КТО ВО ЧТО ГОРАЗДЪ.
правитьУдивительная новость облетѣли всѣ уголки небольшаго степнаго города, на берегу Иртыша: богачъ-обыватель, бухарскій купецъ Мухтобай, пропалъ безъ вѣсти. Его хватились и семья, и власти. Полиція обшарила сосѣдній деревни и заимки, сдѣлала повальный обыскъ, но Мухтобая и слѣдъ пропалъ. Единственное свѣдѣніе, занесенное въ дознаніе, было показаніе жены купца, что онъ, возвратясь изъ лавки, захватилъ съ собою три тысячи рублей и уѣхалъ куда-то въ сопровожденіи работника — мальчишки. Дальнѣйшихъ показаній не было, никто и нигдѣ не видалъ Мухтобая. Нежелательно было мѣстнымъ властямъ остановиться на этомъ, но пришлось заключить дознаніе фразой «безъ вѣсти пропалъ» и дѣло сложить въ архивъ. Прекратились полицейскіе розыски, перестали толковать и горожане, все задремало, все продалось обычнымъ мирнымъ занятіямъ. Прошелъ мѣсяцъ, о происшествіи стали забывать, какъ вдругъ дѣло о Мухтобаѣ всплыло наружу и подпало городокъ…
На опушкѣ лѣса, близь заимки богатаго купца Сидорова, его управляющій Муртаза, случайно, во время охоты, наткнулся на трупъ киргизенка лѣтъ пятнадцати или шестнадцати.
Обрадовались власти, узнавъ о происшествіи. Мертвое тѣло въ раіонѣ владѣній богатаго купца Сидорова — не шутка! На мѣсто происшествія былъ командированъ частный приставъ Кондратій Семеновичъ Кондратьевъ, прозванный киргизами Кондыке, съ понятыми и полицейскими служителями. Вмѣстѣ съ Кондыке поѣхали стряпчій и медикъ. Въ киргизенкѣ узнали работника пропавшаго Мухтобая. Осмотрѣли мѣстность кругомъ трупа и во ста саженяхъ отъ убитаго нашли трупъ Мухтобая съ разбитымъ черепомъ. Денегъ же при немъ но оказалось. Обо всемъ былъ составленъ актъ, а тѣла увезены въ ледянку. Какъ разъ въ это же время въ полицію дали знать, что лошадь Мухтобая, запряженная въ телегу, найдена въ согрѣ, верстахъ въ семи отъ заимки Сидорова, привязанною къ лѣсинѣ. Вотъ эти то свѣдѣнія и подняли городокъ. Власти, потирая руки, задались вопросомъ: какимъ образомъ трупы найдены въ одной сторонѣ, а лошадь въ другой? Для разъясненія дѣла необходимо было нарядить слѣдствіе, а потому и была составлена слѣдственная коммиссія. Предсѣдателемъ назначили одного стараго служаку, человѣка не въ примѣръ честнаго, гуманнаго и потому считавшагося недалекимъ, членами — двухъ военныхъ, ничего не смыслящихъ въ слѣдственной части, а секретаремъ — чиновника Перепупенко. Опытный человѣкъ былъ Перепупенко и не даромъ попалъ въ секретари коммиссіи. Онъ былъ уроженецъ Малороссіи, получилъ образованіе въ гимназіи, но не успѣлъ окончить курсъ, такъ какъ былъ исключенъ за какой то неблаговидный поступокъ. Этотъ фактъ не обезкуражилъ Перепупенко, онъ тотчасъ же пристроился къ гражданской службѣ и уѣхалъ въ Сибирь искать счастія. Здѣсь человѣкъ этотъ, лишенный всякихъ нравственныхъ правилъ, поставилъ задачею своей жизни наживу и подвизался на этомъ поприщѣ на славу, чѣмъ вызывалъ зависть и уваженіе сослуживцевъ. Всѣ удивлялись его уму, находчивости и способностямъ, всѣ побаивались Перепупенко, начиная отъ простаго обывателя до