Критический обзор главнейших произведений Вильгельма Вундта (Волынский)/Версия 3/ДО

Критический обзор главнейших произведений Вильгельма Вундта
авторъ Аким Львович Волынский

Опубл.: 1890. Источникъ: az.lib.ru • Часть пятая.

НАУКА И ФИЛОСОФІЯ.

Критическій обзоръ главнѣйшихъ произведеній Вильгельма Вундта. (Окончаніе) ¹). ¹) См. «Сѣверн. Вѣстн.» №№ 1, 2, 3 и 4.

XV.

Вундтъ аналитикъ по преимуществу^[1]. Владѣя разносторонними знаніями, онъ работаетъ постоянно по линіи, идущей въ глубь предмета, къ его первичнымъ основамъ, граня съ искусствомъ виртуоза мельчайшія подробности, отчеканивая съ любовью всякую сколько-нибудь любопытную деталь. Движеніе мысли, развитіе воли изъ вниманія, быстрота душевныхъ реакцій — это настоящая стихія Вундта. Вундтъ съ успѣхомъ слѣдитъ за возникновеніемъ психическихъ процессовъ изъ ихъ первоначальнаго физіологическаго источника, описываетъ волокнистые тракты между различными частями центральныхъ мозговыхъ массъ, даетъ подробное истолкованіе психофизическому закону Вебера и Фехнера — словомъ, онъ работаетъ, какъ мы видѣли, во всѣхъ отдѣлахъ научной психологіи и логики и работаетъ съ неистощимымъ терпѣніемъ проницательнаго ученаго. Во всѣхъ своихъ многочисленныхъ изслѣдованіяхъ Вундтъ являетъ намъ образцовыя качества серьезнаго гистолога, съ пытливымъ интересомъ вникающаго въ дробнѣйшія части предмета, въ ничтожнѣйшихъ оттѣнкахъ строенія и формы открывающаго причинную связь съ отправленіями живого организма. Анализъ и именно анализъ микроскопическій — самая выпуклая черта Вундта, какъ мыслителя и психолога. Мы не говоримъ, конечно, о внѣшнихъ достоинствахъ его научныхъ работъ — онѣ извѣстны и русской публикѣ. Ясный и твердый стиль, одушевленный мужественнымъ темпераментомъ, живое и быстрое теченіе мысли — постоянная принадлежность лучшимъ Вундтовскихъ изслѣдованій. Да иначе и быть не можетъ. При такомъ образованіи, при такомъ простомъ и трезвомъ мышленіи, при такомъ богатствѣ представленій не мудрено не чувствовать тѣхъ трудностей, которыми обставлено изложеніе отвлеченныхъ предметовъ даже для людей, имѣющихъ философскій навыкъ. Это только логическое послѣдствіе усвоеннаго Вундтомъ навыка — всякій вопросъ, какъ бы онъ ни былъ сложенъ и запутанъ, доводить до ясности анатомическаго препарата. ѢІо вотъ что несомнѣнно, однако. Работая постоянно по направленію къ основнымъ корнямъ, мысль Вундта нигдѣ не окрыляется -настоящимъ, философскимъ вдохновеніемъ. Возьмите всѣ его произведенія: рядъ превосходныхъ, строго продуманныхъ сочиненій, блистающихъ богатствомъ фактическихъ данныхъ, большою остротою кропотливаго, детальнаго разбора и ни одной настоящей творческой концепціи, ни одного смѣлаго обобщенія въ ширь, въ просторъ философскаго раздумья. Не ищите у Вундта всеобъемлющаго философскаго міровоззрѣнія, самостоятельной метафизической системы — гдѣ нуженъ свободный разбѣгъ воображенія, постоянно углубляющаяся мысль Вундта теряетъ свою обычную проницательность и убѣдительность. А между тѣмъ, есть цѣлая область мышленія, въ которой, быть можетъ, болѣе, чѣмъ гдѣ-бы то ни было, нужна напряженная работа именно творческимъ воображеніемъ, гдѣ однимъ топкимъ психологическимъ анализомъ нельзя достигнуть особенно крупныхъ результатовъ. Это — тотъ кругъ вопросовъ, который Кантъ назвалъ общимъ именемъ метафизики нравовъ. И вотъ этой-то метафизикѣ нравовъ посвящено одно изъ послѣднихъ крупныхъ сочиненій Вундта: «Ethik, еще Untersuchung der Thatsachen und Gesetze des sittlichen Lehens (1886)», русскій переводъ котораго уже около двухъ лѣтъ обращается на нашемъ книжномъ рынкѣ. «Этика» — сочиненіе типическое. Обычныя особенности Вундтовскихъ изслѣдованій здѣсь всѣ на лицо. Превосходный анализъ, неистощимая эрудиція, можно сказать, цѣлая Вавилонская башня фактовъ и, рядомъ съ этимъ, отсутствіе настоящаго широкаго захвата! Въ Германіи «Этика» подверглась одной очень жестокой и придирчивой критикѣ, на которую Лейпцигскій профессоръ отвѣтилъ гнѣвнымъ и запальчивымъ возраженіемъ (Zur Moral der literarischen Kritik, 1887), обнаружившимъ богатый полемическій колчанъ, но, увы! не исправившимъ того, что составляетъ несомнѣнный дефектъ Вундта.

Какъ авторъ понимаетъ свою задачу? Существуютъ, по мысли Вундта, два крупныхъ раздѣла наукъ: науки объясняющія (экспликативныя) и нормативныя. Первыя изучаютъ фактическое соотношеніе предметовъ, ихъ внутреннюю и внѣшнюю связь, какъ она есть, какъ она развилась подъ дѣйствіемъ неизмѣнныхъ, естественныхъ силъ. Вторыя разсматриваютъ соотвѣтствующіе предметы при свѣтѣ начала долженствованія. Науки объясняющія, экспликативныя — это психологія, естествовѣдѣніе, исторія; науки нормативныя — логика, грамматика, эстетика, этика, «отчасти» политика и юриспруденція. Собственно говоря, это не дѣленіе наукъ, а дѣленіе только возможныхъ точекъ зрѣнія при обработкѣ научныхъ задачъ. Нормативныя начала существуютъ и въ естествовѣдѣніи подъ видомъ всеобщихъ законовъ природы, нормы пробили себѣ дорогу и въ психологію и исторію. Даже больше того. Именно естественныя науки, вмѣстѣ съ психологіею и исторіею, придали понятію нормы большую точность и законченность. Это — съ одной стороны. Съ другой стороны, не подлежитъ никакому сомнѣнію, что объясняющая, наблюдательная точка зрѣнія положительно необходима и въ такихъ вопросахъ, которые причисляются къ извѣстнымъ, нормативнымъ отдѣламъ наукъ. Логика, грамматика, этика, эстетика вращаются въ мірѣ фактовъ. Норма безжизненна внѣ опыта, если она отрѣшена отъ исторической перспективы, отъ условій культуры, если она одержима чувственною слѣпотою, или глухотою.

Таково первое, вступительное размышленіе Вундта. Различіе между нормативными и объясняющими науками оказывается, какъ будто, слишкомъ не твердымъ — оно расползается въ обѣ стороны, оно черезчуръ подвижно, чтобы служить раздѣлительною гранью. Если норма и законъ не отличаются другъ отъ друга принципіально, тогда, конечно, всѣ науки нормативны, — но въ такомъ случаѣ зачѣмъ-же было огородъ городить? Нѣтъ-ли въ нормѣ ей одной свойственнаго, самобытнаго признака? Есть, — по крайней мѣрѣ, по скольку рѣчь идетъ о нормѣ человѣческой воли, о нормѣ нравственной. Признакъ этотъ — повелительность. Историческіе, естественные, психологическіе законы не предначертываютъ, не обязываютъ, — они только формулируютъ существующее, или суще-. ствовавшее взаимодѣйствіе силъ и имѣютъ чисто теоретическій характеръ. Напротивъ того: законы нравственной жизни служатъ выраженіемъ однихъ только нашихъ идеаловъ. Они повелительныя внушенія долга, предназначенныя для творческой дѣятельности во что-бы то ни стало. Само собою, о повелѣніяхъ исторіи, психологіи и естествовѣдѣнія можно говорить только въ смыслѣ иносказательномъ. Вундтъ, правда, утверждаетъ, что экспликативныя науки постепенно выростаютъ до степени наукъ нормативныхъ, но съ этимъ можно согласиться только при смѣшеніи двухъ понятій, очерчивающихъ столь различные круги мысли и жизни. Вундтъ утверждаетъ дальше, что экспликативныя науки подчинены наукамъ нормативнымъ, на томъ основаніи, что значеніе и смыслъ отдѣльныхъ спеціальныхъ нормъ всегда зависитъ отъ согласія ихъ съ нормами логическими и этическими. Съ логическими — да, но отчего непремѣнно и съ этическими? Гдѣ резонныя основанія, почему свободное научное познаніе должно пассовать предъ этическими правилами? Если нравственная норма такъ тягуча, такъ эластична, какъ это показано въ самой «Этикѣ», то что же заставляетъ меня подчинить ей весь теоретическій разумъ? Этика, говоритъ Вундтъ, есть первоначальная нормативная наука, которой подвластны всѣ прочія, не исключая и логики — это имѣло бы смыслъ и убѣдительность только при широкомъ пониманіи нормы, какъ безусловно идеальнаго начала, въ духѣ «Критики практическаго разума». При настоящихъ же обстоятельствахъ — это совершенно голословная фраза, ни въ малѣйшей степени не доказанная и даже не объясненная. Вундтъ признаетъ, что нѣкоторыя положенія его «Этики» сформировались подъ вліяніемъ того философскаго идеализма, который владычествуетъ въ Германіи со времени Канта. Но мы готовы признать, что, въ общемъ, взгляды «Этики» гораздо болѣе оригинальны, чѣмъ это думаетъ авторъ, и что сходство ихъ съ моральнымъ ученіемъ Канта, во всякомъ случаѣ, только внѣшнее, случайное. Этика Канта, какъ она впервые заискрилась въ «Критикѣ чистаго разума» (3-я и 4-я антиноміи) и какъ она потомъ окрѣпла и сгустилась въ «Grundlegung zur Metaphysik der Sitten», «Kritik der praktischen Vernunft» и «Metaphysik der Sitten», хотя и стоитъ на точкѣ зрѣнія, повидимому, разногласящей съ основными теоремами критической философіи, проникнута однако глубочайшимъ пониманіемъ интимнѣйшихъ потребностей человѣческаго духа. Чтобы слѣдовать за геніальнымъ мыслителемъ по этому пути, мало, слишкомъ мало одной учености, одного обширнаго аппарата знаній…

