КУШАЙТЕ НА ЗДОРОВЬЕ!
править1912
правитьКухарка Паша поглядѣла на часы.
— Однако, ужъ девять часовъ! — подумала она. — Пора бѣжать на рынокъ. А то не успѣешь приготовить ни завтрака, ни обѣда!
И схвативъ корзинку, побѣжала Паша по лавкамъ.
Первымъ дѣломъ купила мяса, изъ котораго вкусный, крѣпкій бульонъ варятъ; затѣмъ забѣжала въ зеленную, взяла тамъ разныхъ кореньевъ и овощей, — рѣпы, брюквы, свёклы, моркови и картофеля.
— Ахъ, чуть не забыла, — вѣдь на жаркое-то мнѣ сегодня приказано купить телятину! — вспомнила Паша и опять вернулась въ мясную.
— Паша, а неужели вы у меня грибочковъ не купите? — остановила Пашу знакомая торговка, тетушка Марья, которая сидѣла на площади за своимъ столикомъ подъ большущимъ зонтикомъ, оберегавшимъ ее отъ жаркихъ лучей солнца. — Посмотрите-ка, какіе грибочки, — красные, бѣлые, — въ разноцвѣтныхъ шапочкахъ, на толстенькихъ ножкахъ, — просто прелесть!
Посмотрѣла Паша на грибы; дѣйствительно, очень ужъ хороши! Купила Паша и грибовъ.
— Ну, кажется, теперь все! Ничего не забыла; можно и домой возвращаться, — сказала себѣ Паша и, уложивъ всѣ покупки въ корзинку, пустилась въ обратный путь.
— Что-же мнѣ сегодня нужно приготовить? — думала по дорогѣ Паша; — на завтракъ — печеный картофель, — его очень любитъ наша маленькая Лидочка, — затѣмъ яичницу; яицъ я не купила, потому что ихъ намъ снесла наша домашняя пестрая курочка; вотъ и весь завтракъ; а на обѣдъ — бульонъ, телятина, разные овощи, грибы, сладкій тортъ съ яблочной начинкой и рыба. Рыбу намъ тоже всегда привозитъ изъ сосѣдней деревни мельникъ. У него тамъ на озерѣ мельница, вотъ онъ заодно и рыболовствомъ занимается, а яблоки для начинки достану у насъ въ саду, — тамъ много, много яблонь, и вѣтки гнутся подъ тяжестью спѣлыхъ, румяныхъ яблокъ.
Убѣдившись, что ничего не забыла, кухарка спокойно возвращалась домой.
Пока Паша ходила на рынокъ, въ кухнѣ все было очень тихо и смирно. Кастрюли, миски, кувшины, сковородки, тарелки чинно стояли на полкахъ, выстроившись въ рядъ, точно солдаты на смотру. Ярко блестѣли мѣдныя, вычищенныя кастрюльки, сіяли бѣлизной вымытыя тарелки, а стѣнные часы смотрѣли на все это, радовались такому порядку и, качая маятникъ вправо и влѣво, тихо приговаривали, «такъ-такъ… такъ-такъ… такъ-такъ».
Но вотъ съ рынка вернулась кухарка. И какая тутъ пошла на кухнѣ возня!
Первымъ дѣломъ развела Паша огонь въ плитѣ.
— Пуфъ! пуфъ! пуфъ! — залопоталъ огонь, весело извиваясь красными языками, — а кого-бы мнѣ сварить да зажарить?!
Затѣмъ взяла Наша большую кастрюлю, налила туда воды, положила мяса и поставила кастрюлю на плиту, чтобъ сварить бульонъ.
Маленькій Петя и сестра его, Лидочка, услышали, что кухарка возится на кухнѣ, и сейчасъ же явились туда, чтобъ посмотрѣть, какъ это у Паши такія вкусныя кушанья выходятъ.
А Паша старается; работа у нея такъ и кипитъ: разбила куриныя яички, вылила ихъ на сковородку; — «это будетъ, дѣтки, яичница-глазунья»; очистила грибы, поставила на плиту телятину, вымыла и разрубила овощи, сунула въ печь яблоки, — словомъ, живо расправилась со всей провизіей, — каждому кусочку свое мѣсто нашла.
А какъ захотѣла супъ посолить, — хвать, — соли-то дома и нѣтъ!
