ Сандуновъ не предупреждалъ, когда онъ придетъ, и могъ совсѣмъ не явиться. Чтобы выйти изъ этого затрудненія, рѣшили послать Сандунову вторую повѣстку, съ назначеніемъ часа, въ который онъ долженъ былъ придти въ контору. Но и это ни къ чему не повело. Сандуновъ, получивъ повѣстку, написалъ на ней слѣдующій отзывъ: «Трижды будучи въ конторѣ и не заставъ членовъ оной, на сей разъ явиться не могу за болѣзнію, и бывъ отъ доктора обложенъ шпанскою мухою, а на боку пластыремъ». Контора этимъ, однако, не удовлетворилась и послала къ больному служившаго тогда «по репертуарной части» штабсъ-капитана Стрекалова и театральнаго штабъ-лекаря Смольянскаго съ приказаніемъ удостовѣриться: дѣйствительно ли боленъ Сандуновъ и не можетъ явиться въ контору. Одновременно съ тѣмъ Смольянскому было поручено освѣдомиться относительно состоянія здоровья и Елисаветы Семеновны Сандуновой, такъ какъ мужъ ея, въ своемъ отзывѣ на повѣсткѣ конторы, о ней не упоминалъ. По осмотрѣ оказалось, что С. Н. Сандуновъ страдалъ «спазмами ниже реберъ съ лѣвой стороны», а жена его — весьма распространенною среди пѣвицъ болѣзнью — простудою горла. Такимъ образомъ, вызвать въ контору Сандуновыхъ оказалось невозможнымъ и Сухопрудскій съ Арсеньевымъ рѣшили объявить имъ «предложеніе» директора на дому, пославъ къ нимъ съ этою цѣлью того же штабсъ-капитана по репертуарной части Стрекалова «обще» съ секретаремъ конторы. Въ то же время штабъ-лекарю было велѣно "имѣть наблюденіе и, какъ скоро болѣзнь Сандуновыхъ прекратится, тотчасъ конторѣ донести, чтобы управляющій репертуарной частью могъ принять мѣры, дабы «употребить ихъ въ занятія по должности ихъ»… Но этого не случилось. Сандуновы проболѣли все оставшееся время до истеченія законнаго срока, т. е. болѣе трехъ мѣсяцевъ, не смотря на постоянныя настойчивыя требованія Нарышкина «упражнить ихъ въ ихъ должности». Со времени полученія въ Москвѣ перваго грознаго предписанія директора, т. е. съ половины мая ихъ подвергали постояннымъ медицинскимъ осмотрамъ и каждый разъ послѣ этого начальство принуждено было рапортовать о безуспѣшности своихъ преслѣдованій: соглядатаи неизмѣнно находили Сандунова «лежащаго въ постели, въ видѣ человѣка совершенно нездороваго», а Сандунову «съ обвязаннымъ горломъ, жалующуюся простудою». (Донесеніе отъ 6-го іюня).
Получая рапорты объ этомъ, А. Л. Нарышкинъ выходилъ изъ себя, но подѣлать ничего не могъ. Ему оставалось только дожидаться пока больные поправятся и тогда показать надъ ними свою власть, заставивъ выйти на сцену. Но время шло, а Сандуновы не поправлялись; наоборотъ, состояніе ихъ здоровья все ухудшалось. Въ концѣ іюня они заболѣли уже болѣе серьезно. По крайней мѣрѣ, штабъ-лекарь Смольянскій, посѣтившій ихъ, донесъ, что «господинъ Сандуновъ отъ застарѣвшаго ревматизма боль сильную лѣвой ноги чувствуетъ», а г-жа Сандунова «отъ продолжительности нервическихъ болѣзней больна разслабленіемъ всего тѣла». (Донесеніе 26-го іюня).
