КЫЗЪ-БУРУНЪ.
правитьВъ Большой Кабардѣ, гдѣ мелководный Баксанъ, вырвавшись изъ ледяныхъ ущелій, спускается къ чернымъ горамъ, сквозь дымку почти постояннаго тумана, издалека вырисовывается гора, названная народомъ Кызъ-Бурунъ. Высоко вздымаясь въ воздухъ, гора эта, или вѣрнѣе утесъ, отличается неимовѣрною дикостью: бока ея круты и изрѣзаны безчисленными разсѣлинами, въ которыхъ только кое гдѣ пріютился колючій терновникъ; жилья невидно, лишь птицы пестрѣютъ въ воздухѣ, даже р. Баксанъ, подойдя къ горѣ, какъ бы отшатнувшись отъ нея, направляется въ другую сторону, и только вѣтеръ изрѣдка засвиститъ пронзительно въ разсѣлинахъ и, не кончивъ своей пѣсни, мгновенно смолкаетъ.
Гора эта издавна извѣстна кабардинцамъ; на ней происходили собранія ихъ предковъ, приносились жертвы богамъ, творился судъ и расправа надъ виновными, которыхъ сбрасывали въ пропасть. Народъ это знаетъ по разсказамъ стариковъ и старается объѣзжать эту гору, боясь навожденія духовъ. Наслышавшись разсказовъ про этотъ утесъ, я, въ 1857 году, посѣтилъ его и вотъ что услышалъ изъ устъ, едва добытаго проводника.
Внизу когда-то лежали аулы одного изъ первостепенныхъ князей кабарды князя Мисастова.
Одинъ изъ его сыновей Лали женатъ былъ на дочери князя Атажукова Згальши, слывшей дивной красавицей и съ юныхъ лѣтъ привлекавшей къ себѣ узденей.
Прелестные глаза ея, осѣненные длинными густыми рѣсницами и окаймленные дугообразными, тонкими бровями, обворожили, приковывали къ себѣ каждаго, кто имѣлъ несчастіе съ нею встрѣтиться; розовыя уста, открывая рядъ перламутровыхъ зубовъ, просили поцѣлуя, дышали нѣгою и страстью; бѣлизна кожи и лица спорила съ бѣлизною ея покрывала. Множество молодыхъ князей и узденей плѣнены были красотою Згальши, но никто не въ состояніи былъ уплатить князю Атажукову назначеннаго имъ калыма за дочь.
Болѣе другихъ полюбилъ молодую дѣвушку Канаматъ, одинъ изъ лучшихъ узденей Кабарды, полюбила и Згальши Канамата, но принадлежать ему не могла и думать, такъ какъ Канаматъ былъ бѣденъ и не могъ дать выкупа за нее корыстолюбивому отцу, знавшему хорошо цѣну своей дочери. Праздники, бывавшіе въ аулѣ, только раздражали дѣвушку, не отводившую глазъ съ молодаго юноши, когда онъ, въ малиновой черкескѣ, вспрыгивалъ на коня и летая на немъ, какъ вихрь, безъ промаха стрѣлялъ въ брошенную вверхъ шапку. Думалъ въ эти минуты о Згальшѣ и юноша, но калымъ былъ слишкомъ великъ и надежда его овладѣть красавицей оставалась одною надеждой.
Другимъ поклонникомъ Згальши былъ знаменитый хищникъ Девлетъ-Мирза, но онъ былъ такъ бѣденъ, что не смѣлъ и подумать добыть ее цѣною калыма, почему рѣшился добыть ее вочто бы ни стало силою. Пользуясь тѣмъ, что сестра его Фатима, была наставницей Згальши, Девлетъ, открывшись ей въ своей страсти, просилъ Фатиму узнать о немъ мнѣніе красавицы и если оно благопріятно, то предложить ей побѣгъ.
Фатима принялась за дѣло и, однажды, оставшись наединѣ, заговорила съ Згальшей о замужествѣ. Перебравъ по именамъ всѣхъ князей, Фатима выхваляла достоинства каждаго, а сама зорко слѣдила за лицомъ красавицы. Згальши оставалась спокойною, но едва коснулось ея уха имя Канамата, какъ лицо ея зардѣлось и дѣвушка вздохнула.
— Перестань Фатима, я не могу быть его женою, говорила Згальши, выслушивая похвалы своему милому.
— Почему? спросила хитрая Фатима.
— Онъ бѣденъ.