товарищей по службѣ. Я онъ пользовался этимъ и входилъ въ большую и большую силу. Предпріимчивость его по части пополненія кармана доходила до наглости, до дерзости. Пріятелю своему, стоявшему выше его по служебной лѣстницѣ., онъ умѣлъ подставить ногу и тотчасъ же занималъ его мѣсто. Такимъ образомъ, поднимаясь шагъ за шагомъ, Перепупенко достигъ того,'что на него стали возлагать всѣ важныя порученія… Что былъ въ сравненіи съ нимъ какой нибудь Кондыке? Кондратій Семеновичъ происходилъ изъ казаковъ одной иртышской станицы. Раньше онъ ѣздилъ верхомъ по наряду за полиціймейстеромъ и понравился одному изъ нихъ своею расторопностью, находчивостью, полицейскимъ нюхомъ и знаніемъ всѣхъ Мошенниковъ въ степномъ городкѣ. Кромѣ того, Кондратьевъ хорошо владѣлъ киргизскимъ языкомъ. А это все были такія качества, благодаря которымъ облюбовавшій его полиціймеПстсръ далъ ему сначала мѣсто квартальнаго, а затѣмъ сдѣлалъ его частнымъ приставомъ. Какъ на первомъ, такъ и на второмъ посту Кондыке былъ полезенъ своему патрону, обдѣлывая для него и ясныя, и темныя дѣла. Онъ обладалъ способностью открывать мелкія и крупныя кражи, по похитителей никогда, онъ раскрывалъ мошенничества, но не находилъ мошенниковъ, онъ умѣлъ распраиляться даже и съ прислугою, на которую жаловались господа. Служа и подслуживаясь, Кондыке понималъ одиннадцатую заповѣдь «не зѣвай» и старался не отступать отъ нея. По при всемъ стараніи Кондратія Семеновича ему приходилось довольствоваться только крупицами, падающими со стола полиціймсйстера. А потому, скапливая крохами, онъ не успѣлъ нажиться въ такой степени, какъ бы этого желалъ. Онъ былъ собственникомъ заимки съ пашней, имѣлъ небольшія стада лошадей и овецъ и домъ въ городѣ. Все это было ничто въ сравненіи съ карьерой Перепупенко. Кондыке, не смотря на свою смѣтливость и расторопность, цѣлый мѣсяцъ не могъ найдти слѣдовъ пропавшаго Мухтобая, а, наконецъ, и освидѣтельствовавъ трупы, не съумѣлъ извлечь изъ нихъ для себя пользу, Перепупенко же, пользуясь званіемъ секретаря и зная отлично слѣдственную часть, тотчасъ же забралъ въ руки всю слѣдственную коммиссію и жаднымъ взглядомъ сталъ искать, въ кого бы можно было всосаться. О, Перепупенко, конечно, далеко оставлялъ за собою Кондыке!.. Жертвъ представилось много: во-первыхъ, Муртаза и всѣ работники съ заимки Сидорова опустошили свои карманы, ради освобожденія себя отъ подозрѣній въ соучастіи по убійству Мухтобая. Этимъ способомъ они избавились отъ заключенія въ тюрьму, впредь до открытія настоящихъ убійцъ; во-вторыхъ, значительнымъ кушемъ поплатился купецъ Сидоровъ, во избѣжаніе придирокъ и прицѣпокъ къ нему, такъ какъ трупы были найдены близъ его заимки; въ-третьихъ, Перепупенко высосалъ порядочную мзду съ Ахмеджалова, у заимки котораго нашли коня и телегу убитаго Мухтобая, здѣсь же кстати онъ пощупалъ и карманы управляющаго и рабочихъ. Однако геніальный секретарь не могъ довольствоваться только этимъ, слѣдственная коммиссія, но его указаніямъ, продолжала розыскивать убійцъ, подозрѣніе было брошено на родныхъ и друзей Мухтобая. Тѣ перепугались не на шутку и поспѣшили откупиться. Я жадный взглядъ Перепупенко зорко бѣгалъ кругомъ. Аппетитъ знатока слѣдственной части розыгрался не на шутку, голова работала, пріискивая новые источники…