Въ томъ же состояніи здоровья засталъ Сандуновыхъ и августъ мѣсяцъ. До истеченія законнаго срока оставалось всего три недѣли, Наконецъ и онъ былъ на исходѣ: оставалось всего три дня. Тогда Московская контора рапортовала Нарышкину, что срокъ[1], назначенный для увольненія Сандуновыхъ, кончается, и просила дальнѣйшихъ приказаній. Въ отвѣтъ на это, предписаніемъ отъ 3-го сентября, т. е. черезъ двѣ недѣли по минованіи срока, директоръ приказалъ: «уволить Сандуновыхъ изъ вѣдѣнія московской театральной конторы и отъ должности», что, конечно, и было исполнено. Такъ Нарышкину и не удалось «упражнить» упрямыхъ артистовъ въ ихъ «должности». Чѣмъ разрѣшилось все это — мы не имѣемъ никакихъ указаній. Извѣстно, что еще много лѣтъ послѣ того Елисавета Семеновна Сандунова служила украшеніемъ русскаго театра. Въ послѣдній разъ она появилась на сценѣ 5-го февраля 1823 года въ Петербургѣ, куда перешла служить еще въ 1813 году, послѣ московскаго пргрома.
Что касается вопроса о томъ, сколько времени она была въ отставкѣ, послѣ увольненія въ 1810 году, то объ этомъ не упоминаетъ ни одинъ изъ ея біографовъ. Изъ разсказа объ одномъ изъ спектаклей въ Москвѣ на Арбатскомъ театрѣ въ 1812 году, сообщаемаго П. Н. Араповымъ въ его «Драматическомъ Альбомѣ» (Москва 1850 г.), видно, что Е. С. Сандунова была въ этомъ году на Московской сценѣ. Но былъ ли вмѣстѣ съ нею на службѣ ея мужъ — мы не знаемъ. Одинъ изъ біографовъ Елисаветы Семеновны, P. М. Зотовъ говоритъ, что «въ домашнемъ быту своемъ она не была счастлива» и что мужъ ея «въ припадкахъ разгульной жизни» употреблялъ съ нею «древнія русскія ухватки»… Тотъ же біографъ утверждаетъ, что Сандунова «черезъ пятнадцать лѣтъ самой бурной супружеской жизни была брошена своимъ невѣрнымъ мужемъ»[2]. Не возражая ничего противъ самаго факта, о которомъ сообщаетъ P. М. Зотовъ, необходимо, тѣмъ не менѣе, сдѣлать хронологическую поправку. Е. С. Уранова, какъ извѣстно, была обвѣнчана съ С. Н. Сандуновымъ въ 1791 году. Исторію этой свадьбы, состоявшейся благодаря императрицѣ Екатеринѣ, повторяютъ всѣ біографы Сандуновой, и здѣсь приводить ее нѣтъ надобности. Такимъ образомъ, если отсчитать съ 1791 года пятнадцать лѣтъ, которыя, по словамъ P. М. Зотова, Елисавета Семеновна жила съ мужемъ, то окажется, что она разошлась съ нимъ около 1806 года; между тѣмъ, изъ документовъ, приведенныхъ въ настоящемъ очеркѣ, видно, что Сандуновы жили вмѣстѣ въ Москвѣ еще въ 1810 году. Когда Сила Николаевичъ Сандуновъ бросилъ свою жену, съ точностью сказать нельзя. Можно лишь предположить, что это случилось ранѣе перехода Елисаветы Семеновны на Петербургскую сцену, состоявшагося въ 1813 году, такъ какъ въ это время ея мужа въ Петербургѣ на службѣ дирекціи не было.
Цѣлью настоящаго очерка было разсказать, на основаніи документовъ, эпизодъ изъ службы Сандуновыхъ на казенной сценѣ, до сего времени не приведенный ни однимъ изъ біографовъ знаменитой пѣвицы и совершенно обойденный историками нашего театра, не смотря на то, что этотъ случай весьма рельефно обрисовываетъ условія службы на казенныхъ сценахъ въ началѣ нынѣшняго вѣка и тѣ отношенія, которыя сложились къ тому времени между театральнымъ начальствомъ и актерами. Писать біографію Сандуновой или ея мужа, точно также какъ и дѣлать оцѣнку ихъ сценической дѣятельности — не входитъ въ кругъ нашей задачи, и мы могли бы ограничиться вышеприведеннымъ эпизодомъ, если бы въ нашихъ рукахъ не было еще нѣкоторыхъ документовъ, касающихся дальнѣйшей службы Е. С. Сандуновой уже въ Петербургѣ, при вице-директорѣ театровъ князѣ П. И. Тюфякинѣ. Эти документы, остававшіеся до сихъ поръ неизвѣстными, всѣ относятся къ 1819 году.
