Кокарда Наполеона
правитьНѣсколько лѣтъ назадъ, въ одномъ изъ лучшихъ домовъ Парижа, у почтеннаго и заслуженнаго генерала временъ Наполеоновскихъ, собралось вечеркомъ небольшое общество короткихъ знакомыхъ. Въ то время какъ всѣ сидѣли въ кружокъ около камина и дружески бесѣдовали, человѣкъ доложилъ хозяйкѣ о пріѣздѣ г-на Жака, и вслѣдъ за нимъ вошелъ въ комнату молодой офицеръ морской службы. Простая и даже нѣсколько грубая фамилія его странно противоречила его ловкости и благороднымъ пріемамъ и особенно тому вниманію и тѣмъ ласкамъ, съ которыми встрѣтили его старый генералъ и его супруга. Молодой морякъ съ первой минуты своего появленія невольно обратилъ на себя всеобщее вниманіе. Г-нъ Жако былъ молодой человѣкъ 22-хъ лѣтъ не болѣе и очень пріятной наружности. Загорѣлый цвѣтъ лица его показывалъ, что онъ свыкся съ бурною стихіею и не даромъ носилъ названіе моряка; черные, большіе глаза, благородный и проницательный взглядъ придавали физіономіи его особенный характеръ. Костюмъ его не менѣе былъ замѣчателенъ. Мундиръ сидѣлъ на немъ прекрасно и такъ граціозно обрисовывалъ гибкую его талію, что нельзя было не обратить на него вниманія; по скоро по какому то странному случаю взоры всѣхъ остановились на одной вещи изъ его костюма, слишкомъ рѣзко отличавшейся отъ всего остальнаго. Къ новой, прекрасной шляпѣ, которую офицеръ держалъ въ рукѣ, была прикрѣплена старая, запачканная и измятая кокарда. Вниманіе всѣхъ гостей, обращенное, по видимому, на такую ничтожную вещь, не укрылось отъ наблюдательности стараго генерала, который шепнулъ что-то на ухо своей женѣ, а та отвѣчала ему кроткою улыбкою. Г-нъ Жако замѣтилъ это движеніе и бѣдняжка покраснѣлъ до ушей; но эта краска, покрывавшая пурпуромъ прекрасное лицо молодаго офицера, не была признакомъ стыда или слѣдствіемъ замѣшательства, но доказывала только похвальную черту его характера — скромность. Генералъ замѣтилъ его смущеніе, дружески протянулъ ему руку и сказалъ: «Ты славный малый, Людвигъ». Жена генерала также подала ему руку, которую молодой морякъ почтительно поцѣловалъ.
Появленіе офицера и маленькая сцена, которую мы сейчасъ изобразили, такъ сильно заинтересовавшая всѣхъ присутствующихъ, прервала какой-то занимательный для гостей разсказъ хозяина, и какъ ни живо было неудовлетворенное любопытство слушателей, однакожъ, никто, казалось, не рѣшался попросить докончить начатое. Вдругъ одинъ старый офицеръ, молчавшій въ продолженіи почти цѣлаго вечера, всталъ и голосомъ годнымъ только для команды въ волѣ, сказалъ генералу: «Такъ это-то вашъ Жако, генералъ, и эта та самая кокарда!?» И не дождавшись отвѣта, взялъ шляпу изъ рукъ молодаго человѣка, и принялся очень внимательно разсматривать ее: по выраженію его физіономіи и по какимъ-то невольнымъ движеніямъ, можно было подумать, что онъ хочетъ поцѣловать ее, и между тѣмъ изъ глазъ его выкатилась слеза и упала на посѣдѣвшіе усы стараго воина. Это новое обстоятельство еще болѣе увеличило общее любопытство. Всѣ встали съ своихъ мѣстъ и поочередно разсматривали таинственную кокарду, а нѣкоторые изъ присутствующихъ подошли къ генералу и просили его объяснить имъ, что все это значило.
— «Эта очень простая исторія», сказалъ генералъ.
