Кровавое пятно.
правитьИсторіей о красномъ шнуркѣ я намѣревался закончить рядъ разсказовъ о подвигахъ моею друга Шерлока Гольмса. Таково было мое намѣреніе. Объяснялось оно не недостаткомъ матеріала, — о недостаткѣ не можетъ быть и рѣчи: у меня есть цѣлая груда ненапечатанныхъ еще дѣлъ, которыя разслѣдовалъ мой другъ. Равнымъ образомъ и читатели продолжаютъ попрежнему интересоваться подвигами знаменитаго криминолога.
Если я собирался прекратить эпопею о Гольмсѣ, то меня побуждала къ этому совершенно другая причина. Дѣло въ томъ, что самъ Гольмсъ не желаетъ, чтобы я теперь знакомилъ публику съ его дѣятельностью. Пока онъ занимался разслѣдованіемъ преступленій, ему было пріятно видѣть мои разсказы въ печати. Теперь же онъ покинулъ Лондонъ и свое любимое дѣло и живетъ на собственной фермѣ въ Суссексѣ. Онъ страшно увлекся пчеловодствомъ, весь ушелъ въ него, и слава стала ему ненавистна. Онъ не разъ предъявлялъ ко мнѣ настоятельныя требованія, чтобы я прекратилъ печатаніе его подвиговъ. И мнѣ насилу удалось добиться у него разрѣшенія напечатать предлагаемый теперь вниманію читателей разсказъ.
Гольмсъ долго со мной не соглашался, но я напомнилъ ему его собственныя слова, нѣкогда сказанныя имъ. Онъ сказалъ, что позволитъ мнѣ опубликовать эту исторію только тогда, когда дѣйствующія лица, сойдутъ со сцены. Время теперь настало. Кромѣ того, нужно закончить этой исторіей серію разсказовъ потому, что это выдающаяся исторія, имѣющая международный характеръ. Хотя со времени описаннаго мною событія и прошло уже много дней, но я все-таки долженъ быть тактичнымъ. О многихъ подробностяхъ я умалчиваю, по весьма понятнымъ для читателя причинамъ.
Случилось это не скажу въ какомъ году, но осенью, во вторникъ. Въ нашей скромной квартирѣ на Бейкеровской улицѣ появились двое лицъ, пользующихся европейской извѣстностью. Одннь изъ этихъ господъ имѣлъ суровую внѣшность. Носъ у него былъ крючковатый, глаза орлиныя, выраженіе глазъ повелительное. Это быль ни кто иной, какъ знаменитый лордъ Беллингеръ, бывшій дважды министромъ-президентомъ. Его спутникъ, брюнетъ съ бритымъ лицомъ, изящный, красивый и еще довольно молодой, былъ тоже не послѣднимъ человѣкомъ въ Англіи. Это былъ Трелонэй-Гоппъ, министръ иностранныхъ дѣлъ. Гоппа считали восходящей звѣздой британской политики.
Наши гости сѣли рядомъ на маленькомъ диванчикѣ. По ихъ измученнымъ и безпокойнымъ лицамъ было видно, что они пришли къ намъ по важному дѣлу. Министръ-президентъ тонкими, нервными руками сжималъ ручку изъ слоновой кости у зонтика. Его худое, аскетическое лицо угрюмо глядѣло то на Гольмса, то на меня. Министръ иностранныхъ дѣлъ одной рукой дергалъ себя за усъ, а другой конвульсивно перебиралъ брелоки на часовой цѣпочкѣ. Первымъ заговорилъ онъ.
— Пропажу я обнаружилъ, мистеръ Шерлокъ Гольмсъ, сегодня въ восемь часовъ и сейчасъ же увѣдомилъ объ этомъ министра-президента. И по его совѣту мы отправились къ вамъ.
— А въ полицію вы дали знать объ этомъ?
— О нѣтъ, сэръ! — быстро и рѣшительно воскликнулъ министръ-президентъ. — Полиціи мы ничего не сообщали и, конечно, ничего не сообщимъ. Увѣдомить полицію, это значить предать дѣло гласности, а этого-то мы хотимъ избѣжать.
— Но почему же, сэръ?..
— Потому, что пропавшій документъ имѣетъ громадное значеніе. Опубликованіе этого документа можетъ легко повести — я такъ предполагаю, по крайней мѣрѣ — къ серьезнѣйшимъ осложненіямъ международнаго характера. Я не преувеличу, если скажу, что отъ опубликованія этого документа зависитъ дѣло европейскаго мира. Розыски должны вестись въ величайшей тайнѣ. А если тайна не можетъ быть соблюдена, то лучше совсѣмъ не производить розысковъ. Люди, похитившіе это письмо, и похитили-то его за тѣмъ, чтобы объявить по всеуслышаніе его содержаніе.
— Понимаю. А теперь, мистеръ Трелонэй-Гоппъ, вы меня чрезвычайно обяжете, если, по возможности, подробнѣе разскажете при какихъ обстоятельствахъ исчезъ этотъ важный документъ.
— Сдѣлать это очень нетрудно, мистеръ Гольмсъ. Письмо — да, это было письмо отъ одного иностраннаго государя — было получено нѣсколько дней тому назадъ. Это письмо было настолько важно, что я не оставлялъ его на ночь въ несгораемомъ шкапу въ зданіи министерства, а увозилъ его къ себѣ домой въ Уайтголъ-Террасъ. Ночью я хранилъ письмо въ запертой шкатулкѣ въ своей спальнѣ. Прошлою ночью письмо было еще тамъ, въ этомъ я увѣренъ. Одѣваясь къ обѣду, и нарочно отперъ шкатулку и видѣла., что документъ лежитъ тамъ. Но утромъ письмо исчезло. Шкатулка стояла всю ночь на туалетномъ столѣ возлѣ зеркала. Сплю я чутко; жена моя также спитъ чутко. Оба мы готовы принести присягу въ томъ, что никто къ намъ въ спальню не входилъ. И, однако, сэръ, письмо пропало!
— Въ которомъ часу вы обѣдали?
— Въ половинѣ восьмого.
— А когда вы легли спать?
— Жена моя уѣзжала въ театръ, я дожидался ее. Спать мы легли въ половинѣ одиннадцатаго.
— Такимъ образомъ, въ теченіе четырехъ часовъ шкатулку никто не охранялъ?
— Да, но только въ спальню никому не позволяется входить, кромѣ горничной и моего камердинера. Оба они надежные люди, служатъ у насъ давно, и мы имъ довѣряемъ. Къ тому же, почемъ они могли знать, что въ шкатулкѣ хранится важный документъ?
— Но кто же зналъ о существованіи этого письма?
— Рѣшительно никто.
— Но ваша жена-то, конечно, знала?
— О нѣтъ, сэръ! — я сказалъ женѣ про письмо только сегодня утромъ, послѣ того какъ оно исчезло.
Министръ-президентъ одобрительно кивнулъ головой.
— Я давно зналъ, сэръ, — сказалъ онъ, что вы серьезно относитесь къ вашимъ обязанностямъ. Вы, сэръ, совершенно правы: важныя государственныя тайны нельзя сообщать даже самымъ близкимъ своимъ родственникамъ.
Министръ иностранныхъ дѣлъ поклонился и сказалъ:
— Я считаю, что заслужилъ эту похвалу. Женѣ я не говорилъ ни полслова.
— Ну, а догадываться она могла о существованіи письма?
— Ни подъ какимъ видомъ, да и никто не могъ догадываться, мистеръ Гольмсъ.
— Но кто же въ Англіи зналъ о существованіи этого письма?
— Вчера о письмѣ было сообщено всѣмъ членамъ кабинета. Но вѣдь вы знаете, какой тайной окружены засѣданія кабинета министровъ. А вчера министръ-президентъ спеціально предупредилъ министровъ, что они должны сохранить эту тайну.
Трелонэй-Гоппъ старался говорить спокойно, но не выдержалъ, на лицѣ его отразилось отчаяніе, онъ схватился за голову руками и воскликнулъ:
— Боже мой, Боже мой! И только подумать, что это письмо пропало!
На одинъ только моментъ обнаружился его характеръ: страстный, порывистый, чувствительный. Но онъ быстро овладѣлъ собой, на лицѣ снова появилась прежняя аристократическая маска, и онъ мягкимъ голосомъ продолжалъ:
— Кромѣ членовъ кабинета, о существованіи письма знаютъ только двое или трое департаментскихъ чиновниковъ. Кромѣ же этихъ лицъ, никто въ Англіи ничего не слыхалъ о немъ.
— Ну, а за границей?
— За границей, разумѣется, никто о немъ не знаетъ, кромѣ развѣ того, кто его написалъ. Я увѣренъ даже, что его министры… я хотѣлъ сказать, что это письмо было отправлено неофиціальнымъ порядкомъ.
Гольмсъ подумалъ немного и сказалъ:
— Ну, а теперь, сэръ, я желалъ бы знать, что это за документъ, и почему его исчезновеніе можетъ повести къ такимъ важнымъ послѣдствіямъ?
Министры быстро переглянулись; густыя брови президента нахмурились.
