1909.
правитьКОЛДУНЪ ИЗЪ БРАТСТВА ПОРРО.
правитьПервая встрѣча Поллока съ этимъ человѣкомъ случилась въ одной деревнѣ на берегу рѣки, текущей сквозь лагуны за Полуостровомъ Тёрнера. Женщины этого края извѣстны красотой. Въ ихъ племени есть примѣсь европейской крови, еще со временъ Васко-де-Гамы и англійскихъ работорговцевъ. Этотъ человѣкъ, должно быть, тоже поддался своему кавказскому родству. Онъ ударилъ женщину ножемъ, какъ будто ревнивый любовникъ изъ итальянскаго простонародья, — и бросился на Поллока.
Поллокъ отбилъ ударъ револьверомъ, вышибъ ножъ, потомъ выстрѣлилъ и попалъ человѣку въ ладонь.
Онъ выстрѣлилъ еще разъ и далъ промахъ, только разбилъ стекло въ окнѣ напротивъ. Тотъ человѣкъ нагнулся въ дверяхъ и поглядѣлъ изъ-подъ руки на Поллока. Передъ англичаниномъ мелькнуло лицо, опрокинутое внизъ и освѣщенное солнцемъ. Потомъ онъ остался одинъ, дрожа отъ возбужденія, въ полутьмѣ хижины. Все произошло очень быстро, короче, чѣмъ можно разсказать словами.
Поллокъ осмотрѣлъ женщину. Она была мертва. Онъ подошелъ къ двери и выглянулъ наружу. Было очень свѣтло Полдюжины негровъ, носильщиковъ экспедиціи, стояли кучкой у своихъ зеленыхъ шалашей и смотрѣли въ его сторону, удивляясь выстрѣламъ. За ихъ спиной разстилалась широкая полоса берегового ила, чернаго и жирнаго; дальше тянулись наносы стволовъ папируса, водныя травы, за ними свинцовая гладь рѣки. Густыя деревья неясно синѣли на томъ берегу. Деревенскій плетень чуть мелькалъ въ тростникѣ но въ этой сторонѣ все было попрежнему спокойно.
Поллокъ осторожно вышелъ вонъ изъ хижины и направился къ рѣкѣ, время отъ времени оглядываясь назадъ черезъ плечо. Но тотъ человѣкъ исчезъ. Поллокъ нервно стиснулъ въ рукѣ револьверъ.
Одинъ изъ его людей вышелъ навстрѣчу и, подойдя, указалъ рукою на кусты за хижиной, туда, гдѣ исчезъ тотъ человѣкъ. Поллокъ съ раздраженіемъ подумалъ о томъ, какъ глупо разыгралось все это приключеніе. Онъ сознавалъ свою вину и тѣмъ болѣе злился. Онъ думалъ также о томъ, что придется сказать Ватергаузу, умѣренному, почтенному, осторожному начальнику экспедиціи, который, конечно, серьезно посмотритъ на вещи. Поллокъ выругалъ крѣпкимъ словомъ и Ватергауза, и свою неудачу, и этотъ проклятый западный берегъ Африки, и всю постылую экспедицію. И въ то же самое время гдѣ-то въ его мозгу копошился назойливый вопросъ: въ какой сторонѣ горизонта можетъ скрываться тотъ убѣжавшій человѣкъ?
Собственно говоря, убійство, которое произошло на его глазахъ, мало смущало его. Въ послѣдніе три мѣсяца онъ видѣлъ такъ много жестокости, мертвыхъ женщинъ, обгорѣлыхъ хижинъ, сухихъ скелетовъ въ верховьяхъ рѣки Киттама, по свѣжимъ слѣдамъ разбойничьей конницы Софійцевъ, — что въ немъ притупилось всякое чувство жалости.
Но его безпокоила мысль, что все это дѣло, пожалуй, не окончится такъ просто.
Онъ обругалъ негра, который рискнулъ задать вопросъ, потомъ вошелъ въ палатку подъ апельсинными деревьями, гдѣ отдыхалъ Ватергаузъ. Онъ чувствовалъ себя, какъ напроказившій школьникъ предъ кабинетомъ учителя, въ ожиданіи головомойки.
Ватергаузъ все еще спалъ подъ дѣйствіемъ послѣдняго пріема хлородина. Поллокъ усѣлся на ящикъ рядомъ съ его постелью, закурилъ трубку и сталъ ждать. Кругомъ валялись чаши и копья изъ коллекціи Ватергауза. Онъ собралъ ихъ въ Мендійскомъ племени и теперь долженъ былъ уложить снова для перевозки водою въ челнокахъ до города Сулимы.
Черезъ нѣсколько времени Ватергаузъ проснулся и, потянувшись на постели, замѣтилъ вслухъ, что ему стало лучше. Поллокъ заварилъ чаю. За чаемъ Поллокъ, скрѣпя сердце, разсказалъ о своемъ приключеніи. Ватергаузъ принялъ его разсказъ еще серьезнѣе, чѣмъ можно было ожидать. Вмѣсто обычнаго выговора онъ разсердился и сталъ запальчиво браниться.
