Красное солнышко (Андреевская)/ДО

Красное солнышко
авторъ Варвара Павловна Андреевская

Опубл.: 1913. Источникъ: az.lib.ru

Красное солнышко. Разсказъ В. П. Андреевcкой. Изд. Кнебель. М. 1913 г. 81 стр. Ц. не обознач.

Подъ именемъ «Красное солнышко» выведенъ герой повѣсти, двенадцатилѣтній мальчикъ гимназистъ. Онъ — сынъ бѣдной портнихи, которая изъ силъ выбивается, чтобы дать ему образованіе; она и дала ему это названіе за; его мягкій и нѣжный характеръ, за раннее пониманіе тяжкаго положенія матери и стараніе облегчить его: мальчикъ, возвращаясь изъ школы, готовитъ обѣдъ, относитъ работу матери и, наконецъ, старается всѣми силами достать заработокъ, чтобы помогать матери. Наконецъ это ему удается, благодаря его познаніямъ въ плотничьемъ ремеслѣ, которыя онъ пріобрѣлъ еще въ дѣтствѣ, бѣгая къ плотникамъ и присматриваясь къ ихъ работѣ. Въ городъ пріѣзжаетъ циркъ; устанавливаютъ балаганъ и, такъ какъ плотники не умѣютъ исполнить наилучшую постановку стропилъ, дѣвочку Глашу, служащую въ циркѣ, посылаютъ разыскивать опытнаго мастера; она разспрашиваетъ встрѣчныхъ, гдѣ ей найти такого, и ее посылаютъ къ Мишѣ, который уже сталъ извѣстенъ кое кому въ городѣ своими искусными подѣлками. Миша идетъ, удачно исполняетъ работу и получаетъ въ награду четыре рубля, которые онъ употребляетъ на оплату помѣщенія для дрессированныхъ зайчика и голубя, оставленныхъ на его попеченіе уѣхавшимъ товарищемъ. Затѣмъ онъ и его мать знакомятся ближе съ дѣвочкой Глашей, которой очень тяжело у злого хозяина. Далѣе, чтобы исправить Глашину оплошность, изъ-за которой улетѣлъ дрессированный египетскій голубь, Миша выступаетъ въ циркѣ съ своими звѣрками, зарабатываетъ много денегъ. Въ то же время положеніе его матери улучшается; Глашу, вы гнанную хозяиномъ за голубя, семья беретъ къ себѣ; все устраивается, какъ нельзя лучше, но, при разборкѣ балагана, Мишу, распоряжавшагося работой, убиваетъ свалившаяся сверху стропила, и онъ умираетъ, къ великому горю матери и названной сестры.

Вотъ содержаніе повѣсти.

При ея чтеніи невольно является сомнѣніе въ правдивости образа Миши. Что-то не вѣрится въ существованіе такихъ дѣтей. Неправдоподобнымъ кажется и то, что двѣнадцатилѣтній гимназистъ, удѣляющій ремеслу только свободныя немногія минуты, указываетъ плотникамъ, какъ нужно устанавливать крышу балагана съ наибольшей быстротой и прочностью. Невѣроятнымъ кажется и выступленіе гимназиста въ циркѣ, гдѣ его видятъ и узнаютъ товарищи; такимъ образомъ дебютъ этотъ не можетъ остаться въ тайнѣ отъ гимназическаго начальства, и врядъ ли мальчику удалось бы въ дѣйствительности выступить второй разъ, не подвергаясь серьезнымъ непріятностямъ въ школѣ. Между тѣмъ въ повѣсти все это совершается очень спокойно, безъ всякаго тренія.

Эти черты, противорѣчащія художественнымъ требованіямъ, дѣлаютъ эту книгу ненужною въ дѣтской библіотекѣ.

Изданіе хорошее въ смыслѣ печати и бумаги, но рисунки отвратительны.

КРАСНОЕ СОЛНЫШКО

РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ДѢТЕЙ В. П. Андреевской. Второе изданіе. МОСКВА. Изданіе I. КНЕБЕЛЬ,

1913

I.
Первый заработокъ.

На церковныхъ часахъ небольшого уѣзднаго города Р… пробило три; въ школахъ окончились уроки и толпы дѣтей различнаго возраста стали съ шумомъ расходиться въ разныя стороны. Дѣвочки-гимназистки шли медленнѣе, говорили тише, хотя въ общемъ все-таки порядкомъ шумѣли, а что касается мальчиковъ — то они точно наперегонки быстро сбѣгали съ лѣстницы, толкали другъ друга, дергали за рукава, за ремни ранца и громко разговаривали.

До свиданья!

— Заходи ко мнѣ; вмѣстѣ будемъ готовить уроки.

— Помни, что я сказалъ.

— Хорошо, да, да… — слышалось отовсюду.

Затѣмъ раздавался веселый, беззаботный смѣхъ; все это смѣшивалось въ одинъ общій гулъ, который, въ концѣ концовъ, замиралъ по мѣрѣ того, какъ мальчики расходились. — Послѣднимъ изъ подъѣзда гимназіи вышелъ мальчуганъ лѣтъ двѣнадцати; онъ тоже былъ одѣтъ въ гимназическую форму, тоже за плечами у него былъ ранецъ и съ перваго взгляда онъ, казалось, ничѣмъ не отличался отъ остальной компаніи, но стоило только къ нему повнимательнѣе присмотрѣться, чтобы сразу рѣшить, что этотъ ребенокъ, или — уже знакомъ съ различными житейскими невзгодами, или — боленъ. Щеки его были блѣдны, движенія — вялы, медленны, глаза смотрѣли какъ-то невесело, а объ улыбкѣ не было и помину.

Онъ шелъ тихимъ, мѣрнымъ шагомъ, и не только не старался догнать товарищей, а даже, какъ будто, нарочно старался отстать отъ нихъ. Завернувъ въ ближайшій переулокъ, онъ прошелъ его почти до конца, отворилъ калитку низкаго, двухъ-этажнаго сѣраго домика, вошелъ въ домъ, и съ усталымъ видомъ началъ подниматься по узкой и довольно грязной лѣстницѣ. Лѣстница эта привела къ двери, гдѣ былъ прибитъ клочекъ бѣлой бумаги съ надписью: «шью верхнія дамскія вещи, портниха Кобозева» «Едва ли мама успѣла вернуться — проговорилъ про себя мальчикъ и, засунувъ руку въ отверстіе между стѣной и косякомъ, досталъ оттуда ключъ.

Въ отсутствіе хозяевъ ключъ всегда хранился тамъ: это было условленное мѣсто, такъ какъ, по недостатку средствъ, Марія Ивановна (мать мальчика) прислуги не держала. Громко щелкнулъ замокъ, когда Миша, такъ звали мальчика, вложилъ въ него ключъ, еще громче скрипнула дверь на заржавленныхъ петляхъ, и сейчасъ же сама собою захлопнулась, такъ какъ на ней, въ видѣ блока, висѣлъ тяжелый камень, обшитый въ суровое полотно

— Какъ здѣсь душно! — проговорилъ Миша, — открыть развѣ форточку? Нѣтъ, нельзя, тепло выпустишь… Дрова — денегъ стоятъ…

И онъ началъ молча раздѣваться.

Въ комнатѣ дѣйствительно было душно; она была не велика, и, если можно такъ выразиться, заключала въ себѣ цѣлую квартиру; вдоль одной изъ стѣнъ стояли двѣ кровати — матери и сына; у окна помѣщался столъ, въ углу — посудный шкафъ — это называлось столовой; у противоположной стѣны стоялъ диванъ и два мягкихъ кресла — то была гостинная, и, наконецъ, за занавѣской находилась скрытая отъ взора посѣтителей плита, кухонный столъ и полки съ разной посудой. — Обстановка, конечно, болѣе чѣмъ скромная, но тѣмъ не, менѣе, на ней лежалъ отпечатокъ чистоты и опрятности.

Снявъ съ себя ранецъ, Миша положилъ его на столикъ, который стоялъ между постелями, затѣмъ подошелъ къ плитѣ, развелъ огонь и началъ приготовлять обѣдъ; это была его всегдашняя обязанность, такъ какъ мать, работавшая въ мастерской дамскихъ нарядовъ, обыкновенно возвращалась домой часа черезъ два — три послѣ него, иногда даже позднѣе. Миша же слишкомъ горячо любилъ мать для того, чтобы заставлять ее хлопотать послѣ долгой работы въ мастерской.

Въ шкафу лежала заранѣе купленная провизія; Миша досталъ ее, разложилъ на столѣ и, подвязавъ сверхъ гимназической рубашки кухонный передникъ, живо преобразился въ повара; дѣло кипѣло у него въ рукахъ, и въ скоромъ времени супъ и разварной картофель къ суповому мясу были готовы. Миша отставилъ то и другое къ сторонкѣ, погасилъ огонь и, только что успѣлъ накрыть столъ, какъ услышалъ стукъ хлопнувшейся на дворѣ калитки.

— Мама идетъ! крикнулъ онъ на всю комнату, и со всѣхъ ногъ бросился къ выходной двери.

— Мамочка ты? — Спросилъ онъ, перевѣсившись черезъ перила.

— Я, сынокъ, я! — отозвалась снизу Марія Ивановна.

— О, да ты кажется несешь узелъ?

— Несу; но онъ не тяжелый.

Не успѣла. Марія Ивановна и глазомъ моргнуть, какъ Миша уже очутился около нея, стараясь взять изъ ея рукъ узелъ, который оказался далеко не легкимъ, и въ которомъ находилось дамское драповое пальто, взятое для передѣлки.

— Здравствуй, голубчикъ, — ласково сказала она сыну; — я очень рада, когда ты меня встрѣчаешь, но я не люблю давать тебѣ носить мои вещи; ты и безъ того такой блѣдный, слабенькій… Сначала въ школѣ сидишь за уроками, а потомъ дома работаешь, точно я этого не вижу…

— Перестань, мама! Сегодня, напримѣръ, я въ школѣ почти ничего не дѣлалъ.

— Какимъ образомъ?

— Очень просто; учитель нѣмецкаго языка не пришелъ, и вмѣсто него мы занимались — какъ ты думаешь, чѣмъ?

— Не знаю.

— Гимнастикой.

— Гимнастика — это тоже своего рода работа.

— Но это такъ легко, такъ забавно… Представь, я лазилъ лучше всѣхъ, учитель не могъ мною нахвалиться.

— Вотъ какъ!

— Вотъ видишь, мамочка, какой я молодецъ!

Незамѣтно мать и сынъ добрались до второго этажа, и вошли въ комнату.

— У тебя и обѣдъ, кажется, готовъ, — продолжала Марія Ивановна и, развязавъ узелъ, бережно повѣсила пальто на гвоздь.

— Видишь, мамочка, какой твой поваръ аккуратный.

— Кромѣ того, онъ хорошо стряпаетъ и я ѣмъ его стряпню съ большимъ аппетитомъ.

Миша самодовольно улыбнулся.

— Что это за пальто? — спросилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

— Его надо немного передѣлать; это пустяки, я сдѣлаю въ два-три вечера.

— Значитъ, вмѣсто отдыха, ты опять засядешь за работу?

Марія Ивановна кивнула головой.

— Вѣчно-то ты, моя дорогая, работаешь.. Вѣдь, наконецъ, это уже просто невозможно, просто…

— Везъ работы скучно, — перебила Марія Ивановна, — да и заработокъ нуженъ.

— Вотъ это-то и заставляетъ тебя трудиться; ты одна все дѣлаешь!..

— Какъ одна? А ты развѣ не помощникъ?

— Какой я помощникъ! Хороша отъ меня помощь! — засмѣялся Миша.

— Если бы не ты, то, вернувшись домой съ работы, мнѣ и поѣсть было бы нечего, или пришлось бы самой готовить/а теперь я сижу барыней.

— Ну что, это пустяки; а вотъ ты, мамочка, скажи откровенно, начинаешь ли мириться съ нашимъ помѣщеніемъ; оно тебѣ въ началѣ такъ не нравилось! — Марія Ивановна махнула рукой.

— Про это говорить не стоитъ, за наши деньги мы не можемъ требовать ничего большаго; лучше разскажи мнѣ ваши гимназическія новости, я такъ люблю ихъ слушать.

— Что тебѣ разсказать?

— Что-нибудь.

— Развѣ про сегодняшній урокъ гимнастики?

— Пожалуй.

— Учитель гимнастики у насъ новый; страшный весельчакъ! онъ каждому даетъ прозвище: кого „курицей“ назоветъ, кого — „кошкой“, кого — „майскимъ жукомъ“, кого — „бѣлкой“, кого — „улиткой“. И такъ это выходитъ у него забавно да мѣтко, что просто прелесть!

— Какое же прозвище онъ тебѣ далъ? Вѣдь ты по части лазанья всегда былъ однимъ изъ первыхъ, даже когда былъ совсѣмъ маленькій.

— Онъ прозвалъ меня „двуногой бѣлкой“, нѣсколько разъ похвалилъ, ставилъ въ примѣръ остальнымъ… Ну, да за. то я и старался… изъ кожи вылѣзалъ…

— Вотъ, этого-то дѣлать и не слѣдовало; у тебя слишкомъ слабая грудь…

И Марія Ивановна ласково взглянула на сына.

— Ты сегодня блѣденъ; вѣрно, нездоровится, — добавила она, присаживаясь къ столу.

— Да, нѣтъ же, мамочка, даю слово, я совсѣмъ здоровъ, а ужъ коли хочешь знать правду, — я, мамочка, очень усталъ! Какъ только ты ушла изъ дома, я сейчасъ же понесъ твою работу въ магазинъ, да не засталъ старшаго приказчика и мнѣ пришлось съ узломъ въ рукахъ дожидаться болѣе ча°са… Домой идти не хотѣлось, далеко, да и узелъ больно тяжелъ, сѣсть — никто не предложилъ… Стоялъ, стоялъ, переминался съ ноги на ногу, до того, что даже дурно сдѣлалось..»

— Бѣдный ты мой мальчикъ! И долго пришлось тебѣ ждать?

— Да, приказчикъ пришелъ часа черезъ полтора, если не позднѣе; сталъ разглядывать твою работу: «тутъ, говоритъ, пуговицы не на мѣстѣ посажены; тутъ надо ушить… тутъ выпустить»… И пошелъ, и пошелъ… вынулъ изъ кармана мѣлъ, помѣтилъ, гдѣ что надо сдѣлать, сунулъ мнѣ въ руки узелъ и вытолкнулъ за дверь… Дѣлать нечего, поплелся я опять домой, и только что успѣлъ придти, какъ смотрю, уже девять… Черезъ полчаса надо въ классъ идти… о томъ, чтобы выпить стаканъ чаю, нечего было и думать… Досталъ я изъ шкафа кусокъ чернаго хлѣба, по дорогѣ съѣлъ его… конечно, этого было мало… больно ужъ проголодался… Оттого-то я и блѣденъ; послѣ обѣда все пройдетъ.

Марія Ивановна внимательно слушала мальчика, и чѣмъ онъ больше говорилъ, тѣмъ лицо ея становилось все печальнѣе и печальнѣе. Тяжело было ей видѣть, какую тяжелую жизнь приходится вести маленькому Мишѣ съ самаго ранняго дѣтства… Не знать тѣхъ радостей, которыя приходятся на долю остальныхъ дѣтей, и преждевременно сталкиваться со всѣми невзгодами!.. При жизни мужа Маріи Ивановны, они никогда не терпѣли нужды, и хотя отецъ Миши былъ простой ремесленникъ, но, тѣмъ не менѣе, зарабатывалъ всегда достаточно, чтобы доставить семьѣ не только все необходимое, а подъчасъ даже и кое-что лишнее… Всегда веселый, всегда какъ бы даже беззаботный, онъ, въ свободные отъ работы часы, или въ минуты досуга, передъ обѣдомъ, любилъ поиграть съ Мишей. Миша въ ту пору былъ со- всѣмъ, совсѣмъ крошечный; посадитъ его, бывало, къ себѣ на плечи, и, съ трубкой въ рукѣ, начинаетъ подплясывать, насвистывая казацкія пѣсни (онъ по происхожденію былъ казакъ). Миша припадетъ бѣлокурой головкой къ его головѣ, слушаетъ, улыбается… — И такъ-то ему весело… такъ-то хорошо… Такъ радостно… Марія Ивановна сидитъ тутъ же за шитьемъ, и, глядя на нихъ, улыбается.

Какъ сонъ, — далекій… пріятный сонъ — сохранилось все это въ памяти Миши… Какая мама тогда была молодая, красивая… а теперь?!

Теперь она всегда такая грустная, а вѣдь времени съ тѣхъ поръ прошло вовсе немного… Какія-нибудь 6—7 лѣтъ, но много горя, да нужды выпало за это время на долю Маріи Ивановны.

Лишившись мужа, она сосредоточила на Мишѣ всю свою любовь, всю привязанность; да, по правдѣ сказать, трудно было и не любить его; онъ совсѣмъ не походилъ на остальныхъ дѣтей его возраста; большинство дѣтей любитъ ломать игрушки, не бережетъ ихъ, для Миши же, напротивъ, не было большаго удовольствія, какъ чинить старыя игрушки, которыя попадали къ нему отъ знакомыхъ дѣтей, и то, что эти дѣти выкидывали, какъ негодное, онъ тщательно подбиралъ, исправлялъ и берегъ, словно драгоцѣнность какую; чѣмъ больше подросталъ мальчикъ, тѣмъ лучше выходила у него такая работа.

