В книгопродавческой обширной кладовой,
Среди печатных книг, уложенных стеной,
Прогрызли как-то из подподья
Лазейку крысы для себя
И, поживиться всем любя,
Нашли довольно тут и пищи и приволья.
Не знаю, как печать
Учились крысы разбирать;
Но дело в том: они, как знали,
Стихотворения читали,
Поэзию зубами рвали
И начали судить, рядить,
Поэтов, как котов, бранить,
И на Державина напали.
Одна бесхвостая на полку взобралась:
Давно у этой забияки
Отгрызли хвост собаки,
Но крыс учить она взялась.
«Державин был талант для всех времен великий!
Великий он поэт лишь для своей поры,
А не для нашей он норы;
Для нас певец он полудикий!
Для нас — поэзии в нем нет;
Для нас едва ли он какой-нибудь поэт;
Для нас всё мертво в нем, скажу чистосердечно.
Не наша то вина и не его, конечно,
Мы не виним его, а судим лишь о нем;
Пусть судят же и нас путем!..»
Такую крыса речь и долго б продолжала,
Но груда книг, свалясь, бесхвостую прижала;
Она пищит, скребет... кот Васька близко был
И суд по форме совершил.
Литературных крыс я наглости дивился:
Знать, Васька-кот запропастился.