— Но онъ тебѣ нравится?
— Зачѣмъ такой вопросъ, отвѣчала смущенная дѣвушка?
— Я пошутила, чтобы полюбоваться твоимъ румянцемъ. А замѣтила ли ты Девлетъ-Мирзу?
— Нѣтъ.
— Напрасно. Онъ лучше всѣхъ князей и узденей и превосходитъ Канамата если не лицомъ, то стройностью, ростомъ, проворствомъ и силою. Посмотри, какъ владѣетъ онъ конемъ, какъ мѣткая пуля его пронизываетъ голову врага. Его страшатся всѣ джигиты, но если бы ты знала, какъ онъ любитъ тебя!..
— Оставь меня Фатима, я никогда не буду его женою.
— Почему?
— Онъ страшенъ, отвѣчала поблѣднѣвшая дѣвушка.
— Такъ тебѣ не нравится… Что дѣлать, но не пугайся, я пошутила, чтобы полюбоваться твоею блѣдностью.
И такъ дѣло Девлетъ-Мирзы было проиграно и вскорѣ Згальши вышла за Аали-Мирзу, сына Мисастова, который оставшись богатымъ наслѣдникомъ, влюбился въ красавицу и на первый разъ внесъ за нее половину калыма.
Аали-Мирза былъ сухощавъ; всклокоченная борода, кривыя брови, широкія губы и дикое выраженіе глазъ дѣлали изъ него что-то звѣрское. Сравнивая его съ Канаматомъ, Згальши еще болѣе охладѣвала къ Аали, который замѣтивъ ея холодность, началъ ее ревновать. Видѣлъ это и Девлетъ-Мирза и, пользуясь своею дружбою съ Аали, рѣшился мстить Згальши.
— Знаешь ли что, сказалъ онъ однажды, во время охоты: Канаматъ, который вездѣ прячется отъ насъ, крадетъ изъ твоего огорода дыню.
— Какъ такъ? спросилъ озадаченный Аали.
— Да, онъ поклялся прорѣзать своимъ кинжаломъ тотъ корсетъ, который достался тебѣ… теперь же думаетъ замѣнить это тѣмъ, что по ночамъ лазитъ въ твой гаремъ.
Аали-Мирза не вѣрилъ, но ревность, бушевавшая въ немъ давно, заклокатала въ груди съ новою силою.
— Девлетъ! сказалъ онъ послѣ долгаго раздумья: ты открылъ мнѣ такую тайну, которой склонно вѣрить мое сердце, но я страшился о томъ думать… Змѣя, ты скоро почуствуешь всю силу моей надъ тобою власти!.. Но если это ложь, то, Девлетъ, за нарушеніе моего спокойствія, ты будешь отвѣчать мнѣ своею жизнью.
Мнимые друзья разстались. Аали былъ увлеченъ охотою, а Девлетъ круто повернулъ своего коня и скоро былъ у дома своего друга. Остановившись у знакомаго мѣста, онъ вызвалъ, изъ сакли Аали, Фатиму и, переговоривъ съ нею наединѣ, вскорѣ уѣхалъ домой.
Почти въ полночь, мрачный и задумчивый вернулся домой и Аали. Привратникъ Шегенъ бросился принять у него лошадь.
— Не пріѣзжалъ ли кто сюда безъ меня? спросилъ Аали.
— Кто смѣетъ, повелитель мой, отвѣчалъ вкрадчиво слуга, топтать въ твоемъ отсутствіи ногами коня сѣнь гарема, но…
— Что? перебилъ его Аали, говори!
— Можетъ быть нечистая сила шайтана въ человѣческомъ образѣ, съ наступленіемъ ночи, и была здѣсь
— А гдѣ онъ былъ?
— Вотъ тамъ, сказалъ Шегенъ, указывая на сакли, гдѣ жила Згальши съ Фатимой.
— Кто еще видѣлъ его?
Шегенъ указалъ на двухъ прислужниковъ, которые подтвердили, что, ночью, какой-то черкесъ входилъ и уходилъ изъ гарема.
Подозрѣніе Аали усилилось и, казалось, готово было подтвердиться, но желая оставить своихъ суевѣрныхъ слугъ въ заблужденіи, онъ приказалъ на другой день призвать муллу для очищенія гарема отъ нечистой силы.