— Батюшки! Соль-:то я и забыла купить! — и побѣжала Паша въ лавку за солью.
Вотъ тутъ и пошли шумъ да разговоръ по всей плитѣ.
Кипятокъ въ чайникѣ зашипѣлъ «пф… пф!..» Кастрюльки загремѣли, крышки у нихъ задребезжали, а грибы даже выглянули изъ кастрюльки посмотрѣть, откуда это такой шумъ идетъ.
Паръ отъ бульона пошелъ кверху, такъ что часы даже чихать стали — «апчхи! апчхи!»
И стали всѣ кушанья между собой разговаривать.
А Петя съ Лидочкой стоятъ и слушаютъ ихъ разговоры.
И вотъ что они услышали:
Первымъ подалъ голосъ Бульонъ.
— Буль-буль-буль! — забулькалъ онъ въ кастрюлѣ. — Уфъ. какъ мнѣ жарко! Отъ этой жары изъ мяса всѣ соки вышли, а меня все варятъ да варятъ, чтобъ я крѣпче и вкуснѣе былъ. Это меня ужасно сердитъ, такъ что я даже кипѣть начинаю.
— Вотъ это и хорошо, — отвѣчаетъ Кастрюлька, — значитъ, скоро готовъ будешь. Выльютъ тебя тогда въ большую миску и подадутъ на столъ.
— Удивляюсь я тебѣ, какъ ты можешь такую жару выносить и быть спокойной, — возразилъ Бульонъ Кастрюлькѣ; — стоишь ты донышкомъ на плитѣ, огонь тебя снизу припекаетъ, а тебѣ и горя мало.
— Я привыкла! На то я и кастрюлька, чтобъ во мнѣ разныя кушанья варили, — съ улыбкой объяснила Кастрюлька.
— Ну, а я никакъ не могу привыкнуть къ такой жарѣ. И для чего это людямъ нужно бульонъ варить, — никакъ понять не могу!
Кастрюлька весело хихикнула.
— Хи-хи-хи… Это очень просто. Бульонъ полезенъ и вкусенъ. Тотъ, кто его ѣстъ, будетъ здоровъ и силенъ. Вотъ потому-то тебя и варятъ.
— Ахъ, вотъ, въ чемъ дѣло, — удивился Бульонъ, — а я не подозрѣвалъ этого. А знаешь, я слышалъ, что раньше никогда бульона не варили.
— А откуда-же тогда доставали бульонъ? — полюбопытствовала Кастрюлька.
— А вотъ слушай, — это было давно… давно… когда еще протекали молочныя рѣки съ кисельными берегами…
— Все это сказки… Никогда такихъ рѣкъ не было, — буркнула Кастрюлька,
— Ты слушай, а не перебивай… Когда кто-нибудь говоритъ, очень невѣжливо перебивать. Ну, такъ вотъ: въ это давнишнее время бульона никто не варилъ, — а если дѣтямъ нужно было покушать бульона, такъ папа съ мамой говорили имъ; «идите, дѣтки, въ лѣсъ, возьмите съ собой кружку, кувшинчикъ или чашку, встаньте подъ дубомъ и скажите: „бульонъ, бульонъ, полейся къ намъ въ чашку“ — и съ вѣтвей къ вамъ готовый бульонъ такъ и польется; сами покушайте, а потомъ и намъ принесите». Вотъ откуда, какъ говорятъ, раньше доставали люди бульонъ, — заключилъ свою повѣсть разсказчикъ.
— Какъ можно вѣрить такимъ баснямъ. Бульонъ варится только изъ мяса, и сколькобы дѣти ни бѣгали въ лѣсъ, — никакой супъ съ деревьевъ не польется — это вѣдь не дождь… — сердито промолвила Кастрюля и плотнѣе прижалась донышкомъ къ плитѣ, чтобъ бульонъ скорѣе сварился.
— Ни-ни-ни… — запищало что-то на плитѣ.
Оказывается, это яичница-глазунья откликнулась со сковородки.
— Конечно, это все только сказки, — пропищало разбитое Яичко. — Никогда дѣти въ лѣсъ за супомъ не бѣгаютъ.
— Въ лѣсъ-то они бѣгаютъ, только совсѣмъ за другимъ.
