КОРЧМА НА ЛИТОВСКОЙ ГРАНИЦѢ.
(«Борисъ Годуновъ» А. С. Пушкина). Съ картины Мясоѣдова.
править
Смутное время и личность перваго самозванца — не разъ вдохновляли писателей русскихъ и иностранныхъ. Обходя первую попытку Сумарокова, исполненную реторическихъ фразъ и прочихъ недостатковъ французской псевдоклассической трагедіи, которой онъ подражалъ, а также и современныя намъ, истинно-художественныя произведенія гг. Островскаго и Чаева, — остановимся на двухъ образахъ Лжедмитрія, созданныхъ титаническими силами двухъ міровыхъ поэтовъ — Шиллера и Пушкина. Блестящая личность смѣлаго искателя приключеній, который изъ ничтожества достигъ престола, съумѣвъ подчинить себѣ хотя на время цѣлый народъ, — понятнымъ образомъ привлекла вниманіе великаго нѣмецкаго идеалиста, который черпалъ матеріалъ своихъ вдохновеній изъ океана всемірной исторіи, подчиняя его своей субъективности и силою своего генія претворяя въ чисто-идеальныя созданія. Такъ отнесся онъ и къ своему «Димитрію», который, въ видѣ недоконченной программы, занималъ Шиллера на самомъ смертномъ одрѣ. Нѣмцы глубоко сожалѣютъ, что ранняя смерть помѣшала поэту докончить это многообѣщавшее произведеніе. Дѣйствительно, если внимательно всматриваться въ программу «Димитрія» — нельзя не подивиться серіозной начитанности Шиллера по этому предмету, и притомъ въ такую эпоху, когда мы сами, русскіе, были еще такъ бѣдны матеріалами по отечественной исторіи. Но какъ только начинаешь читать начало самой драмы, такъ и чувствуется фальшь въ самомъ основаніи, — еще довольно сносная, пока дѣло касается поляковъ съ ихъ сеймомъ; но окончательно нестерпимая, какъ только дѣйствіе, переходитъ въ русскія села и монастыри. Него же недоставало для выполненія своего замысла космополитическому поэту, который съ такою правдивостью передавалъ мельчайшіе національные оттѣнки характеровъ (правда, идеализированныхъ) изъ исторіи Англіи (Марія Стюартъ), Франціи (Орлеанская дѣва), Испаніи (Донъ Карлосъ), неговоря уже о Валленштейнѣ и Вильгельмѣ Теллѣ, гдѣ окрѣпшій геній Шиллера достигаетъ реализма въ своемъ идеализмѣ? Недоставало ему именно реальной основы: знанія славянскаго характера и быта, которые сложились на совершенно иныхъ основахъ, чѣмъ въ западныхъ германо-романскихъ національностяхъ. Этимъ-то знаніемъ народности въ высшей степени владѣлъ Пушкинъ въ эпоху созданія своего «Бориса Годунова», успѣвъ отрѣшиться отъ байронизма и другихъ чуждыхъ западноевропейскихъ вѣяній. Вотъ что писалъ онъ самъ по окончаніи этой драматической хроники: «Хотя я вообще довольно равнодушенъ къ успѣху или неудачѣ моихъ сочиненій, но признаюсь, неудача Бориса Годунова будетъ мнѣ чувствительна…. Какъ Монтань, я могу сказать о своемъ сочиненіи: „c’est une oeuvre de bonne foi“. Писанная мною въ строгомъ уединеніи, вдали охлаждающаго свѣта, плодъ добросовѣстныхъ изученій и постояннаго труда, трагедія сія доставила мнѣ все, чѣмъ писателю насладиться дозволено: живое занятіе вдохновенію, внутреннее убѣжденіе, что мной употреблены были всѣ усилія, наконецъ — одобрѣніе малаго числа избранныхъ…. мнѣніемъ которыхъ я дорожу». «Борисъ Годуновъ» начатъ и оконченъ въ Михайловскомъ (небольшомъ имѣніи Пушкиныхъ въ Псковской