1906
правитьФортунатъ Ефимовичъ Недыхляевъ, среднихъ лѣтъ.
Марья Ильинишна, жена его, молодая женщина.
Таиса Ефимовна, родная сестра Недыхляева, лѣтъ сорока, незамужняя.
Прохоръ Авдѣевичъ Ревякинъ, пріятель Недыхляева, пожилой.
Павелъ Рубежниковъ, молодой человѣкъ. Поленька Головнева, 18 лѣтъ. — воспитанники Ревякина.
Маланья, кухарка Ревякина.
Арефій, изъ московскихъ артельщиковъ, служитъ у Недыхляевыхъ.
Кухарка ихъ.
Таиса. А ты, Маничка, нарочно покупку-то уронила, чтобы поднялъ этотъ молодчикъ и чтобы съ нимъ разговоръ завести.
Маничка. Вотъ выдумали! Заторопилась изъ лавки и уронила. Очень просто. А если онъ, какъ вѣжливый кавалеръ, поднялъ и подалъ мой свертокъ, такъ что же изъ этого? Не могла же я не поблагодарить за любезность! Думаю, что это и вы поймете, Таиса Ефимовна.
Таиса. Я понимаю, отлично понимаю, ха-ха-ха!
Маничка [отходя отъ зеркала]. Что за глупый смѣхъ!
Таиса. Ха-ха-ха! Нечего хитрить, матушка, что ужъ тутъ! Видѣла, какими ты взглядами въ этого юнца-то стрѣляла. Краснѣетъ, бѣдненькій, топчется; прикащику ерунду такую понесъ, что тотъ глаза на него выпялилъ. За тобой изъ лавки выскочилъ — даже сдачу забылъ. Ужъ на улицѣ съ нею догнали.
Маничка [садится]. Если наружность моя привлекаетъ вниманіе, я въ этомъ нисколько не виновата, мнѣ кажется.
Таиса. Красавица. Правда. Мужчинамъ по вкусу такія статныя, да полныя, особенно тѣмъ, у которыхъ молоко на губахъ не обсохло.
Маничка. Вамъ лучше знать, что по вкусу мужчинамъ, ха-ха? Пожили!.. Ну-съ, а про стрѣльбу взглядами — это ужъ пошло. Впередъ совѣтую быть осторожнѣй. Не у васъ мнѣ учиться приличію.
Таиса. Приличіе! Вотъ терпѣть не могу!.. И зачѣмъ тутъ жеманничать! Приглянулся — смотрѣла; захотѣлось заговорить — подстроила предлогъ и заговорила. Договорилась же до того, что въ домъ пригласила къ себѣ!
Маничка [разсматривая лежащіе на столѣ свертки съ покупками]. Ахъ, но можно ли было не сдѣлать этого, когда молодой человѣкъ оказалъ намъ столько вниманія и любезности! Еслибъ не онъ, хороши бы мы были съ вами подъ ливнемъ! Отдаетъ намъ свой зонтъ, бѣжитъ но дождю за извозчикомъ, усаживаетъ насъ, закрываетъ…
Таиса. Конечно, конечно!
Маничка. Вы, наконецъ, меня взбѣсите!
Таиса. Да бѣсись, если охота. Я говорю просто и прямо. Я понимаю, что мужчина можетъ почувствовать къ женщинѣ внезапную любовь, вдругъ. И женщина также.
Маничка. Какъ же такъ, «вдругъ»?
Таиса. Очень просто. Тутъ дѣйствуетъ природа, законъ. Она сближаетъ именно тѣхъ, которые пригодны для ея цѣлей. Любовь должна возникнуть между такими субъектами и она возникаетъ. А разъ возникла — порывъ, и все тутъ.
Маничка. Ха-ха-ха!
Таиса. Чему ты?
Маничка. Да вы Богъ знаетъ что говорите, Таиса Ефимовна!
Таиса. Таиса Ефимовна говоритъ то, что въ умныхъ книгахъ доказано и давно. Братъ меня за это ругаетъ. Пускай! Но я — какъ думаю, такъ и говорю, какъ чувствую, такъ и поступаю. А у васъ не хватитъ на это ни смысла, ни мужества и еще кой-чего. Да. Твой мужъ, напримѣръ, мнѣ родной братъ, а я тебѣ, да и ему прямо скажу, что любить его невозможно. Малокровный, болѣзненный, ф-фу! Я бы ни за что не поцѣловала такого!
Маничка. О Фортунатѣ Ефимычѣ вы такъ вообще отзываетесь, что мнѣ даже обидно.
Таиса. Ужъ и обидно! Не уважаю его и уважать не могу. Хоть то взять, какъ человѣкъ состояніе нажилъ. У купцовъ на послугахъ гонялъ, должниковъ ловилъ, шпіонилъ, выслѣживалъ, скупалъ векселишки и дралъ съ живого и съ мертваго. Гадость!
Маничка. Все же не надо забывать, что вы братнинъ хлѣбъ ѣдите, живете на тѣ самыя средства, которыя, по-вашему, такъ дурно нажиты.
Таиса. Вотъ тебѣ разъ! Что нажиты подло — это мое убѣжденіе, а я убѣжденій своихъ не скрываю. А что живу на братниномъ хлѣбѣ, такъ это естественно. Онъ богатъ, у меня — ничего, значитъ онъ обязанъ маня содержать.
Недыхляевъ [снимаетъ картузъ и опускаетъ кулекъ на полъ]. Обязанъ, обязанъ-съ! Мало того: вы, у меня проживая, милость мнѣ этимъ, сестрица, оказываете, хе-хе-хе!
Таиса. Подслушивать! Какъ благородно!
Недыхляевъ. Милость, да-съ! Хотя призрѣны вы по человѣколюбію, такъ какъ при всемъ умѣ вашемъ и образованности, вамъ всенепремѣнно надо было пропасть, съ голоду помереть безъ того самого хлѣба, который — по разсужденію вашему — подлыми-то средствами пріобрѣтенъ.
Маничка [мужу]. Оставьте! Сестрица сболтнула сгоряча, а думаетъ, конечно, не такъ.
Недыхляевъ. Ручку, ручку-съ! [цѣлуетъ у жены руку]. Пріятно было мнѣ слышать вразумленіе ваше сестрицѣ, весьма; хотя все-таки зачѣмъ же ее покрывать-съ?.. Развѣ согласія семейнаго ради?.. За это я и того больше васъ уважаю. [Еще разъ цѣлуетъ ея руку].
Маничка [указывая на его ноги]. Въ какомъ вы видѣ! Оправьтесь.
Недыхляевъ. Ахъ, позабылъ-съ! Грязно на дворѣ, вотъ я и того… хе-хе! [торопливо отвернулъ панталоны и взялъ кулекъ]. Вотъ, Маничка, я тутъ закуски припасъ, мадерцы бутылочку… Пріятель зайдетъ, угостить… Распорядиться бы приготовить какъ должно…
Маничка. Дайте сюда. [Идетъ къ лѣвой двери. Недыхдяевъ забѣжалъ и, отворивъ ее, почтительно пропускаетъ жену, вноситъ за нею кулекъ и возвращается].
Недыхляевъ [почти подбѣгаетъ къ сестрѣ, которая опять закурила]. Если ты, дура, осмѣлишься болтать Маничкѣ вздоръ, если словомъ, намекомъ осмѣлишься чернить меня въ ея пониманіи, то… [его душитъ волненіе] то берегись! бе-ре-гись, Таиса Ефимовна! Мало вышвырну тебя, какъ навозъ, нѣ-ѣтъ, хуже будетъ того, хуже-съ!
Таиса [отступая къ правой двери, въ испугѣ]. Вотъ разсвирѣпѣлъ! Отстаньте, пожалуйста! [Уходитъ].
Недыхляевъ [грозитъ ей вслѣдъ кулаками]. Я-я т-тебя!..
Ревякинъ [въ дверяхъ]. Кого?
Недыхляевъ. Ахъ! [подбѣгаетъ]. Вотъ спасибо, пріятель, спасибо!.. Просимъ покорно! Садись. Сюда вотъ, сюда!
Ревякинъ. Не суетись. [плотно садится]. На кого такъ вскипѣлъ? Горячій какой!
Недыхляевъ. Ужъ и горячій, хе-хе!.. Прислуга. Нельзя, братецъ… Изъ себя, проклятые, выведутъ… Нарочно грозу эту на себя напускаешь, потому безъ этого не ты ей, а она надъ тобою господиномъ-то станетъ.
Ревякинъ [осматривается]. Вотъ ты гдѣ. И женатъ. А давно?
Недыхляевъ. Другой мѣсяцъ, только всего.
Ревякинъ [подмигнулъ]. И облизывается!
Недыхляевъ. Хе-хе-хе!
Ревякинъ. Какъ же ты Москву бросилъ? Нашъ городъ глухой. По твоему коммерческому маклачеству, дѣла здѣсь пустыя и народъ честнѣе пожалуй.
Недыхляевъ. Ну нѣтъ, насчетъ честности не говори. Теперь иногородніе эти, изъ губерній, противъ столичныхъ куда плутоватѣй стали. Каждый норовитъ фортель откинуть. Въ прежнее время, когда ни чугунокъ, ни телеграфовъ не заводилось, на городахъ точно: жили смирно, богобоязненно. А какъ понаѣхали туда господа адвокаты, строители, да чиновники новые, — и Господи стало что!
Ревякинъ. Значитъ и здѣсь въ мутной водѣ-то того… [Поясняетъ жестомъ].
Недыхляевъ. Вотъ и напрасно! Всѣ дѣла мои на чести. Замѣть. Никто укорить не посмѣетъ, никто. А вотъ и закусочка! [Арефій вноситъ подносъ съ водкой, виномъ и закуской. Поставилъ на ломберный столъ и уходитъ]. Просимъ покорно! Померанчику прикажешь, или очищенной?
Ревякинъ. Россійской. [Выпилъ].
Недыхляевъ [наливая еще]. Теперь, братецъ, я дѣла свои прекратилъ.
Ревякинъ. Нацапалъ?
Недыхляевъ. Ужъ и нацапалъ! Я по зернышку, братецъ, клевалъ. Гдѣ ужъ нацапать! А на скромную жизнь — слава Создателю — хватитъ. Опять здѣсь жизнь и скромнѣй и дешевле [Пододвигая рюмку]. Ну-ка!
Ревякинъ. И женѣ меньше соблазновъ. [Выпилъ и закусываетъ].
Недыхляевъ. Подобное соображеніе, насчетъ супруги то-есть, мнѣ на мысль не приходило и прійти не могло.
Ревякинъ. Напрасно!
Недыхляевъ. Нѣтъ не напрасно. Соблазны въ самомъ человѣкѣ живутъ. Замѣть! А я Маничку настолько душой моей уважаю…
Ревякинъ. Ладно! Отъ соблазновъ развѣ изъ тысячи у одной оборона въ себѣ найдется. Пусть сей рѣдкостный экземпляръ и будетъ твоя жена. Такъ вотъ какъ: съ дѣлами покончилъ. Значитъ, на отдыхъ?
Недыхляевъ. Послѣ трудовъ не грѣшно. Поживя здѣсь, посмотримъ. Что впереди — одному Богу извѣстно. Рыбешки бы, Прохоръ Авдѣичъ! Малосольненькая.
Ревякинъ [закусываетъ]. Выходитъ, будешь отдыхать подъ смоковницей, отъ суетной жизни вдали. Послѣднее примѣчательно, что вдали-то. Для того, полагать надо, чтобы въ семейной жизни укорениться; другъ друга познавъ, политику сообразную установить, а?
Недыхляевъ. Я, Прохоръ Авдѣичъ, лукаво не мудрствуя. Вся эта политика въ заповѣди Господней заключается. И удивительно, почему водвореніе мое здѣсь такъ занимаетъ тебя, что толкованія придумывать нужно?
Ревякинъ. Не понутру? Ха-ха! Занимательно, братецъ. Ты, какимъ зналъ я тебя, завзятый дѣлецъ, который только и думалъ какъ-бы нажить, вдругъ уединяешься на бездѣйствіе. Женился. Другихъ фактовъ нѣтъ. Значитъ въ немъ одномъ и причина.
Недыхляевъ. Любопытенъ же ты, хе-хе!.. любопытенъ… Собственно здѣсь объявился я потому, что домикъ этотъ мнѣ въ руки попалъ.
Ревякинъ. Твой?
Недыхляевъ. Мой теперь, мой. Прежде купца Голытвина былъ. Фабрикантъ здѣшній.
Ревякинъ. Знаю.
Недыхляевъ. Ну, замотался Голытвинъ-то, подъ конкурсъ попалъ…
Ревякинъ. А ты, чай, вексельки его поскупалъ?
Недыхляевъ. Было таки.
Ревякинъ. Хорошо же вы прижали его, други любезные! Повѣсился. Въ домѣ здѣсь и повѣсился.
Недыхляевъ. Амбиціозный былъ человѣкъ, гордый. Вольно-же! Гордость — грѣхъ, и довела до грѣха. Кто же отъ конкурсовъ въ петлю лѣзетъ, помилуй! А про то, что въ домѣ онъ жизни себя лишилъ — не слыхалъ. Говорили — на фабрикѣ?
Ревякинъ. Здѣсь. Вонъ на отдушникѣ [указываетъ на печь].
Недыхляевъ. Гмъ! Не зналъ я этого, не зналъ!..
Ревякинъ. Боишься, по ночамъ стращать будетъ?
Недыхляевъ. Шутникъ ты, хе-хе!.. Маничкѣ вотъ, супругѣ моей, про это, пожалуйста, не сказывай, Прохоръ Авдѣичъ.
Ревякинъ. Зачѣмъ! У нихъ нервы… Женился, стало быть въ Москвѣ?
Недыхляевъ. Тамъ.
Ревякинъ. Много за женой взялъ?
Недыхляевъ. Ничего, братецъ, не взялъ и не искалъ — признаться — приданаго-то… Да Маничка… Этакимъ ли приданое припасать! Папенька ея, мануфактурнымъ товаромъ онъ торговалъ, жилъ прежде богато. Наконецъ того, позапутался…
Ревякинъ. И тутъ конкурсъ?
Недыхляевъ. Несостоятельность, даже съ послѣдствіями, въ статьяхъ 2001 и 2002 тома XI означенными.
Ревякинъ. Поживился и тутъ? Выходитъ и домъ и жена съ конкурсовъ у тебя? Ха-ха-ха!
Недыхляевъ. Злоязычникъ ты былъ, Прохоръ Авдѣичъ, такимъ и остался, я вижу.
Ревякинъ. Ну, не буду! Какъ же — разомъ тебя осѣнило жениться, или издавна чувства эти питалъ?
Недыхляевъ. Признаться, издавна, братецъ. Еще когда писаришкой въ Управѣ благочинія я корпѣлъ, мысли эти посѣщали меня, насчетъ то-есть жизни семейной. Наклонность къ ней имѣю врожденную. При скудномъ жалованьи, кое-какъ перебиваючись, мысли эти большую мнѣ боль причиняли, язвили, такъ сказать, въ сердце, такъ-что, на другихъ глядючи какъ живутъ, озлобленіе даже брало. Вотъ и положилъ я себѣ тогда наработать, да скопить денегъ, чтобы, когда да нибудь, благословясь, вступить въ бракъ законный. И всего-то сталъ я себя лишать, съ пріятелями не водился и никакихъ — понимаешь ты — пустяковъ. Пища моя вотъ какая была: рѣдька триха, рѣдька ломтиха, рѣдька съ квасомъ, рѣдька съ масломъ и рѣдька такъ. Цѣлыхъ пять кушаньевъ выходитъ, хе-хе! Кто веселился въ компаніи, а я при сальномъ огаркѣ за сторонней работой запечнаго сверчка слушалъ. Словомъ сказать, отъ всякихъ соблазновъ я себя удалилъ, порыванія всякія въ себѣ укротилъ, имѣя въ предметѣ одну мысль, неизмѣнную.
Ревякинъ. Дивно, что раньше, при такой охотѣ къ супружеству, не окрутили тебя, друга любезнаго!
Недыхляевъ. Дивнаго въ этомъ ничего нѣтъ, потому въ понятіяхъ своихъ былъ я твердъ, сознавая, что въ бѣдности бракъ — чаша горькая, Прохоръ Авдѣичъ. Ждать надлежало, да горбъ гнуть. И ждалъ, блюдя себя въ строгости.
Ревякинъ. И не влюблялся?
Недыхляевъ. Нѣтъ. Женскаго пола я въ тѣ времена всячески избѣгалъ. Грѣхъ сладокъ, а человѣкъ падокъ, пріятель.
Ревякинъ. Значитъ, тогда на нихъ сталъ глаза пялить, когда карманы раздулись? Ха-ха!
Недыхляевъ. Смѣйся! А не легко по-моему было жить. Жизни такой не годъ, не два, а безъ малаго двадцать годовъ протекло. Да!.. Наконецъ, по серьезномъ расчетѣ и всяческимъ соображеніямъ, я давнишняго желанія своего могъ достигнуть.
Ревякинъ. И сталъ тебя лукавый смущать!