Среди знакомыхъ онъ даже пріобрѣлъ нѣкоторую извѣстность. У кого бы что ни поломалось, ни попортилось, каждый шелъ къ нему съ просьбой помочь бѣдѣ… И вотъ онъ сначала примется внимательно разсматривать поломанную вещь со всѣхъ сторонъ, а потомъ объявлялъ, можно ли починить эту вещь, или нѣтъ. А если уже Миша увѣрялъ, что ее никакъ нельзя починить, значитъ, ужъ дѣйствительно ничего нельзя было сдѣлать.

Когда Миша былъ совсѣмъ маленькій, Марія Ивановна, когда ей приходилось уходить на работу, оставляла его одного, и была совершенно покойна, что Миша не выкинетъ никакой глупой шалости, и только заботилась о томъ, чтобы приготовить для него покушать.

Однажды она случайно вернулась домой раньше обыкновеннаго, но Миши не было дома, а весь приготовленный для него обѣдъ стоялъ на столѣ нетронутымъ.

— Господи, помилуй! Гдѣ онъ? что съ нимъ случилось! — воскликнула Марія Ивановна, всплеснувъ руками и, позабывъ о собственной усталости, какъ безумная выбѣжала на лѣстницу спросить сосѣдей, не видалъ ли кто ея мальчика?

— Онъ скоро вернется, — спокойно отвѣчала ей жена башмачника, жившаго на одной площадкѣ съ нею.

— Вы знаете, куда онъ ушелъ?

— Нѣтъ.

— Такъ почему же вы думаете, что онъ скоро воротится?

— Потому, что онъ каждый день уходитъ изъ дому въ это время; иногда раньше, иногда позднѣе, но возвращается всегда въ одни часы.

— Что вы говорите? Неужели! гдѣ же онъ бываетъ?

— А вы развѣ этого не знали?

Марія Николаевна отрицательно покачала головой.

— Ну вотъ, — значитъ, я выдала его секретъ; пожалуй, Миша на меня за это разсердится.

— Не думаю, — продолжала Марія Ивановна, улыбаясь, — я увѣрена, что Миша никогда не сдѣлаетъ ничего дурного, да вотъ, кажется, я какъ разъ слышу его голосъ по лѣстницѣ.

И, отворивъ дверь, она дѣйствительно увидала своего дорогаго, маленькаго Мишуту.

— Мамочка, ты уже дома? Что такъ рано? — спросилъ онъ Марію Ивановну.

— Такъ пришлось, Миша, раньше справилась съ работой, а гдѣ же ты былъ и почему ничего не кушалъ? Твой обѣдъ стоитъ нетронутымъ.

— Я почти каждый день ухожу безъ тебя, только большей частію послѣ обѣда.

— Но куда же, Миша, ты уходишь и зачѣмъ?

— Хожу къ знакомымъ столярамъ, плотникамъ.

Марія Ивановна съ изумленіемъ посмотрѣла на мальчика.

— Зачѣмъ?

— Чтобы присмотрѣться, какъ они работаютъ, и самому научиться такъ же работать; пойдемъ, я покажу тебѣ, какія интересныя штучки изъ дерева они мнѣ надарили .

Взявъ за руку мать, онъ ввелъ ее въ комнату и, вынувъ изъ стоявшей за кроватью корзины множество деревянныхъ обрѣзковъ различной величины и формы, съ сіяющей отъ восторга физіономіей высыпалъ все передъ нею.

— А вотъ тутъ, мамочка, лежатъ у меня начатыя самимъ работы изъ дерева, — добавилъ онъ, доставъ оттуда же другую корзинку, наполненную различными дощечками и чурками, — это будетъ игрушечный шкафъ, игрушечный столикъ, а это — колясочка. Сегодня я цѣлый день сидѣлъ у столяра Максима, все смотрѣлъ, какъ онъ вытачиваетъ фигурки изъ дерева… Скоро я и самъ буду такія же вытачивать…

— И ты до сихъ поръ не обѣдалъ? — перебила Марія Ивановна.

— Максимъ угостилъ меня похлебкой и гречневой кашей, я совершенно сытъ..

Подобные визиты къ различнымъ мастеровымъ стали излюбленнымъ занятіемъ Миши, онъ ко всему присматривался, все изучалъ, обо всемъ разспрашивалъ, и въ концѣ-концовъ научился мастерить все, что только ему хотѣлось, или что ему заказывали.

Марія Ивановна не могла нарадоваться на своего сынишку, и въ свободное отъ работы время любила разсматривать его произведенія. Чего-чего только у него не было! И игрушечная кузница, устроенная въ старомъ сигарномъ ящикѣ, и цѣлый рядъ домиковъ изъ пустыхъ спичечныхъ коробокъ, которыя онъ ставилъ на дощечки, склеивалъ, прорѣзывалъ перочиннымъ ножемъ двери, окна, придѣлывалъ балконы, крышу, трубы, а на одномъ изъ такихъ домиковъ даже пристроилъ флагъ, такъ какъ этотъ домикъ предназначался для богатаго графа, вырѣзаннаго изъ бумаги и разрисованнаго разноцвѣтными карандашами. Графа онъ прилѣпилъ къ балкону и передъ нимъ поставилъ маленькій бумажный столикъ.

Чѣмъ старше становился Миша, тѣмъ замысловатѣе становились и его работы; одинъ разъ ему удалось какимъ-то способомъ раздобыть старый, поломанный велосипедъ, въ сущности никуда уже негодный, — и что же? потрудившись надъ нимъ, положимъ, около трехъ мѣсяцевъ, онъ все-таки исправилъ его настолько, что можно было на немъ кататься; всѣ эти работы не мѣшали ему заниматься и уроками, когда онъ подросъ настолько, что мать отдала его сначала въ городскую школу, а потомъ въ гимназію, гдѣ онъ скоро сдѣлался общимъ любимцемъ не только товарищей, но и учителей.

Присѣвъ къ обѣденному столу, мать и сынъ нѣсколько времени кушали молча; Марія Ивановна искоса поглядывала на возвращенную ей изъ магазина работу и, видимо, казалась опечаленною. Миша это замѣтилъ.

— Мамочка, ты, кажется, огорчена тѣмъ, что мастеръ прислалъ назадъ работу? — заговорилъ, наконецъ, Миша, ласкаясь къ матери.

— Конечно, это не можетъ быть пріятно, тѣмъ болѣе, что это несправедливо; я давно уже замѣтила, что старшій приказчикъ магазина ко мнѣ придирается… Онъ хочетъ пристроить на мое мѣсто свою родственницу и употребляетъ всѣ усилія къ тому, чтобы вынудить хозяина отказать мнѣ.

— Но неужели хозяинъ послушаетъ его? — возразилъ Миша.

— Богъ знаетъ, дружокъ; все возможно.

Съ этими словами она встала изъ-за стола и снова собралась уходить на работу до вечера, а Миша, проводивъ ее, принялся прибирать и перемывать посуду; затѣмъ, когда то и другое было сдѣлано, онъ досталъ свои плотничьи инструменты и началъ сколачивать взятый для починки у сосѣда ящикъ, за что ему обѣщали маленькое вознагражденіе.

Усиленно работая руками, мальчуганъ въ то же время работалъ и головой; видя, что мать постоянно трудится, чтобы заработать на необходимые ежедневные расходы, онъ рѣшилъ, со своей стороны, помочь ей. Но какъ? Какимъ способомъ? Съ чего начать? — спрашивалъ онъ самъ себя, и, опустивъ молотокъ, задумался.

— О чемъ ты такъ задумался? — раздался вдругъ позади его дѣтскій голосъ. Онъ обернулся и увидалъ на порогѣ одного изъ своихъ школьныхъ товарищей, Леву Дворжицкаго.

— Здравствуй! — сказалъ онъ, протягивая ему руку.

— Что ты сидишь, точно въ воду опущенный? — спросилъ Лева.

Миша смутился, но скоро оправился и отвѣчалъ уже совершенно покойно:

— Да вотъ не знаю, какъ крышку къ ящику придѣлать, чтобы удобнѣе открывалась.

— Ну, это меня мало интересуетъ, да я и не имѣю ни малѣйшаго понятія о плотничьемъ мастерствѣ; лучше слушай, что я сейчасъ тебѣ скажу.

Миша опустилъ на полъ гвоздь, который только что собирался вколотить въ ящикъ, и вопросительно взглянулъ на товарища.

— Отецъ съ матерью рѣшили отправить меня въ Москву къ дѣдушкѣ… — заговорилъ между тѣмъ Лева слегка дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — дѣдушка помѣститъ меня въ гимназію… Я буду жить у него… Это все, конечно, очень хорошо и пріятно, дѣдушка меня любитъ, я его тоже, но на кого я оставлю моего зайчика «Орлика» и голубка «Красавчика»? Мама говоритъ, что ей нѣтъ времени за ними ухаживать, а отца я даже и просить объ этомъ не смѣю, онъ не любитъ животныхъ и послѣ моего отъѣзда, навѣрное, въ одинъ прекрасный день, зайку убьютъ и зажарятъ, а голубка скормятъ кошкамъ! Это ужасно… ужасно!..

— Конечно, ужасно, — повторилъ Миша, самъ готовый расплакаться, — что же ты думаешь дѣлать?

— Я пришелъ просить тебя, голубчикъ Миша, не возьмешь ли ты ихъ къ себѣ, хотя на время, а тамъ, когда я пріѣду на Рождество, то, можетъ быть, возьму ихъ съ собой, если дѣдушка согласится: онъ, говорятъ, большой охотникъ до звѣрей вообще, а ужъ коли звѣрей любитъ, то и голубю въ пріютѣ не откажетъ, тѣмъ болѣе, что, какъ я слышалъ, квартира у него большая; возьми, голубчикъ. Миша; прокормить ихъ недорого; голубку размочишь корочку хлѣба въ водѣ, — вотъ ему на день и достаточно, а зайкѣ обрѣзки моркови, картофеля, да нѣсколько капустныхъ листовъ.

— Не въ томъ дѣло, Лёва, я знаю, что прокормить ихъ пустяки, да, кромѣ того, я такъ люблю животныхъ, что съ удовольствіемъ готовъ самъ просидѣть полуголодный, лишь бы они были сыты, но… куда, ихъ помѣстить? вѣдь здѣсь въ комнатѣ уже положительно нѣтъ мѣста.

— Понятно, здѣсь въ комнатѣ нечего и думать помѣстить ихъ.

— А то куда же? У васъ они живутъ въ сѣняхъ, а у насъ сѣни общія, наружная лѣстница никогда не запирается; еще, пожалуй, украдутъ или попадутъ въ руки уличнымъ мальчишкамъ, пока меня нѣтъ дома.

— Правда, — согласился Лёва и, печально склонивъ голову, задумался.

Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Развѣ вотъ что, — воскликнулъ вдругъ Миша, — нельзя ли устроить ихъ на чердакѣ? тамъ, кажется, есть такой укромный уголокъ, куда никто не ходитъ. Для голубя я смастерю что-нибудь въ родѣ клѣтки, чтобы кошки не могли до него добраться, а зайчику устрою шалашикъ изъ какого-нибудь стараго ящика, тамъ на чердакѣ ихъ много валяется; вѣдь имъ не будетъ холодно, не правда ли?

— Нисколько; въ сѣняхъ, гдѣ они теперь помѣщаются, холоднѣе.

— Тогда и толковать нечего; пойдемъ сейчасъ же на чердакъ, посмотримъ, удобно ли имъ будетъ, и если да, то съ завтрашняго же дня, вернувшись изъ гимназіи, я примусь за устройство помѣщенія моимъ будущимъ квартирантамъ.

— О, ты навѣрное сумѣешь устроить ихъ прекрасно!

— Сумѣю или нѣтъ, не знаю; но во всякомъ случаѣ постараюсь.

Лёва вмѣсто отвѣта бросился цѣловать товарища, и затѣмъ они оба побѣжали на чердакъ, гдѣ вопросъ о водвореніи зайчика и голубя скоро былъ окончательно рѣшенъ.

— Миша, а главное то мы съ тобой и забыли! — воскликнулъ вдругъ Лёва дрожащимъ отъ волненія голосомъ, когда они вернулись обратно въ комнату и Миша снова взялся за молотокъ, чтобы вколачивать гвозди въ ящикъ, который теперь спѣшилъ скорѣе окончить, думая немедленно приступить къ устройству помѣщенія для неожиданныхъ жильцовъ.

— Что же могли мы забыть? — отозвался Миша.

— Спросить разрѣшенія твоей матери.

— Нѣтъ, Лёва, объ этомъ я подумалъ бы прежде всего, если бъ заранѣе не былъ увѣренъ въ ея согласіи; мама любитъ животныхъ и будетъ баловать ихъ не меньше меня, если еще не больше.

— Ну, тогда, значитъ, все хорошо.

— Кромѣ того, еще одно обстоятельство.

— Относительно чего?

— Относительно ихъ же.

— А что?

— Ты знаешь, они оба — и зайка и голубь у меня вѣдь не простые, а дрессированные; съ ними надо хоть полчаса въ день позаняться, иначе они все перезабудутъ… а у тебя каждая минута на счету..

— Это ничего; на все хватитъ времени, разъ желаніе есть. Собирайся съ Богомъ въ путь-дорогу, поступай въ московскую гимназію, и будь совершенно покоенъ за судьбу твоихъ маленькихъ друзей; я на этихъ же дняхъ зайду къ тебѣ посмотрѣть, какъ ты ихъ дрессируешь, чтобы потомъ точно также дрессировать ихъ самому.

Лёва еще разъ поблагодарилъ Мишу и ушелъ домой, совершенно успокоившись, что его питомцы остаются въ вѣрныхъ рукахъ; что касается Миши, то онъ съ восторгомъ думалъ о томъ, какое развлеченіе будутъ доставлять ему его новые жильцы, и ждалъ съ нетерпѣніемъ возвращенія матери, чтобы скорѣе ей обо всемъ сообщить, заранѣе зная, что она согласится.

День, между тѣмъ, давно склонился къ вечеру; Миша зажегъ небольшую, жестяную лампочку, и еще усерднѣе принялся вколачивать гвозди въ крышку ящика; ему хотѣлось во что бы то ни стало скорѣе кончить ее, чтобы засѣсть за приготовленіе уроковъ и съ завтрашняго дня, по приходѣ изъ школы, начать новую, интересную работу. Стѣнные часы пробили девять; съ послѣднимъ ударомъ ихъ онъ вбилъ послѣдній гвоздь.

— Ура! — радостно воскликнулъ мальчикъ и потащилъ ящикъ къ сосѣду, откуда, нѣсколько минутъ спустя, вернулся вполнѣ довольный, держа въ рукахъ два двугривенныхъ — это былъ его первый заработокъ… О, съ какимъ удовольствіемъ подкидывалъ онъ на ладони эти два двугривенныхъ и съ какою гордостію передалъ ихъ потомъ матери!

II.
Красавчикъ и Орликъ.

На слѣдующій день Миша проснулся ранѣе обыкновеннаго, во-первыхъ, потому, что какъ-то не спалось, а, во-вторыхъ, я главное потому, что не успѣлъ наканунѣ справиться съ уроками; слишкомъ уже утомила его продолжительная работа надъ ящикомъ. Марія Ивановна. еще спала. Тихонько вставъ, онъ посмотрѣлъ на ея утомленное, блѣдное, со впалыми глазами лицо.

Тоскливо заныло его сердечко… Жаль ему стало бѣдную маму, вся жизнь которой проходила въ постоянномъ, непосильномъ трудѣ… Вотъ онъ вчера одинъ день посидѣлъ, не разгибая спины, и то усталъ, а она, несчастная, всегда такъ, изо-дня въ день, и вчера, и сегодня, и завтра, и послѣ завтра.

«Нѣтъ,, я долженъ, найти себѣ какую-нибудь работу, — думалъ онъ. — Я долженъ о ней заботиться… Кромѣ меня, у мамы вѣдь никого нѣтъ… Еслибы папа былъ живъ, развѣ стала бы она такъ работать? Конечно, нѣтъ! Я обязанъ замѣнитъ его… Вѣдь я мужчина!.. Господи! Скорѣе бы мнѣ стать большимъ!» — проговорилъ онъ почти вслухъ, но настолько, однако, тихо, что Марія Ивановна ничего не слыхала.

Тихонько, крадучись, какъ воръ, пробрался онъ къ столу; досталъ чернила, перо и тетрадку, и сѣлъ рѣшать задачи. Такъ какъ послѣ сна голова его была свѣжа, и онъ больше не чувствовалъ усталости, то онъ быстро рѣшилъ ее, успѣвъ даже, прежде чѣмъ итти въ гимназію, приготовить для матери кофе и сбѣгать въ булочную за сухарями. Когда онъ вернулся изъ булочной, Марія Ивановна уже встала.

— Ну, что, мамочка, какъ дѣла? — спросилъ онъ ее, поздоровавшись съ нею, — говорилъ тебѣ приказчикъ что-нибудь. о возвращенной работѣ?

— Конечно, говорилъ, — отвѣчала Марія Ивановна.

— Сердился?