— Мистеръ Гольмсъ, — сказалъ онъ, — конвертъ письма былъ длинный, узкій, свѣтло-голубого цвѣта. На конвертѣ печати изъ краснаго сургуча, на которыхъ изображенъ лежащій левъ. Адресъ написанъ крупнымъ, смѣлымъ почеркомъ.
— Эти подробности, — прервалъ Гольмсъ, — несомнѣнно, очень важны и существенны. Но я не о нихъ васъ спрашивалъ. Я желалъ бы знать содержаніе письма.
— Это государственная тайна величайшей важности, и я, къ сожалѣнію, не могу ею съ вами подѣлиться. Да къ этому, кажется, не представляется необходимости. Мнѣ сказали, что вы обладаете необычайными талантами въ дѣлѣ розыска. Если это правда, то вы разыщете описываемый мною конвертъ съ содержащимся въ немъ письмомъ. Правительство сумѣетъ васъ отблагодарить. Вы получите такое вознагражденіе, какое вамъ будетъ угодно назначить самимъ.
Шерлокъ Гольмсъ, улыбаясь, всталъ.
— Вы, господа, — сказалъ онъ, — принадлежите къ числу самыхъ занятыхъ людей въ странѣ. Но и я тоже не располагаю досугомъ. У меня очень много дѣла. Крайне сожалѣю, что не могу быть полезнымъ въ этомъ дѣлѣ, продолжать этотъ разговоръ, по-моему, безполезно. Это будетъ напрасная трата времени.
Министръ-президентъ вскочилъ съ дивана. Въ его глубоко сидящихъ голубыхъ глазахъ загорѣлся гнѣвный огонекъ.
— Я не привыкъ, сэръ, — началъ было онъ, но сразу же овладѣлъ собою и снова сѣлъ на диванъ.
Съ минуту, или болѣе мы всѣ сидѣли и молчали, а затѣмъ старый государственный дѣятель пожала, плечами и произнесъ:
— Что же, мы должны подчиниться вашимъ условіямъ, мистеръ Гольмсъ. Неблагоразумно, если мы будемъ требовать отъ васъ помощи, а сами не станемъ довѣряться вамъ.
— Я совершенно согласенъ съ вами, сэръ, — сказалъ молодой министръ.
Лордъ Беллингеръ продолжалъ:
— Я надѣюсь на вашу скромность, мистеръ Гольмсъ, а также на вашу, докторъ Ватсонъ; я взываю, кромѣ того, къ чувству вашего патріотизма. Знайте, что наше отечество подвергнется величайшимъ бѣдамъ, если эта тайна разгласится.
— Вы можете намъ вполнѣ довѣриться, — сказалъ Шерлокъ Гольмсъ.
— Письмо это получено отъ одного иностраннаго государя, — сказалъ премьеръ, — этому государю не понравилось территоріальное пріобрѣтеніе, сдѣланное нами въ одной колоніи. Онъ написалъ это письмо лично, подъ вліяніемъ порыва и не посовѣтовавшись со своими министрами. Мы наводили справки, — министры ничего не знаютъ. И написано письмо очень неудачно. Нѣкоторыя фразы имѣютъ характеръ вызова. Если это письмо будетъ опубликовано, общественное мнѣніе Англіи взволнуется, страшно взволнуется, сэръ… Едва ли я преувеличиваю, утверждая, что обнародованіе этого письма, можетъ втянуть насъ въ очень непріятную войну.
Гольмсъ написалъ какое-то слово на листкѣ бумаги и показалъ его министру-президенту.
— Совершенно вѣрно. Письмо писалъ онъ. Письмо это, сэръ, можетъ потребовать траты тысячъ милліоновъ и гибели сотенъ тысячъ человѣческихъ жизней. И вотъ это-то письмо и пропало столь загадочнымъ образомъ.
— Увѣдомили ли вы о пропажѣ автора письма?
— Да, сэръ, я послалъ шифрованную телеграмму.
— Но, можетъ быть, онъ самъ хочетъ, чтобы это письмо было опубликовано.
— О, нѣтъ! мы имѣетъ серьезныя основанія предполагать, что онъ раскаивается въ своемъ поступкѣ! Онъ видитъ самъ, что поступилъ необдуманно. Какъ для него, такъ и для насъ открытіе тайны ровно непріятно.
— Но кому же въ такомъ случаѣ можетъ понадобиться опубликованіе этого письма? Вѣдь его и украли, конечно, чтобы опубликовать?
— Здѣсь, мистеръ Гольмсъ, мы переходимъ въ область тонкостей международной политики. Взгляните на взаимныя отношенія державъ, и вы безъ труда поймете мотивъ преступленія. Европа представляетъ вооруженный лагерь. Два союза равной силы стоятъ другъ противъ друга. Великобританія поддерживаетъ нейтралитетъ. Представьте себѣ, что Великобританія вовлечена въ войну съ одной изъ этихъ политическихъ комбинацій. Этимъ самымъ другая комбинація получаетъ преобладаніе. Вы меня понимаете?
— Понимаю очень хорошо. Противники автора письма похитили этотъ документъ для того, чтобы его поссорить съ Англіей?
— Совершенно вѣрно.
— И кому могло быть доставлено это письмо?
— Конечно, правительству, въ интересахъ котораго дѣйствовалъ воръ, въ то время, какъ мы съ нами тутъ разговариваемъ, письмо, навѣрное, несется на океанскомъ пароходѣ по назначенію.
Трелонэй-Гоппъ опустилъ голову и громко простоналъ. Министръ-президентъ положилъ ему на плечо руку.
— Что дѣлать, дорогой мой, съ вами случилось несчастіе! Осуждать васъ никто не будетъ. Вы приняли всѣ мѣры предосторожности… Итакъ, мистеръ Гольмсъ, я сообщилъ вамъ всѣ факты. Что вы намъ посовѣтуете?
Гольмсъ печально покачалъ головой.
— Вы сказали, сэръ, что война неизбѣжна, если это письмо будетъ опубликовано?
— Да, я такъ думаю.
— Въ такомъ случаѣ готовьтесь къ войнѣ, сэръ.
— О, это очень жестоко, мистеръ Гольмсъ!
— Но разслѣдуйте сами, факты, сэръ. Немыслимо предположить, чтобы письмо было похищено послѣ половины одиннадцатаго вечера, въ то время, какъ мистеръ Трелонэй-Гоппъ уже находился въ спальнѣ. Стало-быть, письмо было похищено вчера между половиной седьмого и половиной одиннадцатаго, ближе къ половицѣ седьмого. Похититель отлично зналъ, гдѣ лежитъ письмо, и постарался захватить его какъ можно скорѣе. Итакъ, вотъ когда быль захваченъ, сэръ, этотъ важный документъ. Гдѣ онъ можетъ находиться теперь? У похитителя? Конечно, нѣтъ! Похититель передалъ немедленно же письмо тѣмъ, кому оно было нужно. Какъ же мы можемъ овладѣть этимъ письмомъ? Никакъ. Оно внѣ нашего вліянія.
Министръ президентъ всталъ съ диванчика.
— Ваша логика неумолима, мистеръ Гольмсъ. Теперь я и самъ вижу, что дѣло потеряно, — сказалъ онъ.
— Предположимъ, — продолжалъ Гольмсъ, что письмо было похищено лакеемъ или горничной.
— Но они оба старые и испытанные слуги.
— Изъ вашего разсказа я понялъ, что спальня ваша находится во второмъ этажѣ. Пробраться съ улицы въ нее невозможно. Стало-быть, воръ проникъ въ нее изнутри. Письмо взялъ кто-нибудь изъ домашнихъ. Теперь спрашивается, кому отдалъ воръ похищенное письмо? Разумѣется, какому-нибудь международному шпіону. Эту компанію я знаю. Главныхъ шпіоновъ въ этомъ родѣ въ Лондонѣ есть трое. Съ нихъ я начну свои розыски. Если кто-нибудь изъ этихъ господъ окажется отсутствующимъ, то мы будемъ знать, куда дѣлось письмо.
— Но, позвольте, съ какой стати шпіонъ исчезнетъ? — воскликнулъ Трелонэй Гоппъ, — онъ просто снесетъ письмо въ посольство, здѣсь же въ Лондонѣ, а затѣмъ вернется домой.
— Не думаю; эти шпіоны работаютъ самостоятельно, и съ посольствами у нихъ всегда натянутыя отношенія.
Первый министръ кивнулъ головой въ знакъ согласія.
— Вы правы, мистеръ Гольмсъ. Конечно, воръ долженъ отвезти собственноручно этотъ драгоцѣнный документъ по назначенію. Вы придумали прекраснѣйшій планъ дѣйствій. Намъ, Гоппъ, пора ѣхать. Положимъ, несчастіе очень велико, но изъ-за него нельзя забывать о другихъ обязанностяхъ. Надѣюсь, мистеръ Гольмсъ, вы увѣдомите насъ немедленно, если вамъ удастся узнать что-нибудь важное.
И государственные дѣятели, важно раскланявшись, удалились.
Гольмсъ закурилъ трубку и погрузился въ глубокую задумчивость. Я развернулъ утреннюю газету и погрузился въ чтеніе. Всѣ газеты только и говорили, что о сенсаціонномъ преступленіи, совершенномъ наканунѣ ночью.
Гольмсъ вдругъ издалъ громкое восклицаніе и, вскочивъ съ кресла, положилъ трубку на каминъ.