— «Это чудесная исторія!» прибавилъ старый офицеръ, обращаясь къ гостямъ; «если бы генералъ разсказалъ вамъ ее, то я увѣренъ, что вы бы расплакались»..Тогда просьбы дождемъ посыпались со всѣхъ сторонъ. Генералъ согласился удовлетворить любопытство своихъ посѣтителей, и молодой офицеръ выставленъ былъ такимъ образомъ на сцену. Генералъ началъ:
Въ 181… году Наполеонъ имѣлъ свиданіе съ русскимъ Императоромъ Александромъ. Нечего говорить, что Наполеону хотѣлось пощеголять передъ Русскимъ Царемъ своею исполинскою гвардіею, и по этому случаю назначенъ былъ смотръ войскамъ нашимъ.
— «Помню, помню этотъ смотръ», перебилъ старый офицеръ, отирая платкомъ слезы, которыя подъ старость были неразлучными спутниками всякаго воспоминанія о Наполеонѣ, подъ знаменами котораго протекла молодость его. «Въ то время я еще считался первымъ ѣздокомъ въ нашемъ полку, а теперь хожу на деревяшкѣ».
— «Которая служитъ скромнымъ пьедесталомъ вашей славы, капитанъ», прибавила привѣтливая хозяйка, съ улыбкою смотря на стараго офицера.
— «Да, да, капитанъ, вы и на деревянной ногѣ впередъ всѣхъ насъ уйдете при первомъ зовѣ вашего отечества», сказалъ одинъ изъ гостей.
Капитанъ самодовольно улыбнулся и обтянулъ мундиръ.
— «Браво, браво», закричали всѣ гости и громкими аплодисментами благодарили остряка за находчивость. Но желая скорѣе узнать развязку этой занимательной исторіи, слушатели обратились къ генералу.
Онъ продолжала":
— «И такъ Наполеонъ проходилъ съ Императоромъ Александромъ между рядами своей гвардіи. Я былъ въ числѣ офицеровъ, составлявшихъ его свиту, и потому слышалъ всякія его замѣчанія, на которыя онъ не былъ скупъ, когда бывалъ въ счастливомъ расположеніи духа; а въ этотъ день онъ не могъ пожаловаться на сплинъ: личное знакомство съ первымъ монархомъ Европы воодушевило Государя, и онъ особенно былъ веселъ въ этотъ день. Проходя мимо полка своихъ гренадеръ, онъ остановился передъ однимъ солдатомъ, у котораго на лицѣ начиная со лба до половины щеки былъ глубокій шрамъ. Гордо посмотрѣлъ онъ на него съ минуту, и потомъ указывая на него Императору Александру, спросилъ:
— „Что вы скажете, Ваше Величество, о солдатахъ, которые бодро переносятъ подобныя раны?“
— „Тоже, что вы скажете о тѣхъ, которые ихъ наносятъ“, отвѣчалъ Александръ съ своею обыкновенною находчивостію.
Наполеонъ не ожидалъ такого отвѣта и казалось, немного смутился.
— „Они давно уже умерли“, сказалъ старикъ гренадеръ важнымъ голосомъ, вмѣшиваясь такимъ образомъ въ разговоръ двухъ знаменитѣйшихъ монарховъ въ мірѣ.
Александръ, желая вывести Наполеона изъ такого затруднительнаго положенія, сказалъ:
— „Государь, вы вездѣ остаетесь побѣдителемъ!“
— „За это я обязанъ моей гвардіи“, отвѣчалъ Наполеонъ, дѣлая знакъ благодарности своему гренадеру, и пошелъ далѣе.
Прошло нѣсколько дней послѣ этого смотра; Наполеонъ прогуливался однажды мимо казармъ, въ которыхъ расположена, была его гвардія, и думала», можетъ быть, о завоеваніи Испаніи, а, можетъ быть, и о старомъ гренадерѣ, который такъ удачно вывелъ его изъ замѣшательства, какъ вдругъ увидѣлъ его въ трехъ шагахъ отъ себя. Онъ сидѣлъ на камнѣ, скрестивши ноги, на которыхъ качалъ малютку одного года, не болѣе. Императоръ остановился передъ солдатомъ. Но старый гренадеръ не вставалъ съ своего мѣста, и когда Наполеонъ поравнялся съ нимъ, гренадеръ сказалъ:
— «Извините, Государь, что я сижу, но еслибы я всталъ, то мой Жако завизжалъ бы какъ немазанныя колеса, и вѣроятно это было бы непріятно Вашему Величеству».