— Сказалъ, что еще одно замѣчаніе съ его стороны, и я могу придти за расчетомъ… А онъ дѣлаетъ мнѣ несправедливо замѣчанія и находитъ ошибки тамъ, гдѣ ихъ вовсе нѣтъ.

— Хоть бы мнѣ-то скорѣе подрасти, а то тебѣ приходится еще обо мнѣ заботиться.

— Перестань, Миша; перестань говорить пустяки! Развѣ можетъ матери быть тяжело заботиться о родномъ сынѣ, да еще такомъ хорошемъ, какъ ты?..

— Да вѣдь меня, и одѣть надо, и накормить, и въ гимназію деньги внести, и книги покупать…

— И еще что?.. И еще что? — шутливо продолжала Марія Ивановна, закрывая ротъ мальчика ладонью.

Миша засмѣялся, на лету поймалъ руку матери, крѣпко поцѣловалъ и, взглянувъ на часы, началъ собираться уходить въ гимназію.

— Провизію для обѣда сама купишь? — спросилъ онъ Марію Ивановну, остановившись въ дверяхъ уже совсѣмъ одѣтый.

— Сама; я знаю, что у моего повара на это времени не хватитъ, хотя закупки у насъ небольшія; а ты когда думаешь сходить къ Лёвѣ познакомиться съ его звѣрками?

— Послѣ обѣда, иначе нельзя; поваръ долженъ обѣдъ готовить.

— Но, можетъ быть, мы сегодня пообѣдаемъ такъ, въ сухомятку: чаемъ, колбасой, вареными яйцами?..

— Почему? — удивился Миша.

— Я знаю, что тебѣ очень хочется скорѣе побывать у Лёвы, а тутъ надо возиться съ обѣдомъ.

— Это ничего не значитъ. Я не хочу, чтобы ты осталась полуголодная… Нѣтъ, уже этого не было и не будетъ, — добавилъ онъ, и сейчасъ же скрылся за дверью.

Марія Ивановна молча посмотрѣла ему въ слѣдъ; на глазахъ ея навернулись слезы.

— Въ тягость! Еще онъ говоритъ; да развѣ такое красное солнышко можетъ быть въ тягость! — промолвила она вслухъ, — развѣ безъ него я могла бы и жить… и работать!.. Послѣ смерти моего мужа я живу только для него; я люблю его больше всего на свѣтѣ… Живу имъ… Онъ мое — красное солнышко… Моя радость, моя надежда… Мое счастіе!

Съ этими словами Марія Ивановна тоже начала собираться; вышла на лѣстницу, заперла дверь, положила ключъ на обычное мѣсто и торопливо направилась въ магазинъ верхняго дамскаго платья, гдѣ какъ мы уже знаемъ, ей приходилось просиживать за работой съ утра до ночи.

Миша, между тѣмъ, давно уже успѣлъ придти въ гимназію. Первый встрѣтившійся тамъ ему товарищъ былъ Лёва, который, очевидно, сторожилъ его.

— Ну, что? — тревожно спросилъ онъ его въ полъ-голоса, такъ, чтобы другіе не слышали. — Что сказала твоя матъ относительно зайки и голубя?

— Да, вѣдь, я тебѣ еще вчера говорилъ, что мама, конечно, согласится… Она сегодня даже предлагала остаться безъ обѣда, чтобы я могъ пораньше придти къ тебѣ, да я самъ не согласился; она такъ много работаетъ не только, днемъ, а иногда и ночью, что ей необходимо поддерживать силы, если не сномъ, то хотя пищей.

— Добрая, хорошая Марія Ивановна, дай ей Богъ здоровья за то, что она такъ хорошо относится къ моимъ звѣркамъ! Я ихъ очень, очень люблю и ни за что бы съ ними не разстался, если бы не былъ увѣренъ, что они остаются въ хорошихъ рукахъ; но знаешь, что, Миша? Отецъ очень торопится отправить меня въ Москву; въ концѣ будущей недѣли я долженъ обязательно принести къ тебѣ твоихъ жильцовъ.

— Очень радъ.

— А помѣщеніе успѣешь имъ приготовить?

— Успѣю; и если удастся выполнить все, какъ задумалъ, то, кажется, выйдетъ не дурно. Однако, мы съ тобой заболтались; смотри-ка, всѣ уже пошли въ классы.

— Да, правда; пойдемъ скорѣе, пожалуй, учитель замѣтитъ и еще оставитъ въ гимназіи до вечера въ наказаніе.

— Это уже будетъ совсѣмъ плохо.

— Особенно теперь; пойдемъ же, пойдемъ скорѣе.

Взявшись за руки, мальчуганы чуть не бѣгомъ ворвались въ классъ, куда, секунду спустя послѣ ихъ прихода, пришелъ и учитель.

Миша на этотъ разъ ожидалъ съ нетерпѣніемъ конца классовъ; да оно и неудивительно: ему столько дѣла предстояло сегодня: во-первыхъ, по обыкновенію, заняться стряпнею, во-вторыхъ, прибравъ посуду послѣ обѣда, сбѣгать къ Лёвѣ, познакомиться съ зайкой и голубемъ; въ-третьихъ, приготовить уроки къ завтрашнему дню и, въ-четвертыхъ, если еще не приступить къ постройкѣ, то, по-крайней мѣрѣ, подыскать необходимый матеріалъ для постройки, который онъ на дняхъ случайно видѣлъ на чердакѣ.

Но вотъ, наконецъ, пробило три часа, раздался звонокъ, и шумная толпа гимназистовъ разомъ хлынула изъ дверей. Миша, какъ всегда, старался выйти послѣднимъ, чтобы не участвовать въ общей сутолокѣ; придя домой, онъ даже приготовленіемъ обѣда занимался разсѣянно и чуть-было не насыпалъ въ супъ вмѣсто соли мелкаго сахара; раньше стряпня забавляла его, сегодня же, наоборотъ, казалась очень скучной. За то съ какою радостію и какъ поспѣшно побѣжалъ онъ къ Лёвѣ, когда всѣ домашнія дѣла оказались оконченными.

Лёва жилъ довольно далеко, почти на противоположномъ концѣ города, но Мйша, увлекшись своими думами, не замѣчалъ разстоянія и мчался съ быстротою молніи.

— Здравствуй, Лёва, — окликнулъ онъ товарища вбѣжавъ къ нему въ комнату.

— Здравствуй! Что ты такъ запыхался?

— Слишкомъ быстро шелъ.

— А я давно тебя поджидаю.

— Нельзя было раньше; дома дѣла задержали… Только сейчасъ успѣлъ все кончить.

— Знаю… знаю: ты вѣдь и поваръ, и судомойка, и столяръ, и маляръ.

Миша улыбнулся.

— Однимъ словомъ, на всѣ руки, — продолжалъ Лёва.

— Ну, пойдемъ однако, къ моимъ любимцамъ, они уже насъ дожидаются.

И онъ ввелъ Мишу въ небольшой чуланчикъ, гдѣ, прижавшись въ уголкѣ и граціозно вставъ на заднія лапки, стоялъ прелестный, бѣленькій зайчикъ, съ блѣдно-розовымъ носикомъ и такой же какъ бы подкладкой подъ пушистыми бѣлыми ушками.

— Орликъ, сюда! — подозвалъ его Лёва.

Зайка моментально всталъ на всѣ четыре лапки и въ два прыжка приблизился къ Лёвѣ.

— Подъ козырекъ! — скомандовалъ Лёва.

Зайка снова всталъ на заднія лапки, вытянулся въ струнку и одну изъ переднихъ приложилъ къ уху.

— Довольно; теперь покажи намъ, какъ старыя бабы ходятъ въ лѣсъ за ягодами!

Съ этими словами Лёва перекинулъ ему черезъ плечо корзиночку; зайчикъ согнулъ спину, медленно заходилъ взадъ и впередъ, и отъ времени до времени наклонялся къ полу, какъ бы что-то поднимая.

Миша, глядя на всѣ эти продѣлки, положительно пришелъ въ восторгъ.

— Что, хорошо? — спросилъ Лёва.

— Восхитительно; какъ только удалось тебѣ его выучить?

— Терпѣніемъ взялъ, ласкою; увѣряю тебя, ни разу не билъ… Вотъ потому-то и боюсь, чтобы онъ всего не перезабылъ; какъ ни говори, а для того, чтобы выучить, труда приложено не мало… Ну-ка, попробуй при мнѣ продѣлать то же самое, а я сяду въ сторонѣ.

Миша не заставилъ себѣ повторить и остался очень доволенъ, когда Орликъ во всемъ, безпрекословно его слушался.

— Теперь перейдемъ къ Красавчику, — сказалъ Лёва, сдѣлавъ зайкѣ знакъ, что онъ можетъ удалиться.

При словѣ «Красавчикъ» изящный, бѣлый голубокъ, твердо знавшій свою кличку, моментально вспорхнулъ къ нему на плечо и началъ осторожно тыкать клювомъ прямо въ щеку,

— Здравствуй, здравствуй! Ты здороваешься со мною, цѣлуешь меня… Здравствуй, мой дорогой… Какъ поживаешь? — Голубокъ въ отвѣтъ принялся порхать по всѣмъ направленіямъ чулана.

— Вижу, что тебѣ весело живется, — продолжалъ Лёва, — но вѣчно веселиться нельзя; покажи-ка намъ, какъ скучаютъ маленькія дѣти, когда ихъ, въ наказаніе за капризы, оставляютъ безъ пирожнаго.

Голубокъ опустился на полъ и остался недвижимъ, точно онъ былъ не живой голубь, а игрушечный.

— А что должны дѣлать дѣти, чтобы старшіе простили ихъ? — спросилъ, нѣсколько минутъ спустя, Лёва.

Голубокъ нерѣшительно поднялся съ мѣста, и тихонько, осторожно, переступая съ ножки на ножку, точно боясь разбудить кого, подошелъ къ Лёвѣ и дважды приложился клювомъ къ его рукѣ.

— Не дурно? — снова обратился Лёва къ товарищу.

— Я изумленъ! — воскликнулъ Миша, — если бы не самъ своими собственными глазами видѣлъ, то, право, не повѣрилъ бы, что можно добиться такого повиновенія не только отъ звѣрей, но даже отъ птицъ!

Лёва самодовольно улыбнулся.

— Заставь его повторить, — предложилъ онъ Мишѣ.

Повтореніе съ «Красавчикомъ» оказалось такъ же удачно, какъ и съ «Орликомъ», и Миша ушелъ отъ Лёвы, совершенно очарованный, очарованный настолько, что даже не въ состояніи былъ тотчасъ сѣсть за приготовленію уроковъ.

Когда мать его вечеромъ вернулась съ работы, онъ ей подробно разсказалъ обо всемъ и даже представлялъ въ лицахъ продѣлки своихъ будущихъ квартирантовъ.

— Да неужели! — удивилась Марія Ивановна, слушая внимательно разсказы сына.

— Честное слово, мамочка, я ничего не прибавляю… Вотъ, погоди, скоро сама увидишь… Только бы мнѣ устроить ихъ получше, да поудобнѣе; какъ ты думаешь, на чердакѣ имъ не будетъ холодно?

— Едва ли; ни зайцы, ни голубки холода не боятся, и мнѣ кажется, что если только тебѣ удастся смастерить для нихъ болѣе или менѣе удобное помѣщеніе, то они будутъ чувствовать тамъ себя превосходно.

— Пока нѣтъ заморозковъ, я буду выпускать ихъ даже на дворъ. Не на первый дворъ, гдѣ постоянно народъ, а на второй, куда мусоръ сваливаютъ, тамъ никого нѣтъ.

— А ты, не боишься, что голубь улетитъ? — заботливо спросила Марія Ивановна.

— Я сначала спрошу Лёву; онъ увѣряетъ, что «Красавчикъ» никогда, ни за то не улетитъ отъ. того мѣста, гдѣ находится «Орликъ», — они замѣчательно дружны… одинъ безъ другого жить не могутъ; мы съ Лёвой объ этомъ уже много толковали.

— Затѣмъ надо позаботиться принести для нихъ подходящій кормъ; это я, пожалуй, возьму на себя, такъ какъ все равно хожу на рынокъ за покупками для насъ, — добавила Марія Ивановна.

— Добрая, дорогая моя мамочка! — воскликнулъ Миша и, соскочивъ съ мѣста, началъ душить ее въ объятіяхъ.

— Довольно… Довольно… задушишь до смерти! — смѣялась Марія Ивановна, въ свою очередь цѣлуя раскраснѣвшагося отъ волненія мальчика. — Успокойся и садись за уроки, а я примусь за шитье, мы съ тобою вѣдь люди подневольные, надо все сдѣлать къ извѣстному сроку, — добавила она, полушутя, полусерьезно.

Миша взялся за книжку,, но работа не спорилась, мысли путались, онъ нѣсколько разъ перечитывалъ одно и то же, и въ концѣ концовъ, все-таки ничего не понимая, съ досадой захлопнулъ книгу и, рѣшивъ приняться за уроки позднѣе, отправился на чердакъ подыскивать необходимый матеріалъ для предстоящей работы.

Различныхъ поломанныхъ досокъ и дощечекъ тамъ оказалось множество — надо было только сумѣть выбрать; кому другому это могло бы показаться труднымъ, но Миша въ данномъ случаѣ отличался замѣчательной смѣтливостію; онъ сразу опредѣлилъ, какой длины и ширины требовались доски, сколько именно ихъ надо было счетомъ, и, отобравъ все въ сторону, онъ раздѣлилъ ихъ на двѣ части, чтобы одну оставить пока на чердакѣ, а другую отнести въ комнату.

Забравъ послѣднія, онъ сталъ спускаться внизъ но лѣстницѣ, гдѣ ему встрѣтился хозяинъ дома, человѣкъ уже немолодой и очень сердитый.

— Что ты несешь? — спросилъ онъ его, окидывая строгимъ взоромъ.

Миша растерялся и не сразу могъ ему отвѣтить. Хозяинъ повторилъ вопросъ.

— Доски, — нерѣшительно отвѣчалъ тогда мальчикъ.

— Какія?

— Старыя, никуда негодныя.

— Куда несешь, зачѣмъ?

— Къ себѣ въ комнату; буду устраивать, изъ нихъ двѣ клѣтки: одну для голубя, другую для зайчика, которыхъ мнѣ отдастъ на зиму мой товарищъ.

— Вотъ какъ! — злорадно улыбнулся старикъ, — гдѣ же ты предполагаешь помѣстить твоихъ новыхъ жильцовъ?

— Я думалъ помѣстить ихъ на чердакѣ…

— А разрѣшеніе на это отъ домового хозяина получилъ?

— Нѣтъ еще. Но я надѣюсь, что вы мнѣ не откажете, я берусь слѣдить за чистотою, такъ что они не причинятъ вамъ непріятности, они такіе интересные, вы ихъ, навѣрное, полюбите… Зайка умѣетъ…

— Это для меня безразлично, — перебилъ хозяинъ; — я согласенъ лишь въ такомъ случаѣ позволить тебѣ помѣстить ихъ на чердакѣ, если твоя мать будетъ ежемѣсячно доплачивать къ квартирнымъ деньгамъ, по крайней мѣрѣ, два рубля — иначе я безъ церемоніи выкину вонъ твоего зайчика и голубя… Васъ самихъ держу чуть не даромъ, за какіе-то несчастные гроши, а вы еще выдумали звѣринецъ у меня устраивать. Изволь не позже завтрашняго дня датъ отвѣтъ относительно двухъ рублей и внести ихъ тотчасъ впередъ — слышишь?

И, не желая вступать въ дальнѣйшіе разговоры, злой старикъ удалился.

Миша нѣсколько минутъ стоялъ съ поникшей головой. Что было дѣлать? Что предпринять! Онъ зналъ, что для матери два рубля — большія деньги… Что ихъ взять не откуда, зналъ крутой нравъ хозяина, зналъ также что зайку и голубя нельзя оставить на попеченіе отца Лёвы, не любившаго животныхъ.

— Что дѣлать! какъ быть! — воскликнулъ онъ громко и, рѣшивъ отправиться къ Лёвѣ, вмѣстѣ обсудить вопросъ, сказалъ матери, что дойдетъ къ нему посовѣтоваться на счетъ устройства клѣтки; про угрозу хозяина, и про требованіе приплачивать ему ежемѣсячно 2 руб. онъ ничего не сказалъ, не желая причинять матери лишнее безпокойство, такъ какъ она, во-первыхъ, изъ любви къ нему, а, во-вторыхъ, изъ состраданія къ животнымъ, согласилась бы на это условіе, т.-е., рѣшившись зарабатывать на два руб. больше, она просиживала бы за шитьемъ еще лишніе часы.

Бѣдный мальчикъ вышелъ на улицу, совсѣмъ разстроенный… Это выражалось у него въ лицѣ, въ походкѣ, въ каждомъ движеніи онъ шелъ впередъ скорыми, но какими-то не твердыми шагами, не замѣчая никого и ничего… Но вотъ вдругъ его кто-то окликнулъ; онъ обернулся и увидалъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя, маленькую, очень скромно одѣтую и совершенно незнакомую дѣвочку. Она тоже казалась разстроенною и на глазахъ у нея виднѣлись слезы.

— Что тебѣ надобно и почему ты знаешь, что меня зовутъ Мишей? Я тебя вижу въ первый разъ, — спросилъ онъ ее съ удивленіемъ.