— Это все ваша дьявольская глупость, — крикнулъ онъ, — что вы считаете негровъ хуже всякой твари. Стоитъ мнѣ захворать на одинъ день, какъ вы сейчасъ же затѣете какую-нибудь новую мерзость. Третій разъ за этотъ мѣсяцъ вы связываетесь съ неграми. На этотъ разъ васъ можно поздравить. Порро, да! Они и такъ злятся, послѣ того какъ вы написали на идолѣ ваше дурацкое имя. Такихъ мстительныхъ чертей на всемъ свѣтѣ не найдешь. Честное слово, съ вами становится стыдно за цивилизованныхъ людей. Кто бы подумалъ, что вы родились въ такомъ приличномъ семействѣ… Но если когда-нибудь въ другой разъ я навяжу себѣ на руки такого разгильдяя…
— Потише, — фыркнулъ Поллокъ, внезапно возвращая свою обычную рѣзкость, — не такъ громко.
У Ватергауза захватило въ груди. Онъ вскочилъ на ноги.
— Слушайте, Поллокъ, — сказалъ онъ, наконецъ, наполовину задыхаясь. — Уѣзжайте домой. Ну васъ. Довольно я болѣю изъ-за васъ.
— Не портите себѣ крови, — сказалъ Поллокъ, прищурившись. — Я уѣду и такъ.
Ватергаузъ успокоился и сѣлъ на складной стулъ.
— Ладно, — сказалъ онъ опять. — Не станемъ ссориться. Но только чертовски досадно, когда всѣ твои планы разстраиваются изъ-за такихъ штукъ. Я доѣду до Сулимы вмѣстѣ съ вами и провожу васъ на корабль.
— Не нужно, — сказалъ Поллокъ, — я и одинъ доѣду*.Прямо отсюда.
— Нѣтъ, — сказалъ Ватергаузъ, — я вижу, вы не можете понять, что такое эти люди Порро.
— Какъ я могъ знать, — угрюмо сказалъ Поллокъ, — что ея хозяинъ одинъ изъ этихъ Порро.
— Да, хозяинъ, — сказалъ Ватергаузъ. — Теперь уже не воротишь. — Одинъ поѣду, — какъ же. Хотѣлъ бы я знать, что то они затѣютъ. Я вижу, вы совсѣмъ не понимаете, что эта чертовщина правитъ всей страной, — это законъ и религія, волшебство и медицина… Они назначаютъ вождей. Испанская инквизиція имъ и въ подметки не годится… Онъ, конечно, направитъ противъ насъ Аваяла, здѣшняго вождя. Хорошо, что наши люди изъ племени мендійцевъ. Во всякомъ случаѣ намъ надо перемѣнить стоянку. Чортъ подери, Поллокъ, хоть бы вы промаху не дали…
Онъ сталъ думать, и въ его мысляхъ не было ничего пріятнаго. Потомъ онъ всталъ и взялъ ружье.
— Я бы на вашемъ мѣстѣ держался дома, — бросилъ онъ черезъ плечо, выходя изъ палатки. — Я пойду, попробую собрать справки.
Поллокъ остался въ палаткѣ. — Я, должно быть, созданъ для цивилизованной жизни, — думалъ онъ хмуро, набивая свою трубку. — Чѣмъ скорѣе попаду я въ Лондонъ или въ Парижъ, тѣмъ будетъ лучше.
Глаза его остановились на крѣпко забитомъ ящикѣ, куда Ватергаузъ сложилъ отравленныя стрѣлы, собранныя въ мендійскомъ краю.
— Жалко, что я не угодилъ въ него, какъ слѣдуетъ, — сказалъ Поллокъ злобно.
Ватергаузъ вернулся не скоро. Онъ отвѣчалъ неохотно, хотя Поллокъ задавалъ вопросъ за вопросомъ: — Тотъ человѣкъ былъ очень виднымъ членомъ тайнаго братства Порро. Въ деревнѣ не было злобы, но было возбужденіе: «Это великій колдунъ. Онъ, должно быть, ушелъ въ лѣсъ».
— Конечно, онъ что-нибудь затѣваетъ, — сказалъ Ватергаузъ и снова замолкъ.
— Что же онъ можетъ затѣять? — спросилъ Поллокъ.
Ватергаузъ не отвѣтилъ.
— Васъ надо увезти отсюда, — заговорилъ онъ снова. — Они что-то устраиваютъ, оттого такъ тихо.
— Что же они могутъ устроить? — повторилъ Поллокъ.
— Не знаю, — буркнулъ Ватергаузъ. — Плясать въ кругу изъ череповъ. Варить въ мѣдномъ котлѣ вонючія травы…
Поллокъ опять сталъ приставать съ разспросами. Ватергаузъ разсердился.
— Какого чорта, — сказалъ онъ. — Онъ пробовалъ убить васъ попросту. Теперь, должно быть, испытаетъ способъ позатѣйливѣе. Сами узнаете скоро. Я не хочу васъ обезкураживать. Все это, пожалуй, глупости.
— Но что именно онъ станетъ дѣлать?
— Я не умѣю сказать. Они изобрѣтательный народъ. Знаютъ цѣлую кучу неожиданныхъ пріемовъ. Вы лучше разспросите этого чорта мѣднокожаго, Шекспира.
Блеснулъ огонь, во мракѣ за шалашами грянулъ выстрѣлъ, и пуля изъ обожженой глины прожужжала у самаго уха Поллока. На первый случай это былъ ясный отвѣтъ.
Негры и мулаты, весело сидѣвшіе кругомъ костра, особо отъ господъ, вскочили гурьбой. Кто-то выстрѣлилъ въ темноту въ видѣ отвѣта.
