Комедия первородного греха (Бердяев)
| Комедия первородного греха : Carlo Suares. La comédie psychologique |
| Опубл.: 1934. Источник: Путь. — 1934. — № 44. — С. 68-72. — odinblago.ru |
Книга Карло Сюареса очень интересна и обнаруживает в авторе философские дарования. Если принять всерьез коммунизм Сюареса, то можно сказать, что это первый шаг вперед коммунистической мысли после Маркса. Сам Маркс был гениальным мыслителем, но марксисты утомляют бесконечным повторением одного и того же без всякого движения мысли. В мышлении Сюареса чувствуется свобода, он не имел бы ее, если бы жил в коммунистическом государстве. Книга его есть своеобразная метафизика и даже мистика коммунизма. Но коммунизм Сюареса слишком рафинированный и интеллектуальный. Русские коммунисты, наверное, не признали бы его своим, объявили бы его еретиком и может быть даже посадили в тюрьму. Подозрительно уже то, что он написал книгу о Кришнамурти и чувствует к нему близость. Очевидно, он был связан с теософией. Русский марксист-ленинист не способен был бы увлечься Кришнамурти, как и вообще ничем кроме своей замкнутой системы, не способен даже по-настоящему ничего заметить, так как живет как бы в гипнозе. У Сюареса же широкое поле зрения и коммунизм его мне представляется подозрительным. Марксизм ставил всегда лишь проблему общества, проблему же человека он никогда не ставил в глубине и считал ее производной. Русские коммунисты, марксисты-ленинисты, правда, хотят создать нового человека, но они верят, что он автоматически явится в результате новой организации общества, о нем не стоит заботиться, заботиться нужно лишь об обществе. Ленин говорит, что человек станет иным просто потому, что привыкнет к новым общественным отношениям, приспособится к коммунистической организации общества. Сюарес ставит проблему человека, как проблему космогоническую. Революция, происходящая в мире, для него есть рождение нового сознания, нового человека, новый же человек есть существо, в котором исчезнет, уничтожится, умрет «я». И тут бесспорно он что-то договаривает в коммунизме, чего не договаривают менее одаренные и менее культурные русские коммунистические философы. Для Сюареса «я» есть еще подчеловеческое и дочеловеческое и лишь после исчезновения «я» начинается царство человеческого, от которого он вовсе не хочет отказаться. Боюсь, что у самого Сюареса «я» еще не совсем исчезло, и потому реакция его на универсум все еще слишком специализированная, что он и считает причиной, породившей «я». Немного смешно, что космогоническая и антропогоническая революция начинается для него с пятилетки, которая реально и прозаически есть лишь попытка индустриализировать экономически отсталую Россию. Человеческое имеет для Сюареса абсолютную ценность, но не «я», которое есть препятствие для нарождения подлинно человеческого. Исчезновение «я» есть вместе с тем торжество сознания над подсознательным. Сознание должно разрушить иллюзии и сновидения, порожденные той изоляцией, которая именуется «я». «Я» основано на иллюзии вследствие изоляции и неприспособленности к универсуму. Книга посвящена комедии, разыгрываемой «я», и прекращению комедии вследствие исчезновения «я». Но Сюарес написал также комедию метафизическую и хочет написать комедию религиозную и моральную. Это раскрытие одной и той же темы. Сюарес разоблачает комедию, которую играет изолированное и специализированное «я». В этом желании разоблачить комедию «я», иллюзии сознания сказывается не только влияние Маркса, но еще гораздо более влияние Фрейда. Маркс совсем не был психологом, его психология груба и рационалистична. Фрейд же совершил переворот в психологии и метод Фрейда и психоаналитиков интересен для психологических разоблачений Сюареса. Революция для Сюареса есть прежде всего революция психологическая, есть борьба сознания против комедий и иллюзий «я», против субъективного и подсознательного с его силами социальными, иерархическими, религиозными и моральными. Когда говорят «это я», то это еще до-человеческое состояние, это есть обозначение специализированного, а не универсального существа. Основную мысль Сюареса можно формулировать так: иллюзии и комедии «я» есть результат специализированной реакции человека на универсум, есть неприспособленность и несоответствие между человеком и универсумом, есть изоляция в специальной реакции. Сознание же побеждающее эту изоляцию в комедийном «я» есть реакция деспециализированного существа, существа, ставшего универсальным. Изоляция индивидуума в специализированных реакциях создавала касты, классы. Это связывает психологию Сюареса с его социологией. «Я» есть еще подсознательное. История наполнена ложным исканием универсального через изоляцию «я». То, что утверждалось тут, как сверх-природное и сверх-человеческое, было лишь под-природным и под-человеческим. Духовность, религия, метафизика — иллюзии, сновидения изолированного, специализированного «я». Сюарес видит даже в духовности психологическую эксплуатацию. В психологически утонченной форме оправдывается точка зрения Маркса и Ленина. «Я» как бы сопротивляется универсальному, в этом сущность «я». Прекращение этого сопротивления, отдача себя универсальному есть конец «я» и его комедий. Это и есть коммунизм, коммунизм есть наполнение человеческого существа универсальным содержанием. Возникнет индивидуум, который не будет уже сопротивляться универсуму ничем специализированным, не будет изолироваться. Это будет конец цивилизации, основанной на «я». Религия была лишь частичной реакцией «я», желавшей себя увековечить. Интеллект был пределом изоляции индивидуума.