— Что тебя зовутъ Мишей, мнѣ сказалъ твой товарищъ по гимназіи, Володя Тереховъ. Мы, — пріѣзжіе; остановились въ домѣ его отца, намъ нуженъ совѣтъ но плотничьему дѣлу; здѣсь, дуда мы ни обращались, никто ничего не понимаетъ въ томъ, что намъ надобно; Володя послалъ меня къ тебѣ, и даже проводилъ до твоей квартиры, но, увидѣвъ тебя случайно издали на улицѣ, велѣлъ догнать, а са!мъ пошелъ дальше, по своимъ дѣламъ… Можешь-ли ты меня выслушать? Пожалуйста, не откажи, я просто въ отчаяніи. Хозяинъ опять прибьетъ меня, если я вернусь ни съ чѣмъ.

— Говори; я все тебѣ съ удовольствіемъ сдѣлаю, но пока, говоря по-правдѣ, я ровно ничего не понялъ.

— Неудивительно; я говорила такъ безтолково… Но я до сихъ поръ не могу еще опомниться отъ вчерашнихъ побоевъ; дѣло видишь-ли въ чемъ: я — бѣдная дѣвочка, круглая сирота, зовутъ меня Гашей… Когда мои родители умерли, то крестная мать, сама женщина больная и бѣдная, отдала меня одному шарманщику, который обѣщалъ беречь меня, не обижать и, выдавая за собственную дочь, заставлялъ плясать подъ шарманку и пѣть разныя пѣсни, за что, конечно, добрые люди намъ давали деньги… Такъ прошло цѣлыхъ два года. Шарманщикъ, правда, за все это время ни разу меня не обидѣлъ, но черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, онъ умеръ; тогда я перешла жить къ его сестрѣ, мужъ которой содержитъ странствующій циркъ. Мы постоянно переѣзжаемъ съ мѣста на мѣсто, изъ города въ городъ, иногда останавливаемся даже по деревнямъ, чтобы давать представленіе, и этимъ зарабатываемъ нашъ насущный хлѣбъ. Съ нами ѣздятъ двѣ ученыя лошадки, которыя выдѣлываютъ разныя штуки, двѣ дрессированныя собаки, пара кроликовъ и египетскій голубокъ «Коко». Изъ за этого самаго "Коко хозяинъ вчера чуть-чутъ не избилъ меня до смерти — представь, я по разсѣянности, насыпавъ ему въ клѣтку кормъ, забыла прикрыть дверку; онъ кормъ-то склевалъ, а потомъ взялъ, да и вылетѣлъ… Я пробовала словить его, но, конечно, напрасно. Гдѣ же мнѣ, маленькой дѣвочкѣ, поймать птицу, которая, вырвавшись на свободу, конечно, въ одинъ мигъ улетѣла далеко? Билъ онъ меня, билъ до того, что даже кровь носомъ пошла; если бы не жена, такъ, пожалуй, совсѣмъ искалѣчилъ бы меня… Она, спасибо, силой меня вырвала и спрятала въ чуланѣ, не выпускала до тѣхъ поръ, пока акробатъ Антоша не принесъ, наконецъ, пойманнаго имъ съ большимъ трудомъ голубя… Но дѣло не въ томъ, это, конечно, тебя не касается, а вотъ штука-то какая: когда мы сегодня утромъ начали устанавливать на площади столбы и скрѣплять ихъ стропилами, чтобы потомъ затянуть полотномъ, два стропила, во время переѣзда изъ сосѣдняго города, совсѣмъ изломались; хозяинъ бился, бился, чтобы скорѣе исправить ихъ, но ничего не могъ подѣлать; послалъ за плотникомъ; тотъ тоже только руками развелъ: «кабы, говоритъ, кто указалъ, я бы исполнилъ, а самъ ничего въ толкъ не возьму»; хозяинъ сталъ показывать, какъ, по его мнѣнію, слѣдуетъ укрѣпить, а плотникъ въ отвѣтъ говоритъ: «такъ нельзя, держаться не будетъ». — "Ну, такъ сдѣлай, чтобы держалось, — крикнулъ на него хозяинъ. — «Укажи — сдѣлаю!» — отвѣчалъ плотникъ, и дѣло у нихъ чуть не дошло до потасовки. Къ счастію, на шумъ выбѣжалъ твой товарищъ, Володя, и сказалъ, что у него есть пріятель Миша, который отлично знаетъ плотничье дѣло, и повелъ меня къ тебѣ. Ради Бога, голубчикъ, не откажи; пойдемъ сейчасъ же! хозяинъ и плотникъ ждутъ съ нетерпѣніемъ… Хозяинъ приказалъ мнѣ передать тебѣ, что если ты намъ поможешь, то онъ сейчасъ же дастъ тебѣ не меньше двухъ рублей; такъ какъ, если полотно не будетъ натянуто завтра утромъ, то мы потеряемъ вечеръ и потерпимъ убытки… Если ты не пойдешь сію минуту со мною, онъ опять начнетъ колотить меня, а я и безъ того вся избита… Каждая косточка болитъ; какъ буду плясать завтра на канатѣ, ужъ и сама не знаю… Не откажи, голубчикъ Миша! Ради Бога, не откажи! повторила дѣвочка дрожащимъ отъ слезъ голосомъ.

Миша слушалъ ее внимательно, не проронивъ ни одного слова; жаль ему стало всей душой несчастную, маленькую Гашу; онъ рѣшилъ ей помочь во что бы то ни стало, и во всей этой неожиданной исторіи невольно видѣлъ помощь свыше, такъ какъ ему, какъ говорится, нежданно, негаданно, давались въ руки именно тѣ два рубля, въ которыхъ онъ, въ данную минуту, такъ нуждался для Лёвиныхъ питомцевъ.

— Хорошо, пойдемъ, — отвѣчалъ онъ и вмѣсто того, чтобы отправиться къ Лёвѣ, какъ было раньше собирался, пошелъ за дѣвочкой къ городской площади, гдѣ еще вчера, возвращаясь изъ гимназіи, замѣтилъ груды валявшихся брусьевъ и досокъ, изъ которыхъ долженъ былъ соорудиться циркъ.

III.
Сиротка Гаша.

Послѣ всего вышеописаннаго прошло около двухъ недѣль. Миша давно воспрянулъ духомъ. Данный имъ совѣтъ плотнику и его собственное участіе въ укрѣпленіи столбовъ окупилось гораздо лучше, чѣмъ онъ ожидалъ. Хозяинъ цирка оцѣнилъ его трудъ вполнѣ добросовѣстно; вмѣсто обѣщанныхъ двухъ рублей онъ далъ ему вдвое, т.-е. четыре; Миша былъ на верху блаженства. Заручившись платою за два мѣсяца впередъ за право пользоваться чердакомъ для "Красавчика"и «Орлика», онъ первымъ дѣломъ водворилъ тамъ своихъ питомцевъ и затѣмъ немедленно отдалъ все впередъ домохозяину, взявъ съ него честное слово, что онъ не будетъ безпокоить Марію Ивановну, а Маріи Ивановнѣ разсказалъ все подробно.,

— Вотъ видишь, мамочка, не даромъ я съ самаго ранняго дѣтства старался изучать плотничье и столярное мастерство, теперь, оказывается, оно послужило намъ на пользу, — сказалъ онъ не безъ гордости.

— И и не сомнѣвалась въ этомъ, мой другъ, потому никогда тебѣ и не мѣшала; помнишь, какъ ты, еще совсѣмъ крошечный, разъ напугалъ меня, когда я, вернувшись съ работы, не нашла тебя дома, и увидѣла, что твой обѣдъ стоитъ нетронутый, а ты изволилъ на цѣлый день отправиться къ старому плотнику? Нѣтъ, я думаю, не помнишь; слишкомъ еще малъ тогда былъ.

— Представь, мамочка, что я все отлично помню, и стараго плотника Максима… Я очень любилъ смотрѣть на него, когда онъ мастерилъ что-нибудь; разъ онъ дѣлалъ кому-то кухонный столъ изъ досокъ; и я, придя домой, сдѣлалъ точно такой-же столъ, не настоящій, конечно, а игрушечный, я не изъ досокъ, а изъ старой коробки.

— Я тоже это отлично помню; ты все показывалъ его мнѣ и сосѣдямъ.

— А велосипедъ мой помнишь?

— Еще бы! Это было не особенно давно.

— А домики изъ спичечныхъ коробокъ?

— Отлично помню; одинъ изъ нихъ даже недавно попался мнѣ подъ руку, когда я разбирала вещи.

— Неужели, мамочка?

— Да — Гдѣ онъ лежитъ? Я бы съ удовольствіемъ на него взглянулъ.

— Открой сундукъ; онъ, кажется, какъ разъ на верху, подъ крышкой.

Миша подбѣжалъ къ сундуку, приподнялъ крышку и досталъ игрушечный домикъ.

— Теперь я не сталъ бы. заниматься подобнымъ вздоромъ, — сказалъ онъ серьезно и принялся внимательно разглядывать домикъ со всѣхъ сторонъ.

— А вѣдь, въ общемъ, не дурно; все сдѣлано, какъ слѣдуетъ — окна, двери, крыльцо… Даже трубы торчатъ въ крышѣ; надо будетъ показать Гашѣ, она еще не приходила сегодня?

— Нѣтъ, что-то замѣшкалась; впрочемъ, она обыкновенно приходитъ въ тѣ часы, когда ты бываешь въ гимназіи и когда знаетъ, что я беру работу на домъ, а не ухожу въ мастерскую; несчастная дѣвочка, я часто о ней думаю; мнѣ очень жаль ее… Такъ бы хотѣлось взять бѣдняжку изъ этого цирка; она и сама, кажется, тамъ очень скучаетъ…

— Еще бы не скучать! Еще бы не грустить!.. Съ этихъ лѣтъ остаться круглой сиротой, не видѣть ни отъ кого ласки, не имѣть около себя милой, дорогой мамы! О, это ужасно! — съ жаромъ замѣтилъ Миша, бросившись на шею матери. — Придумай, мамочка, что бы можно было для нея сдѣлать… Она тебя такъ любитъ! Она недавно мнѣ сказала, что тѣ часы, которые проводитъ съ тобою, составляютъ для нея лучшую нору дня… Ей такъ нравится, что ты учишь ее шить, вязать, и вообще она въ восторгѣ и отъ тебя, и отъ твоихъ разговоровъ.

— Да; она и мнѣ это не разъ говорила… О, если бы мы были богаты, я навсегда оставила бы ее у себя!.. Славная, хорошая дѣвочка; я такъ привязалась къ ней за послѣднее время; съ тѣхъ поръ, какъ я больше не хожу работать въ мастерскую, а беру шитье на домъ, она ни одного утра не пропустила, чтобы не побывать у меня, зная, что мнѣ скучно одной, пока ты не воротишься изъ гимназіи.

— Я очень жалѣю, что мнѣ приходится мало видѣть ее, говорить съ нею только урывками, а когда я возвращаюсь, она какъ разъ должна спѣшить домой приготовляться къ вечернему представленію, которое ей давно уже надоѣло… Она мнѣ не разъ это говорила. — Ну, однако, мы съ тобою заболтались, — сказалъ наконецъ Миша; — хотя сегодня занятія у насъ начинаются позднѣе, но все же мнѣ скоро пора идти Въ классъ; а прежде чѣмъ это сдѣлать, я долженъ еще сходить на чердакъ прорепетировать съ «Орликомъ» и съ «Красавчикомъ», иначе они могутъ забыть все то, чему Лёва съ такимъ трудомъ научилъ ихъ.

И, собравъ всѣ нужныя книги и тетрадки, Миша побѣжалъ на чердакъ къ своимъ маленькимъ пріятелямъ, чтобы узнать, есть ли у нихъ кормъ, питье, а потомъ приступить къ повторенію.

Какъ только онъ присѣлъ на длинный бѣлый ящикъ, прикрытый краснымъ коврикомъ, такъ зайка и голубь моментально, сами, безъ приглашенія, явились къ нему; голубь вышелъ изъ голубятни, сѣлъ на жердочку и, точно желая привѣтствовать его, принялся безъ конца ворковать, а зайка, ставъ на заднія лапки, положилъ переднія на крышку сундука и, протягивая мордочку къ рукѣ Миши, толкалъ его носомъ, прося подачки.

— Здравствуй! Здравствуй! Какъ поживаешь? Доволенъ ли новосельемъ? — обратился къ нему мальчикъ, точно онъ могъ понимать его и отвѣтить, и сейчасъ же приступилъ къ репетиціи.

Марія Ивановна между тѣмъ взялась за шитье; старшій приказчикъ магазина, давно къ ней придиравшійся, послѣднее время былъ, еще строже и хотѣлъ ее вытѣснить, чтобы предоставить мѣсто другой.

Марія Ивановна не могла этого не замѣтить, но сначала дѣлала видъ, что не понимаетъ его злого намѣренія, а потомъ, не будучи въ силахъ слушать безпрестанныя колкости, подъ предлогомъ нездоровья, просила хозяина магазина разрѣшитъ ей брать работу на домъ, и очень была рада, когда маленькая Гаша, познакомившаяся съ ней черезъ Мишу, приходила почти каждое утро навѣщать ее. Гаша подробно разсказывала ей про свою печальную жизнь среди чужихъ людей..

За все время пребыванія у сестры покойнаго шарманщика Гашѣ не съ кѣмъ было поговорить по душѣ, и она ни разу не слыхала ничего подобнаго, о чемъ ей ежедневно говорила Марія Ивановна. Дома вокругъ нея всѣ толковали только о томъ, чтобы побольше получить сбору съ представленій, пересчитывали вырученныя деньги, спорили — и, подъ часъ, даже ссорились за каждый лишній грошъ. Мужчины, женщины, дѣти, однимъ словомъ вся маленькая странствующая труппа кричала и волновалась; для всѣхъ, казалось, единственной цѣлью въ жизни были деньги и только деньги, часть которыхъ шла, конечно, на существованіе, часть проходила такъ, между руками… Ни одного разумнаго слова ни отъ кого никогда она не слышала. Вѣчныя прибаутки, смѣхъ, репетиція передъ вечернимъ представленіемъ, подъ часъ истязаніе несчастныхъ животныхъ, которыхъ учили разнымъ штукамъ и дрессировали только ради того, чтобы ихъ трудомъ опять-таки заработать себѣ деньги.

До встрѣчи съ Маріей Ивановной Гашѣ никогда не приходило на умъ, хорошо-ли это, что человѣкъ, будучи умнѣе и сильнѣе, чѣмъ какая-нибудь маленькая собаченка, кошка, зайчикъ или птица, заставлять трудиться и работать на себя существа болѣе слабыя?.. Теперь Гаша, не разъ задавала себѣ этотъ вопросъ, не разъ надъ нимъ задумывалась, и не разъ, слыша жалобное взвизгиваніе Жучки, Шарика или кота мурлыки, когда хозяинъ хлесталъ ихъ плетью во время репетиціи, зажимала уши и убѣгала подальше, чтобы ничего не видѣть и не слышать… Отъ Маріи же Ивановны она впервые услыхала, что она съ дѣтства должна стремиться къ тому, чтобы, со временемъ сдѣлавшись взрослою, быть дѣльною, разумною, хорошею женой, матерью, хозяйкой, умѣть шить, вязать, штопать бѣлье, готовить кушанье, однимъ словомъ — умѣть дѣлать все то, что составляетъ, такъ сказать, основу обыкновенной будничной, домашней жизни…

Марія Ивановна научила ее вязать кружева, самыя простыя, узкія, и… Боже мой! — какъ увлекалась Гаша этими кружевами; она всѣ свои свободные часы просиживала за ними, не пропуская ни одного дня, а сегодня вотъ какъ разъ что-то запоздала.

— Это что-нибудь не такъ, это не безъ причины! — чуть-ли не въ десятый разъ мысленно повторяла сама себѣ Марія Ивановна, тревожно подходя къ окну и смотря по тому направленію, откуда должна была показаться хорошо знакомая ей фигурка дѣвочки…

Но вотъ, наконецъ, она ее увидѣла издали. Гаша шла очень быстро и вскорѣ вбѣжала такъ поспѣшно въ комнату, что даже не замѣтила, какъ по дорогѣ зацѣпила за край стоявшаго около двери сундука и вырвала цѣлый кусокъ платья.

— Гаша! — строго окликнула ее Марія Ивановна, — развѣ можно быть такой неосторожной, ты…

Но, взглянувъ на нее, сейчасъ же замолчала.

Гаша была блѣднѣе полотна; глаза ея были заплаканы… На лѣвой щекѣ виднѣлся синякъ и опухоль.

— Что случилось? — ласково спросила она ее, посадивъ рядомъ съ собою.

Гаша, вмѣсто отвѣта, припала къ ней на грудь и разразилась глухими рыданіями.

— Что случилось, моя дорогая? — повторила Марія Ивановна, нѣжно проводя рукою по ея бѣлокурымъ волосамъ.

Но Гаша не въ силахъ была отвѣчать; слезы душили ее… Маріи Ивановнѣ стоило большого труда ее успокоить.

— Со мною случилось большое несчастіе, — проговорила она, наконецъ.

— Да что же именно? Что такое? Говори скорѣе, тебѣ легче станетъ, когда разскажешь.

