КЪ ЮЖНОМУ ПОЛЮСУ!
правитьВВЕДЕНІЕ.
правитьЗа послѣднія триста лѣтъ отважные изслѣдователи много разъ пытались проникнуть къ сѣверному полюсу, и если онъ до сихъ поръ еще не открытъ, то во всякомъ случаѣ области, окружающія его, изслѣдованы вдоль и поперекъ, и послѣднимъ полярнымъ путешественникамъ, какъ напримѣръ, Нансену, удалось уже приблизиться къ сѣверному полюсу на разстояніе нѣсколькихъ градусовъ, т. е. на нѣсколько сотъ верстъ. Но южный полюсъ, несмотря на свой громадный интересъ, до сихъ поръ оставался малоизвѣстнымъ и экспедицій туда было такъ мало, что результаты ихъ почти не обращали на себя вниманія и были забыты. Интересъ къ сѣверному полюсу совершенно заслонилъ собою интересъ къ южному. Въ теченіе XVII и первой половины XVIII вѣка всѣ взоры были обращены на сѣверъ, въ надеждѣ найти болѣе короткій путь черезъ сѣверный Ледовитый океанъ въ Азію, привлекавшую своими несмѣтными богатствами. Надежды эти не увѣнчались, однако, успѣхомъ; путь черезъ сѣверный Ледовитый океанъ въ Китай и Индію оказался совершенно непригоднымъ. Но стремленія отыскать этотъ кратчайшій путь къ богатствамъ Азіи не прошли безслѣдно для человѣчества: не только наука обогатилась замѣчательными открытіями, но кромѣ того они содѣйствовали развитію китоловнаго и разныхъ другихъ промысловъ по берегамъ сѣвернаго Ледовитаго океана.
Южный полюсъ и окружающія его области находятся въ совершенно иныхъ условіяхъ. Южный Ледовитый (антарктическій) океанъ лежитъ слишкомъ далеко отъ населенныхъ мѣстностей, берега его пустынны и притомъ онъ не можетъ служить дорогой въ какія-нибудь страны, богатства которыхъ могли бы привлекать кого-нибудь; поэтому то онъ такъ долго оставался неизслѣдованнымъ и объ антарктическихъ странахъ распространялись самые невѣроятные разсказы. До 1772 года были увѣрены, что тамъ, у южнаго полюса, находится богатая, плодородная страна, населенная какою то странною расою людей, обладающихъ въ избыткѣ золотомъ, драгоцѣнными каменьями и т. д. Но добраться въ эту страну невозможно, такъ какъ огромная ледяная стѣна закрываетъ къ ней доступъ. Эти разсказы все-таки настолько разжигали любопытство отважныхъ изслѣдователей, что одинъ изъ нихъ, знаменитый путешественникъ Джемсъ Кукъ, отправился въ 1772 г. къ южному полюсу. Онъ пересѣкъ южный полярный кругъ, достигъ 71° южной широты и открылъ неизвѣстный до того времени материкъ, но непроницаемая стѣна льдовъ помѣшала ему итти далѣе. Его описаніе трудностей путешествія въ южномъ полярномъ океанѣ заставило надолго прекратить всякія попытки проникнуть въ эту таинственную страну. Лишь спустя шестьдесятъ лѣтъ послѣ этого Соединенные Штаты, Англія и Франція снарядили экспедиціи къ южному полюсу, но раньше этого, въ 1819 г., русскому мореплавателю Беллинсгаузену удалось первому совершить полное плаваніе вокругъ береговъ южнаго ледовитаго материка.
Три экспедиціи: англійская, французская и американская не увѣнчались, однако, большимъ успѣхомъ, такъ какъ наткнулись на почти непреодолимыя препятствія, заставившія ихъ обратиться вспять. Слѣдующая англійская экспедиція, Джемса Росса, была гораздо счастливѣе. Россъ дошелъ до 78° южной широты, т. е. подошелъ къ южному полюсу ближе, чѣмъ кто бы то ни было изъ полярныхъ путешественниковъ, и сдѣлалъ много замѣчательныхъ открытій. Между прочимъ, онъ открылъ два вулкана, одинъ потухшій, другой дѣйствующій.
Это было въ январѣ 1841 г. Корабли Джемса Росса, достигнувъ открытаго моря, свободнаго отъ льда, стали ночью на якорь. Къ утру же, когда разсвѣло, всѣ были необыкновенно поражены, увидѣвъ впереди огромную гору, извергающую густые клубы дыма.
Дальнѣйшій путь къ югу, однако, оказался прегражденнымъ сплошною вертикальною ледяною стѣной, окружавшею берегъ. Россъ вернулся, но путешествіе его до сихъ поръ считается однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ по своимъ научнымъ результатамъ.
Послѣ того въ теченіе долгаго времени никто не предпринималъ путешествій въ южный полярный океанъ. Но въ послѣдніе годы интересъ къ южному полюсу опять усилился и туда было отправлено нѣсколько экспедицій. Одна изъ нихъ, бельгійская экспедиція, отправившаяся въ южный полярный океанъ въ 1897 году, подъ начальствомъ лейтенанта Жерлаха, уже вернулась, и въ слѣдующихъ главахъ мы познакомимъ нашихъ читателей съ этимъ путешествіемъ по разсказамъ одного изъ его участниковъ, доктора Кука, который сопровождалъ эту экспедицію въ качествѣ врача.
ГЛАВА I.
править— Наконецъ то я увижу страну, о которой постоянно меяталъ, — пишетъ докторъ Кукъ въ своемъ дневникѣ. — Таинственная антарктическая область давно привлекала меня, и я такъ много говорилъ о путешествіи къ южному полюсу, такъ желалъ принимать въ немъ участіе, что теперь, когда желаніе мое исполнилось, я боюсь вѣрить и все время жду, что меня постигнетъ какое-нибудь разочарованіе.
Я отправился въ Ріо Жанейро, гдѣ, согласно условію, долженъ былъ ждать прихода судна съ обществомъ бельгійскихъ изслѣдователей, вмѣстѣ съ которыми мнѣ предстояло совершить свое путешествіе къ южному полюсу.
Двѣ недѣли жизни подъ тропиками, проведенныя мною въ мечтахъ и праздности, прошли незамѣтно и я, наконецъ, получилъ телеграмму, извѣщавшую меня о приходѣ экспедиціоннаго судна «Бельжика» въ гавань Ріо Жанейро. Я гостилъ въ это время въ Петрополисѣ и, получивъ телеграмму, съ раннимъ поѣздомъ отправился въ путь. Мы медленно спустились внизъ на двѣ тысячи футъ по зубчатой желѣзной дорогѣ, которая шла, извиваясь, вокругъ различныхъ холмовъ и заканчивалась у входа въ заливъ, откуда маленькій и старенькій пароходикъ доставилъ насъ въ гавань Ріо Жанейро.
Корабль «Бельжика», на которомъ мнѣ предстояло совершить свое давно желанное путешествіе, ничѣмъ не привлекалъ особеннаго вниманія. Это было самое обыкновенное судно, какихъ въ гавани Ріо Жанейро множество. Было одиннадцать часовъ утра, когда я вступилъ на палубу «Бельжики». Утро было страшно жаркое и съ сырой палубы корабля поднимался паръ, когда мы взбирались по трапу, наверху котораго насъ ожидалъ капитанъ «Бельжики» Лекойнтъ. Тутъ же на палубѣ находился начальникъ экспедиціи лейтенантъ Жерлахъ, а возлѣ него остальные офицеры и ученые, отправляющіеся вмѣстѣ съ нимъ въ антарктическую область.
Для меня этотъ моментъ моего вступленія на палубу корабля представлялъ особенный интересъ и радость: я тутъ впервые долженъ былъ встрѣтиться, лицомъ къ лицу, съ людьми совершенно мнѣ незнакомыми, съ которыми мнѣ предстояло прожить и проработать вмѣстѣ въ теченіе многихъ мѣсяцевъ, а можетъ быть, и лѣтъ.
Первое впечатлѣніе, которое произвели на меня офицеры и экипажъ корабля, было въ высшей степени благопріятное. Корабль былъ малъ, но хорошо приспособленъ для той цѣли, для которой онъ предназначался. Запасы провизіи были очень велики и даже заключали въ себѣ много изысканнаго, такъ что я, познакомившись съ устройствомъ корабля и снаряженіемъ экспедиціи, пришелъ къ убѣжденію, что тамъ, за полярнымъ кругомъ, мы будемъ имѣть прекрасную квартиру и очень много всякихъ удобствъ, какія только возможны въ полярныхъ странахъ.
Работа кипѣла на кораблѣ. Грузили ящики съ провизіей и различными предметами, необходимыми для экспедиціи. Мы приводили въ порядокъ научные инструменты и устраивали свои каюты. Наконецъ наступилъ день отплытія. Насъ явилось провожать цѣлое общество. Въ три часа командиръ подалъ сигналъ; якорь былъ поднятъ, и «Бельжика» повернула къ выходу изъ гавани.
Когда мы вышли изъ залива, солнце уже начало садиться и золотило верхушки Голубыхъ горъ, которыя постепенно исчезали вдали. Тропическія сумерки наступили быстро, такъ быстро, что я не успѣлъ опомниться, какъ уже кругомъ все погрузилось въ темноту. Вѣтеръ усиливался и море начинало волноваться. Волны поднимались все выше и выше; это богъ морей, Нептунъ, желалъ привѣтствовать нашу экспедицію и напомнить путешественникамъ, что они теперь вступаютъ въ его царство.
Когда мы проснулись на слѣдующее утро, земли уже не было видно, но погода была прекрасная, воздухъ чистый и прозрачный. Вѣтеръ стихъ и море стало спокойнѣе. Это продолжалось нѣсколько дней. Мы прошли тропикъ Козерога и миновали жаркій поясъ. Становилось прохладнѣе, что было лучше для насъ, такъ какъ впереди насъ ожидала полярная стужа и мы должны были приготовиться къ ней, вернувъ свои прежнія силы и бодрость, которыя нѣсколько поубавились у насъ подъ вліяніемъ разслабляющаго тропическаго климата. Такъ напримѣръ, во время перехода отъ Мадеры въ Ріо Жанейро жара была такая нестерпимая, что не было никакой возможности спать въ душныхъ каютахъ. Для офицеровъ судна и другихъ участниковъ экспедиціи подвѣшивались на палубѣ гамаки; остальная же команда спала какъ попало, прямо на палубѣ, вездѣ, гдѣ былъ хоть какой-нибудь доступъ свѣжему воздуха и гдѣ человѣкъ не подвергался опасности быть снесеннымъ въ море. Эти ночевки на палубѣ давали полную возможность наблюдать и изучать красоты южнаго неба, что выкупало непріятности безсонныхъ ночей. Мы были чрезвычайно заинтересованы появленіемъ новыхъ созвѣздій, которыя выплывали надъ южнымъ горизонтомъ, послѣ того, какъ мы пересѣкли экваторъ, между тѣмъ какъ на сѣверномъ постепенно исчезали тѣ звѣзды и созвѣздія, которыя мы привыкли наблюдать съ самаго своего дѣтства. Исчезновеніе полярной звѣзды и многихъ другихъ звѣздъ, напоминавшихъ намъ далекую родину, заставило насъ еще сильнѣе почувствовать, что насъ отдѣляютъ теперь отъ нея громадныя пространства. Новый небесный сводъ, который разстилался надъ нашими головами, былъ чуждъ намъ, хотя и поражалъ своею красотой.
За все время нашего плаванія мы только разъ встрѣтили судно; это было бразильское судно стариннаго образца; но несмотря на это, оно смѣло разсѣкало голубыя волны океана. Оно напомнило намъ отважныхъ мореплавателей прошлаго вѣка, наполовину пиратовъ, наполовину изслѣдователей, безумной смѣлости которыхъ мы обязаны столь многими открытіями.
Чѣмъ больше я знакомился съ кораблемъ, на которомъ мнѣ предстояло совершить давно желанное путешествіе, и чѣмъ ближе мы подвигались къ южнымъ льдамъ, тѣмъ больше я находилъ поводовъ восхищаться устройствомъ «Бельжики», организаціей экспедиціи и ея составомъ. Среди большихъ величавыхъ судовъ разныхъ націй, которыя наполняютъ большія гавани, вродѣ Антверпена, Ріо Жанейро, нашъ корабль могъ, конечно, показаться жалкимъ и неуклюжимъ, — словно маленькій бульдогъ, попавшій въ компанію большихъ и красивыхъ охотничьихъ собакъ. Но мы всѣ были привязаны къ своему кораблю; мы любили «Бельжику» какъ свое дѣтище, заботились о ней, старались ее украсить какъ можно больше, усовершенствовать ея устройство, сознавая что отъ этого небольшого корабля (110 футовъ въ длину и 26 въ ширину) зависитъ судьба всей экспедиціи, успѣхъ ея и даже наша собственная жизнь. Если нашъ корабль не выдержитъ предстоящаго испытанія, если онъ будетъ погребенъ въ антарктическихъ льдахъ, то и мы вмѣстѣ съ нимъ погрузимся въ ледяную безвѣстную могилу…
Но мы возлагали самыя твердыя упованія на нашъ корабль. И дѣйствительно, чтобы оцѣнить его вполнѣ, надо было видѣть его въ полярныхъ льдахъ. Прежніе владѣльцы этого корабля, когда оно было простымъ китоловнымъ судномъ, конечно, не узнали бы его теперь — оно было передѣлано заново, и запахъ рыбы и китоваго жира, составляющій неотъемлемую принадлежность каждаго китоловнаго судна, совершенно исчезъ, такъ что ничто уже не напоминало о прежней «Бельжикѣ». Такъ какъ нашему маленькому судну предстояло подвергнуться давленію льдовъ, то при постройкѣ его были приняты всѣ мѣры къ тому, чтобы эти ледяныя объятія не раздавили его; мы поэтому нисколько не боялись приближенія страшныхъ для всѣхъ прежнихъ полярныхъ мореплавателей льдовъ и приготовились встрѣтить ихъ какъ подобаетъ. На Бельжикѣ, какъ на всякомъ кораблѣ, отправляющемся въ полярныя моря, на верхушкѣ главной мачты была прикрѣплена большая бочка, словно огромное воронье гнѣздо, откуда открывался обширный видъ на весь горизонтъ. Мы знали, что намъ не разъ придется слышать отъ человѣка, сидящаго въ этой бочкѣ, предупрежденіе насчетъ опасности, грозящей судну. Онъ первый, конечно, сообщитъ намъ, что на горизонтѣ показалась новая земля и предупредитъ о приближеніи какого-нибудь большого животнаго. Но мы заранѣе должны были приготовиться къ тому, что насъ весьма часто будетъ ожидать разочарованіе, такъ какъ легко можно ошибиться, — увидѣть несуществующую полосу земли и принять за животное ледяную глыбу.
Хотя мы и не думали охотиться на китовъ и тюленей съ какими-нибудь промышленными цѣлями, но все-таки мы знали, что намъ придется отъ времени до времени заниматься охотой, какъ для пополненія нашихъ запасовъ, такъ и съ научными цѣлями, поэтому у насъ на суднѣ имѣлись всѣ охотничьи принадлежности. Съ нами было тамъ много всякаго рода оружія, какъ будто бы мы были морскими разбойниками, а не мирными путешественниками, отправляющимися изслѣдовать неизвѣданныя области.
Научныя изслѣдованія у насъ, конечно, должны быть на первомъ планѣ, поэтому на Бельжикѣ имѣются всевозможные инструменты, самаго усовершенствованнаго устройства, при помощи которыхъ мы можемъ изслѣдовать глубины океана и добывать оттуда морскихъ животныхъ и водоросли. На палубѣ, за переднею мачтой (фокъ-мачтой) устроена маленькая лабораторія, помѣщающаяся въ небольшой рубкѣ. Размѣры ея очень не велики, но въ ней имѣется все, что нужно, и работать въ ней очень удобно. Надъ окномъ этой лабораторіи сдѣлана надпись: «Въ единеніи сила», и эта надпись должна служить для насъ девизомъ: мы должны всѣ соединиться для общей работы.
Каждый, кто въ первый разъ переступалъ порогъ маленькаго домика, гдѣ помѣщалась лабораторія, долженъ былъ непремѣнно испытывать нѣкоторое смущеніе; кругомъ была такая масса стеклянныхъ приборовъ, спиральныхъ трубокъ, цилиндровъ, термометровъ, барометровъ и т. п., что просто страшно было пошевелиться. Малѣйшаго неловкаго движенія, казалось, было достаточно, чтобы разбить что-нибудь, и на первый взглядъ представлялось невѣроятнымъ, чтобы всѣ эти стеклянные приборы могли уцѣлѣть во время качки. Но все было такъ хорошо устроено, стеклянные приборы стояли такъ плотно, что несмотря на трехмѣсячное плаваніе по волнамъ Атлантическаго океана лишь очень немного приборовъ разбилось во время качки. Мы надѣялись поэтому, что и пребываніе во льдахъ пройдетъ благополучно для нашихъ научныхъ инструментовъ.
У насъ на суднѣ, кромѣ всякихъ научныхъ приборовъ, находится прекрасная библіотека. Тутъ имѣются книги на разныхъ языкахъ и самаго разнообразнаго содержанія. Кромѣ всевозможныхъ научныхъ сочиненій, которыя могутъ понадобится для нашихъ изслѣдованій, тутъ имѣются книги для легкаго чтенія и журналы.
Помѣщенія членовъ экспедиціи и экипажа на нашемъ суднѣ, конечно, не отличаются особеннымъ просторомъ. Начальникъ экспедиціи, лейтенантъ Жерлахъ, помѣщается въ маленькой каютѣ, стѣны которой украшены старинными голландскими картинами и рисунками, а также фотографическими снимками полярныхъ странъ. Эта каюта, какъ и лабораторія и кухня, помѣщается на палубѣ. Каютъ-кампанія маленькая, но весьма удобная; она напоминаетъ коробочку; по серединѣ ея находится небольшой столъ, вокругъ котораго могутъ размѣститься восемь человѣкъ. Углы и стѣны этой каюты завалены книгами и инструментами. Подъ тропиками тутъ было не особенно пріятно, духота давала себя чувствовать, но когда насъ окружило безконечное ледяное море и вся палуба и постройки покрылись снѣгомъ, а въ обледенѣлыхъ снастяхъ уныло завывалъ холодный вѣтеръ, то внизу, въ нашей маленькой каютъ-кампаніи мы чувствовали себя тепло и привольно.
Въ то время какъ Бельжика, разсѣкая волны Атлантическаго океана, уносила насъ все далѣе и далѣе къ югу, мы въ свѣтлые вечера выносили на палубу нашъ музыкальный инструментъ, и звуки родныхъ мелодій, пѣсенъ и танцевъ далеко разносилось въ чистомъ прозрачномъ воздухѣ. Нѣкоторые изъ насъ прогуливались по палубѣ, подъ звуки музыки, другіе играла въ какія нибудь игры, третьи мирно бесѣдовали. Между тѣмъ мы удалялись все больше отъ нашихъ родныхъ странъ. Мы приближались къ самымъ пустыннымъ и наименѣе извѣстнымъ областямъ земного шара. Никто изъ насъ не зналъ, вернется ли онъ изъ этого путешествія, будущее наше было сокрыто въ мракѣ неизвѣстности, но мы пускались въ путь съ полнымъ сознаніемъ тѣхъ опасностей и трудностей, которыя насъ ожидали. Мы составляли одну семью; насъ объединяло одно и тоже стремленіе и чувство долга, и что-бы насъ ни ожидало впереди — успѣхъ или гибель — мы знали, что всегда будемъ дѣйствовать рука объ руку и помогать другъ другу. Но пока корабль нашъ плылъ по Атлантическому океану, мы, собираясь по вечерамъ на палубѣ и слушая музыку, испытывали лишь чувство необыкновенаго благосостоянія и съ увѣренностью смотрѣли въ будущее.
ГЛАВА II.
правитьВъ Монтевидео (столица Урагвая при впаденіи Ла-Платы въ Атлантическій океанъ), куда мы пришли изъ Ріо-Жанейро, мы простояли всего нѣсколько дней съ цѣлью пополнить свои запасы провизіи, такъ что въ день нашего выхода въ море вся палуба Бельжики была такъ завалена всевозможными тюками и ящиками, что пройти было негдѣ. Мы рѣшили привести все это въ порядокъ, когда выйдемъ въ море, и дѣйствительно, первые дни усердно занимались этимъ. Разсматривая наши припасы, я былъ очень пріятно удивленъ, найдя среди нихъ знакомые мнѣ овощи и плоды, которые я привыкъ встрѣчать лѣтомъ на рынкахъ Соединенныхъ Штатовъ. Это обстоятельство объясняется тѣмъ, что въ Уругваѣ вѣчное лѣто и зимняя стужа тамъ совершенно неизвѣстна. Мы пришли въ Монтевидео какъ разъ въ такое время, когда въ южномъ полушаріи была весна: 15 ноября въ южномъ полушаріи соотвѣтствуетъ 15-му мая нашего сѣвернаго полушарія. Овощи и фрукты поспѣваютъ въ Урагваѣ круглый годъ, но они особенно хороши весной; мы вполнѣ наслаждались ими и постарались захватить съ собою большіе запасы всѣхъ этихъ продуктовъ. Тутъ были громадныя корзины съ вишнями, земляникой, цѣлые кули молодого картофеля, бобовъ, гороха, артишоковъ, тыквъ и т. п. вкусныхъ вещей. Въ отношеніи овощей и фруктовъ Южная Америка представляетъ большое изобиліе, но за то въ этой странѣ очень трудно добыть свѣжаго молока и совершенно невозможно достать хорошаго масла. Это тѣмъ болѣе странно, что въ Уругваѣ и Аргентинѣ скотоводство служитъ главнымъ источникомъ богатства страны, слѣдовательно, въ коровахъ нѣтъ недостатка и можно было бы, казалось, имѣть хорошее молоко, но очевидно населеніе этихъ странъ совершенно не заботится объ этомъ и никто не умѣетъ ходить за коровами.
Утромъ, на второй день послѣ нашего выхода въ море изъ Монтивидео, небо было ясное и легкій вѣтерокъ, сухой и пріятный, дулъ съ запада, изъ Патагонскихъ пампасовъ. Смотрѣть на море было истиннымъ удовольствіемъ. Поверхность его отливала серебромъ и, гладкая какъ зеркало, слегка колыхалась; волненіе было ровное и правильное, такъ что мы почти не замѣчали его. Граціозно и легко Бельжика скользила по серебристой поверхности моря и плаваніе на ней походило въ этотъ моментъ на увеселительную поѣздку. Въ такое чудное утро намъ, конечно, не приходило въ голову, что ни этому небу, ни этому морю довѣрять нельзя въ этихъ мѣстахъ. Трудно было представить себѣ, что въ самое короткое время эта зеркальная поверхность моря можетъ превратиться въ разъяренный, бушующій океанъ, готовый разнести въ щепки наше небольшое судно.
Между тѣмъ послѣ обѣда уже начали появляться нѣкоторые тревожные признаки. Сухой вѣтерокъ, дувшій съ запада, внезапно стихъ и вскорѣ подулъ такой же легкій вѣтерокъ, но постоянно мѣняющій свое направленіе. Кромѣ того мы замѣтили, что яркій голубой цвѣтъ неба словно подернулся какою то дымкой.. Однако, облаковъ не было и горизонтъ былъ совершенно чистый, такъ что ничто, повидимому, не указывало на приближеніе опасности. Но воздухъ сдѣлался душнымъ и сырымъ и дышать становилось тяжелѣе; барометръ же дѣлалъ огромные скачки, то падалъ, то поднимался. Мы чувствовали, что въ природѣ происходитъ что то необыкновенное, но долго не могли понять, что насъ ожидаетъ.
Около четырехъ часовъ пополудни на южномъ горизонтѣ появилась широкая темная полоса, которая быстро увеличивалась, и по мѣрѣ того, какъ она поднималась на горизонтѣ, надъ нею начали появляться точно клубы пара, ярко блестящіе и поразительной красоты. Внизу туча была темнаго стального цвѣта, а наверху блестящіе клубы пара пронизывались по временамъ нитями ослѣпительно бѣлаго или темносѣраго цвѣта; которыя то появлялись, то исчезали, что придавало всей, картинѣ особенно грозный и мрачный, но вмѣстѣ и волшебный характеръ. Впрочемъ, мы даже не имѣли времени любоваться ею; хотя мы и не понимали вполнѣ опасности, которая намъ грозитъ, но все-таки видѣли, что творится что-то неладное. Надо было принять мѣры предосторожности, закрѣпить паруса и все остальное на суднѣ, на случай, еслибы море разбушевалось. Море, дѣйствительно, начинало уже волноваться, хотя никакого вѣтра не было. Судно скрипѣло и трещало, ныряя въ волнахъ, и вода и воздухъ отсвѣчивали какимъ-то страннымъ перламутровымъ блескомъ. Странная темная линія, поднимавшаяся на горизонтѣ, все: разростаясь, пересѣкла небо съ востока на западъ, образуя какъ будто мостъ черезъ синеву небесъ, соединяющій оба горизонта.
Я оглянулся, чтобы посмотрѣть, что дѣлаютъ наши матросы, которые, взобравшись на ванты (веревочныя лѣстницы), прикрѣпляли паруса. Вдругъ я увидѣлъ, что они побросали свою работу и торопливо спустились внизъ. Какъ разъ въ этотъ самый моментъ раздался ударъ страшной силы и судно внезапно остановилось, какъ будто оно наткнулось на подводную скалу. Тотчасъ же вслѣдъ за этимъ поднялся оглушительный шумъ; вѣтеръ съ ужасающей силой и ревомъ налетѣлъ на наше судно. Каждый изъ насъ поспѣшилъ схватиться за канатъ или за какой-нибудь предметъ, чтобы удержаться, такъ какъ вѣтеръ легко могъ снести насъ въ бушующее море. Бельжика, оправившись послѣ перваго удара, заставившаго ее склониться на бокъ, выпрямилась и мужественно приготовилась къ новому нападенію. Она ныряла въ волнахъ, то взбираясь на ихъ гребни, то опускаясь въ бездну, но стойко выдерживала борьбу съ разъяренною стихіей. Наконецъ порывы вѣтра начали стихать и послѣ протяжнаго свиста, напоминающаго шипѣніе пара, выходящаго изъ парового котла, вѣтеръ сразу лишился своей силы и прекратился также внезапно, какъ начался. Это удивительное явленіе природы продолжалось въ общемъ не болѣе пятнадцати минутъ. Однако, въ этихъ широтахъ такое внезапное появленіе урагана не представляетъ ничего необычайнаго. Но мы, на Бельжикѣ, въ первый разъ испытали его, и вполнѣ естественно, что весь день у насъ только и было разговоровъ, что объ этомъ ураганѣ, который такъ захватилъ всѣхъ врасплохъ, и о разныхъ приключеніяхъ, испытанныхъ нами во время вихря и казавшихся намъ теперь смѣшными, когда миновала опасность.
Въ теченіе нѣсколькихъ дней мы плыли вдоль береговъ Патагоніи. Все время погода стояла прекрасная. Вообще жизнь моряковъ во время хорошей погоды на морѣ становится очень однообразной и даже пожалуй не особенно пріятной, такъ какъ обыкновенно ею пользуются для чистки и уборки судна, и наши матросы все время занимались этимъ. Дѣло въ томъ, что подъ вліяніемъ лучей тропическаго солнца, судно наше начало снова издавать запахъ ворвани и рыбы, выдавая этимъ свое происхожденіе и прежнее назначеніе; кромѣ того, мѣстами новая краска сошла и виднѣлись старыя наслоенія разнообразной окраски, которой подвергалось судно въ теченіе многихъ лѣтъ. Необходимо было все это снова привести въ надлежащій видъ и приготовить Бельжику къ предстоящей ей продолжительной антарктической зимѣ.
Работа, слѣдовательно, кипѣла на суднѣ въ хорошую погоду. Чистили, полировали, красили, ставили новые паруса, чинили старые — однимъ словомъ, все приводилось въ порядокъ и подготовлялось къ неизвѣстнымъ испытаніямъ, которыя ожидали Бельжику на югѣ. Для различныхъ частей машины и инструментовъ, находящихся на палубѣ судна, изготовлены были непромокаемыя покрышки. Запасы провизіи, хранившіеся въ межпалубномъ пространствѣ, подвергнуты были самому тщательному осмотру и тѣ припасы и предметы нашего снаряженія, которые могли намъ понадобиться во время зимовки, были отложены, особо. Каюты были тщательно вычищены и гамаки прибраны, такъ какъ они намъ уже не могли больше понадобиться. Вмѣсто гамаковъ мы должны были довольствоваться койками, которыя напоминали своимъ видомъ герметически закупоренные ящики, пригнанные по росту и ширинѣ каждаго изъ обитателей. Эти койки были дѣйствительно такъ точно пригнаны по мѣркѣ каждаго изъ насъ, что ихъ можно было смѣло сравнить съ сапогомъ, плотно облегающимъ ногу. Имѣть вмѣсто кровати нѣчто вродѣ узкаго сапога не особенно то пріятно, но нечего было дѣлать, мы всѣ понимали, что надо было экономничать въ помѣщеніи, такъ какъ пространство, находившееся въ нашемъ распоряженіи, было невелико. Только вотъ бѣда! или нѣкоторые изъ насъ выросли или при устройствѣ каютъ койки были нечаянно укорочены, но двое изъ нашихъ сотоварищей постоянно жаловались на то, что имъ приходится спать скорчившись, потому что они рѣшительно не могутъ помѣститься въ своихъ койкахъ, оказавшихся имъ не по росту.
Хорошая погода и наши мирныя занятія внезапно прекратились 26-го ноября. Проснувшись утромъ, мы увидѣли сѣрое свинцовое небо, мрачное и угрюмое. Море заволновалось, забурлило, и среди обитателей нашего судна обнаружились первые признаки морской болѣзни. Первою жертвой былъ капитанъ Лекойнтъ, печальному примѣру котораго послѣдовали и наши ученые. Однимъ словомъ, почти никто не уцѣлѣлъ изъ нашего общества, за исключеніемъ матросовъ, привычныхъ къ качкѣ и закаленныхъ въ борьбѣ съ нею.
Вѣтеръ продолжался почти два дня. Мы жаждали увидѣть землю, которой не видали уже двѣ недѣли, и капитанъ разжигалъ наши желанія своими обѣщаніями, что земля вотъ-вотъ должна показаться. Наконецъ, рано утромъ, 29-го ноября, мы увидѣли на юго-западѣ низкую темную полосу, отдѣлявшую сѣрое небо отъ нѣжно-голубого моря, это повидимому былъ мысъ Виргинія, находящійся у восточнаго входа въ Магеллановъ проливъ. Ничто въ этомъ мысѣ не могло, однако, возбудить нашихъ восторговъ. Длинный песчаный утесъ, вышиною въ 135 футъ, перпендикулярно спускался въ море и только въ одномъ мѣстѣ онъ прерывался, обнажая берегъ, покрытый мелкими камешками, гдѣ пожалуй могла бы пристать небольшая лодка. Этотъ утесистый мысъ, вдающійся въ море, служитъ окончаніемъ длинной гряды низкихъ холмовъ, которые пересѣкаютъ Патагонію.
Въ полдень мы прошли низкую песчаную отмель, простирающуюся къ югу отъ мыса Виргинія, и вступали, наконецъ, въ знаменитый Магеллановъ проливъ. Восточный берегъ его былъ весь усѣянъ обломками желѣзнаго кузова судна «Клеопатра», одного изъ безчисленнаго множества судовъ, погибшихъ здѣсь. Остовъ этого несчастнаго судна продолжалъ бороться съ волнами на нѣкоторомъ разстояніи отъ берега, представляя картину, которая могла бы привести въ восторгъ любого художника. По западному склону берега разсыпаны были обломки деревянныхъ судовъ, и два деревянныхъ кузова качались на волнахъ, на мелкомъ мѣстѣ, словно двѣ покинутыя колыбели. Это мѣсто, усыпанное обломками судовъ, дѣйствительно, представляло настоящее морское кладбище.