Поставивъ задачей «Этики» отысканіе нравственныхъ нормъ, Вундтъ указываетъ и средства, пригодныя для ея разрѣшенія. Ближайшее изъ нихъ — антропологическое изслѣдованіе, въ смыслѣ психологіи народовъ, первобытной исторіи и исторіи культуры, болѣе далекое — научное умозрѣніе о нравственныхъ понятіяхъ. Антропологія должна освѣтить первоначальный источникъ нравственныхъ понятій — нравственное сознаніе, какъ оно выражается въ общенародныхъ взглядахъ на справедливое и несправедливое, въ религіозныхъ представленіяхъ и въ нравахъ; научное размышленіе — отыскать ту общую точку зрѣнія, которой должно подчиниться нравственное чувство. «Послѣ этой двойной индуктивной подготовки, послѣ изслѣдованія первоначальнаго нравственнаго сознанія и научнаго размышленія о нравственномъ, наступаетъ настоящая и тоже двойная систематическая задача этики. Во-первыхъ, она должна развить, на данномъ основаніи, тѣ принципы, на которые опираются всѣ нравственныя оцѣнки, и разсмотрѣть, какъ ихъ происхожденіе, такъ и взаимодѣйствіе. Во-вторыхъ, она должна разсмотрѣть приложеніе этическихъ принциповъ къ главнымъ областямъ нравственной жизни, къ семьѣ, праву, государству и обществу. Изъ этихъ двухъ задачъ только первая составляетъ предметъ общей этики, вторая же приводитъ къ отдѣльнымъ этическимъ наукамъ — къ педагогикѣ, философіи права, философіи общества и исторіи, которыя, по важности и обширности ихъ задачъ, требуютъ уже самостоятельной разработки».

Переходимъ прямо къ главнѣйшему, третьему отдѣлу «Этики». Тутъ мы прежде всего имѣемъ повтореніе тѣхъ извѣстныхъ намъ выводовъ, къ которымъ Вундтъ пришелъ во второй части своей «Физіологической психологіи». Анализъ воли — центральная точка всѣхъ новѣйшихъ работъ Вундта. Сведеніе воли къ сознанію, къ фиксаціи сознаніемъ отдѣльныхъ представленій — краеугольный камень, на которомъ Вундтъ основываетъ всѣ свои научно-философскія соображенія. «Этика» не могла обойти вопроса о волѣ и потому естественно, что Вундту пришлось вкратцѣ повторить то, что болѣе пространно развито имъ въ другомъ мѣстѣ. Но, выяснивъ что такое воля, авторъ кладетъ настоящее основаніе для своихъ этическихъ desiderata, обнаруживающееся въ слѣдующихъ соображеніяхъ.

Способность самосознанія связана съ внутренними и внѣшними волевыми актами. Въ непосредственномъ ощущеніи дѣятельности индивидуумъ познаетъ самого себя, какъ самостоятельную независимую единицу. Теоретически — воля одинокая, самобытная сила, въ дѣйствительности же — она даетъ единство всѣмъ мыслямъ, чувствамъ и аффектамъ, наполняющимъ сознаніе, сливаясь и переплетаясь съ ними въ одну полную жизни и движенія самосознательную личность. Отсюда путь идетъ такимъ образомъ. Личность сталкивается съ другими личностями. Постепенно просвѣтляясь, человѣкъ приходитъ къ убѣжденію, что сила единичной воли лишь тогда благотворна, когда она согласна съ общимъ направленіемъ остальныхъ воль, что индивидуальная воля, со всѣми своими мотивами и цѣлями, только элементъ одной общей воли. «То, что съ точки зрѣнія индивидуальной воли сначала является, какъ сумма раздѣльныхъ и даже противорѣчащихъ силъ, то представляется для достигшей полнаго самосознанія личности болѣе обширнымъ единствомъ, гдѣ въ каждомъ индивидуумѣ отражаются мотивы и цѣли, которыми наполнено цѣлое. Здѣсь повторяется на высшей ступени тотъ же самый процессъ, которому уже была подчинена отдѣльная личность сама по себѣ. Какъ хотящее я сначала противопоставляетъ себѣ, какъ нѣчто чуждое, все содержаніе сознанія, мыслимое внѣ его воли, чтобы затѣмъ слить его въ самосознаніи, такъ и отдѣльная личность сначала выдѣляетъ себя изъ однородной съ нею обстановки, чтобы затѣмъ слиться съ нею въ болѣе полно сознаваемомъ единствѣ». Культура, языкъ, господствующія жизненныя привычки — наглядное выраженіе той же общей воли. Государство — лучшее твореніе общаго сознанія, сглаживающее капризныя шероховатости личной воли буквою закона — безпощаднаго, строгаго и принудительнаго. Вундтъ указываетъ, въ поясненіе своихъ словъ, на первоначальную однородность всѣхъ воль вообще. «Человѣкъ индивидуализируется изъ состоянія соціальнаго безразличія». Индивидуализируется съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи отдаться воспитавшей его средѣ съ богато-развитыми силами. Не зачѣмъ прибѣгать «къ отдаленнымъ мотивамъ, или сложнымъ размышленіямъ» (entlegenen Motiven oder complicirten Reflexionen) ни для объясненія эгоизма, ни для объясненія явленій симпатіи и чувства общественности. Сила каждой отдѣльной воли только тогда сколько нибудь значительна, когда она находится въ достаточномъ согласіи съ общимъ направленіемъ остальныхъ воль. Каждый человѣкъ одновременно и личность и часть общей воли! Ясно и просто! Здѣсь въ немногихъ словахъ, какъ въ негативѣ, сжалось все нравственное міровоззрѣніе Вундта. Путь развитія, проходимый волей, таковъ: первобытное единство воль, воля обособившаяся отъ цѣлаго и высшее единство воль въ различныхъ формахъ политическаго общежитія. Вундтъ въ правѣ былъ сказать, во введеніи къ своему интересному изслѣдованію, что онъ идетъ прямо въ разрѣзъ съ индивидуалистическимъ направленіемъ. Уничтоживъ въ началѣ истинный смыслъ нравственной нормы, Вундтъ въ серединѣ и въ концѣ книги одерживаетъ легкія побѣды надъ индивидуализмомъ. Фикція одолѣваетъ реальную силу, фигуральное обобщеніе — живого человѣка! Разступитесь, теоріи, еще и теперь господствующія (по сознанію Вундта) надъ политическими трибунами, предъ миѳической общей волей, которой никто, никогда и нигдѣ не ощутилъ ни однимъ изъ пяти чувствъ!