«Я» для Сюареса есть прошлое, оставшаяся тяжесть прошлого. Освобождение от «я» есть освобождение от прошлого, погружение в мгновение настоящего. Сомнение есть настоящее. Сюареса беспокоит проблема времени, которая есть основная проблема современной философии. Искание мгновения настоящего, вечного настоящего, т. е. выход из болезни времени, и есть то, по чем тоскует человек. Невозможно жить прошлым и будущим, это не настоящая жизнь, настоящая жизнь в настоящем, когда совершается экзистенциальный акт. Жизнь в прошлом и будущем есть жизнь разорванная, не целостная, не полная жизнь. Искание мгновения настоящего для Сюареса есть искание полноты, или, как он любит говорить, универсального, преодоление жизни специализированной. Это есть исчезновение «я», так как «я» принадлежит времени. В мгновении, т. е. в вечном настоящем «я» нет. Это основной мотив Сюареса: победа над временем, обретение вечного настоящего, как универсальной полноты. Это есть мотив религиозный, который, вероятно, не был бы понят большей частью марксистов и коммунистов, — основной мотив христианства. Христианство хочет победы над временем, вхождения в вечность, хочет полноты жизни, приобщения человека к полноте, к универсальному. Сюарес ищет универсального в мгновении настоящего, вне времени. Но этого искала всегда христианская мистика. И некоторые течения христианской мистики, особенно немецкой (наприм. Экхардт) представляли себе достижение универсальной полноты в мгновении, как исчезновение «я». Таков был всегда пантеистический уклон в мистике. И этот пантеистический уклон может обратиться в атеизм. Сюарес провозглашаете безбож¬ную мистику, достижение вечности и полноты вне Бога и против Бога, однеми природными силами. Это есть как бы вывернутое на изнанку христианство. В этом жуткость книги. Мысль Сюареса о том, что «я» есть прошлое и что настоящее есть исчезновение «я» интересна, она прикасается к основной философской проблеме нашего времени. Но мысль эту можно перевернуть. Можно наоборот сказать, что прошлое, тяжесть прошлого есть не «я», а «оно», Es, чистое же «я» и есть вечное настоящее. Прошлое есть детерминизм. Настоящее же есть творчество, творческий акт. Но «я» и есть не что иное, как творческий акт в вечном настоящем. Творческий акт есть мой творческий акт, изнутри идущий, а не творческий акт «чего-то», какого-то анонимного «оно», не есть творческий акт природы или общества. Можно было бы сказать, что природа и общество есть прошлое, детерминизация, объективация, «я» же есть творящий в вечном настоящем субъект. Но проблема объективации у Сюареса не поставлена, его философия во многом наивная, не критическая философия, это философия «чего-то», универсума, как объективной данности, т. е. натурализм. Но на уровне современного сознания стоит не натуралистическая философия, а лишь философия экзистенциальная, к которой Сюарес, сам не зная того, прикасается лишь в своих мыслях о времени, мгновении и вечности. Образование «я» представляется Сюаресу трансформацией настоящего в прошлое. Но в действительности не образование «я», а образование природы и общества, образование мира объектов есть трансформация настоящего в прошлое, в настоящем же остается «я». Всякая объектность есть прошлое, охлаждение огня творческой жизни. У Сюареса совсем не поставлена проблема личности. Между тем как проблема личности более глубокая, что проблема «я». «Я» должно стать личностью. Личность и есть победа над временем, над прошлым и будущим, достижение вечности. Но Сюарес антиперсоналист, в этом он в потоке нашего смертоносного времени. Можно пожертвовать «я», можно понять «я», как эгоцентризм, как грех и падение. Но нельзя пожертвовать личностью. «Я», жертвуя собой, становится на веки личностью. Борьба против «я», как эгоцентризма, есть христианский мотив. Но у Сюареса это получает антихристианский смысл. Он хочет, чтобы человек перестал быть образом и подобием Божьим, т. е. личностью, и стал образом и подобием общества и универсума.