Къ югу отъ насъ виднѣлся, окутанный облакомъ, бѣлый утесъ мыса, заканчивающаго собой длинный рядъ холмовъ Огненной земли. Вокругъ насъ море кишѣло животными, изъ которыхъ многіе намъ были совершенно незнакомы. Киты, тюлени, дельфины, пингвины ныряли въ водѣ, то появляясь, то снова исчезая съ зеркальной поверхности океана, а кругомъ Бельжики носились цѣлыя стаи представителей пернатаго царства, которыхъ мы видѣли въ первый разъ. Такое изобиліе животной жизни поражало насъ, какъ вѣроятно оно поразило и первыхъ путешественниковъ, появившихся здѣсь; оно придавало особенную дикую прелесть пустынному низменному берегу, который тянулся по обѣ стороны пролива.
Въ полночь мы стали на якорь. Въ теченіе трехъ долгихъ мѣсяцевъ мы все шли на югъ въ одномъ и томъ же направленіи, и неудивительно, что Атлантическій океанъ показался намъ безконечнымъ. Но теперь мы должны были повернуть къ западу и уйти изъ Атлантическаго океана, съ его перемѣнчивой погодой, въ болѣе доброжелательный Тихій океанъ. Наше путешествіе должно было сдѣлаться теперь болѣе разнообразнымъ, и это, конечно, было пріятно.
Мы долго не могли заснуть въ эту первую ночь, которую мы провели въ Магеллановомъ проливѣ. Новизна обстановки приковывала наше вниманіе и даже послѣ того, какъ всѣ разошлись по своимъ койкамъ, я нѣсколько разъ вставалъ и выходилъ на палубу, чтобы полюбоваться красотою ландшафта, который разстилался передъ моими глазами и постоянно мѣнялъ свой видъ и окраску подъ вліяніемъ едва ощутимой игры свѣта. Когда солнце поднялось надъ утесомъ мыса Виргиніи, обширная безлѣсная равнина окрасилась различными цвѣтами, коричневыми, золотистыми и красными. Каждое мѣсто имѣло свою спеціальную окраску, которая мѣнялась нѣсколько разъ въ теченіе дня, въ зависимости отъ игры свѣта, такъ что иной разъ трудно было распознать одно и тоже мѣсто. Въ этой измѣнчивости заключается величайшая красота Магелланова пролива, но въ тоже время и величайшая его опасность для мореплавателей.
Рано утромъ мы подняли якорь и двинулись въ проливъ. Въ четыре часа пополудни мы снова бросили якорь. Съ палубы Бельжики можно было различить какія то строенія и поэтому мы рѣшили съѣхать на берегъ и посмотрѣть, нѣтъ ли тамъ чего нибудь интереснаго и достойнаго нашего вниманія. Высадившись на берегъ, мы очутились среди прекрасныхъ луговъ, и трое изъ насъ отправились отыскивать французское поселеніе, которое по нашимъ свѣдѣніямъ должно было тутъ находиться. Но свѣдѣнія оказались запоздалыми, французы давно исчезли отсюда и вся область, которую охватывалъ глазъ, принадлежала теперь одному богатому чилійскому фермеру, по имени Менендецу.
Намъ попались навстрѣчу два патагонскихъ пастуха, которые сообщили намъ, что главная ферма находится за нѣсколько миль отсюда къ востоку. Они предложили намъ сѣсть на лошадей, и я съ капитаномъ воспользовались этимъ. Но не успѣли мы сѣсть на лошадей, какъ уже намъ пришлось раскаяться. Надо умѣть обращаться съ патагонскими лошадьми и привыкнуть къ нимъ, мы же были новичками и поэтому намъ пришлось очень плохо, — лошади съ первой минуты начали выказывать сопротивленіе и сладить съ ними было очень трудно. Какъ и всѣ патагонскія лошади, онѣ привыкли, чтобы ими управляли посредствомъ поводьевъ, а не посредствомъ натягиванія удилъ. Чтобы заставить лошадь пойти направо, надо было тронуть ей шею лѣвымъ поводомъ и наоборотъ. Но съ непривычки трудно было управлять поводьями, не натягивая при этомъ удилъ, а этого патагонская лошадь не допускаетъ ни въ какомъ случаѣ. Кромѣ того, надо было совершенно одинаково натягивать поводья съ обѣихъ сторонъ, иначе она моментально останавливается, и эта внезапность остановки очень часто заставляетъ сѣдока слишкомъ близко знакомиться съ твердостью почвы. Да и ходъ этой лошади пампасовъ былъ совсѣмъ особенный, который былъ очень непріятенъ для насъ, сѣверныхъ кавалеристовъ. Но прелесть и новизна окружающей обстановки заставляли насъ забывать всѣ затрудненія и непріятности верховой ѣзды на патагонскихъ лошадяхъ. Черезъ часъ мы достигли своего назначенія и, наконецъ, увидѣли людей, которые превратили безплодную пустыню на южной оконечности американскаго материка въ богатѣйшія фермы, подобныя которымъ врядъ ли можно встрѣтить гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ земнаго шара.
Когда мы подъѣхали къ строеніямъ фермы, на встрѣчу намъ вышелъ какой-то молодой человѣкъ. Это былъ сынъ владѣльца этой мѣстности, Александръ Менендецъ. Въ этой области всѣ говорятъ по испански, но ни я, ни капитанъ не знали этого языка и поэтому у насъ обоихъ мелькнула мысль: на какомъ же языкѣ мы будемъ разговаривать? Мы могли объясняться по французски, по англійски, по нѣмецки, по голландски и по эскимосски и поэтому рѣшили, что человѣкъ, не умѣющій объясниться съ нами хоть на которомъ-нибудь изъ этихъ языковъ, не можетъ представлять для насъ никакого интереса. Но оказалось, что фермеръ, который вышелъ къ намъ на встрѣчу, говорилъ и по англійски, и по нѣмецки, и немного по французски, такъ что между нами скоро завязался оживленный разговоръ. Онъ повелъ насъ на ферму, — маленькій домикъ изъ четырехъ комнатъ, въ которомъ онъ жилъ. Онъ только недавно началъ вести свое хозяйство, но размѣры его должны были бы поразить любого сѣвероамериканскаго фермера. По обширной береговой равнинѣ, поросшей густою прекрасною травой, на пространствѣ по крайней мѣрѣ 90,000 акровъ земли, вдоль Магелланова пролива, паслись 120,000 овецъ! Климатъ и трава тутъ таковы, что животныя не нуждаются ни въ какомъ-либо убѣжищѣ отъ непогоды, ни въ добавочномъ кормѣ, даже въ самые холодные зимніе мѣсяцы. При такихъ условіяхъ не трудно, конечно, объяснить себѣ необыкновенный успѣхъ патагонскихъ фермеровъ. Однако жизнь фермера сопряжена все-таки со многими лишеніями и затрудненіями.
— Патагонскій пастухъ, — сказалъ намъ Менендецъ, — ведетъ жизнь настоящаго дикаря. Онъ не сходитъ съ сѣдла днемъ, объѣзжая пампасы, гдѣ пасутся его стада, а ночью разбиваетъ свой лагерь, какъ индѣецъ. Тѣ, которымъ нравится такая жизнь, могутъ устроить свою будущность, такъ какъ здѣсь они найдутъ хорошій заработокъ. Многіе изъ тѣхъ, которые явились сюда какъ рабочіе, теперь обзавелись уже собственными фермами, и очень мало такихъ, которые, разъ подышавъ воздухомъ пампасовъ, захотѣли бы снова вернуться къ шумной жизни и тяжелой борьбѣ за существованіе въ большихъ городахъ.
Однако нужно было думать о возвращеніи, а оно было сопряжено для насъ съ большими препятствіями. Пурпуровыя сумерки скоро замѣнились ночною темнотой, которая сгущалась все болѣе, и мы должны были спѣшить, а между тѣмъ лошади наши упрямились все сильнѣе, такъ что мы даже не рѣшались подгонять ихъ. Въ концѣ концовъ мы рѣшили предоставить имъ выбирать дорогу и это было лучше: по крайней мѣрѣ, мы могли теперь наслаждаться красотою ночи, вдыхая полною грудью бодрящій и свѣжій воздухъ. Было около полуночи, когда мы добрались до того мѣста, гдѣ оставили лодку. Тутъ мы нашли нашихъ товарищей, которые нетерпѣливо ждали нашего возвращенія. Одни изъ нихъ лежали, растянувшись на сочной травѣ, другіе сидѣли на валунахъ, а нѣкоторые забрались въ хижину пастуховъ и болтали съ ними. Но зрѣлище, которое представилось нашимъ глазамъ, когда мы взглянули въ ту сторону, гдѣ была наша лодка, ошеломило насъ. Море отступило отъ береговъ настолько далеко, что наша лодка оказалась на совершенно сухомъ мѣстѣ, по крайней мѣрѣ въ 400-хъ футахъ разстоянія отъ ближайшаго спуска къ водѣ. Мало того: все это пространство было покрыто какою-то полужидкою смѣсью изъ глины, песку, мелкихъ камней и раковинъ. Мы знали, что Бельжика должна была выступить въ море съ разсвѣтомъ и слышали ея свистки, извѣщавшіе насъ, чтобы мы поторопились съ возвращеніемъ на судно. Ждать прилива, слѣдовательно, было нельзя и поэтому пришлось тащить лодку въ воду. Если бы все это пространство было покрыто смолой, то и тогда бы мы кажется не испытали столько затрудненій, какія испытывали теперь, шагая по этой полужидкой, вязкой, глинистой грязи, которою было покрыто обнажившееся дно. Послѣ цѣлаго часа нечеловѣческихъ усилій, мы, наконецъ, добрались до воды, покрытые иломъ и грязью съ ногъ до головы и обливаясь потомъ. Тутъ мы всѣ пришли къ заключенію, что наша первая высадка на патагонскій берегъ была совершенно лишнею роскошью, безъ которой мы могли бы смѣло обойтись.
Мы добрались до Бельжики, когда уже на востокѣ показалась заря. Тотчасъ же былъ поднятъ якорь, и пока мы съ наслажденіемъ предавались отдыху, расправляя свои усталые члены, пароходъ подошелъ къ острову Елизавета. Несмотря на только что испытанныя затрудненія, мы все-таки рѣшили съѣхать на берегъ, но, проученные опытомъ, оставили въ лодкѣ двухъ человѣкъ, которые должны были наблюдать за тѣмъ, чтобы лодка не очутилась на сушѣ.
Главною цѣлью нашей поѣздки на островъ было желаніе подновить наши запасы. Островъ славился обиліемъ дикихъ гусей, и дѣйствительно, мы нашли ихъ тутъ въ огромномъ количествѣ. Но или гуси были хорошо знакомы съ огнестрѣльнымъ оружіемъ, или наши охотники, подъ вліяніемъ морской болѣзни, разучились обращаться съ ружьями, только результатъ нашей охоты былъ довольно ничтожный: мы привезли не болѣе дюжины птицъ. Изъ-за такихъ пустяковъ, разумѣется, не стоило ѣздить на островъ.
Въ 10 часовъ утра мы покинули островъ. Теперь Бельжика направилась на западъ мимо низкихъ песчаныхъ утесовъ острова Елизаветы, окутанныхъ туманомъ. Шелъ мелкій и холодный дождь и хотя къ полудню погода нѣсколько прояснилась, но темныя тучи, нависшія надъ проливомъ словно клубы чернаго пара, придавали водѣ какой-то зловѣщій чернильный оттѣнокъ. Впереди мы увидали свѣтложелтый мысъ, далеко вдающійся въ расширяющійся проливъ. Это былъ знаменитый Песчаный мысъ, и чѣмъ ближе мы подходили къ нему, тѣмъ рѣзче измѣнялась окружающая мѣстность. Гладкія безлѣсныя равнины пампасовъ остались позади насъ, а впереди появилась дикая, гористая страна, низменности которой были покрыты густымъ лѣсомъ, а на вершинахъ лежалъ снѣгъ. Тутъ заканчивался хребетъ Андовъ и вершины этого хребта защищали столицу мыса Горнъ отъ никогда не прекращающихся въ этихъ мѣстахъ бурныхъ вѣтровъ.
ГЛАВА III.
правитьМы вошли въ гавань Пунто-Аренасъ, столицу этой области, и были поражены ея оживленностью, въ особенности въ сравненіи съ пустынными угрюмыми берегами, мимо которыхъ мы шли въ послѣдніе дни. Тутъ стояли на якорѣ пять большихъ океанскихъ пароходовъ и множество маленькихъ судовъ всякаго рода, которые раскачивались на волнахъ залива. Но собственно городъ, когда мы смотрѣли на него издали, вызвалъ въ насъ разочарованіе. Мы такъ много слышали объ этомъ поселеніи, объ его быстромъ ростѣ и необыкновенномъ развитіи, и поэтому ожидали найти дѣйствительно большой городъ. «Тридцать лѣтъ тому назадъ, сказалъ намъ одинъ туземецъ, — насъ было тутъ меньше двухсотъ поселенцевъ, а теперь въ городѣ шесть тысячъ жителей. Развѣ вы не находите, что мы выросли замѣчательно быстро?»
Конечно, мы должны были отвѣчать утвердительно на этотъ вопросъ, и, дѣйствительно, такой быстрый ростъ города долженъ показаться удивительнымъ каждому европейцу. Но американецъ не найдетъ въ этомъ фактѣ ничего особеннаго: «города — грибы» составляютъ, вѣдь, самое обыкновенное явленіе въ Америкѣ. Пунто-Аренасъ строился въ теченіе 30 лѣтъ и въ сущности представляетъ лишь воспроизведеніе въ миніатюрѣ американскихъ городовъ-грибовъ: такія же низкія, хижины изъ листового желѣза, расположенныя въ безпорядкѣ, постройка которыхъ обходится очень дешево и которыя могутъ быть, въ случаѣ надобности быстро разрушены или перенесены въ другое мѣсто.
Привыкнувъ къ странному виду города, главнымъ достоинствомъ постройки котораго является дешевизна, а характерною чертою — непрочность его существованія, какъ и всѣхъ подобныхъ городовъ, мы нашли въ немъ очень много интереснаго и заслуживающаго вниманія. Въ сущности, Пунто-Аренасъ во многихъ отношеніяхъ самый замѣчательный городъ на свѣтѣ. Это прежде всего самый южный городъ на земномъ шарѣ, столица Патагоніи и Огненной земли, и среди населенія этого города можно найти людей всевозможныхъ національностей.
Исторія возникновенія этого города тоже чрезвычайно интересна.
Въ 1843 году государство Чили рѣшило устроить по близости Магелланова пролива колонію для ссылки преступниковъ. Судьба этой колоніи была очень бурная, населеніе ея часто устраивало возмущенія и кровавыя побоища, въ особенности же этому содѣйствовали частыя голодовки, такъ какъ суда, доставлявшія колоніи припасы, опаздывали, и поселенцы должны были терпѣть голодъ. Наконецъ, послѣ одного большого возмущенія Чилійское правительство рѣшило перенести колонію въ другое мѣсто, избравъ для этого песчаный мысъ, гдѣ теперь находится знаменитый городъ Пунто-Аренасъ.
Вначалѣ судьба этого города, служившаго такимъ образомъ мѣстомъ ссылки преступниковъ, была похожа на судьбу первой колоніи. Также часто происходили кровопролитныя возмущенія, убійства и т. п. Но мало-по-малу вблизи мѣста ссылки возникло поселеніе свободныхъ гражданъ, и когда Чилійское правительство перестало посылать преступниковъ въ эту колонію, то городъ разросся и сдѣлался столицей Магелланова пролива. Поселенцы нашли въ землѣ золото и каменный уголь, а пампасы, въ которыхъ прежде бѣглецы изъ колоніи погибали съ голода, оказались великолѣпными пастбищами для овецъ. Лѣса, окружающіе эту мѣстность, давали неистощимый запасъ матеріала для построекъ и вскорѣ уединеніе проливовъ было нарушено появленіемъ пароходовъ, привозившихъ сюда новыхъ поселенцевъ, искателей счастья и недовольныхъ своею судьбою людей. Пастухи, золотоискатели, торговцы и разные другіе искатели приключеній наполнили новый городъ, представлявшій такимъ образомъ необыкновенную смѣсь нарѣчій и племенъ.
Зная исторію этого города, мы, конечно, не должны были удивляться пестротѣ его населенія. Въ одномъ углу улицы мы слышали англійскій языкъ, въ другомъ — нѣмецкій, въ третьемъ французскій и т. д. Негровъ было мало, но за то индѣйцы встрѣчались на каждомъ шагу.
Одинъ изъ нашихъ новыхъ знакомцевъ въ Пунто-Аренасъ предложилъ показать намъ городъ. Мнѣ кажется, онъ былъ по происхожденію нѣмецъ, но съ нами онъ говорилъ по французски. Онъ повелъ насъ сперва въ кофейню, гдѣ онъ разговаривалъ по англійски, потомъ въ магазинъ, гдѣ онъ обратился къ прикащику по испански, оттуда мы пошли въ церковь, гдѣ онъ говорилъ со священникомъ по итальянски. Мы были просто поражены его знаніемъ языковъ, но намъ сказали потомъ, что онъ говоритъ еще на нѣсколькихъ индѣйскихъ нарѣчіяхъ и даже не затруднится объясниться по латыни и по гречески. Такіе люди, какъ онъ, не составляютъ исключенія въ Пунто-Аренасъ.
Нельзя сказать, чтобы Пунто-Аренасъ отличался чистотой. Улицы напоминаютъ плохо содержимыя деревенскія улицы. Вездѣ стоятъ лужи и валяются кучи золы и разныхъ обломковъ. Пни деревьевъ, поломанныя телѣги, жестяныя кружки и ящики, дохлыя собаки и массы всевозможныхъ отбросовъ, все это раскидано по песчаной почвѣ улицъ. Толпа, наполняющая эти улицы, очень живописна. Вблизи кабачковъ пріютились группы гаучосовъ (пастуховъ), какъ ихъ здѣсь называютъ. Одни изъ нихъ разговариваютъ, сидя на своихъ коняхъ, въ «пончо», живописно накинутомъ на плечи, и широкополыхъ шляпахъ. Другіе спятъ на мягкомъ пескѣ, подложивъ подъ голову камень, вмѣсто подушки.
Отойдя отъ этой группы степныхъ пастуховъ, мы заталкиваемся уже на совершенно иныхъ представителей человѣчества. Это — золотоискатели. Въ противоположность гаучосомъ, всегда прилично одѣтымъ, золотоискатели красуются въ своихъ лохмотьяхъ, не взирая на то, улыбнулось ли имъ счастье или нѣтъ. Тутъ же прогуливаются группы матросовъ, солдатъ и просто бродягъ.
Трудно себѣ представить, глядя на эту оживленную мѣстность и довольное и веселое населеніе, что всего лишь нѣсколько лѣтъ тому назадъ тутъ была дикая пустыня.
Исканіемъ золота, занимаются по преимуществу наиболѣе бѣдные и наиболѣе лѣнивые изъ жителей. Дѣло въ томъ, что золотоискателемъ можетъ быть каждый, и, вооружившись киркой и ведеркомъ, даже самый неопытный человѣкъ можетъ заработать до пяти долларовъ (около десяти рублей) въ день. Золото разсѣяно здѣсь повсюду. Говорятъ, что даже грязь на улицахъ въ Пунто Аренасъ содержитъ золото.
Дома въ Пунто Аренасъ выстроены большею частью изъ волнистаго листового желѣза и интересны лишь въ томъ отношеніи, что матеріялъ, изъ котораго они построены, привезенъ за шесть тысячъ миль, между тѣмъ какъ тутъ же подъ рукою находятся дѣвственные лѣса, гдѣ можно было бы добыть превосходный строевой матеріялъ. Но за то въ короткое время въ Пунто Аренасъ устроено было электрическое освѣщеніе, проведены телефоны и телеграфъ и даже выстроенъ недурной театръ.
Мы простояли въ Пунто Аренасъ около двухъ недѣль и провели время съ пользою, подновили запасы, произвели нѣкоторыя исправленія на суднѣ и изслѣдовали окрестности этого интереснаго города. Выйдя изъ гавани, мы нѣсколько разъ останавливались у разныхъ острововъ архипелага Огненной земли, такъ какъ вся эта область чрезвычайно мало изслѣдована. Мы охотно остались бы тутъ подольше, потому что эта дикая страна представляла для насъ большой интересъ и привлекательность, но насъ ожидали другія, еще болѣе серьезныя задачи на далекомъ югѣ и надо было торопиться, потому что время уходило.
Когда Бельжика останавливалась у котораго нибудь изъ острововъ, мы тотчасъ же съѣзжали на берегъ. При этомъ любопытно было наблюдать, какъ мѣнялись наши привычки, по мѣрѣ того, какъ мы подвигались все дальше и дальше и какъ постепенно мы отвыкали отъ разныхъ формальностей, съ которыми связана жизнь въ цивилизованныхъ странахъ, и подчинялись новымъ требованіямъ, покорно приспособляясь къ новымъ условіямъ жизни. Въ Ріо Жанейро и другихъ портахъ мы тщательно осматривали свой костюмъ и принаряжались прежде чѣмъ съѣхать на берегъ, уже въ Монтевидео въ нашемъ костюмѣ можно было замѣтить нѣкоторую небрежность и слѣды пребыванія на морѣ. Мало по малу мы привыкали не обращать вниманія на свою наружность. Въ Пунто Аренасъ мы уже оставили всякое попеченіе о своемъ костюмѣ и прогуливались по городу въ самомъ неизящномъ видѣ. Мы такъ же мало заботились о своемъ костюмѣ, какъ какіе-нибудь каменщики. Доѣхавъ до острововъ Огненной земли, мы стали косо смотрѣть на каждаго изъ нашихъ сотоварищей, который вздумалъ бы причесываться и чистить свое платье передъ тѣмъ какъ съѣхать на берегъ, мы считали это занятіе своимъ костюмомъ рѣшительно несовмѣстимымъ съ званіемъ полярнаго изслѣдователя.
Останавливаясь у различныхъ острововъ Огненной земли, мы прежде всего, конечно, старались поближе познакомиться съ ихъ обитателями. Несмотря на то, что фуэджійцы извѣстны уже со временъ Магеллана, они до сихъ поръ еще представляютъ мало изслѣдованное племя. Наше путешествіе на Бельжикѣ доставило намъ возможность изучить ихъ жизнь и обстановку. Они вовсе не составляютъ одного однороднаго племени, какъ это принято думать, а состоятъ изъ трехъ различныхъ племенъ, говорящихъ на разныхъ языкахъ, и отличаются другъ отъ друга, какъ наружностью, такъ и обычаями и устройствомъ жилищъ.
Въ западныхъ проливахъ живетъ малорослое племя Алакулоофовъ, питающееся рыбой, ракушками, краббами и улитками и обитающее въ челнокахъ или въ ямахъ, выкопанныхъ въ землѣ. Племя это находится на очень низкой степени развитія, но такъ какъ корабли, плававшіе но Магелланову проливу, чаще всего встрѣчали это племя, то всѣ разсказы о фуэджійцахъ именно относились къ Алакулоофамъ. Это племя теперь почти вымерло и ближе всего къ нему стоять индѣйцы, обитающіе на островахъ около мыса Горнъ и къ сѣверу отъ канала Бигль. Ихъ называютъ Лхганами. Прежде они были самымъ многочисленнымъ и самымъ могущественнымъ изъ фуэджійскихъ племенъ, но теперь ихъ также остается очень мало. Они маленькаго роста, мало развиты умственно и такъ же какъ Алакулоофы живутъ въ челнокахъ и питаются продуктами моря.
Третье фуэджійское племя — это раса гигантовъ. Это племя называется Она и обитаетъ по сосѣдству съ Яхганами. Онасы до послѣдняго времени не поддавались цивилизаціи, не пускали къ себѣ миссіонеровъ и, пожалуй не безъ основанія, не довѣряли бѣлымъ людямъ, которые пытались къ нимъ приникнуть. Поэтому то они мало извѣстны и по настоящее время.
Живутъ Онасы на главномъ изъ острововъ Огненной земли. Много столѣтій тому назадъ они завоевали себѣ право исключительнаго владѣнія этимъ островомъ. Но Яхганамъ было дозволено разбить свои палатки на южномъ побережьи вдоль канала Бигль, а Алакулоофы могли пользоваться западною береговою линіей. — Однако ни тѣ, ни другіе, а тѣмъ болѣе бѣлые люди, не отваживались, до самаго послѣдняго времени заходить вглубь страны. Огромныя преріи въ сѣверной части и горные лѣса въ серединѣ острова, вмѣстѣ съ озерами, которыя до сихъ поръ не изслѣдованы, охранялись онасами какъ заповѣдныя мѣста для охоты. Онасы безраздѣльно владѣли своимъ островомъ, пока не явились фермеры-овцеводы и золотоискатели, привлеченные великолѣпными пастбищами для овецъ, да еще золотомъ, найденнымъ по берегу. Золотоискатели и фермеры завладѣли островомъ и оттѣснили его прежнихъ владѣльцевъ въ низменности, покрытыя лѣсами, и горы, покрытыя снѣгомъ въ центральной части острова, предоставивъ имъ или умирать отъ голода или холода, или погибнуть отъ руки пришельцевъ, явивпйххся отнять у нихъ землю. Счастливыя времена для онасовъ миновали, какъ и для другихъ индѣйскихъ племенъ, охотничьи мѣста которыхъ были отняты бѣлыми. Но онасы храбро защищали свои владѣнія и вѣроятно будутъ бороться до тѣхъ поръ, пока не сложитъ свою голову послѣдній представитель этого племени.
Онасы, какъ племя, никогда не соединялись вмѣстѣ, ради общихъ цѣлей и интересовъ, подъ властью одного вождя. Они всегда были раздѣлены на кланы[1], во во главѣ которыхъ стоялъ вождь, пользовавшійся, впрочемъ, весьма ограниченною властью. Эти вожди постоянно враждовали между собою и до послѣдняго времени худшими врагами онасовъ были люди ихъ же собственнаго племени. Но когда явились фермеры и золотоискатели, чтобы отнять у нихъ землю, то они забыли свои распри и соединились вмѣстѣ для борьбы съ общимъ врагомъ. Этого врага, вооруженнаго скорострѣльными ружьями, имъ, конечно, не одолѣть, и они осуждены на погибель!..
Въ теченіе многихъ лѣтъ индѣйцы старались всѣми силами досадить бѣлымъ поселенцамъ, отнимавшимъ у нихъ землю. Они подстерегали и убивали фермеровъ, уводили ихъ стада, и поселенцы платили имъ тою же монетой. Убійство считалось до сихъ поръ обѣими сторонами самымъ обыкновеннымъ дѣломъ. Но борьба была неравная, и индѣйцы должны были уступить надвигающейся силѣ,
Въ отношеніи роста онасовъ смѣло можно назвать великанами. Обычный ростъ ихъ шесть футъ, а нѣкоторые бываютъ и выше. Въ умственномъ отношеніи они, однако, далеко отстали отъ своего физическаго развитія. Онасы хорошіе охотники и умѣютъ добывать себѣ пищу, но потребности ихъ очень не велики и имъ не трудно удовлетворять ихъ, — этимъ объясняется, что они такъ мало выказали изобрѣтательности въ приготовленіи своихъ охотничьихъ принадлежностей. То же самое замѣчается въ домашней жизни и въ отношеніи одежды онасовъ. Дѣти онасовъ большею частью ходятъ нагими; родители ихъ плохо кормятъ и мало о нихъ заботятся, но не вслѣдствіе недостатка любви къ нимъ, а по причинѣ своей умственной неразвитости.
Мнѣ ни разу въ жизни не приходилось слышать языкъ, который производилъ бы такое странное впечатлѣніе, какъ языкъ онасовъ. Нѣкоторые изъ моихъ сотоварищей на Бельжикѣ, желая поддразнить меня, увѣряли, что если слушать на нѣкоторомъ разстояніи, какъ разговариваютъ онасы между собой, то можно подумать, что это разговариваютъ англичане. Я всегда отвѣчалъ имъ, что это «клевета на англійскій языкъ». Пожалуй, еще языкъ Яхгановъ можно было бы сравнить съ англійскимъ языкомъ, такъ какъ онъ болѣе мягкій и легкій для произношенія, но хрюкающій, захлебывающійся, судорожный говоръ онасовъ не имѣетъ ничего общаго съ англійскимъ языкомъ. Многія изъ словъ этого страннаго языка произносить легко, построеніе фразъ тоже не трудно, но въ каждомъ пятомъ или шестомъ словѣ есть такой звукъ, который невозможно воспроизвести, если не практиковаться въ этомъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. При произношеніи этихъ звуковъ онасъ дѣлаетъ неимовѣрныя усилія; онъ хрипитъ, кашляетъ, хрюкаетъ и лицо его искажается самымъ ужасающимъ образомъ, словно у него что-то застряло въ горлѣ, затѣмъ онъ продолжаетъ свою фразу до слѣдующаго препятствія, вызывающаго повтореніе припадка. Разговоръ для бѣднаго онаса долженъ быть истиннымъ мученіемъ при такихъ условіяхъ, и говорящій онасѣвсегда производилъ на меня впечатлѣніе человѣка, котораго заставили принятъ рвотное.
Онасы, какъ и всѣ американскіе туземцы, питаются преимущественно мясомъ. Въ прежніе годы они не терпѣли недостатка въ этой пищѣ, такъ какъ несмѣтныя стада гуанако паслись въ пампасахъ, покрытыхъ сочною травой. Но теперь въ этихъ мѣстахъ пасутся стада бѣлыхъ фермеровъ, и гуанако, такъ же какъ и индѣйцы, охотившіеся на нихъ, должны были отступить въ горы, гдѣ жизнь тяжела и представляетъ никогда не прекращающуюся борьбу съ суровою природой, со снѣжными бурями и голодомъ. Такъ какъ охота на гуанако сдѣлалась труднѣе, потому что значительно уменьшилось число этихъ животныхъ и они скрылись въ разныхъ малодоступныхъ убѣжищахъ, то онасы обратили свое вниманіе на овецъ, которыя паслись на необозримыхъ лугахъ Огненной земли. То что эти овцы не были дикими животными, а принадлежали бѣлымъ колонистамъ, конечно, не имѣло никакого значенія въ глазахъ онаса. Онъ привыкъ считать своею собственностью всѣхъ животныхъ на Огненной землѣ. Впрочемъ, нельзя не признать, что овцы, — или «бѣлыя гуанако», пасшіяся на лугахъ, на которыхъ никогда не охотились индѣйцы — представляли для голодныхъ онасовъ слиткомъ соблазнительное зрѣлище, когда они смотрѣли внизъ, на долины, изъ своихъ холодныхъ шалашей, построенныхъ въ лѣсахъ, покрывающихъ горы. Можно ли слишкомъ строго осудить этихъ дикарей за то, что желая спасти себя и своихъ близкихъ отъ голодной смерти, они храбро спускались внизъ, въ долины, и не взирая на направленное на нихъ оружіе, похищали овецъ, принадлежащихъ бѣлымъ?
Съ лукомъ и стрѣлами, своимъ единственнымъ охотничьимъ вооруженіемъ, онасъ скитается по острову, отыскивая слѣды гуанако и, спускаясь съ суровыхъ безплодныхъ вершинъ, бродитъ по низменнымъ равнинамъ, поросшимъ лѣсомъ, а зимою идетъ въ пампасы, къ морскому берегу. Если ему не удастся найти тамъ свою любимую дичь, то онъ довольствуется полевыми крысами или собираетъ улитки и ракушки на берегу, но все таки, цѣль его жизни — это охота на гуанако.