Дальнѣйшія соображенія Вундта — логическое развитіе этой основной точки зрѣнія. Отдѣлы «нравственныя цѣли», «нравственныя побужденія» и «нравственныя нормы» только раскрываютъ скобки, въ которыхъ замкнулась главная тенденція книги. Это нѣкоторые взгляды Канта въ капитальнѣйшей передѣлкѣ, безъ всего того, что годилось бы для какихъ бы то ни было проповѣдническихъ кафедръ. И въ перемежку съ ними — отдѣльныя страницы, главы, сверкающія отличною психологіею и тонкою отдѣлкою подробностей. Самою же слабою частью книги мы считаемъ отдѣлъ четвертый (послѣдній), не оригинальный по содержанію и нѣсколько туманный по изложенію, — хотя и въ немъ попадаются отдѣльныя страницы, запечатлѣнныя гуманностью и преданностью высшимъ идеаламъ образованнаго міра. Вундтъ заканчиваетъ свою «Этику» размышленіями о духовной коллективной жизни человѣчества. Идея о человѣчествѣ, говоритъ авторъ, не есть какая-нибудь врожденная идея — это идея, возникавшая постепенно и еще до сихъ поръ не законченная. Духовная жизнь человѣка шла медленными шагами. Ходъ исторіи принялъ связный характеръ не потому, чтобы съ самаго начала человѣчество одушевлено было однимъ общимъ нравственнымъ началомъ, а только благодаря своей непрерывной прогрессивности. Солидарная жизнь народовъ складывалась постепенно, изъ отдѣльныхъ обломковъ^[2]. Что въ настоящемъ и будущемъ человѣчеству суждено жить общею жизнью, это сознается еще пока немногими умами. И не искусство, и не наука, а политическіе интересы сообщили идеѣ человѣческаго единенія ея постоянно возростающее практическое значеніе. Политическое искусство основано на исторической мудрости. Исторія же, если вникнуть поглубже въ смыслъ ея, ничто иное, какъ безконечный трудъ человѣка надъ цивилизаціей во имя всеобщаго духовнаго союза всѣхъ языковъ и всѣхъ народовъ. Было бы ошибкою думать, что не духовные, а матеріальные интересы служатъ къ объединенію человѣчества. Матеріальные интересы способны охватить только ближайшія пространственныя и временныя связи. На большихъ разстояніяхъ экономическіе вопросы все болѣе и болѣе исчезаютъ, уступая мѣсто интересамъ умственнымъ и нравственнымъ. Отъ всей древней исторіи къ намъ дошли только памятники духовнаго творчества. Духовный характеръ общечеловѣческаго союза тѣмъ ярче, чѣмъ шире круги, описываемые политической культурой…

XVI.

Раньше, чѣмъ перейти къ послѣднему сочиненію Вундта, System der Philosophie, постараемся въ немногихъ словахъ обнять ту философію, которая руководила Вундтомъ въ его «Душѣ человѣка и животныхъ» и «Основаніяхъ физіологической психологіи». Нѣсколько повторительныхъ страницъ помогутъ намъ лучше понять тенденцію, которою проникнута послѣдняя крупная работа выдающагося нѣмецкаго ученаго. Для этой цѣли мы воспользуемся небольшимъ этюдомъ Вундта, «die Aufgaben der experimentellen Psychologie», напечатаннымъ въ его «Essays».

Извѣстно, что Альбертъ Ланге присвоилъ новѣйшей психологіи остроумное наименованіе психологіи безъ души. Онъ хотѣлъ сказать этимъ, что психологическое изслѣдованіе должно быть направлено лишь на самыя психическія явленія, что оно должно разсматривать взаимодѣйствія различныхъ психическихъ актовъ, а не углубляться въ вопросы о субстратѣ, о метафизической сущности души. Однако, какъ это весьма часто случается, крылатое словцо обратилось своимъ остріемъ противъ того самаго направленія, въ интересахъ котораго оно было изыскано. «Психологія безъ души» была съ восторгомъ подхвачена тѣми, которые не питаютъ никакого сочувствія къ новѣйшему экспериментальному направленію науки о душѣ. Мѣткое слово Альберта Ланге какъ бы послужило только хорошимъ освѣщеніемъ различія, существующаго между метафизическимъ и научнымъ направленіемъ въ психологіи. Метафизическая психологія — психологія съ душою, научная — психологія безъ души. На самомъ дѣлѣ, однако, разногласіе стараго и новаго- направленія психологіи не такъ глубоко, какъ это можно было бы подумать. Метафизическая психологія дѣлаетъ своимъ исходнымъ пунктомъ какое нибудь общее философское положеніе, предшествующее всѣмъ эмпирическимъ даннымъ и соединяющее одною внутреннею связью разнороднѣйшія душевныя явленія. «Психологія безъ души» отнюдь не отказывается отъ содѣйствія общихъ философскихъ гипотезъ, но она при этомъ полагаетъ, что всякая гипотеза должна возникнуть на почвѣ строгаго научнаго изслѣдованія, на почвѣ правильно установленныхъ фактическихъ данныхъ. Метафизическая гипотеза есть цѣлъ, задача психологіи и для разрѣшенія этой задачи психологія должна пойти по тому же пути, по которому давно уже направились естественныя науки: по пути расширенія и провѣрки субъективнаго воспріятія посредствомъ объективнаго, экспериментальнаго наблюденія. Вотъ почему Вундтовская психологія, какъ мы уже говорили въ началѣ нашей статьи, есть психологія не метафизическая, не эмпирическая, а психологія экспериментальная, опытная, отправляющаяся отъ фактовъ и точныхъ наблюденій съ цѣлью подойти къ наиболѣе вѣроятной философской гипотезѣ. Вундтъ дѣлаетъ нѣсколько любопытныхъ историческихъ замѣчаній. Хотя примѣненіе опыта къ области психическихъ явленій есть дѣло послѣдняго времени, однако нельзя не замѣтить, что экспериментальный путь уже съ давнихъ поръ проложенъ англійской опытной философіей. Вундтъ не новаторъ, а только продолжатель англійскихъ традицій на нѣмецкой почвѣ. По времени англійская опытная психологія первенствуетъ надъ нѣмецкой. Одного этого обстоятельства, замѣчаетъ нашъ авторъ, уже совершенно достаточно, чтобы все опытное направленіе въ глазахъ извѣстнаго рода метафизиковъ носило на себѣ печать отверженія. Опытная философія не годится потому, что она иностраннаго происхожденія. Нѣмецкій метафизическій геній, объятый патріотизмомъ, гнѣвно отмахивается отъ направленія, зародившагося въ чужой странѣ, подъ чужимъ небомъ. Но негодующимъ метафизикамъ не мѣшало бы оглянуться и на собственное прошлое. Занимаясь перечеканкой общераспространенныхъ представленій о Богѣ, душѣ и мірѣ въ различныя непопулярныя формы, они совершенно упускаютъ изъ виду, что творцомъ этихъ представленій былъ въ сущности французъ Декартъ. Въ самомъ дѣлѣ, въ чемъ состоитъ религіозно-философское міросозерцаніе такъ называемыхъ образованныхъ, а отчасти и необразованныхъ людей нашего времени. Признаніе двухъ субстанцій, духовной и матеріальной, безтѣлесность духовъ и протяженность тѣлъ, свобода духа, слѣдующаго лишь закономъ мышленія, и подчиненіе тѣлъ слѣпымъ законамъ механической причинности, наконецъ связь и взаимодѣйствіе духовнаго и матеріальнаго элементовъ — всѣ эти понятія, ставшія теперь общимъ достояніемъ, возникли впервые на почвѣ того своеобразнаго соединенія схоластическихъ идей съ новѣйшимъ физико-математическимъ методомъ мышленія, которое было дѣломъ Декарта. Картезіанство совпало со временемъ быстраго и необыкновенно пышнаго расцвѣта естествознанія. Система Коперника только что одержала рѣшительную побѣду. Законы Кеплера подчинили строгимъ нормамъ движенія планетъ. Стевинъ и Галилей установили законы статики и механики. Жильберъ открылъ законъ магнетизма. Гарвей описалъ механическія явленія кровообращенія. Среди этого-то движенія Декартъ набрасываетъ систему своей механической натуръ-философіи, и характеръ его времени обозначился въ этой системѣ крупными, яркими чертами. Механическому принципу предстояло невидимому подчинить себѣ весь міръ. Даже взаимодѣйствіе души и тѣла носитъ въ изображеніи Декарта чисто механическій характеръ. Матеріализмъ — преобладающая черта картезіанскаго дуализма. Это обстоятельство должно быть особенно подчеркнуто въ виду того, что новѣйшіе адепты Декартовой философіи весьма склонны уличать въ матеріализмѣ приверженцевъ противоположнаго лагеря.. Въ дѣйствительности картезіанство и матеріализмъ должны быть признаны равнозначущими понятіями. А разъ не вѣренъ матеріализмъ — невѣрность же его есть одинъ изъ прочнѣйшихъ выводовъ философіи новаго времени — невѣрно и картезіанство. Если, однако, картезіанство и понынѣ можетъ быть признано общимъ міросозерцаніемъ почти всѣхъ философовъ и даже не философовъ, успокоившихся на нѣсколькихъ обязательныхъ поклонахъ въ сторону критической философіи, то это доказываетъ только одно: "какъ медленно и съ какимъ трудомъ новыя воззрѣнія пробиваютъ себѣ дорогу въ науку и философію.