Былъ темный осенній вечеръ. Въ домикѣ Кондыке слабо мерцалъ огонекъ. Жена Кондратія Семеновича готовилась на покой, самъ онъ въ халатѣ и туфляхъ медленно прохаживался въ своемъ кабинетѣ. На столѣ тускло горѣла свѣча, въ окна моросилъ мелкій дождь, время отъ времени въ трубѣ слышался жалобный вой вѣтра. Невеселое было настроеніе духа Кондыке, грустныя мысли и соображенія преслѣдовали его, къ нимъ примѣшалось и чувство зависти. Слышалъ Кондратій Семеновичъ о подвигахъ слѣдственной коммиссіи и, стоя въ сторонѣ, только облизывался. Отдавая полную справедливость знанію дѣла Перепупенко, почитая въ немъ артиста, подающаго примѣръ другимъ, возбуждающаго къ дѣятельности разныхъ ротозѣевъ, Кондыке вмѣстѣ съ тѣмъ завидовалъ ему и мысленно ругалъ себя за, несообразительность при производствѣ перваго слѣдствія. Время отъ времени губы Кондыке шептали:
— Вѣдь было же все дѣло въ моихъ рукахъ, какъ хотѣлъ могъ повернуть, такъ нѣтъ, не съумѣлъ!
Или:
— Не даромъ говорятъ, судьба — матушка дала овому талантъ, овому два!!…
При такихъ грустныхъ мысляхъ, Кондратій Семеновичъ вздыхалъ и мысленно давалъ себѣ слово — быть впередъ умнѣе.
Размышленія его были прерваны пріѣздомъ гостя. Обрадовался ему Кондыке, какъ скучающій человѣкъ, а радость его еще болѣе увеличилась, когда въ гостѣ онъ узналъ самого Перепупенко. Перепупенко былъ сила, Перепупенко былъ въ славѣ, посѣщеніе его польстило Кондратію Семеновичу и онъ явился радушнымъ хозяиномъ, въ полномъ смыслѣ слова. Какъ по мановенію руки, столь уставился водкою, наливками, закусками — были тутъ и балыкъ, и свѣжая икра, и семга, приношенія мѣстнаго купечества, была дичь, рыба и овощи въ соленомъ и маринованномъ видѣ домашняго приготовленія. Послѣ первыхъ приглашеній гость и хозяинъ стали исправно выпивать и закусывать. Было время, когда Кондратій Семеновичъ не такъ роскошно принималъ Перепуненко, когда вмѣстѣ съ собою попросту, безъ затѣй сажалъ его за домашнія щи, порою снабжая его небольшими деньжонками. По это было давно, тогда еще, когда Перепуненко быль въ степномъ городкѣ мелкой сошкой и часто завертывалъ къ Кондыке учиться уму-разуму. Теперь не то, ученикъ давно превзошелъ учителя, давно во всѣхъ отношеніяхъ сталъ выше его, и характеръ ихъ знакомства перемѣнился. Если что напоминало прежнее время, — это безцеремонное «ты».
— Ну, давно, давно не бывалъ у меня, дорогой гость, совсѣмъ позабылъ, говорилъ Кондратій Семеновичъ послѣ третьей рюмки, благоговѣйно посматривая на артиста.
— Да и теперь собственно не пришлось бы побывать, кабы не дѣло, отвѣтилъ гость, уставившись упорно въ глаза хозяина.
— Какое ужъ тутъ дѣло — я, братъ, тебѣ теперь не совѣтчикъ. Самъ гусь лапчатый, у тебя учиться надо!
Перепупенко самодовольно усмѣхнулся, продолжая смотрѣть въ глаза хозяина, и, какъ бы отчеканивая каждое слово, повторилъ.