— Да, здѣсь есть только одинъ путь! — сказалъ онъ. — Положеніе отчаянное, но не безнадежное. Только бы выяснить личность похитителя, а что касается самаго письма, то есть прочныя основанія предполагать, что онъ не успѣлъ передать его кому слѣдуетъ. Въ концѣ концовъ, весь вопросъ, когда имѣемъ дѣло съ этимъ народомъ, въ деньгахъ, а у меня въ распоряженіи все британское казначейство. Если письмо можно купить, я его куплю… даже въ томъ случаѣ, если бы для этого пришлось увеличить на пенсъ подоходный налогъ. Можетъ быть, шпіонъ и держитъ-то письмо при себѣ потому, что ожидаетъ покупателей. Но у кого можетъ находиться это письмо? Въ Лондонѣ имѣются только три человѣка, способные на такое смѣлое предпріятіе. Это — Оберштейнъ, Ларотьеръ и Эдуардъ Лукасъ. Я повидаю ихъ всѣхъ.
Я заглянулъ въ газету и спросилъ:
— Это тотъ Эдуардъ Лукасъ, который живетъ на Годольфинской улицѣ?
— Да.
— Ну, такъ вы его не увидите.
— Почему не увижу?
— Вчера ночью онъ былъ убитъ на собственной квартирѣ.
Мой пріятель такъ часто меня изумлялъ за время нашего съ нимъ знакомства, что я искренно порадовался, увидавъ, какъ сильно изумило его мое сообщеніе. Онъ долго глядѣлъ на меня въ полночь недоумѣніи, а затѣмъ вырвалъ у меня изъ рукъ газету.
Гольмсъ началъ быстро пробѣгать отчетъ, который я передъ этимъ читалъ. Въ заголовкѣ значились напечатанныя жирнымъ шрифтомъ слова:
«Убійство въ Вестминстерѣ.
Вчера ночью, на Годольфинской улицѣ, въ домѣ № 16, совершено таинственное убійство. Преступленіе совершено въ старинномъ, выстроенномъ болѣе ста лѣтъ тому назадъ домѣ, на тихой улицѣ между рѣкой и аббатствомъ, почти совсѣмъ рядомъ съ зданіемъ парламента. Небольшое аристократическое зданіе это было нанято нѣсколько лѣть тому назадъ мистеромъ Эдуардомъ Лукасомъ, имя, котораго хорошо извѣстно въ обществѣ Лондона. Мистеръ Эдуардъ Лукасъ былъ очаровательнымъ въ обхожденіи человѣкомъ; кромѣ того, онъ былъ извѣстенъ какъ любитель пѣнія и обладалъ чуднымъ теноромъ. Мистеру Лукасу было 34 года, онъ не былъ женатъ. Прислуга его состояла изъ немолодой домоправительницы, мистриссъ Принглъ, и лакея Миттора. Первая уходила изъ квартиры рано и ночевала въ верхнемъ этажѣ дома. Лакей же былъ въ роковую ночь въ Гаммерсмитѣ, въ гостяхъ у пріятеля. Съ десяти часовъ вечера мистеръ Лукасъ оставался въ домѣ одинъ. Что именно произошло въ это время — пока невыяснено, но въ четверть двѣнадцатаго полицейскій констебль Герстъ, проходя по Годольфинской улицѣ, увидѣлъ, что входная дверь дома № 16 отворена настежь. Онъ позвонилъ, но отвѣта никакого не получилось. Констебль, видя, что передняя освѣщена, вошелъ въ корридорчикъ и снова позвонилъ. Отвѣта опятъ не получилось. Тогда онъ отворилъ дверь и вошелъ. Въ комнатѣ господствовалъ полный безпорядокъ, мебель оказалась сдвинутой въ одну кучу, а одинъ изъ стульевъ лежалъ опрокинутый посрединѣ помѣщенія. Около стула, сжимая въ рукѣ его ножку, лежалъ несчастный хозяинъ квартиры. Мистеръ Эдуардъ Лукасъ былъ пораженъ ножемъ или кинжаломъ прямо въ сердце и умеръ, надо полагать, мгновенно. Затѣмъ выяснилось, что Лукасъ былъ убить изогнутымъ индійскимъ кинжаломъ, украшавшимъ вмѣстѣ съ другимъ стариннымъ оружіемъ стѣны комнаты. Кинжалъ былъ найденъ лежащимъ на полу и въ крови. Насколько можно полагать, убійство совершено не съ цѣлью грабежа, въ комнатѣ было много цѣнныхъ вещей, и всѣ онѣ остались нетронутыми. Мистера Эдуарда Лукаса знали и любили многіе, и извѣстіе объ его несчастной смерти будетъ встрѣчено людьми съ искреннимъ сожалѣніемъ».
— Ну, что вы скажете по этому поводу, Ватсонъ? — спросилъ Гольмсъ послѣ длинной паузы.
— Это — удивительное совпаденіе.
— Совпаденіе! Да вѣдь это — одинъ изъ трехъ людей во всемъ Лондонѣ, которые могли похитить письмо. И вотъ этотъ человѣкъ умираетъ насильственной смертью какъ разъ въ тотъ вечеръ, когда произошла драма. О, нѣтъ, всѣ почти данныя говорятъ за то, что это — не совпаденіе. Вы меня не убѣдите въ противномъ. Дорогой Ватсонъ, эти два событія находятся въ тѣсной связи. Они должны быть въ связи. Мы должны уяснить себѣ эту связь.
— Но теперь все уже узнано офиціальной полиціей.
— Совсѣмъ нѣтъ. Офиціальная полиція знаетъ только то, что произошло на Годольфинской улицѣ. Того же, что случилось въ Уайгголль-Терассѣ, полиція не знаеть и знать не можетъ. Только мы знаемъ объ обоихъ событіяхъ и только мы, стало быть, можемъ прослѣдить ту связь, которая между ними существуетъ. Лукаса я, конечно, долженъ подозрѣвать сильнѣе, чѣмъ двухъ другихъ. Онъ жилъ въ Вестминстерѣ, на Годольфинской улицѣ, а оттуда всего два шага до Уаитголль-Терасса. Другіе два — Оберштейнъ и Ларотьеръ — живутъ на другомъ концѣ Вестэнда. Лукасу было легче, чѣмъ имъ, завязать сношенія съ прислугой министра иностранныхъ дѣлъ и добыть нужныя свѣдѣнія. Имѣйте въ виду, Ватсонъ, что совпаденіе обоихъ событій во времени означаетъ очень многое. Кто, кто это звонить?
Вошла мистриссъ Гудсонъ и подала карточку лэди. Гольмсъ взглянулъ на карточку, подняли брови и подалъ карточку мнѣ.
— Попросите лэди Тильду Трелонэй-Гоппъ пожаловать сюда, — сказала, онъ,
И черезъ мгновеніе наше скромное помѣщеніе, уже разъ осчастливленное высокими посѣтителями, было осчастливлено во второй разъ. Въ немъ появилась самая красивая женщина во всемъ Лондонѣ. Мнѣ и прежде приходилось слышать о необычайной красотѣ младшей дочери герцога Бельминстера, но ни одно описаніе не могло сравниться съ дѣйствительностью. Мнѣ приходилось видѣть портреты этой женщины, но они не давали надлежащаго представленія объ этой граціи, объ этомъ очарованіи, объ этихъ неподражаемо классическихъ очертаніяхъ фигуры.
Но въ это осеннее утро насъ поразила, не красота нашей посѣтительницы. Лицо лэди Тильды было блѣдно и взволнованно; глаза блистали, но этотъ блескъ былъ лихорадочный. Чувственныя губы были крѣпко сжаты. Очевидно, красавица сдерживала себя изо всѣхъ силъ.
Во взорѣ ея былъ ясно виденъ ужасъ, съ моментъ она стояла въ дверяхъ.
— Мой мужъ былъ здѣсь, мистеръ Гольмсъ?
— Да, сударыня, былъ.
— Мистеръ Гольмсъ, я умоляю васъ не говорить ему о томъ, что я была здѣсь.
Гольмсъ холодно поклонился и знакомъ руки попросилъ гостью сѣсть.
— Вы ставите меня, милэди, въ очень щекотливое положеніе. Прошу васъ, сядьте и объясните мнѣ, чѣмъ я вамъ могу служить, Но, къ сожалѣнію, никакихъ обѣщаній я вамъ дать впередъ, ничего не зная, не могу.
Лэди Тильда прошла черезъ комнату и сѣла спиной къ окну.
Это была царственной наружности женщина — высокая, граціозная, женственная.
— Мистеръ Гольмсъ, заговорила лэди Тильда, — я буду съ вами вполнѣ откровенна. Я надѣюсь, что и вы мнѣ отплатите тѣмъ же. Между мною и мужемъ господствуетъ полное взаимное довѣріе. Единственно, что онъ отъ меня скрываетъ, это политика. Тутъ онъ вѣчно молчитъ и скрываетъ. Онъ мнѣ ничего но говоритъ о своей политической дѣятельности. Но вчера я узнала, что у насъ въ домѣ случилось очень печальное событіе. Пропала какая-то бумага, но какая? Дѣло касается политики, и поэтому мужъ отказался объяснить мнѣ, въ чемъ дѣло. Но мнѣ это необходимо, понимаете ли, необходимо знать. Кромѣ этихъ политиковъ, только вы одинъ знаете, въ чемъ дѣло. Я васъ умоляю, мистеръ Гольмсъ, объяснить мнѣ, что случилось, и къ какимъ послѣдствіямъ это можетъ повести Скажите мнѣ все, мистеръ Гольмсъ, не скрывайте ничего въ интересахъ вашихъ кліентовъ. Я дѣйствую въ интересахъ моего мужа. Если бы онъ только могъ это понять, онъ сказалъ бы мнѣ все самъ. Что это за бумага такая?