Недыхляевъ. Лукавый — нѣтъ. Отъ него крестъ и молитва. А что дѣйствительно смущало меня, такъ дѣтишки. Видѣть равнодушно не могъ. Вѣришь ли вотъ до чего: увидишь какъ у кормилицы изъ одѣяльца крохотныя ручки таращатся, пальчики врозь, ну и прикипишь. По часамъ изъ-за этихъ картинокъ на бульварахъ просиживалъ. Или мать пройдетъ, молодая, красивая, за ручку сынишку ведетъ. Онъ, бутузикъ такой, переваливается, лепечетъ, кудряшки что ленъ; а она улыбается и весела, и горда и довольна. Вотъ этимъ я точно смущался, и крѣпко.
Ревякинъ [хватилъ его по плечу]. Хорошо!.. Это ты хорошо! Въ чувствахъ, значить, свѣжее зерно было. Я хуже о тебѣ думалъ, Фортунатъ Ефимычъ.
Недыхляевъ. И устыдись, хе-хе-хе! На сёмъ можно и выпить. [Наливаетъ мадеры]. Пожалуйте!
Ревякинъ. Звякнемъ! [Пѣетъ].
Недыхляевъ. А вотъ и Маничка!.. [Тихо]. Какова? Хе-хе! [Женѣ]. Ревякинъ, Прохоръ Авдѣичъ, пріятель старинный. Сегодня нечаянно встрѣтились.
Маничка [съ снисходительною улыбкой, протягиваетъ Ревякину руку]. Очень рада!
Ревякинъ. Съ супругомъ вашимъ познакомились мы въ Москвѣ, чуть ли не въ кухмистерской. Помнишь, Фортунатъ Ефимычъ?
Недыхляевъ. Какъ же, братецъ, помню отлично! Комната сводчатая, и на потолкѣ еще трещина тамъ была. Какъ-же! Тамъ, Маничка, обѣдъ за 30 коп. давали, а ежели помѣсячно, такъ за семь рублей! И хорошій. Много столовалось студентовъ и барышень.
Маничка. Стриженыхъ?
Недыхляевъ. Зачѣмъ! Хорошихъ, Маничка, барышень, скромныхъ. Уроками живутъ и трудъ, Маничка, большой трудъ несутъ, да! А давненько было вѣдь это, Прохоръ Авдѣичъ?
Ревякинъ. Пашку своего тогда въ университетъ отвозилъ. Да, лѣтъ пять будетъ [Маничкѣ]. И, кромѣ того, дѣльце было. Супругъ вашъ мнѣ, провинціалу косолапому, во многомъ посодѣйствовалъ. Ходы указалъ разные. Я даже ротъ отъ указаній-то этихъ разинулъ.
Недыхляевъ. Хе-хе! То ли еще мы знаемъ! А ты, Прохоръ Авдѣичъ, такъ холостякомъ и закисъ?
Ревякинъ. Такъ и закисъ.
Маничка. Не чувствуете расположенія къ семейной жизни?
Ревякинъ. Нѣтъ-съ, а подвигъ вѣдь это, семью завести.
Маничка. Какой же? Кажется, такъ просто, обыкновенно…
Ревякинъ. Подвигъ. Семьянину человѣкомъ быть надо, евангельскимъ духомъ проникнуться: себя, такъ сказать, убѣлить. Ума нужно много, характера, силы… Подвигъ и сокращеніе жизни, такъ какъ за близкаго вѣдь сердце болитъ… А терять каково!.. Нѣтъ, старымъ псомъ лучше подохнуть, нежели какъ дожить до того, что себѣ дурака, или подлеца скажешь.
Недыхляевъ. Вотъ, Маничка. какъ люди-то разсуждаютъ. Послушать тебя оробѣешь, пріятель.
Ревякинъ. Тебѣ, кажется, нечего!
Недыхляевъ. Мнѣ потому, что Маничка у меня… Отъ жены, вѣдь, много, ахъ какъ много зависитъ! а она у меня такая, такая!.. [Съ увлеченіемъ цѣлуетъ ея руки]. Счастья великое Господь мнѣ послалъ, Прохоръ Авдѣичъ!
Маничка [мужу равнодушно]. Угостите же!
Недыхляевъ. Хе-хе! что же я въ самомъ дѣлѣ! Ну-ка, пріятель! [Налилъ и подаетъ Ревякину рюмку]. Соловья баснями-то не кормятъ.
Ревякинъ. А самъ?
Недыхляевъ. Нѣтъ, насчетъ хмельнаго я мало. Нездорово. Вотъ чайку — сдѣлайте милость!
Маничка [играя кольцами]. Фортунатъ Ефимычъ по трактирамъ привыкъ.
Недыхляевъ. Что дѣлать, привыкъ, привыкъ! — дѣла. А ты, Прохоръ Авдѣичъ, все еще на коронной?
Ревякинъ. Служу.
Недыхляевъ. Чинъ большой и мѣсто — поди — значительное имѣешь теперь?
Ревякинъ. Все то же. Не преуспѣваю. Грубъ и малопочтителенъ. У начальства на дому, въ торжественныхъ случаяхъ, меня перваго отпускаютъ, чтобы не омрачалъ.
Маничка. Какой вы сердитый, однако! А служите гдѣ?
Ревякинъ. На почтѣ. Да кромѣ и не ужился-бъ нигдѣ. На почтѣ сужденій и заключеній не требуется; а это при дикости воззрѣній моихъ, такъ сказать, застраховываетъ. Матеріалъ у насъ неодушевленный, значитъ, самый прекрасный, потому — какъ ни усердствуй — зла никакого не выйдетъ. А что сердитъ я — пожалуй. Назойливыхъ изъ публики, особенно барынь болтливыхъ, ко мнѣ направляютъ, чтобы пресѣчь. Помогаетъ.
Ревякинъ. Пашка!.. Какими судьбами?!
Рубежниковъ. Я… я удостоился приглашенія…
Маничка [подойдя, протягиваетъ ему руку]. Очень любезно, что исполнили мою просьбу. Merci. [Мужу, который въ удивленіи смотритъ на гостя]. Я пригласила ихъ къ намъ. M-r Рубежниковъ оказалъ намъ съ Таисой Ефимовной столько любезности!.. [Рубежникову]. Право, не знаю какъ и благодарить! Если мы добрались домой сухи и покупка моя не осталась на улицѣ, то этимъ я вполнѣ обязана вамъ. Мужъ мой, рекомендую.
Недыхляевъ [неловко, съ болѣзненной улыбкой]. Благодарю… Кха!.. Очень, очень… Прошу садится-съ.
[Рубежниковъ садится. Ревякинъ нахмурился. Недыхляевъ съ той же улыбкой, потупясь, медленно потираетъ руки. Неловкое молчаніе].
Маничка [Ревякину]. А вы, кажется, знакомы?
Ревякинъ. Какъ не знакомъ! — выростилъ. [Рубежникову]. Не зналъ, братъ, что ты любезникъ такой. Волочишься, набиваешься на знакомство…
Рубежниковъ. Но я…
Ревякинъ. Постой! Тебя изъ вѣжливости одной пригласили, а ты ляпъ и прилѣзъ. Скиѳъ этакій!
Маничка. Напротивъ, я желала видѣть m-r Рубежникова у себя…
Ревякинъ. А зачѣмъ онъ вамъ нуженъ?
Маничка. Ахъ, Боже! — желала… Достаточно, кажется. Наконецъ, и Фортунатъ Ефимычъ можетъ теперь поблагодарить ихъ за вниманіе ко мнѣ…
Ревякинъ. Вамъ, какъ хозяйкѣ, естественно поступокъ его замять; а въ сущности, прежде нежели дѣйствительно пожелать видѣть его у себя, вы, можетъ, разсудили бы мужа вашего предварить. Тогда по крайней мѣрѣ для него бы сюрприза не вышло.
Маничка. Позвольте замѣтить вамъ, Прохоръ Авдѣичъ, что кого я приглашаю, приглашаетъ и мужъ. Вы — мой гость, какъ и его. [Выразительно смотритъ на мужа].
Недыхляевъ. Конечно, конечно, Маничка… И я… кха!.. я очень радъ-съ…
Ревякинъ. Есть xему!
Рубежниковъ [оправившись, весело]. Кажется, я не въ добрый часъ, господа! Поэтому позвольте, Марья Ильинишна, засвидѣтельствовать вамъ почтеніе и удалиться.
Таиса. Вотъ пустяки! [Схватываетъ Рубежникова за руку и почти бросаетъ его въ кресло]. Садитесь, Рубежниковъ, и станемъ бесѣдовать.
Недыхляевъ. Потише, сестрица. Этакъ руку повредить можете, хе-хе!
Таиса. Пожалуйста!.. Хорошъ хозяинъ: не успѣлъ гость войти, какъ уходить собирается. [Удерживая Рубежникова, хотѣвшаго встать]. Сидите, молодой человѣкъ, и не обращайте вниманія.
Недыхляевъ [смущенно]. Хе-хе! сестрица всегда на меня нападаетъ.
Ревякинъ. И въ настоящемъ случаѣ напрасно изволите. Этому гостю лучше за шапку, чѣмъ лясы-то здѣсь точить.
Таиса. Да вамъ что за дѣло? Кто вы такой?
Рубежниковъ [шутливо]. Благодѣтель мой, Таиса Ефимовна. Строгій. Совѣтую съ нимъ не спорить.
Таиса. А вы по его дудкѣ пляшете? Красиво! О, жалкая молодость! Какъ вы не похожи на тѣхъ сильныхъ, свободныхъ…
Недыхляевъ [перебивая]. Сестрица молодость вспоминаетъ, нигилистовъ-съ. Отъ нихъ она понятія и просвѣщеніе свое воспріяла, хе-хе!
Таиса. Туда же язвитъ, ничего ровно не смысля!
Маничка. Полноте, что за споръ! [Рубежникову]. У мужа съ Таисой Ефимовной уморительные споры бываютъ по этому поводу. [Указываетъ ему мѣсто возлѣ себя и продолжаетъ разговоръ тихо].
Недыхляевъ [все еще въ смущеніи]. А ты… кха!.. Гдѣ жительствуешь, Прохоръ Авдѣичъ?
Ревякинъ. За мостомъ. Домишко свой у меня. На городской выгонъ выходитъ.
Таиса. Ахъ, тамъ ученья бываютъ и съ музыкой!
Ревякинъ [сурово]. Бываютъ.
Таиса. Ходила смотрѣть, какъ же! Публика собирается, дамы. Офицеры глазки имъ строятъ, сердцегрызы армейскіе, ха-ха-ха! У васъ тамъ много романовъ, я думаю, все военщина квартируетъ. Прогулки при лунѣ, скачки черезъ заборы, похищенія…
Ревякинъ [ударилъ по столу кулакомъ]. Ч-чо-ортъ! [Уходитъ].
Недыхляевъ [бѣжитъ за нимъ]. Что съ тобой?.. Прохоръ Авдѣичъ!.. Куда ты? [Уходитъ].
Таиса. Что онъ — съ ума спятилъ, вашъ благодѣтель?
Рубежниковъ. По больному мѣсту ударили. Вотъ и заревѣлъ, какъ раненый звѣрь.
Таиса. Я? Какимъ образомъ?
Рубежниковъ. А вотъ армейскіе романы-то, да ученья у него передъ домомъ. Вѣроятно, подумалъ, что вы знаете, какія воспоминанія связаны у него съ этимъ, и намекнули нарочно.
Таиса. Ничего! Въ чемъ дѣло? Разскажите, пожалуйста!
Рубежниковъ. Ахъ, это грустная исторія!.. Прохоръ Авдѣичъ, какъ видите, рѣзокъ, но человѣкъ онъ… Да вотъ сами судите. Въ одинъ холодный октябрьскій день, босой, дрожа и ежась въ лохмотьяхъ, просилъ на улицѣ милостыню мальчикъ. Онъ былъ круглый сирота, забитый, несчастный ребенокъ. Мальчикъ этотъ — вашъ покорный слуга. Прохоръ Авдѣичъ взялъ меня полуживого отъ стужи, привезъ въ своей шубѣ къ себѣ и отходилъ отъ злѣйшаго тифа. Жизнью, образованіемъ, словомъ, всѣмъ я обязанъ ему…
Таиса. Благородно! Я съ нимъ сойдусь.
Рубежниковъ. Трудно. Онъ женщинъ не любитъ.
Таиса. Не любитъ? — дуракъ. !
Маничка. Ха-ха ха! А въ чемъ же грустная исторія, m-r Рубежниковъ?
Рубежниковъ. Почти при одинакихъ условіяхъ со мною, взялъ онъ къ себѣ другую несчастную, дѣвочку. Ее звали Поленькой. Отецъ ея, пожарный солдатъ, сгорѣлъ на пожарѣ, а мать вскорѣ затѣмъ умерла. Прохоръ Авдѣичъ заступилъ сиротѣ мѣсто родителей. Вотъ ей-то ученья съ музыкой и принесли бѣду. Она исчезла съ однимъ офицеромъ, который квартировалъ по сосѣдству. Бѣдной дѣвочкѣ едва минуло тогда 16 лѣтъ
Таиса. Полюбила и ушла. Энергія и порывъ. Какая же въ этомъ бѣда?
Рубежниковъ. Этотъ «порывъ» слишкомъ дорого стоилъ Прохору Авдѣичу. Бѣда ужъ поэтому. А Поленька… Мы ничего не знаемъ о ней. Жива ли еще!..
Таиса. Вы, кажется, сентиментальны, Рубежниковъ, а это ведетъ къ большимъ глупостямъ въ жизни. [Закурила и дымить папиросой].
Рубежниковъ [съ улыбкой пожимая плечами]. Пожалуй.
Маничка. Слѣдовательно, вы росли съ этой Поленькой вмѣстѣ?
Рубежниковъ. Да, пока былъ въ гимназіи. Училъ ее. Съ поступленія въ университетъ видѣлся съ нею всего одно лѣто. Худенькая, маленькая, съ ясными, добрыми глазками, какъ сейчасъ ее вижу!
Маничка. Вы очень любили ее?
Рубежниковъ. Да… но въ послѣднее свиданіе велъ себя съ нею больше чѣмъ глупо. Важничалъ какъ юный студентъ, относился къ ней свысока… Она загрустила и оробѣла. Представьте, что мнѣ это нравилось!.. Простились холодно и больше не писали другъ другу… Еслибъ не это, Прохоръ Авдѣичъ не затыкалъ бы ушей отъ военной музыки!
Таиса [глядя въ окно]. Вотъ онъ, съ братцемъ по саду гуляетъ. Медвѣдь!.. Рѣшительно этотъ Ревякинъ мнѣ нравится. Братъ передъ нимъ моська какая-то… А замѣтила, Маничка, какъ супругъ твой сконфуженъ появленіемъ сего юнца? Ежится, морщится…
Маничка. Вовсе нѣтъ. Что вы!.. Онъ нелюдимъ, поэтому нелюбезенъ и ненаходчивъ. Во всякомъ случаѣ на это не стоитъ обращать вниманія.
Таиса. Еще бы! Достаточно, Рубежниковъ, что Маничкѣ вы пріятны. Не шутя, мы очень вамъ рады. Здѣсь ужасная тоска. И въ такое-то болото братъ завезъ молодую жену! Для чего? О, я понимаю! чтобы опошлить ее до своихъ понятій и вкусовъ, а — главное — чтобы этому никто не мѣшалъ. Ну, не гадко ли это? Я нисколько не удивлюсь, если онъ опротивѣетъ ей.
Маничка. Таиса Ефимовна, вы слишкомъ много болтаете! Съ m-r Рубежниковымъ мы такъ мало знакомы… Откровенности ваши могутъ не интересовать его вовсе… Выходитъ — напрашиваться на сочувствіе…
Таиса [Рубежникову]. Вы сочувствуете ей, или нѣтъ?
Рубежниковъ [нѣсколько озадаченъ]. Я я… разумѣется…
Таиса. Не мямлите. Терпѣть не могу! Прямо говорите — сочувствуете?
Рубежниковъ. Отъ всего сердца. [Маничка бросаетъ ему признательный взглядъ].
Таиса. Еще бы! Красавица-то какая! Не смущайтесь, молодой человѣкъ. Я красотѣ поклоняюсь. Древніе обожали красоту, и тогда жилось гораздо счастливѣй. Братецъ тоже чувствителенъ къ красотѣ, да! Лебезитъ передъ Маничкой, холопъ и вмѣстѣ съ тѣмъ деспотъ. Увидишь, Маничка, погоди! Онъ такую жизнь устроитъ тебѣ, что это будетъ не жизнь, а патока прокислая, да! Противъ этого нельзя не протестовать. Разумѣется… Впрочемъ, ты, кажется, ужъ того… начинаешь…
Маничка [досадливо]. Ахъ!.. Потрудитесь сварить намъ кофею.
Таиса. Хотите помурлыкать наединѣ? Понимаю! [Уходитъ въ боковую дверь].
Маничка [смущенно]. Ну можно ли городить такой вздоръ!.. И не подумаетъ, въ какія ставитъ насъ отношенія… Мнѣ совѣстно, право… Впрочемъ, вы видите, чего она стоитъ… Когда я васъ увижу еще?.. Она того наболтала про мужа, что вы можете стѣсняться… Но это же пустяки. Все обойдется отлично. Когда?
Рубежниковъ. На-дняхъ, когда позволите…
Маничка. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
Таиса [входя]. Маничка, а ключи! [Маничка достаетъ ключи изъ кармана].