Со времени перехода своего на Петербургскую сцену въ 1813 году, Елисавета Семеновна, не смотря на то, что была уже не молода, продолжала блистать до 1823 года. Оперный репертуаръ ея, по словамъ Р. М. Зотова (на основаніи признанія самой артистки), состоялъ изъ 232 ролей и партій. Вѣнцомъ же ея славы была «Весталка», «лирическая трагедія»[3], поставленная въ первый разъ на русской сценѣ въ Петербургѣ 6-го апрѣля 1814 года[4]. Судя по отзыву того же P. М. Зотова, «Весталка» шла тогда превосходно. «Зрители, — говоритъ онъ, — проливали слезы въ третьемъ актѣ, когда Делія[5] (Сандунова) прощалась съ своими подругами и со свѣтомъ, а во второмъ актѣ, когда она падала въ обморокъ воскликнувъ: „онъ будетъ живъ!“ — холодная дрожь пробѣгала по жиламъ каждаго зрителя. Являлся первосвященникъ (пѣвецъ Зловъ), и допросъ его заставлялъ трепетать. Долго она молчитъ, скрываетъ свою роковую тайну, но, наконецъ, страсть преодолѣваетъ все, и она объявляетъ, что любитъ. Это ея смертный приговоръ»[6] и т. д.
Приведенный отрывокъ, характеризующій впечатлѣніе, произведенное «Весталкой» даже на такого знатока сценическаго искусства, какимъ былъ P. М. Зотовъ, заставляетъ предполагать, что это было произведеніе дѣйствительно выдѣлявшееся по своимъ достоинствамъ во всемъ тогдашнемъ оперномъ репертуарѣ. Сандунова, судя по всѣмъ современнымъ отзывамъ, была въ «Весталкѣ» необыкновенно хороша. Она, какъ мы видѣли, занимала въ ней заглавную роль (весталки). Эту роль черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ постановки «Весталки» она должна была уступить своей соперницѣ Нимфодорѣ Семеновнѣ Семеновой, взявъ себѣ въ той же оперѣ незначительную роль «главной жрицы», — которая, по мнѣнію театральнаго начальства, — болѣе соотвѣтствовала ея преклоннымъ лѣтамъ,
Съ того же приблизительно времени она начала почти исключительно выступать въ роляхъ «благородныхъ матерей» и «комическихъ старухъ» въ операхъ.
Какъ это случилось и что предшествовало появленію Елисаветы Семеновны въ роли «главной жрицы» въ «Весталкѣ», — можно видѣть изъ нижеслѣдующаго.
Въ 1818 году Е. С. Сандунова получала пенсіонъ въ четыре тысячи рублей въ годъ, т. е. въ размѣрѣ полнаго оклада своего жалованья. На основаніи дополнительныхъ правилъ о пенсіонахъ артистамъ, Елисавета Семеновна должна была прослужить въ дирекціи еще два года со дня полученія пенсіона — «изъ признательности», безъ особеннаго жалованья, «исполняя всѣ прежнія свои обязанности». На этихъ основаніяхъ она и заключила съ дирекціею контрактъ на два года, начиная съ 1-го января 1818 года. Вслѣдъ за тѣмъ, по требованію начальства, она особымъ контрактомъ обязалась «играть первыя роли благородныхъ матерей и комическихъ старухъ» съ полученіемъ за то, сверхъ пенсіона, еще по три тысячи рублей въ годъ.
Какъ отнеслась Е. С. Сандунова къ своимъ новымъ обязанностямъ, свидѣтельствуетъ слѣдующее повѣствованіе объ этомъ вице-директора князя Тюфякина въ его предложеніи конторѣ театровъ, отъ 4-го марта 1819 года. "Въ продолженіи слишкомъ года, — писалъ Тюфякинъ, — г-жа Сандунова по новому, вмѣненному въ обязанность ей амплуа, почти вовсе употреблена не была, а ежели и играла нѣкоторыя, весьма малозначущія изъ сихъ ролей, то не по требованію дирекціи, но въ спектакляхъ, данныхъ въ пользу артистовъ, по соглашенію ея на то съ бенефиціантами.
«Хотя же она отзывается, что будто по силѣ послѣдняго контракта играетъ она въ оперѣ „Ромео и Юлія“[7] роль Цециліи, однако, по сдѣланной выправкѣ (справкѣ) оказалось, что сія опера была дана въ первый разъ еще 7-го сентября 1817 года, — слѣдовательно роль ея, прежде 1-го января 1818 г. игранная, входитъ уже въ число тѣхъ ролей, которыя она играла по прежнему своему амплуа, за исполненіе коего, оставаясь два года въ службѣ дирекціи, должна довольствоваться однимъ пенсіономъ».
