К. Д. КАВЕЛИНЪ.
правитьЕще одна сила исчезла изъ русской литературы. Скончался Константинъ Дмитріевичъ Кавелинъ, общественный дѣятель, замѣчательный ученый мыслитель, философъ и другъ русскаго народа. Онъ былъ современникъ Грановскаго и Бѣлинскаго. человѣкъ, послужившій русской наукѣ, воспитавшій поколѣнія, учившій добру ихъ. оказавшій великія услуги во время освобожденія крестьянъ. Недавно мы стояли на кладбищѣ и зарывали такую же великую силу, другаго бывшаго профессора С.-Петербургскаго университета, Н. И. Костомарова. Это умираютъ колоссы недавняго времени, великое поколѣніе въ лицѣ своихъ выдающихся представителей сходитъ съ исторической сцены. Что-то дастъ взамѣнъ будущее? Взоры тоскливо бродятъ кругомъ, тоска сжимаетъ сердце…
Не мѣшаетъ припомнить, что это были за люди. Это были современники когда-то великихъ событій, пробужденія русской мысли, пробужденія русскаго народа, свидѣтели времени, чреватаго событіями, люди, носившіе иныя страсти въ сердцахъ, чѣмъ нынѣшніе люди, люди высокихъ думъ, чистыхъ идеаловъ и доблестей, кипѣвшіе огнемъ жизни, страстные проповѣдники своихъ убѣжденій и особыя натуры, въ которыхъ было столько же задушевности, сколько гражданскаго мужества и непреклонности. Въ лицѣ покойнаго олицетворялась эта сила его времени. Кто изъ его учениковъ не помнитъ его убѣжденнаго голоса, его внутренняго огня, дѣлавшаго его молодымъ и кипучимъ въ 68 лѣтъ, его широкаго философскаго образованія и историческаго взгляда, его вѣры въ будущее, вѣры въ русскій народъ, въ человѣчество, вѣры, не колеблемой событіями, страстной, почти оптимистической. Мы, люди, его знавшіе, никогда не видѣли въ немъ глубокаго, мрачнаго разочарованія, разслабленности и разбитости, выпавшей на долю другаго поколѣнія. Въ его взорѣ мы привыкли искать ободренія, въ его вѣщемъ голосѣ и объясненія событій, и историческаго утѣшенія. Измученные, разочарованные, надломленные событіями, старѣющісся ученики его спрашивали: «учителю, что же будетъ?» А онъ стоялъ спокойный и сосредоточенный, устремляя вѣчно взоръ куда-то вдаль исторіи.
Не можемъ не передать нѣкоторыхъ своихъ воспоминаній объ этомъ великомъ характерѣ, объ этомъ человѣкѣ, долго думавшемъ надъ судьбой русской исторіи, сохранившемъ до конца вѣру въ грядущее. «Когда я думаю надъ нашей исторіей, — говорилъ Константинъ Дмитріевичъ разъ подъ вліяніемъ оживленной бесѣды: — когда меня начинаютъ колебать сомнѣнія и вопросы, передо мной возстаетъ гигантскій образъ Петра Великаго, какъ мѣднаго змія, на который достаточно взглянуть, чтобъ исцѣлиться». Въ этомъ идеалѣ Петра, повернувшаго русскую исторію къ западу, онъ находилъ и утѣшеніе, и доказательство о томъ, куда идетъ Россія, о той силѣ, умѣ, живучести и чуткости, которая лежитъ въ историческомъ существованіи ея. При своемъ западничествѣ Константинъ Дмитріевичъ любилъ страстно русскій народъ. Крестьянство онъ любилъ до нѣжности.
Онъ видѣлъ въ немъ таящіяся могучія силы для грядущаго, и самое безмолвіе, загадочность этого народа принимали для него видъ тайника невиданныхъ силъ, чего-то внушительнаго, грознаго. Мы помнимъ, какъ онъ рисовалъ эту массу молчаливую, загадочную и таинственную, какъ океанъ. — «Посмотрите вы въ крестьянскую толпу, — говорилъ онъ: — въ эти лица спокойныя, полныя сознанія своей силы, съ глубокимъ взоромъ. Это нѣчто внушительное!» Вотъ въ эту глубину, въ это загадочное море онъ вѣчно смотрѣлъ своимъ взоромъ.
Будучи жителемъ столицы, онъ жилъ душою внутри Россіи и близко принималъ къ сердцу жизнь областей, онъ вѣрилъ, что тамъ бьется настоящій пульсъ русской жизни, радовался, что тамъ идутъ всходы новой жизни. Онъ былъ лучшимъ другомъ областнаго возрожденія. Когда мы говорили съ нимъ о судьбѣ нашей родины, нашей далекой окраины, онъ также проникался интересомъ и участьемъ къ ней. До какой степени его отношеніе было нѣжно, внимательно, свидѣтельствомъ служитъ то, какъ онъ принялъ простую просьбу снабдить библіотеку при одномъ зарождающемся музеѣ въ глухомъ сибирскомъ городкѣ своими изданіями. Онъ очень озабоченно собралъ, что у него было лучшаго, самъ привезъ книги, заботливо обѣщалъ послать новыя. А вѣдь это былъ человѣкъ, поглощенный занятіями, жившій міровой наукой, міровыми интересами и занятый не менѣе «великими дѣлами», какъ и другіе столичные жители, которымъ интересъ дальнихъ угловъ и захолустьевъ остается чуждъ.
Когда среди безутѣшной и сѣрой петербургской жизни мы дѣлились съ нимъ вѣстями изъ области, когда мы говорили, что и тамъ, въ провинціи, на окраинахъ, журчитъ незамѣчаемый ручекъ жизни, что и тамъ среди крестьянства пробуждается сознаніе, — онъ воодушевлялся. — «Да-съ, я твердо вѣрю, что тамъ именно, внутри народа, въ области лежитъ эта жизнь, надежда на будущее», — и, берясь за дѣло, въ ученыхъ обществахъ, въ своемъ кругѣ онъ поддерживалъ эту вѣру въ народъ и въ русскую среду. Эту дорогую вѣру въ область мы цѣнимъ въ немъ; ея выраженіе дорого въ великомъ умѣ. мыслителѣ и замѣчательномъ знатокѣ русской исторіи. Мы читаемъ ее въ замкнутыхъ навѣки устахъ, въ закрытомъ навсегда взорѣ. Мы преклоняемся предъ этою силою потухшаго ума, горячаго сердца. Передъ глазами темная могила, а тѣнь великаго борца стоитъ надъ ней и учитъ сердце вѣрить въ грядущее.