— Я къ тебѣ по дѣлу.
— Да развѣ ужъ мухтобаевское дѣло кончено? За другое что ли взялся? спросилъ Кондратій Семеновичъ не безъ удивленія.
— Какое кончилось, слѣдствіе въ самомъ разгарѣ, говорю тебѣ — по этому самому дѣлу тебѣ приходится плохо, то я и завернулъ.
— Болтай больше!
— По слѣдствію оказывается, что ты зналъ, кто убилъ Мухтобая, ты покрылъ убійцъ, взялъ съ нихъ изрядный кушъ и отпустилъ.
Кондратій Семеновичъ былъ пораженъ. Лицо его побагровѣло, глаза выпучились на гостя, рука, несшая кусокъ балыка, остановилась на полпути ко рту.
— Вотъ я и заѣхалъ тебя предупредить, добавилъ гость не только спокойно, но еще съ покровительственнымъ видомъ.
— Что ты, Порфилъ Перфильевичъ!… Какъ можно!… По крылъ!… Напротивъ, я старался изо всѣхъ силъ… произнесъ Кондыке оторопѣлымъ голосомъ.
— Знаю я, какъ ты старался, перебилъ его Перепуненко, взялъ три тысячи рублей, да и баста, а теперь говоришь, старался.
— Да что ты?… Да что я?… да что же это? лепеталъ растерявшійся Кондыке.
— Давай лучше на чистоту: отдай двѣ тысячи и чертъ съ тобой! отрѣзалъ гость твердымъ голосомъ.
Такого артистическаго пассажа Кондратій Семеновичъ не ожидалъ.
— Что вы? что вы, Порфилъ Перфильевичъ?.. Перестаньте шутить… вѣдь мы старые пріятели.
— Что-жъ, что пріятели? Дружба дружбой, а служба службой, отвѣтилъ Перепупенко. Двѣ тысячи, братъ, а не то знаешь, что за сокрытіе преступленія — лишеніе всѣхъ правь и состоянія. Понимаешь — «и состоянія»!!.. повторилъ онъ послѣднее слово особенно внушительно.
У Кондратія Семеновича руки и ноги дрожали, онъ молчалъ.
— Такъ ты не хочешь? заговорилъ снова Перепупенко. Смотри, ты меня знаешь!
Кондратій Семеновичъ едва справился съ своимъ коснѣющимъ языкомъ и съ неестественной улыбкой произнесъ.
— Полноте шутить, выпьемъ лучше…
— Выпить, отчего не выпить? Съ хорошимъ человѣкомъ можно выпить! и онъ палилъ по рюмкѣ себѣ и хозяину.
Чокнулись, выпили и закусили. Гость вопросительно смотрѣлъ на хозяина, хозяинъ ежился, безсознательно двигался на стулѣ и смотрѣлъ куда-то въ уголъ.
— Что же молчишь? согласенъ, а? спросилъ Перепупенко.
Кондыке молчалъ.