ЯВЛЕНІЕ VIII.
Тѣ же и Ревякинъ съ Недыхляевымъ.
Ревякинъ [входя]. Паша! Домой!
Таиса. Ревякинъ, правда-ли что вы не любите женщинъ? Какъ это глупо!
Недыхляевъ. Да полюби ты ее, Христа ради, Прохоръ Авдѣичъ!
Таиса [брату]. Пожалуйста! — А вы, должно быть, очень сильны, Ревякинъ [хватается на его руку выше локтя]. О, да, да, конечно!.. У васъ въ крови много желѣза. Такіе всегда энергичны. Люблю! У нихъ все — порывъ. [Опять взялась за руку Ревякина. Онъ, при общемъ хохотѣ, грубо отводитъ ее къ боковой двери]. Съ ума вы сошли? Что это значитъ?
Ревякинъ. Порывъ!
Маничка. Паша… Поль!.. Какое симпатичное имя, романическое!.. [Нѣжно] По-оль!.. Кожа на лицѣ у него нѣжная, борода мягкая, густая — густая, а губы!.. Поцѣлуетъ — сожжетъ!.. [Встала, прошлась]. Чувствуете ли, какъ я васъ жду? [Садится]. Ахъ! даже грущу… Сердце замираетъ такъ сладко!..
Недыхляевъ [выйдя изъ дома, останавливается въ отдаленіи]. Маничка!
Маничка [не слышитъ зова]. Снился сегодня… Ахъ, сколько нѣжности, страсти!.. Проснулась — онъ и онъ!..
Недыхляевъ [подойдя]. Маничка!
Маничка. Какъ вы меня испугали! Что за манера подкрадываться!
Недыхляевъ. Разсѣянна немножко, задумываешься?
Маничка. Какъ всегда.
Недыхляевъ. Н-нѣтъ… я замѣчаю… Думаешь такъ, думаешь и вдругъ улыбнешься и глазки у тебя заблестятъ. Замѣчалъ. А если въ то время случится на меня посмотрѣть, то выходитъ… выходитъ нѣчто странное, Маничка.
Маничка. Что же такое выходитъ, позвольте спросить?
Недыхляевъ. А такъ… будто смѣешься надо мной ты… Такъ въ глазахъ у тебя… свѣтъ особенный и игра. [Глубоко выдохнулъ]. И на лицѣ тоже означится выраженіе и губку закусишь, сдержаться чтобы…
Маничка. Еще что-нибудь выдумайте!
Недыхляевъ. Примѣтилъ. Конечно, во мнѣ есть смѣшное… Въ каждомъ оно имѣется, а во мнѣ и больше чѣмъ, пожалуй, въ другихъ. Особенно если на развитой вкусъ, какъ у тебя, Маничка. Какъ этого не понять! [Садится]. А если вотъ что… кхе-кхе!.. если безъ усмѣшки-то этой, мы, глядишь — вмѣстѣ бы надъ смѣшнымъ моимъ посмѣялись. Вмѣстѣ, душевно, Маничка, а? Меня бы это въ конфузъ не ввело. Напротивъ! Исправиться можно и съ легкимъ сердцемъ. А если какъ теперь… хуже, гораздо, Маничка, хуже! Первое застыдишься внутренно и оробѣешь. Потомъ ощутишь въ себѣ нѣкую боль душевную и какъ бы сиротство. Себя въ ту минуту станетъ, Маничка, жалко и больше чѣмъ надлежитъ. Понимаю я это. Все ужъ пойдетъ тогда неправильно, то-есть въ тебѣ, въ чувствахъ… И мысли ползутъ нехорошія… Не люблю я ихъ, и гоню и боюсь… боюсь! а сладить не могу съ ними. Тогда вотъ… тогда плохо мнѣ, Маничка… Видишь, я все тебѣ говорю… Плохо!
Маничка. Вольно же вамъ фантазировать! Для меня это даже удивительно въ васъ. Что такое? откуда?.. Вы о чувствахъ разсуждаете… [усмѣхнулась]. Странно!
Недыхляевъ [голосъ его слегка задрожалъ]. Видишь что, Маничка… Говоритъ обо всемъ этомъ мнѣ тяжело, очень даже… Просить и какъ бы каяться… Тяжело! Переломить, перемочь себя надо было для этого. Гордость, Маничка, все же и у меня есть… Но любовь моя къ тебѣ такова, что въ ней и смиреніе найдется, и во всемъ, ради этой любви, могу я себя побороть…
Маничка. Право не понимаю, чего вы хотите отъ меня, Фортунатъ Ефимычъ!
Недыхляевъ [встаетъ). Ну прости, прости!.. Надоѣлъ я тебѣ… Эко, въ самомъ дѣлѣ разговорился, хе-хе! Истинно «странно», хе-хе-хе! [Торопливо уходитъ въ домъ].
Маничка. Гм!.. Однако, съ нимъ нужна осторожность!.. Что-жъ, это веселѣй даже!..
Рубежниковъ [входя въ калитку]. Позволите?
Маничка. Вы?! [Идетъ на встрѣчу]. Ахъ, какъ я рада!.. [Рукопожатіе]. Здравствуйте! Ждала… Гдѣ бы намъ? [Оглядѣлась]. Пойдемте сюда, въ бесѣдку. [Вошли]. Здѣсь прохладно, удобно… [Усаживаются]. Ну вотъ какъ отлично! А Фортунатъ Ефимычъ сейчасъ мнѣ объяснялся въ любви.
Рубежниковъ. Да?
Маничка. Представьте! въ любви, ха-ха-ха! Онъ, который какъ ушей своихъ не видалъ бы меня, еслибъ папашины дѣла не разстроились; онъ, который сѣсть при папашѣ не смѣлъ, и вдругъ… Конечно, нескромно съ моей стороны разсказывать вамъ… Съ какой стати! Но… но вѣдь вамъ одному!.. Не осудите? За то, что мнѣ хочется быть откровенною съ вами, не назовете болтушкой?
Рубежниковъ. Что за мысль!
Маничка. Ахъ, другъ мой, тяжело у меня на душѣ бываетъ, ужъ такъ-то тяжело!.. Любовь онъ понимаетъ слишкомъ по-своему, пошло, и такой онъ… Представьте его на балу, среди блеска и шума. Какую бы жалкую фигуру изображалъ мой супругъ! Робкій, растерянный взглядъ и руки, руки въ перчаткахъ, которыя не зналъ бы куда дѣвать!.. Да! чѣмъ живетъ молодое сердце — ему не понять… Скажите: еслибъ я была несчастлива, ну совсѣмъ, совсѣмъ-таки несчастлива, вы бы пожалѣли меня?
Рубежниковъ. Отъ всей души.
Маничка. Добрый мой! [Протягиваетъ ему руку]. Какъ вы хорошо это сказали, сильно, тепло!..
Рубежниковъ. Судя по вашимъ словамъ, выходитъ что-то въ родѣ насилія… Васъ принудили за него выйти?
Маничка. Нѣ-ѣтъ… Со мной такъ нельзя. А видите ли… Наше положеніе измѣнилось совсѣмъ неожиданно. Вдругъ катастрофа такая… Ну, знакомые задрали носы. Ахъ, и злость же брала меня на этихъ расфуфыренныхъ дуръ! За Фортуната Ефимыча выйти — это еще что! Я и не на то бы рѣшиться могла, чтобъ насмѣяться имъ въ глаза, ослѣпить…
Рубежниковъ. Неужели это васъ занимало?
Маничка. Чуточку. Не подумайте, что я въ самомъ дѣлѣ могла-бы сдѣлать что-нибудь такое! глупость… Нѣтъ! Всѣ онѣ не стоили этого. Да увидимъ еще! Мужъ гораздо богаче, нежели можно было представить… О чемъ вы задумались?
Рубежниковъ. Т-такъ!
Маничка [притрогиваясь къ его плечу]. Нѣтъ, пожалуйста!.. Вѣдь и вы должны быть откровенны со мною. О чемъ?
Рубежниковъ. Я подумалъ, что если… Фортунатъ Ефимычъ…
Маничка. Если я не была въ него влюблена, то вышла зачѣмъ?
Рубежниковъ. Между прочимъ и это.
Маничка. Ахъ, голубчикъ, вы очень молоды и жизни не понимаете! Наконецъ, у насъ въ купечествѣ такъ ужъ ведется, что замужъ непремѣнно надо пойти, жить «въ законѣ», ха-ха!
Руtбжниковъ. Сословные обычаи, конечно… съ ними трудно бороться… Подготовка нужна и… характеръ…
Маничка [перебивая]. Ну вотъ видите! Настоящіе женихи были не про меня, безприданницу, а Фортунатъ Ефимычъ… За него, въ тогдашнемъ положеніи, я вышла бы скорѣе, чѣмъ за всякаго другого, именно потому, что онъ… ничтожный такой.
Рубежниковъ. Это же какъ?
Маничка. Такъ… Вы не поймете, да и зачѣмъ вамъ знать — какъ, да почему! [Сентиментально]. Что вамъ до этого? что намъ до прошлаго? Вѣдь васъ не было въ немъ… Выходя замужъ, я чувствовала, что это такъ только… наружное, а другое, настоящее впереди и въ немъ — все.
Рубежниковъ. То-есть что же именно впереди?
Маничка [кокетливо]. Не скажу.
Рубежниковъ. Если желаніе подготовить себя къ труду, чтобы впослѣдствіи стать на свою дорогу…
Маничка. Нѣ-ѣть. Какой вы… ха-ха! Не любопытничайте. Не скажу.
Рубежниковъ. Жаль. Во всякомъ случаѣ, положеніе ваше, повидимому, настолько васъ тяготитъ, что-о…
Маничка. По крайней мѣрѣ все дѣлается, какъ я хочу. Еще бы не такъ!
Рубежниковъ. Если… это такъ важно для васъ, то о чемъ же?..
Маничка. Да нѣтъ же, нѣтъ, нѣтъ! Вы все не такъ. Я страдаю… ужасно! Говорила вѣдь чѣмъ живу.
Рубежниковъ. Да, ожиданіемъ; но я ничего не понялъ изъ этого.
Маничка [вскинула на него глаза]. Ничего? [Опять тотъ-же взглядъ и, потупясь, играетъ кольцами. Пауза]. Видите, я не умѣю говорить… Я лучше думаю, лучше чувствую, чѣмъ могу выразить; а вы цѣпляетесь къ словамъ, нарочно путаете меня…
Рубежниковъ. Но чѣмъ же, помилуйте!
Маничка. Молчите вы! Стыдно меня огорчать. [Плачетъ]. Дурной!.. злой!
Рубежниковъ. Марья Ильинишна, но о чемъ же вы плачете?
Маничка. Да какъ же!.. Будто мнѣ все равно… какое вы составите обо мнѣ мнѣніе… Еслибъ я меньше имъ дорожила, вами… а то…
Рубежниковъ. Марья Ильинишна, перестаньте, пожалуйста! Я не могу этого видѣть… Прошу! [Отводитъ отъ ея главъ руку съ платкомъ]. Право же не могу!
Маничка. Развѣ вамъ больно меня огорчать?
Рубежниковъ. Невозможно!
Маничка [придвигается и даетъ ему обѣ руки]. Значитъ… вы хотите, чтобъ я была счастлива?
Рубежниковъ. Хочу.
Маничка [значительно]. Хотите?.. Значитъ, въ вашемъ молодомъ, честномъ, прекрасномъ сердцѣ отзовется оно, мое счастье? [Близко съ нему наклонилась].
Рубежниковъ [смутился]. Ну, д-да…
Маничка. А въ чемъ оно?
Рубежниковъ. Въ чемъ?
Маничка. Не знаешь?.. Хочешь, чтобъ я сама?.. М-милый [Порывисто обняла его и выходитъ изъ бесѣдки. Отойдя, остановилась смотритъ въ его сторону, про себя]. Понялъ теперь? [Почти бѣжитъ къ дому].
Недыхляевъ. Куда ты, Маничка, такъ торопишься?
Маничка. Надо… распорядиться… ждутъ.
Недыхляевъ [задерживая ее]. Ахъ, какъ у тебя глазки-то, глазки блестятъ! и личико какъ разгорѣлось!
Маничка [съ досадой]. Позвольте! Что вы!.. [Уходитъ въ домъ. Рубежниковъ вышелъ изъ бесѣдки и смущенно кланяется хозяину].
Недыхляевъ. А, молодой человѣкъ!.. Здравствуйте, здравствуйте! Какъ пріятно, что вы у насъ. По Маничкѣ я бы угадалъ это, еслибъ и не имѣлъ счастья васъ видѣть. Какая веселенькая пробѣжала-то, а!.. Спасибо, спасибо вамъ, молодой человѣкъ! Развлекаете? развлекаетесь?
Рубежниковъ. Разговаривали…
Недыхляевъ. Хе-хе! стараетесь быть пріятнымъ?.. и сами въ томъ обрѣтаете удовольствіе?
Рубежниковъ. Въ обществѣ Марьи Ильинишны мнѣ пріятно.
Недыхляевъ. Благодарю васъ, молодой человѣкъ, чувствительно вамъ за это признателенъ!
Рубежниковъ. То-есть… за что же собственно…
Недыхляевъ. Будто не за что?
Рубежниковъ. Право не понимаю…
Недыхляевъ. Ахъ, ахъ, какъ же вы такъ!.. Я въ томъ бы казусѣ не былъ признателенъ вамъ за вниманіе къ супругѣ моей, еслибъ оно было мнѣ вредно, вниманіе это. А такъ какъ этого нѣтъ и быть всеконечно не можетъ, то удивительно мнѣ: почему вы въ признательности моей будто какъ сомнѣваетесь, будто я выхожу съ нею осломъ? и почему оная признательность моя васъ въ нѣкоторое повергаетъ смущеніе?.. А мужу межъ тѣмъ вполнѣ подобаетъ изъявить доброму знакомому признательность за вниманіе къ супругѣ. Вѣдь да-съ? — всенепремѣнно! Поэтому, не взирая на ваше смущеніе, я намѣренъ пожать вамъ руку, какъ честному человѣку и любезному знакомому нашему. Позвольте же ручку-съ. Вотъ такъ! [Пожимаетъ его руку. Входящей женѣ]. Маничка, я благодарилъ вотъ ихъ за драгоцѣнное вниманіе къ тебѣ, такъ какъ тебѣ съ ними пріятно и весело, и ручку за это пожалъ.
Маничка. Что же изъ этого?
Недыхляевъ. Мало?.. Мало, мало! Позвольте же облобызать васъ, молодой человѣкъ. [Заключаетъ Рубежникова въ объятія и трижды цѣлуетъ]. Вотъ такъ!.. в-вотъ!.. вотъ какъ прекрасно, хе-хе!
Маничка [пожимая плечами]. Что за чудачество!
Недыхляевъ. Выраженіе чувствъ, Маничка, чувствъ! [Поспѣшно пошелъ къ дому].
Маничка. Куда же вы? Фортунатъ Ефимычъ!
Недыхляевъ [останавливаясь въ отдаленіи]. А что-съ?
Маничка. Я думаю, было бы приличнѣй оказать гостю вниманіе, посидѣть съ нами.
Недыхляевъ [нерѣшительно приближается]. Для чего-съ?.. постороннихъ здѣсь нѣтъ…
Маничка. Ха-ха-ха! какой вы забавный сегодня! [Беретъ его подъ руку и подводитъ къ диванчику]. Садитесь. [Недыхляевъ машинально садится и, глядя въ землю, задумчиво щиплетъ бороденку. Пауза]. Разскажите, что вы подѣлываете, Павелъ Дементьичъ?
Рубежниковъ. Почти ничего… Время глупо проходитъ.
Недыхляевъ. Скучно вѣдь здѣсь. [Оживляясь]. А вы вотъ что молодой человѣкъ: заведите интрижку.
Маничка. Фортунатъ Ефимычъ!.. Вы хоть при мнѣ бы не говорили подобнаго!
Недыхляевъ. Чего же, Маничка, оскорбляетесь! Совѣтъ мой тогда былъ бы щекотливъ для тебя, еслибъ сама ты способна была завести интрижку. А вѣдь этого нѣтъ, вѣдь правила твои столь отмѣнны, что ты вольностей себѣ не позволишь и обольщенію себя не предашь. Да, молодой человѣкъ, развлекитесь. Интрижка — развлеченіе пріятное. Многіе молодые люди и пріятныя барыньки сему предаются. Первое — тайна: обмануть надо и скрыть, а второе — пріятности…
Маничка. Опомнитесь, что вы болтаете!
Недыхляевъ [съ большимъ оживленіемъ]. Такимъ образомъ, игра выходитъ двойная. И опасенія и лицедѣйство. Измышленія какъ обезопасить тайно содѣянное и какъ удобнѣе ему предаваться. Сдержанность невольная, при другихъ, на свободѣ распаляетъ страсть… до кипѣнія мозга въ костяхъ, хе-хе-хе! Тогда ужъ не люди, а дьяволы, дьяволы-съ, хе-хе-хе!
Маничка. Фортунатъ Ефимычъ, да вы бредите, нездоровы!
