(*) Эта комедія была представлена на Александринскомъ Театрѣ 7 декабря 1860 года, въ нѣсколько-измѣненномъ видѣ, подъ названіемъ: Дока на доку нашелъ. Ред.
Григорій Кузьмичъ Лазуринъ, первой гильдіи купецъ, недавно вышедшій изъ мѣщанскаго сословія, занимающійся скупкой и продажей векселей на биржѣ, подрядами и поставками. Вдовецъ, лѣтъ 50.
Ѳома Кузьмичъ, братъ его родной, безсемейный, лѣтъ 60.
Анна Власьевна, мать ихъ, дряхлая старушка.
Катерина Григорьевна, дочь Григорія Кузьмича, воспитывается въ лучшемъ пансіонѣ.
Паша Расторгуевъ, сирота, крестникъ Ѳомы Кузьмича; по первой гильдіи.
Пантелей, слуга въ домѣ Лазуриныхъ.
Живодеринъ, маклеръ, старикъ, лѣтъ 80.
Задыркинъ, квартальный.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьАнна Власьевна. — Ну-ка… ну… баловница, зеркало не срони. (Катерина Григорьевна берется рунами за раму зеркала) Ай… ай… сойди, разобьешь, говорю разобьешь!
Катерина Григорьевна. — Не безпокойтесь, не разобью. А, вѣдь, лифъ-то морщитъ (обертывается къ Расторгуеву.) Вотъ вамъ и мадамъ Анетъ, а еще хвастались!
Расторгуевъ. — Маненечко припустилась… не потрафилась, да оно съ запасцемъ-то лучше.
Анна Власьевна. — Сойди, говорю, баловница, (Катерина Григорьевна соскакиваетъ). Что же ты Пашу-то не благодаришь? Какъ онъ объ тебѣ хлопочетъ; совсѣмъ какъ благородный — да!
Катерина Григорьевна (протягиваетъ руку).-- Merci.
Расторгуевъ (цалуетъ ея руку).-- Эвто что-съ? Помилуйте-съ! не стоитъ того говорить-съ. Только срокъ-то какъ-же-съ, Анна Власьевна-съ?
Анна Власьевна. — Потерпи, говорю, маненечко! Катюшенька барышня нѣжная; ты же, какъ-есть, рядскій, бороду носишь: намъ это противность видѣть. Бороду ты сбрѣй: въ службу поступи. Лицомъ ты изъ себя видный — дворянчикомъ, какъ-есть, будешь. А что ты теперь? купецъ, какъ-есть, рядскій; хожалый и тотъ тебя за воротъ возьметъ; а чиновникъ-то, да при деньгахъ… и пуговицы то блестятъ и воротникъ-то шитый — да! Вступи, молодецъ, въ службу. Въ пансіонѣ-то ей недолго осталось быть, а потомъ и бери ее всю.
Расторгуевъ. — Таксъ-съ. А крёстный-съ говоритъ, что коли я бороды рѣшусь…
Анна Власьевна. — Не говори! Крёстный мужикъ самъ сиволапъ, такъ на людей его зависть беретъ. Поди сюда, Катюша (беретъ ее за руку), ты посмотри, какую вишенку тебѣ отдаю — а? наливное яблочко. (Обхватываетъ ее за талію)
Расторгуевъ (глубоко и комично вздыхаетъ).-- Охъ!…
Катерина Григорьевна. — Бабенька, что вы!
Анна Власьевна. — Ничего, мать моя. Насъ, бывало, силой цаловать заставляли; а заупрямилась, такъ за косу — да! Товаръ, мать моя, лицомъ продаютъ.
Расторгуевъ. — Анна Власьевна, вѣдь, крёстный-то мнѣ замѣсто тятеньки-съ: какъ же-съ я его ослушаться стану? не схоже-съ.
Анна Власьевна. — Какъ, молодецъ, знаешь. Я тоже вѣдь Ѳомку-то подъ сердцемъ носила, такъ маненько поумнѣй, надо полагать, буду его — да! А не тебѣ да и не Ѳомкѣ меня учить. (Сердится и встаетъ) Материно молоко на губахъ не обсохло, а тоже крёстный!
Расторгуевъ. — Да я-съ… то-есть…
Анна Власьевна. — Нечего я. (Раздражительно) Яйца курицу не учатъ. Пойдемъ, Катя. Что съ ними, съ необразованными, тебѣ время свое проводить. (Идетъ).
Катерина Григорьевна. — Бабенька, не сердитесь.
Анна Власьевна (съ сердцемъ).-- Ступай, коли цѣла (стучитъ костылемъ).
Катерина Григорьевна. — Иду-съ, иду! (Выходя, пожимаетъ быстро руку Расторгуева).
Расторгуевъ (закрываетъ ладонью глаза).-- Ж-и-и-сь! и что это она нашла въ чиновникахъ — блезиръ, ей-богу, одинъ блезиръ. Виду, что-ли, тамъ полноты, аль основательности въ фигурѣ? ничего нѣтъ! А расшаркнуться, такъ и мы расшаркнемся (расшаркивается). Вотъ какъ-съ, съ почтеніемъ-съ. Неужто ужь я уродъ — ась?.. Господи! (встаетъ на диванъ и смотрится въ зеркало). Ничего-съ, такъ-съ… А что-жь и борода? Въ большую моду нонѣча входитъ… на иностранный манеръ.
Григорій Кузьмичъ (въ бородѣ и длинномъ сюртукѣ, входитъ, съ газетами въ рукахъ).-- Ты что пялишься, ровно дѣвка? Ишь, куда взгромоздился!
Расторгуевъ. — Я-съ, ничего-съ… (поправляется) манишка маленечко повыбилась, такъ, того-съ… поправилъ.
Григорій Кузьмичъ. — Мода одолѣла. Вотъ ты бы лучше въ газету-то почиталъ. Вона печатаютъ: Булановъ, шельма, больницу открылъ; видно креста захотѣлось. Лучше бъ онъ, разбойникъ, энтому нѣмцу-фабриканту, котораго до рублика ограбилъ, на бѣдность что ни на есть далъ.
Расторгуевъ. — Такъ-съ.
Григорій Кузьмичъ (читаетъ и говоритъ про-себя).-- Ну и обѣдъ былъ… стерляди и шампанское… Ишь, какъ расписали! Лучше бы дровянниковъ-то у себя на дворѣ не обсчитывалъ; вѣдь съ извощикомъ, дьяволъ, не разочтется порядкомъ, а теперь, на-тко отецъ и благотворитель, сирымъ пріютъ, больнымъ исцѣленіе… Черти!.. (кидаетъ газету). А вѣдь крестъ дадутъ — да, какъ и не дать: вѣдь на лбу-то у него и не написано, что мерзавецъ. Ну, вишь, выставили какъ: дескать, вотъ благотворитель, благодѣтель — ну и дадутъ… Вотъ тутъ и живи по правдѣ… (ходя, про-себя) Эхъ, кабы вывезло одно дѣло!.. пропащее дѣло, да кабы вывезло, ужь куда бы не шло, и я самъ бы пожертвовалъ тамъ на больницу, аль на училище: дали бы и мнѣ Станиславчика. (Вслухъ) Паша!
Расторгуевъ. — Что прикажите-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Что Корытинъ-то, какъ теперь, осѣлъ, не кутитъ?
Расторгуевъ. — Какое не кутитъ-съ! Въ Марьиной намеднись такое колѣно съ Лукитинымъ откололи, что люли! Кромя того, что знакомыхъ и встрѣчныхъ шампанскимъ накачивалъ, цыганкамъ по сотенной за пѣсню кидалъ-съ, да послѣ при всей Дублинѣ въ-присядь пошелъ, на-силу увели; спасибо, частный помогъ, а то бы не совладать-съ… шумѣлъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, а кредитъ, какъ его кредитъ?
Расторгуевъ. — Да что? плохъ-съ: на биржѣ-то векселя его по пятидесяти за рубль продаютъ.
Григорій Кузьминъ.: — Ну, что-жь онъ?
Расторгуевъ. — Ничего-съ. Я, говоритъ, хоша и разорюсь, да за-то народъ просвѣщаю.
Григорій Кузьмичъ. — Шампанскимъ-то, да цыганками… та-а-а-къ… просвѣтители! Что-жь онъ не скупаетъ свои векселя, коли по пятьдесятъ за рубль продаются? вѣдь, денегъ-то у него туго!
Расторгуевъ. — Было туго, а теперь пусто-съ. Онъ мотаетъ, а дураки думаютъ, что и впрямь у него золотое дно; только для блезиру пыжится. Скоро въ трубу вылетитъ. Сунулся было въ коммерческій — отказали.
Григорій Кузьмичъ. — Ишь, вѣдь, какъ разсказываетъ, радуется человѣческому горю. Нѣтъ, чтобъ пріятеля остановить, аль тамъ уговорить… Вѣтрогоны! Да кто жь его въ эту гибель ввелъ? кто кредитъ-то его подорвалъ — не знаешь?
Расторгуевъ. — Нѣту, не знаю-съ… мы неизвѣстны.
Григорій Кузьмичъ. — То-то не знаешь! Вотъ и ты женишься, тоже будетъ. Батька-то непочатую кису оставилъ, а сынокъ обженился, взялъ безприданницу — театръ не театръ, собранье не собранье, шали да шляпки, пару лошадей, коляску да рысака… Диво, какъ на призы не выѣхалъ! Глядь, анъ и замотался. Кредитъ-то былъ — языкомъ слизнулъ! Вотъ тебѣ и ученье и благородство… Просвѣтители!
Расторгуевъ (съ ироніей).-- Такъ-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Нечего такать-то. Вотъ ты жениться вздумалъ, а нѣтъ, чтобы будущаго-то тестя спросить: какъ, дескать, ваша коммерція, али тамъ насчетъ торговли. Съ бабами точишь языки-то попусту. Вонъ тестю-то до зарѣзу нужно двадцать-пять тысячъ; безъ векселька, чай, ты, не дашь.
Расторгуевъ. — Григорій Кузьмичъ… вамъ извѣстно, что я не въ своей волѣ… какъ крёстный-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Крёстный-то, чай, мнѣ братъ.
Расторгуевъ. — Это вѣрно-съ; онъ у меня капиталомъ орудуетъ.
Григорій Кузьмичъ (шутя).-- Эхъ, Паша! орудуетъ… Какъ вотъ ты моей Катей-то будешь орудовать — а? Калинины засылали сватовъ; молодой-то не надышется на Катю; ничего въ приданое не хочетъ, только бъ мое согласіе; еще въ заемъ пятьдесятъ тысячъ даетъ подъ расписку. Дѣло хорошее. Я сказалъ: пусть пожалуютъ въ домъ, посмотрятъ.
Расторгуевъ (въ изумленіи).-- Какъ такъ-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Такъ, просто, пусть посмотрятъ; согласіе дадимъ.
Расторгуевъ. — Какъ же такъ-съ? А слово-то ваше-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Слово, братъ, словомъ, а сухая ложка ротъ деретъ. Ты, вотъ, говоришь: люблю вашу Катю…
Расторгуевъ. — Истинно-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Такъ помоги тестю… Что? видно, на попятный, какъ крестный, да крещеный — что-о?
Расторгуевъ (рѣшительно).-- Сколько вамъ надо-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Что фуфыришься-то?.. ровно и Богъ вѣсть какое одолженіе дѣлаетъ. Мнѣ и въ банкѣ по первому слову дадутъ. (Притворно сердясь). Ничего мнѣ отъ васъ съ крёстнымъ не надо — да! (Хочетъ идти).
Расторгуевъ. — Григорій Кузьмичъ, помилуйте-съ, что-съ такое-съ… я тотчасъ… мы съ полнымъ довѣріемъ… я принесу-съ.
Григорій Кузьмичъ (какъ бы не-хотя).-- Да что ты величаешься-то? «Я принесу: мы съ полнымъ довѣріемъ…» да кто ко мнѣ не съ довѣріемъ — ась? Эка невидаль 26,000, а еще въ зятья лѣзетъ!
Расторгуевъ. — Да не извольте объ этомъ сумнѣваться, ей-богу, я отъ сердца-съ… я сейчасъ принесу-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Да неси, неси, Богъ ужъ съ тобой.
Расторгуевъ. — Тотчасъ-съ (беретъ шляпу).
Григорій Кузьмичъ (вслѣдъ ему).-- Вексель, аль расписку? Вексель, чай! Ха-ха-ха!
Расторгуевъ. — Да полно вамъ! не стоитъ того говорить-съ. (Уходитъ).
Григорій Кузьмичъ. — Эхъ дѣла, дѣла рукъ человѣческихъ! Ну, какъ не вывезетъ — пиши пропало. А вывезетъ?.. (считаетъ) Вексель Корытина у меня на двѣсти тысячъ; за рубль товаромъ возьму два, а то и съ полтиной. Четыреста тысячъ… сто тысячъ уплатимъ заемныхъ… триста тысячъ чистогану въ карманъ… Вѣдь это, говорить по-старому, мильйонъ… Господи, сподоби!
Пантелей. — Фартальный, сударь, тамот-ко тебя за никакой нуждой требуетъ…
Григорій Кузьмичъ. — Что тамъ еще? Пошли сюда. (Пантелей уходитъ).
Задыркинъ (входитъ и раскланивается).
Григорій Кузьмичъ (не приподнимаясь съ кресла).-- А, Ѳедоръ Ипатычъ! Садись-ко. Что за дѣла?
Задыркинъ (вынимаетъ бумагу изъ-за борта мундира). Да вотъ къ вамъ-съ по дѣлу Корытина-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, что? посадили ли его, мошенника?
Задыркинъ. — Нѣтъ еще-съ; а съ жены взяли объясненіе: пишетъ, что къ Митрофанію уѣхалъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ишь, богомолье напало! (Вскакиваетъ) Объясненія, объясненія! Знаю я эти объясненія. Мнѣ подайте его самого. На что у насъ управа-то? Я, вѣдь, взнесъ кормовыя. Что жъ я, на смѣхъ, что ли, вамъ достался? я, вѣдь, по первой гильдіи, не прощалыга какой — да-а! Все это потворство одно. Онъ, вонъ, люди говорятъ, въ Маріиной Рощѣ колѣнца выкидываетъ, а вы тутъ объясняете: «къ Митрофанію». Какъ деньги платить, такъ и въ странствія… Нѣтъ, братъ, меня, вѣдь, не проведете — дудки!
Задыркинъ. — Да что жь намъ дѣлать-то?
Григорій Кузьмичъ. — Что дѣлать? что дѣлать? Взяли да и посадили его въ тюрьму.
Задыркинъ. — Да, вѣдь, Корытинъ-то не у насъ въ части.
Григорій Кузьмичъ. — Это одни только крючки да отговорки. Дали, чай, красненькую — а тамъ гуляй по матушкѣ-Москвѣ, а пишете: «къ Митрофанію уѣхалъ».
Задыркинъ. — Григорій Кузьмичъ, хотя я у васъ въ домѣ, но я не позволю-съ… Говорите тамъ, что хотите, но ежели что насчетъ начальства, такъ извините-съ… (беретъ фуражку).
Григорій Кузьмичъ (прерывая).-- Ладно, хорошо, знаемъ мы эти пѣсни-то! Начальство начальствомъ — оно въ сторонѣ; нечего тутъ его припутывать, не о немъ и рѣчь. Ты мнѣ канитель энту не тяни; я ужь пуганая ворона-то, самъ все знаю. Законы-то святы, да вы-то вотъ, о-о-о!
Задыркинъ (полируясь).-- Что мы?
Григорій Кузьмичъ. — То-то, что мы!
Задыркинъ. — Я не понимаю-съ; объяснитесь.
Григорій Кузьмичъ. — Нечего тутъ понимать, да и объясняться-то нечего — да! А я тебѣ скажу на-бѣло: мнѣ надо Корытина не ныньче, такъ завтра посадить въ яму. Онъ, вѣдь, тамъ не помретъ. Я и кормовыя деньги внесъ, да и не въ томъ сила; мнѣ надо его взять въ руки, а тамъ мы его и выпустимъ — ступай онъ-себѣ куда хочетъ. Ты понялъ ли?
Задыркинъ. — Понимаю. Ну, да вамъ-то что жъ тутъ?
Григорій Кузьмичъ. — Э! вотъ и видно, что ничего не понимаешь. Надо мнѣ его взять въ руки. Дѣло-то у него хорошее, да онъ-то запутался, замотался — ну я и возьму товаромъ-то за рубль два.
Задыркинъ. — Такъ зачѣмъ же въ тюрьму-то сажать? вы и такъ съ него возьмите. У него жена, дѣти…
Григорій Кузьмичъ. — Тутъ-то и надо сажать, гдѣ жена-то да дѣти. Одинъ-то всякій охотой полѣзетъ въ яму, было бы только изъ-за чего. Ну, а какъ жена-то да ребятишки, оно и зудитъ и понудительно. Этотъ, братъ, народъ, какъ Корытинъ, ученый и образованный; поговори съ нимъ, такъ онъ тебѣ съ три короба такихъ сказокъ наскажетъ, что уши развѣсишь; а простой, какъ-есть, сиволапый мужикъ его надуетъ.
Задыркинъ. — Такъ коли онъ ученый и благородный, такъ вы бы отстрочили, помогли бы ему.
Григорій Кузьмичъ. — Отстрочили? Такъ на что же у насъ и коммерція-то? Свернись-ка я: ты думаешь, найдется какой дуракъ помочь мнѣ? Жди! А тутъ всякая мелюзга суется тоже съ товарами, да тамъ новости, прификсы разные затѣваютъ. Старики-то безъ новостей деньги наживали, да и самъ я, недалеко сказать, лоханки носилъ, самовары чистилъ, ну а теперь по первой… А эти выскочки великатны больно. Знаю я ихъ: горды, а посади-ка любаго въ тюрьму — куда и гордость дѣнется — подлюшка-подлюшкой будетъ. Честь, вишь, анбиція у него страдаетъ. Не велика, братъ, честь, коли нечего ѣсть; эту пословицу-то видно поумнѣе насъ съ тобой старики сложили.
Задыркинъ. — Это такъ. А и въ священномъ писаніи показано: другъ друга тяготы носити.
Григорій Кузьмичъ. — Ты ужь, сдѣлай милость, священному-то писанію меня не учи: я самъ каждое воскресенье въ церкви бываю и божію службу слушаю; ты вотъ лучше о дѣлѣ-то говори.
Задыриннъ. — Да что жь о дѣлѣ? Изъ той части, изволите видѣть, при отношеніи, прислали объясненіе. Корытиной, что мужъ ея уѣхалъ на богомолье. Вотъ я и пришелъ къ вамъ о томъ объявить. А тамъ какъ вы себѣ хотите!
Григорій Кузьмичъ. — Какъ хотите! Да ты слышалъ, какъ я хочу?
Задыриннъ. — Это дѣло ваше: просите кого выше.
Григорій Кузьмичъ (ласково).-- Кого-нибудь выше? Эхъ, штука ты, Ѳедоръ Ипатычъ… Ну да съ тобой церемониться-то, я вижу, нечего. Стѣны-то у меня безъ ушей. Возьми ты съ меня сотенную да обдѣлай все дѣло, а въ даль-то нечего забираться. (Вынимаетъ бумажникъ).
Задыркинъ. — Григорій Кузьмичъ… какъ это возможно-съ, что вы?
Григорій Кузьмичъ. — Ужь нечего штокать-то! Мы, вѣдь, здѣсь съ тобой, чай, не въ присутствіи; церемониться-то нечего.
Задыркинъ. — Помилуйте, само собой семейство-съ… да вѣдь… обидно…
Григорій Кузьмичъ (прерывая).-- Мало? Ну четвертную еще накину — и не говори! (вынимаетъ ассигнаціи. Задыркинъ протягиваетъ руку) Ты руку-то погоди протягивать… Нѣтъ, вѣдь, я ужь ученъ; въ нынѣшнее время вездѣ нужна осторожность. Вотъ видишь (сгибаетъ ассигнаціи на уголъ, а потомъ рветъ): тебѣ половина и мнѣ половина, нумера пополамъ: я въ надеждѣ — и ты покоенъ. Кончишь дѣло — твои, надуешь — божіи (показываетъ половинки ассигнацій и кладетъ одну къ себѣ въ бумажникъ, другую половинку подаетъ Задыркину).
Задыркинъ. — Чудаки вы, ей Богу-съ! Ха-ха-ха! Будьте благонадежны, изъ рукъ не вывернется (прячетъ въ карманъ половинку ассигнаціи).
Григорій Кузьмичъ. — Ну, вотъ и наши! Здорово! Такъ-такъ, Ѳедоръ Ипатычъ, смастеришь?
Задыркинъ. — Будьте благонадежны.
Григорій Кузьмичъ. — А какъ скоро, то-есть?
Задыркинъ. — Будетъ скоро-съ. Ха-ха-ха! Прощенья просимъ (Раскланивается и уходить).
Ѳома Кузьмичъ (кланяется въ-поясъ уходящему квартальному).-- Эта проныра зачѣмъ у тебя?
Григорій Кузьмичъ. — Тамъ… на счетъ мостовой пристаютъ.
Ѳома Кузьмичъ (значительно).-- А-а?
Григорій Кузьмичъ. — Что а-а? Вотъ ты-то зачѣмъ этого лапчатаго притащилъ? (указываетъ на Живодерина), какое еще дѣло?
Ѳома Кузьмичъ. — Насчетъ денегъ-то, ты просилъ у Паши (указываетъ на Живодерина) такъ того…
Григорій Кузьмичъ. — Вексель, небось… ады!
Расторгуевъ. — Это крестный-съ… а я, помилуйте, на одномъ словѣ, и росписки не надо.