— Сударыня, вы требуете отъ меня невозможнаго.
Женщина глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.
— Увѣряю васъ, сударыня, что вы требуете невозможнаго. Вашъ мужъ не находить нужнымъ посвящать васъ въ эту тайну, какъ же могу это сдѣлать я, его повѣренный? Вы даже и требовать отъ меня такой откровенности не имѣете права. Спрашивайте объ этомъ у вашего мужа,
— Я его спрашивала и пришла къ вамъ сдѣлать послѣднюю попытку. Я, къ сожалѣнію, не могу говорить опредѣленно, мистеръ Гольмсъ, но вы мнѣ сдѣлали бы большое одолженіе, если бы отвѣтили на одинъ мой вопросъ.
— На какой вопросъ, сударыня?
— Скажите, можетъ ли отъ этой исторіи пострадать политическая карьера моего мужа?
— Да, сударыня, если эта исторія не будетъ улажена, то могутъ произойти весьма прискорбныя послѣдствія.
— Ахъ! — воскликнула лэди Тильда и съ трудомъ перевела духъ. У нея былъ такой видъ, точно она разрѣшила, наконецъ, долго мучившее ее сомнѣніе.
— Еще одинъ вопросъ, мистеръ Гольмсъ. Узнавъ о пропажѣ, мой мужъ позволилъ себѣ одно неосторожное восклицаніе. Я поняла, что потеря этого письма можетъ повести къ непріятнымъ послѣдствіямъ для всей страны.
— Что же, если онъ вамъ это сказалъ, то и я могу сказать, что это правда.
— Въ чемъ же могутъ заключаться эти непріятныя послѣдствія?
— На этотъ вопросъ, сударыня, я опять-таки не могу отвѣтить.
— Ну, въ такомъ случаѣ я болѣе не буду васъ безпокоить. Я на насъ не сержусь, мистеръ Гольмсъ, я понимаю, что вы не могли быть со мною откровеннымъ. Но будьте справедливы и ко мнѣ, не осуждайте меня за то, что я не равнодушна къ непріятностямъ моего мужа. Еще разъ прошу васъ не говорить ему о томъ, что я у васъ была.
Она остановилась на порогѣ двери и еще разъ оглянулась на насъ. Опять я увидѣлъ красивое, взволнованное лицо, испуганные глаза и крѣпко сжатыя губы.
Затѣмъ она исчезла.
Гольмсъ слушалъ, какъ по лѣстницѣ шуршали, удаляясь, шелковыя юбки, а затѣмъ, когда наружная дверь, наконецъ, захлопнулась, онъ улыбнулся и, обращаясь ко мнѣ, сказать:
— Ну, Ватсонъ, прекрасный полъ — это по вашему вѣдомству. Зачѣмъ это объявилась эта прекрасная лэди? Что ей было нужно?
— Вѣдь она же вамъ объяснила цѣль своего визита, а то, что она безпокоится, это вполнѣ естественно.
— Гм… ну, а что вы скажете, Ватсонъ, о внѣшнемъ ея видѣ? Вы замѣтили, какъ она себя держала? Она съ величайшимъ трудомъ сдерживала волненіе. А какъ она вопросы-то задавала! Какая настойчивость! А вѣдь эта дама принадлежитъ къ кастѣ, которая умѣетъ скрывать свои чувства.
— Да, она была очень взволнована.
— Замѣтьте, что она сразу заявила, что, желая знать правду, она дѣйствуетъ въ интересахъ своего мужа. Заявленіе это было сдѣлано замѣчательно серьезнымъ тономъ. Что она хотѣла сказать этимъ? А вы замѣтили ея маневръ? Она нарочно сѣла спиной къ окну. Она не хотѣла, чтобы я слѣдилъ за выраженіемъ ея лица.
— Да вѣдь она же сѣла на единственное свободное кресло, стоявшее въ комнатѣ, — попробовалъ возразить я.
— И однако, — продолжалъ Гольмсъ, — мотивы, которыми руководствуются женщины, остаются по большей части необъяснимы. Вспомните-ка ту женщину въ Марготѣ. Я заподозрѣлъ ее потому, что она волновалась. И что же потомъ оказалось? Все ея волненіе проистекало отъ того, что она забыла напудрить себѣ носъ. И вотъ извольте строить теоріи на такой зыбкой почвѣ, какъ женская душа. Иногда, какой-нибудь пустяковый поступокъ женщины указываетъ на серьезнѣйшія вещи, въ то время какъ ихъ горе и плачъ ровно ничего не означаютъ. Женщина способна плакать о томъ, что потеряла какую-нибудь шпильку или булавку. До свиданія, Ватсонъ.
— Какъ? Вы уже уходите?
— Да, я хочу провести утро на Годольфинской улицѣ съ нашими друзьями изъ Скотлэндъ-Ярда. Очевидно, рѣшенія задачи надо искать въ квартирѣ Эдуарда Лукаса, хотя я теперь и не понимаю, что это все можетъ означать. Ошибочно строить теоріи, не имѣя въ рукахъ фактовъ. А вы побудьте здѣсь на-стражѣ, дорогой Ватсонъ. Можетъ-быть, будутъ посѣтители. Завтракать, вѣроятно, будемъ вмѣстѣ.
Весь этотъ день и два послѣдующихъ Гольмсъ былъ очень молчаливъ. Его недоброжелатели сказали бы, что онъ находится въ кисломъ настроеніи. Онъ все время только и дѣлалъ, что приходилъ и уходилъ. Сидя дома, онъ безпрестанно курилъ, игралъ на скрипкѣ и погружался въ задумчивость. Питался онъ, когда попало, сандвичами и на мои вопросы не отвѣчалъ. Мнѣ было совершенно очевидно, что дѣла моего пріятеля идутъ неладно. О дѣлѣ онъ со мной ничего не говорилъ, и я только изъ газетъ узналъ, о ходѣ слѣдствія. Полиція арестовала лакея Лукаса, Джона Миттона, но затѣмъ его освободили. Коронеръ призналъ наличность преступленія, но убійца такъ и оставался неоткрытымъ. Мотивы преступленія были также неизвѣстны. Комната, въ которой имѣло мѣсто убійство, была переполнена цѣнными вещами, но ни одна изъ нихъ не была украдена. Бумаги покойнаго также остались нетронутыми. Полиція очень тщательно изслѣдовала эти бумаги. Изъ этого изслѣдованія выяснилось, что покойный очень усердно занимался международной политикой и собиралъ всевозможныя политическія сплетни и слухи. Онъ оказался также замѣчательнымъ лингвистомъ, ведшимъ огромную переписку. Лукасъ — это опять было видно по бумагамъ — былъ въ отличныхъ отношеніяхъ съ политическими дѣятелями разныхъ странъ.
Но въ ящикахъ его письменнаго стола не было найдено ничего сенсаціоннаго.
Покойный Эдуардъ Лукасъ былъ знакомъ со многими женщинами. У него были и интриги, но все это было крайне безпорядочно и поверхностно. Друзей среди женщинъ у него не было, не было и прочной привязанности.
Полиція установила, что покойный велъ регулярную жизнь, поведеніе его было безупречно. За что же его убили?
Это была тайна и, повидимому, неразрѣшимая.
Какъ уже извѣстно, полиція арестовала было лакея Джона Миттона, но это было сдѣлано отъ отчаянія. Надо же было что-нибудь предпринять. Но обвинить этого человѣка было невозможно. Въ ночь преступленія онъ былъ у своего пріятеля въ Гаммерсмитѣ. Алиби было налицо. Правда, Миттонъ уѣхалъ изъ Гаммерсмита рано, настолько рано, что онъ могъ быть въ Вестминстерѣ гораздо ранѣе, чѣмъ совершилось убійство, но обвиненный слуга удовлетворительно выяснилъ эту сторону дѣла. Во-первыхъ, онъ прошелъ часть пути пѣшкомъ Вечеръ былъ прекрасный, и онъ хотѣлъ прогуляться. Въ Вестминстеръ онъ прибылъ въ полночь и былъ пораженъ неожиданной трагедіей. Миттонъ очень любилъ своею хозяина. У него въ чемоданѣ было найдено нѣсколько бритвъ, принадлежавшихъ Лукасу, но оказалось, что эти бритвы онъ получилъ отъ хозяина въ подарокъ. Это показаніе было подтверждено и экономкой.
Миттонъ служилъ у Лукаса три года, но Лукасъ, уѣзжая въ Европу, никогда не бралъ его съ собою. Иногда Лукасъ жилъ во Франціи по три мѣсяца, но Миттонъ всегда оставался въ Лондонѣ и охранялъ квартиру на Годольфинской улицѣ.