— А за чѣмъ-же? — полюбопытствовалъ Бульонъ, которому страшно хотѣлось разговаривать.
— За яичками, — отвѣтило Яйцо.
— Ну-ну-ну, что вы разсказываете, — недовѣрчиво зашипѣлъ Бульонъ; — не хотите-ли вы насъ увѣрить, что и васъ принесли изъ лѣсу?
— Вовсе нѣтъ… Я — совсѣмъ другое дѣло. Я — Куриное Яйцо. Мени взяли съ птичьяго двора, гдѣ меня и моихъ братцевъ снесла курочка — Хохлушка; вотъ насъ пятерыхъ и взяли для яичницы; кухарка разбила наши скорлупки, выпустила насъ на сковородку и поставила на плиту, чтобъ вышла яичница-глазунья: видите, какіе на сковородкѣ желтые глаза лежатъ — это изъ нашего желтка получилось, а бѣлое — изъ нашего бѣлка. Каждое яичко состоитъ изъ желтенькой серединки, которая называется желткомъ, и бѣлаго желе, которое называется бѣлкомъ; а все это, какъ въ коробочкѣ, спрятано въ скорлупѣ, — разсказывало про себя Куриное Яйцо.
— А какія-же яички изъ лѣсу достаютъ? — спросила Сковородка, которая никогда не видѣла никакихъ другихъ яичекъ, кромѣ куриныхъ.
— Да развѣ мало въ лѣсу всякихъ птичекъ: скворцы, малиновки, снигири, соловьи, — всѣхъ и не пересчитать.
Устроютъ онѣ себѣ гнѣздышко между вѣтвей, положатъ тамъ яички, а изъ яичекъ птенчики выходятъ.
Въ тепломъ гнѣздышкѣ у птички
Сохраняются яички,
И сидитъ она на нихъ,
Выводя птенцовъ своихъ.
А дѣти бѣгаютъ въ лѣсъ и уносятъ изъ гнѣздышка яички.
Только это очень нехорошо и поступаютъ такъ дурныя, злыя дѣти, которымъ не жаль бѣдныхъ птичекъ.
— Вотъ оно что… — задумчиво сказалъ Бульонъ: — а изъ васъ тоже могутъ выйти птички?
— Конечно… изъ насъ выходятъ пѣтушки и курочки. Вотъ Хохлушка сидитъ теперь на нашихъ братцахъ и сестрицахъ, а придетъ время, разобьютъ они клювами скорлупку и… квикъ… квикъ… квикъ… выпрыгнутъ оттуда желтенькіе, мохнатенькіе цыплята.
Тутъ въ разговоръ вмѣшался чайникъ съ кипяткомъ.
— Я часто стою въ столовой и видѣлъ на Пасхѣ въ стеклянной вазѣ яйца, красныя, синія и пестрыя… Это какія-же яйца?
— А это все насъ-же для праздниковъ красятъ, а потомъ въ такую игру играютъ; всѣ играющіе возьмутъ себѣ по яичку и стукаютъ другъ о дружку. Чье яичко разобьется — тотъ и проигралъ.
Тутъ Петя и Лидочка вспомнили, что и они на Пасхѣ всегда играютъ въ эту игру.
— Кхе-кхе-кхе! — закашлялся отъ жары Картофель. — Извините, я васъ, кажется, испугалъ своимъ кашлемъ; ужъ вы не сердитесь, — видите, какой я толстый, да большой; одышка, знаете. Лежалъ я въ корзинкѣ у кухарки, а она такъ быстро шла, что у меня дыханье захватило: вотъ и кашляю…
— И мы… мы тоже кашляемъ, — подхватили хоромъ другія толстыя Картофелины.
— Виноватъ, а какъ ваша фамилія? — спросилъ Бульонъ, который очень любилъ заводить новыя знакомства; — мнѣ ваше лицо что-то знакомо!
— Видите-ли, зовутъ меня Картофель, а фамилія моя — Корнеплодъ, — это очень многочисленная семья: рѣпа, морковь, свекла, брюква — все корнеплоды, — а называются они такъ потому, что ихъ плодъ находится подъ землей и образуетъ корешокъ той зелени, которая торчитъ хвостикомъ кверху надъ землей.