Недыхляевъ [съ возрастающимъ возбужденіемъ]. Веселъ Я, веселъ-съ, хе-хе!.. Много могу говорить, о какъ много! И смѣяться и бѣгать могу, хе-хе-хе! [Вскакиваетъ]. И все противъ воли, ей-Богу!.. Ртуть во мнѣ, ртуть!.. Пѣтухомъ могу закричатъ. Вѣрите ли, хочется даже, ей-же Богу, хе-хе! [Повернулся на одной ноги и, прыгая, отступаетъ къ террасѣ].
Маничка. Вы просто меня пугаете! Куда вы?
Недыхляевъ. А въ воду… купаться… бултыхъ! [Схватываетъ простыню съ террасы и надѣваетъ ее хомутомъ на шею]. Прямо съ кручи — бултыхъ! Хе-хе-хе!
Маничка. Это полезно. Прохладиться вамъ не мѣшаетъ.
Недыхляевъ. Распалился! Жарко, ухъ жарко какъ! Брошусь въ рѣчку — вода зашипитъ, такъ меня разогрѣло, хе-хе!.. [Убѣгаетъ въ калитку].
Маничка [выглянула въ нее, рѣшительно подходитъ къ Рубежникову и кладетъ руки ему на плечи]. Милый! намъ надо видѣться гдѣ-нибудь не у насъ… Видишь, каковъ онъ… Просто перепугалъ!.. Ты устрой… Надо хорошенько придумать — гдѣ… Но вы… вы, кажется, вовсе не рады? [Сняла руки, отступила и смотритъ на него исподлобья].
Рубежниковъ [подошелъ и беретъ ея руки]. Не то!.. Я ошеломленъ… Столько неожиданныхъ впечатлѣній!.. Наконецъ, эта сцена… Она ужасно меня взволновала… Я не нашелся, слова не могъ сказать!.. [Маничка выдергиваетъ руки, повернулась и медленно отходитъ, грустно опустивъ голову]. Ахъ, Боже мой!.. [Нагоняетъ ее]. Гдѣ же? Когда?
Маничка. Что «когда?»
Рубежниковъ. Нѣтъ, пожалуйста!.. Оставьте этотъ тонъ… Я не могу. Мы должны видѣться, непремѣнно! Мнѣ много, такъ много нужно сказать!.. Пожалуйста! [Беретъ ея руку].
Маничка [не глядя на него, равнодушно]. Въ верстѣ отъ города есть монастырь. Тамъ гостиница. Завтра я, пожалуй, пріѣду туда къ вечеру [насмѣшливо], послушать, что вы «много и много» будете говорить…
Таиса. А, нѣжная сцена!.. [Маничка останавливаетъ ее взглядомъ]. Пронзила! Глаза у тебя удивительно выразительны, Маничка. Подвизайтесь, юнецъ, подвизайтесь!
Рубежниковъ. Прощайте, Марья Ильинишна!
Маничка. До свиданья.
Таиса. Господа, я не мѣшаю, уйду… [Рубежниковъ поклонился ей и идетъ къ калиткѣ]. Постойте! [Догоняетъ]. Что вашъ Ревякинъ?
Рубежниковъ. Здоровъ.
Таиса. Скажите, онъ и съ вами дерется?
Рубежниковъ. Дерется?
Таиса. Да ужъ навѣрно! Передайте, что я приду къ нему въ гости.
Рубежниковъ. Не совѣтую. [Уходитъ].
Таиса. Приду. Ну, Маничка, какъ у васъ? спѣлись? Разскажи. Я люблю это…
Маничка. Таиса Ефимовна, это изъ рукъ вонъ! Можно ли при молодомъ человѣкѣ такія говорить неприличности! Вы срамите меня!
Таиса. Говорю, что вижу. Какія же неприличности?
Маничка. Да что вы видите? что вы можете видѣть? У васъ кавардакъ въ головѣ, сочиняете и мелете вздоръ. А я наотрѣзъ говорю, чтобъ я впередъ ничего подобнаго не слыхала, не то я по-свойски съ вами управлюсь!
Таиса. Да ужъ ты… тебѣ какъ не управиться! Тебѣ что съ хвоста пыль стрясти, что человѣка обидѣть — разницы никакой.
Маничка. Скажите-ка лучше, что я слишкомъ добра съ вами и терпѣлива. Вотъ что-съ! Купили, что я приказывала?
Таиса. Вотъ. [Отдаетъ свертокъ]. Семь аршинъ.
Маничка. По чемъ?
Таиса. По тридцати пяти.
Маничка. Шертингъ, по тридцати пяти! Да вы съ ума сошли! [Разсматривая матерію]. Что же вы принесли такое? Вѣдь это просто миткаль! Глядите! Рѣденькій, пересиненъ, крахмалу чортъ знаетъ сколько набито… И за такую-то дрянь по тридцати пяти копѣекъ! Отличились!
Таиса. Удивительно даже: только что нѣжничала, лакрицу здѣсь разводила и за какой-нибудь гривенникъ готова выдрать глаза!
Маничка [грозить у нея передъ носомъ]. Сказано вамъ?.. Дождетесь! [Бросаетъ свертокъ на землю]. Извольте отнести эту ветошку назадъ, или берите себѣ и отдайте мнѣ деньги.
Таиса. Вотъ у насъ какъ!
Маничка. Нельзя же, Таиса Ефимовна, дармоѣдничать! Надо хоть чѣмъ-нибудь быть полезною въ домѣ, а вы ни на что не годитесь!
Таиса. Помилуй, матушка! да ты замытарила меня, горничную изъ меня сдѣлала! у тебя Таиса Ефимовна во всякій слѣдъ мычется, да хлѣбомъ еще попрекаешь! Фу, подлость какая! [Схватываетъ съ земли свертокъ]. Добро бы ужъ ѣсть вволю давала, а то въ ротъ глядитъ, каждый кусокъ считаетъ, чаю лишнюю чашку выпить не смѣй! Недаромъ у тебя копилка заведена, собираешь двугривенные…
Маничка. Э, вашихъ глупостей не переслушаешь до ночи! [Уходитъ вправо за деревья].
Таиса. Не нравится видно? — сквалыга! [Уходитъ въ долъ].
Недыхляевъ. Маничка, Маничка! что ты со мною дѣлаешь!.. Измѣрь глубину чувствъ моихъ, и тогда, если въ тебѣ хоть искра Божьяго свѣта, хоть капля неиспорченной крови, ты устыдишься, ужаснешься меня оскорбить. Вѣдь я любилъ тебя съ первыхъ дней искуса моего. Въ любви этой я черпалъ бодрость средь терній житейскихъ; она свѣтомъ души мнѣ была, искупленіемъ труда, лишеній и мукъ, она, моя радость обѣтованная!.. [Садится подъ дерево]. Я жилъ для тебя, не зная тебя, воплотивъ мечтанія въ образъ вещественный. Какъ на яву, видалъ я тебя и въ заботахъ домашнихъ, веселою, безъ суеты хлопотливою; и при гостяхъ, краше всѣхъ и въ почтеніи у каждаго; надъ колыбелью младенца и въ сіяньи лампады, передъ образомъ Божьимъ склоненную… Теплая вѣра, спокойная совѣсть и забота любовная на лицѣ твоемъ отпечатлѣвалися дивно!.. И падалъ я самъ передъ образомъ ницъ и, рыдая, молилъ: Боже, пошли мнѣ ее, такою какой создало сердце мое!.. и ты, выстраданная, вымоленная, ты… Нѣтъ!.. Умъ мрачится и стынетъ сердце при мысли одной!..
Маничка [входитъ справа, въ сторону]. А, здѣсь!.. Призагнулъ [Тихо подходитъ сзади и вдругъ обнимаетъ его].
Недыхляевъ [съ испугомъ]. А!
Маничка. Чему вы такъ удивились? Или вамъ это не нравится можетъ быть? [Почти отнимаетъ руки]. Молчите?
Недыхляевъ. Нѣтъ, Маничка, я очень… конечно… кха-кха!..
Маничка. Что?
Недыхляевъ. Радъ и… и благодаренъ…
Маничка [обнимая опять]. Хотя вы этого вовсе не стоите.
Недыхляевъ. Да.. да, я… конечно… я знаю…
Маничка. Выслушайте, тогда и узнаете. Не стоите за то, что глупо вели себя при Павлѣ Дементьичѣ, до того безтактно и неприлично, что поставили меня въ очень неловкое положеніе. Да-съ! За это васъ слѣдуетъ хорошенько распечь. Да не отвертывайтесь, не мигайте по сторонамъ! Или совѣстно стало?
Недыхляевъ. За кого-съ?
Маничка. Вопросъ! [Отняла руки]. Ужъ не за меня ли вамъ совѣстно?
Недыхляевъ. Я вовсе не чувствую этого, ни за себя, ни покамѣстъ за васъ, то-есть конфуза… А если полагаете, держать себя при гостѣ не умѣлъ, такъ простите и… поучите. Мнѣ даже это особенно интересно, то есть каковы насчетъ молодого человѣка ваши указанія будутъ.
Маничка [прищурилась]. Ужели?.. [Въ сторону]. Это крючекъ! [Холодно]. Всѣ мои «указанія» сводятся вотъ къ чему! я хочу, чтобы мужъ мой всегда и со всѣми велъ себя умно и прилично, а не вралъ и не кривлялся бы точно помѣшанный, какъ сегодня; хочу, чтобы всѣ его уважали, чтобы мнѣ не краснѣть за него, а — напротивъ — испытывать при немъ удовольствіе. [Недыхляевъ понуро молчитъ]. Кажется, понятно и раздумывать нечего. Что же явствуетъ изъ того, что я вамъ сказала?
Недыхляевъ. Повидимому… то-есть изъ смысла словъ… явствуетъ то, чтобы я не вводилъ васъ въ конфузъ…
Маничка. Только?.. Ахъ вы дрянной! [Слегка ударяетъ его по щекѣ и ласково гладитъ]. Ужъ будто бы только? А что васъ любятъ, берегутъ и заботятся объ васъ — это развѣ не явствуетъ? [Прислоннлась къ плечу и близко глядитъ ему въ лицо]. Нѣтъ?.. О чемъ вы просили меня сегодня? Припомните-ка! Смѣшное осмѣемъ вмѣстѣ, «душевно», и все-то мы вмѣстѣ, чтобы «сиротства» вы не чувствовали, мыслей дурныхъ не имѣли…
Недыхляевъ [схватываетъ ея руку]. Маничка! если истинно, отъ души если!..
Маничка [отстраняясь и вырывая руку]. А вы смѣете сомнѣваться, когда васъ ласкаютъ?
Недыхляевъ [схватывая ея руку, падаетъ на колѣни]. Нѣтъ, нѣтъ, ради самого Бога!.. Вѣрю я, Маничка, вѣрю!.. Я, маленькій человѣкъ, былъ отъ тебя въ отдаленіи. Плѣнялся тобою, но мыслями на тебя не дерзалъ. Сама ты обласкала меня и приблизила. Если повѣрилъ тогда, какъ же теперь-то не вѣрить? [Цѣлуетъ ея руки]. Что же будетъ, если не вѣрить-то мнѣ?!.
Маничка. Н-ну, встань, цѣлуй!
[Недыхляевъ обнялъ ее и страстно цѣлуетъ въ щеку, плечи, шею Маничка, смѣясь, смотритъ въ публику съ лукавымъ выраженіемъ торжества].
Ревякинъ. Пашка!.. Курить.
Рубежниковъ [протягивая свой портсигаръ]. Берите.
Ревякинъ. Закури и дай. Чертъ! [Рубежниковъ закурилъ и подаетъ папиросу]. Въ зубы.
Рубежниковъ. И руку-то лѣнь протянуть! [Вкладываетъ папироску ему въ ротъ|. Эхъ вы!
Ревякинъ. Протяну, когда бить тебя стану. Разсказывай!
Рубежниковъ. А вы храпѣть будете? Дѣльно! Есть у меня знакомый одинъ, тоже чурбанъ порядочный…
Ревякинъ [показываетъ кулакъ]. Ври!
Рубежниковъ. Такъ тотъ вотъ что выдумалъ: лежитъ-лежитъ на диванѣ, да вдругъ: «Филька!» — Является Филька. — «Покачай мнѣ ноги.» — Беретъ Филька его ножки… каждая съ бренно доброе… и ну качать: вверхъ — внизъ, вверхъ — внизъ!..
Ревякинъ. Дервенѣютъ должно быть.
Рубежниковъ. Должно быть. Вотъ и вы что-нибудь такое придумайте! Вздумали же ѣсть заставлять насильно. Навалить во щи стручковаго перцу — огонь, глаза вылѣзаютъ. Нѣтъ, ѣшь! Хорошо у васъ брюхо изъ овчинъ сшито, ничѣмъ не проймешь…
Ревякинъ. Пашка! Грубишь!
Рубежниковъ. Да какъ же: купилъ вчера четвертку яблокъ и всѣ сразу поѣлъ. Желудочекъ!
Ревякинъ. Ну постой, же завтра употчую! Первое — щи изъ свинины…
Рубежниковъ. Нѣтъ, ради Бога!
Ревякинъ. Пирогъ съ печенкой и яйцами, баранина съ лукомъ и соломата.
Рубежниковъ. Сбѣгу!
Ревякинъ. Куда? Не къ Маничкѣ-ль Недыхляевой?.. [Зорко на него смотритъ]. Дивлюсь! Съ нѣкоторыхъ поръ, какъ Маничку помянешь, такъ Пашка горѣть.
Рубежниковъ. Пустяки!
Ревякинъ. Да! стой-ка братъ, стой! изъ ума вонъ. Зачѣмъ ты намедни въ монастырь попалъ, за городъ?
Рубежниковъ. Куда?
Ревякинъ. Сказалъ куда! Вчера говорили. Видѣли тебя у монастырской гостиницы… [Рубежниковъ быстро уходитъ]. Куда?! Стой!… Уродъ! [Приподнялся и стучитъ въ стѣну]. Пашка!.. Пашка, чертъ!… Погоди-жъ ты! [Надѣваетъ сапоги стоявшіе возлѣ дивана]. Ужъ я тебя допытаю! Я изъ тебя правду-то вылущу! Скиѳъ этакій! [Поднялся и идетъ къ двери].
Недыхляевъ. Прохору Авдѣичу! Не потревожу?
Ревякинъ. Ахъ, ты!.. Входи. Давно пора въ хибарку мою заглянуть,
Недыхляевъ [осматриваясь]. Какъ у тебя прекрасно!.. Дворикъ, построечки… Вездѣ чистота. Аккуратно живешь, Прохоръ Авдѣичъ.
Ревякинъ. Какъ живется. Садись.
Недыхляевъ. А это же что такое задернуто? [Указываетъ на портретъ).
Ревякинъ. Задернуто.
Недыхляевъ [отдергивая занавѣсочку]. Полюбопытствовать можно?.. Ахъ, портретецъ! дѣвочка!.. Не эта ли воспитанница твоя?
Ревякинъ [грубо отводя Недыхляева отъ портрета]. Вопросъ праздный и — извини меня — глупый. [Отошелъ къ окну].
Недыхляевъ. Мнѣ что же… Извини, Прохоръ Авдѣичъ. Еслибъ знатье…
Ревякинъ. Ну, нечего ужъ! Садись. Потчевать чѣмъ?
Недыхляевъ. Благодарствуй, ничего не хочу.
Ревякинъ. Ты вѣдь «чайникъ». [Въ дверь]. Эй! баба!
Недыхляевъ. И чаю не хочу. Не утруждайся пожалуйста.
Маланья. Н-ну?
Ревякинъ. Поставь самоваръ.
Маланья. Ась?
Ревякинъ. Самоваръ, говорю, поставь. Поняла?
Маланья. Самоваръ?
Ревякинъ. Ну да, да! Чертъ!
Маланья [неуклюже повертывается къ двери, задумчиво]. Самоваръ?.. Хорошо…
Ревякинъ [легонько встряхивая ее за плечи]. Да ты не раздумывай, сейчасъ ставь, а то будешь воронить, да колупать печку!
Маланья. Печку-то?.. Я сейчасъ… [Уходитъ].
Недыхляевъ. Чудная какая!
Ревякинъ. Словно во снѣ. По лбу треснешь, ну очнется и ничего, пока опять туманъ въ башку не найдетъ.
Недыхляевъ. Съ такою неудобно, поди?
Ревякинъ. А куда-жъ ей дѣваться? Толковая была, пока мужа по брюху на чугункѣ не переѣхали. Ну какъ живешь? Марья Ильинишна?
Недыхляевъ. Слава Богу, отлично… отлично… [Съёжился, неловко заерзалъ на стулѣ, глаза его безпокойно забѣгали]. А… а твой молодой человѣкъ, Павелъ Дементьичъ?
Ревякинъ. Что?
Недыхляевъ. Какъ онъ?.. Бывать пересталъ… Здоровъ?
Ревякинъ. Ничего.
Недыхляевъ. Пересталъ… Сначала-то осчастливливалъ насъ… И какъ же я бывалъ ему радъ!.. А то вдругъ… вотъ ужъ съ недѣлю не видимъ.
Ревякинъ. Эти дни онъ хандрилъ что-то.
Недыхляевъ [привскочивъ). Какъ? что?.. захандрилъ?
Ревякинъ. Экъ тебя, точно ужалило!
Недыхляевъ. Нѣтъ, пожалуйста! — что же, что съ нимъ такое?
Ревякинъ. Ничего особеннаго. Посмирнѣе и только.
