Статья 1-я[1]
Дело очистки библиотек, выдвинутое на очередь еще в первые годы революции, до сих пор шло у нас совсем не гладко — в разных местах по разному: то совсем не двигалось, то двигалось толчками и срывами, и нигде не доведено до конца. Несмотря на разосланный года два тому назад циркуляр, Главполитпросвета, в большей части мест систематической очистки библиотек не делалось. В отдельных городах и уездах Политпросветы иногда производили ревизии и изъятия — обычно в спешном порядке и часто несерьезно и неумело.
В библиотекарских кругах много рассказывают о курьезах, при этом происходящих. То удаляют за „контр-революционность“ Л. Толстого, Короленко и даже Горького; то изгоняют всякие сказки, а кстати и Ж. Верна за „фантастичность“; то ополчаются на „анти-художественную“ беллетристику, выпускаемую Государственным Издательством; то библиотекарь попадает под арест за старую „Ниву“, потому что в ней оказывается портрет царя; то предлагают исключить „Русскую историю“ Ключевского в виду того, что у нас теперь есть „Русская история“ Покровского, — и т. п.
Библиотекари огорчаются, или смеются, или ужасаются, рассказывая друг другу эти происшествия. А ведь можно серьезно сказать, что з этом виноваты и сами библиотекари. Если такие чистки библиотек несведущими людьми выполняются неумело и неудачно, — так сведущие библиотекари в этом виноваты уже тем, что до сих пор сами не очистили своих библиотек от ненужного материала и от мусора.
Ведь в до-революционное время всякий хороший библиотекарь, получая в свое ведение сельскую библиотеку или библиотеку народного дома на окраине города, прежде всего принимался за ее очистку. Иногда при этом целые кучи казенно-патриотических и казенно-благочестивых брошюр, поучительных рассказов для крестьян и для солдат, яко-бы научных книжек „Постоянной Комиссии народных чтений“ и других казенных изданий отправлялись если не в печку, то на чердак или на самые верхние полки высоких шкафов. Туда же отправлялись кровожадные уголовные романы, порнографическая и „пикантная“ литература, также сонники, оракулы, также шарлатанские рекламы патентованных лекарств и многие другие книжки, которые библиотекарь не хотел проводить в среде своих „массовых“ читателей — крестьян, рабочих, молодежи. Тогда библиотекари хорошо знали и понимали, что лучше иметь только сотню хороших и нужных книг, чем ту же сотню, смешанную с тысячей книг плохих и ненужных.
После революции в библиотеки, — в результате всяких распределений и перераспределений, случайностей и недоразумений, — попало немало таких книг плохих и ненужных; особенно в те многочисленные библиотеки, которые оказывались в руках совершенно несведующих библиотекарей.
Притом теперь оказывается плохим и ненужным многое, что раньше — за невозможностью иметь лучшее — приходилось считать если не хорошим, то допустимым. В старые времена, например, не могло быть популярных книг по русской истории, которые бы не хвалили царей; библиотекари считали хорошими книжки Острогорского и Тихомирова, которые по крайней мере, хвалили не всех царей, хвалили Александра II, а об Александре III помалкивали; в старые времена библиотекари рекомендовали (а правительство запрещало и изымало из библиотек) книгу Джаншиева „Эпоха великих реформ“ — хвалебный гимн тем великим князьям, министрам и дворянским публицистам, которые не были против отмены крепостного права. С такими книжками, конечно, нужно теперь расстаться. Да — и помимо этих политических мотивов — и в области „чистого знания“ стали теперь ненужными многие популярные книжки, бывшие нужными раньше. Нельзя теперь давать начинающему читателю написанную двадцать лет тому назад книжку о воздухоплавании. Нельзя рекомендовать написанную до войны книжку об Австро-Венгрии. Несведущего читателя такие книжки введут в заблуждение, сведущему — ничего не дадут; зачем же будем мы их держать в сельских и рабочих библиотеках?
Теперь очищение библиотек должно стать более планомерным и серьезным.