— Лучше войдите въ шалашъ, — спокойно сказалъ Ватергаузъ, не двигаясь съ мѣста.
Поллокъ тоже всталъ у костра и вынулъ револьверъ.
Онъ готовъ былъ драться съ кѣмъ угодно. Но тайному врагу темнота лучше панцыря. Умнѣе всего былъ совѣтъ Ватергауза. Поллокъ вошелъ въ палатку и улегся на ночь.
Онъ спалъ плохо, и ему снились странные сны, одинъ другого несвязнѣе. Но въ каждомъ снѣ являлось лицо того человѣка, опрокинутое внизъ, какъ было оно, когда онъ выходилъ изъ хижины и поглядѣлъ изъ-подъ руки на Поллока.
Можно было удивляться, почему въ его умѣ такъ крѣпко запечатлѣлось это мгновенное зрѣлище. Помимо сновидѣній его безпокоила боль и колотье въ членахъ.
Въ свѣтлой дымкѣ ранняго утра, когда они нагружали челны, зазубренная стрѣла вдругъ прилетѣла и воткнулась въ землю у ногъ Поллока. Люди бросились впередъ и стали искать въ чащѣ, но никого не нашли.
Послѣ этихъ двухъ случаевъ члены экспедиціи стали замѣтно избѣгать сосѣдства съ Поллокомъ. И въ первый разъ въ жизни онъ сталъ настойчиво искать общества негровъ. Ватергаузъ занялъ одинъ челнокъ; и несмотря на все желаніе сѣсть вмѣстѣ съ нимъ, Поллоку пришлось помѣститься отдѣльно. Онъ оставался одинъ въ передней части челна и ему стоило труда заставить гребцовъ, которые его не любили, — держаться на срединѣ рѣки, на добрую сотню ярдовъ отъ каждаго берега. Онъ окликнулъ Шекспира, мулата изъ города Фритауна, и попросилъ его перейти на этотъ конецъ челнока и разсказать ему о людяхъ Порро. Шекспиръ попробовалъ было уклониться, но потомъ перешелъ къ Поллоку и сталъ разсказывать съ большимъ интересомъ и увлеченіемъ.
Время шло. Челнокъ быстро скользилъ по лентѣ лагуны, мимо плавучихъ деревьевъ, водяныхъ смоковницъ, стволовъ папируса и пальмъ. Съ лѣвой стороны мелькало лѣсистое болото, и оттуда иногда долеталъ ревъ прибоя на берегу океана.
Шекспиръ разсказывалъ своимъ картавымъ англійскимъ говоромъ о томъ, какъ люди Порро наводятъ порчу, какъ жертвы сохнутъ на-смерть отъ ихъ злобы, какъ они насылаютъ злыхъ духовъ и дурные сны, какъ они замучили и убили дѣтей Иджибу, какъ они схватили бѣлаго торговца изъ города Сулимы, который нанесъ обиду одному изъ ихъ братства, и увели его съ собой, и какъ выглядѣло его тѣло, когда его нашли немного спустя. И послѣ каждаго разсказа Поллокъ мысленно посылалъ проклятье лѣнивымъ миссіонерамъ, которые не сумѣли разрушить все это суевѣріе, и вялому Британскому правительству, которое правитъ этимъ темнымъ языческимъ міромъ на берегу Сіерра-Леоне.
Къ вечеру они добрались до озера Кази, пристали къ острову, спугнули десятокъ крокодиловъ, дремавшихъ на пескѣ, и расположились на ночлегъ.
На другой день они пріѣхали въ Сулиму. Пахнуло морскимъ вѣтромъ. Но Поллоку пришлось пять дней дожидаться отъѣзда въ Фритаунъ. Все-таки, принимая во вниманіе близость Фритауна, Ватергаузъ рѣшилъ, что здѣсь довольно безопасно, и потому покинулъ Поллока и вернулся вмѣстѣ со всей экспедиціей въ Гоемму. Поллокъ подружился съ Перейрой, единственнымъ бѣлымъ торговцемъ изъ обитателей Сулимы, такъ подружился, что всюду ходилъ вмѣстѣ съ нимъ. Перейра былъ португальскій еврей чахлаго вида. Онъ раньше живалъ въ Англіи, и дружба англичанина ему льстила до крайности.
Два дня прошли безъ всякихъ приключеній. Большую часть времени Поллокъ и Перейра играли въ Наполеонъ. Это была единственная общая игра, — и Поллокъ проигрывалъ. На второй вечеръ колдунъ извѣстилъ Поллока о своемъ прибытіи въ Сулиму, — лезвіемъ точенаго желѣза, которое воткнулось ему въ плечо. Оно попало въ него съ большого разстоянія и на самомъ излетѣ, но умыселъ былъ ясенъ безъ всякихъ объясненій. Поллокъ просидѣлъ всю ночь на койкѣ съ револьверомъ въ рукахъ и на слѣдующее утро довѣрилъ свою тайну англо-португальцу.
Перейера сдѣлалъ серьезное лицо. Онъ хорошо зналъ мѣстные обычаи.
— Знаете, это личные счеты, это месть. И потомъ, разъ вы хотите уѣхать, онъ долженъ торопиться. Мѣшаться никто не станетъ, ни негры, ни мулаты, развѣ вы сдѣлаете такъ, чтобъ интересъ нашелся. Если бы вамъ удалось его розыскать, вы могли бы, конечно, застрѣлить его. Но тоже и онъ могъ бы застрѣлить васъ.