Онасы отправляются на охоту цѣлыми семьями. Женщины и дѣти идутъ вмѣстѣ, въ одной группѣ, пробираясь по рытвинамъ и оврагамъ и обходя низкіе холмы, которые скрываютъ ихъ отъ враговъ — животныхъ, служащихъ цѣлью охоты, между тѣмъ какъ мужчины взбираются по временамъ на холмы, чтобы оттуда обозрѣть своимъ орлинымъ взглядомъ равнину, гдѣ могутъ пастись стада гуанако. Во время этой утомительной охоты онасы всегда бываютъ голодны и полуодѣты. Старики и больные, которые не въ состояніи итти, безжалостно бросаются ими на дорогѣ, и этимъ несчастнымъ предоставляется самимъ заботиться о себѣ, или умирать съ голоду. Здоровые же и сильные продолжаютъ итти, пока не отыщутъ дичи, которая должна спасти ихъ отъ голодной смерти Завидѣвъ желанное стадо, — мужчины стараются незамѣтно окружить его. Они подползаютъ къ нему на четверенькахъ, прикрывшись шкурой, которая служитъ имъ одеждой, чтобы обмануть животныхъ.
Если имъ удается подползти близко къ животному, то они моментально вскакиваютъ на ноги, сбрасываютъ шкуры и голые бросаются на гуанако, пуская въ ходъ сначала стрѣлы, а затѣмъ ножи и дубинки. При такомъ способѣ имъ часто удается истребить все стадо, и тогда начинается пиръ и веселье, которое не знаетъ границъ. Этотъ пиръ продолжается до тѣхъ поръ, пока не будетъ съѣденъ весь запасъ мяса, а затѣмъ снова начинается голодъ. Такимъ образомъ вся жизнь онаса состоитъ изъ короткихъ пиршествъ и долгихъ голодовокъ. О своей одеждѣ онасъ заботится очень мало. Хотя климатъ его родины весьма суровый, холодный, вѣтрянный и сырой, онасъ не носитъ теплой одежды. Дѣти бѣгаютъ по снѣгу совсѣмъ голые или почти голые. Мужчины накидываютъ себѣ на плечи плащъ, состоящій изъ нѣсколькихъ шкуръ гуанако, доходящій до ногъ, но этотъ плащъ не прикрѣпляется ни пуговицами, ни тесемками, а только удерживается руками. Женщина онасовъ, когда она бываетъ хорошо одѣта, носитъ кусокъ мѣха, привязаннымъ вокругъ поясницы, а также набрасываетъ на плечи плащъ изъ шкуръ. Но она большею частью довольствуется только однимъ плащемъ, который едва держится у нея на плечахъ и который она сбрасываетъ при первомъ же удобномъ случаѣ.
Жилища онасовъ также совершенно не соотвѣтствуютъ суровости климата. Дождь, вѣтеръ и снѣгъ входятъ туда безпрепятственно. Да и не удивительно, такъ какъ это простой шалашъ, весьма небрежно сдѣланный изъ вѣтвей, но только съ навѣтренной стороны онъ покрывается шкурами, а сверху дождь льется черезъ щели сложенныхъ вѣтвей и обдаетъ холодными струями бѣдныхъ полуголыхъ обитателей шалаша. Онасы сидятъ обыкновенно на голой землѣ, ничѣмъ не покрытой и холодной, вокругъ костра, сложеннаго въ центрѣ шалаша, но служащаго больше для варки пищи, нежели для согрѣванія жилища, такъ какъ все равно тепло не можетъ держаться въ подобномъ шалашѣ. На ночь взрослые обитатели шалаша укладываются спать вокругъ потухшаго костра и въ серединѣ круга помѣщаются дѣти, прикрывшись шкурами гуанако. Для того, чтобы вѣтеръ не сдулъ шкуры и чтобы самимъ онасамъ было теплѣе, они призываютъ собакъ, которыя и ложатся сверху шкуръ, покрывающихъ скорчившуюся массу индѣйцевъ. Въ прежнія времена каждая семья индѣйцевъ непремѣнно держала при себѣ нѣсколькихъ собакъ, которыя служили для нихъ живыми грѣлками, но теперь бѣлые пастухи перебили всѣхъ собакъ, и бѣдные онасы, лишенные своихъ четвероногихъ друзей, осуждены еще больше мерзнуть въ своихъ холодныхъ шалашахъ.
Между членами семьи онасовъ существуетъ довольно сильная привязанность. Онасы имѣютъ обыкновенно по нѣскольку женъ, которыхъ они покупаютъ или просто похищаютъ у другихъ племенъ. Замѣчательно, что эти жены живутъ между собою мирно и никогда не ссорятся, каждой отводится опредѣленное мѣсто въ шалашѣ и возлѣ нея находится все ея скудное имущество и ея дѣти. Несмотря на то, что женщины онасовъ терпятъ и голодъ и холодъ, должны исполнять тяжелую работу и переносить всякія лишенія, тѣмъ не менѣе дѣвушка онасовъ предпочтетъ жить въ холодномъ шалашѣ своего соплеменика, нежели въ домѣ блѣднолицаго, и никогда не промѣняетъ этотъ шалашъ на какія бы то ни было удобства европейскаго жилища. Законовъ у онасовъ не существуютъ никакихъ, но каждая семья строго соблюдаетъ обычаи, которые неизмѣнно переходятъ изъ поколѣнія въ поколѣніе.
ГЛАВА IV.
править3-го января 1898 года мы двинулись черезъ каналъ Бигль съ намѣреніемъ итти прямо на югъ, но тутъ произошелъ случай, который не только задержалъ насъ въ пути, но сильно испортилъ наше настроеніе духа. Этотъ случай совпалъ съ первымъ географическимъ открытіемъ, сдѣланнымъ Бельжикой, наткнувшейся на рифъ во время попытки пробраться къ Гарбуртону, миссіонерской станціи, находящейся на юговосточномъ берегу главнаго острова архипелага Огненной земли.
Было поздно ночью; мы шли каналомъ Бигль и передъ нами тянулась длинная полоса острововъ, а позади виднѣлись ледяныя вершины конечнаго хребта Кордильеровъ. Съ обѣихъ сторонъ темнѣли лѣса пустынныхъ фуэджійскихъ береговъ. Въ одинадцать часовъ бѣлыя ледяныя поля, простирающіяся на западъ, еще были освѣщены сумеречнымъ свѣтомъ, вершины же острововъ отливали перламутровымъ блескомъ; поверхность моря была гладкая какъ зеркало и въ глубинѣ виднѣлись неясныя бѣлыя отраженія горныхъ вершинъ. Береговая линія, казалось, тянулась безконечно. Мы подвигались медленно, высматривая въ каждомъ заливчикѣ признаки человѣческой жизни. На одномъ перешейкѣ намъ показался какой-то предметъ, который, пожалуй, можно было принять за человѣческое жилище, но даже въ подзорную трубу мы не могли хорошенько разсмотрѣть, что это такое. Однако мы рѣшили держать свой путь въ ту сторону. Вдругъ мы замѣтили, что пароходъ пересталъ двигаться. Какая таинственная причина заставила его остановиться — мы не могли понять. Машина была пущена въ ходъ до послѣдней возможности, винтъ работалъ, что есть мочи, но мы не двигались съ мѣста. Изслѣдованіе лотомъ показало, что Бельжика засѣла на рифъ подводныхъ скалъ, но всего удивительнѣе было то, что никто изъ насъ не ощутилъ ни малѣйшаго толчка при этомъ, до того плавно она въѣхала на скалу и засѣла на ней. Мы возложили всѣ наши надежды на приливъ, ожидая, что онъ насъ освободитъ, но не тутъ-то было — вода спадала, а Бельжика все плотнѣе и плотнѣе усаживалась на скалу. Въ четыре часа утра судно начало ложиться на бокъ, и скоро уклонъ сдѣлался на столько великъ, что на палубѣ невозможно было стоять. Мы попробовали выпрямить его посредствомъ брусьевъ, но они сломались, точно глиняныя трубки для табаку.
Вскорѣ мы могли уже различить, что на берегу дѣйствительно находится человѣческое жилище; мы даже замѣтили признаки жизни около него. На берегу показалась группа людей, направлявшихся въ нашу сторону. Это были индѣйцы и съ ними фермеръ. Онъ явился къ намъ на помощь, и я тотчасъ же отправился съ нимъ вмѣстѣ на берегъ, чтобы нанять какъ можно больше индѣйцевъ, которые помогли бы намъ освободить наше судно.
Сначала все шло хорошо. Наши матросы и индѣйцы, работая вмѣстѣ, освободили уже судно отъ части груза и перевезли его на берегъ. Вдругъ налетѣлъ вихрь и море сразу заволновалось, такъ что дальнѣйшее сообщеніе съ судномъ сдѣлалось невозможнымъ. Мы видѣли съ берега, какъ Бельжику швыряло во всѣ стороны при каждомъ порывѣ вѣтра и ударѣ волны. Какъ на берегу, такъ и на Бельжикѣ почти уже не было надежды спасти судно. Вдругъ страшный шквалъ приподнялъ Бельжику, и увлекаемое вѣтромъ судно скоро скрылось за темною оконечностью острова. Мы вздохнули съ облегченіемъ. Бельжика явилась только на другой день, и, къ счастью, оказалось, что судно не понесло никакихъ серьезныхъ поврежденій.
Изъ Гарбуртона мы направились на востокъ и у одного изъ острововъ въ послѣдній разъ сдѣлали запасъ воды; здѣсь мы сказали «прости» своимъ друзьямъ и извѣстному намъ міру, такъ какъ теперь мы уже вступили въ область неизвѣстнаго. Съ того момента, какъ мы покинули этотъ островъ, 13-го января 1898 г. и до нашего возвращенія въ Пунто-Аренасъ въ мартѣ 1899 г. мы все время находились въ иномъ мірѣ, въ ледяномъ царствѣ, откуда уже невозможно было поддерживать сношенія съ родиной и съ обитаемыми странами. Мы были совершенно отрѣзаны отъ всего остального міра. У насъ были свои радости и горести, свои удачи и неудачи, но мы не знали, что дѣлается на свѣтѣ, не знали, напримѣръ, что испанцы начали войну съ американцами, и не подозрѣвали многихъ событій, которыя волновали Европу въ наше отсутствіе.
Нашею первою задачею было составленіе карты дна моря и изученіе морскихъ глубинъ у мыса Горнъ. Но выполненіе этой задачи было сопряжено съ почти непреодолимыми затрудненіями. Эта часть океана славится разрушительною силой урагановъ, которые свирѣпствуютъ здѣсь почти постоянно. Оставаться здѣсь было небезопасно, но мы все-таки рѣшили попытать счастья. Погода намъ благопріятствовала, такъ что мы могли сдѣлать промѣръ въ этомъ совершенно неизслѣдованномъ морѣ. Глубина тутъ оказалась очень значительная.
19-го января мы встрѣтили первый айсбергъ (ледяную гору). Это было за день передъ тѣмъ, какъ мы увидѣли снѣжную линію южношотландскихъ острововъ. Айсбергъ показался въ 8 часовъ вечера, и мы всѣ выскочили на палубу, чтобы полюбоваться на первую антарктическую плавучую ледяную гору, но мы не старались приблизиться къ ней. Небо было точно покрыто сажей и все тонуло въ мрачномъ и туманномъ свѣтѣ сумерекъ. Огромная бѣлая масса виднѣлась впереди, окутанная облакомъ пара, которое по временамъ опускалось, и мы тогда могли различить странную форму ледяной глыбы. Но облако снова скрывало ее отъ нашихъ взоровъ, и огорченные тѣмъ, что мы не можемъ разсмотрѣть ее хорошенько, мы поплыли дальше, и скоро айсбергъ исчезъ изъ нашихъ глазъ въ бурномъ морѣ.
Ночь была очень темная. Огромныя, волны казались совершенно чернильнаго цвѣта, а рѣзкій холодный вѣтеръ покрывалъ тонкимъ ледянымъ слоемъ палубу и снасти. Мы зорко всматривались въ темноту ночи, опасаясь встрѣчи съ айсбергами, которые могли внезапно вынырнуть изъ темноты на нашемъ пути. Быстрое паденіе температуры и рѣзкій холодный вѣтеръ указывали намъ, что льды не далеко. Но мы не встрѣтили больше ни одной плавучей льдины. Эта часть моря не была пустынной, кругомъ была жизнь, но она имѣла какой-то унылый характеръ. Альбатросы и буревѣстники носились вокругъ судна, издавая странные крики, а надъ поверхностью моря иногда появлялся фонтанъ кита. Это была удивительная ночь; всѣ мы испытывали какую-то странную тревогу, какое-то безпокойство, вызываемое полнѣйшею неизвѣстностью — чувство, знакомое только тѣмъ, кому случалось плавать въ совершенно незнакомыхъ областяхъ этого пустыннаго ледяного океана.
Утро наступило, какъ всегда въ этихъ мѣстахъ, туманное и пасмурное. Солнца не было видно на свинцовомъ небѣ, но къ полудню туманъ вдругъ прорвался и солнечные лучи придали жизнь и краски окружающему насъ пустынному морю. Бросаніе лота указывало на близость земли и мы поэтому не отнимали своихъ биноклей отъ глазъ, стараясь разглядѣть что нибудь на горизонтѣ. Наконецъ около трехъ часовъ пополудни показались какія то низкія пирамидальныя массы, голубоватаго цвѣта, окаймленныя снѣжною полосой. Мало по мало онѣ обрисовывались яснѣе, и мы тогда узнали, что это была сѣверная линія южно-шотландскихъ острововъ. Разстояніе было слишкомъ велико, такъ что мы не могли хорошенько разсмотрѣть мѣстности, мы замѣтили только, что въ общихъ чертахъ острова эти напоминаютъ сѣверныя части Гренландіи. Кромѣ большихъ острововъ, тутъ много маленькихъ, представляющихъ утесы, свободные отъ льда, которые служатъ мѣстомъ отдохновенія для тюленей, пингвиновъ, корморановъ и глупышей. Поздѣйшія наши изслѣдованія показали намъ, что и въ такихъ, повидимому совершенно безплодныхъ, мѣстностяхъ въ изобиліи произрастаетъ мохъ и лишаи, но, конечно, ни деревья, ни трава расти тутъ не могутъ.
Ночь на 20-ое января была опять ночью тревоги для насъ. Ледяныхъ горъ попадалось мало, а сплошного льда (пакъ) мы совсѣмъ не встрѣчали. Но близость совершенно незнакомаго берега, неизвѣстность и непостоянство погоды, невольно заставляли насъ безпокоиться. Утро было опять туманное. Множество мелкихъ айсберговъ окружали насъ и, стараясь избѣжать столкновенія съ ними, мы сдѣлали непріятное открытіе: судно опять наткнулось на скалу. Но наше доброе старое судно выдержало натискъ и на этотъ разъ намъ удалось благополучно выйти изъ бѣды. Бельжика только столкнулась со скалой и, повернувъ, вышла изъ лабиринта скалъ, не безъ того, конечно, чтобы не столкнуться еще съ нѣсколькими изъ нихъ. Когда мы, наконецъ, выбрались, то имѣли возможность наблюдать, какъ объ эти самыя скалы разбивались маленькіе айсберги, и конечно, у насъ невольно являлась мысль, что такая участь можетъ ожидать и нашу Бельжику при слѣдующемъ столкновеніи.
Только къ полудню горизонтъ нѣсколько прояснился, и мы могли благополучно пройти мимо скалъ и утесовъ, окружавшихъ насъ. Вдругъ погода измѣнилась, сѣрый цвѣтъ морскихъ волнъ принялъ черный оттѣнокъ, небо стало темно свинцовымъ, и пингвины начали выскакивать изъ воды съ быстротою молніи, бросаясь къ берегу и какъ бы предупреждая насъ о приближающейся бурѣ.
Однако буря наступила только 22-го января. Эта буря принесла намъ несчастье. Сначала вѣтеръ былъ не очень силенъ, но волны вздымались очень высоко, и нашъ пароходъ бросало, какъ щепку. Вдругъ одна изъ большихъ волнъ обрушилась на судно и залила палубу, лабораторію и кухню. На палубѣ было много угля и этотъ уголь увлекло потокомъ воды въ шпигаты (отверстія у борта для стока воды) и забило ихъ отверстія, такъ что дальнѣйшій выходъ воды сдѣлался невозможнымъ. Одинъ изъ нашихъ самыхъ молодыхъ матросовъ, по имени Винке, главнымъ образомъ занимался осмотромъ шпигатовъ во время своей вахты. Въ теченіи дня буря еще усилилась и затѣмъ возрастала съ каждымъ часомъ. Море бушевало, порывы вѣтра налетали съ такой силой и сопровождались такимъ грохотомъ, который напоминалъ пушечные выстрѣлы. Все, что не было прикрѣплено на палубѣ, унесено было въ море.
Было около трехъ часовъ, когда я и Амундзенъ стояли на палубѣ, напрягая свое зрѣніе и стараясь разглядѣть въ подзорную трубу таинственный черный предметъ, виднѣвшійся впереди, какъ разъ на пути нашего судна. Вдругъ я услышалъ странный, нечеловѣческій крикъ, заставившій меня задрожать съ ногъ до головы. Мы оба обернулись, но не увидали ничего подозрительнаго. Амундзенъ, думая, что произошло какое нибудь несчастье въ машинѣ, бросился туда, я же поспѣшилъ на корму и, взглянувъ на море, увидалъ человѣка, борющагося съ волнами. Это былъ Винке. Вычищая шпигаты, онъ потерялъ внезапно равновѣсіе и упалъ въ море. Онъ то и издалъ при паденіи тотъ страшный жалобный крикъ, который продолжалъ раздаваться въ моихъ ушахъ. Но Винке не потерялъ все таки присутствія духа, онъ ухватился за веревку отъ лага. Увидавъ это, я тотчасъ же взялся за другой конецъ и началъ осторожно тянуть. Винке держался за веревку съ отчаяніемъ утопающаго. Тревожная вѣсть быстро распространилась, и всѣ выбѣжали на палубу. Въ такую бурю нечего было и думать о томъ, чтобы спустить лодку, тѣмъ болѣе, что судно швыряло какъ щепку. Когда я притянулъ Винке къ кормѣ, мужественный и самоотверженный Лекойнтъ предложилъ, чтобы его спустили на канатѣ въ ледяное море и онъ попытается спасти Винке. Онъ обвязалъ себя вокругъ груди веревкой и двое матросовъ осторожно спустили его въ бушующую бездну, но его захватило водоворотомъ, образовавшимся у самаго судна, и онъ едва не погибъ. Несмотря на отчаянныя усилія, Лекойнтъ не могъ все-таки приблизиться къ Винке. Видя, что онъ выбился изъ силъ, мы его подняли на судно. Винке продолжалъ держаться за лагъ, и мы рѣшили попробовать подвести его къ боку судна, такъ какъ оттуда легче было спустить къ нему другого человѣка, чѣмъ съ кормы. Но вдругъ Винке отпустилъ лагъ изъ рукъ и погрузился въ волны. Цѣлый часъ ждали мы, не вынырнетъ ли гдѣ нибудь нашъ несчастный товарищъ, но онъ больше не показывался. Эта гибель одного изъ нашихъ глубоко опечалила насъ. Винке былъ совсѣмъ еще юноша и мы всѣ любили его и горячо сожалѣли объ участи этого мальчика, нашедшаго свою могилу въ ледяной пучинѣ!
Къ ночи туманъ разсѣялся, и мы увидѣли непрерывную ледяную стѣну, около полутораста футъ высоты, простирающуюся такъ далеко на востокъ и западъ, какъ только хваталъ глазъ. Мы въ первый моментъ подумали, что это айсбергъ, но громадные размѣры вызвали у насъ сомнѣніе. Повернувъ къ востоку и приблизившись къ этой стѣнѣ на четыре мили, мы замѣтимъ черную полосу надъ водой, которая оказалась грядой скалъ. До насъ донесся характерный запахъ гуано и затѣмъ мы услышали оглушающіе крики пингвиновъ, которыхъ здѣсь были милліоны. Это былъ «Низкій островъ».
Мы направились къ маленькому острову Августа. Несмотря на то, что море было спокойно, мы двигались очень медленно. Мы, вѣдь, находились въ совершенно неизвѣстныхъ водахъ и могли снова наткнуться на скалу, какъ это уже было съ нами два раза. Было десять часовъ вечера, когда мы настолько уже приблизились къ острову, что могли на него высадиться. Спустили лодку, и мы съ особеннымъ чувствомъ радости сѣли въ нее, пользуясь первымъ представившимся намъ случаемъ ближе познакомиться съ антарктическою страной и ея жизнью.
Это была странная ночь Все кругомъ насъ казалось принадлежащимъ къ какому то другому міру. Облака, воздухъ, вода, весь окружающій насъ ландшафтъ, точно объятъ былъ какою то таинственностью. Ничто здѣсь не было похоже на тѣ сѣверныя страны, которыя мнѣ были знакомы, и мнѣ кажется, что различіе между Гренландіей и антарктическими землями такъ же велико, какъ и разстояніе, отдѣляющее ихъ.
Вода отсвѣчивала страннымъ сѣроватымъ свѣтомъ, когда мы гребли къ берегу. Свѣтъ былъ на столько силенъ, что даже въ полночь можно было читать крупный печатный шрифтъ. Этимъ же страннымъ свѣтомъ былъ освѣщенъ и берегъ; снѣжныя очертанія его выдѣлялись настолько ясно, что даже ночью можно было снимать съ него фотографію. Но небо было по прежнему черное, вслѣдствіе черныхъ, какъ сажа, облаковъ, постоянно поднимавшихся съ поверхности Тихого океана и уносящихъ въ сосѣднія страны свои запасы снѣга. Вѣтра не было. Вода была гладкая какъ зеркало и кругомъ было спокойствіе, но въ то же время жизнь чувствовалась вездѣ. Мы постоянно слышали странные, вызывавшіе содроганіе крики корморановъ, пронзительные голоса глупышей, грубые «гва-а гва-а» пингвиновъ и внезанные всплески и шумъ воды, производимые тюленями и фонтанами китовъ, а также крики тюленьихъ дѣтенышей, напоминавшіе крики дѣтей.
Общій видъ страны, на которую мы высадились, не представлялъ, однако, ничего замѣчательнаго. Мы потомъ видѣли сотни такихъ странъ въ антарктической области и всѣ онѣ были похожи одна на другую. Мы пристали въ маленькой бухтѣ, у подножія ската. Первымъ высадился на берегъ Арктовскій, со своими геологическими инструментами. За нимъ слѣдовалъ Раковица со своими принадлежностями для собиранія зоологическихъ коллекцій. Жерлахъ и я пристали послѣдними, пробираясь по осколкамъ льда и камней и отбиваясь отъ дерзкихъ пингвиновъ, которые не давали намъ пройти. Однако, хотя намъ тоже хотѣлось посмотрѣть на неизвѣстную страну, мы должны были вернуться обратно въ лодку, такъ какъ поднялось волненіе и лодку легко могло разбить о скалы.
Итакъ, мы остались сидѣть на веслахъ, въ то время, какъ Арктовскій и Раковица прогуливались на берегу. Мы сначала пробовали слѣдить за ними въ бинокль, но скоро потеряли ихъ изъ вида въ темнотѣ. Мы могли, впрочемъ, опредѣлить по доносившимся къ намъ ударамъ молотка Арктовскаго, гдѣ онъ находится, точно также по хору пингвиновъ мы догадывались, гдѣ проходитъ Раковица. Этотъ ночной концертъ очень забавлялъ насъ и мы долго не могли забыть этихъ смѣняющихся звуковъ — глухого стука молотка, за которымъ слѣдовала воинственная пѣсня пингвиновъ. Около полуночи мы отправились къ скалистому выступу за нашими товарищами, которые ожидали насъ со своею добычей. Обитатели этой антарктической земли повидимому были недовольны появленіемъ новыхъ пришельцевъ. Пингвины собирались вокругъ насъ, лѣзли къ намъ подъ ноги, глупыши носились съ угрожающимъ видомъ надъ нашими головами и даже безобидные кормораны летали взадъ и впередъ, вытягивая свои длинныя шеи и словно спрашивая насъ, зачѣмъ мы явились. Самые опасные изъ всѣхъ, моржи, взобравшись на скалы возлѣ насъ, фыркали и скалили зубы, вращая своими большими, стеклянными глазами.
Остальную часть ночи мы шли подъ парами, подвигаясь медленно впередъ. Утромъ взошедшее солнце освѣтило снѣжныя возвышенности острова, постепенно исчезавшаго вдали. Мы находились теперь въ центрѣ обширнаго воднаго пространства, на далекомъ разстояніи отъ какой-бы то ни было земли. Кругомъ насъ царствовала тишина и безмолвіе, прерываемое только временами шумомъ фонтана, выбрасываемаго китомъ. Отъ скалъ мы были слишкомъ далеко и потому не видали больше птицъ. Странное чувство одиночества и отчужденія охватывало насъ все больше и больше, и, глядя на далеко разстилавшуюся кристальную поверхность моря, мы чувствовали себя затерянными среди этого уединенія, Могло ли существовать гдѣ нибудь еще болѣе безмолвное, болѣе пустынное уединенное мѣсто, чѣмъ то, гдѣ мы находились!
Подвигаясь дальше, мы останавливались у разныхъ острововъ и на одномъ изъ нихъ пятеро изъ насъ, Арктовскій, лейтенантъ Данко, Амундзенъ, Жерлахъ и я, провели цѣлую недѣлю. Это былъ нашъ первый опытъ лагерной стоянки въ антарктическихъ льдахъ и во время нашего отсутствія Бельжика, подъ командою Лекойнта, обошла другіе острова къ югу, которые и были занесены на карту.
Когда мы вернулись на судно, то Лекойнтъ разсказалъ намъ, что Раковица открылъ островъ, который можно назвать государствомъ пингвиновъ, такъ какъ тамъ водились ихъ сотни тысячъ.
Вечеромъ намъ приходилось обыкновенно выбирать мѣсто для ночной стоянки. Такъ какъ въ этихъ мѣстахъ глубина была большею частью довольно велика, то мы не могли становиться на якорь и по прежнему опыту пускали слабый паръ въ машинѣ, на всякій случай, предоставляя Бельжикѣ плыть по теченію и по волѣ вѣтра. Никто, кромѣ тѣхъ, кто стоялъ на вахтѣ, не подозрѣвалъ, сколько разъ мы были на волоскѣ отъ смерти въ тѣ безмолвные часы ночи, когда мы предавались сладкому сну въ своихъ койкахъ. Спокойно, но быстро двигается наше судно, то подвергаясь опасности столкнуться съ айсбергомъ, то, словно подталкиваемое какою то таинственною силой, оно несется по направленію къ скалѣ или къ голубоватой ледяной стѣнѣ. Опасность и разрушеніе угрожаютъ на каждомъ шагу. Кромѣ того всегда надо было помнить о подводныхъ скалахъ, которыя легко и неожиданно могли погубить наше судно. Ежедневно мы оказывались на волоскѣ отъ смерти, но это закаляло насъ и мы привыкли быть окруженными постоянными опасностями.
Ночь всегда представляла для меня особенный интересъ. Что то въ воздухѣ, въ водѣ, на льду и вездѣ кругомъ меня приковывало мое вниманіе и не давало мнѣ спать. Сіяніе моря, сверканіе льда и безмолвіе, царящее въ воздухѣ, производятъ какое-то особенное впечатлѣніе на душу. Эту тишину и уединеніе можно только чувствовать, описать ихъ невозможно. Вдали, на востокъ отъ насъ виднѣется таинственная страна, покрытая снѣгами, наслоившимися въ теченіе безчисленныхъ вѣковъ, и словно застывшая въ своемъ безмолвномъ оцѣпененіи. Вокругъ насъ плаваютъ ледяныя горы разной величины и формы, обломки тѣхъ самыхъ неизвѣстныхъ ледниковыхъ и снѣжныхъ покрововъ, которые окутываютъ всякую антарктическую землю.
Къ западу надъ неизмѣримою чернотою океана поднимаются тяжелыя, свинцовыя облака, которыя проносятся надъ нами къ востоку и тамъ низвергаютъ свой грузъ снѣга на обнаженныя вершины ледяной пустыни. По временамъ, однако, порывъ ледяного вѣтра настолько охлаждаетъ атмосферу, что пары уже не могутъ держаться въ ней, и тогда на насъ обрушивается потокъ снѣга или спускается густой туманъ, закрывающій отъ насъ электрическое сіяніе холодной сказочной страны, которую мы видимъ передъ собою.
Хотя хмурое небо все покрыто облаками и солнце находится за горизонтомъ, но мачты нашего судна и всѣ другіе выступающіе предметы окружены какимъ-то таинственнымъ сіяніемъ, которое приводитъ насъ въ смущеніе. Туманъ надъ землею также свѣтится въ теченіе всей короткой ночи. Это явленіе намъ казалось сначала необъяснимымъ, но оказалось, что сверкающая бѣлизна льдовъ на снѣжныхъ вершинахъ, далеко за горизонтомъ, отражается въ, разныхъ мѣстахъ, а также въ береговомъ туманѣ, и это то и придаетъ туману то странное сіяніе, которое на первый взглядъ кажется нашимъ глазамъ непонятнымъ. Эти пары, скопившіеся надъ страной, постоянно мѣняютъ свои оттѣнки; вечеромъ они кажутся синими какъ сапфиръ, въ полночь цвѣтъ ихъ переходитъ въ бирюзовый, а на зарѣ они принимаютъ фіолетовый оттѣнокъ. Трудно описать эти удивительные переходы красокъ, придававшіе такую красоту полярному ландшафту, что онъ казался намъ какою то волшебною страной, созданною воображеніемъ художника.
14-го февраля опять намъ пришлось испытать очень тревожную ночь. Весь день стоялъ холодный, густой туманъ, окутывавшій все кругомъ, но временами онъ поднимался, я тогда показывались горныя остроконечныя скалы и обширныя ледяныя равнины земли Грагама. Вездѣ берегъ былъ окруженъ плавучимъ льдомъ, такъ что подойти къ нему не было возможности. Но къ концу дня, однако, мы увидали свободное это льда мѣсто, гдѣ берегъ былъ доступенъ. Наканунѣ вечеромъ мы попали въ плавучіе льды и едва выбрались изъ нихъ. Наши офицеры и матросы проработали всю ночь, чтобы освободить Бельжику, и поэтому всѣ были очень утомлены. Мы теперь надѣялись найти пристань, гдѣ судно могло бы остановиться на ночь и люди могли бы отдохнуть. Увы! надеждамъ нашимъ не суждено было сбыться: не только о снѣ нечего было и думать, но эта ночь оказалась одною изъ самыхъ тревожныхъ ночей, какія только выпадали на нашу долю раньше и впослѣдствіи. Между тѣмъ, въ началѣ, казалось, все обѣщало намъ спокойную ночь. Погода прояснилась, температура понизилась на одинъ или два градуса, мѣстами облака прорывались и просвѣчивало голубое небо и даже вѣчно бурное море какъ будто начало успокаиваться. Бельжика какъ то лѣниво скользила по поверхности воды, какъ будто и она также нуждалась въ покоѣ, какъ и всѣ мы. Чайки и глупыши кружились надъ мачтами, словно онѣ хотѣли указать намъ путь къ безопасному убѣжищу. Въ шесть часовъ вечера мы находились всего лишь въ нѣсколькихъ миляхъ отъ цѣпи низкихъ острововъ, изъ которыхъ самый большой имѣлъ не болѣе четверти мили въ поперечникѣ.
Мы вошли въ проливъ, въ которомъ предполагали остановиться на ночь, какъ вдругъ совершенно неожиданно вокругъ насъ показались бѣлые гребнипѣнящихся волнъ, изъ которыхъ выглядывали верхушки подводныхъ рифовъ. Мы очутились въ кругу этихъ скалъ, который казался сомкнулся вокругъ насъ, такъ что мы уже не могли найти свободнаго пространства между двухъ рифовъ, достаточно большого, чтобы оно могло служить выходомъ. Мы бросили лотъ, но дна не достали, между тѣмъ теченіе съ силою увлекало насъ къ скаламъ. Въ такомъ отчаянномъ положеніи, оглушенные страшнымъ ревомъ прибоя, который несся къ намъ изъ темноты, и криками пингвиновъ да глупышей, точно предостерегавшихъ насъ отъ грозной опасности, мы боролись противъ теченія, увлекавшаго наше судно, машина работала что есть силы, какъ никогда прежде, котелъ дрожалъ отъ напора паровъ. Наконецъ намъ удалось совладать съ теченіемъ, и мы направили судно туда, гдѣ виднѣлся большой айсбергъ, вышиною въ полтораста футъ. Мы рѣшили, что если тамъ хватило мѣста для айсберга, то хватитъ и для насъ, но проходъ къ этому айсбергу былъ очень узокъ и при томъ мы не знали, не скрываются ли тамъ опасные рифы; но нечего было дѣлать, надо было все таки итти впередъ и положиться на судьбу..