— Очень пріятно познакомиться, господинъ Корнеплодъ, — любезно забулькалъ Бульонъ…
— Называйте меня просто Картофелемъ, — скромно поправилъ собесѣдника Картофель.
— Такъ вотъ, господинъ Картофель, вы, кажется, хотѣли что-то сказать?
— Да, я насчетъ яичекъ… Хотѣлъ сказать, что не завидую имъ; какая у нихъ одежда-то непрочная! Скорлупка-то, — того и гляди, — разобьется… Уфъ, какъ меня припекаетъ!.. — захныкалъ Картофель… — А вотъ у меня одежда прочная: моя кожица никогда не разорвется. Ее и называютъ мундиромъ. Когда меня подаютъ на столъ въ этой кожицѣ, то всѣ радуются и громко привѣтствуютъ меня: «а, картофель въ мундирѣ!» Да, мой мундиръ крѣпко сшитъ.
— Клакъ! клакъ! — раздался въ это время какой-то трескъ, и кожица Картофеля треснула по всѣмъ швамъ.
— Вотъ тебѣ и разъ! — смѣясь, воскликнулъ Петя; — какъ-же вы хвастались, что ваше платье крѣпко сшито? Никогда не надо хвастаться!
Но Картофель не отвѣчалъ: онъ уже спекся.
Другія Картофелины переполошились. Подскочили, — поглядѣли; ничего не подѣлаешь: кожица лопнула, значитъ готовъ печеный картофель, — хоть сейчасъ на столъ подавай. — Это у насъ всегда такъ бываетъ, — объяснили Картофелины Петѣ, — отъ жары все расширяется, а отъ холода сжимается; здѣсь было очень жарко, — вотъ нашъ товарищъ и расширился, попросту потолстѣлъ; — а платье-то осталось то-же, — вотъ оно и лопнуло.
— Ахъ, какъ вкусно! — облизнулась Лидочка, — ужасно люблю печеный картофель; жду не дождусь, когда его подадутъ къ завтраку.
— Странно, какъ это можно бояться жары и даже лопаться отъ нея! — раздался чей-то громкій голосъ. Дѣти посмотрѣли по тому направленію, откуда онъ шелъ, и увидѣли большой кусокъ телятины, которая, неуклюже переворачиваясь съ боку-на-бокъ, старалась сдвинуться съ мѣста.
— Что это вы дѣлаете? — спросилъ Петя Телятину.
— Хочу придвинуться немного поближе къ огню… — отвѣчала Телятина и, пыхтя, продолжала ворочаться.
— Смотрите, вы можете обжечься, если придвинитесь слишкомъ близко къ огню, — предупредилъ Петя.
— Ничего… ничего… я огня не боюсь… чѣмъ жарче, тѣмъ лучше! — и, сдѣлавъ послѣднее усиліе, Телятина пододвинулась къ самому горячему мѣсту плиты.
Нетя осторожно подвинулъ ее назадъ.
— Зачѣмъ вы это сдѣлали? Кто васъ просилъ! — закричала Телятина.
— Потому что я не желаю, чтобъ вы обожглись, — отвѣчалъ Петя.
— Да поймите вы, голова съ мозгами, что мнѣ нужно зажариться, а иначе меня никто ѣсть не станетъ, — продолжала кричать Телятина, — не могу-же я оставаться сырой! Вотъ когда я была теленкомъ, паслась на лугу и щипала травку, тогда было-бы очень больно и непріятно зажариться живьемъ; а теперь я кусокъ мяса, который долженъ быть хорошо прожаренъ, чтобъ люди могли меня ѣсть за обѣдомъ.
И Телятина снова подвинулась къ огню.
— Ай-ай-ай! — раздался вдругъ страшный вопль по всей кухнѣ, и — пф… пф… пф… — поднялся чадъ отъ пригорѣлаго мяса.
— Ай-ай-ай! — кричала Телятина, — я попала на самое горячее мѣсто плиты, вотъ у меня и пригорѣлъ одинъ бокъ.
— Я васъ предупреждалъ… — сказалъ Петя. — Вотъ до чего доводитъ упрямство.
— Охъ-охъ-охъ, вѣрно… да теперь ужъ поздно… Одинъ бокъ у меня совсѣмъ черный, — продолжала стонать Телятина, отъ которой шелъ такой чадъ, что всѣ кастрюли стали морщиться и зажимать носы.