— И еще эта чертовская магія, — сказалъ Перейра. — Конечно, я не вѣрю, — но все-таки непріятно думать, что гдѣ бы вы ни были, есть такой негръ, который въ лунную ночь станетъ плясать у костра затѣмъ, чтобы наслать на васъ дурные сны.
— А что, у васъ бываютъ дурные сны?
— Какъ же, сказалъ Поллокъ. — Я постоянно вижу голову этого мерзавца, опрокинутую внизъ. Она строитъ мнѣ рожи и скалитъ зубы, какъ тотъ разъ въ хижинѣ, потомъ придвигается ближе и снова отходитъ назадъ и опять возвращается. Кажется, ничего особенно страшнаго, а между тѣмъ во снѣ я цѣпенѣю отъ ужаса. Странная штука — сны. Все время я знаю, что это сонъ, а проснуться не могу.
— Это, должно быть, воображеніе, — сказалъ Перейра. — Мои негры говорятъ, что люди Порро могутъ змѣй насылать. Вы не видали змѣй?..
— Одну видалъ. Убилъ ее нынче утромъ на полу возлѣ койки. Чуть не наступилъ на нее, когда всталъ съ постели.
— Ахъ, — воскликнулъ Перейра, но потомъ прибавилъ ободряюще: — о, конечно, это простое совпаденіе. Все-таки я бы держалъ ухо востро… Еще бываетъ боль въ костяхъ…
— Я думалъ, что это отъ маляріи, — сказалъ Поллокъ.
— Навѣрное такъ, — подтвердилъ Перейра. — А когда вы почувствовали боль?
Тутъ Поллокъ припомнилъ, что въ первый разъ онъ почувствовалъ боль въ ночь послѣ встрѣчи въ хижинѣ.
— Мнѣ кажется, онъ не хочетъ васъ убить, — сказалъ Перейра. — Не теперь по крайней мѣрѣ. Я слыхалъ, что они наровятъ запугать и измучить человѣка своими порчами и покушеніями, ревматической болью и дурными снами, такъ, чтобы ему жизнь стала въ тягость. Конечно, все это только пустой разговоръ. Вамъ не о чемъ безпокоиться… Но я все же хотѣлъ бы знать, что именно онъ устроитъ на этотъ разъ?..
— Я самъ прежде что-нибудь устрою, — сказалъ Поллокъ угрюмо разсматривая грязныя карты, которыя Перейра раскинулъ по столу.
— Будетъ съ меня этихъ выстрѣловъ и всякой дряни и чертовщины… Право, это колдовство, кажется, убиваетъ даже удачу въ игрѣ.
Онъ поглядѣлъ на Перейру подозрительнымъ взглядомъ.
— Навѣрно убиваетъ, — съ жаромъ подхватилъ Перейра, тасуя карты. — Это удивительный народъ.
Послѣ обѣда Поллокъ убилъ еще двухъ змѣй въ своей постели. И неизвѣстно откуда, въ комнату набрались цѣлые отряды красныхъ муравьевъ и кишѣли кругомъ. Онъ не сталъ больше медлить и въ тотъ же день закончилъ переговоры съ однимъ мендійскимъ удальцомъ, начатые еще наканунѣ. Мендіецъ показалъ Поллоку короткій кинжалъ и демонстрировалъ ударъ въ шею съ такимъ зловѣщимъ лицомъ, что Поллока бросило въ дрожь. За это Поллокъ обѣщалъ ему двуствольное ружье съ чеканными замками.
Вечеромъ Поллокъ и Перейра, какъ обыкновенно, играли въ карты, какъ вдругъ мендіецъ показался въ дверяхъ. Онъ несъ въ рукахъ что-то круглое, завернутое въ обрывокъ грубого сукна, красный отъ крови.
— Не сюда! — поспѣшно воскликнулъ Поллокъ. — Не сюда
Но мендіецъ не сталъ слушать. Онъ думалъ только о томъ, какъ бы поскорѣе получить свою плату. Онъ быстро развернулъ сукно и бросилъ на столъ голову убитаго. Голова слетѣла на полъ, оставивъ красный слѣдъ на картахъ, потомъ откатилась въ уголъ и тамъ остановилась. Она стояла внизъ лбомъ, но страшные глаза, какъ прежде, глядѣли на Поллока.
Перейра вскочилъ съ мѣста и, не помня себя отъ ужаса, залопоталъ по-португальски. Мендіецъ нагнулся къ Поллоку съ кровавымъ обрывкомъ въ рукѣ. — Дай ружье, — напомнилъ онъ. Но Поллокъ не могъ оторвать глазъ отъ мертвой головы.
Она снилась ему именно такая и глядѣла точно такъ же. Въ его мозгу что-то какъ будто оборвалось.
Перейра пришелъ въ себя и заговорилъ по-англійски:
— Сами, — сказалъ онъ, — лучше бы вы его убили сами.
— Зачѣмъ самъ? — возразилъ Поллокъ.
— Теперь онъ уже не сниметъ съ васъ этого…
— Чего этого?
— И карты всѣ замазались…
— Чего не сниметъ, — этого, — повторилъ Поллокъ.
