КОСМОСЪ (*)
править(*) Читателямъ «Отеч. Записокъ» уже извѣстно, что въ нынѣшнемъ году (и очень-недавно) вышла въ свѣтъ книга, подъ названіемъ: «Kosmos. Entwurf einer physischen Wellbeschreibung von Alexander von Humboldt (Космосъ. Опытъ физическаго міроописанія, Александра фон-Гумболѣдта)». Еслибъ имя автора и не ручалось за достоинство книги, то стоитъ только прочесть нѣсколько страницъ, чтобъ убѣдиться въ глубокомъ и важномъ ея значеніи. Книга такъ завлекательна и составлена съ такимъ глубокимъ знаніемъ предмета, что и равнодушный къ явленіямъ окружающаго его міра не выпуститъ ея изъ рукъ, не дочитавъ до конца.
Желая ознакомить съ подобнымъ сочиненіемъ нашихъ читателей, и ознакомить въ той подробности, какую только могутъ допустить предѣлы журнала, мы представляемъ имъ сущность знаменитаго творенія.
До-сихъ-поръ вышла только первая часть «Космоса»; вторая, какъ обѣщаютъ, появится въ ноябрѣ нынѣшняго года. Но мѣрѣ выхода слѣдующихъ частей, мы будемъ знакомить съ ними читателей.
Первая часть состоитъ изъ трехъ отдѣловъ: 4) Предварительный взглядъ на различные способы наслаждаться природою и на наукообразное познаніе міровыхъ законовъ; 2) Граница и наукообразное изложеніе физическаго міроописанія и, 3) Картины природы.
Авторъ основываетъ новую науку, которую, какъ самъ говоритъ, не должно смѣшивать съ тѣмъ, что называлось популярнымъ знаніемъ. Цѣль его — дать вѣрное понятіе о строеніи міра тѣмъ, которые незнакомы съ спеціальными предметами естественныхъ наукъ. Онъ убѣжденъ, что общіе результаты вѣковыхъ изъисканій — достояніе всѣхъ образованныхъ людей, и что съ знаніемъ составленное міроописаніе обогатитъ кругъ идей каждаго и исправитъ ложные взгляды на явленія природы. Книга его понятна для всякаго и не требуетъ изученія спеціальныхъ частей науки. Въ этомъ самъ авторъ полагаетъ ея главнѣйшее достоинство. А вѣрны ли и съ знаніемъ ли дѣла выбраны изложенные въ ней общіе результаты, — на это отвѣчаетъ имя Александра Гумбольдта.
Предварительный взглядъ на различные способы наслаждаться природою и на наукообразное изученіе міровыхъ законовъ.
правитьИзложеніе общихъ физическихъ явленій на землѣ и взаимнаго дѣйствія силъ въ цѣломъ мірѣ, представляетъ двоякую трудность. Предметъ неисчерпаемъ, а время коротко. Легко впасть въ энциклопедическую поверхностность, легко впасть и въ утомительную форму афоризмовъ.
Кто смотритъ на результаты естествоиспытанія не въ-раздробь, по схватываетъ всю общность отношенія ихъ къ человѣчеству, тотъ, конечно, облагораживаетъ и увеличиваетъ свое наслажденіе природою. Это плодъ долгихъ наблюденіи, сведенныхъ воедино. Картина, неясно говорившая внутреннему чувству первыхъ людей, что она есть гармонически-устроенное цѣлое, космосъ, — является наконецъ какъ плодъ долгихъ, съ трудомъ собранныхъ опытовъ.
Въ этихъ двухъ эпохахъ міросозерцанія отражаются и два рода наслажденія природою. Первое — только дѣтски-темное предчувствіе гармоніи. Второе — плодъ образованности рода, отражающейся на умо-недѣлимомъ; тутъ гармонія проникаетъ въ сознаніе; человѣкъ наблюдаетъ, дѣлаетъ опыты; натуральная философія, сбросивъ поэтическій покровъ свой, принимаетъ строгій характеръ умствующей наблюдательности, и ясное знаніе замѣняетъ темныя предчувствія. Догматическіе взгляды прошедшихъ временъ живутъ еще только въ предразсудкахъ народа и въ нѣкоторыхъ ученіяхъ, которыя охотно облекаются въ темноту, сознавая свое безсиліе.
Природа есть единство въ многообразіи, общность тѣлъ и силъ, какъ единое живое. Высмотрѣть это единство — важнѣйшій результатъ физическихъ изъисканій. Въ этомъ стремленіи мы переступаемъ за границу чувственнаго и идеями можемъ владычествовать надъ грубымъ матеріаломъ эмпирическаго созерцанія.
Первая, низшая степень наслажденія природою не зависитъ отъ познанія силъ ея, не зависитъ почти отъ окружающей насъ страны. Въ степи и на берегу моря — вездѣ проникаетъ насъ только смутное предчувствіе пребыванія по вѣчнымъ внутреннимъ законамъ. Въ этомъ предчувствіи есть что-то крѣпительное, освѣжающее душу, и нѣтъ на землѣ уголка, гдѣ человѣку было бы отказано въ этомъ благодѣтельномъ вліяніи.
Иначе наслаждаемся мы природою, когда въ насъ проникаетъ индивидуальный характеръ окружающей насъ страны. Это чувство живѣе и опредѣленнѣе. То поражаетъ насъ величіе массъ природы среди дикой борьбы разъяренныхъ стихій, образъ чего-то неподвижно-окаменѣлаго, пустынность степей неизмѣримыхъ, то веселитъ насъ обработанное поле — первый слѣдъ руки человѣка среди отвѣсныхъ скалъ, на берегу стремительно-шумящаго ручья. Степень индивидуальнаго наслажденія природою опредѣляется не столько силою впечатлѣній, сколько извѣстнымъ кругомъ пробужденныхъ ими идей и чувствованій.
Обращаясь къ собственнымъ моимъ впечатлѣніямъ, я вспоминаю океанъ, и надъ нимъ, среди тишины тропическихъ ночей, небесный сводъ, льющій на легкую зыбь равнины планетный, немерцающій блескъ звѣздъ своихъ; вспоминаю лѣсистыя долины Кордильеровъ, гдѣ высокія пальмы смѣло пронзаютъ мрачную сѣнь деревъ и высятся надъ ними колоннадами, — «лѣсъ надъ лѣсомъ»; вспоминаю наконецъ тенерифскій пикъ, когда горизонтальные слои облаковъ отдѣляютъ верхушку отъ низменныхъ равнинъ, и вдругъ, сквозь отверзтіе, прорѣзанное въ нихъ потокомъ воздуха, взоръ стоящаго на закраинѣ жерла ниспадаетъ на виноградные холмы Оротавы и гесперидскіе сады берега. Въ такихъ сценахъ, впечатлѣніе въ насъ производимое, зависитъ не столько отъ тайно-создающей жизненности природы, сколько отъ столкновенія данныхъ очерковъ. Все неизмѣримое, даже ужасное въ природѣ дѣлается источникомъ наслажденія. Фантазія наша творитъ, и, обманутые, мы видимъ во внѣшнемъ мірѣ свой внутренній міръ.
Когда мы въ первый разъ вступаемъ въ тропическую землю, насъ утѣшаетъ видъ такихъ же горъ, какія покинули мы въ европейскомъ отечествѣ. Но знакомая кора покрыта чуждою для насъ флорою. Житель скверныхъ странъ окруженъ дивною силою тропическаго организма, и здѣсь-то ясно выказывается чудесно-воспріимчивая сила духа человѣческаго. Мы такъ близки, такъ родственны всему органическому, что скоро дѣлаемся гражданами среди пальмъ жаркаго пояса. Экзотическія формы предстаютъ нашему воображенію облагороженныя воспоминаніями дѣтства. Мы приходимъ къ заключенію, что все живое въ природѣ связано общею, законною, и потому вѣчною питью.