— Хозяинъ избилъ меня и выгналъ вонъ безъ копѣйки денегъ.

— За что, Гаша? Что такое ты сдѣлала?

— Сейчасъ… Сейчасъ разскажу… Позвольте мнѣ придти въ себя, я разскажу вамъ все подробно.

Марія Ивановна взяла рюмочку съ водой, накапала туда валеріановыхъ капель и молча подала ихъ Гангѣ, которая, нѣсколько минутъ спустя, дѣйствительно, настолько успокоилась, что могла уже свободно говорить.

— Нашъ египетскій голубь «Коко», о которомъ я вамъ уже разсказывала, опятъ вылетѣлъ изъ клѣтки, — начала дѣвочка; — на этотъ разъ я не была виновата, такъ какъ отлично помню, что, вычистивъ клѣтку, засыпавъ ему кормъ и наливъ воды, затворила дверку; онъ, однако, какъ-то открылъ ее, или она сама случайно раскрылась, только «Коко» улетѣлъ. Я, конечно, бросилась ловить его, но это мнѣ не удалось… Голубь, точно поддразнивая меня, нѣсколько разъ садился на землю, подпускалъ къ себѣ совсѣмъ близко, но, какъ только я нагибалась, чтобы схватить его, — улеталъ дальше… Я крикнула на помощь Антошу — Антоша какъ-то особенно ловко умѣетъ съ нимъ справляться… Только, видно, разъ на разъ не придется… Поймать его — онъ поймалъ, но въ кровь разбилъ ножку… Бѣдный «Коко» не можетъ на нее ступить, а сегодня вечеромъ онъ долженъ давать представленіе; афиши у насъ заготовлены впередъ, каждое представленіе обозначено подъ своимъ отдѣльнымъ номеромъ, и хозяинъ не знаетъ, что теперь и дѣлать. Онъ страшно разсердился: «это все ты, — крикнулъ онъ, подбѣжавъ ко мнѣ съ кулаками ты, гадкая, противная дѣвчонка!» — Я начала было оправдываться, но онъ такъ ударилъ меня по щекѣ, что я, потерявъ сознаніе, какъ снопъ повалилась на полъ… Долго ли я лежала, не помню, знаю только, что когда я пришла въ себя, то Антоша сказалъ, что хозяинъ велѣлъ передать мнѣ, чтобы я убиралась вонъ, пока жива, а что слѣдуемое мнѣ жалованье за два мѣсяца онъ оставляетъ у себя, такъ какъ голубя придется отправить въ лѣчебницу, гдѣ за лѣченіе птицъ берутъ очень дорого. Такимъ образомъ, я теперь осталась безъ крова, безъ хлѣба и безъ денегъ… Я увѣрена, дорогая Марія Ивановна, что вы меня не выгоните, но вмѣстѣ съ тѣмъ знаю и то, что вы сами живете трудомъ, слѣдовательно кормить и одѣвать лишняго человѣка, не можете… Еслибы только хозяинъ согласился отдать мнѣ хотя половину моего жалованья, то пока я найду. какой-нибудь заработокъ, я бы спокойно прожила у васъ, но теперь… Теперь… Это немыслимо.." О, Господи! что я стану дѣлать! Куда мнѣ дѣваться!

— Прежде всего не волнуйся и не плачь; слезами горю не поможешь, — отозвалась Марія Ивановна какъ бы не были ограничены наши средства, мы тебя отсюда не отпустимъ, пока не придумаемъ, что сдѣлать, чтобы тебѣ было лучше; вотъ погоди, Миша сейчасъ придетъ, онъ что нибудь да посовѣтуетъ.

— Развѣ онъ не въ гимназіи?

— Нѣтъ; сегодня у нихъ почему-то классы начинаются позднѣе, и онъ пошелъ на чердакъ позаняться съ «Орликомъ» и «Красавчикомъ»; онъ скоро, скоро воротится.

Миша, дѣйствительно, скоро вернулся съ чердака, и, узнавъ обо всемъ случившемся, въ первую минуту хотѣлъ даже не идти въ гимназію, а прямо бѣжать къ содержателю цирка требовать уплаты жалованья Гаши, но затѣмъ, подумавъ, Что хозяинъ со своей стороны тоже, пожалуй, правъ, рѣшилъ, что прежде, чѣмъ дѣйствовать, надо хорошенько все обдумать.

— Конечно, онъ не долженъ былъ битъ тебя, но было бы лучше устроитъ такъ, чтобы онъ добровольно согласился выдать тебѣ расчетъ, возвращаться же къ нему ты не должна ни подъ какимъ видомъ; не правда ли, мамочка? — добавилъ онъ, обратившись къ матери.

— Совершенно вѣрно, но согласится ли онъ отпустить Гашу? вѣдь ея выходъ на сцену тоже заранѣе объявленъ въ афишахъ.

— Если онъ ее выгналъ, значитъ, она ему не нужна.

— Это онъ могъ сказать подъ вліяніемъ минутнаго раздраженія.

— Нѣтъ, Марія Ивановна, это не бѣда, — вмѣшалась Гаша; — запасъ напечатанныхъ афишъ кончается черезъ двое сутокъ, т.-е. какъ разъ наканунѣ того дня, когда мы предполагали перекочевать въ сосѣдній городъ; замѣнить же меня можетъ Люба, его младшая дочка; она это дѣлаетъ иногда ради забавы, хотя мать ея всегда этимъ очень возмущается, боясь, чтобы Люба не оборвалась съ каната; но два то раза, ужъ вѣрно, позволитъ… Меня замѣнить — какъ видите, можно, не то, что голубка «Коко», но въ общемъ все-таки трудно… Что я буду дѣлать? О, Господи, Боже, помоги мнѣ!

Бѣдная дѣвочка снова залилась горькими слезами; Миша облокотился къ стѣнѣ и задумался; нѣсколько минутъ продолжалось общее молчаніе. Въ комнатѣ царила полная тишина, нарушаемая только мѣрнымъ стукомъ маятника висѣвшихъ на стѣнѣ часовъ.

— Гаша [--вскричалъ вдругъ Миша, приложивъ палецъ къ своему лбу, — я нашелъ способъ все уладить.

Марія Ивановна и Гаша взглянули на него вопросительно и проговорили въ одинъ голосъ: «какой?»

— Я сейчасъ, послѣ классовъ, пойду къ твоему хозяину и предложу ему замѣнить больного «Коко», на остальныя два представленія, моимъ голубемъ; вѣдь въ афишѣ не сказано, какія онъ именно штуки будетъ продѣлывать.

— Въ афишѣ только сказано: "занимательное представленіе голубка «Коко», а въ чемъ именно заключается это занимательное представленіе, не обозначено, — подтвердила дѣвочка.

— Прекрасно, но такъ какъ мой голубокъ, пожалуй, не послушаетъ твоего хозяина, то мнѣ придется выступитъ самому, но я соглашусь не иначе, какъ, во-первыхъ, съ разрѣшенія мамы, а, во-вторыхъ, съ условіемъ, чтобы хозяинъ послѣ перваго же представленія выдалъ Гашѣ все ее жалованье цѣликомъ. Что ты на это скажешь, мамочка?

Марія Ивановна молча поцѣловала его.

— Ты согласна, мамочка, не правда-ли? — спросилъ Миша, ласкаясь къ матери.

— Конечно, — отозвалась послѣдняя; — не хочешь ли кушать? добавила она, замѣтивъ, что Миша уже собирается уходить.

— Некогда, мамочка; боюсь опоздать въ гимназію.

IV.
Успѣхъ.

Переговоры Миши съ содержателемъ цирка, господиномъ Фришъ, увѣнчались успѣхомъ; выслушавъ предложеніе мальчика выручитъ его на два послѣднихъ представленія своимъ голубкомъ, вмѣсто большого египетскаго голубя, г. Фришъ пришелъ въ восторгъ, сразу согласился выдать Гашѣ жалованье все цѣликомъ, и даже предложилъ вновь принять ее въ число своей труппы.

— Нѣтъ, господинъ Фришъ, Гаша слишкомъ оскорблена вашей жестокостью, я заранѣе могу сказать, что она къ вамъ не вернется.

— Скажите, пожалуйста, какая принцесса! Экая важность, что я чуть-чуть хлопнулъ ее по щекѣ… Другая бы даже, навѣрное и не замѣтила, — возразилъ господинъ Фришъ.

— Трудно не замѣтить, когда щека посинѣла и вспухла.

— Ну, что-же изъ этого? Хотя бы…

Миша былъ возмущенъ, но онъ старался казаться покойнымъ, боясь иначе навредить Гашѣ.

— Такъ, значитъ, я привезу моего голубя за часъ до начала представленія? — сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

— Да, пожалуйста, не позже. Я также слыхалъ отъ Гаши, что, кромѣ ученаго голубя, у васъ еще есть дрессированный зайчикъ?

— Есть!

— Если бы вы привели и его, то я былъ бы вамъ искренно благодаренъ, потому что нашъ бѣлый зайчикъ «Труся» за послѣднее время до того измѣнился, что часто не слушаетъ меня и конфузитъ при публикѣ, несмотря на то, что передъ каждымъ представленіемъ я съ нимъ дѣлаю повторенія и угощаю его колотушками.

«Противный человѣкъ, самого бы тебя угостить колотушками», — подумалъ про себя Миша и затѣмъ сказалъ вслухъ слегка дрожащимъ голосомъ:

— Я своего «Красавчика» никогда не билъ и не бью, а онъ меня всегда слушается.

— Такъ вы его принесете? — продолжалъ господинъ Фришъ, — я за это вамъ заплачу отдѣльно.

— Благодарю; лично мнѣ никакой платы не нужно, если я соглашаюсь привести сюда своихъ звѣрковъ, то только ради того, чтобы заставить васъ разсчитаться съ Гашей; вѣдь иначе вы не отдадите ей жалованья?

— Конечно, жалованье будетъ передано вамъ только послѣ представленія, какъ мы условились, половина сегодня, другая завтра.

Миша, молча поклонился и уже хотѣлъ уходить, но господинъ Фришъ удержалъ его.

— Одно слово — подождите; вы знаете, что вамъ нельзя выступить на сцену съ вашими любимцами въ гимназической формѣ.

— Ахъ, да, въ самомъ дѣлѣ… Я объ этомъ не подумалъ… Впрочемъ, у меня есть матросскій костюмъ, совсѣмъ новенькій, раза два-три надѣтый; какъ вы думаете, подойдетъ ли онъ?

— Какъ нельзя больше; передъ вашимъ выходомъ на сцену, я заявлю публикѣ, что одинъ маленькій морякъ будетъ имѣть честь представить ей заморскаго голубя

«Красавчика» и заморскаго зайчика «Орлика». Эффектъ получится полный.

— До свиданья, — сказалъ Миша, направляясь къ выходу.

— Еще одно слово, — снова остановилъ его господинъ Фришъ.

— Что прикажете?

— Послѣ завтра я уѣзжаю съ моей труппой въ сосѣдній городъ; придется опять призвать плотниковъ для разборки нашего цирка; но, какъ вамъ уже извѣстно, здѣшніе плотники такъ не ловки и не умѣлы, что снова могутъ поломать деревянныя стропила, а потому не будете ли вы такъ любезны придти, когда для васъ удобнѣе, сдѣлать все это подъ вашимъ наблюденіемъ, за что, конечно, не откажетесь взять плату; тутъ будетъ уже личный вашъ трудъ..

Миша медлилъ отвѣтомъ; господинъ Фришъ ему былъ крайне не симпатиченъ, а послѣ его выходки съ Гашей въ особенности; въ первую минуту онъ хотѣлъ отказаться, — но мысль заработать лишній грошъ, который при ихъ скудныхъ средствахъ пойдетъ на пользу той же. Гашѣ и избавитъ маму отъ лишняго сидѣнья надъ шитьемъ, заставила его согласиться.

— До свиданья, — сказалъ тогда господинъ Фришъ, — я жду васъ съ вашими питомцами не позже половины шестого.

— Будьте покойны и надѣйтесь на мою аккуратность.

Съ этими словами Миша отправился домой.

Марія Ивановна и Гаша давно ожидали его; по выраженію лица мальчика онѣ сразу догадались, что дѣло улажено, и когда онъ вошелъ въ комнату, то, такъ какъ онъ съ утра ничего не ѣлъ, первымъ дѣломъ заставили его проглотить хотя нѣсколько ложекъ похлебки, прежде чѣмъ начать разсказывать. Мишѣ очень трудно было исполнить ихъ требованіе; ему хотѣлось скорѣе все разсказать, — но онъ, тѣмъ не менѣе, все-таки повиновался.

— Шестую ложку похлебки вливаю въ ротъ, не считая столько же кусковъ хлѣба, — проговорилъ онъ, наконецъ, разсмѣявшись, — а потому считаю себя въ правѣ сдѣлать перерывъ, чтобы подѣлиться впечатлѣніемъ. — И началъ подробно разсказывать все то, что намъ уже извѣстно.

— Можетъ быть, мнѣ въ самомъ дѣлѣ, слѣдуетъ принять его предложеніе и вернуться, — сказала Гаша, когда разсказъ былъ оконченъ.

— Тебѣ? Вернуться къ нему?.. Послѣ того, что было?.. Нѣтъ, покуда я жива, я этого не допущу, — возразила Марія Ивановна. — Живи у насъ; какъ мы ни бѣдны, но настолько хватитъ, чтобы прокормить тебя до тѣхъ поръ, пока пріищешь себѣ какое-нибудь болѣе или менѣе подходящее мѣсто.

— Живи, живи у насъ, — добавилъ Миша, — ты будешь моей маленькой сестричкой, будешь постоянно съ мамой, а то она, бѣдная, скучаетъ, когда я ухожу въ гимназію… Вѣдь правда, мамочка, да?

— Конечно, правда, мой дружокъ; эти часы мнѣ всегда кажутся длинными и тоскливыми… Теперь я буду довольна: у меня, кромѣ добраго, любимаго сына, еще будетъ такая же дорогая, любимая дочка…

Гаша бросилась цѣловать свою благодѣтельницу..

— Ты теперь уже умѣешь немного шить; будешь помогать мнѣ; вдвоемъ работа пойдетъ у насъ быстрѣе, слѣдовательно, и заработокъ будетъ больше…

— О, конечно, дорогая Марія Ивановна, я буду помогать вамъ! Увидите, работа у насъ съ вами закипитъ… Это такъ весело… Такъ пріятно; раньше я не имѣла никакого представленія о работѣ, теперь же, благодаря вамъ, я готова просиживать за иголкою не только цѣлый день, но и ночь…

— Ну, ну, не увлекайся! Этого никогда не будетъ…

— Почему?

— Потому, что я не позволю, — возразила Марія Ивановна почти строго,

— Но почему же, дорогая, почему вы мнѣ этого не позволите?

— Ты должна беречь силы, а не надрывать ихъ; работать слѣдуетъ въ мѣру…

— Однако, вы сами этого не дѣлаете?

— Да, да, мамочка, Гаша замѣтила совершенно вѣрно, — ты сама этого не дѣлаешь, — замѣтилъ Миша.

Долго еще продолжался разговоръ между Маріей Ивановной, Гашей и Мишей; они спорили, возражали другъ другу, доказывали, строили планы будущаго и только около четырехъ часовъ уже вспомнили, что Мишѣ пора собираться.

Марія Ивановна вынула изъ сундука его матросскій костюмъ, который, по счастію, оказался еще совершенно свѣжимъ и нисколько не помятымъ. — Снявъ съ себя гимназическую рубашку, Миша живо преобразился въ маленькаго матроса; оживленные, черные глаза его лихорадочно блестѣли, въ нихъ видна была и радость за судьбу сиротки Гаши, которая теперь навсегда избавится отъ грубаго обращенія, и невольная тревога за то, какъ выступитъ онъ на сцену передъ публикою со своими питомцами? «А что, если они закапризничаютъ, испугаются, увидавъ себя среди толпы, среди новой обстановки при освѣщеніи множества фонарей?.. Закапризничаютъ, испугаются и не послушаютъ? Скандалъ вѣдь тогда на весь городъ?»

Въ числѣ публики, навѣрное, встрѣтятся его знакомые и товарищи по гимназіи; они его узнаютъ, поднимутъ на-смѣхъ, а господинъ Фришъ такъ разсердится, что, пожалуй, приколотитъ и самого его, и «Орлика», и «Красавчика».

— О, нѣтъ, я до этого не допущу ни въ какомъ случаѣ! — сорвалось съ языка Миши.

— Что ты говоришь? — спросила Марія Ивановна, полагая, что онъ обращается къ ней или къ Гашѣ.

— Ничего, мамочка, я самъ съ собою разсуждаю… Я говорю, что никогда не позволилъ бы господину Фришъ бить «Красавчика» или «Орлика», если-бы они, испугавшись новой обстановки, шума и музыки, вдругъ отказались меня слушать.

— Зачѣмъ раньше времени тревожить себя подобными мыслями? Я увѣрена, что ничего такого никогда не случится. «Красавчикъ» и «Орликъ» вовсе не пугливы, — возразила Марія Ивановна, желая успокоитъ его, хотя въ душѣ невольно думала, что опасенія мальчика вполнѣ основательны.