«Въ намѣреніи дать оперу „Весталку“[8] въ надлежащемъ видѣ — разсказываетъ далѣе князь Тюфякинъ — такъ, чтобы, съ одной стороны, она могла принести желаемую пользу дирекціи, а съ другой — по предстоящей надобности пріуготовить и прочихъ пѣвицъ, дабы не могло встрѣтиться остановки въ ходѣ спектакля, — поручалъ я нынѣ члену репертуарной части коллежскому совѣтнику Кокошкину объявить ей, дабы она, по силѣ послѣдняго ея контракта, приняла на себя въ оной оперѣ роль главной жрицы, принадлежащую къ амплуа первыхъ благородныхъ матерей и во всѣхъ краяхъ Европы игранную всегда первыми, извѣстныхъ талантовъ, сюжетами; но, къ моему крайнему удивленію, за всѣми увѣщаніями, г. коллежскимъ совѣтникомъ Кокошкинымъ ей сдѣланными, она отказалась играть сію роль».
Не довольствуясь этимъ, князь Тюфякинъ пригласилъ Сандунову къ себѣ и старался внушить ей, что она «принятіемъ на себя въ „Весталкѣ“ роли главной жрицы исполнитъ единственно одну изъ тѣхъ обязанностей, за которую ежегодно вознаграждается отъ дирекціи 3-мя тыс. рублей». Это увѣщаніе тоже не подѣйствовало, и Елисавета Семеновна объявила вице-директору, что предлагаемую ей роль играть не будетъ.
Въ виду такого упорства, Тюфякинъ рѣшилъ прибѣгнуть къ строгимъ мѣрамъ. «Находя, что г-жа Сандунова, — писалъ онъ въ контору, — отказалась играть роль, принадлежащую ей по контракту, и тѣмъ самымъ нарушила силу онаго, не остается мнѣ иного, какъ предложить конторѣ, дабы прекращено было съ 4-го генваря 1819 года производство ей, г-жѣ Сандуновой, упомянутыхъ трехъ тысячъ рублей, о чемъ ей и объявить». Въ случаѣ же, еслибы Сандунова отказалась играть роли, «принадлежавшія ей по первому контракту», Тюфякинъ грозилъ пріостановить ей выдачу и пенсіона, и поступить съ ней, какъ съ «артистомъ, не исполняющимъ Монаршую волю, въ Высочайшемъ указѣ, за собственноручнымъ его императорскаго величества подписомъ, изображенную».
О такомъ распоряженіи вице-директора контора, разумѣется, не замедлила объявить Сандуновой, и та черезъ три дня отвѣчала на него письмомъ на имя Тюфякина. Это письмо такъ любопытно, что мы приводимъ его здѣсь цѣликомъ:
"Ваше сіятельство! — писала Елисавета Семеновна. — Третьяго дни получила я изъ конторы дирекціи императорскихъ театровъ копію съ предложенія вашего сіятельства, даннаго вами въ 4-й день сего марта мѣсяца, гдѣ изволите, между прочимъ, изъяснять, будто я въ продолженіи слишкомъ года на роли первыхъ благородныхъ матерей и комическихъ старухъ въ операхъ не была употребляема, а играла нѣсколько изъ сихъ ролей въ бенефисы артистовъ. А за то, что я отказалась нынѣ играть въ оперѣ «Весталка» роль главной жрицы въ бенефисѣ актрисы Семеновой меньшой, вы, называя сіе нарушеніемъ съ моей стороны второго контракта моего, приказали конторѣ дирекціи, дабы прекращено было съ 1-го генваря сего года слѣдующее мнѣ жалованье три тысячи рублей. Позвольте, ваше сіятельство, двадцать семь лѣтъ существующей на сценѣ русскаго театра первой пѣвицѣ и актрисѣ, въ воздаяніе отмѣченныхъ талантовъ и долговременной ревностной службы, озаренной высокомонаршими щедротами, представить противу сего мои оправданія.