Мудрено разложить очарованіе чувственнаго міра на его элементы. Величіе впечатлѣнія зависитъ отъ единства его, отъ полноты идей и чувствъ, пробужденныхъ въ одно время. Кто хочетъ объяснить эту общность изъ частностей, тотъ долженъ низойдти въ область опредѣленныхъ образовъ въ природѣ. Богатѣйшій матеріалъ для такого рода изъисканій представляетъ живописная природа Южной-Азіи и новаго материка, гдѣ высокія массы горъ образуютъ собою дно воздушнаго океана, и гдѣ волканическія силы, выдвинувшія нѣкогда длинную цѣпь Андовъ изъ нѣдръ земли, и теперь еще часто поражаютъ жителей ужасомъ.
Картины природы служатъ не для одного только удовольствія: ихъ рядъ обозначаетъ постепенность впечатлѣній, отъ голой степи до роскошной растительности жаркаго пояса. Если взгромоздить мысленно Пилатову-Гору на Шрекгорнъ, или Судетскую-Вершину на Монбланъ, это не поравняется еще съ Чимборазо, двойною высотою Этны. Если на Чимборазо поставить Риги, или Аѳонскую-Гору, вы получите высочайшую точку Гималайскаго-Хребта, Давалагири. Индійскія горы выше Андовъ, но Кордильеры превосходятъ ихъ разнообразіемъ своихъ явленій. Одна высота не опредѣляетъ еще впечатлѣнія. Гималайскій-Хребетъ далеко уже за чертою тропика. Рѣдко встрѣтишь пальму въ прекрасныхъ долинахъ мысокъ Непала и Кумаона. Подъ 28 и 34 градусомъ сѣверной широты, на скатѣ древняго Паронамиза, растительность не производитъ уже древоподобныхъ папоротниковъ и травъ, роскошно-цвѣтистыхъ ятрышниковъ и банановъ; подъ тѣнью кедроподобной деодварской ели и широколистаго дуба, на гранитной почвѣ растутъ европейскія и сѣверо-азіатскія растенія. Въ Гималаѣ не достаетъ перемѣнчивыхъ явленій волка новъ, грозно напоминающихъ на индійскихъ островахъ внутреннюю жизнь планеты. На южномъ скатѣ горъ вѣчный снѣгъ начинается большою частію уже на высотѣ 11,000 или 12,000 футовъ[1]; тутъ граница органической жизни, отодвинутая въ экваторіальныхъ странахъ Южной-Америки почти на 2,000 футовъ выше.
Гористыя страны экватора имѣютъ еще другое преимущество: разнообразіе впечатлѣній природы достигаетъ здѣсь на самомъ тѣсномъ пространствѣ своей высшей степени. Въ глубоко-изрытомъ хребтѣ Андовъ Новой-Гренады и Квиго, позволено человѣку созерцать въ одно время всѣ виды растеній и всѣ созвѣздія неба. Взоръ разомъ обнимаетъ геликоніи и пальмы, и надъ ними дубы и ароніи Европы, созвѣздіе Креста и Магеллановы облака на югѣ и путеводныя звѣзды Медвѣдицы, кружащіяся около сѣвернаго полюса. Нѣдра земли и оба полушарія неба раскрываютъ здѣсь все богатство своихъ явленій. Климаты и свойственныя имъ формы растеній лежатъ здѣсь другъ надъ другомъ слоями. Здѣсь, на скалахъ Андовъ, вѣчными чертами врѣзаны законы постепенности теплоты. Что въ чувствѣ расплавляется въ простое, безобразное ощущеніе, то разумъ постигаетъ только разрѣшая на части. Но въ кругѣ наукъ, какъ въ области ландшафтной живописи, изображеніе тѣмъ объективнѣе, чѣмъ опредѣленнѣе очерки отдѣльныхъ предметовъ.
И не только сильнѣйшее впечатлѣніе на чувства производятъ тропическія страны: единообразная правильность въ метеорологическихъ процессахъ ихъ атмосферы, рѣзкое раздѣленіе органическихъ образовъ на отвѣсномъ возвышеніи почвы, указываетъ на законный порядокъ небесныхъ пространствъ, какъ-будто отражающійся въ земной жизни.
Въ жаркихъ долинахъ, мало-возвышенныхъ надъ уровнемъ Южнаго-Океана, царствуетъ роскошное изобиліе цикадой и пальмъ. За ними, осѣненные высокими стѣнами лощинъ, растутъ деревоподобные папоротники и кинхоны, съ ихъ цѣлебною корою. Гдѣ кончается полоса высокихъ деревъ, тамъ цвѣтутъ, дружно тѣснясь другъ къ другу, араліи и миртолиственныя андромеды. Кордильерская роза и богатая смолою бефарія опоясываютъ горы пурпурною полосою. Далѣе, въ бурныхъ предѣлахъ парамовъ, исчезаютъ постепенно и высокій кустарникъ и богато-цвѣтистыя травы. Однодольныя растенія однообразно покрываютъ почву — необозримый, желто-мерцающій издали лугъ; здѣсь одиноко пасется ввезенный Европейцами быкъ. Наконецъ трахитовыя скалы возносятся надъ равнинами травъ, съ бѣдными растеніями низшей организаціи на рѣдкихъ клочкахъ наносной земли. Острова свѣжеупавшаго снѣга подавляютъ послѣднее движеніе растительной жизни, и наконецъ — начинается рѣзко-отдѣленная полоса вѣчныхъ снѣговъ. Сквозь бѣлыя, вѣроятно пустыя, колоколообразныя вершины стремятся, большею частію безуспѣшно, прорваться подземныя силы.
Съ перваго раза такое высокое зрѣлище могло пробудить въ жителяхъ тропическихъ странъ только нѣмое удивленіе. Внутренняя связь явленій, конечно, яснѣе выступаетъ здѣсь на глаза человѣка, но тысячи причинъ подавили плоды выгоднаго положенія. По новѣйшимъ изъисканіямъ болѣе нежели сомнительно, что колыбель индійской цивилизаціи была въ странѣ между тропиками. Древняя земля Зендовъ лежала на сѣверозападѣ отъ верховья Инда.
Напротивъ болѣе-глубокій взглядъ на дѣйствія физическихъ силъ находимъ мы у жителей умѣреннаго пояса, не смотря на меньшую помощь со стороны природы. Отсюда уже перешли эти взгляды въ тропическія страны.
Здѣсь мы касаемся точки, гдѣ къ чувственному наслажденію природой присоединяется другое наслажденіе, проистекающее изъ идей, — гдѣ человѣкъ не только предчувствуетъ, но и сознаетъ законность и единство въ природѣ.
Чтобъ прослѣдить это наслажденіе природою, проистекающее изъ идеи, до его зародыша, стоить только бросить бѣглый взглядъ на исторію развитія натуральной философіи или древняго ученія о космосѣ.
Смутное, ужасающее чувство единства силъ природы, сродно и дикому. Внѣшній міръ безсознательно сливается въ человѣкѣ съ его внутреннимъ міромъ чудесъ. Но одинъ не есть чистое отраженіе другаго. Что у одного дѣлается основаніемъ натуральной философіи, то у цѣлыхъ племенъ остается плодомъ инстинктивной воспріимчивости. Здѣсь-то, въ нѣдрахъ темнаго чувства, заключается и первое побужденіе къ религіи. Но чѣмъ больше развивается въ человѣкѣ его духовная свобода, тѣмъ менѣе довольствуется онъ простымъ предчувствіемъ. Умъ, анализируя, вступаетъ въ права свои и глубже, глубже проникаетъ связь явленій.
Трудно удовлетворить такому стремленію скоро и вѣрно. Неполныя наблюденія и выводы зараждаютъ ложные взгляды, проникающіе во всѣ классы народа. Рядомъ съ наукообразною физикою является другая, обнимающая собою немногія частности. Она полна притязаній, какъ все ограниченное, неизмѣнна въ своихъ аксіомахъ, тогда-какъ истинное изученіе природы живетъ среди сомнѣній.
Такіе физическіе догматы, неизмѣнно передаваемые изъ вѣка въ вѣкъ; вредны не только потому, что питаютъ заблужденія: они уничтожаютъ еще общность взгляда на мірозданіе. Они знакомы только съ исключеніями изъ правилъ, и ищутъ въ формахъ и явленіяхъ другихъ чудесъ, кромѣ правильнаго, постепеннаго развитія. Они вѣчно готовы признать, что цѣпь событій въ природѣ — порвана.