— «Хорошо, сказмъ Наполеонъ, тебя зовутъ Жакъ?»
— «Да, Государь, Жакъ, потому то и малютку зовутъ Жако».
— «Это твои сынъ?»
— «Гм! Государь, мать его была жена нашего шинкаря. Славная была женщина! Два мѣсяца тому назадъ какой-то сорванецъ уланъ далъ ей по затылку саблею въ то время, какъ она наливала водку старому мужу, доброму моему товарищу, которому незадолго до того оторвало ногу въ дѣлѣ подъ….. Она умерла, а за два дня до ея смерти и старикъ нашъ умеръ въ лазаретѣ; и вотъ малютка остался сиротою».
— «И ты принялъ этого ребенка къ себѣ» спросила" Государь
— «Я и другіе товарищи. Мы нашли его возлѣ трупа матери Онъ былъ голоденъ и желудокъ его былъ также пустъ какъ сундуки Испанскаго Короля. Больная, говорятъ, просила нашихъ солдатъ поберечь ребенка, если она умретъ, за службу мужа Вашему Величеству. Тогда всѣ мы приняли этого малютку, и такъ какъ я первый увидѣлъ его, то на меня и воз ложили обязанность воспитать его».
Наполеонъ, смотря на гренадера, который продолжалъ давать Жако урокъ верховой ѣзды на своей ногѣ, сказалъ:
— «Я у тебя въ долгу, Жакъ».
— «У меня, Государь? Вы мнѣ дали крестъ за эту царапину, такъ значитъ, что я вамъ долженъ».
— «Я тебѣ долженъ за твой умный отвѣтъ Императору Александру», возразилъ Наполеонъ.
— «Я ничего дурнаго не сказала» Его Величеству, развѣ онъ на меня жаловался?"
— «Вѣрно нѣтъ», отвѣчалъ Наполеонъ, «потому что и хочу наградить тебя: скажи, чего ты хочешь?»
— «Говоря откровенно», отвѣчалъ Жакъ, «я не имѣю нужды ни въ чемъ, но если Вашему Величеству угодно оказать мнѣ милость, такъ дайте что нибудь этому малюткѣ: это, можетъ быть, составитъ его счастіе».
— «Очень охотно», сказалъ Государь.
Тогда Жакъ всталъ, взялъ дитя на руки и поднесъ его къ Наполеону въ то время, какъ тотъ искалъ въ своихъ карманахъ чего-нибудь, чтобы дать ребенку. Онъ только нашелъ нѣсколько золотыхъ монетъ, которыя тотчасъ же и отдалъ ему; но не этою монетою пріобрѣталъ онъ расположеніе своихъ солдатъ. Онъ снова перешарилъ свои карманы и не нашелъ однакожъ ничего кромѣ бумагъ, какъ вдругъ попалась ему въ руки табакерка, лежавшая въ жилетномъ карманѣ. Онъ подалъ ее гренадеру. Жакъ посмотрѣлъ на нее, улыбнулся и сказалъ:
— «Зачѣмъ ему табакерка, Государь, онъ не куритъ и не нюхаетъ».
Императоръ хотѣлъ что-то сказать, какъ вдругъ почувствовалъ, что его тянутъ за шляпу, и увидѣлъ, что малютка, сидя на рукахъ гренадера, протянулъ свои рученки къ шляпѣ и игралъ его кокардею.
— «Вотъ видите, Государь», сказалъ солдатъ, «малютка-то хитеръ; онъ дѣлаетъ также, какъ Ваше Величество, берегъ то, что ему прилично».
— «Ну, такъ пусть онъ оставитъ ее у себя», сказалъ Императоръ, и сорвавъ кокарду съ шляпы своей, подалъ ее дитяти, которому Жакъ сказалъ, качая его на рукахъ:
— «Ну, покажи-ка Его Величеству, что ты умѣешь говорить».