— Ну, прощай, не соглашаешься, какъ знаешь, только смотри, чтобы не раскаяться, я свое дѣло сдѣлалъ, на меня не пеняй!…
Гость ушелъ. Кондратій Семеновичъ выпилъ сряду три рюмки водки, но вино не дѣйствовало на него, даже, напротивъ, прежняго хмѣлю какъ не бывало. Тяжело было на душѣ у него, мрачныя картины одна за другою вставали въ памяти Кондыке. Вереница дѣлъ пронеслась передъ глазами, такихъ дѣлъ, гдѣ онъ вмѣстѣ съ Перепуненко составлялъ планы для запугиванія неповинныхъ обывателей и для вымогательства изъ ихъ кармановъ болѣе или менѣе крупныхъ суммъ. Затѣмъ, вдумываясь въ свое положеніе, Кондратій Семеновичъ нѣсколько успокоился, имѣя въ виду, что по данному дѣлу на его совѣсти не было никакихъ пятенъ. Однако же рѣшилъ на слѣдующій день съѣздить къ Перепупенко, чтобы ощупать, на сколько въ самомъ дѣлѣ почва опасна. Это ему не удалось, онъ не засталъ Перепуненко, который, будучи вѣренъ себѣ, чѣмъ свѣтъ отправился къ предсѣдателю и доложилъ ему, что, по слѣдствію, изъ города нужно удалить Кондратьева, подозрѣваемаго въ сокрытіи преступленія, какъ бывшаго слѣдователя по данному дѣлу. Предсѣдатель коммиссіи мало вникалъ въ производство слѣдствія, будучи обремененъ другими дѣлами. Полагаясь на опытность Перепупенко, онъ тотчасъ же сдѣлалъ представленіе о переводѣ Кондратьева въ другой городъ. Не прошло и нѣсколькихъ часовъ, послѣ того какъ Кондыке возвратился домой, онъ получилъ бумагу о переводѣ. Это было такою неожиданностью для Кондратія Семеновича, что у него тутъ же отнялась поясница и онъ слегъ.
Больной, разбитый, онъ пожелалъ видѣть повѣреннаго своихъ тайнъ, свидѣтеля вольныхъ и невольныхъ прегрѣшеній, друга и товарища своего дѣтства, кучера Ахмеда. Но и съ Ахмедомъ случилось въ то утро несчастье. Онъ упалъ съ лошади и сломалъ себѣ ногу. Приглашенный докторъ прописалъ лекарство Кондратію Семеновичу и сдѣлалъ перевязку Ахмеду. Къ вечеру Кондыке сдѣлалось немного легче, по встать онъ все-таки не могъ. Мысли его опять приняли новый, печальный оттѣнокъ. Переводъ означалъ, что дѣло приняло угрожающій характеръ. Въ отсутствіе Кондратія Семеновича, Перепупенко могъ сдѣлать что угодно, подставить ложныхъ свидѣтелей, найдти такихъ лицъ, которыя обнаружатъ ужасную картину лихоимства и жестокости Кондыке, наконецъ, могутъ всплыть наверхъ и его дѣйствительно темныя дѣла. Кондратій Семеновичъ сознавалъ все это, и ему мерещились острогъ, лишеніе всѣхъ правъ и состоянія, этапъ, ссылка. Ему думалось: вотъ и меня засадятъ туда, куда я сажалъ сотню другихъ, и меня, какъ тѣхъ, которыхъ я подводилъ подъ наказаніе, выведутъ на площадь, гдѣ палачъ сломаетъ падь моей головой шпагу и дастъ пощечину, а враги и тѣ, которыхъ я обидѣлъ когда то, будутъ радоваться моей бѣдѣ. Кондратій Семеновичъ понялъ, что его положеніе безъисходно. Онъ еще разъ позвалъ Ахмеда. Но Ахмедъ не могъ встать. Тогда Кондыке собралъ всѣ свои силы и, задерживая стопы, всталъ съ кровати, дотащился до шкафа и досталъ бутылку съ какою то темною жидкостью.
— Лучше это, чѣмъ холодъ, голодъ, униженіе, нужда, словомъ все то, что дастъ мнѣ Перепупенко, сказалъ онъ и, взболтнувъ бутылку, посмотрѣлъ на свѣтъ оно самое! Онъ взялъ рюмку и отправился въ кухню, черезъ дворъ, съ большимъ трудомъ переступая. Ахмедъ не спалъ, сальная свѣча нагорѣла и тусклымъ свѣтомъ обдавала лицо его, выражающее страданіе. Кондыке подошелъ къ своему другу.
— Что, Ахмедъ, сказалъ онъ докиргизски, худо?
— Худо, хозяинъ, отвѣтилъ тотъ на родномъ языкѣ, а тебѣ?
— Ничего, Богъ не безъ милости, отвѣчалъ Кондыке, я вотъ нолечусь этимъ, принесъ и тебѣ.