Безсонница мучила его всю ночь, ревность грызла его сердце и онъ съ разсвѣтомъ послалъ къ р. Чеганъ въ аулы Джанхата за Эффендіемъ Бешегуромъ. Едва онъ пріѣхалъ, Аали тотчасъ же повелъ его въ саклю жены, которая съ Фатимой шила кафтанъ для него изъ шелковой ткани.
Слышала и Згальши разсказъ о вчерашнемъ посѣщеніи шайтана и сердцемъ чуяла недоброе. Она поражена была просьбою Аали, чтобы Эффендій прочелъ молитву объ изгнаніи нечистой силы изъ его гарема. Больно было слышать ей такія слова отъ человѣка, которому она старалась быть послушною, тяжело было выслушивать страшныя заклинанія, отъ которыхъ невольно блѣднѣла и терялась. Аали не спускалъ съ нея глазъ и, въ блѣдности лица, тихихъ ея вздохахъ, читалъ одно только — измѣну.
— Прощай, сказалъ онъ ей послѣ молитвы. Я вижу твое безпокойство и не хочу терзать тебя болѣе. Я ѣду и даю тебѣ время успокоиться.
— Смотри бажа (наставница), прибавилъ онъ, обращаясь къ Фатимѣ, ты погибнешь, если…
И, не договоривъ своихъ словъ, Аали оставилъ саклю.
Созвавъ узденей, онъ объявилъ имъ, что ѣдетъ на Кубань и просилъ Эффендія Бешегура сопутствовать ему хотя до Малки.
Между тѣмъ Згальши осталась въ саклѣ, пораженная какъ громомъ, Фатима же продолжала начатое дѣло и, позвавъ Шегеня, поручила ему отъ имени Згальши звать Канамата на свиданіе.
Аали-Мирза, вовремя ночлега на Малкѣ, открылъ Эффендію Бешегуру свои подозрѣнія о невѣрности жены, признался, что объявилъ объ отъѣздѣ ради убѣжденія себя и просилъ Бешегура, оставаясь съ нимъ, быть свидѣтелемъ того, что можетъ случиться. Получивъ согласіе, Аали въ слѣдующую же ночь повернулъ обратно и, добравшись окольными путями аула, привязалъ къ плетню своихъ лошадей, а сами, пробравшись черезъ задніе огороды къ дому Аали, засѣли тамъ и стали караулить.
На дворѣ стояла мрачная осень. Луна, то показываясь изъ за облаковъ, то скрываясь за ними, слабо освѣщала землю. Изъ ущелья дулъ порывистый вѣтеръ и Баксанъ, вздымаясь половодьемъ, стремился съ такимъ шумомъ, какого никогда не слыхивали еще его обитатели. Кругомъ всѣ спали; одинъ только Аали, вынувъ изъ чахла винтовку, зорко слѣдилъ за малѣйшимъ шорохомъ на дворѣ. Онъ готовъ былъ уже бросить свои подозрѣнія и открыто войти въ свое жилище, какъ вдругъ услыхалъ лошадиный топотъ, потомъ скрипъ воротъ и увидѣлъ человѣка, тихо вошедшаго на дворъ. Аали сталъ пристально всматриваться. Незнакомецъ украдкою пробирался къ саклѣ, гдѣ жили его жены, тихо постучалъ и вскорѣ изъ гарема показалась фигура безъ покрывала. Лицо мужчины замѣтить было невозможно, но въ лицѣ женщины Аали узналъ Фатиму.
Быстро взведя курки, Аали-Мирза готовъ былъ прыгнуть на разговаривавшихъ и направить смертоносный выстрѣлъ въ соблазнителя, но луна скрылась за облаками и такимъ образомъ скрыла противника. Аали поползъ поближе, по нечаянно ударилъ винтовкой о камень и вызвалъ искры. Этого было довольно, чтобы предупредить разговаривавшихъ, которые, заслышавъ стукъ, бросились въ стороны. Въ это время луна выглянула изъ за облака и освѣтила незнакомца… Раздался выстрѣлъ…. пуля просвистѣла въ воздухѣ и незнакомецъ палъ на мѣстѣ.
Какъ бѣшенный звѣрь бросился къ трупу Аали, онъ узналъ въ немъ Канамата и, захлебываясь отъ ревности и мести, сталъ поражать бездыханный трупъ прикладомъ.