Какъ разъ въ это время въ кухню вбѣжала Паша, возвратившаяся съ солью изъ лавки.
— Батюшки, что здѣсь такое? Откуда такой чадъ?! — воскликнула она и съ огорченіемъ увидѣла, что телятина пригорѣла.
Всплеснула тутъ бѣдная кухарка руками: «вотъ что значитъ не во-время въ лавку бѣгать!»
А Петю и Лидочку мама позвала завтракать, и дѣти радостно отправились въ столовую, думая, какую вкусную яичницу и какой вкусный печеный картофель имъ сейчасъ подастъ Паша.
— Что-же здѣсь такое?
Что за страшный чадъ!
Отъ огня жаркое
Отодвинь назадъ!
Мы — грибы-грибочки…
Въ кухнѣ сильный чадъ!
Жили мы въ лѣсочкѣ,
Гдѣ весь день цвѣточки
Льютъ свой ароматъ.
А теперь въ сметанѣ
Жарить насъ хотятъ…
Душно намъ, какъ въ банѣ…
Въ кухнѣ сильный чадъ!
Вдругъ хоромъ запѣли грибы и даже высунулись изъ кастрюльки, чтобъ посмотрѣть, откуда идетъ такой чадъ. Правда, бѣдные грибы совсѣмъ не привыкли къ такому жаркому воздуху кухни. Росли они въ лѣсу, на вольной волѣ, въ зеленой сырой травкѣ, дышали ароматомъ цвѣтовъ и лѣсныхъ растеній, а тутъ вдругъ взяли ихъ, отрѣзали имъ шапочки, свалили въ кучу, вымыли, вычистили и полили сметаной… Бр… совсѣмъ непріятно!..
— Да, въ лѣсу лучше было, — задумчиво сказалъ маленькій толстый Подберезовикъ, который такъ назывался потому, что привыкъ расти подъ березами. — Большая тамъ компанія была, — красные, бѣлые грибы, масленки, опенки, у которыхъ ножки топки и всякіе другіе товарищи… Весело было…
— А помнишь, какъ неподалеку отъ насъ росъ большой-большой мухоморъ въ широкополой красной шляпкѣ съ бѣлыми крапинками? Шляпка эта была въ родѣ зонтика, такъ что въ дождь подъ нее прятались маленькія стрекозы и бабочки, чтобъ не замочить своихъ крылышекъ, — сказалъ Красный Грибъ.
— Да, и все это уже прошло… Никогда больше не увидимъ мы своего милаго лѣса! — вздохнули Грибы. — Пришла маленькая дѣвочка изъ сосѣдней деревни, присѣла подъ деревомъ и вдругъ увидѣла насъ. — Ай, сколько грибовъ! — воскликнула она и стала собирать всѣхъ насъ въ свой передникъ. Полный передникъ набрала и отнесла свою добычу тетушкѣ Марьѣ, которая на рынкѣ всякою зеленью торгуетъ. Кухарка купила насъ у тетушки Марьи и принесла сюда; вотъ такимъ-то путемъ мы и попали на кухню.
— Да, жалко, жалко милаго зеленаго лѣса, — грустно промолвилъ Подберезовикъ и печально пискнулъ. Паша подошла къ кастрюлькѣ и плотно прикрыла ее крышкой, чтобъ грибы не высовывались.
— Лежите смирно, — сказала она, — когда дойдетъ до васъ очередь и станутъ васъ жарить, тогда пищите, сколько хотите, — и прихлопнула крышку.
Поневолѣ пришлось грибамъ замолчать.
Въ каменной чашкѣ сидѣли три толстыя, большія Брюквы и, сложивъ ручки на животикахъ, вели мирный разговоръ.
Сквозь дырочку въ крышкѣ онѣ слышали жалобы грибовъ и очень удивлялись.
— Не понимаю, отчего грибы такъ недовольны, что попали на кухню, — разсуждала одна изъ Брюквъ, удобно примостившись у стѣнки чашки и покуривая сигару; легкій дымокъ этой сигары подымался кверху и въ видѣ пара выходилъ черезъ крышку. — Я, наоборотъ, очень довольна, что меня вырыли изъ земли и принесли сюда. Въ землѣ такъ сыро, темно и холодно, а въ кухнѣ свѣтло, уютно и тепло. Да, вообще, я очень люблю жару, и если даже разведутъ сильный огонь въ плитѣ, то я только подрумянюсь и больше ничего.
