Не сразу воцаряется веселье на балу провинцiального города.
И только тогда, когда денди еще твердой рукой снимаетъ носовымъ платкомъ каплю пунша, брызнувшую на крахмальную грудь его рубашки, тогда сердце его наполняется нѣжностью. Только тогда, когда царица бала съ ангельской улыбкой проситъ главнаго мѣстнаго коммерсанта удалить его подошвы съ кончика ея платья, Амуръ начинаетъ вынимать стрѣлы изъ своего колчана.
Мелочной торговецъ Iоганъ Лонгъ, не утратившiй еще способности радоваться при удачномъ итогѣ, таилъ въ своемъ честнѣйшемъ сердцѣ не малую дозу нѣжности по отношенiю къ женскому полу. Бывало, ночью, послѣ ужина съ омарами, когда онъ полудремалъ въ своей небольшой спальнѣ рядомъ съ конторой, передъ его духовными взорами являлась красивѣйшая изъ городскихъ дѣвицъ, такая бѣлая и очаровательная: она сидѣла на его кушеткѣ и стаскивала съ себя, одинъ за другимъ, ботинки.
Во снѣ онъ даже дважды цѣловалъ дочь гласнаго — Аделаиду. Но въ дѣйствительности ему необходимо было проглотить семь стакановъ пуншу и полъ-бочки бациллъ городского собранiя, покой котораго былъ нарушенъ веселыми звуками польки, для того, чтобы у него хватило мужества довѣрчиво и робко прошептать дочери мелкаго чиновника Сундина, Ловизѣ: «Ахъ, какъ здѣсь жарко сегодня!».
«Королевскiй» балъ былъ въ полномъ разгарѣ, и по залу городского собранiя разлетались звуки народнаго гимна вмѣстѣ съ кусочкомъ тюлевой оборки со шлейфа капитанши Бликстбергъ.
Г. Сундинъ потребовалъ еще пуншу, въ то время, какъ, так называемый, генiй любви босикомъ обѣгалъ придѣланныя вдоль стѣнъ скамейки, нашептывая всякiй вздоръ въ розовыя ушки бракчепингскихъ барышень.
Опьяненный темными глазами и бѣлоснѣжными плечами Ловизы Сундинъ, Iоганъ Лонгъ, взявъ ея пухленькую, слегка покрытую пушкомъ (рѣдкое исключенiе въ г. Бракчепингѣ) ручку въ свою, храбро и довѣрчиво прошепталъ:
— Фрекенъ Ловиза, какъ я жаждалъ этого случая, чтобы спросить… чтобы узнать… чтобы услышать… какъ здоровье вашей матушки?
Еще сегодня утромъ онъ такъ спокойно и невозмутимо предложилъ свою цѣну на аукцiонѣ за восемьсотъ связокъ трески, поврежденной при аварiи судна, а теперь дрожитъ отъ страха передъ этой молоденькой дѣвушкой, не превышающей какихъ-нибудь 130 футновъ вѣсу.
Подобныя противорѣчiя нерѣдко замѣчаются въ человѣческой природѣ.
Вторую польку онъ танцовалъ съ фрекенъ Луизой Рикель.
Она была нѣжна и легка, какъ газель; а въ жженку тѣмъ временемъ вливали цѣлую бутылку Crémant и двѣ Liebfrauenmilch.
Они сидѣли вдвоемъ въ самой крошечной гостиной, слабо освѣщенной и прiятной во всѣхъ отношенiяхъ. Онъ вздохнулъ.
— Развѣ я чѣмъ-нибудь обидѣла васъ, г. Лонгъ, или слишкомъ узкiе башмаки жмутъ васъ? — спросила она съ той задорной оригинальностью и свободой въ разговорѣ, которыя приняты теперь во всѣхъ порядочныхъ романахъ.
— Вовсе нѣтъ, но въ вашемъ нѣжномъ присутствiи сердце мое наполняется неугасимымъ чувствомъ пустоты, а въ головѣ шумитъ точно какой-то кипучiй ледъ.
Такъ можетъ говорить человѣкъ только въ опьяненiи или когда онъ мечтаетъ сдѣлаться членомъ парламента; но она, однако, поняла, что онъ любитъ ее, и съ жаромъ воскликнула: — О, г. Лонгъ… вы… вы…, должны поберечь мой вѣеръ!..
Третiй вальсъ онъ танцовалъ съ Ловизой Сундинъ. Убаюкиваемыя волнами звуковъ, ихъ души сливались вмѣстѣ, какъ двѣ изюминки въ пудингѣ Bruleau. Пламеннымъ взоромъ онъ пожиралъ ея плечи съ такой же жадностью, какъ школьница поглощаетъ мороженое.
Въ жженку, между тѣмъ, начали подливать чистый пуншъ и струйки коньяку; поэтому онъ и не могъ в точности понимать свои слова и только смутно чувствовалъ, что ноги его становятся какими-то странными и, что онъ раскрылъ небольшую часть своей души передъ любимой дѣвушкой.