Недыхляевъ. Значитъ задумчивѣй? а?.. Значитъ у него забота душевная есть?.. можетъ тайна какая-нибудь?.. Оно всегда такъ бываетъ, если человѣкъ что-нибудь въ сокровенномъ содержитъ секретѣ. Тогда и тише онъ, сдержаннѣй и уединенія ищетъ. И на обличіи отпечатлѣвается это, въ какомъ то-есть состоитъ душа настроеніи. Ну какъ же онъ, а?
Ревякинъ. Вотъ присталъ! Какое тебѣ дѣло до Пашки?
Недыхляевъ. Я… я изъ участія… и къ тебѣ изъ участія, потому ты любишь его.
Ревякинъ. Мое, значитъ, и дѣло.
Недыхляевъ. Вотъ поэтому я и того… кхе-кхе! Тебѣ онъ все одно какъ свой сынъ. И облегчилъ бы его, разспросилъ, поисповѣдывалъ бы… Таить на душѣ не легко, таить и чтобы ни-ни! никому… Не легко это, Прохоръ Авдѣичъ. А мало ли что таится! Сомнѣніе, можетъ быть, или… кхе!.. совѣсть царапаетъ…
Ревякинъ. Что несетъ! Въ чемъ же совѣсть можетъ его царапать? Парень хорошій, гадости не сдѣлаетъ никакой… Чудакъ ты, Фортунатъ Ефимычъ!
Недыхляевъ. Я?.. А чѣмъ?… Чѣмъ же я страннымъ тебѣ кажусь?
Ревякинъ. А такъ… словно блаженничать собираешься, христіанскаго терпѣнія образъ пріемлешь. Я вотъ видалъ одного. Грѣшникъ большой, говорили. Такъ онъ у часовни сутками на колѣняхъ простаивалъ, да зимой. На него ты и сталъ походить…
Недыхляевъ [съ грустною улыбкой, покачивая головою]. Смиреніе!.. Это — миръ душѣ, благодать… Всяческихъ порываній обузданіе и всепрощеніе. Смиреніе — подвигъ великій, Прохоръ Авдѣичъ, и не мнѣ подѣять этотъ подвигъ,
Ревякинъ. А зачѣмъ оно тебѣ, это смиреніе?
Недыхляевъ. Мнѣ… мнѣ… Я не говорю. Мнѣ зачѣмъ? Мнѣ испытаній не посылается и въ душѣ моей… кха!.. Къ слову. Ты про смиреніе началъ, къ слову и вышло. Да… А почему же онъ у насъ не бываетъ?
Ревякинъ. Кто?
Недыхляевъ. Да онъ же, Навелъ Дементьичъ?
Ревякинъ. А на кой онъ-те чертъ? Сначала въ тебѣ нѣжности этой къ Пашкѣ не замѣчалось. Когда въ первый разъ принесло его къ вамъ, ты точно полыну проглотилъ.
Недыхляевъ. Вотъ и неправда! Зачѣмъ?.. Тогда неожиданность только… А я даже былъ радъ, такъ какъ Маничка пригласила…
Ревякинъ. Какой! Да и радоваться нечему было. Лучше-бъ ты Марьѣ Ильинишнѣ въ здѣшнемъ купечествѣ знакомства завелъ, въ семействахъ,
Недыхляевъ. Не подходитъ. Здѣсь старозавѣтные больше, по Псалтырю, да по Ефрему Сирину науку свою проходили.
Ревякинъ. А она въ пансіонѣ, глядишь!
Недыхляевъ. Она образованіе получила отмѣнное.
Ревякинъ. Я изъ тѣхъ старозавѣтныхъ кой-кого знаю. Хорошія женщины есть. Ни суемудрія въ нихъ, ни безвѣрія. Скромны, не лукавы, въ семьѣ всей душой…
Недыхляевъ. Позволь, позволь!.. Ты это къ чему же?.. къ чему говоришь? Развѣ Маничка… развѣ она этими качествами не обладаетъ?
Ревякинъ. Вотъ-те и разъ! Кто же ее коритъ? Чудакъ! Даже въ лицѣ измѣнился и губы у тебя задрожали. Полно! Просто говорю, что есть здѣсь хорошія женщины, знакомство съ которыми предпочтительнѣй передъ нашими столичными, напримѣръ, хоть и образованы тѣ. У тѣхъ, богачей тамошнихъ, слышно, такія компаніи завелись — бѣда! Кутежи изо дня въ день. Бабье стыдъ въ винѣ утопило въ отдѣлку. Дѣвицъ — и тѣхъ ничѣмъ не смутишь. Содомъ, говорятъ, омутъ! Кого затянуло — пропащій!
Недыхляевъ. Есть, правда, есть это…
Ревякинъ. И векселей въ твой карманъ не мало, должно быть, изъ омута этого выплыло?.. Что-жъ это баба съ самоваромъ закисла!
Недыхляевъ. Не хлопочи, пожалуйста, не нужно.
Ревякинъ. Какъ не нужно! [Въ дверь]. Баба!.. Что же самоваръ?
Маланья [за сценою]. А — ась?
Ревякинъ. Чертъ! [Уходитъ].
Недыхляевъ. Хандритъ… и бывать пересталъ. Съ этой стороны таковы факты для заключенія. Она… относительно меня перемѣна въ томъ смыслѣ, что оказываютъ мнѣ больше заботы и… ласки. Главное — ласки. Мало того, доступнѣе стали, явилась какъ бы предупредительность… Это само по себѣ подозрительно, перемѣна такая; но есть и другая сторона, правда, чуть-чуть уловимая. Это — безпокойство нѣкоторое, тревога. Очень, до чрезвычайности важное проявленіе. Не будь этой тревоги, явилась ли-бъ ласка?.. Нѣтъ всеконечно. Тревога тайная. Ее надо скрыть. Чѣмъ? Ласкою все усыпить можно: и недовѣріе и догадки, мысль охмелить… И вотъ эту ласку являютъ во всей пылкости чувствъ. Сперва я повѣрилъ… повѣрилъ, хе-хе!.. но разъ я поймалъ ея взглядъ… торжествующій и глумливый. Онъ мнѣ душу прожегъ, этотъ взглядъ!.. По какой же причинѣ захандрилъ и бросилъ бывать молодой человѣкъ? Если дѣло его не выгорѣло, то чѣмъ ея объяснить поведеніе? Явно особенное, въ основѣ котораго фактъ несомнѣнно. О, еслибъ увидѣть ихъ вмѣстѣ!..
Ревякинъ [входя] Представь, тетеря-то моя: самоваръ налила, угольевъ положила, а лучину забыла зажечь. За пустякомъ дѣло! Ну, треснулъ. Очнулась.
Недыхляевъ. Пожалуйста, пріятель, не хлопочи. Мнѣ ужъ время домой. А Павелъ Дементьичъ вѣдь у тебя проживаетъ?
Ревякинъ. Здѣсь, за стѣной.
Недыхляевъ. Я бы къ нему заглянулъ. Можно? [Входитъ Рубежниковъ, со шляпой въ рукѣ. Смутился при видѣ Недыхляева]. Легки на поминѣ. Вотъ какъ прекрасно! Какъ же я радъ видѣть васъ, молодой человѣкъ!
Рубежниковъ [слегка пожалъ Недыхляеву руку. Ревякину]. Не здѣсь ли мой портсигаръ?
Ревякинъ. Вонъ, на окнѣ позабылъ.
Недыхляевъ [предупреждая Рубежникова, подбѣгаетъ къ окну, беретъ портсигаръ и подаетъ]. Вотъ онъ-съ, хе-хе! Пожалуйте! Что же вы насъ-то забыли, Павелъ Дементьичъ? Не грѣшно-жъ это вамъ?
Рубежниковъ. Нездоровилось…
Недыхляевъ. И про Маничку не спросите, хе-хе!.. И точно сердиты на меня, точно присутствіе мое здѣсь для васъ непріятно, хе-хе-хе!.. За что же такъ, молодой человѣкъ, за что-съ?
Рубежниковъ. Не знаю, что кажется вамъ… и что собственно вамъ отъ меня нужно…
Недыхляевъ. Васъ, васъ нужно, милый молодой человѣкъ, васъ самихъ-съ. Очень ужъ мы соскучились по васъ съ Маничкой… Ужъ, кажется, всѣмъ сердцемъ къ вамъ… Маничка словно къ родному, а вы хе-хе!.. и смотрѣть на меня избѣгаете, а? Глазки скользь — скользь все мимо, да мимо, хе-хе-хе! Что молодая-то душа значитъ, незакорузлая!..
Рубежниковъ. Извините… Некогда мнѣ. [Уходитъ].
Ревякинъ. Что ты къ нему привязался? И ехидство какое! Глазами впился — мерзко глядѣть, хихикаетъ, тьфу! Что это? къ чему? Говори прямо — къ чему?
Недыхляевъ. Я… я… что-жъ я такое? Вѣжливость и расположеніе свое молодому человѣку хотѣлъ оказать, а ты вотъ какъ окрысился.
Ревякинъ. Не вертись. Привычка поганая! Что тебѣ нужно отъ Пашки? Зачѣмъ онъ тебѣ? Жена приволочь приказала, а ты не смѣешь ослушаться? Лясы ей не съ кѣмъ точить?
Недыхляевъ. Прохоръ Авдѣичъ, ты мнѣ пріятель, а такія слова про Маничку говоришь…
Ревякинъ. Опять затрясся, какъ осиновый листъ! Съ тобою не сговоришь!
Недыхляевъ. Про нее… про Маничку… не только сказать, помыслить, слышишь — помыслить никто дурное не смѣетъ.
Ревякинъ. А хулю я твою Марью Ильинишну, а? Такъ чего жъ ты? Ей Богу не сговоришь!
Недыхляевъ. Прости, что утруждалъ. До свиданья!
Ревякинъ [отрывисто]. Прощай! [Сѣлъ къ окну, отвернулся и сердито забарабанилъ пальцами. Недыхляевъ уходитъ]. Чертъ!.. Что у нихъ заварилось?.. И жаль мозгляка этого, и противенъ… [Срывается съ мѣста, быстро идетъ въ двери и сильно отворяетъ ее]. Пашка!.. А, удирать!.. Нѣтъ, постой! [Уходитъ].
Ревякинъ [срывая съ него шляпу]. Уродина, скиѳъ! Ну?
Рубежниковъ. Что вамъ угодно?
Ревякинъ. Почему Недыхляевъ такъ тобою интересуется? Почему помянетъ тебя — рожу скривитъ? Объясни! За жену горой, за честь ея ерепенится, и вовсе не кстати, а на языкѣ ты, да она. Что это значитъ? Смущенъ, путается, видимо изнемогаетъ отъ внутренней боли, хоть и скрываетъ. Что ты у нихъ натворилъ? [Рубежниковъ задумался, молчитъ]. Отвѣчай, если спрашиваю. Чертъ!
Рубежниковъ. Ахъ, оставьте пожалуйста! [Пошелъ къ двери].
Ревякинъ [оттаскиваетъ его въ глубину комнаты]. Пашка, не выводи изъ терпѣнія! Ей-ей задамъ встряску! Не погляжу тамъ, что ты дѣйствительный студентъ, чинъ X класса и прочее… Очевидно, ты на чужое добро буркалы завинчиваешь. Вотъ что! А если тебя къ этому поощряютъ, такъ подло совсѣмъ… [Прошелся. Мягче]. Садись-ка, скиѳъ, потолкуемъ. Походи ты на другихъ, мнѣ-бъ и рта разѣвать незачѣмъ. Тѣ вотъ каковы: ты ему покровительствуй и унижайся передъ нимъ; давай денегъ и почитай счастливымъ себя, что удостоили взятъ; выпутывай, выручай, но совѣтовать, наставлять — Боже тебя сохрани! — ибо сіе неуваженіе означаетъ и на свободу ихнюю посягательство. [Обнимая его]. Ты не таковъ, Пашка. Ты у меня парень невредный, хотя и скиѳъ. Поэтому, братъ, Недыхляевыхъ надо похѣрить. Отчаливай, покамѣстъ не влопался. Слышалъ? Теперь вотъ мнѣ кажется, что Фортунатъ помощи моей искать приходилъ, именно помощи, хоть говорилъ и иное. Ужасно это трогательно, когда мучается человѣкъ и скрываетъ, скрываетъ до того, что умретъ скорѣе, нежели выдастъ себя. Трогательно, Паша, ужасно! А горе изнутри такъ и претъ, и ротъ-то кривитъ, и изъ глазъ его смотритъ. По сей часъ отдѣлаться не могу отъ этого вида. Стоитъ Фортунатъ предо мною и баста! Ну, теперь понялъ меня?
Рубежниковъ. Понялъ, голубчикъ, понялъ, да… сдѣлать-то ничего не могу.
Ревякинъ. Это почему?
Рубежниковъ. А потому… потому что люблю. [Всталъ и и волненіи ходитъ по сценѣ].
Ревякинъ. Хорошо понялъ, отлично! Кого же любишь-то ты?
Рубежниковъ. Ее… Маню. Понятно.
Ревякинъ. Да. А кто эта Маня? Смѣетъ она виснуть на шею всякому болвану, какъ ты, или нѣтъ? И смѣетъ ли этотъ болванъ, поправши совѣсть и честь, любить эту Маню?
Рубежниковъ [вызывающимъ тономъ]. Да, смѣетъ.
Ревякинъ [поднимаясь съ сверкающими глазами]. Ка-акъ?!
Рубежниковъ. Любовь тотъ же законъ, высокое, свободное чувство! Низко отвернуться отъ женщины потому только, что любовь противорѣчитъ ея положенію. Кто въ немъ судья, кромѣ нея? Въ отвѣтъ на чувство, читать ей мораль — значитъ оскорбить ее и унизить себя. Кто такъ поступитъ — или эгоистъ или трусъ.
Ревякинъ. А ты герой?.. Герой, ха-ха-ха!.. Мальчишка ты, вотъ что такое!
Рубежниковъ [вспыльчиво]. Послушайте, какъ ни уважаю я васъ, Прохоръ Авдѣичъ, но подобное выслушивать не намѣренъ.
Ревякинъ [кричитъ]. Мальчишка!.. Не смыслишь, что говоришь! Молодость хмелемъ шибаетъ въ тебѣ, такъ отрезвись. Ой отрезвись, Пашка, не выводи изъ себя!
Рубежниковъ. Я знаю, что говорю и докажу. Я всѣмъ, всею жизнью своей докажу!
Ревякинъ. Всю жизнь потратить на то, чтобъ доказать свою глупость и подлость. Отлично!
Рубежниковъ. Подлость?!
Ревякинъ. Да, подлость, потому что амурами съ Маничкой выроешь мужу ея могилу. Просто, какъ видишь. Ты что?.. ты вѣдь святыню его, на что онъ живота не щадилъ, всю жизнь соки изъ себя выжималъ, ты на эту святыню его плюешь, какъ пошлякъ, а лѣзешь въ герои; топчешь въ грязь вмѣстѣ съ распутною бабой…
Рубежниковъ [гнѣвно перебивая]. Прошу васъ не называть ее такъ!
Ревякинъ. О-о! Да я ей въ рожу это скажу, какъ говорю вотъ тебѣ, что ты негодяй… да негодяй выходишь сугубо, потому зналъ, что я Фортунату пріятель. Не для того, Павелъ Дементьичъ, я тебя выростилъ, чтобы подлецомъ обозвать. Для этого не стоило брать тебя съ улицы. А разъ ты стоишь на своемъ… Стоишь?
Рубежниковъ. Твердо.
Ревякинъ. Ну такъ названіе это приличествуетъ тебѣ вполнѣ. А разъ это такъ, разговоры наши окончены. Ты на ногахъ, дорога твоя открыта и пошелъ къ чорту! Знать тебя не хочу! Вонъ!.. [Рубежниковъ быстро уходитъ, съ видомъ оскорбленнаго достоинства. Ревякина нѣсколько озадачило это]. А вѣдь уйдетъ!.. И думать будетъ, каналья, что его оскорбили!.. Больше! Удовольствіе восчувствуетъ отъ этого, потому пострадалъ за предметъ… Скиѳъ! дальше носа не видитъ, очертя голову лѣзетъ въ болото… Пусть, пусть!.. А каково мнѣ, мнѣ каково?.. въ усъ не дуетъ уродъ! [Въ голосѣ его слышатся слезы]. Вымучился за одну, довольно бы кажется! Нѣтъ, и отъ этого похлебай… [Рѣшительно]. А я вотъ не хочу думать о тебѣ и баста! И объ ней не хочу… [Срываетъ Поленькинъ портретъ и бросаетъ въ ящикъ комода]. Чертъ васъ возьми! Коли вамъ все равно — что я и какъ, ну и мнѣ наплевать!.. Вотъ медвѣженка приручу, или цаплю какую-нибудь… Вотъ и все! И какъ дѣтишками были — не стану вспоминать никогда… потому и ласкались и все… Полины башмаченки берегъ, стоптанные… Зашвырну, въ печку, въ навозъ!.. И все… и н-ну васъ къ чо-орту! [Сѣлъ и уронилъ голову на руки].