Я имѣю цѣлью исправить часть подобныхъ заблужденій и увеличить такимъ-образомъ возможность наслажденія природою. Потребность облагороженнаго наслажденія, основаннаго на болѣе-глубокомъ взглядѣ на сущность природы, признана всѣми. Нашъ вѣкъ стремится украсить жизнь возможно-большимъ богатствомъ идеи.
Нечего бояться, что при изученіи сущности силъ, природа утратитъ прелесть своей таинственности и величія. Конечно, силы являются магическими тогда только, когда дѣйствуютъ внѣ извѣстныхъ условіи. Воображеніе наблюдателя, опредѣляющаго геліометромъ или призматическимъ двойнымъ сланцемъ діаметры планетъ, измѣряющаго въ-продолженіи многихъ лѣтъ возвышеніе надъ меридіаномъ одной и той же звѣзды, разглядывающаго телескопическія кометы среди густо-сплоченныхъ туманныхъ пятенъ, — воображеніе его разъигрывастся не сильнѣе фантазіи ботаника, считающаго вырѣзки чашечки, тычинки и пестики цвѣтка. Но тщательное наблюденіе отдьлѣнаго приготовляетъ къ высшему познанію міровыхъ законовъ. Для физика, измѣряющаго неровные потоки уничтожающихъ или усиливающихъ другъ друга свѣтовыхъ волнъ, — для астронома, наблюдающаго спутниковъ Урана на крайней линіи нашей солнечной системы, или разлагающаго свѣтлыя точки на цвѣтныя двойныя звѣзды, — для ботаника, высматривающаго кружащееся движеніе соковыхъ шариковъ почти во всѣхъ растительныхъ клѣточкахъ, — для всѣхъ, для нихъ, конечно, въ пространствѣ неба и на поверхности земли больше великаго, нежели для наблюдателя, незнакомаго съ связью окружающихъ его явленій.
Одностороннее обработываніе физическихъ наукъ могло, конечно, породить предубѣжденіе, что будто наука и знаніе убиваютъ воображеніе и лишаютъ наслажденія природою. Кто и теперь еще не освободился отъ этого предразсудка, тотъ отсталъ отъ общаго хода образованія и не понимаетъ наслажденій духа, сводящаго разнообразіе въ единство.
Къ этому опасенію присоединяется еще и другое: по всѣмъ въ одинаковой степени доступно знаніе, масса фактовъ. Конечно, чѣмъ глубже роешься въ дивной ткани живыхъ силъ, тѣмъ больше открываешь передъ собою новыхъ лабиринтовъ. Но эта-то безконечность неизвѣданныхъ путей и пробуждаетъ на всѣхъ ступеняхъ знанія радостное изумленіе. Каждый узнанный законъ природы пробуждаетъ догадку о высшемъ, еще неизвѣстномъ. Чѣмъ дальше проникаютъ путешественники въ неизвѣстныя страны, чѣмъ больше совершенствуются микроскопы и сравненіе живыхъ организмовъ съ вымершими, тѣмъ шире раздвигается кругъ органическихъ типовъ. Въ разнообразіи и періодическомъ измѣненіи образовъ жизни безконечно возобновляется первоначальная тайна всякаго образопріятія (Gestaltung). Съ знаніемъ ростетъ чувство неизмѣримости жизни природы; чувствуешь, что на землѣ и въ воздухѣ, въ глубинѣ океана и въ вышинѣ небесъ для смѣлаго испытателя и черезъ тысячи лѣтъ не будетъ недостатка въ пространствѣ.
Общіе взгляды на мірозданіе не только привлекательнѣе спеціальнаго изученія, но и удобнѣе для тѣхъ, кто не можетъ удалить для подобныхъ занятій много времени. Естествоописательныя науки хороши большею частію только для человѣка въ извѣстномъ положеніи; ими можно наслаждаться не всегда и не вездѣ. Въ холодномъ климатѣ мы надолго бываемъ лишены созерцанія тѣлъ природы.
Какъ всеобщая исторія разрѣшаетъ много загадокъ въ судьбѣ народовъ, объясняя истинную связь событіи, — такъ точно и физическое міроописаніе уничтожитъ кажущееся противорѣчіе между различными силами природы, если будетъ умно изложено на основаніи точнаго знанія. Общіе взгляды возвышаютъ понятіе о величіи природы. Они очищаютъ и успокоиваютъ душу, примиряя, такъ сказать, борьбу стихій всеобщими законами. Они пріучаютъ насъ смотрѣть на каждый организмъ, какъ на часть цѣлаго, расширяютъ наше духовное существованіе, сближаютъ насъ съ странами, отъ которыхъ мы отдѣлены цѣлымъ шаромъ планеты, даютъ средство быстро угадывать связь между результатами новѣйшихъ наблюденіи и давно-извѣстными явленіями.
Кто можетъ, на-примѣръ, безъ общихъ свѣдѣній объ обыкновенномъ пути кометъ понять, какъ богато слѣдствіями открытіе Энке, по которому комета, никогда невыходящая на эллиптическомъ пути своемъ изъ нашей солнечной системы, доказываетъ присутствіе жидкости, противоборствующей силѣ ея движенія? При быстро-распространяющемся образованіи, переносящемъ результаты науки во вседневную жизнь въ искаженномъ видъ, старинный страхъ столкновенія небесныхъ тѣлъ, или измѣненія климатовъ отъ космическихъ причинъ принимаетъ еще-болѣе обманчивый образъ. Ясный взглядъ на природу охранитъ отъ притязаній догматизирующей фантазіи. Онъ покажетъ, что энкова комета, совершающая путь свой въ 1200 дней, безвредна для обитателей земли по причинѣ формы и положенія ея орбиты, — безвредна такъ же, какъ и семидесяти-шести лѣтняя комета Галлея, являвшаяся въ 1759 и 1835 году; что комета Биля, совершающая путь свой съ шесть лѣтъ, проходитъ, конечно, черезъ орбиту земли, но можетъ подойдти къ намъ близко только тогда, когда ея перигеліи совпадаетъ со временемъ зимняго солнцестоянія.
Количество теплоты, получаемое какимъ-нибудь небеснымъ тѣломъ, и отъ распредѣленія котораго зависятъ метеорологическіе процессы атмосферы, условливается свѣторазвивающею силою солнца и относительнымъ положеніемъ его къ планетѣ, но періодическія измѣненія въ орбитѣ земли и наклоненіи эклиптики, зависящія отъ общихъ законовъ тяготѣнія, такъ медленны и заключены въ столь тѣсныхъ границахъ, что слѣдствія ихъ едва развѣ черезъ нѣсколько тысячь лѣтъ сдѣлаются ощутительны для нашихъ теплоизмѣряющихъ инструментовъ. Слѣдовательно, космическія причины уменьшенія температуры, убыванія воды и эпидемій, совершенно внѣ области истиннаго знанія.
Заимствую еще нѣсколько примѣровъ изъ физической астрономіи, доказывающихъ, что безъ общихъ познаній многое не представляетъ собою ничего интереснаго; таковы, на-примѣръ, эллиптическое движеніе многихъ тысячь разноцвѣтныхъ двойныхъ звѣздъ одной около другой, или, вѣрнѣе, около общей точки ихъ тяготѣнія; періодическая рѣдкость солнечныхъ пятенъ; правильное появленіе безчисленнаго множества звѣздоподобныхъ тѣлъ, движущихся, вѣроятно, подобно планетамъ и пересѣкающихъ земной путь 12 или 13 ноября и, какъ узнали позже, и 10 или 11 августа.
Точно также, только общіе взгляды могутъ пробудить догадку о связи между теоріею качанія маятника въ средь воздуха и внутреннею плотностью нашей планеты; между образованіемъ зернистыхъ горныхъ породъ въ потокахъ лавы, на склонѣ дѣйствующихъ еще волкановъ, и эндогенными массами гранита, порфира и серпентина, выдвинутыми изъ нѣдръ земли сквозь наносныя горы; между возникающими островами и кеглевидными горами, и возвышеніемъ цѣлыхъ горныхъ хребтовъ и материковъ. Такое вытѣсненіе къ верху зернистыхъ горныхъ массъ и наносныхъ слоевъ, дѣлаетъ вѣроятнымъ предположеніе, что окаменѣлыя морскія раковины, собранныя мною вмѣстѣ съ Бониланомъ на Андахъ, на высотѣ 14,000 футовъ, внесены сюда не всеобщимъ потопомъ, но силою дѣйствующихъ вверхъ волкановъ.