губерніи), гдѣ сильно вліяла на поэта простая родная почва, за изученіе которой онъ принялся со всѣмъ жаромъ недавняго отступника отъ Байрона. Вечера посвящалъ Пушкинъ бесѣдамъ съ знаменитой нянею его, Ариною Родіоновною, которая была «посредницей его въ сношеніяхъ съ русскимъ сказочнымъ міромъ, руководительницей его въ узнаніи повѣрьевъ, обычаевъ и самыхъ пріемовъ, съ какими народъ подходитъ къ вымыслу и поэзіи», — а дни проводилъ въ собираніи памятниковъ народной словестности, наблюденіяхъ и топкомъ, глубокомъ изученіи народной рѣчи. Въ то же время Пушкинъ постоянно работалъ надъ самообразованіемъ, выучился англійскому языку, подробно и близко ознакомился съ Шекспиромъ и пришелъ къ убѣжденію, что "нашему театру приличны народные законы драмы шекспировской, а не свѣтскій обычай трагедій Расина. Что касается занятій отечественной исторіей, то о нихъ свидѣтельствуетъ его «Исторія Пугачевскаго бунта» и самое посвященіе «Бориса Годунова» Карамзину, какъ трудъ, геніемъ его вдохновенный. Писался этотъ трудъ такъ быстро, такъ цѣльно, какъ еще не приходилось Пушкину до тѣхъ поръ. «Я нишу и вмѣстѣ думаю (говоритъ онъ въ одномъ изъ своихъ писемъ). Большая часть сценъ требовала только обсужденія. Когда приходилъ я къ сценѣ, требовавшей уже вдохновенія, я или пережидалъ или просто перескакивалъ чрезъ нее. Этотъ способъ работы для меня совершенно новъ. Я знаю, что силы мои развились совершенно и чувствую, что могу творить».
Вотъ какой упорной подготовительной работы при необыкновенно-счастливой обстановкѣ стоило созданіе трагедіи, которая въ переводахъ стяжала европейскую славу ея творцу! На русской сценѣ, она появилась лишь въ послѣдніе годы; что же касается живописи — она почтила поэта ранѣе, нежели театръ для котораго онъ трудился. Не говоря о великолѣпныхъ гравюрахъ къ твореніямъ Пушкина, появлявшихся въ изданіи г. Генкеля, двое русскихъ живописцевъ избрали сцену въ корчмѣ на Литовской границѣ темою своихъ произведеніи: мы говоримъ о г.г. Трутовскомъ и Мясоѣдовѣ съ картины котораго, бывшей на прошлогодней выставкѣ въ Императорской Академіи Художествъ, прилагаемъ рисунокъ г. Нонезерова. Онъ изображаетъ тотъ моментъ, когда бѣглый Гришка Отрепьевъ, пробираясь къ Литовской границѣ въ обществѣ двухъ бродягъ, Мисаила и Варлаама, выдающихъ себя за чернецовъ, заходитъ въ корчму, и здѣсь открытый приставами при посредствѣ Варлаама, выхватываетъ кинжалъ и бросается въ окно, производя переполохъ во всѣхъ присутсвующихъ, къ несказанному ужасу хозяйки корчмы. Считая излишнимъ болѣе подробно напоминать читателямъ эту высоко-художественную, дышащую неподдѣльнымъ народнымъ юморомъ сцену, мы позволимъ себѣ обратить ихъ вниманіе на самую гравюру, выполненную по заказу нашему заграницей талантливымъ рѣзцомъ г. Коха, который употребилъ около двухъ мѣсяцевъ на воспроизведеніе рисунка г. Понезерова, съ тою добросовѣстностью въ отдѣлкѣ мельчайшихъ подробностей, какой требовала превосходная картина г. Мясоѣдова. Намъ остается лишь пожалѣть, что г. Понезеровъ, передавъ свой рисунокъ въ наше распоряженіе, нашелъ возможнымъ въ то же время уступить копію съ него другому изданію, на страницахъ котораго она и появилась какъ видно весьма на скорую руку.