Ахмедъ посмотрѣлъ на бутылку.
— Помнишь, товарищъ, у насъ былъ уговоръ — жить вмѣстѣ и умереть вмѣстѣ?
— Помню, отвѣтилъ киргизъ.
— Будетъ намъ съ тобой — пожили; у тебя никого пѣть, а у меня жена — старуха, а дѣти пристроены…
Ахмедъ въ знакъ согласія кивнулъ головою.
— Такъ налить?
Ахмедъ попросилъ. Кондратій Семеновичъ палилъ изъ бутылки коричневой жидкости, и Ахмедъ выпилъ съ удовольствіемъ. Кондыке также выпилъ и затѣмъ сказалъ.
— Ну, теперь они, Ахмедъ, и я пойду — лягу, а къ утру намъ обоимъ будетъ легче.
Идя черезъ дворъ, Кондратій Семеновичъ разбилъ бутылку въ дребезги, а, придя къ себѣ, поставилъ рюмку на мѣсто, задулъ свѣчу и легъ, не раздѣваясь. Утромъ Кондыке и Ахмедъ оказались мертвыми, и докторъ констатировалъ, что оба умерли отъ паралича сердца.
Вычеркнувъ Кондратія Семеновича изъ числа подсудимыхъ по мухтобаевскому дѣлу, Перепуненко сталъ привлекать къ слѣдствію богатыхъ обывателей другихъ городовъ. Сорвавъ кушъ съ трехъ-четырехъ купцовъ, мастеръ слѣдственныхъ дѣлъ обратилъ вниманіе и на рудники. Изъ одного рудника Перепуненко вытащилъ богача-кунца Каторжникова, бывшаго мастероваго, прошедшаго огонь и воду, сидѣвшаго нѣсколько разъ въ острогѣ. И на старуху бываетъ проруха, дока на доку напалъ! Съ лицомъ весьма недовольнымъ, что его оторвали отъ дѣла, предсталъ передъ Псрепупенко Каторжниковъ. Объясненіе происходило наединѣ.
— Что вашему благородію угодно? былъ категорическій вопросъ и наглый взглядъ Каторжникова, уставленный въ лицо секретаря коммиссіи.
Перепупенко сообщилъ ему обвиненія, сдѣланныя противъ него, и потребовалъ тысячу рублей.
— Не на дурака напалъ! было ему отвѣтомъ.
— Негодяй, я тебя въ острогъ упеку!
— Попробуй! Только какъ бы вмѣсто меня не сѣсть тебѣ самому?!…
— Какъ ты смѣешь?!!..
— Знаемъ мы вашего брата. Ни испужаемся! И не съ такими справлялся Илья Каторжниковъ, а ужъ съ тобой то потягаюсь!…
Перепупенко былъ взбѣшенъ. Глаза его налились кровью, губы дрожали.
— Эй люди! казаки! крикнулъ онъ въ прихожую.
Явилось двое казаковъ.
— Въ острогъ! приказалъ Перепупенко и показалъ рукою на Каторжникова.
Тотъ насмѣшливо улыбнулся, проговоривъ.
— Намъ не впервые, а вотъ каково то будетъ тому, кто сядетъ въ первый разъ…
Каторжниковъ, сидя въ острогѣ, собралъ всѣ свѣдѣнія о дѣйствіяхъ Перепупенко и донесъ куда слѣдуетъ, ссылаясь на обобранныхъ имъ лицъ, а тѣхъ подговорилъ подать особую коллективную жалобу. Все раскрылось передъ очами высшей администраціи. Городъ только ахнулъ, когда такай сила, какъ Перепупенко, оказалась сломленною.
Слѣдственная коммиссія была закрыта. Дѣло Мухтобая кануло въ вѣчность. Прибыли новые слѣдователи по дѣлу о дѣйствіяхъ секретаря бывшей коммиссіи. Перепупенко попалъ въ острогъ, и первый калачикъ, присланный «несчастненькому», былъ отъ купца Каторжникова.