Волканизмомъ же въ обширнѣйшемъ смыслѣ называю я реакцію внутренности планеты на ея кору. Кому неизвѣстны опыты надъ увеличеніемъ теплоты при углубленіи въ землю (опыты, основываясь на которыхъ знаменитые физики предполагаютъ, что въ глубинѣ пяти географическихъ миль жаръ доходитъ до степени расплавливанія гранита), для того останутся непонятными многія новѣйшія наблюденія надъ единовременными изверженіями волкановъ, удаленныхъ другъ отъ друга на большое разстояніе, — надъ границами круга земли, колеблемаго при землетрясеніяхъ, надъ постоянствомъ температуры въ горячихъ источникахъ, надъ разностью теплоты въ артезіанскихъ колодезяхъ различной глубины. А между-тѣмъ, это знакомство съ внутреннею теплотою земли бросаетъ утренній свѣтъ на исторію первыхъ временъ нашей планеты. Оно показываетъ возможность бывшаго когда-то повсемѣстнаго распространенія тропическаго климата, какъ слѣдствія изливающихъ теплоту пропастей на окрѣпшей и окислившейся послѣ того корѣ планеты. Оно напоминаетъ время, когда теплота въ атмосферѣ зависѣла больше отъ этихъ изліяній, отъ реакціи внутренности на поверхность, нежели отъ положенія планеты въ-отношеніи къ солнцу.
Геогностъ открываетъ въ холодномъ поясѣ много произведеній тропическихъ странъ: въ горахъ угольнаго образованія стоящіе стволы пальмоваго дерева, древоподобные папоротники, гоніатиты и рыбы съ ромбоидальною чешуею; въ известковыхъ горахъ Юры остовы крокодиловъ и долгошеихъ плезіозавровъ, въ мѣлу политаламіи; въ слояхъ полуопала сплоченныя массы ископаемыхъ инфузорій; въ пещерахъ кости гіенъ, львовъ и слоноподобныхъ толстокожихъ. При полномъ знаніи другихъ явленій природы, эти остатки пробуждаютъ въ насъ но только любопытство, но и многостороннія размышленія.
При такомъ разнообразіи предметовъ, самъ собою представляется вопросъ: могутъ ли общіе взгляды на природу достигнуть извѣстной ясности безъ глубокаго изученія отдѣльныхъ наукъ — естествоописанія, физики, математической астрономіи? Здѣсь должно тщательно отличить положеніе учителя, берущаго на себя выборъ и изложеніе результатовъ, отъ ученика, получающаго готовыя данныя. Для перваго, точнѣйшее знаніе частностей безусловно-необходимо. Безъ спеціальныхъ предварительныхъ познаній нельзя, можетъ-быть, совершенно уяснить всего круга проблемъ, разрѣшеніе которыхъ придаетъ столько занимательности физическому міроописанію; но большая часть вопросовъ можетъ быть удовлетворительно изложена и безъ этого. Если и не всѣ отдѣльныя части великой картины природы могутъ быть изображены въ рѣзкихъ очеркахъ, то все же эта картина будетъ столько вѣрна и занимательна, что обогатитъ духъ идеями и оплодотворитъ фантазію.
Ученыя сочиненія нашей литературы, можетъ-быть, не совсѣмъ чужды упрека въ томъ, что они мало отдѣляютъ общее отъ частнаго. Величайшій поэтъ нашего времени, Гёте, сказалъ даже: «Нѣмцы одарены способностью дѣлать науки недоступными». Покамѣстъ стоитъ рештованье, зданія не видно. Кто усомнится, что физическій законъ распредѣленія массъ материковъ, оканчивающихся на югѣ пирамидально и раздвинутыхъ на сѣверѣ въ ширину, можетъ быть понятъ какъ-нельзя-яснѣе безъ геодезическихъ измѣреній и астрономическихъ опредѣленій прибрежныхъ мѣстъ? Такъ точно физическое міроописаніе показываетъ, на сколько ось экватора нашей планеты длиннѣе оси полюсовъ, и что южное полушаріе не площе сѣвернаго. Разсказывать же, какими путями дошли до этого знанія, нѣтъ необходимости.
У Французовъ есть безсмертное твореніе: Изложеніе системы міра, Лапласа, въ немъ изложены результаты глубокихъ математико-астрономическихъ изъисканій протекшихъ столѣтій, отдѣльно отъ всѣхъ частностей. Строеніе неба является здѣсь простымъ рѣшеніемъ великой проблемы механики, а, — конечно, никто не обвинитъ этого творенія въ неосновательности. Отдѣленіе общаго отъ частнаго даетъ естествознанію величественный, важный характеръ. Взоръ, какъ съ возвышенной точки, разомъ обнимаетъ огромныя массы. Насъ восхищаетъ, что мы схватываемъ умомъ то, что ускользаетъ отъ чувствъ. И чѣмъ болѣе будутъ разработаны отдѣльныя части естествознанія, тѣмъ легче и кратче будетъ изложеніе общихъ результатовъ.
Чѣмъ глубже проникаешь въ сущность силъ природы, тѣмъ яснѣе видишь связь явленій, тѣмъ возможнѣе простота и краткость изложенія. Когда факты не въ связи, даже противорѣчатъ другъ другу, — вѣрный признакъ, что наукѣ предстоитъ еще много открытій. Въ такомъ положеніи находятся теперь метеорологія и особенно оптика; кругъ открытій еще не совершенъ, хотя въ вольтовомъ столбѣ и высказалось удивительное соединеніе электрическихъ, магнетическихъ и химическихъ явленій. Кто поручится, что даже число живыхъ, дѣйствующихъ во вселенной силъ намъ извѣстно?
Въ моемъ воззрѣніи на наукообразное изложеніе общаго міроописанія, нѣтъ и рѣчи о единствѣ, выведенномъ изъ немногихъ, разумомъ данныхъ началъ. То, что я называю физическимъ міроописаніемъ, не имѣетъ притязанія на раціональную пауку природы: оно просто умствующее созерцаніе данныхъ опытностью явленій, какъ единаго цѣлаго. Единство, котораго можетъ достигнуть физическое міроописаніе, — какъ я его понимаю, — есть только единство, какое можетъ быть въ историческомъ изображеніи. Частности дѣйствительности, все, что принадлежитъ къ области измѣнчивости и реальной случайности, не можетъ быть выведено изъ понятій. Міроописаніе и всеобщая исторія стоятъ на одной степени эмпиризма. Но мыслящее изученіе ихъ поселяетъ въ насъ вѣрованіе въ древнюю внутреннюю необходимость, управляющую всѣмъ измѣнчивымъ. Оно ведетъ насъ къ ясности и простотѣ взглядовъ, къ открытію законовъ, которые въ опытныхъ паукахъ являются крайнею цѣлью человѣческихъ изъисканій.
Изученіе каждой новой науки похоже на путешествіе въ дальную страну. Невольно спрашиваешь: возможно ли оно? Недовѣрчиво посматриваешь на спутниковъ, на собственныя силы. Но вѣкъ, въ которомъ мы живемъ, уменьшаетъ трудность предпріятія. Меня одушевляетъ цвѣтущее состояніе естественныхъ наукъ, богатыхъ уже не массою, но связью наблюденій. Общіе результаты удивительно умножились съ конца XVIII столѣтія. Факты не стоятъ уже отдѣльно; пропасти, которыми раздѣлялись существа, наполнились. Что было необъяснимо среди тѣснаго круга, вблизи насъ, то объяснено наблюденіями путниковъ въ далекихъ странахъ. Формы растеній я животныхъ, долго стоявшія отдѣльно, вступаютъ въ общую связь посредствомъ вновь-открытыхъ переходныхъ формъ. Испытующій духъ во всемъ видитъ сцѣпленіе. Матеріалы всеобщаго землеописанія накопились не случайно. Въ нашъ вѣкъ поняли, что факты только тогда могутъ принести плодъ, когда путешественникъ знаетъ современное состояніе и потребности науки, область которой хочетъ распространить, когда идеи, то-есть, проникновеніе въ духъ природы, разумно руководствуютъ наблюденія и собираніе фактовъ.