Центральной Библиотечной Комиссией при Главполитпросвете по соглашению с „Главлитом“ (Главный Комитет по делам литературы) рассылается „всем Губ. — и Уполитпросветам, Парткомам, Облитам, Гублитам и Отделам Г.П.У.” новая „Инструкция о пересмотре книжного состава библиотек“.
Эта инструкция должна, с одной стороны, заставить предпринять очистку библиотек там, где до сих пор этого не было сделано. С другой стороны, она должна упорядочить это дело там, где оно проводится неумело.
Конечно, инструкция не дает точного полного списка книг, которые должны быть изъяты, не предусматривает всех вопросов, которые могут возникнуть при разборе книг. Инструкция указывает общие направления работы, общие точки зрения, с которых должны оцениваться книги. Лишь для примера указываются книги, относимые к негодным с той или иной точки зрения.
Самый пересмотр библиотек, разбор книг для решения вопроса об удалении их — остается делом местных Политпросветов или практически делом специальных Комиссий, которые по инструкции должны быть для этого организованы при Политпросветах. В состав этих Комиссий, вместе с представителями правительственных и партийных организаций, должны входить „наиболее активные работники“ и представители библиотекарских объединений. От этих Комиссий и будет на деле зависеть объем и характер „изъятий“.
Библиотекарь каждой библиотеки, состав которой пересматривается, должен быть, понятно, самым активным участником этой работы. Он должен иметь определенные, продуманные, обоснованные мнения и об общем характере очистки библиотеки, и о тех отдельных книгах, которые могут вызвать разногласия и споры.
Быть-может, излагаемые ниже соображения помогут будущим участникам этой трудной и ответственной работы.
Эти соображения, конечно, выражают личные мнения автора и ни в каком спучае не являются официальным комментарием к инструкции об очистке библиотек.
Прежде всего, хотелось бы, чтобы вся работа по пересмотру книжного состава библиотек не представлялась и не была, по сущности своей, полицейской. Не полиция приходит отбирать недозволенные книжки, а работники просвещения, социалисты „политпросветработники“, работники социальной культуры пересматривают состав своих библиотек, чтобы сделать их лучшими орудиями своей работы; так должно быть понято и поставлено это дело.
Отсюда следует, во-первых, что дело не в той или иной отдельной книге, а в общем характере подбора книг. Конечно, „общий подбор“ состоит из „отдельных книг“, и нужно говорить о каждой книге в отдельности, но если библиотекарь случайно или сознательно оставил в библиотеке среди многих хороших книг одну, с нашей точки зрения, плохую, — никакой беды от этого не выйдет. Это относится даже к политической литературе. Бояться одной „вредной“ книги, ужасаться, например, еспи в библиотеке рабочего клуба среди коммунистической литературы окажется монархически-патриотическая брошюра царских времен, это просто наивно. Неужели, вследствие присутствия в библиотеке этой брошюры, читатели-рабочие вопреки своим классовым интересам и инстинктам, несмотря на влияние коммунистических брошюр, газет и речей, станут монаркистами? Этого монархисты могли бы достичь разве только в том случае, если бы сотни монархических брошюр, сотни листов монархических газет оглушали, отупляли, гипнотизировали рабочих, — да и то при условии отсутствия коммунистической литературы.
Понятно, почему боялось каждой отдельной революционной книжки царское правительство; понятно, почему боятся каждой коммунистической брошюры капиталистические правительства западных стран. Их власть в значительной степени держалась или держится на несознательности рабочих масс, говоря проще и грубее, на обмане народа. А разоблачить обман, „открыть глаза“, пробудить здравый смысл или классовый инстинкт — действительно, иногда можно одним толковым словом, одной умело написанной книжкой. Власть советского правительства в России опирается, в конце-концов, на элементарную сознательность, на здравый смысл и на классовые инстинкты рабочих масс; что против этого поделают публицисты дворянской монархий? Без всякой опасности мы могли бы дать рабочему брошюру хоть самого Маркова 2-го, если бы только рабочий захотел ее взять.