Что касается экономки, то она въ ночь убійства никакого шума не слыхала. Если у хозяина былъ кто-нибудь, то, значить, его впустилъ самъ хозяинъ. Вообще, насколько можно было судить по газетнымъ отчетамъ, преступленіе въ теченіе первыхъ трехъ дней оставалось неоткрытымъ. Гольмсъ, можетъ-быть, зналъ больше полиціи, но онъ берегъ свои знанія при себѣ.
Гольмсъ сообщилъ мнѣ, что инспекторъ Лестрадъ, ведущій слѣдствіе, увѣдомляетъ его о всѣхъ подробностяхъ. Я понялъ изъ этого, что Гольмсъ внимательно наблюдаетъ за ходомъ дѣла.
На четвертый день въ газетахъ появилась длинная телеграмма изъ Парижа, объяснявшая тайну.
«Парижская полиція сдѣлала важное открытіе, — писалъ „Daily Telegraph“. — Это открытіе поднимаетъ покрывало, окутывавшее доселѣ трагическую судьбу мистера Эдуарда Лукаса, погибшаго насильственной смертью въ понедѣльникъ на Годольфинской улицѣ въ Вестминстерѣ. Наши читатели помнятъ, что покойный джентльменъ былъ найденъ заколотымъ въ своемъ кабинетѣ и что подозрѣніе пало на слугу, которому, однако, удалось доказать свое alibi. Вчера въ парижскую полицію явилась прислуга дамы, живущей на небольшой виллѣ на улицѣ Аустерлицъ и заявила, что эта дама, извѣстная подъ именемъ г-жи Анри-Фурнэ, сошла съ ума. Медицинское изслѣдованіе показало, что г-жа Анри-Фурнэ больна опасной формой маніи. Эта особа во вторникъ вернулась изъ поѣздки въ Лондонъ, и есть данныя подозрѣвать, что она замѣшана въ дѣло въ Вестминстерѣ. Изъ сличенія фотографическихъ карточекъ выяснилось, что г. Анри-Фурнэ и мистеръ Эдуардъ Лукасъ — одно и то же лицо, и что покойный велъ двѣ жизни въ Парижѣ и Лондонѣ. Г-жа Фурнэ, по происхожденію креолка, имѣетъ крайне раздражительный характеръ и легко возбуждается. Въ прошломъ она страдала припадками ревности, доводившей ее до неистовства. Предполагаютъ, что въ припадкѣ ревности и совершено преступленіе, взволновавшее весь Лондонъ. До сихъ поръ не выяснено, что дѣлала г-жа Фурнэ въ понедѣльникъ, но уже теперь извѣстно, что женщина, очень похожая на нее, обращала на себя всеобщее вниманіе въ этотъ день на станціи Чарингъ-Кроссъ. Было это во вторникъ утромъ, и публика съ любопытствомъ слѣдила за эксцентричнымъ поведеніемъ незнакомки. Можно предполагать, что, совершивъ преступленіе въ припадкѣ внезапнаго безумія, женщина устрашилась того, что она сдѣлала, и сошла съ ума. Теперь она совершенно не помнить того, что было и даже забыла все свое прошлое. Врачи подаютъ мало надеждъ на ея выздоровленіе. Есть также данныя, что женщина, похожая на госпожу Фурнэ, стояла въ понедѣльникъ вечеромъ на Годольфинской улицѣ, около квартиры мистера Эдуарда Лукаса».
Гольмсъ завтракалъ, а я читалъ ему вслухъ эту телеграмму. Окончивъ чтеніе, я спросилъ:
— Что вы скажете по этому поводу, Гольмсъ?
Гольмсъ всталъ изъ-за стола и сталъ шагать взадъ и впередъ по комнатѣ.
— Дорогой Ватсонъ, — сказалъ онъ, — вы долготерпѣливый человѣкъ. Въ теченіе этихъ трехъ дней я вамъ ничего не говорилъ и знаете почему? Нечего было говорить. Эта парижская телеграмма тоже ничего не уясняетъ.
— Но дѣло объ убійствѣ Лукаса, выяснено окончательно
— Но это убійство — только эпизодъ, пустяковый эпизодъ въ сравненіи съ нашей главной задачей. Вѣдь мы должны, Ватсонъ, найти это письмо и спасти Европу отъ войны. За эти три дня случилось только одно важное событіе, и это важное событіе заключается въ томъ, что за эти три дня ровно ничего не случилось. Я получаю отъ правительства извѣщенія почти ежечасно, и изъ этихъ извѣщеній видно, что повсюду въ Европѣ, тишь и гладь, — этого бы спокойствія не было, если бы письмо дошло по назначенію. Спрашивается, гдѣ же это письмо? У кого оно? Почему его прячутъ? Эти вопросы бьютъ по моему мозгу точно молотки. Неужели же, смерть Лукаса и исчезновеніе письма, — только совпаденіе? Получилъ ли онъ это письмо? Если получилъ, то почему оно не нашлось въ его бумагахъ? Неужели его унесла сумасшедшая жена? Но если такъ, то письмо находится въ Парижѣ, въ ея домѣ, не такъ ли? Какъ я стану искать тамъ это письмо? Вѣдь это же сразу возбудитъ подозрительность парижской полиціи!! Это такое дѣло, Ватсонъ, въ которомъ законъ не на нашей сторонѣ. Всѣ — противъ насъ, и, однако, надо продолжать. Тутъ вѣдь приходится спасать цѣлую страну. Если я доведу это дѣло до благополучнаго конца, то я могу считать свою карьеру блестяще законченной. Да, это будетъ мое послѣднее дѣло.
Вошла мистриссъ Гудсонъ и подала Гольмсу записку. Онъ пробѣжалъ ее и воскликнулъ:
— Вотъ такъ разъ! Лестрадъ нашелъ что-то интересное. Надѣвайте шляпу, Ватсонъ, мы отправимся въ Вестминстеръ вмѣстѣ.
Мѣсто, гдѣ произошло преступленіе, я увидалъ въ первый разъ. Это быль высокій, грязный, съ узкими окнами домъ, построенный топорно, казенно и солидно. Это былъ типичный домъ XVIII столѣтія. Изъ одного окна на насъ глядѣла физіономія любезно улыбающагося бульдога. Это былъ Лестрадъ. Дверь намъ отворилъ высокаго роста констебль, а Лестрадъ насъ радушно встрѣтилъ въ передней. Мы вошли въ комнату, гдѣ было совершено преступленіе. Слѣдовъ происшествія не оставалось теперь никакихъ, только на коврѣ виднѣлось безобразное, неправильныхъ очертаній пятно.
Коверъ этотъ былъ не великъ и покрывалъ только середину паркетнаго пола. Паркетъ былъ чудный, старинный и состоялъ изъ отполированныхъ четырехугольниковъ. Надъ каминомъ висѣла очень красивая коллекція оружія. Отсюда-то и былъ взять кинжалъ, послужившій орудіемъ преступленія.
Противъ окна стоялъ великолѣпный письменный столъ. Вся обстановка, — картины, ковры, обои, — свидѣтельствовала объ изящномъ вкусѣ, пожалуй, даже объ изнѣженности покойнаго владѣльца.
— Читали телеграмму изъ Парижа? — спросилъ Лестрадъ.
Гольмсъ утвердительно кивнулъ головой.
— Наши французскіе собратья попали въ самую точку, — сказалъ Лестрадъ, — все именно такъ и произошло, какъ они говорятъ. Она позвонилась. Явилась она неожиданно, а иначе онъ ея бы не пустилъ. Это былъ осторожный и мало доступный человѣкъ. Ну, вотъ онъ и впустилъ ее, нельзя же вѣдь человѣка на улицѣ держать. Она ему объявила, что выслѣдила его, наконецъ, стала упрекать, ну, слово за слово, а затѣмъ она схватила кинжалъ и готово дѣло. Положимъ, она его ухлопала не сразу. Всѣ стулья оказались сбитыми въ одну кучу, а одинъ стулъ онъ держалъ за ножку, очевидно, отмахивался отъ нея… Да мистеръ Гольмсъ, теперь мнѣ это дѣло до такой степени ясно, будто я самъ здѣсь присутствовалъ и былъ свидѣтелемъ преступленія.
Гольмсъ поднялъ брови.
— Такъ зачѣмъ же вы послали за мной?
— О, это совсѣмъ другое дѣло. Это — пустячокъ, которымъ вы такъ интересуетесь. Ну, прямо вздоръ, бездѣлица, можно сказать! Къ главному факту это никакого отношенія не имѣетъ.
— Въ чемъ же дѣло?
— Видите ли, послѣ того, какъ было совершено преступленіе, всѣ вещи въ этой комнатѣ сохранились въ такомъ же порядкѣ, въ какомъ онѣ были найдены. Тутъ ничего но трогали, все оставалось на своихъ мѣстахъ. Дежурный полицейскій оставался здѣсь и ночью и днемъ. Тѣло похоронили сегодня утромъ, послѣ того, какъ слѣдствіе было объявлено законченнымъ. Мы и рѣшили по этому случаю покопаться хорошенько въ этой комнатѣ. Видите ли вы этотъ коверъ? Онъ не прибить къ полу. Мы подняли этотъ коверъ и нашли…
— Ну? И что же вы нашли?