— Мы съ вами вполнѣ согласны, — въ одинъ голосъ рѣшили двѣ другія Брюквы.
— А я такъ вовсе съ вами не согласна, — раздался тоненькій голосокъ, и изъ кастрюльки показалась морковка, которую Паша бросила въ бульонъ.
— Это почему-же? — спросила Брюква.
— Потому что очень пріятно лежать въ грядкѣ, точно въ колыбелькѣ; зароешься носомъ въ землю, хвостикъ съ зеленью выставишь кверху и слушаеть, слушаешь — какъ шелестятъ травки, какъ растутъ цвѣточки, какъ ползаютъ разныя букашки и таракашки, и кажется, точно вокругъ тебя поетъ какой-то невидимый хоръ, а самъ стоишь въ серединѣ и машешь палочкой, въ родѣ дирижера.
— Ну, это все ваши фантазіи, — недовольно проворчала Брюква, — ишь, что выдумала, — пѣнье какое-то… хоръ…
— Нѣтъ не фантазія! — горячо воскликнула Морковка, — нужно только любить и травку, и птичекъ, и цвѣты, и маленькихъ букашекъ — всѣхъ надо любить, и тогда увидишь, что у нихъ у всѣхъ своя жизнь, и научишься понимать, о чемъ шелеститъ травка, о чемъ шумятъ деревья… Такъ-то… А вы говорите: «фантазія»…
— И повторяю: все это фантазіи! — сердито оборвала Брюква и, затянувшись сигарой, съ недовольнымъ видомъ уткнулась въ уголъ.
— Я съ вами вполнѣ согласна, милая Морковка, — заявила большая пунцовая Свекла; — впрочемъ, это понятно, что у насъ съ вами почти однѣ и тѣ-же мысли: вѣдь мы съ вами немножко сродни, — что-то въ родѣ двоюродныхъ сестеръ.
Морковка очень любезно откликнулась:
— Какъ-же… какъ-же… я знаю… мы даже похожи другъ на друга; разница только въ цвѣтѣ: я красно-желтая, а вы — пунцовая.
— А знаете, откуда у меня такой прекрасный пунцовый цвѣтъ? — улыбаясь, спросила Свекла.
— Нѣтъ; разскажите, — попросила Морковка.
— Давно-давно, — начала Свекла, — существовало царство овощей; въ этомъ царствѣ жили всякіе виды зелени и овощей: огурцы, картофель, рѣпа, свекла, морковь, грибы, лукъ, — все это были отдѣльныя племена въ царствѣ. Всѣмъ этимъ царствомъ управлялъ добрый великанъ. Въ однихъ краяхъ называли его Рюбецаль, въ другихъ — Рѣпосчетъ.
— А когда-же жилъ на свѣтѣ этотъ самый Рѣпосчетъ? — полюбопытствовала Морковь.
— Этого я вамъ сказать не могу, — отвѣтила Свекла; — весьма возможно, что его никогда даже и не существовало и все, что я вамъ дальше буду разсказывать, тоже, можетъ быть, одна выдумка… Такъ вотъ, слушайте-же: добрый Рюбецаль-Рѣпосчетъ ежегодно обходилъ свои владѣнія, провѣрялъ свои овощи, считалъ, все-ли въ цѣлости, принималъ отъ своихъ подданныхъ всякій жалобы и заявленія. Въ то время Свекла была не теперешняго пунцоваго цвѣта, а блѣдновато-желтоватаго, и поэтому она сама себѣ очень не нравилась. И страшно она завидовала грибамъ, которые казались Свеклѣ очень красивыми въ ихъ разноцвѣтныхъ, бархатистыхъ шапочкахъ, на нѣжной, шелковистой подкладкѣ. Вотъ однажды Свекла и обратилась къ своему царю съ просьбой:
— Добрый Рѣпосчетъ, — сказала она, — посмотри, какъ красивы грибы и какая я въ сравненіи съ ними замухрышка. Не можешь-ли ты и меня одѣть въ какое-нибудь цвѣтное красивое платьице?