Такое направленіе въ изученіи природы, счастливое стремленіе къ общимъ результатамъ, можетъ сдѣлать значительную часть естествознанія общимъ достояніемъ образованной части людей; можетъ породить основательное знаніе, совершенно-отличное отъ того, что до конца прошедшаго столѣтія разумѣли подъ именемъ популярнаго знанія. Кто можетъ иногда выступить изъ тѣсныхъ границъ гражданской жизни, тотъ найдетъ въ изображеніи великой и свободной жизни природы одно изъ благороднѣйшихъ наслажденій, какое только можетъ доставить человѣку возвышенная дѣятельность разума. Изученіе общаго естествознанія какъ-будто пробуждаетъ въ насъ долго-спавшіе органы. Мы вступаемъ въ тѣснѣйшія сношенія съ внѣшнимъ міромъ, не остаемся равнодушны къ тому, что обозначаетъ въ одно время и индустріальное движеніе и умственное облагороживаніе человѣчества.
Чѣмъ яснѣе видимъ мы связь явленій, тѣмъ легче освобождаемся отъ ложной мысли, будто не всѣ части естествознанія равно важны для образованности и блага народовъ. Къ наблюденіи отдѣльнаго сначала явленія часто скрывается зародышъ великихъ открытій. Когда Гальвани раздражалъ чувствительное нервное волокно прикосновеніемъ разнородныхъ металловъ, современники его не могли надѣяться, что электричество вольтова столба откроетъ въ щелочахъ среброблестящіе, плавающіе на водѣ, легко-воспламеняемые металлы, что самый столбъ сдѣлается важнѣйшимъ инструментомъ для разлагающей химіи, термоскопомъ и магнитомъ. Когда Гюйгенсъ началъ разгадывать свѣтовыя явленія двойнаго шпата, никто и не предчувствовалъ, что, благодаря дивному остроумію одного изъ современныхъ намъ физиковъ, цвѣтныя явленія поляризаціи доведены будутъ до того, что посредствомъ малѣйшаго кусочка минерала можно будетъ узнать, истекаетъ ли свѣтъ солнца изъ твердой массы или изъ газообразной оболочки, свѣтятъ ли кометы сами-собою или отражаютъ чужой свѣтъ.
Равное уваженіе ко всѣмъ частямъ естествознанія есть въ особенности потребность настоящаго времени, когда матеріальное богатство и благосостояніе народовъ основаны на умѣньи пользоваться произведеніями и силами природы. Стоитъ только слегка взглянуть на современное состояніе Европы, чтобъ сказать о государствахъ то же, что Гёте сказалъ о природѣ: «среди вѣчнаго движенія и производительности (im Werden) нѣтъ для нея неизмѣнности, и проклятіе тяготѣетъ надъ неподвижностью». Человѣкъ не можетъ дѣйствовать на природу, не можетъ присвоить себѣ ея силы, если не узнаетъ, не измѣритъ и не изчислитъ ея законовъ. Знаніе — отрадный удѣлъ и право человѣчества; оно есть часть народнаго богатства, часть вознагражденія за блага, которыми скупо надѣлила народъ природа. Націи, отставшія въ общей индустріальной дѣятельности, неминуемо падутъ въ своемъ благосостояніи, тѣмъ болѣе, если сосѣднія государства идутъ впередъ съ вѣчно-обновляющеюся юношескою силою.
Желаніе оживить промышленость и любовь къ тѣмъ частямъ естествознанія, которыя дѣйствуютъ на нее непосредственно, не можетъ повредить изъисканіямъ въ области философіи, древностей и исторіи, не можетъ лишить изящныя искусства животворнаго дыханія фантазіи. Гдѣ подъ защитою мудрыхъ законовъ и свободныхъ учрежденій развиваются всѣ цвѣты образованности, тамъ никакое стремленіе духа не повредитъ другому въ мирной борьбѣ. Каждое приноситъ государству свои плоды: одно даетъ ему пищу, другое созданія искусства и славу въ вѣкахъ отдаленныхъ.
Какъ въ высшемъ кругъ идей и чувствъ, въ изученіи исторіи, философіи и краснорѣчія, такъ и во всѣхъ частяхъ естествознанія, возвышеннѣйшая цѣль духовной дѣятельности — внутренняя: открытіе законовъ природы, систематической связи произведеній, необходимаго сцѣпленія всего измѣняющагося во вселенной. Что изъ этого знанія переходитъ въ промышленую жизнь народовъ, то проистекаетъ изъ счастливаго сплетенія человѣческихъ дѣлъ; истинное, великое, прекрасное всегда сходятся съ полезнымъ. Усовершенствованіе земледѣлія, процвѣтаніе мануфактуръ, усиленіе торговыхъ сношеній и свободное движеніе впередъ умственной образованности и гражданскихъ учрежденій состоятъ другъ съ другомъ въ неразрывной связи.
Я долженъ былъ только слегка коснуться этого вліянія естествознанія. Предстоящій намъ путь неизмѣримъ, и я не намѣренъ нарочно отдаляться отъ главной цѣли — взгляда на единство природы. Привыкши къ далекимъ странствованіямъ, я и безъ того изобразилъ, можетъ-быть, моимъ спутникамъ дорогу глаже и пріятнѣе, нежели какъ она окажется. Такъ поступаютъ тѣ, которые хотятъ заманить другаго на вершину горы. Они превозносятъ видъ, хотя цѣлыя части его закрыты туманомъ. Они знаютъ, что и въ этомъ туманѣ есть тайное очарованіе, что неясная даль вызываетъ впечатлѣніе чувственно-безконечнаго. Даже на высокой точкѣ основаннаго на опытности міросозерцанія нельзя удовлетворить всѣмъ требованіямъ. Въ знаніи природы, современное состояніе котораго я намѣренъ изобразить, многое не имѣетъ еще границъ опредѣленныхъ.
Цѣлью этого предварительнаго чтенія было не столько доказать и а ясность естествознанія, сколько объяснить, что этому стремленію можно указать высшую точку, безъ вреда для основательнаго изученія частныхъ наукъ; точку, на которой всѣ образы и силы являются цѣлымъ оживленнымъ внутреннимъ движеніемъ. Природа не мертвый аггрегатъ. Худо опредѣленное до-сихъ-поръ понятіе физическаго землеописанія переходитъ, при увеличенномъ созерцаніи, обнимая собою все созданное на землѣ и на небѣ, въ физическое міроописаніе. Но міроописаніе, или ученіе о космосѣ, какъ я его понимаю, не есть энциклопедическое собраніе общихъ и важнѣйшихъ результатовъ. Эти результаты составляютъ только матеріалъ; географія растеній и животныхъ столько же различна отъ описательной ботаники и зоологіи, сколько геогностическое познаніе земли отъ ориктогнозіи. Физическое міроописаніе не должно быть, слѣдовательно, смѣшиваемо съ такъ-называемою энциклопедіею естественныхъ наукъ. Въ ученіи о космосѣ, отдѣльное разсматривается только въ-отношеніи къ общему, и чѣмъ выше эта точка зрѣнія, тѣмъ живѣе и самостоятельнѣе можетъ быть изложеніе самого ученія.
Мысли и языкъ тѣсно между собою связаны. Если языкъ даетъ ясность и прелесть изложенію, если, но внутреннему строенію своему, онъ способствуетъ рѣзкому очертанію общности міросозерцанія, то въ то же время онъ почти-незамѣтно оживляетъ и оплодотворяетъ мысли. Потому-то слово — болѣе, нежели знакъ и форма.
Границы и наукообразное изложеніе физическаго мірорписанія.
