Корреспондент от Maxim’а (Дорошевич)/ДО
| Корреспондентъ отъ Maxim’а |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ IV. Литераторы и общественные дѣятели. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 129. |
«Le beau et celèbre[1]» г. Скальковскій напечаталъ въ свойственной ему газетѣ корреспонденцію объ открытіи памятника Поль де-Коку.
Г. Скальковскій спѣшитъ давать матеріалы своему будущему біографу.
Съ очаровательной откровенностью артистки изъ «Альказара» онъ обнаруживаетъ передъ публикой свои интимнѣйшія подробности.
Онъ разсказываетъ характерныя вещи.
Представьте себѣ, что когда г. Скальковскій былъ еще студентомъ, профессоръ, оказывается, кричалъ на него:
— Зарѣзалъ, разбойникъ!
Вонъ еще когда!..
Г. Скальковскій, по его словамъ, воспитанъ на Поль де-Кокѣ и счелъ долгомъ присутствовать на открытіи памятника писателю.
Это очень благородно съ его стороны.
Г. Скальковскій всегда былъ благороднымъ человѣкомъ и зналъ, что такое уваженіе къ мертвымъ.
Къ тому же и картина: «Скальковскій у памятника Поль де-Кока» — недурной жанръ.
Это стоитъ донъ-Карлоса у гробницы Карла Великаго.
Г. Скальковскій описываетъ очень трогательно открытіе памятника.
Но, къ сожалѣнію, пишетъ не все.
Одинъ мой парижскій пріятель описываетъ мнѣ то, о чемъ умолчалъ даже г. Скальковскій.
Финалъ торжества.
Рѣчи были сказаны, памятникъ открытъ. Присутствующіе ушли на банкетъ по 6 франковъ.
Г. Скальковскій остался у памятника одинъ.
Воскрешая. въ душѣ своей пикантнѣйшія мѣста изъ романовъ Поль де-Кока.
Онъ любитъ поминать мертвыхъ.
Въ душѣ его воскресалъ «Le cocu[2]», всплывалъ «Le mauvais sujet[3]», проплывали «Магазинныя барышни», «Молодая дѣвушка съ пятаго этажа», «Дѣвочка, которую долго считали за мальчика».
Такъ волновалась душа его.
Какъ вдругъ памятникъ зашевелился.
Бронза стала теплой, стала оживать, оживать.
Въ глазныхъ впадинахъ затеплились веселые и живые глаза.
Темный бронзовый загаръ сбѣжалъ со щекъ, онѣ стали блѣдными, слегка розовыми.
Губы раскрылись, грудь поднялась и вдохнула воздухъ.
Поль де-Кокъ оперся руками и съ трудомъ, немножко кряхтя, немножко охая, вышелъ изъ пьедестала.
Передъ изумленнымъ, испуганнымъ г. Скальковскимъ стоялъ Поль де-Кокъ, старикъ Поль де-Кокъ, съ огромными сѣдыми усами, въ высокихъ смятыхъ воротничкахъ.
Стоялъ и улыбался.
— Votre excellence[4]! — сказалъ Поль де-Кокъ.
Г. Скальковскій пріосанился.
— Votre excellence, позвольте мнѣ поблагодарить за ту честь, которую вы мнѣ оказали, спеціально пріѣхавъ на открытіе моего памятника! — продолжалъ Поль де-Кокъ. — Именно съ вашей стороны меня особенно трогаетъ такая честь.
— Oh, cher maitre[5], ради Бога, — смущенно пробормоталъ г. Скальковскій, — я всегда былъ вѣренъ вашимъ завѣтамъ.
Но Поль де-Кокъ остановилъ его мягкимъ движеніемъ руки.
— Мнѣ пріятно видѣть васъ, какъ отцу своего сына. Кто присутствовалъ на открытіи моего памятника изъ тѣхъ, кого я воспѣвалъ? Припомните, кто были моими созданіями? Гризетка, — ихъ больше нѣтъ. Эта крошка, жившая на пятомъ этажѣ, которая требовала на ужинъ немножко хлѣба и сыра и много шутокъ и смѣха, — ея нѣтъ больше!
— Хорошія были времена! — вздохнулъ г. Скальковскій.
— Она не могла быть на моемъ торжествѣ. Она умерла! Мой любимый герой — скромный молодой человѣкъ, который не смѣетъ признаться въ любви и часами караулитъ на лѣстницѣ, пока пройдетъ хорошенькая сосѣдка, чтобъ взглянуть ей въ слѣдъ и вздохнуть, — его тоже нѣтъ. Скромный молодой человѣкъ умеръ. Какъ это ужасно писателю переживать смерть своихъ героевъ. Это значитъ умирать во второй разъ! Но не всѣ изъ моихъ созданій умерли! Не всѣ! Одинъ изъ моихъ любимѣйшихъ героевъ живъ.
И голосъ Поль де-Кока зазвучалъ громче и радостнѣй.
— Если вы припомните, кромѣ гризетки и робкаго юноши, — любимымъ типомъ, который я часто выводилъ, былъ старый порнографъ. Старый порнографъ, который не можетъ видѣть женской ножки безъ того, чтобъ мысленно не взбѣжать по ней, какъ тараканъ, который только и дѣлаетъ, что раздѣваетъ въ своихъ мысляхъ каждую встрѣчную женщину, и затѣмъ слюнявыми губами разсказываетъ всѣмъ и каждому о «подробностяхъ», которыя онъ замѣтилъ или о которыхъ догадывается своимъ старческимъ воображеніемъ. О, excellence[6]! Я читалъ то, что вы писали про актрисъ, про кокотокъ, про женщинъ вообще.
И Поль де-Кокъ мягкимъ движеніемъ руки остановилъ готовый вырваться у г. Скальковскаго потокъ благодарностей за лестное вниманіе.
— Этотъ старый порнографъ, — я любилъ его выводить на посмѣшище. Я ставилъ его въ позорнѣйшія положенія. Я издѣвался надъ нимъ. Онъ всегда у меня въ концѣ концовъ оказывался ничтожнымъ, жалкимъ, презрѣннымъ, противнымъ и гадкимъ. Excellence, позвольте мнѣ поблагодарить за то, что вы явились на открытіе моего памятника!
И, смахнувъ набѣжавшую на старые глаза слезу, Поль де-Кокъ, кряхтя и охая, взобрался на свой пьедесталъ и медленно вошелъ въ него.
Теплое живое тѣло похолодѣло, застыло, стало бронзовымъ.
Лицо замерло.
Какъ догорѣвшія лампады, погасли глаза
Черныя впадины смотрѣли сурово и мрачно.
А г. Скальковскій съ «Le cocu» въ душѣ долго еще стоялъ передъ бюстомъ писателя, великаго и любимаго.
Стоялъ и сказалъ:
— Первой книгой, которую я прочелъ, была «Дѣвочка, которую долго считали за мальчика». Я всю жизнь былъ тоже «дѣвочкой, которую принимали за мальчика», — поль-де-коковскимъ героемъ, котораго долго принимали за государственнаго человѣка.
«Собственный корреспондентъ отъ Maxim’а» повернулся и медленно пошелъ къ экипажу.
— Къ Maxim’у, идѣ же многіе Скальковскіе упокоиваются!
И сѣлъ тамъ за свободнымъ столикомъ писать корреспонденцію:
— Maxim. Такого-то сентября.