Въ «вальсѣ дамъ» на его долю выпало счастье еще разъ охватить своимъ нѣсколько влажнымъ рукавомъ тончайшую талiю Бракчепинга, причемъ его взглядъ потонулъ въ непроницаемыхъ глазахъ Луизы Рикель такъ же безпомощно, какъ котенокъ въ Атлантическомъ океанѣ.
Когда онъ пришелъ въ себя, ему казалось, что онъ попалъ въ Анатомическiй институтъ въ г. Упсалѣ, что полтораста человѣкъ студентовъ производятъ изслѣдованiе его мозговъ на блюдечкахъ. Въ желудкѣ у него происходило нѣчто, вродѣ цирка, сопряженное съ мучительной болью. Никогда еще дѣятельность мѣстнаго общества трезвости не казалась ему болѣе полезной. Часы его показывали 11. 30 утра. Когда его лихорадочная рука жадно протянулась къ графину съ водой, онъ нашелъ слѣдующую записку, которую онъ прочелъ съ трудомъ, вставляя собственныя комментарiи:
«Мой (!!!) Iоганъ! (чортъ возьми, да вѣдь это вовсе не почеркъ матушки и не ея слогъ!?). Я не могу преодолѣть желанiя сегодня же утромъ послать првѣтствiе дорогому другу своего сердца (любезный человѣкъ, повидимому). Сердце мое стучитъ такъ сильно, а голова горитъ точно въ огнѣ (а у меня-то!). Я до сихъ поръ не могу вполнѣ понять все то чудесное, что случилось вчера (и я также!). Но когда я снова увижу тебя сегодня передъ обѣдомъ и ты, поговоривъ съ родителями, снова будешь возлѣ меня (но гдѣ-же и кто-же она?), я постараюсь свыкнуться съ моимъ счастьемъ. (Скажите, пожалуйста! Хорошо, если бы и я могъ сказать то же самое). Папа въ чудномъ настроенiи сегодня. (Какой счастливецъ!). Онъ очень любитъ тебя. (Былъ бы очень благодаренъ, полчивъ его адресъ). Вѣчно твоя Луиза».
— Луиза, Луиза, Ловиза?
— Но кто же эта дѣвушка? Которая Ловиза? Съ обѣими онъ танцовалъ и обѣимъ нашептывалъ нѣжныя слова. Ловиза Сундинъ смотрѣла на него такъ странно, когда онъ помогалъ надѣть ей мѣховой жакетъ, а кости корсета Луизы Рикель внятно и жалобно стонали подъ его рѣшительнымъ и нѣжнымъ прикосновенiемъ въ «вальсѣ дамъ». Въ кабинетѣ Луиза Рикель сказала ему: «Г. Лонгъ, вы пугаете меня!»; въ буфетѣ же Ловиза Сундинъ ударила его вѣеромъ по пальцамъ и прошептала: «Вы опасный мужчина!». Пару поцѣлуевъ тоже, въ сущности, нельзя было отрицать, но чья была вторая пара губъ? — вотъ въ чемъ вопросъ!
Гдѣ-то въ Бракчепингѣ въ эту минуту сидитъ молоденькая дѣвушка и ждетъ его. Ея сердечко трепещетъ въ ожиданiи, родители ея думаютъ о немъ съ удовольствiемъ, а онъ даже не знаетъ ея имени! Подло! гадко! стыдно!
Луиза Рикель сидѣла въ гостиной, мечтая надъ прочитанной новеллой. Когда она увидѣла вошедшаго Лонга, по ея губамъ скользнула нѣжная, едва уловимая, улыбка, подобно тому, какъ скользитъ легкая зыбь по зеркальной поверхности синяго озера, когда въ него бросаютъ кочанъ гнилой капусты. По ея щекамъ разлилась густая краска съ такой же быстротой, какъ стаканъ краснаго вина по свѣтлому шелку новаго платья. Безъ всякаго сомнѣнiя, это была она!
— Луиза, моя Луиза! — ликовалъ Iоганъ, привлекая ее къ себѣ съ такой силой, съ какой въ деревнѣ осенью тащатъ за ногу вора, уличеннаго въ кражѣ яблокъ.
— Г. Лонгъ… Iоганъ… вы… пришли такъ неожиданно, но мое сердце принадлежитъ тебѣ, — шептала она, прижимая свою щечку къ шелковому отвороту его сюртука.
— Моя Луиза, я…
— Тише, кто-то идетъ…
Едва они успѣли принять подобающую позу, предписанную холоднымъ, безчувственнымъ свѣтомъ, какъ передъ ними стояла Ловиза Сундинъ, высокая и полная въ своемъ синемъ костюмѣ.
— Ты… здѣсь… г. Лонгъ здѣсь! Нѣтъ, Луиза, намъ не зачѣмъ притворяться… Ты моя лучшая подруга и должна знать все. Этотъ милый и славный человѣкъ со вчерашняго вечера мой женихъ. Ну, Iоганъ, что же ты медлишь? Папа ждетъ!..
Она налетѣла на него, точно циклонъ на мирную копну сѣна. Съ глубокимъ отчаянiемъ почувствовалъ онъ, какъ все его мужество, энергiя и гордость, которыми одарила его природа, покинули его сердце и быстро ушли въ самое голенище его сапога…