— За вами новая колода, — сказалъ Перейра. — Помните это, когда пріѣдете въ Фритаунъ. Тамъ есть карты въ продажѣ.
— Чего не сниметъ?…
— О, пустяки. Я совсѣмъ забылъ. Негры говорятъ о колдунахъ, — вѣдь онъ былъ колдунъ, — такъ чепуха… Надо его заставить снять это прочь или убить его собственной рукой… Я думаю: глупости.
Поллокъ проворчалъ ругательство. Онъ не могъ отвести взгляда отъ головы въ углу.
— Я не могу выносить этихъ глазъ, — крикнулъ онъ, наконецъ, и подскочилъ ближе, и ударилъ мертвую голову ногою. Она откатилась на нѣсколько аршинъ и опять остановилась, точь-въ-точь какъ прежде, внизъ лбомъ, — и все глядѣла на него.
— Какая безобразная, — сказалъ португалецъ. — На рѣдкость. Эти рубцы на щекахъ они насѣкаютъ особымъ ножичкомъ.
Поллокъ снова хотѣлъ пнуть голову, но мендіецъ тронулъ его за плечо и сказалъ: «Давай ружье!» Онъ тоже смотрѣлъ на голову съ замѣтнымъ страхомъ.
— Два ружья, — только унеси отсюда эту дьявольскую мерзость, — сказалъ Поллокъ.
Но мендіецъ качалъ головой и стоялъ на своемъ: — «Одно ружье, какъ было обѣщано». Поллокъ пробовалъ просить, потомъ сталъ кричать, но ничего не помогло. У Перейры было продажное ружье (за тройную цѣну). Это ружье перешло къ мендійцу. И тотчасъ же глаза Поллока обратились, противъ воли, къ той страшной штукѣ, лежавшей на полу.
— Видишь, — какъ становится — внизъ лбомъ, — сказалъ Перейра съ неувѣреннымъ смѣхомъ. — Должно быть, мозги свинцовые. Какъ Ванька-встанька.
— Вы бы ее убрали отсюда. Все равно, играть не будемъ, карты не годятся.
— Въ Фритаунѣ есть человѣкъ, торгуетъ картами.. И комната замазалась, какъ чортъ знаетъ что… Лучше бы вы его сами убили.
Поллокъ сдѣлалъ усиліе, шагнулъ впередъ и подобралъ голову. Онъ отнесъ ее въ свою комнату, зацѣпилъ бичевкой и подвѣсилъ на ламповый крюкъ въ срединѣ потолка; потомъ пошелъ копать для нея яму. Онъ былъ увѣренъ, что зацѣпилъ ее за волосы, но когда онъ вернулся назадъ, оказалось, что она виситъ лбомъ внизъ, прихваченная за шею.
Солнце садилось. Онъ закопалъ ее въ землю съ сѣверной стороны своего жилища, съ такимъ расчетомъ, чтобы ночью, на обратномъ пути отъ Перейры, не проходить мимо ямы. Передъ сномъ ему опять пришлось убить двухъ змѣй. Въ срединѣ ночи онъ проснулся отъ внезапнаго шума: что-то ступало по полу и стучало когтями объ доски. Онъ сѣлъ на постели и быстро досталъ револьверъ изъ-подъ подушки. Изъ темноты послышалось ворчанье и Поллокъ выстрѣлилъ на звукъ. Тотчасъ-же раздался визгъ и что-то темное смутно мелькнуло въ дверяхъ.
— Собака, — сказалъ Поллокъ и снова улегся.
На самомъ разсвѣтѣ онъ снова проснулся въ какой-то странной тревогѣ. Онъ ощущалъ въ костяхъ ту же тупую боль. И также кишѣли на потолкѣ отряды красныхъ муравьевъ. Онъ лежалъ на спинѣ и слѣдилъ за ихъ суетой. И вдругъ, когда стало свѣтлѣе, онъ случайно бросилъ взглядъ черезъ край койки и увидѣлъ на полу что-то темное. Онъ такъ вздрогнулъ, что койка опрокинулась, и онъ выпалъ вонъ. Онъ оказался на полу лицомъ къ лицу съ мертвой головой, едва на аршинъ разстоянія. Собака вырыла ее изъ земли и расплющила носъ. Муравьи и мухи хлопотали на ея поверхности. И по странной случайности, она стояла внизъ лбомъ, съ тѣмъ же дьявольскимъ выраженіемъ въ опрокинутыхъ глазахъ.
Поллокъ какъ будто застылъ и долго глядѣлъ на ужасную голову. Потомъ онъ всталъ, обошелъ кругомъ, какъ можно дальше — и вышелъ изъ хижины. Яркій свѣтъ восходившаго солнца, шорохъ зеленыхъ листьевъ подъ легкимъ вѣтеркомъ и, наконецъ, разрытая яма съ ясными собачьими слѣдами, — нѣсколько привели его въ себя.
Онъ отправился къ Перейрѣ и сталъ разсказывать о томъ, что было, какъ будто для смѣха, но губы его дрожали.
— Не надо было вамъ пугать собаку, — сказалъ Перейра съ такой же искусственной веселостью.