— Конечно, Миша, ты напрасно безпокоишься, ничего худого не случится, — добавила Гаша, переглянувшись съ Маріей Ивановной. — Давай-ка лучше я помогу тебѣ собрать твоихъ актеровъ.

— Помоги, голубушка, я буду очень благодаренъ; мнѣ одному, пожалуй, и не справиться.

— Пойдемъ на чердакъ, принесемъ ихъ сюда, здѣсь будетъ удобнѣе ихъ снарядить!

— Пожалуй, Гаша, ты права, тамъ темно да и не тащить же туда корзину и клѣтку.

— Конечно.

И дѣти тотчасъ отправились на чердакъ, откуда скоро вернулись со своими питомцами; Гаша несла «Красавчика», а Миша «Орлика». «Орлика» посадили въ бѣлую корзину, которую Гаша тщательно прикрыла легкимъ, вязанымъ платкомъ и обвязала со всѣхъ четырехъ сторонъ веревками. Такимъ образомъ, «Орликъ» не былъ лишенъ воздуха и въ то же время не могъ выпрыгнуты, если бы вдругъ ему пришла такая фантазія. Голубка-же «Красавчика» водворили въ ту самую клѣтку, въ которой онъ пріѣхалъ отъ Лёвы.

Гаша сходила за извозчикомъ, помогла Мишѣ поставить корзинку и клѣтку на сидѣнье и, пожелавъ счастливаго пути, молча вернулась въ комнату. — Извозчику было приказано ѣхать шагомъ, а Миша шелъ пѣшкомъ около дрожекъ, придерживая рукою кожаный фартукъ экипажа, чтобы не дать корзинкѣ и клѣткѣ соскользнуть съ сидѣнья.

Отъ дома, гдѣ жилъ Миша, до городской площади было недалеко и они довольно скоро доѣхали, такъ что «Орликъ» и «Красавчикъ» явились какъ разъ во время; Миша нашелъ свободную минутку, чтобы немножко повторить съ ними; Фришъ остался очень доволенъ и еще разъ очень любезно поблагодарилъ Мишу, сказавъ, что его выходъ стоитъ подъ № 4, и отправился на сцену, чтобы сдѣлать нѣкоторыя необходимыя приготовленія.

Къ шести часамъ пришли музыканты; затѣмъ, мало-по-малу начала собираться публика; около восьми циркъ былъ полонъ зрителей, — не было ни одного пустого мѣста. Главнымъ образомъ были дѣти, но и взрослыхъ тоже набралось порядочно.

Миша выглядывалъ изъ-за угла, такъ что онъ видѣлъ всѣхъ, а его никто; онъ сразу узналъ многихъ товарищей по гимназіи и знакомыхъ.

«Воображаю, какъ они удивятся, когда увидятъ меня… Это выйдетъ презабавно; скорѣе бы наступилъ мой выходъ!» — подумалъ самъ про себя Миша и, спрятавшись еще глубже въ уголъ, сталъ разглядывать окружающую его обстановку.

Выходъ первый заключался въ томъ, что на сцену, вывели двухъ лошадей; онѣ были почти одинаковаго роста, одна вороная, другая сѣрая; ихъ держали подъ узцы два казака-подростка, красивые, стройные, съ оживленными глазами и съ такимъ отважнымъ видомъ, что, глядя на нихъ, невольно думалось, что они никогда и ни передъ чѣмъ не остановятся.

Согласно программы казаки-подростки должны были представить джигитовку, для чего Антоша, одѣтый въ трико и опоясанный широкимъ, разноцвѣтнымъ поясомъ, предварительно раскидалъ по всей усыпанной пескомъ круглой площади нѣсколько носовыхъ платковъ, маленькихъ корзиночекъ съ ручками и два кинжала. Мишу чрезвычайно заинтересовало, что изъ этого выйдетъ? -Онъ никогда не видалъ джигитовки и не могъ себѣ представить, въ чемъ она заключается.

— Зачѣмъ ты все это раскидалъ? — спросилъ онъ Антошу, когда тотъ проходилъ мимо.

— Сейчасъ узнаешь, — отвѣчалъ Антоша и махнулъ рукою музыкантамъ.

Раздались громкіе звуки марша; казаки моментально вспрыгнули на спины лошадей и галопомъ обогнули кругъ арены, разъ… другой… Затѣмъ, сначала одинъ, а потомъ и другой — на всемъ скаку, низко склонившись съ сѣдла, поднимали съ земли раскиданные предметы; публика, конечно, приходила въ восторгъ, аплодисменты гремѣли безъ конца, и казаки, раскланиваясь, удалились вполнѣ довольные.

Для № 2-го на сцену была выведена собака, высокая, поджарая, на тонкихъ ногахъ, съ узкою мордой и умными выразительными глазами; легко ступая по песку, она поводила головою направо и налѣво и, словно сознавая собственное достоинство, спокойно остановилась передъ публикой, привѣтливо махая хвостомъ.

— Похвастайте намъ вашими познаніями, почтеннѣйшій г. Трезоръ! — обратился къ собакѣ господинъ Фришъ; — первымъ дѣломъ, я васъ попрошу быть вѣжливымъ и поклониться многоуважаемой публикѣ, которая почтила насъ своимъ благосклоннымъ посѣщеніемъ!

Трезоръ привсталъ на заднія лапы.

— Сейчасъ, г. Трезоръ, я васъ не затрудню, — поспѣшилъ добавитъ господинъ Фришъ, и надѣлъ Трезору на голову военную фуражку.

— Цу! — прикрикнулъ онъ по прошествіи нѣсколькихъ минутъ.

Трезоръ приподнялъ правую переднюю лапу и отдалъ честь, приложивъ лапу къ козырьку.

— Браво! — раздались одобрительные крики въ публикѣ.

Господинъ Фришъ снялъ съ него фуражку и знакомъ руки разрѣшилъ ему снова встать на всѣ четыре лапы.

— Теперь, — обратился онъ къ нему послѣ минутнаго молчанія, — посмотрите хорошенько на мои часы и скажите намъ, сколько! Щ)емени?

Трезоръ пристально уставился глазами въ поднесенные къ его мордѣ часы хозяина и лизнулъ ихъ; публика расхохоталась.

— Вы хотите этимъ дать понять, что говорить не можете? — сказалъ господинъ Фришъ. Трезоръ утвердительно кивнулъ головой.

— Не можете? — переспросилъ господинъ Фришъ. Трезоръ вторично мотнулъ головой.

— Какъ же намъ тогда быть?.

Трезоръ обвелъ своими умными глазами сначала всю публику, затѣмъ остановилъ взоръ на хозяинѣ, какъ бы желая проговорить «не знаю!»

— Постарайтесь объясниться знаками — вѣдь это вы можете? — продолжалъ послѣдній. Трезоръ отвѣтилъ утвердительнымъ кивкомъ головы, послѣ чего господинъ Фришъ снова поднесъ ему къ мордѣ часы.

Умное животное долго всматривалось въ циферблатъ, словно что-то соображая, затѣмъ, высоко приподнявъ одну изъ переднихъ лапъ, мѣрно, отчетливо стукнуло по землѣ девять разъ.

Г. Фришъ указалъ публикѣ на стоявшіе на мраморной подставкѣ большіе часы, стрѣлки которыхъ дѣйствительно показывали девять.

— Молодецъ Трезоръ! — раздалось среди публики.

— Кланяйтесь и благодарите! — шепнулъ г. Фришъ на ухо умной собакѣ, настолько, однако, громко, чтобы присутствующіе могли слышать.

Трезоръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ назадъ, продолжая смотрѣть на публику, и, забавно присѣвъ на заднія лапы, настолько низко, чтобы передними тоже упираться въ землю, изобразилъ нѣчто вродѣ реверанса; что касается господина Фришъ, онъ тоже почтительно раскланялся на всѣ стороны.

Миша, выглядывая изъ-за угла, стоялъ совершенно пораженный, недоумѣвая, какимъ образомъ господинъ Фришъ могъ научить всему имъ видѣнному Трезора; но этимъ представленіе еще не кончилось. Трезоръ по приказанію хозяина выдѣлывалъ передъ публикой много другихъ штукъ: прыгалъ черезъ стулья; ловко подкидывалъ кверху мячикъ, который самъ же, съ еще большей ловкостью, ловилъ въ открытую пасть; ходилъ взадъ и впередъ на переднихъ лапахъ, внизъ головою, отвѣчалъ на заданные ему вопросы (конечно, совершенно своеобразнымъ способомъ), такъ, напримѣръ, на вопросъ господина Фришъ, какъ поступалъ бы онъ если-бы на него напали разбойники, начиналъ ворчать, лаять и бросаться во всѣ стороны, словно желая растерзать кого-то.

— Довольно! — остановилъ его, наконецъ, хозяинъ.

Онъ моментально затихъ.

— А что ты сдѣлаешь, когда я покажу тебѣ большой сборъ за наше представленіе? — спросилъ господинъ Фришъ послѣ минутнаго молчанія.

Трезоръ принялся съ радостнымъ взвизгиваніемъ подпрыгивать въ воздухѣ.

— А если сборъ окажется неудачнымъ? — продолжалъ хозяинъ.

Трезоръ, вмѣсто отвѣта, низко наклонилъ голову, опустилъ хвостъ и съ жалобнымъ воемъ спрятался подъ скамейку.

— Браво! Браво! — одобрила его публика.

Въ выходѣ № 3 — выступилъ акробатъ Антоша; онъ ловко прыгалъ по канату, ловко кувыркался, ловко выкидывалъ въ воздухѣ различныя эволюціи, приводившія публику въ восторгъ и Вызывавшія нескончаемые апплодисменты… Нѣкоторыя вещи особенно нравились публикѣ, нравились настолько, что она требовала даже повторенія, но Миша, не могъ равнодушно смотрѣть на всѣ эти акробатическія упражненія, сопряженныя съ опасностію жизни, и въ самые интересные, по мнѣнію публики, моменты закрывалъ глаза рукою.

Такимъ образомъ время протянулось почти до десяти часовъ; наконецъ, наступила пора выхода Миши: бѣдный мальчикъ, первый разъ въ жизни очутившійся среди подобной обстановки, чувствовалъ себя неловко; голова его кружилась, ноги подкашивались, онъ шелъ впередъ нетвердыми шагами, старался разглядѣть знакомыя лица среди присутствующей публики, но какъ-то ничего не могъ разобрать… Все у него сливалось въ одну общую массу… Онъ слышалъ только, что тамъ гдѣ-то направо… налѣво… прямо… звучатъ знакомые голоса товарищей.

— Смотрите, смотрите, господа, вѣдь это Миша… нашъ Миша…

— Какъ онъ могъ попасть сюда?

— Нѣтъ, это не онъ… — возражали другіе.

— Но удивительно похожъ!

— Да онъ же — онъ, безо всякаго сомнѣнія, всмотритесь хорошенько!

Господинъ Фришъ, между тѣмъ, выступилъ впередъ и торжественно объявилъ достопочтеннѣйшей публикѣ, что сію минуту будетъ имѣть честь представить ей маленькаго моряка, который, только что прибывъ изъ-за далекаго, синяго моря, привезъ прекраснаго бѣлаго голубя и очаровательнаго, такого же бѣлаго зайчика, которые сейчасъ дадутъ свое представленіе.

Все это господинъ Фришъ говорилъ очень складно, очень мило, очень комично; но Миша улавливалъ только одни звуки его голоса, слова же для него точно куда-то улетучивались… Куда-то ускользали.

— Начинайте! — обратился онъ, наконецъ, къ Мишѣ, ударивъ его по плечу.

Миша сразу очнулся и, словно проснувшись отъ какого-то тяжелаго забытья, сдѣлалъ надъ собою усиліе, чтобы казаться покойнымъ.

Мысль о томъ, что онъ трудится для бѣдной сиротки Гаши, и чтобы избавить мать отъ лишнихъ часовъ работы — придала ему силу и энергію.

Онъ, повидимому, совершенно покойно заставилъ «Красавчика» продѣлывать всѣ тѣ штуки, которымъ его научилъ Лёва и которыя онъ самъ, послѣ отъѣзда послѣдняго, ежедневно съ нимъ репетировалъ. «Красавчикъ» выказалъ себя молодцомъ; ни музыка, ни шумъ апплодисментовъ, ни непривычный свѣтъ, очевидно, не производили на него ни малѣйшаго впечатлѣнія. Онъ продѣлывалъ передъ многочисленной публикой всѣ свои заученныя штуки, точно также покойно, точно также послушно, какъ продѣлывалъ ихъ раньше, на полутемномъ чердакѣ глазъ на глазъ съ Мишей и съ четвероногимъ дружкомъ «Орликомъ», который въ данный моментъ, тоже выступивъ на арену, лицомъ въ грязь не ударилъ, если можно такъ выразиться про зайчика, имѣвшаго вмѣсто лица простую (мордочку; словомъ, 4-й No прошелъ особенно блестяще; публика требовала нѣсколько разъ повторенія, и громко кричала «браво! браво, „Красавчикъ“, браво, „Орликъ“! браво, маленькій морякъ!»

Видя полный успѣхъ первый разъ выступившихъ на аренѣ импровизированныхъ актеровъ, господинъ Фришъ остался очень доволенъ, во время перерыва крѣпко пожалъ руку Миши, взялъ съ него честное слово, что онъ непремѣнно придетъ на завтрашнее, послѣднее представленіе, такъ сказать, уже прощальное, и отдалъ ему жалованье Гаши за одинъ мѣсяцъ.

— Остальное — получите завтра, — сказалъ онъ въ заключеніе, — а послѣ завтра утромъ, пожалуйста, приходите помочь плотникамъ разбирать столбы и стропила.

Миша молча поклонился.

Позвавъ извозчика, онъ опять уставилъ на его разбитыхъ дрожкахъ корзинку «Орлика» и клѣтку «Красавчика», чтобы отправиться вмѣстѣ съ ними домой и скорѣе сообщить матери о блестящихъ успѣхахъ своихъ маленькихъ питомцевъ, а завтра утромъ обязательно написать объ этомъ Лёвѣ.

V.
Семейная радость.

Съ наступленіемъ вечера движеніе на улицахъ нашего небольшого городка мало-по-малу стихало; только изрѣдка доносился шумъ колесъ проѣзжавшаго гдѣ-нибудь экипажа или слышались тяжелые шаги сторожей да дворниковъ, отъ скуки прогуливавшихся около домовъ, въ своихъ высокихъ сапогахъ, подбитыхъ гвоздями; въ домахъ нигдѣ почти не было видно свѣта — въ провинціи вообще принято рано ложиться, но въ квартирѣ, или, выражаясь правильнѣе, въ комнатѣ Маріи Ивановны, не смотря на позднюю пору, все еще горѣла лампа. Всѣмъ было не до сна: они сидѣли за столомъ, хотя ихъ скромный ужинъ давно уже кончился, и долго, долго говорили о блестящемъ успѣхѣ выступившихъ на сцену «Красавчика» и «Орлика», не могли нарадоваться ихъ смѣлости, ихъ смышленности, ихъ повиновенію.

— Теперь, когда все кончилось и обошлось благополучно, я сознаюсь, что не на шутку трусила за твоихъ питомцевъ, — обратилась Марія Ивановна къ Мишѣ, когда онъ, нѣсколько разъ повторяя малѣйшія подробности успѣха голубка и зайчика, наконецъ, сдѣлалъ перерывъ, чтобы выпить давно налитый ему стаканъ чай.

— Ты боялась, мамочка, что ихъ ошеломитъ никогда невиданная обстановка, не правда-ли?

— Вотъ именно.

— Да, я самъ этого очень боялся.

— Это такъ понятно, такъ естественно; даже человѣкъ въ подобныхъ случаяхъ иногда теряется, а что же можно требовать отъ маленькой, беззащитной птички и такого же маленькаго, даже по природѣ трусливаго, зайчика?

— Но, видно, пословица: «нѣтъ правила безъ исключенія» вполнѣ справедлива — нашъ «Орликъ» въ данномъ случаѣ оправдалъ ее.

— Безусловно.

— А ужъ я-то какъ боялась, — замѣтила Гаша, все время молча слушавшая разговоръ матери съ сыномъ знаешь, Мишута, когда я устанавливала клѣтку и корзинку на извозчичьи дрожки, у меня руки дрожали.

— А, между тѣмъ, глядя на тебя ничего нельзя было замѣтить.

— Еще бы, Миша! Я не хотѣла раньше времени тебя огорчать… Вѣдь вотъ ничего же не случилось, представленіе прошло самымъ блестящимъ образомъ, и завтра повторится то-же самое…

— Сегодня, правда, оно прошло какъ нельзя лучше, но что будетъ завтра — неизвѣстно.

— Завтра повторится то-же самое, это не подлежитъ сомнѣнію, — съ увѣренностью проговорила Марія Ивановна, — господинъ Фришъ, въ данномъ случаѣ, человѣкъ опытный; еслибы онъ хотя немного сомнѣвался, то повѣрь, никогда бы не сталъ такъ настоятельно требовать, чтобы ты пришелъ завтра.

— И никогда бы не отдалъ даже части моего жалованья, — добавила Гаша; — я его хорошо знаю, онъ деньгами доложитъ больше всего. Но, однако, какая же я завтра буду богатая! — добавила она послѣ минутнаго молчанія.

Марія Ивановна и Миша улыбнулись.