Ревякинъ. Кто это?! По… Поля?! [Подходя]. Ты?! Сама?! Жива?! [Поленька съ рыданіями бросается ему въ ноги]. Встань, встань, Поленька, встань!.. Господи Боже мой!.. [Поднялъ]. Дай же взглянуть на тебя!.. Вѣдь два года, два долгихъ — долгихъ года, Поленька, а!.. И не знать ничего, жива ли не знать!.. [Горячо ее обнялъ]. Блѣдна какъ, худа, измучена!.. Поля моя, бѣдная моя дѣвочка!..
Поленька [утирая слезы]. По дѣломъ мнѣ, Прохоръ Авдѣичъ.
Ревякинъ. Ну глупости, вздоръ! И нечего объ этомъ разсказывать! Ну бросилъ, ну скотъ, подлецъ и чертъ съ нимъ!
Поленька. Нѣтъ, я все должна разсказать, какъ жила, какъ и зачѣмъ пришла… Легче мнѣ будетъ…
Ревякинъ. А ну… если облегчить, говори. Напрасно бы!.. а нужно тебѣ — говори. Сядемъ-ка! Такъ! [Придвинулся и гладитъ ея голову]. Будемъ слушать, коли такъ. Катай! [Восторженно поглядѣлъ на нее, всталъ и быстро прошелся, потирая руки]. Ха-ха-ха-ха!.. Сдуру я, Поленька, сдуру. [Садится]. Ты ничего… Катай!..
Поленька. Когда я отъ васъ ушла… А не уйти не могла, честное слово! Я ушла бы за нимъ, еслибъ знала, что завтра за это смерть…
Ревякинъ. Ну, такъ! Такъ я и понялъ, хоть и дивился: откуда у тебя, слабой дѣвчурки, страсть такая взялась? Да мало ли что бываетъ!
Поленька. Но, кромѣ того, я не понимала васъ и боялась. Я бы вамъ не посмѣла признаться ужъ потому, что вы разлучили бы насъ. Потомъ, въ горькія минуты, васъ все вспоминала и васъ однихъ… Отъ всѣхъ мнѣ было-бъ обидно сочувствіе, помощь, въ особенности отъ него… Но вамъ… вамъ я бы все разсказала, и наплакалась бы вдоволь и все бы отъ васъ приняла. И васъ мнѣ было стыднѣе всѣхъ людей, такъ стыдно, такъ стыдно!..
Ревякинъ. Что ты совсѣмъ отъ меня закатилась. Такъ и зналъ!
Поленька. Сначала онъ меня любилъ и я была счастлива, очень! А и тогда сердце щемить начинало: какъ это я вдругъ ушла и что вы? А когда онъ надъ этимъ смѣялся…
Ревякинъ. Негодяй!.. Впрочемъ, нѣтъ… Я того… У меня дурная привычка, Поленька. Продолжай!
Поленька. За то, что онъ надъ этимъ смѣялся, я стала меньше его любитъ. Съ этого началось, съ этого и пошли разгадки мои. Онъ не любилъ, когда я думаю и грустна, а я всегда бывала грустна, когда думала о васъ…
Ревякинъ [сморкается, чтобы скрыть волненіе]. Н-нда!.. Ты… видишь что, Поля… ты обо мнѣ-то поменьше… Про себя ужъ, ежели такъ…
Поленька. Любовь его скоро прошла. Я ушла отъ него. Мы другъ другу были не нужны.
Ревякинъ. Отчего-жъ не ко мнѣ? За коимъ чертомъ пропадать было? Э-эхъ! Не одобряю. Обидно!
Поленька. Да я скорѣй бы умерла, нежели пришла бы къ вамъ, хоть и знала, что вы не прогоните, дорогой мой. Нѣтъ, я должна была пострадать, должна была идти своею дорогой, какъ бы впереди ни было худо. Все-таки мнѣ оставались молитва и вы. Этимъ однимъ душа могла жить и свѣтъ бы въ ней не угасъ.
Ревякинъ. Чертъ знаетъ что!.. Руку! руку, тебѣ говорятъ! [Схватилъ, крѣпко поцѣловалъ ея руку и отвернулся].
Поленька [вставая къ нему]. Ахъ, что вы! Какъ это можно!
Ревякинъ [глотая слезы]. Ну что на меня уставилась? Гляди вонъ туда, въ уголъ! [Отходитъ]. Ушла, ну и что?
Поленька. Стала работать. На фабрику взяли. Трудно тамъ было. Слегла…
Ревякинъ. Э-эхъ!
Поленька. Потомъ разныя работы справляла, тяжелыя… Опять попала въ больницу. Въ этотъ разъ и не чаяла встать, увѣрена была, что конецъ. И эта мысль, что умру я, ожесточеніе мое къ себѣ уменьшила, и стало на душѣ легче. Смерти ждала я безъ страха, а грустно только бывало, что близокъ конецъ. Умереть было не суждено. Выписали изъ больницы, но велѣли не работать больше, пригрозили — умру. Они не все мнѣ сказали: они умолчали, что я и такъ скоро умру. Жизни во мнѣ не осталось… Ну вотъ я рѣшила прійти къ вамъ, чтобы проститься и чтобъ вы знали, что я пострадала и что на землѣ вы мнѣ дороже всего.
Ревякинъ. Что жъ это такое! Что ты меня ножами-то рѣжешь, Пелагея Семеновна! Какъ же ты, страду на себя принимая, не помыслила — каково будетъ мнѣ?… Про смерть — вздоръ. Заикаться не смѣй!.. А еслибъ дѣйствительно… еслибъ ты точно умерла у меня… какая радость мнѣ знать, что совѣсть загрызла тебя, и потому больше, что ты себя преступницей предо мной почитала? Кой чертъ мнѣ Въ этомъ, позвольте спросить?
Поленька [беретъ его руки]. Милый вы мой, сердечный! Иначе я не могла, видитъ Богъ! Мнѣ нужно было и горе въ себѣ побороть… тяжко вѣдь было оно… и облегчить, умиротворить душу. Пусть жизнь моя истратилась на все это — я не жалѣю. По дѣломъ мнѣ…
Поленька. Братецъ!.. Здравствуйте!
Рубежниковъ. Поленька, вы?!. Да неужели это вы?!
Поленька. Очень, видно, я измѣнилась?
Рубежниковъ. Да, не узнать!.. Какъ же я радъ, что вы воротились, голубушка! Здравствуйте! [крѣпко жметъ ея руки]. Здравствуйте, дорогая моя, и… и прощайте…
Поленька. Какъ прощайте? Куда же вы?
Рубежниковъ. Пока переѣзжаю въ гостиницу, а тамъ… тамъ не знаю… [Ревякинъ отвернулся къ окну и барабанить по столу].
Поленька. Но зачѣмъ вамъ въ гостиницу?
Рубежниковъ. Надо… Прохоръ Авдѣичъ все вамъ разскажетъ… и почему я не могу оставаться и все…
Поленька. Похоже, что вы поссорились, право!.. [Притрогиваясь къ Ревякину]. Почему братцу надо уѣхать?
Ревякинъ [грузно шлепнулся въ кресло и высоко закинулъ ногу на ногу]. Выгналъ.
Поленька. Вы-ы?!
Ревякинъ. Ну да я, я, я!
Рубежниковъ. Узнаете безъ меня, Поленька, какъ и что… а мнѣ тяжело это слушать. [Въ смущеніи подходитъ къ Ревякину]. Ну… прощайте!..
Ревякинъ [вскочилъ и оттолкнулъ его]. Скиѳъ!.. [Утирая рукавомъ глаза, зашагалъ къ двери]. Оставайся уродъ!.. [Уходитъ. Рубежниковъ и Поленька, смущенные, тронутые, братски подаютъ другъ другу руки].
Арефій. Дома нѣтъ никого-съ. Марья Ильинишна съ Таисой Ефимовной къ портнихѣ уѣхали.
Ревякинъ. А Фортунатъ гдѣ?
Арефій. Хозяинъ? — не могу знать-съ. Они часто отлучаться стали изъ дому, а куда — не сказываютъ. Моментально — и нѣтъ ихъ. Вчера случилось мнѣ мимо кладбища идтить. Въ Ямскую, къ коровницѣ посылали. Иду, глядь — Фортунатъ Ефимычъ на могилѣ сидитъ. Окликнулъ. Руками замахалъ — замахалъ и моментально ушли-съ.
Ревякинъ. Гмъ!
Арефій. Они, надо полагать, сейчасъ домой будутъ. Обождите-съ, присядьте пока.
Ревякинъ. Подождемъ. [Арефій уходитъ]. Ну, Поля, приволокъ я тебя, и каюсь… Такая тутъ гадость у нихъ заварилась, столько тутъ фальши и горя!..
Поленька. Милый мой, еслибъ вы меня привели, гдѣ весело, счастливы, мнѣ бы тамъ было неловко… да и грустно, пожалуй. А здѣсь… эти мнѣ близки, которые въ горѣ. Тутъ я могу что-нибудь значитъ, можетъ быть, и полезною быть могу.
Ревякинъ. Ты… ты можешь, Поленька, можешь. Я вотъ въ такихъ обстоятельствахъ дуракъ-дуракомъ. Напорчу. Такъ вотъ, Поля… надо спасти, что возможно. Первое — Пашку… Плевый случай въ судьбу обращаетъ, болванъ!.. Ну и Фортуната… поддержать, или какъ знаешь… Жалокъ. Да вотъ бѣда: трудно съ нимъ, человѣкъ-то такой!.. [За боковой дверью слышенъ кашель Недыхляева]. Пришелъ. Покамѣстъ погуляй, Поля, въ саду. Кликну. [Поленька уходитъ въ заднюю дверь]. Гмъ! совѣстно въ рожу ему взглянуть, точно я самъ гадость сдѣлалъ. Скиѳъ проклятый!..
Недыхляевъ. Прохоръ Авдѣичъ!
Ревякинъ. Здорово!
Недыхляевъ. Здравствуй, здравствуй, пріятель! [Пожали другъ другу руки. Недыхляевъ смотритъ вопросительно. Пауза].
Ревякинъ. Я къ тебѣ… Гмъ!.. [Въ сторону]. Пашка подлецъ!
Недыхляевъ. Радъ и очень даже заинтересованъ… А ты какъ будто смущенъ? [Пытливо]. Что такое? Въ тебѣ это очень примѣчательно даже.
Ревякинъ. А какого мнѣ черта смущаться!
Недыхляевъ. Не за себя, думать надо… За себя тебѣ не краснѣть…
Ревякинъ [вспыльчиво]. За кого-жъ? [Наступаетъ]. Ну?.. Что же молчишь?.. Ежиться нечего, говори, если началъ винтить… Привычка поганая! Коли такъ, я вѣдь къ стѣнкѣ припру!
Недыхляевъ. Хе! и гнѣвъ въ тебѣ этотъ ненатураленъ, то есть не одинъ я въ немъ виноватъ. [Ревякинъ сѣлъ и пыхтитъ]. Похоже, что ужъ зараньше ты былъ прогнѣвленъ, а сейчасъ, по горячности своей, и выпалилъ въ меня одного. [Отходитъ, медленно потирая ладони, про себя]. Черта, еще черта!.. Правда отовсюду такъ и ползетъ… [Задумчиво ходитъ, понуря голову и заложивъ руки за спину].
Ревякинъ. Гмъ!.. А я къ тебѣ не одинъ.
Недыхляевъ [живо поворачиваясь]. Молодой человѣкъ?
Ревякинъ [съ досадой]. Да нѣ-ѣтъ!.. Поленька моя воротилась. Портретъ-то глядѣлъ, помнишь?
Недыхляевъ [безучастно]. А!..
Ревякинъ. Ну она. Привелъ… познакомить съ тобою привелъ.
Недыхляевъ. Ну что-жъ… А намедни у всенощной… Какъ это было удивительно!.. Вбѣжала въ церковь женщина… Примѣтно по всему — давно она бѣгала, можетъ, не въ первую церковь попала, и притомъ безсознательно… Блѣдна, глаза большіе-большіе, глядятъ — не сморгнутъ. И стоитъ, братецъ, въ нихъ горе, не то отчаяніе, такъ понимаешь ли и застыло… Оно и носило ее, должно быть. Всѣ оглядывать ее, сторониться… Она ничего этого не примѣ. чаетъ, стоитъ вотъ какъ: замерла. Да вдругъ какъ шатнетъ ее — бухъ! точно срѣзало…
Ревякинъ. Съ Поленькой то же, можетъ, бывало… и ты того… полюби ее, Фортунатъ Ефимычъ… Муку, охъ какую отмучила!…
Недыхляевъ. А то вотъ на похоронахъ еще однихъ…
Ревякинъ. Э, полно! Что у тебя за мысли сегодня!
Недыхляевъ. Мысли теперь все больше постороннія у меня, неожиданныя. Подчасъ самъ дивишься — откуда?.. Что бишь я сказать-то хотѣлъ?.. Да! Такъ онъ на отдушникѣ?
Ревякинъ. Кто на отдушникѣ? Что?
Недыхляевъ. А повѣсился-то, Голытвинъ?
Ревякинъ. Да полно молоть чепуху!
Недыхляевъ. А я… знаешь ли… я видѣлъ его…
Ревякинъ. Эй, доктора позову!
[Поленька видна на балконѣ].
Недыхляевъ. Зачѣмъ! Я ничего… Я только самъ въ себѣ поблѣднѣлъ… Непонятно? Ну какъ сказать: не тотъ будто я человѣкъ, ни прежнихъ заботъ, ничего… Кажется, отними у меня капиталъ, и то ничего, даромъ что завтра ѣсть нечего. Отъ прежняго себя я какъ бы ушелъ… Странно даже, ей Богу! а прежняго себя разсматривать могу совсѣмъ какъ сторонняго человѣка.
Ревякинъ [замѣтивъ Поленьку]. Объ этомъ лучше вотъ съ Полей поговори. Поля, поди сюда. Она, братецъ, все пойметъ, все! [Поленька вошла и молча кланяется]. Маланью помнишь мою? Ну вотъ, ходитъ за ней и реветъ. «Несчастненькая, говоритъ, полюби, говоритъ, меня, дуру, ноженьки твои разцѣлую!..» Умна?
Недыхляевъ. Хе-хе!.. Садитесь, барышня. Радъ-съ… Да, такъ про Голытвина… Перебилъ ты меня.
Ревякинъ. Брось!
Недыхляевъ. Нѣтъ, дай мысль выразить. Онѣ у меня напоромъ теперь. Пришла — мозгъ горитъ, вотъ до чего. Такъ Голытвинъ… Повѣсился онъ. Почему? — не могъ вмѣститъ. Зачтется вѣдь это? Потому — Господу вѣдомо, по какой тропѣ терній спустился человѣкъ въ пропасть эту. [Съ оживленіемъ]. А еще къ тому можетъ подвигнуть мысль: наказать… Да, наказать, хе-хе-хе! тѣхъ, кои казнили тебя, тяготы на тебя наложили паче веригъ!.. [Отходитъ].
Ревякинъ [тихо Поленькѣ]. Вонъ онъ куда!
Недыхляевъ. Вѣдь они душегубцами почесть себя должны. Каково это? Вникни. Вѣдь ни покоя, ни радостей! Вѣдь мертвецъ-то, не сущій страдалецъ, всюду имъ мерещиться будетъ, хе-хе! Вѣдь, это что? — пытка, предвкушеніе ада, ха-ха!..
Ревякинъ. Скверность такую разводитъ, да хихикаетъ еще! Издохнуть, чтобы послѣ мертвечиной шибало! Эко подлость!
Недыхляевъ [съежился} Вѣдь, я такъ… въ поясненіе только, каково въ жизни случается…
Ревякинъ [вставая]. Ну тебя! Стошнило отъ твоихъ поясненій. Прощай! Побесѣдуй вотъ съ нею, а мнѣ дѣло есть. (Идетъ къ балконной двери].
Таиса. Ревякинъ! [Загораживаетъ собою дверь]. Уходить? Не пущу!
Ревякинъ. Позвольте, сударыня!
Таиса. Ни-ни-ни! Говорилъ Рубежниковъ, что я къ вамъ въ гости приду? Приду непремѣнно! Все некогда, Маничка не пускаетъ. То гуляй съ нею, то по лавкамъ… Вотъ и сейчасъ отъ портнихи за платьемъ прислала. А какъ вырвусь — у васъ.
Ревякинъ. Позвольте пройти-съ!
Таиса. Уперся: пройти, да пройти! Лѣзьте ужъ. [Пропускаетъ. Ревякинъ уходитъ]. Ревякинъ! стойте! Сію минуту схвачу платье и пойдемъ вмѣстѣ. [Бѣжитъ въ правую дверь и тотчасъ возвращается съ платьемъ, которое на бѣгу завертываетъ въ салфетку. Съ балкона]. Ревякинъ, можно ли такъ шагать! [Убѣгаетъ. За сценой, отчаянно]. Ревякинъ!!
Недыхляевъ [въ сторону]. Экая дура!.. [Поленькѣ]. Нѵ, барышня, о чемъ же мы съ вами?… О-хо-хо! нездоровится что-то… Поэтому я и словоохотливости не ощущаю въ себѣ… и вы ужъ, барышня, меня извините-съ.
Поленька. Въ чемъ же извинить васъ? По себѣ знаю, что когда нездоровится… какъ теперь вамъ… никто не милъ, съ близкими тяжело даже… Отмолчаться, переболѣть въ одиночку, вотъ что нужно тогда.