«Вы сами, князь, признаетесь въ вашемъ предписаніи, что болѣе года не употребляли меня та первыя роли благородныхъ матерей и комическихъ старухъ. Слѣдственно я не виновата; да и какъ было употреблять, когда и сама дирекція, въ круглый прошедшій годъ поставила одну только новую оперу „Волшебную флейту“, въ которой, однакоже, я участвовала въ принадлежащей мнѣ роли Царицы ночи. Въ прочее же время того года играла я въ тринадцати разныхъ, большихъ и малыхъ операхъ, и въ одной 3-хъ актной комедіи. Занятія мои въ нихъ были по праву второго моего контракта. Спектакли сіи, данные въ бенефисы, повторяемы были по нѣскольку разъ въ пользу дирекціи. Роль жрицы на бенефисѣ актрисы Семеновой не приняла я потому, что въ оперѣ „Весталка“ играла я сама и, безъ самолюбія скажу, сотворила въ ней первую роль Юліи. Какъ же взять мнѣ роль вторую и сдѣлать черезъ то себѣ униженіе? Но, за справедливый-то сей отзывъ упало на меня заключеніе вашего сіятельства, якобы я этимъ нарушила вовсе исполненіе второго контракта моего».
"Разсмотрите, ваше сіятельство, съ духомъ благочестія всѣ изъясненныя мною здѣсь обстоятельства, — писала князю Тифякину Сандунова, — и тогда, конечно, сами изволите увидѣть, сколь много я подвержена напрасному оскорбленію. Еслижъ точно угодно вашему сіятельству, чтобы я первыя роли благородныхъ матерей и комическихъ старухъ въ операхъ болѣе на театрѣ не играла, то я контрактъ мой съ сего числа охотно готова разрушить, но только, чтобъ уничтоженіе его произведено было законнымъ образомъ, т. е. сдѣлать размѣнъ экземплярами съ надлежащими на нихъ надписями.
«Мнѣ осталось дослуживать десять мѣсяцевъ, а тогда и сила перваго моего контракта навсегда кончится сама собою. Ожидаю на сіе резолюціи вашего сіятельства».
Но «резолюціи» Тюфякина Сандуновой пришлось ждать довольно долго. Она уже думала, что суровый директоръ предалъ все дѣло забвенію, и отъ времени до времени появлялась на сценѣ, какъ вдругъ черезъ два съ половиною мѣсяца ей было прислано увѣдомленіе изъ конторы о томъ, что директоръ приказалъ ей явиться въ «присутствіе» обмѣняться контрактами. Вмѣстѣ съ тѣмъ ей было объявлено, что у нея удержано жалованье за всѣ четыре мѣсяца. Ясно, что такое рѣшеніе крайне огорчило и оскорбило заслуженную артистку, и она, отказавшись явиться лично, написала въ контору «объясненіе», въ которомъ разсказывала все дѣло съ самаго его начала и просила о сохраненіи контракта, находя тѣмъ болѣе неудобнымъ нарушеніе его для себя, что до срока (1-го января 1820 г.) ей оставалось прослужить немного болѣе полугода; одновременно съ тѣмъ она высказывала надежду, что и причитавшееся ей жалованье за четыре мѣсяца удержано не будетъ. Изъ этого «объясненія» оказывается, что Елисавета Семеновна отказывалась играть роль жрицы въ «Весталкѣ» единственно изъ соперничества съ Нимфодорой Семеновой. «За мѣсяцъ, или еще и болѣе до состоянія перваго предписанія директора, т. е. отъ 4-го марта, — пишетъ она въ своемъ „объясненіи“ въ контору, — когда его сіятельство просилъ меня лично играть роль жрицы не въ пользу дирекціи, а въ бенефисъ актрисы Семеновой меньшой[9], я откровенно отвѣчала ему, что участвовать въ немъ въ угодность ей, Семеновой, мнѣ нельзя, и принять роль жрицы не могу, ибо я сама играла четыре года первую роль „Весталки“ Юліи, и по праву перваго моего контракта обязана ее играть всегда. Какъ же мнѣ явиться во второй роли, изображая въ полномъ видѣ и униженіе. и оскорбленіе мое?» — восклицаетъ Елисавета Семеновна и затѣмъ доказываетъ, отстаивая свои права на первыя роли, что «сила перваго ея контракта вторымъ нарушена быть не можетъ», такъ какъ она должна, на основаніи послѣдняго, "для пользы дирекціи, сверхъ обязанностей по контракту, заключенному ранѣе, принять на себя роли благородныхъ матерей и комическихъ старухъ. «Но, чтобы я должна была занимать вторыя роли въ тѣхъ пьесахъ, въ которыхъ играла первыя, — замѣчаетъ оскорбленная артистка, — того ни въ первомъ, ни во второмъ моихъ контрактахъ не видно, почему контора дирекціи императорскихъ театровъ и въ нарушеніи оныхъ обвинить меня не можетъ».
