Крик в ночи (Аверченко)
| Крик в ночи |
| Опубл.: 1912. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 4. Чёрным по белому. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2012. — az.lib.ru • Дешёвая юмористическая библиотека Сатирикона, Выпуск 67: Душистые цветы, 1912 |
Прочтя известие о казни Ферреро, Василий Скрежетов нахлобучил на голову шапку и выбежал на улицу.
В его душе кипело негодование против иезуитов, возмущение против испанского правительства и скорбь за безвинного мученика.
Стремясь облегчить свое сердце, Василий Скрежетов вспомнил о приятеле Мухине и решил забежать к нему — излить всю желчь и негодование…
— Здравствуй! — сказал Мухин, увидя Скрежетова. — Вот проклятый конкурс в журнале! Два часа бьемся с Ложкиным и Шестипаловым — никак он не разрешается. Господа, познакомьтесь! Ложкин, Шестипалов — Скрежетов… Слушай: двенадцать человек собралось на лужайке! Из них четыре бабушки, семь сестер, две тещи, один шурин…
— Ферреро казнили! — вскричал Скрежетов.
— Неужели? — удивился Ложкин. — Это знаменитый экспроприатор?
— Нет, — сказал Шестипалов. — Это, кажется, персидский реакционер, которого бахтиары изловили и повесили!
— Да нет же! — нервно перебил Скрежетов. — Ферреро — свободный мыслитель, заподозренный совершенно ошибочно в барселонском восстании. Он испанец!
— Испа-анец? Так вы-то чего волнуетесь: мало ли испанцев на свете!?
— Ну, все-таки, — солидно вступился Мухин, — явление возмутительное! Казнь невинного человека не может быть допустима в правовом государстве… это верно. Но, ведь, его уже казнили?
— Казнили! — простонал Скрежетов.
— Ну, раз казнили — мы уже ничем помочь не можем. Если бы не казнили — тогда другое дело.
— Вы помочь не можете! — вскричал Скрежетов. — Но вы должны выразить свой протест!! Весь культурный мир поднялся против этой бессмысленной казни. Англичане, итальянцы, французы — все они под крики возмущения устраивают демонстрации против черных иезуитов и справляют поминки по погибшем борце! Всюду митинги протеста, шествия… устраивают забастовки! Объявлен всеобщий бойкот испанских товаров!.. Мэр Шербурга вернул испанскому послу орден, пожалованный этому мэру Альфонсом.
— Да что вы! — сказал Ложкин. — Если так, то я тоже буду бойкотировать испанские товары. Этакие наглецы, а? Отныне я ни на копейку не куплю испанских товаров. Хорошо же! Они увидят у меня…
— Жаль, что у меня нет ордена, пожалованного Альфонсом, — поддержал его Шестипалов. — Я бы сейчас же вернул ему. При письме каком-нибудь, вроде того, что, мол, «Милостивый государь!» и тому подобное.
— Дело не в том, господа, — страдальчески поморщился Скрежетов. — Мы должны немедленно выразить самым ярким образом наше возмущение и протест. Лучший способ — это активная демонстрация перед домом испанского посольства. Пусть видит официальная Испания, как смотрит на ее деяние независимая часть русского общества!
— Так что же нам делать?
— Наш долг, господа, быть там, где сейчас тысячи русских людей с сердцем, переполненным негодованием и жалостью, демонстрируют отношение великой России к позорному делу монахов… Господа! К испанскому посольству!
— А, в самом деле, господа… — сказал Мухин. — Отчего бы нам не пойти?.. Погода хорошая, дождя нет.
— А конкурс после решим? — спросил Ложкин. — Я бы хотел получить за отгадку прибор из термо-ткани.
— Успеется!
— Давненько я не видел демонстраций, — сказал Шестипалов, надевая пальто.
Когда шли по затихшим после дневной сутолоки улицам, Скрежетов рассказывал о последних минутах Ферреро. Мухин был растроган. Шестипалов с Ложкиным шагали сзади и тихонько напевали:
— Вы жертвою пали…
Когда до посольства осталось две улицы, Ложкин дернул Скрежетова за рукав и сказал:
— Я на минутку забегу к себе домой. Вспомнил, что нужно кое-что экстренно сделать. А вы идите вперед — я вас догоню.
— Да, ведь, вы нас не найдете в толпе.
Втроем пошли дальше.
Когда завернули за угол, Шестипалов заинтересовался витриной с открытками и при свете электрического фонаря стал их внимательно рассматривать.
— Да идите! — тащил его Скрежетов. — А то будет поздно.
— Сейчас, господа, сейчас. Идите — я вас догоню. Право, я сейчас. Что это такое? «Маленькие шалуны»? Хе-хе… А это? «Поцелуй любви»… Право, догоню!
Скрежетов взял под руку Мухина и, покачав головой, зашагал дальше.
Повернули в следующую улицу.
— Вот здесь испанское посольство, — указал Мухин на большой темный дом. — Видишь, никакой толпы нет. О какой же ты говорил демонстрации? Где же крики?
Пустынная улица тихо дремала, освещенная лучами выкарабкавшейся из-за тучи луны.
Скрежетов остановился и печально посмотрел на большой темный дом.
— Что же нам делать? — спросил Мухин.
— Давай покричим им в окна и уйдем, — сурово предложил Скрежетов.
— А нас с тобой не арестуют?
— Все равно.
— Ну, ты кричи, а я посторожу, чтобы кто-нибудь не помешал.
— А ты разве не хочешь кричать? — грустно спросил Скрежетов.
— Вот чудак человек! Тебе же лучше, если я сторожить буду. Ну, кричи!..
Мухин отошел от него и стал невдалеке, на углу. Скрежетов вздохнул, переступил с ноги на ногу и, открыв рот, закричал неуверенно:
— А-а-а!!!
Подождал немного и опять закричал:
— О-о-о!!!
С другой стороны улицы послышались шаги, и показался запоздалый прохожий в фуражке, с поднятым воротником пальто.
Услышав крик, он подошел к Скрежетову и изумленно взглянул на него.
— Чего вы кричите?
Крадучись, к ним приблизился Мухин.
— Чего он кричит?
— Испанца тут одного казнили… — шепотом сказал встревоженный Мухин.
— Какого испанца?
— Школы он разные устраивал, издавал книжки… Ну, его и казнили.
— А этот-то чего кричит?
— Да обидно, все-таки…
— Он, что ж, тоже испанец?
— Зачем испанец? Русский.
— Тогда — чего ж он кричит?
— Да как же — человека ни за что, ни про что казнили.
Прохожий, сбитый с толку, посмотрел в рот Скрежетову.
— Он всегда так кричит, когда казнят испанца?
— Первый раз сегодня.
Прохожий застегнул пальто на все пуговицы, нахлобучил фуражку на лоб и, проворчав под нос:
— Вот дурачье! — зашагал дальше.
Мухин поежился и дернул Скрежетова за руку:
— Пойдем брат. Скучно.