— Отчего-же — отвѣтилъ добрый Рѣпосчетъ Свеклѣ, — мнѣ не трудно исполнить твою просьбу. Носи съ сегодняшняго дня пунцовое платье. — И тутъ-же перемѣнилъ Свеклѣ одежду.
Съ тѣхъ поръ и стала Свекла пунцовой.
— Интересно; спасибо за разсказъ, — поблагодарила Свеклу Морковка.
Только что успѣли онѣ окончить свой разговоръ, какъ Паша протянула руку, взяла морковку и бросила ее въ бульонъ, а свеклу начала рѣзать на кусочки для салата.
Послѣ завтрака мама не пустила Петю и Лидочку на кухню. Обо всемъ, что тамъ произошло, имъ уже потомъ разсказала Паша.
— Тукъ-тукъ-тукъ, — постучалъ кто-то въ дверь кухни.
— Войдите, — сказала Паша.
Въ кухню вошла Дуня, маленькая дочка мельника. — Папа приказалъ вамъ кланяться и присылаетъ рыбу, которую вы заказали ему еще на прошлой недѣлѣ, — сказала дѣвочка и вынула изъ банки съ водой большую щуку и жирнаго налима; налимъ былъ еще живой, извивался и билъ по воздуху хвостомъ съ такой силой, что дѣвочка съ трудамъ удерживала его въ рукахъ.
— Ахъ, какая чудная рыба! — воскликнула Паша, — молодецъ твой папа, что словилъ такого налима.
— Это не папа словилъ, а я, — улыбаясь отвѣтила Дуня.
— Ты?!
— Да… Я уже большая, и папа позволяетъ мнѣ самой ловить рыбу. Онъ цѣлый день занятъ на мельницѣ; къ нему крестьяне изъ деревни привозятъ въ большихъ мѣшкахъ рожь, чтобъ онъ смололъ ее въ муку, изъ которой хлѣбъ пекутъ. Я возьму себѣ удочку, сяду гдѣ-нибудь на бережку у рѣки и ловлю рыбу, а потомъ и продаю ее. Вотъ и налима этого, и щуку сегодня поймала.
— Славная ты дѣвочка, — похвалила Паша дочку мельника, — всего тебѣ семь лѣтъ, а ты ужъ своему папѣ помогаешь.
И взявъ изъ рукъ Дуни рыбу, Паша положила на одно блюдо налима, на другое — щуку.
— Охъ, тяжело, душно… Не могу я жить безъ воды!.. — застонала щука.
— Отчего у васъ слезы на глазахъ? О чемъ вы плачете? — спросила ее Луковица, которая случайно очутилась около блюда, гдѣ лежала щука.
— Отойдите, пожалуйста, отойдите… просила щука; — у меня слезы навернулись на глаза отъ вашего запаха. Не привыкла я къ запаху лука. У насъ, въ рѣчкѣ, гдѣ я родилась и жила, пахнетъ водорослями… Тамъ такъ хорошо… свѣжо и прохладно… плаваютъ всякія рыбы: — сомы, стерляди, налимы, плотва, караси… Эхъ, пожадничала я, вотъ и попалась… Довольно было подъ водой всякой пищи, — нѣтъ, подплыла поближе къ берегу, вижу — червячокъ извивается, я его… цапъ! и схватила, — а онъ, оказывается, былъ насаженъ на крючекъ отъ удочки… Ну, вотъ и готово… такъ меня и словили… Да, нехорошо быть жадной, — закончила свой разсказъ бѣдная Щука и, тихо вздохнувъ, замолкла.
— Ну, кажется, скоро и весь обѣдъ готовъ! — сказала себѣ Паша. — Теперь только сладкое сдѣлать — тортъ съ яблочной начинкой и вкусной подливкой — можно и обѣдъ подавать.
— Пф… пф… я здѣсь, — откликнулось Яблоко. Посмотрѣла Паша въ печку, — а яблоко стоитъ себѣ тамъ румяное, совсѣмъ испеченное.
— Вотъ и отлично; яблоки спеклись, — значитъ ихъ сейчасъ можно растереть на начинку, — и Паша протянула къ яблоку руки.
— Позвольте, я не желаю идти на начинку, — закричало Яблоко и все покраснѣло съ натуги, — я попало сюда по недоразумѣнію.
— Какъ по недоразумѣнію? Объяснись, — говоритъ кухарка.
