Корейские сказки, записанные осенью 1898 года (Гарин-Михайловский)/Предисловие
| Предисловие | Заяц → |
| Из цикла «Корейские сказки, записанные осенью 1898 года». Источник: Гарин-Михайловский Н. Г. Корейские сказки, записанные осенью 1898 года. — СПб.: «Энергия», 1904. |
В 1898 году, в сентябре и октябре, я проехал из Владивостока в Порт-Артур, — большею частью верхом, частью в лодке: в лодке — по Ялу (Амнока-ган).
Ехал не прямо, а с заездами, — то в Корею, то в Маньчжурию.
Во время этого путешествия я собрал прилагаемые сказки.
Двадцать—тридцать корейцев, в своих дамских белых кофточках, в дамских шляпах с широкими полями и высокими узкими тульями, окружали нас, присаживаясь на корточках, и лучший сказочник рассказывал, а остальные курили свои тонкие трубочки и внимательно слушали.
Мой переводчик г. Ким, сам кореец, прекрасно владеющий и корейским, и русским языком, учитель по специальности, переводил; я быстро, фраза за фразой, записывал, стараясь сохранить простоту речи, никогда не прибавляя ничего своего.
За это я ручаюсь и не сомневаюсь, что будущие исследователи подтвердят истину моих слов.
Я слушал эти сказки то вечером, после гостеприимного ужина, — то во время отдыха на перевалах, откуда раскрывалась перед нами далёкая панорама долин и гор в осеннем, нежном, как старые персидские ковры, узоре.
Целые снопы фиолетовых и оранжевых лучей заходящего во всём своём величии жёлтого солнца заливали эту даль, и она сверкала, вспыхивала в последний раз и уже исчезала, как видение в просвете быстро наступавших сумерек. И всё кругом — и эта даль, и эти люди, и их жизнь — казались тоже сказкой.
Одну тетрадь со сказками я потерял, к сожалению. Теперь, когда я опять еду туда, на далёкий Восток, мне, может быть, удастся возместить эту потерю. А, может быть, я не найду уж той прежней сказочной Кореи, тех библейских патриархальных фигур: чистых, доверчивых детей; наивных, благородных и в то же время пятитысячелетних старцев, изведавших и познавших и душу человеческую, и тщету всего земного, которым ничего, кроме их сказок и гор, не надо.
Юмор, добродушие, всепонимание, и всепрощение, поразительное благородство.
Так они живут, так умирают.
Я стою над умирающим корейцем, впервые увидевшим нас, белокожих. В его доме на нас произвели нападение, его смертельно ранила одна из пуль нападавших хунхузов.
Тёмное, красивое, иконописное лицо; чудные большие глаза; чёрная борода, напоминающая индуса. Спокойствие, величие простоты…
— Я исполнил только свой долг гостеприимства… Но уходите скорее отсюда… Оставьте нас… Нет, не надо золота, потому что оно привлечёт опять злых людей и погубит нас…
Корейцев называют трусами.
За белые костюмы, за робость — русские называют корейцев белыми лебедями.
Да, как лебеди, корейцы не могут драться, проливать человеческую кровь; как лебеди, они могут только петь свои песни и сказки.
Отнять у них всё, самую жизнь — так же легко, как у детей, у лебедей: — хорошее ружьё, верный глаз…
Ах, какие это чудные, не вышедшие ещё из своего сказочного периода дети!