И дитя смѣясь и хлопая рученками, пробормотало тихонько: Vive l’empèreur!
Съ этого дня старый гренадеръ дѣлалъ еще много, много путешествій: онъ былъ въ Мадритѣ, въ Вѣнѣ, въ Москвѣ и наконецъ сопровождалъ Наполеона на островъ Эльбу. Жако нигдѣ не покидалъ своего воспитателя; но путешествуя подлѣ стараго воина, маленькій Жако воображалъ и себя не менѣе военнымъ человѣкомъ, и не рѣдко, прислушиваясь къ разговору солдатъ, грозилъ врагамъ отечества своею маленькою саблею. Да, у него также была сабля, также и онъ носилъ на головѣ тяжелую каску, и у него была флейта, накоторой онъ насвистывалъ какъ соловей.
Такимъ образомъ прошло нѣсколько лѣтъ и Жако было уже лѣтъ шесть. Не нужно говорить, что старый Жакъ почиталъ и любилъ Наполеона какъ любятъ свою мать и свое отечество; онъ научилъ и Жако любить и почитать его также. Одно только постоянно безпокоило гвенадера — это мысль, какимъ образомъ онъ заставитъ малютку носить кокарду. Долго онъ ломалъ надъ этимъ голову, наконецъ придумалъ спрятать ее въ медальонъ.
Однажды послѣ большаго перехода, продолжавшагося почти цѣлые сутки, гренадеры сдѣлали привалъ въ одной деревнѣ. Усталые солдаты, сбросивъ съ себя тяжелые ранцы и прочую аммуницію, скоро заснули богатырскимъ сномъ. Въ избѣ, гдѣ расположился старый гренадеръ съ нѣсколькими товарищами и малюткою Жако, все спало; не спали только они двое. Гренадеру давно хотѣлось поговорить съ Жако серьозно объ драгоцѣнномъ подаркѣ, сдѣланномъ Императоромъ его воспитаннику, и для этого онъ выбралъ минуту, когда ихъ никто не слышалъ и ничто не мѣшало ему перелить въ сердце ребенка еще нѣсколько капель той безпредѣльной любви и преданности къ монарху, которыми полна была душа посѣдѣвшаго въ бояхъ солдата, и онъ началъ такъ:
— «Послушай, Жако, что я тебѣ буду говорить, да смотри не забудь этого, а то я тебя заставлю ѣсть твою кашицу не подувши на нее. Я старъ, и можетъ быть, мнѣ недолго остается жить, но когда я умру, то у тебя останется вещь, съ которою ты не пропадешь; только покажи ее добрымъ людямъ и они тебя не оставятъ».
Тутъ онъ вынулъ изъ своего ранца медальонъ, въ которомъ спрятана была кокарда Наполеона, велѣлъ Жаку стать на колѣна предъ иконою и послѣ краткой молитвы которую Жако повторялъ за нимъ слово въ слово, повѣсилъ ему на шею этотъ медальонъ.
— «Носи эту священную вещь всегда съ собою, не снимай ея никогда, и каждый день утромъ и вечеромъ молись надъ нею за своего государя».
Тутъ онъ обнялъ малютку, благословилъ его крестнымъ знаменіемъ и велѣлъ ложиться спать. Сказано и сдѣлано: въ продолженіи 4-хъ лѣтъ утромъ и вечеромъ, Жако становился на колѣна передъ кокардою, молясь за своего отца Жака и за Императора
Въ это время, въ эти четыре года, Франція много претерпѣла переворотовъ: она была на верху славы и могущества, и потомъ испытала много несчастій. Наконецъ Наполеонъ былъ сосланъ на островъ св. Елены, и гвардія его была распущена. Бѣдный Жака, вмѣстѣ съ другими былъ отправленъ съ острова обратно съ тремя своими нашивками на рукавѣ, своимъ крестомъ и бѣднымъ своимъ Жако. Людвигу тогда было 10 лѣтъ. Я узналъ его тогда, когда онъ уже начиналъ понимать свое несчастіе; онъ часто говорилъ мнѣ, что его всего болѣе печалитъ то, что бѣдный отецъ его, который нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ дѣлалъ по 15 и 20 верстъ въ день, съ ружьемъ, съ ранцемъ и съ сумкою за спиною, теперь, послѣ нѣсколькихъ часовъ дороги, падалъ почти замертво отъ усталости. Онъ съ каждымъ днемъ становился слабѣе и слабѣе. Часто они принуждены были ночевать въ хлевѣ; Жако собиралъ клочки соломы, для того чтобы покрыть ею стараго гренадера. По цѣлымъ ночамъ Жако просиживалъ надъ нимъ и дѣлился съ нимъ кусками хлѣба, собраннаго милостынею отъ содержателей гостинницъ. Наконецъ слабость Жака до того увеличилась, что они принуждены были остановиться въ одной ветхой хижинѣ. Несчастный гренадеръ, истомленный болѣзнію и голодомъ, не говорилъ ни слова почти цѣлые сутки. Наконецъ онъ обратилъ умоляющій взоръ къ мальчику и сказалъ:
— «Жако, дай мнѣ немножко водки, или я умру».