Конечно, в некоторых случаях агитационная книжка может сделать дурное дело, — если она попадет на подходящую почву, если она может поддержать и раздуть готовые уже вспыхнуть дурные чувства и стре- мления. Так, например, брошюры „об употреблении евреями христианской крови“ могли иной раз дать толчок к погрому евреев, если противо-еврейские настроения были сильны в данный момент в данной среде. В таких случаях люди идут и против здравого смысла и против своих реальных интересов; здравый смысл затемняется в этих случаях „аффектом“, мысль парализуется действием глубоких „подсознательных“ мотивов. Контр-революлионные брошюры такого типа могут быть действительно „опасны“ и с политической и с обще-культурной точки зрения, и библиотекарь — особенно в сельской библиотеке — не должен допускать и одной подобной брошюры.
Второе общее замечание: смысл изъятия тех или иных книг во всяком случае не в том, что мы хотим скрыть от читателей те мысли, с которыми мы не согласны. И вообще нужно понимать и помнить, что путем изъятий и запретов мы боремся не с чужою , как таковой, а с попытками затемнить мысль путем обращения к страстям и дурным чувствам или обмануть мысль путем лживого изложения фактов.
Разумеется, мы хотим, чтобы наши читатели усвоили наши мысли и взгляды, наши желания и стремления. Всякий культурный работник очень огорчится, если в результате его работы люди примут мысли и стремления, которые он считает ошибочными и дурными. Коммунисты — культурные работники хотят, чтобы все люди (или, по крайней мере, все рабочие и крестьяне) стали коммунистами, атеистами, материалистами, дарвинистами и тд. Но культурные работники — коммунисты хотят, чтобы люди стали сознательными коммунистами, сознательными материалистами и т. д. А сознательное принятие того или иного взгляда предполагает знание и иных взглядов, знание возражений, критическую работу мысли. Поэтому культурные работники не только не скрывают возражений и иных мыслей, но часто сами стараются их показать, раскрыть, дать продумать.
В малых рабочих и крестьянских библиотеках это введение разномыслий и разногласий мало осуществимо; подбор приходится делать довольно „односторонним“. Зависит это от того, что работа малых библиотек у нас вообще может быть только „элементарной“; это — библиотеки первой ступени, как большинство школ у нас — школы первой ступени; они не помогут читателю далеко уйти в самообразовании, а помогут в сущности только начать самообразовательную работу. В начале же работы, на первой ее ступени, естественно, политпросветработники стремятся не осложнять работу введением сомнений и разногласий, заботятся лишь о том, чтобы как можно яснее и убедительнее изложить то, что хотят провести.
Говоря принципиально, этот метод упрощения задачи нельзя признать бесспорно правильным и единственно допустимым. Лично я думаю, что и в школьной работе с детьми и во внешкольной работе со взрослыми предпочтительнее иные методы, с самого начала вводящие человека в сомнения и разномыслия. Но, действуя практически, мы не можем осуществить то, что признаем принципиально; не можем в данном случае потому, что в массовой работе тысяч малых библиотек не можем рассчитывать на педагогические способности и умения библиотекарей. Поэтому мы упрощаем, механизируем массовую работу хотя бы ценою понижения во многих отдельных случаях ее качества. Имея ввиду начинающих читателей и неумелых библиотекарей, мы ограничиваем в малых рабочих и крестьянских библиотеках подбор книг по каждому вопросу — политическому или этическому, научному или техническому — почти исключительно книгами одного направления.
Но, поступая так в работе с начинающими свое самообразование читателями, мы не должны забывать, что другим читателям или, быть-может, тем же читателям на дальнейших ступенях их образования, будут интересны и нужны возражения, сомнения, доводы за другие мнения. Раз человек понял, усвоил определенное мнение, ему не нужны книги, просто повторящие это мнение, но могут быть очень нужны книги несогласные, возражающие или просто развивающие иные мнения. Нужно, чтобы он, еще поработав над вопросом, с разных сторон его обдумав, критически проверив свое мнение, лучше им овладел, из догмата его превратил в послушное орудие мысли и работы... Таков, и только таков, путь настоящего серьезного, самообразования. Нельзя назвать серьезным материалистом того, кто не изучил и не продумал серьезно идеалистические точки зрения; нельзя назвать сознательным коммунистом того, кто читал только коммунистическую литературу.