Это были тревожныя минуты. Мы ежесекундно ожидали, что вотъ судно стукнется о скалу и остановится. Мы вѣдь два раза уже испытали это и теперь ожидали, что испытаемъ и въ третій разъ. Амундзенъ стоялъ у передней мачты, Жерлахъ и Лекойнтъ были на мостикѣ, а я и Арктовскій находились у носа. Мы всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣли впередъ, ожидая каждую минуту удара, но счастье благопріятствовало намъ. — мы прошли мимо грозныхъ гребней рифовъ благополучно и снова очутились въ свободномъ морѣ. Только тотъ, кто испытывалъ такія минуты, можетъ понять, какое чувство облегченія и радости охватило насъ, когда мы увидѣли, что опасность миновала.
Выбравъ мѣсто съ подвѣтренной стороны острововъ и поближе къ большому неподвижному айсбергу, мы повернули судно противъ вѣтра и замедлили его ходъ, какъ это мы дѣлали всегда на ночь. Но было очень трудно бороться противъ теченія, которое уносило Бельжику къ островамъ и айсбергамъ. Къ полночи стало еще хуже. Поднялся ледяной вѣтеръ, который свисталъ и ревѣлъ въ снастяхъ и такъ раскачивалъ нашъ бѣдный пароходъ на волнахъ бушующаго моря, что даже у самыхъ закаленныхъ моряковъ появлялись приступы морской болѣзни. Въ одномъ мѣстѣ наше судно чуть-чуть не было прибито волнами къ ледяной стѣнѣ, вслѣдъ затѣмъ мы подошли слишкомъ близко къ подводной скалѣ, верхушка которой блестѣла фосфорическимъ сіяніемъ. Мы видѣли, что нашей Бельжикѣ грозитъ гибель со всѣхъ сторонъ. Конечно, о снѣ и отдыхѣ никто и не думалъ въ эту памятную ночь.
Рано утромъ, 15-го февраля, прекратился, наконецъ, ужасный кошмаръ и мы вышли въ болѣе бурное, но менѣе опасное море. Ночью выпалъ снѣгъ съ дождемъ, и поэтому всѣ снасти обледенѣли, мачты также покрылись тонкимъ слоемъ льда, а палуба сдѣлалась скользкая, какъ катокъ. Волны, разбиваясь подъ кормой, обдавали брызгами палубу. Въ виду свѣжести вѣтра, необходимо было управлять парусами, но это была нелегкая работа при такой ужасной качкѣ, тѣмъ болѣе, что всѣ снасти обледенѣли и палуба была скользкая, такъ что устоять было трудно. Вообще, на палубѣ можно было наблюдать сцены, которыя могли бы показаться смѣшными при другихъ условіяхъ. Въ одномъ углу можно было видѣть матроса на четверенькахъ, всѣми силами старающагося сохранить равновѣсіе и не катиться изъ стороны въ сторону подобно игральному мячику. Въ другомъ — офицеръ дѣлалъ такіе же отчаянные прыжки, гримасничая отъ боли, такъ какъ острыя ледяныя иглы, нависшія на снастяхъ, обрѣзали ему руку. Но хуже всего было то, что поваръ, несшій миску съ супомъ, внезапно почувствовалъ, что ему удобнѣе стоять на головѣ, нежели на ногахъ, и… супъ вылился на палубу, способствуя еще большей гладкости ея обледенѣлой поверхности. У многихъ вырвался возгласъ отчаянія: мы остались безъ супа! Но дѣлать было нечего. Вообще, это былъ день всякихъ несчастій и такихъ дней намъ еще предстояло впереди не мало.
Почти всѣ испытали морскую болѣзнь въ этотъ день, пожалуй, даже всѣ были больны, но только не хотѣли сознаться въ этомъ. Всѣ мы чувствовали себя нехорошо, всѣ были страшно утомлены, но никто, если только онъ былъ въ состояніи скрыть это, не хотѣлъ сознаться въ томъ, что онъ — жертва морской болѣзни. Большинство придумывало разныя причины, чтобы объяснить свое состояніе; кто говорилъ, что онъ чувствуетъ себя нехорошо, потому что поѣлъ слишкомъ приправленное мясо, другой объяснялъ головною болью, желчною лихорадкой, ревматизмомъ — словомъ, всѣмъ, но только не морскою болѣзнью. Мы всѣ считали себя закаленными моряками и гордились этимъ, поэтому мы и не хотѣли сознаться, что вѣчно неспокойное море у мыса Горнъ заставило насъ испытать морскую болѣзнь, и мы отрицали ее, хотя намъ и случалось «кормить рыбъ»[2] по нѣскольку разъ въ день.
ГЛАВА V.
правитьВечеромъ 15-го февраля земля и плавучій ледъ скрылись на сѣверо-восточномъ горизонтѣ, хотя на небѣ все таки замѣчался особенный отблескъ, указывающій, что ледъ и земля недалеко. Айсберговъ много вокругъ насъ, но всѣ они маленькіе и имѣютъ округленную форму, вызванную дѣйствіемъ на нихъ бурнаго моря и волнъ. Ни одного айсберга не было выше ста футовъ и всѣ они имѣли полированную поверхность съ большими пустотами, куда волны вливались съ шумомъ, напоминающимъ пушечные выстрѣлы.
Надъ нашимъ пароходомъ постоянно кружатся птицы въ огромномъ количествѣ, но въ водѣ никакой жизни незамѣтно. Ночь обѣщаетъ быть свѣтлой, и такъ какъ вѣтеръ достаточно свѣжій, то мы идемъ безъ паровъ, подъ парусами и двигаемся со скоростью шести узловъ въ часъ. Вся наша компанія собралась на палубѣ и мы съ восторгомъ наблюдаемъ за ходомъ нашего славнаго стараго судна, прокладывавшаго себѣ дорогу по волнамъ неизвѣданнаго антарктическаго моря. Вдругъ нашъ капитанъ начинаетъ прыгать отъ радости, точно мальчикъ, получившій новую игрушку. Мы никакъ не можемъ понять, что его привело въ такой восторгъ, и посматриваемъ кругомъ съ недоумѣніемъ. На мой вопросъ, онъ указалъ мнѣ на небо. Тамъ, въ отверстіи словно разорванныхъ въ этомъ мѣстѣ облаковъ, сіяла звѣзда, одиноко сверкавшая на узкой полосѣ голубого неба — это была первая звѣзда, которую мы увидѣли на границѣ южнополярныхъ странъ.
Если наши разсчеты были справедливы, то мы должны были сегодня ночью перейти южный полярный кругъ. Но мы не могли быть увѣрены въ этомъ, такъ какъ постоянный туманъ, скрывавшій отъ насъ солнце, луну и звѣзды, мѣшалъ намъ дѣлать морскія вычисленія, и мы до сихъ поръ не могли съ точностью опредѣлить своего положенія.
Утромъ на другой день мы всѣ опять собрались на палубѣ, чтобы полюбоваться новою картиной, которая открывалась нашимъ глазамъ, благодаря разсѣявшемуся туману. Мы увидали землю, берегъ которой былъ окруженъ ледяной стѣной, рѣзко отдѣлявшейся отъ черныхъ скалъ материка, но приблизиться къ ней по причинѣ льдовъ было невозможно, и мы поплыли дальше къ югу, стараясь, впрочемъ, держаться все время вблизи этой земли, насколько позволялъ сплошной ледъ (пакъ). Земля, находившаяся передъ нашими глазами, по всей вѣроятности была та самая «земля Александра», которую видѣлъ русскій путешественникъ Беллингсгаузенъ семьдесятъ шесть лѣтъ тому назадъ и которую съ тѣхъ поръ не видалъ ни одинъ человѣкъ!
Въ полдень мы сдѣлали вычисленія, и оказалось, что мы находимся подъ 67 градусомъ южной широты. Мы повернули чуть-чуть къ востоку и снова увидѣли землю Александра съ лѣваго борта, на разстояніи какихъ-нибудь сорока миль. Море было покрыто ледяными горами небольшой величины и весьма разнообразной формы, нѣсколько маленькихъ пингвиновъ вынырнули на поверхность воды, но тотчасъ же скрылись съ быстротою молніи. У края пака, на темной поверхности воды виднѣлись словно струи пара, выбрасываемаго изъ воды, и если присмотрѣться, то можно было разглядѣть въ водѣ темныя спины китовъ. На льдинахъ грѣлись на солнцѣ тюлени, а надъ судномъ носились всевозможныя антарктическія птицы, которыя цѣлыми стаями садились на мачты, на снасти и смѣшно вытягивали свои шеи, разглядывая насъ. Онѣ, навѣрное, въ первый разъ видѣли человѣческія существа.
Несмотря на это обиліе жизни, на прелестные оттѣнки, которые принимало по временамъ море и ледъ, вся окружающая атмосфера была словно проникнута какою-то грустью. Небо было сѣрое и угрюмое, и насъ невольно охватывалъ трепетъ при мысли, что мы вступаемъ теперь въ безпредѣльную снѣжную пустыню. Снѣгъ, ледъ, голыя угрюмыя скалы — вотъ, что окружало насъ. Но преодолѣвъ это невольное жуткое чувство, мы начали наслаждаться волшебнымъ видомъ антарктическихъ странъ и понимать ихъ необыкновенную и дикую красоту.
Мы потеряли изъ вида землю Александра ночью, когда стало совсѣмъ темно. Мы продолжали всю ночь медленно двигаться вдоль края пака, идя подъ парами, но къ утру закрыли пары и поставили паруса. Тутъ-то надъ нами стряслась непріятность, пошелъ дождь со снѣгомъ и все кругомъ обледѣнѣло, паруса покрылись такимъ слоемъ льда, что мы не могли съ ними справиться и свернуть ихъ, такъ что пришлось дѣйствовать на нихъ паромъ, для того чтобы заставить ледъ растаять. Мы возились съ парусами очень долго, и когда, наконецъ, усилія наши увѣнчались успѣхомъ, то никакой земли уже не было видно на горизонтѣ. Съ этой минуты мы уже не видали больше земли въ теченіе цѣлыхъ тринадцати мѣсяцевъ.
Погода мѣнялась каждую минуту; то шелъ снѣгъ, то дождь, то градъ, то туманъ. Ходъ нашего судна увеличился, такъ какъ вѣтеръ сталъ сильнѣе, но за то туманъ сдѣлался еще гуще. Иногда въ туманѣ вырисовывались очертанія ледяныхъ горъ, но разглядѣть ихъ было трудно. Мы должно быть миновали много айсберговъ, даже не замѣтивъ ихъ въ туманѣ. Около полудня, 17 февраля, я вышелъ на палубу, чтобы прогуляться. Это было не легкое дѣло, потому что обледенѣлая поверхность палубы скорѣе была пригодна для катанія на конькахъ, нежели для прогулки. Пробуя сохранить равновѣсіе, я вдругъ обратилъ вниманіе на какое-то свѣтлое пятно въ туманѣ, виднѣвшееся съ лѣваго борта судна. Все кругомъ было однообразнаго сѣраго цвѣта, производившаго унылое впечатлѣніе, и только эта свѣтлая точка выдѣлялась на общемъ фонѣ; она становилась все свѣтлѣе по мѣрѣ того, какъ мы приближались къ ней. Я замѣтилъ, что часовой, стоявшій у шпиля, тоже обратилъ вниманіе на эту точку и сталъ въ нее всматриваться, какъ будто даже съ нѣкоторою тревогой, но такъ какъ онъ не давалъ никакого сигнала, то и я ничего не говорилъ никому. Въ этотъ моментъ капитанъ отошелъ отъ карты, которую разсматривалъ и, подойдя къ краю мостика, тоже замѣтилъ странное пятно. Но не успѣлъ онъ вглядѣться въ него хорошенько, какъ вдругъ пятно расширилось и что-то сверкнуло передъ нашими глазами; но прежде чѣмъ мы сообразили, что это такое, передъ нами выросла громадная ледяная стѣна, далеко возвышавшаяся надъ верхушками мачтъ.
— Право на бортъ! — скомандовалъ капитанъ такимъ громовымъ голосомъ, что мы всѣ вздрогнули, и судно, круто повернувъ, прошло у самой ледяной стѣны, до такой степени близко, что почти коснулось ея острыхъ краевъ. У всѣхъ вырвался вздохъ облегченія; мы всѣ понимали, какая страшная опасность грозила намъ.
Мы теперь плохо спали до ночамъ. Бельжика, идя все къ югу, должна была теперь прокладывать себѣ путь сквозь плавучій ледъ. Шумъ отъ столкновенія съ большими льдинами, да треніе и царапаніе мелкихъ обломковъ, когда Бельжика раздвигала ихъ, были настолько сильны, что съ непривычки мы рѣшительно не могли заснуть. Всѣ мы чувствовали какое то смутное безпокойство и тревогу. Кругомъ стоялъ туманъ, такъ что ничего не было видно. Мы невольно ожидали, что вотъ вотъ изъ тумана вынырнетъ громадный айсбергъ, и въ нашемъ воображеніи рисовались картины столкновенія съ нимъ. Каждый, болѣе сильный шумъ или трескъ, раздававшійся у борта судна, заставлялъ насъ вскакивать и тревожно всматриваться въ темноту. Когда, наконецъ, на востокѣ занималась заря, то всѣ мы чувствовали облегченіе. При дневномъ свѣтѣ мы уже не ощущали такой тревоги, какъ ночью, мы были спокойнѣе, и толчки, постоянно испытываемые судномъ отъ столкновенія со льдинами, не казались уже намъ такими страшными, какъ въ ночной темнотѣ.
Между тѣмъ картина, которая представлялась нашимъ глазамъ, когда мы утромъ выходили на палубу, могла внушить уныніе. Вокругъ насъ разстилалось безконечное ледяное море. Льдины разныхъ величинъ раскачивались на волнахъ, мы видѣли передъ собою ледяные пласты, имѣвшіе въ поперечникѣ по крайней мѣрѣ сто футъ и толщиною въ пять футъ, на поверхности которыхъ мѣстами возвышались ледяняы горы самыхъ разнообразныхъ очертаній Это ледяные пласты раздѣлялись между собою каналами, переполненными мелкимъ льдомъ. Стараясь пробиться черезъ ледъ, мы направляли судно въ эти каналы, но итти было трудно, вслѣдствіе того, что мелкій ледъ задерживалъ ходъ судна, и мы подвигались еле-еле, несмотря на то что, машина работала изо всѣхъ силъ.
На льдинахъ мы безпрестанно встрѣчали тюленей, которые, большею частью парами, но иногда и группами въ пять — шесть штукъ, лежали и грѣлись на солнышкѣ. Мнѣ казалось, что они дремлютъ, наслаждаясь тепломъ солнечныхъ лучей, отъ которыхъ ледъ и снѣгъ сверкали милліонами искръ. Пингвиновъ здѣсь попадалось мало, но были гигантскіе буревѣстники. Больше всего мы были удивлены, однако, увидѣвъ безчисленное множество морскихъ ласточекъ, покрывавшихъ вершины ледяныхъ горъ. Огромныя стаи птицъ носились въ воздухѣ, надъ верхушками айсберговъ, а иногда птицъ собиралось такое множество, что онѣ затемняли солнечный свѣтъ и представляли одну общую движущуюся массу, наполнявшую собою все свободное пространство возлѣ какого нибудь айсберга.
Послѣ обѣда, въ этотъ день, мы увидали на сѣверномъ горизонтѣ темную полосу. Это было такъ называемое «водное небо», видъ котораго указывалъ, что тамъ, къ сѣверу, находится пространство свободнаго это льда моря. Съ другой же стороны, повсюду, небеса имѣли бѣловатый цвѣтъ и вездѣ виднѣлся отблескъ льда, такъ что мы не могли надѣяться итти впередъ: путь былъ прегражденъ намъ льдомъ.
Однако, мы все таки попытались пробиться, такъ какъ ледъ былъ не сплошной, и усилія наши увѣнчались успѣхомъ. Погода все время отличалась необыкновеннымъ непостоянствомъ. Вѣтеръ, туманъ, дождь, снѣгъ, градъ чередовались между собой и лишь очень рѣдко намъ удавалось увидѣть солнце. Но зато какъ мы радовались каждому солнечному лучу, въ особенности потому, что это давало намъ возможность съ точностью опредѣлять свое положеніе. Когда капитанъ, сдѣлавъ вычисленія, объявлялъ намъ, подъ какимъ градусомъ южной широты находится теперь Бельжика, то всѣ приходили въ восторгъ отъ этого, словно дѣти. Радовались матросы, радовались и мы, и въ каютъ-кампаніи сплошь да рядомъ приходилось слышать такія замѣчанія: «значитъ, я нахожусь теперь на разстояніи девяти тысячъ девятисотъ восьмидесяти девяти миль отъ дома! Теперь полдень и дома у меня завтракаютъ!»
Другой меланхолически говорилъ: «Да, все, что я люблю, находится теперь за девять тысячъ миль отъ моей каюты. Что то дѣлается у меня дома? Теперь уже всѣ, вѣроятно, принялись за свои обычныя занятія.»
Замѣчательно, что чѣмъ дальше мы удалялись отъ своего дома, отъ цивилизованныхъ странъ, тѣмъ чаще мы вспоминали ихъ. Когда мы въ состояніи были съ точностью опредѣлить мѣсто, гдѣ мы находимся, то намъ это доставляло большое удовольствіе, особенно потому, что намъ казалось, что мы ближе къ дому, когда знаемъ свое мѣстонахожденіе. Въ дѣйствительности же, мы были такъ же изолированы здѣсь, среди льдовъ, какъ если бы мы очутились гдѣ нибудь на Марсѣ. Всякія сношенія съ остальнымъ міромъ были невозможны для насъ, и мы все болѣе и болѣе погружались въ безмолвіе антарктической пустыни. Вернемся ли мы и когда — мы этого не знали!
Снѣгъ, который часто падалъ вмѣстѣ съ дождемъ, доставлялъ намъ всегда массу непріятностей. На палубѣ тотчасъ же послѣ этого образовывалась гололедица и поминутно происходили паденія. Каждый, съ кѣмъ случалось подобное несчастье, непремѣнно считалъ своимъ долгомъ отчаянно выругаться, тѣмъ болѣе, что товарищи, вмѣсто того чтобы пожалѣть упавшаго, непремѣнно поднимали его на смѣхъ: «Ай, ай! Вотъ такъ полярный изслѣдователь! Не умѣетъ ходить по льду!» Другіе, впрочемъ, утѣшали его: «Стоитъ ли обращать вниманіе на такіе пустяки! То-ли еще будетъ!» — Правда, иной разъ, дѣйствительно, нельзя было удержаться отъ смѣха, при видѣ того, какъ который нибудь изъ насъ, въ своей обледенѣлой толстой одеждѣ, производилъ отчаянныя тѣлодвиженія, чтобы удержать равновѣсіе, хватаясь за все, что ему попадалось подъ руку.
Въ послѣдніе дни мы обратили вниманіе на одну особенность антарктическаго сплошного льда, которая насъ очень заняла. Мы замѣтили желтизну въ изломѣ новыхъ наслоеній льда. Что бы это могло быть? Въ лабораторіи былъ произведенъ цѣлый рядъ изслѣдованій, чтобы опредѣлить, не были ли это земляныя частицы. Мы все время замѣчали эту желтизну, послѣ того какъ послѣдній разъ видѣли землю, находившуюся теперь отъ насъ на разстояніи нѣсколькихъ сотенъ миль. Наши ученые, однако, никакъ не могли придти къ соглашенію на счетъ этой таинственной желтизны и поэтому среди нихъ возникали самые горячіе споры. Моряки утверждали, что это земляныя частицы, занесенныя ледянымъ теченіемъ на поверхность морского льда, но нашъ геологъ Арктовскій возсталъ противъ этого. Онъ былъ увѣренъ, что эта желтизна имѣетъ химическое происхожденіе, и собирался доказать намъ это химическими опытами. Такъ какъ никто изъ насъ не былъ химикомъ, то мы не могли спорить съ нимъ, тѣмъ болѣе, что онъ забрасывалъ насъ учеными названіями. Но даже, не имѣя возможности опровергать его доводы, мы все-таки упрямо стояли на своемъ, что это земляныя частицы. Нашъ зоологъ Раковица объявилъ, что это относится къ его области, т. е. къ естественной исторіи, но мы подняли его на смѣхъ. Онъ, впрочемъ, довольно добродушно отнесся къ нашимъ насмѣшкамъ и отправился въ свою лабораторію. День уже склонялся къ вечеру, когда Раковица, наконецъ, кончилъ свои изслѣдованія. Онъ вышелъ изъ своей лабораторіи, и мы увидѣли, что онъ насмѣшливо улыбается.
— Я вѣдь говорилъ, что это относится къ моей спеціальности! — объявилъ онъ съ торжествующимъ видомъ. Мы только что собирались протестовать, но онъ увлекъ насъ въ лабораторію и показалъ намъ свои микроскопическіе препараты. Онъ очень тщательно изслѣдовалъ желтоватые слои льда подъ микроскопомъ и нашелъ, что ледъ былъ сплошь покрытъ морскими водорослями, которыя и были причиною его желтоватаго оттѣнка. Мы были поражены и въ теченіе нѣкотораго времени прославляли Раковицу, какъ человѣка, сдѣлавшаго открытіе. Но оказалось, что натуралистъ Гукеръ шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ замѣтилъ и описалъ это явленіе. — «Ничто не ново подъ луною!» воскликнули всѣ мы съ огорченіемъ.
Мы выбирали теперь ночи для нашихъ попытокъ проложить себѣ дорогу черезъ ледъ. Это можетъ показаться страннымъ, но дѣло въ томъ, что ночью температура падаетъ, и туманъ, который днемъ закрываетъ ледъ, исчезаетъ, такъ какъ обращается вслѣдствіе охлажденія температуры въ снѣгъ. Хотя небо остается ночью темнымъ, но зеркальная поверхность воды отсвѣчиваетъ какимъ-то страннымъ металлическимъ блескомъ, и отъ каждой верхушки льда и ледяной поверхности исходитъ яркое фосфорическое сіяніе. Ночь, такимъ образомъ, является лишь продолженіемъ сумерекъ, и когда демоны бури не изливаютъ своей ярости на насъ смертныхъ, то кругомъ царитъ необыкновенная тишина. Это безмолвіе и пустынность, окружающія насъ, вызываютъ какое-то мечтательное настроеніе; чувствуешь себя словно оторваннымъ отъ земли и перенесеннымъ въ какой-то другой, таинственный, волшебный міръ. Въ этой тишинѣ и уединеніи есть что-то необычайное, и навѣрное я до конца дней своихъ не забуду того впечатлѣнія, которое на меня производили эти тихія полярныя ночи.
Солнце теперь уже не поднимается высоко надъ горизонтомъ и дни становятся все короче. Мы знаемъ, что надвигается долгая и ужасная полярная ночь, когда все скроется въ безнадежной тьмѣ. Мы знаемъ, что приближается страшная полярная зима со своими снѣжными бурями и невообразимой стужей. Но мы надѣялись, что намъ удастся еще нѣкоторое время продолжать свои изслѣдованія, а затѣмъ, когда холодъ станетъ слишкомъ уже ощутительнымъ, мы рѣшили, до наступленія окончательной тьмы, вернуться и перезимовать гдѣ-нибудь въ болѣе умѣренныхъ широтахъ, тамъ, гдѣ полярная зима все-таки будетъ не такъ сурова. Но насколько мы обманывались въ своихъ надеждахъ, это указала намъ невозможность избавиться отъ ледяного плѣна, въ которомъ мы скоро очутились.
20 февраля мы увидали передъ собою сплошной ледъ. Всюду, куда мы ни обращали свои взоры, мы видѣли сверканіе льда, но темныя полосы, раздѣлявшія эту блестящую поверхность, указывали все-таки, что мѣстами ледъ прерывается каналами, и мы рѣшили попытаться пройти по этимъ каналамъ подальше къ югу. Всѣ мы жаждали новыхъ открытій и смѣло глядѣли въ будущее; только изрѣдка у насъ мелькала мысль: «будемъ ли мы имѣть успѣхъ или ледъ захватитъ насъ въ свои безжалостныя крѣпкія объятія и не выпуститъ свою добычу?» Но мы старательно отгоняли эти печальныя мысли и бодро смотрѣли впередъ, любуясь нашимъ славнымъ судномъ, которое такъ стойко выдерживало борьбу, словно подавая намъ примѣръ мужества и настойчивости.
Бельжика храбро двинулась въ каналы, и сначала все шло довольно гладко, но вскорѣ дальнѣйшій путь былъ прегражденъ пакомъ. Однако, наша Бельжика не такъ-то легко соглашалась признать себя побѣжденной и старалась пробиться сквозь массы льда къ виднѣвшимся вдали пространствамъ открытой воды. Вокругъ насъ кружились птицы, словно ободряя насъ своими криками слѣдовать дальше. И Бельжика смѣло раздвигала ледъ, а мы, стоя на палубѣ, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за ея движеніями и расточали ласковыя имена своему судну, къ которому питали самую нѣжную привязанность. Каково-то будетъ, если наша Бельжика крѣпко засядетъ во льдахъ и вмѣстѣ съ ними ее будетъ увлекать теченіемъ все дальше и дальше? Эта мысль была у всѣхъ въ головѣ, но мы отгоняли ее и горячо надѣялись, что намъ удастся пробиться. Однако ледъ, словно движимый таинственною силой, сдвигался все плотнѣе, и послѣ обѣда мы оказались въ плѣну: со всѣхъ сторонъ насъ окружали льды, путь впередъ былъ прегражденъ и отступленіе было отрѣзано.
Разочарованные и обезкураженные, мы попробовали было повернуть Бельжику, чтобы итти назадъ и все послѣобѣденное время потратили на это, но увы! усилія наши были тщетны, ледяныя оковы не такъ-то легко было сломать. Эта борьба со льдомъ была ужасна. Мы шли полнымъ ходомъ то впередъ, то назадъ, и каждое такое движеніе сопровождалось страшнымъ трескомъ; такъ и казалось, что либо ледъ, либо Бельжика должны разлетѣться вдребезги. Послѣ многихъ часовъ такой отчаянной борьбы Бельжика, наконецъ, освободилась изъ ледяныхъ оковъ и проложила себѣ дорогу, заставивъ разступиться ледяныя массы. Но это не обошлось даромъ нашему судну: во многихъ мѣстахъ съ него содрана была обшивка и стерта новая краска, которою оно было выкрашено. Путь, пройденый Бельжикой, обозначился на льду разноцвѣтными пятнами отъ краски и обломками дерева. Когда, наконецъ, израненная Бельжика выбралась въ открытое море, то она имѣла видъ судна, только что вышедшаго изъ битвы.
Нечего и говорить, какъ мы были счастливы, что это испытаніе кончилось благополучно. Въ теченіе ночи мы медленно двигались вдоль пака въ западномъ направленіи. Пріятно было видѣть свѣтлую голубую воду, совершенно свободную отъ льда. Но на горизонтѣ все-таки виднѣлся отблескъ льдовъ и ясно былъ замѣтенъ край пака. Съ главной мачты судна можно было разглядѣть и насчитать до 110 айсберговъ; изъ нихъ десять имѣли столообразную форму, вышиною въ 150—250 футъ и длиною иногда до одной мили. Остальные айсберги были самаго разнообразнаго вида, съ фантастическими возвышеніями и башнями самой причудливой формы. Мы съ интересомъ разсматривали эти айсберги, ища въ нихъ сходства съ разными предметами. Иногда у насъ даже возникали по этому поводу самые горячіе споры. Такъ напримѣръ, капитанъ Лекойнтъ обратилъ наше вниманіе на одинъ айсбергъ, который онъ почему-то нашелъ очень интереснымъ и увѣрялъ, что онъ напоминаетъ своимъ видомъ лицо женщины необыкновенной красоты. Мы всѣ начали всматриваться, но по правдѣ сказать, не находили ничего замѣчательнаго въ этихъ мертвыхъ бѣлыхъ ледяныхъ скалахъ, отъ которыхъ нашъ капитанъ пришелъ въ такой восторгъ. Мы, впрочемъ, не рѣшались спорить съ нашимъ милымъ капитаномъ и сознаться ему, что мы ничего не видѣли, такъ какъ это могло бы повести чуть ли не къ ссорѣ; поэтому мы хитро отмалчивались, предоставляя ему восхищаться созданіемъ своего воображенія. Но на смѣну ему явились двое нашихъ ученыхъ, Арктовскій и Раковица. На верхушкѣ небольшого столообразнаго айсберга виднѣлась какая-то безформенная масса. Глядя на нее, каждый изъ насъ находилъ сходство съ какимъ-нибудь предметомъ. Арктовскій сказалъ, что она похожа на египетскій сфинксъ, но Раковица утверждалъ, что это не что иное какъ полярный медвѣдь. Большинство присоединилось къ Раковицѣ и кто-то даже крикнулъ: «Смотрите, онъ движется!» Сейчасъ же всѣмъ нашимъ морякамъ показалось, что предметъ этотъ, дѣйствительно, двигается, и никто не посмѣлъ больше высказывать сомнѣніе, что это не былъ живой медвѣдь, такъ какъ такой смѣльчакъ непремѣнно навлекъ бы на себя насмѣшки и язвительныя замѣчанія остальныхъ. Но вотъ явился на палубу нашъ поваръ, Мишотъ. Онъ вышелъ изъ кухни, чтобы посмотрѣть, что привлекло наше вниманіе. Когда мы объясняли ему въ чемъ дѣло, то онъ досталъ свою зрительную трубку и поглядѣвъ въ нее, сказалъ: «По моему это похоже на горшокъ съ кипящимъ супомъ, а вовсе не на медвѣдя».
Вокругъ насъ кишитъ жизнь. Въ воздухѣ носятся птицы, чайки и глупыши, надъ поверхностью воды, въ открытыхъ пространствахъ между льдинами, очень часто показываются головы тюленей, повидимому съ любопытствомъ разсматривающихъ насъ. Должно быть Бельжика интересуетъ всѣхъ здѣшнихъ антарктическихъ обитателей. На льду мы видѣли нѣсколькихъ большихъ пингвиновъ, возсѣдавшихъ у ледяныхъ возвышеній, съ поникнутою головой и выглядывавшихъ необыкновенно важно и торжественно.
Бельжикѣ опять пришлось пробиваться черезъ ледъ. Хотя со всѣхъ сторонъ раздавался страшный трескъ, но судно не получило никакихъ поврежденій. Къ югу мы видѣли водное небо, которое манило насъ и увлекало все дальше въ объятія ледяной антарктической пустыни. Мы не знали, что насъ ждетъ впереди, награда или наказаніе за нашу дерзость, но во всякомъ случаѣ задача наша была нелегкая.
Многочисленные признаки, указывающіе на близость земли, поощряли насъ въ нашихъ отчаянныхъ и безнадежныхъ усиліяхъ плыть въ ледяномъ морѣ, которое казалось безпредѣльнымъ. Мы видѣли эти признаки и въ окраскѣ неба и облаковъ, и въ формѣ и видѣ льда, и въ обиліи животной жизни кругомъ насъ. Присутствіе пингвиновъ и тюленей повидимому также указывало на близость земли. Даже нашъ метеорологъ увѣрялъ насъ, что характеръ вѣтра измѣнился и вѣтеръ подулъ съ материка, а нашъ инженеръ, хваставшійся своимъ необыкновенно тонкимъ обоняніемъ, утверждалъ, что онъ слышитъ запахъ мшистыхъ скалъ. Но гдѣ же находится эта таинственная земля?