До парохода оставалось еще два дня. Все это время Поллокъ хлопоталъ о томъ, чтобы отдѣлаться отъ неожиданнаго пріобрѣтенія. Онъ одолѣлъ отвращеніе и отнесъ голову къ рѣкѣ на самое устье. Здѣсь онъ забросилъ ее въ морскую воду. Но какимъ-то чудомъ она не попалась ни одному крокодилу, и вмѣсто того, чтобы уплыть, вернулась съ приливомъ обратно въ рѣку и прибилась къ берегу. И въ тотъ же вечеръ ее подобралъ одинъ расторопный арабъ и понесъ продавать европейцамъ, Поллоку и Перейрѣ, какъ любопытную рѣдкость. Туземецъ вертѣлся кругомъ, пока не стемнѣло и запрашивалъ все меньше, потомъ, заразившись видимымъ страхомъ этихъ всезнающихъ бѣлыхъ людей, ушелъ прочь. Но по дорогѣ онъ забросилъ свою находку въ хижину Поллока, и она оказалась тамъ поутру на томъ же мѣстѣ, что прежде.
На этотъ разъ Поллокъ пришелъ въ ярость.
— Я сожгу ее въ огнѣ, — рѣшилъ онъ и не откладывая, вышелъ, сталъ собирать валежникъ и складывать костеръ.
Въ разгарѣ его работы раздался свистокъ. Это былъ пароходъ, маленькій, колесный, проходившій мимо, по дорогѣ изъ Монровіи къ Батурсту.
— Слава Богу, — вздохнулъ Поллокъ, какъ будто въ отвѣтъ свистку. Дрожащими руками онъ зажегъ груду собранныхъ сучьевъ, бросилъ голову сверху, и пошелъ складывать вещи и прощаться съ Перейрой.
Въ тотъ же вечеръ онъ уже стоялъ на палубѣ и съ чувствомъ невыразимаго облегченія смотрѣлъ, какъ болотный берегъ Сулимскаго устья уходитъ вдаль. Темный перерывъ въ бѣлой полосѣ прибоя становился все уже. И у него было такое чувство, какъ будто эта полоса сейчасъ сомкнется и отдѣлитъ его навѣки отъ недавней заботы. Чувство тревоги и страха куда-то уплывало. На Сулимскомъ берегу вѣра въ черную магію и злобу людей Порро наполняла атмосферу, и его идея объ ихъ власти была широкая, зловѣщая, всеобъемлющая. Теперь владѣнія Порро казались, какъ пятнышко на картѣ, или какъ темная узкая полоска между моремъ и голубыми холмами мендійскаго края.
— Прощай, Порро, — сказалъ Поллокъ, — прощай навсегда.
Капитанъ парохода подошелъ и остановился рядомъ съ Поллокомъ.
— Добрый вечеръ, — сказалъ онъ вѣжливо и сплюнулъ черезъ бортъ прямо въ воду, въ знакъ дружескаго расположенія.
— Мнѣ попалась на этомъ берегу рѣдкостная вещь, — сказалъ капитанъ, — я и не видѣлъ такой по всей дорогѣ до самой Индіи.
— Что же именно? — спросилъ Поллокъ.
— Сушеная голова, — сказалъ капитанъ.
— Что? — крикнулъ Поллокъ.
— Голова, копченая. Съ насѣчкой на щекахъ, какъ бываетъ у этихъ знахарей Порро. Что такое? Что съ вами? Ничего? Я бы не подумалъ, что у васъ нервы такіе слабые. И лицо позеленѣло. Отъ качки, что ли? Лучше теперь? Экъ, васъ передернуло какъ… Ну-съ, такъ эта голова какая-то чудная. Я положилъ ее въ спиртъ, у меня въ каютѣ банка есть, тамъ нѣсколько змѣй и еще кой-что. И вы представьте себѣ: эта голова повернулась въ банкѣ внизъ лбомъ. Что?..
Поллокъ вскрикнулъ и схватился за волосы. Потомъ перебѣжалъ къ колесу, какъ будто собираясь броситься въ воду, но вдругъ опомнился и вернулся къ капитану.
— Эй, — сказалъ капитанъ, — Джекъ Филипсъ, придержи его. Не подходите вы. Стойте тамъ. Что съ вами такое… Взбѣсились, что ли?
Поллокъ поднесъ руку къ головѣ. Надо было дать какое-нибудь объясненіе. — У меня здѣсь такая боль, — сказалъ онъ, — что поневолѣ взбѣсишься. Сразу приходитъ. Извините меня, пожалуйста.
Онъ былъ блѣденъ и весь въ поту. Онъ понималъ, что ему нельзя допустить, чтобы его сочли сумасшедшимъ. Онъ заставилъ себя возобновить разговоръ съ капитаномъ, внимательно выслушалъ его совѣты, даже подержалъ за щекой съ ложку неразведеннаго спирта, какъ будто отъ зубной боли. Покончивъ съ этимъ, онъ сталъ разспрашивать капитана объ его приватной торговлѣ тропическими рѣдкостями.
И все это время онъ не могъ отвязаться отъ назойливой идеи, будто все судно прозрачнѣе стекла и будто мертвое лицо, опрокинутое внизъ, глядитъ на него изъ-подъ ногъ сквозь доски палубы.
Весь этотъ переѣздъ былъ для Поллока еще хуже, чѣмъ остановка въ Сулимѣ. Цѣлый день онъ сдерживалъ себя, хотя мысли его были полны присутствіемъ этой зловѣщей головы. Ночью возвращались кошмары, и онъ просыпался, цѣпенѣя отъ ужаса, и хриплый вопль какъ будто умиралъ въ глубинѣ его горла.