Такова историческая справка Вундта. Если изъ патріотическихъ соображеній слѣдуетъ оборонить нѣмецкій геній отъ растлѣвающаго вліянія англійскаго эмпиризма, то на томъ же патріотическомъ основаніи слѣдовало бы, во всякомъ случаѣ, выкинуть за бортъ и перечеканенное нѣмецко-французское картезіанство. Если патріотизмъ имѣетъ какое нибудь значеніе въ вопросахъ науки и философіи, то слѣдуетъ быть послѣдовательнымъ: французскій матеріализмъ нисколько не лучше англійскаго сенсуализма. Говоримъ если, ибо нѣтъ, конечно, никакого сомнѣнія, что вопросъ о преимуществѣ одного изъ двухъ указанныхъ направленій въ психологіи долженъ быть разрѣшенъ внѣ какихъ бы то ни было узконаціональныхъ самолюбій.

И такъ, по Вундту, важное разногласіе психологовъ-метафизиковъ и психологовъ-эксперименталистовъ заключается въ томъ, что первые начинаютъ съ философской гипотезы, а вторые кончаютъ ею. Дальнѣйшія разногласія касаются тѣхъ методовъ, которыми должно производиться психологическое изслѣдованіе. Экспериментальный психологъ является въ глазахъ метафизика «грубымъ эмпирикомъ». Метафизики стараго покроя готовы утверждать вмѣстѣ съ Гегелемъ, что естественно-историческій методъ представляетъ изъ себя какую-то низшую форму познанія, несравнимую съ истинно философскимъ познаніемъ. Это не значитъ, конечно, чтобы метафизики отвергали всякое значеніе опыта, — нѣтъ, это значитъ только то, что метафизики усматриваютъ для себя какой-то особый утонченный видъ опыта, непосредственно поднимающаго ихъ изъ низменной сферы фактовъ въ эфиръ чистаго, абстрактнаго мышленія. Этотъ особый видъ опыта есть самонаблюденіе. Самонаблюденіе, въ научномъ смыслѣ слова, есть вещь совершенно невозможная. Конечно, существуетъ воспріятіе внутреннихъ состояній и явленій, но простое воспріятіе, случайное усмотрѣніе какого нибудь предмета — далеко не то, что мы называемъ наблюденіемъ. Случайное усмотрѣніе только намѣчаетъ путь для будущихъ систематическихъ наблюденій. Чтобы наблюденіе было научнымъ, необходимо сосредоточить вниманіе на предметѣ, такъ сказать, заблаговременно, т. е. прежде чѣмъ въ немъ начались какія либо интересующія насъ измѣненія, необходимо расчленить по возможности изучаемый предметъ на отдѣльные моменты, на отдѣльныя составныя части.

Какъ совершаются акты самонаблюденія? Чѣмъ сосредоточеннѣе наблюдатель фиксируетъ свои собственныя внутреннія состоянія, тѣмъ болѣе сознаніе его занято самимъ фактомъ фиксаціи и тѣмъ менѣе оно сосредоточивается на наблюдаемомъ внутреннемъ состояніи. При правильно совершающемся наблюденіи необходимо строгое разграниченіе субъекта и объекта. При самонаблюденіи такое разграниченіе почти невозможно. Чѣмъ болѣе напрягается вниманіе самонаблюдателя, тѣмъ тѣснѣе сливаются объектъ и субъектъ наблюденія, тѣмъ зависимѣе они становятся другъ отъ друга. Самое большее, что можетъ сдѣлать психологъ при изученіи своихъ внутреннихъ состояній — это отрѣшиться по возможности отъ всякаго преднамѣреннаго созерцанія.

Объ основныхъ особенностяхъ и научныхъ достоинствахъ строгаго психофизическаго наблюденія распространяться здѣсь, само собою, не приходится. Пусть научный опытъ не подымается выше элементарныхъ явленій душевной жизни, пусть онъ не проникаетъ въ высшую эмоціональную и волевую сферу, его высокое значеніе для психологіи есть фактъ безспорный и неоспоримый. Чтобы пріобрѣсти значеніе и вѣсъ, чтобы стать самостоятельною дисциплиной, психологія должна разъ на всегда стать наукою экспериментальнаго, основанной на психофизическихъ и психофизіологическихъ наблюденіяхъ. Ставши именно такою наукою, психологія, безъ сомнѣнія, придвинетъ насъ къ разрѣшенію тѣхъ самыхъ философскихъ задачъ, которыя метафизики стараго закала разрѣшаютъ безъ помощи опыта. Ибо можно ли сомнѣваться, что гипотезы, возникающія на основаніи точнаго знакомства съ фактами, должны оказаться лучше тѣхъ, которыя вовсе не хотятъ считаться съ доступной изученію эмпирической дѣйствительностью?

Господство Декартовскаго дуализма сказывается съ большой силой во всѣхъ нашихъ научныхъ и философскихъ работахъ. Новая экспериментальная психологія должна во что бы то ни стало побороть картезіанство и, взявъ изъ его рукъ оружіе точнаго изслѣдованія, углубиться въ добросовѣстное изученіе истинныхъ законовъ душевной жизни. Разъ только новой, научной психологіи удастся выработать себѣ болѣе чистое, болѣе правильное воззрѣніе на духовную природу человѣка, услуги, которыя она окажетъ этимъ философіи, будутъ — можетъ быть — значительнѣе тѣхъ, которыми она сама до сихъ поръ пользовалась со стороны послѣдней.

XVII.

И такъ, Вундтъ по основнымъ своимъ убѣжденіямъ безошибочно можетъ быть отнесенъ къ метафизикамъ новѣйшаго, такъ сказать, толка. Авторъ «Основной физіологической психологіи» не только не противъ широкихъ философскихъ обобщеніи и гипотезъ, но самъ, какъ мы видѣли не однажды, густо подчеркиваетъ неизбѣжность метафизическихъ построеній. Конечно, основаніе этихъ построеній должно быть строго научнымъ, а психологія, краеугольный камень всякой философіи, должна непремѣнно упрочиться на крѣпкомъ и незыблемомъ фундаментѣ правильнаго и разнообразнаго эксперимента; но ставить извѣстныя условія, указывать нормальныя рамки научно-философскаго отвлеченія — не значитъ отставать отъ общаго хода вещей, не значитъ огораживаться отъ лучшихъ традицій великой нѣмецкой философіи. Вундтъ — метафизикъ, не смотря на обильный эмпирическій и экспериментальный матеріалъ, надъ которымъ постоянно и неутомимо работаетъ его философская мысль. Наука вовсе не враждуетъ съ философіей. Больше того, безъ философскаго обобщенія наука — безпорядочный сбродъ свѣдѣній и данныхъ, непригодныхъ ни для ума, ни для сердца. Физика (въ самомъ широкомъ смыслѣ слова), говоритъ Шопенгауэръ, не можетъ стоять на своихъ собственныхъ ногахъ: она опирается на метафизику. Объясненіе явленій законами природы, силами природы, есть объясненіе философское, метафизическое^[3]. Само понятіе явленія (феномена) — одно изъ величайшихъ завоеваній той философіи, которая ведетъ свое начало отъ Иммануила Канта. Критическій идеализмъ лучшее созданіе человѣческаго таланта. Границы науки и философіи указаны разъ на всегда, безповоротно, неоспоримо, и указаны именно критическимъ подвигомъ Канта. Философія Канта — великій переворотъ въ исторіи человѣческаго мышленія. Догматическіе призраки прошлаго разсѣяны. Вся работа прошедшихъ вѣковъ подвергнута безпощадной критикѣ. Немногими взмахами своего философскаго молота Кантъ сокрушилъ все то, что мѣшало свободному развитію человѣческой мысли. Философія въ рукахъ Канта оказалась тѣмъ сильнымъ оружіемъ, которымъ нельзя было не завоевать симпатій и удивленія всего человѣчества. Она освѣтила всѣ углы мысли и знанія, она предначертала ходъ дальнѣйшаго просвѣщенія. Совершить такой огромный переворотъ, съ такою силою двинуть дѣло философскаго мышленія, можно было только при одномъ условіи — именно, задѣвъ интимнѣйшіе интересы человѣческаго существованія, смѣло простерши руку туда, гдѣ блещетъ правда, гдѣ играетъ свобода, гдѣ вѣетъ безсмертіе. Критика была въ рукахъ Канта только орудіемъ, только мечомъ: его манили новые идеалы, когда онъ безтрепетно вонзалъ свой острый ножъ въ дряхлѣвшую грудь старой, отжившей догматики. И дѣйствительно, хорошо ломать существующее, когда наготовѣ есть нѣчто новое. Хорошо метать громы и молніи въ устарѣвшіе кумиры прошлаго, когда въ сознаніи отлились уже опредѣленные идеалы будущаго, когда начертаны планы новыхъ и болѣе совершенныхъ вѣрованій, когда знаешь, куда идти, какое знамя поддерживать и какое отражать. Кантъ совершилъ свою великую реформу ради новой метафизики, ради новой догматики, укрѣпленной знаніями, просвѣщенной опытомъ и, такъ сказать, выдержавшей испытаніе самой строгой, научной критики. Непознаваемое, трансцендентное — таковъ несомнѣнный лозунгъ великаго Кенигсбергскаго философа. Прежде, до Канта, трансцендентное было либо произвольной выдумкой, либо предчувствіемъ будущаго, теперь, послѣ Канта, подъ сѣнью яркаго свѣта, зажженнаго мощною рукою одного изъ величайшихъ геніевъ человѣчества, непознаваемое, трансцендентное — несомнѣнная правда, непреложная истина, животворящій духъ науки, согрѣвающее пламя борьбы и негаснущая надежда креста. Прежде, до Канта, философія бродила въ потемкахъ — глазъ, пораженный катарактой, плохой руководитель. Теперь, послѣ Канта, метафизика, надувъ паруса, смѣло идетъ на встрѣчу лучшимъ порывамъ человѣческой души — Кантъ совершилъ труднѣйшую операцію, онъ извлекъ катаракту изъ духовнаго ока человѣка, онъ сдружилъ философію съ наукою, метафизику съ точнымъ опытнымъ знаніемъ, съ лучшими и прогрессивнѣйшими теченіями европейской жизни…