Затѣмъ вскочить въ саклю и стащить съ постели мирно покоившуюся на ней Згальши было дѣломъ одной минуты. Занесенный надъ ней кинжалъ готовъ былъ опуститься на невинную, когда Бешегуръ и сбѣжавшіеся князья остановили Аали-Мирзу и убѣдили его предать Згальши духовному суду. Тѣмъ не менѣе разъяренный мужъ обрѣзалъ ей волосы, въ знакъ разрыва, одѣвъ въ рубище и надѣвъ наручники, велѣлъ бросить ее въ яму.
На другой день обвиняемую потребовали къ суду для допроса. Закрытая покрываломъ введена была несчастная въ собраніе подъ руки двумя старыми женщинами. Прочитавъ нѣсколько строкъ изъ Корана, Кадій сталъ заклинать Згальши показать истинную правду и спросилъ ее.
— Знала-ли ты Канамата?
— Знала, но до замужества, отвѣчала подсудимая.
— Любила-ли ты его и видѣлась-ли съ нимъ, ставъ женою Аали?
— Я любила его до замужества и готова была стать его женою, но Аллаху не угодно было это. Ставъ же женою Аали, я съ Канаматомъ никогда не видѣлась и въ мысляхъ своихъ не допускала возможности измѣнить своему мужу.
Кадій усмѣхнулся, замѣтивъ между прочимъ, что Згальши должно быть хитра, если полюбивъ разъ Канамата, говоритъ теперь, что стала къ нему равнодушною.
— Часто ты съ нимъ видѣлась?
— Ни разу.
— Къ кому же приходилъ Капаматъ въ послѣднюю ночь, спросилъ Кадій?
— Не знаю, отвѣчала подсудимая.
— Но онъ былъ въ послѣднюю ночь; ты же знала его и до сватьбы и любила его, значитъ ты виновата.
Подсудимую отвели опять въ сырую яму и на другой день объявили ей приговоръ Шаріата сброситъ ее съ высокой горы въ пропасть.
Двухъ черныхъ быковъ впрягли въ легкую арбу. Осужденную одѣли въ бѣлую певагу, окрутили голову покрываломъ и, сложивъ къ груди руки, такъ крѣпко обвязали, что она не могла пошевелиться. Мулла сѣлъ въ арбу, которая выѣхавъ со двора, окруженная конвоемъ и судьями, направилась въ Баксанское ущелье къ ближайшему мысу. Аали покойно ѣхалъ за вѣрною жертвою своей ревности.
Арба въѣхала на крутой мысъ; почти полумертвую поставили Згальши на край пропасти. Мулла прочиталъ отходную… еще мгновеніе и Згальши не стало.
Падая съ уступа на уступъ, съ камня на камепь, прекрасное тѣло Згальши скоро очутилось на днѣ пропасти. Но вода Баксана, не принявъ трупа, сразу перемѣнила свое направленіе и, далеко обогнувъ мысъ, опять подошла къ нему съ другой стороны.
Посланные внизъ подняли трупъ и принесли его опять на гору, чтобы предать его землѣ.
Едва хотѣли зарывать тѣло Згальши, какъ вдали послышались вопли, поразившіе присутствующихъ, и, сквозь толпу, ворвалась женщина съ распущенными волосами. Раздирая себѣ лицо и грудь, она голосила, какъ иступленная.
Постойте, не рѣжьте ее, въ ней сердце чисто, она не виновата ни въ чемъ.
Я, я погубила… невинна она!
Ахъ дайте отраду — убейте меня!
О дочь моя! гдѣ ты? иду я къ тебѣ.
Съ тобой неразлучно жила — умру и теперь.
Тебя я сгубила… и сгибну сама.
Рыдавшая женщина бросилась къ первому черкесу и, выхвативъ у него кинжалъ, мгновенно поразила себя и пала, обливая своею кровью ту, которую погубила невинно. Это была Фатима.
Девлетъ-Мирза скрылся, а Аали-Мирза, терзаемый тоскою и упрекаемый совѣстью, оставилъ свой домъ и, переселившись къ Абадзехамъ, сталъ водить шайки ихъ на русскія станицы.
Жители аула, считая мѣсто это нечистымъ отъ вліянія злаго духа, переселились на Урулъ, назвавъ мѣсто, гдѣ погибли двѣ женщины, Кызъ-Бурунъ.
Прошло много лѣтъ съ тѣхъ поръ, но въ устахъ кабардинцевъ и до сихъ поръ слышится пѣсня Фатимы, да разсказъ о Кызъ-Бурунѣ, вѣчномъ памятникѣ кровавой сцены и людской злобы.