Тюфякина, которому, разумѣется было подано «объясненіе» Сандуновой — не убѣдили никакіе доводы обиженной пѣвицы: онъ опровергъ ихъ съ своей точки зрѣнія, опираясь на то, что, по силѣ второго своего контракта, Елисавета Семеновна была обязана играть всѣ тѣ роли, которыя въ немъ были прописаны, почему не могла уклоняться отъ роли жрицы въ «Весталкѣ», которая, по его мнѣнію, входила въ ея новое амплуа благородныхъ матерей и комическихъ старухъ. Изобразивъ все это съ возраженіями по порядку на каждый пунктъ «объясненія» Сандуновой, кн. Тюфякинъ приказывалъ конторѣ предложить ей, «дабы она въ скорѣйшемъ времени отвѣчала письменно и рѣшительно: пріемлетъ ли она на себя по обязанности своей роль главной жрицы въ оперѣ „Весталка“ и будетъ ли играть оную въ первый разъ, когда дана будетъ сія опера, которая уже идетъ не въ бенефисъ г-жи Семеновой, но для дирекціи, слѣдовательно для пользы театра». — «Буде же г-жа Сандунова, слѣдуя долгу истинно-благороднаго артиста, изъявитъ на сіе свое согласіе — писалъ далѣе директоръ — въ такомъ случаѣ немедленно удовлетворить ее причитающимися понынѣ деньгами изъ 3-хъ тысячъ-рублеваго оклада, считая съ 1-го января сего 1819 года, и продолжать выдачу оныхъ до окончанія контракта». Въ противномъ случаѣ, т. е. еслибы Сандунова и на этотъ разъ отказалась исполнить волю начальства, Тюфякинъ предписывалъ конторѣ: «оставивъ во всей силѣ» его прежнія предложенія, считать контрактъ Елисаветы Семеновны «совершенно ею нарушеннымъ и потому уничтоженнымъ съ 1-го января 1819 года».
Все это директоръ заключилъ нѣкоторымъ предостереженіемъ по адресу строптивой артистки. «Извѣстно мнѣ, — говоритъ онъ въ концѣ своего „предложенія“, — что г-жа Сандунова намѣрена приносить жалобу на дирекцію, не взирая на то, что она во всемъ виновата; таковая можетъ послужить токмо къ собственному ея, г-жи Сандуновой, вреду, ибо дирекція и въ семъ случаѣ приметъ заранѣе законныя мѣры, и не преминетъ о всѣхъ обстоятельствахъ сего происшествія довести до свѣдѣнія куда слѣдуетъ».
Приведенное «предложеніе» Тюфякина было, какъ водится, немедленно объявлено Елисаветѣ Семеновнѣ и она болѣе не нашла нужнымъ упорствовать, согласившись на требованія директора выступить въ роли жрицы въ «Весталкѣ». Такимъ образомъ, уступивъ первенство своей соперницѣ, она должна была играть второстепенную роль въ той самой оперѣ, въ которой раньше на ея долю выпадалъ самый большой успѣхъ. Конечно, ей это было очень больно; но публика оцѣнила такое ея самопожертвованіе, и встрѣчала ея появленіе на сценѣ въ незначительной роли главной жрицы единодушными привѣтствіями.