Мы были удалены на разстояніе болѣе тысячи миль отъ всякой извѣстной земли. Значитъ, это земля неизвѣстная и мы ее откроемъ! Или это просто заблужденіе? О, сколько разъ потомъ мы видѣли такіе несомнѣнные признаки земли и сколько разъ бывали обмануты! Съ того момента, какъ мы въ послѣдній разъ видѣли землю Александра и до нашего возвращенія на Огненную землю, мы видѣли одну только землю, — ту, которую доставили со дна океана.
Сколько разъ мы переходили отъ унынія къ надеждѣ! Бельжика снова застряла во льду, и какъ мы ни вглядывались въ горизонтъ, но не видѣли никакихъ признаковъ столь желанной земли. Ночью все время слышался трескъ льда, приводимаго въ движеніе приливомъ, и крики пингвиновъ. Мы теперь привыкли къ этимъ звукамъ, но вначалѣ, когда мы усталые и обезкураженные, уходили въ свои каюты, они только напоминали намъ о страшномъ уединеніи и однообразіи ледяной пустыни, среди которой мы находились.
23 февраля мы должны были убѣдиться, что плотно засѣли во льду.
Зима приближается быстрыми шагами и время для плаванія въ этомъ неизвѣстномъ морѣ уже миновало. Быстрота, съ которою образуется новый ледъ, затягивающій всѣ свободныя пространства, увеличивающійся холодъ и словно умирающіе, поблеклые лучи солнца, все указываетъ на приближеніе страшной зимней ночи, но нашъ глава, Жерлахъ, все таки продолжаетъ надѣяться, противъ всякой очевидности, что ему удастся пробраться поближе къ таинственнымъ областямъ южнаго чолюса.
Капитанъ сдѣлалъ вычисленія, благодаря тому, что ночь была свѣтлая и видны были звѣзды. Мы узнали, что находимся на 69° южной широты. Странно, но намъ все таки доставило большое удовольствіе знать съ точностью, въ какомъ пунктѣ земного шара находится въ данную минуту наша Бельжика, хотя въ сущности это нисколько не мѣняетъ нашего положенія людей, затерянныхъ среди ледяной пустыни.
Мы сдѣлали изслѣдованіе морского дна на различной глубинѣ и достали оттуда цѣлую чашку голубой глины. Температура воды на глубинѣ была выше, нежели на поверхности. Жерлахъ и я сняли нѣсколько фотографій съ ледяныхъ глыбъ. Плоскія льдины большею частью были плотно спаяны между собой, но въ нѣкоторыхъ мѣстахъ все таки попадался измельченный ледъ, покрытый снѣгомъ. Для путешественника такія мѣста представляли настоящую западню. Жерлахъ нечаянно ступилъ на одно такое мѣсто и быстро провалился въ ледяную воду. Къ счастью, я былъ недалеко и, увидавъ, что онъ погружается, бросился къ нему и вытащилъ его за воротникъ. Разумѣется, воротникъ и пуговицы его пальто очень пострадали отъ этого, но по крайней мѣрѣ я его избавилъ отъ холодной ванны, которая угрожала ему.
Въ эту ночь мы долго не ложились спать. Наше положеніе было таково, что невольно наводило насъ на разныя грустныя размышленія. Бельжика стоитъ недвижимо вотъ уже почти двое сутокъ. Ледяныя оковы крѣпко держатъ ее, и у насъ нѣтъ надежды избавиться отъ нихъ въ теченіе по крайней мѣрѣ 45 недѣль. Мы все болѣе и болѣе убѣждаемся въ томъ, что здѣсь мы должны будемъ зимовать, должны будемъ пережить нашу первую долгую антарктическую ночь. Надо сказать, что еще раньше Жерлахъ говорилъ о томъ, что мы можемъ зимовать въ пакѣ, но всѣ наши моряки такъ возставали противъ этого, что онъ больше не высказывалъ этой мысли. Теперь ему снова пришлось заговорить объ этомъ. Онъ спросилъ мнѣнія каждаго изъ насъ: всѣ были противъ такой зимовки, но разъ ея нельзя избѣжать, то что же дѣлать?
Главныя возраженія, которыя высказывались противъ такой добровольной зимовки въ пакѣ, заключались въ томъ, что никому въ цивилизованныхъ странахъ неизвѣстна будетъ наша участь. Если съ нами случится какое нибудь несчастіе, Бельжика будетъ раздавлена льдомъ и т. п., то никакая помощь насъ не достигнетъ, такъ какъ никто не знаетъ, гдѣ мы находимся и гдѣ насъ искать. Намъ грозитъ смерть отъ голода и холода, если наше вѣрное судно будетъ разрушено льдами, а такую возможность надо всегда имѣть въ виду, отправляясь въ полярное плаваніе. Разумѣется, мы не можемъ особенно радоваться тому, что намъ придется зимовать во льдахъ, такъ какъ невольно приходятъ на умъ разныя случайности, и временами мы чувствуемъ трепетъ при мысли о будущемъ.
Ночи становятся все длиннѣе и темнѣе и вездѣ образуется новый ледъ, но вѣтеръ нѣсколько раздвинулъ льдины, и благодаря этому Бельжика высвободилась изъ ледяныхъ объятій, хотя и ненадолго. 28-го февраля ночью началась страшная буря, и капитанъ нарочно повернулъ Бельжику къ паку, такъ какъ тамъ было для нея безопаснѣе.
Я не могу представить себѣ ничего ужаснѣе такой ночной бури у края сплошныхъ льдовъ. Даже въ хорошую погоду какъ представляетъ унылую, холодную и мрачную пустыню, почти постоянно окутанную туманомъ. Ясная погода тутъ составляетъ исключеніе. Почти весь годъ постоянно идетъ дождь, снѣгъ и градъ. 28-го февраля мы совсѣмъ не видали солнца и поэтому не могли опредѣлить своего положенія, т. е. узнать, гдѣ мы находимся. Что то такое въ небѣ и морѣ заставляло насъ подозрѣвать, что ночь будетъ полна ужасовъ. Такъ и случилось. Вѣтеръ налеталъ порывами, вмѣстѣ съ градомъ, дождемъ и снѣгомъ. Съ каждымъ часомъ вѣтеръ усиливался. Море, усѣянное ледяными горами, разбушевалось. Огромныя черныя массы этихъ ледяныхъ горъ двигались во всѣ стороны, и оставаться въ ихъ сосѣдствѣ было небезопасно. Каждую минуту можно было опасаться, что изъ темноты вынырнетъ айсбергъ и столкнется съ нами. Намъ надо было выбирать одно изъ двухъ: или итти храбро на встрѣчу бурѣ, или же приблизиться къ паку и искать у него защиты отъ разъяреннаго вѣтра и бушевавшихъ волнъ. Мы выбрали послѣднее, и Бельжика направилась къ югу, гдѣ находился какъ. Но сотрясеніе судна, когда оно взбиралось на верхушку волны и затѣмъ ныряло въ разверзнутую бездну, было такъ ужасно, что всякій разъ вызывало содраганіе. Ночь сгущалась все больше и только временами въ темнотѣ, словно искры, сверкали льдины, такъ же быстро появляясь, какъ и исчезая во мракѣ, окружающемъ насъ. Эти сверканія ледяныхъ осколковъ стали учащаться по мѣрѣ того, какъ Бельжика удалялась къ югу, разрѣзая и раздвигая съ шумомъ льдины, встрѣчавшіяся ей на пути.
Мало по малу льдины, черезъ которыя Бельжика прокладывала себѣ путь, стали становиться больше и многочисленнѣе и ходъ Бельжики замедлился. Но за то и волненіе становилось меньше, такъ что качка нѣсколько уменьшилась и мы всѣ на суднѣ пріободрились. Я долженъ сознаться, что больше половины изъ насъ страдали морского болѣзнью, такъ что уменьшеніе качки всѣмъ намъ принесло облегченіе. Мы даже попробовали шутить и смѣяться другъ надъ другомъ, но веселье намъ не удавалось. Да и не удивительно! Трудно себѣ представить что нибудь болѣе печальное, чѣмъ это плаваніе ночью во льдахъ. Шумъ и трескъ способны оглушить каждаго, а тутъ еще и вѣтеръ завываетъ съ такой силой и налетаетъ такими порывами, что мы должны хвататься за что попало, чтобы насъ не снесло въ бушующее море. Бельжика скрипитъ и стонетъ, словно жалуется на удары, которые она получаетъ. Чтобы заглушить чувство тревоги, овладѣвающее нами, мы пробуемъ разговаривать, но это оказывается невозможнымъ. Какой тутъ разговоръ, когда мы каждую минуту ожидаемъ, что изъ темноты вынырнетъ айсбергъ и мы столкнемся съ нимъ, да притомъ, шумъ бури, трескъ льда и скрипъ судна заглушаютъ наши слова. Мы невольно ждемъ гибели каждую минуту, и это тоскливое чувство еще усиливается приступами морской болѣзни. Только когда мы вошли въ какъ и насъ со всѣхъ сторонъ окружили плотно спаянныя льдины, качка прекратилась, и мы могли подумать объ отдыхѣ, въ которомъ такъ сильно нуждались.
ГЛАВА VI.
правитьУтромъ вѣтеръ перемѣнился, подулъ съ сѣвера и разогналъ льдины, такъ что образовались большія пространства открытой воды. Путь къ полюсу былъ снова открытъ и Жерлахъ рѣшилъ итти впередъ, тѣмъ болѣе, что вѣтеръ былъ попутный. Плаваніе было, разумѣется, не изъ легкихъ, но пожалуй, на этотъ разъ оно было менѣе затруднительнымъ, чѣмъ обыкновенно въ пакѣ. Льдины были не очень велики и отдѣлялись пространствами, заложенными измельченнымъ льдомъ. По всей поверхности этого плавучаго ледяного поля были разсѣяны многочисленные айсберги. Дежурный матросъ, сидящій на мачтѣ въ вороньемъ гнѣздѣ, насчиталъ ихъ около двухсотъ.
Эхо плаваніе во льдахъ приводило всѣхъ насъ въ напряженное состояніе. Небо на сѣверѣ было покрыто тяжелыми свинцовыми тучами, а на югѣ виднѣлся отблескъ льдовъ. Вокругъ насъ кружились чайки, самого разнообразнаго вида; онѣ какъ будто хотѣли спросить насъ, что мы здѣсь дѣлаемъ и зачѣмъ мы забрались въ эти невѣдомыя области. Кругомъ, на льду виднѣлись пингвины, издавая по-временамъ свои рѣзкіе крики, которые эхо разносило въ воздухѣ. Тюлени, лѣниво грѣясь на солнцѣ, подползали къ краю льдинъ, чтобъ посмотрѣть на человѣческихъ пришельцовъ. Между тѣмъ судно наше силою прокладывало себѣ путь во льду, то взбираясь на льдины, чтобы разломать ихъ, то внѣдряясь между ними, чтобы раздвинуть ихъ. Каждый шагъ впередъ достигался неимовѣрными усиліями и Бельжика все время вела неравную борьбу съ надвигавшимися на нее со всѣхъ сторонъ огромными массами льда.
Два дня продолжалось такое плаваніе и къ концу этого періода мы увидѣли, что прошли такимъ образомъ около девяноста миль. Но дальнѣйшій путь становился невозможнымъ, льдины соединялись плотнѣе, онѣ дѣлались все толще и больше и ни разломать, ни раздвинуть ихъ было невозможно. Мы такъ окружены теперь массами льда со всѣхъ сторонъ, что никакое движеніе немыслимо. Изъ вороньяго гнѣзда на мачтѣ можно различить на югѣ полыньи свободной воды, такія же пространства виднѣются и въ сѣверномъ направленіи, но пробраться къ нимъ невозможно, и, несмотря на отчаянныя усилія, мы не двигаемся ни впередъ, ни назадъ. Волей неволей мы должны, наконецъ, признать, что засѣли неподвижно. Сдѣланныя вычисленія указали, что мы находимся подъ 75° южной широты, почти въ 1100 миляхъ отъ географическаго полюса. Ближайшая земля къ намъ — это неизвѣданная еще группа Александровыхъ острововъ, которые лежатъ въ трехъ стахъ миляхъ къ востоку.
Итакъ, мы плотно засѣли въ движущемся ледяномъ полѣ, не имѣя передъ глазами земли и никакой иной неподвижной точки на горизонтѣ, которая давала бы намъ возможность судить о нашемъ движеніи. Даже громадныя лединыя горы, кажущіяся намъ стоящими неподвижно на ледяномъ полѣ, увлекаются вмѣстѣ съ нами въ общемъ движеніи. Астрономическія вычисленія указывали намъ, что мы плывемъ со скоростью пятидесяти миль въ день. Странное чувство испытали мы всѣ, узнавъ объ этомъ. Гонимые вѣтромъ, мы быстро увлекаемся теченіемъ по невѣдомому морю, а между тѣмъ мы не замѣчаемъ своего движенія, ничто не указываетъ намъ на него. Кругомъ все остается въ прежнемъ видѣ и все спокойно, но это ледяное застывшее море, часть котораго мы составляемъ теперь, цѣликомъ движется вмѣстѣ съ нами. Движеніе наше идетъ зигзагами, но въ общемъ мы подвигаемся на западъ, куда? неизвѣстно! Мы знаемъ, что мы единственныя человѣческія существа во всей этой ледяной пустынѣ около полюса. Странное положеніе!
Я не могу, однако, сказать, чтобы мы покорились своей участи. Мы продолжали надѣяться, что ледъ раздвинется и мы получимъ возможность выбраться изъ ледяного моря, гдѣ насъ ожидаетъ жизнь, полная неизвѣстности, но каждый день приносилъ намъ новое разочарованіе. Погода становилась яснѣе, но и холоднѣе. Ледяное поле и небо представляли необыкновенно красивые оттѣнки и вообще ледяная пустыня, окружавшая насъ, была гораздо менѣе однообразна, чѣмъ тѣ сотни миль ледяного моря, которыя мы прошли раньше. Наша участь не представлялась бы такою печальной и мы охотно согласились бы зимовать и провести здѣсь долгую антарктическую ночь, еслибы мы знали, что, въ случаѣ, если наше судно будетъ раздавлено льдами, помощь все таки недалека. Между тѣмъ, при теперешнихъ условіяхъ, мы не можемъ разсчитывать ни на какую помощь. Погибнетъ наше судно, и никто никогда не узнаетъ, гдѣ мы находились, какъ мы блуждали въ ледяной пустынѣ и гдѣ насъ настигла смерть. Мы знали, что у насъ нѣтъ никакой возможности добраться до мыса Горна и вообще до обитаемой земли. Всѣ наши надежды только и возлагались на Бельжику, съ нею была связана наша жизнь и отъ нея зависѣло наше спасеніе! Если Бельжика освободится изъ ледяныхъ оковъ, — мы будемъ спасены, если она пойдетъ ко дну — и мы съ нею вмѣстѣ найдемъ здѣсь ледяную могилу!
Конечно, всѣ наши разговоры за послѣдніе дни вращались около этихъ мыслей, хотя мы и старались всячески отдѣлаться отъ нихъ. Но перспектива бѣдствій и смерти, которую мы постоянно видѣли передъ собой, приводила насъ въ грустное настроеніе, съ которымъ намъ трудно было совладать. Мы только утѣшали себя мыслью, что это общая участь всѣхъ полярныхъ изслѣдователей. Съ нѣкотораго времени признаки, указывающіе на то, что мы застряли на зиму во льдахъ, настолько увеличились, что уже не могли оставлять у насъ сомнѣній. Ночи становились длиннѣе, темнѣе, воздухъ замѣтно холодѣлъ. Когда мы оставались на суднѣ, то начинали роптать на нашу несчастную судьбу, но, прогуливаясь по ледяному полю, мы забывали объ этомъ. Жизнь въ этомъ уединенномъ мірѣ льдовъ представляла для насъ много интересныхъ сторонъ. Мы отправлялись къ пингвинамъ, съ которыми свели дружбу, или старались завести знакомство съ тюленями и наблюдали, какъ прыгали чайки по льду. Это спокойствіе и удовлетворенность, которую обнаруживало населеніе ледяной пустыни, дѣйствовали на насъ ободряющимъ образомъ, и мы примирялись съ тѣмъ, что намъ придется зимовать въ совершенно новыхъ и неизвѣстныхъ условіяхъ въ полярномъ ледяномъ полѣ. Съ каждымъ днемъ мы находили новый интересъ и новое очарованіе въ окружающей обстановкѣ и не могли вдоволь налюбоваться прелестными закатами солнца, когда я небо, и ледъ принимали удивительно нѣжные разнообразные оттѣнки; даже безмолвіе пустыни начинало нравиться намъ и настраивало насъ удивительно торжественнымъ образомъ.
Первые дни нашего насильственнаго неподвижнаго положенія во льдахъ прошли довольно сносно и, благодаря частымъ прогулкамъ и ясной погодѣ, мы не падали духомъ, такъ какъ находили интересъ въ наблюденіи окружающей насъ жизни. Насъ пробуждали солнечные лучи, и мы тотчасъ же отправлялись гулять по сверкающей ледяной пустынѣ, освѣженные и бодрые послѣ спокойно проведенной ночи. Аппетитъ у насъ всегда былъ прекрасный и мы быстро засыпали, утомленные прогулкой или работой, за которую мы, впрочемъ, принимались лишь тогда, когда у насъ являлось желаніе работать. Но эти дни скоро миновали. Мы потеряли аппетитъ, потеряли охоту къ работѣ и постоянно чувствовали себя утомленными; бодрость духа смѣнилась уныніемъ.
Мы сдѣлали все, что отъ насъ зависѣло, чтобы подвинуться къ югу, какъ можно дальше, но теперь мы должны были убѣдиться, что ледъ крѣпко насъ держитъ. Природа не хотѣла допустить насъ проникнуть въ тайны южнаго полюса, окруженнаго такою ледяною крѣпостью, разрушить которую мы были не въ силахъ. Тотъ, кто пожелаетъ все таки попытаться проложить себѣ дорогу къ южному полюсу черезъ глубокіе снѣга и безпредѣльное ледяное море, долженъ приготовиться ко всевозможнымъ разочарованіямъ и къ тяжелымъ неудачамъ. Такая именно участь постигла насъ. Но отказываться отъ этой борьбы, которая потребуетъ величайшихъ усилій, человѣчество не можетъ. Наука требуетъ, чтобы тайна полюсовъ была раскрыта и чтобы на географической картѣ земного шара не оставалось болѣе пробѣловъ.
Пасмурная погода, хмурое небо, — все это усиливало наше унылое настроеніе, но вечеромъ 4 марта мы увидали зрѣлище, которое привело насъ въ восхищеніе и нѣсколько разсѣяло наши грустныя мысли. Около восьми часовъ вечера, когда солнце уже сѣло, мы вдругъ замѣтили огненное пятно на сѣверномъ горизонтѣ, но страннымъ образомъ ни на льду, ни на небѣ не замѣтно было никакого отраженія свѣта. Небо было темноголубого цвѣта, кругомъ все было мертво и тихо. Пламя на сѣверѣ мало по малу увеличивалось и огненное пятно съ удивительною быстротою мѣняло свою форму. Надъ нимъ виднѣлась темная полоса, которую можно было принять за дымъ, а подъ нимъ мы замѣтили нѣчто вродѣ конусообразнаго возвышенія.. Разумѣется, мы всѣ на Бельжикѣ пришли въ сильнѣйшее возбужденіе, и тотчасъ же начали высказываться различныя предположенія насчетъ того, что это за пламя, которое виднѣется на сѣверѣ. Многіе рѣшили, что это вулканическій огонь, другіе сомнѣвались, но всѣхъ одинаково интересовало это загадочное явленіе. Огненное пятно между тѣмъ медленно разрасталось и поднималось вверхъ, словно увлекало за собою гору, которая виднѣлась подъ нимъ. Но несмотря на всѣ измѣненія формы и на свою яркость, предметъ этотъ не издавалъ никакого блеска; онъ былъ яркокраснаго цвѣта, переходящаго временами въ оранжевый оттѣнокъ, но постепенно поднимаясь, принималъ цвѣтъ золота. Наконецъ загадка разъяснилась: это была луна, видъ которой измѣнялся подъ вліяніемъ ледяной атмосферы, окружающей ледяное поле. Много разъ потомъ мы наблюдали это явленіе и никогда не уставали любоваться имъ.
Въ теченіе десяти дней погода была ясная и хотя мѣстами льдины разошлись, оставивъ большія открытыя пространства воды, но у насъ все таки мало было надежды выбраться изъ нашей ледяной тюрьмы. Многіе изъ насъ уже не надѣялись больше увидѣть море и землю раньше, чѣмъ пройдетъ зима. Вообще, насчетъ нашего положенія у насъ существовали большія разногласія. Прогуливаясь по палубѣ, всегда можно было натолкнуться на группу людей, обсуждающихъ наше положеніе и спорящихъ о томъ, хорошо-ли сдѣлалъ нашъ командиръ, забравшись сюда теперь, когда приближается зима, съ рискомъ зимовать въ этомъ движущемъ ледяномъ полѣ. Обыкновенно мы всѣ чувствовали облегченіе, высказавъ свои мнѣнія по этому поводу, и тогда къ намъ снова возвращалась прежняя бодрость духа и веселость. Мы старались развлекаться какъ могли, и часто на суднѣ раздавалась музыка и пѣніе; даже; устраивались порою танцы. Эти веселые звуки такъ странно звучали среди безмолвія ледяной пустыни!
Между тѣмъ положеніе наше было все таки очень незавидное: мы были совершенно безпомощны и находились во власти льдовъ; мы становились игрушкою льдинъ, которыя могли насъ раздавить, уничтожить, и съ которыми мы вмѣстѣ уносились теченіемъ. Наша судьба была намъ совершенно неизвѣстна, но мы должны были приготовиться къ приближающейся долгой антарктической ночи, съ ея невѣдомымъ холодомъ и угнетающимъ вліяніемъ, которое оказываетъ тьма на душу человѣка. И мы энергично принялись за работу. Матросы складывали уголь и ящики съ провизіей, наши ученые составляли планы научныхъ наблюденій въ теченіе зимы, а нашъ знаменитый поваръ ломалъ себѣ голову надъ изобрѣтеніемъ новыхъ кушаньевъ, которыми онъ надѣялся разнообразить нашъ столъ во время зимы и угодить нашимъ капризнымъ вкусамъ. Правду сказать, мы часто нападали на его «таинственные супы» и «пахучее мясо», вслѣдствіе массы всякихъ приправъ, которыми онъ угощалъ насъ.
Между тѣмъ признаки приближающейся зимы быстро увеличивались и надвигалась тьма долгой антарктической ночи. Вскорѣ солнце должно было окончательно скрыться за горизонтомъ и не показываться въ теченіи 71 дня. Температура быстро падала. На основаніи опыта предшествующихъ антарктическихъ изслѣдованій мы могли ожидать, что холодъ въ этихъ областяхъ будетъ не такъ силенъ, но въ этомъ отношеніи мы были очень разочарованы. Ледяной вѣтеръ, дувшій съ юга, прогонялъ болѣе теплый сырой воздухъ къ морю и вызывалъ рѣзкій, пронизывающій холодъ. Вскорѣ послѣ того, какъ мы застряли въ ледяномъ морѣ, мы замѣтили, что насъ уноситъ вмѣстѣ со льдомъ въ сѣверо-западномъ направленіи. Мы пришли къ заключенію, что попали въ какое-то теченіе, но потомъ, когда направленіе нашего движенія измѣнилось и мы стали уноситься вмѣстѣ со льдомъ къ сѣверо-востоку, то у насъ естественнымъ образомъ возникли опасенія на счетъ этого теченія. Легкость, съ которою все это необозримое ледяное поле, со своими многочисленными ледяными возвышенностями и равнинами, уносилось невидимымъ моремъ въ невѣдомыя страны, заставляла тревожиться за нашу участь. Если мы не выберемся изъ ледяныхъ объятій, то гдѣ мы очутимся черезъ годъ? Во время этого подневольнаго путешествія наша Бельжика, безпомощно увлекаемая движеніемъ льдовъ, которые тащутъ ее за собой, можетъ вѣдь наткнуться на подводную скалу или на скалистый берегъ. Въ такомъ случаѣ судно неминуемо должно будетъ погибнуть, а вмѣстѣ съ нимъ и мы.
Мы теперь ежедневно, поочередно, забирались въ воронье гнѣздо на мачтѣ и тщательно осматривали горизонтъ въ подзорную трубу. Мы часто видѣли съ одной стороны появленіе новыхъ ледяныхъ горъ и съ другой — исчезновеніе старыхъ. Иногда намъ казалось, что мы видимъ землю, но мы уже больше не довѣряли этимъ обманчивымъ признакамъ. Мы видѣли, что образуются новыя трещины во льду и закрываются старыя, но въ общемъ передъ нашими глазами разстилалась все таже необозримая бѣлая пустыня, поверхность которой лишь немного измѣняется по временамъ. Иногда, впрочемъ, мы замѣчали кое какіе благопріятные признаки, пробуждающіе въ нашей душѣ новую надежду на то, что мы можемъ выйти на свободу изъ мрачной тюрьмы. Но увы! эти признаки также быстро исчезали, какъ и появлялись.
Прошлая ночь была очень свѣтлая, но тишина въ воздухѣ и трескъ льда заставляли насъ предполагать, что она будетъ очень холодная. Оно такъ и было: къ полночи термометръ упалъ до — 20° Ц. Въ эту ночь намъ сдѣлали визиты пингвины и тюлени, очевидно увлекаемые любопытствомъ. Они собрались около судна и, разгуливая вокругъ него по льду, издавали самые разнообразные звуки, такъ что въ концѣ концовъ нашъ ученый натуралистъ и поваръ рѣшили наказать ихъ за это дерзкое любопытство и забрать въ плѣнъ нѣкоторыхъ изъ нихъ. Спустя нѣсколько дней послѣ этого Арктовскому сдѣлалъ визитъ огромный тюлень, называемый морскимъ леопардомъ. Случилось это слѣдующимъ образомъ: Арктовскій разставилъ на льдинѣ свои инструменты, готовясь производить наблюденія надъ состояніемъ атмосферы, какъ вдругъ изъ отверстія во льду вынырнулъ тюлень и, взобравшись на льдину, самымъ безцеремоннымъ образомъ началъ разсматривать ученаго и его инструменты. У Арктовскаго не было никакого оружія для защиты, и когда животное начало подползать, раскрывая свои огромныя челюсти съ массивными зубами и издавая громкое фырканіе, словно медвѣдь, то бѣдный ученый почувствовалъ себя несовсѣмъ ловко. Онъ началъ бѣгать вокругъ льдины, а морской леопардъ за нимъ. Эта игра продолжалась нѣсколько времени, но затѣмъ тюленю это должно быть надоѣло и онъ вдругъ нырнулъ въ воду, проплылъ подъ льдиной и, когда уже Арктовскій считалъ себя избавленнымъ отъ непрошенаго гостя, онъ вдругъ увидѣлъ, что тотъ высунулъ голову изъ воды по другой сторонѣ льдины и поглядываетъ на него. Полагая, что тюлень замышляетъ новое нашествіе на него, Арктовскій началъ дѣлать воинственные жесты руками и извергать на него цѣлый потокъ ругательствъ. Въ отвѣтъ на это тюлень поднялъ голову еще выше, оскалилъ зубы и сталъ издавать какіе то звуки, чмокая челюстями и словно приглашая ученаго спуститься подъ ледъ, гдѣ они будутъ защищены отъ холоднаго вѣтра и могутъ свести болѣе близкое знакомство и уладить свои огромныя недоразумѣнія. Видя, однако, что ученый не слѣдуетъ его приглашенію, тюлень, наконецъ, скрылся, и Арктовскій могъ благополучно убрать свои инструменты и вернуться на судно.
15-го марта, ночью, мы въ первый разъ увидѣли сѣверное сіяніе. Это было такое интересное и красивое зрѣлище, что я рѣшилъ понаблюдать его хорошенько и поэтому отправился ночевать на льдины. Вмѣстѣ съ тѣмъ мнѣ хотѣлось произвести опытъ со спальнымъ мѣшкомъ. Я давно уже собирался сдѣлать это, да все откладывалъ со дня на день. Но въ этотъ день я рѣшилъ непремѣнно исполнить это и въ полночь, взявъ свой спальный мѣшокъ, я покинулъ теплую каюту. Перебравшись черезъ ледяныя стѣны, окружавшія наше судно, я началъ отыскивать мѣсто для ночлега. Найдя подходящую льдину, я развернулъ мѣшокъ и необыкновенно быстро раздѣвшись, какъ это всегда дѣлается при такой низкой температурѣ (—20° Ц.), я моментально влѣзъ въ мѣшокъ. Сначала у меня зубъ на зубъ не попадалъ отъ холода и каждый мускулъ дрожалъ, но, наконецъ, это прошло и замѣнилось такимъ ощущеніемъ въ тѣлѣ, которое испытываетъ человѣкъ послѣ холодной ванны. Я началъ поворачиваться изъ стороны въ сторону и затѣмъ улегся такъ, чтобы мнѣ можно было любоваться звѣзднымъ небомъ черезъ отверстіе мѣшка, оставленное для дыханія. Въ воздухѣ стояла мертвая тишина; все кругомъ застыло и обледенѣло. На суднѣ, гдѣ все таки постоянно слышатся звуки, указывающіе на жизнь и движеніе, чувство одиночества не такъ сильно дѣйствуетъ на человѣка, какъ здѣсь, среди мертвящаго безмолвія ледяной пустыни.
Около трехъ часовъ утра подулъ вѣтеръ съ востока. Я лежалъ лицомъ въ сторону вѣтра и поэтому мои усы, бакенбарды и мѣхъ покрылись льдомъ. Но когда я попробовалъ повернуться на другую сторону, то почувствовалъ, что головная часть мѣшка была тверда какъ желѣзо и плотно охватывала мою голову. Мои волосы, лобъ и одежда около шеи — все это примерзло къ мѣшку. При малѣйшемъ движеніи головы я испытывалъ невыносимую боль, отрывая примерзшіе волосы. Но оставаться неподвижнымъ было еще хуже, такъ какъ моя голова должна была еще сильнѣе примерзнуть къ мѣшку. Къ утру мои волосы совсѣмъ обледенѣли и мой головной уборъ должно быть напоминалъ своимъ видомъ головной уборъ водолаза. Въ общемъ, однако, я чувствовалъ себя прекрасно въ своемъ мѣшкѣ, еслибъ не то маленькое неудобство, что у меня промерзли волосы. Повернувшись съ нѣкоторымъ усиліемъ на другую сторону, я сталъ любоваться прелестною игрою свѣта, отражавшагося на небѣ и льдахъ. Прямо надъ моею головой блистало созвѣздіе Южнаго Креста. Вдоль горизонта съ юга на востокъ виднѣлось сіяніе, словно отраженіе солнца, освѣщавшаго невѣдомыя страны юга. Я наблюдалъ, какъ постепенно мѣнялся цвѣтъ неба и меркло сіяніе звѣздъ, по мѣрѣ того какъ становилось свѣтлѣе, и вершины ледяныхъ горъ загорались пурпуровымъ блескомъ. Когда, наконецъ, выплыло солнце, то все ледяное море заискрилось и засверкало, словно по немъ разсыпали золото. Я долго любовался этою удивительною картиной, но потомъ, незамѣтно для себя впалъ въ дремоту. Я проснулся, оттого что почувствовалъ какое то странное топтаніе около отверстія, окружающаго мое лицо въ мѣшкѣ.
Нѣсколько мгновеній я лежалъ неподвижно и наконецъ услышалъ громкое щебетанье. Это были групны пингвиновъ, полюбопытствовавшихъ посмотрѣть, что за новый пришелецъ явился въ ихъ царство. Они какъ будто желали поговорить со мной и поразспросить меня, и я поторопился отвѣчать на ихъ приглашеніе. Сдѣлавъ надъ собою усиліе и просунувъ голову въ отверстіе мѣшка, для чего мнѣ пришлось пожертвовать нѣсколькими клоками промерзшихъ волосъ, я вскочилъ на ноги и, быстро натянувъ на себя свою мѣховую одежду, пожелалъ изумленнымъ пингвинамъ добраго утра и направился къ кораблю. Тамъ я узналъ, что Лекойнтъ, которому не было извѣстно, что я ночевалъ на льду, принялъ меня за тюленя и только ждалъ разсвѣта, чтобы попробовать счастья съ ружьемъ.