Потому-то, если не в работе первой ступени, то на следующих ступенях, если не в малой элементарной библиотеке, то в библиотеке второй ступени подбор книг должен быть таков, чтобы по каждому важному вопросу были представлены разные мысли, разные точки зрения; нельзя удалять из библиотеки честную и неглупую книгу только потому, что в ней есть возражения против наших мыслей или вообще мысли, с которыми мы не согласны.
Многие товарищи (типа „агитаторов“) этого никак не могут понять, или, вернее, не могут почувствовать. Им так дорого и кажется таким ясным и законченным усвоенное ими по тому или иному вопросу мнение, что всякие другие мнения по этому вопросу их просто не интересуют. Они хотели бы, действуя, как агитаторы на митинге, и внушением, и влиянием на чувство, и упрощением мысли, как можно скорее передать всем это готовое мнение и его закрепить, хотя бы простым повторением. Но мы, культурные работники, предпочитаем другой путь, быть может, более долгий, но приводящий к более надежным и ценным результатам.
Конечно, люди бывают разные и это — третье, что нужно все время держать в голове при пересмотре библиотеки. Среди читателей многие не хотят и не могут углубляться в вопрос; этим не нужны разногласия и разномыслия. Но много и других людей, которые хотят и могут серьезно разобраться в вопросе, глубже его продумать и проработать и потому ищут — для устной ли беседы или для чтения — людей и книг не согласных, возражающих, заставляющих проверить обоснованность мнения.
И, вообще, в каждой библиотеке, хотя бы и в сельской, хороший библиотекарь собирает вокруг себя и выявляет очень разнообразных читателей, разнообразных по подготовке, по интересам, по предъявляемым к книге требованиям. Один просит волшебную сказку, другой— „евангелие“ Толстого, третий — про „графа Шереметьева“, четвертый — „самого Ленина“, пятый — „по половому вопросу“ и т. д. и т. д. Тут и легкомысленный бойкий паренек, который „все читал, да ничего не помнит“, тут и серьезный пожилой крестьянин, плохо грамотный, но настойчиво читающий чуть ли не пятую книгу по одному вопросу; тут и „безбожники“ (посещающие, впрочем, церковь), и баптисты, и староверы; тут и девушки, приводящие не за книгой, а просто поболтаться („читать-то некогда“...). Еще разнообразнее читатели в городе... Надо дать подходящую каждому книжку, чтобы его удержать около библиотеки, в сфере ее культурного влияния, и плоха та библиотека, которая всем этим разным людям предлагает одинаковые дороги; плох тот библиотекарь, который говорит: „не читай сказки, не интересуйся Толстым, не думай про графа Шереметьева, а читай Синклера или „Азбуку коммунизма“.
Вся сила работы библиотеки в том, чтобы ответить на все требования, на все интересы. Ответить так, чтобы, с одной стороны, читатель был доволен и укрепился в своих симпатиях к библиотеке; и, с другой стороны, ответить так, чтобы улучшились, повысилисв его интересы и запросы, чтобы он двинулся вперел в своем образовании и развитии... Потому-то опытные и сознательные библиотекари так отстаиваютот „изъятия“ иные книги, неценные и ненужные в глазах убежденного коммуниста, но ценные и нужные в глазах тех или иных нужных библиотеке читателей. Отнять у библиотеки эти книги — значит обесцветить, обесценить библиотеку, уменьшить количественно — да и ухудшить качественно — ее культурно-социальную работу.
Четвертое — и последнее — предварительное замечание. Нужно хорошо понять и почувствовать, что в сущности нет книг вполне плохих и нет книг вполне хороших. Есть книги сравнительно плохие и сравнительно хорошие; и притом, плохие или хорошие в том или ином отношении, для той или иной цели. И потому почти каждая книга и плоха, и хороша — в зависимости от цели.