правитьВъ общихъ предварительныхъ размышленіяхъ я старался показать какъ наслажденіе природою можетъ быть возвышено яснымъ взглядомъ на связь явленій, на гармонію оживляющихъ силъ. Теперь постараюсь ближе объяснить духъ и путеводную идею предлежащихъ ученыхъ изъисканій, тщательно отдѣлить все постороннее и передать въ краткомъ очеркѣ содержаніе ученія о космосѣ. Надѣюсь, это оправдаетъ неосторожное заглавіе моей книги.
Пролегомены обнимаютъ, въ четырехъ отдѣлахъ:
1) Понятіе и границы физическаго міроописанія, какъ особеннаго ученія,
2) Объективное содержаніе, реальный, эмпиричсскій взглядъ на общность природы, къ наукообразной формѣ картины природы.
3) Рефлексъ природы на воображеніе и чувство, какъ побудительную причину къ изученію природы въ одушевленныхъ разсказахъ о далекихъ странахъ и природоописательной поэзіи, — въ облагороженной ландшафтной живописи, разведеніи и группировкѣ экзотическихъ растеній.
4) Исторію міросозерцанія, т. е. постепенное развитіе и расширеніе понятія о космосѣ, какъ о природѣ въ смыслѣ цѣлаго.
Чѣмъ выше точка зрѣнія, съ которой наблюдаются явленія природы въ этомъ сочиненіи, тѣмъ опредѣленнѣе должна быть ограничена и отдѣлена отъ всѣхъ родственныхъ ученій паука, которой мы хотимъ положить основаніе. Физическое міроописаніе есть созерцаніе всего созданнаго, всего сущаго въ пространствѣ (предметовъ и силъ), какъ единаго цѣлаго. Для человѣка, жителя земли, она распадается на двѣ главныя части: теллурическую и сидерическую. Чтобъ установить наукообразную самостоятельность физическаго міроописанія и опредѣлить отношенія его къ другимъ областямъ знанія, къ физикѣ, естественной исторіи, геогнозіи и сравнительной географіи, — остановимся сначала на теллурической (земной) ея части. Эта часть не есть энциклопедическій аггрегатъ упомянутыхъ нами естественныхъ наукъ. Путаница въ разграниченіи между собою столь родственныхъ наукъ тѣмъ больше, что издавна привыкли обозначать группы опытныхъ знаній именами, значеніе которыхъ для нихъ то слишкомъ-тѣсно, то слишкомъ-обширно. Названія антропологіи, физіологіи, естественной исторіи, геогнозіи и географіи вошли во всеобщее употребленіе, когда самые предметы этихъ паукъ еще не были ясно разграничены. На языкѣ одного изъ образованнѣйшихъ народовъ Европы физику едва-ли даже можно отдѣлить отъ медицины.
Многіе старались замѣнить старыя названія новыми, но безуспѣшно, И неудачный выборъ греческой номенклатуры повредилъ дѣлу, можетъ-быть, еще больше, нежели многочисленное развѣтвленіе группъ.
Физическое міроописаніе, обнимая міръ, какъ «предметъ внѣшняго чувства», конечно нуждается въ физикѣ и естественной исторіи, какъ вспомогательныхъ наукахъ. Но разсматриваніе вещественныхъ предметовъ, какъ единаго цѣлаго, имѣетъ свой самобытный характеръ. Физика касается только общихъ свойствъ тѣлъ; уже Аристотель изображаетъ всѣ явленія природы какъ движущую жизненную Дѣятельность всеобщей міровой силы. Теллурическая часть физическаго міроописанія, которой охотно оставляю ея прежнее выразительное названіе физгіческаір землеописанія, показываетъ распредѣленіе магнетизма по нашей планетѣ, въ отношеніи къ его силѣ (Intensität) и направленію. Физическое міроописаніе широкими чертами изображаетъ части материковъ и распредѣленіе массъ ихъ по обоимъ полушаріямъ, — распредѣленіе, имѣющее вліяніе на различіе климатовъ и важнѣйшіе метеорологическіе процессы въ атмосферѣ; оно схватываетъ господствующій характеръ протяженія горъ, отъискиваетъ среднее возвышеніе материковъ надъ теперешнимъ уровнемъ моря или центръ тяжести ихъ массы, отношеніе высочайшихъ горныхъ вершинъ къ ихъ хребтамъ, къ близости моря или къ качеству горныхъ породъ; показываетъ, какъ возстали или выдвинулись эти горныя массы, разсматриваетъ линейную связь или отдѣльность волкановъ, ихъ относительную силу и границы производимаго ими потрясенія, которыя расширяются и съуживаются въ-продолженіи столѣтіи. Оно показываетъ общія свойства всѣхъ большихъ рѣкъ въ ихъ верхнемъ и нижнемъ теченіи и бифуркацію ихъ въ обѣихъ частяхъ теченія; показываетъ, какъ онѣ то прорѣзываютъ горные хребты подъ прямымъ угломъ, то текутъ съ ними параллельно.
Къ ограничиваемой мною здѣсь паукѣ принадлежатъ только главные результаты сравнительной орографіи и гидрографіи. Исчисленіе однородныхъ или очень-близкихъ другъ къ другу отношеній въ природѣ и общій обзоръ теллурическихъ явленій относительно распредѣленія ихъ въ пространствѣ не должно смѣшивать съ разсматриваніемъ отдѣльныхъ предметовъ въ природѣ.
Спеціальное описаніе земель, конечно, лучшій матеріалъ для физической географіи; но рядъ такихъ описаній никогда не составить характеристической картины земли, какъ цѣлаго. Указать на общее въ частностяхъ органическаго образованія, открыть нумерическіе законы, показать въ какомъ поясѣ каждая изъ главнѣйшихъ формъ достигаетъ наибольшаго числа своихъ породъ и высшаго органическаго развитія, есть дѣло размышляющаго ума.
Систематическія описи органическихъ формъ представляютъ намъ дивную цѣпь, основанную на внутреннемъ строеніи или постепенномъ развитіи предметовъ, а не группировку ихъ въ пространствѣ, т. е. по полосамъ земли, относительно возвышенія надъ моремъ или вліянія температуры. Крайняя же цѣль физическаго землеописанія есть, какъ мы уже сказали выше, познаніе единства въ многообразіи, общей внутренней связи теллурическихъ явленій. О частностяхъ упоминается только тамъ, гдѣ законы органическаго дѣленіи должно согласить съ географическимъ распредѣленіемъ. Съ этой точки зрѣнія сумма живыхъ созданій выступаетъ больше по поясамъ земли, нежели по внутреннему родству ихъ. Естественный порядокъ животныхъ и растеній принимается здѣсь уже какъ нѣчто данное ботаникою и зоологіею. Такъ задача физической географіи состоитъ въ томъ, чтобъ прослѣдить таинственныя генетическія отношенія разнообразныхъ формъ, разсѣянныхъ по поверхности земли; показать, какъ организмы составляютъ одно теллурическое цѣлое, какъ измѣняютъ они дыханіемъ атмосферу и, не смотря на незначительность своей массы, имѣютъ вліяніе на жизнь земной коры.
Этотъ способъ изложенія дѣлается еще проще, будучи приложенъ къ уранологической части «Космоса», къ физическому описанію пространства міра и небесныхъ тѣлъ. Отдѣляя физику отъ химіи, то-есть общее разсматриваніе матеріи, силъ и движенія отъ разсматриванія различныхъ свойствъ творовъ[2] и ихъ сродства, мы различаемъ и въ теллурическомъ пространствѣ физическіе и химическіе процессы. Рядомъ съ основною силою матеріи, тяготѣніемъ, дѣйствуютъ вокругъ насъ и другія силы при непосредственномъ прикосновеніи или на безконечно-маломъ отдаленіи частицъ матерія. Это силы такъ-называемаго химическаго сродства. Но въ пространствѣ небесъ мы до-сихъ-поръ знаемъ только (физическіе процессы, дѣйствія матеріи, зависящія отъ распредѣленія массъ, а не отъ качественнаго различія творовъ.