Онъ разстался съ головой у самаго Батурста, и пересѣлъ на судно, которое шло въ Тенерифъ. Но сны его остались и также тупая боль въ костяхъ.
У Тенерифа онъ пересѣлъ на корабль изъ Капской Земли, но голова не отстала отъ него. Онъ игралъ въ карты и въ шахматы, даже пробовалъ читать. Пить онъ боялся. Но каждый разъ, когда ему попадался круглый черный предметъ или круглая тѣнь, онъ вспоминалъ голову — и видѣлъ ее. Онъ ясно понималъ, что все это только игра воображенія, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ иныя минуты ему мерещилось, будто и этотъ корабль, и пассажиры, и матросы, и широкое море все это только виситъ, какъ полупрозрачная дымка, и сквозь нее проступаетъ другой міръ — реальный и ужасный. Страшное лицо колдуна выдвигалось изъ-подъ завѣсы, и казалось, что оно одно существуетъ и больше нѣтъ ничего на свѣтѣ. Тогда онъ вставалъ, бралъ вещи въ руку, клалъ что-нибудь въ ротъ, грызъ карандашъ, жегъ себѣ кожу спичкой, или втыкалъ иголку въ ладонь.
Въ этой безвыходной борьбѣ съ собственнымъ воображеніемъ, Поллокъ доѣхалъ до Англіи. Онъ вышелъ въ Соутгамптонѣ и на вокзалѣ Ватерло взялъ кебъ и поѣхалъ прямо къ своему банкиру. Его ввели въ кабинетъ къ управляющему, и они стали подводить денежные счета. Голова тоже была тутъ, она украшала каминную доску изъ чернаго мрамора, и съ нея капало на рѣшетку. Онъ слышалъ шорохъ капель и видѣлъ красныя брызги на желѣзѣ рѣшетки.
— Папоротникъ, — сказалъ управляющій, — слѣдуя за его взглядомъ, — красивый круглый папоротникъ. Но только отъ него рѣшетка ржавѣетъ.
— Очень красивый, — сказалъ Поллокъ. — Кстати я хотѣлъ спросить васъ: — не можете ли вы рекомендовать мнѣ доктора по душевнымъ болѣзнямъ? У меня, знаете, бываютъ эти, — какъ ихъ называютъ, — галлюцинаціи.
Голова засмѣялась зло, свирѣпо. Поллокъ удивленно подумалъ: почему управляющій не видитъ. Но управляющій только глядѣлъ ему въ лицо.
Взявъ адресъ доктора, Поллокъ вышелъ на Корнгилль. Извозчиковъ не было видно. Онъ пошелъ по панели и у Дворца попытался перейти черезъ улицу. На этомъ мѣстѣ переходъ черезъ улицу не очень легокъ даже для коренного лондонца. Извозчики, телѣги, кареты, почтовыя повозки, омнибусы толпятся и движутся здѣсь, какъ въ непрерывномъ потокѣ. Тѣмъ труднѣе тому, кто только что явился изъ болотныхъ пустынь Сіерра-Леоне. Но если вдобавокъ изъ-подъ ногъ внезапно выскочитъ, какъ мячъ, опрокинутая голова и поскачетъ впередъ, оставляя по дорогѣ кровавые слѣды, можно ли тогда избѣжать несчастія? Поллокъ конвульсивно подпрыгнулъ, чтобы не наткнуться на голову, потомъ въ бѣшенствѣ изо всѣхъ силъ пнулъ ее ногою. Въ эту минуту что-то сильно толкнуло его въ спину и жгучая боль пронизала его руку.
На него наѣхалъ омнибусъ, дышло сбило его съ ногъ, и одна изъ лошадей копытомъ размозжила ему пальцы на лѣвой рукѣ, между прочимъ, тѣ самые пальцы, которые онъ отстрѣлилъ колдуну Порро. Когда его вытащили изъ-подъ лошадиныхъ копытъ, въ его разбитой рукѣ нашли адресъ доктора.
Послѣ того въ первые два дня Поллокъ ощущалъ только запахъ хлороформа, сладкій и ѣдкій, и напряженность операцій, которыя какъ-то протекали совсѣмъ безъ боли. Онъ лежалъ покойно. Ему подносили питье и ѣду. Потомъ онъ впалъ въ жаръ и сталъ чувствовать жажду. И его прежній кошмаръ вернулся. Только тогда онъ припомнилъ, что въ эти два дня онъ былъ свободенъ отъ всякихъ видѣній.
— Если бы они вмѣсто руки размозжили мнѣ голову, — сказалъ Поллокъ, — я былъ бы теперь совсѣмъ свободенъ.
Онъ молча смотрѣлъ на темную подушку, которая для его глазъ превратилась въ голову.
При первомъ удобномъ случаѣ Поллокъ разсказалъ врачу о своей болѣзни.
Онъ ясно сознавалъ, что скоро сойдетъ съ ума, если не получитъ дѣйствительной помощи. Онъ разсказалъ доктору, будто онъ присутствовалъ на одной изъ Дагомейскихъ казней и съ тѣхъ поръ сталъ видѣть передъ собой отрубленную голову.
Разсказать всю правду онъ, разумѣется, не рѣшился.
Докторъ принялъ серьезный видъ.
— Это разстройство нервной системы, — сказалъ онъ, — я вамъ пропишу укрѣпляющую микстуру.