Добившись повиновенія Сандуновой, Тюфякинъ не удовлетворился этимъ и рѣшился хотя чѣмъ-нибудь наказать подчиненную ему артистку за ея долгое упорство. Случай для этого представился въ томъ же году, въ сентябрѣ, когда нужно было объявить артистамъ росписаніе ихъ бенефисовъ. Въ этомъ росписаніи бенефисъ Елисаветы Семеновны былъ назначенъ на 17-е ноября, т. е. въ глухую осень. Это была явная несправедливость, противорѣчившая и самому контракту Сандуновой съ дирекціею, въ которомъ говорилось, что бенефисъ ей должно было давать зимой. Ссылаясь на это, а также и на то, что въ предшествовавшіе года никогда ея бенефисы въ ноябрѣ не давались, Елисавета Семеновна заявила конторѣ требованіе о перемѣнѣ назначеннаго времени. Чиновники, составлявшіе росписаніе бенефисовъ съ вѣдома директора, не хотѣли было уступать и потребовали справку о всѣхъ бенефисахъ, данныхъ Сандуновой со времени ея перехода на петербургскую сцену. Оказалось, однако, что артистка была права: начиная съ 1815 года, всѣ ея бенефисы приходились зимой и только одинъ лѣтомъ, въ іюнѣ мѣсяцѣ[10]. Тогда контора, съ разрѣшенія Тюфякина, рѣшила перемѣнить бенефисъ Сандуновой съ 17-го ноября на 29-е декабря, когда онъ и состоялся съ участіемъ всѣхъ лучшихъ силъ тогдашняго состава балетной и оперной труппъ. Для бенефиснаго спектакля были даны: опера* «Камилла или подземелье» и дивертисментъ «Ямщики въ Венгріи или русскому гостю всякій радъ».
Послѣ описанныхъ столкновеній съ дирекціей Е. С. Сандунова еще три года прослужила на петербургскомъ театрѣ. Послѣднее появленіе передъ публикой знаменитой артистки, болѣе тридцати лѣтъ украшавшей своимъ рѣдкимъ талантомъ нашу сцену, было въ ея бенефисъ, 5-го февраля 1823 года, въ оперѣ «Отецъ и дочь», которая и закончила собою ея блестящее служеніе искусству.
Елисавета Семеновна Сандунова скончалась въ Москвѣ, шестидесяти лѣтъ отъ роду.
- ↑ Срокъ кончался 23-го августа, такъ какъ за предварительное заявленіе о нежеланіи продолжать службу было принято прошеніе С. Н. Сандунова, поданное имъ въ Московскую контору 21-го февраля того же года.
- ↑ «Репертуаръ русскаго и Пантеонъ всѣхъ Европейскихъ театровъ», 1842 г., кн. XII, «Біографія актрисы Сандуновой» Р. Зотова.
- ↑ Такъ она тогда называлась.
- ↑ Ранѣе этого, именно 31-го января 1814 г., «Весталка» была дана въ Петербургѣ нѣмецкими актерами.
- ↑ Почтенный P. М. Зотовъ ошибается, называя Сандунову въ роли Деліи: весталка, которую играла Елисавета Семеновна, по пьесѣ называется Юліею. Такъ называетъ свою роль въ письмахъ и сама Сандунова.
- ↑ «Біографія актрисы Сандуновой» Р. Зотова въ «Пантеонѣ» 1842 г. (Песоцкаго), кн. XII.
- ↑ Опера въ трехъ дѣйствіяхъ, съ хорами; муз. Штейбельта. Текстъ былъ переведенъ съ французскаго А. Гавр. Волковымъ.
- ↑ Князь Тюфякинъ, конечно, имѣлъ въ виду предполагавшееся тогда возобновленіе „Весталки“.
- ↑ Старшая Семенова — знаменитая Екатерина Семеновна — извѣстная трагическая актриса, въ замужествѣ княгиня Гагарина.
- ↑ Въ виду значенія этой справки для біографіи Елисаветы Семеновны Сандуновой, считаемъ нелишнимъ привести ее здѣсь, тѣмъ болѣе, что она представляетъ собою вполнѣ достовѣрный оффиціальный документъ. Изъ этой справки видно, что Сандуновой были даны слѣдующіе бенефисы: въ 1815 году 7-го января опера «Лодоиска» и опера «Крестьяне или встрѣча незванныхъ» — за 1814 г., 9-го іюня — опера «Прекрасная Арсена» и комедія «Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ». За Москву, подобно тому какъ и другимъ московскимъ артистамъ, даны были: 17-го декабря — опера «Саржинъ» и ком. « Физіономистъ и хиромантикъ» — за 1815 г. Въ 1816 г. бенефиса не было. Въ 1817 г. 14-го января — опера «Изступленный», опера «Удача отъ неудачи» и ком. «Физіономистъ и хиромантикъ» — за 1816 г. Въ 1818 г. 30-го января — опера «Русалка» и ком. «Говорунъ» — на 1817 г.; 18-го декабря — опера «Федра» и опера «Чертенокъ въ отпуску» — за 1818 годъ.