Вотъ почему мы и не считаемъ противорѣчивымъ то, что мы сейчасъ сказали о Вундтѣ. Да, при всей своей научности, при всемъ своемъ тяготѣніи къ опыту и эмпирическому знанію, Вундтъ, безъ сомнѣнія, идетъ въ томъ великомъ теченіи, которое создано Кантовской трансцендентальной эстетикой, Кантовской теоріей познанія съ ея критико-догматическимъ основаніемъ. Человѣкъ, обладающій такимъ широкимъ образованіемъ, какъ Вундтъ, исколесившій вдоль и поперекъ почти все современное научное знаніе, не могъ не признать и за метафизикой естественнаго права гражданства въ средѣ прочихъ наукъ рядомъ съ математикою, психологіей, логикой и др. Вундтъ началъ съ метафизическихъ симпатій, когда еще длинный путь плодотворнаго научнаго труда лежалъ передъ нимъ, Вундтъ заканчиваетъ свою научно-философскую карьеру произведеніемъ, въ которомъ метафизическому элементу, съ истинно ученою осторожностью и солидностью, отводится подобающее, центральное мѣсто — по собственному его выраженію^[4].

«Системѣ философіи» предпослано очень коротенькое предисловіе. Во многихъ кругахъ образованнаго міра принято за истину, что съ философскими системами и, въ особенности, съ метафизикою покончены всякіе счеты. Тѣ, для которыхъ философія не есть нѣкоторая самостоятельная область знанія, давно порѣшили, что съ метафизикой дѣлать нечего. Вундтъ думаетъ не такъ. Онъ пишетъ систему философіи и отводитъ въ этой системѣ метафизикѣ, какъ уже сказано, виднѣйшее мѣсто^[5]. Авторъ говоритъ: метафизика не есть поэзія понятій, не есть какая-то система умозаключеній, выведенныхъ апріорнымъ образомъ изъ разума. Метафизика — наука, возникшая на основѣ опытныхъ фактовъ, соединенныхъ между собою по всеобщему принципу основанія и слѣдствія. Это не значитъ, чтобы метафизика вторгалась въ какую-нибудь спеціальную науку: собственная задача метафизики — распространить принципъ основанія и слѣдствія на всю полноту опыта, на всѣ сферы человѣческаго знанія^[6]. Ни одна наука не можетъ быть разрѣшена безъ помощи предположеній, которыя не даются эмпирически, — это мысль, широко распространенная въ области опытныхъ знаній. Философія начинаетъ съ гипотетическихъ элементовъ, имѣющихся въ отдѣльныхъ паукахъ, — она подвергаетъ эти элементы самостоятельной логической переработкѣ, приводя ихъ во взаимную причинную связь, въ одно стройное, гармоническое цѣлое.

Какъ-бы ни были разнообразны опредѣленія философіи у различныхъ мыслителей, всѣ они однако сходятся въ одной общей цѣли: философія должна быть міросозерцаніемъ, предписывающимъ опредѣленныя нравственныя правила, отвѣчающимъ потребностямъ разума и духа, міросозерцаніемъ, обобщающимъ разрозненныя знанія отдѣльныхъ наукъ^[7]. Эта общая цѣль философіи составлена изъ отдѣльныхъ, дробныхъ цѣлей, измѣняющихся сообразно съ духомъ времени, колеблющихся при всякомъ новомъ вѣяніи и тѣмъ видоизмѣняющихъ самое содержаніе философскихъ воззрѣній. Философія есть міросозерцаніе, отличное отъ міросозерцанія религіознаго и міросозерцанія чисто научнаго. Въ двухъ параграфахъ своего введенія къ «System der Philosophie» Вундтъ изслѣдуетъ отношеніе между философіей и религіей и между философіей и отдѣльными науками^[8]. Вѣра, говоритъ онъ, основана на этическихъ желаніяхъ и потребностяхъ. Въ вѣрѣ потребности духа господствуютъ надъ интересами разсудка, хотя первоначально и тѣ и другіе дѣйствуютъ въ ней, такъ сказать, на равныхъ правахъ. Вѣра домогается не только послѣдней и высшей цѣли человѣческаго существованія, она чертитъ и внѣшнюю картину вселенной, желая понять естественныя явленія природы. На первыхъ ступеняхъ развитія вѣра тѣсно переплетена съ мифологіей — мифическіе боги суть воплощеніе нравственнаго мірового устройства и движущихъ силъ природы. Философія возникаетъ только тогда, когда интересъ интеллектуальный, разсудочный отдѣляется отъ потребностей чувствъ. Первое слово философіи — это борьба противъ фантастическихъ представленій младенческаго духа. Просвѣщаясь, мысль человѣка начинаетъ замѣнять грубыя представленія антропоморфизма болѣе здравыми, болѣе состоятельными космическими понятіями. Мало-по-малу мифы разсѣеваются, разступаются, чтобы дать мѣсто разумной, постоянно прогрессирующей натуръ-философіи. Интересы вѣры при этомъ, полагаетъ Вундтъ, не исчезаютъ. Они входятъ составною частью въ философію. Античная метафизика Парменида и Анаксагора, Платона и Аристотеля имѣли своей задачей не только дать опредѣленное научное объясненіе природы, но и воздвигнуть новую вѣру на почвѣ, расчищенной отъ предразсудковъ народнаго, непросвѣщеннаго политеизма. Именно эта двойная задача дала лучшей классической философіи древности возможность одержать побѣду надъ такими великолѣпными, но односторонними разсудочными доктринами, какъ ученіе Демокрита, Эпикура и друг. Философія, чтобы быть всеобъемлющей, исчерпывающей, должна давать опредѣленные, ясные отвѣты и на запросы разсудка и на запросы чувства, воли, на запросы ума и на запросы сердца. Борьба различныхъ философскихъ системъ между собою и борьба философіи съ наукою объясняется очень просто. Дѣло въ мѣстѣ, которое то, или другое философское ученіе удѣляло каждому изъ своихъ естественныхъ элементовъ. Вундтъ не сомнѣвается, что въ системахъ Лейбница и Спинозы теологическое начало играетъ очень важную, принципіальную роль. Но Лейбницъ приспособляетъ свое философское міровоззрѣніе къ церковно-христіанскому ученію, а Спиноза выдвигаетъ свое собственное credo, свободно отрѣшенное отъ всѣхъ исторически сложившихся догматовъ. Существо дѣда повсюду одно и то-же. Философія есть вершина двугранной пирамиды. Наука и вѣра сдиваются въ философіи въ одно высшее, метафизическое единство. Знаніе, достигнувъ пониманія, достигнувъ вершины пирамиды, объемлется чувствомъ философскаго восторга. Сознаніе собственнаго ничтожества, сознаніе загадочности міра, сознаніе, что подъ видимымъ покровомъ природы таится никому невѣдомое начало — такое сознаніе шевелитъ духъ человѣка возвышенною надеждою и глубочайшею тревогою. Элементъ вѣры никогда не отсутствовалъ въ настоящихъ философскихъ системахъ — это твердое убѣжденіе Вундта. Но и въ этомъ пунктѣ значеніе критической философіи слишкомъ велико, чтобы не останавливать на себѣ вниманія мыслящаго человѣка. «Критика чистаго разума» создала особую научную вѣру — она создала аргументацію, логическіе доводы, неотразимыя доказательства для того, что до Канта принималось только по традиціи, инстинктивно. Шопенгауэръ продолжалъ дѣло Канта съ тѣмъ рѣдкимъ талантомъ, съ тѣмъ чарующимъ остроуміемъ мысли, которые не могли не сдѣлать его центромъ новѣйшей философіи. И безъ ошибочно можно сказать: Канто-Шопенгауэровская метафизика лучшій experimentum cruris для освѣщенія Вундтовскаго положенія, что философія и вѣра соединены между собою неразрывно, логически. Вѣрить можно только въ то, что недоступно познанію, что не воспріемлется ни однимъ изъ органовъ внутренняго или внѣшняго воспріятія. Но чтобы вѣра была научною, твердою, а не наивною, нужно, чтобы существованіе предмета вѣры логически, неизбѣжно вытекало изъ тѣхъ данныхъ, которыми мы дѣйствительно располагаемъ. Философія, сдѣлавшая чисто научное открытіе, что міръ есть только явленіе, только представленіе, философія, доказавшая, что пространство и время есть только нѣкоторый principium individuations, эта самая философія сдѣлала и предметъ вѣры, непознаваемое, незыблемымъ научнымъ постулатомъ. Критическій трудъ Канта примирилъ, какъ мы уже сказали, теорію трансцендентнаго съ теоріею познанія. Вундтъ говоритъ: раздѣленіе между наукой и религіей внутри философіи было всегда только мнимымъ и преходящимъ. Вѣра не можетъ исчезнуть изъ философіи. Можно сказать, что религіозныя и научныя міросозерцанія не всегда совпадаютъ другъ съ другомъ, что они различныя формы пониманія, вдохновленныя различными мотивами и цѣлями, но вѣдь нельзя никакъ упустить изъ виду слѣдующаго рѣшающаго обстоятельства: оба міросозерцанія слагаются въ одномъ и томъ же человѣческомъ существѣ и потому, естественно, не могутъ и не должны другъ другу противорѣчить^[9]. А если это такъ, если религія и наука должны быть соединены между собою одною общею дружескою связью, то спрашивается, кто обязанъ произвести эту объединяющую работу, кто фактически призванъ осуществить задачу, назрѣвавшую въ теченіи многихъ вѣковъ? Конечно, не естествоиспытатель, не психологъ и не теологъ. Эта великая задача по плечу только философу, только метафизическому мыслителю, ищущему созвучія какъ между отдѣльными проявленіями человѣческаго характера, такъ и между различными областями знанія и опыта. Для философа наука и религія не двѣ различныхъ системы мышленія, а только различныя, другъ друга дополняющія части одного и того же человѣческаго міросозерцанія^[10].