Недыхляевъ. Справедливо изволите говорить, справедливо-съ.
Поленька. Но это тогда хорошо, если можетъ человѣкъ въ мысляхъ своихъ разобраться, боль душевную притупить, а — главнѣе всего — путь себѣ отыскать изъ всего этого…
Недыхляевъ. Значитъ, дѣйствовать какъ?..
Поленька. Да. Трудно это, а надо.
Недыхляевъ. Справедливо. Впрочемъ, я такъ вѣдь говорю, больше какъ разсужденіе, для меня совсѣмъ постороннее-съ.
Поленька. И дай вамъ Богъ ничего подобнаго не испытывать!
Недыхляевъ. Стало быть, вы?..
Поленька. Со мною бывало.
Недыхляевъ. Такъ-съ. А кротости много въ васъ.
Поленька. Путь отыскала. Въ случаяхъ, какъ мы говоримъ, услѣдить за собою трудно невѣроятно. Кажется такъ-то и такъ надобно поступить. И будто бы хорошо и справедливо придумано… какъ ваша мысль давеча: чтобы «наказать»… А на самомъ дѣлѣ, мыслью страсть овладѣла, она и направляетъ ее.
Недыхляевъ. До чего доведутъ-съ! Злодѣемъ сдѣлаться можно, для самого себя непримѣтно.
Поленька. И тогда новое горе, ужасное!.. Особенно если зло поправить нельзя. Пытка!
Недыхляевъ [раздражительно]. Пытка… А если чужая вина-съ?.. доведенъ?
Поленька, Тогда отыщется и своя. Она есть всегда, непремѣнно.
Недыхляевъ. Всегда ли-съ?
Поленька. Всегда. Только глаза на нее закрыты. А тогда!.. если и не важная эта вина — въ гору вырастетъ и раздавитъ.
Недыхляевъ. Д-да… [Задумчиво прошелся, потирая лобъ. Вдругъ оборачивается]. Хе-хе! а интересно узнать, по какому, такъ сказать, поводу мы съ вами съ перваго слова подобныя разсужденія завели-съ? Крайне любопытно мнѣ это.
Поленька. Я слышала, что вы при Прохорѣ Авдѣичѣ говорили, вижу что… не по себѣ вамъ…Только поэтому. Простите, если лишняго наговорила… [Встаетъ]. Обиднаго, кажется — ничего… Болѣть за горе чужое — какая же въ этомъ обида? [Повернулась уйти].
Недыхляевъ. Нѣтъ, барышня, нѣтъ, обождите-съ. Первое — извините за раздражительный мой вопросъ. Въ намѣреніяхъ этого не имѣлъ. Послушавши васъ, я даже возымѣлъ къ вамъ уваженіе… Потомъ-съ, вы изволили выразить одну интересную мысль: «въ гору вырастетъ и раздавитъ!..» Занимательно. И если припадетъ мнѣ охота еще побесѣдовать съ вами объ этомъ… хе-хе! объ этихъ, такъ сказать, — постороннихъ матеріяхъ, не откажите.
Поленька. Отъ души рада! Мнѣ больно видѣть васъ въ такомъ состояніи… Все это тяжело, ужасно какъ тяжело!
Недыхляевъ. Вы… вы добрая, сердечная. [Пожалъ ее руку]. Съ вами можно по душѣ говорить… даже и о «постороннихъ матеріяхъ», хе-хе!.. [Глядя подозрительно]. Ну-съ, а молодой человѣкъ, Рубежниковъ господинъ?
Поленька. Что?
Недыхляевъ. Они какъ? въ настроеніи самодовольномъ и даже игривомъ, можно сказать?
Поленька. Напротивъ.
Недыхляевъ. В-вотъ! Значитъ, вы съ нимъ бесѣдовали и… и проникли, хе-хе? [Глаза его засверкали]. Точку нашли, съ которой сшибли веселость-то эту? На-апрасно! Пусть бы себѣ въ самодовольствіи пребывалъ, пусть. Чувство почтенное, великодушное даже-съ!
Поленька [тревожно]. Что вы о немъ знаете?
Недыхляевъ [холодно, рѣзко]. Ничего-съ. [Входить изъ лѣвой двери Маничка, въ шляпѣ]. Маничка! я уйду и къ обѣду можетъ быть не вернусь. Не ждите. Вотъ компанія вамъ, Прохора Авдѣича воспитанница. Обратите вниманіе, обратите-съ! Дѣвушка эта сердцу говоритъ, совѣсти! [Надѣлъ шапку и уходитъ въ заднюю дверь].
Маничка. Вотъ какъ! [Свысока, но пристально оглядѣла Поленьку, снимая шляпу и усаживаясь на диванъ]. Вы та самая?.. Возвратились-таки?.. Садитесь. [Оправляетъ платье и граціозно прислоняется къ спинкѣ дивана]. Впрочемъ, это всегда такъ кончается… [Прищурилась]. Вы больны?
Поленька. Нѣтъ.
Маничка. Всегда… Я нѣсколько знакома съ вашими приключеніями… съ прошлымъ, хочу сказать. Павелъ Дементьичъ разсказывалъ.
Поленька. Онъ?
Маничка. А васъ удивляетъ? Ха-ха!.. Разсказывалъ. Я понимаю, что вамъ можетъ быть непріятна его откровенность относительно васъ… [Съ гримасой]. Нѣсколько щекотливо… Но мы большіе друзья.
Поленька. Знаю.
Маничка. Онъ говорилъ?
Поленька. Вы задаете мнѣ мой же вопросъ. Развѣ въ его откровенности со мною также могло быть для васъ что-нибудь щекотливое?
Маничка. Ха-ха! разумѣется, нѣтъ. [Въ сторону]. Какая противная! [Ей]. А какъ здоровье Павла Дементьича?
Поленька. Онъ… неспокоенъ. При его честности и характерѣ, такъ и должно быть.
Маничка. Однако!..Такъ утѣшьте его. Вы вѣдь «сердцу» умѣете говорить.
Поленька. Теперь утѣшать поздно.
Маничка. Вамъ-бы пораньше вернуться изъ странствій. Позднему гостю — кости. Пословица есть. [Молча на нее посмотрѣла]. Ха-ха-ха!
Поленька [въ сторону]. Ну, здѣсь нечего дѣлать! [Встаетъ]. Прощайте!
Маничка [кивая ей, не вставая]. Скажите Павлу Дементьичу, что я хочу его видѣть. Скажете?
Поленька. Напротивъ, умолять буду, чтобы онъ не ходилъ къ вамъ; чтобъ постыдился вносить сюда обманъ и позоръ, чтобы не губилъ ни другихъ, ни себя. Вотъ чѣмъ я встрѣчу его, послѣ свиданія съ вами! [Уходить въ заднюю дверь].
Маничка. Какова?!. Ужъ не влюблена ли въ него? У этихъ — скоро и мужчинамъ незачѣмъ долго ухаживать… Потаскушка, а какое достоинство!..
Таиса. Маничка! и забыла тебѣ сказать: Ревякинъ былъ. Встрѣтила.
Маничка. А, вотъ съ кѣмъ она!.. Ха! знакомиться приводилъ… Хорошо же онъ понимаетъ приличія!
Таиса. Ревякинъ — приличія? Не про него писаны. Я хоть не терплю этого слова, но онъ ужъ того… черезчуръ…
Маничка. А что же вы въ гости къ нему хотѣли?
Таиса. Все равно что въ берлогу къ медвѣдю. Ну его!
Маничка. Куда же смѣлость ваша дѣвалась?
Таиса. Смѣлость?.. Да я… Очень ужъ ты меня замытарила, Маничка. Даже дурѣть начала…
Маничка. Если вы къ этому склонны… [Выразительно пожимаетъ плечами]. А на вашемъ мѣстѣ я бы отважилась. Интересно.
Таиса. Интересно-то интересно… Не пойти-ль въ самомъ дѣлѣ?
Маничка. А если Ревякинъ прогонитъ, къ Рубежникову зайдите отдохнуть. У него отдѣльная комната.
Таиса. А что ему передать?
Маничка. Ничего… Или вамъ нуженъ предлогъ? Конечно, неловко безъ этого. Въ такомъ случаѣ, скажите… скажите, что я уѣзжаю.
Таиса. Ты? Куда?
Маничка. Ахъ, никуда, разумѣется! Соврите. Не привыкать вамъ.
Таиса. Нѣтъ, ужъ это зачѣмъ же! Если хитришь, не будь по крайней мѣрѣ груба. Ты нарочно меня къ Рубежникову посылаешь. Понимаю. Онъ глазъ не кажетъ; а какъ услышитъ, что ты уѣзжаешь, такъ — думаешь — и прибѣжитъ. А я вотъ не пойду, если такъ. Нужно — говори прямо, а комедію эту не строй.
Маничка. Да, вы сильно дурѣете, Таиса Ефимовна. Подите вонъ. Нѣтъ, лучше сходите къ портнихѣ.
Таиса. Да мы сейчасъ отъ портнихи и опять къ ней!
Маничка. И опять. Скажите, чтобы отдѣлку не клала. Я передумала. Сама заѣду показать — гдѣ и какъ нужно.
Таиса. Тамъ два часа объ этой отдѣлкѣ толкъ былъ и опять отдѣлка!
Маничка. И опять. Отправляйтесь!
Таиса. Чертъ знаетъ что! [Уходитъ въ боковую дверь].
Маничка. Написать ему развѣ?.. Но съ кѣмъ послать?.. По городской?.. Ревякину можетъ попасться…
Маничка. Милый!.. [Бросается къ нему на шею]. Я просто въ восторгѣ!.. Не бойся, нѣтъ никого. [Страстно цѣлуетъ его]. Впрочемъ, какой же ты милый? — дурной, злой!.. Развѣ такъ можно? Ни самъ глазъ не кажешь, ни меня не зовешь! Что это значитъ? Я и злилась-то на тебя и плакала… Рѣшила наказать, измучить тебя, да ужъ слишкомъ обрадовалась [цѣлуетъ], и вотъ цѣлую, вмѣсто того, чтобъ проучить, гадкій, противный!
Рубежниковъ. Прежде чѣмъ видѣться, мнѣ многое надо было обдумать, уяснить, Маня, и рѣшиться.
Маничка. Да? Не потому ли ты былъ «неспокоенъ»? Мнѣ эта сказала… что съ офицеромъ таскалась… Поленька, что ли? Была. Удивляюсь — зачѣмъ! Къ чему-то приплела твою честность. Вышло темно и глупо. Неужели ты съ ней откровенничалъ?
Рубежниковъ. Маня! если не хочешь меня оскорбить, не говори такъ про Поленьку. Чтобы ее понять, надо возвыситься до нея, а кто пойметъ, тотъ станетъ цѣловать край ея платья.
Маничка. Только не я, ха-ха-ха! Надѣюсь, ты здѣсь не затѣмъ, чтобы восхищаться этою Поленькой?
Рубежниковъ. Я пришелъ сказать, что намъ слѣдуетъ дѣлать.
Маничка. Послушаемъ.
Рубежниковъ. То положеніе, въ которомъ мы теперь, слишкомъ тяжело, фальшиво и длиться не можетъ.
Маничка. Да, милый, да. И я ужъ придумала какъ намъ быть… Я думала о тебѣ больше, нежели стоишь… Видишь ли: здѣсь оставаться нельзя; здѣсь каждый шагъ на виду. Нужно уѣхать. Ищи мѣста въ Москвѣ, а я устрою, что мы вскорѣ туда переѣдемъ. Мой мужъ…
Рубежниковъ. Ахъ, не говори при мнѣ «мужъ!» Меня коробитъ отъ этого.
Маничка. М-милый! Ревнуешь? [Цѣлуетъ его]. Вотъ же тебѣ за это!
Рубежниковъ. Ты не такъ поняла. Я къ тому, что нельзя быть женою двухъ мужей. На это способны только пошлыя женщины. А развѣ ты у меня такая? Да я и не обманщикъ, Мари.
Маничка. Что?!. Я не понимаю тебя… Что ты хочешь сказать?
Рубежниковъ. Неужели не ясно? Боже мой, кажется не трудно понять, что мы должны уѣхать вдвоемъ, а не втроемъ, что между тобою и Фортунатомъ Ефимычемъ все должно быть порвано навсегда!
Маничка. Но позволь, какъ же?! Ты такъ меня озадачилъ!
Рубежниковъ. Озадачилъ? Я думалъ, что ты ждешь, страстно ждешь, когда я это скажу. И вдругъ «озадачилъ!» Мари, Мари!
Маничка. О, мой герой! Это великолѣпно въ тебѣ! Я просто въ восторгѣ! [Поцѣловала его]. Такъ какъ же: все крушить, вверхъ дномъ все?.. Схватить меня на руки и бѣжать, бѣжать… въ бурю, грозу… летѣть по скаламъ, черезъ пропасти… Я въ бѣломъ платьѣ, конечно, и съ распущенными волосами? Не такъ ли?
Рубежниковъ. Что за штуки! Не уклоняйся, не играй словами, Мари, или ты не любишь меня и не такая, какъ я хочу о тебѣ думать!
Маничка. Не люблю?.. Милый! Вотъ ужъ это нехорошо. Ну взгляни на меня… Не люблю?.. Развѣ я не думаю о тебѣ, не жду, не мучаюсь, когда тебя нѣтъ! Ахъ, ты не знаешь… Я ухожу въ эту любовь отъ всего, что меня окружаетъ. Она святыня моя, тайна и потому въ ней еще больше блаженства.
Рубежниковъ. А что ты лжешь, объ этомъ ты думала?.. Да неужели же надо втолковывать, Боже мой! — Въ томъ, что любовь наша тайна, не «блаженство», а обманъ. Если ты уживаешься съ нимъ, значитъ мысли твои обо мнѣ не изъ здороваго чувства, а игра испорченнаго воображенія, только всего.
Маничка. Ты несправедливъ и жестокъ. [Плачеть].
Рубежниковъ. Ахъ, пожалуйста не плачь! Это не отвѣтъ, или мы зашли слишкомъ далеко, раньше нежели узнали другъ друга. Положимъ, воззрѣнія мои для тебя новы. Ты выросла въ другихъ понятіяхъ, съ людьми другихъ нравовъ. И я хочу, щадя себя, долженъ допустить, что все это такъ значительно, что… ну испортило немножко тебя. Но теперь правду ты знаешь. Не столько разсудкомъ, сколько сердцемъ ты вѣдь поймешь и согласишься со мною, да?
Маничка. Но, милый, ты забываешь практическую сторону. Средствъ вѣдь ты не имѣешь?.. И вдругъ обуза, какъ я! Я не хочу быть въ тягость тебѣ.
Рубежниковъ. Ты меня оскорбляешь. [Маничка нетерпѣливо пожимаетъ плечами]. Я съ восторгомъ отдамъ тебѣ трудъ, силы мои, все! Наконецъ, колебаться ужъ поздно.
Маничка. Все это такъ… Но ты заговорилъ меня… Даже голова кругомъ пошла… Надо сообразиться… И ты не торопи меня, милый, и самъ пожалуйста не горячись. Это главное. Вотъ мы говорили о себѣ только, а вѣдь мы не одни въ этой исторіи и…
Рубежниковъ [перебивая]. Ты про него? Но я самъ ему все скажу.
Маничка [съ испугомъ]. Что?!
Рубежниковъ [беретъ ея руку]. Неужели тебя допущу входить въ тяжелыя объясненія, тебя подставлю подъ его гнѣвъ или отчаяніе… не знаю, на что онъ способенъ!
Маничка [отнимаетъ руку]. Вовсе не то. Ему ты ничего не скажешь. Не тебя одного это касается, и ты не имѣешь права кроить мою жизнь, какъ тебѣ вздумается.
Рубежниковъ. Неужели Ревякинъ правъ, что честность моя надѣлаетъ тебѣ хлопотъ? Неужели тебѣ нуженъ любовникъ, котораго можно прятать за ширмы?
Маничка. Ревякинъ?3начитъ, вы разболтали? — отлично!
Рубежниковъ. Прохоръ Авдѣичъ дознался самъ. Фортунатъ Ефимычъ былъ у него и такъ странно себя держалъ, что послѣ этого нельзя было и скрыть. Я, впрочемъ, и такъ бы все ему разсказалъ.
Маничка. Мужъ! Еще новость!.. Какъ же онъ держалъ себя тамъ? Намекалъ, догадывается?
Рубежниковъ. Можетъ быть.
Маничка. Этого не доставало! Ахъ… Вотъ что, милый: извини меня, но прощай… Я не могу больше… очень разстроена. До свиданія, дружокъ. Иди… Нѣтъ, ты не сердись, прошу тебя!.. Право, я совершенно больна… Вдругъ все такъ повернулось… Нервы разбиты… Прощай!
Рубежниковъ [въ грустной задумчивости]. Тебя ли еще люблю, или любовь ужъ такъ дорога мнѣ — не знаю, только… Маничка. Я все-таки тебѣ мила? да?.. Видишь ли, Поль, ты… ты береги меня… А вдругъ потомъ пожалѣешь?.. Ахъ, какъ ты молодъ, какъ молодъ еще! [Съ усмѣшкой уходитъ въ правую дверь. Рубежниковъ ступилъ за ней, но остановился. Немного подумавъ, рѣшительно махнулъ рукой и идетъ къ задней двери, къ которой почти сталкивается съ Недыхляевымъ].