Конечное состояние, к которому стремится Сюарес, есть состояние абсолютного равновесия, т. е. совершенного приспособления человека к универсуму. «Я» было выражением дисгармонии и неприспособленности. Человек должен вместить в себе универсальное, прекратить всякую специализированную функцию. Это и будет означать исчезновение «я». Это и будет коммунизм. Коммунисты практические вероятно найдут такое понимание коммунизма слишком метафизическим. Коммунизм для Сюареса есть прекращение всякой специализированной реакции на универсум, вмещение универсального содержания, завоевание вечности. Абсолютное равновесие и гармония есть абсолютное настоящее без прошлого и без цели. Коммунистическая революция, которая есть вместе с тем революция космическая, должна разбить время и войти в мгновение вечности. Она носит эсхатологический характер. Превращение вечного в будущее представляется Сюаресу падением. Но Сюарес забывает, что революции в историческом смысле слова всегда подчинены времени — прошлому, в отношении к которому они имеют ressentiment и ненависть, и будущему, в отношении к которому они имеют эрос и которому целиком отдаются. Революция не есть вхождение в мгновение вечности, она целиком в потоке времени, в смене прошлого истребляющим его будущим. Иногда остается впечатление, что Сюарес хочет совсем не того, чего хотят коммунисты-марксисты, а того, чего хотела индусская религиозная философия, которая тоже хотела исчезновения «я», как призрачного, хотели некоторые течения германской мистики, хотел Спиноза, хочет теософия, хотел Л. Толстой. Идея об исчезновении «я», не так уж нова, она утверждалась многими философскими учениями, которые часто бывали антиперсоналистическими. В сущности абсолютное равновесие и приспособление, при котором исчезает «я», есть идеал скорее созерцательный, чем активный. «Я», всегда предполагающее неполноту и неприспособленность, и есть активность. Активность прекращается с исчезновением «я», ибо не может быть субъектом активности безликое, анонимное «quelque chose». Наиболее слабым мне представляется то, что Сюарес исходит в своей философии из допущения такой бедной и бессодержательной вещи как quelque chose. Его онтология есть онтология quelque chose. И к этой quelque chose он относится с непонятным доверием. Его роднит с диалектическим материализмом молодых советских философов допущение самодвижения материи. Quelque chose и есть это самодвижение. Над сновидениями и грезами личного бытия должно восторжествовать не Божество, а это quelque chose, самодвижущаяся материя. Это есть желание освободиться от страдания личного сознания через его угашение, от страха смерти через смерть «я». Но почему так верит Сюарес в это quelque chose, в самодвижущуюся материю, в универсум, почему верит, что избавление придет от силы, не заключающей в себе благостности и смысла? В диалектическом материализме наиболее непонятна эта догматическая вера в логос материи, в торжество смысла через материальный процесс. Непонятен и не оправдан этот оптимизм, это слепое доверие к природе, к универсуму. Откуда известно, что мировой процесс идет к абсолютному равновесию, к совершенному приспособлению всех частей? И не будет ли означать это абсолютное равновесие всеобщей смерти, не будет ли это мировая энтропия? Сюарес утверждает абсолютное знание, как абсолютное знание утверждал Ленин. На чем основана возможность этого абсолютного знания? Это — утопия. Утопия всегда есть не что иное, как безграничная вера в мир, в его благостность.
В действительности в мире происходит трагическая борьба личной универсальности и безличной универсальности. Революция должна произойти не против «я», все оппортунистически приспособления в мире были такой революцией, весь буржуазный капиталистический мир был направлен против человеческого «я», — революция должна произойти во имя личности и полноты ее жизни. Именно такая революция была бы новизной. Но при этом нужно помнить, что требование уничтожения и исчезновения «я» может иметь и чисто христианский и персоналистический смысл, оно может быть понято, как борьба против греха эгоцентризма, против затверделой самости, порождающей сновидения, грезы и обманчивые призраки. Поэтому в Сюаресе можно видеть обратное подобие христианства. Оно обещает полноту вечности, безбожной вечности. Она имманентно осуществляется природным универсумом. В конце есть глава об Иисусе и Ницше, в которой обнаруживается вся склонность Сюареса к остроте и парадоксальности. Иисус идет от высшего к низшему, Ницше же идет от низшего к высшему. В первом случае Бог становится человеком, нисходит. Во втором случае человек хочет стать сверхчеловеком, богом, восходит. В основе первого движения лежит гордость, сознание своего высокого положения, в основе второго движения лежит смирение, сознание своего низкого положения. Так можно было бы сказать, что всякий parvenue есть самый смиренный человек. Ницше не был, конечно, parvenue, его проблема иная. В действительности смирение вовсе не есть исходное состояние, а есть задача. Сюарес думает, что конец комедии «я» есть переход к простой истине и к настоящему. Но он делает себе иллюзию. Он продолжает комедию, он в сложном, а не простом, он в прошлом и будущем, а не в настоящем. В коммунизме продолжается комедия эгоцентризма, комедия непросветленной самости. Уничтожение «я» в коммунизме есть одна из комедий эгоцентризма. Это все та же старая, как мир, комедия первородного греха. В коммунизме есть несомненное задание социальной правды. Но это задание искажено комедией эгоцентризма, принявшей новые формы уничтожения «я». Победа над первородным грехом есть не уничтожение «я», а его просветление и преображение, соединение его не с quelque chose, не с безликим универсумом, равнодушным к человеку, а с Богом и через Бога с миром и другими людьми. Вся конструкция Сюареса, очень тонкая и вероятно своей тонкостью глубоко возмутившая бы Ленина, есть одна из утопий, не только социальных, но и метафизических утопий совершенного состояния вне победы над первородным грехом, утопий основанных на вере в этот падший мир, подменившей веру в Бога. Тонкость мысли у Сюареса существует несмотря на остатки теософии и на поверхностное увлечение коммунизмом.