Голова скорчила ужасную гримасу, будто въ отвѣтъ.
— Вамъ нужно движеніе, — сказалъ докторъ. — И возбуждающій воздухъ. Поѣзжайте на Альпы, въ Шотландію, или въ Норвегію.
— На край свѣта, если угодно, — сказалъ Поллокъ.
Однако, какъ только поджили его пальцы, онъ сдѣлалъ геройское усиліе, чтобы выполнить совѣтъ доктора. Онъ попробовалъ играть въ мячъ, но для него эта игра состояла въ погонѣ за опрокинутой головой. И, какъ игрокъ, онъ никуда не годился. Онъ пиналъ мячъ слѣпо и съ видимымъ ужасомъ, а когда пришла его очередь встать на межѣ и мячъ полетѣлъ въ его сторону, онъ внезапно вскрикнулъ и бросился прочь. Еще до отъѣзда на тропики имя его было связано съ непріятными толками, и въ семейныхъ домахъ его нигдѣ не принимали. Теперь онъ держалъ себя такъ подозрительно и странно, что даже близкіе друзья стали избѣгать его. Голова была тутъ. Теперь она не только являлась зрѣнію, она говорила съ нимъ, угрожала, насмѣхалась.
Оставаясь одинъ, онъ бранился съ ней, проклиналъ ее, умолялъ ее. Разъ или два, несмотря на все самообладаніе, онъ разговаривалъ съ ней въ присутствіи другихъ. Онъ видѣлъ, какъ растетъ подозрительность въ глазахъ всѣхъ окружающихъ, хозяйки, домовой служанки и его собственнаго слуги. Больше всего его мучилъ страхъ, что къ зрѣнію и слуху присоединится также и осязаніе, и ужасное видѣніе даже на ощупь будетъ уже не горшкомъ или подушкой, а настоящей головой.
Въ одинъ декабрьскій день его двоюродный братъ Арнольдъ пришелъ къ нему и, видя его ввалившіяся щеки и безпокойные глаза, сталъ звать его на свѣжій воздухъ. А Поллоку казалось, что у Арнольда въ рукѣ вмѣсто шляпы голова Горгоны и эта голова глядитъ на него опрокинутымъ лицомъ и хочетъ свести его съ ума.
Онъ рѣшилъ не поддаваться, взялъ велосипедъ и поѣхалъ на прогулку по дорогѣ изъ Вандсворта въ Кингстонъ. Голова покатилась рядомъ, оставляя за собой темный слѣдъ. Онъ стиснулъ зубы и поѣхалъ скорѣе. Но, какъ только онъ сталъ спускаться къ Ричмондскому Парку, голова обогнала его и прыгнула подъ колесо. Уже не размышляя, онъ круто повернулъ въ сторону и его бросило на камни. Его подняли съ переломомъ лѣвой кисти и отвезли домой.
Въ первый день Рождества, рано утромъ, насталъ конецъ. Всю ночь у него былъ жаръ и повязка жгла больную руку, какъ раскаленное желѣзо, и обычный кошмаръ былъ ярче и страшнѣе, чѣмъ когда бы то ни было. Въ тусклой мглѣ передъ разсвѣтомъ онъ проснулся и сѣлъ на постели и увидѣлъ голову. Она забралась на подставку, гдѣ съ вечера стоялъ круглый мѣдный кувшинъ.
— Я знаю, что это кувшинъ, — сказалъ онъ, но въ сердцѣ его было сомнѣніе. Еще черезъ минуту онъ уже не могъ противиться. Онъ всталъ съ постели, дрожа отъ холода, подошелъ къ кувшину и поднялъ руку. Конечно, онъ сейчасъ разсѣетъ этотъ предательскій обманъ воображенія и ощупаетъ рукой гладкій и скользкій металлъ. Онъ колебался нѣсколько мгновеній, долгихъ, какъ годы, потомъ опустилъ руку. Пальцы его нащупали рубцы татуированныхъ щекъ. Онъ конвульсивно отдернулъ ихъ. Все было кончено. Осязаніе тоже ему измѣнило.
Дрожа и натыкаясь на мебель, спотыкаясь о свою разбросанную обувь, какъ будто въ туманѣ, онъ подошелъ къ туалетному столику, досталъ бритву изъ ящика и вернулся на кровать. Напротивъ кровати было зеркало. Онъ увидѣлъ тамъ свое лицо, сѣрое, худое, подавленное отчаяніемъ.
Передъ его умомъ быстро прошла жалкая цѣпь событій его недолгой жизни. Нерадостное дѣтство, унылые школьные годы, нечистая юность, пороки, грязь, безумство. Теперь все выступало ясно и безжалостно въ холодномъ свѣтѣ утра. Онъ припомнилъ хижину, нападеніе колдуна, отъѣздъ въ Сулиму; потомъ мендійца съ его кровавымъ сверткомъ, свои отчаянныя попытки отдѣлаться отъ головы, и послѣ того борьбу съ призракомъ. Призракъ… Конечно, это былъ только призракъ. Въ немъ вспыхнула минутная надежда. Онъ перевелъ глаза отъ зеркала къ подставкѣ. И взглядъ его перехватила опрокинутая голова и отвѣтила гримасой. Неловкими пальцами перевязанной руки онъ сталъ отыскивать артерію на шеѣ. Было очень холодно. Бритва была на ощупь, какъ будто ледяная…