Одна книга ценна, занимательностью, необходимо нужна для привлечения читателей, для закрепления их желания ходить в библиотеку. Другая — ценна бодрым настроением; подъемом, заражающей читателя энергией. Третья— политическим направлением, пропагандой определенных политических мнений. Четвертая — художественностью формы. Пятая — моральным влиянием. Шестая— влиянием на интеллект, ясностью хода мысли, углублением или уточнением мысли. Седьмая — фактическим материалом... и т. д. и т. д. Мы не найдем книжек, когорые были бы хороши во всех отношениях, и всегда будем ценить для работы книжки во многих отношениях с нашей точки зрения дурные.
У нас в библиотеках есть такие ярко-монархические, аристократические и милитарные книги, как сочинения Пушкина. Но они нам нужны для развития или удовлетворония художественного вкуса читателей. Нужна, отчасти, ради той же цели, отчасти — из других соображений, и такая барская старозаветная и, вдобавок, окрашенная православною религиозностью вешь, как „Дворянское гнездо“ Тургенева. Как сказать: „хороши или плохи“ поэмы Пушкина и романы Тургенева?
Сочинения Безсалько нестерпимы с точки зрения художественности, — но зато проникнуты искренним революционным настроением и близки рабочей молодежи пролетарским мировоззрением: хороши они или плохи? Хороши или плохи исторические романы, скажем, Данилевского? Очень плохи по сравнению с настоящей историей или по сравнению с такой книгой, как „Война и мир“. Но они очень хороши, если к ним переходит читатель от „Аскольдовой могилы“ Загоскина. Но и Загоскин — хорош, если к нему переходят от Кукольника, или от лубочной книжки... Хороши или плохи научно-популярные книжки Лункевича? Очень хороши сейчас; хороши по сравнению с яко-бы научными книжками для народа дореволюционных казенных издательств; очень хороши и по сравнению с яко-бы популярными книжками, выпускаемыми нашим Госиздатом; но будут плохи, как только появятся новые, действительно научные и, вместе с тем, действительно популярные книжки по тем же вопросам.
Библиотека — это мастерская с набором разнообразных орудий для разнообразных работ. Топор — плох для отделки поверхности тонких изделий, но хорош для оболванивания чурбана; лобзик плох для распилки теса, но хорош для работы из фанеры... Оставим себе и топор и побзик. Теперь в этих наших мастерских много инструментов старых, ржавых, неуклюжих, кривых, обманывающих неловкую руку. Постараемся очистить от них мастерские, заменяя каждое старое — новым, лучшим. Но в тех случаях, когда для данной цели нового лучшего инструмента нет, оставим и ржавую пилу, и тупую стамеску, и даже топор, соскакивающий с топорища.
К пересмотру книжного состава нужно совершенно подходить в , в зависимости от состава читателей и от характера работы библиотеки.
Наша библиотечная сеть складывается из библиотек разных ступеней, разного значения. Одни обслуживают читателя рядового, массового, мало читавшего и сравнителёно пассивного; таковы, по большей части, сельские библиотеки, передвижки, библиотеки при малых рабочих клубах, маленькие отделения и „станции“ городских библиотек. Другими пользуются, главным образом, читатели более образованные, с несколько повышенными требованиями, более активные по отношению к книге; таковы, например, городские (и уездные, где они есть) библиотеки, также центральные библиотеки профсоюзов и т. п. Третьи предназначены для читателей, специально интересующихся какою-либо областью знания или жизни и работающих в этой области, — как библиотеки педагогические, медицинские, технические и т. п.