Ѳома Кузьмичъ. — Молодо-глупо. Онъ, вѣдь, чай, братъ мнѣ и я ему вѣрю… а грѣхъ какой, не приведи Господи, побывшится, али тамъ что, ну и въ трубѣ твои денежки… Братъ — братъ, а съ векселемъ-то спокойнѣе.
Живодеринъ. — Не нами заведено, не нами и кончится… Истинно изволите говорить, батюшка, Ѳома Кузьмичъ.
Григорій Кузьмичъ. — Да мнѣ что, впервые что-ли вексель-то давать! — а?.. да вѣдь вѣры-то въ васъ нѣтъ… анаѳемы! Ишь, ишь, подхалима-то ёжится! (указываетъ на Живодерина). Живодеринъ, Живодеринъ и есть… Да давайте, давайте, подпишу, что съ вами дѣлать (садится къ столу и считаетъ деньги; къ нему подходятъ Ѳома Кузьмичъ и Живодеринъ. Паша старается оглядѣть себя въ зеркалѣ, встаетъ на цыпочки, обдергиваетъ сюртукъ и расправляетъ бороду).
Григорій Кузьмичъ. — Такъ… всѣ. Ну, теперь спокойны? вотъ вы и съ векселемъ. (Подписываетъ вексель).
Живодеринъ. — Ну, какъ же насчетъ расчету-то-съ…
Григорій Кузьмичъ. — Это на кредиторахъ (указываетъ пальцемъ) вонъ съ энтаго франта — ишь, какъ его ломаетъ!
Ѳома Кузьмичъ. — Не грѣхъ бы и тебѣ заплатить… Вѣдь…
Григорій Кузьмичъ. — Да что ты суешься не въ свое-то дѣло? у тебя, что-ли, я деньги-то взялъ? что ты мутишь здѣсь! Паша, я знаю, не откажется заплатить.
Паша. — Съ моимъ удовольствіемъ-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Подьте-ко къ бабамъ: онѣ тамъ безъ васъ плачутъ, а я съ Живодеринымъ потолкую насчетъ биржевыъ дѣловъ. Подьте.
Ѳома Кузьмичъ. — Золото, я вижу, ты! Пойдемъ, Паша (уходитъ).
Григорій Кузьмичъ. — Ну-ка, старина, садись.
Живодеринъ. — (Садится въ отдаленіи на концѣ стула).
Григорій Кузьмичъ. — Садись сюда ближе.
Живодеринъ. — Намъ и здѣсь хорошо (подвигаетъ немного стулъ и снова садится).
Григорій Кузьмичъ (указывая рукой).-- Да садись вотъ сюда!
Живодеринъ (ставитъ стулъ и садится, обдергивая платье).-- Покорно благодаримъ-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, что скажешь хорошенькаго?
Живодеринъ. — Да что, батюшка, сказать? хорошаго-то мало (оглядывается и говоритъ таинственно). Слова два бы хотѣлъ вамъ, батюшка, доложить… да того… (указываетъ на двери).
Григорій Кузьмичъ. — ничего, говори смѣло.
Живодеринъ (отворачивается и вынимаетъ таинственно изъ кармана панталонъ бумаги).-- Вчера, батюшка, какой-то харьковскій купецъ передалъ мнѣ вашихъ вексельковъ; просилъ достать денегъ: очень онъ нуждается. Вотъ и фамилія его у меня записана… мудреная (надѣваетъ очки и читаетъ по складамъ): Под-би-ру-шко-Крохипъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, такъ чтожъ? (Смутившись). Знаю, знаю.
Живодеринъ. — Какъ же что, сударь? Вамъ бы выгодно ихъ учесть. Онъ велѣлъ мнѣ идти даже до двадцати процентовъ.
Григорій Кузьмичъ. — Какъ!? Восемь гривенъ за рубль. На много ли же?
Живодеринъ. — Тысячъ, говорилъ, чу, на тридцать.
Григорій Кузьмичъ. — Серебромъ — а?
Живодеринъ. — Ужь извѣстное дѣло, батюшка. Ктожъ ныньче на ассигнацію считаетъ? Это куда бы вамъ хорошо!
Григоріи Кузьмичъ (окончательно растерявшись).-- Ты послушай!.. (беретъ Живодерина за руку). Ты ихъ никому еще не показывалъ?
Живодеринъ. — Никому еще; а вотъ ныньче пойду.
Григорій Кузьмичъ. — Пойдешь? Нѣту, нѣтъ, не ходи, обожди сегодня, протяни это дѣло, а завтра утромъ приходи ко мнѣ.
Живодеринъ. — Да мнѣ ныньче отвѣтъ надо дать.
Григорій Кузьмичъ. — Скажи, что, молъ, беретъ, что, непремѣнно, молъ, беретъ; на этихъ дняхъ… протяни.
Живодеринъ. — Да мнѣ велѣно, то ли, сё ли, сказать наотрѣзъ.
Григорій Кузьмичъ. — Они, векселя-то, съ бланкомъ?
Живодеринъ. — Нѣтъ, передаточная, безъ оборота.
Григорій Кузьмичъ. — Ктожъ передалъ?
Живодеринъ. — А не припомню. Да мнѣ проговаривали, что и еще есть.
Григорій Кузьмичъ. — Кто бы это?.. И еще есть?.. тридцать тысячъ! (Спохватившись). Слушай, уговоръ лучше денегъ (смотритъ оживленно).
Живодеринъ. — Извольте, батюшка, приказать — все исполнимъ.
Григорій Кузьмичъ. — Мнѣ бы хотѣлось кой-что поразспросить тебя, только смотри, не лги.
Живодеринъ. — Да чтожъ я, нехристь какая разѣ?
Григорій Кузьмичъ. — Былъ ты вчера у Корытина?
Живодеринъ. — Былъ-съ, батюшка, былъ.
Григорій Кузьмичъ. — Чтожъ у тебя съ нимъ за дѣла?
Живодеринъ. — Мало ли дѣловъ-съ! Товаръ сводилъ.
Григорій Кузьмичъ. — Товаръ? Миткали, что ль?
Живодеринъ. — Нѣтъ, сударь; хлопокъ.
Григорій Кузьмичъ. — Хлопокъ — и много?
Живодеринъ. — Тысячъ пять пудовъ. Грекъ изъ Одессы привезъ.
Григорій Кузьмичъ. — Что жь, поладили?
Живодеринъ. — Нѣту-съ. Они, батюшка, запаслись, такъ и не торопятся, хотятъ сходнѣе купить.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, а какъ дѣло-то у него, хорошо идетъ?
Живодеринъ. — Преотличнѣйше-съ, просто, товаровъ не наготовятся; а работаютъ и до пропасти; четырнадцать тысячъ станковъ… Четырнадцать тысячъ станковъ — легко вымолвить!
Григорій Кузьмичъ. — Ну, не все же дома, чай, больше по деревнямъ.
Живодеринъ. — Есть, батюшка, есть; какъ же! есть и по деревнямъ.
Григорій Кузьмичъ. — Да, тутъ надобно денегъ довольно. Я думаю, чай, онъ пропасть долженъ.
Живодеринъ. — Кто-съ? Корытинъ-то? Что вы, Григорій Кузьмичъ! они въ капиталѣ-съ, въ капиталѣ.
Григорій Кузьмичъ. — Да, чай, все-таки долженъ поболѣ трехсотъ тысячъ?
Живодеринъ. — Оно, нечего сказать, у Корытина оборотъ большой-съ; только онъ векселя даетъ скупо: все съ вычетомъ-съ. Я такъ думаю, онъ и полутораста не долженъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ты думаешь?
Живодеринъ. — Хоть вотъ побожиться, ей-богу-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Зачѣмъ же ты врёшь?
Живодеринъ. — Вотъ наплюйте въ глаза, коль не правда.
Григорій Кузьмичъ. — А въ ходу его векселя?
Живодеринъ. — Въ ходу, сударь; какъ же! въ ходу-съ!
Григорій Кузьмичъ. — А какъ, этакъ, берутъ къ учету процентовъ за восемь — а?
Живодеринъ. — Бываетъ и за восемь.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, братъ, кредитъ, выходитъ, здоровый; пожалуй, и за шесть начнутъ учитывать (подходитъ къ сундуку и вынимаетъ оттуда пачку векселей).
Живодеринъ. — Этого не слыхали-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Распротобестія, посмотрю я, ты (развертываетъ пачку).
Живодеринъ. — что такое-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Жуликъ ты, какъ есть жуликъ. Будемъ говорить набѣло. Видишь ты (покалываетъ векселя), вотъ корытинскихъ вексельковъ у меня на двѣсти тысячъ — видишь?
Живодеринъ. — Такъ-съ… да-а.
Григорій Кузьмичъ. — Ты что мычишь-то? Не мычи; боишься, что пропадутъ твои куртажные? Вотъ въ задатокъ (подаетъ пачку ассигнаціи); говори на прямика: много ли долженъ Корытинъ?
Живодеринъ. — Тысячъ до трехсотъ будетъ.
Григорій Кузьмичъ. — Векселями до мильйона, да фабрика въ залогѣ, да мелкіе есть еще долги. Не ври, чортъ! (качаетъ его за борты сюртука).
Живодеринъ (теряясь).-- Да какъ же вы-то знаете?
Григорій Кузьмичъ. — Должники полопались, Кяхта не выручила, по ярманкамъ онъ и половины не соберетъ.
Живодеринъ. — Все знаетъ, какъ есть такъ!
Григорій Кузьмичъ. — Ты не мычи! Онъ проситъ у меня отстрочки. Я ему ни въ жизнь не отстрочу. Товаровъ у него тысячъ на шестьсотъ, у меня векселей на двѣсти — понимаешь?
Живодеринъ. — Батюшко, Григорій Кузьмичъ, согрѣшилъ, согрѣшилъ. Мы люди маленькіе; кто бы думалъ-то, что вотъ вы…
Григорій Кузьмичъ. — Что я не дуракъ… не дуракъ, небось. Сходи ты къ Корытину сейчасъ же, скажи, что коли хочетъ на миръ, пусть товаромъ разочтется. У меня не припрячешь. Варварку-то съ зарядьемъ я съизмаленька знаю. Онъ пусть туда не возитъ. (Живодеринъ пожимаетъ плечами).-- Ты не ёжься, плечами-то не жми, а ступай къ нему: уладишь за рубль два, аль съ четвертакомъ — ладно. Не пойдетъ, заупрямится — къ частному Задыркину забѣги: онъ, знаешь, пугнетъ ямой. Да смотри, чтобъ языкъ держать за зубами.
Живодеринъ. — И, что вы, сударь! да намъ развѣ въ первой?
Григорій Кузьмичъ. — Ну, ну ладно, ступай! А векселя-то мои попридержи — понимаешь?
Живодеринъ. — Будьте спокойны. Прощайте, батюшко. Всякаго благополучія и въ сей и въ будущей (уходитъ).
Григорій Кузьмичъ (подходя къ дверямъ).-- Ѳома, а Ѳома! подъ сюда, будетъ тебѣ съ бабами-то балясы точить; надо объ дѣлѣ потолковать.
Ѳома Кузьмичъ (входя).-- Ну, что еще?
Григорій Кузьмичъ. — А вотъ что. Садись-ко. Какъ, напримѣръ, теперича о Пашѣ разсуждаешь? Какъ онъ… будетъ, то-есть, насчетъ капиталу. Ну, а поведенія?
Ѳома Кузьмичъ. — А съ чего ты эту матерію подымаешь — а? (Смотритъ лукаво).
Григорій Кузьмичъ. — Да такъ.
Ѳома Кузьмичъ (перебивая).-- Говори напрямики: Катю хочешь замужъ выдать — а?
Григорій Кузьмичъ. — А хоть бы и такъ.
Ѳома Кузьмичъ. — Пятьдесятъ ты лѣтъ живешь, а впервые я отъ тебя резонное слово слышу. Нече и толковать: малой такой, что днемъ съ огнемъ поискать.
Григорій Кузьмичъ. — А одначе же, капиталъ-то какъ его?
Ѳома Кузьмичъ. — Капиталъ солидный: полтораста тысячъ чистогану. Да не съ деньгами жить — съ человѣкомъ. А ты разсуди, какъ крестникъ-то твою Катю любитъ: вѣдь не надышется.
Григорій Кузьмичъ. — Такъ-то, такъ. Да вотъ, къ примѣру, кабы онъ по дѣламъ-то съ нами въ компанію вступилъ.
Ѳома Кузьминъ. — Что пустое-то говорить! Ему волю дать надо, а ты толкуешь въ компанію. А что помочь, такъ, извѣстно, поможетъ: онъ и чужому радъ рубашку отдать. Его вотъ къ Макарью пошлю — пусть-ко онъ самъ теперя тамъ торгуетъ; а ты ему скажи, что вотъ-де, такъ-и-такъ, покончили: ему поваднѣе будетъ тамо-тко работать; ну, да и дѣвка-то повеселѣетъ.
Григорій Кузьмичъ (ходитъ въ раздумьи изъ угла въ уголъ).-- Эхъ, была не была! (Кричитъ въ двери). Матушка, Наша, Катя! подьте сюда всѣ. Да ну, идите же скорѣй!
Анна Власьевна. — Что орёшь недаровымъ матомъ? что приключилось — а?
Григорій Кузьмичъ. — А вотъ что. Паша, подойди ко мнѣ. (Подходитъ). Матушка, видишь ли ты Пашу?
Анна Власьевна. — Какъ не видѣть, вижу.
Григорій Кузьмичъ. — Ладно, хорошо. Теперя Катя подь сюда. (Подходитъ). И ее ты видишь?
Анна Власьевна. — Да что ты, на-смѣхъ, что ли, пущаешь? (Стучитъ костылемъ) Ты, смотри!
Григорій Кузьмичъ. — Не серчай, матушка, не серчай; манеръ мой такой неукладистый. Порѣшили мы съ братомъ дѣло, какъ твое положенье будетъ. Два сапога — пара. Катя у насъ (треплетъ по щекѣ) такъ вотъ брызнуть хочетъ — вишенка; ну и Паша тоже кавалеръ не въ безобразіи и обстоятельства свои имѣетъ какъ насчетъ капитала, такъ и въ прочемъ во всемъ. Баранъ и ярочка… хе-хе-хе! выходитъ, парочка — такъ, что ли — а? Паша, не надышитесь? Какъ же, матушка, ваше рѣшенье?
Анна Власьевна (съ неудовольствомъ). Пусь козлиную-то свою бороду косаремъ повыскребетъ; намъ сиволапыхъ не надо.
Ѳома Кузьмичъ. — Не нами, матушка, борода учреждена, не нами и кончится.
Анна Власьевна. — Ужь не ты ль меня учить хочешь — а? (Стучитъ костылемъ). Смотри, времена-то какія: сыновья матерей умнѣй стали! Сказано: не хочу бородатаго — вотъ вамъ и конецъ! (Стучитъ костылемъ). Смотри! (Уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ. — Эхъ, стара стала! Вотъ что, братъ: не томи ты ихъ, положи свое слово; вѣдь, ты ей отецъ — въ ней и властенъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, Паша, поѣзжай ты къ Макарью, тамъ тебѣ братъ скажетъ, какъ дѣла вести. Годикъ промаячишь, къ дѣлу приглядишься, насъ стариковъ не забудешь. Старуху уговоришь — ну, и бери ее цѣликомъ (толкаетъ слегка Катю къ нему).
Паша (бросается отъ человѣка къ человѣку).-- Катерина Григорьевна! (Цалуетъ руки). Григорій Кузьмичъ! (Кланяется въ ноги и цалуется). Крестный батюшка!
Григорій Кузьмичъ. — Экъ его, экъ его — а? Ха-ха-ха! А вексель-то взялъ? Ха-ха-ха! Да поцалуй невѣсту-то, поцалуй!
Паша. — Что вексель! не съ векселемъ жить (вынимаетъ его изъ кармана).
Ѳома Кузьмичъ. — Не трожь, деньги счетъ любятъ; ошалѣлъ — не трожь, говорю (отстраняя).
Паша. — Батюшко, крестный! что жь такое; одинова вѣдь этакую радость найдешь? чужіе мы, что ль? (рветъ вексель) Свои!
Григорій Кузьмичъ. — Подь ко мнѣ, поцалуй! (цалуется) Хорошій ты человѣкъ, спасибо за вѣру. (Къ сторону). Гора съ плечъ. Молодо — глупо. Что жъ ты, Катюша, притихла, аль не рада? Плутовка! Поцалуйтесь, ну-ка, ну! (Катерина Григорьевна конфузится).
Паша. — Неоцѣненность! (Бѣжитъ къ дверямъ).
Григорій Кузьмичъ. — Куда, куда бѣжишь?
Паша. — Наше дѣло-съ, сурпризикъ сготовить. (Катеринѣ Григорьевнѣ). Драгоцѣнность (уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ (качаетъ головой).-- Неладно.
Григорій Кузьмичъ. — Что неладно-то, что?
Задыркинъ. — Честь имѣю доложить вашему высокостепенству, что, получивъ сего числа утромъ въ одиннадцать часовъ приказаніе о задержаніи и вверженіи въ яму онаго должника, купца Ивана Петрова Корытина, проживающаго въ первой Гнилой Части, въ третьемъ кварталѣ, въ собственномъ домѣ, подъ номеромъ три-тысячи-двѣсти-восемьдесятъ-пятымъ, мною учинено; и оный Корытинъ проситъ личной у вашего высокостепенства аудіенціи — а? Что, каково? Ха-ха-ха!
Григорій Кузьмичъ. — Да, ну, ну! говори толкомъ-то, шутъ гороховый, какъ и что?… Катя, что стоишь, давай водочки Ѳедору Игнатычу скорѣй!… Не-ужь-то такъ — а?
Задыркинъ (становясь фертомъ).-- Задолжалъ — и ввергоша… Ха-ха-ха! Иззябъ весь.
Григорій Кузьмичъ (кричитъ).-- Водку скорѣй! — Шутъ гороховый, да ну говори толкомъ-то (вноситъ грязный мальчишка водку и нѣсколько кусочковъ колбасы).
Задыркинъ. — Водочка, водочка, эхъ, водочка! Ѣхала деревня поперегъ мужика, вынулъ мужикъ возъ изъ кнута, лаялка какъ засобачитъ. Давай скорѣй половинки-то… Значитъ залаялъ, заскребъ, завизжалъ (пьетъ).
Григорій Кузьмичъ (машетъ рукой).-- Ну, теперь толку не добьешься… вступило!
Живодеринъ (съ сіяющимъ лицомъ показывается въ дверяхъ).
Григорій Кузьмичъ. — Ну, что, что? говори, говори же!
Живодеринъ. — Слышали-чай — а? Ужь оповѣстили (указываетъ на Задыркина). Пьетъ!…
Григорій Кузьмичъ (трясетъ за борты Живодерипа).-- Да говори же! въ ямѣ онъ — а? въ ямѣ?
Живодеринъ. — Тамъ-съ, истинно тамъ.
Григорій Кузьмичъ. — Былъ у него?
Живодеринъ. — Былъ-съ, батюшко, былъ-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Почемъ согласенъ? говори же, говори! по два — а? по два?
Живодеринъ. — За рубль-съ… два съ полтиною-съ.
Григорій Кузьмичъ (кричитъ).-- Матушка, Катя! скорѣй, подьте скорѣй!
Анна Власьевна. — Что еще? что?…
Григорій Кузьмичъ (указываетъ на себя).-- Цалуйте меня, цалуйте! Стоите — а? стоите? (Бросается къ матери и цалуетъ ее).
Анна Власьевна (отстраняетъ его).-- О! чтобъ тебя! что вы, помѣшались…
Паша (подходитъ).-- Супризъ на чернобурыхъ-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Прочь! не въ свою компанію суешься. Поймите вы меня, поймите, вѣдь у меня почитай милліонъ.
Анна Власьевна (обнимаетъ Григорія Кузьмича).-- Солнышко!… (Занавѣсъ падаетъ).
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьГригорій Кузьмичъ Лазуринъ.
Ѳома Кузьмичъ Лазуринъ.
Анна Власьевна.
Катерина Григорьевна.
Князь Грузиновъ. Молодой человѣкъ, лѣтъ 28, промотавшійся за границей. Воспитывался въ университетѣ. Женихъ Катерины Григорьевны.
Офиціантъ, тольно-что нанятый Григорьемъ Кузьмичемъ.
Грязный мальчишка, въ родѣ тѣхъ, какихъ держатъ въ Ножовой для зазыванья покупателей.
Катерина Григорьевна (одна).-- Итакъ, рѣшено: я иду замужъ за Грузинова, за князя. Бѣдный Паша Расторгуевъ! Онъ, я знаю, любитъ меня, гораздо-больше любитъ, нежели этотъ князь, но я не могу выйти за него: онъ добрый, честный, но необразованъ. Ну, если и выйду за него, потомъ-то что? сидѣть на одномъ мѣстѣ, толстѣть, щелкать орѣхи, какъ наши купчихи — фи, какая гадость! (Послѣ молчанія, съ горестью). И зачѣмъ ты, Паша, купецъ, а не князь!? Да что жь такое князь?… вѣдь, онъ такой же человѣкъ, какъ и купецъ… Да это на словахъ, а въ свѣтѣ какая между ними разница! Князь всюду принятъ, вездѣ его обожаютъ; а купецъ сидитъ-себѣ въ лавкѣ. На-дняхъ, напримѣръ, я была съ папашей на балѣ у генеральши Груздевой; насъ и пригласили потому, что папаша разсказывалъ: этотъ генералъ что-то много долженъ ему, а заплатить нечѣмъ. Я измучилась тамъ, не протанцовала ни одного танца. Все это общество посматривало на меня съ насмѣшкой, гордостью. Ну, а чѣмъ я хуже ихъ? Я знаю, что я хороша, знаю, что неглупа, воспитываюсь въ такомъ же пансіонѣ, какъ и онѣ, а онѣ насмѣхались — какъ это обидно! А какіе хорошенькіе ихъ кавалеры!… какъ танцуютъ — чудо! какъ они развязны, довольны собой! Имъ, должно-быть, всегда весело. Справедлива моя классная дама: она всегда мнѣ твердила объ этомъ прекрасномъ высшемъ свѣтѣ. Мнѣ тяжело здѣсь, душно, грязно! Прощай, Паша. Какъ ни люблю я тебя, но не могу рѣшиться на это… (Играетъ шумную пьесу).