Арктовскій предложилъ мнѣ утромъ полѣзть вмѣстѣ съ нимъ въ воронье гнѣздо, на что я охотно согласился. Въ этой бочкѣ, прикрѣпленной къ верхушкѣ мачты, могли сразу помѣщаться только двое. Мы вскарабкались туда по цѣлой системѣ веревочныхъ лѣстницъ, покрытыхъ толстымъ слоемъ ледяныхъ кристалловъ. Они сверкали на солнцѣ какъ брильянты и при малѣйшемъ колебаніи издавали особенный металлическій звонъ, который такъ странно звучалъ въ нашихъ ушахъ. Арктовскій первый взобрался въ бочку и началъ быстро счищать ледъ, который въ ней накопился, такъ что меня обдало всего морозною пылью и масса мелкихъ ледяныхъ кристалловъ посыпалась мнѣ на шею. Когда я влѣзъ въ бочку, мы нѣсколько минутъ молча любовались открывавшимся изъ нея видомъ, словно не рѣшаясь заговорить другъ съ другомъ. Страннымъ образомъ, когда мы были на палубѣ, то совсѣмъ не замѣчали вѣтра; здѣсь же вѣтеръ былъ очень чувствителенъ и притомъ онъ постоянно мѣнялъ свое направленіе, дулъ то съ сѣвера, то съ востока, то съ запада. Мы сочли это за самый вѣрный признакъ перемѣны погоды; при томъ же и въ пакѣ замѣчалось какое то движеніе, указывающее на близость перемѣны. Во многихъ мѣстахъ ледъ разошелся и образовались большія пространства открытой воды.
Мы съ Арктовскимъ сдѣлали нѣсколько снимковъ, но, конечно, они не могутъ дать полнаго понятія о ледяномъ полѣ, которое постоянно мѣняетъ свои оттѣнки. Эта игра красокъ изумительно красива, и, благодаря ей, ледяная пустыня теряетъ свое томительное однообразіе. Мы, сидя, словно птицы въ гнѣздѣ, съ интересомъ слѣдили за этими перемѣнами. Надъ нами пролетали гигантскіе буревѣстники, почти касаясь нашихъ головъ своими крыльями, и намъ казалось, что они вопросительно смотрѣли на насъ. Маленькія чайки-рыболовы садились на края бочки и тоже поглядывали на насъ. Въ это чудное утро мы съ Арктовскимъ чувствовали склонность къ поэзіи, и вся окружающая природа поощряла насъ къ этому. Я понялъ въ это утро, почему полярныя страны имѣютъ такую удивительную привлекательность для людей, любящихъ природу. Этотъ безконечный замерзшій океанъ, находящійся въ вѣчномъ движеніи, со своею первобытною жизнью и мертвымъ безмолвіемъ, невольно обращаетъ наши мысли къ далекому прошлому земного шара. Тутъ все полно таинственности и невольно вызываетъ какое то особенное торжественное настроеніе.
Чѣмъ, больше мы смотрѣли на разстилавшуюся передъ нами снѣжную пустыню, казавшуюся такой однообразной и неподвижной, тѣмъ больше мы замѣчали происходящія въ ней перемѣны. Ледяныя горы мѣняли свой видъ, иногда появлялись новыя на горизонтѣ, представлявшія нѣкоторыя особенности. Мы ломали себѣ голову надъ тѣмъ, что могли означать темныя пятна на одной изъ ледяныхъ горъ и идущія отъ нихъ прослойки. Были ли это остатки вулканическихъ изверженій или естественные ледяные обломки? И не успѣвали мы разрѣшить одну загадку, какъ уже ледяная пустыня выдвигала другую, и новое явленіе приковывало наше вниманіе. Только благодаря этому, постоянно новому интересу, который возбуждала въ насъ окружающая невѣдомая природа, жизнь наша въ этой ледяной пустынѣ становилась болѣе сносной и дни проходили незамѣтно.
Къ вечеру термометръ поднялся, но за то барометръ упалъ и небо приняло сѣровато-грязный оттѣнокъ. Поднялся вѣтеръ, который скоро перешелъ въ настоящій ураганъ со снѣгомъ. Ледъ страшно трещалъ и льдины ползли одна на другую. Огромныя ледяныя горы образовались съ каждой стороны судна, и мы почувствовали, что Бельжика поднимается. Страхъ за цѣлость судна снова охватилъ насъ. Трескъ и стонъ не прекращались, и мы невольно думали о близости конца. Но Бельжика стойко выдержала натискъ. Мало по малу давленіе ослабѣло, хотя буря не прекращалась, и Бельжика снова вернула свое равновѣсіе, очутившись въ пространствѣ открытой воды.
Буря продолжалась и на слѣдующій день. Небо и даже снѣгъ казались темнаго цвѣта, вслѣдствіе обилія тучъ совершенно чернильнаго оттѣнка. На основаніи той легкости, съ которою волненіе распространяется подъ льдомъ, мы рѣшили, что открытый, свободный отъ льда океанъ недалеко. Да и видъ неба подтверждалъ это. Но только какъ добраться до него? Нашъ командиръ и капитанъ все еще продолжаютъ надѣяться и говорятъ, что еслибъ у насъ машина была сильнѣе, то намъ удалось бы вырваться изъ ледяной тюрьмы. Но большинство изъ насъ уже покорилось судьбѣ, заставляющей насъ провести годъ въ плавучемъ ледяномъ полѣ, хотя Жерлахъ продолжаетъ говорить о томъ, что мы пойдемъ въ Буэносъ Айресъ, а Лекойнтъ составилъ даже цѣлый списокъ предметовъ, которые необходимо закупить для слѣдующаго путешествія. А между тѣмъ дни становятся все короче, а ночи длиннѣе и темнѣе. Уже нѣтъ этого бѣлаго сіянія ночью, которое замѣчалось нѣсколько недѣль тому назадъ. Кругомъ все покрылось безнадежною темною завѣсой; исчезла сверкающая бѣлизна прежнихъ ночей, и вмѣстѣ съ этимъ въ души наши все болѣе и болѣе закрадывается уныніе.
Третій день не прекращается буря и такъ какъ температура очень повысилась, то все покрылось мокрымъ снѣгомъ, который почти непрерывно падаетъ. По палубѣ нельзя гулять, вслѣдствіе того, что она покрыта смѣсью мокраго снѣга съ сажей и массою деревянныхъ обломковъ и щепокъ. Мы вынуждены, слѣдовательно, сидѣть въ каютѣ и прислушиваться къ оглушительному реву бури; это приводитъ насъ въ раздраженное состояніе, такъ что только и слышно, какъ всѣ ругаютъ погоду.
Около недѣли тому назадъ мы убили громаднаго тюленя, но мы взяли только его шкуру и жиръ, а все остальное оставили въ добычу птицамъ. Всѣ птицы, за исключеніемъ пингвиновъ, питаются падалью, но главными обжорами являются гигантскіе буревѣстники, которые такъ наѣдаются, что не могутъ двинуться съ мѣста. Это огромныя птицы, величиною съ гуся, съ очень большими крыльями. Обыкновенный цвѣтъ ихъ черноватокоричневый, а голова сѣрая, хотя встрѣчаются и другія оперенія. Всѣ буревѣстники отличаются необыкновеннымъ обжорствомъ; они тотчасъ же накинулись на мертваго тюленя и быстро уничтожили его. Наѣвшись, они разлеглись на льду, спрятавъ голову и ноги въ свои взъерошенныя перья. Когда мы подошли къ нѣкоторымъ изъ нихъ, то они отбѣжали отъ насъ на нѣсколько шаговъ; когда же мы настойчиво стали ихъ преслѣдовать, то они выбросили большія количества пищи изъ желудка и тогда уже поднялись на воздухъ и начали кружиться надъ нашими головами самымъ угрожающимъ образомъ.
Когда мы только что вошли въ какъ, то думали, что эти гигантскія безобразныя птицы указываютъ на близость земли; такъ думали и прежніе путешественники, но потомъ мы должны были убѣдиться, что эти птицы живутъ преимущественно на плавучемъ ледяномъ полѣ, гдѣ онѣ ловятъ рыбу въ полыньяхъ или питаются трупами пингвиновъ и тюленей. Мы мало по малу привыкли къ нимъ и даже полюбили ихъ, такъ какъ это были наши единственные постоянные спутники въ теченіе двѣнадцати долгихъ мѣсяцевъ, когда мы составляли одно цѣлое съ ледянымъ полемъ и вмѣстѣ съ нимъ уносились по произволу вѣтровъ и теченія.
Буря, продолжавшаяся почти четыре дня, прекратилась совершенно внезапно. Наступившая тишина подѣйствовала на насъ самымъ благотворнымъ образомъ. Небо прояснилось, ледяное поле снова засверкало и окрасилось различными оттѣнками, и у насъ на душѣ повеселѣло. Подъ вліяніемъ этой перемѣны у насъ снова раздалось пѣніе, музыка, веселыя шутки, смѣхъ. Но оттуда, съ пака, къ намъ доносятся странные звуки. Это пингвины вторятъ нашему веселью. Вдругъ показалось солнце и облило своими золотыми лучами снѣжное поле; увидя его, мы всѣ словно опьянѣли отъ радости и, казалось, совершенно забыли о своей печальной участи.
Къ сожалѣнію, такое веселое, бодрое настроеніе не долго продолжалось. Оно смѣнилось уныніемъ и раздражительностью, какъ только испортилась погода и наступили пасмурные дни. Въ такіе дни мы склонны были все видѣть въ мрачномъ свѣтѣ, жаловались на то, что время тянется неимовѣрно долго и въ особенности склонны были бранить нашу пищу. Раньше, воодушевленные надеждою на новыя открытія и поглощенные новизною обстановки, мы не обращали никакого вниманія на то, чѣмъ насъ кормили. Но теперь, заключенные въ безконечномъ морѣ льда и осужденные на однообразную жизнь, мы невольно стали придираться къ мелочамъ. Мы пробовали было развлекать себя разсказами, дѣйствительными и воображаемыми, но въ концѣ концовъ все намъ надоѣло, а постоянное завываніе вѣтра только усиливало наше дурное расположеніе духа. Мы особенно чувствовали теперь отсутствіе всякихъ вѣстей изъ дома и свою полную оторванность отъ міра. Если бы только мы могли получить вѣсти отъ своихъ матерей, женъ, сестеръ! Чего бы мы не дали, чтобы очутиться въ пріятномъ и веселомъ обществѣ! Раковица объявилъ, что онъ намѣренъ издавать журналъ, который будетъ называться: «Міръ странниковъ по ледяному полю», и предложилъ намъ изложить въ этомъ журналѣ всѣ наши жалобы и желанія.
Въ помѣщеніи нашихъ матросовъ также царитъ уныніе. Тамъ больше всего скучаютъ по хорошей свѣжей пищѣ, мечтаютъ о бифштексахъ, свѣжихъ овощахъ и фруктахъ, но двое или трое, втихомолку, утираютъ слезы. Они вспоминаютъ о своихъ родныхъ, оставленныхъ на родинѣ. Чего бы они не дали, чтобы провести часочекъ къ ними! О, какъ бы имъ хотѣлось уйти изъ этой ужасной ледяной пустыни, гдѣ они осуждены на такое одиночество!
Мы срываемъ свое раздраженіе чаще всего, ругая изобрѣтателей различныхъ консервовъ, которыми намъ приходится теперь питаться. Въ особенности намъ ненавистны консервы изъ мяса, приправленнаго какими то душистыми пряностями. Эти консервы норвежскаго происхожденія и называются «Kydbolla». Какъ только мы видимъ ящики съ этими консервами, то въ насъ разгорается такая ненависть, что плохо пришлось бы изобрѣтателю этого «приправленнаго мяса», если бы онъ попался намъ въ руки въ эту минуту!
Чтобы быть справедливымъ, я долженъ, однако, сказать, что пища наша вовсе не была ужъ такъ однообразна; она была настолько хороша, насколько этого можно было достигнуть при данныхъ обстоятельствахъ. Но, живя въ такой однообразной обстановкѣ, мы стали необыкновенно разборчивы. Къ завтраку намъ всегда подавалось свѣже-испеченное печенье изъ ржаной, пшеничной, овсяной или маисовой муки, съ маргариновымъ масломъ, мармеладъ и кофе. Правда, нашъ запасъ сахару не великъ, запасы сгущеннаго молока совсѣмъ пришли къ концу, а пополнить эти запасы не откуда. На обѣдъ намъ подавали супъ самаго разнообразнаго рода, консервированное мясо и разные другіе консервы, картофель и макароны, а на десертъ фруктовый пуддингъ. Ужинъ у насъ состоялъ изъ рыбы, сыра и какой нибудь смѣси, приготовленный изъ макаронъ или вермишели съ пемиканомъ (сушенымъ мясомъ, обращеннымъ въ порошокъ) или мясными консервами. Но всѣ эти кушанія, которыя мы часто критикуемъ, не возбуждаютъ въ насъ такихъ враждебныхъ чувствъ, какъ «Kydbolla» и другой родъ норвежскихъ консервовъ, приготовленныхъ изъ рыбы — «Fiskobolla.» Цвѣтъ и составъ этихъ консервовъ изъ мяса и рыбы не даетъ никакого понятія о томъ веществѣ, изъ котораго они сдѣланы, поэтому мы даемъ полную волю своей изобрѣтательности и остроумію. Нѣкоторые увѣряютъ, что эти консервы приготовлены изъ мяса собакъ, кошекъ и всякаго рода отбросовъ. Такого рода предположенія, конечно, не могутъ способствовать увеличенію нашего аппетита.
Стремясь къ разнообразію нашего стола, мы рѣшились, наконецъ, попробовать пингвиновъ. Смѣшно было смотрѣть, съ какой робостью мы принимались за это кушанье въ первый разъ, осторожно кладя въ ротъ маленькіе кусочки пингвиньяго мяса и нерѣшительно препровождая ихъ въ желудокъ. Многіе, однако, такъ и не пошли дальше этого перваго опыта. Правду сказать, это кушанье никому особенно не понравилось. Пингвинъ — это такое животное, которое напоминаетъ въ одинаковой степени млекопитающее, птицу и рыбу; кушанье, приготовленное изъ него, можно сравнить съ кускомъ мяса, которое вмѣстѣ съ пахучею треской и дикою уткой тушилось въ горшкѣ, куда положена была печень трески и прибавлена кровь въ видѣ подливки. Изъ этого можно заключить, насколько вкусно такое кушанье.
Льды все больше и больше окружаютъ нашу Бельжику, и мы должны теперь окончательно приготовить ее къ долгой зимней спячкѣ. Мы стараемся примириться съ этою мыслью и придумываемъ планы зимнихъ занятій и развлеченій. Но тоска по дому, по родинѣ, по милымъ и близкимъ нашему сердцу все сильнѣе овладѣваетъ нами.
Мы, впрочемъ, всѣ заняты. Лейтенантъ Данко строитъ на льду шалашъ для магнитныхъ наблюденій, Арктовскій тоже разставляетъ на палубѣ и на льду свои метеорологическіе инструменты и прилаживаетъ ихъ къ мачтамъ. Раковица готовится дѣлать наблюденія надъ животнымъ міромъ. Но всѣ мы, обсуждая свои планы научныхъ занятій, въ душѣ все таки испытываемъ нѣкоторый страхъ и опасеніе, что мракъ долгой антарктической ночи помѣшаетъ намъ.
Наши жалобы на однообразіе пищи не прекращаются, несмотря на стараніе повара угодить намъ. Ненавистное для всѣхъ насъ кушанье — «Fiskobolla», подается только по пятницамъ, и нужно слышать, какими ѣдкими насмѣшками сопровождается появленіе этого блюда за нашимъ столомъ. Только Жерлахъ и Амундзенъ ѣдятъ его. Лекойнтъ только разъ попробовалъ его, и это было по слѣдующему поводу: Раковица о чемъ то поспорилъ съ нимъ и побился объ закладъ. Рѣшено было, что тотъ, кто проиграетъ, долженъ будетъ съѣсть Piskobolla. Бѣдный Лекойнтъ поплатился, онъ проигралъ и долженъ былъ исполнить постановленіе. Онъ съѣлъ положенную порцію, но увѣрялъ, что цѣлыхъ двѣ недѣли страдалъ желудкомъ, послѣ чего поклялся никогда больше не притрогиваться къ этому норвежскому изобрѣтенію.
— "Я лучше готовъ заплатить сотню долларовъ, нежели поѣсть эту ужасную смѣсь! — объявилъ онъ, и мы всѣ вполнѣ согласились съ нимъ.
ГЛАВА VII.
правитьПасха! Сегодня 10 апрѣля. Какъ странно встрѣчать этотъ великій праздникъ среди снѣжной равнины! Какъ печальна наша судьба въ сравненіи съ тѣми, кто теперь встрѣчаетъ этотъ праздникъ тамъ, на далекой родинѣ. Даже время года здѣсь иное. Тамъ на родинѣ — это праздникъ весны; зимняя стужа, вьюги — все это уже остается позади, и люди радуются наступающему расцвѣту природы, мы же, здѣсь, наоборотъ, должны готовиться къ предстоящей зимѣ, къ таинственной полярной ночи, съ ея непроницаемою темнотой и страшною стужей. Бури и снѣжныя метели — вотъ что ожидаетъ насъ. На много сотенъ миль кругомъ нѣтъ ни скалы, ни одного маленькаго островка, на многія тысячи миль нѣтъ ни одного деревца и никакой растительности! Насъ отдѣляетъ отъ всѣхъ, кого мы любимъ, огромное пространство почти въ одну треть земного шара. И при такихъ обстоятельствахъ, вдали отъ всего міра, лишенные всего, къ чему привыкли, мы должны проводить Пасху на этомъ подвижномъ ледяномъ полѣ среди застывшей, обледенѣлой, мертвой природы! Мы всячески стараемся сохранить для этого дня бодрость духа тщательно отыскиваемъ хорошія стороны нашего положенія, но намъ это плохо удается. Смѣхъ нашъ звучитъ искусственно, и мы мало по малу погружаемся въ какое-то полусонное состояніе, которое, по мѣрѣ приближенія мрака зимней ночи, становится все болѣе и болѣе привычнымъ для насъ; кто-то изъ насъ замѣтилъ, что если бы возлѣ насъ были теперь тѣ, кого мы любимъ, еслибъ у насъ была свѣжая пища и немного цвѣтовъ, то мы могли бы быть счастливы и въ этой обстановкѣ. Конечно, но мы были такъ далеки отъ этого.
Нашъ корабль совершенно погребенъ теперь въ снѣгу, и мы принимаемъ всѣ мѣры къ тому, чтобы устроиться на зиму какъ можно удобнѣе и главное — не допускать, чтобы тепло слишкомъ быстро уходило изъ нашихъ печей, такъ какъ намъ надо очень экономничать съ топливомъ. Я долженъ, впрочемъ, сказать, что вовсе не стужа заставляетъ человѣка страдать больше всего въ этихъ полярныхъ странахъ, а сырость, отъ которой буквально нѣтъ спасенія. Мы всячески стараемся отъ нея избавиться, но все это мало помогаетъ. Когда мы снимаемъ матрацы, то подъ ними оказывается цѣлый слой льда. Раковица и Данко постоянно жалуются на то, что имъ приходится раздѣлять свою койку съ айсбергами. Намъ то и дѣло приходится счищать снѣгъ со своихъ коекъ и со стѣнъ. Эта сырость и оторванность отъ всего остального міра составляютъ самыя тяжелыя стороны нашего существованія. Еслибъ мы могли хоть разъ въ мѣсяцъ заглядывать въ какое-нибудь цивилизованное поселеніе и вступать въ общеніе съ людьми, то это доставляло бы намъ свѣжій запасъ силъ, давало бы новое теченіе нашимъ мыслямъ, и мы могли бы легче переносить всѣ другія лишенія,
Въ этомъ безбрежномъ морѣ льда, среди котораго мы находимся, все зависитъ отъ вѣтра. Если вѣтеръ дуетъ съ юга, то погода холодная, ясная и постоянная, если съ сѣвера — погода становится теплой, сырой и очень непостоянной. Если вѣтеръ подуетъ съ востока или запада, то начинаются бури и снѣжныя метели. Но вѣтеръ никогда не прекращается; онъ дуетъ постоянно, дуетъ со всѣхъ сторонъ, такъ что ничего нѣтъ удивительнаго, что, когда мы встаемъ утромъ, то первый нашъ вопросъ бываетъ: «А каковъ сегодня вѣтеръ?» Сегодня, 16 апрѣля, вѣтеръ настолько силенъ, что совершенно невозможно прогуливаться по ледяному полю, и мы, ради развлеченія, принялись за починку разныхъ вещей. Раковица принялся въ десятый разъ чинить свои панталоны, увѣряя насъ, что это будетъ въ послѣдній разъ. Амундзенъ усѣлся чинить сапоги, Лекойнтъ взялся за починку инструментовъ, а я и Данко принялись чинить часы. Правду сказать, наши грубыя руки болѣе пригодны для кузнечныхъ работъ, нежели для такой тонкой работы, какъ разборка часовъ, но мы такъ стараемся, что до нѣкоторой степени достигаемъ успѣха. Въ этихъ занятіяхъ все таки время проходитъ незамѣтно, и мы забываемъ о бурѣ, которая свирѣпствуетъ снаружи.
Буря не прекращалась цѣлую недѣлю и когда вдругъ ночью наступала тишина послѣ столькихъ дней непрерывнаго завыванія вѣтра, то мы всѣ испытывали странное ощущеніе. Кругомъ была непроницаемая тьма, снѣгъ тихо и безшумно падалъ, не слышно было ни обычнаго треска льдовъ, ни скрипа судна, казалось, вся природа замерла, и въ этомъ окружающемъ безмолвіи и тишинѣ чувствовалось что-то зловѣщее, словно надвигается какая-то грозная опасность. Утромъ, съ восходомъ солнца, это ощущеніе прошло, и мы испытали большое удовольствіе, прогуливаясь по открытому пространству замерзшаго моря. Такъ пріятно было дышать свѣжимъ воздухомъ и видѣть передъ собою открытый горизонтъ. Солнце стоитъ теперь такъ низко надъ горизонтомъ, что Лекойнтъ рѣшилъ пользоваться звѣздами для опредѣленія нашего положенія, такъ какъ при такомъ низкомъ стояніи солнца трудно пользоваться имъ для астрономическихъ вычисленій. Мы всегда съ нетерпѣніемъ ожидали Лекойнта, когда онъ отправлялся къ своимъ астрономическимъ инструментамъ, чтобы наблюдать звѣзды. Но онъ являлся такой закоченѣлый отъ холода, что ничего не могъ отвѣчать намъ, пока мы не приводили его въ нормальное состояніе растираніемъ и горячимъ пуншемъ, который согрѣвалъ его. Какъ мы ни старались устроить такъ, чтобы защитить обсерваторію отъ холода, это не удавалось. Очень трудно было удержаться отъ того, чтобы не стучать зубами и держать инструменты неподвижно; совладать съ дрожью было невозможно и вслѣдствіе этого въ глазахъ все мелькало. Данко вернулся разъ съ отмороженною ногой и кромѣ того, отнимая отъ глазъ зрительную трубку инструмента, онъ оторвалъ вмѣстѣ съ тѣмъ и кусочекъ кожи, который примерзъ къ металлическому ободку. У Лекойнта примерзли рѣсницы, и онъ также насильственно оторвалъ ихъ — однимъ словомъ, никто не возвращался послѣ этихъ занятій безъ какого-нибудь поврежденія. Послѣ этого Данко и Лекойнтъ рѣшили покрыть всѣ металлическія части инструментовъ фланелью; вслѣдъ затѣмъ и всѣ металлическіе предметы, къ которымъ намъ приходилось притрогиваться на морозѣ, также были покрыты фланелью, такъ какъ чуть-ли не ежедневно являлись ко мнѣ люди съ заявленіемъ, что они «обожгли» себѣ пальцы, притронувшись къ холодному металлу. Одинъ изъ нашихъ матросовъ, забивая ящики съ геологическими образцами, необдуманно взялъ по привычкѣ въ ротъ два гвоздя, но тотчасъ же, почувствовавъ сильный обжогъ, выплюнулъ ихъ. На языкѣ и губахъ у него появились глубокія ранки, какъ будто отъ прижиганія раскаленнымъ желѣзомъ.
Но всѣ неудобства, которыя мы терпѣли отъ холода и сырости — ничто въ сравненіи съ тѣми подчасъ тревожными мыслями, которыя овладѣвали нами, когда мы начинали думать о будущемъ. Гдѣ то мы будемъ, когда наступленіе оттепели освободитъ насъ отъ ледяныхъ оковъ? Наше судно сдѣлалось игрушкою льдовъ и мы несемся вмѣстѣ съ ними по волѣ вѣтра и теченія. Совершенно не замѣчая этого, не ставя парусовъ, не разводя паровъ въ машинѣ и повидимому не двигаясь съ мѣста, мы уже успѣли проплыть почти 500 миль по невѣдомому морю, и куда мы плывемъ — мы не знаемъ. Вообще, это очень странное плаваніе. Все кругомъ кажется неподвижнымъ, и мы не можемъ замѣчать своего движенія, потому что весь горизонтъ, безконечное снѣжное поле со своими ледяными горами, уносится вмѣстѣ съ нами куда-то. Медленно и величественно плывемъ мы вмѣстѣ съ, подвижнымъ льдомъ, не подвергаясь морской болѣзни и не ощущая морского волненія, и помимо нашей воли удаляемся все больше отъ населенныхъ странъ, находясь совершенно во власти силъ природы. Мы вполнѣ безпомощны, мы не можемъ направлять своего движенія, и намъ остается только надѣяться, что рука природы заведетъ насъ въ какую нибудь интересную область.
Мѣсяцы мартъ и апрѣль были для насъ во многихъ отношеніяхъ счастливѣйшими мѣсяцами въ году. Все еще представляло интересъ новизны. Насъ занимали страшные крики пингвиновъ, мы находили удовольствіе и развлеченіе въ охотѣ за тюленями и голышами. Все поражало насъ въ этой странной снѣжной пустынѣ съ виду совершенно неподвижной и застывшей въ своемъ зимнемъ снѣ, но между тѣмъ находящейся въ постоянномъ движеніи. Солнце принимало такой странный видъ при восходѣ и закатѣ. Наружность луны также совершенно измѣнилась, когда она показывалась изъ за тумана, повисшаго надъ ледянымъ полемъ. Звѣзды, появляясь на темноголубомъ небѣ, сверкали словно драгоцѣнные каменья, а сѣверное сіяніе, особенно красивое въ это время, приковывало наши восхищенные взоры. И въ то-же время мы неслись по невѣдомому морю въ еще болѣе невѣдомыя страны. — Можетъ быть, мы несемся къ южному полюсу!.. говорили мы не разъ въ каютъ-компаніи. Но куда насъ уносили вѣтры и волны — этого никто изъ насъ не зналъ.
Въ то время какъ наши ученые производили наблюденія надъ страннымъ міромъ, который насъ окружалъ, и моремъ, по которому мы безпомощно плыли куда то вдаль, всѣ остальные обитатели Бельжики усердно работали надъ приготовленіемъ ея къ зимовкѣ. Надъ среднею палубой устроили крышу и тщательно осмотрѣли всѣ каюты, двери и окна, чтобы по возможности предупредить сырость и потерю тепла. Снаружи судно было обложено снѣгомъ, а сверху постоянно падающій снѣгъ также образовалъ бѣлый покровъ, такъ что нашъ антарктическій домъ оказался совершенно погребеннымъ въ снѣгу, толстый слой котораго долженъ былъ защитить насъ отъ суровости полярной зимы.
Снѣга выпало такъ много, что мы не могли отправляться на прогулку иначе какъ на лыжахъ. Мы совершали иной разъ длинныя путешествія и зачастую даже подвергались серьезной опасности никогда больше не видѣть Бельжики. Новая трещина, внезапно образовавшаяся во льду, отрѣзывала намъ возвращеніе, и мы иной разъ цѣлыми часами отыскивали способы обойти это препятствіе, размышляя о судьбѣ, которая насъ ожидаетъ, если мы застрянемъ въ ледяной пустынѣ.
Съ наступленіемъ мая въ поверхности ледяного поля произошли такія перемѣны, которыя заставили насъ предположить, что мы приблизились къ открытому морю. Льдина, на которой замерзла Бельжика, сдѣлалась замѣтно меньше и всѣ другія льдины также уменьшились въ объемѣ. Айсберги постоянно мѣняли свое положеніе и во льду образовалась масса трещинъ. Температура начала подниматься, и погода стала очень непостоянной, вмѣстѣ съ тѣмъ глубина моря увеличивалась и это также указывало на близость открытаго моря. Но намъ теперь не улыбалась мысль, что мы очутимся въ открытомъ морѣ. Дневной свѣтъ почти совсѣмъ уже исчезъ и намъ пришлось бы отыскивать себѣ дорогу въ темнотѣ, среди массы опасностей. Море въ это время года должно быть очень бурное; тьма, туманы, бури, айсберги и подводныя скалы — все это сдѣлало бы наше плаваніе въ высшей степени опаснымъ.
Страннымъ образомъ, мы все жалуемся на теплую погоду, которая увеличиваетъ наши неудобства, и жаждемъ морозной и постоянной погоды. Сырость всюду страшная, все мокро, къ чему ни прикоснешься, и это увеличиваетъ наше дурное настроеніе. Къ довершенію удовольствія вѣтеръ воетъ, не переставая, и, конечно, мы не рискуемъ отправляться на прогулку въ такую погоду.
Долгая зимняя ночь наступила 15 мая, но мы не знали этого до полудня слѣдующаго дня, когда Лекойнтъ сообщилъ намъ грустную новость, что мы не увидимъ болѣе солнца въ теченіи 70 дней, если останемся въ томъ же положеніи. Если насъ отнесетъ къ сѣверу, то ночь сократится, если къ югу — то она еще удлинится.
Зима со своею темнотой окончательно вступила въ свои права. Свѣтъ исчезалъ такъ медленно, что мы не сразу поняли, что теперь насъ надолго окружаетъ тьма. Первое время мы постоянно разговаривали объ этомъ, собираясь днемъ — хотя дня уже не было больше! — въ каютъ-кампаніи. Но мало по малу мракъ, покрывавшій ледяную пустыню, спустился и въ наши души. Около столовъ, въ лабораторіи, въ рубкѣ и въ другихъ мѣстахъ, гдѣ прежде раздавались смѣхъ и говоръ, теперь царило молчаніе, всѣ скучали, унылые и задумчивые, и лишь изрѣдка кто нибудь, желая стряхнуть съ себя тоску, дѣлалъ попытку говорить въ повышенно высокомъ тонѣ, шумѣть и смѣяться. Но эти попытки скоро прекращались, каждый изъ насъ чувствовалъ потребность уноситься мечтой къ болѣе счастливымъ днямъ, хотя послѣ этого онъ еще сильнѣе чувствовалъ свое одиночество и мракъ полярной ночи еще болѣе тяготилъ его. Послѣднія недѣли мы такъ были заняты приготовленіями къ зимѣ, что какъ то совсѣмъ не думали о наступленіи долгой полярной ночи. Она подкралась какъ то незамѣтно; постоянныя бури и пасмурная погода мѣшали намъ видѣть солнце въ краткіе моменты его появленія, и оно скрылось втихомолку съ небесъ. И только когда тьма начала кругомъ сгущаться, мы вдругъ поняли, что солнце исчезло на долго и что мы затеряны во мракѣ ледяной пустыни!