Лицо у Гольмса вдругъ сдѣлалось тревожнымъ.
— Вы сто лѣтъ будете думать и не угадаете, что мы нашли, — сказалъ Лестрадъ. — Видите ли, вонъ на коврѣ кровавое пятно. Крови вѣдь очень много было здѣсь, и она должна просочиться насквозь. Но правда ли?
— Конечно.
— Ну, и какъ же вы удивитесь, если я вамъ скажу, что на полу подъ пятномъ полъ совершенно чистый. Никакихъ слѣдовъ крови тамъ нѣтъ.
— Какъ это такъ полъ чистый? Можетъ ли это быть?
— Да, это вѣрно, что этого быть не можетъ, но фактъ остается фактомъ. Полъ чистый.
Онъ приподнялъ кончикъ ковра, и мы увидѣли, что подъ пятномъ паркетъ былъ совершенно чистъ.
— И, поглядите-ка, кромка ковра вся замазана. Слѣды крови должны были остаться на полу.
И, видя изумленіе Гольмса, Лестрадъ захихикалъ. Ему было пріятно, что онъ изумилъ знаменитаго криминолога.
— Ну-съ, а теперь я вамъ объясню этотъ феноменъ. На полу есть кровавое пятно, но совсѣмъ не подъ пятномъ на коврѣ. Взгляните-ка!
Онъ приподнялъ коверъ съ другой стороны, и, дѣйствительно, на бѣломъ квадратѣ пола мы увидали большое красное пятно.
— Что вы на это скажете, мистеръ Гольмсъ?
— Что же, это очень просто. Пятно на полу находилось подъ пятномъ на коврѣ, но потомъ коверъ перевернули. Коврикъ не великъ и это очень легко сдѣлать.
— Офиціальная полиція, мистеръ Гольмсъ, не нуждается въ такихъ объясненіяхъ. Мы и сами знаемъ, что коверъ былъ перевернутъ. Это ясно, ибо пятна на полу и коврѣ не совпадаютъ. Я вотъ спрашиваю, кто поднималъ коверъ и зачѣмъ?
Гольмсъ былъ сухъ и непроницаемъ, но для меня было ясно, что онъ съ трудомъ сдерживаетъ сильное волненіе.
— Послушайте, Лестрадъ, все ли время констебль дежурилъ въ этой комнатѣ? — спросилъ онъ.
— Да, онъ никуда не отлучался.
— Послушайтесь моего совѣта. Изслѣдуйте это дѣло хорошенько, но только не допрашивайте констебля при насъ. Если вы происповѣдуете его наединѣ, онъ скорѣе признается. Спросите его, какъ это онъ посмѣлъ пускать сюда постороннихъ и оставить ихъ здѣсь безъ присмотра. Вы не спрашивайте его, признаетъ ли онъ себя виновнымъ, а говорите съ нимъ такъ, какъ будто его виновность уже доказана. Скажите ему, что вы знаете о томъ, что въ этой комнатѣ кто-то побывалъ, прижмите его къ углу. Скажите ему, что онъ можетъ заслужить прощеніе только въ томъ случаѣ, если чистосердечно во всемъ покается. Дѣлайте то, что я вамъ говорю.
— Клянусь святымъ Георгіемъ, что я выдавлю изъ него все, что онъ знаетъ! — воскликнулъ Лестрадъ бросился вонъ изъ комнаты, а черезъ минуту изъ дальнихъ комнатъ стали доноситься до насъ звуки его громкаго голоса.
— Живѣе, Ватсонъ, живѣе! — воскликнулъ Гольмсъ въ какомъ-то неистовствѣ.
Въ этомъ возгласѣ обнаружилась вся демоническая энергія этого человѣка, — энергія, искусно прикрытая видомъ разсѣянной небрежности.
Онъ сорвалъ коверъ и, ставъ на колѣни, началъ лихорадочно ощупывать квадраты пола. Одинъ изъ квадратиковъ, когда онъ нажалъ его, отскочилъ вверхъ, какъ крышка шкатулки. Подъ нимъ оказалось небольшое углубленіе. Гольмсъ запустилъ туда руку, а затѣмъ зарычалъ отъ злобы и обиды.
Въ углубленіи ничего не было.
— Живѣе, Ватсонъ, кладите коверъ на мѣсто!
Мы успѣли закрыть крышку и застлать ковромъ. Голосъ Лестрада послышался въ корридорѣ. Въ моментъ его появленія Гольмсъ стоялъ, небрежно прислонясь къ камину, спокойный и скучающій, едва сдерживая одолѣвавшую его зѣвоту.
— Простите, что я васъ задержалъ, мистеръ Гольмсъ. Я и самъ вижу, что вамъ это дѣло до смерти надоѣло. Вы правы, онъ во всемъ признался. Пойдите-ка сюда, Макферсонъ. Разскажите этимъ джентльменамъ о вашемъ незаслуживающемъ никакого извиненія поведеніи.
Высокій констебль, красный какъ ракъ и выраженіемъ раскаянія въ лицѣ, вошелъ въ комнату.
— Увѣряю васъ, сэръ, что у меня худого и на умѣ не было. Вчера вечеромъ сюда зашла молодая особа, она сказала, что ошиблась домомъ. Ну, я съ нею малость поговорилъ. Знаете, все одинъ и одинъ сидишь — скука возьметъ.
— И что же было дальше?
— Ну, она интересовалась этимъ дѣломъ — въ газетахъ про убійство прочитала. Это очень важная дама была, сэръ, такъ говорила хорошо и складно, я и думалъ поэтому, что ничего худого не выйдетъ, если я пущу ее въ комнату поглядѣть. Вошла она въ комнату, увидала кровь на коврѣ и хлопнулась въ обморокъ. Лежитъ точно мертвая. Я бросился въ кухню за водой, сталъ ее поить, она хоть бы что, тогда я пошелъ на уголъ въ таверну «Тиссовое дерево» за водкой, но покуда я ходилъ барыня пришла въ себя и ушла изъ дому. Ей, навѣрное, было стыдно своей слабости, и она боялась мнѣ въ лицо взглянуть.
— Ну, а въ какомъ видѣ былъ послѣ ея ухода коверъ?
— Онъ былъ маленько поизмятъ, сэръ. Она вѣдь прямо на него упала, а коверъ-то, гвоздями къ полу не прибить. Онъ и поизмя.тся, я его расправилъ.
— Это вамъ урокъ, констебль Макферсонъ! — съ достоинствомъ произнесъ Лестрадъ: — теперь вы видите, что меня нельзя обмануть. Я только взглянулъ на коверъ и сразу увидѣлъ, что кто-то здѣсь побывалъ. Счастье для васъ, Макферсонъ, что все здѣсь благополучно и что эта дама ничего важнаго не унесла, а то бы я показалъ вамъ, гдѣ раки зимуютъ… Мнѣ очень жаль, мистеръ Гольмсъ, что я побезпокоилъ насъ по такому пустяковому дѣлу. Я думалъ, что эта петля васъ заинтересуетъ.
— Да, это интересно. А скажите-ка мнѣ, Макферсонъ, эта дама была здѣсь одинъ разъ?
— Точно такъ сэръ, одинъ разъ.
— А кто она такая?
— Но знаю ея фамилію, сэръ. Говорила, что занимается перепиской и ищетъ рабочихъ по объявленію. Ошиблась номеромъ и забрела сюда. Очень красивая дама, сэръ!
— Высокая, красивая?
— Точно такъ сэръ, рослая дама. И красивой ее тоже, пожалуй, можно назвать. Пожалуй, даже и очень красивая. Пришла да и говорить: «констебль, дайте мнѣ взглянуть на комнату». И просила она меня очень ужъ умильно, и отказать ей я помогъ, думалъ, что грѣха туть не будетъ. Пускай, думалъ, поглядитъ.
— А какъ она была одѣта?
— Одѣта она была просто, сэръ, въ длинномъ плащѣ до самыхъ пять.
— А въ какомъ часу она приходила?
— Въ сумерки, сэръ. Когда я шелъ назадъ съ водкой, начали зажигать фонари.
— Очень хорошо, — сказалъ Гольмсъ, — идемъ, Ватсонъ, намъ предстоитъ важное дѣло.
Мы двинулись въ путь. Лестрадъ остался въ комнатѣ, а кающійся констебль бросился отворять намъ дверь. На порогѣ Гольмсъ пріостановился, вынулъ что-то изъ кармана и показалъ полицейскому.
Тотъ такъ и ахнулъ.
— Боже мой!
Гольмсъ приложилъ палецъ къ губамъ, положилъ обратно въ карманъ изумившую полицейскаго вещь — и мы вышли на улицу.
— Великолѣпно! — воскликнулъ онъ. — Идите скорѣе, Ватсонъ. Занавѣсъ поднять, и начался пятый, послѣдній актъ пьесы. Можете быть спокойны, Ватсонъ, европейской войны не будетъ, блестящая карьера высокочтимаго" сэра Трелонэйя-Гоппа не пострадаетъ, неосторожный государь не понесетъ наказанія за свою неосторожность, нашему министру-президенту не придется вѣдаться съ международными осложненіями… Теперь отъ насъ требуется тактъ и ловкость, и исторія, грозившая бѣдой всему міру, кончится пустяками.