Григорій Кузьмичъ. — Важно, Катя, важно! Какъ эта штука-то зовется?
Катерина Григорьевна. — Какая штука, папаша?
Григорій Кузьмичъ. — Ну, вотъ что играешь.
Катерина Григорьевна. — Это отрывокъ изъ оперы «Робертъ Деверё».
Григорій Кузьмичъ. — К-а-акъ?
Катерина Григорьевна. — «Робертъ Девере».
Григорій Кузьмичъ. — Ра…беръ Деве…ре — такъ?
Катерина Григорьевна. — Да.
Григорій Кузьминъ. — Ладно, хорошо! Такъ ты ужо, какъ его сіятельство пріѣдетъ, уважь ему, съиграй эту Раберъ… Прахъ его знаетъ какъ!… Де… ве… ре — такъ ли?
Катерина Григорьевна. — Такъ, такъ. Хорошо, я съиграю.
Григорій Кузьмичъ (отойдя къ камину и охорашиваясь, передъ зеркаломъ).-- Катя, а Катя!
Катерина Григорьевна (не переставая играть).-- Что вамъ угодно?
Григорій Кузьмичъ (повертываясь къ ней).-- Солиденъ я — а? Видъ-то мой значителенъ — а?… да? Есть этакая важность въ лицѣ?
Катерина Григорьевна. — Да, папаша.
Григорій Кузьмичъ. — То-то! Я думаю, не разстегнуть ли мнѣ сюртукъ-то — а? Медали-то оно виднѣе… Али лучше не разстегивать, какъ-будто ордена висятъ — а?
Катерина Григорьевна. — Какъ будетъ угодно вамъ, папаша. (Перестаетъ играть и сбираетъ ноты).
Григорій Кузьмичъ (смотрясь въ зеркало).-- Да, да, лучше не разстегивать. Да ты что же перестала? Валяй-себѣ, валяй, не жалѣй инструмента-то, новый купимъ, прямо съ корабля купимъ. Какъ этотъ мастеръ прозывается, что важныя фортапьяны-то строитъ?
Катерина Григорьевна. — Да какой? Много хорошихъ. Виртъ, Лихтенталь…
Григорій Кузьмичъ. — Нѣту, нѣту! Говорю тебѣ: самый первый, ну, что съ моря привозятъ, англичанинъ что ли онъ?
Катерина Григорьевна. — А!… Эрардъ.
Григорій Кузьмичъ. — Во, во, вотъ, онъ самый! А ты знай играй, не жалѣй: денегъ-то не занимать стать, слава Богу-Господу, не початой уголъ! Ей-богу съ корабля купимъ.
Катерина Григорьевна. — Я устала, папаша.
Григорій Кузьмичъ. — Ну, не нудь себя, маненечко и вздохни, дай пальчикамъ отойдти, а потомъ и опять за работу.
Катерина Григорьевна. — Я съ вами, папаша, хочу поговорить серьёзно о князѣ.
Григорій Кузьмичъ. — Что, что? Слушать не хочу! Вѣдь ужь дала рѣшенье. Слышать не хочу!
Катерина Григорьевна. — Да я рѣшилась…
Григорій Кузьмичъ. — Не говори лучше, не серди. Дѣло сдѣлано и благословены; ужь нечего тутъ — дадено рѣшенье.
Катерина Григорьевна. — Да я не объ этомъ, папаша.
Григорій Кузьмичъ. — Объ чемъ же? ну, объ чемъ?
Катерина Григорьевна. — А вотъ о чемъ, слушайте. Я дала слово и назадъ его не беру; я выхожу за него замужъ…
Григорій Кузьмичъ. — И умна. Дай въ головку тебя за это поцалую (цалуетъ ее въ голову). Вотъ какъ! Эхъ, Катя, Катя, кажется для тебя… да я право не знаю, что мнѣ дорого, кажется, что на свѣтѣ богатства ни есть — все бы тебѣ подарилъ, да и то бы казалось мало, ей-ей! все отдашь да мало!
Катерина Григорьевна. — Ахъ, душенька, добрый мой папаша! (цалуетъ его) Слушайте, вѣдь, князь небогатъ?
Григорій Кузьмичъ. — Да на что намъ его богатство-то разбирать? Мы тебя такъ наградимъ, что и вамъ-то съ нимъ, да и дѣтямъ-то и внучатамъ-то не прожить. А то говоришь бѣденъ. Пусть его будетъ бѣденъ, да за то ты-то чувствуй, вѣдь, онъ князь, а у насъ велико дѣло князь!
Катерина Григорьевна. — Я понимаю это очень-хорошо, папаша. Но вотъ что: у него такой маленькій домикъ — помните, когда катались, вы указывали; вѣдь, въ сравненіи съ нашимъ…
Григорій Кузьмичъ. — Ну, гдѣ жь сравнять? Хватила что! Гляди — зала-то ровно во дворцѣ егорьевская. Вѣдь милліонъ отдѣлать домъ-то стоитъ. Да, одной позолоты на триста тысячъ усажено.
Катерина Григорьевна. — Въ томъ-то и дѣло, папаша: какъ онъ меня приметъ къ себѣ послѣ свадьбы. У него теперь денегъ нѣтъ.
Григорій Кузьмичъ. — Да зачѣмъ тебѣ ѣхать къ нему въ домъ послѣ свадьбы? Слава Богу, заняли двадцать комнатъ въ этомъ дому, да и вся не долга; есть гдѣ разгуляться; не сибирка какая, слава Богу!
Катерина Григорьевна. — Ахъ, папаша! вы все не то говорите.
Григорій Кузьмичъ. — Какъ не то я говорю? какъ не то?
Катерина Григорьевна. — Да вы не сердитесь. У князей есть обычай — онъ мнѣ говорилъ — что послѣ свадьбы они привозятъ жену въ свой домъ. Ну, вы ему и подарите нашъ домъ, что на Арбатѣ. Его можно поскорѣй отдѣлать: онъ меня туда и приметъ послѣ свадьбы. А то про него станутъ говорить, что и жену онъ не могъ принять. Вѣдь, стыдно будетъ, папаша.
Григорій Кузьмичъ. — Нѣту, Катя, это вздоръ, это онъ такъ, лясы пустыя точитъ. Не резонтъ!
Катерина Григорьевна. — Душенька, папаша, для меня, ну, сдѣлайте, голубчикъ!
Григорій Кузьмичъ. — Нѣту, Катя, говорю тебѣ — не резонтъ, этого нельзя.
Катерина Григорьевна. — Пожалуйста, папаша. (Цалуетъ его).
Григорій Кузьминъ. — Не проси! Сказано: не резонтъ и выходитъ нельзя.
Катерина Григорьевна. — Вотъ, папаша, Богъ съ вами! А еще говорите, что любите меня, а не хотите этого сдѣлать. (Закрываетъ глаза платкомъ и принимаетъ плачущую физіономію).
Анна Власьевна. — Ка-а-тя! на-ко, вотъ, посмо-три, не вижу я, что тутъ написано. Опять пла-а-чешь (кашляетъ). Ты что обижа-а-ешь — а?
Григорій Кузьмичъ. — Не дѣло говоритъ, матушка, все не дѣло.
Анна Власьевна. — Не дѣло… обидчикъ, бранитесь. Не плачь, Ка-а-тя… объ чемъ пла… чешь?
Катерина Григорьевна (цалуетъ ея руки).-- Вотъ, бабенька, я прошу, чтобъ папаша подарилъ князю нашъ домъ на Арбатѣ, а папаша не хотятъ.
Анна Власьевна. — Что жь ты — а? дитятко обижаешь… а-а? Али не…е…кому палкой учить? Отчего не…по…да…ришь домъ?
Григорій Кузьмичъ. — Нельзя, не резонтъ.
Анпа Власьевна. — По…о…дари… я, хочу.
Катерина Григорьевна. — Подарите, душенька, папаша.
Григорій Кузьмичъ. — Слушай, ты, глупая, подарю я ему — вѣдь, мнѣ не жаль — а онъ опосля вдругъ отъ тебя откажется. А я вотъ что сдѣлаю: укрѣплю на тебя, а къ свадьбѣ-то и отдѣлаемъ.
Катерина Григорьевна. — Папаша, выдайте ему, душенька, денегъ. Дадите, а?
Григорій Кузьмичъ. — Извѣстно дѣло, тутъ наше же будетъ, отчего и не дать? Тридцать тысячъ будетъ.
Катерина Григорьевна. — Онъ, пожалуй, еще обидится, когда вы ему будете давать, и не возьметъ отъ васъ. Дайте я ему отдамъ.
Григорій Кузьмичъ. — Взять-то онъ возьметъ, да ужь все одно… изволь, баловница, изволь!
Катерина Григорьевна (цалуетъ его).-- Милый, добрый, папаша!
Анна Власьевна. — То…о…то, а… то-то дитятко обижать (кашляетъ)… а? Бра…нитесь! Подь сюда, поцалуй меня, красавица (цалуются)… Вотъ и княиней у меня будешь. Матушка-то твоя умирала, боялась, что худо тебѣ будетъ, а вотъ и княиней бу (кашляетъ) дешь — а?
Катерина Григорьевна. — Да, бабенька. Папаша! принесите деньги, вѣдь, онъ скоро пріѣдетъ.
Григорій Кузьмичъ. — Ладно, сейчасъ. (Уходитъ).
Анна Власьевна. — Ну-ка, ну…у… умница, прочти, что тутъ написано.
Катерина Григорьевна. — Это какой-то рецептъ, бабенька.
Анна Власьевна. — Какой… умница, рецептъ… Рецепты-ту лекаря пишутъ, а это… мнѣ сватьюшка прислала, ты про…о…чти, красавица.
Катерина Григорьевна (читаетъ). Наставленіе отъ зубной болѣзни. Два золотника краснаго ладану взять, тридцать капель гофмановскихъ капель, двѣ изюмины кувшиннаго изюму положить въ стаканъ; потомъ налить на сіе двѣ рюмки французской водки и, давъ постоять съ полчаса, мочить симъ составомъ вату и класть оную на больной зубъ.
Анна Власьевна. — Все не то, да… вотъ по…о…ди… ты… не помню… запамятовала куда су-нула… записку… какъ вишни… въ уксусѣ… отваривать… плепор-ціи-то не помню… Акулина-то наша… много… больно сахару изводитъ такая ужь… охъ!… Пойду… поищу.
Григорій Кузьмичъ (въ дверяхъ). — Ну, ну взойди сюда, взойди! (Матери). А каковъ, матушка, каковъ? Совсѣмъ придворный! Спасибо Терентьеву, совсѣмъ придворный. А каковъ? (Офиціантъ стоитъ въ дверяхъ).
Анна Власьевна. — Да кто же это будетъ, батюшка… такой… чинъ-то на немъ какой?
Григорій Кузьмичъ. — Это, маменька, фецеянтъ, слуга по-нашему.
Анна Власьевна. — Вотъ, батюшка… и все подавать… станетъ… что прикажешь… служи-и-ть?
Григорій Кузьмичъ. — На то и зовется онъ такъ: фецеянтъ.
Катерина Григорьевна. — Папаша, зачѣмъ вы взяли ливрейнаго лакея? Право, стыдно. Мы точно все перенимаемъ у князя.
Григорій Кузьмичъ. — Ты молчи, молчи! Извѣстно, что хорошее — перенимай, а дурнаго убѣгай!
Катерина Григорьевна. — Я не вижу ничего тутъ хорошаго
Григорій Кузьмичъ (съ сердцемъ).-- Ты молчи!
Анна Власьевна. — Нѣтъ, хорошо… такъ… хорошо. Обернитесь задомъ… почтенный.
Григорій Кузьмичъ. — Фецеянтъ, задомъ обернись!… (офиціантъ обертывается). А каковъ — а?
Анна Власьевна. — Хорошъ. Да вотъ Катю-шенька… какіе ла…кеи-то у тебя будутъ… Поди, ум…ница, поцалуй меня…я (цалуются; ласкаетъ ее), красавица!
Григорій Кузьмичъ. — А какъ, Фецеянтъ, теперь это въ княжескихъ домахъ, спаржу да ртишоки ѣдятъ?
Офиціантъ. — Какъ же-съ, помилуйте, зелень очень въ большомъ ходу-съ, съ удовольствіемъ употребляютъ.
Григорій Кузьмичъ: — А щеколадъ пьютъ?
Офиціантъ. — Какъ же-съ. Вотъ князь Ладновскій еще въ постели всегда изволили чашку шеколаду кушать: это съ канфортомъ…
Григорій Кузьмичъ. — Вотъ ты поди жь, пріучаю себя, пріучаю, а не могу, то-есть это спаржа, ртишоки, щеколадъ еще, Боже оборони! видѣть не могу: такъ вотъ-вотъ и претитъ.
Офиціантъ. — Какъ кому во вкусъ. Можно, конечно, и не кушать!
Григорій Кузьмичъ. — Нѣту, братъ, нѣту… Князь и Богъ знаетъ что обо мнѣ подумаетъ. Пріучусь, ужь что дѣлать, пріучусь.
Катерина Григорьевна. — Папаша, какъ вамъ не стыдпо? Отошлите его въ свое мѣсто.
Григорій Кузьмичъ. — Ты молчи… не серди!
Мальчикъ. — Князь ѣдетъ, Григорій Кузьмичъ, князь ѣдетъ.
Григорій Кузьмичъ. — Фецеянтъ! ступай, встрѣчай! (Офиціантъ уходитъ). Ты… (мальчишкѣ) ишь лапы-то какія — нагрязнилъ, ступай вонъ! (Мальчикъ хочетъ идти въ лакейскую). Не туда! что суешься! (даетъ ему подзатыльникъ) пошелъ — черезъ гостиную на заднее крыльцо. (Мальчикъ уходитъ, оставляя на полу грязные слѣды). Катя, поди же вырядись. Матушка! хошь бы покрайности какой чепецъ надѣли.
Анна Власьевна. — Сейчасъ… ба…тюш…ка… сейчасъ (торопливо уходитъ). Пойдемъ, умница.
Катерина Григорьевна. — Я одѣта прилично… что же вы деньги-то?
Григорій Кузьмичъ. — Забылъ совсѣмъ! Пойдемъ. (Уходятъ. Сцена съ минуту пустая).
Офиціантъ (отворяя обѣ половины дверей).-- Его сіятель….. (изумленно). Вотъ тебѣ и встрѣча!… Пожалуйте, ваше сіятельство: они сейчасъ выйдутъ! (Пропускаетъ князя и уходитъ).
Князь Грузиновъ (входитъ, съ презрительной улыбкой оглядывается кругомъ и принимаетъ граціозную позу). Роскошь и безвкусіе! Желтый мраморъ и зеленыя портьеры; мильйоны въ карманѣ — и отсутствіе образованія, вкуса, отсутствіе всякаго общественнаго такта! Полъ — парке, подумаешь, мозаика — и по немъ грязный слѣдъ чьихъ-то уродливыхъ лапъ изъ лакейской въ гостиную. О, купцы, купцы! о, именитые граждане! хороша подпора государства! А надо сказать правду, при нашихъ княжескихъ гербахъ, при нашихъ титулахъ чувствуется недостатокъ въ этихъ звучныхъ мильйонахъ. Обязанность наша вынуть эти залежавшіеся мильйоны изъ запертыхъ сундуковъ, сдружить ихъ съ образованіемъ и вызвать къ полезной дѣятельности. Для этого можно съ ними породниться. Да, стремленіе къ обогащенію съ этими цѣлями — законно!… Я первый покажу примѣръ, я первый двину торговлю, первый разбужу отъ сна эти капиталы.
Князь Грузиновъ. — А! многоуважаемый Григорій Кузьмичъ! какъ радъ васъ видѣть! Какъ ваше здоровье? (цалуются).
Григорій Кузьмичъ. — Поманенечку, ваше сіятельство, поманенечку! Въ гостиную просимъ покорно.
Князь Грузиновъ. — Не безпокойтесь, здѣсь такъ широко и просторно, что, право, не вышелъ бы отсюда. Я все любуюсь. Сколько у васъ вкусу! Этакъ домъ-то отдѣлали — а? (осматривается). Все это мраморъ, все на широкую руку — чудо!
Григорій Кузьмичъ. — Да-съ, можно разгуляться: мѣста много, пространство обширное.
Князь Грузиновъ. — Что разгуляться! не о гуляньи рѣчь: вѣдь и въ манежѣ можно гулять — нѣтъ, я смотрю на роскошь, на вкусъ, на эту общую гармонію! Мильйончикъ, я думаю, погребли тутъ — а?
Григорій Кузьмичъ. — Безъ мала около этого, ваше сіятельство. Да ужь я вамъ признаюсь, какъ я строить домъ-то началъ, такъ такую фантазію себѣ получилъ; думаю: ужь коли дѣлать, такъ дѣлать хорошо, а не то, чтобы, этакъ, хоть бы, напримѣръ, вотъ съ торговъ казенныя постройки дѣлаютъ, для виду, можно сказать, одного, такъ-то ужь намъ не приходится: не изъ-за чего рукъ марать.
Князь Грузиновъ. — Эту мебель вамъ здѣсь дѣлали?
Григорій Кузьмичъ. — Помилуйте-съ, нѣту-съ, гдѣ здѣсь! по чугункѣ привезли, придворный мастеръ Гамса дѣлалъ. Я вамъ доложу, что вотъ больше на позолоту потратились; ужь очень она насъ доняла; во всемъ-то дому тысячъ на двѣсти ее усажено. А нельзя-съ, ужь что за домъ, коли золота не видать! Такъ ли ваше мнѣніе?
Князь Грузиновъ. — Мое мнѣніе таково, что живи здѣсь пятьдесятъ лѣтъ безвыходно, ужь тутъ нельзя сказать, какъ сказалъ Пушкинъ:
Григорій Кузьмичъ. — Ваша правда-съ! Вы про Пушкина помянули. Печальный былъ сочинитель, трогательный. Какъ это онъ про «черную шаль» стишки написалъ; оченно любопытно-съ!
Князь Грузиновъ (хмурится).-- Да-а!
Григорій Кузьмичъ. — Ваше сіятельство, въ гостиную-то пожалуйте, просимъ покорно, а не то въ кабинетъ: тамъ у меня и потретикъ этого самаго Пушкина есть.
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, ужь я здѣсь посижу. Бѣдный Пушкинъ!
Григорій Кузьмичъ. — Ваша правда-съ. Вотъ Гоголевъ, что въ театрѣ эта критика идетъ «Ревизоръ», изволите знать?
Князь Грузиновъ. — Какъ же!
Григорій Кузьмичъ. — Занимательно, какъ онъ эту штуку подвелъ насчетъ городничаго и квартальныхъ. Забавникъ, надо полагать, большой былъ. А тоже, я слышалъ стороной, бѣдность, говорятъ, большую претерпѣвалъ, чуть не на чужой счетъ похороненъ.
Князь Грузиновъ. — Говорятъ… Я увижу Катерину Григорьевну?
Григорій Кузьмичъ. — Катюшу-то? какъ же, сейчасъ, она маненечко замѣшкалась; я ее кликну. (Кричитъ). Фецеянтъ, фецеянтъ!
Офиціантъ (входя).-- Что изволите приказать?
Григорій Кузьмичъ. — Позови Катюшу.
Офиціантъ. — Слушаю-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Да чтобъ и матушкѣ сказала… Проворнѣй, фецеянтъ!
Офиціантъ. — Слушаю-съ! (Уходитъ).
Григорій Кузьмичъ. — Тоже вотъ изволили про расходы-то говорить: вотъ, вѣдь, леврею-то сдѣлалъ — штука небольшая, а тремя стами пахнетъ.
Князь Грузиновъ. — Э, стоить ли говорить вамъ про эти бездѣлки! Слава Богу, кажется, вы при деньгахъ.
Григорій Кузьмичъ. — Да это точно, нечего Бога гнѣвить, капиталы имѣемъ обстоятельные, ваше сіятельство.
Князь Грузиновъ. — Зачѣмъ вы, будущій мой тестюшка, зовете меня «ваше сіятельство»? Зовите просто Левъ Николаичъ.
Григорій Кузьмичъ, — Какъ же это возможно? ужь это нельзя-съ, помилуйте, ужь это какъ слѣдуетъ: титула того требуютъ.
Князь Грузиновъ. — Ну, ужь если вы непремѣнно хотите разбирать эти титулы, то зовите просто «князь», а то «ваше сіятельство» такъ опошлилось, что извощики даже Богъ-знаетъ кого назовутъ ваше сіятельство. Въ нашемъ кружку это не допускается, зовутъ просто князь, графъ, княгиня.
Григорій Кузьмичъ. — Ладно, хорошо-съ. А я, вѣдь, думалъ, что этакъ выходитъ значительнѣе. Ваше сіятельство, помилуйте…
Князь Грузиновъ (въ сторону). — Чортъ знаетъ, что за народъ! ни о чемъ слова нельзя сказать, кромѣ ихъ торговаго мошенничества. Начнемъ хоть съ этого, въ этомъ онъ силенъ. (Вслухъ). Что ваша фабрика?