Житель земли вступаетъ въ сношеніе съ матеріею, разсѣянною во вселенной, только посредствомъ явленій свѣта и тяготѣнія. Вліяніе солнца и луны на періодическое измѣненіе земнаго магнетизма сокрыто еще во мракѣ. Качества творовъ, кружащихся въ пространствѣ міра и, можетъ-быть, наполняющихъ его, — намъ неизвѣстны; развѣ принять воздушные камни за маленькія небесныя тѣла, попавшія въ сферу притяженія земли? Однородность ихъ съ нашими земными творами очень-поразительна. Они позволяютъ, по аналогіи, догадываться о составѣ планетъ, принадлежащихъ къ одной группъ и образовавшихся, подъ вліяніемъ одного центральнаго тѣла, изъ осадка кружащихся колецъ парообразной (dunstförmig) матеріи. Бесселевы опыты надъ маятникомъ еще болѣе утвердили аксіому Ньютона, что самыя разнородныя тѣла совершенно-одинаково ускоряются въ движеніи отъ притягательной силы земли; многіе, чисто-астрономическіе результаты, какъ на-примѣръ, вліяніе Юпитера на его спутниковъ, на комету Энке, и на маленькія планеты: Весту, Юнону, Цереру и Палладу, доказываютъ, что сила притяженія вездѣ опредѣляется только количествомъ матеріи.
Невозможность проникнуть въ различіе творовъ небесныхъ тѣлъ удивительно упрощаетъ небесную механику: она подчиняетъ неизмѣримое пространство вселенной исключительно законамъ движенія, и астрономическая часть физическаго міроописанія черпаетъ изъ твердо-основанной теоретической астрономіи, какъ теллурическая часть изъ физики, химіи и органической морфологіи. Въ области этихъ послѣднихъ наукъ, есть столько явленій запутанныхъ и отчасти противорѣчащихъ математическимъ взглядамъ, что теллурическая часть ученія о космосѣ не можетъ быть обработана съ тою же простотою и вѣрностью, какъ астрономическая. Обозначенное здѣсь различіе объясняетъ отчасти, почему натуральная философія Пиѳагора была больше обращена ко вселенной, нежели къ землѣ, и почему она была гораздо-полезнѣе для познанія нашей солнечной системы, нежели іоническая натуральная философія для физики земли. Одна занималась преимущественно формою и измѣреніемъ, а другая составными частями и генетическими отношеніями вещей. Только мощный, истинно-философскій и вмѣстѣ съ тѣмъ практическій духъ Аристотеля могъ съ равною любовью погружаться въ міръ отвлеченій и въ неизмѣримую полноту составовъ органическихъ формъ.
Во многихъ сочиненіяхъ о физической географіи астрономическая часть служитъ введеніемъ; земля разсматривается предварительно въ ея планетной зависимости, въ-отношеніи къ солнечной системѣ. Я избралъ совершенно-обратный путь. Въ міроописаніи астрономическая часть, названная у Канта естественною исторіею неба, не должна быть подчинена теллурической. Солнце въ космосѣ, но выраженію древняго коперниканца Аристарха-Самосскаго, есть звѣзда среди безчисленнаго множества звѣздъ. Общій взглядъ на міръ должно начать съ тѣлъ, наполняющихъ вселенную, съ графическаго очерка мірозданія. Если, не смотря на малую величину нашей планеты, теллурическая часть занимаетъ въ міроописаніи большія мѣста и обработана подробнѣе, это только потому, что массы званій и доступныхъ эмпиріи предметовъ очень-неравны. Подчиненіе уранографической части встрѣчается уже у географа Беригарда Варенія, въ половинѣ XVII столѣтія. Онъ очень-остроумно раздѣляетъ землеописаніе на общее и частное, и первое опять на чистотеллурическое и планетарное, смотря по тому, разсматривается ли отношеніе земной поверхности въ различныхъ поясахъ, или отношенія планеты къ солнцу и лунѣ. Сочиненіе Варенія замѣчательно уже потому, что обратило на себя вниманіе Ньютона; но, при плохомъ состояніи вспомогательныхъ наукъ, исполненіе не могло соотвѣтствовать огромности предпріятія. Только въ наше время сравнительная географія явилась обработанною въ обширнѣйшемъ объемѣ, въ рефлексъ ея на исторію человѣчества[3].
Исчисленіе лучей, сходящихся въ общемъ естествознаніи, какъ въ фокусѣ, можетъ оправдать заглавіе моего сочиненія, которое, можетъ-быть, смѣлѣе самого предпріятія. Въ спеціальныхъ ученіяхъ я избѣгалъ по-возможности новыхъ названій. Употребленное мною здѣсь слово «Физическое міроописаніе» составлено но давно употребляемому: «Физическое землеописаніе». Обширность содержанія требуетъ новаго слова. Хотя въ обыкновенной рѣчи понятія земли и міра часто смѣшиваются, но въ наукѣ каждый чувствуетъ, что они должны быть различаемы. Для большей ясности я поставилъ въ началѣ заглавія слово Космосъ, означавшее первоначально, во время Гомера, украшеніе и порядокъ, а впослѣдствіи сдѣлавшееся философскимъ терминомъ, обозначавшимъ благоустройство міра.
При трудности открыть законъ и порядокъ въ измѣнчивости земныхъ явленій, духъ" человѣческій преимущественно обращался къ гармоническому движенію небесныхъ тѣлъ. По свидѣтельству Филолая и всей древности, Ппеагоръ впервые употребилъ слово «космосъ» для означенія порядка въ мірѣ, міра и вселенной (небеснаго пространства). Не для чего упоминать здѣсь, что то же самое слово, по пиѳагорейскому воззрѣнію, было употребляемо иногда и во множественномъ числѣ, обозначая собою отдѣльныя небесныя тѣла (планеты) или группы звѣздъ. Въ моемъ очеркъ слово «космосъ» означаетъ небо и землю, весь тѣлесный міръ.
Какъ физическая исторія міра, въ обширнѣйшемъ значеніи слова, должна бы изобразить измѣненія космоса въ-теченіи времени отъ новыхъ, внезапно засверкавшихъ на тверди звѣздъ, до тончайшей растительной ткани, постепенно покрывающей голую охладѣвшую земную кору, или выступившій изъ моря кораллъ, такъ физическое міроописаніе изображаетъ все сущее въ пространствѣ, современное дѣйствіе міровыхъ силъ, и образы, созданные этими силами. Но существующее нельзя отрѣшить отъ образующагося (das im Werden begriffene), раждающагося; не только все органическое безпрестанно развивается и уничтожается, то-есть находится въ вѣчномъ внутреннемъ движеніи, по и вся жизнь земли, на каждой точкѣ своего пребыванія, говоритъ о прошедшемъ, такъ-сказать, пройденномъ ею, состояніи. Такъ, на-примѣръ, улегшіеся другъ на другъ слои камня, изъ которыхъ состоитъ большая часть земной коры, содержатъ въ себѣ слѣды почта совершенно-погибшаго созданія; взоръ наблюдателя видитъ въ нихъ фавны и флоры минувшихъ тысячелѣтіи. Въ этомъ смыслѣ, міроописаніе нельзя совершенно отдѣлить отъ исторіи міра. Геогносгъ не можетъ помять настоящее безъ прошедшаго. Это отраженіе прошедшаго въ настоящемъ тѣмъ яснѣе, что предъ нашими же глазами образуются аналогическія произведенія.
Сущее можно ной ять во всемъ его объемъ только прослѣдивъ степени его развитія. О первоначальномъ единствъ этихъ двухъ воззрѣній свидѣтельствуетъ употребленіе слова: исторія, въ классической древности. Въ зоологическихъ твореніяхъ Аристотеля, исторія значитъ повѣствованіе о дознанномъ, чувственно-воспринятомъ. Физическое міроописаніе Плинія-Старшаго названо historia naturalis. Первые историки классической древности мало еще различаютъ землеописаніе отъ разсказа о событіяхъ, бывшихъ въ этихъ земляхъ.