Я быль преисполненъ въ эту минуту восхищеніемъ предъ талантами моего друга.
— Вы разрѣшили задачу?! — воскликнулъ я.
— Ну, это едва ли, Ватсонъ. Въ дѣлѣ есть пункты, оставшіеся невыясненными. Но мы знаемъ такъ много, что должны будемъ винить самихъ себя, если не узнаемъ остального. Теперь же мы должны итти прямо въ Уайтголль-Терассъ и рѣшить затрудненіе.
Черезъ нѣсколько минуть мы были въ резиденціи министра иностранныхъ дѣлъ. Шерлокъ Гольмсъ попросилъ доложить о пашемъ приходѣ лэди Тильдѣ. Насъ ввели въ изящно убранную пріемную.
Лицо лэди Тильды было все розовое отъ негодованія.
— Мистеръ Гольмсъ! — воскликнула она, это недостойно, нехорошо съ вашей стороны! Я вѣдь просила же васъ сохранить мой визитъ къ вамъ въ секретѣ. Я не желаю, чтобы онъ зналъ о томъ, что я вмѣшиваюсь въ его дѣла. И, однако, вы меня компрометируете. Вы пришли сюда, и теперь всѣ будутъ знать, что у насъ съ вами есть какія-то дѣла.
— Извините, сударыня, но я долженъ былъ причти. Мнѣ поручили вернуть это важное письмо, я поотому-то и явился къ вамъ. Я прошу васъ, сударыня, вернуть мнѣ этотъ документъ.
Лэди Тильда вскочила съ мѣста. Румянецъ, игравшій на ея лицѣ, исчезъ. Она стала блѣдна, какъ смерть. Глаза ея блестѣли, она зашаталась. Одно время я думалъ, что она упадетъ въ обморокъ. Она сдѣлала усиліе надъ собой и оправилась. Въ чертахъ ея лица поперемѣнно отражались то негодованіе, то изумленіе.
— Вы меня оскорбляете, мистеръ Гольмсъ!
— Ну, нѣтъ, сударыня, этотъ тонъ безполезенъ. Отдайте мнѣ письмо.
Лэди Тильда бросилась къ сонеткѣ.
— Дворецкій насъ проводитъ, — сказала она.
— Не звоните, лэди Тильда. Если вы позвоните, я не буду въ состояніи, несмотря на мое искреннее желаніе, покончить дѣло безъ скандала. Отдайте письмо — и все уладится. Если вы довѣритесь мнѣ, я все устрою, но если вы хотите итти противъ меня, вамъ же будетъ хуже.
Лэди Тильда стояла предъ нами гордая, величественная, съ выраженіемъ вызова на лицѣ. Она пристально глядѣла на Гольмса, какъ стараясь прочитать его мысли. Рука ея была на сонеткѣ, но она такъ и не нажала ея.,
— Вы стараетесь меня запугать, это некрасиво, мистеръ Гольмсъ. Вы приходите сюда для того, чтобы оскорбить женщину. Вы что-то такое узнали. Ну, что же это такое, скажите?
— Пожалуйста, сядьте, сударыня. Если вы упадете въ обморокъ, стоя, вы можете ушибиться, я не стану говорить, пока вы не сядете. Вотъ теперь вы сѣли, благодарю васъ.
--Мистеръ Гольмсъ, я вамъ даю пять минуть.
— Лэди Тильда, мнѣ довольно одной минуты. Я знаю о вашемъ посѣщеніи Эдуарда Лукаса и о томъ, что вы ему отдали это письмо. Я знаю также, какъ вы хитро проникли на квартиру убитаго вчера вечеромъ и какъ вы достали обратно письмо изъ-подъ пола, закрытаго ковромъ.
Помертвѣлая отъ страха, едва переводя духъ, женщина глядѣла на моего пріятеля.
— Да вы съ ума сошли, мистеръ Гольмсъ, вы прямо съ ума сошли! воскликнула она. наконецъ.
Гольмсъ вынулъ изъ кармана ту же вещь, которую онъ показывалъ полицейскому: это была фотографическая карточка лэди Тильды.
— Я нарочно захватилъ это съ собою туда, сказалъ онъ, — и я оказался правъ: констебль узналъ это лицо.
Лэди Тильда тяжко вздохнула. Ея голова откинулась назадъ, на спинку кресла.
— Не волнуйтесь, милэди. Дѣло можетъ быть исправлено. Письмо у васъ, а я вовсе не хочу дѣлать вамъ непріятности. Я долженъ вернуть письмо вашему мужу — этимъ моя миссія кончается. Послушайтесь моего совѣта и будьте со мною откровенны. Въ этомъ — все ваше спасеніе.
Но храбрость молодой женщины была изумительна. Даже теперь она не хотѣла признать себя побѣжденной.
— Я вамъ повторяю, мистеръ Гольмсъ, что вы заблуждаетесь самымъ страннымъ образомъ, — сказала она.
Гольмсъ всталъ и прошелся.
— Мнѣ очень жаль васъ, лэди Тильда. Я сдѣлалъ для васъ все, что могъ, и вижу теперь, что трудился напрасно.
Онъ позвонилъ. Вошелъ дворецкій.
— Мистеръ Трелонэй-Гоппъ у себя?
— Онъ будетъ дома въ четверть перваго, сэръ, — отвѣтилъ дворецкій.
Гольмсъ взглянулъ на часы.
— Еще четверть часа, — сказалъ онъ, — Ну, что же, я подожду.
Но едва затворилась дверь за дворецкимъ, какъ лэди Тильда уже стояла на колѣняхъ передъ Гольмсомъ. Ея хорошенькое личико было мокро отъ слезъ.
— О, пощадите меня, мистеръ Гольмсъ! Пощадите меня! — молила она въ какомъ-то безуміи отчаянія. — Ради всего святого, не говорите объ этомъ ему! Я его такъ люблю! Мнѣ больно причинить ему маленькую непріятность, а это разобьетъ его благородное сердце.
Гольмсъ поднялъ лэди Тильду и усадилъ ее.
— Я радъ, сударыня, что вы, наконецъ, образумились. Времени теперь терять нельзя уже, гдѣ письмо?
Она бросилась къ столу, отперла его и вынула оттуда длинный синеватый конвертъ.
— Вотъ оно, мистеръ Гольмсъ! О, какъ я была бы рада, если бы никогда не видала этого письма!
— Мы должны его вернутъ, — произнесъ Гольмсъ, но какъ это сдѣлать? Живѣе, живѣе, надо что ни будь придумать! Гдѣ шкатулка?
— Въ его спальнѣ.
— О, какое счастье! Скорѣе, сударыня, несите шкатулку сюда.
Мгновеніе спустя, лэди Тильда снова была съ нами. Въ рукахъ ея былъ чистенькій краснаго дерева ящикъ.
— Какъ вы его отворили? У васъ есть двойной ключъ? Ну, конечно, есть! Отворяйте шкатулку.
Лэди Тильда вынула изъ кармана маленькій ключикъ, и шкатулка была отворена. Она была набита письмами до верху, Гольмсъ засунулъ синій конвертъ въ самый низъ, затѣмъ шкатулка была снова заперта и водворена въ спальню.
— Теперь мы готовы, — сказалъ Гольмсъ, — у насъ остается еще десять минуть. Я, лэди Тильда, беру на себя очень многое, чтобы выгородить васъ: вы должны мнѣ заплатить за это полной откровенностью. Скажите, что означаетъ это странное дѣло?
— О, мистеръ Гольмсъ, я разскажу вамъ все, — воскликнула лэди Тильда, — увѣряю насъ, мистеръ Гольмсъ, что я согласилась бы скорѣй позволить отрубить себѣ правую руку, чѣмъ причинить горе моему мужу. Я увѣрена, что во всемъ Лондонѣ нѣтъ такой любящей жены, какъ я, и, однако, я знаю, что онъ ни за что не простилъ бы меня, если бы узналъ, какъ я себя вела, какъ я была вынуждена себя вести въ этой несчастной исторіи. Онъ самъ — человѣкъ безупречно честный и ни за что но проститъ тому, кто погрѣшилъ во дѣлѣ чести. Помогите мнѣ, мистеръ Гольмсъ, — все поставлено на карту — и счастье и жизнь.
— Скорѣе, сударыня, время идетъ!
— Когда я была еще не замужемъ, я написала одно письмо, нескромное, глупое письмо. Въ этомъ письмѣ не было ничего дурного, но мой мужъ, я знаю, непремѣнно взглянулъ бы на него иными глазами и счелъ бы меня преступницей. Наше взаимное довѣріе было бы погублено навсегда. Это письмо было написано давно, нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Я считала эту исторію поконченной, и вдругъ этотъ господинъ, Лукасъ, заявляетъ мнѣ, что мое письмо у него, и что онъ намѣренъ передать его моему мужу. Я стала умолять его пощадить меня. Онъ сказалъ мнѣ, что отдастъ мнѣ это письмо, если я ему принесу голубой конвертъ, хранящійся въ шкатулкѣ моего мужа. Какъ онъ узналъ объ этомъ письмѣ — я не знаю, мнѣ кажется, что у него въ министерствѣ есть свои шпіоны. При этомъ Лукасъ меня увѣрилъ, что отъ этого мужу никакого вреда не будетъ. Поставьте себя въ мое положеніе, мистеръ Гольмсъ! Что я должна была дѣлать?