Григорій Кузьмичъ. — Надо благодарить Бога, идетъ ходко. Вотъ все по подряду своему-съ я больше въ сумнѣньи. Дяденьки-то ваши крутеньки, бракуютъ много.
Князь Грузиновъ. — Все устрою-съ, все. Я вамъ далъ слово: какъ только женюсь — все устроится.
Григорій Кузьмичъ. — Да ужь я такъ въ надеждѣ-съ… А фабрика-то, слава Богу-съ. Вчера вотъ партійку сукна сбылъ. Дяденька вашъ забраковали, дѣло сладилось на порядкахъ, сто на сто нажилъ, да сукно-то, правду сказать, съ пригнилью.
Князь Грузиновъ. — Какъ съ пригнилью?
Григорій Кузьмичъ. — Прочности особой къ носкѣ не имѣетъ, такъ-съ, съ пригнилью.
Князь Грузиновъ. — Кому жь вы его продали?
Григорій Кузьмичъ. — Онуфрію Терентьичу изъ рядскихъ.
Князь Грузиновъ. — Да, вѣдь, онъ у васъ опять покупать не станетъ.
Григорій Кузьмичъ. — Какъ не станетъ, помилуйте-съ! онъ завсегдашній нашъ покупатель.
Князь Грузиновъ. — Но, вѣдь, это Григорій Кузьмичъ, такъ сказать, обманъ.
Григорій Кузьмичъ. — Никакого тутъ одману съ нашей стороны нѣтъ; опять же онъ завсегдашній нашъ покупатель.
Князь Грузиновъ. — Рѣшительно не понимаю! Онъ всегда у васъ покупаетъ и вы всегда ему такого сукна отпускаете.
Григорій Кузьмичъ. — Завсегда-съ!
Князь Грузиновъ. — Просто теряюсь!… Да, вѣдь, у него гнилой товаръ не продастся?
Григорій Кузьмичъ. — Ото съ рукъ-то что ли не сойдетъ?… Какъ не сойти! сойдетъ-съ.
Князь Грузиновъ. — Да уясните же вы мнѣ, какимъ это образомъ дѣлается?
Григорій Кузьминъ. — Оченно просто-съ. Во перьвыхъ, онъ торговецъ небольшой; во вторыхъ, кредитуется завсегда у насъ; опять же торговля его рядская, не магазейная, покупателя у него на знати нѣтъ: навернулся одинъ-другой сегодня къ нему, а черезъ недѣлю идетъ къ другому; если ужь когда торговецъ въ своемъ дѣлѣ пересолитъ, опять же онъ правъ. Ну, напримѣръ, взять: отмѣрялъ онъ гнилаго товару покупателю, тотъ съ портнымъ переговорилъ, да и тащитъ товаръ-то назадъ въ лавку; торговецъ принять этого товару не можетъ: отмѣрено, дескать, самъ выбиралъ, глаза-то на что? принять не можемъ. Покунатель поругается, поругается, плюнетъ, да и уйдетъ. Опять же у меня сукно-то ровно черный соболь, съ лоскомъ: кто же его, окромя портнаго али нашего брата, фабриканта, узнать можетъ? Всякій льстится его получить. Коли взять, напримѣръ, выйдетъ такая оказія съ генераломъ, али изъ статскихъ съ чиновникомъ большимъ — ну, тутъ статья другая. Коли ты изъ лавки шнырнуть не успѣлъ, когда онъ къ тебѣ товаръ назадъ ворочать несетъ — что жь дѣлать? — прими, да такъ рѣчь поведи, чтобъ его совѣсть взяла, что съ такимъ, можно сказать, значительнымъ чиномъ, онъ товаръ возвращаетъ… Гадскій народъ, извѣстно какой, окружатъ: у, да фу! что покупаете? не продаете ли что? Да еще смѣхъ такой надъ нимъ пустятъ, потому толпа — не боязно, ну ему зазорно — публика ходитъ, да и чинъ на немъ значительный, вотъ онъ и проситъ, чтобъ перемѣнить; тутъ-то и отличка торговцу — онъ подсунетъ ему такого же сукна, а возьметъ-то вдвое. Дѣло понятное… Такъ вотъ и торгуютъ.
Князь Грузиновъ. — Вотъ она, коммерція-то! ха-ха-ха!
Григорій Кузьмичъ — Обнаковенно, коммерческая рядская-съ, торговля розничная-съ!…
Катерина Григорьевна (входя).-- Bonjour!
Князь Грузиновъ. — Bonjour! Votre santé?
Катерина Григорьевна. — Aujourd’hui — bien. Что новаго?
Князь Грузиновъ. — Что вамъ сказать? Петербургъ, какъ и всегда, бѣгаетъ и занятъ дѣломъ, Москва разъѣзжаетъ, шумитъ и, отъ-нечего-дѣлать, сплетничаетъ. Въ театръ, вы знаете, на русскія пьесы я ѣзжу очень-рѣдко, балетъ дрянной, все дурнушки. Вчера плясалъ на балѣ, у графа Комарскаго, балъ былъ роскошный, бездна цвѣтовъ, блеску, свѣту! Танцовали до пяти часовъ утра. Готовится большой концертъ. Наши аматёры даютъ въ пользу пріютовъ.
Катерина Григорьевна. — Какъ у васъ всегда весело! А я все дома, одна: мнѣ не съ кѣмъ выѣхать.
Григорій Кузьмичъ. — Потерпи маненько, послѣ навеселишься. Ну-ка съиграй-ко князю эту Оберъ-Верде. Славная штука! Я, знаете, самъ очень люблю музыку. Тоже вотъ къ намъ ходитъ пѣвецъ изъ театру, на гитарѣ играетъ и поетъ; такіе, шельма, выкрутасы выдѣлываетъ, просто, бѣда. Какъ зальется, зальется это «кудри», ахъ ты, Боже ты мой! ровно, у него во рту-то флейта; даже уму непостижимо. Сыграй, Катя.
Князь Грузиновъ. — Что вы хотите, чтобъ съиграла Катерина Григорьевна?
Григорій Кузьмичъ. — Нѣмецкая пѣсня это, надо думать, Оберъ-Верде.
Князь Грузиновъ. — Что такое?
Катерина Григорьевна. — «Робертъ Деверё».
Григорій Кузьмичъ. — Да, Раберъ-Девере.
Князь Грузиновъ. — Рѣшайте, Катерина Григорьевна.
Григорій Кузьмичъ. — Сыграй, а я схожу по своей надобности. Извините, ваше сіятельство, я мигомъ.
Князь Грузиновъ. — Ахъ, помилуйте! (Григорій Кузьмичъ уходитъ).
Катерина Григорьевна. — Я вамъ не стану играть, князь; теперь свободная минута: поговоримъ-те. Садитесь сюда. (Указываетъ мѣста возлѣ себя на диванѣ).
Князь Грузиновъ. — Сажусь, очаровательная Катринь. Дайте порадовать вашу ручку. Дождусь ли я времени, когда вы будете моей, я вашимъ? Какъ мы счастливо заживемъ! Я понимаю, что вамъ тяжело здѣсь: здѣсь другіе нравы, другіе люди — все угловато. Вы такъ воспитаны, что васъ здѣсь не умѣютъ ни понять, ни оцѣнить. Скоро вы забудете это тяжелое, вы увидите новый свѣтъ, вступите въ новую жизнь, полную ума, блеска, значенія; удовольствіе будетъ перегонять удовольствіе. Я весь вашъ; вы знаете, всякое ваше желаніе будетъ для меня закономъ — вѣрьте мнѣ. (Цалуетъ ея руки).
Катерина Григорьевна. — Я вѣрю. Но какъ-то дѣлается страшно, когда я подумаю, что мнѣ придется быть вмѣстѣ съ вашими княжнами: надо мной будутъ смѣяться.
Князь Грузиновъ. — Вѣрьте, что мое имя и голосъ въ обществѣ на столько сильны, чтобъ отстранить всякую насмѣшку.
Катерина Григорьевна. — Послушайте, всѣ ваши княжны такъ гордо смотрятъ: онѣ, должно-быть, недобрыя…
Князь Грузиновъ. — О, полноте! Вамъ такъ кажется. Когда вы ихъ узнаете, я увѣренъ, вы полюбите.
Катерина Григорьевна. — Послушайте, вы меня не бросите — а?
Князь Грузиновъ. — Что такое? Кто вамъ сказалъ это?
Катерина Григорьевна. — Нѣтъ, вотъ видите: мнѣ многіе говорятъ, что-будто потому, что я купчиха, вы бросите меня, оставите и разлюбите.
Князь Грузиновъ. — И вы рѣшаетесь это сказать, и говорите это такъ покойно? Клянусь вамъ всѣмъ, что мнѣ дорого, клянусь вамъ своимъ именемъ, я васъ люблю; а при этомъ нельзя, кажется, думать, что я васъ брошу.
Катерина Григорьевна. — Да я-то, право, не думаю. Вы не сердитесь, это все другіе говорятъ. Ну, что жь такое, что я купчиха, а выйду за васъ замужъ — буду княгиня, не правда ли? Послушайте, вы не разсердитесь, что я васъ попрошу.
Князь Грузиновъ. — Я не знаю что?
Катерина Григорьевна, — Нѣтъ скажите, что не разсердитесь.
Князь Грузиновъ. — Извольте, не разсержусь.
Катерина Григорьевна. — Дайте мнѣ ваше честное слово, что вы не забудете, не бросите меня.
Князь Грузиновъ. — Даю вамъ мое честное слово. Довольны вы?
Катерина Григорьевна. — Довольна, довольна! Я теперь вѣрю, что вы добрый, что не бросите меня. А а, вѣдь, думала, что вы мнѣ не дадите этого слова, и какъ я боялась этого!
Князь Грузиновъ. — Почему вы думали такъ?
Катерина Григорьевна. — Вотъ видите, у меня есть другъ; она въ пансіонѣ Мери Толщевъ, она меня обожаетъ; ну, вотъ она и совѣтовала; говоритъ: ты, просто, возьми съ него честное слово; если онъ дастъ, такъ будь покойна, никогда не измѣнитъ. Я теперь покойна: вы мнѣ не измѣните, милый, душка! Послушайте, мы часто будемъ ѣздить на балы, въ театръ? Вы меня со всѣми познакомите?
Князь Грузиновъ. — Съ кѣмъ только вы захотите, я всегда къ услугамъ.
Катерина Григорьевна. — Честное слово?
Князь Грузиновъ. — Честное, благородное слово (цалуетъ ея руки).
Катерина Григорьевна. — Ахъ, какой вы добрый! Я прежде васъ какъ-то боялась, а теперь люблю, просто обожаю. Ахъ да… я и забыла. Папаша подарилъ намъ домъ на Арбатѣ; у насъ будетъ свой домъ. Чтобъ отдѣлать его поскорѣй, такъ папаша далъ вотъ намъ тридцать тысячъ. (Вынимаетъ изъ рабочаго нессесера). Возьмите ихъ, Леонъ. Вы отдѣлайте домъ по своему вкусу. Я къ вамъ переѣду — какъ это будетъ весело!
Князь (беретъ пачку ассигнаціи).-- Но… Merci ma belle Catherine (цалуетъ ея руку).
Князь Грузиновъ (подходя къ старухѣ и цалуя ея руку).-- Какъ ваше здоровье, Анна Власьевна?
Анна Власьевна. — По… маненечку, ва..ше сія…тель…ство (кланяется ему).
Григоріи Кузьмичъ. — Ваше сіятельство, пожалуйте, откушайте.
Князь. — Благодарю васъ. Мнѣ…
Анна Власьевна (вставая и кланяясь).-- Пожалуйте, откушайте.
Григорій Кузьмичъ. — Пожалуйте; ужь нельзя-съ — слабенькое. А тутъ щеколадцу чашечку.
Князь Грузиновъ. — Позвольте ужь лучше мнѣ шоколаду; но шампанское…
Григорій Кузьмичъ. — Щеколадъ своимъ чередомъ, а это ужь какъ слѣдуетъ; авось не подерутся. Ха-ха-ха!
Катерина Григорьевна (тихо).-- Папаша, что вы?
Григорій Кузьмичъ (тихо).-- Молчи! (вслухъ) Просимъ покойно, не побрезгуйте; ужь и я за компанію! Матушка! Фецеянтъ, подавай проворнѣй! Пожалуйте!
Князь Грузиновъ (морщится, наклоняется и беретъ бокалъ).-- Право, такъ рано! (пьетъ).
Анна Власьевна (думая, что князь благодарить ее, кланяется). — Неначѣмъ! На… здоровье!
Григорій Кузьмичъ. — Фецеянтъ, это поставь! подавай щеколадъ. (Офиціантъ ставитъ подносъ и уходитъ). Вотъ оно теперь и объ дѣлѣ можно потолковать: какъ-то повеселѣе! Какъ объ времени-то, ваше сіятельство, насчетъ супружества? У насъ все готово, и мадамъ, что подвѣнечное шила, говоритъ, что къ пятницѣ безпремѣнно кончитъ.
Князь Грузиновъ. — Безъ сомнѣнія, Григорій Кузьмичъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Но вы подаркомъ дома вашей Катринъ отдаляете срокъ. Я право не могу понять, что у васъ за капризы. Вы непремѣнно хотите на свои деньги отдѣлать домъ.
Григорій Кузьмичъ. — Помилуйте-съ, что жь такое? да я для Кати-то, кажется, себя самого не пожалѣю.
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, это капризъ, какъ вы ни говорите, капризъ, капризъ!… Я думаю, что отдѣлать можно въ двѣ недѣли, тѣмъ болѣе, что домъ, вѣдь, хорошій. Помните, мы осматривали?
Григорій Кузьмичъ. — Домъ важный-съ; только обои поистерлись, да небели нѣтъ, а то очень-пріятный домѣ. Такъ недѣльки черезъ три подъ субботу честнымъ пиркомъ и за свадебку — ась?
Князь Грузиновъ. — Я совершенно согласенъ. Какъ, вотъ, будетъ угодно вашей матушкѣ и Катринь.
Григорій Кузьминъ. — Матушка, князь спрашиваютъ, можно ли чрезъ три недѣли въ пятницу свадебку сыграть — все ли у насъ готово?
Анна Власьевна. — Очень хо-ро-шо, только вотъ… божье… милосердіе, кажется, не поспѣетъ.
Григорій Кузьмичъ. — Какъ не поспѣетъ? Сизуновъ говоритъ, что черезъ недѣлю будетъ готово.
Князь Грузиновъ. — Что это такое?
Григорій Кузьмичъ. — Иконы, образа-съ, божье милосердіе. А я перевелъ приданный-то капиталъ на Катю, по дарственной и въ билетахъ, чтобъ ужь сумнѣнья никакого не было. Передъ самой свадьбой все до рублика получите.
Князь Грузиновъ. — Да не грѣхъ ли вамъ объ этомъ говорить? Точно мнѣ…
Григорій Кузьмичъ. — Нѣтъ, вѣдь я такъ, для памяти, чтобъ покойнѣе быть, а то… помилуйте…
Князь Грузиновъ. — Однако, мнѣ надо поспѣшить нанять мастеровыхъ. Сейчасъ отправляюсь на Кузнецкій Мостъ, возьму обои и вечеркомъ заѣду къ вамъ: мы по общему вкусу, Катринь, и выберемъ съ вами. (Встаетъ).
Григорій Кузьмичъ. — Ваше сіятельство… князь Левъ Николаичъ, а щеколадцу-то чашечку, пожалуйте.
Князь Грузиновъ. — Благодарю васъ, не могу.
Анна Власьевна. — Они…и…съ-то божію милосердію… изволи…ли видѣть, ва-ше сія..тель..ство?
Князь Грузиновъ. — Видѣлъ-съ.
Анна Власьевна. — То… то… три… въ жемчужныхъ.
Князь Грузиновъ. — Позвольте проститься (подходитъ къ Аннѣ Власьевнѣ, къ рукѣ).
Анна Власьевна. — Про..щай..те, ваше сіятельство… шесть… или шесть… съ половиной дюжинъ шел…ковыхъ… платьевъ… какъ по опи…си-то?
Князь Грузиновъ. — Какъ вамъ угодно… я рѣшительно на все согласенъ. (Катеринѣ Григорьевнѣ). Au revoir, Catherine. Votre main (цалуетъ ея руку и обращается къ Григорію Кузьмичу, протягивая ему руку и цалуясь). До свиданья, то-есть до вечера! (Дѣлаетъ общій поклонъ и, въ сопровожденіи Григорья Кузьмича, идетъ къ дверямъ).
Григорій Кузьмичъ (у дверей).-- Коли небель-то не поспѣетъ, такъ отсюда дюжинку-другую на время можно поставить.
Анязь Грузиновъ. — Это увидимъ (пятится назадъ). Не безпокойтесь же, Григорій Кузьмичъ… Я васъ дальше просто не пущу.
Григорій Кузьмичъ. — Какъ же ужь?
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, нѣтъ не ходите, пожалуйста, а то мнѣ, право, совѣстно. (Круто обертывается и сталкивается въ дверяхъ съ Ѳомой Кузьмичомъ). Охъ! надо, любезный, поосторожнѣе… Невѣжество какое! (Уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ. — Что это у тебя за птица такая тонконогая? откудова? Ужь не изъ-за моря ли? Здорово, братъ (цалуются).
Григорій Кузьмичъ. — Здравія желаемъ. Хоть не изъ-за моря, а высокаго полету.
Ѳома Кузьмичъ. — То-то, то-то! Надо полагать высокаго: самъ бѣсомъ повернулся, чуть съ ногъ не сшибъ, такъ не то, чтобъ извиниться передъ старымъ человѣкомъ, а еще говоритъ: «невѣжество». Здорово живешь, матушка? (цалуетъ ея руку, потомъ ее). Катя! (цѣлуется; та вытираетъ послѣ губы). Али борода-то претитъ?
Катерина Григорьевна (смутясь).-- Нѣтъ, я такъ.
Ѳома Кузьмичъ. — На старикѣ не взыщи, обледенилась: крѣпко-холодно сегодня. Зацѣпилъ маненько (шутя), Катя; до свадьбы заживетъ. Принеси-ко чашечку чайку.
Григорій Кузьмичъ. — Какой теперь чай? Вотъ мы щеколадъ пьемъ.
Ѳома Кузьмичъ. — Ну, вы пейте, коли вкусъ въ немъ знаете; а вотъ мы чайкомъ побалуемъ, фарфоромъ побрячимъ! Катя, прикажи-ка, да медку сотоваго, али вареньица подай, только медоваго; съ сахаромъ-то я не стану — пятница.
Катерина Григорьевна. — Сейчасъ, дядюшка. (Уходитъ).
Анна Власьевна (осматриваясь). — Смотри-ко… а… я забыла, къ вечернѣ скоро ударятъ… а… у насъ, и столъ не…е..накрытъ… Акулина-то… идти-было. (Сливаетъ оставшееся вино изъ бокаловъ въ бутылку, беретъ ее съ собой, и уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ. — А я къ тебѣ, братъ, съ дѣломъ. Паша-то вернулся. Честнымъ пиркомъ да и за свадебку. Дѣвка-то давно подумываетъ. Да что жь? и то молвить, Сдавай Богъ — парочка!
Григорій Кузьмичъ (гордо и насмѣшливо).-- Кто-о?
Ѳома Кузьмичъ. — Катя-то Пашѣ Расторгуеву.
Григорій Кузьмичъ (хохочетъ).-- Откололъ! Краснодеревщицей, что ли, ей быть?
Ѳома Кузьмичъ. — Что хохочешь-то, что? Безъ году недѣля, какъ и самъ по вершечкамъ натягивалъ, да копейку сколачивалъ… Экой ты, я посмотрю, фря сталъ! Давно ли, подумаешь, самъ въ люди-то вышелъ. А-то краснодеревщицей! (мотаетъ головой) Эхъ, братъ, эхъ!…
Григорій Кузьминъ (хохочетъ).-- Что было, то сплыло, да и въ морѣ разнесено. Еще вспомни, какъ дѣдушка старьемъ торговалъ — тоже, чай, не при царѣ Горохѣ.
Ѳома Кузьмичъ. — Да не къ смѣху. Парень онъ хорошій, капиталъ заправный, тоже заведеніе большое, фабрика, торговцы извѣстные… Да что глотку-то дерешь, что? За кого ты ее готовишь, за мурзу-царевича персидскаго, что ли? Говори толкомъ-то!
Григорій Кузьмичъ. — Толкомъ говорить? Она, братъ, ужь сготовлена… за его сіятельство Льва Николаича, князя Грузинова.
Ѳома Кузьминъ (изумись).-- Полно! за энтого?
Григорій Кузьмичъ (утвердительно кивая головой).-- Вѣрно.
Ѳома Кузьмичъ. — Да что ты, съ щеколаду-то, что ли?
Григорій Кузьмичъ. — Не съ щеколаду, не бойсь, говорю вѣрно — такъ то и будетъ.
Ѳома Кузьмичъ (всплеснувъ рунами).-- Господи, Боже мой! Что жъ ты съ дочерью-то сдѣлалъ?
Григорій Кузьмичъ. — А ничего не сдѣлалъ еще. Придетъ время — княгиней сдѣлаю.
Ѳома Кузьмичъ. — Грѣховодникъ ты этакой! Да что тебѣ еще медали захотѣлось? Въ князья лѣзешь; въ генералы, что ли, мѣтишь, саблей препоясаться, да ленту черезъ плечо? Полно, по Сенькѣ ли будетъ шапка, не ожгись!… Бога-то хоть бы побоялся, вѣдь: одной наградилъ дочерью-то, а и ту на что ты мѣняешь? Что она у тебя, подкидышъ, что ли?