Бѣдный Жако, заливаясь слезами, побѣжалъ на дорогу, и съ часъ просилъ у прохожихъ милостыню, но ничего не получилъ. Онъ былъ въ совершенномъ отчаяніи; какъ вдругъ пришла ему мысль, мысль — которую, можетъ быть, внушило ему несчастіе. Онъ сталъ на колѣни, снялъ съ шеи медальонъ и рыдая кричалъ:
— «Господи! Господи! дай мнѣ водки для моего несчастнаго отца Жака!» и онъ безпрестанно повторялъ эти слова, задыхаясь отъ слезъ: «Господи! Дай мнѣ водки для отца Жака!»
Въ эту минуту капой-то господинъ подошелъ къ Жако, и началъ распрашивать о причинѣ его слезъ. Малютка разсказалъ ему въ короткихъ словахъ свою исторію и кончилъ такъ:
— «Отецъ Жакъ приказалъ мнѣ никогда не разлучаться съ этою кокардою, онъ мнѣ сказалъ, что она мнѣ будетъ покровительствовать, что въ ней заключается все мое благосостояніе и счастіе. Я скорѣй позволю отрубить себѣ руку, нежели отдамъ этотъ медальонъ; впрочемъ если вы мнѣ дадите за нее грошъ, такъ возьмите ее; я куплю водки отцу Жаку».
Незнакомецъ былъ тронутъ этими словами и отвѣчалъ ребенку:
— Тотъ, кого ты сейчасъ умолялъ, оставилъ во Франціи еще нѣсколько старыхъ и добрыхъ солдатъ, которые охотно раздѣлятъ его благодѣянія со своими товарищами. Сведи меня къ Жаку". И этотъ человѣкъ…
— «Этотъ добродѣтельный человѣкъ», сказалъ молодой морякъ, прерывая разсказъ генерала, «этотъ добродѣтельный человѣкъ взялъ меня къ себѣ, меня, бѣднаго сироту. Онъ велѣлъ перенести Жака въ свой замокъ и возвратилъ его къ жизни. Онъ обезпечилъ его существованіе, и воспиталъ меня, сироту, какъ своего сына, и каждый день осыпалъ меня новыми благодѣяніями!»
При послѣднихъ словахъ молодой офицеръ не могъ удержаться отъ слезъ. Генералъ и его супруга держали его за руки; слезы текли по прекрасному лицу его; генералъ въ свою очередь сказалъ:
— «Ты не кончилъ своей исторіи, Людвигъ; ты забылъ сказать, что я обѣщалъ отдать тебѣ кокарду въ тотъ день, когда ты надѣнешь эполеты, и вы видите, я сдержалъ слово: кокарда на его шляпѣ. Людвигъ былъ при взятіи Алжира, послѣ чего капитанъ прислалъ ко мнѣ моего милаго Людвига прапорщикомъ».
Послѣ этихъ словъ добрый генералъ обнялъ своего пріемыша. Всѣ были тронуты, и старый офицеръ, отирая глаза и расправляя усы, проговорилъ:
— «Я вамъ сказалъ правду, господа, что вы зальетесь слезами».