Изъ всего сказаннаго слѣдуетъ: отношеніе между философіей и религіей заключается въ томъ, что философія сначала изслѣдуетъ происхожденіе религіозныхъ чувствъ и представленій, а затѣмъ приводитъ эти чувства и представленія въ солидарную связь съ другими элементами сознанія ради одного общаго и всеобъемлющаго міросозерцанія. Раньше, чѣмъ войти въ составъ философіи, теологія должна сдѣлаться наукою, должна пройти горнило строгаго анализа и строгой логической критики. Философія имѣетъ дѣло съ матеріаломъ, предварительно обработаннымъ и очищеннымъ отъ всего случайнаго и наноснаго… Мы естественнымъ ходомъ размышленія подошли къ вопросу, каково отношеніе между метафизикою и отдѣльными отраслями знанія. И надо признать, что отвѣтъ Вундта на этотъ второй вопросъ отличается тою же трезвостью и ясностью, которыя составляютъ обычныя особенности всѣхъ его работъ.

Два условія дѣлаютъ возможнымъ существованіе отдѣльныхъ наукъ. Во первыхъ, отдѣленіе религіознаго міросозерцанія отъ научнаго и, во вторыхъ, расчлененіе различныхъ интеллектуальныхъ потребностей. Оба процесса тѣсно связаны между собою. Пока философія служитъ единственнымъ источникомъ удовлетворенія всѣхъ познавательныхъ потребностей человѣка, религія и наука не отдѣлены другъ отъ друга. Первобытная философія подчиняла науку этическимъ воззрѣніямъ. Современное пониманіе вещей требуетъ болѣе правильнаго отношенія къ дѣлу. Наука преслѣдуетъ исключительно теоретическіе интересы. Не дѣло науки основывать религію, управлять государствами или соціальными группами. Служа познанію, наука можетъ попутно, èn passant, оказать извѣстное давленіе на сложившійся общественный или политическій режимъ, но, вообще говоря, практическая польза не должна быть главнѣйшей задачей научнаго изслѣдованія^[11]. Это — новѣйшая точка зрѣнія. Въ античномъ мірѣ раздѣлительная черта между теоретически-познавательными задачами и проблемами практическаго свойства не сознавалась еще съ такою ясностью. Положеніе Сократа, что знаніе и добродѣтель — одно и тоже, типично для всего классическаго міросозерцанія. Можно признать, что гармонія знанія и добродѣтели свидѣтельствуетъ о чарующей цѣльности и законченности классическаго просвѣщенія, но при этомъ необходимо также признать, что для современнаго человѣка гармонія эта — устарѣвшій идеалъ, превзойденная, такъ сказать, ступень историческаго развитія. Не слѣдуетъ забывать, говоритъ Вундтъ, что уже въ древности обнаружилась невозможность ввести философію въ жизнь. Если впослѣдствіи философія оказала вліяніе на дѣйствительный ходъ вещей, то только благодаря христіанскому ученію, воспринявшему въ себя нѣкоторые элементы платонизма и стоицизма. Отдѣлившись отъ религіи и жизни, наука стала развиваться съ тою быстротою и силою, которыя привели къ современному положенію событій. Аристотель далъ сильнѣйшій толчокъ живой дифференціаціи научнаго знанія. Въ произведеніяхъ этого мыслителя философія и наука впервые направились двумя самостоятельными путями. Послѣ Аристотеля раздѣлительная грань между наукою и метафизикою выступила еще съ большею яркостью. Работы Архимеда, астрономическія изслѣдованія Гиппарха не носятъ на себѣ никакихъ слѣдовъ религіозно-философскаго вліянія. Чѣмъ рѣшительнѣе наука выходила изъ подъ власти философіи, тѣмъ возможнѣе и легче становилось ея самостоятельное развитіе. Но не слѣдуетъ, однако, думать, что будучи подвержена сильному вліянію философіи, наука, съ своей стороны, не производила обратнаго воздѣйствія на философское мышленіе. Математика и эмпирическое естествознаніе были сильнѣйшими рычагами философскаго просвѣщенія съ давнишнихъ поръ. Въ системахъ Декарта, Лейбница и Спинозы математическій методъ и математическія понятія играютъ такую важную роль, что заслоняютъ собою всякое другое вліяніе. Въ системахъ англійской философіи такую же первенствующую роль играетъ эмпирическое естествознаніе. Вотъ почему философія Декарта, Лейбница и Спинозы есть философія раціоналистическая, а философія Локка, Юма, Беркли и др. есть философія по преимуществу опытная, эмпирическая. Вундтъ справедливо полагаетъ, что въ будущемъ отношеніе философіи къ наукѣ, или отдѣльнымъ наукамъ должно радикально измѣниться. Ни наука не должна вторгаться въ философію, ни философія не должна вторгаться въ отдѣльныя сферы научнаго знанія. Философія имѣетъ своею задачею соединеніе отдѣльныхъ результатовъ познанія въ одну систему, удовлетворяющую какъ требованіямъ разсудка, такъ и потребностямъ духа. Соединеніе отдѣльныхъ результатовъ познанія. Такое соединеніе есть дѣло чисто теоретическое. Удовлетвореніе требованій разсудка и потребностей духа дается только пониманіемъ, основаннымъ на всей совокупности положительнаго знанія. Но, въ такомъ случаѣ, возникаетъ вопросъ: если философія только объединяетъ существующія отрасли знанія, то имѣетъ-ли она право на самостоятельное мѣсто въ ряду положительныхъ наукъ? Философія есть или энциклопедія наукъ, или выработанная теорія познанія — но и въ томъ, и въ другомъ случаѣ она не есть какая нибудь новая система, способная дать удовлетвореніе и разсудку и запросамъ человѣческаго духа. Существуетъ-ли философія съ тѣхъ поръ, какъ Давидъ Юмъ и Огюстъ Контъ рѣшительно отвернулись отъ всякой метафизики? Вундтъ полагаетъ, что существуетъ. Онъ опредѣляетъ философію, какъ науку, сочетающую отдѣльныя системы познанія въ одну всеобъемлющую систему, лишенную какихъ бы то ни было противорѣчій^[12]. Если философія такая система, то отсюда слѣдуетъ, во первыхъ, что отдѣльныя науки образуютъ естественное основаніе философіи и, во вторыхъ, что философія сглаживаетъ и уничтожаетъ противорѣчія, возникающія между отдѣльными, частными науками. Философія только въ томъ смыслѣ можетъ быть названа научною, что она опирается на науки. Научная философія указываетъ только на происхожденіе философіи. Безъ науки, безъ положительнаго знанія, безъ фактовъ нѣтъ мышленія, нѣтъ понятій. Метафизика есть система понятій, зародившихся на почвѣ простыхъ и реальныхъ представленій. Представленія — это документы, оправдательные документы широкихъ философскихъ теорій и обобщеній.