Катерина Григорьевна. — Я, дядюшка, сама вамъ чай наливала; не знаю, не жидокъ ли.
Ѳома Кузьмичъ! — Ничего, я непричудливъ; вѣдь, отъ сердца подаешь.
Григорій Кузьмичъ. — Все сама: хозяйство, видишь, одолѣло, ровно прислуги нѣтъ: фецеянтъ бы принесъ. Ступай!
Ѳома Кузьмичъ. Постой, погоди! Ну, вотъ какъ княгиней будешь и фиціянты служить станутъ, да дядя-то ужь къ тебѣ тогда не придетъ. Эхъ, Катя, Катя! скажи ты мнѣ; пожалуйста, по откровенности: что ты, по принужденью, али съ доброй воли за этого князя идешь?
Катерина Григорьевна. — Но доброй волѣ. Я его очень теперь полюбила: онъ такой славный!
Ѳома Кузьмичъ. — Катя, Катя! А крестникъ-то, Паша-то? Да вѣдь этотъ мотъ, картежникъ, негодяй.
Григорій Кузьмичъ. — Братъ! зятя не позорь. Я въ моемъ дому… Ужь лучше твоего Расторгуева-то.
Ѳома Кузьмичъ (вставая).-- Что-о? крестника моего лучше? (Въ дверяхъ показывается Расторгуевъ.) Его, его… лучше его!… И у тебя совѣсти стало приравнять?
Расторгуевъ (стоя у дверей и кланяясь).-- Здравствуйте, Григорій Кузьмичъ! Катеринѣ Григорьевнѣ…
Катерина Григорьевна (порывисто).-- Пaша, Наша, уйди, уйди… Я рѣшилась. (Закрываетъ лицо руками и убѣгаетъ.)
Григорій Кузьмичъ (съ азартомъ).-- Ты зачѣмъ? дочь сомущать, сомущать дочь? Вонъ изъ моего дома! Да что я? Хозяинъ я въ дому-то? Вонъ!
Рсторгуевъ. — Григорій Кузьмичъ…
Григорій Кузьмичъ. — Вонъ!
Ѳома Кузьмичъ (встаетъ между нимъ и Пашей).-- Что раскричался-то? напужалъ совсѣмъ! Хотя я твой старшій братъ, и капиталъ отъ тебя, можно сказать, получилъ, за то тебѣ и при людяхъ и безъ людей спасибо. А скажу, какъ дочь свою за эту тарабару отдаешь, на крестника, на этакого парня мѣняешь, выходитъ — ничтожность ты сталъ, какъ есть мелкая — да-а!
Расторгуевъ (выдвигаясь впередъ). — Григоріи Кузьмичъ, батюшка…
Григоріи Кузьмичъ. — Молчи! слова не моги! (Брату.) Не ничтожность я. А ты, братъ, на старости изъ ума выживаешь. Что я объ дочери, меньше твоего пекусь? Безъ сердца я, что ль? (Указывая на Расторгуева.) Онъ… онъ добрый, да одна бѣда…
Расторгуевъ (выступая). — Григорій Кузьмичъ…
Григорій Кузьмичъ. — Ни! слова не моги! А изъ этой бѣды ему Кати какъ своихъ ушей не видать!
Ѳома Кузьмичъ. — Какая бѣда, какая? Договаривай!
Григорій Кузьмичъ. — Какая… какая? — купецъ онъ? (Ѳома Кузьмичъ разводитъ руками, изобличая совершенное недоумѣніе.) Понялъ? Я тебя спрашиваю: понялъ?
Ѳома Кузьмичъ. — Что жь за бѣда… купецъ? Нѣту, не понялъ.
Григорій Кузьмичъ. — Не понялъ? Ну, такъ про глухаго двухъ обѣденъ не поютъ.
Ѳома Кузьмичъ. — Да что ты корчишься-то, антифонію-то мнѣ эту разводишь? удивить хочешь?… Дурашливъ, да совѣстливъ, и то слава-Богу! Ты что мнѣ не скажешь, что тебѣ купецъ-то поперегъ горла сталъ? О чемъ ты хлопочешь-то?
Григорій Кузьмичъ. — Объ маломъ, объ небольшомъ: объ защитѣ плоти своей хлопочу.
Ѳома Кузьмичъ. — Какъ объ защитѣ плоти?
Григорій Кузьмичъ. — Такъ… просто!.. Знаешь ты мѣсто скверно и незлачно, по-русски ямой прозывается — кого туда легче запрятать-то? — купца. Знаешь ты смирительную и работную обитель? — тоже нашему брату входъ туда невоспрещается. Сгніешь тамъ, какъ червь подколодный, и добрымъ словомъ тебя никто не помянетъ, прахомъ съ вѣтріемъ разсѣешься. Да что и міру до насъ? все копитъ для чрева да для своей плоти… Тяжело, охъ! тяжело! Изъ богатства да изъ нѣги за посохъ да за суму, несладка міровая копейка, больно-горька!.. разжевалъ теперь?… Небойсь, нѣту?
Ѳома Кузьмичъ. — Это точно бываетъ при безденежьи; а вѣдь онъ-то, слава Богу!
Григорій Кузьмичъ. — Эхъ, братъ, ровно у тебя, какъ у бабы, волосъ дологъ, да умъ коротокъ. Все тебѣ надо въ ротъ положить. Выдамъ я дочь-то за него; онъ въ капиталѣ — ну, и живетъ. А подорветъ его врагъ, вексельки въ счастливую минуту скупить, предъявитъ — кто тогда вступится, кто? Обанкрутится по Божью наказанью: вѣдь, злостнымъ взвеличаютъ, проведутъ — понимаешь? проведутъ. Ну бы его-то и не жаль: самъ дуракъ, промахъ далъ; а внучата, дѣти-то причемъ, птенцы-то неповинные? Гдѣ у нихъ имя-то? кто имъ охрана-то?.. Опека-то наша купеческая, горька ея деньга! А выросли — куда сунуться? Въ сословіе мѣщанское приписались — ну и на череду. Кому какое дѣло, что отецъ честный торговецъ, не одинъ десятокъ лѣтъ гильдію платилъ, обширную коммерцію производилъ? А мѣщанинъ-сирота, кто за него вступится?.. Ну, и подъ красную шапку. Вотъ объ защитѣ то какой плоти да крови я говорю; вотъ для чего съ княземъ роднюсь? Ну, понялъ, теперь?
Ѳома Кузьмичъ (грустно).-- Понялъ.
Офиціантъ (входя).-- Кушать готово-съ.
Григорій Кузьмичъ. — Ладно, ступай! (офиціантъ уходитъ). Пойдемъ-ка, братъ, пообѣдаемъ (Расторгуеву). А ты поди вонъ! Да коли честный ты малый, не сомущай дочь, прошу я тебя. Пойдемъ, братъ.
Ѳома Кузьмичъ. — Не пойду. Послѣ этихъ твоихъ словъ мнѣ кусокъ въ горло не пойдетъ. Одно я тебѣ скажу… (Расторгуеву). Выйдь, Паша.
Расторгуевъ. — Григорій Кузьмичъ, батюшка!… любовь-то не рѣпа, на грошъ не купишь.
Григорій Кузьмичъ. — Слышишь, что тебѣ крестный приказалъ? (Паша уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ. — Люблю и твою Катю, больно какъ люблю. Хоть хитришь ты, подрядъ тебя точитъ, на деньги дочь мѣняешь. Ржавый ты грошь… эхъ ма!… Только вотъ что: не распусти ты кошеля: и Катю погубишь и плоти своей не убережешь. Не давай ты ему всего приданнаго милліона въ руки.
Григорій Кузьмичъ. — Да-а-а-ть! Да я его въ тысячахъ, въ сотняхъ прижму (протягиваетъ кулакъ). Вотъ какъ прижму!.. Прощай. Матушка, чай, серчаетъ. (Уходитъ).
Ѳома Кузьмичъ (одинъ).-- Плоха твоя жись будетъ, Катя; много ты горя натерпишься у нихъ, у князьевъ… Пощупаемъ твоего женишка, зайдемъ съ другой стороны — не подастся ли, пощупаемъ. А братъ… братъ хоть и луковатъ, а мудрыя слова по нашему, купеческому положенью сказалъ: тугъ кошель у тебя, ну, ты и крѣпокъ, не звенитъ въ кошелѣ — никто не вступится и руки умоютъ. (Разводитъ руками и идетъ къ дверямъ).
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьКнязь Грузиновъ, Левъ Николаевичъ.
Княгиня Грузинова, мать его, безъ ногъ, чопорная старая дама, лѣтъ 65.
Комарскій, шаферъ Грузинова, лѣтъ 25, думающій жениться, домашняго воспитанія.
Паша Расторгуевъ.
Григорій Кузьминъ Лазуринъ.
1-я и 2-я приживалки въ домѣ княгини изъ бѣдныхъ однодворокъ.
Петръ, камердинеръ князя.
Фіона, крѣпостная княгини, смотрящая за ея собаками.
1-й слуга, 2-й слуга, князя Грузинова.
Гайдуки, слуги, горничныя, казачки.
Первый слуга. — Вотъ Богъ-то принесъ!… Не было печали — черти накачали!
Второй слуга. — Молчи: ѣдетъ. (Мигаетъ первому и оба становится во фрунтъ).
Старуха-княгиня (въѣзжая).-- И никто изъ васъ мнѣ не написалъ! Дайте только сына увидѣть — въ деревню васъ!
Камердинеръ Петръ (кланяясь).-- Какъ, бы я осмѣлился, ваше сіятельство, про вашего сына писать? Да опять же…
Княгиня-старуха (машетъ ему рукой).-- Боже, до чего дожила! (закрываетъ глаза платкомъ. Двѣ приживалки подскакиваютъ одна съ одной, другая съ другой стороны).
Приживалки. — Матушка, ваше сіятельство, успокойте себя. Спирту не прикажете ли? (Подаютъ флаконы).
Старуха-княгиня (отнимая отъ глазъ платокъ).-- А что же Ами и Бьюти не принесутъ?
Первая приживалка. — Сейчасъ, матушка, ваше сіятельство (мигаютъ гайдукамъ, тѣ быстро кидаются къ дверямъ).
Княгиня. — Который часъ?
Приживалки (подходятъ къ часамъ).-- Четыре съ половиною, матушка ваше сіятельство.
Княгиня (вдругъ какъ-будто вспомня что-то).-- Скажите, что Ами не надо, а пусть Бьюти да Нели принесутъ. (Приживалки отходятъ, чтобъ отдать приказаніе). Я не окончила; что это вы суетитесь? Пусть сама Фіона принесетъ. (Приживалки дѣлаютъ знаки слугамъ; одинъ изъ нихъ уходитъ).
Княгиня. — Я сказала Нели.
Приживалки. — Точно такъ-съ, ваше сіятельство.
Княгиня. — Пускай вмѣсто нея Арьель подадутъ.
Первая приживалка. — Тепло ли ножкамъ-то, матушка ваше сіятельство? (подвертываетъ одѣяло).
Княгиня. — Человѣкъ!
Вторая приживалка. — Вышли всѣ. Позвать прикажете, ваше сіятельство?
Княгиня. — Безпорядокъ какой! точно мѣщанскій домъ. Зачѣмъ всѣ ушли?
Фіона. — Холодная, ваше сіятельство; не простудитесь.
Княгиня. — Ихъ-то не простудила ли? Посади ихъ тутъ съ боку. Что онѣ холодныя — Бьюти, Арьель (гладитъ собакъ) Ты ихъ простудила?
Фіона. — Помилуйте, ваше сіятельство, какъ изволили на послѣдней-то станціи двухъ-то собакъ изъ своего возка въ собачій передать, такъ я боялась ихъ простудить; окна закрыла, сама на передокъ къ Капитону пересѣла, иззябла вся, сорокъ верстъ ѣдучи. Вѣдь у меня и свѣту-то въ глазахъ, что онѣ — право-съ (цалуетъ собакъ).
Княгиня. Что же люди? (Всѣ становятся съ боковъ кресла). Скажете вы мнѣ, наконецъ, когда же свадьба, когда? (Всѣ переминаются, толкаютъ другъ друга и молчатъ). Что же? скажете ли?
Приживалки. — Говорите, не безпокойте ея сіятельство. (Слуги кланяются)
Княгиня (первому слугѣ).-- Говори; я тебѣ приказываю.
1-й слуга (кланяясь).-- Ваше сіятельство…
Княгиня. — Я тебѣ приказываю: говори!
1-й слуга. — Запрещено, ваше…
Княгиня (строго).-- Ну-у!
1-й слуга. — Сегодня, ваше сіятельство.
Княгиня (опускаетъ вдругъ руки вдоль тѣла, склоняетъ голову на грудь).-- Ай-ай! дурно, дурно! (Сцена общаго смущенія.)
1- я приживалка. — Ай! бѣгите! воды! бѣгите! воды! (Держитъ голову.)
2- я приживалка (Фіонѣ).-- Что смотришь? Бери псовъ-то, собачекъ-то вашихъ ненаглядныхъ! (Суетъ ей со злобой собакъ.)
Фіона. — Что суешься, барыня изъ стойла!
2-я приживалка. — Ну, не ругаться же! Я все-таки дворянка родословная.
Фіона. — Охъ, вы, дворянка! (Беретъ собакъ и уходитъ. Слуги бѣгаютъ съ стаканами воды. Сказавшій стоитъ какъ бы окоченѣвшій.)
1- я приживалка (1-му слугѣ) Погоди, вотъ, дай отойти, брякнулъ какъ, но-ли меня-то напужалъ..! Найдетъ она тебѣ мѣстечко свѣтлое. (Слуга, махнувъ рукой, уходитъ.) Потрите, матушка, виски-то, виски-то.
2- я приживалка. — Воды-то, покричите!
Князь Грузиновъ (быстро отворяя двери).-- Бѣготня, шумъ… Что такое?… А-а! (Останавливается.) Мама! что съ ней?
Приживалки. — Дурно… дурнота приключилась. Здравствуйте, ваше сіятельство.
Князь Грузиновъ. — Здравствуйте. Докторъ гдѣ?
1- я приживалка. Ничего-съ, проходитъ ужь.
2- я приживалка. — Извольте ручку поцаловать, да погромче, по имени, отчеству назвать.
Князь (становясь на одно колѣно). — Мама! это я… Леонъ, мама!
Княгиня. — Охъ!…
Первая и вторая приживалки. — Слава-Богу!
Княгиня. — Леонъ, ты ли это? Ты ли? (Цалуетъ его въ голову.)
Князь. — Я, я мама! Что съ тобой?
Княгиня (къ приживалкамъ и людямъ). — Кажется, нечего слушать. Что стоите? (Всѣ уходятъ.)
Княгиня. — Что ты сдѣлалъ со мной, Леонъ? За что ты срамишь мои сѣдые волосы?… Вспомни, что ты дѣлаешь…
Князь. — Я вижу, вамъ разсказали все. Я не скрываюсь больше. Чего бы мнѣ ни стоило, я женюсь на ней.
Княгиня. — Нѣтъ, ты выговори на комъ, выговори ея званіе, Леонъ! Не убей меня… Мнѣ недолго осталось жить; дай мнѣ своей смертью умереть. Вспомни твоего отца: онъ своихъ крѣпостныхъ отпускалъ на волю да на мелкихъ дворянкахъ женилъ, а ты женишься на какой-то торговкѣ-купчихѣ… До чего я дожила!
Князь. — Мамаша! не-уже-ли вы думаете, мнѣ не больно жениться на купчихѣ? не-уже-ли вы думаете, моя фамильная гордость не страдаетъ? Но мнѣ нѣтъ другаго исхода — понимаете? нѣтъ! Многое придется перенести мнѣ, чтобъ сохранить наше положеніе въ свѣтѣ. Вы вспомните: на насъ пятьдесятъ тысячъ долгу, имѣніе заложено и перезаложено. Ну, положимъ, выплатимъ долгъ; а тутъ-то что? Пять тысячъ доходу… Да развѣ можно на это прилично существовать съ нашимъ положеніемъ, съ нашимъ именемъ?
Княгиня. — Да ты только подумай, какой ты дѣлаешь шагъ! Укажи хоть одного твоего предка, который бы такъ женился. Простой дворянки во всемъ нашемъ роду нѣтъ… А ты кого берешь? кого?… Духъ захватываетъ, не могу выговорить ея званія.
Князь, — Мамаша! то было время, теперь — другое. Прежде былъ вѣкъ титуловъ, теперь вѣкъ денегъ! Слова нѣтъ, мнѣ тяжело. Укажите мнѣ другой исходъ изъ этого положенія — я брошу все, хоть сегодня день свадьбы.
Княгиня. — Сегодня день свадьбы! И онъ говоритъ это такъ покойно, какъ-будто доброе дѣло дѣлаетъ! Леонъ, Леонъ!… (плачетъ.)
Князь. — Да что жь мнѣ дѣлать? Скажите!
Княгиня. — Служи. Твои предки всѣ служили.
Князь. — Вы думаете, что это теперь такъ же легко, какъ прежде. Папашѣ хорошо было служить, когда онъ еще въ колыбели лежалъ офицеромъ. Не начинать же мнѣ службу какимъ-нибудь столоначальникомъ! Да и что дастъ мнѣ служба? чѣмъ жить будемъ? Кто скажетъ свѣтъ, если я сяду рядомъ съ этими взяточниками?…
Княгиня. — Не-уже-ли ты думаешь, что свѣтъ тебя не осудитъ, родня твоя не отвернется отъ тебя, когда ты возьмешь такую жену? Все, все тебя оставитъ.
Князь. — Нѣтъ, мама, не оставитъ. Вы знаете, что въ этомъ мильйонѣ серебромъ все — и родня, и свѣтъ, и друзья. Вѣдь, это не ничтожныя, заложенныя и перезаложенныя три тысячи душъ. Это такое чудовище, передъ которымъ все преклоняется… Я увѣренъ, вы подумаете, согласитесь и благословите меня.
Княгиня (задыхаясь).-- Я… я! И ты думаешь, я соглашусь благословить тебя? Да если эти четыре твои предка выйдутъ изъ рамъ, встанутъ передо мной живые и будутъ упрашивать меня — и тутъ не соглашусь. Мнѣ, мнѣ, женщинѣ, происходящей изъ такой фамиліи, видѣть сына женатаго на… на… Не могу выговорить ея званія. Неблагодарный! (Рыдаетъ.)
Князь. Не зовите меня такъ! Сынъ, который получилъ отъ отца въ наслѣдство изъ тридцати тысячъ всего три тысячи душъ, да въ придачу такое образованіе, которое онъ не можетъ приложить къ дѣлу, вслѣдствіе своего положенія въ свѣтѣ… скорѣй несчастный сынъ. Я жертвую собой, чтобъ поддержать наше родовое имя — и я же неблагодарный! Мамаша, не заставляйте меня говорить: я теперь способенъ высказать очень-многое…
Княгиня. — И онъ же на насъ ропщетъ! онъ же намъ пеняетъ!… Неблагодарный ты, неблагодарный! (Плачетъ.) Леонъ, милый мой Леонъ, подойди ко мнѣ… не женись ты на ней, для матери-старухи сдѣлай это… Мнѣ, вѣдь, недолго осталось жить. Послѣ меня — какъ хочешь. При мнѣ дай слово отказаться отъ этого неровнаго брака. (Обнимаетъ и цалуетъ его въ голову.)
Князь. — Я далъ слово…
Княгиня. — Леонъ! Я, старуха, мать твоя (беретъ его руку) прошу тебя, прошу… Вотъ какъ прошу (цалуетъ его руку).
Князь (вырывая руки). Что вы! что вы!
Княгиня. Да, я, старуха, женщина, я, мать твоя, цалую у тебя руку: откажись отъ этого брака.
Князь (съ минуту стоитъ закрывъ лицо руками).-- Не могу. Нѣтъ! Я положительно говорю вамъ, мама, я женюсь на ней, женюсь, чего бы мнѣ это ни стоило.
Княгиня. — Такъ ты рѣшился… рѣшился безъ моего согласія, благословенія? ты это мнѣ сказалъ! Нѣтъ я не допущу! Я всѣхъ буду просить, всѣхъ заклинать уважить слезы старухи-матери, у которой такой неблагодарный сынъ. Охъ!… дурно мнѣ… увезите меня отъ этого изверга! (Истерически рыдаетъ.)
Князь. — Боже мой, Боже!… (Звонитъ.) Люди, люди! (Вбѣгаютъ приживалки, нѣсколько офиціантовъ, гайдуки, горничныя.)
Князь. — Увезите княгиню: ей дурно, туда, на женскую половину. Послать сейчасъ за докторомъ, и чтобъ на минуту не оставлялъ. (Княгиню безчувственную увозятъ. Приживалки по этому поводу также прикладываютъ къ глазамъ платки.)
Князь (одинъ).-- Нѣтъ, я не могу; я рѣшился… Дорого достается мнѣ мое значеніе, съ трудомъ, видно, дается этотъ другъ нашъ и вмѣстѣ врагъ нашъ — мильйонъ!
Петръ. — Купецъ первой гильдіи, Расторгуевъ.
Князь. — Что ему надо?
Петръ. — Ваше сіятельство лично желаетъ видѣть.
Князь. — Проси сюда! (Петръ уходитъ.) Вотъ еще гость!… Расторгуевъ, Расторгуевъ? Зачѣмъ бы это? (Садится въ кресло.)
Расторгуевъ (входитъ. Онъ въ короткомъ сюртукѣ, но съ легонькой бородкой, кланяется).-- Купецъ Расторгуевъ.