[Рубежниковъ отступилъ въ замѣшательствѣ. Недыхляевъ твердо, не говоря ни слова, беретъ его на руку, ведетъ къ авансценѣ, отступаетъ на шагъ и пристально смотритъ ему въ лицо секунду, другую, третью…]
Рубежниковъ [съ страдальческимъ видомъ]. Не мучайте!
Недыхляевъ. А-а-а!.. [Поднимаетъ руку съ обручальнымъ кольцомъ]. Кольцо… Обручальное… [Сильно срываетъ его съ пальца и подаетъ]. Надѣньте! [Протягиваетъ къ нему руку и отвертывается].
Рубежниковъ. Зачѣмъ?!
Недыхляевъ [кивая на свою руку]. Если… оно… здѣсь… на мѣстѣ. [Рубежниковъ роняетъ кольцо на полъ и быстро уходитъ. Недыхляевъ мгновеніе стоитъ пораженный, потомъ конвульсивно сжимаетъ кулаки, дѣлаетъ два-три скачка за Рубежниковымъ, обертывается а съ истерическимъ хохотомъ рветъ съ себя галстукъ, сюртукъ, разрываетъ воротъ рубашки].
Маничка [входя]. Что съ вами?! Что здѣсь такое?!
Недыхляевъ [дрожитъ всѣмъ тѣломъ и смотритъ въ землю]. М-мышь… испугала… изъ угла… выскочила… Боюсь… до страсти боюсь ихъ…
Маничка. Пугаться такихъ пустяковъ! Стыдно!
Недыхляевъ [зубъ на зубъ не попадетъ]. Д… д… да с… стыд… [падаетъ въ обморокѣ].
Таиса [стоитъ за столомъ съ папиросой]. Арефій, поди кухаркѣ скажи, чтобы скорѣй несла самоваръ. Маничка встанетъ, а у меня ничего не готово. Вѣдь гвалтъ!
Арефій. Д-да-съ! ежели моментально не потрафите къ часу, гонка вамъ будетъ не малая. Да вонъ, несетъ! [Киваетъ на кухарку, сходящую съ самоваромъ съ террасы].
Таиса. Ахъ, Дуня, жду тебя, жду! Какъ ты копаешься!
Арефій. Съ перепугу она, Таиса Ефимовна, потому покойникъ у насъ объявился.
Таиса. Покойникъ?
Кухарка [устанавливая самоваръ]. И то, барышня: ходитъ, сейчасъ умереть! Нынче ночью спохватилась я книжку, булки по которой забираемъ у нѣмца. Думать, да думать — куда задѣвала? — Матушки, да она знать въ горницѣ на столѣ. Какъ вечоръ принимала отъ барыни приказанья, тамъ и забыла. Ну встала, иду взять. Только въ горницу-то ступила, а онъ у печки… Такъ я и обмерла тутъ, такъ и присѣла!
Арефіи. По той выходитъ причинѣ, что у печки покойникъ стоялъ, ха-ха!
Кухарка. Накажи Богъ, если вру! Бѣлый, барышня, да стра-ашный!.. [Арефію]. А ты зубы не скаль. Всякъ тебѣ скажетъ, что онъ и прежде ходилъ. [Таисѣ]. Сказываютъ — Голытвинъ купецъ это, здѣшнему дому прежній хозяинъ. Потому какъ онъ жисти себя рѣшилъ, такъ что же мудренаго?..
Таиса. Все это ерунда, суевѣріе. Ничего такого въ природѣ не можетъ быть. Слушайте, я вамъ разскажу. Когда человѣкъ умираетъ, онъ разлагается, и образуется изъ него газъ…
Кухарка. Гасъ!
Таноа. Углекислотой называется и еще вещество, которое называется амміакъ…
Кухарка. Міакъ! Ишь вѣдь ты!
Таиса. Да. Потому человѣкъ есть не что иное, какъ результатъ взаимодѣйствія газовъ. Ты, Арефій, грамотный. Я книжку тебѣ такую дамъ, въ которой все это разсказано.
Арефій. Вы лучше Авдотьѣ ее почитайте, ишь она ротъ-то разинула — моментально ворона влетитъ.
Кухарка [толкаетъ Арефія]. Зубоскалъ!
Арефій. А что по ночамъ у насъ ходить — это дѣйствительно. Только не Голытвинъ-купецъ, а нашъ Фортунатъ Ефимычъ.
Таиса. Братъ?
Арефій. Вѣрно-съ.
Кухарка. Съ чего же онъ… отъ молодой-то жены?
Арефій. Ладно баюкаютъ, да сонъ не беретъ. Слыхала пословицу? Вотъ и ходитъ онъ, думу носитъ, съ ночкою разговоры ведетъ… Лицомъ и вправду съ мертвецомъ схожъ. Вчерась къ окошку на мѣсяцъ подошелъ — глянуть страшно…
Кухарка. Господи Іисусе!
Арефій. Потомъ сжалъ кулаки, вскинулъ ими на спальню на барынину, да какъ зашипитъ!.. [Тихо]. Барыня. [Отходитъ. Оба съ кухаркой кланяются Маничкѣ, сходящей съ террасы, и уходятъ].
Маничка. А вы опять съ прислугой судачите? Когда я васъ отучу?
Таиса. Послушай-ка, Маничка, что они говорятъ…
Маничка. Э, подите! Безъ васъ голова болитъ.
Таиса. Я хоть чаю налью…
Маничка. Сама налью. Ступайте! [Таиса уходитъ въ домъ]. И это любовь? Пришелъ, наболталъ, напугалъ, наконецъ, разстроилъ меня и изволилъ уйти! А у меня сегодня мигрень и нервы ни на что не похожи!.. [Налила себѣ чаю и время отъ времени пьетъ]. А какъ у него глаза-то горѣли, когда говорилъ! Красавецъ!.. Брось мужа, за нимъ или… Что выдумалъ! И зачѣмъ, когда все такъ удобно и просто? Фантазеръ! Я люблю, такъ — «порывъ»! Ха-ха! Точь въ точь какъ Таиса. Нѣтъ, тѣ мужчины, съ которыми я въ дѣвушкахъ танцовала, не стали бы такъ… Онъ и смотрѣть по ихнему не умѣетъ. Тѣ разглядывать начнутъ — совѣстно… А у этого разсужденія, философія… Глупенькій!.. Нѣтъ, сбиваютъ, непремѣнно сбиваютъ. Ревякинъ и Поленька эта, тварь!.. Намедни, въ гостиницѣ, вовсе былъ не такой… И ноги цѣлуетъ и… ха-ха! даже перепуталъ. [Нѣжно потягивается]. Нѣтъ, надо его хорошенько зажечь, хорошенько! Пусть только придетъ! [Задумалась]. А обморокъ отъ мыши подозрителенъ что-то… Бываетъ, впрочемъ. Съ мамашей, какъ паука увидала — истерика… Все-таки супругъ мой сталъ страненъ… Ну какъ въ самомъ дѣлѣ догадывается?.. Гмъ! Отвлеклась, въ послѣдніе дни даже не замѣчала его. Глупо. [Входящей Таисѣ]. Что еще? Надоѣли!
Таиса. Сахару, Маничка, въ соусъ. [Беретъ его изъ сахарницы].
Маничка. Пять кусковъ въ соусъ?! Да вы ошалѣли!
Таиса. Ну я меньше возьму. [Потянулась положить сахаръ обратно и задѣваетъ корзинку съ хлѣбомъ. Корзинка летитъ на подъ]. Ахъ!
Маничка [вскакиваетъ]. Да что это, наконецъ, такое! Вы хоть кого взбѣсите! Гдѣ ни ступитъ, гдѣ ни повернется, — или опрокинетъ что-нибудь или кокнетъ! [Сердито бросаетъ ложечку въ чашку]. Кулёма! [Идя къ дому]. А сахаръ оставьте. Я сама съ кухаркой поговорю, какіе это ей понадобились пять кусковъ. [Уходитъ].
Таиса [подобрала хлѣбъ, сухари и вздохнула всей грудью]. Уфъ! Уйду! рѣшительно уйду! Человѣку съ свободными понятіями здѣсь жить невозможно. Помилуйте, хуже клячи заѣздятъ! Уйду, уйду и раздумывать нечего! [Съ рѣшительнымъ видомъ уходитъ въ домъ].
Поленька. Братецъ, вернемтесь! Не нужно… Вернемтесь пожалуйста!
Рубежниковъ. Ахъ, Поленька! вы же знаете, какъ я рѣшилъ. Я долженъ говорить съ нею и конецъ.
Поленька. Ахъ, Боже мой!.. Но вѣдь сами же вы колебались…
Рубежниковъ. Да, колебался, но потому что слабохарактеренъ, потому что меня швыряетъ отъ однѣхъ мыслей къ другимъ какъ щепку. То — чувствуешь — будто въ цѣпи тебя заковываютъ и жалко себя; то, наоборотъ, не страшно ничто. И Маню видишь прелестною, доброю, честною… и кажется, что все это въ твоей власти и такъ легко достижимо…
Поленька. Вовсе не слабость характера… Главное — не та въ васъ любовь, чтобы жертвовать… Да этого и не примутъ отъ васъ. Вѣдь говорили вы съ Марьей Ильинишной. Зачѣмъ же еще?
Рубежниковъ. Я сказалъ не все. Я потому ужъ не смѣю оставить ее, что мужъ догадался. Отступать некуда, Поленька. Видите сами.
Поленька. Братецъ, голубчикъ, поручите мнѣ переговорить съ нею! Я за васъ все скажу, все, что вы бы сами сказали… Милый мой, а?.. Душою не покривлю, знаете. Ну пожалуйста!
Рубежниковъ. Здѣсь третій не къ мѣсту. Или вы боитесь, что я… увлекусь, останусь въ той грустной роли, какая ей нравится?
Полинька. Н-нѣтъ, а огорчатъ васъ. Это навѣрно. Да и хуже можетъ случиться…
Рубежниковъ. Ступайте же, Поленька! [Ведетъ ее къ калиткѣ].
Поленька. Если васъ огорчатъ, не принимайте такъ близко къ сердцу!.. И сейчасъ же ко мнѣ, пожалуйста. Ахъ, съ какимъ нетерпѣніемъ буду васъ ждать… и какъ мнѣ тяжело оставлять васъ, еслибъ вы знали!..
Рубежниковъ. Полно, голубушка, не волнуйтесь! Вамъ вредно. Опять станете кашлять. Никогда не прощу Прохору Авдѣичу, что онъ втянулъ васъ въ эту исторію!
Поленька. Ахъ, братецъ!..
Рубежниковъ. Не волнуйтесь же! Вредно.
Поленька. А Поленька умретъ — жалко вамъ будетъ?
Рубежниковъ. Поля!
Поленька. Нѣтъ, простите, простите! [Пошла къ калиткѣ, но возвращается]. Долго не оставайтесь! Пожалуйста! Не вытерплю, прибѣгу!
Рубежниковъ. Хорошо, хорошо. Идите теперь! [Отходитъ].
Поленька [пошла къ калиткѣ, глядя на домъ]. Ахъ!
Рубежниковъ. Что съ вами?
Поленька. Онъ!.. онъ въ окнѣ промелькнулъ… Съ нимъ не нужно… не говорите… ради Бога!.. Онъ скрытный, озлобленъ… онъ… Лучше уйдемъ, умоляю васъ, братецъ!
Рубежниковъ. У васъ нервы разстроены и слишкомъ пылкое воображеніе, Поля. Идите! [Отвелъ ее къ калиткѣ и возвращается къ дому].
Поленька [у калитки, про себя]. Надо Прохору Авдѣичу… За нимъ, поскорѣй! [Быстро уходитъ].
Маничка [съ террасы]. Ты?.. [Сбѣгаетъ]. Тсъ! мужъ дома… Иди въ бесѣдку… скорѣй!.. Нѣтъ, ступай лучше къ рѣкѣ, подожди у лодки, поѣдемъ за городъ въ лѣсъ. Иди! Я сію минуту. Велю только Таисѣ за собой пріѣхать…
Рубежниковъ. Я пришелъ не кататься, а серьезно переговорить съ вами.
Маничка. Тамъ и переговоримъ. Да иди-же!.. Ахъ какой!… Заглянула въ домъ, подбѣгаетъ въ Рубежникову и страстно цѣлуетъ его} Ну, теперь отправляйся и жди. [Не уходитъ]. Или вы опять хотите читать мнѣ мораль?
Рубежниковъ. Открыть тебѣ глаза, Маня. [Она насупившись, отходитъ къ бесѣдкѣ]. Ты увидишь, что намъ необходимо немедленно уѣхать отсюда.
Маничка. Ахъ, опять тотъ же вздоръ!
[Недыхляевъ, шатаясь, спускается съ террасы и подкрадывается къ Рубежникову. Ни послѣдній, ни Маничка не видятъ его, такъ какъ стоятъ къ дому спиной].
Рубежниковъ. Я больше не заблуждаюсь на твой счетъ. Я знаю цѣну твоей любви и не сталъ бы повторять «тотъ же вздоръ», еслибъ къ этому не обязывалъ меня долгъ. [Недыхляевъ въ двухъ шагахъ отъ Рубежникова и выпускаетъ изъ рукава ножъ].
Маничка. Мнѣ наскучили громкія фразы, Павелъ Дементьичъ.
Рубежниковъ. А что скажешь ты, если твой мужъ знаетъ все?
Маничка. Что-о? [Обертывается въ моментъ, когда Недыхляевъ готовъ былъ всадить ножъ въ Рубежникова]. Ахъ! [Отдергиваетъ Рубежникова]. Ножъ!!
[Недыхляевъ затрепеталъ, выпустивъ ножъ на землю, и растерянно поводитъ глазами].
Рубежниковъ [Недыхляеву прерывающимся голосомъ]. Я заслужилъ это… Я дамъ убить себя на дуэли, когда вамъ угодно. [Уходить].
Маничка. Вотъ ты каковъ!.. Убивать!.. Низкій ты человѣкъ!.. Да развѣ тебя можно любить? Опомнись, какой же ты мужъ! Вѣдь ты… ты отвратителенъ, гадокъ, ты мокрая жаба!.. И съ ножемъ!.. изъ-за угла воровски! [Поднимаетъ ножъ]. Подлость какая!.. О, ты зарѣжешь, задушишь, змѣей подползешь и задушишь!.. Такой-то! ха-ха! [Рѣшительно]. Я сію минуту ѣду къ папашѣ. Разскажу все, и прокурору на тебя донесу. Ты хотѣлъ совершить убійство, но тебѣ помѣшали. Значитъ, ты преступникъ; лишатъ правъ и на каторгу. Или ты обезпечишь меня, какъ я захочу, или бубновый тузъ на спину и въ Сибирь. У, гнусный, омерзительный, ф-фу! [Быстро уходитъ въ домъ. Недыхляевъ нѣсколько мгновеній стоитъ безъ движенія].
Недыхляевъ [опирается]. Ножъ!.. Гдѣ же ножъ?.. [Бросается на землю и ползаетъ, шаря въ травѣ]. Гдѣ?.. гдѣ?..
Поленька [подходить]. Ножъ?! Зачѣмъ онъ вамъ?
Недыхляевъ. Взяли!.. Нуженъ!.. Ножъ! [Хочетъ броситься къ дому, его удерживаютъ].
Ревякинъ. Опомнись, Фортунатъ!
Недыхляевъ. Уйди! оставь!.. Мучители!.. Умереть дайте мнѣ, умереть!!
Ревякинъ. Руки на себя наложить! Опомнись!
Поленька. Великій грѣхъ! Вспомните Бога!
Недыхляевъ [слабымъ голосомъ]. Послушайте, милая… Оставьте меня!.. Прошу васъ, оставьте!.. Мнѣ очень нехорошо… очень!
Поленька. Оставить! Я поняла вашу муку, въ душу ее приняла, какъ же мнѣ васъ оставить? Я молилась за васъ, сердцемъ за васъ изболѣлась, бѣдный вы мой, и оставитъ. [Беретъ безсильно повисшую руку его. Онъ поднялъ на Поленьку глаза, вздохнулъ глубоко, отрывисто и понурился снова]. Да я всѣ силы готова отдать, чтобъ облегчить, успокоить васъ!..
Ревякинъ [обнялъ Недыхляева одною рукою]. И отдастъ. Вѣрь, Фортунатъ Ефимычъ, и чувствуй. Велика твоя скорбь, тяжко тебѣ, а смириться надо. Все-же ты не одинъ, съ своимъ горемъ, а есть у тебя вѣрные друзья — мы съ Полею. Есть, значитъ, опора и есть на кого положиться. А могила и такъ не уйдетъ. Придетъ часъ — умри, но съ миромъ въ душѣ, Фортунатъ, а не съ проклятіемъ. Такъ-то, дружище!
Недыхляевъ. Да, друзья, не покидайте меня!.. Кромѣ васъ нѣтъ у меня никого, своего ничего не осталось. Вся жизнь ни къ чему вышла, ненужная… Вспомнить нечего даже такого, что поддержать бы могло!.. Жить съизнова начинать… Научите же какъ, направьте меня!.. Самъ ничего не могу и не знаю. Устройте душу мою, уврачуйте!.. Изглодала ее кручина, кручинушка лютая! [Зарыдалъ].