Вотъ какъ Вундтъ разрѣшаетъ вопросы объ отношеніи философіи къ религіи и отдѣльнымъ, положительнымъ наукамъ. Вѣра неизбѣжный элементъ философіи, наука — фундаментъ, основа философскаго мышленія. И авторъ «System der Philosophie» глубоко убѣжденъ при этомъ, что такое рѣшеніе основныхъ вопросовъ метафизики вполнѣ соотвѣтствуетъ современной стадіи умственнаго развитія и послѣднимъ успѣхамъ научнаго пониманія^[13]. Вундтъ въ этомъ рѣшеніи поставленныхъ имъ вопросовъ остается, кромѣ того, вѣрнымъ основнымъ своимъ убѣжденіямъ, слагавшимся у него постепенно и выраженнымъ съ достаточною отчетливостью въ предшествовавшихъ «Системѣ философіи» работахъ. Новая метафизика должна быть метафизикой, основанной на наукѣ. Таковъ девизъ философіи, не желающей быть ни энциклопедіей различныхъ наукъ, ни простою теоріею познанія. Таковъ девизъ философіи, сдѣлавшей просвѣтленную догматику Своею цѣлью, а науку со всѣми строго достовѣрными критическими пріемами — своимъ средствомъ. Таковъ девизъ философіи, сочувствующей полному раскрытію человѣческой личности. Вундтъ подраздѣляетъ свой трудъ на нѣсколько отдѣловъ соотвѣтственно самостоятельно выработанной имъ классификаціи наукъ^[14]. Философія распадается на двѣ большія проблемы: на ученіе о познаніи и ученіе о принципахъ. Ученіе о познаніи имѣетъ своимъ предметомъ возникновеніе (das Werden), условія развитія человѣческой мысли и человѣческаго знанія, ученіе о принципахъ — систематическую связь главнѣйшихъ началъ познанія. Ученіе о познаніи, съ своей стороны, можно подраздѣлить на двѣ части: на формальное и реальное ученіе. Формальное ученіе о познаніи, или формальная логика находится въ такомъ же отношеніи къ реальному ученію о познаніи, какъ математика къ отдѣльнымъ опытнымъ научнымъ дисциплинамъ. Вотъ почему формальная логика и есть, такъ сказать, философская основа математики. Реальное ученіе о познаніи есть или исторія, или теорія познанія. Исторія познанія имѣетъ дѣло съ фактическимъ движеніемъ познанія въ исторіи, въ исторіи развитія отдѣльныхъ научныхъ отраслей, теорія попознанія разрабатываетъ, такъ сказать, логику познанія, происхожденіе представленій и понятій на почвѣ общихъ законовъ мышленія, всеобщія условія, границы и принципы познанія (allgemeine Erkenntnisstlieorie), а также и примѣненіе найденныхъ принциповъ къ отдѣльнымъ научнымъ ислѣдованіямъ (Methodenlehre).

Ученіе о принципахъ разбивается на двѣ части, на общую и особенную. Общее ученіе есть метафизика, трактующая объ основныхъ понятіяхъ и законахъ философіи въ ихъ взаимной связи, особенное, или спеціальное ученіе о принципахъ разрабатываетъ вопросы философт природы и философіи духа. Все спеціальное ученіе о принципахъ имѣетъ своею задачею согласить выводы натурфилософіи и философіи человѣческаго, духа съ общими выводами и положеніями метафизики. Каждый изъ раздѣловъ спеціальнаго ученія имѣетъ еще свои подраздѣленія. Философія природы дробится на: всеобщую натурфилософію и частную натурфилософію (всеобщую космологію и всеобщую біологію), философія духа распадается на: всеобщую философію духа, или философскую психологію, философію отдѣльныхъ отраслей духовнаго творчества (этика и философія права, эстетика, философія религіи) и теорію духовнаго развитія человѣчества, или философію исторіи {Для ясности приведемъ таблицу Вундта:

ФИЛОСОФСКІЯ НАУКИ. ПЕРВАЯ ОСНОВНАЯ НАУКА: Ученіе о познаніи.

I. Формальное ученіе о познаніи, или Формальная логика.

II. Реальное ученіе о познаніи:

А. Историческое развитіе познанія: всеобщая исторія науки.

B. Логическое развитіе познанія: теорія познанія.

1. Чистая теорія познанія или теорія познанія въ тѣсномъ смыслѣ.

2. Прикладная теорія познанія или Методологія.

ВТОРАЯ ОСНОВНАЯ НАУКА: Ученіе о принципахъ.

I. Всеобщее ученіе о принципахъ или метафизика.

II. Спеціальное ученіе о принципахъ:

А. Философія природы.

1. Всеобщая философія природы.

2. Спеціальная философія природы: Всеобщая космологія. Всеобщая біологія.

B. Философія духа.

1. Всеобщая философія духа или Философская психологія.

2. Философія отдѣльныхъ проявленій духовнаго творчества. Этика и философія права. Эстетика. Философія религіи.

3. Теорія духовнаго развитія человѣчества: Философія исторіи.

(Philosophische Studien, т. V, стр. 53—54).}.

Это — огромнѣйшая программа, для выполненія которой потребовался бы не одинъ такой капитальный трудъ, какъ «System der Philosophie». Вундтъ нѣсколько сокращаетъ свою задачу. Въ четырехъ главнѣйшихъ отдѣлахъ своего сочиненія онъ разсматриваетъ слѣдующіе предметы: всеобщія формальныя условія позпанія (формы и законы мышленія), познаніе въ собственномъ смыслѣ слова (объектъ познанія, познаніе, основанное на воспріятіи, Wahrnehmungsernenntniss, познаніе разсудка, познаніе разума), познаніе реальное и познаніе трансцендентное (разсудочныя понятія и трансцендентныя идеи). Пятый и шестой отдѣлы «System der Philosophie», философія природы и философія духа, производятъ, такъ сказать, критическую провѣрку основныхъ метафизическихъ понятій, добытыхъ въ четырехъ главныхъ частхъ сочиненія.

Мы не послѣдуемъ дальше за Вундтомъ. Уже изъ этого краткаго схематическаго обзора можно съ увѣренностью заключить, что вся работа «System der Philosophie» производится въ духѣ Кантовской «Критика чистаго разума». Чувственное воспріятіе, понятія разсудка, трансцендентныя идеи разума — это тѣ же самые устои, на которыхъ Кантъ воздвигъ свою великолѣпную философскую постройку. Отличіе разсудочнаго понятія отъ разумной идеи у Вундта то же, что и въ системѣ Канта. Функція разсудка и функція идей очерчена авторомъ «System der Philosophie» тѣми оборотами, а подчасъ и тѣми словами, которые знающій человѣкъ отыщетъ въ Кантовской трансцендентальной логикѣ и трансцендентальной діалектикѣ. Мы не хотимъ этимъ умалить огромныхъ достоинствъ Вундтовскаго сочиненія. И въ отраженномъ видѣ лучи критической философіи сіяютъ такимъ яркимъ свѣтомъ, такою чудною гаммою красокъ, что имъ могла бы позавидовать не одна европейская не — Кантіанская философія. Какъ общее резюме всего сдѣланнаго Вундтомъ, «System der Philosophie» займетъ одно изъ самыхъ видныхъ мѣстъ среди философскихъ произведеній Германіи въ послѣднія два десятилѣтія.

XVIII.