Князь — Что прикажете? Прошу васъ, садитесь!
Расторгуевъ. — Благодарю покорно-съ. (Садится на кончикъ стула и мнетъ въ рукахъ шляпу.) Я… къ вашему сіятельству-съ… (конфузясь и съ волненіемъ). Хоша мы, ваше сіятельство… конечно… люди темные-съ… и образованіе наше… извѣстно, на мѣдныя деньги учены-съ… но тоже сердце есть… не камень вѣдь-съ!… Одна грудь да подоплека знаетъ, какъ намъ это больно!… ей-богу, право-съ!… Какъ я расположеніе это… самое къ нимъ получилъ… что день, что ночь различія этого не имѣю, словно во тмѣ кромешной брожу-съ — ей-богу, право-съ.
Князь. — Что такое? что? я, право, понять не могу! (Въ сторону.) Гдѣ я видѣлъ эту магазинную физіономію…?
Расторгуевъ. — Хоша я говорю, ваше сіятельство, мы люди неученые-съ, однакожь, ей-богу право-съ, чувства въ себѣ эти имѣемъ. Ваше сіятельство! (встаетъ и кланяется) не оставьте своимъ великодушествомъ. Я, вѣдь, до страху въ нихъ влюбленъ… ей-богу, право-съ!
Князь (удерживаясь отъ смѣха).-- Что вамъ угодно? Въ кого вы влюблены? Это меня не касается, я этого не знаю.
Расторгуевъ. — Полноте-съ, какъ вамъ не знать-съ! Въ нее же самую-съ, въ туже-съ, въ кого и вы-съ — въ Катерину Григорьевну, Лазурину-съ — ей-богу право-съ.
Князь (изумясь).-- Что-о-съ?
Расторгуевъ. — Ей-богу, право-съ! Да опять же, вѣдь, онѣ вамъ не къ рукѣ-съ… Заставьте за себя Бога молить, не оставьте своимъ великодушествомъ!
Князь. — Я, право, не ногу понять, что вамъ угодно отъ меня. Какое вамъ дѣло, влюбленъ ли я въ Катерину Григорьевну, нѣтъ ли?
Расторгуевъ. — Какъ, какое-съ, ваше сіятельство-съ? Вѣдь я ихъ съизмаленька знаю-съ: росли вмѣстѣ-съ; всю любовь свою мнѣ до васъ оказывали-съ — ей-богу, право-съ, оказывали. Да какъ же мнѣ ихъ не любить-то? Я къ нимъ еще въ глупыя лѣта, какъ къ сестричкѣ привыкъ, однѣми игрушками играли-съ…
Князь (прерывая его).-- Что же вамъ отъ меня угодно?
Расторгуевъ. — Какъ, что-съ? Вѣдь, я пропаду безъ нихъ — ей-богу, право-съ, пропаду! Заставьте за себя вѣчно Бога молить — откажитесь отъ нихъ-съ (кланяется ему).
Князь (удерживая волненіе).-- Что-о? Да вы съ ума сошли… Да за кого вы меня принимаете? Что жь, наконецъ, по принужденію, что-ли, Катерину Григорьевну за меня выдаютъ? Да кто жь такой я-то?
Расторгуевъ. — Дѣло конечное-съ! Мы вашего сіятельства знать не можемъ; а по нашей, по глупости купеческой, думаемъ, что наши невѣсты вамъ не къ-рукѣ. Приданое, конечно, на словахъ большое-съ… такъ тутъ чтобъ ошибкѣ не выйтить… Вѣдь Григорій Кузьмичъ человѣкъ намъ коротко-извѣстный… Они теперь такъ, а послѣ, какъ женитесь, они въ приданомъ поприжмутъ-съ — ей-богу, право-съ.
Князь (вскакивая).-- Да какъ вы смѣете это мнѣ говорить? Знаете, милостивый государь, что за это дѣлаютъ? Да, да, если вы мнѣ это не докажете, вы отъ меня такъ не уйдете!
Расторгуевъ. — Ей-богу, право… это вѣрно-съ!
Князь. — Нѣтъ, вы мнѣ извольте доказать, докажите!
Расторгуевъ. — Что жь такое-съ доказать? Конечно, Григорій Кузьмичъ говорятъ, что они выдаютъ за васъ для того случаю, чтобъ, при нашемъ купеческомъ несчастіи, имъ внучатъ своихъ въ мѣщанствѣ не видать, Вмѣстѣ съ этимъ, у нихъ другое — ей-богу, право, другое! Они теперь, извѣстно вашему сіятельству, казенный подрядъ насчетъ сукна сняли милліона на три серебромъ; фабрика ихъ выработать къ сроку не можетъ, да опять же и начальство къ нимъ не въ расположеніи, какъ по непрочности товару, такъ по ихъ неблагодарности. А вашъ дяденька, вѣдь, тутъ набольшій-съ — такъ думаютъ, что чрезъ васъ они съ дяденькой вашимъ дѣло покончатъ, что имъ и сроки разсрочатъ, да и товаръ-то съ рукъ сойдетъ — ей-богу, правду я вамъ говорю, какъ передъ Богомъ… Они васъ безпремѣнно поприжмутъ. Ваше сіятельство, по душѣ я васъ прошу (кланяется), пожалуйте получить отступного. Не оставьте вашимъ великодушіемъ! Изъ дому сору не вынесу. (Вынимаетъ изъ боковаго кармана банковый билетъ).
Князь (отступая).-- Это что такое?
Расторгуевъ. — Отсталыхъ пятьдесятъ тысячъ, пожалуйте получить!
Князь. — Что это значитъ? за что?
Расторгуевъ (кланяясь).-- Не оставьте вашимъ великодушествомъ, откажитесь отъ невѣсты-то.
Князь. — Да какъ ты смѣлъ это предложить — а? Знаешь ли, что дѣлаютъ за это съ порядочными людьми? (указываетъ дверь) Вонъ, борода! вонъ!
Расторгуевъ. — Господи! ваше сіятельство! помилуйте! я какъ по моему чувству…
Князь. — Вонъ же, я тебѣ говорю!
Расторгуевъ. — Тамъ вонъ, здѣсь вонъ! Ахъ, ты, счастье ты мое, изъ желѣза кованое, мертвой петлей опоясанное!… Уйду-съ, ваше сіятельство… (Идетъ къ дверямъ и останавливается). Пожалуйте, получите…
Князь (вскакиваетъ).-- Вонъ же, я тебѣ говорю!
Князь (одинъ).-- Каковъ — а? До чего я допустилъ себя! Охъ, бороды эти, бороды!… А, вѣдь, и это предложеніе недурно — пятьдесятъ тысячъ! (Ходитъ въ волненіи). А какъ онъ прижметъ — а? отъ нихъ ужь послѣ этого всего можно ждать!… Нѣтъ, такъ я тебя прижму, а ужь тебѣ не удастся, борода!
Князь. — Зажечь свѣчи въ канделябрахъ; карсели ужо, послѣ.
Петръ. — Ваше сіятельство, позвольте вамъ напомнить: скоро въ церковь пора.
Князь. — Что?
Петръ. — Одѣваться не пора ли, ваше сіятельство?
Князь. — Безъ напоминаній! Дѣлай свое дѣло! (Уходитъ).
Петръ (одинъ, зажигая канделябры).-- Мы-то свое сдѣлаемъ, вотъ ты-то обдѣлаешь ли? Совокъ-то совокъ, будешь ли ловокъ! Купцы, братъ, народъ тёртый. «Мнѣ, говоритъ, звѣзды не нужны, нужны деньги». Опять вчера, спать ложится, говоритъ: «Понимаешь, говоритъ, Петръ, теперь вѣкъ дустреальный какой-то насталъ». Мы не понимаемъ этого; насъ бы вотъ изъ дому-то изъ чужаго не погнали — вотъ что! Намъ что надо — мы то понимаемъ!… «Я, говоритъ, женюсь — тебя на волю! Напомни мнѣ объ этомъ». Мы-то не забудемъ — ты-то не надуй!
Комарскій (во фракѣ, съ бантикомъ въ петличкѣ и съ большимъ бантомъ на рукѣ).-- А князь гдѣ?
Петръ. — Изволили выйдти. Сейчасъ придутъ,
Комарскій. — Ну, что онъ, получилъ деньги отъ тестя?
Петръ. — Не могу знать.
Комарскій. — Ну, ну, ну! (дѣлаетъ въ воздухѣ неопредѣленныя движенія руками) ты, вѣдь, знаешь меня?
Петръ. — Конечно, мы вами завсегда довольны.
Комарскій. — Безъ прелюдій.
Петръ. — Изволили получить.
Комарскій. — Всѣ?
Петръ. — Не могу вѣрно доложить.
Комарскій. — Ну, хорошо; за мной.
Петръ (кланяясь).-- Благодарю покорно (въ сторону). За тобой!… Три года со днемъ жди. Знаю я тебя! Экой глупый языкъ. Вотъ удержись! Десять бы, али пятнадцать цѣлковыхъ схватилъ. Ну, да я пристыжу при дамахъ: должокъ-то попрошу.
Князь. — Bon soir, Paul.
Комарскій. — Bon soir, Léon. Que vois-je? ты въ халатѣ! Безъ десяти минутъ восемь. Я сейчасъ отъ невѣсты… А вѣдь аппетитна — а? Леонъ, немножко бы, знаешь… этакъ (вертитъ рукой въ воздухѣ)… Совсѣмъ бы belle femme… Ахъ! да, угадай, съ кѣмъ я сегодня о тебѣ говорилъ?
Князь. — Ну, съ кѣмъ?
Комарскій. — Нѣтъ, ты угадай! Съ Жозефиной…
Князь (оживленно).-- Нѣтъ, не можетъ быть! Садись, садись, разскажи, пожалуйста… Вѣдь мы съ ней поссорились — ты знаешь. Ну, что она? такъ же благосклонна, хороша? Помнишь, Поль, хорошее мы пережили время! (Садится на диванъ).
Комарскій. — Представь себѣ, она перемѣнила прическу: носитъ à la Pompadour.
Князь. — Должно быть, къ ней удивительно идетъ. Да говори же! Ну, гдѣ ты съ ней видѣлся? ну, какъ она, что? да говори же! Ну, что обо мнѣ?
Комарскій. — Я заѣхалъ къ Адель… Ну, ты ее знаешь: онѣ пріятельницы. Пріѣзжаю — Жозефина тамъ… Начинаетъ разспрашивать объ тебѣ, говоритъ, что все забыто, что она виновата и страдаетъ по тебѣ, писать собирается… Но какъ хороша, какъ хороша стала — чудо! Понимаешь (неопредѣленныя движенія руками въ воздухѣ), окончательно сложилась, округлилась; эта матовость кожи, эти локти… а шея… ну, просто, Vénus, Vénus!
Князь. — Ну, и совершенно-благосклонна ко мнѣ?
Комарскій. — Совершенно… Ахъ, что же мы заговорились? вѣдь, невѣста, я думаю, заждалась. Что жь ты не одѣваешься? (Встаетъ въ позу) Вашъ шаферъ вамъ докладываетъ, что невѣста совсѣмъ готова.
Князь (насмѣшливо).-- Потрудитесь передать невѣстѣ, что женихъ въ церкви… Ха-ха-ха! Совсѣмъ купцы — какъ это глупо, Поль!
Комарскій. — Послушай… У меня къ тебѣ есть маленькая просьба.
Князь. — Что такое?
Комарскій. — Одолжи мнѣ три тысячи, всего на недѣлю.
Князь. — Подъ условіемъ: sine qua non.
Комарскій. — Раньше, нежели ты мнѣ его скажешь, я уже согласенъ; ты знаешь, что я для тебя partout et pour tout.
Князь. — Слово! (протягиваетъ руку).
Комарскій (пожимая крѣпко руку его).-- Parole d’honneur!
Князь. — Теперь самое время: отправляйся къ Лазурину, скажи тамъ, что я уже въ церкви и ожидаю невѣсту.
Комарскій. — Только-то?
Князь. — Слушай же, пожалуйста: отъ невѣсты ты проѣзжай… куда бы?
Комарскій. — Къ Жозефинѣ — а?
Князь. — Именно къ ней. Вѣдь этотъ домъ противъ церкви; ну, тамъ полюбезничай, скажи ей отъ меня, что мы миримся, да прикажи кому-нибудь наблюдать: когда невѣста пріѣдетъ въ церковь, ты тотчасъ же отправляйся къ Григорью Кузьмичу и скажи ему, что я до-тѣхъ-поръ не поѣду вѣнчаться, пока онъ не привезетъ мнѣ всего приданнаго — мильйона… Ну, пора, пора!
Комарскій. — Браво, браво! Молодецъ Леонъ, такъ ихъ! Adieu!.. А Жозефину я захвачу на свадьбу… Пускай посмотритъ: вѣдь это возбуждаетъ ревность… Ха-ха-ха! Adieu! Лечу къ Vénus, Vénus!
Князь. — Adieu!…
Князь (одинъ).-- Посмотримъ, поглядимъ, какъ ты меня прижмешь — посмотримъ!… Это, вѣдь, не то, что товаръ гнилой съ рукъ сбыть! Попробуй заупрямиться… а дядя-то на что?… Наконецъ, скоро этотъ монстръ-мильйонъ будетъ у меня въ рукахъ! Покажу я вамъ тогда, бородачи, какъ торговыя дѣла ведутъ! Я съ однимъ мильйономъ сдѣлаю то, чего вы не добьетесь съ вашими десятками, которые вы храните въ кованыхъ сундукахъ; я открою себѣ такой кредитъ, до какого вамъ не дорости никогда. Да меня не обойдетъ и исторія. Я двину нашу торговлю, вызову спящія силы къ дѣятельности… Заслуга великая, великая!
Князь. — Что тебѣ?
Петръ. — Ея сіятельство изволили…
Князь. — Ну, что изводили?
Петръ. — Изволили уѣхать!
Князь. — Какъ!… куда?
Петръ. — Назадъ, въ деревню.
Князь. — Ступай. Послать, догнать, просить! Ну, что же сталъ?
Петръ. — Записку ея сіятельство приказали вамъ передать.
Князь. — Подай! (беретъ). Погоди. (Читаетъ и блѣднѣетъ). Ступай!
Петръ. — Ничего приказать не изволите?
Князь. — Ничего!.. Ступай! (Уходитъ).
Князь (одинъ). Этого только… только этого не доставало! Разрывъ… съ семьей, проклятіе матери… О, Боже мой! (держитъ себя за голову) Но я… я долженъ (рветъ записку и кидаетъ). Ну, за что все это? чѣмъ я виноватъ? (Задумывается). Нѣтъ, я правъ, правъ. Они, эти напыщенные и обольщенные предки виноваты! (Останавливается передъ портретами). Что же? казните, проклинайте! Вы, увѣшанные орденами, звѣздами, лентами, казнитесь, сластолюбцы, смотря изъ своихъ гербовыхъ рамъ на вашего внука, котораго вы мотовствомъ своимъ довели до такого положенія… Да, вы покойны теперь, а каково мнѣ? Вамъ весело было кидать тысячи душъ за поцалуй какой-нибудь развратницы, вамъ легко было разорять даровое, дареное, вамъ легко было оставить вашего сына съ однимъ титуломъ, который, кромѣ долговъ да нищенства, ничего ему не далъ (Злобно хохочетъ). Ха… ха-ха! Стоило ли вамъ думать, что у васъ будетъ какой-то неблагодарный потомокъ князь Левъ Николаичъ! (Ходитъ). Но какъ все это тяжело!.. Что это такое? бѣгутъ! шумъ! А! наконецъ, рѣшительная минута! (Беретъ со стола книгу, развертываетъ и покойно полуложится на диванъ).
Григорій Кузьмичъ (запыхавшійся, во фракѣ). — Ваше сіятельство! что жь это такое? денной разбой, помилуйте! Хошь не меня, ее-то, ее-то пожалѣйте!
Князь (покойно). — Прошу васъ садиться. Что такое случилось?
Григорій Кузьмичъ. — До сидѣнья ли тутъ, помилуйте, ваше сіятельство!.. Бога въ васъ нѣтъ… Ради Создателя!.. что вы съ дѣвкой-то дѣлаете?
Князь (невозмутимо).-- Григорій Кузьмичъ, вините себя. Вы сами обѣщали передъ свадьбой мильйонъ передать мнѣ: вы не сдержали слова — своего я не ѣду вѣнчаться!
Григорій Кузьмичъ. — Батюшка, все до копеечки получите… Церковь-то биткомъ набита: вѣдь полъ-Москвы собралось… Она, голубушка, плачетъ, убивается… Ради Христа, ваше сіятельство… Не сойти мнѣ съ мѣста, коли я противъ обѣщанья своего что сдѣлаю!
Князь. — Я не имѣю причинъ сомнѣваться въ этомъ; но согласитесь сами, что я здѣсь хлопочу о женѣ. Вѣдь я не прошу у васъ наличными деньгами… Вы сами говорили, что у васъ на имя дочери есть билеты и дарственная. Сегодня ли, завтра ли, вы ихъ передадите мнѣ — для васъ все-равно, а для меня это много значитъ. Моя родня увидитъ ихъ и гораздо любовнѣе будетъ смотрѣть на вашу дочь. Поймите вы, что, вѣдь, у насъ другіе нравы. Вы вотъ въ дѣлахъ съ дядей Иваномъ… развѣ онъ вѣритъ на слово? Да это очень естественно: я женѣ даю имя, положеніе въ обществѣ, вѣсъ; она вноситъ въ семейство деньги.
Григорій Кузьмичъ (стоить растерявшись). Батюшки! Господи!.. святители великіе!.. въ глазахъ мутится… что мнѣ дѣлать-то, что? (какъ бы опомнись) Такъ вы не поѣдете, не поѣдете?
Князь (твердо).-- До тѣхъ-поръ, пока вы мнѣ не передадите всѣхъ билетовъ, я рѣшительно не ѣду!
Григорій Кузьмичъ. — Пропадай же ты, моя дочь, сиди весь свой вѣкъ въ дѣвкахъ! Прощайте, ваше сіятельство… Опозорили всю семью. Какъ васъ буду помнить да благодаритъ! (идетъ медленно къ дверямъ).
Князь. — Прощайте-съ. (Звонитъ и говоритъ входящему Петру) Григорью Кузьмичу карету. (Петръ уходитъ) Кланяйтесь дядѣ Ивану: онъ тоже васъ поблагодаритъ.
Григорій Кузьмичъ (Дойди до двери, быстро оборачивается, идетъ къ князю и становится на колѣни).-- Батюшка, благодѣтель! ваше сіятельство! повремените маленько!.. Вѣдь все, все вамъ достанется: для нея вѣдь коплю и работаю… одна она у меня… Не сдѣлайте несчастнымъ! Подрядъ у меня такой… дѣла у меня такія — извернуться надо: чрезъ полгода съ процентами получите.
Князь. — За подрядъ не бойтесь: дядя, князь Иванъ, для меня все, все устроитъ; а я не могу.
Григорій Кузьмичъ. — Батюшка!…
Князь — Э! не унижайтесь!
Григорій Кузьмичъ (встаетъ и говоритъ со злобой).-- Не унижаюсь я!.. Эхъ-ма! Вотъ они (вынимаетъ илъ кармана билеты). Возьмите, возьмите ихъ… Что жь! отнимайте, грабьте совсѣмъ!
Князь (дрожащими руками беретъ билеты).-- Что вы говорите?
Григорій Кузьмичъ. — Что ужь говорить-то тутъ! Одѣвайся-ко скорѣй.
Князь (пересчитавши) Всѣ!.. Въ одну минуту. (Звонитъ) Одѣваться, скорѣй! (Идетъ въ правыя двери и въ сторону) Положивъ руку на такой фондъ, я могу смѣло сказать: теперь я въ свѣтѣ съ крѣпкимъ положеніемъ. (Уходитъ, а за нимъ и Пempъ).
Григорій Кузьмичъ (одинъ).-- Вотъ что называется цѣликомъ-то проглотилъ! Шутка въ дѣлѣ — милліонъ! Что бы, кажется, за мудрость этакого журавля словитъ — а, поди! Нѣтъ, видно они на той князья! Ахъ, ты Боже ты мой, милостивый! экая напасть! Я ли ужь, кажется, дѣловъ какихъ не производилъ… На что бъ, кажется… народъ изворотливый, всѣхъ за носъ водилъ. Ну, да и то молвить, ужь теперь я по-крайности на-счетъ подряду покоенъ: дядюшка-то, вѣдь, надъ всѣмъ набольшій… защитилъ я, по-крайности плоть свою, во всемъ обнадеженъ — зять съ родствомъ, князь; одно слово: теперь я съ положеніемъ.
Князь (въ сопровожденіи Петра входитъ въ подвѣнечномъ костюмѣ съ красной ленточкой въ петлицѣ фрака).-- Ну-съ, я готовъ! Обнимемтесь, мой добрый папа.
Григорій Кузьмичъ. — Обнимемтесь, сынокъ (обнимаются).
Князь — Теперь поѣдемте вѣнчаться!
Григорій Кузьмичъ (грустно) — Поѣдемъ… (треплетъ его по плечу). Нагрѣлъ ты мнѣ, сынокъ, полушубокъ-то! (Уходитъ).
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьКнязь Левъ Николаевичъ Грузиновъ.
Княгиня, мать его.
Катерина Григорьевна, жена Грузинова.
Григорій Кузьмичъ Лазуринъ.
Комарскій-сынъ.
Удинскіи, недавно кончившій курсъ въ университетѣ, 22 лѣтъ.
Комарскій-отецъ, 75 лѣтъ, со звѣздой.