Наша жизнь до такой степени стала однообразной, что достаточно было самаго ничтожнаго событія, чтобы привести насъ въ возбужденное состояніе; впрочемъ, оно держалось недолго, и нами обыкновенно снова овладѣвало прежнее сонливое настроеніе. Но 17 мая утромъ мы всѣ были взбудоражены сообщеніемъ Лекойнта, что онъ увидѣлъ какой то странный свѣтъ на западѣ. Свѣтъ этотъ появился внезапно, затѣмъ исчезъ и снова показался, не мѣняя, впрочемъ, своего положенія и по временамъ сверкая, точно звѣзда. Лекойнтъ долго наблюдалъ это странное явленіе и, наконецъ, не выдержалъ и отправился въ каюту сообщить намъ объ этомъ. Мы, конечно, всѣ поспѣшили на верхъ, чтобы посмотрѣть, что это такое. Было около восьми часовъ утра; небо было сѣраго мышинаго цвѣта, ледъ былъ также сѣрый и только мѣстами имѣлъ лиловый оттѣнокъ. Настолько было темно, что очертанія ледяного поля едва выдѣлялись. Мы долго смотрѣли по тому направленію, на которое указывалъ Лекойнтъ, но ничего не видѣли, и, конечно, на Лекойнта посыпались насмѣшки и упреки. Но вдругъ дѣйствительно, на одной изъ льдинъ съ западной стороны, на нѣкоторомъ разстояніи отъ нашего корабля, показался свѣтъ, напоминающій факелъ. Онъ колебался изъ стороны въ сторону и то исчезалъ, то появлялся снова, какъ будто находился въ чьихъ ни будь рукахъ. Мы подумали, что это можетъ быть человѣкъ съ фонаремъ въ рукахъ, и тотчасъ же устроили перекличку, чтобы узнать, кого не хватаетъ изъ нашихъ людей. Но всѣ оказались на лицо. Что же бы это такое было? Волненіе наше достигло высшей степени. Всѣ обитатели Бельжики повысыпали на палубу, и всѣмъ теперь казалось, что свѣтъ двигается по направленію къ намъ. Было ли это человѣческое существо? Но откуда же оно явилось? Быть можетъ это былъ представитель неизвѣстной доселѣ южно-полярной расы людей? Однако, никто не рѣшался спуститься на ледъ и отправиться на встрѣчу таинственному пришельцу. Мы всѣ поглядывали другъ на друга и отговаривались подъ разными предлогами, но наконецъ Амундзенъ, самый сильный и храбрый изъ насъ, рѣшилъ раскрыть эту тайну. Надѣвъ лыжи, онъ быстро исчезъ во мракѣ ночи по направленію къ таинственному свѣтлому пятну. Мы ждали его возвращенія съ замираніемъ сердца. Кого то онъ приведетъ съ собою? Но онъ вернулся одинъ, безъ факела, и какъ будто даже слегка сконфуженный. Таинственное свѣтлое пятно оказалось просто на просто фосфоросцирующей снѣжною кучей, покрытой морскими водорослями и то поднимавшейся, то опускавшейся вслѣдствіе давленія льда.
Въ полдень, когда на небѣ появилась заря, мы рѣшили сдѣлать экскурсію къ одному изъ нашихъ любимыхъ айсберговъ, чтобы въ послѣдній разъ полюбоваться свѣтомъ уходящаго дня. Эта была чудная прогулка. Я никогда не забуду особеннаго впечатлѣнія, которое я испыталъ тогда. Мы отправились группами по три и по четыре человѣка и, любуясь кратковременнымъ сіяніемъ полуденной зари, разсуждали о долгой зимней ночи, которую намъ предстояло пережить. Увидимъ ли мы снова солнце? Кто изъ насъ будетъ привѣтствовать дневное свѣтило, когда оно опять покажется на небосклонѣ?.. — вотъ вопросы, которые у всѣхъ вертѣлись на умѣ. Мы знали, что одному изъ нашихъ товарищей не суждено больше видѣть солнца. Данко былъ давно уже боленъ, но болѣзнь его, вслѣдствіе неблагопріятныхъ условій и климата, въ послѣднія недѣли начала такъ быстро развиваться, что ни для кого уже не составляло сомнѣнія, что конецъ близокъ. Это усиливало наше грустное настроеніе, и каждый изъ насъ думалъ о томъ, что быть можетъ скоро наступитъ и его очередь.
Однако, мы всѣ до 1-го мая пользовались хорошимъ здоровьемъ. Никто не хворалъ, и мнѣ приходилось только лѣчить отъ отмороженія или какихъ нибудь случайныхъ поврежденій; серьезныхъ же случаевъ не было никакихъ. Но съ тѣхъ поръ какъ Бельжика осуждена была на неподвижное положеніе среди ледяного поля, мы стали терять бодрость духа и аппетитъ. Прежнее веселое настроеніе смѣнилось глухимъ неудовольствомъ; мы были недовольны другъ другомъ.
Во всѣхъ полярныхъ экспедиціяхъ всегда наблюдалось это явленіе. Полярная ночь дѣйствуетъ угнетающимъ образомъ на душу человѣка; холодъ и мракъ, однообразная пища и столь же однообразная жизнь порождаютъ унылое и недовольное настроеніе. Мы вѣчно чувствовали себя усталыми и недовольными, и я зналъ по опыту, что это настроеніе не только не пройдетъ, но все будетъ усиливаться, по мѣрѣ того, какъ будетъ сгущаться мракъ полярной ночи.
Отсутствіе солнца давало себя чувствовать во всемъ. Люди не могли сдѣлать и половину той работы, которую они исполняли прежде сравнительно легко. Малѣйшіе усиліе вызывало утомленіе, одышку, сердцебіеніе. Наши астрономы всегда возвращались утомленные изъ обсерваторій, устроенныхъ на льду, на нѣкоторомъ разстояніи отъ судна, и такая сравнительно небольшая прогулка вызывала у нихъ сердцебіеніе и одышку. Никто не былъ настоящимъ образомъ боленъ, но всѣ жаловались на что нибудь. Одни страдали головною болью и безсоницей, другіе головокруженіемъ, нѣкоторыхъ одолѣвала сонливость, отъ которой они не могли отдѣлаться. Но серьезно больной былъ только одинъ — Данко, и мы знали, что дни его сочтены.
Сумерки первыхъ дней полярной зимы смѣнились скоро безнадежнымъ, угнетающимъ душу мракомъ, который прерывался только въ полдень появленіемъ слабаго желтаго сіянія въ сѣверной части неба. Я не знаю ничего, чтобы такъ дѣйствовало подавляющимъ образомъ на умственныя способности и на человѣческую энергію, какъ этотъ непроницаемый и непрерывный мракъ долгой полярной ночи. Въ сѣверной полярной области полярная ночь не можетъ быть такъ тяжела для путешественниковъ, потому что они находятъ нѣкоторое развлеченіе въ сношеніяхъ съ эскимосами, въ занятіяхъ съ ними. Погода въ арктической области большею частью бываетъ ясная и холодная, и притомъ въ Гренландіи, гдѣ мнѣ приходилось зимовать, мы знали, что у насъ подъ ногами находится твердая земля, а не движущійся ледъ, какъ теперь. На твердой землѣ мы могли предпринимать большія экскурсіи, но развѣ мы могли теперь отправиться куда нибудь далеко, по движущемуся льду?
Ученые наши, однако, стараются прилежно заниматься своими наблюденіями. Арктовскій и Раковица постоянно сидятъ за работой въ своей темной и холодной лабораторіи, несмотря на то, что видъ у нихъ очень утомленный и черты лица осунулись, словно они перенесли какое нибудь большое несчастье. Даже бѣдный Данко не хочетъ отставать и, несмотря на свою слабость, продолжаетъ дѣлать магнитныя наблюденія. Ему съ каждымъ днемъ становится хуже, но онъ ни на что не жалуется и проявляетъ даже какую то особенную беззаботность.
Насъ утомляетъ не столько самая работа, сколько однообразіе всей нашей жизни. Изо дня въ день мы встаемъ въ одинъ и тотъ же часъ, ѣдимъ одну и ту же пищу ежедневно, разговариваемъ объ однихъ и тѣхъ же предметахъ, дѣлаемъ одну и ту же работу и постоянно видимъ передъ глазами одну и ту же ледяную пустыню. Какъ мы ни стараемся разнообразить наши разговоры, но у насъ ничего не выходитъ. На насъ дѣйствуетъ холодная, темная антарктическая ночь, и мы становимся такими же холодными, равнодушными и бездѣятельными, какъ весь полярный міръ, который насъ окружаетъ. Я смѣло могу сказать, что мы въ одинъ мѣсяцъ состарѣлись по крайней мѣрѣ лѣтъ на десять.
Вотъ программа нашего дня: встаемъ въ 7 ч, 30 м, пьемъ кофе въ 8, отъ 9 до 10-ти занимаемся упражненіями на открытомъ воздухѣ, отъ 10 до 12 производимъ научныя работы, отъ 12 до 2-хъ обѣдаемъ и отдыхаемъ, отъ 2-хъ до 4-хъ снова занимаемся наблюденіями; въ пять ужинаемъ и отъ 7 до 10-ти играемъ въ карты, занимаемся музыкой, починкой платья и т. п., въ лунныя ночи устраиваемъ экскурсіи. Въ 10 часовъ мы всѣ ложимся спать. Но намъ часто случается отступать отъ этой программы утромъ, т. е. вставать поздно. Благодаря господствующей темнотѣ, очень трудно бываетъ стряхнуть съ себя оцѣпенѣніе, такъ какъ день ничѣмъ не отличается отъ ночи. О, какъ мы стосковались по солнцу, которое такъ необходимо намъ, не столько для тепла, сколько для свѣта, столь важнаго для жизни.
5-го іюня скончался Данко. Хотя смерть его не была неожиданностью для насъ — я зналъ, что онъ не можетъ пережить долгой полярной ночи, разстраивающей даже крѣпкіе организмы — но она произвела на всѣхъ тяжелое, удручающее впечатлѣніе. Данко, впрочемъ, до послѣдней минуты не подозрѣвалъ опасности и вѣрилъ въ свое выздоровленіе. Его послѣднія слова, обращенныя ко мнѣ, были: «знаете, мнѣ легче дышать теперь; я думаю, что скоро поправлюсь».
Тяжело было слышать это. Жизнь Данко угасла вмѣстѣ съ угасаніемъ дневного свѣта, и когда солнце окончательно исчезло за горизонтомъ, то онъ уже былъ приговоренъ. Мы потеряли въ немъ прекраснаго и благороднаго товарища…
Было страшно холодно, когда мы похоронили своего незабвеннаго товарища. Мы зашили его тѣло въ парусинный мѣшокъ и положили на санки. Надо было отыскать во льду полынью достаточной величины, въ которую мы могли бы опустить тѣло. Это было не легко, такъ какъ сильный холодъ затянулъ всѣ трещины, и намъ пришлось довольно долго работать топоромъ и кирками, чтобы продѣлать достаточно большое отверстіе во льду. Воздухъ былъ наполненъ мелкими ледяными кристаллами, которые пронизывали кожу точно иглами. Поверхность льда, была сѣрая, но на небѣ мѣстами виднѣлись полосы свѣта. На сѣверѣ замѣтно было слабое металлическое сіяніе, а прямо надъ нашими головами облака были окрашены въ слегка розовый цвѣтъ. Луна огненнаго цвѣта, съ ущербленнымъ краемъ, висѣла низко надъ южнымъ горизонтомъ. Свѣта было достаточно, чтобы разобрать при нѣкоторомъ усиліи обыкновенную печать, но это былъ какой то странный, сверхъестественный свѣтъ, придававшій особенную таинственность окружающей насъ пустынѣ.
Данко былъ любимцемъ нашихъ матросовъ и по ихъ огрубѣлымъ лицамъ катились слезы, когда они провожали его въ безвременную могилу. Медленно и храня глубокое молчаніе, подвигались мы по неровной поверхности льда. Наконецъ мы подошли къ зіяющей трещинѣ, въ которой виднѣлась темная вода. Тутъ была могила Данко. Санки, на которыхъ лежало тѣло, подвезли къ трещинѣ. Мы не могли снять шапокъ по причинѣ страшнаго холода, и только склонили головы. Командиръ произнесъ краткую прочувствованную рѣчь, и затѣмъ мы простились навсегда съ нашимъ товарищемъ. Матросы привязали грузъ къ его ногамъ и спустили его въ антарктическій океанъ, который долженъ былъ служить ему могилой.
ГЛАВА VIII.
правитьСмерть Данко и его похороны въ антарктическомъ океанѣ произвели на всѣхъ насъ такое удручающее впечатлѣніе, что мы долго не въ состояніи были оправиться. Я очень боялся, что это уныніе, которое сдѣлалось теперь господствующимъ настроеніемъ на Бельжикѣ, окончательно подорветъ наши силы и мы не въ состояніи будемъ перенести долгую полярную ночь, и такъ уже разстроившую наше здоровье.
10-го іюня былъ день моего рожденія. Мы устроили по этому случаю пиръ съ шампанскимъ. Мы дѣлали надъ собою неимовѣрныя усилія, чтобы вызвать бодрое настроеніе и развеселить товарищей, но все было тщетно. Нашъ капитанъ въ особенности старался объ этомъ и напускалъ на себя веселость, которой не чувствовалъ. Онъ надѣлъ мундиръ, заставилъ меня сдѣлать тоже самое, и въ такомъ видѣ мы явились въ каютъ-компаніи. Тамъ приготовленъ былъ обѣдъ, болѣе роскошный чѣмъ обыкновенно, но къ которому мы едва притронулись. Затѣмъ капитанъ поднесъ мнѣ адресъ слѣдующаго содержанія;
«Докторъ Кукъ!
Пользуюсь случаемъ, чтобы выразить вамъ въ день вашего рожденія великую симпатію, которую вы внушаете мнѣ.
Въ доказательство моей дружбы и по случаю этого великаго дня, я обязуюсь починить одну пару вашихъ носковъ.
Антарктическій океанъ, „Бельжика“, 10-го іюня 1898 г.»
Правду сказать, мы чувствовали себя очень неловко въ своей парадной одеждѣ, отъ которой совершенно отвыкли, и все время дрожали отъ холода. Эта дрожь долго не проходила послѣ того, какъ мы переодѣлись въ болѣе теплую одежду.
Тьма, окружающая насъ, сгущается съ каждымъ днемъ. О, какъ темно, темно! Темно въ полдень, темно въ полночь, темно въ теченіе всего дня! И эта темная полярная ночь словно высасываетъ соки изъ нашей крови и обезцвѣчиваетъ ее. Наша наружность сильно измѣнилась, походка стала колеблющейся. Замѣчательно, что волосы у всѣхъ насъ растутъ быстро, точно растенія въ теплицѣ, но въ тоже время мѣняютъ свой цвѣтъ. Большинство изъ насъ совершенно, посѣдѣло въ теченіе этихъ двухъ мѣсяцевъ, хотя многимъ еще нѣтъ и тридцати лѣтъ. Лица у всѣхъ стали блѣдныя, изможденныя. Мы какъ то совершенно лишились способности шутить, смѣяться, и всѣми овладѣло удивительное равнодушіе и полная апатія. Однако, все таки никто не хочетъ открыто сознаться въ томъ, что мракъ полярной ночи давитъ его и лишаетъ способности интересоваться чѣмъ бы то ни было. Темный, холодный міръ, окружающій насъ, не даетъ намъ никакихъ новыхъ впечатлѣній, ничего такого, что могло бы возбудить нашъ интересъ къ жизни.
Наступила половина зимы. Мы пережили уже тридцать пять долгихъ темныхъ ночей, но намъ предстоитъ пережить еще столько же, прежде чѣмъ мы увидимъ снова дневное свѣтило. 21-го іюня былъ самый темный день полярной ночи. Трудно себѣ представить болѣе мрачный и безнадежный мракъ, чѣмъ тотъ, который окружалъ насъ въ этотъ день. Температура внезапно упала до 27,5° Ц. За все это время мы ни разу не видѣли сѣвернаго сіянія.
Воскресные дни мы стараемся, все таки отличить чѣмъ нибудь отъ прочихъ дней недѣли. Мы играемъ въ карты, заводимъ музыкальные ящики и подъ звуки знакомыхъ мелодій стараемся отвлечься отъ мрачныхъ мыслей. Но на Бельжикѣ снова произошелъ случай, который усилилъ наше мрачное настроеніе. Одинъ изъ нашихъ матросовъ вывезъ съ собою изъ Европы котенка, котораго назвалъ Нансеномъ. Этотъ котенокъ былъ общій любимецъ и развлекалъ насъ своими проказами. Онъ былъ необыкновенно веселъ и шаловливъ, но съ наступленіемъ полярной ночи мы стали замѣчать въ немъ большую перемѣну. Онъ сдѣлался угрюмъ, потерялъ аппетитъ и почти постоянно спалъ; когда мы пробовали пробудить его изъ его оцѣпенѣлаго состоянія, то онъ приходилъ въ бѣшенство. Желая дать ему товарища, мы поймали пингвина, думая, что котенокъ сведетъ съ нимъ дружбу; но онъ даже и не посмотрѣлъ на него. Прежде Нансенъ быстро являлся на зовъ и ласкался ко всѣмъ, теперь-же онъ злобно смотрѣлъ на того, кто звалъ его, и прятался въ самый отдаленный уголъ. Эта перемѣна въ нашемъ любимцѣ глубоко огорчала насъ всѣхъ. Въ одно воскресеніе мы нашли его мертвымъ въ углу. Нашъ котенокъ не вынесъ полярной ночи. Какова то будетъ наша судьба?
Несмотря на тяжелое, мрачное настроеніе, царившее на Бельжикѣ, нашъ капитанъ все таки не забылъ отпраздновать 4-го іюля, день провозглашенія независимости Сѣверо-американскихъ Штатовъ. Бельжика разукрасилась флагами, развѣваемыми антарктическимъ вѣтромъ. Въ этотъ день мы много говорили объ Америкѣ и американскихъ дѣлахъ, и эти разговоры на время отвлекли наши мысли отъ грустнаго настоящаго, но затѣмъ мы вспомнили смерть нашего товарища, и опять мракъ ночи сгустился въ нашей душѣ.
Съ 12 іюля мы стали замѣчать, что въ полдень становится нѣсколько свѣтлѣе. Это обстоятельство должно было бы подѣйствовать на насъ ободряющимъ образомъ, но упадокъ силъ и бодрости духа у насъ достигъ уже такой степени, что мы не могли даже радоваться приближающемуся окончанію полярной ночи. Всѣ теперь жаловались на слабость, неправильную работу сердца, сонливость ума и общее чувство недомоганія, а одинъ изъ матросовъ даже сошелъ съ ума подъ угнетающимъ вліяніемъ полярнаго мрака… До сихъ поръ только два человѣка составляли исключеніе: капитанъ Лекойнтъ и поваръ Мишотъ. Они никогда ни на что не жаловались, и капитанъ Лекойнтъ, несмотря на то, что на его долю выпадала самая тяжелая часть работы и онъ часто возвращался послѣ своихъ научныхъ наблюденій, которыя долженъ былъ производить на открытомъ воздухѣ, съ отмороженными пальцами и ушами, никогда не терялъ все таки ни бодрости, ни добродушной веселости, которая составляла его характерную черту. Но теперь, производя свой ежедневный осмотръ, я замѣтилъ въ немъ перемѣну, и хотя онъ увѣрялъ меня, что чувствуетъ себя хорошо, я все таки ясно видѣлъ тревожные признаки наступающаго упадка силъ. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней онъ сдѣлался мертвенно блѣднымъ, не могъ, ни ѣсть, ни спать и сталъ жаловаться на затрудненіе дыханія. Это были тѣ же самые припадки, которые наблюдались у Данко, но у Данко была болѣзнь сердца, а Лекойнтъ былъ крѣпкій и здоровый человѣкъ; поэтому я не терялъ надежды спасти его.
Но самъ Лекойнтъ не надѣялся на выздоровленіе и даже сдѣлалъ всѣ распоряженія на случай своей смерти. Я началъ бояться, что мнѣ не удается поставить его на ноги. Малокровіе и упадокъ силъ, соединенный съ разстройствами дѣятельности сердца, наступающій вслѣдствіе холода и отсутствія свѣта, представляютъ очень серьезную болѣзнь въ полярныхъ странахъ. Я на опытѣ убѣдился, что лекарства тутъ мало помогаютъ; нужны свѣтъ, тепло и свѣжая пища — а этого негдѣ взять во время полярной ночи. Я рѣшилъ попробовать надъ Лекойнтомъ свою собственную систему лѣченія, заставлялъ его ежедневно просиживать въ теченіе двухъ часовъ передъ топившеюся печью и ѣсть пингвинье мясо, жареное на маргаринѣ. Лекойнтъ послушно исполнялъ всѣ мои предписанія: «Я готовъ сидѣть цѣлый мѣсяцъ у печки и ѣсть пигвиновъ все остальное время своего пребыванія у полюса, если только это принесетъ мнѣ пользу»! сказалъ онъ. Къ сожалѣнію, Данко не былъ такъ послушенъ: когда я предложилъ ему поѣсть пингвина, онъ сказалъ, что скорѣе умретъ, чѣмъ рѣшится на это. Но пингвинье и тюленье мясо были единственной свѣжей пищей, имѣвшейся въ нашемъ распоряженіи и выбирать было не изъ чего. Лекойнтъ поправился и доказалъ дѣйствительность моего способа лѣченія.
Въ половинѣ іюля дни стали нѣсколько свѣтлѣе и въ полдень сѣверная часть неба озарялась сіяніемъ зеленаго, оранжеваго и желтаго оттѣнка, а въ 9 часовъ утра можно было уже разбирать печатныя буквы при дневномъ свѣтѣ. Но мы всѣ очень ослабѣли, и малѣйшее усиліе вызывало у насъ сердцебіеніе. Мы всѣ страдали безсонницей и всячески избѣгали всякой работы. «Право, мы похожи на съумашедшихъ» сказалъ какъ то Арктовскій, пробуя подсмѣяться надъ нашими блуждающими взорами и общимъ понурымъ видомъ.
Мы всѣ научились ѣсть пингвинье мясо; и я долженъ сказать, что несомнѣнно много жизней было спасено, благодаря пингвинамъ, такъ что мы обязаны этой птицѣ вѣчною благодарностью. Мало по малу наши больные начали поправляться; только выздоровленіе Жерлаха, Арктовскаго и Амундзена затянулось. Между тѣмъ, хотя солнце еще не показывалось, но на небѣ уже появлялась заря, ледъ окрашивался въ пурпурныя краски; все указывало на приближеніе дня, и въ душахъ нашихъ пробуждалась надежда, но силы не прибывали; мы всѣ были блѣдны и съ трудомъ волочили ноги. Если-бы вдругъ намъ понадобилось выполнитъ какую-нибудь задачу, требующую затраты силъ, напримѣръ: сдѣлать продолжительный переходъ по льду, то мы неминуемо погибли бы. Мы отлично сознавали это, но когда собирались въ каютъ-кампанію, то разговаривали о предстоящихъ экскурсіяхъ, стараясь всячески отогнать мысль о своемъ безпомощномъ положеніи.
Лекойнтъ, который совсѣмъ поправился, ежедневно отправлялся въ свой «отель», какъ онъ называлъ свою обсерваторію, и производилъ свои наблюденія: онъ сообщилъ намъ, что насъ несетъ на сѣверо-востокъ, и прибавилъ радостную вѣсть: «Если мы будемъ продолжать плыть къ сѣверу и если погода будетъ ясная, то мы скоро увидимъ кусочекъ солнца!»
Это радостное извѣстіе вызвало такое ликованіе, которое можетъ ясно представить себѣ только тотъ, кто испыталъ всѣ ужасы полярнаго мрака. Мы всѣ превратились въ настоящихъ поклонниковъ огненнаго свѣтила, и еслибъ кто нибудь изъ цивилизованныхъ людей или дикарей могъ подсмотрѣть, какъ мы готовились къ встрѣчѣ солнца, то непремѣнно принялъ бы насъ за- послѣдователей древней религіи солнцепоклонниковъ.
Каждый изъ насъ давно уже избралъ себѣ мѣстечко на какомъ нибудь возвышеніи, откуда онъ могъ наблюдать появленіе солнца. Нѣкоторые забрались въ воронье гнѣздо, другіе усѣлись на снастяхъ, а наиболѣе предпріимчивые отправились на ледяное поле и взобрались на айсберги или снѣговыя кучи. Всѣ мы заняли свое положеніе въ назначенный Лекойнтомъ день, въ 11 часовъ утра. Сѣверная часть неба была лишь чуть, чуть подернута обычнымъ туманомъ. Вдругъ она окрасилось яркимъ желтымъ сіяніемъ, которое перешло въ розовый отблескъ. Вскорѣ показалась небольшая кучка слоистыхъ облаковъ и началась такая удивительная игра цвѣтовъ, которая не поддается никакому описанію. Облака сначала было фіолетоваго цвѣта, который, однако, быстро началъ мѣняться, и небо внизу то сверкало золотомъ, то отливало оранжевымъ, голубымъ, зеленымъ цвѣтомъ, — тысячами оттѣнковъ самаго разнообразнаго рода. Какъ разъ въ полдень огненное облако словно разорвалось, и мы увидали краешекъ верхняго сегмента солнца.
Этотъ удивительный небесный фейерверкъ до такой степени приковалъ мое вниманіе, что я не могъ глазъ оторвать отъ него. Но когда показался край солнца, то я оглянулся, чтобы посмотрѣть на своихъ товарищей и на разстилавшееся внизу ледяное поле при свѣтѣ нарождающагося дня. Ледъ сверкалъ и искрился, переливая самыми разнообразными оттѣнками блестящихъ красокъ. Все сразу измѣнилось вокругъ насъ, и это было такое поразительное зрѣлище, что ни я, ни мои товарищи не могли вымолвить ни слова. Да мы и не знали, какъ выразить словами то, что мы чувэтвовали въ эти незабвенныя минуты!
Лекойнтъ и Амундзенъ стояли возлѣ меня на одномъ айсбергѣ. Я видѣлъ ихъ лица и читалъ на нихъ восторгъ и благоговѣніе. Глаза у нихъ сверкали отъ удовольствія, они съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за игрою свѣта и ждали появленія изъ за ледяныхъ горъ края великаго дневного свѣтила. Но на ихъ лицахъ я ясно видѣлъ также слѣды страданій, накопившихся въ теченіе долгой антарктической ночи, продолжавшейся 70 дней. Они были блѣдны, истощены, хотя вѣсъ тѣла ихъ не уменьшился. Цвѣтъ лица у всѣхъ имѣлъ какой то грязноватый, зеленовато-желтый оттѣнокъ; у насъ былъ такой видъ, какъ будто не умывались цѣлый мѣсяцъ. Мы смотрѣли, стоя на возвышеніяхъ, не отрывая глазъ и все ожидая, что вотъ-вотъ надъ ледянымъ полемъ покажется снова краешекъ огненнаго свѣтила и прольетъ на ледяную пустыню свои живительные лучи, которые принесутъ намъ немного тепла. Мы такъ нуждались въ немъ! Но лучи свѣта, словно поддразнивая насъ, скользили по краю застывшаго моря, какъ будто этотъ ледяной міръ былъ недостоинъ, чтобы солнце освѣщало его. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ полудня свѣтъ погасъ, и очертанія ледяныхъ горъ подернулись фіолетовою дымкой, а на голубыхъ небесахъ снова засверкали звѣзды.
На слѣдующій день мы, торопливо позавтракавъ въ 8 часовъ утра, снова высыпали на палубу ожидать солнца. Это ожиданіе вывело насъ изъ того апатичнаго состоянія, въ которомъ мы давно уже находились, потерявъ всякій интересъ къ окружающей насъ ледяной природѣ. Но теперь мы всѣ оживились; мы такъ жаждали освободиться отъ мрака, который давилъ насъ, отъ утомительнаго однообразія нашей ежедневной жизни!
Всѣ занялись своимъ дѣломъ. Нашъ метеорологъ устанавливалъ свои инструменты, капитанъ производилъ магнитныя наблюденія, а матросы, подъ наблюденіемъ офицеровъ, занимались физическими упражненіями и бѣгали по тропинкѣ, проложенной въ снѣгу кругомъ судна. Я тоже сдѣлалъ маленькую прогулку на лыжахъ по льду, отливавшему пурпуровымъ блескомъ, и, наконецъ, взобрался на верхушку холма, чтобы оттуда наблюдать восходъ солнца. Температура была —25° Ц. Въ воздухѣ мертвая тишина, и только около судна замѣтна была жизнь и движеніе. Можно было ясно различать Бельжику въ сумеречномъ свѣтѣ; корпусъ ея былъ совершенно погребенъ въ снѣгахъ, накопившихся на ней за долгую зиму, но мачты ея рѣзко выдѣлялись на отсвѣчивающемъ золотомъ восточномъ горизонтѣ небесъ. Снасти и мачты были покрыты толстымъ слоемъ инея, сверкавшаго въ отраженномъ свѣтѣ зари словно милліоны брилліантовъ.
Около одиннадцати часовъ волна свѣта пробѣжала по холоднымъ небесамъ, и изъ пурпурнаго облака на сѣверномъ горизонтѣ показался огненный отблескъ. Безжизненная ледяная пустыня озарилась розовымъ свѣтомъ, на небѣ показались красныя полосы, но вслѣдствіе наполненной ледяными кристаллами атмосферы, видъ солнца совершенно измѣнился, такъ что оно потеряло свою шарообразную форму и имѣло весьма странную наружность. Но какъ мы радовались его появленію! Въ этотъ вечеръ у насъ долго играла музыка, мы играли въ карты, весело бесѣдовали. Нѣсколькихъ минутъ солнечнаго свѣта, которыми мы наслаждались въ полдень, было достаточно, чтобы совершенно измѣнить наше настроеніе.
Въ теченіе цѣлыхъ трехъ дней, однако, солнце являлось намъ въ какомъ-то фантастическомъ видѣ, и только 21-го іюля мы, наконецъ, увидѣли его такимъ, какимъ привыкли видѣть. Это увеличило нашу радость. Мы тутъ только вполнѣ поняли, что солнце — источникъ жизни и веселья!
Спустя два дня, одинъ изъ нашихъ офицеровъ пришелъ къ намъ въ каюту и объявилъ, радостно улыбаясь, какъ ребенокъ, получившій игрушку: «Вы знаете, я чувствовалъ тепло солнечныхъ лучей!» Мы всѣ выбѣжали на палубу, и, дѣйствительно, въ первый разъ за три мѣсяца испытали ощущеніе солнечнаго тепла. Любопытно было видѣть, какъ всѣ старались отыскать мѣстечко, наиболѣе залитое солнцемъ, чтобы погрѣться въ его лучахъ.
Нѣсколькихъ свѣтлыхъ дней было достаточно, чтобы вдохнуть въ насъ новую жизнь, новыя силы и энергію къ работѣ. Вотъ что значитъ солнечный свѣтъ и тепло! Мы уже теперь поговаривали о большой экспедиціи, чувствуя себя въ силахъ совершить ее, а давно-ли мы ступали по палубѣ колеблющимися шагами, и малѣйшее напряженіе силъ заставляло насъ задыхаться!
До сихъ поръ мы не совершали никакихъ отдаленныхъ экскурсій по нашему движущемуся ледяному полю и рѣшили сперва отправиться втроемъ: Амундзенъ, Лекойнтъ и я, такъ какъ въ палаткѣ, которую мы соорудили для этого путешествія, могло помѣститься только трое. Желающихъ оказалось больше, но изъ предосторожности мы не рѣшались увеличить свою экспедицію. Цѣлью нашей экскурсіи была большая столовая гора, находившаяся по нашимъ разсчетамъ на разстояніи шестнадцати миль. Проэктъ нашей экспедиціи возникъ вслѣдствіе продолжительныхъ и довольно горячихъ споровъ насчетъ безопасности болѣе или менѣе отдаленныхъ путешествій по движущемуся ледяному полю. Жерлахъ находилъ, что такія путешествія не представляютъ особенной опасности, но никто съ нимъ не соглашался. Ему возражали, что такъ какъ по близости нѣтъ ни станціи, ни твердой земли, то экспедиціи некуда будетъ укрыться, въ случаѣ, если мы потеряемъ изъ виду судно, что легко можетъ случиться, такъ какъ въ пакѣ происходятъ постоянныя мѣстныя передвиженія. Однако, мы все-таки рѣшили сдѣлать небольшой опытъ. Мы снарядили свою экспедицію наивозможно лучшимъ образомъ; соорудили палатку и придѣлали парусъ къ американскимъ санкамъ, которыя взяли съ собой. Такъ какъ намъ предоставили самимъ выбрать запасы провизіи, которые мы должны были захватить съ собой, то я долженъ сознаться, что мы были настолько великодушны и себялюбивы, что выбрали лишь свои любимыя кушанья.