Даже, поскольку речь идет об обслуживании одних и тех же читателей по крайней мере, одной и той же социальной группы их, — разные библиотеки обслуживают разные их требования. Возьмем для примера рабочих. Рядовой, пассивный, мало читавший рабочий в большинстве случаев удовлетворяется тем, что ему принесет „передвижник“ или что найдется в маленькой клубной библиотеке. Более активный и любящий читать рабочий пойдет искать более разнообразного выбора книг в более крупной библиотеке; туда же, может-быть, придет и рядовой рабочий, если почему-либо ему особенно захочется добыть любопытную ему книгу. Учащийся на рабфаке, слушатель лекций или просто серьезно занятый самообразованием рабочий пойдет, быть-может, за нужными ему для просвещения или для справки книгами и в большую центральную для района или для города библиотеку. Наконец, активный работник партии или профессионального движения, быть-может, при серьезной разработке какого-нибудь вопроса, должен будет обратиться и в специальные библиотеки.
Наибольшая „строгость“ должна быть проявлена при очистке небольших библиотек, обслуживающих рабоче-крестьянскую массу, — именно, как массу, как рядовых читателей, в ответ на обычные, рядовые потребности этих читателей.
Эта строгость очистки таких библиотек не означает, что у „народа“, у рабочих и крестьян отнимается право читать книги, разрешаемые для „интеллигенции“, для „начальства“. И рабочий, и крестьянин имеет право читать всякую, хоть бы даже и плохую книгу, если захочет. Но, так как громадное большинство рабочих людей этого не захочет (им некогда читать всякие книги, — они, хотят читать более нужные и доверяются выбору библиотеки), то просто не расчет в большом количестве библиотек держать всякие, нелучшие и не очень нужные книги. Досталочно, если эти книги будут иметься в сравнительно немногих более крупных библиотеках, доступных, однако, и рабочему и крестьянину, а не только начальству и интеллигенции.
Каталог небольшой библиотеки для массового читателя должен приближаться к рекомендательному списку книг[2]. Каталог большой библиотеки должен быть ближе к полной библиографии. Как сказано выше, разница эта зависит от того, что книги, не заслуживающие рекомендации для массового читателя, не стоит и приобретать на скудные средства маленьких библиотек. Но, помимо этого, есть еще одно соображение, заставляющее ограничивать состав малой библиотеки книгами, более или менее рекомендуемыми всякому среднему, рядовому читателю. Это то, что малые библиотеки в большинстве случаев не могут быть обеспечены хорошими библиотекарями. Книгу, которая в большинстве случаев вредна, а в немногих случаях — полезна, имеет смысл оставить в руках хорошего библиотекаря, умеющего ее пустить только тогда, когда она полезна; от плохого библиотекаря лучше, пожалуй, ее отобрать.
Иное дело — обычная городская библиотека того типа, который раньше определялся названием, „публичная“ библиотека, в отличие от библиотек „народных“. Это — библиотека, которой пользуются люди более начитанные, более образованные, более требовательные к книге. В состав читателей входят советские служащие, учителя, врачи, студенты разных учебных заведений, отдельные — не рядовые — рабочие, — и так до литераторов и ученых, до ответственных партийных и советских работников включительно.
Очистка нужна и в этих библиотеках, но очистка иного рода. Нужно, чтобы в общем запас книг состоял из книг разнообразных, различных по ценности, по доступности, по направлению, но более или менее интересных, живых, не устарелых, не сухо-специальных. Книги „почти никем не спрашиваемые“ — вот какие книги следует из городских библиотек удалить в архивы больших книгохранилищ и в центральные библиотеки; удалить, чтобы они не занимали место и не мешали в живой работе с живыми читателями.
Но эти живые читатели в большой библиотеке —не то, что в маленькой. Здесь неуместно ограничение подбора книг тем, что мы рекомендуем, тем, что мы считаем нужным и интересным. Активному, сознательному, не менее нас, быть-может, образованному человеку мы не скажем: „эту книгу мы не рекомендуем, и потому ее нет в библиотеке“; а если так скажем, то можем получить ответ: „а я ее рекомендую“, — или, вернее, читатель нам скажет: „несмотря на недостатки этой книги, она мне интересна некоторыми своими сторонами, нужна некоторыми частностями“. И потому книги, не рекомендуемые нами, но могущие в каком-либо отношении быть интересными серьезному, активному читателю, непременно должны остаться в общей городской библиотеке. Фактически такие книги в ней будут даже количественно преобладать, потому что книг, вполне заслуживающих нашей рекомендации, слишком мало на свете.