— Вы знаете, сколько у меня будетъ денегъ? — продолжала дѣвочка; — болѣе десяти рублей, развѣ это не богатство, развѣ это не капиталъ? Но вы должны взять себѣ все цѣликомъ.

— Это почему?

— Потому, что я не могу и не хочу жить у васъ даромъ.

— Перестань болтать пустяки.

— Нѣтъ, Марія Ивановна, это не пустяки… Далеко не пустяки; вы сами живете трудомъ, я буду мучиться, сознавая, что сижу у васъ на шеѣ.

— Да вѣдь я уже тебѣ сказала, Гаша, что полученное тобою сегодня жалованье поступитъ въ нашу общую кассу! Чего же ты еще добиваешься?

— Вы согласились принять въ общую кассу то, что Миша принесъ сегодня, а о тѣхъ деньгахъ, которыя онъ принесетъ завтра, вы ничего не хотите говорить.

— Да вѣдь ихъ еще нѣтъ, Гаша, зачѣмъ мы будемъ спорить раньше времени?

— Конечно, — вмѣшался Миша можетъ быть, я ихъ и не передамъ тебѣ: мы съ «Орликомъ» и «Красавчикомъ» отправимся на нихъ кутить. Говорятъ, актеры вообще придерживаются этому обычаю, и послѣ каждаго представленія, въ особенности, если оно. удачно, ѣдутъ куда-нибудь въ ресторанъ вмѣстѣ ужинать. Чѣмъ же мы хуже ихъ, и почему намъ нельзя поступить точно также, правда, мои маленькіе друзья? Вы ничего не имѣете противъ?

Съ этими словами онъ быстро соскочилъ съ мѣста и, подбѣжавъ къ своимъ маленькимъ друзьямъ, которыхъ по случаю поздняго времени на чердакъ не отнесли, принялся ласкать ихъ.

Долго продолжались разговоры и шутки; наконецъ, Марія Ивановна первая напомнила, что давно уже пора ложиться спать, и что иначе они всѣ трое на слѣдующее утро рискуютъ проспать.

— Это правда, — согласился Миша, — надо укладываться — и, пожелавъ спокойной ночи матери и сестричкѣ, какъ онъ называлъ теперь Гашу, пошелъ устраивать себѣ постель на диванѣ, такъ какъ кровать уступилъ Гашѣ, которая тотчасъ улеглась; за нею легла и Марія Ивановна. Огонь погасили, но разговоры, тѣмъ не менѣе, все еще не смолкали.

Всѣ трое чувствовали себя такими счастливыми, такими довольными, что не желали ничего лучшаго и не согласились бы, ни за какія блага, помѣняться ни съ кѣмъ своей долей.

Слѣдующій день, суббота, прошелъ обыкновеннымъ порядкомъ: утромъ Миша былъ въ гимназіи, затѣмъ вернулся къ обѣду домой, послѣ обѣда сѣлъ готовить уроки къ понедѣльнику, чтобы вечеръ съ субботы на воскресенье и хотя воскресенье быть свободнымъ, тѣмъ болѣе, что сегодня ему надо было къ шести часамъ снова отправляться въ циркъ, куда на этотъ разъ онъ могъ ѣхать попозднѣе, такъ какъ господинъ Фришъ, зная познанія «Красавчика» и «Орлика», уже не требовалъ репетиціи.

Представленіе началось половина седьмого; въ виду того, что оно было послѣднее, такъ сказать прощальное, — то господинъ Фришъ предварительно предупредилъ публику, о своемъ желаніи доставить ей возможно больше удовольствія и показать всѣ лучшія силы.

Согласно всегдашней методѣ, онъ это дѣлалъ постоянно, передъ отъѣздомъ изъ каждаго мѣста, гдѣ давалъ свои представленія; дѣлалъ съ тѣмъ разсчетомъ, чтобы оставить по себѣ хорошее воспоминаніе и, въ случаѣ вторичнаго визита, встрѣтить въ публикѣ сочувствіе и отзывчивость.

Программа гласила исключительно о новыхъ, еще не виданныхъ фокусахъ, которые будутъ выполнены людьми и животными; въ составъ программы, въ видѣ повторенія, войдетъ только единственный выходъ маленькаго моряка съ его питомцами, и то по желанію благосклонной публики, заявившей объ этомъ еще вчера, послѣ долгихъ, громкихъ апплодисментовъ.

Миша съ восторгомъ прочелъ объявленіе объ этомъ и особенно нѣжно ласкалъ своихъ питомцевъ, называя ихъ самыми нѣжными именами.

На этотъ разъ выходъ его значился не четвертымъ, а девятымъ, т.-е. стоялъ почти въ самомъ концѣ представленія; Миша сразу понялъ и догадался, что это сдѣлано не безъ цѣли.

«Сладкое блюдо всегда подаютъ послѣднимъ, для того, чтобы во-рту оставался пріятный вкусъ», — мысленно проговорилъ мальчикъ, самодовольно улыбаясь, и, снова вставъ въ уголъ на то мѣсто, гдѣ стоялъ вчера, терпѣливо выжидалъ свою очередь.

По сдѣланному господиномъ Фришъ знаку, музыка опять, по примѣру вчерашняго, заиграла маршъ, подъ звукъ котораго Антоша, одѣтый въ новый костюмъ, выдаваемый ему только въ торжественныхъ случаяхъ или по большимъ праздникамъ, почтительно раскланялся зрителямъ, и затѣмъ, ловко вскарабкавшись по высокому, совершенно гладкому столбу, подъ самый потолокъ паруссиннаго навѣса, вскочилъ на канатъ и принялся выдѣлывать тамъ, руками и ногами, такіе изумительные фокусы, что, глядя на него, невольно становилось жутко… Вотъ… Вотъ… Еще одна минута, еще одинъ прыжокъ…. И, казалось, бѣдняга сорвется съ каната, мгновенно полетитъ внизъ… разобьется до смерти…

Нѣсколько товарищей по профессіи, уже одѣтыхъ въ трико и готовыхъ въ извѣстный моментъ выступить теперь на арену, смотрѣли на него съ нѣмымъ восторгомъ, но безъ, всякаго страха за дальнѣйшую судьбу; для нихъ это не было ново… Каждый не разъ выполнялъ то же самое, но Миша, не привыкши къ этому, старался не смотрѣть; фокусы Антоши производили на него тяжелое, удручающее впечатлѣніе… Онъ даже невольно разсуждалъ въ душѣ: «неужели Антоша не могъ избрать какой-нибудь иной способъ зарабатыванія куска насущнаго хлѣба, — менѣе сопряженный съ опасностью?»

По счастію, однако, все обошлось благополучно, Антоша вернулся въ корридоръ, гдѣ публика не могла его видѣть, и гдѣ стояли остальные актеры, какъ бы за кулисами — вернулся цѣлымъ, невредимымъ, сіяющимъ, такъ какъ не только публика отнеслась съ похвалами къ его таланту (если только акробатическіе фокусы можно назвать талантомъ), но даже самъ господинъ Фришъ погладилъ его по головѣ со словами: «спасибо, Антоша, поддержалъ нашу славу, за мной не пропадетъ… На чай получишь».

А господинъ Фришъ рѣдко кого хвалилъ и еще того рѣже обращался къ своимъ подчиненнымъ съ рѣчью.

Слѣдующіе номера программы шли своимъ чередомъ, и, видно, ужъ вечеръ выдался такой счастливый — успѣхъ со всѣхъ сторонъ получался полный; на лицахъ акробатовъ, жонглеровъ и клоуновъ выражалось довольство, радость; даже животныя и птицы, принимавшія участіе въ представленіи, казались тоже веселѣе обыкновеннаго, и, сверхъ ожиданія, Меньше получали пинковъ и побоевъ.

Одинъ только Миша стоялъ въ уголку, задумчивый и угрюмый, продолжая предаваться философскимъ разсужденіямъ.

— Чего стоишь, какъ истуканъ? — раздался вдругъ надъ самымъ его ухомъ голосъ Антоши.

— Ничего… я… такъ… — отвѣчалъ, встрепенувшись, Миша.

— Чего такъ? Выходить пора, а у тебя еще ничего не готово.

— Вашъ выходъ, — подтвердилъ поспѣшно подбѣжавшій къ нему господинъ Фрипгъ, — чего же вы въ самомъ дѣлѣ стоите?

— Сію минуту… — отозвался Миша и дѣйствительно почти моментально вышелъ со своими питомцами на арену.

Публика встрѣтила его какъ стараго знакомаго; раздались привѣтливые возгласы — браво, «Красавчикъ»! браво, «Орликъ»!

Миша на этотъ разъ уже не чувствовалъ вчерашняго смущенія. Мило улыбнувшись, онъ спокойно раскланялся на всѣ стороны и приступилъ къ дѣлу. Какъ зайчикъ, такъ и голубь, по примѣру предыдущаго раза, выполнили ихъ роли превосходно. Публика пришла въ такой экстазъ, что подъ конецъ представленія засыпала ихъ цвѣтами, конфектами и даже мелкими серебряными и мѣдными монетами. По приказанію господина Фришъ, деньги въ антрактѣ были подобраны сторожами и переданы Мишѣ.

— Если найдутся еще послѣ уборки, то завтра передамъ, когда придете помогать плотнику разбирать столбы и стропила, — сказалъ онъ, прощаясь съ Мишей и вручая ему остальную часть жалованья Гаши, которой, между прочимъ, просилъ вторично передать, что если она хочетъ вернуться къ нему, онъ не откажетъ взять ее.

— Нѣтъ, господинъ Фришъ, этого никогда не будетъ, — серьезно возразилъ Миша, — я даже отказываюсь передавать.

— Не хочетъ — не надо… — отозвался тогда господинъ Фришъ, пожавъ плечами.

Миша молча поклонился и попросилъ сторожа привести извозчика.

— Извозчикъ готовъ! — заявилъ сторожъ по прошествіи нѣсколькихъ минутъ.

— Спасибо! — поблагодарилъ его Миша и, помѣстивъ на дрожки своихъ друзей, самъ пошелъ пѣшкомъ рядомъ.

— Баринъ, да вы бы сѣли, смотрите, дождь накрапываетъ, — обратился къ нему извозчикъ.

— Ничего, не сахарный, не растаю, — возразилъ Миша, пробираясь по грязи.

— Напрасно, значитъ, сѣсть не желаете; ножки промочите, грязь-то у насъ по улицамъ стоитъ невылазная; чѣмъ ближе къ вашей квартирѣ, тѣмъ будетъ хуже; снимите клѣтку, либо корзинку поставьте въ ноги, а сами сядьте какъ слѣдуетъ.

— Нѣтъ, любезный, въ ноги я не поставлю ни клѣтку, ни корзинку, потому что такимъ образомъ моихъ питомцевъ можетъ растрясти, а взять одного изъ нихъ на колѣни могу, пожалуй, и тогда, можетъ быть, и самъ примощусь.

— Ишь ты, какой добрый, — продолжалъ словоохотливый извозчикъ, — скотовъ любишь… Это хорошо, за это Господь Богъ не оставитъ, вѣдь и въ Священномъ Писаніи. гласится: «блаженъ рабъ, идеже скотовъ милуетъ». А вы зачѣмъ возили ихъ въ циркъ, неужто брали мѣста, чтобы показать преставленіе?

— Нѣтъ, — разсмѣялся Миша; — развѣ они что-нибудь поняли бы?

— Тогда зачѣмъ же вы привозили ихъ?

— Затѣмъ, что они сами давали представленіе.

— Что вы! Неужели? Значитъ — они у васъ ученые?

— Еще какъ!

— Вотъ оно что! Теперь понимаю; какимъ же штукамъ они обучены-то?

Миша принялся подробно разсказывать извозчику, какимъ именно штукамъ обучены его маленькіе друзья, и такъ увлекся интересной бесѣдой, что даже не замѣтилъ, когда дрожки очутились около воротъ того дома, гдѣ находилась квартира Маріи Ивановны.

— Миша, ты? — послышался сверху голосъ Гаши, высунувшей голову въ отворенную форточку.

— Мы… мы…. — отозвался Миша; — если можешь, спустись помочь внести въ комнату клѣтку и корзинку.

Гаша въ одинъ мигъ очутилась возлѣ дрожекъ и, конечно, очень охотно исполнила просьбу мальчика.

Марія Ивановна ожидала ихъ съ кипящимъ самоваромъ и съ готовымъ ужиномъ.

— Ну что, какъ? Надѣюсь «Красавчикъ» и «Орликъ», по примѣру вчерашняго, выполняли свои роли безукоризненно? — спросила она, въ свою очередь помогая развязывать веревки, которыми были связаны клѣтка и корзинка.

— Сегодняшнее представленіе сошло еще успѣшнѣе, — отозвался Миша; — публика закидала насъ конфектами, цвѣтами, и даже деньгами.

— Неужели?

— Честное слово; вотъ какъ устроимъ на ночь нашихъ дружковъ, — все покажу, вмѣстѣ подсчитаемъ капиталы и раздѣлимъ лакомство.

Съ этими словами Миша принялся устраивать своихъ питомцевъ на ночь возможно удобнѣе, такъ какъ на чердакъ относить ихъ было слишкомъ поздно. Зайку водворили за столомъ отъ швейной машинки, куда Гаша подослала ему коврикъ, поставила питье и положила нѣсколько листьевъ кочанной капусты, а голубка посадила на шкафъ, гдѣ предварительно тоже засыпала кормъ; тотъ и другой, повидимому, чувствовали себя превосходно, но, очевидно, утомившись непривычнымъ, долгимъ сидѣньемъ, все-таки скоро замолкли и, не смотря на происходившій вокругъ нихъ шумъ, смѣхъ и разговоръ, — крѣпко заснули. Миша, между тѣмъ, высыпалъ на столъ цѣлую груду цвѣтовъ; потомъ началъ выворачивать всѣ карманы, откуда, словно изъ рога изобилія, посыпались конфекты и деньги.

— Ого, какое богатство! "Орликъ и «Красавчикъ» теперь настоящіе капиталисты, — замѣтила, шутя, Марія Ивановна.

Миша самодовольно улыбнулся; разобравъ всѣ монеты по порядку, онъ съ помощью матери и сестрички началъ ихъ подсчитывать; сумма оказалась, больше чѣмъ всѣ ожидали.

— Капиталисты, капиталисты… — повторила Марія Ивановна; — но разскажи же намъ подробно, какимъ образомъ сегодня все тамъ происходило?

Миша не замедлилъ исполнить желаніе матери, ему самому было очень пріятно, говорить объ успѣхахъ ихъ общихъ любимцевъ, и потому онъ очень охотно разсказывалъ все, до мельчайшей подробности.

— По-моему, Миша, ты долженъ хотя часть этихъ денегъ употребить на «Орлика» и «Красавчика», — серьезно замѣтила Гаша.

— Я самъ объ этомъ думалъ; употребить на пользу не трудно; кормъ для нихъ теперь обезпеченъ надолго, но въ общемъ они такъ мало его требуютъ, что объ этомъ говорить не стоитъ, — а вотъ относительно удовольствія — хотѣлось бы что-нибудь придумать.

— Задача не легкая, — отозвалась Марія Ивановна; — какое удовольствіе можно доставить зайчику и птицѣ?

— Купитъ имъ лакомства, — такого, конечно, какое они особенно любятъ, — посовѣтовала Гаша.

— Ты права; мы непремѣнно это сдѣлаемъ! — радостно воскликнулъ Миша.

— А пока садитесь ужинать, — предложила Марія Ивановна, — за столомъ мы сообща обсудимъ этотъ важный вопросъ.

Дѣти повиновались. Миша не переставалъ говорить о блестящихъ успѣхахъ «Красавчика» и «Орлика», не переставалъ восхищаться ихъ познаніями.

— Ахъ да, я чуть-было не забылъ передать тебѣ остальныя деньги! — обратился онъ къ Гашѣ и, вынувъ изъ кармана полученное отъ господина Фришъ жалованье дѣвочки, положилъ, на столъ около ея прибора.

— Я тоже могу теперь назваться богатою и пойти въ долю съ «Красавчикомъ» и «Орликомъ», чтобы устроить общее угощеніе, — пошутила Гаша; — тѣмъ болѣе, — добавила она послѣ минутнаго молчанія, — что у меня тоже вѣдь радостная новость…

— Какая? — перебилъ Миша.

— Да; у насъ новость… очень пріятная, — добавила Марія Ивановна.

— Да какая же? Какая? — нетерпѣливо спросилъ Миша; — почему вы мнѣ до сихъ поръ ничего о ней не говорили?

— Потому что сами не знали; это рѣшилось только вечеромъ, послѣ того, какъ мы тебя проводили въ циркъ.

— Вотъ какая новость, слушай, — начала Гаша, подойдя къ своему «братцу» и положивъ ему на плечо обѣ руки, — хозяинъ того магазина, гдѣ работаетъ твоя мама…

— Не твоя, а наша, — поправила Марія Ивановна; — развѣ ты позабыла, что ты считаешься моей дочерью и сестрою Миши?

Гаша, со слезами на глазахъ, припала къ рукѣ Маріи Ивановны и съ чувствомъ благодарности нѣсколько разъ, горячо поцѣловала ее.