Князь Лука Лукичъ, лѣтъ GO. Въ дѣлахъ п торговой компаніи князя Грузинова, со звѣздой.
Еще нѣсколько гостей.
Чиновникъ изъ пріюта.
Приживалки и дворовые княгини-матери.
Петръ, камердинеръ князя.
Слуги.
Князь Грузиновъ. — Итакъ, господа, насъ восемь; и мы, Лука Лукичъ?
Князь Лука Лукичъ. — Господа, освободите меня! Я, вѣдь, семьянинъ, старикъ — пойдутъ разсказы.
Комарскій. — Кто жь изъ насъ не семьянинъ? Папа постарѣе васъ — сонъ одолѣлъ, да и не спрашиваемъ.
Князь Грузиновъ. — Поѣдемте.
Князь Лука Лукичъ. — Ей-богу, не могу.
Князь Грузиновъ. — Ну, какъ хотите. Такъ насъ восемь; восемь троекъ лихихъ, отчаянныхъ. Мой ужинъ.
Удинскій. — Моя дача. Поль возьметъ вино; Жанъ оркестръ, Поль Гремчинъ конфекты, цвѣты, плоды.
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, лучше сложимся и отдадимъ Комарскому: онъ всѣхъ тоньше знаетъ это дѣло. Такъ идетъ?
Всѣ. — Идетъ!
Удинскій. — По сту будетъ?
Всѣ. — Будетъ, будетъ.
Князь Грузиновъ. — Приступимъ же къ дѣлу. (Вынимаетъ деньги изъ бюро, другіе изъ бумажниковъ). А съѣздъ, господа, въ пять часовъ вечера у Жозефины. Вѣдь это чудо выйдетъ вечеръ… Поль, вина побольше (говоритъ ему что-то на ухо), непремѣнно надо: старикъ-то нашъ будетъ похрабрѣе (хохочетъ).
Комарскій (тоже хохочетъ).-- Непремѣнно сдѣлаю и дамы любезнѣе будутъ. Мы пролетимъ пятнадцать верстъ въ минуту: тамъ танцы, ужинъ, вино; а ночь-то, упоительная ночь! Incomparable, incomparable!
Петръ. — Ваше сіятельство, вамъ письма съ почты (поданъ, уходитъ).
Князь Грузиновъ (беретъ).-- Подай сюда! (Распечатываетъ конвертъ и читаетъ) Новость, господа: на мѣсто князя Бингальма прочатъ Вагинова.
Многіе. — Не можетъ быть, вздоръ, пустяки!
Князь Лука Лукичъ. — Нѣтъ, это пустой слухъ. Помилуйте, да что жь это будетъ? Молокососъ… Вчера дѣйствительнаго получилъ, да мѣтитъ куда! Постарше его есть. Какой ужь ныньче порядокъ сталъ! И что его за происхожденье! Нѣтъ, не можетъ быть: его всѣ наши не любятъ.
Князь Грузиновъ. — Еще бы его любить! онъ дрянь всякую проводитъ. Ужь видно, что плебей.: Плохія ныньче времена! Вотъ выйдетъ еще въ отставку князь Борисъ Давыдовъ — житья тогда намъ не будетъ.
Комарскій. — Да, вѣками родятся такіе люди. На-дняхъ онъ былъ у папаши на балѣ; помните, вѣдь, человѣкъ триста было… Гужовичу вслухъ сказалъ: будь, говоритъ, идіотъ, дуракъ, негодяй — ну, словомъ, дрянь, да по крови нашъ, всегда ему найду мѣсто; а эта мелочь пускай, говоритъ, служитъ въ провинціяхъ. А вѣдь Лизуета его недурна — а?
Князь Лука Лукичъ. — Ну, какъ хотите, говоритъ, а непремѣнно на грѣшное сведетъ — весь въ батюшку.
Комарскій. — Не быть же мнѣ монахомъ, какъ вы! жены бояться, что ли? (Грузинову). Нѣтъ ли еще новостей?
Князь Грузнновъ. — Панильетти еще орденъ, не пишутъ какой.
Удинскій. — Вотъ счастье! А такъ, вѣдь, пустота…
Комарскій. — Кто пустота? Его всѣ обожаютъ. Найдите-ка такого дансёра. А голосъ-то, голосъ! Это, по-вашему, то же пустота? Его всѣ дамы… безъ ума всѣ.
Удинскій. — Что жь такое голосъ?
Комарскій. — Какъ что? Помилуйте! да къ нему при мнѣ послѣ развода генералъ подошелъ, протянулъ руку и сказалъ: «изумительный голосъ у васъ». А вы говорите, что за голосъ! Онъ чудо какъ командуетъ — до словечка слышно.
Князь Грузиновъ. — Какая-то новая пьеса съ ума сводитъ весь Петербургъ; даже наши ѣздятъ въ Александрынку; впрочемъ, дядя пишетъ, что грязи много.
Комарскій. — О, безъ сомнѣнія! Съ Пушкина у насъ застой въ литературѣ; уродовъ какихъ-то выводятъ!
Князь Лука Лукичъ. — Нѣтъ, и я не соглашусь. А вотъ у насъ графиня хорошенькіе пишетъ стишки.
Комарскій. — Стишки-то прескверные! А вотъ сама она нѣкогда была недурна… нѣкогда, но не теперь! А что застой у насъ, такъ ужь самъ князь Алексѣй Григорьевичъ говоритъ объ этомъ. Онъ говоритъ, былъ у насъ, говоритъ, одинъ литераторъ Пушкинъ, а съ него… застой въ литературѣ.
Удинскій. — Помилуйте, ну, что вы говорите! Что онъ за авторитетъ! старикъ изъ ума выжилъ. Вы этого не говорите… хорошъ авторитетъ!
Комарскій. — Вотъ и видно, что вы недавно изъ университета. Авторитета князя Алексѣя Григорьевича не признаете. Да съ его дѣдушкой самъ Вольтеръ былъ въ перепискѣ — Вольтеръ!
Удинскій. — Что жь? съ дѣдушкой, а вѣдь не съ нимъ.
Комаpcкій. — Да вы, пожалуйста, ужь этого не говорите: одна университетская страсть спорить. У насъ это принято: былъ Пушкинъ — была литература, нѣтъ Пушкина — застой въ литературѣ.
Удинскій (махнувъ рукой).-- Ну, имъ по-вашему.
Князь Грузиновъ. — А! это откуда? Съ городской почты. Посмотрите, господа, какъ изящно сложено. Отъ кого бы это? (Изламываетъ печать и вскакиваетъ). Виватъ, виватъ! побѣда! Barbe Либецкая — моя, моя, моя!
Всѣ. — Не можетъ быть!
Князь Грузиновъ. — Моя, моя! (нетерпѣливо звонитъ и кричитъ). Петръ, Петрушка! вина, вина!
Петръ (входи). Сейчасъ.
Комагскій. — Да покажи письмо, покажи!
Всѣ. — Покажите, покажите!
Князь Грузиновъ. — Всего письма не покажу, читайте окончаніе.
Комарскій (читаетъ).-- «Я согласна, твоя на вѣкъ Barbe Либецкая!» Фу, чортъ, возьми! ну, просто неприступная была.
Князь Лука Лукичъ. — Не вѣрится!… не вѣрится!… Позвольте мнѣ взглянуть (читаетъ). Ну, князь, люблю жену, семью… (машетъ рукой). Ну, вотъ и согрѣшилъ, и согрѣшилъ.
Комарскій. — Что нашъ аскетъ, не устоялъ — а? Леонъ, дай обнять тебя (обнимаетъ). Вотъ, молодецъ, взялъ, какъ крѣпость, взялъ приступомъ.
Князь Грузиновъ. — Вина! (подаютъ стаканы). Здоровье Барбъ! (тихо Комарскому). Не жаль, хоть тридцать тысячъ стоитъ.
Всѣ. — Здоровье Барбъ! (пьютъ).
Комарскій. — Здоровье побѣдителя!
Всѣ. — Здоровье побѣдителя, виватъ! (пьютъ и чокаются стаканами).
Князь Грузиновъ. — Такъ, господа, сбираемся у Барбъ, на Молчановкѣ, а Жозефину — въ пространство…
Удинскій. — Я беру… Софи стара.
Комарскій. — Вотъ это честно.
Князь Грузиновъ. — Съ рукъ на руки!
Князь Лука Лукичъ. — А ну-ка, князь, на счастье новой дамы… грѣхъ называть ихъ по имени! С’орвите-ка: я заложу. Мнѣ совѣстно: я и то въ вечеръ-то у васъ выигралъ тысячъ восемь… этакъ и компанія ваша лопнетъ, смотрите. Ну, заложите ли?
Князь Грузиновъ. — Ну ее къ чорту, эту торговую компанію! все глупость… идетъ, конечно идетъ! Берите карты, я выну деньги! (Идетъ къ письменному столу и вынимаетъ кипу ассигнаціи).
Комарскій-сынъ (подходя къ спящему отцу).-- Папаша, вставайте. Бумаги принесли, подписать просятъ. (Къ гостямъ). Терпѣть не можетъ.
Комарскій-отецъ (сквозь сонъ).-- Ну, что? ну… на двѣнадцать кушъ!
Комарскій-сынъ. — Бумаги принесли подписывать; ждутъ, вставайте!
Комарскій-отецъ (не открывая глазъ).-- Ну ихъ… вели прогнать! Оставь, спать хочу. (Общій смѣхъ).
Комарскій-сынъ. — Шучу, шучу… Банкъ, банкъ заложенъ: вставайте!
Комарскій-отецъ (вставая быстро).-- Банкъ!… гдѣ банкъ? какъ, что? Да гдѣ я? (Зѣваетъ). Какъ сладко было-заснулъ!
Князь Грузиновъ. — Ну-съ, я готовъ.
Князь Лука Лукичъ. — И я!
Комарскій-отецъ. — Я… меня… постойте… Позвольте… я.
Князь Грузиновъ. — Неутомимъ, воскресъ! Позвольте вотъ съ нимъ сначала. (Лука Лукичъ мечетъ). Двѣ тысячи! Три съ боку. Извольте! (Вскрываетъ карту). Семерку!
Князь Лука Лукичъ (мечетъ).-- Убита!
Князь Грузиновъ. — Attendez Va-banc! Дама.
Князь Лука Лукичъ. — Убита!
Князь Грузиновъ. — Фу, чортъ возьми! Но это вздоръ!… Барбъ возьметъ, сейчасъ я заложу! (Идетъ къ бюро ищетъ въ немъ денегъ и не находитъ).
Князь Лука Лукичъ. — Не будетъ ли?
Князь Грузиновъ. — Вздоръ. (Звонитъ. Камердинеръ входитъ). Петръ, сходи къ княгинѣ, попроси 10,000; она встала?
Петръ. — Часа два какъ изволили проснуться. (Уходитъ).
Князь Грузиновъ. — Чортъ знаетъ что такое! Но я поборю несчастье.
Князь Лука Лукичъ. — Горячиться не надо… надо осторожнѣй.
Князь Грузиновъ. — Вздоръ! этотъ мѣсяцъ не везетъ, страшно не везетъ.
Комарскій-сынъ. — Нѣтъ, Барбъ вывезетъ.
Князь Лука Лукичъ. — Лучше по-моему оставить, переждать несчастье!
Князь Грузиновъ. — Все это вздоръ. Сорву, увидите. (Входить Петръ смущенный и стоитъ молча).
Князь Грузиновъ. — Что, что?
Петръ (молчитъ).
Князь Грузиновъ. — Говори! Э, дуракъ какой! (Подходитъ къ нему).
Петръ (говоритъ тихо).-- Ея сіятельство приказали вамъ сказать, что они больше вамъ ни копейки не дадутъ.
Князь Грузиновъ (растерявшись).-- А, ступай! Messieurs! pardon!… жена ужасно заболѣла. Pardon… Adieu! Ради Бога, извините!
Князь Лука Лукичъ (какъ-бы съ состраданіемъ).-- А-а!.. скажи, пожалуйста, несчастье какое! Да и пора по домамъ. Двѣнадцать часовъ. Послушай, какъ же машины-то? Все готово?
Князь Грузиновъ. — Какой ты странный! до нихъ ли мнѣ теперь?
Князь Лука Лукичъ. — Нѣтъ, я вѣдь такъ… акцій-то никто не беретъ!
Князь Грузиновъ. — Отстань, пожалуйста. Прощай! Прощайте, господа! (Подаетъ всѣмъ поспѣшно руки и уходитъ).
Князь Лука Лукичъ. — Бѣдняжка! Вотъ, господа, вамъ урокъ! Вотъ и заболѣла! Бѣдняжка, право!
Комарскій-сынъ. — Всегда мораль! Ну, что это такое? Заѣдемъ господа къ Шевалье, устрицъ привезли.
Всѣ. — ѣдемъ, ѣдемъ!
Комарскій-сынъ. — А вы князь, Лука Лукичъ?
Князь Лука Лукичъ. — Жена ждетъ, господа, семейство… слово далъ!
Комарскій-сынъ. — Аскетъ, совсѣмъ аскетъ! Не пьетъ, не любитъ. Прощай! (Къ гостямъ). Ну ѣдемъ-те, господа. Папаша, вотъ ваша шляпа. (Подаетъ отцу шляпу).
Комарскій-отецъ. — Жаль!… эхъ! а банкъ-то только разошелся… Да, можетъ, съиграемъ!
Князь Лука Лукичъ. — Помилуйте, какъ можно!.. Жена, вѣдь! Супружескія чувства… Бѣдняжка!
Комарскій-сынъ (беретъ отца подъ-руку).-- Папа, идемте, идемте. (Всѣ удаляются).
Князь Лука Лукичъ (ставя шляпу подъ стулъ).-- Нѣтъ, братъ, тутъ неладно… я понимаю! Жена заболѣла… Врешь! Я свое возьму… Не кинуть же мнѣ изъ-за тебя Маргариту… Я подожду! (Манитъ къ себѣ рукой камердинера). Петруша!
Петръ. — Ну что стали! ступайте вонъ! (Слуги уходятъ). Что прикажете, ваше сіятельство?
Князь Лука Лукичъ. — На тебѣ! (Подаетъ ассигнацію).
Петръ (кланяясь).-- Благодарю покорно. Съ выигрышемъ.
Князь Лука Лукичъ. — Что? видно тамъ отказъ?
Петръ (улыбаясь).-- Помилуйте, нѣтъ-съ!
Князь Лука Лукичъ. — Ну, полно! полно-о!…
Петръ. — Право, заболѣли-съ.
Князь Лука Лукичъ. — На вотъ еще, любовницѣ на платье, да ужь скажи (Даетъ еще ассигнацію).
Петръ (кланяясь).-- Благодарю покорно. Опасно-съ!
Князь Лука Лукичъ. — Я не выдамъ — знаешь?
Петръ (таинственно).-- Сказали: «будетъ; больше копейки не дамъ!» Ужь ваше сіятельство, пожалуйста-съ, не погубите!
Князь Лука Лукичъ. — Будь покоенъ.
Князь Грузиновъ (входя).-- Да докричусь ли я? Петръ!
Петръ (выходя изъ дверей).-- Сейчасъ.
Князь Грузиновъ. — За Григорьемъ Кузьмичомъ послать сейчасъ! Отъискать, гдѣ бы онъ ни былъ. Просить ко мнѣ…
Петръ. — Слушаю-съ! (Уходить).
Князь Грузиновъ (обертывается, хочетъ идти и видитъ Луну Лукича).-- А вы здѣсь?
Князь Лука Лукичъ. — Да!… Шляпы не могу найдти. (Смотритъ подъ стулъ). Скажите, вотъ за грѣхи-то слѣпота! (Вынимаетъ ее). На два слова, князь.
Князь Грузиновъ. — Еще что? что такое?
Князь Лука Лукичъ. — Присядемъ! (Садится). Просто замучили меня, безпрестанно ходятъ съ фабрики; за тѣ машины не заплачено, да и эти готовы, а денегъ вы не даете! Конечно, я хотя по довѣренности… такъ отъ васъ… да все, знаете, совѣстно… Мараютъ имя!
Князь Грузиновъ. — Пришлите ко мнѣ: я ихъ урезоню; согласятся, подождутъ!
Князь Лука Лукичъ. — Какое ждать! Если, говорятъ, сегодня не привезете, подадимъ жалобу въ судъ. Расписка съ свидѣтелями — нехорошо! Да вотъ что, хоть совѣстно… но я въ такомъ положеніи теперь, что принужденъ попросить васъ, князь. Вы мнѣ уплатите должокъ-то?
Князь Грузиновъ. — Да вѣдь я вамъ отдалъ акціями!
Князь Лука Лукичъ. — Да хоть бы кто на смѣхъ одну взялъ… (Вынимаетъ изъ кармана пачку акцій). Возьмите ихъ назадъ. Никто за половинную цѣну не беретъ. Говорятъ, что дѣло химерное. Конечно, вашъ долгъ небольшой; но я, ей-богу, въ такомъ положеніи теперь, что тридцать тысячъ меня очень бы поддержали.
Князь Грузиновъ. — Подождите немножко.
Князь Лука Лукичъ. — Ей-богу, ей-богу не могу… я бы отчего же! да не могу… Вѣдь вотъ ужь недѣлю прошелъ срокъ. Я не безпокоилъ васъ, когда не нужно было, но теперь… Пожалуйста, князь: вѣдь для васъ тридцать тысячъ пустяки…
Князь Грузиновъ. — Поймите, у меня теперь нѣтъ денегъ, нѣтъ!
Князь Лука Лукичъ. — Ну, полноте, князь, шутить! у васъ нѣтъ? Мильйонъ серебромъ за супругой взяли… Бѣдняжка! какъ жаль — заболѣла… Пожалуйста, князь.
Князь Грузиновъ (сердясь и вставая).-- Ну, понимаете, нѣтъ у меня теперь денегъ, нѣтъ! Ну, что вы пристали ко мнѣ?
Князь Лука Лукичъ. — Какъ ни совѣстно, князь… но я вынужденъ буду…
Князь Грузиновъ. — подать ко взысканію? (Горько махнувъ рукой). Подавайте, подавайте! Это честно!
Князь Лука Лукичъ. — Ну, вотъ ужь вы и разсердились, князь!
Князь Грузиновъ. — Я нисколько не сержусь.
Князь Лука Лукичъ. — То-то, то-то. Прощайте. (Встаетъ и жметъ руку). Я знаю, что не будете сердиться… вѣдь, вслѣдствіе необходимости: нужно до-зарѣзу. Такъ не сердитесь, если не сегодня… Пожалуйста, не сердитесь. (Уходитъ).
Князь Грузиновъ. — Вотъ они, друзья-то! вотъ они! Ханжа, чутьёмъ узналъ, что денегъ нѣтъ!… Въ два вечера выигралъ съ меня двадцать тысячъ… а денегъ нѣтъ! (нетерпѣливо звонитъ). Петръ! (входитъ). Попроси сюда мамашу.
Петръ. — Ея сіятельство только сейчасъ изволили проснуться.
Князь Грузиновъ. — Проси! (Петръ уходитъ). Ну, что жь это? Вотъ возьми богатую жену! Какъ она все это узнала, какъ? Нѣтъ, я дуракъ, думалъ, что вотъ любитъ и никогда не откажетъ въ деньгахъ. Чего бы стоило въ первые дни перевести всѣ билеты на себя!… Глупо! Но это дерзость: мы тебя заставимъ дать деньги… вздоръ!
Петръ (входя).-- Ея сіятельство, какъ кончатъ чай, такъ пожалуютъ. Къ вашему сіятельству чиновникъ изъ пріюта пришелъ. Прикажете позвать?
Князь. — Зачѣмъ это еще? Позвать! Этотъ еще не за деньгами ли? Вотъ мученье! (Петръ уходитъ).
Чиновникъ. — Честь имѣю кланяться вашему сіятельству.
Князь (важно).-- А! здравствуйте! Что новенькаго? Садитесь.
Чиновникъ. — Благодарю покорно-съ… я стоя-съ… По пріюту все обстоитъ благополучно, ваше сіятельство. Вывѣску прибили-съ.
Князь. — Ну, что же, хороша?
Чиновникъ. — Превосходно-съ, ваше сіятельство; оно, знаете, по небесному-то фону, да золотыми-то буквами такъ значительно написано: «Пріютъ князя Льва Николаевича Грузинова». Очень-много останавливается… Съ любопытствомъ этакимъ читаютъ. Жаль одно, что не все имя и отчество вашего сіятельства написано, а только однѣ заглавныя буквы; впрочемъ, очень-деликатно.
Князь Грузиновъ. — Я думаю, однакожь, вѣдь, знаютъ, что это именно я учредилъ, а не дядя мой.
Чиновникъ (быстро).-- Помилуйте-съ, какъ же! даже дворники читаютъ вывѣску, что это, дескать, князя Льва Николаевича Грузинова, что на Арбатѣ живутъ; ужь это такъ у меня наказано.
Князь (благосклонно). — Садитесь. Ну, что жь чернь?
Чиновникъ. — Не извольте безпокоиться-съ, я стоя-съ… Чернеть-то-съ?… очень-довольна-съ, очень… Вотчина, говоритъ, большая, сто человѣкъ… Вѣдь, у меня наказано, чтобъ и это самое изъясняли… Какъ же-съ! чернеть очень-довольна… Ваше сіятельство, потрудитесь, вотъ, мѣсячный отчетъ прочесть, да подписаться.
Князь Грузиновъ. — Хорошо. Положите тутъ. Ну, все?
Чиновникъ. — Да вотъ архитекторъ домъ-то осматривалъ, такъ говоритъ, что потолки въ трехъ покояхъ очень-опасны; да печи очень дымятъ-съ, плоховаты-съ: многіе угараютъ-съ. Я и сметку составилъ — всего бы потребно три тысячи.