Мы выступили утромъ 31-го іюля. Барометръ стоялъ довольно высоко и температура была —34°; вѣтеръ дулъ съ юга. Санки были поставлены на ледъ и нагружены про визіей, топливомъ, мѣховыми одѣялами и т. п. вещами которыя могли намъ понадобиться. Въ числѣ этихъ вещей находилась также и палатка. Когда все было привязано, мы наладили парусъ и бодро пустились въ путь. Парусъ много помогалъ намъ: его сила была равна силѣ одного человѣка. Мы готовились къ экспедиціи, стараясь возстановить насколько возможно свои силы посредствомъ надлежащей діэты, т. е. ѣли пингвинье мясо и сидѣли каждый день положенное время у топившейся печки. Но тѣмъ не менѣе мы далеко еще не пришли въ нормальное состояніе, хотя, съ появленіемъ солнца, мы почувствовали въ себѣ приливъ честолюбивыхъ стремленій, которыя сдерживать больше не могли. Мы жаждали новыхъ открытій, новыхъ впечатлѣній.
Мы двигались впередъ довольно успѣшно, хотя и встрѣчали все-таки мѣстами затрудненія. Небо и окружающее насъ застывшее море отсвѣчивали самыми разнообразными оттѣнками, и мы не могли до сыта налюбоваться этою игрою красокъ, придававшей такую удивительную, волшебную красоту ледяной безжизненной пустынѣ.
Передъ нами, приблизительно на разстояніи ружейнаго выстрѣла, находилась цѣль нашего путешествія — столовая гора. Мы надѣялись достигнуть ея до наступленія ночи, не думая, что близость эта можетъ быть обманчивой, и разсчитывали у ея подножія устроить свой ночлегъ. Позади насъ виднѣлась Бельжика. Она представляла изъ себя небольшую точку, на которой сосредоточилась вся человѣческая жизнь въ этой движущейся антарктической ледяной пустынѣ. Какой она казалась маленькой и ничтожной въ сравненіи съ огромными снѣжными горами и айсбергами! А между тѣмъ отъ ея устойчивости, отъ ея способности бороться и противостоять страшному натиску льдовъ зависѣлъ не только успѣхъ нашего предпріятія, но и наша жизнь!
Мы путешествовали довольно хорошо: двое на лыжахъ, а третій, управлявшій и толкавшій сани, на конькахъ. Солнце сѣло въ два часа, и путь нашъ освѣтила луна, но при свѣтѣ ея все таки трудно было разглядѣть трещины во льду. Тогда мы начали подумывать объ остановкѣ на ночлегъ. Пространствовавъ цѣлый день, мы оказались ничуть не ближе къ цѣли своего путешествія, чѣмъ тогда, когда только что пустились въ путь. Конечно, мы были очень разочарованы и волей неволей занялись отысканіемъ мѣста для остановки.
Мы потратили много времени, почти шесть часовъ, на то, чтобы приготовить себѣ пищу. Все у насъ замерзло какъ камень, а спиртовая кухня, которую мы взяли съ собой, дѣйствовала довольно плохо. Два часа понадобилось, чтобы пингвинье мясо оттаяло, затѣмъ еще два часа мы потратили на приготовленіе особеннаго супа, который почему то носилъ названіе супа «доброй женщины». Правду сказать, супъ былъ очень неудаченъ, но еще неудачнѣе оказался шеколадъ, который мы потомъ сварили въ той самой кастрюлькѣ, въ которой мы передъ этимъ разогрѣвали пингвинье мясо, такъ что-бъ приготовленномъ нами напиткѣ оказалось, кромѣ шеколада, сахара и молока, много масла, пингвиньяго жира, крови и кусочковъ мяса, съ рыбьимъ запахомъ, а также немного супу. Лекойнтъ, которому была предложена первая чашка, заключавшая въ себѣ большое количество жира и масла, плававшихъ сверху, выпилъ ее съ восклицаніемъ: «это ужасно!» Закусивъ, мы полѣзли въ свои спальные мѣшки и, въ концѣ концовъ, заснули подъ музыку завывающаго вѣтра и снѣга, обсыпавшаго нашу палатку. Эта музыка, дѣйствительно, убаюкиваетъ человѣка подъ полюсами, если только онъ удобно устроился въ своемъ спальномъ мѣшкѣ.
Проснувшись на слѣдующее утро, мы почувствовали сильный холодъ. Провозившись три часа, мы сварили наконецъ шеколадъ и выпили его съ бисквитами. Для завтрака этого было достаточно. Одѣвшись, мы скоро, однако, согрѣлись и, когда вышли изъ палатки, то по положенію солнца на небѣ рѣшили, что было одиннадцать часовъ. Наши часы отказывались ходить во время холода.
Мы двинулись въ путь, но все таки не достигли цѣли своего путешествія; намъ преградила дорогу широкая трещина и мы снова вернулись въ палатку, гдѣ занялись приготовленіемъ обѣда. Когда на приготовленіе одного только блюда тратится шесть часовъ, то волей неволей приходится ограничивать свои потребности и ѣсть не болѣе двухъ разъ въ день. Такъ какъ мы не могли разсчитывать, что новый ледъ, покрывавшій трещину, окрѣпнетъ раньше двухъ дней настолько, чтобы сдержать нашу тяжесть, то мы рѣшили ждать и надумали выстроить себѣ на это время эскимосскій домикъ изъ снѣга. Это былъ первый снѣжный домикъ, выстроенный руками человѣка на антарктическомъ льду: Мы соорудили его по эскимосскому образцу и придали ему коническую фирму, напоминающую улей. Нашъ «иглоу» — такъ называются эскимосскія жилища — былъ обложенъ снѣгомъ, закупоривающимъ всѣ отверстія между льдинами, изъ которыхъ былъ выстроенъ нашъ ледяной дворецъ, и затѣмъ мы оставили небольшое низкое отверстіе для входа. Жизнь въ такомъ домѣ казалась намъ очень пріятной. На снѣжномъ полу мы разостлали парусъ и на немъ свои спальные мѣшки. Наши запасы мы сложили на выступахъ ледяныхъ стѣнъ. Раздѣваться и влѣзать въ спальные мѣшки не составляло для насъ такого труднаго дѣла въ нашемъ снѣжномъ жилищѣ, какъ внѣ его, на открытомъ воздухѣ. Свою верхнюю одежду, включая сапоги, мы складывали подъ мѣшки и затѣмъ влѣзали въ нихъ. Эти спальные мѣшки представляютъ верхъ полярнаго комфорта, и когда мы залѣзали въ нихъ, то нисколько не заботились о томъ, что совершается снаружи. Сквозь щели на верхушкѣ нашего домика мы видѣли блѣдноголубое небо, усѣянное звѣздами. Рѣзкій, холодный вѣтеръ иногда залеталъ во внутренность нашего жилища и порошилъ снѣгомъ наши постели, но намъ это не причиняло никакого безпокойства. По вечерамъ мы зажигали свѣчку, читали, писали, иногда играли въ карты, а когда, по нашимъ разсчетамъ должно было быть около одиннадцати часовъ, то-мы ложились спать.
Однажды мы проснулись около девяти часовъ утра и, пока приготовлялся завтракъ, мы изслѣдовали наше положеніе. Ночью выпало немного снѣга, но трещина во льду расширилась, — во всѣхъ направленіяхъ мы видѣли признаки воды. Такъ какъ о продолженіи нашего путешествія и думать было нечего, то мы рѣшили вернуться обратно. Какъ только мы собрались покинуть нашу льдину, съ разныхъ сторонъ показались тюлени; нѣкоторые даже взобрались на нее поближе къ нашему лагерю, словно они хотѣли сказать намъ: «прощайте». Мы, конечно, не тронули ихъ. Когда мы тронулись въ путь, то Бельжики не было видно; изъ этого мы заключили, что ледъ пришелъ въ движеніе. Вслѣдствіе тумана, нельзя было различить снѣговыхъ холмовъ и трещинъ, такъ что мы шли на удачу и обломали при этомъ одну пару лыжъ, да и вообще затрудненія наши съ каждымъ шагомъ увеличивались. Мы слышали шумъ китовъ во всѣхъ направленіяхъ, но не видѣли ихъ и не могли различить открытой воды, гдѣ они рѣзвились. Нѣсколько далѣе мы увидѣли тюленей и ледяную площадь, во всѣхъ направленіяхъ изрѣзанную трещинами. Надѣясь, что намъ удастся перебраться черезъ нее и достигнуть болѣе прочнаго льда, гдѣ мы могли бы разбить свою палатку на ночь, мы пустились въ путь. Темнота все увеличивалась, а между тѣмъ намъ, не попадалось большихъ льдинъ, и мы перебирались съ одной маленькой льдины на другую. Вскорѣ стало совсѣмъ темно. Ледъ казался чернымъ, и мы уже не могли отличить его отъ воды. Такъ какъ итти дальше становилось опасно, то мы и рѣшили остановиться на маленькой льдинѣ. Въ нѣсколько минутъ мы разбили палатку и зажгли въ ней огонь. Въ палаткѣ было жарко и хорошо, но за то кругомъ нея все казалось зловѣщимъ до послѣдней степени. Вѣтеръ страшно завывалъ и вдувалъ снѣгъ во всѣ скважины нашей мѣховой одежды. Ледъ скрипѣлъ и трещалъ; временами раздавались точно стоны; льдины какъ будто жаловались на то, что ихъ давятъ. Наша льдина мало по малу уменьшалась въ объемѣ, такъ что, наконецъ, мы могли слышать тюленей въ водѣ такъ ясно, какъ будто они находились подъ самою нашею палаткой. Я не могу себѣ представить болѣе отчаяннаго положенія на плавучемъ льдѣ, чѣмъ то, въ которомъ мы находились въ эту ночь. Мы были чрезвычайно утомлены и хотѣли спать, но мы знали, что можемъ проснуться очутившись въ холодной водѣ. Мысль о такой опасности заставляла насъ бодрствовать.
Тюлени ночью влѣзали на нашу льдину и изслѣдовали нашу палатку, наши лыжи и сани, но очевидно не нашли ихъ по своему вкусу и поэтому удалились на край льдины, гдѣ играли и возились, точно дѣти. Киты также выпускали свои фонтаны около насъ, и вѣтеръ заносилъ къ намъ въ палатку ихъ струи въ видѣ ледяныхъ кристаловъ. Около четырехъ часовъ утра льдина лопнула, въ двухъ метрахъ разстоянія отъ палатки, и мы каждую минуту ожидали, что такая же трещина образуется и подъ нашей палаткой и мы провалимся въ холодную воду. Эта ночь казалась намъ безконечной. Наконецъ, наступила заря, но все же было слишкомъ темно, чтобы пускаться въ путь. Намъ казалось, что съ южной стороны отъ насъ виденъ сплошной ледъ и поэтому мы употребили неимовѣрныя усилія, чтобы его достигнуть, но, въ дѣйствительности, мы только перебрались на сосѣднюю льдину и далѣе не могли двинуться, потому что кругомъ насъ оказалась открытая вода. Мы снова раскинули палатку и занялись приготовленіемъ теплой пищи и питья, чтобы согрѣться и подкрѣпить свои силы. Туманъ былъ такой густой, что нельзя было ничего разобрать на разстояніи двадцати шаговъ. При такихъ условіяхъ дальнѣйшее путешествіе было бы сопряжено съ слишкомъ большими опасностями, и мы рѣшительно не знали, что предпринять. Но послѣ полудня подулъ вѣтеръ и разогналъ туманъ. Какова же была наша радость, когда мы вдругъ увидѣли Бельжику! Судно находилось на разстояніи не болѣе одной мили отъ насъ. Тамъ насъ тоже разсмотрѣли и отправили матросовъ, къ намъ на встрѣчу, но они никакъ не могли пробраться къ той льдинѣ, на которой мы находились, и одинъ изъ нихъ, стараясь перебраться къ намъ, провалился въ воду и едва не утонулъ. Волей неволей имъ пришлось вернуться ни съ чѣмъ, а мы, подкрѣпивъ себя горячею пищей, снова залѣзли въ свои мѣшки. Между тѣмъ давленіе льда прекратилось и температура быстро упала, такъ что около нашей льдины образовался новый эластичный слой льда. Мы спали эту ночь, хотя, разумѣется, держали все на готовѣ, чтобы спастись, въ случаѣ если наша льдина расколется.
Ночь прошла спокойно. Мы встали рано утромъ, около 8 часовъ, приготовили завтракъ и въ 12 часовъ рѣшили сдѣлать отчаянное усиліе, чтобы какъ нибудь добраться до нашего судна. Мы оставили палатку и часть своихъ вещей на льдинѣ и взяли только спальные мѣшки, да запасы провизіи, уложивъ все это въ санки, на случай, если бы намъ пришлось гдѣ нибудь опять заночевать. Санки намъ служили вмѣсто моста при переходѣ черезъ трещины и канавы во льду. Пробираясь такимъ образомъ, мы, наконецъ, достигли Бельжики около двухъ часовъ пополудни. Какимъ удивительно комфортабельнымъ показалось намъ наше судно, послѣ того, какъ мы провели нѣсколько дней на плавучей льдинѣ!
Послѣдняя недѣля августа и первыя недѣли сентября оказались самымъ холоднымъ временемъ въ году. Температура колебалась между —20° Ц. и 43° Ц. Такую температуру мы наблюдали 8-го сентября въ четыре часа утра. Сентябрь здѣсь соотвѣтствуетъ нашему марту.
Мы теперь много охотились. Антарктическая охота представляетъ нѣкоторыя особенности. Неопытный, путешественникъ будетъ цѣлыми днями бродить по паку и не замѣтитъ признаковъ жизни и открытой воды среди сверкающей бѣлизны льда, которая ослѣпляетъ его, но знакомый съ полярною обстановкой человѣкъ непремѣнно усвоитъ себѣ способы пингвиновъ, которые взбираются на ледяныя горы и оттуда высматриваютъ, гдѣ виденъ паръ, всегда разстилающійся надъ поверхностью открытой воды. Намъ приходилось теперь проходить большія разстоянія, чтобы пополнить свои запасы свѣжаго мяса, и мы ежедневно отправлялись на охоту. Иногда, въ поискахъ за тюленями и пингвинами, мы блуждали нѣсколько часовъ по льду, такъ какъ эта дичь попадалась теперь довольно рѣдко.
Мало по малу день побѣдилъ ночь, и вмѣстѣ съ этимъ къ намъ начали возвращаться силы, ослабѣвшія подъ вліяніемъ постояннаго мрака. Очень понятно, что мы радовались свѣту и чувствовали въ себѣ приливъ желанія работать. Будущее уже не казалось намъ такимъ мрачнымъ, какимъ оно представлялось намъ въ теченіе долгой полярной ночи.
Наступило полярное лѣто. Въ это время года въ другихъ мѣстахъ вся природа оживаетъ и радуется теплу и свѣту. Птицы наполняютъ воздухъ своимъ пѣніемъ и все кругомъ наслаждается жизнью. Но здѣсь, въ этой антарктической пустынѣ, природа по прежнему остается мертвой. Вѣчные туманы скрывали отъ насъ солнце; лучи его теряли свою яркость и казались блѣдными и холодными, проникая къ намъ сквозь слой ледяного тумана. Бури, метели и вѣчное завываніе вѣтра — вотъ что было нашимъ удѣломъ. Мало по малу то свѣтлое настроеніе, которое у насъ появилось весной, подъ вліяніемъ народившагося дня, замѣнялось унылымъ состояніемъ духа, такъ какъ вѣчно хмурое небо, вѣтеръ, сырость и холодъ оказывали на насъ свое угнетающее вліяніе: могли ли мы восхищаться красотою игры свѣта на небѣ и окружающей насъ ледяной пустыни, когда воздухъ, наполненный мельчайшими кристаллами снѣга, вызывалъ у насъ въ лицѣ такое ощущеніе, какъ будто по нему провели наждачной бумагой, и когда вѣтеръ сыпалъ намъ за спину снѣгъ и вдувалъ его во всѣ поры нашего тѣла, наполняя имъ наши сапоги и всѣ швы нашей одежды — и все это при температурѣ въ — 20° С? При такихъ условіяхъ трудно воспринимать красоту природы, и мы это чувствовали болѣе чѣмъ когда либо. Веселье никогда не длится долго. Такъ было и у насъ на Бельжикѣ. Смолкли звуки музыки и веселое пѣніе, раздававшееся на суднѣ съ наступленіемъ весны, и мы роптали на постоянно дурныя погоды, ежедневныя бури и на то, что мы осуждены на неподвижность. Насъ поддерживала только надежда на освобожденіе судна отъ оковъ льда и на то, что мы можемъ вернуться къ нормальной жизни. Намъ сильно досаждала необходимость постоянно заниматься починкой, то инструментовъ, то одежды. Мнѣ приходилось штопать носки, чинить пантолоны и дѣлать всякую другую домашнюю заботу, а также заниматься слесарнымъ, столярнымъ и другими работами и выдѣлкою кожъ. Теперь только мы оцѣнили вполнѣ, какъ много дѣлаютъ для насъ наши матери, сестры и жены, беря на себя всю мелочную работу о нашихъ удобствахъ и о порядкѣ въ нашей домашней жизни. Здѣсь, на Бельжикѣ, каждому приходилось самому заботиться о себѣ, объ исправности своей одежды, и эти заботы причиняли намъ не мало хлопотъ и непріятностей.
25-го ноября. Солнце уже не закатывается въ теченіе цѣлой недѣли и день не прерывается ночью; несмотря на то, что небо постоянно покрыто густыми облаками и воздухъ наполненъ туманомъ, все кругомъ залито тихимъ яркимъ отраженнымъ свѣтомъ, и снѣгъ такъ ослѣпительно блеститъ въ этихъ отраженныхъ лучахъ, что ношеніе темныхъ очковъ сдѣлалось безусловною необходимостью. Тотъ, кто пренебрегалъ этою предосторожностью, бывалъ наказанъ за это временною слѣпотой. Ночью мы старались какъ можно плотнѣе закрывать всѣ отверстія, черезъ которыя проникаетъ свѣтъ, но тѣмъ не менѣе, всѣ страдали безсонницей, а у тѣхъ, кто во время полярной ночи, страдалъ умственнымъ разстройствомъ, теперь снова появились тревожные признаки возвращенія этой болѣзни. И несмотря на то, что свѣтъ днемъ былъ слишкомъ ярокъ для нашихъ глазъ, а ночью не давалъ намъ спать, мы не видали солнца. Оно всегда было закрыто отъ насъ туманомъ, и я не могу высказать, какъ мы стосковались по немъ и какъ: мы жаждали увидѣть дневное свѣтило, не закрытое отъ насъ ничѣмъ. Мы стосковались по теплымъ животворящимъ лучамъ солнца, и съ каждымъ днемъ нетерпѣніе наше возрастало.
Рождество въ серединѣ лѣта! Для жителей сѣвернаго полушарія это представляется, конечно, чѣмъ то очень страннымъ. Но лѣто, которое мы переживали, было болѣе безжизненнымъ и печальнымъ, чѣмъ зима въ какомъ бы то ни было уголкѣ земного шара. Пусть дуетъ вѣтеръ, завываетъ метель, но дома насъ окружаютъ въ это время веселыя лица близкихъ друзей, собравшихся на праздникъ. Здѣсь, на Бельжикѣ, замерзшей въ антарктическихъ льдахъ, мы почувствовали себя еще болѣе одинокими въ этотъ великій праздникъ. Проведя цѣлый годъ вмѣстѣ, раздѣляя другъ съ другомъ всѣ лишенія нашей жизни, мы — обитатели Бельжики — конечно, были связаны тѣсными узами дружбы, но человѣкъ нуждается въ разнообразіи. Причиною нашей раздражительности было именно то, что мы были осуждены постоянно видѣть одни и тѣ же лица, и мы невольно жаждали новыхъ лицъ и новыхъ впечатлѣній. Но получить ихъ было неоткуда, и мы постарались все-таки, чтобы Рождество прошло у насъ болѣе или менѣе весело. За обѣдомъ мы говорили рѣчи, но я замѣтилъ, что веселье наше было очень искусственное. Настроеніе было далеко не праздничное, и въ душѣ каждаго изъ насъ жила тревога о будущемъ.
Почти годъ прошелъ, съ тѣхъ поръ, какъ мы застряли въ этой безнадежной пустынѣ. Все кругомъ насъ представляется намъ такимъ прочнымъ и неподвижнымъ; мы какъ будто примерзли ко дну земли, а между тѣмъ мы на самомъ дѣлѣ находимся въ постоянномъ движеніи и насъ постоянно уноситъ куда то, вмѣстѣ съ этимъ льдомъ, который не хочетъ выпустить насъ изъ своихъ объятій. О, какъ мы соскучились по твердой землѣ! Наши желанія теперь очень скромны: мы уже не мечтаемъ больше о деревьяхъ, растеніяхъ, цвѣтахъ, но намъ хочется чувствовать подъ собою твердую почву, а не этотъ вѣчно движущійся ледъ; мы удовольствовались бы голыми скалами, безплодною равниной, только бы это была земля, а не сверкающіяся льдины, плавающія по невѣдомому и безграничному полярному океану.
Новый годъ мы провели также, какъ Рождество. Въ полночь, когда кругомъ все было по прежнему залито ослѣпительнымъ дневнымъ свѣтомъ, мы устроили нѣчто, напоминающее пиръ, и бесѣдовали о предстоящемъ нашемъ избавленіи изъ ледяной тюрьмы. Мы подготовили уже Бельжику для плаванія, и теперь оставалось только освободить ее. Съ этою цѣлью мы работали изо всѣхъ силъ, продѣлывая каналы во льду, тѣмъ болѣе, что опытъ взорвать ледъ при помощи взрывчатаго вещества «тонита» оказался неудачнымъ. Смѣшно вспомнить, какія мы принимали предосторожности, продѣлывая этотъ опытъ. Мы боялись, что ледъ разлетится вдребезги и что мы не въ состояніи будемъ вернуться на Бельжику, ничуть не бывало! Во льду даже не образовалось достаточно глубокой дыры, и мы убѣдились, что намъ надо разсчитывать только на свои собственныя силы, на наши топоры и пилы, если мы хотимъ освободить Бельжику.
Мы начали работу вечеромъ 11 января и продолжали работать день и ночь до тѣхъ поръ, пока не освободили Бельжику. Послѣ долгихъ споровъ и обсужденій мы рѣшили прорыть каналъ, который по разсчету долженъ былъ быть не менѣе 2200 футъ длиной. Мы говорили въ шутку, что намъ приходится рыть каналъ Никарагуа, да правду сказать, наша работа была нелегче, если даже не труднѣе. Насъ было шестнадцать человѣкъ, включая офицеровъ и матросовъ, и мы всѣ одинаково работали по восьми часовъ въ сутки, безъ исключенія. Мы знали, что нашего запаса провизіи хватитъ не болѣе какъ на три мѣсяца; поэтому порціи наши были уменьшены, но за то мы получали ежедневно въ достаточномъ количествѣ пингвинье и тюленье мясо. Мы теперь привыкли къ этой пищѣ, а работа увеличивала нашъ аппетитъ, такъ что мы уничтожали пингвиновъ съ большимъ удовольствіемъ. Единственный человѣкъ на суднѣ, который не принималъ участія въ нашей работѣ, это былъ поваръ, но у него и такъ было достаточно дѣла. Работа наша подвигалась быстро, и это только можно объяснить тѣмъ, что мы необыкновенно дружно и ревностно трудились всѣ вмѣстѣ. Нашъ метеорологъ сказалъ: «Теперь здѣсь нѣтъ ни командира, ни офицеровъ, ни матросовъ, ни ученыхъ, а мы всѣ просто рабочіе». И дѣйствительно, мы всѣ превратились въ рабочихъ. Проработавъ восемь часовъ съ пилой или топоромъ, мы уже не чувствовали себя способными къ какимъ либо другимъ, болѣе утонченнымъ занятіямъ. Но за то силы наши прибывали отъ этого упражненія, мускулы крѣпли, и хотя видомъ своимъ мы болѣе напоминали дикихъ индѣйцевъ, нежели цивилизованныхъ людей, но за то мы чувствовали себя прекрасно. Впрочемъ, мы вообще мало заботились о своей наружности, а теперь въ особенности, когда всѣ наши помыслы были направлены только на одну цѣль — освободить судно.
Трудно себѣ представить болѣе счастливыхъ людей, чѣмъ были мы утромъ 14 февраля, когда работа наша была закончена, и Бельжика подъ парами двинулась по проложенной нами дорогѣ къ открытому морю. Два дня ей пришлось пробираться сквозь мелкій ледъ, который тѣснила почти непрерывная цѣпь айсберговъ, но мы видѣли за этими айсбергами водное небо, указывавшее намъ, что тамъ было свободное море. Но тутъ насъ чуть не постигло тяжелое разочарованіе: Бельжику опять затерло льдами, и мы простояли такъ цѣлый мѣсяцъ. Когда, наконецъ, мы уже потеряли всякую надежду освободиться и приготовились провести во льдахъ вторую полярную ночь, вѣтеръ вдругъ перемѣнился и погналъ насъ вмѣстѣ со льдомъ въ другую сторону, такъ что мы скоро освободились отъ айсберговъ, загораживавшихъ намъ путь, и могли теперь пробиться впередъ.
Намъ оставалось только прямо итти на, сѣверъ, такъ какъ нечего было и думать продолжать путешествіе къ южному полюсу въ томъ положеніи, въ которомъ мы находились. Наши запасы пришли къ концу, да и вообще для новой экспедиціи у насъ не хватало очень многаго. Но мы выполнили все-таки свою задачу, мы везли съ собой огромный запасъ научныхъ наблюденій, произведенныхъ нами во время нашего пребыванія въ антарктическомъ морѣ и въ плавучемъ льдѣ. Теперь мы имѣли право вернуться въ цивилизованный міръ, и мы мечтали о томъ, что скоро ступимъ на твердую землю, увидимъ другихъ людей. Намъ всѣмъ казалось, что мы достаточно насытились безжизненною и холодною красотой ледяного міра, и мы всѣ хотѣли скорѣе уйти изъ него, испытать, наконецъ, теплоту солнечныхъ лучей, насладиться видомъ цвѣтовъ, зелени, ароматомъ земли и всѣми звуками, наполняющими воздухъ странъ, гдѣ есть жизнь. Мы безъ сожалѣнія разставались съ этимъ мертвымъ міромъ, находящимся за предѣлами жизни, но его странная, волшебная красота все таки произвела глубокое впечатлѣніе на наши души и никогда не будетъ нами позабыта. Даже больше! Я увѣренъ, что насъ снова потянетъ туда, въ это царство холода и смерти.
Утромъ, 24 марта 1899 года, мы вошли въ Пунто Аренасъ, самое крайнее цивилизованное поселеніе въ Южной Америкѣ и, слѣдовательно, первое, которое намъ должно было встрѣтиться на нашемъ пути. Послѣ пятнадцатимѣсячнаго отсутствія и пребыванія въ антарктической пустынѣ, мы нашли особенно интереснымъ этотъ городокъ «конца міра», какъ мы его назвали. Съ какимъ наслажденіемъ смотрѣли мы на траву, растущую по краямъ холмовъ и дорогъ, и группы деревьевъ. Съ нетерпѣніемъ ожидали мы возможности съѣхать на берегъ; намъ такъ хотѣлось поскорѣе очутиться на твердой землѣ! Кромѣ того, мы жаждали получить какія либо извѣстія съ родины; вѣдь мы такъ давно ихъ не имѣли! Болѣе года мы блуждали по антарктическому океану, вмѣстѣ съ плавучимъ льдомъ и не видѣли ни разу земли. Все время подъ нашими ногами были неустойчивыя льдины, находившіяся въ постоянномъ движеніи. Когда, наконецъ, мы вступили на твердую землю и взобрались на холмъ, то въ первую минуту намъ все таки казалось, что и онъ также движется, какъ тѣ ледяные холмы, среди которыхъ мы такъ долго оставались. Наши матросы были необыкновенно счастливы, что увидѣли, наконецъ, землю; они играли и возились въ пескѣ, точно дѣти, бросая другъ въ друга комками земли. Только вступивъ въ первый разъ на берегъ и идя по улицамъ города, мы почувствовали, насколько мы отвыкли ходить, какъ ходятъ всѣ люди по твердой землѣ.. Мы такъ долго ходили не иначе какъ на лыжахъ или конькахъ по неровной поверхности плавучаго льда, такъ долго качались на суднѣ, что совсѣмъ разучились ходить. Походка у насъ была очень смѣшная. Мы раскачивались, словно пьяные, и забавно отбрасывали свои ноги, стараясь сохранить равновѣсіе. Я думаю, что всѣмъ было смѣшно смотрѣть на насъ. И дѣйствительно, двѣ молодыя дѣвушки, которыхъ мы встрѣтили, испуганно взглянули на насъ и бросились бѣжать, а другая женщина также испуганно стала созывать своихъ дѣтей, словно хотѣла спрятать ихъ отъ насъ. Должно быть видъ у насъ былъ ужъ очень непривлекательный.
Въ гостинницѣ мы постарались сдѣлать себя похожими на прочихъ людей, приведя насколько возможно въ порядокъ свои физіономіи. Мы съ большимъ вниманіемъ стали осматривать себя въ зеркало, такъ какъ были заинтересованы, почему эти дѣвушки бросились бѣжать отъ насъ, а женщина хотѣла спрятать отъ насъ своихъ дѣтей. Но то, что мы увидѣли въ зеркало, разъяснило намъ эту загадку. Дѣйствительно, наша наружность была такова, что могла испугать кого угодно. Цвѣтъ нашихъ изможденныхъ лицъ напоминалъ старый, нечищенный мѣдный котелъ. Кожа огрубѣла, волосы отросли и висѣли космами, причемъ среди нихъ находились цѣлыя пряди сѣдыхъ волосъ, хотя самому старшему изъ насъ не было и 35 лѣтъ, Одежда наша, хотя мы и зачинили ее какъ могли, все таки оставляла желать многого. Такъ какъ у насъ не хватило подходящаго матеріала для починки, то мы ставили заплаты изъ чего попало, употребляя для этого куски кожи, парусины, полоски ковра и т. п. Только теперь мы поняли, какой мы имѣли дикій видъ, и намъ ужасно захотѣлось поскорѣе превратиться въ цивилизованныхъ людей. Мы отправились сейчасъ же къ парикмахеру, который остригъ и выбрилъ насъ и, вообще, привелъ въ порядокъ наши физіономіи. Оттуда мы пошли къ портному и переодѣлись въ современное платье. Мы съ гордостью шли теперь по улицѣ и оглядывались по сторонамъ, женщины и дѣти не должны больше пугаться при встрѣчѣ съ нами!
Какъ пріятно было въ первый разъ послѣ такого долгаго времени получить письма и прочесть газеты. Вѣдь мы ничего не знали, что дѣлается на свѣтѣ, какія произошли перемѣны, и все для насъ было ново! Съ какимъ удовольствіемъ мы въ первый разъ пообѣдали какъ слѣдуетъ и вмѣсто пингвиньяго мяса ѣли сочный бифштексъ, который, конечно, намъ показался необыкновенно вкуснымъ. Черезъ нѣсколько дней мы уже снова вошли въ колею и привыкли къ цивилизованной жизни, а черезъ нѣсколько недѣль, когда мы вернулись въ Европу, наше пребываніе въ южно-полярныхъ льдахъ казалось намъ уже какимъ то страннымъ, удивительнымъ сномъ.