— Нашей… Нашей милой, дорогой мамочки, — продолжала она, дрожащимъ отъ волненія голосомъ; — ну вотъ, значитъ, хозяинъ магазина, гдѣ. работаетъ наша мама, прогналъ того злого приказчика, который къ ней такъ несправедливо относился…

— Знаю, — въ свою очередь перебилъ Миша, — но какое отношеніе это можетъ имѣть къ неожиданно выпавшему на твою долю счастію?

— Такое, что самъ хозяинъ и замѣститель злого противнаго приказчика сегодня вечеромъ былъ здѣсь у насъ съ предложеніемъ мамѣ взятъ на себя обязанность закройщицы, а мнѣ — поденной швеи, подъ руководствомъ маминой помощницы, почти такой же молодой, или, лучше сказать, почти такой же молоденькой дѣвочки, какъ я сама… Развѣ это не счастіе, Миша, неожиданное, свалившееся съ неба? — Подумай, какъ много мы теперь будемъ зарабатывать и какъ хорошо, какъ безбѣдно можемъ жить!

Миша въ первую минуту даже хорошенько не могъ сообразитъ все то, что услыхалъ отъ матери и отъ Гаши, но потомъ, переспросивъ ихъ еще разъ, принялся по очереди закидывать вопросами.

Трудно передать то чувство безграничной радости, которое въ данную минуту переживали наши герои.

Марія Ивановна была на верху блаженства;.

— Ну, какъ не сказать послѣ всего этого, — предъопредѣленіе свыше, — начала она сдавленнымъ отъ подступающихъ къ горлу слезъ голосомъ. — Какъ не сказать, что сама судьба столкнула Гашу съ нашей семьей, для того, чтобы вырвать ее изъ той ужасной обстановки, въ которой бѣдняжка находилась съ самаго ранняго дѣтства, — вывести, наконецъ, на вѣрный хорошій путь, и въ то же время дать намъ возможность имѣть около себя такое доброе существо, именно въ тотъ моментъ, когда наши собственныя средства начинаютъ поправляться… Да… Да… все это такъ, воистину такъ… Теперь, болѣе чѣмъ когда-либо, я убѣждаюсь въ безграничномъ милосердіи всемогущаго Бога, Который дѣлаетъ все на благо человѣка, Который печется о немъ, какъ отецъ о сынѣ… Который никогда не оставитъ его… никогда… никогда!..

VI.
Его не стало.

Слѣдующій день приходился въ воскресенье, Мишѣ не надо было идти въ гимназію, а потому, напившись утренняго чая, онъ еще разъ сталъ толковать съ Гашей, какого рода угощеніе купить «Красавчику» и «Орлику» и какимъ образомъ поторжественнѣе отпраздновать общую радость, вызванную успѣхомъ ихъ любимцевъ въ циркѣ и неожиданнымъ предложеніемъ Гашѣ поступить швеею въ магазинъ; когда это было рѣшено, то виновниковъ торжества все-таки отнесли на чердакъ, чтобы удобнѣе было убирать комнату.

Пока Миша переносилъ ихъ туда, Гаша занималась составленіемъ списка, что слѣдовало купить для предстоящаго торжества, такъ какъ Миша обѣщалъ взять на себя трудъ все это принести на возвратномъ пути изъ цирка, куда, согласно даннаго вчера, слова господину Фришъ, — долженъ былъ придти къ двѣнадцати часамъ дня, чтобы помогать разбирать столбы и стропила.

— Вотъ, посмотри, что я написала, — сказала дѣвочка, когда Миша спустился съ чердака, — это для насъ: одинъ фунтъ пряниковъ, одинъ фунтъ орѣховъ и одинъ фунтъ мармеладу — довольно?

— Безъ сомнѣнія; если хочешь, то, пожалуй, даже много; можно всего взять по полу-фунту.

— Нѣтъ, Миша, ужъ кутить, такъ кутить, — возразила дѣвочка, — столько радостей, какъ у насъ теперь, рѣдко бываетъ.

— Хорошо, хорошо, пусть будетъ по-твоему; но всѣ эти лакомства только для насъ; зайкѣ и голубю они не по вкусу.

— Для нихъ я предлагаю купить слѣдующее: зайкѣ — разныхъ свѣжихъ овощей, а голубку — сладкій сухарь, который мы размочимъ въ горячемъ молокѣ, и хотя полфунта самыхъ дорогихъ, отборныхъ крупъ.

— Хорошо; давай мнѣ деньги и списокъ, я долженъ уходить, — сказалъ въ заключеніе Миша.

Дѣвочка отдала ему то и другое.

— Передай мой поклонъ Антошѣ, — добавила она, когда Миша уже готовился выйти изъ двери. — Антоша всегда былъ ко мнѣ добръ, и не разъ защищалъ отъ побоевъ… кланяйся тоже хозяйкѣ… — Миша въ отвѣтъ кивнулъ головой и, выйдя на лѣстницу, началъ спускаться внизъ по ступенькамъ.

— Здравствуйте! Мы васъ давно ожидаемъ! — крикнулъ господинъ Фришъ, когда онъ пришелъ на городскую площадь.

— Мое почтеніе! развѣ я опоздалъ? — отозвался Миша.

— Нѣтъ, собственно говоря, вы нисколько не опоздали, но плотникъ пришелъ раньше, — продолжалъ господинъ Фришъ, любезно протягивая руку; — вы — человѣкъ аккуратный, я это замѣтилъ съ перваго раза… Я очень люблю людей аккуратныхъ, потому что самъ, какъ нѣмецъ, всегда отличался, отличаюсь и буду отличаться постоянной аккуратностью и…

— Значитъ, плотникъ здѣсь, — перебилъ Миша, не желая далѣе слушать его болтовню.

— Давно, давно; онъ даже началъ разбирать и укладывать то, что по легче, но столбы и стропила стоятъ нетронутыми, въ ожиданіи васъ.

— Я могу сейчасъ приступить къ дѣлу?

— Конечно, зачѣмъ васъ задерживать? То что они дѣлаютъ въ настоящую минуту, можно кончить потомъ, лишь бы при васъ заняться самымъ важнымъ. Приступайте къ дѣлу, пожалуйста.

И онъ попросилъ Мишу слѣдовать за нимъ въ глубину цирка, гдѣ многое уже оказалось разобраннымъ и уложеннымъ.

Грубое, замѣнявшее потолокъ полотно, мѣстами въ заплатахъ, болталось по столбамъ, отъ которыхъ его не успѣли еще отколотить, и, порою поднимаемое порывами осенняго вѣтра, хлопало по лицамъ тѣхъ, кто проходилъ внизу.

— Простите, — вѣжливо замѣтилъ господинъ Фришъ, придерживая одинъ изъ концовъ, чтобы онъ не задѣлъ мальчика.

— Ничего, пожалуйста, не безпокойтесь, — возразилъ послѣдній; — я встану въ сторонѣ; пускай отколачиваютъ парусину, она намъ помѣшаетъ, а ты, братецъ, подойди-ка сюда! — добавилъ онъ, подозвавъ плотника, и принялся объяснять ему способъ разборки стропилъ, при которомъ послѣднія никогда не могутъ испортиться.

— Ай да, баринъ! Какой умный! — отозвался плотникъ, почесывая себѣ затылокъ;_f--право, умный, несмотря, что самъ еще почти ребенокъ… Я — вдвое, какое вдвое? втрое, вчетверо старше, а, ей-Богу! не сообразилъ-бы.

— Да вѣдь я правду говорю, — отозвался Миша, не будучи увѣренъ, дѣйствительно-ли плотникъ хочетъ похвалить его, или говоритъ такъ въ насмѣшку.

— Истинную, святую правду, батюшка баринъ, изволишь молвить. Но скажи, почему ты все это знаешь?

— Потому, что съ самаго дѣтства люблю плотничье дѣло и, будучи еще ребенкомъ, часто хаживалъ къ одному знакомому плотнику учиться его ремеслу; зайди какъ-нибудь къ намъ, я покажу тебѣ много сдѣланныхъ мною въ дѣтствѣ игрушечныхъ столиковъ, шкафчиковъ, ящичковъ.

— Скажите на милость!

— Да; если, бывало, что не заладится, сейчасъ бѣгу къ своему другу-плотнику… Онъ мнѣ все объяснитъ… Все разскажетъ… Все растолкуетъ…. И я возвращаюсь домой; одинъ разъ я ухитрился даже уйти за такимъ совѣтомъ безъ вѣдома матери, которая, вернувшись домой и не заставъ меня въ комнатѣ, страшно испугалась…

— И, навѣрное, задала вамъ взбучку, послѣ которой у васъ отбило охоту бѣгать за совѣтами къ плотнику, — добавилъ господинъ Фришъ.

— О, нѣтъ, — возразилъ Миша; — мама слишкомъ добра для этого; она знала, что я поступилъ такъ, не подумавъ, а не со злымъ умысломъ… Я никогда не причинялъ ей огорченія… Она очень обрадовалась, когда я вернулся домой цѣлымъ, невредимымъ и, узнавъ въ чемъ дѣло, впослѣдствіи не только не мѣшала мнѣ, а еще сама говорила: «всякое знаніе полезно», и дѣйствительно, какъ видите, она была права.

— Съ чего же, баринъ, по-твоему, начинать? — спросилъ плотникъ.

— А вотъ, любезный, взбирайся на верхъ, по приставленной къ столбу лѣстницѣ, и разбирай стропила, такъ, какъ я уже объяснялъ раньше.

— Ладно! только, вы, баринъ, все же обождите уходить, я буду разбирать при васъ.

— Я и не собираюсь уходитъ раньше окончанія работы, а только предлагаю тебѣ начинать.

Плотникъ подозвалъ подручнаго парня, съ его помощью принялся за дѣло и не могъ надивиться тому, что при указанныхъ «барченкомъ» пріемахъ — дѣло идетъ гораздо скорѣе и успѣшнѣе.

Миша внимательно слѣдилъ за обоими рабочими, не сводилъ съ нихъ глазъ я часто останавливалъ, заставляя разбирать не какъ-нибудь, а по правиламъ, когда они, забывшись, дѣлали невѣрно. Работа шла довольно успѣшно; большую часть стропилъ уже разобрали, и положили на землю, оставалось снять послѣднее.

— Теперь, баринъ, идите съ Богомъ, мы кончимъ одни, — крикнулъ плотникъ.

Миша молча кивнулъ головой, спряталъ въ карманъ полученныя отъ господина Фриша деньги, но, прежде чѣмъ уходитъ, еще разъ взглянулъ на верхъ.

— Не такъ! — поспѣшно крикнулъ онъ плотникамъ, — не такъ! Не вѣрно… Вы опять дѣлаете по-своему,

— Ничего, баринъ, ничего, такъ скорѣе…

— Столбъ сломаете, и…

Тутъ рѣчь его оборвалась.

Часть столба, вслѣдствіе неправильнаго, удара топоромъ, — съ трескомъ подломилась, столбъ пошатнулся, стропило выскочило изъ зарубковъ и полетѣло внизъ, ударивъ Мишу всей своей тяжестью прямо по головѣ…

Господинъ Фришъ, оба плотника и всѣ остальные присутствующіе въ первую минуту совершенно остолбенѣли отъ ужаса — остолбенѣли настолько, что ни одинъ не въ состояніи былъ двинуться съ мѣста.

— Боже мой! — воскликнулъ, наконецъ, господинъ Фришъ, — несчастный ребенокъ! Несчастная мать!.. Какое ужасное горе ее ожидаетъ! — и первый бросился на помощь къ Мишѣ, который лежалъ неподвижно.

— Доктора, скорѣе доктора! — закричалъ онъ, выбѣжавъ на площадь блѣдный, взволнованный.

Нѣсколько времени спустя, явился докторъ и вслѣдъ затѣмъ городовой; оказалось, что Миша еще живъ, но что положеніе его настолько безнадежно, что онъ можетъ скончаться каждую минуту.

— Его надо немедленно отправить въ больницу или на квартиру, — заявилъ докторъ.

— Конечно, въ больницу, — сказалъ господинъ Фришъ, — насколько мнѣ извѣстно, мать его — женщина бѣдная, гдѣ ей лѣчитъ его дома?

— Лѣчитъ не придется, — прошепталъ докторъ, ощупывая пульсъ несчастнаго мальчика, — онъ еле дышитъ…

— Постойте, господа, — вмѣшался въ разговоръ все время молча стоявшій около Антоша, — мнѣ кажется, больной, силится сказать что-то.

Миша дѣйствительно въ эту минуту открылъ глаза, обвелъ мутнымъ, блуждающимъ взоромъ вокругъ себя и проговорилъ тихимъ, едва слышнымъ голосомъ:

— Домой… къ мамѣ… къ Гашѣ…

Желаніе его было исполнено, его сейчасъ же положили на носилки и понесли по направленію къ тому дому, гдѣ находилась квартира Маріи Ивановны, но господинъ Фришъ послалъ предварительно Антошу предупредить ее и насколько возможно подготовить къ ужасной неожиданности Маріи Ивановны дома не оказалось; она только что ушла куда-то по дѣлу.

Гаша оставалась въ комнатѣ одна, такъ какъ, по случаю воскреснаго дня, работы въ мастерской не было; она прибрала самоваръ, вымыла полъ, обтерла вездѣ пыль и только что собралась идти на рынокъ закупить все необходимое для обѣда, какъ вдругъ услыхала, что на лѣстницѣ кто-то громко всхлипываетъ.

— Кто тамъ? — поспѣшно спросила дѣвочка, отворила дверь и, увидавъ испуганное лицо Антоши, отступила назадъ.

— Тебя тоже, вѣрно, исколотили и выгнали? — невольно сорвалось у нее съ языка.

Антоша отрицательно покачалъ головой.

— Тогда что же случилось? Говори скорѣе?

— Миша умеръ… — отвѣчалъ онъ сквозь глухія рыданія.

— Что ты говоришь?.. Ты ошибся, этого быть не можетъ! Или я тебя не разслышала! — воскликнула дѣвочка пораженная подобнымъ неожиданнымъ извѣстіемъ онъ не болѣе часа назадъ ушелъ изъ дому совершенно здоровый.

Антоша сдѣлалъ надъ собой усиліе, чтобы не плакать, и въ короткихъ словахъ разсказалъ все то, что намъ уже извѣстно.

Гаша слушала его съ напряженнымъ вниманіемъ и, когда онъ замолчалъ, разразилась громкими рыданіями.

— Какъ сообщить Маріи Ивановнѣ эту ужасную новость? Она не перенесетъ ее! — вскричала дѣвочка, всплеснувъ руками.

— А гдѣ она сейчасъ, дома? — спросилъ Антоша послѣ минутнаго, тяжелаго молчанія.

— Нѣтъ, она ушла по дѣлу, — отозвалась Гаша.

— И не скоро воротится?

— Часа черезъ два, а, можетъ, и позднѣе.

— Фришъ распорядился, чтобы Мишу принесли сюда, да и самъ Миша выразилъ это желаніе… Надо положить его на кровать… онъ, навѣрное, умретъ скоро, но Маріи Ивановнѣ все же будетъ легче увидѣть его въ первую минуту, какъ бы больнымъ, а не мертвымъ… Распорядись, Гаша, приготовь все, что надо, а я пойду его встрѣтить.

Съ этими словами Антоша снова спустился съ лѣстницы, и быстро скрылся изъ виду; что касается Гаши, то она, совсѣмъ растерянная, едва держась на ногахъ, вернулась обратно въ комнату, которая за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ казалось ей такою уютною… такою веселою, и которая теперь сразу стала такой грустной и печальной.

Присѣвъ къ окну, она задумалась. Въ чемъ заключались ея думы, она не въ состояніи была дать себѣ отчета… Долго ли она сидѣла на одномъ и томъ же мѣстѣ — даже не помнила… и очнулась только тогда, когда услыхала по лѣстницѣ топотъ нѣсколькихъ ногъ.

— Это несутъ Мишу, — громко проговорила она.

И дѣйствительно наружная дверь скоро распахнулась, и два городовыхъ внесли носилки, на которыхъ лежалъ Миша, блѣдный… безжизненный…

— Куда его положить? — спросилъ одинъ изъ городовыхъ.

Гаша молча указала на кровать.

Когда городовые вышли, то она, съ помощью Антоши, прикрыла Мишу бѣлымъ одѣяломъ, сложила ему на груди начинавшія уже коченѣть руки и, присѣвъ у изголовья кровати, принялась обдумывать, какъ бы лучше приготовить Марію Ивановну къ ожидавшему ее удару…

Тяжелыя думы овладѣли ею настолько, что она вполнѣ имъ отдалась, вполнѣ въ нихъ углубилась, и не подкараулила момента возвращенія несчастной женщины, которой услужливыя сосѣдки-кумушки успѣли еще на лѣстницѣ разсказать все.

— Неправда… Неправда… вы лжете, быть не можетъ! — кричала она съ отчаяніемъ, вбѣжавъ въ комнату и бросившись къ кровати, на которой неподвижно лежалъ Миша.

— Миша! Миша! — продолжала она кричать, схвативъ его за руку. Затѣмъ взглянула на блѣдное лицо сына и проговорила полушепотомъ: — Закатилось мое красное солнышко! — и какъ снопъ рухнула на полъ.

Въ отвѣтъ на ея вопль, послышались глухія рыданія Гаши, продолжавшей попрежнему сидѣть на низенькой скамеечкѣ, около изголовья своего названнаго «братишки».