Кто сей красавецъ, на розахъ съ тобою,
Нѣжась, играетъ, облитъ благовоньемъ,
Въ тайномъ сумракъ грота? —
Алые персты твои расплетаютъ
Шолкову косу на радость счастливца;
Волны струйчата злата
Пали роскошно на лиліи персей,
Выя на рамо — рука въ руку; таютъ
Нѣгой страстною очи:
Радостной шопотъ, и томные вздохи,
И лобызанья!…. о жалкой счастливецъ!
Скоро, скоро оплачетъ
Клятвы и вѣрность, и призванны лестью,
Горнія Силы въ поруки обѣтовъ! —
Бурной плаватель бездны,
Въ ведро застигнутъ внезапнымъ ненастьемъ,
Скажетъ онъ поздно ужасную правду:
"Ахъ! не вѣрить бы горю! —
Страстнымъ бы Лилы не вѣрить улыбкамъ,
Льстивымъ вздыханьямъ коварнаго вѣтра!
Нынѣ любезенъ; завтра
Ласки другому!… Ахъ, горе, кто Лилу
Новый увидитъ! — На дскѣ сей завѣтной (*)
Вижу я въ поученье
Стрѣлы, и свѣточъ, и лукъ, и повязку,
Горестны знаки златыхъ обольщеній,
Тамъ написаны въ память
Смѣхи и слезы, надежды и страхи,
Купленны горемъ веселія тѣни;
Тамъ сплелися руками;
Вдаль другъ отъ друга отклоншія взоры,
Строгая Клятва и съ ней Преступленье,
Все тебѣ возвращаю,
Богъ легкокрылый! — мнѣ рощи Парнаса,
Мнѣ улыбнулись! — мнѣ вѣетъ радость
Съ лиры звучныя Феба!
Мрзлквъ.
(*) Римляне обыкновенно въ память какого-нибудь печальнаго или радостнаго произшествія, съ ними случившагося, вѣшали на стѣнѣ доску или картину, на которой оно изображалось.