Схватить многообразіе явленій космоса въ единствъ мысли, въ формѣ чисто-раціональной связи, невозможно при нынѣшнемъ состояніи эмпирическаго знанія. Опытныя науки никогда не могутъ быть окончены; число явленій, доступныхъ чувствамъ, неисчерпаемо. Человѣчеству никогда не будетъ дано обнять всѣ феномены. Только тамъ, гдѣ явленія можно собирать и раздѣлять на группы, узнаешь въ отдѣльныхъ однородныхъ группахъ присутствіе великихъ и простыхъ законовъ природы. Чѣмъ больше обработываюгся физическія науки, тѣмъ больше расширяются круги, въ которыхъ господствуютъ эти законы. Блестящее доказательство этого — новѣйшіе взгляды на процессы, зависящіе, какъ въ твердой массъ земли, такъ и въ атмосферъ, отъ электро-магнетическихъ силъ, отъ лучистой теплоты и распространенія свѣтовыхъ волнъ. Въ обобщеніи законовъ, господствующихъ сначала только въ тѣсныхъ кружкахъ, въ отдѣльныхъ группахъ явленій, есть много степеней. Господство узнанныхъ законовъ расширяется, и идеальная связь дѣлается яснѣе, пока изъисканія обращены на однородныя массы. Но гдѣ динамическихъ законовъ недостаточно, въ-слѣдствіе вмѣшательства специфической натуры матеріи, тамъ, стремясь къ единству, мы встрѣчаемъ пропасти неизмѣримой глубины. Тутъ проявляется дѣйствіе особаго рода силъ. Законность числовыхъ отношеній, такъ счастливо подсмотрѣнная новѣйшими химиками, до-сихъ-поръ еще изолирована, неподчинена законамъ изъ области чистой механики.
Частности, подлежащія непосредственно чувствамъ, могутъ быть логически собраны въ классы и роды. Такіе порядки, какъ части естествоописанія, несправедливо называются системами природы. Конечно, они облегчаютъ изученіе организмовъ и ихъ прямолинейнаго сцѣпленія; но они даютъ больше единства описанію, нежели самому познанію. Какъ въ обобщенія законовъ природы, такъ и въ эмпирическомъ изъисканіи есть постепенность. Изъисканіе начинается съ отдѣльнаго созерцанія. Отъ наблюденія переходятъ къ опытамъ. Узнанное посредствомъ наблюденія и опыта ведетъ къ познанію эмпирическихъ законовъ. Вотъ Фазы наблюдающаго ума, различныя эпохи въ исторіи познанія природы.
Двѣ формы отвлеченія властвуютъ надъ всею массою знанія: количественная, опредѣленіе отношеній числа и величины, и качественная, свойства творовъ. Первая, болѣе-доступная форма, принадлежитъ математическому, вторая химическому знанію. Чтобъ йодчппить явленія разсчету, матерію слагаютъ изъ атомовъ, числомъ которыхъ, формою, положеніемъ и полярностію условливаются явленія. Миѳы о невѣсомыхъ творахъ и особенныхъ жизненныхъ силахъ въ каждомъ организмѣ запутываютъ и мутятъ взглядъ на природу. Подъ столь многоразличными условіями и формами познанія тяжелая громада эмпирическаго знанія движется лѣниво. Но умствующій духъ стремится разрушить устарѣвшія формы.
Мы еще далеко отъ той эпохи, когда всѣ чувственныя созерцанія можно будетъ концентрировать въ единство понятія о природѣ. Можно даже сомнѣваться, настанетъ ли когда-нибудь такая эпоха. Важность задачи и неизмѣримость космоса почти уничтожаютъ подобную надежду. Но если недостижимо все, то возможно по-крайней-мѣрѣ разрѣшеніе части задачи, возможно стремленіе къ пониманію явленій міра, высочайшая и вѣчная цѣль естествоиспытанія. Вѣрный характеру моихъ прежнихъ трудовъ, я ограничиваюсь и въ этомъ сочиненіи эмпирическимъ разсматриваніемъ. Такая обработка эмпирической науки, или лучше сказать, аггрегата знаній, не исключаетъ распредѣленія данныхъ по идеямъ, обобщенія частнаго, постояннаго стремленія открыть эмпирическіе законы природы. Умствующее познаніе, разумное постиженіе вселенной, конечно, представило бы еще возвышеннѣйшую цѣль, и я не порицаю чужихъ стремленіи потому только, что успѣхъ ихъ былъ дб-сихъ-поръ сомнителенъ. Системы натуральной философіи, превратно понятыя массою, угрожали, хотя недолго, отвратить соотечественниковъ моихъ отъ серьёзнаго и столь-близкаго матеріальному благосостоянію государствъ изученія наукъ математическихъ и Физическихъ. Упоительная мечта успѣха, особенный, странно-символическій языкъ, обозначили веселыя и недолгія сатурналіи чисто-идеальнаго естествознанія. Но это было только злоупотребленіе умствующей силы. Опытныя познанія и развившаяся во всѣхъ своихъ частяхъ философія природы не могутъ противорьчить другъ другу, если философія природы будетъ, согласно своему обѣщанію, разумнымъ постиженіемъ дѣйствительныхъ явленій во вселенной.
Пусть противополагаютъ природу области духовнаго, какъ-будто духовное не содержится въ природѣ, пусть противополагаютъ ее искусству въ смыслѣ болѣе-высокомъ, нежели общность духовной производительности человѣчества, — эти противоположенія не должны довести до такого отдѣленія физическаго отъ интеллектуальнаго, чтобъ физика міра низпала до простаго скопленія эмпирически-собранныхъ частностей. Наука начинается только тамъ, гдѣ духъ овладѣваетъ матеріаломъ. Внѣшній же міръ существуетъ для насъ только по мѣрѣ воспринятія его внутрь насъ. Внѣшній міръ безсознательно для насъ сливается съ внутреннимъ человѣкомъ, съ мыслью и ощущеніемъ. Объективный міръ, мыслимый нами и отражающійся въ насъ, подчиненъ вѣчнымъ, необходимымъ, все-условливающимъ формамъ нашего духовнаго бытія. Умственная дѣятельность упражняется надъ принятыми посредствомъ чувствъ данными. Въ простѣйшемъ созерцаніи природы заключается уже побужденіе къ философскому взгляду. Это побужденіе очень-различно, живо болѣе или менѣе, смотря по характеру, національной индивидуальности и степени образованія народовъ. Духъ начинаетъ свое дѣло, какъ только размышленіе восприняло въ себя матеріалъ чувственныхъ данныхъ.
Исторія сохранила для насъ извѣстія о неоднократныхъ попыткахъ постигнуть міръ Физическихъ явлспіи въ его многообразіи, познать одну, всю вселенную проникающую и движущую міровую силу. Эти попытки восходятъ до классическихъ временъ физіологій іонической школы, въ которой, за недостаткомъ эмпирическихъ знаній, преобладало стремленіе объяснить природу изъ чистаго разума. Но чѣмъ болѣе накоплялось матеріаловъ эмпирическаго знанія, тѣмъ болѣе охладѣвало это стремленіе. въ наше время, математическая часть натуральной философіи достигла огромнаго развитія. Методы и инструменты усовершенствованы въ одно время. Все дознанное опытомъ должно и теперь, какъ въ древности, быть общимъ достояніемъ человѣчества, предметомъ свободнѣйшей обработки философіи.
Злоупотребленіе и ложныя направленія умственныхъ трудовъ не должны привести къ предположенію, что будто-бы міръ мыслей, по натурѣ своей, есть область фантастическихъ призраковъ; что философіи, какъ врагъ, угрожаетъ вѣками-собранному сокровищу эмпирическихъ взглядовъ. Духу нашего времени не пристало отвергать каждое обобщеніе понятій, каждую на аналогіи основанную попытку глубже проникнуть въ связь явленій, какъ пустую ипотезу; не пристало осуждать разсудокъ, доискивающійся каузальной связи, или необходимое для открытій воображеніе.
- ↑ Температура обозначается въ этихъ статьяхъ (вездѣ, гдѣ не сказано именно противнаго) но стоградусному термометру; мили — географическія, по 15-ти на градусъ экватора. Футы старые французскіе, по 6-ти на туазъ. Долгота считается отъ меридіана Парижской Обсерваторіи.
- ↑ Да позволено будетъ намъ употребить это слово, существующее въ составныхъ словахъ: кислотворъ, углетворъ, и т. п. Только оно можетъ вполнѣ выразить нѣмецкое Stoff.
- ↑ Karl Ritter’s Erdkunde im Verhältniss zur Natur und zur Geschichte des Men sehen, oder allgemeine vergleichende Geographie.