— Разсказать обо всемъ вашему мужу.
— Я не смѣла сдѣлать этого, мистеръ Гольмсъ, не могла! Бѣды мнѣ грозили отовсюду. Откажись я отъ предложенія Лукаса, и мое счастье погибло. А исполнить его требованіе — значить обмануть мужа. Я предпочла второе, потому, что нк понимаю ничего въ политикѣ. Я не понимала, что мои поступки могутъ новости къ серьезнымъ послѣдствіямъ. И вотъ я сняла восковой слѣпокъ съ замка. Лукасъ мнѣ доставилъ двойной ключъ. Я отперла шкатулку, достала письмо и отнесла его къ Лукасу, на Годольфинскую улицу.
— И что же тамъ произошло, милэди?
— Я, какъ было условлено, постучала въ дверь. Лукасъ отворилъ самъ. Я вошла въ кабинетъ, но оставила дверь передней отворенной, такъ какъ боялась остаться съ нимъ вдвоемъ. Я очень хорошо помню, что около двери, когда я входила въ домъ, стояла какая-то женщина. Дѣло мы окончили очень скоро. Мое письмо уже лежало на столѣ. Онъ получилъ отъ меня синій конвертъ и отдалъ мнѣ письмо. Въ эту минуту въ дверяхъ раздался шумъ. Кто-то шелъ къ намъ. Лукасъ быстро поднялъ коверъ, спряталъ подъ полъ письмо и снова закрыла, паркетъ ковромъ.
А затѣмъ произошло нѣчто ужасное! Это точно какой-то кошмаръ. Я помню темное, безумное лицо, женскій голосъ. Она закричала по-французски:
— О, я ждала не напрасно! Наконецъ то, я застала тебя съ нею!
Послѣдовала дикая борьба. Онъ держалъ въ рукахъ стулъ, у нея въ кулакѣ сверкалъ ножъ. Я бросилась въ ужасѣ вонъ и убѣжала домой. Только на слѣдующій день изъ газетъ я узнала объ убійствѣ. Всю ночь я чувствовала себя счастливой. Мое письмо вернулось ко мнѣ. Я не знала еще, что ожидаетъ меня въ будущемъ.
Только утромъ я поняла, что избавилась отъ одной бѣды, но накликала на себя другую. Мой мужъ, узнавъ о пропажѣ письма, пришелъ въ страшное отчаяніе и я почувствовала себя глубоко несчастной. Я едва сдерживала себя. Мнѣ хотѣлось упасть передъ нимъ на колѣни и разсказать ему о томъ, что я сдѣлала. Но вѣдь признаться въ этомъ грѣхѣ я не могла, не признавшись въ томъ…. въ прошломъ. И я пошла къ вамъ, мнѣ хотѣлось, чтобы вы мнѣ растолковали, что такое я сдѣлала, какъ великъ мой грѣхъ. И когда я поняла, въ чемъ дѣло, я рѣшила во что бы то ни стало добыть обратно это письмо. Я рѣшила, что письмо осталось тамъ, куда спряталъ его Лукасъ. Вѣдь онъ успѣлъ сдѣлать это прежде, чѣмъ въ комнату вошла эта ужасная женщина. Это было мое счастье, что она пришла, а то я не знала бы, куда онъ это письмо дѣнетъ. Но какъ проникнуть въ комнату? Два дня я подстерегала на улицѣ удобнаго случая, но дверь дома не отворялась. Вчера вечеромъ я сдѣлала послѣднюю попытку. Вы знаете, что я предприняла, и что мой планъ оказался удачнымъ. Я принесла письмо домой и хотѣла было его уничтожить, я не видѣла возможности вернуть его мужу безъ соотвѣтствующей исповѣди. Боже мой! Я слышу его шаги!
Министръ иностранныхъ дѣлъ, взволнованный, вбѣжалъ въ комнату.
— Что, мистеръ Гольмсъ, есть новости?! — воскликнулъ онъ.
— Да, нѣкоторую надежду я питаю…
— О, благодареніе Богу!
И мистеръ засіялъ.
— Сегодня у меня завтракаетъ министръ-президентъ! Я радъ, что и онъ можетъ надѣяться; знаете, у этого человѣка стальные нервы, но мнѣ хорошо извѣстно, что онъ всѣ эти дни не спалъ ни минуты. Джекобсъ, попросите господина министра-президента пожаловать сюда. Что касается васъ, моя дорогая, то вамъ эти политическія дѣла едва ли интересны. Мы придемъ къ вамъ черезъ нѣсколько минутъ въ столовую.
Министръ-президентъ былъ сдержанъ, но по блеску его глазъ и по нервному подергиванію костлявыхъ рукъ я видѣлъ, что онъ взволнованъ не менѣе своего младшаго товарища.
— Насколько я понялъ, вы имѣете что-то сообщить намъ, мистеръ Гольмсъ?
— Мои новости имѣютъ отрицательный характеръ, — отвѣтилъ Гольмсъ. — Я наводилъ справки повсюду и теперь убѣжденъ вполнѣ, что опасаться вамъ ровно нечего.
— Но этого мало, мистеръ Гольмсъ. Мы живемъ на вулканѣ, а это невозможно. Намъ нужно что либо болѣе опредѣленное.
— О, я надѣюсь найти это письмо! Я затѣмъ и пришелъ сюда. Чѣмъ больше я думаю надъ этимъ дѣломъ, тѣмъ больше я убѣждаюсь въ томъ, что письмо не выходило изъ этого дома.
— Мистеръ Гольмсъ!
— Чего же вы удивляетесь? Если бы это было не такъ, то письмо даннымъ давно было бы обнародовано.
— Но съ какой же стати воръ сталъ бы скрывать письмо въ этомъ же домѣ?
— Да я убѣжденъ въ томъ, что и вора-то никакого не было. Письмо никто не похищалъ.
— Но въ такомъ случаѣ какъ же оно исчезло изъ шкатулки?
— Я убѣжденъ, что оно изъ шкатулки ни исчезало.
— Мистеръ Гольмсъ, вы неудачно выбрали предметъ для шутокъ! Я же вамъ сказалъ, что въ шкатулкѣ письма нѣтъ.
— А вы все-таки со вторника въ шкатулку такъ и не заглядывали?
— Нѣтъ, да это и не къ чему.
— Ну, такъ, значить, вы просто проглядѣли письмо тамъ.
— То, что вы говорите, невозможно.
— Но я не убѣжденъ въ томъ, что это невозможно. Такія исторіи случаются. Вѣдь въ шкатулкѣ, навѣрное, еще много бумагъ, — ну, вотъ письмо какъ-нибудь и завалилось между ними.
— Но письмо было на самомъ верху.
— Мало ли что! Шкатулку могли встряхнуть, и письма перепутались.
— Увѣряю же васъ, что я тщательнѣйшимъ образомъ пересмотрѣлъ всѣ письма.
— Этотъ споръ очень легко рѣшить. — произнесъ премьеръ, — велите принести шкатулку.
Министръ иностранныхъ дѣлъ позвонилъ.
— Джекобсъ, принесите шкатулку! Простите меня, я считаю эту вашу выходку шутливой, но что же дѣлать, я долженъ васъ удовлетворить… Благодарю васъ. Джекобсъ, поставьте шкатулку на столъ. Ключъ у меня всегда на часовой цѣпочкѣ. Вотъ тѣ бумаги, видите ли вы? Вотъ письмо отъ лорда Мерроу, вотъ докладъ сэра Чарльза Гарди. Это вотъ меморандумъ изъ Бѣлграда, вотъ записка о русско-германскомъ торговомъ договорѣ, это — письмо изъ Мадрида, письмо отъ лорда Флауэрса… Боже мой! Что же это такое?! Лордъ Беллингеръ! Лордъ Беллингеръ!…
Премьеръ вырвалъ у него изъ рукъ письмо.
— Да, это оно! Письмо не тронуто. Гоппъ, поздравляю васъ!
— Спасибо! Спасибо! О, какая тяжесть свалилась у меня съ души! Но это прямо поразительно… Мистеръ Гольмсъ, вы волшебникъ, вы колдунъ! Какъ вы узнали, что письмо находится здѣсь?
— Я зналъ, что письмо не можетъ находиться въ другомъ мѣстѣ.
— Я прямо глазамъ не вѣрю!
И министръ иностранныхъ дѣлъ выбѣжалъ изъ комнаты, говоря:
— Гдѣ моя жена? Я долженъ сказать ей, что все благополучно. Тильда! Тильда!
Министръ-президентъ поглядѣлъ на Гольмса. Его глаза блестѣли.
— Ну, сэръ, этому я ни за что нее повѣрю, — сказалъ онъ: — скажите, какъ письмо попало обратно въ шкатулку?
Гольмсъ, улыбаясь, уклонился отъ проницательнаго взгляда этихъ удивительныхъ глазъ.
— У насъ, сэръ, есть тоже свои дипломатическія тайны, — сказалъ онъ и, взявъ шляпу, удалился изъ комнаты.
Я послѣдовалъ за нимъ.