— А вотъ я вамъ сейчасъ объясню. Росло я у васъ въ саду на яблонѣ, какъ разъ у домика садовника, а вѣтка, на которой я висѣло, прямо смотрѣла къ садовнику въ окно. Вчера вечеромъ садовникъ и говоритъ своему помощнику: — ты будешь сегодня ночью дежурить въ саду, такъ не забудь разбудить меня въ четыре часа утра. Мнѣ надо въ городъ ѣхать.
— Хорошо, разбужу, — обѣщалъ помощникъ, а самъ прислонился къ дереву и заснулъ. Вижу я, что темнота ужъ проходитъ, мѣсяцъ совсѣмъ блѣднымъ сталъ, близко значитъ утро, а помощникъ и не думаетъ будить садовника. Дѣло плохо, проспитъ садовникъ, — надо его разбудить! Сказано-сдѣлано. Сорвалось я съ вѣтки, да при паденіи — стукъ! — прямо и стукнуло въ окошко садовника.
Выглянулъ садовникъ изъ окна: — это кто здѣсь стучитъ? А, вѣроятно, помощникъ меня будитъ. — Всталъ, одѣлся и вышелъ изъ дому, а я у двери лежу, и котъ Мурлыка меня обнюхиваетъ.
Увидѣлъ меня садовникъ, поднялъ и говоритъ: — какое хорошее яблоко; надо его господамъ снести. — Вотъ такимъ образомъ я и попало сюда на кухню. Выходитъ, — въ благодарность за то, что я разбудило садовника, онъ и отдалъ меня на съѣденіе, — закончило Яблоко.
— На то ты и яблоко, чтобы тебя ѣсть, — отвѣтила ему Паша и начала растирать его для начинки торта.
Тортъ удался Пашѣ на славу!
Тѣсто нѣжное, легкое, въ серединѣ яблоки, а снаружи все изюминки, какъ глазки, втиснуты.
— Ну, теперь только облить его сладкой подливкой и весь обѣдъ готовъ, — сказала кухарка и стала изъ большого кувшина поливать тортъ.
— Уй, какъ это непріятно, — закричалъ Тортъ. — Подождите, послушайте! Мнѣ подливка въ глаза попала… Какая она липкая!..
Но Паша не слушала и продолжала лить подливку.
Тортъ кричалъ и пищалъ. Отъ его криковъ выскочили изъ своихъ кастрюлекъ морковки, картошки посмотрѣть, что такое происходитъ; а ложки, терки и ситечки, взявшись за руки, стали плясать вокругъ торта и припѣвать:
Что за вкусный, сладкій тортъ!
Вышелъ прямо первый сортъ:
Нѣжный, бѣлый, точно сливки,
Вкусенъ онъ и безъ подливки,
А съ подливкой можно весь
Безъ остатка скушать здѣсь!
Пока въ кухнѣ происходила эта кутерьма, въ столовой накрыли къ обѣду столъ. Лидочка пришла и посмотрѣла, все ли въ порядкѣ. На столѣ бѣлѣла скатерть съ узорами. Стояли стеклянныя вазы съ цвѣтами и фруктами. Вечернее солнышко ярко сверкало на рюмкахъ, на грушахъ и яблокахъ, и все было такъ весело, точно и рюмки, и цвѣты, и фрукты въ вазахъ улыбались солнышку.
— Мама, а какія это особенныя маленькія вилочки лежатъ на столѣ? — спросила Лидочка маму.
— Этими вилочками нужно брать рыбу, Лидочка, — отвѣтила мама, — рыбу никогда не ѣдятъ ножомъ.
— Обѣдъ готовъ! — доложила горничная.
— Ну, дѣти, садитесь за столъ! Будемъ обѣдать! — сказала мама, и всѣ усѣлись: папа, мама, Петя, Лидочка и гувернантка.
И торжественно, одно за другимъ, стали появляться кушанья, приготовленныя Нашей: сначала бульонъ, затѣмъ жаркое съ грибами и салатомъ изъ свеклы и, наконецъ, великолѣпный тортъ съ сладкой подливкой.
Петя и Лидочка видѣли и знали, какъ и изъ чего эти кушанья приготовляются, и обѣдали съ особеннымъ аппетитомъ.
Скажемъ-же и мы имъ:
— Кушайте на здоровье!