Современная нѣмецкая философія переживаетъ критическій періодъ. Нѣтъ болѣе огромныхъ талантовъ Канта, Фихте, Шеллинга и другихъ — вмѣсто прежнихъ философскихъ системъ, облетавшихъ весь міръ, волновавшихъ человѣчество высокими идеалами, распалявшихъ лучшія силы ума и сердца, теперь разрабатываются отдѣльныя, дробныя части знанія, — безъ огня, безъ умственнаго паѳоса, безъ вдохновенныхъ надеждъ. Вѣкъ желѣза и капитала отодвинулъ въ сторону высшія проблемы мысли и жизни. Вѣкъ положительныхъ задачъ подрѣзалъ крылья орлу, привыкшему ширять подъ облаками. Былъ превосходный храмъ — огромный, пышный, съ великолѣпными, мраморными колоннами, съ превосходною живописью, дышавшей геніальными порывами, съ алтаремъ, предъ которымъ призванные люди давали волю своимъ творческимъ талантамъ. Теперь этотъ храмъ лежитъ въ обломкахъ. Философія, въ которой нѣкогда выковывались лучшія вольнолюбивыя мечтанія, лучшія понятія, посторонилась, чтобы дать дорогу микроскопическому человѣку, буржуазно самодовольному, умственно ограниченному и неспособному на возвышенный подъемъ нравственнаго чувства. Это сознается въ самой Германіи. Д-ръ Рихардъ Фалькенбергъ въ небольшой брошюрѣ, появившейся въ этомъ году, сдѣлалъ смотръ, такъ сказать, современнымъ взводамъ нѣмецкой философіи^[15]. Выводъ получился у него не совсѣмъ утѣшительный. Всю философію современной Германіи почтенный профессоръ дѣлитъ на лѣвую и правую. Къ лѣвой онъ относитъ неокритицизмъ, позитивизмъ и небольшую группу, такъ называемыхъ, теоретиковъ сознанія съ Шуппе во главѣ, къ правой — всѣхъ защитниковъ старой метафизики, консерваторовъ нѣмецкой философіи — гербартіанцевъ, гегеліанцевъ (Эдуардъ Целлеръ, Кунофишеръ и другіе), приверженцевъ Фихте, Ульрици, Тренделенбурга, Шопенгауэра и другихъ. Лѣвая и правая современнаго философскаго парламента Германіи ведутъ между собою ожесточенную борьбу. Неокритицизмъ и позитивизмъ объявили ошибочною и несостоятельною все прошлое нѣмецкой философіи, консерваторы съ презрительною усмѣшкою отворачиваются и отъ оруженосцевъ французскаго позитивизма и отъ флегматической передѣлки ЮмоКантовской теоріи познанія. По мнѣнію Фалькенберга обѣ стороны неправы: неправа лѣвая въ своей пристрастной критикѣ прошлаго, несправедлива правая въ своемъ упорномъ отстаиваніи всего прошлаго. Нельзя порывать связи съ исторіею, но и не слѣдуетъ все въ прошломъ считать великолѣпнымъ и ненуждающимся ни въ какихъ поправкахъ^[16]. Однако утѣшительно то, говоритъ Фалькенбергъ, что многіе изъ современныхъ писателей по философіи не пристаютъ ни къ тому, ни къ другому лагерю, ни къ лѣвой, ни къ правой новѣйшей нѣмецкой философіи. Ошибочно думать, что философія можетъ быть дедукціей изъ произвольно поставленныхъ понятій, но и не менѣе ошибочно и нефилософично закрывать глаза на истинную природу нормальной метафизики. Оба лозунга: «теорія познанія безъ всякой метафизики» и «метафизика по старой методѣ», одинаковы односторонни и непригодны для современнаго умственнаго состоянія. Партія, которая пойдетъ по среднему пути, окажется на высотѣ прогрессивнѣйшихъ вѣяній конца девятнадцатаго столѣтія. Фалькенбергъ указываетъ нѣкоторые побѣги, такъ сказать, грядущей, новой метафизики. Гартманъ, Вундтъ, Фолькедьтъ, Рудольфъ Эйкенъ (Euken) и друг. — вотъ тѣ новые мыслители, которые за возрожденіе метафизики на основѣ твердаго научнаго знанія. Ихъ тенденціи принадлежитъ ближайшее будущее философіи, ихъ философскому методу должно отдать предпочтеніе предъ всѣми другими. Метафизической окраскѣ Вундтовской «System der Philosophie» Фалькенбергъ посвящаетъ нѣсколько горячихъ строкъ. Почтенный профессоръ увѣренъ, что примѣръ Вундта одушевитъ однихъ и укрѣпитъ другихъ ¹). Можно быть человѣкомъ положительной науки и не отвергать трансцендентнаго, можно быть блестящимъ экспериментальнымъ психологомъ и написать «Систему философіи», въ которой метафизическому элементу удѣляется самое видное мѣсто. Законы мышленія принуждаютъ насъ переходить отъ того, что дано, къ тому, что не дано, отъ познаваемыхъ явленій къ непознаваемому субстрату, отъ эмпирическаго къ метафизическому. Всѣ три стадіи познавательнаго процесса, познаніе черезъ воспріятіе, познаніе разсудочное и познаніе разума, логическимъ образомъ ведутъ насъ отъ конкретнаго къ идеальному, отъ опыта къ невоспріемлемымъ условіямъ всякаго опыта. Чѣмъ шире и многостороннѣе знаніе, тѣмъ неизбѣжнѣе выступаютъ перспективы непознаваемаго…^[17].

Мы закончили наши замѣтки о Вильгельмѣ Вундтѣ. Мнѣніе Фалькенберга мы считаемъ справедливымъ. «System der Philosophie» принадлежитъ тому новому теченію въ развитіи европейской мысли, которое знаменуетъ болѣе разумное, болѣе серьезное отношеніе къ человѣческой личности. Было время, когда философія могла пугать своею отрѣшенностью отъ жизни, отъ интересовъ человѣческаго благополучія. Это время прошло. Философія идетъ рука объ руку съ человѣкомъ, давая энергію и убѣжденіе всему, что живетъ, мыслитъ и страдаетъ. Философія лучшій товарищъ и того, кто прямо выходитъ на поле брани, и того, кто талантомъ и знаніемъ ведетъ человѣческое общество къ гражданскому и соціальному счастью. Надо разсѣевать потемки, говоря словами Лукреція, не только свѣтлыми лучами солнца, но и просвѣщеніемъ внутренняго чувства, углубленіемъ сознанія, ибо мысль, знаніе, совѣсть такія же полноправныя части человѣка, какъ руки, ноги, глаза…

А. Волынскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", № 5, 1890

---

1. Нѣкоторыя изъ нижеслѣдующихъ страницъ взяты нами изъ нашей же замѣтки, напечатанной въ «Сѣверномъ Вѣстникѣ» (1889 г., № 5), дабы не придумывать безполезно новыхъ фразъ для старыхъ, уже высказанныхъ соображеній.
2. Ethik, 1886, стр. 573… Der Lauf der Geschichte (ist) ein zusammenhängender geworden, nicht weil ein ursprüngliches gëistiges Gesammtleben die Menschheit beseelte, sondern weil sich aus einzelnen Bruchstücken geistigen Lebens allmählich ein Ganzes zusammenfügte.
3. Arthur Schopenhauer’s Sämmtliche Werbe, Leipzig, 18S8, Dritter Band, Die Welt als Wille und Vorstellung, стр. 191.
4. System der Philosophie, Vorwort, V.
5. Ibid… Er (der Verfasser) muss es sich gefallen lassen, wenn es bei Gesinnungsgenossen wie Gegnern einiges Befremden erregt, dass er gewagt hat ein System der Philosophie zu entwerfen, und noch dazu ein solches, in welchem der Metaphysik еще centrale Stellung eingeräumt wird.
6. Ibidem, схр. V—VI.
7. Ibid. (Der Zweck der Philosopie) besteht überall in der Zusamenfassung der Einseierkenntnisse zu einer die Forderungen des Verstandes und die Bedürfnisse des Gemütlies befriedigenden Welt-und Lebensschammg, стр. 2.
8. Ibid. Einleitung, 2, Religion und Philosophie, 3. Verhältniss der Philosophie zu den Einzelwissenscliaften, стр. 3 — 21.
9. System der Philosophie, стр. 5—6.
10. Ibidem. Hat man aber erst anerkannt, dass unter diesem Gesichtspunkte, dass religiöse Fühlen und Denken die nämmlichen Rechte für sich in Anspruch nimmt wie alle andere Bestnndtheile unseres Bewesstseins, so bleibt es ein volkommen gleichgültigcv Wortnnterschied, ob man das religiöse und das wissenschaftliche System zwei Weltanschauungen nennt, die mit einender in Einklang gebracht werden müssen, oder ob man sie als die sich ergänzenden Bestandtheile einer Weltanschauung betrachtet.
11. System der Philosophie, стр. 11.
12. System der Philosophie, стр. 21. Im Sinne der obigen Ausführungen definiren wir die Philosophie als die allgemeine Wissenschaft, welche die durch die Einzelwissenschaften vermittelten allgemeinen Erkenntnisse zu einem widerspruchslosen System zu vereinigen hat.
13. Ibidem, стр. 23. Daneben sei freilich nicht geleugnet, dass wir diese Auffassung der Philosophie zugleich für die einzige halten, die auf der jetzt gewonnenen Stufe der allgemeinen Entwicklung der Erkenntniss dem wissenschaftlichen Bedürfnisse zu entsprechen vermag.
14. Ibidem, стр. 22 — 23. Gliederung der Einzelwissenschaften; см. также Philosophische Studien, V, 1 Heft, Ucber die Eintheilung der Wissenschaften, von W. Wundt, стр. 1 — 55.
15. Dr. Richard Falckenberg, ord. Professor der Philosophie an der Universität Erlangen, Ueber die gegenwärtige Lage der deutschen Philosophie. Leipzig, 1890.
16. Ibidem, стр. 13—14.
17. Ibidem. Jch bin sicher, dass Wundt’s Beispiel manchen Gegner einer Erkenntnies des Transscendenteu stutzig machen und zur Umkehr bewegen, manchen Zaghaften befestigen, manchen Schwankenden gewinnen und dass die von ihm angewande Methode Nachfolge und wohl auch Erweiterung finden wird. ") System der Phylosophie, S. 179, 407, 408.