Многих смущает такой вопрос: городской библиотекой пользуются все же не только эти сознательные и серьезные читатели; в нее может притти и „рядовой“ читатель — рабочий, мелкий служащий, молодежь; как же достичь, чтобы они не читали ненужных им книг, а читали бы рекомендуемые?
Подобная же задача смущала и царское правительство, которое тоже желало, чтобы рабочие, крестьяне и молодые читатели читали только рекомендуемые книги (при чем, понятно, подбор рекомендуемых книг был мало похож на наш). До революции 1905 года существовал порядок, по которому в народных библиотеках можно было держать только книги, вошедшие в особые рекомендательные каталоги (эти каталоги составлялись, при участии святейшего синода, министерством народного просвещения). Но эти ограничительные каталоги были, понятно, неприменимы для городских публичных библиотек: ведь публичными библиотеками пользовалась „интеллигенция“, пользовались и сами чиновники. Как же быть, если рабочий или гимназист пойдет в публичную библиотеку? Решение было принято самое простое: „не пускать“. Загородкой для рабочих и крестьян была поставлена плата за чтение: публичным библиотекам было оффициально запрещено выдавать книги бесплатно или за слишком низкую плату. Для учащейся молодежи — прямой запрет: публичным библиотекам было запрещено даже и за плату выдавать книги учащимся низших и средних учебных заведений.
Мы иначе решим этот вопрос. Мы постараемся в городских библиотеках развивать рекомендацию книг (стенные „плакаты“, рекомендательные каталоги, книжные выставки, устная рекомендация и т. п.). Постараемся, чтобы издавались и попадали в руки молодежи, рабочих и крестьян печатные рекомендательные списки, указатели книг, программы чтения. И этим достигнем нашей цели гораздо вернее, чем достигало своей цели старое правительство своими препонами и запретами. А если все же иной читатель и возьмет, нечаянно или нарочно, не рекомендуемую нами книгу, это для нас не так страшно; мы не так наивны, чтобы в этом видеть опасность для просвещения, для государства или для социализма [3].
Наконец, третья группа библиотек — это библиотеки-книгохранилища и библиотеки научные и специальные. Сюда относятся, например, центральные губернские библиотеки, библиотеки высших учебных заведений, деловые библиотеки правительственных учреждений, библиотеки ученых обществ и институтов, партийных комитетов и т. п.
В таких библиотеках не только могут быть, но и должны быть всякие книги, хотя бы самые устарелые, хотя бы определенно забракованчые критикой, хотя бы контр-революционные, хотя бы порнографические, ибо всякая книга может понадобиться для специальных по ней или о ней справок, для учебных и научных работ.
Здесь Комиссии по очистке библиотек имеют дело только с вопросом о возможности злоупотреблений, — вроде, например, таких: организатор контр-революционного заговора пользуется для этой цели подбором запрещенных книг из центральной библиотеки; или (что, по моему, правдоподобнее) сторож библиотеки за малую плату снабжает молодых читателей порнографической литературой. Предосторожности нетрудно найти, смотря по обстоятельствам: выделение запрещенных книг в особые шкафы, выдача их особым порядком, под особою ответственностью библиотекаря и т. п.
- ↑ Предполагается в следующем номере журнала поместить вторую статью, конкретнее рассматривающую вопросы очистки каждого отдела библиотек.
- ↑ С одним существенным различием: в боставе библиотеки должно быть достаточное количество книг, включенных ради призлечения читателя, ради их занимательности, по содержанию-же мало ценных; в рекомендательные списки такие книгй включать не cледует.
- ↑ Это не относится к агитационной контр-революционной литературе, которая, как говорилось выше, может при известных условиях представлять, действительно, опасность. Но такую литературу советская власть просто запрещает издавать в России, запрещает продавать, если она издается за границей, — и понятно, что такая литература изымается и из библиотек.