Князь Грузиновъ. — Всего три тысячи!… Да это разоренье, просто! Что жь, не надѣлать же имъ каминовъ да духовыхъ печей! Призрѣны — и будетъ!
Чиновникъ. — Конечно-съ, очень-хорошо-съ. Такъ не надо-съ? хорошо-съ… Ваше сіятельство, ужь пятое число-съ, подрядчикъ пристаетъ за деньгами: ни говядины, ни хлѣба, отпускать не хочетъ. Сегодня изволите пожаловать?
Князь Грузиновъ (морщится).-- Послѣ, послѣ!
Чиновникъ. — А надо бы сегодня. Вчерась не ужинали-съ, не обѣдали, такъ голодные и легли-съ… Надо бы, право-съ!
Князь Грузиновъ. — Да нельзя сегодня… Ну, нѣтъ!
Чиновникъ. — Какъ же быть-то? голодаютъ-съ.
Князь Грузиновъ. — Точно до моего пріюта они не голодали… Ну, пусть сбираютъ.
Чиновникъ. — Да обувенки-то почёсть нѣтъ-съ — плохая; не примерзли бы-съ: холодно очень.
Князь Грузиновъ. — Э, мнѣ не до нихъ сегодня!
Чиновникъ. — Такъ очень-хорошо-съ. Не извольте безпокоится, ваше сіятельство, найдутъ хлѣбъ. Я и приказанье отдамъ: пусть сбираютъ, только чтобъ не говорили, что изъ вашего-то пріюта… очень-хорошо.
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, это, знаете, разойдется — слухъ скверный, да и нерезонно. А вотъ что: вы знаете Карявина купца?
Чиновникъ. — Желѣзнымъ товаромъ торгуетъ, какъ не знать! въ подрядахъ участвуютъ.
Князь Грузиновъ. — Ну, я не знаю какимъ… Все-равно. Вы сходите къ нему и отъ моего имени и отъ дяди попросите пожертвовать рублей тысячу, полторы. Ну, скажите ему, что мы его въ газетахъ за это отпечатаемъ какъ благотворителя; тутъ же на дняхъ праздникъ есть, и поводъ… Ну, вы понимаете?
Чиновникъ. — Это безподобно-съ, отлично выйдетъ, ваше сіятельство, будьте покойны… а то мы и дяденькой по прижмемъ-съ! Будьте покойны! Пожелавъ вашему сіятельству…
Князь (протягивая два пальца). Прощайте, милѣйшій (чиновникъ уходитъ). Вотъ времечко-то, до чего дошелъ!
Петръ. — Григорій Кузьмичъ.
Князь Грузиновъ. Проси! (Петръ растворяетъ двери и уходитъ).
Григорій Кузьмичъ. (Въ длинномъ сюртукѣ, съ бородою, волосы значительно съ просѣдью). Здравствуйте, батюшка! Какая нужда?
Князь Грузиновъ. — Что вы мнѣ дали за жену?
Григорій Кузьмичъ. — Что жь такое-съ? Жена, какъ слѣдуетъ. Развѣ что балуетъ, такъ я на то родитель ей.
Князь Грузиновъ. — Она не жена мнѣ!
Григорій Кузьмичъ. — Господи помилуй! что такое случилось?
Князь Грузиновъ. — Помилуйте! я прошу у ней ничтожныя десять тысячъ, и она вдругъ при гостяхъ посылаетъ ко мнѣ человѣка сказать, что она не дастъ мнѣ ни копейки — какъ вамъ это кажется?
Григорій Кузьмичъ. — Только-то-съ? А то ужь я перепужался совсѣмъ, думалъ, что-нибудь хуже-съ. Надо полагать на что-нибудь нехорошее просили-съ.
Князь Грузиновъ. — Да на что бы я ни просилъ. Вы сами мужъ: ну, развѣ бы жена отказала вамъ въ чемъ-нибудь? Ну, подумайте.
Григоріи Кузьминъ. — Я вашихъ порядковъ, батюшка, не знаю. Я съ женой на разныхъ половинахъ не жилъ. Да опять же она выдѣлена, у ней свой ломоть хлѣба, свой царь въ головѣ. Хорошему бы мужу какъ, кажется, отказать?
Князь Грузиновъ. — Да развѣ я дурной мужъ? Какъ вы мнѣ смѣете это говорить?
Григорій Кузьмичъ. — Смѣть-то намъ никто не запрещалъ. Я, вѣдь, ей отецъ, съ родни недальней… Да я и не говорю, что вы дурной мужъ… кто васъ разберетъ! А вотъ Катюша-то наша изо-дня въ-день худѣетъ! Да и доброта-то ея извѣстна — мокрой курицы не обидитъ. А если она денегъ не дала, такъ, значитъ, ей такъ надо было. Я хоть въ супружескія дѣла мѣшаться не хочу… а свое дѣтище въ обидѣ видѣть не буду. Коли что, такъ я ее въ свой домъ перевезу; какъ-нибудь доживемъ свой вѣкъ.
Князь Грузиновъ. — Ну, положимъ, что вамъ этого не позволитъ мужъ ея.
Григорій Кузьмичъ (говоритъ холодно и колко).-- Запрещать намъ, батюшка, некому.
Князь Грузііновъ (горячась). — Я вамъ говорю, Григорій Кузьмичъ, слышите? я васъ прошу урезонить вашу дочь, чтобъ она дала мнѣ денегъ.
Григорій Кузьмичъ. — А я вамъ, батюшка, ваше сіятельство, докладывалъ и еще докладываю, что не то, что урезонивать, да и не заикнусь объ этомъ, не пикну.
Князь Грузиновъ. — Но вы понимаете, что я вашей дочери далъ положеніе, вѣсъ, значеніе — и вы не хотите исполнить это! Это честь чисто-купеческая!
Григорій Кузьмичъ. — Можетъ-статься, и такъ… Съ насъ, батюшка, взыскивать нечего: насъ какъ учили? пономарь за три гроша съ указкой ходилъ, а вѣдь васъ съ четырехъ лѣтъ всякой мудростью-то пихали, за границу возили, да видно все вы тамъ и растратили… Хороша ужь и ваша-то княжеская…
Князь Грузиновъ. — Что вы хотите этимъ сказать?
Григорій Кузьмичъ. — Намъ говорить нечего! Сами знаете. Мнѣ коли говорить, такъ надо много говорить, а въ два-то эти года отвыкъ я, больше слезами утѣшалъ себя, чѣмъ разговоромъ этимъ… (вздыхаетъ).
Князь Грузиновъ. — Однимъ словомъ, Григорій Кузьмичъ, я требую, чтобъ вы усовѣстили вашу дочь.
Григорій Кузьмичъ. — А я, батюшка, вашему сіятельству однимъ словомъ говорю: не заикнусь, полсловечка не скажу.
Князь Грузиновъ. — Но это низко, безчестно!
Григорій Кузьминъ. — Охъ, развязали вы мой языкъ! Хороша и ваша честь! Вона, не спросись никого, изъ-за вашей чести, въ два-тѣ года сѣдой волосъ на головѣ показался. Что ужь говорить о чести, коли ее мало осталось, али вовсе нѣтъ!
Князь Грузиновъ. — Милостивый государь!…
Григорій Кузьминъ. — Пятьдесятъ, батюшка, лѣтъ съ годками все такъ величаюсь… А вамъ стыдно было бы не то, что этакія рѣчи говорить, а глаза-то на меня поднять.
Князь Грузиновъ (иронически).-- Это почему-съ?
Григорій Кузьмичъ. — Почему? Еще вы и спрашиваете? Нѣтъ, сударь, потерять то, что съ малыхъ лѣтъ копилъ, остаться, можно сказать, при крошкахъ — ничего по-вашему? Эхъ, ваше сіятельство, что чужую совѣсть трогать, коли своя тронулась!
Князь Грузиновъ. — Я повторяю вамъ, милостивый государь, замолчите!
Григорій Кузьмичъ. — И я, батюшка, повторяю и буду повторять: мы вашей чести не знаемъ, а по-нашему обѣщать да надуть, взять деньги да не сдѣлать — это ужь ниже всего!
Князь Грузиновъ. — Съ вами это сдѣлали обстоятельства.
Григорій Кузьминъ. — Ровно вы какъ монахъ, что въ сказкѣ свой грѣхъ на нечистаго сваливаетъ, такъ и вы — на обстоятельства. Нѣтъ, не обстоятельства, а вы, батюшка, да, вы! Ужь началъ говорить, не стерплю. Да, вы… милліономъ-то тогда при свадьбѣ поприжали. «Дяденька, говоритъ, все для тебя сдѣлаетъ, все устроитъ», я съ глупаго-то ума повѣрилъ. Чего еще, защитить свою плоть хотѣлъ! Что же и дяденька? Дяденька меня капиталу лишилъ! Защитили, батюшка, выучили, сѣдымъ волосомъ головушку украсили! До могилы Бога молю за этакихъ защитниковъ честныхъ!
Князь Грузиновъ. — Вы мнѣ просто дерзости говорите:, это невыносимо!
Григорій Кузьмичъ. — Подымайте выше, ваше сіятельство: правду-матку говорю! Нѣтъ, ужь будетъ, мной дуракомъ поиграли. Самъ виноватъ, бѣсъ сомутилъ, думаетъ: князь-зятёкъ, все какъ по-моему пойдетъ. Защищу свою плоть, сохраню свою кровь! А зятёкъ-то съ дядюшкой чуть тестя-то въ яму не усадили, за его же деньги! Бога въ васъ нѣтъ! Ну, что я… я ужь такъ! грѣхъ попуталъ, гордостью набрался! А съ женой-то, съ дочерью-то, что вы дѣлаете?
Князь Грузиковъ. — Ну, ужь если на то пошло, Григорій Кузьмичъ, такъ и я вамъ скажу. Я вынулъ ее изъ вашей заразительной грязи, вынесъ ее на моихъ плечахъ (горячась), запачкалъ свой родъ, поставилъ ее въ нашемъ свѣтѣ крѣпко, обставилъ ее людьми, а не бородатыми звѣрями… Я… я… (задыхается).
Григорій Кузьмичъ. — Зачѣмъ горячиться-то? Я говорю попросту, безъ горячки. Никуда вы ее въ свѣтѣ не выносили, а точно, это правда, попортили вы ее, сильно попортили! Такъ съ женами не живутъ! Ну, пускай, у васъ, говорятъ, обычай такой, на разныхъ половинахъ жить — можетъ, это и хорошо, я вашихъ порядковъ не знаю — а жену бросить, да съ мамзелями жить, да чужое проматывать, да въ карты проигрывать, да виномъ пріятелей запаивать — ужь это, кого ни спроси, никто не похвалитъ. И вы хотите, чтобъ я ее урезонилъ! Да давать-то станетъ, такъ не велю, силой отыму! Выучили ужь, будетъ, защитили мою плоть, соблюли мою кровь! Сѣдымъ волосомъ головушку украсили! Прощенья просимъ, ваше сіятельство! (Смиренно кланяется и направляется къ дверямъ).
Князь (бросается было за нимъ вслѣдъ).-- Нѣтъ, ты не уйдешь у меня такъ, я тебя заставлю.
Григорій Кузьмичъ (гордо стоитъ у двери и покойно смотритъ на него).-- Уйду, сударь, уйду-съ и не приду ужь больше. Самъ ко мнѣ придешь, пороги обобьешь! (покойно затворяетъ дверь и уходитъ).
Князь Грузиновъ (стоитъ на одномъ мѣстѣ).-- И я ему позволилъ это — я?… Не знаю!… И сколько грубостей я переношу, и за кого жь, за кого жь? Нѣтъ, мы заставимъ тебя, заставимъ. Петръ, Петръ! (Петръ входитъ). Что жь мамаша?
Петръ. — Ѣдутъ-съ.
Княгиня (въѣзжаетъ въ сопровожденіи той же свиты, какъ и въ первомъ актѣ).-- Что случилось, Леонъ? Ты такъ встревоженъ… (гладитъ собакъ), Ами! Ами!
Князь (людямъ).-- Выдьте всѣ вонъ! (люди уходятъ). Оставьте, маманъ, собакъ и слушайте. Что бъ вы сказали, еслибъ вашего сына назвали негодяемъ, подлецомъ въ глаза?
Княгиня. — Ахъ, какъ ты выражаешься! Что, что такое?
Князь Грузиновъ. — Да-съ… И кто же бы? бородачъ этотъ противный… Я просилъ у жены денегъ — она отказала.
Княгиня. — Отказала… какая дерзость! Пошли за ней.
Князь (звонитъ и вошедшему слугѣ говоритъ покойно).-- Отъ имени мамаши и моего попроси княгиню сюда! (человѣкъ уходитъ). Да слушайте, пожалуйста. Ну, это дерзость! Я, чтобъ уговорить ее, послалъ за ея прелестнымъ батюшкой… Онъ мнѣ это сказалъ… онъ!
Княгиня. — Я говорила, что это будетъ… До чего ты упалъ съ этимъ родствомъ! до чего допустилъ себя! (подноситъ къ глазамъ платокъ). Ты вспомни, что я тебѣ говорила передъ бракомъ…
Князь Грузиновъ. — Да что вы? Вы только говорили, а сами послѣ свадьбы брали деньги и отъ тестя и отъ жены и отъ меня. Вы говорили!
Княгиня. — Онъ укоряетъ меня! До чего довело тебя это родство… неблагодарный! (плачетъ).
Князь Грузиновъ. — Мамаша, теперь сцены не у мѣста; нужно поддержать мое значеніе, имя… нашу фамилію. На меня подадутъ искъ — поймите. Я выкупилъ изъ залога ваше имѣніе; заложите его опять, продайте и дайте мнѣ возможность уплатить долги… Поймите, на меня накинута мертвая петля, ивы можете снять ее съ моей шеи… Пожалуйста! (цалуетъ ее руки) Дайте мнѣ денегъ, продайте имѣніе!
Княгиня. — Леонъ! какъ же это? только выкупили да опять продать! Дай мнѣ недѣльку, подумать… да я не могу!
Князь Грузиновъ. — Родной сынъ гибнетъ, пропадаетъ, а мать думаетъ спасти его или нѣтъ! Вы… вы всѣ оставляете меня! Оставляйте, оставляйте!
Княгиня. — До чего довело его это родство… неблагодарный!… Ой, дурно, дурно!…
Княгиня (увидѣвъ невѣстку).-- Что, что, мегера!… вотъ до чего довела… скверная торговка! (Уѣзжаетъ).
Катерина Григорьевна (худая и блѣдная).-- Вы за этимъ звали меня сюда — такъ это мнѣ не новость: я слышу это каждую минуту.
Князь Грузиновъ (подходя ко женѣ съ ласками).-- Catherine, Catherine! Прости меня, прости; я виноватъ.
Катерина Григорьевна (отнимая руки).-- Оставьте… ваши ласки, ваши поцалуи жгутъ меня. Оставьте же, я вамъ говорю! Мнѣ не въ новость ваше притворство.
Князь Грузиновъ (принимая строгій тонъ).-- Послушайте! за что вы меня губите? Ну, скажите, что я вамъ сдѣлалъ? Женился я на васъ, чтобъ вынуть васъ изъ той грязи, которой вы сами тяготились. Вы хотѣли стать въ нашемъ высшемъ свѣтѣ — я это устроилъ; у васъ не было ни фамиліи, ни будущаго — я вамъ далъ то и другое; вы хотѣли блеску, роскоши, свѣту — мало развѣ вамъ?
Катерина Григорьевна. — Я васъ не виню, виню себя, хоть вы очень, очень-неправы! Когда еще я была въ пансіонѣ, мнѣ толковали о вашемъ свѣтѣ, меня готовили къ нему, учили; я думала, это рай земной! Въ два эти горькіе года я узнала васъ и вашихъ; я думала найти въ немъ чувство — нашла одну притворную улыбку; блескъ вашъ, ваше золото — все фальшивое. Я не своя въ немъ! Я не рождена среди притворства, хоть меня и учили ему въ пансіонѣ. Вы говорите, что вы мнѣ дали положеніе. Князь, не деньги ли, которыми я такъ, щедро награждали вашихъ друзей, поддержали ваше положеніе и имя? Вы дали мнѣ будущее? Да, это такъ, у меня есть титулъ, который будетъ напоминать мнѣ, какъ я была глупа, какъ я не понимала людей! Я отдалась, вѣдь, вамъ вся, вся… и что жь я видѣла за это? — Презрѣніе, насмѣшку, да развѣ ласку тогда, когда вы безъ денегъ. Я вамъ все, все прощала! Знаете ли, какъ я васъ любила? (Съ горестью) Когда погибалъ мой отецъ, я знала это, я хотѣла ему помочь, отдать ему мои деньги… Вы мнѣ сказали, что это вы все такъ устроите… Когда просилъ отецъ, вы не позволили дать; я васъ послушалась, промѣняла счастье отца на вашу ласку — вотъ я васъ какъ любила!… Вы спасли отца, спасли! Теперь вы оскорбляете меня, какъ жену, какъ мать, какъ женщину…
Князь Грузиновъ. — Скоро кончатся ваши упреки?
Катерина Григорьевна. — Я васъ не упрекаю… я виню себя, да еще пансіонское воспитаніе. Я вамъ благодарна, князь. Вы скоро заставили меня узнать и свѣтъ и людей. Я вамъ не пара, князь!… стараго не воротишь. Разстанемтесь. Вы останетесь въ своей блестящей семьѣ, а я уйду въ мою грязную. Вы не будете горевать, а у меня… у меня одно мое утѣшеніе — сынъ, котораго я, сколько силъ моихъ станетъ, сберегу отъ вашихъ соблазновъ. Такъ мы разстанемся безъ шуму!… Вы вѣдь боитесь огласки!…
Князь Грузиновъ. — Нѣтъ, вы не уйдете: у меня есть права мужа. Нѣтъ, мы такъ не растанемся.
Катерина Григорьевна. — Вы не дали мнѣ договорить. Я не хочу разстаться такъ. Я виновата передъ вами: я васъ связала, вышедши за васъ замужъ, и я же васъ разрѣшаю отъ моего слова, беру его назадъ. Вамъ были нужны деньги, а въ придачу къ нимъ вы взяли меня. Права ваши надо мной уже не существуютъ. Ваши письма и письма вашихъ (рыдаетъ) подругъ у отца: они развязываютъ меня. Вамъ нужны деньги? Половину дохода съ полмильйона, который уцѣлѣлъ у меня, вы каждогодно будете получать. Домъ этотъ возьмите себѣ; мнѣ… (рыдаетъ) въ немъ я умерла для жизни этой!
Князь Грузиновъ. — Ваше великодушіе неумѣстно. Вспомните, кто вы и кто я.
Катерина Григорьевна. — Я помню, князь, что я простая купчиха, и не стыжусь этого! Я иду къ купцамъ! Прощайте. Я жду отъ васъ отвѣта до четырехъ часовъ, а послѣ меня не будетъ здѣсь. (Закрываетъ лицо платкомъ.) Дай-Богъ, жить вамъ весело, счастливо!
Князь Грузиновъ. — Catherine, мой ангелъ! другъ мой!…
Катерина Григорьевна. — Отойдите, отвратительный человѣкъ, уйдите! (Пересиливаетъ себя и говоритъ почти спокойно) Прощайте! Я увѣрена, что вы согласитесь: подумайте… (Уходитъ.)
Князь Грузиновъ (вслѣдъ ей).-- Проклятіе тебѣ, отвратительное созданье, проклятіе тебѣ! Все оставило меня — мать, жена, друзья, родные! Одинъ я!
Петръ (входи).-- Отъ какого-то секретаря чиновникъ пришелъ узнать, будете ли ваше сіятельство вечеромъ дома. Говоритъ, очень-нужно. Вотъ письмо. (Подаетъ на серебряномъ подносикѣ.) Онъ ждетъ отвѣта.
Князь Грузиновъ. — Буду. (Петръ уходитъ.) Успѣли! подали искъ ко взысканію, и въ яму, пожалуй… И этотъ-то Лука Лукичъ… Господи, что я за несчастный! (Сидитъ нѣсколько минутъ опустивъ голову.) Вотъ что значитъ быть бѣднымъ въ моемъ положеніи! Никто, ни одинъ въ мірѣ человѣкъ не пожалѣетъ меня! Всѣ оставили! Благодарность вамъ, чиновные предки! Что жь мнѣ дѣлать? покончить однимъ разомъ. (Беретъ лежащій на бюро пистолетъ и кидаетъ.) Глупо, непрактично, несовременно! (Звонитъ и вошедшему Петру говоритъ покойно.) Скажи княгинѣ-женѣ два слова, она пойметъ: я согласенъ. (Человѣкъ уходитъ.) Да, я долженъ такъ… я такъ поставленъ. Я не могу питаться однимъ краснымъ супомъ… Да; переведи-ко я билеты на свое имя — ну и панъ. Что жь будетъ со мной? имѣнья нѣтъ, деньги — долги. (Въ раздумьи.) Десять тысячъ, десять тысячъ… Да гдѣ жь найдешь десять тысячъ? Немножко кредиту, немножко долгу, оно и набѣжитъ до тридцати. Прожить можно; не робѣйте князь, не робѣйте! еще впереди много жизни: забудется старое, на что-нибудь натолкнешься… Прочь отсюда! въ Европу… Баденъ-Баденъ, Спа, Гомбургъ… рулетка! Домъ этотъ въ залогъ… Эхъ, а все досадно: лучше бы можно разъиграть! Вотъ что значитъ, господа, быть честнымъ человѣкомъ.